БЕЗБЛОГNМ

Анон · 2022-10-24 21:26:42

Осенний микро-тур феста!

Тур проходит с 11 ноября по 26 ноября включительно, в 0.00 27 ноября можно деанониться. Или нет, по желанию.

Исполнения выкладываются в этом же треде, с обязательным указанием выполненной заявки. Исполнять заявку можно в любом формате: текст, арт, видео, etc., минимальный/максимальный объем не ограничен.

Обсуждение заявок и текстов тут, в треде ОЭ

▼СПИСОК ЗАЯВОК ОСЕННЕГО ТУРА С ССЫЛКАМИ НА ИСПОЛНЕНИЕ⬍

1. Алвадик, первый раз, Дик-бойпусси, Дик снизу. Алвадики оба в шоке и в восторге. Высокий рейтинг обязателен!

2. Рокэ Алву слишком много пороли в детстве, и у него сложился условный рефлекс. Теперь он втайне обожает порку и страшно кинкуется от строгости и суровости, а хамит, чтобы нарваться на наказание. Вот только кто рискнет тронуть самого Первого маршала?! Одна надежда на незыблемых Окделлов, развратных королев или ледяных дриксенских адмиралов! Пейринг на вкус автора.

3. Катарина/Эстебан или другие оруженосцы. Можно нон-кон, даб-кон. Королева, заманивающая жертв своей беззащитностью, оказывается властной госпожой. По накуру. Юмор, драма, удовольствие жертвы или моральная (физическая) травма - что угодно на откуп автора.

4. Желательно джен. Рейтинг любой. Желательно юмор, но если получиться хоррор, то заказчик против не будет. Без смертей персонажей. книгоканон. В Кэртиане случилось невероятное. Появился изарг-выходец! И начал кишить.

5. Спокойный пост-канонный мирный и счастливый алвадик в ER. Как они дошли до жизни такой, неважно, главное сам момент! Если рейтинг, то Рокэ снизу.

6. Ойген\Жермон, таймлайн битвы у форта Печальный Язык, когда Жермон был ранен. Ойген получает известие о ранении, находясь далеко от Жермона с силами фок Варзов. Мысли, чувства Ойгена, удаётся ли ему скрывать их.

7. Лионель/Рокэ, модерн-ау. Происходят серийные убийства, но что общего в жертвах не совсем понятно, Лионель работает в полиции и влюблен в своего друга Рокэ. Важно, они не пара, мб сам Рокэ даже с кем-то другим/ой встречается. На самом деле Лионель и есть тот маньяк и убивает тех, кто в каких-то деталях-мелочах (форма глаз там похожа, мб рост схожий и т.п., то есть сходство в глаза не бросается) похож на его друга.

8. Алвадик, таймлайн Раканы, Дик выходит на поединок с Алвой за Альдо, оба ранены, но в итоге живы. Фиксит бодяги с кровной клятвой.

9. Рамон/Хулио, взаимный флирт и ухаживания, похожие на загонную охоту друг на друга. Огненный юст, желательно с высокорейтинговой реализацией

10. Леонард Манрик/Мирабелла  Влюбленность в ах какую суровую хозяйственную, экономную женщину и ее способность создать золотой запас буквально из воздуха, искренее восхищение, бес в ребро, поначалу неприступная Мирабелла. Из кинков легкий фемдом. Жанр любой, но никого не убивают и не собираются.

11. Кроссовер с "Не покидай"; джен, рейтинг любой, драма или юмор (или и то, и другое). Однажды в Олларии, или в Ракане, или в Кабитэле, зацветает что-нибудь, и из всех людей начинает переть правда: о делах, мыслях, намерениях, чувствах. Что из этого выйдет? Бонусом можно какого-нибудь бедолагу с насморком, который не врубается в причину переполоха.

12. Вальдмеер, NC-17, драма, Олаф после всех событий стал совсем бессилен в постели, но Вальдес найдет способ доставить удовольствие, кинк на сухой оргазм

13. Хулио Салина/Ричард Окделл. Рейтинг любой, без стекла, но с марикьярскими страстями и хэппиэндом. Хулио, ревнующий Ричарда к Берто и прочей молодежи, приветствуется.

14. Мирабелла/Аурелия. Долгая тайная любовь, можно невзаимная со стороны Аурелии. Смерть Эгмонта и траур по нему - всего лишь предлог, чтобы приблизиться к объекту чувств (и избавиться от Ларака). Чувства с со стороны Мирабеллы и рейтинг на взгляд автора.

15. Отец Герман/учитель фехтования в Лаик (пилотный канон). Можно рейтинг, можно мистику, можно и юмор или все вместе. Сколько в Лаик учителей фехтования: один или двое? Вот и отец Герман ни в чем не уверен...

16. Алвадик, R-NC-17, Реверс с обнаженным Алвой на пути на эшафот (вместо Алвы за какое-то предательство/ошибку к казни и публичному унижению приговорили Дика. Алва в числе наблюдающих (недобровольно)), внешность алвадиков любая

17. Любой пейринг или джен, и любой временной промежуток, главное без смерти персонажей. АУ, в которой сломанный Абсолют не засчитал смерть Эгмонта и попытался выпилить Ричарда, как «неудачного» Повелителя Скал. Не удалось, но Ричард в результате остался искалечен - недостаточно сильно, чтобы это мешало ему жить, но достаточно, чтобы привлекать внимание и мешать (шрамы, хромота и т.д).

18. АУ-реверс, джен. У власти уже давно находятся Раканы, сейчас на троне Альдо. Навозники Манрики и Колиньяры поднимают против него мятеж, но непобедимый Первый Маршал Рокэ Алва разбивает их войска под Ренквахой вместе с маршалом Арно Савиньяком и генералом Эгмонтом Окделлом. Погибают все Манрики, кроме Леонарда, которого раненым тайком вывозят с поля боя, а оставшихся сиротами Эстебана и его сестру отдают на воспитание в семьи Окделлов и Савиньяков.

19. Приддоньяк. Нц-17, мастурбация. Валентин слышит, как Арно где-то в соседней комнате занимается сексом.

20. Пейринг любой, кроме альвадика, алвали и алвамарселя. Слеш, джен, гет. Рейтинг любой. Книгоканон. Кроссовер или ретейлинг с фильмом "Довод".

21. Алвамарсель, херт/комфорт. После несчастного случая у Алвы оказываются повреждены кисти обеих рук. Ему приходится заново учиться держать оружие и писать, и справляется он с этим плохо.

22. Вальдес страстно влюблен и понимает, что Кальдмеера вернут в Дриксен, где он может погибнуть. Тогда Вальдес в дороге или в Придде тайно насильно похищает Кальдмеера, чтобы оставить его себе. Можно дарк.

23. Юмор.  Ричард постоянно натыкается на Алву, когда он пытается с кем-то потрахаться – причём каждый раз не по своей вине! Он случайно находит потайные двери, теряется в потайных ходах, в Варасте под ним проваливается крыша домика, пока Рокэ трахается с юной вдовой. Сцена в будуаре Катарины становится последней каплей, и Рокэ высылает оруженосца к Ракану – только чтобы тот вломился к нему в разгар оргии с пантерками со срочными новостями о наступлении Ракана (примчался с Осенней Охотой, прошёл с выходцами, как угодно). - Я проклят! - Вы прокляты?! Это я проклят, юноша!

24. Эстебан-Птица. Кроссовер с Чумным Доктором. Раздвоение личности. Жанр любой, рейтинг любой

25. Катя и СБЧ заставляют Дика соблазнить Алву. он честно старается, может даже политься из лейки. Хоть юмор, хоть драма.

26. Эмиль\Арлетта\Лионель, NC, инцест. Со времени гибели Арно-ст. Лионель заменяет отца во всём, и даже в постели матери. Эмиль узнаёт об этом и решает присоединиться. Больноублюдочность приветствуется.

27. Обрушение Кэналлоа за намеки Алвы на убийство Фердинанда. Убить Алва себя не может, будучи последним Раканом, да и опоздал. Встреча с Ричардом после обрушения Надора, который бездетен и тоже не смог заплатить жизнью.

28. фем!Вальдес/Кальдмеер или фем!Альмейда/Хулио, ВМФ, гендербендер; гет, рейтинг невысокий, сюжет на выбор исполнителя, желательно без драмы, если драма, то с ХЭ.

29. Ричард/Рокэ. Односторонние чувства Ричарда к Рокэ, Рокэ в Ричарда в ответ не влюбляется. Желательно каноничный сеттинг

30. Вальдес привозит Кальдмеера на Марикьяру и знакомит с родителями. Первоначальная острая реакция на то, что сын приволок в дом варитского гуся, и постепенное принятие. Можно юмор

31. Алвадик, омегаверс, омега!Дик, мпрег. Алва узнает, что Ричарда есть сын, и мечется, пытаясь найти оного после убийства Катарины и смерти Ричарда в овраге, никому не объясняя, зачем ему очередной окделльский поросенок.  Степень ретконности любая, но за младенца Рокэ переживает искренне, подозревая, что тот от него (так и есть).  ХЭ для ребенка. Для его родителей (вместе или по отдельности) ХЭ опционален.

32. Алва/Ричард, юст, Ричард впервые замечает и понимает интерес Алвы к себе

33. Алвадики, рейтинг не важен, суд над Алвой, но стороне защиты не подыгрывает авторка, внешность любая

34. Вальдмеер, NC-17, модерн-АУ, драма, мистика, Олаф во время летнего выезда с поисковым отрядом обнаруживает сбитый во время войны самолет и навсегда оставшегося в кабине пилота. Самолет реставрируют, и он даже снова поднимается в небо, только что-то с ним нечисто…, ХЭ

35. Ойген/Мишель Эпинэ, любой рейтинг, первая любовь в Лаик. Встреча юга и севера. Взаимные чувства, неловкие попытки любви по гайифски, Ойген невозмутимо говорит, что читал, как это делается Для драмы можно добавить в конце Жермон/Ойген, где Ойген сравнивает Жермона и Мишеля

36. Алвадики эндгейм, R или NC, после гибели Альдо власть переходит в руки Ричарда. Ричард не то чтобы дарк, но гибель Альдо, Надора и предательство Робера накладывают определённый отпечаток. Катарина жива, интригует мб вместе с Ричардом, а мб против него, внешность героев любая, но Альдо пилотный мб

37. Близнецы Савиньяки трахают Ричарда, Рока наблюдает (или нет). Можно дабкон, тело предало, немножко больноублюдочнсти.  Жанр любой, таймлайн любой, рейтинг от R и выше. Ричарду должно понравится.

38. Прошу арт! Персонажи ОЭ в виде персонажей из аниме "Утена". Классическая сцена вынимания меча из груди на Арене дуэлей. Мечтаю про такой альдоробер, но буду страшно рад и любому другому пейрингу.

39. Рокэ/Айрис. Юмор. Можно рейтинг, можно без. Вынужденный брак с истериками, битьем посуды, надеванием на шею картин, побегами через окно… Впрочем, сначала Алва бесился, а потом возбудился, и теперь, пока весь Талиг с ужасом наблюдает за взрывными ссорами между герцогом и герцогиней Алва, они сами от них получают огромное удовольствие, причем и в горизонтальном положении тоже.

40. Олаф Кальдмеер/Берто Салина. Cо стороны Берто наверное невольное восхищение достойным врагом, которое перерастает в нечто большее при близком общении. Юст. Вальдес где-то рядом, возможно ревнует.Реакция Олафа на усмотрение автора. Рейтинг R.

41. Приддоньяк, ПВП, афродизиак. Что бы скомпромитировать Валентина, ему подливают в напиток афродизиак. На людях Валя держится, но когда он остаётся один, ему становится совсем плохо. Арно предлогает помочь, уверяя, что в этом нет ничего особенного.

42. Лионель/Рокэ, викторианское АУ. Лионель расследует серию жестоких преступлений, и под его подозрение попадает известный хирург, ведущий эксцентричный образ жизни. Рейтинг любой.

43. Алвадик, публичный секс по обоюдному согласию, Алва снизу

44. Джен или пре-алвадики, рейтинг любой, восстание Эгмонта вин вин. Анри Гийом на троне или сам Эгмонт. Политика, установление отношений с проигравшей стороной, кто-то из навозников внезапно по ряду причин остаётся при дворе, мелкий Дик в роли любимца нового двора, внешность любая

45. Вальдмеер. Вальдес влюбился в пленного Олафа, но во время его отлучки Олафа забрали в тюрьму, чтобы насиловать допрашивать и пытать. Вальдес намерен его спасти. Желательно ХЭ.

46. Ричард – Проводник Алвы в Лабиринте. Можно с ХЭ и фикситом (Алва проходит сам и выводит Ричарда?), можно дарк, где Алва совершает те же ошибки, сливая оруженосца, и проваливает испытания.

47. Лионель признается Чарли в любви. Я просто хочу это видеть!

48. Лионель/Валентин: сражение за победу в Битве экстрасенсов Расследование всратых историй, саспенс на грани фарса, срачи с героями сюжетов, лавхейт участников - в общем все, за что (далеко не) все любят это шоу. Ли и Валентин могут быть кем угодно: медиум - чернокнижник по классике или что-то подурнее. Например, шаман, который гадает на оленьих рогах. Они могут оказаться как настоящими экстрасенсами, так и коварными шарлатанами, пытающимися раскрыть друг друга. Главное - атмосфера

49. Ойген\Жермон. МодернАУ, ER, рейтинг на усмотрение автора, хэппи энд.

50. Алвадик, кроссовер с "Благочестивой Мартой", проза.  Ричард после встречи с Оноре теперь истовый эсператист: постится, молится (особенно за эра) и противится идее человекоубийства.  Алва также приходит к Создателю, угрожает Дораку оставить армию, принять целибат и отречься от винопития.  Оба разговаривают с Катариной о целомудрии и со Штанцлером - о спасении души.  В Олларию является Мирабелла с Айрис, находит узревшего свет истинной веры, но сраженного физической слепотой Алву в рубище, и Дикона, самоотверженно заботящегося о калеке.  На самом деле, оба, конечно, здоровы и много грешат)

51. Вальдмеер, NC-17, драма, dark!Вальдес влюблен всей душой, и ради блага самого Олафа не намерен отпускать его на родину, нон-кон

52. Алва просит у Ричарда прощения за что-нибудь серьезное словами через рот. Не стеб.

53. Алвадики, NC-17, секс на кухне, охреневшая Кончита, у которой пирог из печи не вытащен, а там господа ебутся, прилагается, внешка любая

54. "Вредные задачи" Остера в переложении на условия и персонажей из Талига. Персонажи любые, рейтинг любой, юмор.

55. Детектив в духе Агаты Кристи, но в каноничном сэттинге. Пост-канон, расследование смерти Габриэлы, Джастина или любой кейс на усмотрение автора. Пейринг любой, можно джен. Очень бы хотелось алвадик с подросшим Диком, но необязательно) Участие в расследовании Алвы приветствуется

56. Готфрид Зильбершванфлоссе/принцесса Гудрун/Олаф Кальдмеер.  Принцесса сначала испытала небольшой к Кальдмееру интерес, всё-таки мещанин дослужившийся до высоких чинов, он её вежливо отверг, но поскольку ей до этого не отказывали, тут может быть возмущение, что ею пренебрегли, страх, что кто-то узнает. А потом Кальдмеер случайно узнаёт маленький секрет кесаря и его дочери и скажем как-то это выдал... Юст, лавхейт, рейтинг NC-17 или R. Желательно, чтобы все выжили.

57. Алвадик, реинкарнация и трансмиграция . После смерти Дик перерождается в другом мире (один или несколько раз), набирается опыта и прокачивается в психологии, прежде чем снова попасть в своё первое тело на следующий день после ДСФ. Взгляд на эра новыми глазами.

58. Хуан/ куча разного народа. Кроссовер с «Трудно быть богом» Стругацких. Рейтинг. Хуан Суавес – секс-прогрессор в Кэртиане. Добывать нужные сведения и манипулировать политикой Талига проще всего в постели!

59. Арлетта\Лионель, NC, инцест, порка. Из канона мы знаем, что одна из предыдущих графинь Савиньяк приказала выпороть самого Дидериха. С тех пор порка стала семейной традицией и прерогативой графинь. Лионель уже давно не ребёнок, но всё ещё даёт себя наказывать.

60. Надор после смерти Ричарда становится странным и страшным местом, филиалом Лабиринта, расползающимся по Талигу. Попытки Алвы понять и остановить, но без успеха, и Алва понимает почему. Хочется мистики, где кровь Повелителей стихий реально опора мира, а Ракан может заменить только одного (Повелители Ветра вымерли раньше). Без запасных Раканов!

61. Алвадик, реверс. Рокэ реально в положении Дика в первых книгах: Кэналлоа бедствует, семья требует невозможного, Салина посматривают на его наследство, на уши присел друг семьи дор Квентин, с собой в столице даже слуги нет, еще и коварная первая любовь на носу. Ричард, в свою очередь, властитель богатой провинции и герой войны, но несколько ожесточен за трудную жизнь, от оруженосца хорошего особо не ждет, глушит надорский кальвадос и поет завораживающие северные баллады. И да - кого-то в семье Рокэ убил и вроде не кается.  Не настаиваю на ПОВ Рокэ, но если получится - было бы идеально.

62. По мотивам микро-накура про Альмейду, залетевшего от Хулио. Рамон познает прелести беременности и охуевает, будущий счастливый отец охуевает ещё сильнее и включает режим агрессивной заботы, окружающие тоже охуевают и заранее прячутся кто куда

63. Ричард Окделл с первого взгляда влюбляется в короля, и это взаимно. Фердинанд/Ричард против всего мира.

64. Вальдмеер, NC-17, драма, fem!Кальдмеер канонично попадает в плен, и когда это обстоятельство обнаруживается, оно меняет все, даб-кон

65. Приддоньяк, ПВП, оральный секс. Валентин делает минет Арно. Кинк на волосы Вали, на его красоту.

66. Катарину отравили на ДР (или сразу после). Детектив с поиском виновного(ных). Джен или любые пейринги.

67. Эмиль/Валентин (кнешность книжная)  Нежно, задорно и спонтанно, с любым обоснуем, таймлайн любой. Кинк на кружева, чулки, одежду, раздевание. НЕ ангс, НЕ стеб

68. Вальдмеер, рейтинг любой, ожидание встречи, ревность. Кальдмеер исчезает по пути на казнь. После перемирия Вальдес приезжает в Эйнрехт и находит Кальдмеера в особняке под охраной, после ночи любви тот признаётся, что ему пришлось стать любовником кесаря Руперта

69. АУ от канона: сёстры Эгмонта живы, и одна из них замужем за Фердинандом.

70. РоРо, пост-Ракана, лунатизм, возможно, сомнофилия. Робер не просто видит кошмарные сны о прошлом, он во сне ходит (и не только). Рокэ узнает об этом и пытается что-то сделать. Рейтинг на вкус исполнителя, стекло можно, но без совсем уж черного финала.

71. Воспоминания Антонии Алва (или Инес) о доме, родных, о Кэнналоа.

72. Лидик, ливалентин, лилюсьен или любой другой пейринг с Лионелем, где присутствует разница в возрасте и звании в пользу Ли. Секс с явным дисбалансом власти и сил, можно дерти-ток, унижение, элементы больноублюдства, партнер обращается к Ли исключительно "мой маршал". В какой-то момент ему становится чересчур, он называет Лионеля по имени, и оказывается, что все это была игра по обоюдному согласию и к обоюдному удовольствию (пока не стало чересчур). Акцент на смену динамики и изменения в поведении Лионеля.

73. Вальдмеер, NC-17, драма, из Кальдмеера выбивают сведения в подвалах крепости, dark!Вальдес влюблен в его стойкость, но своеобразно, нон-кон

74. Двор Алисы глазами кого-то, кто не Арлетта.

75. Джен. Юмор! Ричард женился на богатой навознице, привез ее в Надор, и тут же вспыхнула война между двумя герцогинями – старой и молодой. Дик в шоке, надорцы с попкорном, при королевском дворе делают ставки.

76. Вальдмеер, NC-17, драма, Кальдмеер отказывает Вальдесу во время первого плена, и Вальдес не намерен упустить второй шанс, даб-кон

77. Каждый раз, когда новоиспечённый барон Дювье надевает свой новый орден Талигойской Розы, с ним (Дювье) случается какая-нибудь досадная неприятность.

78. Мирабелла/? Жанр – на выбор автора, можно драму, а можно юмор))) Мирабелла после смерти Эгмонта срочно ищет себе нового супруга, чтобы ее не упрятали в монастырь или не выдали замуж за кого-то из навозников. Главная цель брака – спасти Ричарда, чтобы его не убили, не отдали на воспитание в чужую семью и не отобрали герцогство, поэтому муж должен быть богат, влиятелен и не находиться в открытой оппозиции к трону, но при этом не отжал бы Надор для себя. При этом у невесты в придачу к таким запросам еще и возраст, характер и специфическая внешность. Результат неожиданный!

79. Дружба между Ричардом и Рокэ. Искренняя, тёплая, внезапная. Можно с врЕменным размолвками. Можно гетные линии у обоих. Или слэшные у обоих, но чтобы не друг с другом. Можно модерн!ау. Ричарду не обязательно знать, кто его друг на самом деле (известная личность, очень богатый и влиятельный человек, например). Ричард может тоже что-то скрывать (может, он шаман какой или играет на волынке, сын мятежника, (порно)писатель под женским псевдонимом, ещё что-то).

80. Катари видит, как Алва разговаривает с королём и понимает, что ревнует и завидует. Рейтинг любой, можно вообще джен. Катари хочет любви и внимания как равной, не чувствовать себя глупой девочкой, разменной монетой в интригах и сосудом для наследников короны, но все это позволено лишь мужчинам, и друг друга эти двое ценят больше, чем её.

81. Жизнь в посмертии. Семейства Окделлов, семейство Приддов и т.д. Чтобы все ходили в гости, сравнивали смерти. Джен, чёрный юмор. Можно любые пейринги.

82. Драма. Алва узнает, что Савиньяки расчетливо использовали его, чтобы прийти к власти в Талиге. В идеале – подслушивает разговор Арлетты с Лионелем. Алва может быть в отношениях с Ли, а может и не быть.

83. Вальдмеер. У марикьяре жестокие обычаи, под райос убивают всех. Есть лишь одно исключение для законных супругов, к которым могут прилагаться их слуги и подчиненные. И это единственный способ для Вальдеса спасти Олафа Кальдмеера...

84. Джен или алвадик или альдоробер. Персонажи смутно помнят себя доретконных. Когнитивный диссонанс, попытки расследовать произошедшее, возможно внутримировое мистическое объяснение.

85. Ричард уполз от Альдотвари и оказался на Рубеже. Теперь он, беспамятный, возвращается на Кэртиану с остальными Стражами выжигать скверну вместе с Бусиной. Течение времени на Рубеже может не совпадать с Кэртианским. Можно спасти мир силой любви и дипломатии, можно не спасать вообще.

86. Руперт - боевой монах Шаолиня. Вообще-то это тайна, но в экстремальных ситуациях Руппи превращается в "Джеки Чана". Можно и буквально.

87. Робер/Альдо, современное ау. Передружба, недоотношения. Альдо заказывает астрологу их с Робером натальные карты, надеясь на отличную совместимость. Но вместо "вы идеальная пара" получает метровый список причин, почему им даже в одной комнате находиться не стоит. Негодование Альдо: возмущение, угрозы, подозрения, что астролог сам на Робера положил глаз, предложения посетить таролога/гипнолога/хироманта/авгура, чтобы сравнить версии.  Одиссея альдороберов по всем шарлатанам города

88. Алвадик, Алва куртуазно ухаживает за Диком. Дик в ахуе, ужасно смущается, удивляется, негодует, а потом переходит в контрнаступление! – в конце концов, кто тут тверд, незыблем и на полголовы выше, а у Алвы вообще волосы как у принцессы и надушенные кружева, лепестки ему больше пойдут!

89. Алвамарсель, ER, рейтинг низкий, hurt/comfort, у Марселя умер отец, поэтому он переживает, суетится, организует погребение и т.п. Рокэ тоже приглашён, но приезжает раньше и помогает справиться с горем, как умеет.

90. Алвадики, НЕ омеговерс, секс с мпрегнутым Ричардом, нежно, мило, всяческие поглаживания по животу, и чтобы Алву прям крыло тем, что это его любовник, у них будет ребёнок, малыш, самый богатый и титулованный эвер, его будут холить и лелеять, оба отца жизни за него отдадут, а на мнение окружающих забьют и тд.НЦа

91. Кальденбург, NC-17, драма, fem!Кальдмеер, восторженный Руппи и Офелия, которая не верит в любовь в 20 лет, кинк на разницу в возрасте

92. Дайте Ричарда-эльфа из Надорских лесов, с устарелыми представлениями о мире и непониманием "этих странных людей". Явился в Кабитэлу в поисках предсказанного Короля. Шпагой владеет плохо, привычней к мечам с клинком в форме листа ивы и длинному луку. Маскируется, притворяясь последователем этой новомодной человеческой веры - эсператизма. Денег из дома взял мало, потому что не в курсе инфляции. Кстати, тогда понятно, почему ЛЧ целый Круг цепляются за Раканов - для них это, считай, вчера было)

93. Эйвон Ларак выходит из лабиринта беременным новым повелителем скал. Пейринг и рейтинг любые.

94. алвамарсель, постканон, Рокэ не удалось отвертеться от регенства, что не способтвует ни благостности характера, ни здоровым нервам окружающих Марсель, устраивающий Рокэ разгрузку: хоть изолирует его от всего мира на сутки, хоть в отпуск увезет, хоть еще чего придумает.  Усталый раздраженный регент, винишко, гитара, изощренные ласки и нежный секс

95. алвадик, Ричарда хотят выдать за кого-то/женить, он приходит к Рокэ и как в Гардемаринах "не хочу доставаться нелюбимому, люби меня", рейтинг высокий, ХЭ для алвадиков

96. Групповушка Ойген\Жермон\Арно\Валентин. Война кончилась, все выдохнули, устроили пирушку и пиздуховно, но задорно потрахались. Естественно, NC.

97. Приддоньяк. Арно, с отношением к сексу легким, как у Эмиля, соблазняет Валю, которого считает девственником (ошибается). Хочет унизить и обидеть, но любовь нечаянно нагрянет, хэ. Хотелось бы, чтобы Арно не был солнышком.

98. Хочу развёрнутую легенду об Арсаке и Сервилии (мпрежный вариант), с ломкой и мерзким, но дрочным нонконом последнего в плену и комфортингом от Арсака.

99. Иоланта/bottom!Фердинанд. Рейтинг повыше, кинк на подчинение. Без беременностей. (Допы по желанию: - шрамирование - приказы на дриксен - новосериальная внешка Фердинанда  - случайный свидетель)

100. Вальдмеер Вальдес соскучился по Кальдмееру и выпросил у ведьм возможность увидеть его на 10-20 минут. Он попадает в разгар жесткого допроса в Дриксен, но никто его не видит и не слышит, и он ничего не может сделать. Или может, на выбор автора.

101. Валедик, ОМП/Валентин, внешность любая, Валентин снизу. Пост-канон, Ричард мертв (или считается мертвым, если автор захочет хэ), у валедиков был юст или разовый секс.  Валентин неосознанно выбирает новых партнёров чем-то похожих на Дика.  Бонус за реакцию кого-то заметившего из окружения.

102. Айрис/Иоланта. Айрис выжила (одна из сестер) и полноправная хозяйка Надора, который отделился от Талига.

103. Кроссовер с Хрониками Арции. Лионель Савиньяк оказывается сильно болен, серьёзно ранен и т.д. Потом вроде бы выздоравливает, но с постели встаёт совсем другой человек, точнее не человек, а бог-олень Ройгу. Ужасы, высокий рейтинг, возможно хэппи-энд.

104. Хорхе/Арно, пилотоканон, рейтинг любой, будни оруженосца, Хорхе играет на гитаре, Арно слушает под дверью и стесняется признаться своему эру в любви

105. Что-нибудь по мотивам накура про спасателей. Модерн-АУ, приключения, мистика, джен, рейтинг любой.

106. К Ричарду приходит астера в виде идеального доброго, ласкового эра Рокэ, который тискается и внятно разговаривает. Приходит регулярно. Однажды их застает настоящий Алва.

107. Альдоробер. Робер предал ещё живого Альдо, встреча при любых обстоятельствах (Робера схватили люди Альдо или наоборот, Альдо идёт под суд после поражения, что угодно), выяснение отношений, юст.

108. Вальдес попадает в дриксенскую тюрьму, например, после проигранной битвы, и его тюремщики либо Бермессер решают этим воспользоваться. Вальдеса с огоньком насилуют, не оставляя внешних следов, пока однажды Кальдмеер не ловит насильников прямо на пленнике. Спасение, комфорт и попытки завоевать доверие.

109. Алва находит в Олларии и читает дневники Ричара времен Раканы, не в силах оторваться - вплоть до последней записи, где Ричард собирается к Катарине. Неожиданные открытия (не обязательно о любви Дика к Алве) и много стекла.

110. Валентин - частый гость в имении Савиньяков. Сначала Арлетта думает, что все дело в младшем сыне. Но несколько двусмысленных ситуаций заставляют задуматься, так ли это. Шпионаж, дедукция, опрос свидетелей. С кем из сыновей (но обязательно сыновей) на самом деле роман - на усмотрение автора

111. Паоло/Ричард первый раз в Лаик или, если Паоло выжил, где-нибудь ещё.

112. Алвадик, R-NC-17, Алва не клялся Фердинанду кровью, и Альдо получает на свою сторону "блистательного полководца", а Ричард - новую (старую) головную боль, Альдо из пилота

113. Алвадик страстно трахается после ора и вызова на дуэль вместо отправки к Марианне. Алва снизу, всем понравилось, об остальном подумаем завтра, юноша.

114. Вальдмеер, NC-17, модерн-АУ, Вальдес испытывает самолет, построенный Кальдмеером, кинк на лётную форму

115. Ойген/Жермон или Арно/Валентин, уютный супружеский рождественский изломный секс, ER, прямо флафф необязателен, но без драмы, раскладка любая

116. Ричард – крутой северный тан, прекрасный хозяйственник и руководитель, которого суровые надорские горцы уважают и любят.

117. пре-Алвадик, модерн!АУ. Ричард увлечен живым Рокэ, но не понимает его и с помощью character ai создаёт "своего" Рокэ, очень похожего на настоящего, но который "говорит" понятнее и готов Ричарда хвалить

118. Алвадик, преслэш. Алва приходит смотреть на спящего Дика.

119. Жермон\Йоган Катершванц, NC, PWP, отчасти по мотивам цитаты из канона и комента вчера в треде о том, что Жермон решил возродить традицию прохождения молодых людей через достойных мужей. Секс к взаимному удовольствию, восхищение молодым сильном телом, укусы, возможно, быстрый секс в публичном месте.

120. Ойген/Жермон, fuck or die, в результате оплошности Жермона во время ритуала они должны переспать или он умрет, секс прошел благополучно, но теперь Жермон мается своими чувствами и не может понять, есть ли ответное от Ойгена, и решается на разговор, Ойген в шоке и объясняет что Жермон ему друг, брат, сослуживец etc но никак не любовник

121. Катари/Рокэ, даб-/нон-кон, рейтинг - R и выше, королева использует клятву иначе, чем все думают: любит смотреть, как Первый Маршал раздевается, стоит на коленях, вбирает ртом свои пальцы, пытается растянуть себя и др. Кинк на унижение, акцент на отсутствии телесного контакта — Катари нравится приказывать и наблюдать. Книгоканон.

122. Классический омегаверс с Диком-омегой, которого впервые накрыло течкой в особняке Алвы, а Алва — альфа, но внизапна! он ведёт себя порядочно: просвещает Дика про особенности анатомии и физиологии, утешает, успокаивает феромонами и мурлычет над ним. И они так и не поебались.

123. альдоробер, кинон, Агарис. Робер медленно но неотвратимо влюбляется в Альдо. весна, море, романтика, сияющий Альдо и все хорошо. естественно, чувства окажутся взаимными, но переводить ли юст во что-то большее прямо в кадре или обойтись без признания вообще - на откуп автору. не ангст, не стеб.

124. алвадик, Ричард сверху. Ричарду нравится везде гладить Алву после секса. Спина, поясница, соски, плечи, волосы, если слегка пальцы вводит в рот или анус вообще огонь. Без намерения возбудить, просто ласка. Но это конечно же рано или поздно приводит ко второму раунду.

125. Ричард Горик узнаёт, что его отца подставили и Эрнани на самом деле жив. Его действия. Рейтинг R или NC-17.

126. АУ: случайность в военном деле. Ренваха таки оказалась непроходимой. Или у Феншо оказалось чуть больше мозга. Или что-нибудь еще пошло не так. И наступили последствия. Джен, любой рейтинг.

127. Окделлы чернокнижники или занимаются черной магией. В Надоре своя атмосфера и своя северная мистика, остальные лишь знают, что Надор и Окделлы странные и лучше держаться от них подальше. Надор считается нищим непонятным краем, однако лишь Окделлы сдерживают загадочные северные силы. Дорак решает вызвать Дика в Лаик, Дик насторожен и не привык к нормальному обществу, но пытается скрыть свои особенности и намерен выяснить, как Рокэ Алве удалось убить сильного чародея, его отца...

128. Приддоньяк, шизофрения. Постепенное и заметное поначалу только Арно усугубление психического расстройства Валентина. Арно любит и пытается спасти: покрывает, говорит с лекарями, пробует изолировать. Начинает сомневаться в причинах гибели братьев Валентина, от перенапряжения параноит, чувствует, что сам почти теряет рассудок.  Хуже всего то, что из глубины безумия Валентин продолжает любить его тоже.

129. Кэцхен урурукают над тем, что Вальдес нашёл подходящего человека, любит его и любим им. Но на всякий случай проводят с Кальдмеером разъяснительную беседу: что будет, если тот их мальчика обидит

130. Алвадик, флафф (не стёб), рейтинг от R, таймлайн - Вараста или сразу после, книжный канон. Ричарду не понравился первый секс с Алвой, и Алве стоило немалых усилий уговорить его попробовать снова (возможно, заодно рассказать о своём первом неудачном опыте) и постараться сделать так, чтобы второй раз получился лучше первого.

131. Постканонный алвадик с взрослым Ричардом и стареющим Алвой. «О, как на склоне наших лет нежней мы любим и суеверней...»

132. Алвадик, Рокэ кинкуется слабостью Ричарда, NC-17-R

133. Кальденбург, NC-17, реверс-ау, адмирал цур зее Руперт фок Фельсенбург и его адъютант Олаф Кальдмеер, взаимная тайная влюбленность

134. Алва/Ги Ариго: "Блондинов я люблю больше, чем блондинок, Ваше Величество"

135. Алвадик после отравления. Алва влюблен в Ричарда, мечется между выгнать предателя и пониманием, что Дика использовали, а Дорак таки мудак + страх проклятия, но думает, что будучи рядом, сможет вернее защитить Дика от смерти (мол, я пытался отстраняться и все равно нихуя не помогло) и забирает его в Фельп. Объяснение перед отъездом Алвы в Талиг.

136. Рокэ/Ричард/Рамон. Омегаверс, ау без восстания. Ричард - завидная омега на выданье. Грязный, разнузданный секс на троих, двойное проникновение, грязные разговоры, грубый секс, Breeding кинк, чрезмерная симуляция.

137. Что-то случилось с Абсолютом, и с Рокэ слетел флёр бесконечной удачливости и всеобщего обожания. Ему припомнили все его грехи, сместили с должности Первого маршала, Кэналлоа перешла под власть клана Салина, друзья отвернулись. Рокэ отныне вне закона. С горсткой верных слуг он осторожно пробирается в единственное место, правитель которого не объявил во всеуслышание, что не желает его видеть. Рокэ едет в Надор, которым правит Ричард Окделл. Изгнанники доедут, но как примет их молодой тан?

138. Алвадик, R илр НЦа, Ричард пытается спасти Алву, когда он на коне спасал Фердинанда, и его самого помещают в камеру над пекарней, доретконные персонажи

139. Отец Герман (книгоканон)\ кто-то из унаров. Отец Герман в тайне любит наказывать унаров весьма нестандартным способом. Телопредало, развратный священник, юноша, который хочет ещё.

140. Кальдмеер/Гудрун, принцесса решила от скуки подомогаться нового адмирала цур зее, только не делайте Кальдмеера покорным бревном, хочется динамики: пусть согласится и получает удовольствие, или красиво сможет отвязаться или сделать так что от него отвяжутся, или обходительностью доведет прелестную Гудрун чтобы она рвала и метала и весь дворец содрогался

141. Алву в Багерлее таки разбил инсульт с полным параличом одной стороны, и Дик его выхаживает.

142. Крэк! Периодически Алва превращается в манекен. Это замечают только его слуги, остальным норм.

143. У Алана и Женевьев сын и дочь. Время шло, девочка взрослела... Рейтинг PG-13 или R. Желательно джен.

150. Вальдмеер или кальдмейда. У Олафа Кальдмеера есть тайный дар - он может заставить человека смертельно в него влюбиться, но это имеет высокую цену. В бреду Олаф бессознательно применяет этот дар.

151. Кальденбург, NC-17, драма, постканон, Руппи становится кесарем, и намерен вернуть Олафа в Дриксен - для флота и для себя, даб-кон

152. алвали, первый раз, юный Ли перед Лаик соблазняет Росио в кадре селянка, бусики, Эмиль, кто-то из родителей, за кадром неудачный опыт приобщения Рокэ к имперской любви инцетуальные вайбы (еще не большечембрат, но уже почти что младший брат), без анальной пенетрации, но невинным рукоблудием алвали не ограничатся

153. Эстебан/Лионель, омегаверс, можно с мпрегом, рейтинг любой, но лучше невысокий, романтика по-савиньяковски

154. Эгмонт/Мирабелла/Лесничиха Дженни. Крепкие полиаморные отношения, инициатором которых выступила Мирабелла. Сплетни соседей и родственников их не задевают. Можно АУ от канона без восстания.

155. Альдо и Робер успешно организовали оборону Агариса от морисков. Нападение жители и гости города отбили, мориски понесли большие потери. Альдо решил не пытаться сесть на тронив Талиге, а связать своё будущее с Агарисом.

156. Кальдмеер/Вальдес, Вальдес симпатизирует Кальдмееру, Кальдмеер это понимает и, зная что у марикьяре связи между мужчинами не осуждаются, расчетливо растит симпатию в нечто большее и пользуется, не ради мелочей в быту, но ради чего-то большего: военная обстановка, устройство обороны Хексберг и т.д.(как управлять кэцхен)))))) Вальдес ему конечно напрямую тайны не рассказывает, но в их беседах много то, что в Дриксен не знали, не думали об этом с такой стороны и т.п. Альтернативная концовка: Кальдмеера на родине не казнят, в результате новой стычки уже Вальдес в плену у Кальдмеера, который спокойно отдает приказ о повешении

157. Женевьева - покорная жена Гвидо Ларака. Но почему-то все дети от него умирают... NC-17 или R. Можно мистику, можно Женевьеву-маньячку.

158. Вальдмеер, NC-17, приключения, космо-ау, на корабль Вальдеса установили новый ИскИн "Олаф", технофилия

159. Лабиринт, посмертное испытание: глюки с родными, любимыми, незаконченными делами, потаенными страхами и т.д. Рейтинг, жанр, кинки, сквик - любые . Персонаж - по выбору автора
Концепцию Лабиринта и посмертия можно трактовать и вертеть как угодно. Заказчик на строгом следовании канонической системе ни разу не настаивает

160. Кто-нибудь троллит Алву. Попаданец в любого персонажа, новый персонаж из "диких" мест, пришедший абвений и тд. Троллинг любой - но лучше тонкий.

161. Ричард попадает в будуар королевы раньше того дня, когда она и Штанцлер планировали, и видит такую картину: Катари яростно страпонит привязанного к кушетке Рокэ. Партнёры не сразу заметили Ричарда. Можно юмор, ангста не надо.

★ 16.Алвадик, R-NC-17, Реверс с обнаженным Алвой на пути на эшафот (вместо Алвы за какое-то предательство/ошибку к казни и публичному унижению приговорили Дика. Алва в числе наблюдающих (недобровольно)), внешность алвадиков любая
★ Вальдмеер, NC-17, драма, Олаф после всех событий стал совсем бессилен в постели, но Вальдес найдет способ доставить удовольствие, кинк на сухой оргазм
★ 111. Паоло/Ричард первый раз в Лаик или, если Паоло выжил, где-нибудь ещё.
★ 159. Лабиринт, посмертное испытание: глюки с родными, любимыми, незаконченными делами, потаенными страхами и т.д. Рейтинг, жанр, кинки, сквик - любые . Персонаж - по выбору автора. Концепцию Лабиринта и посмертия можно трактовать и вертеть как угодно. Заказчик на строгом следовании канонической системе ни разу не настаивает - Карлос Алва
★ 21. Алвамарсель, херт/комфорт. После несчастного случая у Алвы оказываются повреждены кисти обеих рук. Ему приходится заново учиться держать оружие и писать, и справляется он с этим плохо.
★ 159. Лабиринт, посмертное испытание: глюки с родными, любимыми, незаконченными делами, потаенными страхами и т.д. Рейтинг, жанр, кинки, сквик - любые. Персонаж - по выбору автора. Концепцию Лабиринта и посмертия можно трактовать и вертеть как угодно. Заказчик на строгом следовании канонической системе ни разу не настаивает - Катари
★ 129. Кэцхен урурукают над тем, что Вальдес нашёл подходящего человека, любит его и любим им. Но на всякий случай проводят с Кальдмеером разъяснительную беседу: что будет, если тот их мальчика обидит
★ 59. АрлеттаЛионель, NC, инцест, порка. Из канона мы знаем, что одна из предыдущих графинь Савиньяк приказала выпороть самого Дидериха. С тех пор порка стала семейной традицией и прерогативой графинь. Лионель уже давно не ребёнок, но всё ещё даёт себя наказывать.
★ 139. Отец Герман (книгоканон) кто-то из унаров. Отец Герман в тайне любит наказывать унаров весьма нестандартным способом. Телопредало, развратный священник, юноша, который хочет ещё.
★ 37. Близнецы Савиньяки трахают Ричарда, Рока наблюдает (или нет). Можно дабкон, тело предало, немножко больноублюдочнсти.  Жанр любой, таймлайн любой, рейтинг от R и выше. Ричарду должно понравится.
★ 73. Вальдмеер, NC-17, драма, из Кальдмеера выбивают сведения в подвалах крепости, dark!Вальдес влюблен в его стойкость, но своеобразно, нон-кон
★ 30. Вальдес привозит Кальдмеера на Марикьяру и знакомит с родителями. Первоначальная острая реакция на то, что сын приволок в дом варитского гуся, и постепенное принятие. Можно юмор, ★ часть два
★ 8. Алвадик, таймлайн Раканы, Дик выходит на поединок с Алвой за Альдо, оба ранены, но в итоге живы. Фиксит бодяги с кровной клятвой.
★ 12. Вальдмеер, NC-17, драма, Олаф после всех событий стал совсем бессилен в постели, но Вальдес найдет способ доставить удовольствие, кинк на сухой оргазм
★ 17. Любой пейринг или джен, и любой временной промежуток, главное без смерти персонажей. АУ, в которой сломанный Абсолют не засчитал смерть Эгмонта и попытался выпилить Ричарда, как «неудачного» Повелителя Скал. Не удалось, но Ричард в результате остался искалечен - недостаточно сильно, чтобы это мешало ему жить, но достаточно, чтобы привлекать внимание и мешать (шрамы, хромота и т.д).
★ 54. "Вредные задачи" Остера в переложении на условия и персонажей из Талига. Персонажи любые, рейтинг любой, юмор.
★ 70. РоРо, пост-Ракана, лунатизм, возможно, сомнофилия. Робер не просто видит кошмарные сны о прошлом, он во сне ходит (и не только). Рокэ узнает об этом и пытается что-то сделать. Рейтинг на вкус исполнителя, стекло можно, но без совсем уж черного финала.
★ 17. Любой пейринг или джен, и любой временной промежуток, главное без смерти персонажей. АУ, в которой сломанный Абсолют не засчитал смерть Эгмонта и попытался выпилить Ричарда, как «неудачного» Повелителя Скал. Не удалось, но Ричард в результате остался искалечен - недостаточно сильно, чтобы это мешало ему жить, но достаточно, чтобы привлекать внимание и мешать (шрамы, хромота и т.д).
★ 110. Валентин - частый гость в имении Савиньяков. Сначала Арлетта думает, что все дело в младшем сыне. Но несколько двусмысленных ситуаций заставляют задуматься, так ли это. Шпионаж, дедукция, опрос свидетелей. С кем из сыновей (но обязательно сыновей) на самом деле роман - на усмотрение автора, ★часть два, ★ часть три, ★ часть четыре, ★ часть пять, ★ часть шесть, бонусная полиамория
★ 64. Вальдмеер, NC-17, драма, fem!Кальдмеер канонично попадает в плен, и когда это обстоятельство обнаруживается, оно меняет все, даб-кон
★ 41. Приддоньяк, ПВП, афродизиак. Что бы скомпромитировать Валентина, ему подливают в напиток афродизиак. На людях Валя держится, но когда он остаётся один, ему становится совсем плохо. Арно предлогает помочь, уверяя, что в этом нет ничего особенного.
★ 83. Вальдмеер. У марикьяре жестокие обычаи, под райос убивают всех. Есть лишь одно исключение для законных супругов, к которым могут прилагаться их слуги и подчиненные. И это единственный способ для Вальдеса спасти Олафа Кальдмеера...
★ 122. Классический омегаверс с Диком-омегой, которого впервые накрыло течкой в особняке Алвы, а Алва — альфа, но внизапна! он ведёт себя порядочно: просвещает Дика про особенности анатомии и физиологии, утешает, успокаивает феромонами и мурлычет над ним. И они так и не поебались.
★ 64. Вальдмеер, NC-17, драма, fem!Кальдмеер канонично попадает в плен, и когда это обстоятельство обнаруживается, оно меняет все, даб-кон, ★ часть два, ★ часть три, ★ new! часть четыре, ★ new! часть пять, ★ new! часть шесть
★ 32. Алва/Ричард, юст, Ричард впервые замечает и понимает интерес Алвы к себе
★ 155. Альдо и Робер успешно организовали оборону Агариса от морисков. Нападение жители и гости города отбили, мориски понесли большие потери. Альдо решил не пытаться сесть на трон в Талиге, а связать своё будущее с Агарисом.
★ 100. Вальдмеер. Вальдес соскучился по Кальдмееру и выпросил у ведьм возможность увидеть его на 10-20 минут. Он попадает в разгар жесткого допроса в Дриксен, но никто его не видит и не слышит, и он ничего не может сделать. Или может, на выбор автора.
★ new! 97. Приддоньяк. Арно, с отношением к сексу легким, как у Эмиля, соблазняет Валю, которого считает девственником (ошибается). Хочет унизить и обидеть, но любовь нечаянно нагрянет, хэ. Хотелось бы, чтобы Арно не был солнышком.
★ new! 105. Что-нибудь по мотивам накура про спасателей. Модерн-АУ, приключения, мистика, джен, рейтинг любой.
★ new! 102. Айрис/Иоланта. Айрис выжила (одна из сестер) и полноправная хозяйка Надора, который отделился от Талига.
★ new! 63. Ричард Окделл с первого взгляда влюбляется в короля, и это взаимно. Фердинанд/Ричард против всего мира.
★ 156. Кальдмеер/Вальдес, Вальдес симпатизирует Кальдмееру, Кальдмеер это понимает и, зная что у марикьяре связи между мужчинами не осуждаются, расчетливо растит симпатию в нечто большее и пользуется, не ради мелочей в быту, но ради чего-то большего: военная обстановка, устройство обороны Хексберг и т.д.(как управлять кэцхен)))))) Вальдес ему конечно напрямую тайны не рассказывает, но в их беседах много то, что в Дриксен не знали, не думали об этом с такой стороны и т.п. Альтернативная концовка: Кальдмеера на родине не казнят, в результате новой стычки уже Вальдес в плену у Кальдмеера, который спокойно отдает приказ о повешении, ★ new! часть два

исполнение вне феста:
★ 80. Катари видит, как Алва разговаривает с королём и понимает, что ревнует и завидует. Рейтинг любой, можно вообще джен. Катари хочет любви и внимания как равной, не чувствовать себя глупой девочкой, разменной монетой в интригах и сосудом для наследников короны, но все это позволено лишь мужчинам, и друг друга эти двое ценят больше, чем её.

★★★★★

★ СПИСОК ЗАЯВОК ПЕРВОГО ТУРА C ССЫЛКАМИ НА ИСПОЛНЕНИЯ★

★ СПИСОК ЗАЯВОК ВТОРОГО ТУРА C ССЫЛКАМИ НА ИСПОЛНЕНИЯ ★

★ СПИСОК ЗАЯВОК ТРЕТЬЕГО ТУРА C ССЫЛКАМИ НА ИСПОЛНЕНИЯ ★

★ СПИСОК ЗАЯВОК ЧЕТВЕРТОГО ТУРА C ССЫЛКАМИ НА ИСПОЛНЕНИЯ ★

★ СПИСОК ЗАЯВОК ПЯТОГО ТУРА C ССЫЛКАМИ НА ИСПОЛНЕНИЯ ★

★ СПИСОК ЗАЯВОК ШЕСТОГО ТУРА C ССЫЛКАМИ НА ИСПОЛНЕНИЯ ★

▼Исполнение вне феста\исполнение заявок из предыдущих туров:⬍

ДЕАНОНЫ

★ СПИСОК ССЫЛОК НА ИСПОЛНЕНИЯ ПЕРВОГО ТУРА НА АО3 И ФИКБУКЕ ★

★ СПИСОК ССЫЛОК НА ИСПОЛНЕНИЯ ВТОРОГО ТУРА НА АО3 И ФИКБУКЕ ★

★ СПИСОК ССЫЛОК НА ИСПОЛНЕНИЯ ТРЕТЬЕГО ТУРА НА АО3 И ФИКБУКЕ ★

★ СПИСОК ССЫЛОК НА ИСПОЛНЕНИЯ ЧЕТВЕРТОГО ТУРА НА АО3 И ФИКБУКЕ ★

ЛС для орг.вопросов\дополнений\прочего:

▼Скрытый текст⬍

Перерыв после тура кроссоверов?

не делаем(голосов 15 [32.61%])
32.61%
делаем до конца выкладок ЗФБ (5 марта)(голосов 31 [67.39%])
67.39%

Всего голосов: 46

Гости не могут голосовать

Отредактировано (2023-12-04 16:12:49)

Анон · 2023-03-12 14:49:06

34. Стол Штанцлера - магический артефакт, все приходят на нем ебаться. Штанцлер в ахуе, но ничего не может сделать.

Второе исполнение.

357 слов, юмор, баловство

▼Скрытый текст⬍

Во имя всех шишек столетней сосны! Кто так делает, ну кто так делает - задницей прямо на столешницу! Задница хорошая, красивая задница, не отрицаю. Но кто убирать будет потом, а? Вы-то, молодые люди, явно не станете!

А ведь я - красного дерева. Еще когда я был простыми досками, все восторгались моим качеством и великолепной структурой. Гайифские мастера собирали, идеальная работа до последнего винтика. Как посольство хозяину подарило - тот только ахал, любовался да радовался. Примерно полчаса.

Вот, кстати, и он.

- Какого Леворукого! А ну вон отсюда! Да что такое, стоило на одну минутку отойти по важному делу...

А не надо отходить в туалет, хозяин. Ни одно дерево сроду с места не двигалось и отлично живет.

Следующие. Вот эти приличные. Сразу на бумагах, не на голой столешнице. Молодцы. Правда, финансовый отчет за Месяц Зимних Скал придется переделывать.

О, снова орет.

- Кошки вас разбери, герцог! Что вы творите?!

- Да ладно, кансильер, вам жалко что ли?

- Мне?! Мне отчет надо делать, Рокэ! Убирайтесь отсюда!

- Ну и делайте, кто вам не мешает?

- Как?! Вокруг вас? А вы, Ваше Величество... Нет! Нет!! Не туда! Не на пятый параграф!

Этого я уважаю. Самый частый посетитель, и всегда на бумагах. Одобряю. Правда, хозяина потом слишком долго трясет.

Хозяин пытался кабинет на ключ запирать. Наивный, там еще окно, да и дверь не выдержит хорошей проволоки... иногда и просто не выдержит. Правда, хозяин многое перепробовал. На некоторых действуют гайифские пистолеты, например. Но на этого, конечно же, нет.

- Леворукий с вами... герцог, вам тут медом намазано?!

- Не дергайтесь вы так, кансильер, а то меня переплюнете.

- Мне надо работать!

- Вот и работайте. Хотите, поговорим о расходах армии?

- Вам постели не хватает? Других столов?!

- У вашего стола идеальная высота для нужного наклона. Я подсчитал. Если взять подходящий угол... Видите?

Ай! Осторожнее, сломаешь ножку - сам чинить будешь!

- Леворукий бы вас побрал, Алва, вам лишь бы математику!!!

Ну-ка, а это что за задница? Эту задницу я не знаю. Постойте... хозяин?!

В самом деле. Сидит ведь на мне, каждое утро сидит, ждет. Действительно ждет.

- Какое-то проклятие... ну, посмотрим, посмотрим! Должно...

О нет, хозяин! Это так не работает...

Отредактировано (2023-03-12 14:51:46)

Анон · 2023-03-12 15:11:37

229. Токсичный алвадик, ангст, попытка самоубийства. Ричард – фаворит короля Роке I. Однажды Арно застает друга с дулом пистолета во рту. Отдельное спасибо за вайбы Государя.

Скорее не алвадик, а character study Ричарда, дарк, сумасшествие, открытый финал, без вайбов Государя, ок. 1000 слов

▼Скрытый текст⬍

Оставлять последние распоряжение было некому, да и незачем. Родных у Дикона, за исключением Ларака, не осталось, имущества не имелось вовсе. Разве что одежда и прочие личные вещи… Да и те принадлежали Его Величеству, как и комнаты во дворце, что занимал Дикон, как и все, что в них было.

Комнаты не запиралась, и та дверь, что вела в смежные покои, — тоже. Смежные покои принадлежали Его Величеству.

Когда Дикон вспоминал об этой в общем-то мелочи, то чувствовал глухую усталую тоску. Ему было как будто лень грустить, и бороться тоже лень. Наверное, такое поведение было недостойно Человека Чести.

Хотя какая теперь разница. Дикон посмотрел в окно. Вид отсюда открывался прекрасный, вольный, по-небесному синий. Если постараться, можно было представить, что стоишь на высокой скале, а вокруг — только простор и свобода.

Дикон давно не был в Надоре и оттого не помнил, в самом деле там есть эта скала или же он ее себе выдумал.

Как бы то ни было, следовало делать задуманное быстро, чтобы никто не помешал. Его Величество, мудрейший из людей, обладал удивительным чутьем. Он как будто знал заранее, что выкинет Дикон, и принимал меры. Он был рядом, всегда.

Его Величество отыскал Дикона, когда прятался. Умереть тогда было бы, конечно, гораздо проще, но он не знал этого и трусливо хотел жить, он прыгнул вниз за миг до выстрела и остался невредим.

А потом Его Величество нашел Дикона, нашел ту маленькую деревеньку, где он скрывался.

Небесная синь больно резала глаза, света показалось слишком много. Хотелось забиться под кровать и тихо сидеть в темноте.

Дикон помнил тот кабак на проезжем тракте, грязный, почти пустой.

— Я бы оставил вас в покое, — сказал Его Величество. Он был прежним и в то же время новым, каким-то тихим. — Верите ли, я вовсе не держу на вас зла. Однако мне требуется Повелитель Скал. Вы… — улыбка ужалила подобно змее. — Или некто, вас заменяющий. Однако пока вы живы, вас нельзя заменить.

Он положил на стол кинжал; в тусклом свете мягко блеснули сапфиры на рукояти.

— Выбирайте, — сказал Его Величество. — Смерть или дальняя дорога.

Дикон смотрел на кинжал и понимал, что не сможет. Нужно было умирать вовремя, а вот так, самому… Дикон знал, что рука дрогнет. Он выбрал дальнюю дорогу в Олларию.

На столе лежал пистолет изящной работы, подарок Его Величества. Уж не потому ли этот подарок, что так легче, чем кинжалом? Другого выхода все равно нет. Дикон снова посмотрел в окно, пытаясь поймать напоследок ощущение бесконечного будущего и бесконечного же счастья. Когда Дикон испытывал его последний раз, в Варасте? Или рядом с Альдо? Это не имело значение. В его голове была черная запертая комната без окон, и по углам шуршали крысы.

Его Величество был на своем месте. Дикон слышал шепотки, будто смерть истинных наследников выглядит донельзя подозрительно, и хотел смеяться. Неужели они не видят? Трон предназначался для Рокэ Алвы, всегда, с самого начала. Дело было даже не в завещании и не в крови, а в том, что некоторым людям суждено огромное. А у некоторых — черная комната с крысами.

Зря Дикон пытался вмешаться в естественный ход дел. Но ничего, теперь он стал куда умнее. Теперь он вмешается иначе и уберет то, что можно убрать.

— Отчего ты не бежишь? — спросил как-то Арно, спросил шепотом, украдкой.

Им дозволялось видеться иногда, и даже наедине, но Дикон всегда чувствовал на себе наблюдение. Стены смотрели на него. Его Величество всегда знал.

К счастью, Арно нечасто приезжал в столицу.

— Я не могу, — сказал Дикон тогда.

Как он мог бежать? Его Величеству требовался Повелитель Скал. Его Величество дал ему выбор. Арно посмотрел сочувственно, но сочувствовать было нечему. Дикон сам избрал свою судьбу.

Его Величество был милосерден. Поначалу он терпеливо ждал, когда Дикон достучится до своих спящих сил и начнет слышать камни. Однако ничего не получалось. Прежде, в детстве, получалось, а теперь в Диконе будто что-то сломалось.

— Простите, — проговорил он после очередной бесполезной попытки.

Его Величество взглянул на него тяжелым взглядом, и смотрел долго, и уйти было невозможно, хотя Дикона не держали. Его никогда не держали, ни в этом дворце, ни в этой жизни.

Возможно, в том и была беда, что Дикона никто и никогда не держал.

— Что ж, ну хоть для чего-то вы должны сгодиться, — протянул Его Величество. — Подойдите сюда. Ближе, что вы там застыли.

Дикон повиновался. Раздался трекс кружева - Его Величество с силой дернул за манжету, принуждая Дикона сесть себе на колени, и коснулся щеки, осторожно, будто изучая. Это не было неприятно, нет. Дикон помнил, как до стыдного хотел этого, как любовался, как злился на себя за свою слабость. Его Величество ухмыльнулся и приник к его губам. Он не спешил, он явно решал, нужно ли ему это. Нужен ли ему Дикон таким.

Его Величество решил, что нужно, и толкнулся в его рот языком.

Дикон хотел бы стать собой прежним, влюбленным, глупым, а не тем обрывком, что от него остался.

В этом подобии любви Его Величество не был жесток. Он всегда готовил Дикона, не торопился, давал привыкнуть. Принуждал, но мягко и будто равнодушно. Разумеется, в том была забота лишь о собственном комфорте, но все-таки… Все-таки Дикон был благодарен за то, что Его Величество брал его в тишине.

Хоть для чего-то Дикон сгодился. Камни были глухи, они не отвечали, и с каждым днем Его Величество делался все мрачнее. Потому, наверное, он и подарил пистолет. Он ждал, когда Дикон устанет от унижений, от безделья и от всеобщего тихого презрения, когда примет свою смерть, когда освободит место для другого, достойного.

Наверное, Дикон действительно устал. Устал быть один. Когда Его Величество приказывал остаться до утра, Дикон не был один. Его держали.

Однако тянуть дольше было невозможно. Его Величество сердился. Дикон отвернулся от бесполезного окна — ничто из того, что он видел, не трогало его больше. Поколебавшись, Дикон взял в руки пистолет, и он показался тяжелым. Как полагается стреляться? Дикон не знал. Направить дуло в висок? Или, может быть, в рот? Дикон представил себе, как пачкает белый ковер кровью, и улыбнулся. Хоть какая-то память.

Дикон закрыл глаза и крепче стиснул рукоять. Было тихо, как и полагалось перед смертью, и лишь вдалеке… Дикон прислушался. Вдалеке послышался гул. С таким звуком камни сходят со скал.

«Неужели они ответили, — дернулось в груди безумное. — Неужели меня слышат».

Гул превратился в шум шагов, а шаги — в звук распахнутой двери. Проклятой двери, которая никогда не запиралась. Дикон открыл глаза.

— Ты… — Арно замер на пороге и осекся. — Послушай… послушай, дружище, опусти пистолет, и мы поговорим, ладно? Мне тут как раз пришла идея, ты только не смейся, отличная идея, не как обычно…

Он говорил и говорил, но Дикон не слушал его. Он снова ошибся, снова заплутал, снова пошел не туда. Нужно было выстрелить.

Рука, сжимаяшая пистолет, дрожала.

Отредактировано (2023-03-12 15:18:36)

Анон · 2023-03-12 16:29:16

165. Вальдес и Кальдмеер встречаются на конференции по изучению Эсператии. Другой вопрос, Вальдес-то что там делал? Желательно юмор

282. Вальдмеер, МодернАУ или АУ от канона. Между Талигом и Дриксен мир и сотрудничество. Вальдес задорно и настойчиво домогается Кальдмеера. Кальдмеер, человек старой закалки и строгого воспитания в упор не понимает, что этот Вальдес от него хочет. Все стесняются ему объяснить.

Первая часть: https://holywarsoo.net/viewtopic.php?pi … #p12280344
Вторая часть: https://holywarsoo.net/viewtopic.php?pi … #p12282146

Главы 6-7 из ????
~1210 слов

▼Скрытый текст⬍

6.
До начала Месяца Осенних Ветров они переписывались: Кальдмеер писал изредка, чаще всего вечером выходного дня, покрывая страницы чётким каллиграфическим почерком, иногда отвечая на некоторые вопросы, которыми засыпал его Вальдес. Тот же реально отправлял письма каждый день: по несколько листов, покрытых скачущими буквами, где не только слова, но и мысли заползали одна на другую, словно Вальдес торопился, боялся не успеть написать всё, что хотел, вывалить на бедного Кальдмеера всю информацию, которой так спешил поделиться.

Потом Вальдес вдруг на несколько дней пропал – и, хотя он предупреждал, что скорее всего так будет, Кальдмеер испытал сразу несколько чувств. Кроме долгожданного ощущения спокойствия, что на него не выпрыгнет вечером из ящика пухлый конверт, его почему-то охватило не только логичное в случае с Вальдесом беспокойство – мол, раз пропал, значит снова изображает какого-нибудь магистра, подставляясь под пули, но и странное ощущение пустоты, словно ему вдруг действительно не хватало этих писем. Кальдмеер тряхнул головой и посвятил два вечера из свободных четырёх чтению студенческих работ, ещё один Руперту, который как раз приехал из своих морских путешествий, а последний Вернеру, что вдруг оказалось ошибкой, потому что Бермессер расспрашивал про Вальдеса, словно знал об их переписке. Впрочем, под конец вечера Кальдмеер ему сам про неё и рассказал, чем вызвал какую-то странную довольную ухмылку, которой опять не понял и которую Вернер отказался объяснять, просто сказав, что очень рад. Кальдмеер только пожал плечами. На следующий день почта принесла тонкий конверт с извиняющимися строчками – ещё больше наползающими друг на друга – говорящими, что Вальдес повредил руку («нет, нет, ничего страшного, поверьте! Это не помешает мне по-прежнему писать вам ежедневно, просто чуть меньше, чем обычно»), и Кальдмеер ощутил странную тревогу и переживание. Он схватился за телефон, и с удивлением понял, что у него нет номера Вальдеса, так что он не может позвонить или даже послать ему сообщение. Кальдмеер взял ручку и написал Вальдесу занудное, длинное и подробное письмо, со стороны гораздо больше похожее на выволочку от отца, чем на письмо от случайного… Кальдмеер задумался. Знакомого? Приятеля? Ну не друзья же они, в конце концов. И, к сожалению, всё-таки не коллеги – будь Вальдес действительно магистром теологии или хоть сколько-нибудь теологом, пусть даже на уровне бакалавриата, можно было бы спокойно называть его коллегой и на этом успокоиться. Ответное письмо Вальдеса дышало такой радостью, что, кажется, она даже прорывалась сквозь конверт: бешеный талигоец, трепеща буквами ещё больше, чем обычно, сообщал, что так и знал, что Кальдмеер действительно за него волнуется, раз накатал такое огромное послание с такими недвусмысленными проявлениями этого самого волнения. Кальдмеер достал черновик – да, он по старой привычке, привитой ещё со студенчества, все письма писал с черновиками – перечитал и в очередной раз удивился тому, как интересно Вальдес смотрит на мир.

Где-то вскоре после этого события Бермессер вызвал Кальдмеера и показал ему заявку на какую-то проходную теологическую конференцию, где чёрным по белому было написано: «Ротгер Вальдес. Слушатель». Кальдмеер пожал плечами, и Бермессер утвердил заявку, а потом задал какие-то вопросы по расписанию зачётов и практик, так что намерение Вальдеса снова приехать в Дриксен на конференцию подзабылось за учебными делами. Когда Кальдмеер уже стоял в дверях, Бермессер спросил, словно между делом:

— Он ведь у тебя будет жить?

— Кто?!

— Да Вальдес твой.

Кальдмеер воззрился на начальство в таком удивлении, что Бермессер прикрыл глаза рукой с выражением серьёзной усталости.

— Вернер, я не понимаю.

— Я вижу.

— Послушай, если на эту командировку ему, естественно, не дают гостиницу, он в состоянии сам за неё заплатить, если уж решил приехать.

— Олаф, вы всё равно будете пить всю ночь, а потом он останется спать у тебя под столом.

Кальдмеер тяжело вздохнул. Кажется, присутствие в его жизни Ротгера Вальдеса стало какой-то непререкаемой константой, с чем он уже ничего не мог поделать – и его желания по этому поводу вообще никто не спрашивал.

7.
В Месяц Зимних Скал Вальдес приехал ещё раз, снова как «слушатель» какой-то проходной конференции. Действительно сидел и слушал – не так, как Левия в своё время, но с настоящим вниманием, особенно доклад самого Кальдмеера. В этот раз он даже не оставался ночевать – сказал, что с трудом вырвался на один день в череде какого-то очень долгого и дикого проекта, который они раскручивали вместе с талигойским проэмперадором Лионелем Савиньяком. Вальдес не посвящал его в подробности – да Кальдмеер их и не просил – но со всей очевидностью всё равно рассказывал больше, чем это было позволено.

Кальдмеер снова проводил его в аэропорт. Вальдес был тише обыкновенного – Кальдмеер списывал это на усталость от «проекта» — а потом, перед самым отлётом, наконец решился.

— Что вы делаете на Зимний Излом, Олаф? — спросил он, глядя куда-то в сторону и кусая губы.

Кальдмеер пожал плечами. Руппи был в какой-то далёко экспедиции и прилетать не собирался. Ехать к шумному семейству брата было откровенно лень. Скорее всего, как и последние годы, посидят с Вернером, выпьют бутылочку хорошего вина, закусив салатами из супермаркета и соседкиным пирогом – это была традиция, которая не нарушалась уже лет десять: на Зимний Излом соседка приносила ему пирог с мясом, а на Осенний с тыквой.

— И какова ваша с дорогим БеМе личная традиция, вы сидите у вас или у него?

— Скорее, у меня. Вернер живёт в каком-то навороченном современном небоскрёбе, там вокруг гуляют до самого утра, это слишком большое испытание для моих мигреней.

— Надеюсь, дорогого БеМе вы укладываете не на полу под половичком?

Кальдмеер усмехнулся.

— У Вернера есть практически своя комната. Когда Руппи в плаванье, конечно.

Вальдес бросил на него какой-то то ли злой, то ли обиженный отчаянный взгляд.

— Я столько раз спрашивал у вас, кто такой этот ваш загадочный Руппи, но вы молчите на эту тему, как какой-то ызарг, честное слово. Мне прям хочется уронить на вас Эсператию!

Кальдмеер улыбнулся. В конце концов, Вальдес действительно слишком уж настойчиво спрашивал об обладатели время от времени проскальзывающего в речи Кальдмеера имени, надо рассказать ему о положении дел.

— Руперт был моим студентом, потом аспирантом. Подавал большие надежды, хотя ваш дорогой БеМе всегда считал, что ему не по пути с наукой – и, как часто бывает, оказался прав. Руперт не дописал диссертацию и ушёл в пираты.

— Что?!

— Шучу я, шучу, — Кальдмеер покачал головой. — Он так долго и тщательно занимался темой миссионерства в других землях, что в итоге решил проверить всё это на практике. Правда, не как миссионер, а как моряк.

— Но причем тут вы?! Почему у него есть своя комната в вашем доме?! — Вальдес спрашивал с таким отчаянием, будто это был вопрос жизни и смерти.

Кальдмеер покачал головой.

— Так уж вышло. Сначала его семья была против того, что он бросил военную карьеру и поступил в Университет, да ещё и на теологию.

— Могу себе представить, — хмыкнул Вальдес.

— Не можете. Руперт фок Фельсенбург, — вот тут Вальдес присвистнул, признавая правоту Кальдмеера, — впрочем, вижу, вам знакома фамилия, и вы всё поняли. Во время студенчества жил в общежитии, а потом он стал аспирантом, я переехал сюда, у меня оказалась свободная комната. Руперт истово занимался своей диссертацией, так что это было весьма удобно, мы работали над его исследованием по вечерам. А потом, как я уже сказал, он решил, что уходит в море. И ушёл. По иронии судьбы, стал военным моряком, но семейство фок Фельсенбургов не приняло подобного изгиба судьба и пока что не раскрыло объятия блудному сыну. Так что Руперт, за неимением другого выхода, живёт у меня в недолгие периоды своего пребывания на суше.

Вальдес помолчал несколько секунд. Постоял, будто прислушиваясь к чему-то. Удовлетворённо кивнул и сказал:

— Простите, что я требовал от вас ответа, но и вы меня поймите, Олаф.

Кальдмеер протянул ему руку, знаменуя, что пора прощаться, но Вальдес быстро обнял его, потом хлопнул по плечу и ушёл, не оглядываясь. Кальдмеер стоял и думал, что опять что-то упустил.

Отредактировано (2023-03-13 10:54:54)

Анон · 2023-03-12 19:36:59

165. Вальдес и Кальдмеер встречаются на конференции по изучению Эсператии. Другой вопрос, Вальдес-то что там делал? Желательно юмор

282. Вальдмеер, МодернАУ или АУ от канона. Между Талигом и Дриксен мир и сотрудничество. Вальдес задорно и настойчиво домогается Кальдмеера. Кальдмеер, человек старой закалки и строгого воспитания в упор не понимает, что этот Вальдес от него хочет. Все стесняются ему объяснить.

Первая часть: https://holywarsoo.net/viewtopic.php?pi … #p12280344
Вторая часть: https://holywarsoo.net/viewtopic.php?pi … #p12282146
Третья часть: https://holywarsoo.net/viewtopic.php?pi … #p12283226

Главы 8-10 из 10.
1852 слова

▼Скрытый текст⬍

8.
Зимний Излом, как и предполагал Кальдмеер, они собирались встречать с Бермессером, салатами из супермаркета и мясным пирогом от соседки. Несколько бутылок вина и гирлянда на окне дополняли ситуацию, никак не призывая её исправить – впрочем, участникам не казалось, что тут требуется какое-то исправление.

Кое-где уже начинали звучать фейерверки, и Кальдмеер, поморщившись, встал, чтобы закрыть окно. К его удивлению, Бермессер, лихо махнув бокалом, предложил ему пока оставить всё как есть – мол, подожди ещё некоторое время, «если я верно понимаю ситуацию». Кальдмеер пожал плечами, решив, что Вернер в последнее время стал какой-то странный.

Фейерверки приближались. Кальдмеер загадал, что если через пять залпов ничего не изменится, он закрывает окно, из которого, к тому же, ощутимо тянуло холодом. На пятом залпе он встал, и тут за подоконник зацепилась знакомая альпинистская кошка, похожая на якорь. Кальдмеер сел в кресло, плеснул себе вина и с отрешённым видом смотрел, как «дорогой друг БеМе» помогает перебраться через подоконник замерзшему в своей пижонской расстёгнутой куртке Вальдесу.

— Спелись? — спросил он вместо приветствия.

Вальдес и Бермессер отпрянули друг от друга, словно застигнутые за курением подростки, Вальдес предсказуемо запутался в гирлянде. Кальдмеер посмотрел на него и спокойно уронил:

— Красиво. Вам идёт.

Вальдес тут же приободрился, замотал гирлянду, благо та была на батарейках, вокруг хвоста и обвёл один оборот вокруг головы, так что теперь сиял глазами, зубами и звездой во лбу. Достал из заплечного мешка бутылку, пару подарочных свёртков, ещё бутылку и потом ещё одну бутылку. Кальдмеер выругался сквозь зубы и подумал, что, возможно, лучше бы он поехал к брату.

Утро встретило их настойчивым звонком в дверь. Пока Кальдмеер выпутывался из одеяла и пытался нашарить халат, Вальдес, снова спавший на полу и в этом самом халате, уже открывал дверь соседке, которая при виде него разразилась радостными приветственными речами и сунула исходивший самыми ароматными запахами свёрток с новым пирогом. Вальдес звонко расцеловал соседку в обе щёки, поздравил и нажелал столько всего, что если сбудется хотя бы десятая часть, то всё соседкино семейство станет самым счастливым на свете. Как только за ней закрылась дверь, Бермессер, подслеповато щурясь, вылез из «своей» спальни и сунул нос в пакет.

— Твой любимый, — крикнул он в сторону комнаты Кальдмеера, — с почками.

Комната, как и Кальдмеер, хранила молчание. Бермессер красноречиво оглядел всклокоченного Вальдеса в хозяйском халате с погасшей гирляндой вокруг шеи.

— Приводит себя в порядок, — сказал он хрипло и удалился на кухню в поисках воды. Вальдес отправился следом. Сел на табурет. Уставился в окно и непривычно молчал. Бермессер напился воды, сочувственно потрепал Вальдеса по плечу и удалился, сдав вахту пребывания на кухне Кальдмееру, который вошёл умытый, выбритый, благоухающий свежим одеколоном, застёгнутый на все пуговицы.

Потом они доедали салаты и ели новый пирог, Вальдес лихо похмелялся можжевеловкой, Кальдмеер тянул шадди, а Бермессер по одной закидывался БАДами и витаминами, которые всегда таскал в своём портфеле. Когда часы на Ратуше пробили полдень, Вальдес отмер, подхватился, стянул с шеи гирлянду и набросил на фикус в углу, собрался за пять с половиной минут, включая душ – и, послав воздушный поцелуй, удалился как нормальный человек через дверь.

— Бешеный, — сказал Бермессер, но Кальдмееру показалось, что в этом слове было гораздо больше одобрения, чем осуждения.

9.
Зимняя сессия прошла вполне сносно – по крайней мере, никто не вызвал Леворукого, не завалил совсем уж простых зачётов, не боролся с нечистью методами Ротгера Вальдеса и не ушёл в запой. Кальдмеер чувствовал себя вполне удовлетворённым жизнью и начинал понемногу готовиться к той ежевесенней международной конференции, которая в прошлый раз внесла столько сумятицы в его жизнь. До этого момента должно было пройти ещё две – одна совсем проходная, которых даже Вальдес не удостаивал своим вниманием, и одна вседриксенская, как называли её записные острословы – но это Кальдмеера не касалось, их Бермессер всегда поручал кому-то другому.

Ежедневные письма. Том «Союза пера и шпаги», за которым Кальдмеер безуспешно гонялся несколько лет и получил от Вальдеса в подарок на минувший Зимний Излом. Гирлянда, так и висящая на фикусе – Кальдмеер регулярно менял в ней батарейки и зажигал по вечерам. Приветы от соседки «тому чудесному молодому человеку, когда же он снова приедет». Несколько выдержек из несвойственной Вальдесу литературы для «моего дорогого друга БеМе» — и витиеватые ответы, которые Кальдмеер покорно передавал от одного другому, радуясь, что они не взялись пока играть посредством его переписки в морской бой, с этих бы сталось. Бесконечные, раздражающие до одурения шутки Вальдеса о так и незаконченном брудершафте. Его попытки во время очередной пьянки угнездиться на полу так, чтобы положить голову Кальдмееру на колени, что тот, не терпящий вторжения в своё личное пространство, отчего-то стоически терпел. Быстрое, случайное и не доставившее удовольствия никому из участников знакомство Вальдеса с Руппи – Кальдмееру казалось, что воздух искрил, настолько эти двое не скрывали молниеносно возникшей неприязни. Все это вплелось, ворвалось, вжилось в размеренное и спокойное существование Кальдмеера, и он до сих пор не понимал, как к этому относиться – потому что никак не мог понять, что Вальдес находит в этих регулярных приездах «на минуточку», в этих бесконечных письмах, прогулках, спорах, встречах. Зачем они, собственно, ему нужны. Кажется, Бермессер понимал больше, но все попытки добиться от него пояснений ни к чему не приводили.

Кальдмеер задумчиво шёл с лекции, когда телефон тренькнул сообщением от проректора с просьбой зайти, когда будет время. Время было прямо сейчас, так что вскоре господин доктор теологии Олаф Кальдмеер входил в кабинет господина проректора Вернера Бермессера. Тот сидел за ноутбуком и проверял программу вседриксенской конференции, которой в этот раз занимался кто-то из Бюнцев. Поднял на вошедшего взгляд, усмехнулся и поманил к себе, повернул экран удобнее – смотри, мол. Кальдмеер нацепил очки и стал вчитываться в строчки названий секций и выступлений.

— Я бы тебе советовал не допустить этому докладу прозвучать публично.

«Магистр теологии Ротгер Вальдес. Эсператия как побудительная сила изучения теологии и изменения взгляда на мир». Кальдмеер, которого достали недомолвки этих двоих и собственное недопонимание, взвыл и яростно написал заявление об уходе, которое Бермессер, хохоча как натуральный ызарг, зловредно отказался подписывать.

— Я не хочу больше иметь с этим балаганом ничего общего! — воззвал Кальдмеер к совести проректора, впрочем, мало надеясь на её наличие.

— А я тебе, — сказал Бермессер, наставительно подняв палец и противно похохатывая, — ещё тогда сказал, что это балаган. Но тебе было забавно.

— Вернер, — взмолился Кальдмеер, — объясни хоть ты мне, что он от меня хочет?

Бермессер перестал ржать и посмотрел на Кальдмеера как на студента-прогульщика, сообщившего, что Абвении и Леворукий это существа одного порядка.

— Что? — воззвал Кальдмеер. — Ну чего я опять не понимаю?

— Судя по всему, — отозвался Бермессер, снова вернувшийся в своё обычное безмятежно-презрительное настроение, — не понимаешь ты ничего. Но, возможно, в этом твоё счастье.

Кальдмеер вышел с твёрдым намерением на время вседриксенской конференции взять больничный и запереться в каком-нибудь санатории на максимально высоком этаже. Потом подумал, что с этого бешеного «магистра теологии», работающего в партнерстве с Лионелем Савиньяком, станет зависнуть перед его окном на вертолёте – а в том, что Ротгер по приезду будет как само собой разумеющееся искать встречи, Кальдмеер был уверен. По крайней мере, это он понимал прекрасно.

Ему удалось уговорить Вальдеса не выступать с докладом, хотя тот смотрел на него умоляющими глазами морского котика и обещал, что тот услышит и узнает много нового. В этом Кальдмеер не сомневался, хоть и по-прежнему ничего не понимал – однако настойчиво гнул свою линию. Вальдес согласился в обмен на обещание сходить с ним в ресторан, после которого они всё равно так же, как и всегда, надрались дома у Кальдмеера, где Вальдес уже привычно уснул на полу, завернувшись в хозяйский халат, который прижимал к себе как великую ценность. Кальдмеер, давно уже предлагавший гостю комнату Руппи и пять одеял на выбор, никак не мог понять подобной преданности.

10.
В тот день Кальдмеер как обычно дошёл до Университета пешком. Вокруг буйствовала поздняя весна – совсем как год назад, когда в его жизни появился этот неугомонный Ротгер Вальдес. Кальдмеер невольно улыбнулся – он до сих пор не мог понять, что нужно этому талигойцу, но уже смирился с его присутствием в своей жизни, как смиряются с пришедшим и нагло поселившимся в твоей гостиной котом. Кот дерёт мебель, будит тебя в пять утра тыгыдыканьем, требует еды и гнусаво орёт, но ты всё равно чешешь его за ухом и пускаешь себе на колени, потому что… ну потому что это кот. Так же было и с Вальдесом.

До начала лекций было ещё около четверти часа. Кальдмеер решил зайти к Бермессеру, оставить в приёмной выписки, которые тот давно просил. В дверях его встретила секретарша и, сочувственно погладив по рукаву, вручила билет на самолет. Кальдмеер вскрыл конверт, увидел место назначения: Оллария. Время отправления через два с половиной часа – ни собрать вещи, ни дать студентам задание на время своего отсутствия, которое, к тому же, непонятно сколько продлится. Кальдмеер решительно прошёл в кабинет Бермессера.

— Выпить хочешь? — спросил Вернер, увидев, кто пришел.

Кальдмеер смотрел на него так, будто ему во всём сиянии явилась в проректорском кресле Дева Дриксен.

— Ты что, телевизор не смотришь? Ах, да, ты же не смотришь…

Бермессер щёлкнул пультом, нашел талигойский канал, там как раз начинался выпуск новостей.

— И снова к подробностям покушения на проэмперадора Талига Лионеля Савиньяка. Серьёзно раненый в ходе операции захвата Ротгер Вальд…

Кальдмеер понял, что новости уже закончились, а сам он сидит на стуле, только когда Бермессер довольно жёстко зафиксировал его челюсть и насильно влил полстакана виски.

— Ничего страшного, я уже договорился со всеми, тебя подменят, улетишь настолько, насколько нужно. Он в больнице, живой, целый, но в искусственной коме. Уже к вечеру собираются из неё выводить, как раз ты приедешь.

Кальдмеер поднял на Бермессера тяжёлый, но очень спокойный взгляд.

— Но почему ты считаешь, что мне нужно туда?

Бермессер застонал и воззвал к Деве Дриксен и Леворукому заодно. Потом внимательно посмотрел на Кальдмеера и осторожно спросил:

— А… а ты считаешь, что не нужно?

— Но почему я? У него есть друзья, девушка, наверное, любимая, в конце концов!

Бермессер смотрел на него как на говорящую собачку.

— Вот езжай и проверь. Считай это беспокойством Университета Дриксен о молодом перспективном коллеге.

— Вернер!

— Опоздаешь на самолёт.

Кальдмеер потащился в аэропорт, по пути пытаясь отыскать в сети всё, что было известно об этом покушении. Предсказуемо, почти никакой информации, всё засекречено: покушение неудачное, Савиньяк цел и без единой царапины, два телохранителя погибли, прикрывавший проэмперадора сзади Ротгер Вальдес обезвредил злоумышленников и тяжело ранен.

В самолёте Кальдмеер закрыл глаза и, кажется, проспал всю поездку. На самом деле он вспоминал всё, что было в их общении с Ротгером Вальдесом с самой первой минуты знакомства, когда «магистр теологии» сверкнул улыбкой в ответ на вопрос Кальдмеера к его докладу. Сопоставлял, анализировал и медленно, мучительно краснел. Из самолёта он вышел в таком состоянии, будто пробежал марафон и пришёл самым первым.

Такси доставило его к больнице за рекордные сорок минут. К его удивлению – впрочем, только подтвердившему самолётные выводы – его фамилия значилась в списке допустимых посетителей сразу после Савиньяка, даже на пункт раньше, чем имя регента Талига Рокэ Алвы. Кальдмеер накинул белый халат и проследовал за медсестрой по коридору.

— Врач сказал, — произнёс Кальдмеер, дождавшись, пока Вальдес откроет глаза, — что тебе нужны положительные эмоции. Что ж.

С этими словами он осторожно наклонился, стараясь не задеть те многочисленные трубочки, датчики и провода, которые шли от тела Вальдеса к пищащим приборам, и мягко, но непререкаемо поцеловал того в губы.

— Это… Рассвет? — прошептал Вальдес.

— Твое незнание основ богословия продолжает меня поражать, господин магистр теологии. Какой уж тебе-то Рассвет, да ещё с домогающимся мужиком. Добро пожаловать в обычную Олларию, Ротгер.

Вальдес смотрел на него восхищёнными блестящими глазами, и Кальдмеер, бездумно водя пальцами по его криво остриженным перед операцией волосам, думал, что, кажется, наконец-то всё понял – и понял правильно.

Анон · 2023-03-12 19:58:31

82. Ричард/Рокэ, сиквел сиквела "Рук", фиксит, бессмысленный и беспощадный флафф. Алвадики растят зверенка, Рокэ рожает Дику обычных детей, Дик управляет Кэналлоа, все счастливы)

бодипозитив, беременность, дети, мини-зверь, флафф, элементы драмы, переплелось с идеей из треда, где зверек имеет и человеческую форму тоже

▼630 слов⬍

Рука отца поглаживает папин пухлый выпячивающийся живот с несколькими шрамами внизу поверх друг друга и серые его глаза смотрят на папу с нежностью.

— Дочка.

Папа переплетает их пальцы на животе и, дернув щекой, возражает:

— А если змейка? Пара волчат близнецов.

— Дочка. — уверенно говорит отец и губы его расплываются в улыбке.

Джиммини прячется под потолком у балдахина кровати, но не может не поучаствовать в таком важном разговоре! Плавно перепорхнув на постель, он обращается ребенком и плюхается между родителями, запоздало осознавая, что они, кажется, собирались поцеловаться.

— Я хочу сестренку! То есть, Лотта это хорошо, но вот бы еще одну сестренку, которая сможет летать!

Расцепив пальцы, которыми он держал отца, папа запахивает халат и смотрит на Джима с нежностью, хоть и говорит строго:

— У маленьких поросят большие ушки, да, Джимми?

Джим и сам знает, что нельзя подслушивать и влезать в чужие разговоры, он сникает, опустив голову:

— Прости.

Папа с отцом не сердятся и он остается - ложится между ними удобнее и оборачивается зверем снова, так ему теплее. Родители обнимают и в четыре руки гладят по гриве, а Джиммини клокочет, подмурлыкивая.

Папа с отцом продолжают разговор, но говорят теперь о делах: отец рассказывает всякие скучные взрослые вещи про подати и прошения, а папа слушает и советует, как лучше сделать.

Джиммини нежится и дремлет под заботливыми прикосновениями.

Хвост и щупальца упираются папе в живот, где толкается малыш (или два!), но Джим некстати вспоминает, как, случайно услышав обрывок разговора, понял неправильно и решил, что когда он сам был еще в животе, папа хотел его убить.

Он несколько дней чувствовал себя потерянным и отвергнутым, но все-таки рассказал Хуану о том, что его мучило, и тогда Хуан объяснил, честно, как взрослому - папа тогда хотел убить не его, а себя и чуть было в самом деле не бросился с башни вместе с Джиммини в утробе.

Это было не легче, но знать правду было лучше, чем какую-нибудь сладкую ложь.

Про слова Хуана страшно было даже думать, но Джимми прислушался к себе и понял, что совсем не злится на папу и даже не осуждает его. Он хотел убить их обоих, но от отчаяния и из парализующего страха, а не из ненависти.
Джимми понял, что просто рад тому, что ничего страшного с ними обоими не произошло.

Тем более, теперь все прошло, родители любят его, а если папа начинает волноваться или переживать, отец всегда знает, как его успокоить.

Например, как тогда, когда Джиммини раньше лекаря и Хуана узнал, что у них всех теперь будет еще и Федерико. Он улизнул от няньки, полетел к родителям и случайно застал папу плачущим, но, как оказалось, от счастья.

— Рокэ, значит, ты не пил ветропляску, да?

— Ричард... Прости. Я так хотел еще деток...

— Иди сюда. Я... Я рад, тоже очень рад... Ты же знаешь, я только за. Главное, чтобы с тобой... Нет, не думай про это!.. Чтобы тебе было хорошо. Мы справимся. Конечно же, и в этот раз справимся. Ты самый... Самый красивый. Всегда, Рокэ. Все будет хорошо, ну посмотри на меня? Вот. Какой же ты красивый, когда счастлив.

Дальше, отец обнимал и успокаивал папу нежными словами, а потом они увлеклись и началось неприличное, и тогда Джиммини тихонько уполз перебирая щупальцами, чтобы не выдать себя стуком копыт, а выбравшись из комнаты, радостный, скорее полетел рассказывать еще пока тайную новость про нового малыша своему поверенному по всем шалостям - Хуану.

В дверь постучали - кормилица принесла сонного Федерико, папа взял его на руки, а отец приобнял Джимми и тот снова обратился из зверя ребенком - ему хотелось запомнить этот момент, такими же глазами, как видели сейчас его родители.

Скоро брат с сестрой подрастут, родится еще малыш и будет большой праздник на всё королевство, такой же, как когда появились Лотта, а затем и Федерико.

Джиммини был согласен и на волчонка! А уж если у папы там и правда близняшки... Словом, Джимми теперь будет в три, нет! В четыре раза веселее.

А когда подрастет он сам, то будет катать их всех на спине и они будут играть все вместе в самые веселые игры, которые только бывают на свете!

Отредактировано (2023-03-12 20:22:01)

Анон · 2023-03-12 22:37:19

286. Кальмейда или Вальдмеер. У Олафа есть татуировки, сделанные еще в юности. Сам Олаф считает их юношеской глупостью и не склонен демонстрировать, но у второй половины пейринга они вызывают просто снос крыши.

Вальдмеер. Потуги на юмор. Формат диалога.
423 слова.

▼Скрытый текст⬍

— И не просите, Ротгер. Я не покажу вам мои татуировки. Это было глупое юношеское желание, так что не стоит заострять на нём внимание теперь.
— За один сеанс такое количество татуировок не сделать, Олаф. Значит это было последовательно исполняемое желаемое.
— Тем не менее, оно было юношеским и глупым.
— Олаф, я же не прошу вас предаваться со мной любовным утехам, потому что понял всю бесплодность таких просьб. Но дайте мне хотя бы рассмотреть ваши татуировки! В конце концов, мы взрослые мужики, много лет служащие на флоте, татуированное мужское тело не является для нас чем-то удивительным.
— Ротгер, именно потому что вы столько раз просили меня предаться с вами любовным утехам, я настороженно отношусь к просьбам раздеться, даже просто для показа татуировок.
— Вы боитесь, что я наброшусь на вас против вашей воли?
— Нет, что вы. Я вовсе не считаю вас насильником. Просто зачем?
— Вот у вас тут из рукава торчит явно осминожье щупальце. Ну покажите целиком, ну пожалуйста!
— Ротгер, не будьте ребёнком!
— Олаф, покажите! И спину покажите!
— Хорошо. Вот осьминог. Точнее, это скорее кракен, чем просто осьминог. Гнездится на правом плече, расползается на правую же руку и частично на спину. Где почти вступает в противоборство с альбатросом. Но тот создавался позже, так что они не взаимодействуют и сосуществуют мирно.
— Я почему-то думал, что у вас много мелких татуировок, а вы, я смотрю, тяготели к монументальной живописи.
— Мелкие тоже есть. Внизу, на левой ноге. Там много мелких водорослей, а в них всякая живность: морские коньки, рыбки и прочая мелюзга.
— Красиво…
— Ротгер, не смешите меня, вовсе это не красиво. Просто забавно. Особенно когда волосы на ногах с набитыми водорослями переплетаются. Как живые.
— Олаф, прекратите насмехаться.
— Ещё и не начинал.
— А что у вас в области бёдер?
— А в области бёдер ничего. Девственно, так сказать, чисто. Так что не надейтесь, туда наша экскурсия не направится.
— Левая рука?
— Чисто.
— Поясница?
— Узор из узлов и якорей. Самый идиотический пример юношеского желания выпендриться.
— А что, мне нравится!
— Это не повод стаскивать с меня штаны ниже. Ротгер! Я серьёзно.
— Хорошо, хорошо. Что у нас осталось неисследованным? Живот. У вас есть татуировки на животе, Олаф?
— Ну… Слушайте, ничего интересного.
— Ага, значит что-то самое интересное. Олаф, начали показывать, так давайте уж до конца.
— Ну хорошо, смотрите. Только пеняйте на себя.
— Нет, Олаф, я не понимаю. Лебедь, распростёртый над вашей печенью… Уходящий шеей куда-то в штаны? И где голова?
— Ротгер, вы всё-таки вынуждаете меня продемонстрировать вам эту татуировку. В конце концов, поднимающий голову лебедь это на самом деле красиво!
— О… Олаф!!!! Я могу надеяться, что раз ваш лебедь всё-таки поднимает голову при виде меня…
— Да, Ротгер, да.

Анон · 2023-03-13 17:24:11

273. Лионель, может немного подвыпивший, путает окна и вместо окна Рокэ влезает в окно Ричарда. Юмор, не Лидик. Угарающий с ситуации Рокэ приветствуется

791 слово

▼Скрытый текст⬍

— Какого ызарга тут понаставлено, Рокэ? — ругань приглушённым шепотом заставила Ричарда подпрыгнуть на кровати.

— Эр? — спросил он наудачу, на всякий случай тоже шепотом.

Ругающийся гость замер.

— Эр? — повторил он недоумённо. — Нет, ну если ты сегодня хочешь так… И кто ты? Молоденький оруженосец, который только-только приехал в дом эра после Лаик? Или уже отслуживший свои три года почти готовый индивидуум?

С этими словами гость собрался подойти ближе к кровати, но снова запнулся о тумбочку, которую Ричард вчера перетащил поближе к окну, потому что она ему мешала делать вечернюю зарядку. Последовала новая черед ругательств, сопровождаемая попыткой встать с пушистого ковра, на который незнакомец пьяно завалился.

— А знаешь что, не буду я вставать, тут мягко и хорошо. Правда, из двери дует. Подожди, почему у тебя дверь рядом с кроватью?

— К-к-какая дверь рядом с кроватью? — спросил Ричард, пытаясь понять, что вообще происходит.

Гость, судя по звуку, перевернулся на живот и, положив голову на ковёр, смотрел куда-то рядом с кроватью.

— Ну вон же, смотри, щель у пола. Там свет свечи в соседней комнате виден. И, судя по всему, нас подслушивают: вижу сапоги у кромки света. Кто у тебя за стенкой? Оруженосец твой? Подожди, я думал, что у тебя я за стенкой!

Ричард понял, что медленно увязает в киселе безумия. К тому же, он по-прежнему не мог узнать посетителя: ночь искажала звук голоса, как и явно пьяное состояние гостя, да и голос пришедшего был хоть и знакомым, но настолько расслабленным и мягким, что Окделл не мог припомнить такого ни у кого из окружающих военных.

— У меня вон там дверь, напротив окна, — сказал Ричард, чтобы хоть что-то сказать.

— Мда? — судя по звуку, гость пытался посмотреть в строну «напротив окна», но никак не мог сориентироваться в темноте. — И зачем ты её туда перенёс?

Ричарду хотелось застонать. Он наконец понял, что его путают – и, возможно, даже с эром Рокэ, но он совершенно не представлял, что делать. Особенно если учесть, что он не мог представить, кто посмел бы влезть к Алве в окне глубокой ночью и в таком состоянии.

— Ладно, к кошкам все двери, — решительно раздалось с пола. — Иди сюда, я начинаю мерзнуть. Я, между прочим, в одной рубашке!

Ричарда бросило в жар и в краску. Нет, он, конечно, слышал, что эр Рокэ предпочитает… предпочитает… мысль путалась. Он стал осторожно слезать с кровати, чтобы под покровом темноты доползти до двери и юркнуть из собственной комнаты в спасительный коридор, а там, может быть, и эра Рокэ позвать, пусть сам разбирается – но его намерениям не удалось сбыться: Окделл забыл, что уже переоделся в свою длинную и белую ночную рубашку, так что теперь выделялся светлым пятном даже в ночной темноте. Гость цепко схватил его за ногу и стащил к себе на ковёр. Окделл пытался отбиваться, так что с ковра они в ходе борьбы наполовину переместились под кровать.

— Росио, нахрена ты нацепил эти тряпки? А, ты же в эра и оруженосца поиграть хотел… Тьфу, пропасть, ничего в голову не лезет! В следующий День Святого Фабиана возьму себе оруженосца, чтобы хоть представлять, что с ними делают!

— Эр Лионель? — тихонько пискнул Ричард, озвучивая пришедшую в голову догадку.

— А кто? — удивился Савиньяк. — Так, что-то мне не нравится происходящее. Зажги-ка свои кошкины свечи, Рокэ!

Свеженайденная дверь рядом с кроватью Ричарда отворилась, и в комнату, неся подсвечник с пятью свечами, ввалился Алва. Если бы можно было так говорить про эра, Ричард назвал бы его состояние «хрюкал от смеха». Пользуясь тем, что Савиньяк, пытаясь прикрыть глаза от яркого огня, выпустил его ногу, Окделл быстро-быстро отполз в сторону и для надёжности даже залез на кровать и укутался в одеяло – он с детства знал, что в одеяле подкроватный монстр не страшен. Лионель, проморгавшись, сел на полу, опершись спиной о кровать, и уставился на вошедшего. Потом перевёл глаза на кровать с закутанным Ричардом. Снова проморгался. Некуртуазно встал на четвереньки и попытался выпрямиться, но потерпел сокрушительное фиаско, завалившись на бок на ковёр. Эр Рокэ перестал хрюкать и спросил ледяным голосом:

— Ты что, в таком состоянии лез в окно второго этажа?

— Ну влез же! — возмутился Савиньяк, по-прежнему копошась у его ног.

— Пойдём, — сказал эр Рокэ и стал удаляться вместе с подсвечником как путеводная звезда. — Я с тобой ещё поговорю о технике безопасности. Утром.

— Нет, подожди, — возмутился полуползущий следом Савиньяк, — почему у тебя дверь в комнату оруженосца?!

Ричард был готов присоединиться к этому вопросу, но счёл за благо промолчать.

— Заползай, — эр Рокэ любезно придержал Савиньяку дверь. — И не задавай идиотских вопросов.

— Пчму это они идиотские?! — пьяно возмутился Савиньяк. — Нет, я хочу знать!

Судя по звукам – Ричард не прислушивался специально, но дверь осталась полуоткрытой, и это его знатно нервировало – эр Рокэ затаскивал Савиньяка на кровать и снимал с него сапоги. Савиньяк нудел и порывался то уснуть, то затащить Алву к себе в постель.

— Мда, — пробормотал Окделл себе под нос, — я, конечно, мало что знаю про ролевые игры, но, кажется, «эр и оруженосец» вряд ли предполагает такое дословное исполнение!

Отредактировано (2023-03-13 17:32:14)

Анон · 2023-03-14 00:11:35

299. Красивый странный мальчик, которого соберано Алваро привез к Савиньякам, совсем не разговаривает. Рокэ почти не знает талиг и долгое время стесняется своего морисского. Близнецы учатся общаться с ним при помощи жестов, а завороженный молчанием Росио Лионель быстро влюбляется.

Автор просит прощения, он вообще не так это видел в своей голове, всё время думая об этой волшебной заявке, но его потащило куда-то не туда. И он не смог этому противиться. А потом не смог не выложить.

995 слов.

▼Скрытый текст⬍

Поначалу с ним было трудно. Ох, как трудно. Нет, Лионелю совсем не хотелось заорать или схватить гостя за плечи и хорошенько потрясти, будто это поможет ему разговориться. Он злился на себя и на свою беспомощность. Эмиль – тот с хохотом бросался подбирать любой эпитет, который не понимал приехавший мальчик – а не понимал он практически ничего – или выдумывал, как показать его на пальцах. Тогда в синих глазах мелькало понимание, но они по-прежнему оставались настороженно-льдистыми. И за это Лионель тоже злился на себя – что допускал, разрешал кому-то смотреть на Эмиля без радости и восторга, каких тот заслуживал всегда. Иногда Лионелю казалось, что разреветься от злости, отчаяния и любви – не такой уж позорный шаг. По крайней мере, точно не такой позорный как признать, что действительно втрескался в приехавшего мальчика по уши. Лионель даже думал поговорить об этом с мамой, но не нашёл слов – совсем как молчаливый гость.

Тогда-то он и понял, в чём тут дело: мальчишка просто не может подобрать слова, чтобы говорить с ними. Не не хочет, а не умеет, не презирает, а не знает – каким облегчением запело сердце Лионеля, когда он это понял! А осознав, отправился к матери просить какую-нибудь книжку, чтобы выучить тот язык, на котором гость говорить умел, раз уж он не знает талиг. Пусть будут вместе друг над другом потешаться, каждый над чужими умениями. Мама посмотрела странно, но книжку нашла – почти учебник, как для малышей. Лионель погрузился в неё с жаром, хотя мозг и кипел, как котёл на кухне. Ничего, тому, кто собирается стать талигойским маршалом, не к лицу отступать перед опасностями – а Лионель ух как собирался! С самого детства. И сейчас очень хотел рассказать об этой своей мечте приехавшему мальчишке. Так рассказать, чтобы тот услышал и понял, а не пришлось бы жестами показывать. Но до этого было ещё очень и очень далеко – и Лионель прилежно корпел над учебником, продолжая биться в стену молчания мальчика со странным именем Рокэ.

— Ли, как ты думаешь, — Миль как всегда залез к нему в кровать без предупреждения и растолкал уже почти заснувшего брата, да ещё и ногами ледяными прижался, — может быть, он просто заколдованный принц, и его надо поцеловать, чтобы он заговорил?

Лионель сел на постели. На мгновение Эмилю почудилось, что его профиль в лунном свете полыхнул красным.

— Я… — сказал Лионель странным, неузнаваемым голосом, — я сам… только я должен это проверить!

Эмиль доверчиво смотрел на него снизу вверх и смеялся – так весело и беззаботно, как умеет только он.

— Ну конечно ты, Ли! Кто же ещё! Прекрасных принцев всегда расколдовывают другие прекрасные принцы!

— А ты считаешь меня тоже прекрасным принцем? — Лионель выглядел искренне изумлённым.

— Ну конечно! — брат смотрел удивлённо и восторженно. — А разве ты не такой?

— Но ведь тогда и ты, — Лионель снова был самим собой, безо всяких красных отсветов, — прекрасный принц, разве нет?

Миль яростно замотал головой.

— Ну уж нет! Я буду просто брат прекрасного принца, сойдёт?

— Сойдёт! — Лионель хлопнул по подставленной руке, улёгся обратно в тепло одеяла и обхватил брата за шею. Они всегда засыпали так, обнявшись – но Эмиль откуда-то точно знал, что это теперь продлится совсем недолго…

— Скажи, — Росио расслабленно полулежит в кресле, лениво перебирая струны гитары, и на него явно накатывает охота поговорить, — а зачем ты тогда во всё это полез?

Лионель смотрит на него непонимающе, а в памяти уже роятся воспоминания: как он тщательно репетировал перед зеркалом речь на незнакомом языке – не длинную, но стоившую ему таких усилий, что маршальский жезл уже, казалось, маячил не за горами как награда за эти труды. Как думал, а не подвести ли сурьмой глаза – но потом вдруг даже не решил, а осознал какой-то вспышкой понимания, что гость сочтёт это насмёшкой. Как бегал по саду, стараясь скрыть волнение и то ли ища уединения, то ли надеясь, что сейчас появится Эмиль и всё изменит, загубит его идею на корню и не даст натворить глупостей. И как потом наконец подошел к гостю: так, как прыгают в быструю реку, обрубая все концы и полагаясь только на милость – в данном случае, даже непонятно, чью.

— Согласись, — отвечает Лионель ровным голосом, — ведь сработало?

Он действительно сказал тогда свою заготовленную речь, составленную по учебнику по всем правилам. Увидел в синих глазах вспыхнувшее удивление и наконец-то хорошую улыбку. А потом осмелел и, закрыв глаза от собственной смелости, поцеловал гостя в щеку. Быстро, как птица клюнул – и всю жизнь, всегда с тех пор чувствовал на губах этот вкус нагретой солнцем мягкой кожи, чуть сладковатой и вместе с тем терпкой. Получил по шее, взвился в ответ – и примчавшемуся на вопли Эмилю пришлось растаскивать их, стараясь самому не попасть под удар: бить они все умели чётко и больно. Именно в тот вечер Эмиль как обычно пришёл к брату в спальню, но не стал залезать в кровать, а как-то неловко и то же время по-мужски, по-взрослому обнял – и ушёл. Такой самый родной, самый понимающий – и почти самый близким, потому что самым-самым вдруг стал этот приезжий мальчишка, который, стоило Эмилю выскользнуть в дверь, спрыгнул в комнату с подоконника, забрался в кровать и, просто свернувшись клубочком и вдруг взяв Лионеля за руку, уснул, будто так и надо. И приходил с тех пор уже без малого двадцать лет.

— Ты что, решил наконец-то на меня обидеться? — спрашивает Рокэ своим мурлыкающим тоном (как, как ему могла тогда прийти в голову мысль, что такого голоса можно стесняться, с каким бы акцентом и какую бы чушь он не нес?!), вдруг оказавшись совсем близко. Лионель честно задумывается и так же честно качает головой: все обиды давно перемолоты, да их, кажется, и не было никогда. Он никогда не умел всерьёз обижаться на этого странного мальчишку, ворвавшегося в их с Эмилем жизнь.
Рокэ садится ему на колени – спиной к груди, откидывает голову ему на грудь, и Лионель смешно отплёвывается от тут же влезшей в рот чёрной гривы. Рокэ смеётся, потом поворачивается и смотрит тем взглядом, который Лионель так не понимает, так ненавидит и так любит в нём: глубоким, страстным, непонятным. Рокэ целует его властно и горячо, и Лионель по-настоящему чувствует себя тем прекрасным принцем, которому досталось своё личное сокровище и личное проклятие, завораживающее, ни на что непохожее и ни с чем не сравнимое. Росио. Рокэ Алва. Личный Первый Маршал. Прекрасный принц.

Анон · 2023-03-14 15:01:36

Анон пишет:

203. Альдо в роли Эллочки-людоедочки из "12 стульев": мечтает превзойти Вандербильдиху - роскошного Рокэ Алву. Причем денег у Альдо канонично нет. Манто из зайца, умерщвленного в Торкской губернии, стулья мастера Гамбесиса (из Гайифы!), "ты толстый и красивый, парниша". Робер в роли многострададьного инженера Щукина.

Кроссовер довольно условный, хотя я честно старался, юмор дурацкий, матчасть хромает, стульев нет, альдоробер есть. Робер и Альдо - скорее из киноканона. Примерно 950 слов.

▼Скрытый текст⬍

Альдо Ракан, наследный принц в изгнании, жил в Агарисе долго и счастливо.
Он был молод, красив и ни в чем не нуждался. Его бабушка, великолепная Матильда, обожала внука. Его друг, Робер Эпинэ, носил Альдо на руках и охотно делил с ним еду, жизнь и постель. Дни Альдо были наполнены развлечениями, ночи - любовью. Будущее казалось безоблачным: Альдо цвел в агарисском климате, как золотой гиацинт.
Беда пришла неожиданно.
В тот день Альдо примерил новый желтый колет с алыми тесемками. В этом колете он выглядел изумительно. Увидев его таким, женщины бросились бы к его ногам, умоляя открыть имя портного. Мужчины задрожали бы от зависти и ревности. Но Альдо оттолкнул бы и мужчин, и женщин: разве кто-нибудь стоил его, кроме, пожалуй, Робера Эпинэ? Разве кто-нибудь заслуживал его внимания? Нет сомнений, Альдо был прекраснее всех, элегантнее всех в Агарисе, нет, не только в Агарисе, но в Багряных, Бирюзовых и Золотых Землях. Альдо был прекраснее всех на свете.
Налюбовавшись на себя в зеркало, Альдо отправился в гости к Мэллит. Мэллит была девушкой образованной, умела готовить курицу в травах, загорать на крыше и включать древнюю ару. В аре можно было увидеть много любопытного - восстания, балы, заседания Совета и другие важные события, например, процесс окрашивания кружев в модный черный цвет. С кружев все и началось.
Древняя ара, подернувшись морозной рябью, показала Альдо нечто ужасное. В зал Совета входил Рокэ Алва, первый маршал Талига, в черном кружевном воротнике и манжетах. К воротнику и манжетам прилагался черный камзол необыкновенного покроя, тонкие, как паутина, шелковые чулки, умопомрачительные бриджи и черные туфли на красных каблуках. Каблуки стучали по паркету, вонзаясь прямо в сердце Альдо. Рокэ Алва торжествующе улыбался, не сомневаясь, что ему нет равных в зале Совета, в Талиге и во всей Кэртиане.
- Недостойная закроет глаза свои, чтобы уберечься от скверны, - сказала Мэллит, выключая ару.
- Мрак, - коротко ответил Альдо.
Это означало: или я, или он.
Весь вечер Альдо красил каблуки в красный цвет, а кружева на рубашках - в черный. Каблуки прилипали к полу, но это не имело значения: надменному Алве был нанесен первый удар. Охотничий дублет бабушки Матильды был отдан портному и превращен в камзол, превосходящий камзол Алвы во всех отношениях. На два талла, выигранные Робером в кости, Альдо приобрел чулки, рвавшиеся от нечаянного вздоха, и с тех пор старался не дышать. Собака Мупа лишилась ошейника с цепочкой: Альдо прикрепил к ошейнику оникс, выкраденный из бабушкиной шкатулки, и поразил агарисских жителей смелым мужским ожерельем, подчеркивающим тонкость и белизну его шеи. Цепочка стала герцогской цепью. Плащ, подбитый шиншиллой (зайцем, скончавшимся от старости в Торкской губернии), окончательно сокрушил Алву: завернувшись в плащ и ощущая восхитительный мех шиншиллового зайца, Альдо не сомневался, что противник повержен.
Но противник устоял. Всю неделю ара показывала проклятого Алву на приеме у короля (сапфиры на пальцах, сапфировая нить, вплетенная в черные локоны, бант на талии), на охоте (шляпа со страусовыми перьями, перчатки тончайшей кожи, черное седло, черный мориск под седлом), в садовой беседке рядом с королевой (рукава со шнурами-брандебурами, фарфоровый эфес), дома в спальне (батистовая рубашка, белая как снег, легкая как пух). Альдо понял, что борьба будет трудной. Робер с отвращением выиграл в кости еще пять таллов, бабушка Матильда недосчиталась в шкатулке янтарных четок, петух, проживавший в доме Мэллит, остался без хвоста. Альдо обменял четки на жемчужную сережку, украсил шляпу петушьими перьями, на пять таллов купил рубашку с вышивкой, шпагу-"пряник", черное седло и уздечку. На мориска денег не хватало. Альдо снял с пальца Робера фамильное кольцо с рубином. Он бы спросил у Робера разрешения, но Робер спал, а будить его было неудобно. Что бы там ни думали окружающие, но Альдо любил Робера и заботился о нем, как умел. Иногда у Альдо даже что-то получалось.
Небритый барышник-кэналлиец на конном рынке старательно расхваливал свой товар: длинноногого белого мориска. Белый - даже лучше, чем черный, подумал Альдо, куплю белого, такого нет и у Рокэ Алвы. Победа была близка. Он уже протягивал барышнику рубиновое кольцо, но тут на рынок влетел растрепанный Робер, мигом увидел Альдо и потащил домой - одного, без мориска. И забрал у него кольцо.
- Нет, это невыносимо! - восклицал Робер по дороге. - Как же можно так делать? Ведь нам нечего будет есть!
- Подумаешь! - обиженно отвечал Альдо. - Эсперадор нас прокормит, у него еды много.
- Ты живешь не по средствам!
- Неправда!
- Я денег не краду и подделывать их не умею...
- Так учись!
- Сначала четки Матильды, потом мое кольцо, а завтра ты мебель начнешь выносить?!
- Нам все равно нужна новая мебель!
- Я тебя брошу, честное слово, я уйду в Орден славы...
- Не уйдешь!
- Уйду!
- Не уйдешь!
- Потому что так жить нельзя!
- Да, нельзя! Нельзя жить без мориска и рукавов с брандебурами!
- Альдо!
Назревал семейный скандал. Но в этот миг из переулка выскочила Мэллит и обрушила на Альдо ужасное известие. Сегодня утром ара показала Рокэ Алву в кабинете кардинала Сильвестра. Гнусно ухмыляясь и потирая руки, старый кардинал обещал сделать Рокэ Алву королем. А этого самозваного наследного принца в Агарисе, говорил он, сошлем в Надор убирать снег. Снега там много! Рокэ Алва нисколько не возражал и явно готовился немедленно примерить корону. Алмазные пуговицы сияли на его камзоле, и одной этой пуговицы было достаточно, чтобы купить и белого мориска, и бабушку Матильду, и Робера Эпинэ, и самого Альдо в придачу.
- Ах, так? - сказал Альдо. - Ах, значит, так?
Рыжая Мэллит, модно одетая мальчиком, замерла, приоткрыв рот. Робер, уже переставший сердиться из-за кольца и мориска, на всякий случай обнял Альдо за плечи. Но они оба - и Мэллит, и Робер, - зря волновались за Альдо. Он не был уничтожен. Он точно знал, что делать. Он знал - Рокэ Алва еще пожалеет, что попытался соперничать с ним.
- Ну погоди, - сказал Альдо. - Мы еще посмотрим. Я тебе покажу корону. Я тебе покажу рукава с брандебурами. Я тебе покажу фарфоровый эфес. Я сам, слышишь ты, Рокэ Алва, я сам стану королем!
Но Рокэ Алва, к счастью, был далеко и ничего не услышал.

Отредактировано (2023-03-27 10:19:10)

Анон · 2023-03-14 20:18:40

292. Алвадик в стиле "Иван Царевич и Серый волк".
Анон заказчик, прости, от Серого Волка тут мало что осталось, кроме архетипа. Можно не засчитывать за исполнение.
Предупреждения: Стеб, глум, чушь какая-то. АУ! ООС! Персонажи картонные! Мотивация не прописана! Язык ужасный, алвадика не додали.
Примерно 800 слов.

▼Скрытый текст⬍

Давным-давно Талигском царстве, в Кэртианском государстве жил да был Рокэ-королевич. И был королевич тот умом ясен да ликом прекрасен. Черны волосы - что твоя грива, хоть косу плети, сини очи ярче звезд горят, кожа снега белей, губы мака красней. Пел королевич соловья слаще, врагов рубил, как серпом косил. Одним словом, жених завидный, да больно переборчивый. Ни жениться не торопится, ни замуж идти не хочет.
Вот раз отправился королевич на охоту, а из чащи навстречу ему - Дикой кабан.
- Ты почто, Рокэ-королевич, мово батюшку пять лет назад убил, меня сиротой оставил? Растерзаю тебя теперь.
- Не тронь меня, Дикой кабан, я твово отца в честном бою уложил. Молви, какую за смерть его виру хочешь с меня: злато ли, серебро ли, камни-яхонты ли заморские. Или просто Ли Савиньякского. Все отдам.
- Не нужно мне твое злато-серебро, не нужны мне твои камни-яхонты, да и Савиньяк мне в лесу без надобности. Ты возьми меня к себе в дом как слугу честнова, три года буду тебе стольником да виночерпием.
- Добро, коль не шутишь.
Привел королевич тово кабана к себе в дом.
- Вот новый мой стольник да виночерпий.
Дикой кабан копытами стучит, паркеты царапает, шерстью трясет – все стены-гобелены грязью забрызгал. Как за стол с королевичем садится, все яства сметает, не напасешься на него.
Ропщут слуги королевичевы:
- И откуда взялся зверище этот окаянный? Объедает нашего хозяина, того гляди, по миру пустит.
Пришли к королевичу слуги верные, в ноги пали:
- Выгони ты зверя свово безобразного, пока по миру нас всех не пустил.
- Слово мое тверже железа каленого. Кабан где был, там останется. А про яд крысиный ты, Хорхе, даже не думай.
Смирились слуги. А кабан ест да пьет в свое удовольствие, да за королевичем на прогулки ходит. Хрюкает, хвостом бояр под коленки бьет, клыком на боярынях шолковы юбки рвет.
Говорят они Рокэ-королевичу:
- Ты почто нас, царских бояр да боярынь, обижаешь? Прогони зверя свово дикого, не то мы его на шашлык зарежем.
- Слово мое тверже железа каленого. Кто мово кабана тронет, тот смерть свою найдет. А шашлыки - вообще другая история.
И не отдал им кабана на расправу.
После приходит королевич в царские палаты. Все там в золоте, все в самоцветах, а на троне сам царь Феодор Франциевич сидит, грозно королевича спрашивает:
- Ты что ж это, Рокэ-королевич, чести не знаешь, порядка не ведаешь? Привел ко мне в золотые палаты зверя лесного дикого.
- То не зверь лесной, то мой стольник верный. Куда мне можно, туда и ему. Откуда его гонят, туда и я не ногой.
И ушел от царя в гневе.
Так проходит какое-то время, и приносят от царицы королевичу письмо: так и так, милый друг, желаю тебя в гости к себе звать.
Только Рокэ-королевич собрался идти, как кабан ему и говорит:
- Не ходи, хозяин, беда будет.
- Что мне за беда может быть от царицы? - И пошел. Потом полгода сифилис лечил и думал: прав был кабаняка, зря ему не поверил.
Ну, а кабан ест себе да пьет, да помалкивает. Вечерами сидит у королевича в ногах, песни слушает.
Вот в другой раз пишет королевичу царь, посылает с басурманами воевать.
- Ой, хозяин, беда впереди ждет. Ну да ты бери меня с собой в армию, буду тебе знаменосцем.
Хотел Рокэ-королевич посмеяться, какой, мол, из тебя знаменосец, да вспомнил про сифилис. И говорит:
- Поедем тогда на войну.
И вот приехали с войском к стене высокой да неприступной, а со стены враги-басурманы камни кидают и матом ругаются.
- Это, что ль, беда?
- Нет, хозяин, беда впереди будет.
Подбежал кабан к той стене, ковырнул клыками, топнул копытами - только камни полетели. И развалилась стена та, и врагов всех позавалила.
Возвращается Рокэ-королевич с победой, царь с царицей его одаривают золотом, да каменьями, да шубами, да сверху медальку еще привесили. И присылают королевичу с царского двора бочку зелена вина в подарок. Наливает себе Рокэ-королевич чашу, а Дикой кабан ему и говорит:
- Не пей, хозяин, вот теперь беда будет.
Да какая ж беда с такой маленькой чаши, думает королевич. Инда выпью.
Поднес он чашу к устам, а кабан тут как тут, сунул пятачок в вино, да одним махом все и выхлебал.
Осерчал королевич.
- Что ж ты творишь, свинья лесная?! Мало, видно, поил я тебя и кормил, что ты меня теперь без царских подарков оставить хочешь.
- Не гневайся, королевич, попусту, - говорит кабан. - В том вине отрава лютая. Если б выпил ты ее, превратился бы в чудище: ликом светел, да душою черен. Забыл бы нашу дружбу, и сердце свое доброе навсегда потерял. А так будем мы с тобой, как прежде, жить, поживать да добра наживать.
- А сам-то ты не боишься чудищем стать?
- Да что мне сделается? Я ведь и без того пойла чудище хтоническое.
Тут и сказке конец, потому что слово "хтонический" - оно не для сказителя, а для филолога токмо, а нам в Кэртиане филологов этих не нать. И химиков не нать, и физиков. А математик у нас Рокэ-королевич, потому до сих пор считать в Талиге умеют только до двести девяноста двух. Дальше и незачем.

Отредактировано (2023-03-14 20:19:25)

Анон · 2023-03-15 01:55:36

20. Вальдмеер. AU от канона, ООС, возможно.
В молодости Олаф был достаточно дерзким, хоть и со специфическим чувством юмора. Держать лицо (то есть делать морду кирпичом) умел с детства. Однако некоторые события привели к тому, что он замкнулся, перестал заводить серьёзные отношения - как любовные, так и дружеские. Собственно, хочется, чтобы при прочтении Эсператии он всё-таки по каким-то причинам сорвался. Может, осознает, что ему больше не нужно держать себя в узде. Может, его кэцхен заебали. Фигурально. Можно не только. Может, пока читал, у него накопилось злости на всех и вся, начиная с кесаря. В общем, он закипел. И пошёл делать бада-бум. Ну, вы поняли?

266. Вальдмеер. Кто-то пытается их смутить, Олаф возмутительно спокоен.
- Интересно, кто из вас кого трахает и как?
- Один из нас качественно ебёт мозги, так что мы трахаем друг друга. Я предпочитаю на столе. Вам нарисовать?

Дорогие заказчики, имеете полное право послать с этим к кошкам.
И простите за такое издевательство над такими прекрасными заявками.
Надеюсь, их исполнят ещё хотя бы разочек!

1954 слова

▼Скрытый текст⬍

Талиг. Хексберг. Кабинет адмирала Рамона Альмейды.
— Объясните мне, Олаф. Что происходит? Нет, я понимаю, почему вы уезжаете. Понимаю, что на этот раз не поздоровится уже не вам в Эйнрехте, но Эйнрехту с вами. Но почему вы тащите с собой этот кошкин стол Штанцлера??!!!
— Просто надеюсь, что вы приедете ко мне в гости, Ротгер.
— Что?
— Что?

Вальдес сидел на подоконнике кабинета Альмейды и вспоминал этот недавний разговор. Совсем недавний – месяца не прошло. А тянуло бросить всё и помчаться в эти самые «гости» уже вот прямо сейчас. И откуда-то точно было известно – вот теперь всё получится. Вот теперь-то все мечты и желания Вальдеса, связанные с этим невозможным Ледяным адмиралом, наконец-то сбудутся. Но не в столе же этом дурацком дело!!!

Альмейда вошёл в собственный кабинет мрачнее тучи.

— Читай, — с порога швырнул газету.

Вальдес поймал, непонимающе развернул – и аж залюбовался: на весь разворот в «Вестнике Дриксен» (интересно, откуда Альмейда получил позавчершаний номер, не девочки же принесли?) красовался Кальдмеер. Именно красовался: смотрел в камеру жёстко, прицельно и – несвойственно. Откровенно красуясь и зная, что имеет на это полное право. «Жёсткие зачистки Ледяного адмирала» гласил заголовок. Вальдес поморщился: скажут тоже, зачистки. Потом вчитался в текст и ошарашенно поднял глаза – по всему выходило, что действительно зачистки.

В том, что Кальдмеер всерьёз взялся за дриксенский флот, не было ничего странного. Странным были методы: всех, начиная от младших офицеров и заканчивая тем, кто сменил его и покойного Бермессера на проклятом посту адмирала цур зее, подвергли допросам с пристрастием. Конечно, никаких пыток – Вальдес прекрасно помнил, какую гримасу неизменно вызывало у Кальдмеера сочетание слов «пытки» и «Эйнрехт», да и слово «пытки» как таковое – но некоторые семейства тоже принимали в этих самых допросах живейшее участие и вряд ли по доброй воле. Кесарь не просто смотрел на подобное самоуправство сквозь пальцы: кесарь выдал обожаемому адмиралу карт-бланш и, кажется, даже жалел о мягкости его методов – взывая к образу Суда Моря, в котором принимал самое непосредственное участие.

— А чем ты, собственно, недоволен? — спросил Вальдес складывая газету и убирая в собственный карман, намереваясь выкромсать оттуда фотографию и если не поставить в рамочке на каминную полку, то хотя бы положить на прикроватную тумбочку, дабы занять собственные руки, покуда перспектива стола ещё маячила где-то вдалеке. — Сейчас Олаф зачистит флот от всякой швали, но, учитывая во что превратил его мой дорого БеМе, это автоматически будет означать сильно поредевший личный состав, то есть почти полное ослабление военно-морских сил Дриксен как таковых. Тебе бы радоваться.

— Олаф твой… — Альмейда красноречиво изобразил четырьмя пальцами какую-то настолько замысловатую фигуру, что Вальдес засмотрелся, — так-то ты прав, но представь, что он сделает из этих остатков флота лет через десять. Это же будут такие витязи морские, что нам только удавиться от зависти останется. Если только тебя туда заслать в командировку, чтобы ты его хоть немного отвлекал.

Вальдес присвистнул. Если уж Рамон благодушно шутит об их с Кальдмеером отношениях, значит, дело и вправду серьезное.

— Не свисти, — одёрнул Альмейда. — Денег не будет, накроется твоя дриксенская командировка.

— Меня та сторона финансирует, — Вальдес нагло развалился на подоконнике, не признать его правоту было невозможно. Альмейда отчётливо представил международные бланки «Выписать за счёт принимающей стороны вице-адмирала Талига Ротгера Вальдеса для поддержания морального духа и физического состояния адмирала цур зее Олафа Кальдмеера». Тьфу, пропасть. И это боевые офицеры, докатились!

Вальдес наблюдал на внутренними метаниями альмиранте своими наглыми бешеными глазищами и, кажется, беззвучно хохотал. Вот отправить бы его на пару лет в экспедицию, оба взвыли бы, и командируемый, и принимающая, что бы это ни значило, сторона.

— Вали уже отсюда. Готовь «Астэру» и отправляйся. С одним условием. В Дриксен ты хотя бы изредка будешь вылезать из адмиральской койки и посмотришь, что он вообще там творит. Потому что либо с ума сошли все наши прознатчики, либо твой драгоценный Олаф.

«Либо он просто дорвался до свободы», — подумал Вальдес, чеканя шаг на выход. Что ж, дело есть дело – придётся действительно пару раз из койки вылезти.

Через шесть дней «Астэра» отчалила от причала Хексберга и, тут же подхваченная сильным попутным ветром, умчалась в сторону Дриксен, куда и прибыла через рекордные четыре дня, покрыв все существующие мировые рекорды и породив очередную легенду о силе любви Ротгера Вальдеса к адмиралу цур зее Ледяному.

Дриксен. Ротфогель. Пирс.
Ротфогель встретил Ротгера полным молчанием, одинокой фигурой на пирсе и премерзким дождём. Фигуру дождь вообще не волновал, и Вальдесу даже на какое-то мгновение показалось, что капли огибали Ледяного, не касаясь – но стоило приветственно обнять его, как мокрая взвесь над шинелью развеяла эту иллюзию.

— Что у тебя сегодня по расписанию? Сначала гуляния, потом казни, потом решили совместить?

Олаф дёрнул щекой, в глазах полыхнуло ледяной яростью.

— Дождь, знаешь ли. И гулять, и казнить неудобно.

Вальдес чувствовал себя и идиотом, и последней сволочью одновременно.

— Прости, я шучу как незнамо кто. Просто о твоей деятельности по обновлению и приведению флота в порядок ходят такие слухи…

— Неделю назад последний камень Печального Лебедя был срыт с лица земли. Я лично присутствовал при этом, — Олаф опять дёрнул щекой, — эпохальном событии.

Вальдес резко остановился, повернулся и размашисто обнял Кальдмеера, уткнувшись носом куда-то ему в плечо. Тот замер от неожиданности на несколько мгновений, а потом уверенно положил одну ладонь Вальдесу на плечо, вторую – на талию, и так они простояли несколько минут под противной моросью, отгородившись друг другом от всего окружающего мира.

— Пойдём, — первым отмер Кальдмеер, — у тебя от дождя волосы всегда запутываются, ну его.

Вальдес уставился на него в удивлении, но покорно пошёл следом. Волосы, значит. От дождя, значит. Запутываются, ага.

— А ты стол сюда привез? — ляпнул он в спину Кальдмееру первое, что пришло в голову.

Олаф обернулся. Его глаза откровенно смеялись.

— Привёз, — сказал он совершенно серьёзно, — куда без стола-то.

Вальдес понял, что опять перешутил сам себя.

Дриксен. Эйнрехт. Дворец кесаря.
Каждая свободная девица считала нужным состроить глазки интересному мужчине в мундире талигойского флота. Каждая несвободная, а потому более раскованная – прикоснуться, а то и прижаться в танце. Вальдес, перехватив взгляд Кальдмеера на одну особо настырную особу, проглотил шутку о том, что, разобравшись с офицерами, Ледяной переключается на их жён. В конце концов, он сам не понаслышке знал, как просто и непонятно может залезать в голову и душу ревность. Вон, и кесарь тоже в курсе – по старой привычке следит за своим адмиралом влюблёнными глазами, всё понимает и всё прощает. Даже то, чего никогда не было. Но на то он и кесарь, чтобы понимать неслучившееся и прощать несбывшееся. Потому и кесарь, да.

Они приехали вчера – после нескольких ротфогельских ночей, которые Вальдес не забудет никогда в жизни и память о которых не променяет ни на что на свете – и сразу же отправились ко двору. Руппи неимоверно шло быть кесарем. При одном взгляде на него становилось понятно, что теперь этот человек действительно занял своё место – и что ему откровенно нравится то, что он делает. «Он тоже почувствовал свободу?» — спросил Вальдес после очередного рассказа о том, как отстраивает страну кесарь, и Кальдмеер, с благодарностью услышав и приняв это «тоже», подтвердил его слова, говоря о бывшем адъютанте со значительной долей гордости. Вальдес слушал и улыбался в ответ, засыпая под мерный убаюкивающий голос.

Уставший от долгой дороги, наконец-то дорвавшийся до Кальдмеера и совершенно измотанный им же, Вальдес при встрече с кесарем мог только умиротворённо улыбаться и кивать в ответ на приветствия. Хотелось отколоть номер в собственном стиле, но сил не было даже подумать о том, что это могло бы быть. Руперт с трона улыбался такой понимающей улыбкой, что Вальдес решил принять как факт идею, будто такие улыбки выдают при коронации вкупе с правительственной мудростью. Так было легче и не требовало никаких объяснений, а Вальдес, наблюдая за Кальдмеером и его методами, за последние дни слишком хорошо смирился с идеей «работает – не трогай», чтобы задавать дополнительные вопросы. Что, например, мог он понять в звучащем тарабарщиной для его уха бесконечном цитировании Эсператии, которым Ледяной перемежал «разговоры по душам», как он называл допросы «истинников», после разрушения Печального Лебедя таскаемых за кортежем адмирала цур зее? Ни ызарга не понимая, Вальдес просто присутствовал при этих «разговорах», с наслаждением глядя, как Кальдмеер бьёт врага его же оружием, да думал, что не зря, ох не зря столько времени просидел Кальдмеер в его доме за Эсператией. Время от времени какой-нибудь из монахов исчезал, освобождая место для следующего. Вальдес однажды заикнулся было, попытавшись узнать, куда они деваются – украшают собой деревья вдоль дороги или отправляются в глухие монастыри, но Кальдмеер ушёл от чёткого ответа, сказав лишь, что начал ценить зловещую красоту высоко висящего преступника, а в далёком монастыре тоже можно найти повод устроить смуту. Вальдес всецело разделял его позицию и лишь мимолётно подумал, как же сильно нужно было довести Ледяного, чтобы он теперь изо дня в день использовал свою свободу вот так.

—… не бойся!..
—…не переживай за него!..

Раздавшиеся голоса девочек удивили его, но он внимал им с радостью. Спящий Кальдмеер – кэцхен настигли их где-то в середине пути между Ротфогелем и Эйнрехтом, в заштатной гостинице – лишь поморщился от лёгкого перезвона колокольчиков, но лишь сильнее прижался к Вальдесу, на плече которого лежал.

—…в нём нет злобы!..
—…нет злого огня!..
—…нет белой злости!..
—…он делает своё дело…
—…он любит тебя…

Последняя фраза настолько выбивалась из общего звучания голосов, что Вальдес даже хотел спросить что-то, но девочки уже улетели, даже перезвон колокольчиков затих. Оставалось только успокоено уснуть, что Вальдес и проделал.

Дриксен. Эйнрехт. Особняк Кальдмеера. Стол.
Кальдмеер скинул со стола не только бумаги – следом за документами полетела чернильница, расцветившая и донесения, и письма чёрным всполохом. Туда же отправился и шаддийный прибор, добавивший оттенков в грязные брызги, а под занавес и ироничный подарок кесаря: массивное пресс-папье в виде айсберга, добившее несчастную чернильницу, раздробив её стеклянное брюхо на миллион кусочков.

Вальдес наблюдал за этими манипуляциями, занявшими в общей сложности времени не больше, чем несколько мгновений, со странной смесью вдохновения, удивления и гордости. Вдохновение шептало ему, сколько всего интересного они сейчас проделают на этом стороне, удивление было просто непреходящей эмоцией последних недель, а гордость переполняла всё его существо: только что Ледяной трясся над каждой строчкой этих донесений, а вот уже плевать на них хотел, столько только Вальдесу притереться к нему бедром в опасной близости от этого кошкиного стола.

Кальдмеер рванул ящик стола и вынул флакон с маслом, зубами вытащил пробку. Вальдес понял, что не может больше оставаться в стороне от этого предвкушающего безумия и стянул через голову рубашку, скинул сапоги, а потом, почти порвав шнуровку завязок, стащил и стоптал на пол штаны.

В дверь постучали.

— Я занят! — прорычал Кальдмеер таким тоном, что всё живое должно было сдохнуть в радиусе пятисот бье – только если этим живым не был господин кесарь Руперт I, как-то незаметно, натурально на кошачий манер втёкший в комнату. Свиту он предусмотрительно оставил за дверями.

— Мы только хотели удостовериться, — ослепительно улыбаясь, сказал господин кесарь, хрустя стёклами чернильницы под сапогами и откровенно рассматривая Вальдесу оценивающим взглядом, разве что не ощупывал, — что вы действительно занимаетесь тем, чем мы думаем.

Кальдмеер посмотрел на него диким взглядом.

— К сожалению, Ваше кесарское Величество, я вынужден время от времени отвлекаться на дела флота, вместо того, чтобы посвящать занятию, о котором вы думаете, всё своё время.

— О, мы понимаем, — выпевал кесарь, ничуть не смутившись, — вы оба так долго ждали.

— Руперт, ну хватит, — взмолился Вальдес, чувствуя себя совершенно по-идиотски.

Бывший адъютант Ледяного одарил его таким взглядом, после которого подданным обычно хотелось оказаться где-нибудь подальше.

— Мы, — сказал он твёрдым и спокойным тоном, в котором язвительность была щедро перемешана с горечью, — имеем не только право, но и обязанность заботиться о душевном и физическом спокойствии одного из первых лиц государства. Ну и издеваться над более удачливым соперником, конечно, тоже.

— Прям обязанность? Издеваться-то? — уточнил Вальдес, успевший добраться до стола, не утонув в чернилах.

Кесарь царственно кивнул, торжественно похрустел стеклом и наконец удалился.

Вальдес сидел на столе совершенно голый и болтал ногами. Потом перевёл взгляд на немного дезориентированного выходкой бывшего адъютанта Кальдмеера и сказал:

— Казалось бы, нет для меня ничего привычнее, чем сидеть на столе в адмиральском кабинете. Но какая, тем не менее, глобальная разница!

Кальдмеер снова зарычал и набросился на него, едва успев стянуть мундир. Вскоре Вальдес уже стонал под ним, извивался и умолял о чём-то, а коварный стол наконец-то поставил себе очередную звёздочку где-то там, где, по его мнению, у него находился фюзеляж.

Анон · 2023-03-15 17:09:51

Анон пишет:

88. Альдо после коронации становится истинным Раканом, потому что хотел им быть, считал себя им. От Алвы раканство уплыло, потому что он от него старательно отворачивался. Абсолют учел и утвердил.

Джен, 750 слов, низкий рейтинг.

▼Скрытый текст⬍

Вечером после коронации Альдо выгнал из своего кабинета всех, кроме Робера Эпинэ — Повелителя Молний, Ричарда Окделла — Повелителя Скал, Валентина Придда — Повелителя Волн и Рокэ Алвы — Повелителя Ветра. Последнего пришлось днём раньше освободить из Багерлее, чтобы он успел привести себя в порядок к началу церемонии. Рокэ вернулся в свой особняк и милостиво разрешил Ричарду пожить в нём до тех пор, пока Его Величество Альдо I не подберёт своему верному вассалу новый дом.
На столе горели четыре свечи, расставленные квадратом. На ковре четыре булыжника образовывали ещё один квадрат, и в его центре топтался Альдо в короне. Мантию он снял, оставшись во всём белом. Даже туфли на нём были белыми.
Рокэ развалился в кресле. У его ног по привычке, приобретённой ещё в бытность оруженосцем, примостился Ричард. Как всегда невозмутимый Валентин сидел за столом. Робер подпирал дверной косяк. Некоторое время все молчали.
— Как насчёт вина? — нарушил тишину Рокэ.
— Монсеньор! — всплеснул руками Ричард. — Как вы можете думать об этом в такую минуту!
— Легко, юноша. Я думаю о нём всегда.
Неизвестно, чем закончилась бы эта перепалка, если бы Валентин не объявил:
— Началось, — и указал в окно.
На небе сгустились тучи, засверкали молнии, раздался оглушительный гром. Дождя не было. Подул сильный ветер. Ричард ощутил, как где-то, далеко в горах, в родном Народе, камни устремились вниз. К счастью, в районе камнепада не было ни людей, ни животных. Кинув быстрый взгляд на Валентина, Ричард понял, что тот почувствовал нечто похожее — наверняка связанное с водой. Так прошло несколько минут. Потом за окном посветлело — тучи рассеялись. Ветер стих.
— Есть! — вдруг радостно воскликнул Альдо. — Я ощущаю силу Раканов! Это потрясающе! Она течёт внутри меня!
— У вас получилось! — Ричард от восхищения захлопал в ладоши.
— Я в тебя верил, — Робер счастливо улыбнулся королю.
— Превосходно, — сказал Валентин всё с тем же невозмутимым выражением лица.
— Поздравляю, — и Рокэ потянулся как человек, только что сбросивший невероятную тяжесть с плеч. — Теперь я свободен.
— Разумеется, ведь я подписал ваше помилование, — сквозь зубы прошипел Альдо. — И вернул вам ваше имущество. Вы же Повелитель Ветра, вы были обязаны присутствовать на коронации. Но не в кандалах же вас вести и не в тюремной робе!
— Вы ошибаетесь, — возразил Рокэ. — Я был Раканом. Теперь им стали вы. А Повелителем Ветра вы меня только что назначили. Не скажу, что я этому рад, но отказываться не буду. А ваша клятва, юноша, — обратился он к Ричарду, и тот повернулся к нему, — которую вы дали на самом деле мне, более недействительна. Не беспокойтесь — ваш родовой замок не рухнет.
Глаза у Альдо и Ричарда расширились от изумления. Последний открыл было рот, чтобы что-то сказать, но тут же его закрыл.
— Итак, что же вы приобрели, став Раканом? — усмехнулся Рокэ, обращаясь к Альдо. — Первое — способность пить вино и не портить печень. Второе — вы можете заменить собой любого из Повелителей. Это — приятная сторона. Из неприятного — частые мигрени. А ещё запястные кровотечения и обмороки с последующими лихорадкой, бредом и слабостью. Надеюсь, вы знаете какой-нибудь редкий язык, чтобы бредить на нём? Чтобы никто не подслушал, чего вы несёте. Когда Окделла укусила крыса, он бредил на языке Надора — я ни кошки не понял.
— Эр Рокэ, но вы же хорошо себя чувствовали! — не поверил Ричард.
— Вы просто мало времени провели в моём обществе, юноша. Не думаю, что я смог бы скрыть магическую болезнь от своего оруженосца.
— Мигрени поддаются лечению? — похолодев от ужаса, спросил Альдо. О «неприятной стороне» раканства древние трактаты не упоминали.
— Нет. Кстати, не рекомендую через неделю после приступа ездить верхом — вам понадобится помощь, чтобы забраться в седло и затем спешиться. Рядом с вами всегда должен быть верный человек, на чьё плечо вы сможете опереться.
Альдо метнул испытывающий взгляд на Робера. Тот кивнул в ответ.
— Следует позаботиться о династии, — продолжил Рокэ, обращаясь по-прежнему к Альдо. — Дочь и внуки мэтра Капотты не могут претендовать на престол — их нечего опасаться. А вот вам нужен наследник. Советую жениться на Елене или Юлии Урготских. Чем раньше вы это сделаете, тем лучше.
— Всё это надо запить, — пробормотал Альдо севшим голосом. От его недавней радости не осталось и следа. — Как насчёт вина?
Рокэ отказался:
— Мне теперь следует соблюдать умеренность.
— Кажется, у меня заболела голова… — Альдо поднёс руку ко лбу и пошатнулся.
— Робер! — крикнул Рокэ, но тот уже и сам понял, к чему дело идёт, и метнулся к королю, чтобы успеть его подхватить на руки, пока он не ударился головой о камень при падении.
— Матильда очень расстроится, что Альдо заболел, — сказал Робер.
— Обморок, — констатировал Валентин. — И запястья в крови. Всё, как вы говорили, монсеньор. Полагаю, нам следует взять управление государством на себя, пока король будет выздоравливать. Давайте я составлю указ об этом, чтобы Его Величество поставил под ним свою подпись, когда очнётся.

Анон · 2023-03-15 17:36:08

104. Килеан/Ричард, Алва/Ричард. Килеан берёт Дика в оруженосцы. Однажды Алва узнаёт, что Дик подвергается насилию у эра.

1600 с чем-то слов, рейтинг пока что детский, джен, ООС, POV Рокэ, мельком упоминаются всякие другие персонажи

Часть 1 из ???
(автор хочется признаться, что это его первый текст по ОЭ с заделом на сюжет, и хочется верить, что автор осилит задуманное)

▼Скрытый текст⬍

двенадцатый день Весенних Волн, 398 года К.С.

Вечер был затянут дымкой скуки.

Торжественный приём в посольстве Гайифы складывался из отвратительного и невыносимого: бесконечные улыбки-оскалы, лицемерные пожелания здравия, взгляды исподтишка, слишком приторное вино, тщательно выверенные разговоры без капли искренности.

Рокэ скучал, и даже брачный танец трех ызаргов – посла, кансильера и экстерриора – не развлекал его, лишь усиливал головную боль, протыкающей тончайшими иглами виски.

Их Величества не присутствовали на вечере, а значит не было и капитана Королевской охраны, и переглядываться Рокэ было не с кем; разве что со своим отражением в бесчисленных декоративных зеркалах, превращающих зал приёмов в набитую сияющим хрусталём шкатулку.

«Нам нужен мир с Паоной еще хотя бы год, так что будьте добры, Рокэ, извольте принимать все приглашения посла Гамбрина», – кардинал Сильвестр в своих пожеланиях, касающихся Гайифы, был на удивлением прямолинеен; о том же самом Рокэ просил и Его Величество Фердинанд во время последней встречи.

За окнами, убранными в причудливые витражи, был свежий весенний вечер, но зал тонул в душном запахе цветов – свеже срезанных и парфюмерных.

Вежливо оскалившись очередному Придду – в посольском доме сегодня собрался весь дворянский цвет Олларии, включая тех, кто едва ли значил хоть что-то для Талига, Рокэ отошел к винному столу. Не прижившаяся – к счастью – в столице паонская манера не пускать по залу слуг с вином и закусками, но сталкивать гостей над томленными в медовой тюрэгвизэ перепелами и крошечными миндальными пирожными, сейчас казалась Рокэ спасением; хотелось побыть одному.

Он потянулся за бокалом – что может быть отвратительней сладкого белого? только сладкое красное – когда затянувшее всё марево скуки резко разошлось, всколыхнулось, как поверхность пруда идет волнам от кинутого в мутные воды камешка.

Синяки наливались густой чернотой, по краям уже подернувшись багровой каймой. Слишком яркие на бледной коже, они хлестнули по глазам – не случайное пятно кровоподтека, плод собственной небрежности и неуклюжести, а кольцо, обхватывающее всё запястье. Синева мелькнула и в тоже мгновение скрылась под белоснежной полосой жесткого кружева манжет.

Таким синякам не было места на руках тех, кто посещает приёмы в посольском доме, и эта неправильность прошлась ледяной ладонью вдоль загривка и заставила Рокэ поднять глаза на того, кто также, как он, тянулся к вину.

Разум по привычке выхватывал отдельные детали прежде, чем достроить весь образ: аквамариновая отделка камзола, слишком кричащая и яркая, слишком глубокие тени под глазами, завязанный под самый подбородок шейный платок.

Мозаика сложилась воедино, и в памяти всплыло дрожащее жаркое марево над пересохшими болотами, пронзительный писк комарья и бледное лицо человека напротив; разлет широких бровей, разрез глаз, их пасмурная серость.

Рокэ замер, не дотянувшись до бокала; через стол зеркальным отражением замер герцог Ричард Окделл – камень раздора между кансильером и кардиналом (с каким удовольствием Рокэ наблюдал за их грызнёй), оставшийся в Олларии лишь чудом, именуемым неожиданной милостью Его Величества Фердинанда. Король к удивлению всего Высокого Совета занял сторону Штанцлера – и в День Святого Фабиана Окделл был взят на службу одним из Людей Чести.

И – конечно же! – Окделл его узнал, не мог не узнать.

С ленивым любопытством Рокэ наблюдал, как на бледном юношеском лице сменяют друг друга растерянность, удивление и тщательно – и тщетно – сдерживаемая ярость.

Образ был, на первый взгляд, понятным и привычным; ненавидящий его юнец, размышляющий, не вызвать ли проклятого Кэналлийского Ворона на дуэль – или всё же поздороваться, как велит воспитание и честь. И всё же у этой мозаики был изъян, уже надежно скрытый под кружевом (и не скрывает ли тонкий шелк шейного платка еще одну россыпь синяков?), но засевший в памяти Рокэ неприятной мелкой занозой.

– Ричард, вы заснули?

Краем глаз Рокэ заметил еще одну аквамариновое пятно, слишком яркое даже для этого зала. Низкий, породистый голос, громоздкая – даже слишком громоздкая – фигура. Господин комендант Олларии граф Людвиг Килеан-ур-Ломбах в последние годы куда больше внимания уделял вину, чем шпаге, но всё ещё был не безнадежен.

Дёрнув уголком рта, Рокэ глянул на герцога Окделла – и вовремя, чтобы заметить, как по бледному лицу пробежало отвращение. Такое яркое, искреннее и отчаянное, что немедленно захотелось уронить на вощенный паркет с десяток бокалов, лишь бы подарить чужому оруженосцу шанс на побег.

Но чужой оруженосец уже, не глядя, подхватил бокал и отступил, возвращаясь к господину коменданту. И Рокэ прекрасно было видно, каким осторожным жестом Окделл протянул бокал и как поспешно отпрянул назад.

Еще один кусочек мозаики повернулся на своём месте, ломая обманчиво-правильной образ.

семнадцатый день Весенних Волн, 398 года К.С.

Середина весны принесла в Олларию затяжные ливни. Небо над городом превратилось в сплошную серую завесу, и отличить утро от вечера было едва ли возможно.

Уехать в Кэналлоа хотелось больше обычного; на юг, к пахнущей морской солью и цветущими деревьями весне, к дождям таким легким и быстрым, что ты едва их замечаешь, и к бесконечному шуму прибоя, лечащему головную боль лучше именитых тинктур и настоев.

Олларию Рокэ не любил – и столица отвечала ему взаимностью, как своенравная лошадь, чующая настроение своего всадника.

Мелкие капли противно стучали по полям шляпы. Дождь приглушил все цвета, и дворцовые конюшни – белый камень и ярко-красная черепица, казались поблекшими, тусклыми.

Во дворе конюшен было шумно и многолюдно. Рокэ с накатывающим раздражением ждал, пока ему подведут Моро, отстраненно вслушиваясь в смех Эмиля за спиной и вторивший ему хрипловатый голос полковника Бадильо. Орасио прибыл, как и многие другие офицеры, в Олларию перед назначенными Первым Маршаллом смотрами военных лагерей, и младший-старший Савиньяк спешил поделиться с ним последними столичными новостями.

Рокэ усмехнулся – жизнерадостность Эмиля ничего не могло поколебать, даже давящая на виски и затылок погода.

В пёстрой толпе дворцовых слуг, конюхов, порученцев и младших офицеров мелькнуло аквамариновое пятно. Сощурившись, Рокэ разглядывал герцога Окделла – тот выглядел куда живей, чем на посольском приёме, и даже перекинулся парой фраз с каким-то порученцем в бордово-черном.

Слуга вывел Окделлу нелепого короткохвостого жеребца. Явно встревоженный, он прядал ушами и мотал головой, не обращая внимания на попытки успокоить его.

Раскат грома, прогремевший совсем неподалеку, заставил кого-то из офицеров за спиной Рокэ выругаться от неожиданности. Заржала беспокойно чья-то лошадь, а жеребец Окделла вскинулся и резко мотнул головой, вырывая поводья из руки.

Нелепый, словно взявший самое худшее от всех пород, он отскочил от своего хозяин, испуганно заржал и взвился на дыбы, молотя копытами в воздухе.

Кто-то засмеялся, кто-то раздраженно крикнул слуг. Рокэ молча шагнул вперед.

Перехватить поводья удалось не сразу, но жеребчик, дернувшись лишь раз, замер, дрожа всем телом и косясь на Рокэ блестящим глазом.

– Неужели у господина коменданта Олларии не нашлось для вас лошади получше? – Погладив коня по горячей морде, Рокэ перевёл взгляд на его хозяина, подступившего с другой стороны.

– Баловник – отличный конь! – Взвился вместо благодарности Окделл. – Просто он… не привык к городу. И шуму.

Баловник, прижав уши, громко фыркнул Рокэ на ухо, нервно переступил с ноги на ногу, но больше сбежать не пытался.

И теперь было видно – то, что он изначально принялся за недостаток, оказалось лишь породой, надорской породой – нелепой на параде, бесполезной в степях, но незаменимой на осыпающихся лесных дорогах и горных склонах.

– Другими словами: плохо обучен, – Рокэ потрепал Баловника по шее.

Окделл – на бледные щеки наполз румянец, и хотелось надеяться, что это был румянец стыда – глянул хмуро, но голос прозвучал с достаточной вежливостью:

– Спасибо вам.

– А я уж думал, Людям Чести претит благодарить меня.

Щеки Окделла вспыхнули еще ярче. Он был без шляпы, и русые волосы потемнели от влаги и завивались вокруг лица нелепыми кудрями.

Убедившись, что надорский жеребчик успокоился, Рокэ перекинул поводья его владельцу – и сощурился.

– Никогда не думал, что встречу Окделла-левшу. Удивительно, что вас не стали переучивать… или эсператизм и его закостенелые догматы в Надоре наконец уступили место здравому смыслу?

Окделл тряхнул головой, став удивительно похожим на своего дурного коня.

– Да как вы смеете! Я не левша. Я просто… – он осёкся и в мгновение напрягся, даже отступил на шаг.

– Просто пытаетесь всё делать левой, – в памяти всплыл отдельными мазками приём в посольства: густые пятна синяков и задравшаяся манжета – на левой руке. – Что у вас с правой?

– Это не ваше дело, герцог Алва, – Окделл смотрел с подозрением, настороженно, словно был не человеком, а диким зверем, готовым броситься в любой момент прочь.

Рокэ, почувствовав спиной любопытный взгляд Эмиля, усмехнулся:

– Не дурите, герцог Окделл. Вы отвратительно обращаетесь левой и явно не учились ею владеть… до недавнего времени. Но я не вижу повязки, а значит это не просто досадливая рана.

Окделл молча смотрел на него. Интересно, что же он все-таки видел кроме убийцы своего отца и потомка Рамиро-Предателя? Рокэ усмехнулся уголком рта. Видимо, настало время проверить, успели столичные ызарги задурить мальчишке голову так, что он уже не слышит здравого смысла, или нет. Он погладил успокоившегося Баловника – ну что за дурацкое имя – по морде и выжидающе глянул на Окделла в ответ.

Прикусив нижнюю губу, он протянул вперед правую руку.

Осторожно поймав в пальцы чужую ладонь – скрывает ли плотный рукав камзола еще не сошедшие синяки? – Рокэ осмотрел её. Слишком напряженная, холодная, а указательный и безымянный пальцы будто сведены судорогой. И причину этого Рокэ заметил сразу – и ощутил подушечками толстый, едва-едва заживший и ещё воспаленный шрам.

Едва он тронул его, Окделл передернулся всем телом и вырвал руку.

– С кем вы уже подрались на ножах?

– Не подрался. Это в Лаик… в ночь перед Днем Святого Фабиана меня укусила крыса.

– Значит, у покойного Арамоны крысы и те были ядовитыми, а вы не догадались найти в столице хорошего лекаря.

Ухватив поводья, Окделл отступил на шаг и вздернул подбородок. Крылья носа задрожали, как и нижняя губа – интересно только, от злости или от обиды?

– Еще раз благодарю вас за помощь, герцог Алва, – отчеканил он.

Рокэ поморщился.

– Вам нужно лучше разминать руку, иначе вообще не сможете держать ею шпагу. Никогда. И разыщите лекаря получше того коновала, что резал вам руку.

– Благодарю вас, – повторил Окделл, вздернув подбородок еще выше. Взъерошенный, промокший, он напомнил Рокэ встрепанного воробья, а не вепря или кем там глупый мальчишка пытался себя вообразить.

Развернувшись на каблуках, Окделл слишком поспешно зашагал прочь, ведя за собой Баловник, а Рокэ наконец обернулся к Эмилю.

Сдвинув шляпу на затылок, он коротко глянул в сторон затянутой в лазурной камзол спины и громким шепотом спросил:

– Что это было, Рокэ?

– Недоразумение надорской породы. Или ты про его хозяина?

Эмиль расхохотался; Рокэ похлопал его по плечу и повернулся к Моро, которого как раз подводил к нему порядком перепуганный слуга – мориск опять показывал норов, пытаясь перекусать всех людей, кому не посчастливилось оказаться рядом.

Уже запрыгнув в седло, Рокэ поймал себя на мысли, назойливым крючком засевшей в голове: не должен юнец из знатной семьи, пусть и воспитанный матерью-фанатичкой, смотреть на людей будто в ожидании удара.

Анон · 2023-03-16 01:52:09

94. Приддоньяк. ПВП. Арно решает, что Валентину нужно расслабиться и ведёт его в бордель. Что бы было повеселее, Арно предлагает разделить одну куртизанку на двоих. М/Ж/М плавно перетекает в М/М.

В процессе написания стало понятно, что автор
а) разучился писать гет как таковой
б) жутко кринжуется с необходимости писать секс с кем-то, разбивающим отп даже с вот такими условиями.
Поэтому автор нижайше извиняется и просит прощения за то, что развёл тут всякую достоевщину вместо нормальной энцы.

1360 слов

▼Скрытый текст⬍

— Извини, пожалуйста, куда ты сказал мы идём?

— В бордель, Вальхен, в самый обычный бордель!

— Прости, но я не хочу.

— Это не обсуждается, дружище! Тебе сейчас не помешает хороший перепихон, поверь мне. Так что пойдём-ка, пойдём! И слушать никаких возражений не желанию!

Валентин покорно шёл за Арно по тёмным извилистым улочкам, размышляя, как ему выскользнуть из этой довольно отвратительной ситуации. Как говорил иногда самый младший Савиньяк: «я хочу всего и сразу». Так вот Валентину сейчас не хотелось именно всего и именно сразу. Не хотелось тащиться по мокрым, стылым, тёмным улицам. Не хотелось в бордель как в – Валентин сам себе усмехался – вертеп и разврат. К женщинам тоже не хотелось, ни к каким: ни к веселым, ни к грустным, ни к нежным, ни к страстным. Ни к блондинкам, ни к брюнеткам. Не хотелось вообще ни.че.го.

— Пришли! — жизнерадостностью Арно можно было прошибать любые двери, в том числе – бордельные. Валентин покорно вошёл внутрь следом за другом.

— Что угодно господам? — промурлыкала на входе девица с огромными глазами, казавшимися совсем нереальными благодаря теням и полумраку.

— Чего мы желаем, Вальх… Валентин? — спросил Арно, вдруг каким-то шестым чувством угадав, как Валентину не хочется, чтобы он тут, в этом чужом и непонятном месте называл его этим добрым и почти домашним именем.

Придд пожал плечами – ему на самом деле было всё равно. Он предполагал, что отведёт девушку, которую выберет ему Арно, наверх в комнаты, там заплатит ей и просто посидит некоторое время в кресле – должны же в комнатах быт кресла? – а потом, дождавшись друга, отправится с ним домой. Однако его надеждам не суждено было сбыться.

— Я придумал! — глаза Арно озорно сверкнули, он классическим фамильным жестом отбросил назад пряди волос. — А дайте нам одну девицу, желательно брюнеточку и с… ммм… с зелёными глазами! Пойдём! Буду присматривать за тобой даже в самые сокровенные моменты!

От того, что Арно сказал «присматривать», а не «подсматривать», сердце Валентина вдруг переполнилось нежностью, но от самой идеи делить одну девицу на двоих его бросило в дрожь. Но с другой стороны, вот и повод отказаться от участия – уже там, наверху. Отговориться тем, что не сможет сосредоточиться в присутствии друга, поэтому посидит и подождёт, пока тот получит удовольствие и можно будет отправляться восвояси. Приняв это решение, Валентин заметно успокоился и даже с некоторым удовольствием отправился наверх следом за Арно, уже обнимавшим за талию заказанную девицу: брюнетку с удивительно зелёными, почти изумрудными глазами.
Однако в комнатах всё пошло не совсем так, как запланировал Валентин – Арно просто-напросто не дал ему опомниться, моментально раздевшись сам и приступив к нему с подобными же целями, едва слышно шепнув на ухо: «Ваша светлость, позвольте, помогу вам разоблачиться». Валентин едва заметно улыбнулся и отчего-то не успел перехватить руки Арно, так что очень быстро тоже оказался раздетым почти полностью: друг лишь немного пощадил его стыдливость, оставив бельё. Зато чулки с его тонких Арно, несмотря на всю кавалерийскую внезапность своего наскока, снимал бережно и осторожно, то ли щадя тонкую ткань, то ли ненавязчиво лаская лодыжки. Валентин предпочёл успокоенно принять первый вариант.

Девушка знала своё дело и уже ждала их на постели. Валентин мимоходом удивился, как ей удалось принять такую невинную позу, ожидая с недвусмысленными целями сразу двоих мужчин.

Арно рухнул на кровать с таким радостным лицом, что Валентину на миг почудилось, будто он собрался не устроить «хороший перепихон», а желал вдоволь попрыгать на кровати как в детстве. Подавив усмешку, он сел с другой стороны от девицы, мало предполагая, что делать дальше, учитывая, что их было двое.

— Если честно, — сказал Арно, буквально озвучивая его мысли, — я слабо представляю, что и как делать в подобной ситуации, так что мы всецело отдаёмся в ваши руки, сударыня. Во всех смыслах этих слов!

Девица очаровательно фыркнула, а затем вдруг прильнула к Валентину всем телом и неожиданно опрокинула его на спину на кровать. Валентин, ожидавший, что она сразу же оседлает его бёдра, был удивлен, что сначала девушка медленно, будто изучая, водила руками по его телу, лишь изредка задевая пока не очень-то заинтересованный в происходящем член – но зато к ней сзади приник Арно, так же мягко и легко поглаживающий все её изгибы и выпуклости. Валентин смотрел, как руки Арно скользят по чужому телу, как пальцы мимоходом ласкают твердеющие соски, чуть пощипывают ягодицы, вызывая приглушённый вскрик, будто испуганный, но очевидно довольный.

Тем временем, девица занялась членом Валентина уже всерьёз, доверив его своему жаркому умелому рту. Она работала языком то быстро, то медленно, облизывая ствол по всей длине и юрко, вертляво касаясь яиц, а потом снова возвращалась к самой головке. Момент, когда Арно вошёл в неё, а она наконец, втянув щёки, вобрала в рот член Валентина почти до самого основания, был одним и тем же, и сложно было представить в подобной ситуации что-то более логичное и гармоничное.

Дело своё она знала и сосала отменно, так что Валентин, прикрывший глаза и отдавшийся во власть этой ласки, был удивлен, когда она закончилась, не доведя его до разрядки. Он открыл глаза и понял, что, вероятно, причиной был Арно: непосредственно в эти мгновения он бурно и радостно кончал, так что девица была вынуждена немного отвлечься от своего занятия. Валентин лежал и любовался тем, что происходило с Арно: спутанные белые волосы, капельки пота над верхней губой, прикрытые от накатывающего волна за волной оргазма глаза.

Довольно скоро Арно освободил девушку полностью, и она вернулась к своему занятию, так что Валентин снова прикрыл было глаза, как вдруг почувствовал, что кроме нежного женского языка его член ласкает уверенная мужская рука. Он распахнул глаза и увидел, что Арно подполз к нему по кровати и теперь, приподнявшись на локте, смотрит на него со странной смесью вожделения и нежности. Валентин попытался отстраниться, хотя эта странная двойная ласка дарила удивительные ощущения, как вдруг Арно подтянул девицу к ним повыше, поцеловал её в губы – долго, нежно, обволакивающе, а потом кивнул в сторону уже ничего не понимающего Валентина. Девушка передала этот поцелуй, и Валентин вдруг понял, что при всём своём нежелании целовать служительниц такого ремесла, от этого поцелуя он отказаться не сможет. Он упоённо вбирал в себя этот поцелуй, как вдруг замер, не смея осознать происходящее: девушка была с ним, тут, но его член в это мгновение явственно и чётко уверенно ласкали языком. Валентин в смятении оттолкнул девицу, посмотрев вниз. Арно упоенно выцеловывал на его члене какие-то ему одному ведомые замысловатые узоры, утыкался носом в поросль волос, по одному облизывал яйца. Окончательно отстранив от себя девушку, Валентин, ведомый каким-то высшим чутьём, положил руку на светлую макушку, чуть сжал волосы, чуть надавил… Арно принимал всё, предлагаемое, с упоением и тем восторгом, который всегда отличал всё его существование. Валентин застонал, не в силах спокойно выносить то, что творил с ним этот язык, и Арно, откликнувшись, завернул вокруг головки такой кульбит, напоследок быстро проследив контур щели, что Валентин уже не просто застонал, но выпустил сквозь зубы какое-то поистине армейское ругательство. Арно приподнялся, посмотрел на него абсолютно шалыми глазами, а потом, стараясь не отводить взгляд, взял почти целиком, до самого горла. Валентина выгнуло дугой, и он, сам того не желая, вогнал полностью, уже буквально в глотку. Арно, пытаясь вдохнуть прямо с членом во рту, послал по нему такие вибрации, что у Валентина окончательно отшибло все мозги. Он откровенно перестал соображать хоть что-нибудь и воспринимал только эти сладкие губы, двигающиеся на его члене, жар рта Арно, его горячечный шепот – когда он, с пошлым мягким звуком выпускал Валентина изо рта, чтобы, произнеся что-то ласковое, снова принимать обратно: глубже, глубже, глубже…

Валентин излился, изо всех сил вцепившись в волосы Арно, заставляя его практически вжаться в его живот носом, не давая ни малейшей возможности вздохнуть. Арно проглотил всё, до последней капли, а потом, уже окончательно выпустив член изо рта, прекрасно сознавая, что делает, лукаво кося глазом из-под окончательно растрепавшейся чёлки – медленно-медленно поднялся поцелуями по животу, по груди, по шее. Остановился у губ. Посмотрел внимательно в глаза Валентину, которые постепенно оживлялись возвращающимся осознанием окружающего мира. Усмехнулся. Произнес рвано:

— Я же… я же говорил… что тебе просто нужен хороший перепихон!

Валентин засмеялся, и Арно, пытаясь отдышаться, подумал, что следует сказать спасибо Эмилю, посоветовавшему «сводить своего герцога в бордель и взять одну девицу на двоих». Мол, он-то насмотрелся, как такие вещи работают. Интересно, кого это он имел в виду, не может же быть, чтобы… Арно рассмеялся, сгрёб такого же запыхавшегося, как и он сам, Валентина в охапку и поцеловал уже открыто, сознательно и уверенно, безо всякого смущения и посредничества. В конце концов, уж если Лионелю с дядей Росио можно, то им и подавно!

Отредактировано (2023-03-17 16:34:22)

Анон · 2023-03-16 19:07:21

169. Вальдмеер, Олаф быстро понимает, что влюблен, а Вальдес отрицает чувства — "это просто уважение/дружба/подставить что угодно", но всё равно заботится об Олафе. Желательно ХЭ, можно рейтинг

960 слов

▼Скрытый текст⬍

Вальдес нависает сверху. Ласково проводит рукой по груди, путаясь пальцами в жёсткой седой поросли. Наклоняется ниже и чуть прикусывает шею — не сильно, не до синяка.

У них ещё ничего не было, хотя Олаф давно плавится от желания. Изводится, понимая всю двусмысленность своего положения: пленный, возжелавший своего тюремщика. Враг, полюбивший своего врага. Захватчик, сам ставший заключенным и грезящий только о том, чтобы увеличить степень принадлежности победителю. Всё это он перемалывает в собственной голове каждый день, пытаясь найти выход из того, что Руппи назвал бы наваждением, но что сам Кальдмеер чётко и понятно называет своими собственными именами: он хочет Вальдеса и любит его. Любит эти бешеные глаза, всегда горящие каким-то страстным огнём, преображающим всё вокруг. Буйные кудри, небрежно перехваченные лентой. Эту дикую грациозность движений. Неуправляемость и внутреннюю твердость. Презрение к опасностям и верность чести. Суровость к врагам и то, чего никто и никогда не ожидал от вице-адмирала Талига Бешеного Ротгера Вальдеса: милость к побеждённым. Не выгода, не забава, не ловушка, а именно милость. Пожалуй, именно это и купило адмирала Дриксен Ледяного Олафа Кальдмеера с потрохами: способность быть по-настоящему милосердным. То, чего он давно уже не видел среди своих собственных сослуживцев – особенно сейчас, после Печального Лебедя.

Кальдмеер не бегал от своих чувств и не стыдился их. Когда понял, что не просто любуется быстрыми смуглыми руками Вальдеса – хочет увидеть их на своём теле, ощутить эти ловкие пальцы везде, где они только пожелают оказаться. Что ему не просто нравится слушать этот голос – хочется услышать, какими будут стоны. Хочется намотать эти кудри на руку – или покорно отдать на подобное растерзание свой идеально причёсанный хвост.

В том, что его чувства безответны, Кальдмеер не сомневался. И дело было не в собственной усталости, которая и на внешний вид наложила соответствующий отпечаток. И не в том, что они были врагами – скорее, это напротив сыграло бы им обоим на руку, уж слишком они оба не умели любить просто и понятно. Дело было всё в том же милосердии: Вальдес никогда не позволил бы себе посмотреть с вожделением на того, кто от него зависел и, следовательно, мог быть принуждён. Кальдмеер понимал это прекрасно, как понял в своей далёкой юности тот непреложный факт, что в Дриксен ему, простому сыну оружейника, выше капитана не прыгнуть. И только настойчиво бьющаяся в виски мысль, что в итоге он всё равно дослужился до адмирала, иногда добивалась своего и Кальдмеер думал: ну а вдруг, правда, у них что-нибудь получится?

Не получилось.

Вальдес в какой-то момент вдруг стал избегать его общества. Не приходить по вечерам, не вести лёгких, но интересных бесед и споров. Не настаивать на прогулках – сначала вокруг дома, потом всё дальше и дальше по улицам, к морю. Если бы Кальдмеер не был уверен в своей выдержке, то решил бы, что выдал себя неосторожным движением или словом. Когда Вальдес не вышел провожать их в Старой Придде, но передал считавшуюся окончательно утраченной шпагу, Кальдмеер подумал, что, кажется, это ещё не адмиральская перевязь, но явно уже и не капитанство. Глупое сердце от сладкой догадки билось чаще, словно обещая, что он выйдет из этой передряги живым.

Вышел.

Прошёл все ужасы Заката, широко и разнообразно предоставленные Печальным Лебедем. Перешагнул через жаждущего жить Бермессера. Протащил сам себя через Эсператию, чтобы всё-таки вычитать в ней уверенность в своём праве жить. И сам не понимал, как в итоге случилось, что теперь он лежит в постели Вальдеса, и тот нависает над ним, ласково проводя рукой по груди, путаясь пальцами в жёсткой седой поросли.

Кальдмеер дожидается, пока Вальдес снова посмотрим ему в глаза и хрипло спрашивает, выталкивает из пересохшей глотки одно-единственное слово: «Когда?». Он не уверен, что Вальдес его поймёт, но Бешеный не случайно водится со всякой нечистью, чтобы не понимать вопросов. Он честно задумывается, а потом произносит:

— Вы правда считаете, что об этом следует говорить сейчас?

Кальдмеер только кивает – на всё остальное у него сейчас не хватит сил, он слишком долго ждал этого момента. Кальдмеер мимолётно думает, что похож на глупую девицу из романов, но потом одёргивает сам себя: он действительно ждал этого момента слишком, невыносимо долго. Всю предыдущую жизнь.

Вальдес смотрит на него влюблённо и смущённо. Потрясающее зрелище. Вряд ли кому-то ещё удавалось такое увидеть – по крайней мере, второе состояние точно не лицезрел никто.

— Я… — говорит Вальдес тихо, — я, собственно, понял это не сам.

Кальдмеер смотрит на него удивлённо.

— Мне девочки объяснили, — говорит Вальдес и улыбается как обычно, своей бесшабашной улыбкой, которая так идёт его живому, подвижному лицу. — Понимаете, я с ними… ну, когда танцую, то…

— Понимаю, — шепчет Кальдмеер и мягко улыбается.

Вальдес воодушевляется и продолжает:

— Девочки приходят в виде того, кого вы больше всего хотите видеть. Они всегда были со мной сами собой, понимаете?

Кальдмеер кивает.

— А потом вдруг представьте себе, ко мне раз – и через окно заявляется адмирал цур зее! Было, от чего потерять голову! Возможно, если бы «вы» пришли через дверь, я бы даже поверил, что это действительно мой гость Олаф Кальдмеер сошёл с ума и желает попасть в мою постель. Но вы были вовсе не в том состоянии, чтобы лазать в окно, в тот день я доподлинно это знал!

Кальдмеер тихо смеётся – видимо, речь идёт о той прогулке, под конец которой у него так кружилась и болела голова, что Вальдесу пришлось практически тащить его на себе. Какие уж тут окна второго этажа.

— То есть, — говорит он с улыбкой, — когда я внизу изнывал от желания быть с вами, вы наверху осознавали свои чувства ко мне с моим двойником?

Вальдес кивает, шало улыбаясь.

— Но теперь мы оба здесь, — говорит он хрипло, но с улыбкой, — и оба знаем, чего хотим. Может быть, уже хватит прелюдий?

Кальдмеер смотрит на него так, будто не может насмотреться – да, в общем-то, действительно не может. Сколько смотрел, так и не насмотрелся. И при мысли о том, что теперь он сможет делать это столько, сколько захочет, внутри разжимается какая-то пружина и распускается небывалый, невыразимый цветок. Вальдес нависает над ним, ласково проводя рукой по груди и путаясь пальцами в жёсткой седой поросли…

Отредактировано (2023-03-16 19:53:00)

Анон · 2023-03-16 19:49:32

Анон пишет:

315. Робер/Альдо, фильмоканон, начало отношений, солнечный Альдо отогревает сумрачного Робера.

Получилось немного мрачнее, чем было заказано. Рейтинг низкий. В фильмоканоне у Робера и Альдо разница в возрасте явно больше, чем в книге, и я ориентировался на фильмоканон. Примерно 1000 слов.

▼Скрытый текст⬍

Робер учится ходить. Все тело болит, но он знает - нельзя залеживаться, нельзя сдаваться. Он охотно бы сдался, зачем ему жить дальше. Но кто-то сказал однажды: "Живи, а то хуже будет", и он живет, словно верит кому-то, словно верит, что ему будет хуже, если он уступит, если он умрет. Он выздоравливает так медленно, время для него движется иначе, чем прежде. Все здесь иначе, чем прежде, как трудно привыкнуть к морскому ветру и вкусу соли, к желтым стенам, узким проулкам, лестницам, крохотным дворикам между домами. Каждый дворик называют площадью, каждый мост утомительно горбат, тяжело подниматься на него и тяжело спускаться. Не всем тяжело, только Роберу, потому что он хромает и волочит правую ногу, ему бы взять палку, как старику, но он не старик, ему двадцать пять лет. Ему столько лет, их не вынести, не сосчитать, он прибавляет к своей жизни жизнь братьев и жизнь отца, он последний в роду, они все стоят у него за плечами. Они давят ему на плечи, и он сам горбится, как мост, по которому так трудно сойти вниз. Он немыслимо стар, он видел слишком много. А Альдо немыслимо юн, ему всего пятнадцать. Альдо еще ничего не видел, кроме Агариса, солнца и собственных снов.
Альдо берет его за руку, не помогает идти, а мешает, легче хромать одному, легче быть одному, без Альдо. Но его не оттолкнуть, он упрямый, и Робер не отталкивает, Робер все ему позволяет - держать себя за руку, сиять и смеяться, вести по набережной, где торговки орут, как чайки, а чайки - как торговки, у торговок рыба жареная, у чаек - сырая, нечем дышать от этого запаха, нечем дышать в толпе. Монахи просят милостыню, девицы ловят моряков, менялы взвешивают серебро, дети едят каштаны, у всех свои дела, свои заботы, они ничего по-настоящему не боятся, все для них светло, все определено раз и навсегда: не трогайте нас, мы ловим рыбу, мы ее продаем, мы жарим каштаны, мы их едим, мы любим моряков, моряки принимают нашу любовь, мы за вас молимся, помолитесь за нас и вы. Робер их не трогает, они чужие, и Робер им чужой, они смотрят на него безразлично: что с него взять, калека. Что с меня взять, соглашается Робер, я калека, я ни на что не годен. Напрасно Альдо связался со мной, напрасно Альдо чего-то ждет от меня, у меня ничего нет, все у меня отнялось. И лучше не связываться со мной, лучше не привязываться ко мне, я приношу несчастья, я сам не стану привязываться к нему, чтоб его не отняли у меня. Я не стану его любить.
- Тебе не больно? - спрашивает Альдо. - Если хочешь, мы можем вернуться.
- Мне не больно, - говорит Робер. - Все хорошо.
- Ты не устал?
- Нет, Альдо. Все хорошо.
Он повторяет одно и то же: все хорошо, все хорошо, он лжет, но ложь легка, а правда ужасна, нет ничего хорошего, Альдо, все плохо и мне плохо, нет для меня будущего, нет для меня покоя. Зачем расстраивать Альдо, он так рад прогулке, так рад Роберу, мой милый мальчик, найди себе другого друга, а меня оставь, я ничему тебя не научу, даже фехтованию, я не могу поднять шпагу, у меня нет шпаги, я сломал ее там, в болотах Ренквахи, а потом сломали меня. Что тебе делать со мной сломанным, что за радость возиться со мною и пытаться меня любить? Но ты и не любишь, ты и этого не умеешь, какое счастье, я не научу тебя ни фехтованию, ни любви. В волосах Альдо запутались солнечные лучи, как соломинки, глаза у Альдо темные, как каштановая кожура, быть бы ему голубоглазым, невинным, быть бы ему широкоплечим, беспечным, а он хрупкий и тонкий, он проворный и хитрый, он сплетает горячие пальцы с пальцами Робера, не прогнать его, не расплести эту связь. Они идут по молу, прочь от набережной, прочь от людей, оглянуться сейчас - и увидишь пустой город, вымерший город, но Робер не оглядывается, они ни в чем не виноваты, зачем им из-за него умирать, они не виноваты, что он не умер, они не должны исчезать, он должен исчезнуть сам. Если Альдо его отпустит. Но Альдо не отпускает, Альдо ведет его все дальше в море, до края, до обрыва: здесь насыпь заканчивается, куда шагнуть - в воздух или в воду, что устойчивее камня - воздух или вода? Нет ни чаек, ни кораблей, ничего здесь нет, кроме неба и отражения неба, кроме боли, кроме Альдо. Мы втроем на краю, втроем на обрыве света - Альдо, я, моя боль.
- Ты нужен мне, - говорит Альдо. - Я хочу, чтобы ты всегда был рядом. Я хочу, чтобы ты всегда был со мною. Не уходи от меня, Робер.
Куда он уйдет, беспомощный и проклятый, ему некуда уходить, у него больше нет дома. Но он приносит несчастья, он и Альдо принесет что-то дурное, он убьет Альдо, если останется рядом. Он убьет Альдо, вот оно, его будущее, которого нет, их общее будущее, которое нельзя изменить, измени его и убей меня, Альдо, столкни меня в море, я не выплыву, я не выберусь, я калека, меня не успеют спасти. И не надо меня спасать, надо вычеркнуть меня, уничтожить, вычеркни меня из огромной книги, подари мне исчезновение, никто не заметит, что я был - и что я перестал быть, все подумают, что это случилось давно, я умер с братьями и отцом, меня бросили в общую яму. Отпусти меня, мы напрасно встретились, не пытайся меня исцелить, для меня нет исцеления, не пытайся меня привязать, я не хочу привязываться к тебе и к жизни. Потому что тебя непременно отнимут. Потому что ты и есть теперь моя жизнь.
Он выпускает руку Альдо - или Альдо выпускает его руку, вот все и расплелось, так быстро и так легко. Не все ли равно, куда идти - вперед, в море, назад, в город, лишь бы одному, одному. Но через миг Альдо обнимает его, он обнимает Альдо, не понять, чье это объятие, и кто первый начал, они оба начали, они оба за это ответят. Не уходи, шепчет Альдо, не уходи, не уходи, у него дрожат губы, у него дрожат ресницы, он волна, морская пена, он разобьется о камни, если Робер позволит ему разбиться. Робер ему не позволит, Робер не уйдет, никогда не оставит его, что выбрать - бесчувствие или Альдо, бесстрастие или Альдо, бессмертие или Альдо. Он выбирает Альдо, он выбирает страсть и смерть. И ему будет хуже, и пусть будет хуже, он на все согласен, кто-то говорит ему: "Ты заплатишь за это", - и он заплатит, он рад за все заплатить.
- Я не уйду, - шепчет он. - Я с тобой, Альдо. Я выбрал тебя, и мне больше не больно. Я выбрал тебя, я с тобой.
Альдо целует его и исцеляет одним поцелуем.

Отредактировано (2023-03-18 20:22:00)

Анон · 2023-03-16 20:33:05

Анон пишет:

133. По следам давнего накура – Валентин-маньяк, обожающий, когда молчат и красиво плавают в формалине. Милый, ничего не подозревающий почему-то до сих пор живой Арно приветствуется. Жуткая жуть или юмор, а можно и совместить)

побрызгал святой водой и перекрестил холиварочку
ООС беспощадный, дарк!Валентин, модерн-ау, очень прямолинейная и примитивная трактовка заявки. Этот накур достоин макси, но есть только такое
Множественные смерти второстепенных персонажей, всякое не очень приятное описало (мало), этому голубю уже не очень хорошо

▼4500 слов⬍

Новость не давала Арно покоя с самого утра. Об этом, не называя, конечно, имен, написала свежая газета, и сообщила бегущая строка сводки. В соцсетях уже подозревали, что это первые вестники скорой предвыборной кампании, которая обещала стать на редкость грязной, но политика Арно не волновала — и напрасно, сказал бы Ли, но Ли здесь не было.

Арно еще раз дернул вниз ленту приложения, чтобы убедиться, что новых сообщений нет, и только тогда потянулся к пластиковому стаканчику. Тот, пока Арно копался в сети, успел остыть. Прохладный шадди бодрил не хуже горячего и напомнил, что пора торопиться. Арно закинул рюкзак на плечо и направился в библиотеку, но телефона из рук не выпустил: открыл в соседних вкладках страницу университета, новостной портал и в анонимном режиме платформу, куда вбрасывали кучу всякого мусора, среди которого попадалось и стоящее.

В конце концов, такое случается не каждый день.

Привычный стол у окна пустовал: опаздывать на Валентина было непохоже, но бывает всякое. Арно выложил учебники, вытряс откуда-то со дна ручку, еще раз заглянул в новости — и вот тогда в дверях библиотеки и появился Валентин. Арно задумался было, что того задержало, бросил беглый взгляд на часы: без четверти два, а договаривались на половину... Не важно.

Хотелось поделиться, а писать такое в сообщении или просто скидывать ссылкой новость — скучно. К тому же, нигде не сказано напрямую, о ком именно идет речь, а он знает.

— Ты слышал? — выпалил он, стоило Валентину опуститься напротив. — Про внучку замминистра финансов?

Валентин неторопливо кивнул. Зачем-то повернулся к окну, словно хотел увидеть там, что ответить, и произнес:

— Читал, пока ехал утром. Отчего это тебя занимает? Мне казалось, ты не интересуешься.

— Занимает еще как, потому что, — Арно выдержал паузу, — пропавшая девчонка училась у нас на экономическом. Иоланта Манрик.

Арно уже успел отыскать ее фото: невысокая, полненькая и рыжая, с решительным светло-карим взглядом. Член дискуссионного клуба, капитан квиз-команды, да еще и состояла в студсовете — и как только успевала? На фото на ней был довольно уродливый розовый свитер, отчего локоны казались прямо-таки огненными. К полной груди был приколот значок «девичьи правила».

— Почему училась? — переспросил Валентин. Он наконец оторвался от окна и теперь доставал из сумки тетради. — Она пока пропала, а не... погибла. Уверен, вся полиция Олларии ее ищет, ее дед — влиятельный человек.

Валентин был формальным до невыносимости, но в этот раз был прав: может, и действительно обойдется? Арно отыскал фото, чтобы показать Валентину, и засмотрелся на рыжую Иоланту. Было бы хорошо, если бы с ней не случилось ничего страшного, просто влюбилась, потерялась или сломала телефон. Если бы завтра в газете написали опровержение. Но что-то — какое-то незнакомое чутье — подсказывало Арно, что нет, что все же что-то непоправимое произошло. В конце концов, у него это наследственное: Арно Савиньяк-старший был комиссаром, а вот никто из его сыновей последовать не рискнул.

Может, подумалось Арно, и зря. Иоланта бесстрашно смотрела в камеру и будто бы упрекала в нерешительности.

— Хорошо бы, — выдохнул он.

Валентин уже вписывал в тетрадь число и ровной линией подчеркивал тему. Ему никакие загадочные исчезновения думать об учебе не мешали — и Арно даже немного позавидовал такой сосредоточенности. Сам он увлекался легко, и занятия без труда уползали вниз в списке приоритетов.

— А откуда ты знаешь про внучку Манрика? — все же полюбопытствовал тот, и Арно улыбнулся.

— Мне Хейл сказала, они на одном курсе. То есть про внучку — из телевизора, а что она тут у нас, уже от нее. Они вроде как дружили.

Валентин раскрыл между ними учебник, узкой ладонью провел по сгибу, чтоб не заворачивались страницы, и Арно секундно залюбовался длинными пальцами и розовыми овальными ногтями. Значения то, конечно, не имело никакого, но слишком глубоко задумываться тоже не тянуло, поэтому он отлистал тетрадь на чистую страницу. Учиться не было ну никакого желания.

— Хейл? — бровь Валентина вопросительно изогнулась. В интонации почудился лукавый намек, но это наверняка было бурно разыгравшееся воображение.

— Айрис Хейл, — с готовностью взялся объяснять Арно. — Из девчачьей команды по волейболу. У нас иногда тренировки бывают подряд, вот и...

Арно оборвал себя, пытаясь разобраться, с чего бы ему оправдываться. И что по-хорошему надо бы прихвастнуть, но почему-то не хотелось — не хотелось рассказывать Валентину, что у Айрис Хейл русые волосы до лопаток и ярко-синие наколенники.

***

Она вышла из автобуса, за ней затворились автоматические двери, зашуршали шины — и на остановке она осталась одна. Ну, так ей казалось. Она опасливо огляделась, достала из сумки пачку и, прикрыв пламя от ветра, закурила. Сбросила звонок и отключила телефон. От влаги волосы ее закрутились тугими кольцами, а в свете фонаря рыжина чудилась медной.

— Добрый вечер, — поздоровался он.

Она затушила сигарету и раздраженно обернулась.

— Что ты здесь делаешь? Нет, не важно. Я тебе все сказала, а если нужно — повторю. И если ты вдруг против...

Она дернула вверх молнию куртки и едва не прищемила нежную кожу на подбородке.

— Ты все равно отлично умеешь врать, — бросила она.

Пожалуй, сейчас ее можно было бы назвать миловидной. Жаль, что все так обернется, но у нее был шанс отказаться. Упрямства ей не занимать, и в иной ситуации это было бы полезно, но не теперь. И не так.

— Я тебя провожу, — он раскрыл над ними зонт. — Не стоит гулять в одиночку.

***

У матери был один несомненный плюс — она не задавала вопросов. Думала себе что-то, о чем-то догадывалась, но спрашивать напрямую — никогда, и это давало некоторую свободу. Она со сдержанным интересом смотрела, как Арно в одиннадцатом часу вечера натягивает кроссовки и прячет в карман джинсов телефон. Спроси она, собирается ли он на свидание, пришлось бы или врать, или, что уж, говорить правду, которую Арно и сам понимал отчасти.

Что он точно понимал, так это что Айрис опечалена, что ей одиноко и, может, даже немного страшно. Нынешним утром Леопольд Манрик и его сын Фридрих, владелец концерна «Манро», давали пресс-конференцию, на которой ничуть не походили на себя недельной давности, когда им и Померанцевое море едва-едва доставало до щиколоток. Это были двое очень грустных мужчин, которые бросили верить. Иоланта Манрик все еще числилась пропавшей без вести, но надежды таяли.

А Арно каждый день жалел, что учится на переводчика, а не в полицейской академии. Как знать, может, отец бы того хотел? Эмиль вот военный, Ли, как дядя Гектор, дипломат. А он что, будет переводить с гайи статьи и романы? Устраивать экскурсии для талигойских туристов в Паоне?

Мама попросила бросить ей сообщение около полуночи, чтобы она была уверена, что он «не пропал вслед за девицей Манрик», и недобрая шутка отчего-то задела. Но мама не видела фото рыжей Иоланты, не встречала ее потерянных однокурсников.

Айрис ждала его в круглосуточной забегаловке с пластиковыми стульями, жиденьким крепким шадди и сэндвичами, что разваливались еще в бумажной упаковке. На столе перед ней стоял только пакетик сока.

Арно знал, что полиция с ней уже говорила: они с пропавшей вроде как считались подругами. И не только полиция, мать Иоланты, высокая и светловолосая, довольно молодая, тоже приезжала в университет в сопровождении охраны. А вот у Иоланты охраны не было...

— Я все думала, кому сказать, — Айрис обняла пальцами нетронутый сок. — Офицеру я не стала, решила, что чепуха.

«Вот оно, — подумал Арно, — кусочек какой-то правды». В кино бывали любовь, побег, семейные ссоры, тайные беременности и полулегальные работы — что из этого подойдет незнакомой Иоланте? Деятельной, напористой и успевающей все на свете?

— Я как-то была у нее дома и видела... — Айрис воткнула трубочку в пакет, — браслет. Помолвочный. Спросила, конечно, а она спрятала его в ящик и сказала, что это ее дело. Мне казалось, она ни с кем не встречается, да и когда бы? Она весь день пропадала в кампусе. Дед предлагал ей брать водителя, а она не хотела, ездила на автобусе.

Айрис подперла голову рукой, и Арно захотелось сказать ей что-нибудь ободряющее. Глаза у нее были красные и под ними залегли мешки.

— А почему, — он сглотнул, — ты мне это говоришь? А не следователям или хоть ее отцу... Я тебе верю, но сделать-то все равно ничего не смогу.

Попробовать разобраться во всем самому звучало дико, неправдоподобно — и удивительно привлекательно. Нет, конечно, Арно не верил, что он докопается до чего-нибудь, до чего не доберется полиция или семья, но ведь Айрис пришла к нему. И с этим доверием надо что-то делать.

— Мне кажется, что тебе не все равно, — призналась она. Обычно Айрис бывала кокетливой и веселой, сегодня — нет. Сегодня она была усталая и злая. — Браслет дорогой был, в хорошей коробке, без камней и узоров. Но она будто устыдилась — и тут же убрала.

Арно взял ладонь Айрис в свои, и девушка слабо невесело улыбнулась. Она совсем не походила на ту себя, что останавливалась поболтать с ним в пересменок между мужской и женской тренировками: тогда она смеялась, откидывала за спину русые пряди и упирала ладонь в крепкую талию. И почему Арно никогда ее никуда не звал?..

Впрочем, сейчас момент для первого шага был неподходящий.

— А семья Манрик? Им ты тоже не рассказала?

— Ее мать сказала, чтоб я не волновалась. То ли и так в курсе, то ли... Ты не понимаешь! Если бы что-то в ее жизни случилось, я бы знала, она не очень-то общительная, хотя ей и до всего есть дело. Было дело. Других подруг не было у нее.

— Ее все еще ищут, — возразил Арно.

— И не найдут, — качнула головой Айрис. — Или найдут, но так, что лучше бы и не находили.

Она взялась за свой сок, вытерла мокрые глаза и про пропавшую Иоланту Манрик больше не сказала ни слова.

Он проводил Айрис до дома. У ворот задумался, не наклониться ли и не поцеловать ее, но — она то беспокойно дергала кончик косы, то перебирала пальцами брелок на сумке. Когда-нибудь потом, решил Арно — или никогда. Она пробормотала благодарности и скрылась в доме, Арно дождался, пока в одной из комнат загорится свет и достал телефон — мама наверняка не ляжет, пока не получит обещанный отчет о его целости.

Было без четверти полночь, и непрочитанным висело только одно сообщение: от Валентина. Отправлено десять минут назад, когда они с Айрис шли по тихой улочке, на которой жили Хейлы. Отсюда домой придется на такси...

«Привет, Арно, — писал неизменно внимательный к мелочам вроде запятых и больших букв друг, — что делаешь?»

Арно взглянул на почтовый ящик с фамилией, на белую дверь и припаркованную возле ворот машину то ли отца, то ли матери Айрис и напечатал ответ:

«привет! играю но что то уже тянет спать. давай завтра??»

Он вызвал такси, и ответ от Валентина пришел, когда автомобиль уже вез его к дому, а мама уже убедилась, что с ним ничего не стряслось.

«Как скажешь, — чернели буквы на экране. — Спокойной ночи».

***

— Вы уронили, — ей протянули лист, который и правда выскользнул из папки под мышкой. В сумку папка не помещалась, и приходилось носить ее так.

— Ох, и правда. Спасибо!

Она подняла глаза на того, кто так своевременно заметил пропажу, и лицо — приятное, правильное лицо — показалось смутно знакомым. Но думать, как и говорить, и выяснять, могли ли они встречаться, времени не было. Она опаздывала, и даже минута-другая имела значение...

— Если вы торопитесь, — произнес он, наклонив голову. — Мы могли бы поймать машину. Возможно, нам по пути.

По пути? Она оглядела его с головы до ног: дорого одет, хотя и кажется, что просто. Ухоженные красивые руки, да и лет ему меньше, чем сначала показалось...

— Давайте, — решительно кивнула она, — раз по пути.

***

— ...и в котором часу вы встретились и расстались с пропавшей Хейл?

Арно зажмурился, а потом резко распахнул глаза, но ничего не изменилось: ни пустая аудитория, ни царапины на крашеной стене, ни собственные чуть подрагивающие руки на крышке стола. Ни усталый, какой-то обреченный взгляд молодого еще следователя. Арно первым делом узнал, как того зовут — Эрвин, — ведь говорить, когда знаешь, с кем имеешь дело, как-то легче.

А, нет, не легче, потому что никак не укладывалось: Айрис, вслед за своей подругой, тоже исчезла. На следующее утро после их странного разговора. Едва не проспала, собралась, простилась с родителями, а на учебе так и не появилась.

Если бы следователь Эрвин Ноймаринен спросил Арно, то тот бы выложил свою версию: похитители Иоланты решили, что Айрис знает что-то лишнее, и обезопасили себя. Впрочем, это звучало как сюжет плохонького детектива, и до такого в полиции наверняка додумались и без переводчика-третьекурсника Арно Савиньяка.

— Мы встретились поздно, было чуть меньше одиннадцати, думаю. Она пришла первая. Мы поговорили, я проводил ее до дома, а оттуда уехал на такси. Было... — Арно полез за телефоном, помня, что писал матери и Валентину. — Доходило полночь, в общем.

Эрвин сделал в своих бумагах несколько карандашных пометок. Арно уперся взглядом в календарь на стене: завтра тренировка, а Айрис Хейл на нее, конечно, не придет. От этого стало и страшнее, и печальнее, чем от слов и людей в полицейской форме.

— Вы встречались?

— Что?

Эрвин поднял на Арно серые глаза. Должно быть, ему за эти дни до смерти надоели бестолковые студенты и пропадающие студентки.

— Вы в каких отношениях были с пропавшей?

И правда — в каких? Арно решил говорить как есть:

— Мы, ну, не встречались. Приятельствовали, наверное, но, может, дело бы и дошло... Не знаю, что вам сказать. Это важно?

— Вы, Савиньяк, сорвались поговорить с девушкой посреди ночи. Отчего?

Этого вопроса Арно ждал — и все равно не смог подготовиться. С одной стороны, у Айрис и правда не было причин делиться, а с другой, ей было одиноко и жутко. И она сама сказала, что ему не все равно. Вряд ли загадочный браслет Иоланты что-то объяснит, но если это та песчинка, которой недостает на весах, но выбора у Арно нет.

— Она хотела поговорить про Иоланту Манрик. Нет-нет, я ее не знал, но как-то меня зацепило, я все думал об этом, вот Айрис и решила... Мне сказать.

— Что именно?

— Что у Иоланты Манрик она видела обручальный браслет, но объяснять про него ничего не стала. Сразу спрятала. А жениха у нее не было, и Айрис считала, что ей и не впихнуть было свидания в свое расписание. Браслет не описывала, но ей показалось, что дорогой. Все, больше ничего, никаких, как видите, секретов.

Карандаш Эрвина Ноймаринена скользил по бумаге с поразительной скоростью, и Арно в который раз спросил себя, что может сделать он сам. Не офицеры, не семьи, а он, потому как происходило что-то неправильное, и, как ни взгляни, приходило оно сюда. В стены кампуса.

— Вы проводили Хейл до дома, какой она вам показалась, когда вы расставались?

— Да обычной, — пожал плечами Арно. — Грустная, конечно, но это с ней было последние дни. Скажите, глупо с моей стороны, знаю, но я бы мог вам чем-нибудь помочь?

— Вы могли бы не пропадать и не добавлять нам работы, — суховато отозвался Эрвин, и Арно вздохнул. Убрал со стола руки, ответил еще на парочку пустых вопросов, взял визитку с номером телефона и покорно потащился к выходу, как только ему кивнули, что можно быть свободным.

Он уже положил руку на дверную ручку, когда его окликнули:

— Скажите, а комиссар Арно Савиньяк не приходился вам родственником?

— Это мой отец, — буркнул Арно. — Вы его знали?

— Не я. Но я знаю тех, кто знал. Идите и позовите следующего.

***

Они снова договорились встретиться в библиотеке, но Арно знал, что запала заниматься у него сегодня не найдется. В голову лезло не то и не о том, и, как и в прошлый раз — каких-то пару дней назад! — интуиция подсказывала, что счастливого конца не случится. Что можно прояснить, но не спасти и не изменить.

Собственное бессилие раздражало, и Валентин, похоже, чувствовал исходящий от Арно бессмысленный и бесцельный гнев, который никак было не превратить в действие. Можно было только сидеть, строить никому не нужные предположения, а потом, когда повесят украшенные траурными лентами портреты, записать в памятные альбомы несколько слов: так не хватает, невероятная потеря, мое сочувствие всем, кто... Арно пнул пустой соседний стул, и Валентин вздрогнул.

— Ты совсем разбит, — ровно заметил он. — Может, уйдем, чтобы не мешать?

И правда — в библиотеке было тихо, и на шум обернулись недовольные посетители. Все они могли катиться к Леворукому, но — и тут Валентин был прав — не заслужили быть свидетелями его злости.

Заела молния рюкзака, развязался шнурок, в дверях Арно едва не столкнулся с Колиньяром с менеджмента (редкостный мудак, почему он не мог пропасть?!), и мелочи, как и всегда, лишь усиливали негодование. Хотелось кого-нибудь ударить, обидеть, накричать, найти виноватого, но рядом был только друг.

Друг, который молчал и не лез в душу — хоть на том спасибо.

Они выбрали самую тихую часть университетского двора, где была только одна обшарпанная старая скамейка, которую то ли забыли покрасить, то ли оставили такой специально, для колорита. Арно сел на гнутую спинку, чтоб ошметки краски не цеплялись к джинсам, Валентин остался стоять. Он листал что-то в телефоне, и несколько десятков секунд Арно просто смотрел: округлый вырез свитера окружает длинную шею, чуть подернутые рукава открывают костяшки, тонкие бесцветные губы, извечная синева под глазами — и чего он там не видел? Валентин слабо улыбнулся чему-то на экране, только ртом, взгляд остался сосредоточенным и прохладным.

«Странно, что мы сошлись, — подумал Арно и тут же возразил себе: — Или не странно? Лучше дополнять или совпадать?»

Арно понял, что пальцы беспокойно дергают застежки карманов и что он терзает губы. Дурацкая детская привычка, которая в пристутствии Валентина отчего-то проявляла себя с новой силой.

— Я ведь тебе соврал, — обронил он. — Когда ты написал тогда, ночью.

Он и сам не знал, почему. Или нет, знал, но гнал это знание прочь: глубже, дальше, чтоб стоять на безопасной земле и не бояться, что тебя смоет волной. Волна была ледяной — и в то же время обжигающей, серебристо серой, и, если быть честным, ни на какую землю бы Арно ее не променял.

Валентин спрятал телефон в сумку, сел на самый край скамейки — и как ему не жалко свое пижонское пальто?.. Взглянул снизу вверх, и прохладная длинная ладонь легла на колено, скользнула выше.

— Я знаю, Арно.

***

Было не время — или все же пора? Он не мог понять, теперь было по-другому, и если прежде он будто бы слышал голос, что сообщал, что наступил подходящий миг, то сейчас в голове звучала тишина.

Казалось, что все это зашло слишком далеко, и пора было порвать крепнущую связь, но прошлые поспешные шаги вынуждали медлить. Или он медлил, потому что ему так хотелось? Первое правило — осторожность, второе — уместность, третье — частота... Необходимости среди них нет, это не жажда и не голод. Это удовольствие, что сродни хорошей книге или затягивающему фильму. Это вершина пирамиды.

А что если?.. Сперва мысль показалась ему опрометчивой и наивной, но чем дольше он крутил в голове, тем привлекательнее она становилась: если все сложится, он никогда не будет один, если нет — так тому и быть. Выход есть всегда, особенно у тех, кто умеет действовать шаг за шагом.

***

С каждой станцией людей в поезде оставалось все меньше, и в какой-то миг они с Валентином остались вдвоем в новеньком вагоне. Они сидели бок о бок, их бедра соприкасались, и прерывать эту близость не хотелось. Не теперь.

Они целовались на старой скамейке с полчаса, и, как ни стыдно признаваться, исчезнувшие девушки и бродящие по кампусу офицеры забылись. Не пропали из памяти, но стали зыбкими и призрачными по сравнению с губами на губах и с тем, как деревянная спинка упиралась под лопатки. Если бы Айрис Хейл была неподалеку, самообман мог бы тянуться еще долго.

— Хочешь всю правду? — странно спросил Валентин. Голос у него был ровный, если не равнодушный.

— Какую? — А у Арно, напротив, сбилось дыхание, а инотанция подвела, сорвавшись на хрип.

— Всю.

Валентин встал, отряхнулся и протянул руку. Арно отбросил сомнения.

И теперь скоростной поезд вез их в загородный дом Приддов. «Отец его не любит, — объяснял Валентин, — и поэтому они с матерью бывают там редко. А мне нравится: тихо и почти безлюдно». Как на кладбище, хотел пошутить Арно, но не стал, было в словах Валентина что-то неуютное и в то же время удивительно спокойное. Как тревожная озерная гладь. Как первые утренние заморозки.

Если смотреть на вещи просто, то они едут вдвоем в дом, в котором никого нет. Понятно и объяснимо, несколько стремительно, ну так Арно и не был никогда терпелив. Это достоинство Валентина. Арно взглянул на того украдкой, но он смотрел перед собой и только изредка моргал, будто через запрограммированные промежутки. Это неуловимо напрягало, и Арно взял Валентина за руку, повернул кисть ладонью вверх: говорят, это открытый жест, вдруг поможет?

— Я буду очень рад, если ты сможешь меня понять, — снова смутно и неясно произнес Валентин, и в его разговорах загадками было все-таки что-то жуткое.

Ну или он сомневался — или стыдился.

— Я попробую, — пообещал Арно.

Дом, как и ожидалось, был большой и стоял особняком. От станции они четверть часа прошагали пешком, и можно было различить гул поездов. Наверное, в пасмурную погоду было слышно еще лучше. Валентин быстро, словно делал это очень часто, набрал код на воротах. После — на массивной входной двери, и безмолвные комнаты впустили их. Было безупречно чисто, ни следа пыли или затхлого запаха нежилых помещений. Прихожую и коридор освещала желтая лампа.

— Твоя комната наверху?

— Да, — кивнул Валентин. Он повесил пальто на вешалку, протянул руку за курткой Арно. — Спальня — да, но есть комнаты и внизу, на цокольном этаже.

— В подвале?

— Я лет в двенадцать увлекся фотографией, пробовал сам проявлять, и мне выделили темную комнату. Потом, от реактивов, пошло увлечение химией, и я даже хотел поступать на медицинский или биологический, но отец моих планов не одобрил. Отчасти я ему благодарен, ведь иначе мы бы не встретились.

Это было сказано так прямо и однозначно, что Арно сделалось жарко, но Валентин продолжил:

— Выбрав для меня профессию, отец стал и дальше решать за меня. Ты знаешь, что он собирается в Парламент?

Арно помотал головой.

— Можешь как-нибудь поболтать об этом с Ли, он у нас интересуется, а я...

— Если говорить просто, ему потребовалась поддержка, и он выбрал Леопольда Манрика. Это умный и дальновидный человек, и они смогли бы договориться, а в качестве жеста доброй воли мне предлагалось жениться на его внучке. Взгляни.

Какие-то точки в голове соединились, но не все. Часть картинки проступила сквозь туман, Арно машинально дотронулся до лба, тот отчего-то был холоден и влажен. Валентин безошибочно вытащил из шкафа книгу, раскрыл, и меж страниц лежал тугой темно-рыжий локон. Изящный и будто бы непокорный завиток.

— Отец решил продать мою свободу — и я отказался. А Иоланта, оказалось, привязана к деду настолько, что не желала ему перечить. Мне не всегда удается понять женщин. Пойдем вниз?

Ноги ослабели, а мозг словно перешел в какой-то режим, когда еще мог посылать телу сигналы, а вот рассуждать отказывался наотрез: отрицал очевидное, пытаясь уберечь. Арно вспомнил, что в кармане у него карточка следователя Эрвина Ноймаринена, и если...

Валентин смотрел на него мягко и терпеливо, как глядят на непослушных детей, ожидая, когда они одумаются. Он, понял Арно, не повернется спиной и не даст застать себя врасплох, а если в лоб? Вчера Арно, не сомневаясь, сказал бы, что справится с легкостью, но тело ослабло, а сердце яростно колотилось. Перед глазами стоял круглый значок на ужасном свитере Иоланты: «девичьи правила».

Не было никаких правил! И Иоланты тоже, и Айрис, а еще не существовало справедливости, дружбы и любви, и Арно решительно не мог понять, почему не обрушилось небо. Или хотя бы белый, украшенный лепниной потолок.

Он дал увлечь себя вниз.

Их шаги по крутой лестнице гулко отдавались в тесноте, пока наконец Валентин не нашарил, подсветив телефоном, какой-то шнур, толкнул плечом дверь.

Первое, что понял Арно, что тут холодно. От пола тянуло. Зажглась, нервно моргнув, одинокая белая лампа, и в ее свете лицо Валентина было бледным и прекрасным. Незнакомым и недостижимым, и Арно вдруг ощутил неминуемую близость конца. Стало спокойно и почти радостно, говорят, такое бывает, когда падает самолет, и ты знаешь, что ничего уже не изменить.

А потом Арно вгляделся в пузатые банки, и его вырвало желчью прямо на бетонный пол. Несколько сухих спазмов скрутили тело и оцарапали горло.

— Я все думал, станет ли тебе дурно. Вот, выпей.

Валентин протянул ему бутылку с водой. Там могло быть снотворное, чтоб было удобно резать его потом на кусочки, или сразу ложка какой-нибудь кислоты: Арно едва-едва сдал в школе химию и забыл, получив свою выстраданную «С». Но вода оказалась просто водой, крышка с трудом поддалась, как бывает только на новой упаковке.

И все же Арно оперся о металлический стол, а потом сполз, сел, привалившись к ножке. Выходит, тут есть и Айрис, и Иоланта? Или нет? От этого снова замутило. Валентин опустился возле него на корточки и потрогал лицо, коснулся губами лба, как делала мать, когда проверяла температуру.

— Тебе страшно? — в голосе сквозило искреннее любопытство.

— Да, — выдохнул Арно.

— Отвратительно?

— Да.

Валентин кивнул, будто принимая к сведению. Обернулся на свои шкафы, и теперь Арно различил, что в большинстве плавают не люди — животные. Лягушки, змеи, мелкие птицы... Одна банка стояла отдельно, и в ней было что-то небольшое и округлое, что-то белое.

— Я очень любил своего брата, — объяснил Валентин, проследив его взгляд. — Все говорили, мы похожи, но я знал, что ему меня не понять. Это было самое трудное, и мне хотелось, чтобы от него что-то осталось. Не просто память и вещь. Что-то, что я возьму сам. У тебя, Арно, тоже очень красивые глаза. Очень темные.

Арно вдруг понял, что и он неизбежно окажется в такой банке. Может, даже рядом с Юстинианом, если Валентин и правда решит, что он был важен, а не просто случайный приятель. Интересно, откуда тот знал, что он солгал об Айрис — неужели следил? И отчего она ему помешала?.. Валентин невесомо коснулся его губ своими, хотя никакая вода не перебила кисловатый привкус рвоты.

Сколько их таких, кто пропал? Кто стал, как Юстиниан, фрагментом в жидкости? Как легко и приятно было бы присоединиться к ним и не думать, как так вышло. В белом свете глаза Валентина были светлые и прозрачные, почти сияющие, и в них, точно в растворе, застыли черные круги зрачков. Хотелось любоваться и забыться.

Сделаться никем.

Арно с усилием отогнал наваждение. Нет, это не о нем, это кто-то другой ищет легкого конца.

— Мне ты тоже место подобрал? Там, на полке.

Валентин нахмурился: дрогнули узкие брови. Он взял руки Арно в ладони, тут же выпустил, будто обжегся, нервно заправил за ухо прядь.

— Ты спешишь. Я повторю: если ты способен понять... Если ты сможешь, это сделает меня счастливым. Я боюсь ошибиться и нечасто слушаю сердце, но мне отчаянно хочется верить, что я не промахнулся.

Синие наколенники Айрис Хейл, ее горящее окно и прекрасная подача, убитый горем замминистра Манрик, седина в рыжине. Не спавший много дней Эрвин Ноймаринен, что спросил его об отце.

Теперь Арно может им помочь, теперь у него есть ключ, который он искал, а он оказался в ладони с самого начала. «Он был таким приятным человеком, — говорят об убийцах, — я никогда бы не подумал».

— Я научусь, — слова дались неожиданно легко. — Может, справлюсь не сразу, это не просто, но — попытаюсь, обещаю.

Арно протянул руку, провел ладонью по гладкой щеке, по длинной шее. Встал, скомандовав непослушному телу подчиниться. Они все говорят, как он похож на отца, так вот он шанс проверить, стоит ли сын комиссара Савиньяка хоть чего-нибудь. Что он отбросит, чтобы помочь безымянным жертвам. Валентин тоже выпрямился, глянул через плечо туда, где был... его брат, и повернулся лицом снова.

— Я рад, что не ошибся, Арно.

Лампа припадочно замигала. Надо было подниматься, надо было хоть на час притвориться, что этой комнаты нет, что нет этого разговора, а наутро начнется осторожная игра, в которой страшнее выиграть, чем оступиться.

— Я бы выпил чего-нибудь крепкого, — улыбнулся Арно, — и принял бы душ. Устроишь?

Валентин кивнул, и сквозь обычную серьезность его черт пробивались уязвимость и ликование. Он часто дышал, и в прерывистом свете казался черно-белым диафильмом. Арно поймал себя на том, что вновь кусает губы.

И только у лестницы оглянулся. Постарался запомнить все в мельчайших деталях, каждый стеклянный бок и металлический угол, безразличный холод и неверные блики. Важно было одно: не научиться видеть в этом ту же красоту, не услышать тот же зов. Не заразиться. Валентин потянул его наверх, и Арно захлопнул дверь. Оторвать взгляд оказалось неожиданно сложно.

Анон · 2023-03-16 20:38:55

75. Приддоньяк. Рейтинг любой. Валентин, привыкший считать себя равнодушным к плотским утехам, неожиданно осознает влечение к Арно. Причём триггером выступает что-то достаточно безобидное (раскрасневшиеся от вина щеки, шёпот, взгляд, расслабленный вздох).

Попытка в юмор, возможно стеб, варнинг: просторечия в мыслях Вали) оос

▼444 слова⬍

В Лаик Валентин увидел Арно не первый раз, но первый раз по-настоящему обратил внимание.

И первой мыслью по этому поводу было... Мыслей не было. Потом их стало чересчур много, но в итоге они оформились в одно простое и емкое: кованный ты матрас за щупальца!

Арно был прекрасен, а когда открывал рот, у Валентина, натурально, вставало.

Этим обстоятельством Валентин был шокирован отдельно, чтобы не сказать очешуел от такого поворота. Он давно считал себя не способным понимать язык, на котором разговаривали куртизанки и супруги в спальнях. Ан нет. Вставало, как дозорный на башне; мокло, обливаясь смазкой, как этот самый дозорный под проливным дождем и хотелось немедленно в жаркое, тугое тепло, этого... Шарахнутого об ограду южанина.

Локоны еще эти светлые, взгляд с нежностью...

Валентин был готов иконы с его образом заказывать, чтобы каждый вечер стоять перед ним на коленях и... Боготворить его, боготворить и боготворить, пока не устанут руки.

Валентин терял дар речи напрочь, как мальчишка, которому старший брат впервые рассказал о куртизанках и тот представлял ночью с собой разом трех.

А еще Арно виртуозно ругался. Об этом Валентин вспомнил, вновь встретив его в Торке. О, встреча была поистине судьбоносная.

- Виконт Сэ-э, - это "э-э" в конце подвело Валентина, сдав с потрохами и дрогнуло испуганной птичкой, затихая.

Примерно также дрожали и подгибались его колени. В грезах Валентин уже брал Арно Савиньяка в жаркий полдень, завалив в высокую, едва шелестящую траву и отдавался на прохладных простынях всю ночь напролет, и много чего еще... Валентин поймал себя на том, что просчитывает, как и где лучше организовать свидание с Арно для плотских утех, разглядывая изгибы губ, подбородка и в особенности кадык.

- Герцог Придд, - отчеканил Савиньяк и по-солдатски резко кивнул.

Валентин проводил взглядом взметнувшийся и наклонившийся подбородок и заставил себя посмотреть в черные глаза.

И тут этот... Ангел небесный, взмахнул белыми ресницами и как-то по-особенному качнул головой еще раз. И все. Спрутьи ты щупальца через северо-запад... Было у Валентина сердце и нет сердца. Он хотел сказать что-то еще, но кроме невнятного "Ааааэмммм", бьющегося по всему внезапно опустевшему черепу, в голове звенела пустота.

И тут Арно, прекрасный, чудесный Арно, которому Валентин уже был готов отдаться, хоть на конюшне, хоть в обеденном зале, произнес, глядя на губы Придда:

- Кляча твоя... Несусветная.

Валентин не хотел знать, что это значит, но промежность его горела, а от этих слов клинку окончательно стало тесно в узких бриджах.

Тут-то Валентин наконец все понял. Понял, что пропал. Понял, что пути назад нет, что он просто не может упустить ТАКОГО человека.

- Молчите!

Он прижал сомкнутые пальцы ко рту Арно и убрал руку только затем, чтобы вжаться губами в губы, вовлекая его в поцелуй.

Если виконт сказал бы еще хоть слово, Валентин позорно кончил бы прямо здесь.

Впрочем, и был бы счастлив.

Анон · 2023-03-17 15:25:20

73. Алан Окделл/Женевьев Окделл/Гвидо Ларак. Женевьев вспоминает и сравнивает. Ангст, стекло высокий рейтинг.
Как вариант: Алан Окделл в качестве призрака принимает участие или комментирует. В этом случае можно стёб, а можно хоррор.

Вольное исполнение заявки. Высокого рейтинга не случилось, до хоррора не докрутилось, обоснуя нет, необоснованная мистика, открытый конец, не бечено.

▼1500 слов⬍

Иногда ей кажется, что она сходит с ума.
Все происходит стремительно, как полет последнего осеннего листа со старого дерева. Можно цепляться, сколько угодно, но ветер подхватит и унесет, чтобы через мгновения краткого полета обрушить на землю.
Свадьба, которую в прежние времена посчитали бы оскорбительной — как же иначе, Женевьев сговорили буквально за день, а после побыстрее выслали в Надор, и вот она уже Женевьев Ларак, а имя Алана будто стерто из истории. Слуги не вспоминают о нем, только глядят то ли с жалостью, то ли с презрением. Женевьев смотрит в ответ прямо и, наверное, зло, так что челядь спешит отвести глаза и скрыться из виду. Не им судить, не им обличать ее в измене покойному мужу.
Что она могла бы сделать? Пронести оружие, броситься на Гвидо, на короля, заколоть себя? А как же дети? Это только в сказках, что в детстве рассказывала старая нянька, девушки оборачивались вольными птицами и сбегали из плена или шли в Закат, чтобы освободить своих любимых. Это в сказках любимый мог вернуться даже после смерти, чтобы занять место того, за кого сговорили молодую вдову. Да и если вспомнить, эти сказки никогда не имели счастливого конца. Да и имей Женевьев хоть каплю решительности тех девушек, куда бы она пошла, что бы сделала? Кому бы взмолилась? Все знают, что чудес не бывает.
Реальность жестока.
Гвидо Ларак — наверное, не самое плохое, что могло бы произойти с Женевьев. Он вежлив, обходителен, не обижает ее и даже выказывает ей какое-то уважение. Но уважение уважением, а брак должен быть консумирован, и первую брачную ночь Женевьев вспоминает с ужасом и содроганием.
От пережитого шока последних дней ее просто обездвиживает, и она позволяет вертеть себя, как куклу, покорно выпрямляя руки, выскальзывая из платья. Гвидо нежен и терпелив, он шепчет ей что-то успокаивающее и не торопится, но в животе у Женевьев будто плещется мерзкий склизкий ком паники, и она сжимает челюсти так, что наутро они болят.
Не кричать.
Они одни в спальне, но ей все время чудится чей-то пристальный взгляд.
Она не любит Надор. Слишком холодный, слишком темный, всем своим существом будто намекающий, что ей здесь не рады. Сквозняки преследуют ее повсюду, Женевьев не может согреться, а челядь сбивается с ног, затапливая камины и заготавливая грелки в постель. Всю жизнь она ощущала это давящее чувство, будто она, Женевьев Окделл, находится не на своем месте, но с Аланом все было проще. Как будто широкой спиной он мог заслонить ее от любых невзгод, защитить от всего.
Алан. Здесь, в Надоре, он был дома, он был хозяин и господин и действительно любил старый замок. Он знал все переходы, коридоры и галереи, мог часами сидеть в старой библиотеке, перебирая фолианты. «Надор говорит со мной, Женевьев, он живой, нужно только услышать. Он поможет, нужно только попросить», иногда смеялся Алан. Он говорил о Скалах и их силе, о старых обрядах, память о которых все еще жива в семье. Женевьев снисходительно улыбалась и возвращалась к детям. Алан был отважным воином, прекрасным отцом и хорошим мужем, а что до причуд — она всегда закрывала на это глаза.
И сейчас, когда Алан мертв, Женевьев чувствует, как стены замка давят на нее. Куда бы она ни пошла, ощущение чужого присутствия не ослабевает. Она чувствует себя птичкой, запертой в клетке, только в отличие от сказок, ее клетка сделана не из золота. Она выточена из старых камней, от которых тянет холодом.
Гвидо приходит к ней почти каждый вечер, и Женевьев может предсказать, что он будет делать, где прикоснется, как посмотрит. Его поцелуи будто перезревшее яблоко — все ощущается пресным, безвкусным, почти горьким, будто вместо сочной мякоти во рту внезапно оказалась сорная трава. Он настолько отличен, что иногда Женевьев хочется выть. Там, где нужно действовать быстрее и решительнее, Гвидо медлит, опасаясь, наверное, обидеть или причинить боль. Как только все заканчивается, он почти сразу уходит к себе, не желая провести рядом даже лишних пять минут. Алан был совсем другим — то нежным и медленным, то стремительным и быстрым, почти суровым, как камнепад, как горный обвал, и она никогда не могла угадать, как это будет в этот раз. И он никогда, никогда не оставлял ее после.
Женевьев ощущает себя породистой кобылой после случки, от которой ждут только одного — скорого потомства, и ничего больше. Наверное, Гвидо дает ей время свыкнуться с потерей, пережить утрату, но Женевьев не знает, как это сделать. По ночам ей снятся темные подвалы Надора, неровно освещаемая факелами кладка стен и шепот. Стены говорят с ней, но она не может понять ни слова. Ричард, наверное, смог бы, но, осторожно расспросив, Женевьев понимает, что сын не видит никаких странных снов.
Иногда она слышит шаги, глухо разносящиеся по коридору, шаги властные, уверенные, будто ступает хозяин. Иногда, когда Женевьев проходит мимо старого кабинета, ей мерещится, будто вот-вот из-за поворота покажется Алан, и она почти улавливает эхо приближающейся поступи. Ей, конечно же, кажется.
Но она все равно старается не ходить по темным коридорам одна.
Гвидо отбывает из замка на охоту, а Женевьев, сославшись на головную боль, даже не спускается вниз. Голова и вправду раскалывается — тяжесть расползается от висков к затылку, свет приносит муки, но облегчение приходит, как ни странно, когда Женевьев прислоняется головой к холодной кладке стены в старом кабинете. Как будто стены желают утешить ее.
— Если бы хотели помочь — вернули бы Алана, — срывающимся голосом шепчет Женевьев. — А раз не можете — так оставьте меня в покое.
С кем она говорит и зачем — этого Женевьев не может объяснить даже себе, наверное, всему виной головная боль. Но ей кажется, что шепот стен затихает.
Вот так и сходят с ума.
Муж не возвращается к ужину, и она, поцеловав детей, отправляется к себе. Головная боль понемногу отступает, и Женевьев забывается зыбким тревожным сном. Стены шепчут ей, но Женевьев так устала, что даже не обращает внимания. Пусть камни продолжают говорить, все равно она не в силах их понять.
В полусне ей кажется, что кто-то садится на кровать и касается ее ноги. Она приоткрывает глаза и видит чью-то фигуру, с трудом подавив вздох — судя по темени, уже глубокая ночь, Гвидо вернулся, но почему-то все равно пошел к жене. Он бережно поднимает ее с постели и прижимает к себе.
— Ах, Женевьев…
Голос у него странный, Женевьев бы сказала, что он соскучился, но ведь они виделись прошедшим утром. Она кладет голову на его плечо, вздыхает, покорно обнимает. Он пахнет странно — не так, как человек, который полдня провел в седле, выслеживая дичь. От Гвидо исходит тонкий запах хвои, разогретой на солнце земли, соцветий лесных трав. Его губы изгибаются в такой знакомой улыбке, которая совсем не может принадлежать Гвидо, и он смотрит так, как никогда не смотрел на нее до этого.
— Любовь моя, я так скучал.
Женевьев целует его сама — она точно спит и видит сон, потому что наяву Гвидо никогда не называет ее так. А раз все это не по-настоящему, можно сделать все так, как хочет она.
Муж целует ее твердо, руки скользят по плечам, поглаживают спину. Он весь как оголенный нерв, все в нем выдает какое-то нетерпение, предвкушение, и Женевьев поддается, опускается на постель, сама ослабляет завязки ночного платья, притягивает Гвидо ближе, помогает избавиться от одежды. Ее охватывает странный жар, чего она не ощущала уже, кажется, целую вечность. Впервые с момента свадьбы ей действительно хочется, чтобы к ней прикасались.
Гвидо, кажется, предугадывает все ее желания, и Женевьев даже теряется: настолько это не похоже на излишне осторожного мужа, вечно боящегося сжать ее в объятиях крепче положенного. Его руки действуют твердо и уверенно, он не сомневается и не медлит, и Женевьев прикрывает глаза, отдается, наслаждается его прикосновениями и поцелуями.
Он двигается так, как двигался бы Алан, будь он жив.
— Любовь моя.
Он продолжает что-то шептать, Женевьев тонет в его приглушенном голосе, впивается руками ему в спину, целует охотно подставленную шею, пальцами скользит в волосы. В голове не остается связных мыслей, но каким-то краем сознания она ощущает беспокойство. Что-то не так. Чего-то не хватает, но чего?
Женевьев пытается зацепиться за эту мысль, но Гвидо целует ее, жарко и настойчиво, наконец входит, и она сдается. Ей хорошо, ей удивительно, невероятно хорошо, и все остальное может подождать.
Последний раз такой цельной она ощущала себя только с Аланом, давным-давно, кажется, будто даже в прошлой жизни. Гвидо двигается в ней размеренно и мягко, шепчет что-то еле слышно, нежно оглаживает лицо. В темноте спальни Женевьев кажется, будто его глаза светятся. Весь он будто морок, как порыв, стремительный и легкий, почти неземной.
Удовольствие накатывает на ее тело неотвратимо, как приливная волна, усиливается, и она кусает собственную руку, чтобы на пике не прошептать совсем другое имя.
Алан.
Гвидо приносит смоченную водой тряпицу, продолжает шептать, осторожно обтирает Женевьев, поправляет рассыпавшиеся по подушке волосы, и Женевьев улыбается. Это очень хороший сон, лучший, в котором ее не оставляют одну после акта любви, а разделяют вместе с ней эту истому, от которой хочется зажмуриться и зарыться носом в чужую шею, обняться и заснуть вместе, переплетаясь телами. Тихо плещет вода: Гвидо убирает тряпицу и опускается на постель, обнимая ее со спины.
— Спи, Женевьев, спи крепко.
Уже засыпая, Женевьев наконец понимает, почему ей казалось, что чего-то не хватает.
Ей больше не кажется, что за ней наблюдают.
Она просыпается утром в одиночестве, но следы на ее теле и приятная усталость говорят о том, что ночью ей не примерещилось. За завтраком она не видит Гвидо, но находит его в старом кабинете Алана. Женевьев хмурится — Гвидо избегал этой комнаты, даже перенес все нужные бумаги в другое помещение, предпочитая работать там — но у нее слишком хорошее настроение, чтобы эта маленькая странность могла испортить его.
— Доброе утро, — произносит Женевьев.
Гвидо стоит к ней боком, пальцами едва касаясь письменного стола. Поза его задумчивая и какая-то не такая, словно что-то поменялось в нем с той охоты. Он поворачивается к ней, и легкая улыбка появляется на губах.
— Как тебе спалось?
— Лучше, чем когда-либо с момента возвращения, — неожиданно для себя признается Женевьев.
Ее что-то настораживает, какое-то непонятное ощущение неправильности, нереальности происходящего, но она никак не может понять, что же не в порядке. Гвидо подходит к ней, мягко касается щеки, а потом вдруг обнимает. Пораженная этой неожиданной лаской, Женевьев позволяет обнимать себя, одной рукой осторожно касаясь чужой поясницы.
— Нам многое предстоит сделать, любовь моя.
Медленно отстранившись, Женевьев смотрит на него. Это не может быть. Просто не может быть.
Гвидо Ларак никогда не называет ее так.
— Знаешь, Женевьев, — медленно начинает он, и у Женевьев почему-то леденеют пальцы. — Надор говорит с тобой. Он поможет.
Все ее существо цепенеет от ужаса, она смотрит на него, силится вдохнуть и не может. За чертами лица Гвидо Ларака Женевьев видит совсем не его. Он улыбается ей уголком рта и смотрит на нее так, как делал тот, другой.
— Нужно только попросить.

Анон · 2023-03-17 15:44:38

159. Всё то же самое, только все Алвы живы. Восстание по желанию можно тоже убрать. Так Ричард становится оруженосцем Рокэ, маркиза Алвасете, и узнаёт о своём эре много нового. Образ развратного чудовища, каким его описывали Штанцлера и Катари, вообще не вяжется с реальностью, потому что подначки от старших братьев, половина слухов оказывается неправдой и фехтовальщик он великий, но "Ну, мам!". Ещё и получает за неправильно воспитание оруженосца.

518 слов

▼Скрытый текст⬍

— Скажите честно, юноша, он вас ещё не заездил?

— Что вы себ… эээ…. что вы имеете в виду, эреа?

— Матушка имеет в виду, что мой младший братец может до изнеможения скакать по полям и лесам, «ибо это даёт ему чувство единения со страной». Насколько я помню, такое только один из Савиньяков может выдержать, только не помню, который.

— Да, а в том смысле, в котором вы сначала подумали – только другой из Савиньяков.

— Мама!

— Что мама? Мне Арлетта сама писала, какие вы скачки последний раз устроили… Сейчас, подожди, найду письмо…

— Мама!!!

— Ах, да, вот оно. «Представьте себе, вернувшись после трехчасовой скачки с Эмилем», — о, на лошадях – это с Эмилем, надо постараться всё же запомнить. Так, где строчка… «Рокэ был столь очарователен, что они с Лионелем сломали кровать в гостевой спальне». Ага, с Лионелем. Юноша, а вы путаете Савиньяков?

— Я… я… простите, эреа, мне срочно нужно удалиться!

Ричард бросился к выходу из гостеприимного особняка соберано, куда Ворон притащил его «на летние каникулы, куда мы, юноша, едем отрабатывать мою семейную повинность. Увы, я не могу ни отказаться, ни оставить вас в Олларии, хотя желал бы именно этого». Ему хотелось макнуться с головой в ближайший водоём, чтобы остудить пылающие щёки.

Планам не суждено было осуществиться, потому что он умудрился с размаху влететь в кого-то высокого, сухопарого и, кажется, очень сурового.

— И куда это вы так несётесь, юноша? Неужели мой отпрыск не сумел привить вам хоть какие-то элементарные манеры?

Ричард остановился, боясь поднять глаза – про нрав Алвары Алва ходили самые разнообразные слухи, но отличала их друг от друга только степень жестокости. Правда, Арно отчего-то утверждал, что это всё выдумки и неправда, что «дядя Алваро» милейшей души человек. Но у Арно и «дядя Алва» был милым, так что его показания можно было не учитывать.

— Юноша, я к вам обращаюсь! Подобное вольнодумство в общении со старшими вам уже привил мой сыночек – или вы таким на его голову свалились из своей Брейды или Торки?

— Надора, — пискнул Ричард, поднимая глаза.

— Сам знаю, что из Надора, — сказал соберано Алваро, его глаза смеялись. — Просто вы так забавно реагируете.

— Да как вы смеет… ой, а что это? — Ричард уставился куда-то за плечо старика, где на двери было множество зарубок, около которых самым разными почерками были выведены имена. Ричард смог разобрать «Рубен», «Карлос», «Алва», почему-то «Лионель» и ещё какое-то женское имя, но тут его собеседник повёл себя самым удивительным образом. Он схватил Ричарда за плечо, прижал к притолоке, заставил выпрямиться и выхватил из-за пояса кинжал. Окделл затрепыхался, но соберано уже успел сделать зарубку и теперь зычным голосом звал супругу.

— Долорес, отметь рост мальчишки. Смотри-ка, уже выше, чем Росио!

— Ну папа! — раздался голос эра Рокэ, и суровый соберано повернулся на зов.

— А что папа, а кто от каши всё детство отказывался?

Эр Рокэ закатил глаза и прошествовал во двор мимо матери, которая аккуратным почерком выписывала на косяке «Ричард». Окделл подумал, следует ли ему последовать за эром, и тут раздались сразу два голоса:

— Юноша, вам особое приглашение нужно, чтобы быть рядом со мной?

— Юноша, вас что, мой сын не научил, что оруженосец должен быть рядом с эром?

Ричард закатил глаза ничуть не хуже эра Рокэ и выбежал за ним следом. А ведь это они только приехали!

Отредактировано (2023-03-17 16:27:44)

Анон · 2023-03-17 21:39:37

Анон пишет:

213. Во время отравления Дику все же удается выпить отравленного вина. Его откачивают, но ни о какой отправке в Агарис не может идти и речи - он слишком слаб, чтобы его куда-то везти.

492 слова, джен, низкий рейтинг, флафф. Рокэ Алва, Ричард Окделл.

▼Скрытый текст⬍

— Признаться, вы меня удивили, юноша, — сказал Рокэ, входя в комнату оруженосца и садясь на его кровать. Левая рука у него была на перевязке, и он выглядел усталым.
Ричард чувствовал себя слишком слабым, чтобы что-то ответить. Поэтому он всего лишь поднял вопросительный взгляд на эра, понимая, что за покушение на убийство Первого маршала пощады не будет. Но вместо обвинений Рокэ пояснил:
— Не думал, что вы возьмёте половину отравы себе.
Ричард осторожно вздохнул. Решение выпить полпорции яда он принял спонтанно, но тогда оно показалось ему разумным: так он уберёг бы себя от Занхи, а мать и сестёр — от позора.
— Штанцлер не объяснил вам, что половинной дозы недостаточно?
Ричард отрицательно мотнул головой и тут же пожалел об этом — она закружилась, в глазах потемнело, и ему показалось, что он уплывает куда-то вдаль. Наверное, это отразилось на его лице, потому что Ворон надолго замолчал.
Ричард не знал, сколько времени прошло в тишине. Когда он пошевелился, то Рокэ, словно очнувшись от размышлений, продолжил:
— Пока вы приходили в себя после неудачной попытки отправиться в Закат, Август Штанцлер покинул Талиг. Он сбежал в Дриксен. А кардинал Сильвестр умер — сердце не выдержало. Он пил слишком много шадди.
Ричард потрясённо взглянул на эра. Показалось, или в последних словах Рокэ прозвучала горечь? Наверное, следовало выразить соболезнования в связи со смертью кардинала, но у Ричарда не нашлось сил. Да и слова наверняка прозвучали бы фальшиво. А вот сообщение об отъезде эра Августа стало неожиданностью. Неужели ему тоже угрожала смертельная опасность? С другой стороны, как эр Август мог покинуть Её Величество и Людей Чести, оставив их на растерзание Рокэ? Что с ними сейчас? Он, Ричард, валяется в доме эра и ничем не может им помочь.
— Что касается «Списка Дорака», о котором вы мне изволили сообщить, то он существовал только в бумагах Штанцлера. Старый ызарг не потрудился уничтожить свой архив — вероятно, он очень спешил.
Глаза Ричарда расширились от изумления. Но он не успел ничего подумать, как Рокэ огорошил его другой новостью:
— Несмотря на отсутствие «Списка Дорака» мне удалось сократить количество Людей Чести. Их было меньше семи, так что с вами мне не сравниться, но и я был один.
Ричард вздрогнул — в тоне Рокэ не прозвучало сожаления. Радости, впрочем, тоже. Эр Август предупреждал о жестокости Рокэ и о его склонности к насилию, но как теперь можно доверять словам человека, который обманул, подставил и уехал? Ричард не знал, что и подумать. Он невольно покосился на левую руку Рокэ. Тот заметил направление его взгляда и недовольно поморщился:
— Не беспокойтесь обо мне, юноша. Когда вы выздоровеете, мы продолжим наши тренировки — обязанностей оруженосца вас никто не лишал. Хочу заметить, что вы переплюнули даже Эгмонта Окделла по части создания мне хлопот. Пообещайте, что, когда у вас будут дети, вы не будете решать их проблемы с моей помощью. Кстати, раз уж вы проявили интерес к убийству с помощью кольца с секретом, то мне, пожалуй, следует поступить с вами, как мой отец — со мной. Буду приучать вас к ядам. Возможно, однажды вам это пригодится, — и Рокэ, наклонившись, вдруг здоровой рукой растрепал отросшие волосы Ричарда.

Анон · 2023-03-18 08:23:13

52. Дарк!Берто Салина/ОМП-дрикс, Руппи. Однажды Руппи узнаёт, что не всех пленных внесли в список пленных. И что Берто способен на удивительно жестокие поступки.

Дарковый, очень дарковый Берто. Жестокие поступки. Увечья. Автор предупредил.

▼2000 слов⬍

1

— Туше! — воскликнул Руперт, отбросил оружие и уперся руками в колени, чтобы перевести дух. Острие чужой шпаги прикрывал защитный колпачок, но оно все равно больно ткнулось под ребра. Больно, но не обидно, а весело. — Достал, достал, фрошер!

Берто издал ликующий вопль и отсалютовал шпагой. Он прекрасно фехтовал, но его ловкие и точные удары раз за разом не достигали цели — Руперт был выше на полголовы и держал дистанцию за счет длины руки, а южанина это бесило и он ускорял темп. Оба вспотели и растрепались, кружа по площадке. Темные волосы дрикса слиплись у лба, смоляные пряди марикьяре — завились в кудри. Берто небрежно откинул их назад и подошел к противнику.

— В следующий раз даги возьмем, хочу показать тебе южную школу, — сказал он, довольно улыбнувшись и хлопнув Руперта по плечу.
— Покажи, — кивнул Руппи, все еще восстанавливая дыхание. Он поднял шпагу и выпрямился, разглядывая партнера. За развязанным воротом рубахи Берто что-то блеснуло, и он спросил прежде, чем подумал: — Что это? Ты разве эсператист?

Берто непонимающе взглянул на него, потом тронул металлический предмет под рубахой.

— Нет, это не эспера. Просто побрякушка.
— Это морской медальон, — утвердительно сказал Руперт. — Золотая или серебряная пластинка, перекованная из монеты. Я не знал, что у вас тоже такие носят.
— Не носят, — раздраженно сказал Берто. — Это не мое. Снял с дрикса.
— Медальон — это плата за погребение. Если ты похоронил моряка, то медальон твой. А с живого снимать грех. Там должно быть имя выбито, — Руперт взял Берто за локоть и попросил: — Дай посмотреть. Может, я его знал.

Марикьяре поколебался, но достал из-за пазухи золотой кружок на шнурке. Небрежно раскованная пластина хранила очертания семиконечной звезды, но букв было уже не различить. Первая «С». Или «О»? Как будто кто-то специально хотел стереть имя.

— На военном флоте медальоны — редкость. За наши жизни и смерти платит кесарь. Наверное, матрос с одного из торговцев, — заключил Руперт, повертев кружок в руках. Он не сумел прочесть имя бедолаги, но вид перекованного медальона оставлял в душе неприятное чувство. Вряд ли Альберто Салина польстился на один золотой. Зачем он забрал это у мертвеца?

Берто сунул шпагу под мышку и завязал ворот.

— Забудь. Это просто память о моем первом бое и первой победе. Пошли, провожу тебя. Пленным же не велено ходить без охраны, — добродушно усмехнулся он, и усмешка сделала его похожим на вице-адмирала Вальдеса. Руппи подумал, что Берто очень старается походить на Бешеного. Так же, как сам Руппи вольно и невольно копировал Олафа Кальдмеера.

Низкое зимнее солнце нанизалось на шпиль адмиралтейства. Разгоряченные фехтованием юноши быстро оделись, чтобы не продрогнуть. Руперт, как мог, причесался пятерней, ведь адмирал цур зее терпеть не мог нерях.

2

Город Хексберг, зажатый между портом и горой, был невелик. Дом Вальдеса и дом семьи Салина стояли по соседству на той же улице, что и адмиралтейство. Руперт уже привык, что Альберто может заглянуть к нему утром и позвать размяться со шпагами. Больше того, он привязался к веселому дружелюбному парню, почти ровеснику, и ждал этих встреч. Но, возвращаясь в полумрак покоев, где пахло лекарствами, он каждый раз чувствовал укол совести.

Олаф Кальдмеер дремал в постели. Руппи тихо-тихо прошел мимо него к письменному столу. Вальдес позаботился и о ковре на полу, который глушил шаги, и о перьях, чернилах, бумаге для писем. Но единственным, что до сих пор написал Руперт, был список дриксенских пленных. Сделать это велел Кальдмеер, когда пришел в сознание и выслушал рассказ о гибели Западного флота. Руппи корил себя, что сам не догадался переписать уцелевших. Многие имена ему пришлось потом вычеркнуть: ледяная вода и раны уносили жизни спустя недели после боя. Хвала Создателю, Олаф Кальдмеер, записанный первым, был жив и вне опасности.

Руперт пересчитал имена: двадцать четыре человека. Как мало осталось от Западного флота кесарии… Флот Талига — или Марикьяры? — не брал пленных. Две дюжины живых. Почти столько же мертвецов. Нет, мертвецов много больше — здесь лишь те, кто умер на земле. Руперт скользил взглядом по ровным строчкам. Когда он понял, что именно ищет, то перечитал список с начала и до конца и нахмурился. Юрген, Матиас, Руди… Ни одно вычеркнутое имя не начиналось на «С» или «О».

Он проверил живых, но под условие подходил только единственный Олаф. Адмирал цур зее носил эсперу, а не матросский золотой кругляш. Вон она, на прикроватном столике — врач снял для перевязок. Откуда же у Берто медальон? Подобрал в бою? Но «Франциск Великий» не брал корабли противника на абордаж, он уничтожал их из пушек. На мгновение Руппи увидел вместо сумрака комнаты клубы дыма над разбитой палубой и алое полотнище райоса.

3

— Сейчас согреемся, — сказал Берто, вешая на кованую ограду и пальто, и китель. — Лучше потом сухое надеть.

Утоптанную площадку на заднем дворе дома Салина за ночь припорошило искристым снегом. Руперт тоже разделся до рубашки — скоро им станет жарко на морозе. Первая сходка, вторая, третья… Берто, на взгляд Руперта, излишне суетился, зато не давал заскучать. На смуглом лице противника проступил румянец, и Руперт чувствовал, как пылают его собственные щеки. Северную кровь распалил азарт, Руппи двигался быстрее обычного, и взволнованный переменой Берто атаковал всерьез. Лезвие шпаги мелькнуло у самого лица, Руппи качнулся назад, почти теряя равновесие. В голубом зимнем небе сверкнула яркая искра.

— Хорош! — выкрикнул Берто, отступил для новой атаки и оборвал ее, не начав. — Что такое, Руппи?

Руперт тронул шею: порванная цепочка серебристой змейкой скользнула ему в ладонь.

— Эсперу… потерял. Подожди, я найду. Где-то здесь должна быть.

Он кивнул на заснеженные кусты у стены и медленно двинулся туда, глядя под ноги. Берто выругался на незнакомом языке, отложил шпагу на скамейку и присоединился к поискам. Несколько минут они ходили, вороша сапогами снег. Снег был неглубоким, но он сверкал на солнце, как алмазная россыпь, и отыскать в нем маленькую серебряную звездочку нечего было и думать. Руперт присел у вросшего в землю окошка: увы, блеснувший предмет оказался бутылочным осколком. Из-за деревянных ставень доносились неясные звуки, и Руппи прислушался — слишком они походили на стоны раненого Кальдмеера.

— Раньше весны не найду, — развел руками подошедший Берто. — Я виноват, я тебе новую достану. Прости, что так вышло. — Он глянул на Руперта, потом на закрытое окно, и искреннее выражение сменилось недоброй настороженностью. — Что ты…
— Кто там? — перебил Руперт, вскакивая на ноги. — Там, в подвале, кто-то есть?
— Пес, — ответил Берто. Немигающий взгляд черных глаз вцепился в Руперта.
— Врешь. Там человек.
— Не твое дело.

Берто схватил товарища за плечо и потащил от стены. Руперт зло отпихнул его в снег и метнулся обратно, упал на колени перед окном и прокричал на дриксен:

— Вы моряк кесарии и вас держат в плену? Как ваше имя? Ответьте!

Громкий стон, почти крик из-за ставень подтвердил его догадку. Слов было не разобрать. Берто навалился сзади, зажал рот холодной от снега ладонью.

— Не ори! Хочешь его увидеть, так я тебе покажу.

4

В подвал спускались из дома. Берто забрал обе шпаги и велел одеться, и от его недовольного тона Руперт вспомнил, что он в плену, а не в гостях. Но это только придавало решимости. Руперт фок Фельсенбург должен принять участие в судьбе соотечественника.

— Только без глупостей, — буркнул Берто, отпирая дверь своим ключом.

Комната с низким потолком вовсе не походила на тюремную камеру, которую вообразил себе Руперт. Решетчатые ставни пропускали достаточно света, чтобы разглядеть широкий топчан с постелью, нехитрую мебель у стены. На столе деревянные плошки, краюха хлеба, кувшин, свечи... Камина не было, от зимнего холода обитателя подвала должны были спасти полог над постелью и шкура на полу. Но где же сам несчастный?

— Сьентате, — то ли позвал, то ли приказал Берто и повторил на талиг: — Сядь на постель.

Тень отделилась от стены, и у Руперта сжалось сердце — пленник был едва ли старше его самого. Коротко остриженные льняные волосы, испуганные прозрачные глаза, обветренные губы. Руппи никогда не видел юношу прежде, но не сомневался, что тот — варит и служил на Западном флоте. Одет в чужое, но теплое, вроде бы не ранен… Поверх рукавов запястья охватывали кандалы, цепочка тянулась к кольцу в стене.

— Кто он? Почему он не с другими пленными? — спросил Руперт, не отрывая взгляда от юноши. Тот опустил светлые ресницы.
— Потому что он не пленный, — не скрывая раздражения, ответил Берто. — Он трофео. Мой.
— Кто такой трофео? — повернулся к нему Руперт.
— Это вещь, которую ты взял в бою. Марикьярский обычай.
— Ты же говорил, что вы не брали пленных!
— Пленных под райос не берут, — снисходительно сказал Берто. — Только фельпцы брали, они под своим флагом шли. Славные ребята, но алчные. Альмиранте не нужно дриксенское золото. Ему нужна была победа — и он победил.
— Берто, позволь мне с ним поговорить. Пожалуйста, — попросил Руперт, еще не зная, что он сможет сделать. Но видеть парня на цепи было невыносимо.
— Изволь. Только он тебе не ответит. Язык обрезан.
— Да вы дикари, что ли?! — не сдержался Руперт. — Зачем это?
— Трофео, — так же лениво пояснил Берто. — Его положено остричь, — он взял со стола и показал Руперту светлую косицу длиной в ладонь, поводил ей по руке, как кисточкой. От этого жеста Руппи чуть не стошнило. — Оскопить и укоротить язык. Думаю, раньше так делали, потому что враги все равно не говорили по-нашему.
— Дикари… Ублюдки и дикари! Даже у войны есть правила! Нельзя так обращаться с пленными! По Золотому договору… — Руппи задохнулся и остановил себя. О чем разговаривать с этими южанами, которые обращают военнопленных в рабов? — Сколько их еще в Хексберг? Скольких вы изуродовали?
— Трофеос было двое, — внешне спокойный, Берто начал закипать изнутри — Руперт видел это много раз в поединке. — Второго взял дядя Хулио. Но он умер от лихорадки после оскопления. А этот мой. Моя первая битва, моя награда. Делаю с ним, что хочу. И он делает то, что я хочу.

С этими словами Берто стремительно шагнул к постели, запустил руку в волосы пленника, запрокинул тому голову и поцеловал. Искалеченный юноша жадно поцеловал его в ответ. Руперт снова почувствовал отвратительный комок в горле.

— Не трогай его, дрянь, — сквозь зубы прошипел Руппи и дернул Берто на себя. Тот резко развернулся, замахнулся… Руперт увернулся от первого удара, но второй пришелся в скулу.
— Не твое дело! Это наши обычаи, не лезь в них, дрикс! — заорал уже Берто.
— Я расскажу твоему адмиралу, — покачал головой Руппи, прижимая ладонь к щеке. — Вы нарушаете Золотой договор! Кровожадные твари, хуже морисков!
— Да альмиранте всё знает! И Вальдес знает! Мы марикьяре! — выпалил Берто, сжал кулак снова, разжал и зло улыбнулся. — А ты гусь недобитый. Вы проиграли. Проваливай. Можешь пожаловаться своему полудохлому адмиралу.

Берто шагнул вперед, вынуждая Руперта отступить.

— Я Руперт фок Фельсенбург, — громко сказал он на дриксен, — и я вас отсюда вытащу. Кесария вас не забудет.

Узник вскочил и промычал что-то в ответ. И еще раз. И еще. Обрубок языка неловко ворочался во рту, но Руперт понял, о чем тот просит. Берто в припадке ярости ударил мальчишку по губам, вытолкнул Руперта и захлопнул за ними обоими тяжелую дверь.

5

— Вице-адмирал Вальдес, вы говорили, что если нам чего-то не хватает, мы можем попросить. — Руперт отставил чашку с недопитым шадди. — У меня есть просьба.
— Говорите, — Ротгер Вальдес склонил голову набок и беззаботно покачал ногой.
— Прошу прощения, если она покажется вам дерзкой, — Руперт вдохнул и постарался продолжить как можно спокойнее. — Я хотел бы пострелять по мишеням. Я много упражнялся в фехтовании с Альбе… адъютантом Салиной, но давно не стрелял из пистолета. Я понимаю, что вручить оружие пленному врагу — это большой риск, но я еще ни разу не злоупотребил вашим доверием…

Вальдес встал, подошел к окну и заложив руки за спину.

— Это ваша просьба или адмирала цур зее?
— Только моя. Боюсь, что адмирал цур зее Кальдмеер не одобрил бы ее. Пожалуйста, не думайте о нем дурно. Самоубийство — это большой грех перед Создателем. Никто из нас на это не пойдет.
— Убийство — грех не меньший, но мало кого это останавливает, — обернулся марикьяре. — Думаю, я готов рискнуть. Но вы должны дать мне слово.
— Я клянусь! — поспешно ответил Руперт. — Клянусь Созда… — он коснулся груди, но, не обнаружив эсперу на привычном месте, приложил ладонь к сердцу. — Клянусь честью рода Фельсенбургов, что я не причиню вреда ни вам, ни другим офицерам, никому из подданных Талига. Я ценю вашу доброту…
— Ну хватит, — махнул рукой Вальдес, — Нет ничего более неловкого, чем быть объектом чужой признательности. Пойдемте в кабинет.

Из верхнего ящика стола Ротгер достал пистолет, как Руперт сразу приметил — с кремнёвым дриксенским замком. Длинный, почти в фут, вороненый ствол, резные костяные накладки… Впрочем, все это не имело значения. К пистолету прилагалась история, после которой тогда еще капитан Вальдес был награжден оружием, и в другое время Руперт с восторгом дослушал бы ее до конца. Но сейчас он ответил невпопад, и Вальдес, нисколько не обидевшись, прервал рассказ на середине.

— Порох, ружейная смазка, шомпол и пакля для чистки… Надеюсь, вы умеете чистить оружие? Этот славный предмет пролежал в столе с полгода, а климат в Хексберг влажный. Я предпочитаю шпагу, — словно извиняясь, улыбнулся Вальдес. — Стреляйте в стену амбара на заднем дворе, но только когда ваш адмирал не спит. Разбудите его — отниму игрушку. Свинца вам хватит?

— Да, конечно, — кивнул Руперт, сдерживая волнение. Ему был нужен только один выстрел.

Анон · 2023-03-18 14:09:34

Анон пишет:

99. Айрис/Катарина. Совращение Катариной, стыд, страх, боль, последующее неосознанное убийство королевы. Ричард уводит сестру и берёт вину на себя.

Даб-кон/нон-кон, присутствует неграфичный закадровый Айрис/Валентин на уровне "поводил за ручку, подарил цветочки", таймлайн не определен, фривольное отношение с дворцовым этикетом, не вычитано.

▼2700 слов, R⬍

Когда Катарина приглашает Айрис к себе, та предчувствует подвох, но выбора у нее все равно нет. Дженнифер Рокслей, загадочно улыбаясь, что-то говорила про какое-то посвящение, но Айрис слушала вполуха и понять суть из томных придыханий не смогла.
Катарина сидит у себя в будуаре, будто позирует художнику — тонкие руки лежат на подлокотниках кресла, головка чуть наклонена вбок, словно вот-вот упадет, глаза прикрыты. «Как утопленница», неприязненно думает Айрис. Ей неприятна королева и ее нарочитая добродетель, показные молитвы и напускная кроткость, под которой, как нож под одеждой, скрывается расчетливый и холодный ум.
Кошка тоже и красива, и грациозна, но, стоит птичке забыть о бдительности, ей придется познать остроту когтей и зубов.
— Айрис, мы ждали вас, — лепечет королева.
Айрис склоняется в реверансе, как учила ее Луиза Арамона, ждет, пока прозвучит дозволение встать прямо. Она не смотрит на Катарину, слышит лишь шорох одежд и видит край платья, промелькнувшего рядом, когда та поднимается с кресла и обходит ее сзади. Ноги быстро наливаются гудящей тяжестью — стоять так неудобно, но Катарина не произносит ни слова, и Айрис, стиснув зубы, продолжает кланяться.
— Ваша красота поистине украшение Надора, — щебечет Катарина.
Айрис мечтает лишь о том, чтобы наконец выпрямиться. И, может быть, встряхнуть затекающими ногами, наплевав на придворный этикет. Не поколотит же ее королева из-за этого, верно?
Руки, оказавшиеся неожиданно сильными, ложатся на плечи, давят вниз. Айрис сопротивляется, не понимая, чего от нее хотят.
Она углубляет реверанс, садится глубже и наконец слышит:
— Встаньте на колени перед вашей королевой, Айрис Окделл.
Пару секунд Айрис медлит — семейная гордость в ней протестует всем своим существом — но все-таки подчиняется. Пушистый ковер принимает ее уставшие ноги, и Айрис с трудом сдерживается, чтобы не застонать от облегчения. Чтоб ее кошки драли, этот гиацинт…
— В этой позе вы будете отныне встречать меня, когда мы одни. Вам ясно?
Айрис сверлит глазами пол, отчаянно жалея, что не может прямо сейчас взглянуть в лицо королеве и прямо высказать все, что она думает по этому поводу, но все-таки выдавливает из себя:
— Да, Ваше Величество.
Она должна, она обязана подчиниться. Кто знает, что случится дальше, если она откажется? Катарина обходит ее еще раз, длинный шлейф неприятно шуршит по полу, Айрис морщится — звук напоминает о мышах. Маленькие скользкие серые твари, совсем как та, что сейчас перед ней.
— Вы можете встать, Айрис.
Королева отходит обратно к креслу и садится, с явным интересом наблюдая, как Айрис, стиснув зубы, поднимается на ноги, по-прежнему не глядя на царственную особу. Больше всего Айрис хочется поскорее разобраться, чего хочет Катарина, и убраться из будуара подобру-поздорову.
— Мы слышали, что вскоре вам может поступить интересное предложение от герцога Придда.
Айрис не выдерживает и все же поднимает голову, но на королеву посмотреть все же не осмеливается. Знать бы, какая из этих говорливых дур донесла Катарине! Сама Айрис никому ни о чем не рассказывала, да и возможное замужество все еще было затеей достаточно призрачной и зыбкой. Да, она знает, что Валентин настроен серьезно, но без позволения Ричарда этого не случится, а Ричард… Нет, если она начнет думать о своем упертом брате и его глупой вражде с Валентином, точно выйдет из себя и наговорит гадостей, а этого допустить никак нельзя.
— Герцог Придд не предлагал мне замужества, Ваше Величество, — наконец обтекаемо отвечает Айрис, надеясь, что королева удовлетворится этим.
— Но ведь все к этому идет, — мягко смеется Катарина. — Посмотрите на нас, Айрис.
Она подчиняется голову и останавливает взгляд в точке между бровями — хищникам опасно смотреть в глаза, это Айрис помнит хорошо.
— Вы ведь знаете, что замужество влечет за собой многие вещи, к которым порядочная девушка должна быть готова?
Айрис хмурится — несомненно, она знает, что после свадьбы следуют брачные ночи, супружеский долг и рождение детей. Механизм происходящего ей, конечно, известен только из шепотков и случайных обрывков услышанных разговоров и понятен не до конца. Но Валентин учтивый, вежливый, порядочный человек, и Айрис уверена, что он объяснит ей все, когда придет время.
Не дождавшись ответа, Катарина продолжает:
— Наша задача как вашей королевы и просто мудрой женщины, подготовить вас к предстоящему. Пожалуйста, заприте дверь и принесите мне ключ.
Айрис медлит, кошка смотрит, нежно улыбаясь. Ожидание затягивается, и Айрис все же подходит к двери, поворачивает ключ. Щелчок замка отзывается в сердце тоскливым предчувствием чего-то нехорошего.
Катарина кладет ключ на столик, встает и подходит к замершей Айрис, останавливается сзади. Сейчас, когда Айрис не видит королеву, тревога внутри поднимает голову. В груди ворочается знакомая тяжесть, которая легко может перейти в проклятый кашель.
Чужие ладони ложатся на плечи, оглаживают их, скользят ниже, останавливаются на талии.
— Мужчины, Айрис, существа грубые и к нежности не привыкшие. Они торопятся взять то, что, как они считают, принадлежит им, и совершенно не думают об удовольствии женщины.
Айрис, замерев под этими руками, старается не шевелиться и даже дышать тише, чтобы не спровоцировать королеву. Если Катарине так не нравились эти самые удовольствия, что же она тогда спала с Алвой? Заставляли? О, фрейлины любят потрещать не хуже деревенских девок и о подробностях отношений королевы с Первым маршалом просветили Айрис сполна.
— Так сложилось, что женщины должны отдаваться, а мужчины брать, поэтому ваш удел, Айрис, терпеть и стоически исполнять свой долг как жены. Как только вы забеременеете и родите наследника, ваша задача будет выполнена. Вы здоровы, хорошо физически развиты и, мы уверены, сможете быстро справиться с этим.
Королева пока бездействовала, продолжая наставлять, и Айрис передернулась — ее обсуждали как какую-то породистую охотничью суку, которая должна принести хороший помет. С трудом верилось, что Валентин, читавший ей стихи, трепетно державший ее руку на прогулках, будет думать о ней в таком ключе.
Ладони королевы ползут вверх и останавливаются на груди, легко ее сжимая.
— Вам не следует много говорить в постели, даже если вам больно и неприятно. Мужчины не терпят дам, которые указывают им, что делать. Ни в коем случае не стоит стонать или кричать — вы воспитанная девушка из хорошей семьи, а не куртизанка из салона. Будьте безмолвны и послушны как глина, делайте все, что захочет ваш муж.
Сердце стучит быстро, кажется, что даже королева должна услышать этот стук. То, что происходит, Айрис совсем не знакомо, но даже она понимает, что все это неправильно, этого не должно происходить.
— Ваше Величество, я…
— Помолчите, Айрис. Вы, возможно, не очень понимаете меня сейчас, но будете мне благодарны, когда станете замужней женщиной.
Катарина, напоследок чувствительно сжав грудь, ведет Айрис к столику, заставляет прогнуться в спине и лечь на него. Ключ от запертой двери издевательски блестит перед самым лицом.
— Не надо, — шепчет Айрис.
Она не понимает, что сейчас будет происходить, но все еще существо сжимается в предчувствии чего-то ужасного.
— Лежите смирно, Айрис, и не шевелитесь.
Айрис покорно замирает, считает про себя до пяти и обратно — в детстве, когда она была темпераментным взрывным ребенком, это помогало немножко успокоиться и замолчать тогда, когда больше всего хотелось заорать. Айрис слышит шаги, скрип выдвигаемого ящика, звяканье. Тревога в ней растет, и детская уловка со счетом совсем не приносит пользы.
Внутри все леденеет от ужаса, а щеки горят, когда Катарина приподнимает юбку Айрис и откидывает на спину.
— Ваш муж не станет заботиться о вашем удовольствии. Перед первой брачной ночью возьмите немного масла и смажьте себя — так вам будет не столь больно, а супруг решит, что это ваше тело так возжелало его.
Айрис чувствует себя как те ледяные статуи, что зимой лепят в Надоре — ее тело коченеет, она не смогла бы пошевелиться, даже если бы захотела. Чужие холодные руки безжалостно обнажают ее ягодицы, и Айрис чувствует мимолетное прикосновение к пояснице и ниже. Ее передергивает от омерзения — никто и никогда не касался ее здесь, даже лекари, благо Айрис никогда не страдала от каких-то болезней, что требовали бы такого осмотра.
— Не двигайтесь, Айрис, и расслабьтесь.
Пальцы скользят ниже, касаются щели, раздвигают складки.
— Кто-то трогал вас здесь? Может быть, герцог Придд? Герцог Алва?
Валентин? Он порядочный человек и настоящий дворянин, он никогда не посмел бы даже предложить что-то подобное. Назло кошке Айрис хочется выкрикнуть, что все уже было с самим Первым маршалом, но она нутром чувствует, что лучше промолчать. Королева, как бы она ни заламывала руки, как бы ни разыгрывала страдающую невинность, та еще ревнивая закатная тварь, и при упоминании Алвы может совсем взбелениться. Айрис молчит, больше всего на свете мечтая наконец проснуться и забыть этот кошмар.
Пальцы двигаются, ощупывают ее всю, касаются какой-то точки, и Айрис ощущает вспышку постыдного удовольствия, прошившего ее тело.
— Только ваш муж сможет потом касаться вас здесь. Помните, что трогать себя самой — большой грех.
Пальцы двигаются по кругу, разминая и поглаживая. Кроме удовольствия, они приносят еще и омерзительный, жгучий стыд, и унижение, равного которому Айрис до этого не знала.
— Вы очень отзывчивы, Айрис, ваш супруг будет доволен.
Вторая рука присоединяется к первой, а потом оказывается у Айрис прямо перед лицом, и пальцы, измазанные в чем-то липком, ложатся ей на губы. Закаменевшая, безвольная, она послушно открывает рот и слизывает.
— Вот так, моя дорогая, вы радуете нас. Итак, не забудьте смазать себя.
Пальцы, увлажненные слюной, исчезают. Айрис лежит на столе с задранными юбками, бессмысленно разглядывая валяющийся рядом ключ и ворох каких-то бумаг. Письмо под ее щекой становится влажным от капающих слез.
Катарина снова касается ее, и теперь пальцы гораздо более скользкие. Айрис чувствует, как королева пытается проникнуть внутрь и тихо стонет — ей больно.
— Молчите, Айрис, или я позову гвардейцев.
При мысли о том, что скажут остальные, став свидетелями ее позора, Айрис покорно сжимает зубы и терпит. Королева пальцем исследует ее лоно.
— Очень хорошо. Вы узкая и тугая, ваш супруг получит удовольствие. Отдохните пока.
Королева встает и отстраняется, Айрис чувствует руки, переворачивающие ее на низком столике на спину. При мысли о том, что сейчас Катарина увидит ее заплаканное лицо, стыд возрастает многократно.
— Не плачьте, моя дорогая, — бесстрастно произносит королева. — Супружеский долг — нелегкое бремя для женщины. А теперь позаботьтесь обо мне.
Прежде чем Айрис успевает осознать, что от нее, собственно, требуется, Катарина неожиданно легко сдвигает ее ближе к другому краю стола. Бумаги с шорохом падают на пол, и, звякнув по столешнице, теряется где-то в ворсе ковра ключ от двери.
— Откройте рот, Айрис, и высуньте язык.
Королева обходит стол и становится так, что лежащая на краю голова Айрис находится прямо рядом с чужой промежностью. Катарина приподнимает юбки, и Айрис видит, что та совсем нагая под платьем.
— Доставьте удовольствие своей королеве.
С этими словами Катарина двумя руками прижимает голову Айрис к промежности. В нос бьет терпкий запах, на языке ощущается солоноватая влага.
— Давайте, Айрис, или я позову гвардейцев и посмотрю, что они сделают с такой красивой девушкой. О замужестве после этого можете забыть, никто не возьмет порченый товар, — мягко говорит Катарина.
Айрис подчиняется. Да, она много раз слышала о бесчестье, об этом шептались фрейлины, неделями смакуя особенно громкие скандалы. Об этом плакались в Надоре, когда какой-то конюх провел ночь с кем-то из прислуги и отказался после этого жениться. Размах скандала, который ждет Айрис в случае, если Катарина и вправду пригласит гвардейцев, сложно даже представить, поэтому она покорно ласкает языком чужое тело. Королева сверху довольно мурлычет что-то, но Айрис не вслушивается. Она хочет только одного — умереть.
— Вот так, старайтесь усерднее, Айрис, вы ведь хотите порадовать меня? Что бы ни говорили, я обладаю связями и властью и могу или ускорить вашу свадьбу с герцогом Приддом или сделать так, что она и вовсе не состоится. Что, если он окажется где-нибудь в действующей армии? Вы знаете, на границах сейчас не слишком спокойно, многое может произойти.
Злые слезы катятся по вискам, теряются в волосах. Айрис подчиняется, изо всех сил стараясь не представлять, как сжимает руки на шее Катарины до тех пор, пока та не перестает дышать. Королева придвигает ее ближе так, что голова Айрис теперь свисает со стола прямо между ног Катарины, а сама тянется дальше.
Промежность пронзает острая боль, Айрис вскрикивает.
— Тише, моя дорогая. Поверьте, я сделаю все быстрее и нежнее, чем мог бы ваш будущий супруг. Немного красной краски с маслом перед брачной ночью — и он даже не заметит разницы.
Боль не ослабевает, Катарина упорно пытается протолкнуть в нее что-то толстое, гораздо толще пальцев, и Айрис, не в силах стерпеть, пытается привстать на столе. Катарина удерживает ее рукой поперек груди, но стыд, боль и гнев придают Айрис сил. Она отпихивает королеву и с какой-то звериной злобой толкает ее в сторону. Катарина, не удержав равновесие, падает.
Айрис, тяжело дыша, кое-как садится на столе. У ее промежности лежит выпавший продолговатый предмет — выточенный из нефрита тонкий овальный жезл с удобной ручкой. Брезгливо отпихнув его коленом, Айрис встает со стола — Катарина пыталась запихнуть в нее это?
Колени дрожат, и Айрис хватается за край стола, чтобы не упасть. Катарина не издает ни звука, и Айрис наконец поворачивается, чтобы посмотреть, что с ней.
Королева лежит неподвижно, шея вывернута под неестественным углом, кажется, она сломала ее при падении, зацепив подлокотник кресла. Айрис смотрит на нее, не ощущая ни страха, ни злобы, только бесконечную усталость и дрожь, пробивающую тело.
Мыслей, что с ней сделают после того, как она убила королеву, тоже нет.
В дверь стучат.
— Ваше Величество!
Ричард.
Айрис медлит. Старший брат, как бы ни испортились их отношения после, всегда был ее помощником в детских шалостях и защитником перед суровой матерью. Но сплетнями о его любви к королеве фрейлины щедро делятся до сих пор. Поможет ли он сейчас?
Выбора у нее все равно нет.
Наклонившись, Айрис подбирает ключ от двери, одергивает юбки, перешагивает мертвую королеву и, не давая себе времени на колебания, медленно отпирает дверь.
— Айрис?
Не тратя времени на объяснения, она заталкивает Ричарда внутрь и захлопывает за ним дверь. Коридор, как она успела заметить, пустует.
— Создателя ради, Айрис, что здесь произошло? Катарина!
Айрис пытается выдавить хоть слово, но не может. Ее колотит дрожь, она обнимает себя руками в надежде хоть немного согреться. Ричард тем временем бросается к королеве, проверяет пульс.
— Айрис, ты в порядке? — Ричард, не вставая с колен, поворачивается к сестре.
Она неопределенно качает головой и переводит взгляд на нефритовый жезл и открытую склянку с маслом. Кажется, только сейчас брат замечает заплаканные глаза.
— Леворукий, что она с тобой сделала?
— Ничего, — наконец выдыхает Айрис. Голос звучит, как карканье. — Почти ничего. Я не хотела, я просто хотела, чтобы она перестала, я толкнула ее, а она…
Голос срывается. Айрис отворачивается от мертвого тела, начиная понемногу осознавать, что произошло.
Она убила королеву. Создатель, она убила Катарину Оллар, и теперь ее ждет Багерлее, пытки и казнь. Что будет с матушкой, что будет с Ричардом и сестрами? Они кое-как выкарабкались после восстания, а тут новая напасть — герцогиня Окделл, убийца королевы!
Ричард, видимо, соображает куда быстрее, потому что встает и резким шагом направляется к сестре.
— Послушай меня, — мягко говорит он.
Айрис не понимает, что он пытается ей втолковать, смысл слов ускользает, она разглядывает потертую ручку комода. Сколько же раз Катарина касалась ее, чтобы проделать эти ужасные вещи с очередной фрейлиной?
— Айрис! — Ричард встряхивает ее за плечи, заставляя посмотреть на себя. — Сейчас ты выйдешь, за дверью никого нет…
— Ваше Величество?
Дверная ручка, скрипнув, поворачивается. Айрис тупо переводит взгляд на ключ, который продолжает сжимать в своей ладони. Она закрыла дверь за Ричардом, но не заперла ее на замок. Время растягивается для нее так, словно дверь открывается целую вечность.
Валентин Придд на пороге кажется ей самим Создателем, сошедшим на землю.
— Что здесь произошло?
Он контролирует себя куда лучше Айрис, но залегшая между бровей складка и беглый взгляд на труп показывают, что он прекрасно понимает, в чем дело.
— Уведи ее, — Ричард впихивает Айрис в руки Валентина. — Придумай, что угодно, но чтобы ее здесь и близко не было. Хоть прилюдно делай ей предложение о замужестве, хоть катайся по городу, но чтобы ни одна душа не знала, что Айрис последняя видела королеву живой.
Они обмениваются понимающими взглядами, и Валентин, схватив Айрис за руку, тащит ее к выходу. Она сопротивляется и оборачивается к Ричарду:
— Дик, но как же ты?
Брат устало улыбается. Сейчас он кажется Айрис совсем мальчишкой, который снова готов защитить ее от материнского гнева.
— Не беспокойся обо мне, Айри. Все будет хорошо.
Валентин настойчиво тянет Айрис прочь, и она подчиняется. Последнее, что она видит перед тем, как выйти из комнаты — Ричарда, стоящего на коленях у тела королевы.
Дальнейшее сливается в суматошное мельтешение — Валентин тащит ее прочь какими-то коридорами и переходами, попутно еле слышно втолковывая ей, где она была и что делала. Не иначе как благословением Создателя им не встречается ни одной живой души, но Айрис все равно обмирает каждый раз, когда им нужно свернуть за угол.
В очередном пустынном коридоре она останавливается.
— Валентин, я… я сделала нечто ужасное. Теперь я отправлюсь в Закат, и я порченая, грешная, я недостойная…
Он останавливается тоже, смотрит на нее серьезно, но без тени гнева или презрения. Понимает ли он, что происходило в будуаре Катарины? Знал ли он, как королева обращается со своими фрейлинами?
— Вы самое чистое и безгрешное создание, что я когда-либо встречал, Айрис Окделл. Я уверен, что вы не хотели никому причинить вреда.
И он, не слушая дальнейшего бормотания, снова стискивает ее ладонь в своей и тащит прочь. Айрис, замолчав, покорно позволяет ему это. В груди тревожно сжимается при мысли о Ричарде и о том, что с ним будет, и Айрис, с трудом перебирая дрожащими от усталости и страха ногами, молится о брате, потому что это единственное, что она еще может.
Создатель, помоги ему.

Анон · 2023-03-18 18:55:21

68. Альдодик платонический, Алвадик классический. Ричард героически спас Кэртиану, господин регент предлагает ему выбрать награду. Ричард просит позволения навестить могилу Альдо. Ревность к покойнику.

Спасли не Кэртиану. Алвадик в начальной стадии. Неграфичное упоминание пыток. Получилась скорее дикова рефлексия, чем чья-то ревность, но чукча автор старался.

▼1100 слов⬍

Редкий перелесок пустовал. Сопровождающие остановились по знаку Алвы, и Дик медленно поехал дальше один. Альдо нашел свое последнее пристанище за границей Олларии, и немногие знали, где его похоронили. Собаке — собачья смерть, это висело в воздухе непроизнесенным, пока Алва бесстрастно рассказывал о судьбе Альдо. Никто не пожелал похоронить последнего Ракана, как должно, и окружающим, знай они об этом, это наверняка показалось бы справедливым.
Дик спешился и опустился на колени у могилы.
— Здравствуй.
Он не знал, что говорить: молиться, просить прощения? Когда Алва услышал, что именно Ричард Окделл пожелал за участие в освобождении Первого маршала, он, вероятно, не поверил своим ушам. Оруженосец, вытащенный из Багерлее и едва оправившийся от лихорадки, испросил дозволения регента навестить могилу Ракана. Воистину, верно говорят, что пути Создателя и Леворукого неисповедимы. Сам Алва, наверное, если бы и захотел постоять у места, где закопали Альдо Ракана, так только для того, чтобы плюнуть туда.
Господин регент почти ничем не выдал своего недовольства, выслушав просьбу. Но Дик знал его хорошо — легкая понимающая усмешка, сузившиеся глаза, скрывающие настоящее бешенство, пальцы, на миг прекратившие вращать перстень на руке. Он, конечно же, не мог ревновать: Дика и Альдо Ракана никогда не связывало ничего, кроме дружбы.
Дик поежился — накрапывал мерзкий дождик, ныли недавно вправленные пальцы. Багерлее не щадило никого, кто попадал в эти стены. Лекарь все еще не мог сказать, сможет ли Дик снова когда-нибудь держать шпагу, и Алва категорически запретил поездку в одиночестве: небезопасно, даже сейчас, когда войска вычистили Олларию и отловили большую часть мятежников.
И теперь Алва стоял поодаль, наблюдая за Диком. Хорошо хоть, что не мог слышать.
— Я так хотел приехать сюда, а теперь совсем не знаю, что сказать.
В его памяти Альдо Ракан остался светлым солнечным юношей, удалым, развеселым, мечтающим о возрождении былого величия. Остались шуточные дуэли, когда поднаторевший на тренировках с Алвой Дик разделывал друга начисто. Вечерние посиделки, обсуждение планов и мечты, несбывшиеся надежды, разбившиеся о суровую реальность.
Талигу оказалась не нужна великая Талигойя. Талиг прекрасно существовал без нее и намеревался существовать и дальше, оставив ее далеким призраком прошлого. И Робер, и Валентин поняли это гораздо раньше самого Дика, но вот Альдо принять всей правды так и не сумел.
Робер по секрету рассказал, что Алва не отходил от Дика ночами, пока не убедился, что его жизнь вне опасности. Королевские палачи поработали на славу — прочих заговорщиков Дик не сдал, так что под стражу он попал в одиночестве и сполна насладился темными камерами Багерлее. Куда увезли Алву? Кто замешан в заговоре? Как Ричарду Окделлу удавалось так долго играть свою роль после того, как Алва подослал его к Альдо Ракану?
Ему хотелось заорать, что он не играл никакой роли. Он действительно пытался отравить Алву и был выслан из Олларии. Ричард Окделл на самом деле подружился с Альдом Раканом и мечтал о дне, когда вернется Талигойя и будут свергнуты Оллары. Но днем за днем постепенно что-то менялось и угасало в нем. Дурацкие костюмированные представления, разыгрываемые Альдо вместо настоящей политики, предстоящий суд над Алвой, запертая Катарина со своими фрейлинами. Переворот оказался делом не таким простым, как думалось до того Дику. Горожане не встречали их с песнями и прославлениями, регулярно приходилось унимать беспорядки, да и знать не торопилась с восторгом вставать под знамена Альдо Ракана.
— Наверное, я хотел извиниться, — глухо произнес Дик. — Ты был мне хорошим другом и доверял, но все, что ты делал… было неправильно.
Даже после всего пережитого, после дней, проведенных в заточении, Дик не мог думать о нем плохо. По ночам Дика донимали кошмары, и пару раз на крики приходил Алва, который до утра сидел у постели, рассказывая какие-то истории. Под его голос можно было заснуть, и даже кошмары отступали, даря кратковременную передышку.
— Лучше бы мы не возвращались в Олларию, Альдо, — прошептал Дик. — Иногда прошлому лучше действительно оставаться прошлым.
Он не услышал шагов и вздрогнул, когда на плечо опустилась рука:
— Нам пора, — тихо произнес Алва. — К вечеру холодает, а ты еще не совсем здоров.
Дик пальцами коснулся влажной земли, будто это могло бы заменить то самое, последнее не случившееся прощание, когда все еще было нормально. После ареста Альдо так и не пришел к нему в камеру, и о его смерти Дик узнал уже после того, как оправился от лихорадки.
— Ричард, — в голосе Алвы появилась настойчивость.
— Ты ревнуешь к покойному, — не поворачивая головы, ответил Дик. Он бил наугад, ведь даже предположить это было невозможно: Рокэ Алва ревнует своего бывшего оруженосца к мертвецу.
Но Алва молчал, и это говорило красноречивее любых слов. Дик обернулся, не веря, что неосознанно попал в цель:
— Ты действительно ревнуешь. Но это же бессмысленно! Он ушел, его больше нет. И даже после того, что он сделал, он заслужил нормального прощания. Я должен был приехать.
— После того, что он сделал с тобой, он не заслуживает даже упоминания, — ровно ответил Алва. — Вправленные пальцы и шрамы от кнута и крючьев тебя ничему не научили?
— Он был мне другом, — резко перебил Дик. — До того, как я понял, что он утрачивает разум. Самым лучшим, настоящим другом, который принял и помог, когда вы выбросили меня, как надоевшего щенка. Вы могли отослать меня в Торку, в Надор, в Кэналлоа, убить, в конце концов, но предпочли передать меня Альдо Ракану, как переходящий приз, а теперь ревнуете, потому что я пришел оплакать мертвого друга?
Вопреки ожиданиям Алва не ответил, не усмехнулся язвительно, не припечатал насмешливой отповедью, только крепче сжал пальцы на плече, и Дику немедленно захотелось побиться дурной головой о землю. Их отношения только-только начали налаживаться, и старая история с отравлением и ссылкой давно уже поросла былью и сполна была искуплена кровью и страданиями обоих.
— Прости, — выдохнул Дик, отворачиваясь. Стыд обжигал щеки. — Я не должен был говорить все это. Просто… мне нужно было увидеть его. И это оказалось тяжелее, чем я думал.
— Я знаю, — тихо ответили за спиной. — Поэтому я проводил тебя.
Дождь усиливался, грозя перейти в настоящий ливень, холодные капли падали на лицо, скатывались по щекам. Пора было возвращаться.
— Прости, — еле слышно прошептал Дик, в последний раз касаясь земли. — Прости и прощай.
Он поднялся, опираясь на протянутую руку Алвы, и с минуту еще постоял неподвижно, глядя, как дождевые капли падают на могилу.
— Он был хорошим человеком. Просто ошибся и пошел не по тому пути. Надо было им с Робером остаться в Агарисе.
Дик прислонился к плечу Алвы, устало выдохнул, прикрывая глаза. Все эти дни его преследовала и тяготила жгучая необходимость проститься не столько с Альдо, сколько с прошлым и своими мечтами. Великой Талигойи не случилось, великий Талиг продолжал стоять крепко, и призраки минувшего оказались действительно всего лишь призраками, ненужными и позабытыми.
— Поехали домой, — прошептал он Алве.
Он не знал, каких сил стоило Алве сдержаться, не злословить и не издеваться над покойным Раканом, но был благодарен. Даже если Альдо и стал безумен в конце жизни, в памяти Дика он остался мечтательным смешливым юношей, который считал, что корона ему к лицу. Только вот корона оказалась игрушечной.
Они медленно побрели к лошадям, ожидающим в отдалении, оставляя позади холм, в котором только осведомленные люди могли признать место последнего упокоения Альдо Ракана. Дик стер капли дождя с лица, не без помощи Алвы забрался в седло и, тронув лошадь каблуками, поехал прочь. Он не оглядывался.
Прошлое оставалось в прошлом.

Анон · 2023-03-18 20:49:35

209. Рокэ/Ли ER, Давенпорт/Ли. Омегаверс. Порка, сомнительное согласие, грязные разговоры, таскание за волосы. Алва - альфа, Лионель - омега.
Рокэ недоволен, что его омега переводится в действующую армию. Учитывая природу Лионеля, Давенпорт допущенный Алвой альфа для лионелевых течек, про которого Рокэ знает, что тот не позволит себе лишнего.

▼больше разговоров, чем порно, ублюдство, тлен, 1000 слов⬍

— Я мог бы тебя не пустить. Просто взять и не пустить.

Рокэ сгребает в кулак светлые волосы и тянет их на себя. Когда-то эти волосы были длиннее, как и полагается омегам.

Когда-то Лионель был послушнее. Моложе, влюбленнее, но главное — послушнее.

— Мне бы даже не пришлось приказывать.

Лионель, полностью обнаженный, прогибается в спине и закрывает глаза. Рокэ вспоминает одну мысль, глупую мысль, что царапает изнутри. Не мысль даже, а вопрос: кого представляет Лионель, когда вот так закрывает глаза?

И другой вопрос: как он смеет молчать? Рокэ хочется, чтобы он стонал.

— Я бы воспользовался твоей течкой, — он оттягивает волосы сильнее, склоняется к уху и горячо шепчет: — Спрятал бы твои травы, сделал бы так, чтобы ты ничего не соображал, чтобы хотел лишь одного — чтобы я тебя выебал и пометил.

Лионель ерзает, едва заметно, но Рокэ знает его очень давно. Вполне очевидно, что Лионелю доставляет удовольствие эта игра, эта легкая пока что боль, эта рука в волосах.

Понравилось бы ему, если бы на месте Рокэ был кто-то другой? Узнать невозможно. Говорят, омеги неразборчивы.

Омеги неразорчивы, и Лионеля хочется убить, чтобы навсегда остаться для него единственным.

— Я бы пометил тебя, Ли, — Рокэ грубо прикусывает за ухом.

Много лет назад они условились обойтись без меток. Лионелю прочили блестящую карьеру, и Рокэ уступил, не стал мешать. Наверное, он был влюблен тогда и оттого решил, что будет довольствоваться малым.

Это тяжело, тяжелее, чем казалось когда-то. Карьера у Лионеля складывается на зависть, и в действующей армии он, несомненно, сумеет себя показать. Его будут уважать, ценить, боготворить, и никто не узнает, что блистательный маршал Савиньяк любит стоять на четвереньках и позволять своему альфе брать себя как угодно жестко. Никто не узнает, что Лионель Савиньяк — омега, единственный в роду.

Рокэ иногда хочется, чтобы все узнали. Тогда у Лионеля не будет выбора, кроме одного: быть рядом со своим альфой. Всегда. Рокэ отпускает светлые волосы и заставляет Лионеля лечь лицом в подушку. Он мог бы прижать его, не позволяя поднять голову и сделать вдох, но сегодня не нужно, сегодня Рокэ может не сдержаться и довести дело до конца.

Слишком рано.

— Однажды я поставлю тебе метку, — он привычным жестом раздвигает ягодицы и пропихивает три пальца. — И тогда ты сам не захочешь уезжать. Никуда.

Лионель, конечно же, мокрый, он с юности отличался смущающей его самого чувствительностью. Отвары, что Лионель пьет, позволяют разуму не мутиться и оберегают от последствий близости, но нисколько не умаляют желание. Рокэ нравится верить, что дело в нем. В том, что Лионель принадлежит ему.

— Разлука со мной станет для тебя невыносимой, — шепчет Рокэ, двигая пальцами. — Ты ничего больше не захочешь, ни славы, ни чинов, ничего. Тебя будет интересовать только я и мой член, слышишь?

В ответ раздается сиплый вдох, так похожий на стон. Рокэ торопливо расшнуровывает на себе штаны. Каждый раз он думает, что заставит Лионеля умолять, но терпения не хватает. Лионель пахнет слишком приятно, пахнет свежескошенной травой и чем-то еще, чем-то звонким и таким к нему не подходящим. Что говорить, природа пошутила над Лионелем: он выше Рокэ и шире в плечах, но чьей-то кошкиной волей вынужден подчиняться, пусть и лишь в постели. Рокэ любит в нем это несоответствие. Он подхватывает Лионеля под бедра, заставляя приподняться, и загоняет ему одним рывком, не жалея.

— Или сделать тебе ребенка? — спрашивает Рокэ, замерев. Это промедление мучительно для обоих, но в обоюдном нетерпении есть особое удовольствие. — Это навсегда нас свяжет. Однажды не получилось, но ведь мы можем попытаться еще. Правда, Ли? Ты постараешься для меня?

Они пытались, несколько раз, когда Лионель был младше и куда неосторожнее. Никаких плодов это, впрочем, не принесло, и Рокэ понимает, в чем дело: Лионель не хотел подобного исхода слишком сильно. И сейчас не хочет.

— Только безумец захочет родить от тебя детей, — шипит тот, подтверждая эти мысли.

Рокэ ухмыляется. Однажды он добьется своего, и Лионель родит столько детей, сколько Рокэ захочется. Однажды… Не сейчас. От краткого и острого приступа злости трудно дышать, и Рокэ вбивается резче. Он знает, что Лионелю нравится вот так, когда почти больно, нравится пошлый влажный звук с которым Рокэ входит в его тело, нравится, когда Рокэ сжимает его член, неласково, скорее мешая кончить, чем помогая.

«Это не я, — наверняка говорит себе Лионель, вспоминая такие ночи и рассматривая в зеркале темные следы на коже. — Я был вынужден это позволить».

«Нет, это ты, — думает Рокэ. — Это ты».

— Если я узнаю, что ты разрешил Давенпорту чересчур много… — голос не подчиняется, дрожит. — Я убью вас обоих.

Рокэ не сомневается в том, что Давенпорт умеет держать себя в руках — другого альфу рядом с Лионелем он бы не потерпел, и не разделил бы такую опасную тайну с ненадежным человеком. Если травы перестанут действовать, Давенпорт просто будет поблизости, успокоит своим запахом, не даст сделать нечто непоправимое. В крайне случае обойдется пальцами.

От ревности перехватывает дыхание. Рокэ не хочется, чтобы к Лионелю прикасались, пусть и с разрешения. Ему не хочется, чтобы Лионель уезжал, но... Но все-таки отпускает. Любит. Рокэ толкается внутрь, так глубоко, как только может. Как будто это способно отсрочить следующую течку, избавив Лионеля от необходимости утешаться с другим.

Рокэ позволяет себе торопливо излиться, до утра времени много, и они успеют еще, и не раз. Завтра Лионель уедет, а сегодня получит свое сполна.

— Ты красивый, — замечает Росио, разглядывая, как семя вытекает из покрасневшего отверстия.

Лионель молчит. Не пытается прикрыться, перевернуться, заговорить. Просто лежит на животе, прекрасно зная, как сильно раздражает это равнодушие.

— Молчишь? — Рокэ вытягивается рядом. — Зря. Не боишься, что в твое отсутствие я найду омегу поприятнее?

— Тебе же нравится, что я такой, — глухо отзывается Лионель.

Он поворачивается и смотрит на Рокэ, и глаза у него черные и пустые.

— Ты давно мог бы выбрать любого омегу. Послушного по-настоящему. Но ты выбрал меня. Другого такого, как я, нет. И знаешь, почему ты выбрал меня?

Настает черед Рокэ молчать. Ему есть, что сказать, но пусть теперь говорит Лионель.

— Потому что ты слабый, Росио, — тот брезгливо улыбается. — И тебе страшно быть с тем, кто слабее тебя. Вот уж кому стоило родиться омегой.

«А ведь когда-то ты меня любил».

Рокэ не злится, вовсе нет. Это замечание завистливое и смешное, и Лионель сам это понимает. В сказанном нет ни слова правды. Однако рука сама собой замахивается и грубо бьет Лионеля по щеке.

След на светлой коже яркий. В уголках черных глаз выступают слезы, и это тоже красиво. Рокэ любит такие моменты, редкие, драгоценные.

— Однажды мне надоест потакать твоим капризам, — цедит он, уложив Лионеля на спину и нависнув сверху. Колено упирается в мошонку. — Мне надоест, и ты получишь свою метку. Будешь всегда со мной, будешь рожать мне детей, одного за другим. Радуйся, что мне все еще не надоело.

Ответ тонет в грубом поцелуе. Лионель кусает губы с готовностью, горячо, и Рокэ думает: скоро он останется со мной.

Рокэ знает, что никакого ответа нет.

Холиварофорум

Объявление

#1 2022-10-24 21:26:42

ОЭ-фест

#1351 2023-03-12 14:49:06

Re: ОЭ-фест

#1352 2023-03-12 15:11:37

Re: ОЭ-фест

#1353 2023-03-12 16:29:16

Re: ОЭ-фест

#1354 2023-03-12 19:36:59

Re: ОЭ-фест

#1355 2023-03-12 19:58:31

Re: ОЭ-фест

#1356 2023-03-12 22:37:19

Re: ОЭ-фест

#1357 2023-03-13 17:24:11

Re: ОЭ-фест

#1358 2023-03-14 00:11:35

Re: ОЭ-фест

#1359 2023-03-14 15:01:36

Re: ОЭ-фест

#1360 2023-03-14 20:18:40

Re: ОЭ-фест

#1361 2023-03-15 01:55:36

Re: ОЭ-фест

#1362 2023-03-15 17:09:51

Re: ОЭ-фест

#1363 2023-03-15 17:36:08

Re: ОЭ-фест

#1364 2023-03-16 01:52:09

Re: ОЭ-фест

#1365 2023-03-16 19:07:21

Re: ОЭ-фест

#1366 2023-03-16 19:49:32

Re: ОЭ-фест

#1367 2023-03-16 20:33:05

Re: ОЭ-фест

#1368 2023-03-16 20:38:55

Re: ОЭ-фест

#1369 2023-03-17 15:25:20

Re: ОЭ-фест

#1370 2023-03-17 15:44:38

Re: ОЭ-фест

#1371 2023-03-17 21:39:37

Re: ОЭ-фест

#1372 2023-03-18 08:23:13

Re: ОЭ-фест

#1373 2023-03-18 14:09:34

Re: ОЭ-фест

#1374 2023-03-18 18:55:21

Re: ОЭ-фест

#1375 2023-03-18 20:49:35

Re: ОЭ-фест

Подвал форума