О втором испытании Джон знал только то, что оно будет связано непосредственно с проводником. К этой встрече нельзя было подготовиться — даже сама гильдия некромантов не могла предугадать, что именно ожидает испытуемого в мире мертвых.
Джон кое-что слышал о случаях, когда несостоявшиеся некроманты сходили с ума или вообще не возвращались обратно в свои тела, хотя это могли быть лишь пустые слухи, страшилки для новичков и только.
Всю неделю Джон с нетерпением ждал, когда его снова пригласят в мрачное мраморное здание гильдии. Он уже успел забыть, как первые сутки метался по влажной постели с высокой температурой и выблевывал всю ту кровь, которой наглотался во время погружения в ванну.
Ему позвонили в пятницу вечером.
— Воскресенье. Восемь пятнадцать вечера. Без опозданий, — равнодушно произнесла телефонистка и повесила трубку не прощаясь.
Джон закатил глаза. Претенциозность и напыщенность этой ветки гильдии уже начинали его утомлять. Их что, отправили бы в ад за «добрый вечер» и «до скорой встречи»? Джон попытался вспомнить, какими были некроманты из Лондона, с которыми он встречался в детстве, но потом сдался. Мать и ее подруги были плохими примерами для сравнения по множеству причин.
В воскресенье в восемь пятнадцать Джон снова оказался в комнате с кафелем, только теперь вместо ванны в центре стоял стул и небольшой таз с кристально чистой водой.
На стуле лежал скальпель.
Джон даже не стал спрашивать, что ему делать. Он знал все разрешенные и запрещенные способы переноса духа в мир мертвых, особенно такие примитивные, поэтому сразу разулся, снял носки и закатал штанины до середины икр не задавая лишних вопросов.
Вода была ледяной, но так было даже лучше. Холод отрезвлял и помогал сосредоточиться.
Джон мысленно досчитал до десяти и сделал два надреза на левой ладони, образуя крест. Сложив руки вместе, он закрыл глаза и четно, чтобы можно было расслышать каждую букву, произнес:
— Дай мне войти.
Хлопок.
— Все, что пожелаешь, дитя.
Джону ужасно не нравилось это обращение, но лезть к Королю с бессмысленным комментарием не было смысла. Если Джон правильно понял, то он был мертв уже больше пяти столетий; для него все живые были детьми.
Когда Джон открыл глаза, то первым, что он увидел, была уже знакомая полуулыбка Короля, а потом — его роскошные одежды и украшения.
— Позволил себе небольшую вольность, — объяснил Король. Его усыпанные перстнями пальцы расправили несуществующие складки на одежде, точного названия которой Джон не мог вспомнить. Что-то из позднего Средневековья. — Слишком долго я был этого лишен.
— Я... читал о вкусах его величества, — с улыбкой ответил Джон.
— Да? — Король с наигранным удивлением приподнял брови. — И что обо мне пишут?
— Что если бы вы не умерли так скоропостижно, то, может быть, история сложилась бы по-другому.
— Так говорят про всех. Лестно, но приятно только тщеславным глупцам. — На его чрезмерно бледном лице Джон увидел печать печали. — И, раз уж мы упомянули о смерти, не пора ли нам заняться делом?
Джон кивнул. Ему оставалось только надеяться, что его собственное лицо в этом мире не выглядело чрезмерно бледным.
— Я бы не назвал это «испытанием», — сказал Король и подал Джону руку. Когда Джон взял его ладонь в свою, то ничего не почувствовал, ни жара, ни холода. — Скорее уроком.
— И в чем мораль?
Король потянул его будто бы к себе в объятья, но на самом деле — в совсем другое место.
— Чтобы научиться поднимать мертвых, ты должен их понимать, Джон.
Декорации вокруг них сменились. Роскошная кровать с балдахином. Дорогое алое покрывало. Обилие мягчайших подушек. Узнаваемая фигура среди этой оды комфортному сну.
— Это вы! — воскликнул Джон. — Но почему?..
— Потому что это была хорошая смерть. И потому что начинать надо с малого, разве нет?
Король с улыбкой дотронулся до лба Джона, и того вдруг пронзила резкая боль в сердце и где-то в кишках.
— Какого...
— Это и есть твое испытание, дитя.
Дыхание Короля-на-кровати становилось все более прерывистым, из горла вырывались хрипы, глаза закатились, а Джон, не в силах устоять под неожиданным напором чужих ощущений, рухнул на колени, цепляясь за грудь.
— Не преувеличивай, — прокомментировал Король и присел рядом на невидимый стул. — Это было не так уж и больно.
— Что... это?..
Паникующий мозг мешал ему мыслить здраво.
— Сердечный приступ. Вместе с кишечной инфекцией или чем-то подобным. Осталось недолго, может, минута или полторы.
Минута растягивалась и растягивалась, и боль в груди разошлась по всему телу, сдавливая его, уничтожая. Джон ни за что бы в жизни не поверил, что это длилось меньше четверти часа. А потом Король-на-кровати вдруг выдохнул и затих.
Все было кончено. Чужие страдания перестали рвать сердце и тело Джона.
Он смахнул несколько капель пота со лба и поднялся, стараясь не смотреть на Короля; стыд за собственную слабость и страх пожирал его заживо.
— Стыдиться нечего. — Кажется, он читал его как открытую книгу. — В конце концов, это твоя первая смерть. Ты привыкнешь.
На этот раз Король сам взял Джона за руку и потянул за собой.
Они оказались в маленькой комнате, освещенной лишь двумя сальными свечами. Снова кровать, но на этот раз в помещении было несколько людей. Женщины. Одна лежала на кровати и между криками пыталась дышать по особой технике, а две других суетились вокруг нее и ее огромного выпирающего живота.
Смерть роженицы. Джон вздрогнул.
— Ты готов?
«Нет».
— Да.
Король снова коснулся его лба пальцем, и Джон сразу же ничком упал на пол. Его член и яйца словно прижгли каленым железом, а внутренности то резко сжимала, то резко отпускала чья-то огромная бессердечная рука.
Джон всхлипнул:
— Боже, — но остальные мольбы проглотил.
— Мужчина никогда не познает такой смерти. — Король даже не смотрел на корчащегося у его ног Джона. — Ты счастливчик. Единственный в своем роде.
Одна из повитух нажала на живот роженице, а потом снова и снова, пытаясь, должно быть, таким способом исторгнуть плод. Джон заскулил, свернулся калачиком, прижимая ладони немного ниже пупка. Ему казалось, будто что-то лезет из него, раздирает его плоть точно под яйцами своей огромной головой.
Даже в свете бесконечно коптящих сальных свечей было видно, что кровать залита кровью.
Несуществующий младенец раздирал его внутренности.
Джон и роженица закричали вместе и вместе бессильно выдохнули, когда ощутили внутри блаженную пустоту.
— Мой сын... — выдохнула роженица и слабо приподняла правую руку, чтобы дотянуться до дергающего ручками и ножками красного младенца, но не смогла.
Смерть забрала ее раньше.
Боль отступила так же резко, как и в прошлый раз, но теперь Джону потребовалось гораздо больше времени, чтобы прийти в себя и хотя бы сесть.
И все же что-то осталось. Последняя мысль умирающей матери или его собственная; он не был уверен.
— Что стало с?..
— С ребенком? — Король улыбнулся. Он выглядел так, будто этот вопрос его порадовал. — С ним все будет хорошо. Ну что, пойдем дальше? Осталось немного.
Джон посчитал до двадцати и обратно. Не нужно было быть некромантом, чтобы понимать — самое жестокая часть испытания была еще впереди.
— Да. Пора.
Он протянул руку Королю, и тот снова потянул его в другие декорации.
Городская стена на небольшом отдалении — судя по всему, небольшой городок, может быть, даже английский — залитый солнцем помост, залитая кровью плаха и два обезглавленных тела, которые уже переносили на повозку.
Мужчину лет двадцати пяти или тридцати привязывали к андреевскому кресту.
Джон знал, что в этом измерении не мог исторгнуть из себя ни содержимого желудка, ни содержимого кишечника, но его все равно замутило.
— Знаешь, что это?
— Колесование, — мрачно ответил Джон. — Я не думал, что настолько вам неприятен, ваше величество.
Король чуть наклонил голову вперед и хмыкнул.
— Скорее наоборот. Ты мне чересчур нравишься, и оттого я хочу испытать тебя на прочность.
— Отлично. Я не против.
Возможно, бравада была лишней, особенно теперь, когда Джон видел и орудие убийства — огромное тяжелое колесо с металлическими вставками — и узнал, что несчастный грешник не отделался чуть более милосердным приговором «сверху вниз». Его ждало не менее семи ударов.
Джон встал на колени сразу после того, как палач взял колесо в руки, и, нервно выдохнув через рот, кивнул Королю.
Его прикосновение совпало с первым ударом, что пришелся по левой лодыжке.
Боль оглушила Джона. Он подавился криком и вжался лицом в землю в попытке прийти в себя. То, что он чувствовал, став вместилищем страданий роженицы, было совсем другим; боль как явление жестокой природы человека отличалась от той, что невольно дарила природа. Она была обжигающе яркой, разрушительной, быстрой и медленной одновременно.
Пока Джон растирал свою лодыжку, колесо поднялось снова, опустившись уже на правую ногу. Несчастный грешник заорал, но самому Джону удалось сдержаться.
Он и сам не смог бы объяснить, зачем сдерживался. Может быть, ему не хотелось выглядеть слабым в глазах своего проводника?..
Джона, правда, хватило ненадолго. Удар по колену отозвался по всей ноге от кончиков пальцев до самого копчика, осколки коленной чашечки впились в мышцы и связки.
Он взвыл. Все его дело содрогалось, дергалось, мышцы то здесь, то там сводило внезапными судорогами.
Это было невыносимо, а последовавший за этим удар по другому колену словно взорвал мир перед его глазами. Несколько мгновений Джон видел только белое, слышал только стремительное биение собственного сердца, чувствовал только боль.
Когда мир вернулся на место, Джон уже открыто в голос рыдал, размазывая по лицу бесконтрольные слезы, сопли и слюну.
Он догадывался, что мог в любой момент остановить эту пытку, вернуться обратно в комнату со стулом, но это значило бы только одно — поражение, нечто куда более унизительное, чем все его вопли, слезы и конвульсии вместе взятые.
Поэтому Джон сжал зубы так, что они неприятно скрипнули, и продолжил терпеть.
Когда колесо поднялось в шестой раз и раздробило несчастному грешнику правое предплечье, Джон взвыл. Каждый сантиметр его тела пульсировал, ему казалось, что каждая вена и каждая артерия в его теле были вскрыты острыми осколками раздробленных костей.
Король молчал.
«Я ничто. Все, что происходит со мной, ничего не значит. Я никто. Все, что происходит со мной, ничего не значит».
Седьмой удар пришелся по грудной клетке. Этот удар должен был убить несчастного грешника, пусть и не сразу; все-таки небольшую милость, удар милосердия, ему удалось чем-то заслужить. Джон почувствовал, как его собственные ребра рассыпаются на части, как грудина резко осела внутри, прокалывая и одновременно раздавливая легкие и сердце.
Он не мог вдохнуть. Не мог закричать. Не мог умолять. Не мог ничего остановить.
Джон хотел умереть. И он умер, пусть и не по-настоящему.
Король мягко коснулся его лица и ласково стер немного слез и слизи со щеки.
— Я думал, что ты усвоил урок, не так ли, дитя?
Джон по одному только его взгляду понял, что если однажды он осмелится забыть, что такое смерть на самом деле, какой чудовищной она может быть и как она важна для мертвецов, то Король ему об этом напомнит.
Джон кивнул. Это все, что он мог сейчас сделать.
Король улыбнулся и притянул Джона к себе в объятия — на этот раз самые настоящие, почти живые.
— Я горд твоей стойкостью, Джон, — произнес Король ему на самое ухо. — Ты справился.