Майкл Рейнольдс всегда знал, что умрет на войне. Просто не думал, что это займет так много времени.
Сознание вернулось к нему фрагментами, острыми осколками реальности, вонзающимися в мозг. Сначала была боль. Не та чистая, честная боль от пулевого ранения или осколка, которую он знал раньше. Это было что-то иное. Чистая, дистиллированная агония, пронизывающая каждую клетку того, что осталось от его тела.
Потом пришли звуки. Писк мониторов. Ровное шипение респиратора, нагнетающего воздух в его неработающие легкие. Голоса, доносящиеся сквозь туман.
— ...повреждения спинного мозга на уровне С1-С2... когнитивные... предположительно… но подтвердить...
Он попытался открыть глаза. Ничего.
Он попытался пошевелиться. Ничего.
Он попытался крикнуть. Ничего.
Тогда-то его захлестнула паника. Он был заперт. Заперт в собственном теле, в этой мясной тюрьме, которая больше не подчинялась его воле.
— Доложите.
Генерал-майор Дэвид Харрис. Его непосредственный начальник. Его... черт, они же так и не придумали правильного слова для того, чем были друг для друга. Армия все еще косо смотрела на такие вещи. Даже в 2087 году.
Майкл пытался заговорить. Тщетно. Единственное, что он по-настоящему мог — существовать в этой тьме, слушая, как Дэвид говорит с врачами.
— Квантовая бомба… три… мозг вообще… уцелел, — доносилось до него бормотание.
— … восстановлению не подлежит, генерал. Но… вариант...
Майкл знал, о чем они говорят. Полное сканирование нейронной активности, создание цифровой копии сознания, загрузка в новое, выращенное тело. Он сам подписывал приказы о применении этой технологии к особо ценным кадрам.
Только была одна проблема, о которой предпочитали не говорить. Копия — это копия. Не перенос, не продолжение. Для всех остальных полковник Рейнольдс продолжит жить. Для него самого это будет концом.
— Сколько? — голос Дэвида был сухим, как всегда.
— Системы… неделю… риск деградации нейронных связей, — отвечали Дэвиду.
Майкл почувствовал прикосновение. Теплая ладонь на том, что осталось от его щеки. Странно, что тактильные ощущения сохранились именно там. Жестокая ирония.
— Майк, — Дэвид говорил тихо, монотонно. — … общаться… да. Представь… "да"… всех сил.
Да, хотел крикнуть Майкл. Да, я здесь, и я все слышу, хотел сказать он. Слышу и схожу с ума.
Он кричал, кричал. Он орал да внутри своего черепа, пока не заболела голова от напряжения. Но они его не слышали. Дэвид его не слышал.
Следующие часы слились в бесконечную пытку. Врачи приходили и уходили, тыкали в него иглами, которых он не чувствовал, обсуждали его состояние так, будто его здесь не было. А он был. Каждую секунду, каждое мгновение. Они вливали в него препараты, делали что-то, пока он бился мыслями, как муха в стекле.
Очередное холодное прикосновение металла к вискам. Гул машины. А потом…
— Есть. Он в сознании.
Долгая, тяжелая тишина.
— Майк, — Дэвид был рядом снова. Его голос звучал глухо. — Слушай. Ты можешь… да и нет?..
Майкл, все еще дрожа от усилия и облегчения, что его услышали, ухватился за эту соломинку. Да. Он снова сосредоточился, посылая четкий импульс. Да.
— Хорошо, — голос Дэвида стал чуть тверже, командным. — Ты понимаешь, что с тобой? Что тело... не восстановится?
Майкл хотел бы сказать, что это не его вина. Что квантовые бомбы — это просто реальность современной войны. Что он знал риски. Но все, что он мог — это мигать огоньком на экране.
— Ты знаешь, что они делают?
Да.
— Это единственный способ. Твое тело умирает, Майк. Оно… разваливается. Радиация...
Майкл знал. Чувствовал, как его плоть гниет заживо, как органы отказывают один за другим. Удивительно было, что мозг еще функционировал.
И он знал, что умрет. Читал исследования, доклады. Непрерывность сознания — красивая ложь. Копия будет идеальной, неотличимой. Она проснется с его воспоминаниями, его… чувствами к Дэвиду, его опытом. Она даже будет помнить этот момент, это решение.
Но это будет не он.
Да.
— Есть время до завтра, — сказал Дэвид. — Я... останусь. Мы можем...
Попрощаться.
Вот что он хотел сказать. У них есть время попрощаться.
Да.
Следующие часы были странными. Дэвид говорил — о их первой встрече на базе в Афганистане-4, о той ночи в Нью-Винус-4, когда они впервые переступили черту между дружбой и чем-то большим. О планах, которые у них были. Отставка через пять лет. Домик в пригороде Сан-Франа-2. Может быть, собаки.
Майкл слушал, иногда соглашаясь, создавая подобие диалога. Это было мучительно — делиться последними часами жизни, не имея возможности прикоснуться, поцеловать, даже просто сжать руку.
— Помнишь тот теракт в Нью-Винус-4? — спросил Дэвид. — Ты сказал, что готов умереть за меня. Я… — его голос прервался. Он кашлянул, помолчал, — я сказал, что это глупо.
Да.
— Я солгал. Я бы умер за тебя тоже, Майк. В любую секунду.
Нет, хотел крикнуть Майкл. Не говори так. Живи. Живи за нас обоих.
— Копия... — вдруг спросил Дэвид. Его голос звучал напряженно. — Он будет… похож?
Конечно, будет. Со всеми его воспоминаниями, со всем опытом их отношений. Он будет похож. Будет любить.
— Но это будешь не ты.
Нет. Нет, это будет не он.
Дэвид молчал.
Майкл хотел бы обнять его. Сказать, что призрак — это лучше, чем ничего. Что копия будет заботиться о нем, любить его, быть рядом. Для Дэвида не будет разницы.
Разница будет только для него. Для настоящего Майкла Рейнольдса, который умрет в этой больничной палате, так и не сумев попрощаться по-настоящему.
— Это будешь не ты, — прошептал Дэвид.
Майкл молчал. Что он мог ответить?
— Я люблю тебя, — сказал Дэвид. — Тебя.
Да. Да. Да. Он знал, что Дэвид поймет. Догадается. Я люблю тебя тоже.
Пришли техники. Начали подготовку к сканированию. Майкл слушал их разговоры о нейронных картах, квантовых состояниях, точности копирования до последнего синапса.
—Процесс займет около шести часов, — объяснял телу Майкла главный техник. — Вы не почувствуете боли.
Какая ирония. Он и так ничего не чувствовал, кроме той фантомной боли, которую его мозг продолжал генерировать из ничего.
— После завершения сканирования... — техник замялся.
— Отключите жизнеобеспечение, — сказал Дэвид ровным голосом. — Он достаточно намучился.
Начало сканирования он почувствовал как странный зуд в глубине черепа. Будто кто-то перебирал его воспоминания, сортировал мысли, каталогизировал эмоции. Он задавался вопросом — что именно они копируют? Только ли нейронные связи, или что-то большее? Душу, если она существует?
Нет ответов. Никогда не будет ответов.
Он думал о своей жизни. Тридцать семь лет службы. Сотни операций. Тысячи решений, от которых зависели жизни людей. И вот последнее решение — позволить себе умереть, чтобы его копия могла жить.
Будет ли копия чувствовать вину? Будет ли знать, что существует только потому, что оригинал согласился исчезнуть?
Глупые вопросы. Копия будет думать, что она и есть оригинал. Для нее не будет разрыва, не будет смерти. Только сон и пробуждение в новом теле.
— Пятьдесят семь процентов завершено, — объявил техник.
Пятьдесят семь процентов. Больше половины уже скопировано. Половина Майкла Рейнольдса существует в квантовой матрице компьютера, ожидая загрузки в свежевыращенную плоть.
Он почувствовал прикосновение — рука легла на его руку.
Майкл закрыл бы глаза, если бы мог. Вместо этого он сосредоточился на этом моменте — последних часах существования, проведенных с человеком, которого любил больше жизни.
— Семьдесят три процента.
Время ускорилось. Или замедлилось. Трудно было сказать. Восприятие времени — неопределнная вещь, когда ты заперт в теле без внешних ориентиров.
Он думал о том, что скажет копия, когда проснется. Будет ли помнить эти последние часы? Будет ли знать о жертве?
— Девяносто.
Почти конец. Майкл попытался запомнить это чувство — существования, осознания себя. Скоро это закончится. Скоро Майкл Рейнольдс умрет, а Майкл Рейнольдс проснется.
— Сканирование завершено. Начинаю проверку целостности данных.
— Копия создана успешно.
— Готовы к загрузке в биологический носитель.
— Сколько? — спросил Дэвид.
— Выращивание тела займет сорок восемь часов. Загрузка и калибровка — двенадцать.
Три дня. Через три дня в мире снова будет Майкл Рейнольдс. Только не этот.
— Начинайте, — приказал Дэвид. — И... приготовьте все для отключения систем.
Вокруг началась суета. Врачи проверяли показатели, готовили препараты. Милосердная смерть для тела, которое и так было мертво во всем, кроме упрямо цепляющегося за жизнь мозга.
— Майк, — Дэвид наклонился ближе. Майкл знал это по звуку голоса, по дыханию рядом с ухом. Прощание.
Да.
— Готовы, генерал? — спросил врач.
— Ты готов? — Дэвид переадресовал вопрос. Рука сжалась на парализованной кисти.
Он был готов. Готов отпустить.
— Приступайте.
Майкл почувствовал холод, растекающийся по венам. Седатив, потом что-то еще. Края сознания начали размываться.
Темнота подступала мягко, нежно. Не кошмарная клетка паралича, а обещание покоя.
Последняя мысль была странно ясной: копия проснется и не будет знать, что умерла. Для нее это будет просто сон и пробуждение. Непрерывность иллюзии.
А он, настоящий Майкл Рейнольдс, уйдет в темноту, унося с собой правду о том, что смерть — это не переход, а конец.
Дэвид будет помнить. Может быть, этого было достаточно.
Или нет.