Начинало смеркаться.
— Пошли, а то придется пробираться по темноте, а у меня фонарик почти сдох. Забыл запастись батарейками, — Лоррен поднялся со своего места.
— Понадобится фонарик? Мы сейчас разве не обратно на поле? — Филипп удивленно посмотрел на приятеля, тоже вставая и отряхивая джинсы от травы и частичек мусора.
— Успеется. Концерт никуда не убежит. Здесь вообще музыка в режиме нон-стоп. Представь картину: раннее утро, туман, очумелый народ в большинстве своем спит прямо там, где упал, на своих зрительских местах — почти всех сморило, а артисты продолжают выступать. Ха, картина, я тебе скажу — чистый психодел! Словно утро после побоища и пляски на костях! — Лоррен так смачно изобразил обстановку, помогая себе жестами, что Филипп громко расхохотался.
— Я хочу увидеть это!
— Все в твоих руках, увидишь еще, — это прозвучало как-то не слишком уверенно, и Филиппу показалось, что что-то не так.
— А что, здесь еще куда-то можно пойти?
— Само собой! Народ сейчас вовсю отрывается на озере. Я бы тоже не прочь окунуться. Эта духотища уже реально достала!
На какую-то долю секунды Филипп вспомнил об оставленных на поле приятелях и мысленно пожалел их — чуваки многое пропустили и пропустят еще больше, приклеившись на одном месте.
— Да, точно, озеро. Видел на карте.
— А, ну тогда ты в курсе! Пошли, заценишь своими глазами эти … русалочьи пляски.
— Звучит интригующе, — Филипп задержал взгляд на его лице, словно пытаясь прочитать в его смеющихся глазах еще что-то, что не было озвучено.
Воздух сгущался стремительно, и когда они подошли к воде, стало почти темно. Вернее, темно в плане подкравшейся ночи, но не в том понимании, когда темнота — это отсутствие света. Света было хоть отбавляй. Луна рисовала на воде дрожащие дорожки, серебрила траву и стволы деревьев. То тут, то там горели костры, слышался смех, задорные визги и играла музыка. Здесь, среди деревьев все жило своей жизнью и по своим законам.
Без малейшего смущения парни и девушки купались нагишом, и все это выглядело настолько естественным и единственно правильным, что казалось, что именно это и есть рай на земле. Кто-то курил, кто-то экспериментировал с ЛСД, кто-то прямо неподалеку делал любовь, кто-то просто плескался в воде, кайфуя от прохлады, музыки и волшебной ночи.
— Весело здесь! — Филипп немного посторонился, уступая дорогу веренице из нескольких хохочущих человек, бегущих к воде и держащихся за руки. — Хочешь здесь остановиться?
— Весело, но смахивает на лягушатник. И воду намутили. Да ну нафиг. Там подальше есть классное местечко. Пошли. Я знаю тропинку, ведущую к самой воде.
— Ну пошли…
Они выбрались назад, на основную дорогу. Не поломать ноги о кочки помогал фонарик, который, впрочем, казалось, работал уже на пределе своих возможностей. По мере отдаления от основного места купания, людей становилось меньше. Но звуки присутсвия продолжали разноситься по всему лесу — желающих уйти подальше от толпы оказалось предостаточно. Идея найти совсем безлюдное место стала утопией. Но Лоррен не сдавался. А может, ему просто нравилось пробираться по темноте, неся при этом всякую ерунду?
Они шли, не переставая болтать ни на минуту. Казалось, у Лоррена не прекращался ни словарный запас, ни темы для разговора. А Филиппу уже давно было все равно, куда идти. Если его новый приятель задался целью добраться до самого края земли — ну что ж, он совершенно не против!
— Вот эта развилка. Осторожно, здесь крутой спуск.
На этих словах фонарик приказал долго жить. Они спускались почти на ощупь, цепляясь за ветки деревьев и друг за друга. «Безумие какое-то!» — мелькнуло в голове у Филиппа, когда в очередной раз какая-то ветка больно хлестнула его по лицу.
— Терпение, и мы будем вознаграждены.
— Хочется верить, — тихо пробормотал Филипп, уже не столь уверенный в том, что безбашенное путешествие к непонятному пляжу было хорошей идеей.
Наконец, трудный участок остался позади, и дальше узкая тропинка полилась пологой лентой, выводя их к самой воде. Здесь все было по-другому. Не так, как на берегу, где происходило массовое купание. Густая трава, росшая в некотором отдалении от воды, не помята, берег из песка и мелких камешков незамусорен, а вода, скорее всего, прозрачная. Видимо, об этом петляющем спуске, действительно, мало кто знал. Это был маленький необитаемый островок, если так можно назвать место, где в паре десятков метров за деревьями все равно звенели чьи-то голоса и звучал магнитофон. Кусты и коряги, уходившие далеко в воду, служили естественным ограждением, и со стороны воды сюда лезть тоже ни у кого не возникало желания.
Они подошли к самой воде, Лоррен сбросил свои шлепки и зашел в воду по щиколотку.
— Где ты научился так классно играть? — Вопрос был задан ни с того, ни с сего, просто, чтобы заполнить возникшую вдруг ниоткуда паузу. — Представляю, как нравится девушкам, — Филипп рассмеялся, ожидая такой же реакции, но ее не последовало.
— Девушкам? Ты сейчас серьезно? — Лоррен произнес это с какой-то особенной интонацией, в которой Филиппу послышалась то ли насмешка, то ли желание приколоться. То, что его приятель в этом был большой мастер, Филипп уже успел убедиться. А самого Филиппа…наверное, его просто подвело его чувство юмора от усталости и перенасыщенности впечатлениями. Филиппа что-то царапнуло в этом тоне, или ему показалось?
— Просто я подумал, что… — Лоррен вдруг немного замялся, что, казалось, было не свойственно его природе, лишенной всякого стеснения.
— Подумал что? — в вопросе Филиппа послышалось напряженность и готовность защищаться.
— Ничего, забудь…
— Нет, скажи. Подумал что? — настаивал Филипп. Обиженная складочка возле губ.
— Ну, мне почему-то показалось, что ты не совсем по этой части, сорри. — Не смотря на извиняющиеся слова, он откровенно пялился на Филиппа, улыбаясь и словно не замечая его изменившийся тон.
— А если и так, то что? — Филипп вздернул подбородок, поджал губы и посмотрел на него с вызовом, почти зло.
— Тогда это многое решает…
— Решает что?
Лоррен рассмеялся. — Ты закончил школу почемучек? С тобой совсем не просто. Остается только один способ… Прекратить этот… Поток вопросов…
С каждой фразой он приближался все ближе. Филипп затаил дыхание, не зная, чего ожидать… Вернее, знал… Совсем вернее — ждал…
Вдруг Лоррен, схватив его за ремень джинсов и за майку резко дернул в озеро. Филипп с шумом упал всем телом, поднимая фонтан брызг.
— Придурок! — заорал он, выплевывая изо рта пахнущую тиной воду.
Тот ржал как безумный, сам мокрый с головы до ног, наблюдая за тем, как его приятель отфыркивается и снова поскальзывается у самого берега, из-за того, что инерция его резких движений была тут же погашена объемом воды.
— Прости, прости, но у тебя был такой сердитый и обиженный вид, что ты просто не оставил мне выбора.
— Теперь вся одежда мокрая, чтоб тебя…
— Ну и хрен с ней. Пошли искупаемся… Плавать умеешь?
— Вообще-то у меня первый юношеский разряд по плаванию, — тон Филиппа стал мягче, раздражение ушло.
— Да ты крутой! Ну тогда давай наперегонки.
Филипп вдруг понял, каким занудой он выглядел все время, пока они стояли на берегу. Даже неловко как-то. То ли атмосфера полной свободы ударила его по мозгам, только каким-то особенно извращенным способом, вдруг превратив его в брюзгу-пенсионера, то ли откровенная близость этого парня, чья собственная свобода зашкаливала и требовала какого-то противовеса.
Лоррен кружился босиком на песке, стаскивая с себя жилетку и джинсы. Оставшись полностью голым, он с разбегу сиганул в воду. Нырнул, проплыл пару метров под водой, потом опять появился над поверхностью озера, проводя ладонями по лицу и волосам и радостно помахав Филиппу. Тот, раздевшись, в свою очередь с размаху бросился в воду и поплыл в сторону от Лоррена, размашистыми движениями рассекая воду и кайфуя от приятной температуры воды. Проплыв какое-то расстояние, он повернул обратно, туда где его ждал Лоррен. Подплыв поближе, он тут же получил каскад брызг прямо в лицо и не собирался оставаться в долгу.
— Ах таааак! Ну держись!
Отплевываясь от воды, уворачиваясь от оглушающих брызг, попеременно то наступая, то отступая, и все время не прекращая хохотать, они вплотную приблизились к друг другу. Противники в шуточной борьбе начали топить друг друга, хватая поперек торса и пытаясь утащить на глубину. Но все вдруг пошло по наиболее вероятному сценарию.
Яд, разлитый в воде, оказал свое магическое воздействие. Вцепившись друг в друга, они начали целоваться, хаотично хватая друг друга руками в какой-то отчаянной невозможности оторваться, ударяясь зубами, но потом добившись синхронности и идеальной стыковки, и чувствуя, насколько зыбким стало речное дно под ногами, а голова, готовая взорваться фейерверком от переполняющих ощущений, уже давно отъехала куда в сторонку. Почти выволакивая Филиппа из воды на берег и сам еле стоя на ногах, Лоррен потащил Филиппа за собой туда, где в нескольких метрах от воды естественным ковриком росла трава, и они оба рухнули на нее, не прекращая целоваться. Все на свете перестало иметь значение. Вернее, все на свете просто исчезло, перестало существовать. И смятая лаской трава, и теплая, как парное молоко, земля, и сама ночь тоже растворились во Вселенной, которая теперь целиком сосредоточилась на кончиках пальцев, движениях губ и прикосновениях кожи к коже.
*****
Когда ночь заполнила окрестности, а прожекторы своим голубым светом стали выхватывать из темноты фигуры выступавших на сцене, ребята заметили, что Филипп до сих пор не вернулся.
Ночь зажглась тысячами крохотных огоньков — сидящие на земле люди достали зажигалки, фонарики и бенгальские огни. И теперь вся территория зрительного зала под открытым небом представляла из себя фантастическое зрелище — словно гигантская стая светлячков приземлились на поле, выбрав его местом своей временной стоянки.
Приятелей не то, чтобы тревожила мысль, что с Филиппом вдруг могло что-то случиться. Скорее, на душе у них было неспокойно из-за другого: в это время им следовало уже находиться в номере отеля. Обещания, данные старшему брату Филиппа, скребли на душе, хоть и не слишком навязчиво, но все равно неприятно ощутимо.
Луи не был тем человеком, кого можно просто задвинуть в сторону, поставив свои интересы выше договора. Тем более, что после учёбы Себастьен сам собирался работать в «Бурбон Интерпрайзис», а у Анри там работал отец. Ослушаться Луи означало не выполнить распоряжений своего почти что директора, не оправдать его надежд. Филиппу-то что! Одной разборкой с братом меньше, одной больше — с гуся вода! А вот для них последствия могут быть ощутимыми.
Прогулявшись до туалетов, потоптавшись возле палаток с едой, друзья стояли около стендов объявлений. Это было своеобразным местом встреч для потерявшихся и для тех, кому нужно было срочно что-то сделать или передать. В общем, этакий коммуникативный пункт.
Но в их случае это было совершенно бесполезным — ежу понятно. Стоило только вспомнить наглый, вызывающий взгляд нового приятеля Филиппа, его распиздяйский прикид (один только значок с матерные словом чего стоит) и то, как на него смотрел Филипп, становилось понятным, что искать их здесь было совершенно бессмысленно. Они вернулись на поле.
— Не парьтесь, чуваки. Ничего с вашим другом не случится, все ништяк, — девушка со странным именем «Радуга» в цветном платке, повязанном вокруг обнаженной груди, покачивалась под звуки «The Wind Cries Mary».
— С ним не случится, а с нами случится, — буркнул Анри, поднимаясь с земли и увлекая за собой Себастьена. — Куда тут можно ещё податься?
— Вон там поищите, — девушка махнула в сторону каких-то палаток.
— А там что?
— Ближе к лесу лагерь местных хиппи. У них там свой междусобойчик. Они могли туда двинуть.
Найдя этот место, парни побродили между сидящими то тут то там небольшими компаниями, потерлись около сцены и окончательно поняли, что опрашивать людей, не видели ли они тут таких-то, результата не даст. Кто-то указал им на стоящего в окружении молодых ребят человека в каком-то почти клоунском балахоне, остроконечной широкополой шляпе и с крючковатым посохом в руке.
— Вот, это Ник, он здесь главный, спросите у него.
Ник, предводитель местных хиппи, был назначен организаторами фестиваля главным смотрителем за порядком вместо полиции. Он оказался весёлым мужчиной лет сорока, с круглым простецким лицом, широкой улыбкой и отсутсвующими передними зубами, что, впрочем, его совершенно не смущало.
Ник больше смахивал на клушку с цыплятами, чем на строго предводителя группировки.
Когда Ника с его подопечными попросили присмотреть за порядком, они согласились работать бесплатно, кайфуя от ощущения причастности к чему то грандиозному и судьбоносныму. Выполняя работу, которую должна была выполнять полиция, они делали это максимально тепло и душевно. Возможно, именно из-за обошлось без потасовок и проявления агрессии, которые часто случались на подобных фестивалях.
Там в ход шли дубинки и слезоточивый газ, здесь же не было ничего подобного. Беспрецедентный в истории пример того, насколько мирным может быть мероприятие с почти полумиллионной аудиторией, к тому же под завязку заряженной наркотическими средствами.
Вместо «стоять», «выполнять приказ», «быстро разошлись» смотрители из «Свинофермы» обращались: «ребятки, а давайте пройдем вот сюда», «друзья, а не могли бы вы подвинуться» и так далее.
Себастьен и Анри подошли к Нику в момент, когда он давал какие-то распоряжения своим людям.
— Здравствуйте. Мы ищем своего друга. Он ушёл с одним парнем — хиппи…
— Из моих? — перебил их Ник.
— Нет, кажется, не из ваших. Дело в том, что нам нужно возвращаться, а он просто пропал.
— Ребятишки, не волнуйтесь, — Ник успокаивающе похлопал Себастьена по плечу. — С ними все нормально. Мне докладывают обо всех происшествиях, я вам точно говорю, что ничего серьезного здесь не случалось. Есть несколько отравлений, пятнадцать случаев укусов крысами, и одного парнишку укусил енот. Но вряд-ли это ваши друзья. А больше ничего. Если бы что, я бы знал первым. Так что, не волнуйтесь. Ребятки, наверное, пошли купаться. И вы сходите. Только если встретите енота, руками его не трогайте! — весело напутствовал их Ник.
Подойдя к озеру, приятели оказались в мелькающем круговороте обнаженных тел, музыки и смеха. Скорее всего Филипп и его новый приятель были где-то поблизости.
*****
Филипп проснулся от того, что какая-то веточка впилась ему в плечо, причиняя боль сухим острым концом. Он слегка завозился, отбрасывая ее в сторону и открыл глаза. Над озером стоял туман. Теплое утро ласкало кожу освежающей влагой, приятной и нежной, словно бархат.
Комары, то ли угнетенные стоящей весь месяц жарой, то ли распуганные большим количество людей, не беспокоили. Насекомые словно затаились, совершенно не донимая человечество своим вездесущим проникновением и на время оставив его в покое.
Лоррен спал так, что можно было позавидовать. Крепко обнимая Филиппа и просунув одну ногу между его коленями, он сладко посапывал, уткнувшись лицом ему в плечо.
Над всем лагерем стояла такая тишина, которая бывает только в четыре часа утра — когда наконец-то затихают даже самые стойкие участники посиделок, и музыка наконец вырубается. А жаворонки, которые обязательно найдутся в любой компании, еще не активизировались и не запустили свою музыку вновь.
Удивительное время, когда природа как бы приподнимает голову и пытается восполнить все то, что скоро у нее опять отнимут вездесущие и назойливые человеки. Только ненавязчивая перекличка птиц, да кваканье лягушек в еще не потревоженном водоеме. Жилетка, служившая чем-то вроде подстилки, скаталась, и теперь Филипп ощущал холодящие мягкие стебли травы.
Вдалеке раздались голоса, которые по мере приближения звучали все отчетливее: «Филипп! Орлеанский! Где ты, черт тебя побери!»
Его искали. Филипп, сбросив с себя обнимающую его руку, сел и стал торопливо натягивать все еще мокрые джинсы. Проснувшийся Лоррен, улыбаясь, молча и слегка сонно смотрел, наблюдал за его торопливыми движениями. Филипп несколько раз исподтишка скользнул по нему взглядом, стараясь не смотреть прямо в лицо.
— Мне пора, пока. — Филипп слегка махнул рукой и направился в сторону.
— Эй, держи на память! — взмах руки, и Филипп поймал на лету какой-то небольшой предмет. Коробок спичек. Филипп усмехнулся и сунул его в карман джинсов.
— Я здесь, постойте! — отозвался он на уже удаляющиеся голоса приятелей и быстро направляясь в их сторону, перепрыгивая через сломанные ветки.
*****
Вернулся Гиш. Красивый и с разбитым сердцем. Девчонка с внешностью богини оказалось классической самовлюбленной стервой, и, за месяц с небольшим, вымотала ему всю душу, а потом ушла к богатому папику, оставив Армана восстанавливать нервы и пошатнувшиеся финансы.
Гиш умел страдать напоказ. Возвращаясь к Филиппу (уж какой по счету раз), он знал, что тот встретит его с хмурым выражением лица, но с затаенной радостью во взгляде. Всегда так было. Филиппу тоже нужно было дать время, чтобы потрафить свою гордость — таковы условия игры.
В очередной раз жалуясь Филиппу, какие же все бабы суки, Гиш ожидал сочувствия и понимания.
Филипп всегда прощал его, потому что нуждался. И в этот раз будет все то же самое. Ну, может, дуться Филипп будет немного дольше — в конце концов он кинул его в совсем неподходящий момент. Но все пошло не по сценарию.
Филипп, его Филипп, который раньше от малейшего его прикосновения вспыхивал как порох, теперь в моменты близости оставался холодным и бесчувственным. Порой Арману казалось, что он старается и потеет над бездыханным телом, словно какой-то гадкий извращенец. Покорно позволяя с собой проделывать все те штуки, которые когда-то так заводили его, доводя до исступления, теперь Филипп перестал быть к ним восприимчивым. Он просто молча лежал, отрешенный, глядя в потолок. И, наблюдая все это, Арману становилось не по себе.
Несколько раз он спрашивал Филиппа, что случилось. Но каждый раз Филипп с улыбкой говорил ему, что все в порядке. Но, черт побери, никакого намека на порядок не было и в помине!
Тогда Арман позвонил в Европу Себастьену и Анри. Узнать удалось только то, что там, на фестивале, нарисовался какой-то тип, завладевший вниманием Филиппа. И то, что Филипп пропадал ночью, но на утро был уже один, почему-то в мокрой одежде.
Все это звучало как-то по-дурацки нелепо и не могло быть причиной охлаждения. Он, Арман Гиш, чей ум, красота и сексуальность всегда заставляли Филиппа растекаться лужицей по полу, теперь стремительно двигался к тому, чтобы пополнить ряды «бывших». И как все повернуть вспять, Арман не знал.
*****
Филипп до боли закусил костяшку большого пальца. Он сидел над стаканом с бренди в комнате, смежной со спальней, где спал Арман, раскинувшись на простынях и заняв большую половину кровати.
Третий час ночи. Эта бессонница когда-нибудь доконает его.
Волшебный сон, так и не ставший реальностью. Он закончился так же неожиданно, как и начался.
Жизнь втекла в обычное русло с небольшими поправками. Вместо лекций — практика в нью-йоркском филиале «Бурбон Интерпрайзис», офис на Уолл-стрит. Ночные клубы как способ отвлечься и забыться. Удивительно, но после их возвращения с фестиваля, Луи не стал устраивать разносов или читать лекцию на тему «Что такое совесть и с чем ее едят». Может быть, в голосе брата он уловил какие-то непривычные нотки, а, может быть, успокоившись тем, что все нормально закончилось, решил разыграть лояльность.
Приключение с поездкой начало стираться, вытесняемое повседневными делами, будто и не было его вовсе, или было, но где-то в параллельной реальности.
Только одно по-прежнему не отпускало, а наоборот становилось навязчивой болью, мучая все сильнее своей нелепой одновременно законченностью и недосказанностью.
«Как можно быть таким идиотом!», — тоскливо рассуждал Филипп. — «Убежал, как девица, лишившаяся невинности на школьной вечеринке! Что на меня нашло? И ведь я ничего о нем толком не знаю, ну разве только как зовут. Да и это мало что дает — эти хиппи вечно придумывают себе имена. Я даже не спросил, откуда он приехал. В разговоре он как-то обмолвился, что знаком с Хендриксом, но что с этого? Даже если он и не заливал, таких знакомых у того, наверное, хоть отбавляй. В общем, кругом полная засада».
Самое обидное и даже страшное во всем этом было того, что Филипп столкнулся с уникальным явлением — когда время не лечит. Наоборот, оно подсовывает воспоминания, с каждым разом раскрашивая их всё отчаяннее ярче. Как будто задалось целью свести его с ума.
Филипп вспомнил его взгляд, когда он сказал ему «мне пора, пока». Вспомнил тот дурацкий коробок со спичками, который потом всё мешался ему в кармане, и который он кинул в бардачок машины. Глупее подарка тот не мог сделать. Учитывая то, что почти все вокруг пользуются зажигалками. Но сейчас даже кусок картона имел для него значение.
Филипп плеснул остатки вина в рот и резко поднялся, хватая с полки ключи от гаража. «Идиот!» — выругался он сам на себя, понимая, как глупо сейчас выглядит. Беспросветная блажь что ли толкала его сейчас, посреди ночи на поиски или у него, действительно, едет крыша? — с этими мыслями Филипп распахнул дверь гаража, включая свет и бросаясь к машине. Он начал рыться в вещах, хаотично валяющихся в бардачке.
А, наконец-то! Коробок был на месте, и Филипп сжал его в кулаке с секундным ликованием, больше похожим на одержимость. «А дальше что? — внутренний собеседник продолжал язвить и ёрничать. «Что ты собираешься с ним делать? Поставишь на стол? Повесишь в рамочку или будешь на него медитировать? А, может, будешь тереть его как волшебную лампу, надеясь вызвать непонятно кого?»
Вернувшись в кабинет, Филипп швырнул спички на стол и заново налил себе вина.
«Великолепно! Просто красавчик! Ты сделал это! Посреди ночи раздобыл нужный артефакт, который ничего тебе не дает, кроме ощущения собственной никчемности.»
Филипп снова взял коробку и принялся вертеть ее в пальцах. «Что?» — сначала он решил, что ему показалось: на боковой стороне корявыми символами проступал какой-то номер. Номер телефона? Когда он это успел? Цифры были нацарапаны каким-то острым предметом — веткой или камешком, или, скорее всего, булавкой от значка, который был приколот у него на жилетке. Филипп беззвучно рассмеялся, зажав рот рукой. Слезы, вдруг навернувшиеся на глаза больше походили не на радость, а на истерику. Он бросился к блокноту, записывая цифры, словно они могут тотчас раствориться, подобно древнему заклятию, сотканному из воздуха.
*****
— Алло, — раздался голос из той, другой реальности.
— Я… — Филипп сделал паузу, мысленно выдохнув, — … я очень скучал по тебе.
— Я знаю, — эхом раздалось на другом конце провода. — Скажи это еще раз.