Девятая волна
1
Шаги раздаются в коридоре, гулкие и тяжёлые, словно удары погребального колокола. Челядь расступается, прижимается к стенам, даже не дышит — боится, что дыхание привлечёт внимание. Они знают. Все знают.
Три тысячи воинов. Три тысячи тел, оставшихся гнить в болотах Кровавой реки.
Его просчёт.
Его проклятие.
Сотх идёт, сжимая рукоять меча так, что стальные пластины перчатки впиваются в ладонь. Кровь сочится между пальцами, капая на отполированный белый мрамор, оставляя за собой тропу. Пусть видят. Пусть знают, что он не прячет свою вину. Пусть знают, что он готов.
Король ждёт его у высокого окна. Далеко внизу раскинулась столица: громадные серые геометрические формы и жемчужный туман, в котором плавно перемещаются кошмарные создания. А еще дальше, до самого горизонта — черная пустошь. Где-то там течет, невидимая, Кровавая река, свидетельница его позора.
В комнате холодно, несмотря на огонь в камине. Холод исходит от самого Астериана.
Сотх преклоняет колено.
— Мой король.
Астериан оборачивается.
Его глаза даже хуже, чем Сотх помнит. Агония умирающих звёзд. Разрывы в реальности, ведущие туда, где время течет вспять.
Эти чудовищные глаза внимательно изучают склонённую фигуру. Взгляд скользит по искалеченному доспеху, по выглядывающим из-под ворота рубцам от недавнего сражения, по запёкшейся крови на шее.
— Встань.
Он подчиняется. Встречается взглядом с королём. Смотреть в эти глаза больно, но Сотх смотрит. Всегда смотрел.
— Ты пришёл сам, — замечает Астериан. Он приближается. Его ноги, кажется, не касаются пола. Он не ходит, просто текуче перемещается по залу.
— Я никогда не бежал от твоего суда, — хрипло отвечает Сотх, — и не буду.
— Знаю, — король останавливается в шаге от него. — Но ты мог попытаться.
Сотх скалится.
— Чтобы они притащили меня на цепях? Чтобы твари из Низины рвали моё мясо по дороге?
Астериан улыбается. Его зубы слишком белые. Слишком острые.
— Я принял неверное решение, — произносит генерал. — Недооценил их колдунов. Моё решение стоило нам рубежа и жизней воинов.
— Да, — просто соглашается Астериан. Слово ударяет под дых.
Король смотрит на него долго. Сотх чувствует, как его обжигающая ярость на самого себя, на врагов, на весь мир, медленно гаснет под этим пристальным взглядом, как угли на морозном воздухе. Остаются лишь усталость и горечь поражения.
Рука поднимается — бледная, с длинными пальцами, увенчанными чёрными когтями — и неожиданно касается щеки генерала, стирая полоску запёкшейся крови.
— Закон не знает исключений. Даже для тебя.
— Я знаю, — Сотх подавляет дрожь, когда прохладные пальцы скользят по его лицу. — Я и не прошу пощады.
— И никогда не просил, — в голосе короля проскальзывает странная нота, от которой в груди генерала что-то натягивается. — Через час. На центральной площади.
Через час. Так быстро. Сотх согласно склоняет голову. Когда Астериан отстраняется и исчезает как дым, он ощущает пустоту.
2
Площадь заполнена. Все — уже не люди, но и не совсем чудовища. Их лица искажены веками службы Тьме: у одних рты растянулись до ушей, у других глаза слились в один, третий смотрит пустотой из гниющей глазницы. Они нюхают воздух, чуя его страх. Некоторые облизывают губы — у кого-то человеческие, у кого-то деформированные, с клыками, выпирающими из-под губы.
Для них это — представление, редкий случай увидеть падение одного из высших. Они питаются чужой болью, как иные существа питаются хлебом.
Сотх видит их лица — жаждущие, предвкушающие зрелище. Многие уже ставят ставки на то, как долго он продержится прежде чем начнёт кричать. Обычное развлечение.
Он стоит на возвышении, обнажённый до пояса. Ветер холодит кожу, но это последнее, что его беспокоит. Сотх смотрит в точку над головами зрителей, сохраняя неподвижность. Унижение — часть наказания: демонстрация власти короля над военачальником, урок для всех присутствующих. Закон един для всех.
Астериан появляется внезапно, материализуясь на помосте. Толпа моментально затихает. Страх, который внушает их повелитель, затмевает жажду зрелища.
— Командующий, — голос разносится над площадью, — ты признаёшь свою ответственность за потерю северного рубежа?
— Да, мой король, — отвечает Сотх так же громко, чтобы слышали все.
— Ты осознаёшь, что твоё решение привело к гибели трёх тысяч воинов?
— Да, мой король.
— Ты принимаешь наказание по нашему закону?
Сотх выдерживает чуждой взгляд с прямой спиной.
— Да, мой король. Принимаю.
Астериан поднимает руку.
— Пусть свершится суд, — произносит он.
Сначала нет ничего. Только глухая тишина нависает над площадью, как покрывало.
А затем Сотх чувствует это.
Холод, проникающий глубоко, в самый костный мозг. Он знает, что за ним последует.
Первая вспышка приходит изнутри. Сосуды будто наполняются расплавленным стеклом — густым, вязким, горячим. Он чувствует каждый дюйм своего кровотока. Отслеживает пульсацию в венах на шее, в запястьях, в висках. Чувствует, как что-то неторопливо продвигается по кровеносной системе. Разворачивается. Устраивается, как паразит. Не боль, подготовка. Показать, что его ждет. Сотх сжимает зубы до скрипа. Молчит.
Вторая волна — жар. Чёрное пламя расплывается под кожей. Ползёт раскаленной паутиной по груди. Ошпаривает руки, спину, шею. В отличие от обычного огня, оно не обугливает плоть — горит изнутри, под кожей, оставляя странные извивающиеся узоры.
Он не позволяет себе ни звука. Видит лица жаждущей толпы. Не доставит им такого удовольствия. Продолжает стоять, хотя отдельные мышцы уже начинают подёргиваться. По спине течёт пот.
Третья волна заставляет его покачнуться. Всё внутри одновременно сжимается. Пламя проникает глубже, к внутренностям. Желудок скручивается узлом, диафрагма спазмируется. Лёгкие сдавливают железные обручи. Сотх чувствует, как воздух с трудом проталкивается в пережатые бронхи. Как сердце бьётся болезненно, тревожно, с перебоями. Каждый удар пульса разносит по телу огонь.
Язык взрывается вкусом меди. Прокусил насквозь, до мяса. Он дышит носом. Он не кричит. Вспоминает, как наблюдал за наказанием других. Вспоминает свои прошлые наказания — их было много на его долгом пути. Но никогда прежде пламя не проникало в него так глубоко.
Четвёртая волна его ломает. Ноги подгибаются, и Сотх падает на одно колено. Вес тела перемещается на левую руку. Пальцы царапают гранит. Ногти крошатся.
Раскаленные невидимые нити копошатся под кожей, выжигая нервы. Каждый мускул горит. Кожа, высушенная жаром изнутри, трещит со странным, слишком громким звуком.
Толпа приветствует его падение радостными возгласами. Их возбуждает боль. Их воодушевляет то, что великий генерал может быть сломлен.
Пятая волна — цунами, сметающее всё на своём пути. Что-то рвётся внутри живота. Выкручивает. Рёбра трещат под невидимым прессом, будто что-то извне пытается пробиться внутрь. Суставы выворачиваются, хрящи трутся о кость. Кровь сочится прямо через поры, проступает каплями, как пот.
Крик вырывается из груди — хриплый, животный.
Толпа отвечает восторженным рёвом. Бесчисленные голодные глаза слишком блестят. Полные игольчатых зубов рты растянуты шире, чем должны. Они жадно нюхают воздух. Чуют его боль, как псы чуют кровь.
Шестая волна приносит пятна электрической багровой темноты. Капилляры в глазах лопаются.
Шестая волна — это когда оно добирается до мозга.
Пламя в его голове. Сотх уже почти не чувствует своего тела. Раскаленные нити оплетают его череп изнутри.
Он кричит.
Упав на обе руки, он смотрит, как капли крови падают на камни площади, образуя узор. Почему-то это кажется… важным. Что-то… в узоре... но мысль ускользает. Вытравлена пламенем.
Руки трясутся крупной дрожью. Но он еще держится. Он… ещё жив. Ждёт следующую волну. Но её нет. Её нет. А он… держится. Он…
Он поднимает голову, превозмогая ослепляющую агонию.
Король.
Вещь, которая правит ими всеми.
Смотрит на него неотрывно. Не с жаждой, как остальные. Смотрит, впитывая каждую секунду его страданий.
И в этот момент, сквозь пелену слёз, Сотх замечает. Замечает. Он замечает в этих невозможных глазах что-то странное. Искру. Проблеск… чего-то. Что не должны видеть остальные. Странное. Он…
Держится.
Воздетая рука смещается. Седьмая волна.
Мышцы отказывают. Сотх падает на камни. Ребра хрустят. Разум одновременно здесь и нигде.
Он чувствует все. Колдовское пламя пронзает позвоночник. Проникает в костный мозг. Раскаляет нервные окончания. Тело дёргается в неконтролируемых конвульсиях. Он больше не может кричать. Голосовые связки разорваны. (Но боги, он так хочет кричать). Он хрипит, задыхаясь, захлебываясь собственной кровью. Тело бьется, но он ещё жив.
Он уже не видит ничего. Только размытые силуэты. Сквозь пульсирующую агонию смутно осознаёт: толпа затихла. Они ожидали его криков, его мучений, но не этого. Не абсолютного разрушения.
Восьмая волна сходит как милосердие. Сознание начинает ускользать. Но прежде чем тьма поглощает его, Сотх видит, как Астериан быстро движется к нему.
Последнее, что он чувствует перед тем, как потерять сознание — холодные руки, подхватывающие его. И шёпот, который слышит, кажется, только он:
— Держись.
3
Сознание накатывает волнами, как раньше накатывала боль. Каждый вдох обжигает, словно в легкие засыпали металлическое крошево. Сотх пытается шевельнуться — тело отвечает глухим стоном, мышцы сводит судорогой. Он лежит на спине, и даже тяжесть одеяла кажется невыносимой. Но сквозь боль он ощущает иное. Мягкость под собой. Тепло, пропитанное запахом трав — чужим запахом. Не его постель.
Он пытается открыть глаза. Веки слиплись, склеенные запекшейся кровью и сукровицей. По лицу струится что-то влажное — не кровь. Вода? Лекарство?
— Не двигайся.
Сотх вздрагивает, ощущая, как сердце бьется чаще, пытаясь сбежать из разломанной груди. Он здесь. Горло сжимается. Попытка ответить оборачивается хрипом, мокрым и разорванным.
— Ты слышал приказ?
Холодная ткань скользит по лицу. Пальцы — пальцы короля, чудовища, которое приказало его пытать, — тверды. Но в них есть непривычная, почти человеческая осторожность. Бережные движения стирают кровь с его век, аккуратно отделяя ресницы от кожи. Наконец Сотх открывает глаза.
Комната утопает в полумраке. Тени пляшут на стенах, но он видит Астериана, склонившегося над ним. Его руки — его собственные руки, не руки слуг, — очищают раны на лице Сотха.
— Ты... не должен... — хрипит генерал.
Астериан останавливается. Зрачки — колодцы, ведущие в изнанку мироздания, где умирают и рождаются законы природы, — сужаются, будто пытаясь спрятать что-то.
— Молчи.
Он говорит жестко, но пальцы возобновляют движение, осторожно очищая раны.
— Связки повреждены. Восстановятся через несколько дней.
Это обещание? Сотх хочет засмеяться. Хочет зарычать. Хочет схватить его за горло и спросить — зачем? Зачем ты это сделал? Зачем ты сейчас здесь? Он пытается подняться, но тело не слушается. Только новая волна боли прошивает его насквозь. Он опять содрогается, сглатывая кровь.
— Я сказал — не двигаться, — голос Астериана искажается. В нем появляются низкие частоты, что-то глубокое, древнее, нечеловеческое. Холодная рука ложится на лоб Сотха, прижимая его к подушке. — В следующий раз прикую тебя к постели.
Генерал затихает, подчиняясь. Взгляд скользит по лицу короля, выискивая привычное выражение отрешенности. Но вместо этого видит напряжение в уголках губ, легкую морщину меж бровей. Будто камень, тысячелетия лежавший на дне океана, вдруг дал трещину.
— Но… здесь... — хрипит он, кивая на комнату.
Астериан не отвечает. Пальцы скользят по груди Сотха, где кожа покрыта сочащимися сукровицей волдырями и узорами Черного пламени — жуткими, живыми, все еще тлеющими под кожей. Каждое прикосновение легкое, как перо, но ощущается как раскаленное клеймо. Мышцы на животе напрягаются.
— Восемь волн, — наконец произносит король, отворачиваясь к окну. — Никто не выдерживал восемь волн Чёрного пламени.
Сотх не отвечает. Он знает. Обычно наказание ограничивается пятью волнами. Обычно его проводят заклинатели, а не сам король.
— Ты бы выдержал девятую? — в голос Астериана прокрадывается незнакомая, ломкая интонация.
Сотх закрывает глаза — единственное безопасное движение, которое ему доступно.
— Если бы... ты приказал.
И он знает — знает всем своим израненным существом — что это правда. Он бы выдержал. Он бы всегда выдержал.
Рука Астериана замирает на груди генерала.
— Я бы не приказал тебе умереть, — тихо говорит король. — Никогда.
Сотх снова пытается поднять веки — на этот раз успешнее. Мир расплывается, но он видит. Видит лицо Астериана. Видит эти глаза. Видит тень, которую король так яростно прятал на площади.
— Прости... — вырывается у него хриплый шепот. Он и сам не знает, за что просит прощения. За поражение? За то, что дрогнул под пыткой? За то, что королю пришлось смотреть?
Астериан молча наклоняется ближе. Его рука — прохладная, успокаивающая — ложится на щёку Сотха. Большой палец осторожно стирает влагу под глазами. Король не комментирует эту слабость. Не осуждает.
— Спи, — говорит он. Его голос тихий, как шелест ночного ветра. — Скоро рассвет.
Сотх не может сопротивляться усталости. Боль и истощение затягивают его обратно. Последнее, что он ощущает — как Астериан садится рядом, не убирая руки с его лица.
Сотх закрывает глаза. Тело наконец обмякает, сдавшись усталости. Он проваливается в пустоту, где нет ни времени, ни боли.
Он спит тихо, без кошмаров.
Чудовище, сидящее у его постели, оберегает его сон.
это такое дело, малоприятное. Вдохновения тебе!
