Холиварофорум

Анон

ОЭ-фест

Осенний микро-тур феста!

Тур проходит с 11 ноября по 26 ноября включительно, в 0.00 27 ноября можно деанониться. Или нет, по желанию.

Исполнения выкладываются в этом же треде, с обязательным указанием выполненной заявки. Исполнять заявку можно в любом формате: текст, арт, видео, etc., минимальный/максимальный объем не ограничен.

Обсуждение заявок и текстов тут, в треде ОЭ

▼СПИСОК ЗАЯВОК ОСЕННЕГО ТУРА С ССЫЛКАМИ НА ИСПОЛНЕНИЕ⬍

1. Алвадик, первый раз, Дик-бойпусси, Дик снизу. Алвадики оба в шоке и в восторге. Высокий рейтинг обязателен!

2. Рокэ Алву слишком много пороли в детстве, и у него сложился условный рефлекс. Теперь он втайне обожает порку и страшно кинкуется от строгости и суровости, а хамит, чтобы нарваться на наказание. Вот только кто рискнет тронуть самого Первого маршала?! Одна надежда на незыблемых Окделлов, развратных королев или ледяных дриксенских адмиралов!
Пейринг на вкус автора.

3. Катарина/Эстебан или другие оруженосцы. Можно  нон-кон, даб-кон. Королева, заманивающая жертв своей беззащитностью, оказывается властной госпожой. По накуру. Юмор, драма, удовольствие жертвы или моральная (физическая) травма - что угодно на откуп автора.

4. Желательно джен. Рейтинг любой. Желательно юмор, но если получиться хоррор, то заказчик против не будет. Без смертей персонажей. книгоканон. В Кэртиане случилось невероятное. Появился изарг-выходец! И начал кишить.

5. Спокойный пост-канонный мирный и счастливый алвадик в ER. Как они дошли до жизни такой, неважно, главное сам момент! Если рейтинг, то Рокэ снизу.

6. Ойген\Жермон, таймлайн битвы у форта Печальный Язык, когда Жермон был ранен. Ойген получает известие о ранении, находясь далеко от Жермона с силами фок Варзов. Мысли, чувства Ойгена, удаётся ли ему скрывать их.

7. Лионель/Рокэ, модерн-ау. Происходят серийные убийства, но что общего в жертвах не совсем понятно, Лионель работает в полиции и влюблен в своего друга Рокэ. Важно, они не пара, мб сам Рокэ даже с кем-то другим/ой встречается. На самом деле Лионель и есть тот маньяк и убивает тех, кто в каких-то деталях-мелочах (форма глаз там похожа, мб рост схожий и т.п., то есть сходство в глаза не бросается) похож на его друга.

8. Алвадик, таймлайн Раканы, Дик выходит на поединок с Алвой за Альдо, оба ранены, но в итоге живы. Фиксит бодяги с кровной клятвой.

9. Рамон/Хулио, взаимный флирт и ухаживания, похожие на загонную охоту друг на друга. Огненный юст, желательно с высокорейтинговой реализацией

10. Леонард Манрик/Мирабелла 
Влюбленность в ах какую суровую хозяйственную, экономную женщину и ее способность создать золотой запас буквально из воздуха, искренее восхищение, бес в ребро, поначалу неприступная Мирабелла. Из кинков легкий фемдом. Жанр любой, но никого не убивают и не собираются.

11. Кроссовер с "Не покидай"; джен, рейтинг любой, драма или юмор (или и то, и другое). Однажды в Олларии, или в Ракане, или в Кабитэле, зацветает что-нибудь, и из всех людей начинает переть правда: о делах, мыслях, намерениях, чувствах. Что из этого выйдет? Бонусом можно какого-нибудь бедолагу с насморком, который не врубается в причину переполоха.

12. Вальдмеер, NC-17, драма, Олаф после всех событий стал совсем бессилен в постели, но Вальдес найдет способ доставить удовольствие, кинк на сухой оргазм

13. Хулио Салина/Ричард Окделл. Рейтинг любой, без стекла, но с марикьярскими страстями и хэппиэндом. Хулио, ревнующий Ричарда к Берто и прочей молодежи, приветствуется.

14. Мирабелла/Аурелия. Долгая тайная любовь, можно невзаимная со стороны Аурелии. Смерть Эгмонта и траур по нему - всего лишь предлог, чтобы приблизиться к объекту чувств (и избавиться от Ларака). Чувства с со стороны Мирабеллы и рейтинг на взгляд автора.

15. Отец Герман/учитель фехтования в Лаик (пилотный канон). Можно рейтинг, можно мистику, можно и юмор или все вместе. Сколько в Лаик учителей фехтования: один или двое? Вот и отец Герман ни в чем не уверен...

16. Алвадик, R-NC-17, Реверс с обнаженным Алвой на пути на эшафот (вместо Алвы за какое-то предательство/ошибку к казни и публичному унижению приговорили Дика. Алва в числе наблюдающих (недобровольно)), внешность алвадиков любая

17. Любой пейринг или джен, и любой временной промежуток, главное без смерти персонажей. АУ, в которой сломанный Абсолют не засчитал смерть Эгмонта и попытался выпилить Ричарда, как «неудачного» Повелителя Скал. Не удалось, но Ричард в результате остался искалечен - недостаточно сильно, чтобы это мешало ему жить, но достаточно, чтобы привлекать внимание и мешать (шрамы, хромота и т.д).

18. АУ-реверс, джен. У власти уже давно находятся Раканы, сейчас на троне Альдо. Навозники Манрики и Колиньяры поднимают против него мятеж, но непобедимый Первый Маршал Рокэ Алва разбивает их войска под Ренквахой вместе с маршалом Арно Савиньяком и генералом Эгмонтом Окделлом. Погибают все Манрики, кроме Леонарда, которого раненым тайком вывозят с поля боя, а оставшихся сиротами Эстебана и его сестру отдают на воспитание в семьи Окделлов и Савиньяков.

19. Приддоньяк. Нц-17, мастурбация. Валентин слышит, как Арно где-то в соседней комнате занимается сексом.

20. Пейринг любой, кроме альвадика, алвали и алвамарселя. Слеш, джен, гет. Рейтинг любой. Книгоканон. Кроссовер или ретейлинг с фильмом "Довод".

21. Алвамарсель, херт/комфорт. После несчастного случая у Алвы оказываются повреждены кисти обеих рук. Ему приходится заново учиться держать оружие и писать, и справляется он с этим плохо.

22. Вальдес страстно влюблен и понимает, что Кальдмеера вернут в Дриксен, где он может погибнуть. Тогда Вальдес в дороге или в Придде тайно насильно похищает Кальдмеера, чтобы оставить его себе. Можно дарк.

23. Юмор. 
Ричард постоянно натыкается на Алву, когда он пытается с кем-то потрахаться – причём каждый раз не по своей вине! Он случайно находит потайные двери, теряется в потайных ходах, в Варасте под ним проваливается крыша домика, пока Рокэ трахается с юной вдовой. Сцена в будуаре Катарины становится последней каплей, и Рокэ высылает оруженосца к Ракану – только чтобы тот вломился к нему в разгар оргии с пантерками со срочными новостями о наступлении Ракана (примчался с Осенней Охотой, прошёл с выходцами, как угодно).
- Я проклят!
- Вы прокляты?! Это я проклят, юноша!

24. Эстебан-Птица. Кроссовер с Чумным Доктором. Раздвоение личности. Жанр любой, рейтинг любой

25. Катя и СБЧ заставляют Дика соблазнить Алву. он честно старается, может даже политься из лейки. Хоть юмор, хоть драма.

26. Эмиль\Арлетта\Лионель, NC, инцест. Со времени гибели Арно-ст. Лионель заменяет отца во всём, и даже в постели матери. Эмиль узнаёт об этом и решает присоединиться. Больноублюдочность приветствуется.

27. Обрушение Кэналлоа за намеки Алвы на убийство Фердинанда. Убить Алва себя не может, будучи последним Раканом, да и опоздал. Встреча с Ричардом после обрушения Надора, который бездетен и тоже не смог заплатить жизнью.

28. фем!Вальдес/Кальдмеер или фем!Альмейда/Хулио, ВМФ, гендербендер; гет, рейтинг невысокий, сюжет на выбор исполнителя, желательно без драмы, если драма, то с ХЭ.

29. Ричард/Рокэ. Односторонние чувства Ричарда к Рокэ, Рокэ в Ричарда в ответ не влюбляется. Желательно каноничный сеттинг

30. Вальдес привозит Кальдмеера на Марикьяру и знакомит с родителями. Первоначальная острая реакция на то, что сын приволок в дом варитского гуся, и постепенное принятие. Можно юмор

31. Алвадик, омегаверс, омега!Дик, мпрег. Алва узнает, что Ричарда есть сын, и мечется, пытаясь найти оного после убийства Катарины и смерти Ричарда в овраге, никому не объясняя, зачем ему очередной окделльский поросенок. 
Степень ретконности любая, но за младенца Рокэ переживает искренне, подозревая, что тот от него (так и есть). 
ХЭ для ребенка. Для его родителей (вместе или по отдельности) ХЭ опционален.

32. Алва/Ричард, юст, Ричард впервые замечает и понимает интерес Алвы к себе

33. Алвадики, рейтинг не важен, суд над Алвой, но стороне защиты не подыгрывает авторка, внешность любая

34. Вальдмеер, NC-17, модерн-АУ, драма, мистика, Олаф во время летнего выезда с поисковым отрядом обнаруживает сбитый во время войны самолет и навсегда оставшегося в кабине пилота. Самолет реставрируют, и он даже снова поднимается в небо, только что-то с ним нечисто…, ХЭ

35. Ойген/Мишель Эпинэ, любой рейтинг, первая любовь в Лаик. Встреча юга и севера. Взаимные чувства, неловкие попытки любви по гайифски, Ойген невозмутимо говорит, что читал, как это делается
Для драмы можно добавить в конце Жермон/Ойген, где Ойген сравнивает Жермона и Мишеля

36. Алвадики эндгейм, R или NC, после гибели Альдо власть переходит в руки Ричарда. Ричард не то чтобы дарк, но гибель Альдо, Надора и предательство Робера накладывают определённый отпечаток. Катарина жива, интригует мб вместе с Ричардом, а мб против него, внешность героев любая, но Альдо пилотный мб

37. Близнецы Савиньяки трахают Ричарда, Рока наблюдает (или нет). Можно дабкон, тело предало, немножко больноублюдочнсти. 
Жанр любой,  таймлайн любой, рейтинг от R и выше. Ричарду должно понравится.

38. Прошу арт! Персонажи ОЭ в виде персонажей из аниме "Утена". Классическая сцена вынимания меча из груди на Арене дуэлей. Мечтаю про такой альдоробер, но буду страшно рад и любому другому пейрингу.

39. Рокэ/Айрис. Юмор. Можно рейтинг, можно без. Вынужденный брак с истериками, битьем посуды, надеванием на шею картин, побегами через окно… Впрочем, сначала Алва бесился, а потом возбудился, и теперь, пока весь Талиг с ужасом наблюдает за взрывными ссорами между герцогом и герцогиней Алва, они сами от них получают огромное удовольствие, причем и в горизонтальном положении тоже.

40. Олаф Кальдмеер/Берто Салина. Cо стороны Берто наверное невольное восхищение достойным врагом, которое перерастает в нечто большее при близком общении. Юст. Вальдес где-то рядом, возможно ревнует.Реакция Олафа на усмотрение автора. Рейтинг R.

41. Приддоньяк, ПВП, афродизиак. Что бы скомпромитировать Валентина, ему подливают в напиток афродизиак. На людях Валя держится, но когда он остаётся один, ему становится совсем плохо. Арно предлогает помочь, уверяя, что в этом нет ничего особенного.

42. Лионель/Рокэ, викторианское АУ. Лионель расследует серию жестоких преступлений, и под его подозрение попадает известный хирург, ведущий эксцентричный образ жизни. Рейтинг любой.

43. Алвадик, публичный секс по обоюдному согласию, Алва снизу

44. Джен или пре-алвадики, рейтинг любой, восстание Эгмонта вин вин. Анри Гийом на троне или сам Эгмонт. Политика, установление отношений с проигравшей стороной, кто-то из навозников внезапно по ряду причин остаётся при дворе, мелкий Дик в роли любимца нового двора, внешность любая

45. Вальдмеер. Вальдес влюбился в пленного Олафа, но во время его отлучки Олафа забрали в тюрьму, чтобы насиловать допрашивать и пытать. Вальдес намерен его спасти. Желательно ХЭ.

46. Ричард – Проводник Алвы в Лабиринте. Можно с ХЭ и фикситом (Алва проходит сам и выводит Ричарда?), можно дарк, где Алва совершает те же ошибки, сливая оруженосца, и проваливает испытания.

47. Лионель признается Чарли в любви. Я просто хочу это видеть!

48. Лионель/Валентин: сражение за победу в Битве экстрасенсов
Расследование всратых историй, саспенс на грани фарса, срачи с героями сюжетов, лавхейт участников - в общем все, за что (далеко не) все любят это шоу.
Ли и Валентин могут быть кем угодно: медиум - чернокнижник по классике или что-то подурнее. Например, шаман, который гадает на оленьих рогах. Они могут оказаться как настоящими экстрасенсами, так и коварными шарлатанами, пытающимися раскрыть друг друга. Главное - атмосфера

49. Ойген\Жермон. МодернАУ, ER, рейтинг на усмотрение автора, хэппи энд.

50. Алвадик, кроссовер с "Благочестивой Мартой", проза. 
Ричард после встречи с Оноре теперь истовый эсператист: постится, молится (особенно за эра) и противится идее человекоубийства.
 Алва также приходит к Создателю, угрожает Дораку оставить армию, принять целибат и отречься от винопития. 
Оба разговаривают с Катариной о целомудрии и со Штанцлером - о спасении души. 
В Олларию является Мирабелла с Айрис, находит узревшего свет истинной веры, но сраженного физической слепотой Алву в рубище, и Дикона, самоотверженно заботящегося о калеке. 
На самом деле, оба, конечно, здоровы и много грешат)

51. Вальдмеер, NC-17, драма, dark!Вальдес влюблен всей душой, и ради блага самого Олафа не намерен отпускать его на родину, нон-кон

52. Алва просит у Ричарда прощения за что-нибудь серьезное словами через рот. Не стеб.

53. Алвадики, NC-17, секс на кухне, охреневшая Кончита, у которой пирог из печи не вытащен, а там господа ебутся, прилагается, внешка любая

54. "Вредные задачи" Остера в переложении на условия и персонажей из Талига. Персонажи любые, рейтинг любой, юмор.

55. Детектив в духе Агаты Кристи, но в каноничном сэттинге. Пост-канон, расследование смерти Габриэлы, Джастина или любой кейс на усмотрение автора. Пейринг любой, можно джен. Очень бы хотелось алвадик с подросшим Диком, но необязательно) Участие в расследовании Алвы приветствуется

56. Готфрид Зильбершванфлоссе/принцесса Гудрун/Олаф Кальдмеер. 
Принцесса сначала испытала небольшой к Кальдмееру интерес, всё-таки мещанин дослужившийся до высоких чинов, он её вежливо отверг, но поскольку ей до этого не отказывали, тут может быть возмущение, что ею пренебрегли, страх, что кто-то узнает. А потом Кальдмеер случайно узнаёт маленький секрет кесаря и его дочери и скажем как-то это выдал... Юст, лавхейт, рейтинг NC-17 или R. Желательно, чтобы все выжили.

57. Алвадик, реинкарнация и трансмиграция
. После смерти Дик перерождается в другом мире (один или несколько раз), набирается опыта и прокачивается в психологии, прежде чем снова попасть в своё первое тело на следующий день после ДСФ. Взгляд на эра новыми глазами.

58. Хуан/ куча разного народа. Кроссовер с «Трудно быть богом» Стругацких. Рейтинг. Хуан Суавес – секс-прогрессор в Кэртиане. Добывать нужные сведения и манипулировать политикой Талига проще всего в постели!

59. Арлетта\Лионель, NC, инцест, порка. Из канона мы знаем, что одна из предыдущих графинь Савиньяк приказала выпороть самого Дидериха. С тех пор порка стала семейной традицией и прерогативой графинь. Лионель уже давно не ребёнок, но всё ещё даёт себя наказывать.

60. Надор после смерти Ричарда становится странным и страшным местом, филиалом Лабиринта, расползающимся по Талигу. Попытки Алвы понять и остановить, но без успеха, и Алва понимает почему. Хочется мистики, где кровь Повелителей стихий реально опора мира, а Ракан может заменить только одного (Повелители Ветра вымерли раньше). Без запасных Раканов!

61. Алвадик, реверс. Рокэ реально в положении Дика в первых книгах: Кэналлоа бедствует, семья требует невозможного, Салина посматривают на его наследство, на уши присел друг семьи дор Квентин, с собой в столице даже слуги нет, еще и коварная первая любовь на носу. Ричард, в свою очередь, властитель богатой провинции и герой войны, но несколько ожесточен за трудную жизнь, от оруженосца хорошего особо не ждет, глушит надорский кальвадос и поет завораживающие северные баллады. И да - кого-то в семье Рокэ убил и вроде не кается. 
Не настаиваю на ПОВ Рокэ, но если получится - было бы идеально.

62. По мотивам микро-накура про Альмейду, залетевшего от Хулио. Рамон познает прелести беременности и охуевает, будущий счастливый отец охуевает ещё сильнее и включает режим агрессивной заботы, окружающие тоже охуевают и заранее прячутся кто куда

63. Ричард Окделл с первого взгляда влюбляется в короля, и это взаимно. Фердинанд/Ричард против всего мира.

64. Вальдмеер, NC-17, драма, fem!Кальдмеер канонично попадает в плен, и когда это обстоятельство обнаруживается, оно меняет все, даб-кон

65. Приддоньяк, ПВП, оральный секс. Валентин делает минет Арно. Кинк на волосы Вали, на его красоту.

66. Катарину отравили на ДР (или сразу после). Детектив с поиском виновного(ных). Джен или любые пейринги.

67. Эмиль/Валентин (кнешность книжная) 
Нежно, задорно и спонтанно, с любым обоснуем, таймлайн любой. Кинк на кружева, чулки, одежду, раздевание. НЕ ангс, НЕ стеб

68. Вальдмеер, рейтинг любой, ожидание встречи, ревность. Кальдмеер исчезает по пути на казнь. После перемирия Вальдес приезжает в Эйнрехт и находит Кальдмеера в особняке под охраной, после ночи любви тот признаётся, что ему пришлось стать любовником кесаря Руперта

69. АУ от канона: сёстры Эгмонта живы, и одна из них замужем за Фердинандом.

70. РоРо, пост-Ракана, лунатизм, возможно, сомнофилия. Робер не просто видит кошмарные сны о прошлом, он во сне ходит (и не только). Рокэ узнает об этом и пытается что-то сделать. Рейтинг на вкус исполнителя, стекло можно, но без совсем уж черного финала.

71. Воспоминания Антонии Алва (или Инес) о доме, родных, о Кэнналоа.

72. Лидик, ливалентин, лилюсьен или любой другой пейринг с Лионелем, где присутствует разница в возрасте и звании в пользу Ли. Секс с явным дисбалансом власти и сил, можно дерти-ток, унижение, элементы больноублюдства, партнер обращается к Ли исключительно "мой маршал". В какой-то момент ему становится чересчур, он называет Лионеля по имени, и оказывается, что все это была игра по обоюдному согласию и к обоюдному удовольствию (пока не стало чересчур). Акцент на смену динамики и изменения в поведении Лионеля.

73. Вальдмеер, NC-17, драма, из Кальдмеера выбивают сведения в подвалах крепости, dark!Вальдес влюблен в его стойкость, но своеобразно, нон-кон

74. Двор Алисы глазами кого-то, кто не Арлетта.

75. Джен. Юмор! Ричард женился на богатой навознице, привез ее в Надор, и тут же вспыхнула война между двумя герцогинями – старой и молодой. Дик в шоке, надорцы с попкорном, при королевском дворе делают ставки.

76. Вальдмеер, NC-17, драма, Кальдмеер отказывает Вальдесу во время первого плена, и Вальдес не намерен упустить второй шанс, даб-кон

77. Каждый раз, когда новоиспечённый барон Дювье надевает свой новый орден Талигойской Розы, с ним (Дювье) случается какая-нибудь досадная неприятность.

78. Мирабелла/? Жанр – на выбор автора, можно драму, а можно юмор))) Мирабелла после смерти Эгмонта срочно ищет себе нового супруга, чтобы ее не упрятали в монастырь или не выдали замуж за кого-то из навозников. Главная цель брака – спасти Ричарда, чтобы его не убили, не отдали на воспитание в чужую семью и не отобрали герцогство, поэтому муж должен быть богат, влиятелен и не находиться в открытой оппозиции к трону, но при этом не отжал бы Надор для себя. При этом у невесты в придачу к таким запросам еще и возраст, характер и специфическая внешность. Результат неожиданный!

79. Дружба между Ричардом и Рокэ. Искренняя, тёплая, внезапная. Можно с врЕменным размолвками. Можно гетные линии у обоих. Или слэшные у обоих, но чтобы не друг с другом. Можно модерн!ау. Ричарду не обязательно знать, кто его друг на самом деле (известная личность, очень богатый и влиятельный человек, например). Ричард может тоже что-то скрывать (может, он шаман какой или играет на волынке, сын мятежника, (порно)писатель под женским псевдонимом, ещё что-то).

80. Катари видит, как Алва разговаривает с королём и понимает, что ревнует и завидует. Рейтинг любой, можно вообще джен. Катари хочет любви и внимания как равной, не чувствовать себя глупой девочкой, разменной монетой в интригах и сосудом для наследников короны, но все это позволено лишь мужчинам, и друг друга эти двое ценят больше, чем её.

81. Жизнь в посмертии. Семейства Окделлов, семейство Приддов и т.д. Чтобы все ходили в гости, сравнивали смерти. Джен, чёрный юмор. Можно любые пейринги.

82. Драма. Алва узнает, что Савиньяки расчетливо использовали его, чтобы прийти к власти в Талиге. В идеале – подслушивает разговор Арлетты с Лионелем. Алва может быть в отношениях с Ли, а может и не быть.

83. Вальдмеер. У марикьяре жестокие обычаи, под райос убивают всех. Есть лишь одно исключение для законных супругов, к которым могут прилагаться их слуги и подчиненные. И это единственный способ для Вальдеса спасти Олафа Кальдмеера...

84. Джен или алвадик или альдоробер. Персонажи смутно помнят себя доретконных. Когнитивный диссонанс, попытки расследовать произошедшее, возможно внутримировое мистическое объяснение.

85. Ричард уполз от Альдотвари и оказался на Рубеже. Теперь он, беспамятный, возвращается на Кэртиану с остальными Стражами выжигать скверну вместе с Бусиной. Течение времени на Рубеже может не совпадать с Кэртианским. Можно спасти мир силой любви и дипломатии, можно не спасать вообще.

86. Руперт - боевой монах Шаолиня. Вообще-то это тайна, но в экстремальных ситуациях Руппи превращается в "Джеки Чана". Можно и буквально.

87. Робер/Альдо, современное ау. Передружба, недоотношения. Альдо заказывает астрологу их с Робером натальные карты, надеясь на отличную совместимость. Но вместо "вы идеальная пара" получает метровый список причин, почему им даже в одной комнате находиться не стоит. Негодование Альдо: возмущение, угрозы, подозрения, что астролог сам на Робера положил глаз, предложения посетить таролога/гипнолога/хироманта/авгура, чтобы сравнить версии. 
Одиссея альдороберов по всем шарлатанам города

88. Алвадик, Алва куртуазно ухаживает за Диком. Дик в ахуе, ужасно смущается, удивляется, негодует, а потом переходит в контрнаступление! – в конце концов, кто тут тверд, незыблем и на полголовы выше, а у Алвы вообще волосы как у принцессы и надушенные кружева, лепестки ему больше пойдут!

89. Алвамарсель, ER, рейтинг низкий, hurt/comfort, у Марселя умер отец, поэтому он переживает, суетится, организует погребение и т.п. Рокэ тоже приглашён, но приезжает раньше и помогает справиться с горем, как умеет.

90. Алвадики, НЕ омеговерс,  секс с мпрегнутым Ричардом, нежно, мило, всяческие поглаживания по животу, и чтобы Алву прям крыло тем, что это его любовник, у них будет ребёнок, малыш, самый богатый и титулованный эвер, его будут холить и лелеять, оба отца жизни за него отдадут, а на мнение окружающих забьют и тд.НЦа

91. Кальденбург, NC-17, драма, fem!Кальдмеер, восторженный Руппи и Офелия, которая не верит в любовь в 20 лет, кинк на разницу в возрасте

92. Дайте Ричарда-эльфа из Надорских лесов, с устарелыми представлениями о мире и непониманием "этих странных людей". Явился в Кабитэлу в поисках предсказанного Короля.  Шпагой владеет плохо, привычней к мечам с клинком в форме листа ивы и длинному луку. Маскируется, притворяясь последователем этой новомодной человеческой веры - эсператизма. Денег из дома взял мало, потому что не в курсе инфляции.
Кстати, тогда понятно, почему ЛЧ целый Круг цепляются за Раканов - для них это, считай, вчера было)

93. Эйвон Ларак выходит из лабиринта беременным новым повелителем скал. Пейринг и рейтинг любые.

94. алвамарсель, постканон, Рокэ не удалось отвертеться от регенства, что не способтвует ни благостности характера, ни здоровым нервам окружающих
Марсель, устраивающий Рокэ разгрузку: хоть изолирует его от всего мира на сутки, хоть в отпуск увезет, хоть еще чего придумает. 
Усталый раздраженный регент, винишко, гитара, изощренные ласки и нежный секс

95. алвадик, Ричарда хотят выдать за кого-то/женить, он приходит к Рокэ и как в Гардемаринах "не хочу доставаться нелюбимому, люби меня", рейтинг высокий, ХЭ для алвадиков

96. Групповушка Ойген\Жермон\Арно\Валентин. Война кончилась, все выдохнули, устроили пирушку и пиздуховно, но задорно потрахались. Естественно, NC.

97. Приддоньяк. Арно, с отношением к сексу легким, как у  Эмиля, соблазняет Валю, которого считает девственником (ошибается). Хочет унизить и обидеть, но любовь нечаянно нагрянет, хэ. Хотелось бы, чтобы  Арно не был солнышком.

98. Хочу развёрнутую легенду об Арсаке и Сервилии (мпрежный вариант), с ломкой и мерзким, но дрочным нонконом последнего в плену и комфортингом от Арсака.

99. Иоланта/bottom!Фердинанд. Рейтинг повыше, кинк на подчинение. Без беременностей.
(Допы по желанию:
- шрамирование
- приказы на дриксен
- новосериальная внешка Фердинанда 
- случайный свидетель)

100. Вальдмеер
Вальдес соскучился по Кальдмееру и выпросил у ведьм возможность увидеть его на 10-20 минут. Он попадает в разгар жесткого допроса в Дриксен, но никто его не видит и не слышит, и он ничего не может сделать. Или может, на выбор автора.

101. Валедик, ОМП/Валентин, внешность любая, Валентин снизу.
Пост-канон, Ричард мертв (или считается мертвым, если автор захочет хэ), у валедиков был юст или разовый секс. 
Валентин неосознанно выбирает новых партнёров чем-то похожих на Дика. 
Бонус за реакцию кого-то заметившего из окружения.

102. Айрис/Иоланта. Айрис выжила (одна из сестер) и полноправная хозяйка Надора, который отделился от Талига.

103. Кроссовер с Хрониками Арции. Лионель Савиньяк оказывается сильно болен, серьёзно ранен и т.д. Потом вроде бы выздоравливает, но с постели встаёт совсем другой человек, точнее не человек, а бог-олень Ройгу. Ужасы, высокий рейтинг, возможно хэппи-энд.

104. Хорхе/Арно, пилотоканон, рейтинг любой, будни оруженосца, Хорхе играет на гитаре, Арно слушает под дверью и стесняется признаться своему эру в любви

105. Что-нибудь по мотивам накура про спасателей. Модерн-АУ, приключения, мистика, джен, рейтинг любой.

106. К Ричарду приходит астера в виде идеального доброго, ласкового эра Рокэ, который тискается и внятно разговаривает. Приходит регулярно. Однажды их застает настоящий Алва.

107. Альдоробер. Робер предал ещё живого Альдо, встреча при любых обстоятельствах (Робера схватили люди Альдо или наоборот, Альдо идёт под суд после поражения, что угодно), выяснение отношений, юст.

108. Вальдес попадает в дриксенскую тюрьму, например, после проигранной битвы, и его тюремщики либо Бермессер решают этим воспользоваться. Вальдеса с огоньком насилуют, не оставляя внешних следов, пока однажды Кальдмеер не ловит насильников прямо на пленнике. Спасение, комфорт и попытки завоевать доверие.

109. Алва находит в Олларии и читает дневники Ричара времен Раканы, не в силах оторваться - вплоть до последней записи, где Ричард собирается к Катарине. Неожиданные открытия  (не обязательно о любви Дика к Алве) и много стекла.

110. Валентин - частый гость в имении Савиньяков. Сначала Арлетта думает, что все дело в младшем сыне. Но несколько двусмысленных ситуаций заставляют задуматься, так ли это. Шпионаж, дедукция, опрос свидетелей. С кем из сыновей (но обязательно сыновей) на самом деле роман - на усмотрение автора

111. Паоло/Ричард первый раз в Лаик или, если Паоло выжил, где-нибудь ещё.

112. Алвадик, R-NC-17, Алва не клялся Фердинанду кровью, и Альдо получает на свою сторону "блистательного полководца", а Ричард - новую (старую) головную боль, Альдо из пилота

113. Алвадик страстно трахается после ора и вызова на дуэль вместо отправки к Марианне. Алва снизу, всем понравилось, об остальном подумаем завтра, юноша.

114. Вальдмеер, NC-17, модерн-АУ, Вальдес испытывает самолет, построенный Кальдмеером, кинк на лётную форму

115. Ойген/Жермон или Арно/Валентин, уютный супружеский рождественский изломный секс, ER, прямо флафф необязателен, но без драмы, раскладка любая

116. Ричард – крутой северный тан, прекрасный хозяйственник и руководитель, которого суровые надорские горцы уважают и любят.

117. пре-Алвадик, модерн!АУ. Ричард увлечен живым Рокэ, но не понимает его и с помощью character ai создаёт "своего" Рокэ, очень похожего на настоящего, но который "говорит" понятнее и готов Ричарда хвалить

118. Алвадик, преслэш. Алва приходит смотреть на спящего Дика.

119. Жермон\Йоган Катершванц, NC, PWP, отчасти по мотивам цитаты из канона и комента вчера в треде о том, что Жермон решил возродить традицию прохождения молодых людей через достойных мужей. Секс к взаимному удовольствию, восхищение молодым сильном телом, укусы, возможно, быстрый секс в публичном месте.

120. Ойген/Жермон, fuck or die, в результате оплошности Жермона во время  ритуала они должны переспать или он умрет, секс прошел благополучно, но теперь Жермон мается своими чувствами и не может понять, есть ли ответное от Ойгена, и решается на разговор, Ойген в шоке и объясняет что Жермон ему друг, брат, сослуживец etc но никак не любовник

121. Катари/Рокэ, даб-/нон-кон, рейтинг - R и выше, королева использует клятву иначе, чем все думают: любит смотреть, как Первый Маршал раздевается, стоит на коленях, вбирает ртом свои пальцы, пытается растянуть себя и др. Кинк на унижение, акцент на отсутствии телесного контакта — Катари нравится приказывать и наблюдать. Книгоканон.

122. Классический омегаверс с Диком-омегой, которого впервые накрыло течкой в особняке Алвы, а Алва — альфа, но внизапна! он ведёт себя порядочно: просвещает Дика про особенности анатомии и физиологии, утешает, успокаивает феромонами и мурлычет над ним.
И они так и не поебались.

123. альдоробер, кинон, Агарис. Робер медленно но неотвратимо влюбляется в Альдо. весна, море, романтика, сияющий Альдо и все хорошо. естественно, чувства окажутся взаимными, но переводить ли юст во что-то большее прямо в кадре или обойтись без признания вообще - на откуп автору. не ангст, не стеб.

124. алвадик, Ричард сверху.
Ричарду нравится везде гладить Алву после секса. Спина, поясница, соски, плечи, волосы, если слегка пальцы вводит в рот или анус вообще огонь. Без намерения возбудить, просто ласка. Но это конечно же рано или поздно приводит ко второму раунду.

125. Ричард Горик узнаёт, что его отца подставили и Эрнани на самом деле жив. Его действия. Рейтинг R или NC-17.

126. АУ: случайность в военном деле. Ренваха таки оказалась непроходимой. Или у Феншо оказалось чуть больше мозга. Или что-нибудь еще пошло не так. И наступили последствия. Джен, любой рейтинг.

127. Окделлы чернокнижники или занимаются черной магией. В Надоре своя атмосфера и своя северная мистика, остальные лишь знают, что Надор и Окделлы странные и лучше держаться от них подальше. Надор считается нищим непонятным краем, однако лишь Окделлы сдерживают загадочные северные силы.
Дорак решает вызвать Дика в Лаик, Дик насторожен и не привык к нормальному обществу, но пытается скрыть свои особенности и намерен выяснить, как Рокэ Алве удалось убить сильного чародея, его отца...

128. Приддоньяк, шизофрения. Постепенное и заметное поначалу только Арно усугубление психического расстройства Валентина. Арно любит и пытается спасти: покрывает, говорит с лекарями, пробует изолировать. Начинает сомневаться в причинах гибели братьев Валентина, от перенапряжения параноит, чувствует, что сам почти теряет рассудок. 
Хуже всего то, что из глубины безумия Валентин продолжает любить его тоже.

129. Кэцхен урурукают над тем, что Вальдес нашёл подходящего человека, любит его и любим им. Но на всякий случай проводят с Кальдмеером разъяснительную беседу: что будет, если тот их мальчика обидит

130. Алвадик, флафф (не стёб), рейтинг от R, таймлайн - Вараста или сразу после, книжный канон.
Ричарду не понравился первый секс с Алвой, и Алве стоило немалых усилий уговорить его попробовать снова (возможно, заодно рассказать о своём первом неудачном опыте) и постараться сделать так, чтобы второй раз получился лучше первого.

131. Постканонный алвадик с взрослым Ричардом и стареющим Алвой. «О, как на склоне наших лет нежней мы любим и суеверней...»

132. Алвадик, Рокэ кинкуется слабостью Ричарда, NC-17-R

133. Кальденбург, NC-17, реверс-ау, адмирал цур зее Руперт фок Фельсенбург и его адъютант Олаф Кальдмеер, взаимная тайная влюбленность

134. Алва/Ги Ариго: "Блондинов я люблю больше, чем блондинок, Ваше Величество"

135. Алвадик после отравл­ения. Алва влюблен в Ричарда, мечется ме­жду выгнать предателя и пониманием, что Дика использовали, а Дорак таки мудак + страх проклятия, но думает, что будучи рядом, сможет вернее защитить Дика от сме­рти (мол, я пытался отстраняться и все равно нихуя не помогл­о) и забирает его в Фельп. Объяснение пе­ред отъездом Алвы в Талиг.

136. Рокэ/Ричард/Рамон. Омегаверс, ау без восстания. Ричард - завидная омега на выданье. Грязный, разнузданный секс на троих, двойное проникновение, грязные разговоры, грубый секс, Breeding кинк, чрезмерная симуляция.

137. Что-то случилось с Абсолютом, и с Рокэ слетел флёр бесконечной удачливости и всеобщего обожания. Ему припомнили все его грехи, сместили с должности Первого маршала, Кэналлоа перешла под власть клана Салина, друзья отвернулись. Рокэ отныне вне закона. С горсткой верных слуг он осторожно пробирается в единственное место, правитель которого не объявил во всеуслышание, что не желает его видеть. Рокэ едет в Надор, которым правит Ричард Окделл. Изгнанники доедут, но как примет их молодой тан?

138. Алвадик, R илр НЦа, Ричард пытается спасти Алву, когда он на коне спасал Фердинанда, и его самого помещают в камеру над пекарней, доретконные персонажи

139. Отец Герман (книгоканон)\ кто-то из унаров. Отец Герман в тайне любит наказывать унаров весьма нестандартным способом. Телопредало, развратный священник, юноша, который хочет ещё.

140. Кальдмеер/Гудрун, принцесса решила от скуки подомогаться нового адмирала цур зее, только не делайте Кальдмеера покорным бревном, хочется динамики: пусть согласится и получает удовольствие, или красиво сможет отвязаться или сделать так что от него отвяжутся, или обходительностью доведет прелестную Гудрун чтобы она рвала и метала и весь дворец содрогался

141. Алву в Багерлее таки разбил инсульт с полным параличом одной стороны, и Дик его выхаживает.

142. Крэк! Периодически Алва превращается в манекен. Это замечают только его слуги, остальным норм.

143. У Алана и Женевьев сын и дочь. Время шло, девочка взрослела... Рейтинг PG-13 или R. Желательно джен.

150. Вальдмеер или кальдмейда. У Олафа Кальдмеера есть тайный дар - он может заставить человека смертельно в него влюбиться, но это имеет высокую цену. В бреду Олаф бессознательно применяет этот дар.

151. Кальденбург, NC-17, драма, постканон, Руппи становится кесарем, и намерен вернуть Олафа в Дриксен - для флота и для себя, даб-кон

152. алвали, первый раз, юный Ли перед Лаик соблазняет Росио
в кадре селянка, бусики, Эмиль, кто-то из родителей, за кадром неудачный опыт приобщения Рокэ к имперской любви
инцетуальные вайбы (еще не большечембрат, но уже почти что младший брат), без анальной пенетрации, но невинным рукоблудием алвали не ограничатся

153. Эстебан/Лионель, омегаверс, можно с мпрегом, рейтинг любой, но лучше невысокий, романтика по-савиньяковски

154. Эгмонт/Мирабелла/Лесничиха Дженни. Крепкие полиаморные отношения, инициатором которых выступила Мирабелла. Сплетни соседей и родственников их не задевают. Можно АУ от канона без восстания.

155. Альдо и Робер успешно организовали оборону Агариса от морисков. Нападение жители и гости города отбили, мориски понесли большие потери. Альдо решил не пытаться сесть на тронив Талиге, а связать своё будущее с Агарисом.

156. Кальдмеер/Вальдес, Вальдес симпатизирует Кальдмееру, Кальдмеер  это понимает и, зная что у марикьяре связи между мужчинами не осуждаются, расчетливо растит симпатию в нечто большее и пользуется, не ради мелочей в быту, но ради чего-то большего: военная обстановка, устройство обороны Хексберг и т.д.(как управлять кэцхен)))))) Вальдес ему конечно напрямую тайны не рассказывает, но в их беседах много то, что в Дриксен не знали, не думали об этом с такой стороны и т.п. Альтернативная концовка: Кальдмеера на родине не казнят, в результате новой стычки уже Вальдес в плену у Кальдмеера, который спокойно отдает приказ о повешении

157. Женевьева - покорная жена Гвидо Ларака. Но почему-то все дети от него умирают... NC-17 или R.
Можно мистику, можно Женевьеву-маньячку.

158. Вальдмеер, NC-17, приключения, космо-ау, на корабль Вальдеса установили новый ИскИн "Олаф", технофилия

159. Лабиринт, посмертное испытание: глюки с родными, любимыми, незаконченными делами, потаенными страхами и т.д.
Рейтинг, жанр, кинки, сквик - любые
. Персонаж - по выбору автора
Концепцию Лабиринта и посмертия можно трактовать и вертеть как угодно. Заказчик на строгом следовании канонической системе ни разу не настаивает

160. Кто-нибудь троллит Алву. Попаданец в любого персонажа, новый персонаж из "диких" мест, пришедший абвений и тд. Троллинг любой - но лучше тонкий.

161. Ричард попадает в будуар королевы раньше того дня, когда она и Штанцлер планировали, и видит такую картину: Катари яростно страпонит привязанного к кушетке Рокэ. Партнёры не сразу заметили Ричарда. Можно юмор, ангста не надо.

★ 16.Алвадик, R-NC-17, Реверс с обнаженным Алвой на пути на эшафот (вместо Алвы за какое-то предательство/ошибку к казни и публичному унижению приговорили Дика. Алва в числе наблюдающих (недобровольно)), внешность алвадиков любая
★ Вальдмеер, NC-17, драма, Олаф после всех событий стал совсем бессилен в постели, но Вальдес найдет способ доставить удовольствие, кинк на сухой оргазм
★ 111. Паоло/Ричард первый раз в Лаик или, если Паоло выжил, где-нибудь ещё.
★ 159. Лабиринт, посмертное испытание: глюки с родными, любимыми, незаконченными делами, потаенными страхами и т.д.
Рейтинг, жанр, кинки, сквик - любые
. Персонаж - по выбору автора. Концепцию Лабиринта и посмертия можно трактовать и вертеть как угодно. Заказчик на строгом следовании канонической системе ни разу не настаивает - Карлос Алва
★ 21. Алвамарсель, херт/комфорт. После несчастного случая у Алвы оказываются повреждены кисти обеих рук. Ему приходится заново учиться держать оружие и писать, и справляется он с этим плохо.
★ 159. Лабиринт, посмертное испытание: глюки с родными, любимыми, незаконченными делами, потаенными страхами и т.д. Рейтинг, жанр, кинки, сквик - любые. Персонаж - по выбору автора. Концепцию Лабиринта и посмертия можно трактовать и вертеть как угодно. Заказчик на строгом следовании канонической системе ни разу не настаивает - Катари
★ 129. Кэцхен урурукают над тем, что Вальдес нашёл подходящего человека, любит его и любим им. Но на всякий случай проводят с Кальдмеером разъяснительную беседу: что будет, если тот их мальчика обидит
★ 59. АрлеттаЛионель, NC, инцест, порка. Из канона мы знаем, что одна из предыдущих графинь Савиньяк приказала выпороть самого Дидериха. С тех пор порка стала семейной традицией и прерогативой графинь. Лионель уже давно не ребёнок, но всё ещё даёт себя наказывать.
★ 139. Отец Герман (книгоканон) кто-то из унаров. Отец Герман в тайне любит наказывать унаров весьма нестандартным способом. Телопредало, развратный священник, юноша, который хочет ещё.
★ 37. Близнецы Савиньяки трахают Ричарда, Рока наблюдает (или нет). Можно дабкон, тело предало, немножко больноублюдочнсти. 
Жанр любой,  таймлайн любой, рейтинг от R и выше. Ричарду должно понравится.
★ 73. Вальдмеер, NC-17, драма, из Кальдмеера выбивают сведения в подвалах крепости, dark!Вальдес влюблен в его стойкость, но своеобразно, нон-кон
★ 30. Вальдес привозит Кальдмеера на Марикьяру и знакомит с родителями. Первоначальная острая реакция на то, что сын приволок в дом варитского гуся, и постепенное принятие. Можно юмор, ★ часть два
★ 8. Алвадик, таймлайн Раканы, Дик выходит на поединок с Алвой за Альдо, оба ранены, но в итоге живы. Фиксит бодяги с кровной клятвой.
★ 12. Вальдмеер, NC-17, драма, Олаф после всех событий стал совсем бессилен в постели, но Вальдес найдет способ доставить удовольствие, кинк на сухой оргазм
★ 17. Любой пейринг или джен, и любой временной промежуток, главное без смерти персонажей. АУ, в которой сломанный Абсолют не засчитал смерть Эгмонта и попытался выпилить Ричарда, как «неудачного» Повелителя Скал. Не удалось, но Ричард в результате остался искалечен - недостаточно сильно, чтобы это мешало ему жить, но достаточно, чтобы привлекать внимание и мешать (шрамы, хромота и т.д).
★ 54. "Вредные задачи" Остера в переложении на условия и персонажей из Талига. Персонажи любые, рейтинг любой, юмор.
★ 70. РоРо, пост-Ракана, лунатизм, возможно, сомнофилия. Робер не просто видит кошмарные сны о прошлом, он во сне ходит (и не только). Рокэ узнает об этом и пытается что-то сделать. Рейтинг на вкус исполнителя, стекло можно, но без совсем уж черного финала.
★ 17. Любой пейринг или джен, и любой временной промежуток, главное без смерти персонажей. АУ, в которой сломанный Абсолют не засчитал смерть Эгмонта и попытался выпилить Ричарда, как «неудачного» Повелителя Скал. Не удалось, но Ричард в результате остался искалечен - недостаточно сильно, чтобы это мешало ему жить, но достаточно, чтобы привлекать внимание и мешать (шрамы, хромота и т.д).
★ 110. Валентин - частый гость в имении Савиньяков. Сначала Арлетта думает, что все дело в младшем сыне. Но несколько двусмысленных ситуаций заставляют задуматься, так ли это. Шпионаж, дедукция, опрос свидетелей. С кем из сыновей (но обязательно сыновей) на самом деле роман - на усмотрение автора, ★часть два, ★ часть три,  ★ часть четыре, ★ часть пять, ★ часть шесть, бонусная полиамория
★ 64. Вальдмеер, NC-17, драма, fem!Кальдмеер канонично попадает в плен, и когда это обстоятельство обнаруживается, оно меняет все, даб-кон
★ 41. Приддоньяк, ПВП, афродизиак. Что бы скомпромитировать Валентина, ему подливают в напиток афродизиак. На людях Валя держится, но когда он остаётся один, ему становится совсем плохо. Арно предлогает помочь, уверяя, что в этом нет ничего особенного.
★ 83. Вальдмеер. У марикьяре жестокие обычаи, под райос убивают всех. Есть лишь одно исключение для законных супругов, к которым могут прилагаться их слуги и подчиненные. И это единственный способ для Вальдеса спасти Олафа Кальдмеера...
★ 122. Классический омегаверс с Диком-омегой, которого впервые накрыло течкой в особняке Алвы, а Алва — альфа, но внизапна! он ведёт себя порядочно: просвещает Дика про особенности анатомии и физиологии, утешает, успокаивает феромонами и мурлычет над ним.
И они так и не поебались.
★ 64. Вальдмеер, NC-17, драма, fem!Кальдмеер канонично попадает в плен, и когда это обстоятельство обнаруживается, оно меняет все, даб-кон, ★ часть два, ★ часть три, ★ new! часть четыре, ★ new! часть пять, ★ new! часть шесть
★ 32. Алва/Ричард, юст, Ричард впервые замечает и понимает интерес Алвы к себе
★ 155. Альдо и Робер успешно организовали оборону Агариса от морисков. Нападение жители и гости города отбили, мориски понесли большие потери. Альдо решил не пытаться сесть на трон в Талиге, а связать своё будущее с Агарисом.
★ 100. Вальдмеер. Вальдес соскучился по Кальдмееру и выпросил у ведьм возможность увидеть его на 10-20 минут. Он попадает в разгар жесткого допроса в Дриксен, но никто его не видит и не слышит, и он ничего не может сделать. Или может, на выбор автора.
★ new! 97. Приддоньяк. Арно, с отношением к сексу легким, как у Эмиля, соблазняет Валю, которого считает девственником (ошибается). Хочет унизить и обидеть, но любовь нечаянно нагрянет, хэ. Хотелось бы, чтобы  Арно не был солнышком.
★ new! 105. Что-нибудь по мотивам накура про спасателей. Модерн-АУ, приключения, мистика, джен, рейтинг любой.
★ new! 102. Айрис/Иоланта. Айрис выжила (одна из сестер) и полноправная хозяйка Надора, который отделился от Талига.
★ new! 63. Ричард Окделл с первого взгляда влюбляется в короля, и это взаимно. Фердинанд/Ричард против всего мира.
★ 156. Кальдмеер/Вальдес, Вальдес симпатизирует Кальдмееру, Кальдмеер  это понимает и, зная что у марикьяре связи между мужчинами не осуждаются, расчетливо растит симпатию в нечто большее и пользуется, не ради мелочей в быту, но ради чего-то большего: военная обстановка, устройство обороны Хексберг и т.д.(как управлять кэцхен)))))) Вальдес ему конечно напрямую тайны не рассказывает, но в их беседах много то, что в Дриксен не знали, не думали об этом с такой стороны и т.п. Альтернативная концовка: Кальдмеера на родине не казнят, в результате новой стычки уже Вальдес в плену у Кальдмеера, который спокойно отдает приказ о повешении, ★ new! часть два

исполнение вне феста:
★ 80. Катари видит, как Алва разговаривает с королём и понимает, что ревнует и завидует. Рейтинг любой, можно вообще джен. Катари хочет любви и внимания как равной, не чувствовать себя глупой девочкой, разменной монетой в интригах и сосудом для наследников короны, но все это позволено лишь мужчинам, и друг друга эти двое ценят больше, чем её.

★★★★★

★ СПИСОК ЗАЯВОК ПЕРВОГО ТУРА C ССЫЛКАМИ НА ИСПОЛНЕНИЯ★

★ СПИСОК ЗАЯВОК ВТОРОГО ТУРА C ССЫЛКАМИ НА ИСПОЛНЕНИЯ ★

★ СПИСОК ЗАЯВОК ТРЕТЬЕГО ТУРА C ССЫЛКАМИ НА ИСПОЛНЕНИЯ ★

★ СПИСОК ЗАЯВОК ЧЕТВЕРТОГО ТУРА C ССЫЛКАМИ НА ИСПОЛНЕНИЯ ★

★ СПИСОК ЗАЯВОК ПЯТОГО ТУРА C ССЫЛКАМИ НА ИСПОЛНЕНИЯ ★

★ СПИСОК ЗАЯВОК ШЕСТОГО ТУРА C ССЫЛКАМИ НА ИСПОЛНЕНИЯ ★

▼Исполнение вне феста\исполнение заявок из предыдущих туров:⬍

★ 27. Алвадик, алатские поцелуи. В Варасте был момент, где Алва поит Дика из своего стакана, можно там, можно в другом месте. Можно, чтобы Алва пил из стакана Ричарда. Инициатор Алва, но Дик понял в чем суть. ХЭ
★ 28. Фердинанд, Алва, Ричард. По приказу короля Алва избавлялся от любовников королевы: Придда, Колиньяра, Феншо. Настало время Ричарда
★ 104. Килеан/Ричард, Алва/Ричард. Килеан берёт Дика в оруженосцы. Однажды Алва узнаёт, что Дик подвергается насилию у эра.
★269. Херт-комфорт с нонконом для Бермессера. Бе-Ме насиловали и пытали в плену, а потом закомфортьте на все деньги (но не теми, кем насиловали). Участники на усмотрение исполнителя, а ещё прописанность хёрта и комфорта хочу примерно поровну.
★ 228. Свальный грех (можно не всех сразу): Алваро/Арно-ст/Арлетта/Рокэ/Лионель. Больноублюдочные кинки, рептилоидная мораль, но всё по согласию, в идеале - по любви. Книжный (пре)канон, т.е. Эмиль есть, но не участвует. Без чистого алвали.
★ 1. Вальдмеер. Один из них попал в плен, и противники дарят его другому для сексуальных утех и извращений. Кто будет снизу, воспользуются ли пленником или откомфортят, на выбор автора. + 3. Гетеро изнасилование с любым/любыми из положительных персонажей канона. Без жести, ачетакова. В зависимости от статуса дамы потом или заплатить или кхм... позаботится, часть 2, часть 3, часть 4, продолжение, продолжение, продолжение, часть пять, частть шесть
+ вбоквел
★ 9. Валентин/Лионель. Нон-кон, щупальца, трахни-или-умри. Лионель принуждает Валентина к сексу - для магического ритуала или чего-то такого - Валентин в процессе проходит частичную трансформацию в спрута и уже он выебывает Савиньяка.
★ 42. Ли/Валентин. Ли берёт Валентина в оруженосцы. Асфиксия по обоюдному согласию. Рейтинг высокий
★ 79. Алвадик, первый раз, таймлайн Вараста. Алва отсасывает Дику после бегства в степь глухую.
★ 25. Первый секс Лионеля с кем угодно (предпочтительно Рокэ и/или Эмиль) после того как Ли оскопили. Обоснуй любой, но оскопление случилось уже во взрослом возрасте.
★ 154. Алва/Арно младший. В глазах Арно добрый дядюшка Росио превратился в объект вожделения, а поскольку со всеми вопросами и проблемами Арно привык обращаться к Алве (вдруг братья заругают), он по привычке идет к Рокэ. Возможен рейтинг, возможен отказ со стороны Рокэ.
★ 30. Леонард омега. Леопольд пытается воспользоваться этим для для карьеры сына и личных целей, подсовывая его нужным людям во время течки. Можно еще и Леонарда упорного грустного натурала при этом.
★ 220. Кальдмеер - Повелитель Волн. В иерархии астэр Повелители важнее вассалов. Кэцхен переходят на сторону Олафа, дриксенцы побеждают, флот Альмейды относит штормом. Раненый Вальдес в плену у Олафа. Кэцхен вьются вокруг Кальдмеера, он не понимает, что происходит.
★ 63. Алва/Дик/Катари. Альдо вынуждает Катарину выйти замуж за Ричарда. После смерти Альдо она пытается добиться ареста/казни Дика, но новоиспечённый регент Алва отправляет обоих в бессрочную ссылку в Надор. Катарина узнаёт, что в прошлом между мужем и регентом были нереализованные взаимные чувства, и решает использовать их, чтобы вернуться в столицу ко двору.  Предпочтительно в финале что-то вроде ХЭ со шведской семьей. Без хейта Катарины, часть два, часть три, часть четыре, часть пять
★ 3. Рокэ/Ричард/Катарина. Ричард приходит в себя в королевской спальне и понимает, что он связан и находится в полной власти Первого Маршала и Ее Величества. Хитрая парочка решает измучить юношу целиком и полностью. Шлепки (можно рукой, можно стеком), укусы, засосы после поцелуев, дразнящие касания перышком... В качестве кульминации взятие юнца без какого-либо сопротивления.
★ 52. Алвадик. Рокэ по какой-то причине обездвижен, но не лишён чувствительности. Но вместо того, чтобы убивать/мучить, как он мог бы предположить, Дик начинает его ласкать. Без нон-кона, желательно ХЭ

ДЕАНОНЫ

★ СПИСОК ССЫЛОК НА ИСПОЛНЕНИЯ ПЕРВОГО ТУРА НА АО3 И ФИКБУКЕ ★

★ СПИСОК ССЫЛОК НА ИСПОЛНЕНИЯ ВТОРОГО ТУРА НА АО3 И ФИКБУКЕ ★

★ СПИСОК ССЫЛОК НА ИСПОЛНЕНИЯ ТРЕТЬЕГО ТУРА НА АО3 И ФИКБУКЕ ★

★ СПИСОК ССЫЛОК НА ИСПОЛНЕНИЯ ЧЕТВЕРТОГО ТУРА НА АО3 И ФИКБУКЕ ★

ЛС для орг.вопросов\дополнений\прочего:

▼Скрытый текст⬍

УкаЧакаУкаУка

Перерыв после тура кроссоверов?

1. не делаем(голосов 15 [32.61%])

   32.61%

2. делаем до конца выкладок ЗФБ (5 марта)(голосов 31 [67.39%])

   67.39%

Всего голосов: 46

Гости не могут голосовать

Отредактировано (2023-12-04 16:12:49)

Анон

Re: ОЭ-фест

Август Альт-Вельдер/Валентин Придд. После упокоения выходца Джастина, Валентин находит поддержку у Августа. G-PG, ангст, ничего дальше поцелуев, даже если это уход в тень, внешность Вали желательно кинонную.

Держи свое стекло, дорогой анон

▼Скрытый текст⬍

Все трое были удивительно похожи внешне — Юстиниан, Ирэна и Валентин. Не до мелочей, но общим впечатлением — отвести глаза было трудно, на каждого из них хотелось смотреть и смотреть. Август Альт-Вельдер отдавал себе отчёт, что влюблён без памяти, но также ясно понимал, что не может их разделить. Он был влюблён в Приддов. В совершенную, строгую красоту, в аккуратность движений, в сдержанность и невозмутимость. В одинаковый жест, которым эти трое поправляли волнистые волосы на виске.

Ирэна принадлежала ему — настолько, насколько она вообще могла кому-либо принадлежать. Она позволяла прикасаться к себе, не выказывая отвращения или неохоты, но уважения, даже самого искреннего было недостаточно, чтобы наполнить супружеские ночи нежностью или страстью.

Юстиниан теперь не принадлежал никому. Одетый в серое замок Васспард казался присыпанным пеплом. Но в распорядке дня ничего не изменилось — все также выходили к обеду и ужину, и разговоры велись те же — ровные голоса, невозмутимые лица, сухие глаза.

Вот только графом Вассапардом называли теперь Валентина.

Валентин был единственным, кто изменился — он сидел за столом, опустив глаза в тарелку, подчёркнуто не обращался к отцу первым, и на все отвечал вежливым молчанием. Под большими глазами пролегли тени, и они казались темнее, чем обычно.

После обеда Август предложил Валентину подняться в фехтовальный зал, и удостоился ответного кивка. Тренировочный поединок не требовал слов, но позволял выплеснуть многое.

Валентин атаковал первым, и атаковал против своего обыкновения беспорядочно. Август уклонился от удара без труда, но сам нападать не спешил. Он кружил по паркету, дразня открывал то один бок, то другой. Валентин — умный мальчик, он должен был догадаться, и он догадался.

— Август, — и возмущения он тоже сдержать не смог, оно прорвалось в голосе звенящими нотами,  — если вы решили позабавиться…

Август отсалютовал ему шпагой и атаковал.

— Я решил, что вам необходимо высказаться, — сообщил он.

Клинки встретились и разошлись.

— Мне нечего сказать, — влажные от пота волосы липли к высокому лбу, и Валентин отбросил их назад.

— Это неправда, — сказал Август твёрдо и атаковал снова, в терцию. — Ваш брат, важный для вас человек, только что внезапно и трагически погиб.
— Он не погиб, — ледяным тоном поправил Валентин, отступая, третья защита его были слишком высокой и открывала бедро. — Его убили.

Август провернул запястье и поднырнул клинком под его руку, Валентин провёл шпагу из терции в секунду, но слишком медленно. Защитный колпачок на конце шпаги уткнулся в ногу Валентина.

— А вы ранены, — сообщил Август. — Продолжаем?

— Продолжаем, — Валентин стал в позицию, слегка наклонил голову вперед, прикрывая беззащитное горло. — Вы хотите знать, о чём я думаю? Зачем?

В этот момент и взглядом, и тоном, и выбором слов он остро напомнил Ирэну.

— Так принято между людьми, не равнодушными друг к другу, — и Август сказал то, что всегда говорил Ирэне.

— Вы в Васспарде, — уголок рта криво дернулся, словно в намёке на усмешку, на мгновение обозначив ямочку на щеке.

— Это ничего не меняет.

На этот раз Валентин старался держать локоть ниже, приседал глубже — мальчик быстро учится. Август больше не атаковал в ноги.

— Что именно вы хотите услышать?

— Что вы разгневаны на убийц? Что скучаете по брату? Что не успели с ним попрощаться?

Валентин ударил неожиданно и уверенно, и на этот раз Август увернулся с трудом, а мальчик и не подумал остановиться — оттеснил его серией уколов к стене и только тогда остановился, тяжело дыша. На бледных щеках резко проступили золотистые веснушки.

— Прошу меня простить, Август, — сказал он, облизнув губы. — Я не желаю об этом говорить.

Отвести глаза было не просто трудно — невозможно. Валентин резко развернулся на каблуках и ушёл, а Август стоял, опустив шпагу и пытался не думать об искусанных губах и каплях пота на тонкой коже.

К ужину Валентин не спустился. Ирэна ушла спать рано, герцог заперся в кабинете. Васспард погрузился в тишину и полумрак, в котором неслышными тенями сновали слуги. Август взял бутылку вина, бокал и поднялся в библиотеку, в смутной надежде спрятаться от собственных мыслей и тёмных желаний.

Выбранные наугад мемуары одного из генералов времен Франциска Второго оказались занятным чтением, и Август не заметил, что засиделся допоздна. Но напольные часы пропели в очередной раз, а вино кончилось.

Он потёр уставшие глаза и потянулся, отложил книгу — и только тогда почувствовал на себе чей-то взгляд.

Кто-то неслышно сидел на подоконнике, обхватив колени. Август вдруг вспомнил все слышанные в детстве истории про тех, кто приходит в темноте. Вдоль позвоночника пополз холодок, и хмель в голове мгновенно развеялся. Но тёмный силуэт шевельнулся и оказался Валентином — в тонкой рубашке, без колета, с распущенными волосами и наспех перевязанной ладонью. 

— Валентин? Что случилось?

Тот молчал, и Август торопливо подошёл, взял его за руки, заглянул в лицо — Валентин спрятал глаза за длинными ресницами.

— Где вы поранились?

Тот вдруг неловко уткнулся в него лбом. Его волосы пахли осенним лесом и дымом.

— Не спрашивайте, Август, пожалуйста, я не смогу вам ответить, — еле слышный шёпот в плечо.

Август обнял его, притянул к себе, снимая с подоконника, и Валентин позволил это сделать. Худая его спина под ладонями Августа подрагивала, и он слышал бешеный стук сердца. Он молча гладил острые лопатки и волнистый затылок, слушал, как беспокойный ритм в чужой груди замедляется.

Было так просто повернуть голову и коснуться его виска губами.

Валентин не отпрянул, не напрягся, напротив — обвил его талию руками, и именно это вдруг отрезвило.

— Вам нужно в кровать, — мягко сказал Август. — Я провожу вас, и посижу, пока вы не заснёте.

— Вы такой горячий, — невпопад отозвался Валентин. — А там холодно, окно открыто и рябины нет.

— Рябины?

— Это неважно, — Валентин отстранился и посмотрел наконец на него прямо. — Точнее, важно, но не сейчас. Простите меня, Август, я забылся.

Он опустил руки и вывернулся из объятий, на глазах обрастая ледяным панцирем, и Августу невыносимо захотелось взять его в охапку и увезти из этого склепа подальше, в Торку, куда угодно, только немедленно.

— Ничего страшного, — сказал он медленно. — Я всё же провожу вас, Валентин.

На губах горчило от неслучившегося поцелуя.

Анон

Re: ОЭ-фест

34. твинцест Ли с Эмилем, раскладка не важна, оба подростки до Лаик, юст, взаимность, не флафф, рейтинг от пг-13 и выше

1000 слов, практически ПВП, всехорошо

▼Скрытый текст⬍

В Сэ никто не живет по часам. Стол накрыт к завтраку с раннего утра, но все спускаются, когда пожелают. Мама и Ли иной раз встают рано, Эмиль — ни за что, а даже если его будит навязчивое солнце, лежит до последнего, пока снизу не начинают доноситься голоса. Вот когда он окажется в армии, то от побудок затемно станет никуда не деться, а пока... Эмиль оттягивает момент, когда придется отбросить одеяло, и нащупывает под кроватью книгу.

Он добирается до тринадцатой главы, и барон Штрауб вот-вот раскроет другу страшную правду, но в дверь стучат — дважды, негромко, но уверенно. И тут же, не дожидаясь разрешения, входят.

— Поднимайся, — говорит Ли, — уже время обеда.

Эмиль смотрит, как сквозь полосу между шторами льется дневной свет — и правда.

— А ты теперь вместо камердинера? Тогда помоги мне одеться.

Ли кидает в него диванной подушкой, Эмиль ловит и готовится бросить в ответ, но Ли уже совсем близко. Замирает в полушаге и отчего-то молчит: то ли ждет, то ли решается. Кошки разберет, что у него на уме, говорят, близнецы слышат друг друга за многие хорны, понимают без слов. Ну так вот — нет, нисколько, Эмиль не слышит и не понимает. Разве что видит, что лента Ли вот-вот соскользнет, распустив светлые пряди. И что на пальцах у него едва заметные пятна чернил.

Эмиль садится на постели, и теперь они упираются колено в колено. Обтянутое тканью — в теплую кожу. Эмиль спал нагим, и без того жарко, а стыдится брата, который повторяет его вплоть до формы ногтей — глупо. Ли, однако, смотрит, словно ищет отличия. Они встречаются глазами, и Ли скользит ниже: шея, грудь, живот...

— Где твои вещи? — спрашивает он.

— Не знаю, — пожимает плечами Эмиль. — Где-то.

Он выпрямляется, и они оказываются вровень. Одинаковые ростом до самой малой доли бье, в Ли можно глядеться, как в лестное отражение. Эмилю никогда не сохранить такой бесстрастности, он и сейчас чувствует, как улыбка растягивает губы. Он первый рассмеется, первый хлопнет по плечу, ломая неловкость, первый, стремительно одевшись вылетит из комнаты. Но ничего из этого не происходит.

Вместо Эмиль тянет развязавшуюся ленту, роняет, и тогда Ли приникает губами к его рту. Тут же отстраняется, и вот тогда Эмиль смеется. Ли хмурится и, может, ударит, и чтоб брат не истолковал его неверно, Эмиль обнимает его за шею. Трогает нежный загривок. Это не впервой, случается, но каждый раз сначала нужно переступить мгновения замешательства.

— Почему бы и нет? — спрашивает он. — Все равно нет никого...

— Ближе? — пробует угадать Ли. Он чуть наклоняет голову, и они соприкасаются лбами.

— Нужнее.

Вся прелесть их расслабленной жизни в том, что никто никого не беспокоит. Мама сидит над книгами и письмами по ночам, пьет на закате крепкий шадди, чтобы отогнать сон, и никогда не упрекнет их в опоздании к ужину. Пока они являются вовремя к мэтрам, она близорука в отношении свобод и вольностей.

Ли трогает его за плечи, целует в щеку, спускается к подбородку, подается вперед, чтобы языком очертить край уха. Эмиль не может позволить себе бездействовать: он роняет их обоих на развороченную постель. Что-то неудобно упирается под лопатку.

— Сейчас…

Книжка. Барон Штрауб и его тайны подождут, Ли — ни за что. К тому же, это тоже тайна, и нет ничего лучше, чем делить ее на двоих.

Теплый вес Лионеля приятно вдавливает в постель, его колено упирается в пах, давит не до боли, а до волнительного возбуждения. Смешно будет, если Эмилю хватит этого, чтобы кончить: даже от мысли член чуть вздрагивает, и теперь Ли улыбается.

— Руки мне не понадобятся, — с вызовом говорит он.

Эмиль приподнимается на локтях, а Ли наконец стягивает с себя все лишнее. Даже сейчас он аккуратен: чулки ложатся на пол один к одному, рубашка облаком опускается на спинку кресла. Касания не хватает, Эмиль тянется к себе ладонью, но его останавливает черный взгляд. Ли садится в изножье, его босая ступня скользит по ноге Эмиля: от стопы по голени, по бедру. Холодные пальцы добираются выше, и Эмиль невольно разводит колени. Ледяная ступня Ли давит на яйца, и Эмиль поминает Врага. Ли мгновенно убирает ногу, и через секунду ледяной большой палец трогает головку. И почему все, что делает Ли, такое удивительное? Только он мог додуматься.

— Я же сказал, — ухмыляется Ли, — что руки не пригодятся?

Он добавляет вторую ногу, мнет и гладит, обнимает член мягкими ступнями, будто ладонями. Член самого Лионеля, отяжелевший, но еще не твердый, лежит на темных волосах, и рот Эмиля наполняется слюной. Без рук, значит?.. Эмиль пользуется мигом, когда Ли чуть замедляется, и поднимается на кровати. Перина неудобно прогибается, Эмиль пошатывается, делает несколько шагов.

— Терпение, — замечает Ли, — точно не твоя добродетель.

— Это не добродетель, — усмехается Эмиль. — Это испытание!

Он садится на ноги Лионелю, сцепляет пальцы за спиной, чтобы не поддаться искушению и не помочь себе рукой. Положение не слишком удобное, приходится удерживать равновесие, но Эмиль наклоняется, трогает член Ли губами, берет в рот целиком. Внутри обвивает языком, то податливым, то напряженным, и чувствует, как длина наливается. А если вот так выгнуть шею?..

Ли не стонет — тяжело дышит и вцепляется в сбитые простыни. Эмиль не до конца разобрался, что тому нравится, но когда Лионель недоволен, он о том не молчит. Если не отталкивает, значит все хорошо, и Эмиль медленно наклоняет голову, а потом выпускает член изо рта. Влажный от его слюны член Ли.

— К Леворукому! — ругается брат, и нет ничего прекраснее, чем видеть, как с него спадает вечная серьезность.

Он тянет Эмиля на себя, чтобы они оказались лицом к лицу, и обхватывает ладонью — левой, ну надо же! — их обоих. Торопится, будто ему есть куда опаздывать. Эмиль вбирает воздух, отчего-то напрягаются плечи и живот, и он изливается. Еще несколько движений кулаком, и Лионель, обмякнув, роняет голову ему на плечо. Проходят то ли минуты, то ли часы, прежде чем Ли встает, чтобы взять нетронутый кувшин для умывания.

— Час обеда грозится стать часом ужина, — замечает он. — И я, кажется, звал тебя размяться, но что-то мне помешало.

— Врешь, ничего тебе не помешало. Но сперва обед, а после найдем время на шпагу.

— А потом стемнеет, и ты решишь, что можно снова отправляться ко сну.

Эмиль спрыгивает с постели, подходит со спины и, справившись с неожиданной нежностью, щиплет брата за бок. Кожа в том месте стремительно краснеет.

— Почему сразу ко сну? День начался поздно, значит, и ночь может подзатянуться.

Холодное мокрое полотенце неожиданно касается живота — подлый прием! — но получается только рассмеяться.

Анон

Re: ОЭ-фест

4. Валентин Придд/Иоланта Манрик. "Ничего личного, просто бизнес". Рейтинг любой. Счастливый конец.

+

21. Любое исполнение какого угодно пейринга и вариации в рамках накура про Ричарда-порнороманиста

2.2к, это честно драббл, и скорее джен, #no beta we die like Justin Pridd кхм

▼виоланта и создание издательства Синалоа⬍

Иоланта задумчиво крутила в руках конверт. Константин никогда не писал ей из столицы, только упоминал в письмах матери. Cпрашивал про сестёр и брата, но Иоланта прекрасно знала, что никакого искреннего интереса к её состоянию он не испытывал.

А отдельное послание?

Что-то тут неправильно.

Нож для писем легко лёг в руку, она вскрыла конверт и приподняла брови. Это писал не Константин.

Каллиграфический почерк и надухарённая бумага вызывали больше вопросов, чем ответов. Анна-Рената на такую глупость не пошла бы. Да и не в Олларии она.

«Сударыня, прошу прощения за введение вас в заблуждение, но ваши родственники ни за что не позволили бы вам получить и ответить на это письмо без своего вмешательства, подпишись я настоящим именем. Граф Васспард к вашим услугам.»

— Кто? — спросила Иоланта в пустоту спальни, не столько потому что не знала, кто такой граф Васспард, а потому что понятия не имела зачем ему писать.

Манриков и Приддов ничего не связывало, не считая передавшейся по наследству вражды. С чего бы новоявленному наследнику писать старшей внучке графа из другой партии, пусть и дальней родственнице?

Но любопытство подстегнуло её читать дальше.

---

Иоланта смутно помнила, когда сама бывала при дворе. Кажется, тогда только прошёл бал дебютанток, а затем её заперли в фамильном замке, ведь она не то чтобы подходила для светской жизни. А вот Лионелла, которую впервые вывели в свет, только и ждала, чтобы влиться в общество. Подавить беспокойство за неё не удавалось. Все эти люди…

Кавалеры, которых скорее интересовали любовные победы и юбки. Дамы, которым необходимо перебрать кости отсутствующим, а потом сплестись в тугой комок змей. Старики, у которых не самые чистые мысли на уме. Завистливые старухи.

И именно здесь предложил встретиться граф Васспард. Иоланта пригубила вино. Она смутно помнила Джастина Придда, он жил в столице, когда Иоланта приезжала. Близко они не пересекались. Издалека она видела улыбчивого, красивого молодого человека, вокруг которого собралась стайка молодых девушек и парней. Сложно было даже представить, что он Придд.

На секунду показалось, что она снова увидела его в толпе. Но затем пригляделась, и поняла свою ошибку. У этого молодого человека волосы вились сильнее, да и держался он по-другому. Вежливая отстранённость. Он здоровался с людьми короткими кивками, и дошёл до Иоланты, чем полностью развеял любое сходство с Джастином, кроме, непосредственно, сходства крови. Ещё и прищур, совсем как описывал Константин.

— Виконтесса Эммануилсберг, — произнёс он и поклонился.

— Граф Васспард, — она присела в книксен. Их разговор повлечёт за собой множество пересуд, но сейчас это волновало её меньше всего.

Он заинтриговал её письмом, и без ответов она не уедет.

— Рад видеть, что вы с сестрой добрались до Олларии в добром здравии, — он взял со стола рядом с Иолантой бокал и указал в сторону диванов. — Прошу простить за опоздание.

— Уверена, вас задержали очень важные дела, — она надеялась, что в её голосе не прозвучало слишком уж много яда. Но граф на это только улыбнулся краем губ.

Надо же, вблизи стали заметны глубокие круги под глазами и почти нездоровая бледность. Красная рубашка, цвет его монсеньора Рокслея, зеленила радужку.

На них бросали заинтересованные взгляды. Лионелла вряд ли узнала графа, а вот Константин порывался подойти, впрочем, его, по какой-то причине, удерживал маркиз Сабве. Тем более что объявили павану, так что большинство людей отправились на паркет, что оставляло Иоланту и Валентина настолько наедине, насколько возможно.

— Давайте не ходить вокруг да около, что вы хотите мне предложить? — спросила Иоланта. Вышло слишком резко.

Графа это не смутило и он присел рядом на самом большом расстоянии, которое позволял диванчик — всё равно коленями касался её юбок.

— Вы читали романы баронессы Сэц-Дамье?

Не такого вопроса Иоланта ожидала. Она даже нахмурилась, и, возможно впервые, придержала свой язык. Если она вскинется, мол, не считаете ведь вы, что мы живём в медвежьем углу и ничего не знаем, то подтвердит, а подтвердить означало признаться, что она читала такую… гайифщину.

— Наслышана. К чему этот вопрос?

— Сейчас баронесса издаётся у «Талигские сказы», как думаете, это хорошая сделка?

— Нет, ужасная, — Иоланта даже фыркнула. — На её месте с её доходами и покровителями, я бы открыла своё. Издательство забирает больше половины дохода, а учитывая её тиражи, это просто неслыханная наглость. Тем более, они очень экономят на бумаге и чернилах, дриксенская дешевле и намного тоньше гайифской, так что листы быстро истреплются, а краска смазывается и тоже очень маловероятно, что текст и иллюстрации останутся целыми, к тому же обложка…

Иоланта прервала себя на полуслове, поняв, что вместо снисходительной улыбки получила только внимательный и вдумчивый взгляд с недобрым прищуром. Хотя нет, так его описывал Константин, и Иоланта поняла, что он напоминал на самом деле. Граф Васспард не очень хорошо видел, ведь щурился он совсем как дед, у которого подобное входило в привычку, даже когда не нужно было всматриваться.

Почему-то это открытие, вместе с отсутствием высмеивания её слов, смутило Иоланту куда больше, чем ей того хотелось.

— Что вам нужно, граф? — спросила она в итоге, сжимая бокал опасно сильно.

— Вы.

Иоланта вздрогнула и уставилась на графа, который неловко посмотрел в сторону, словно подбирая слова.

— Не в смысле женитьбы, и не примите это как оскорбление, а в смысле мне нужны ваши навыки. Виконт Манро рассказывал, что тессорий Манрик обучал вас ведению дел. Разумеется, ваши услуги будут оплачены.

— Не выйдет, — недовольно бросила Иоланта, осушила бокал и откинулась на спинку дивана. — Сейчас весь мой возможный заработок контролируют дед и отец. Потом муж. Ну или, если жизнь сложится очень неудачно, дядья и братья. Так что вам придётся предложить мне нечто большее.

Иоланта пыталась не смотреть на Валентина, но не могла выкинуть из головы мысль — как так вышло, что граф Васспард знал Сэц-Дамье и планировал организовать для неё издательство? Он, как и все Придды, казался рабом приличий, и ему должно было претить даже касаться подобных романов, однако… однако, Придды, если верить слухам, тайные эсператисты, и они вряд ли осуждают имперскую любовь. А ещё через Старую Приеду проходит достаточно торговцев из Дриксен, чтобы в графе развился нюх на прибыль.

— У меня есть связи с мэтром Инголсом, занимающимся юриспруденцией. И я больше чем уверен, что мы в состоянии составить контракт, по которому ваши деньги останутся вашими с моей гарантией.

— С чего мне знать, что вы не обманываете? И не пытайтесь клясться тем, что вы Человек Чести, в них чести очень мало, тем более в Приддах ей никогда и не пахло.

Слетевшие с её губ слова вышли слишком уж грубыми. Настолько, что ей показалось, будто граф сейчас уйдёт. И в этом случае у неё не останется возможности закрепиться в столице, вырваться из родных стен, в которых её заперли, оставив лишь книги и редкие сельские балы. Иоланта подняла взгляд на Валентина, но тот не выглядел оскорблённым или злым. Он склонил голову на бок словно кот.

— Это важное и прибыльное дело. Не в моих интересах оскорбить или обмануть девушку, которая поможет его организовать и удерживать на плаву. Разумеется, я не жду ответа сегодня же. Многое предстоит обдумать, но меня обнадёживает, что вам нет необходимости объяснять внутреннюю работу издательства и все связанные с этим перипетии. У вас есть какие-то вопросы?

— Слишком много, чтобы задавать их здесь, — качнула головой Иоланта.

— В таком случае передайте их письмом через виконта Манро. Либо же мы можем встретиться, но есть ли у вас роскошь долго раздумывать, — он встал. — Всё же, причин оставаться в столице у вас не так уж и много.

Он поклонился. Иоланта ограничилась кивком, хотя знала, что приличия требовали встать.

До чего же странная встреча.

---

Граф Васспард стелил слишком мягко, чтобы всё это оказалось правдой, но, нужно признать, сын супрема знал законы и людей, которые могли составить подходящий договор. Да такой, что Иоланта не могла найти каких-либо лазеек, ни со своей стороны, ни со стороны графа Васспарда. Более того, присутствовала строчка, что сохранность денег Иоланты обеспечивается графом Васспардом, а в случае его безвременной кончины, эта обязанность переходит либо его сыну, либо герцогу Окделлу, маркизу Сабве или герцогу Алве. Иоланта даже не пыталась скрыть удивление на лице. Да, конечно, с самой баронессой Сэц-Дамье Иоланту ещё не знакомили, а также с другими писателями и работниками будущего издательства «Синалоа», но наличие таких покровителей вызывало одновременно уважение и много вопросов.

Она ещё раз посмотрела на графа. В полумраке комнаты он походил на призрака. Но на его лице не отражалось ни ликования, ни недовольства. Он рассматривал свои ногти, прежде чем почувствовал её взгляд.

На пальцах следы от чернил. Больше, чем положено оруженосцу церемониймейстера. Или чем могло бы быть на руках аккуратиста Придда.

Дед отказался пристроить её при дворе в свиту королевы. До отправки домой оставалось каких-то пару дней, а значит снова придётся сидеть в четырёх стенах совсем одной. И это захолустье — последнее место, в котором хотелось оказаться.

Так что Иоланта взяла перо и подписалась.

— Это просто общее дело, ничего личного, — сообщила она.

Граф Васспард улыбнулся, куда более искренне, чем делал все разы до этого. Затем он достал несколько договоров о неразглашении и перечень обязанностей, которые лягут на Иоланту и Константина, ведь даже если она разбиралась в этом лучше него, с женщиной никто не стал бы иметь дел.

Во что она ввязалась...

---

Иоланта осознавала, что открыть издательство без таких покровительства герцога Алва и короля Оллара не вышло бы со всеми деньгами графа Васспарда, маркиза Сабве и тем более герцога Окделла. Слишком много бюрократии, в которой всё почти утонуло, да и другие издательства Олларии не обрадовались конкурентам, а более остальных не обрадовались «Талигские сказы», терявшие не только Сэц-Дамье, но и ряд других авторов и иллюстраторов. Валентин умудрился переманить нескольких работников.

Валентин. С каких пор она начала думать о нём по имени? Он ей не мешал, в основном только уточнял некоторые детали и просил сделать определённые вещи.

Но с ним оказалось очень легко работать. Куда легче, чем представлялось с самого начала. Будто он испытывал облегчение от того, что удалось переложить бремя издания на кого-то другого. А сам он работал редактором всех выходящих серий, раньше ещё переводил на дриксенский, но теперь нанял для этого отдельного человека. Правильность перевода всё равно проверял сам, и им пришлось сменить уже несколько человек, прежде чем удалось найти достойного переводчика не шпиона.

И сейчас Иоланта остановилась напротив стола Валентина, на котором он перекладывал какие-то черновики Сэц-Дамье — Окделла, но Иоланта предпочитала продолжать звать его Сэц-Дамье, чтобы случайно не проболтаться.

— Что-то случилось? — спросил Валентин и поднял взгляд от бумаг. Он указал на стул напротив и Иоланта с облегчением устроилась туда.

— Граф Манрик намерен выдать меня замуж. И отправить из столицы.

Объяснять, что в этом случае она не сможет работать на издательство, не пришлось. Как и то, что дед решил, что Иоланта моложе не становится, а король не спешит разводиться с Катариной Ариго-Оллар. Валентин ещё раз посмотрел сшитые бумаги в руках и отложил их в одну из стопок.

— Мы с вами близкие родственники, но не настолько, чтобы брак оказался вне рамок приличия.

Иоланта подняла брови и сглотнула.

— Он не даст разрешения на брак.

Валентин поджал губы, как всегда делал, когда отказывался чем-то недоволен. Жест, который он перенял у маркиза Сабве, Иоланта в этом абсолютно уверена.

— Вам, должно быть, известна история брака моих родителей.

— Очень смутно. Только что Ангелика Гогенлоэ сбежала с Вальтером Приддом и они поженились. Неужели и для этого есть лазейка?

— Что-то вроде того. Эту лазейку зовут Габриэлла.

Сначала Иоланта хотела спросить: «как лазейка может иметь имя, или это шутка законников», — но затем поняла. Ребёнок. Старшая из дочерей герцога Придда, о которой никто не слышал уже с десяток лет.

— Вы предлагаете мне…

— Я обдумывал варианты, при которых это не пригодится, — он откинулся на стуле и достал что-то из ящика стола — Иоланта почти уверена, это «что-то» только что лежало в каком-то секретном отделении. — Просто предложил самый, скажем так, скандальный. Ознакомьтесь и примите решение. Вы слишком ценный сотрудник, чтобы мы могли вас отпустить.

Мы, не я. Почему-то это неприятно кольнуло. Каллиграфическим почерком Валентин расписал несколько вариантов, их преимущества и недостатки, но оттого решение стало ещё сложнее, и…

— Рассказать деду о моей работе? — ошарашенно спросила Иоланта.

— Как один из вариантов выхода из сложившейся ситуации. Граф Манрик мне представляется весьма прагматичным человеком, но вы его лучше знаете.

Варианты разнились от чего-то обыденного, до каких-то безумств, больше присущих перу Сэц-Дамье. И Иоланта понимала, что ей не нравится ни один, однако сама ничего не могла придумать. Новость о помолвке и скором браке оказалась сродни удару по голове чем-то тяжёлым, мысли совсем путались. Тем более что она даже не знала своего жениха, виконта Дарзье. Он наследник графа Дорака, и это позволяло семье сблизиться с кардиналом, но…

Валентин вернулся к перебиранию стопок. Как-то она посмотрела сколько у него этих эпизодов и как он их перемешивал между собой. Издательство вполне могло существовать на этих черновиках даже без самой Сэц-Дамье добрых десять лет.

Признаться, он не худший вариант. Достаточно пронырливый, чтобы не попадаться на всякие глупости, достаточно знатный, чтобы не бояться за своё положение в свете, красивый, привычной северной красотой, конечно, но всё же, дети от него получатся хорошие, а приддовское воспитание обеспечит им куда более блестящее будущее, чем то, которое могли дать Дораки.

Тем более, от него зависел её заработок. Точнее, свобода распоряжения им.

— Мои деньги останутся моими даже после нашего брака?

— Разумеется. К тому же, если вы не против, я доверю вам распоряжение своими.

— С чего бы? — Иоланта недоверчиво прищурилась.

— Видите ли, — он улыбнулся и подался вперёд. — Народы, которые сейчас превратились в бергеров, дриксенцев и гаунау, полагали, что математика и экономика — это колдовство, и им должны заниматься женщины. Вы убедили меня в верности этой древней мудрости.

Как же хотелось проклясть свою легко краснеющую кожу!

— Я предлагаю сначала сделать официальное предложение. Если граф Манрик его не примет, то воспользуемся лазейкой. Но для начала вам следует всё ещё раз обдумать. Ответите завтра.

— У нас уже есть один ребёнок, завести ещё одного не так уж и сложно, — вздохнула Иоланта. Валентин вопросительно нахмурился. — Издательство. Это наше с вами детище.

— Верно, — он улыбнулся, снова той искренней и редкой улыбкой.

Может, всё выйдет не так уж и плохо.

Отредактировано (2022-11-03 10:08:09)

Анон

Re: ОЭ-фест

16. Кроссовер ведьмака с ОЭ в каком угодно завозе и исполнении

Внезапно оно выросло в 4к слов, превратилось в странный ворлдбилдинг, заоосилось, вбросило в конце намек на алвадик и сбежало без вычитки и бетинга. Ловите истории про призраков в эту хэллoуинскую ночь.

▼Скрытый текст⬍

— Итак, — сказал Рокэ Алва и его голос не предвещал ничего хорошего.

Белесый призрак теленка стоял прямо перед ними и смотрел недобро и пристально — совсем не так, как полагается смотреть бессловесной тупой скотине. Голос Рокэ его не впечатлил — только холоднее вдруг стало и соловьи в розовых кустах притихли. Плеснулась вода в озере. Призрак продолжил молчать.

— Это не тот, кого мы ищем, — ответил Ричард и от души хлестнул теленка по хребту обломанной веткой. Белесый морок дрогнул и вдруг исчез под хрустальный звон, а на его месте блеснул в сиянии луны горшочек с серебряными монетами.

— Восхитительно, — Рокэ присел на корточки и подобрал одну из монет. Та казалась настоящей — тяжелой, пахнущей железом и на зуб… да, точно вышедшей из ведомства тессория. Только уж больно старой чеканки — представитель Олларов на аверсе жил в Талиге с двести лет назад. Все это казалось эфемерной фантазией, плодом одурманенного "Кровью" разума, если бы Рокэ Алва не был трезв как эсператистский монах в месяц поста.

Его бессовестный оруженосец на порождение зеленого змия тоже не походил — стоял, насупленный и серьезный, и то и дело оглядывался.

— Вы ничего не хотите мне сказать, юноша? — любезно поинтересовался Рокэ, поднимаясь на ноги и отряхивая руки.

— Находку можете забрать себе, — ответил герцог Окделл, отбрасывая ветку и поправляя на плече ремень от кожаного чехла вытянутой формы. — Как правило, такие вещи не прокляты. Или можете отдать хозяйке поместья, скорее всего, это клад кого-то из графов Савиньяков…

— Меня не интересуют монетки и прочие побрякушки, — улыбке Первого Маршала могла позавидовать акула из Померанцева Моря. — Я жажду получить ответы на свои вопросы. Для начала…

— Кого мы ищем? — перебил его оруженосец. — Это долго объяснять и я предпочел бы, чтобы вы за мной не ходили.

— А я бы предпочел услышать все с самого начала, — отрезал Рокэ и оглядел Ричарда с головы до ног — мрачное и серьезное выражение на лице, сумку на поясе, странного вида увесистый чехол за спиной, куртку с железными заклепками и блеснувший в лунном свете медальон с оскаленной песьей мордой. Ричард вдруг тяжело вздохнул и потер глаза незнакомым, жестким движением.

***

Мастер Ярпур пришел в его жизнь из глубины черного леса холодным весенним вечером, пришел так же легко и внезапно, как потом ушел, Тогда замок замер, оглушенной вестью о поражении и смерти, матушка в один миг как будто постарела разом на десять лет, а Дикон разрыдался, как маленький мальчик, и убежал, не разбирая дороги, бежал так долго, что воздух сгорел дотла в легких и сердце едва не обратилось птицей. В лесу он оказался один-одинешенек. Горел между черных голых ветвей огненно-красный закат, становясь лужей крови, разлитой по небу, перекликались совы, собираясь на ночную охоту и что-то поскрипывало и постанывало в темной чащобе. Вдалеке завыли волки. Вой их нарастал протяжным тоскливым гулом, становился ближе, громче, сильнее, окружал западней. "Вот бы сейчас все перестало быть", подумал тогда Дикон, прижимаясь обессиленно к жесткой волглой коре дерева и сползая вниз, к его корням, "как ночью, когда нянюшка Нэн тушит свечу". Единый протяжный вой вдруг взвыл на высокой тревожной ноте, вскинулся яростно, дробясь на рычание, визг и скулеж. Потом прекратился. Шагов Дикон так и не услышал — просто в какой-то момент между деревьев мелькнул темный силуэт и низкий, хрипловатый, как будто с ленцой голос спросил:

— Парень, в какой стороне течет Над? Что-то я совсем заплутал.

Дикон всхлипнул и обхватил себя за колени, сжимаясь комочком.

— У-у-у, — протянул с досадой голос и силуэт подошел ближе, обернулся темным подранным плащом с пятнами крови, шипастой курткой, худым скуластым лицом и медальоном с оскаленной песьей мордой.

— Значит так, парень, — сказал тот, кого Дикон еще четыре года будет звать мастером Ярпуром, вздохнул утомленно и жестко растер ладонями глаза, — прекращаем реветь, вытираем сопливый нос и отвечаем по существу. В какой стороне течет мрысов Над?

***

— Мрысов? — переспросил Рокэ, оторвавшись на секунду от пожухлой травы внутри странного следа, который вел к поместью из фамильного склепа Савиньяков.

— Да, — ответил Ричард, сосредоточенно втирая какое-то вонючее масло в волнообразный полуторный клинок старомодного вида. — Так представители Ордена называют… ну, всех. Выходцев, астэр, трупоедов, чодырге…

— Прошу прощения?

— Те, кто водятся в северных лесах, — Ричард убрал в напоясную сумку флакон с маслом и крутанул в воздухе меч. Странная темная сталь тускло блеснула в лунном свете. — Яг морт, выскорь, аука, боли-бошка, гейкалек… Дивьи жены еще, но они селятся ближе к Саграннам. Мрысы, одним словом, все, что не человек, но это не по-научному, конечно.

— То есть, вы хотите сказать, — Рокэ все больше и больше казалось, что он застрял в каком-то странном диковинном сне, из тех, что утягивают сознание в неведомые глубины, точно реки, и подбрасывают одно странное видение за другим, — что существует еще и наука, которая объясняет существование этих ваших… мрысов? Юноша, точно ли вы здоровы?

— Не моих, — ответствовал Ричард коротко, присел на корточки и пощупал пожухлую траву. — Они существовали здесь задолго до прихода Ушедших. Затаились, притихли… но не повывелись, а потом начали кормиться на человеческой плоти. И тогда Ушедшие…

— Я знаком с этими историями, — перебил его Рокэ. Воспоминания всплывали со дна памяти одно за другим: вот красочная книга с картинками из библиотеки в замке Алвасете, на седьмой странице — воин с мечом бьется на берегу моря с тварью о десяти головах и с четырьмя парами клешней; вот протяжный монотонный голос под аккомпанемент бубна в серале агирнийских нар-шадов — сказитель нараспев повествует о непобедимых воителях-кочевниках, что сражались с иблисами, огненными духами пустыни; а вот древняя "Encyclopaedia Maxima Mundi" за авторством достопочтенных мэтров Эффенберга и Тальбота, буква "В" — "Ведьманы или ведзимины, в народе также ведьмаками называемые, есть герои многочисленных сказок, по всем Золотым Землям расхожих, особливо же — на севере. Быстрые, точно звери лесные, мечами и чарами обоеручно владеющие, охотятся они на чудовищ многая, кои в глазах народа темного воплощениями болезней и напастей природных являются…"

— … но до недавнего времени был уверен, что это не более чем сказки.

— А сейчас, значит, поверили? — старый след уводил к семейному склепу Савиньяков и Ричард отправился к нему, крепко сжимая в ладони рукоять меча. Рокэ не отставал — познав одну из многочисленных тайн этого мира, он наконец чувствовал себя как сыщик, сложивший все кусочки головоломки воедино.

— Как говорили древние, "fiducio oculos" — "доверяй глазам своим", — с достоинством ответил он. — Кроме того, это объясняет, почему вы так паршиво обращаетесь со шпагой.

***

— Шпага — это дерьмо, а не оружие, — отрезал мастер Ярпур и больно стукнул посохом под ребра, выправляя стойку. — Если тебе нужно не сражаться, а зажарить курицу, то лучше возьми вертел и не позорься. Пистолеты — тоже дерьмо. Пока ты будешь засыпать порох, возиться с шомполом и прицеливаться, тебе откусят голову и вытащат кишки через шею. Только меч заблокирует когти бруколака, снесет голову букавацу и пробьет чешую кабилл-ушти. Лучше меча из метеоритной стали с серебряной окантовкой пока ничего не придумали и вряд ли придумают. Держи стойку!

— Ых! — нога скользила на волглом бревне, но нужно было продержаться, нужно было ловко нанести несколько ударов соломенному чучелу в правильной стойке, чтобы мастер Ярпур остался доволен и не начал гонять по всему двору. — А… как же… призраки?

— Серебро, — мастер Ярпур ткнул посохом под правую руку, заставляя держать ее выше, — и масла. Призраки, как ты помнишь, есть существа бестелесные, однако же раны и увечья наносящие вполне материальные. Есть призраки в виде воплощений местности, есть призраки, порожденные проклятиями, самый же популярный подвид — это дух умершего. Вытащить его с того света может или чья-то злая воля, или искреннее желание — если у умершего была хоть капля эорийской крови…

— И что тогда? — Дикон отпрыгнул назад, отработанным финтом перекидывая деревянный меч из одной руки в другую и нанося короткий рубящий удар. — Н-на!

— Нога! — рявкнул мастер Ярпур и больно ткнул посохом под коленку. — Ты не жабу изображаешь, мрыс тебя..! Аййй, — с досадой махнув рукой, он отбросил посох и развернул бедра Дикона в правильную позицию. — Вот так и держи! Еще десять ударов, кувырок назад и вперед и заканчиваем.

— Спрыгивать с сальто? — Дикон выдохнул и перехватил меч обеими руками.

— Он еще спрашивает, — буркнул мастер Ярпур, подцепил упавший посох мыском сапога и ловко подкинул в свои руки. — А что до духов с эорийской кровью, которые фюльгья, так с ними хуже всего. Они слышат, мрыс их раздери, и если их сильно звать — могут и заявиться. Поэтому запомни на будущее — не поминай мертвых всуе, померли — так померли, добрая им память и пускай спят на том свете. А если уж совсем невтерпеж, то закопай их сначала или тело сожги. Огонь разрушает, а землица держит крепко — никого не отпустит, совсем как папеньку твоего.

Нога поскользнулась и Дикон упал оземь. Удар вышиб воздух из легких, гулом ушел в голову, гудением разнесся по спине, на несколько секунд поменял местами небо и землю.

— …такое?! — мастер Ярпур навис сверху, хмуря брови и показывая два пальца. — Сколько видишь? Эй, Дик!

— Мой отец… может вернуться? — непослушные губы едва шевелились, но мастер Ярпур его услышал и тут же помрачнел еще пуще прежнего.

— Даже не думай об этом, — сухая жесткая ладонь помогла подняться, придерживая под затылком. — Кровь Ушедших горячая, но не настолько, чтобы смерть победить. А значит, фюльгья будет жаждать еще крови и кормиться от живых. Из-под любой могильной плиты вылезет, в любой дом войдет и сначала сожрет тех, кто под руку попадется, а на закуску оставит того, от кого такой же, как у него, кровью пахнет.

Мастер Ярпур смотрел серьезно и строго, и по голосу его было понятно — он вовсе не шутит.

— Был бы твой батюшка похоронен в каменном саркофаге, а не на болотах Ренквахи, — сказал он, — вот тут бы мне работы точно хватило. Но тебе бы это совсем не понравилось.

***

— Поправьте меня, если я ошибаюсь, юноша, — Рокэ зажег одну из лампад в склепе и принялся осматривать саркофаг Арно Савиньяка старшего. — В таинственных смертях как минимум трех служанок, конюха и садовника виноват… покойный маршал Арно?

— Все верно, — Ричард закончил рисовать круг из чистой соли и вытащил из своей сумки очередной флакончик. — Такой случай был впервые описан мастером Хаго из Йоргенсбада. Одна фокэа, вошедшая в род Скипара Дома Волн, не смогла пережить гибель своего супруга, бесконечно скорбела по нему и похоронила в фамильной усыпальнице в саркофаге на возвышении, чтобы иметь возможность обнимать своего мужа хотя бы и каменного. Это вызвало появление фюльгья. Будучи ослабевшим, он сперва выпил всю жизнь из домашних собак и лошадей, затем перешел на служанок и охранников. Поначалу он питался мало и осторожно, и никто не придал внимания слабостям, обморокам и головокружениям — к тому же между  этими событиями и смертью предыдущего главы рода прошло около пяти лет. Но в конце концов фюльгья начал питаться агрессивно и жадно, оставлять за собой трупы, и тогда наследник рода Скипара решил обратиться к ведьмаку.

— Почему же оно не съело сначала свою скорбящую супругу? — поинтересовался Рокэ, ставя лампаду на каменное возвышение. — Раз она так сильно к нему рвалась.

— Узы крови, — пожал плечами Ричард, прокапывая из флакона весь соляной круг. — Она возлегла с ним на ложе, родила ему детей и этого оказалось достаточно. Тех, с кем он связан кровью, фюльгья всегда оставляет на закуску.

— Значит, дело обстоит следующим образом, — Рокэ сел поудобнее на один из саркофагов, закинул ногу на ногу и задумался. — Маршал Арно умер… около пятнадцати лет тому назад, может быть, больше. Но преданность графини Савиньяк, ее любовь, ее бесконечное восхищение своим мужем сработали как катализатор и вот, спустя столько лет, маршал Арно выбрался из гроба. Сначала он питался местными кроликами, певчими птицами и жеребятами — припоминаю жалобы Эмиля на падеж лошадей в поместье — потом перешел на слуг. Логично, но все равно как-то фантастично. Пятнадцать лет прошло, юноша.

— Не стоит давать фюльгья имя, — заметил Ричард, вновь принимаясь копаться в своей сумке. — Оно уже не маршал Арно. Это голодная тварь, которая жаждет крови. Графине Савиньяк следовало бы давно отпустить прошлое и найти любовь и успокоение в настоящем, потому что мертвых все равно не вернуть.

— Как и вашей матушке? — не сдержался Рокэ и тут же невольно пожалел: Ричард дернулся, как от удара, потом болезненно нахмурился и мотнул головой, будто стараясь отогнать дурное.

— Вашими стараниями, — сказал он глухо, не отрывая взгляда от сумки и не поднимая головы, — мой отец похоронен на Ренквахе, и родная земля держит его крепко. Поэтому моя мать может скорбеть, молиться и вспоминать его сколько угодно — в наш дом он не вернется. А что до срока — Излом для всего нечеловеческого все равно что охотничий рожок для своры. Оно уже набирает силу, а через три года…

— Хорошо, — перебил его Рокэ, стараясь замять тему. — С Изломом мы разберемся чуть позже, насчет остального — что ж, не в моих правилах приносить извинения, но тут я, признаюсь, несколько перегнул палку. Но скажите мне, Ричард, как вы поняли, что это такое? Следов в доме оно не оставляло, кроме как ужаса на лице у погибших, а тот странный след у склепа…

Ричард посмотрел в ответ угрюмо, вздохнул и вытащил из сумки еще один флакон. Все же, оруженосец никогда не умел долго злиться — на счастье Рокэ.

— След у склепа — это вторично, — сказал Ричард, цепляя ногтями пробку флакона. — В первую очередь меня смутило… не знаю, ощущение, что ли. Все чужое и потустороннее оставляет странное ощущение там, где охотится. Потом, конечно, сами тела убитых. Я немного пообщался с врачом, который их осматривал — по его словам, никаких следов он на телах не нашел. Значит, не трупоед, не вампир, не что-то, что пользуется ядом или душит жертву. На лицах застыло выражение бесконечного ужаса — значит, не летавица или подобные ей, которые питаются жизнью через соитие. Я подумал было о проклятии — но, к счастью, помощник конюха разболтал мне, что с год назад у них погибали новорожденные жеребята, а сейчас перестали, это сузило круг. Когда же я чуть получше узнал графиню и чуть ближе ознакомился с обстановкой в доме… Это окончательно убедило меня в моей теории. Темные следы на траве — необязательное условие, но они лишь все подтверждают.

— А если перезахоронить останки маршала Арно? — спросил Рокэ, чувствуя, как волнение и легкое возбуждение от предстоящей охоты начинают покалывающим теплом разливаться по всему телу. Если Ричард испытывал нечто такое всякий раз… Что ж, это объясняло, почему он так часто пропадал на ночных улицах Олларии, возвращаясь лишь под утро.

Оруженосец принюхался с отвращением к флакону и покачал головой.

— Не поможет, — сказал он. — Фюльгья уже попробовал живую кровь и найдет путь в свои охотничьи угодья даже из-под земли. Остается только уничтожить его окончательно. И в связи с этим, монсеньор, — Ричард нахмурился и посмотрел исподлобья, тяжело и внимательно. — Я бы попросил вас уйти. Фюльгья проснется около полуночи, у нас осталось еще с полчаса. Вы не обучены, у вас нет серебряного меча и вы будете лишь мешаться.

— Вы наносите мне несмываемое оскорбление, юноша, — предупредил его Рокэ и ловко спрыгнул с саркофага. — Может, вы и обучены мастером своего дела, но я сомневаюсь в вашем опыте хотя бы ввиду вашего возраста. Кто сможет вытащить вас отсюда, если вдруг с вами что-то случиться?

— Мне не нужна ваша помощь! — какой бы мастер не учил Ричарда ведьмачьему делу, как бы не выбивал из него дурь и подростковую вспыльчивость, а юноша останется юношей — Ричард вспыхнул, как спичка, вскинулся, гневно раздувая ноздри. Будь он обычным мальчишкой — защищал бы с таким пылом свою родовую честь и отцовское имя, но похоже, четыре года обучения у героя сказок сделали свое дело и теперь он яростно вступался за свою честь как мастера. Рокэ на секунду залюбовался этим зрелищем, а затем вытащил шпагу из ножен.

— Я сказал вам, Ричард, — усмехнулся он, испытывая азарт пополам с возбуждением. — Что пока вы мой оруженосец, вы чужой добычей не станете. И мне неважно, человек будет на вас охотиться или чудище из страшилок. Дайте мне свое масло для клинка и даже не смейте заикаться о том, чтобы сражаться против этого в одиночку.

***

— Ведьмак всегда один на Пути, — сказал мастер Ярпур, размеренно протирая меч ветошью. На клинке светились еле заметно руны языка древнее старогальтарского, времен, когда Ушедшие еще ходили по этой земле. — Никогда не задерживается нигде надолго, вечно в дороге, вечно в странствиях. Ведьмак не работает бесплатно, не ищет себе жены, не заводит детей, лишь учеников он берет в обучение.

— Почему без детей? — удивился Дикон, сидя бок о бок с наставником.

Смеркалось. Холодная осенняя ночь опускалась на Надор, точно черная плошка, накрывшая мир, и на ее дне блестели, как нарисованные, серебряные звездочки. Конюх Робб тихо прошел мимо, стараясь не привлекать внимания — обитатели замка побаивались сурового нрава мастера Ярпура, который держал ответ только перед Мирабеллой Окделл; ту, почему-то, удовлетворила строгость наставника Дикона, который взялся обучать его "настоящему фехтованию" — наследию воинов прошлого.

На фоне серебряной луны мелькнула тень летучей мыши.

— Когда-то мы были орденом, — сказал мастер Ярпур, повернул клинок рунами вниз и принялся начищать другую сторону. — Давным-давно, может быть, с два, а то и с три Круга назад. С тех пор остались и клинки, и разрозненные секреты мастерства, и ведьмачьи медальоны. В наши ряды шел суровый отбор и даже тогда не каждый мог пройти обучение до конца. Того, кто оказался самым сильным, поили специальными зельями, чтобы он обрел особые силы. При этом он же утрачивал способность к деторождению. Но все эти секреты были забыты многие годы назад, и даже ведьмаков уже почти не осталось. Да и верят в них лишь в глуши…

— А… какие силы? — предания о старых временах Дикон слушал как сказки — рассказанные хрипловатым, ленивым голосом наставника, они приобретали цвет, запах и звук, были лучшей из всех колыбельных. Мастер Ярпур усмехнулся:

— Да всякие. Говорили, мол, что ведьмаки прошлого обретали дар долгожительства и не старели. Будто бы еще могли видеть в темноте, как кошки, а их раны затягивались с нечеловеческой скоростью. А еще говорили, что ведьмакам становилось доступно простейшее колдовство.

Похоже, что-то такое мелькнуло в глазах Дикона, потому что наставник ухмыльнулся еще шире и покачал головой:

— Колдовство там или не колдовство, а искусство медитаций до нас все же дошло. Так что садись удобнее и начинай медитировать, как я учил. И всякими глупостями голову не забивай — вся эта магия давно уже бабушкиными сказками стала.

***

Это — смертельный зов, крик Ричарда и всполох золотого пламени перед глазами — произошло настолько быстро, что Рокэ не успел ничего сделать. Мог только смотреть.

Оно — существо с невыговариваемым именем — выползло, как и предсказывал Ричард, ровно в полночь. Не было ни скрежета когтей, не грохота упавшей крышки от саркофага — просто в какой-то момент как будто похолодало в склепе, задрожали огоньки свечей и Ричард прервал свою медитацию, встав на ноги в защитном соляном кругу. Оно поднялось из глубины гроба и в этом не было и следа от человека, которого Рокэ некогда уважал безгранично. Ричард был прав — у этого не было своего имени, оно было монстром, монстром в черных провалах глазниц, в полупрозрачности туловища, белизне кожи, в неестественно длинных конечностях и оскаленной пасти; этим двигал лишь голод, и ради его утоления это было готово на все.

"Какое счастье", подумал вдруг Рокэ, "что Арлетта не видела этого".

Ричард напал сразу.

Вспышка, блеск, скрежет железа по камню. Сдавленный, мучительный вой твари, которой впервые причинили бой. Прыжок, уворот, финт. Со шпагой Ричард был почти беспомощен — сколько раз Рокэ безжалостно гонял его по площадке, то и дело повторяя: "ранен, убит, снова ранен", а Ричард лишь отмахивался неловко и норовил сжать рукоять обеими руками, вызывая раздражение и усталость. С мечом же — нет. Здесь и сейчас Ричард был прекрасен — наследие прошлого, ожившая сказка, "быстрый, точно зверь лесной, мечом и чарами обоеручно владеющий."

Сверкнул диковинный металл в слабом свете лампад. Взмах когтей разрезал воздух и зазвенело оружие, отражая нападение. Это наступало, напившаяся крови тварь, теснило, загоняло в угол. Ричард дышал тяжело — каждый удар сабельно-острых когтей, столь непривычных на теле призрака, мог стать для него последним. Мощный сильный замах и юноша потерял равновесие, тут же группируясь и откатываясь назад. Рокэ тварь как будто не замечала — как будто стоявший в соляном кругу был для нее невидимкой; прекрасная возможность, которой стоило воспользоваться. Бок был открыт для атаки. Выпад, резкий и точный, и оно взвыло, наконец обращая внимание на второго охотника. Не было ни крови, ни раны — шпага прошла насквозь, но масло, нанесенное на нее, причиняло твари изрядную боль, недостаточную, чтобы убить, но достаточную, чтобы отвлечь.

А потом — блеск когтей в тусклом свете. Рокэ успел увернуться, отпрыгнуть назад, но оно наступало, разъяренное, голодное, мертвое. Шпага была бесполезна — разрозненные уколы скорее раззадоривали, чем причиняли серьезный вред; ретирацию с поля боя позволяло большинство военных доктрин и Рокэ хотел уже отступить назад, в соляной круг. Но тварь, казалось, поняла его план, удар вдруг пришелся слева, разрывая колет и рубашку; Рокэ успел, ведомый каким-то чутьем, отпрыгнуть в сторону, но — зачем-то посмотрел в черные провалы глазниц.

Оно было похоже на маршала Арно. Оно было им когда-то. Черты лица Ли, Эмиля и младшего Арно угадывались в этом чудовище, напоминали о тех временах, когда Рокэ еще не был старшим в роду. Оно было одиноким. Долгие годы оно пребывало в холодной черной каменной клетке и слышало зов. Чувствовало, как страдают по нему живые, оставленные в другом мире, как не могут проститься, забыть. Живые звали его, мешая заснуть, просили, тревожили, умоляли вернуться и однажды каменная клетка истончилась. И оно вылезло наружу, почти не помня себя, но испытывая лишь голод. Бесконечный леденящий голод, который требовал утоления. Словно во сне оскаленная пасть твари медленно приблизилась к Рокэ, обожгла стылым холодом и железистым запахом крови, оскалило клыки — и даже шпага, смазанная ведьмачьим маслом и наполовину вошедшая в туловище, не могло остановить это.

— …Рокэ! — крик донесся до ушей приглушенным, точно прошел через толщу воды, толщу каменных стен, и золотая вспышка вдруг ослепила Рокэ. Точно золотая прозрачная стена вдруг встала перед ним, отсекая стылый мертвенный холод и запах крови, а потом ударила по врагу, взрываясь искрами.

"Конечно", мелькнуло в голове, когда Ричард одним ударом зачарованного клинка снес голову этой твари, развоплощая ее навеки, "он же Щит."

***

— Таков обычай, — сказал мастер Ярпур, отдавая клинки и медальон с оскаленной песьей пастью.

Стояло позднее лето, усыпанное яблоками, холодной росой, почти осенними туманами и блеющими овцами в белоснежных шубах. Мастер Ярпур стоял с заплечным мешком, суровый и серьезный, и в глазах у него было что-то, чему сам Ричард не мог подобрать названия.

— Но как же… — оскаленная песья морда привычно взирала снизу вверх и поверить в эту правду — правду искреннюю и хлесткую, как удар кнута по воде, не получалось. — Но как же… без оружия, без…

— Таков обычай, — повторил мастер Ярпур и потуже завязал горловину заплечного мешка. – Наставник передает оружие и символ Ордена ученику и идет дальше по Пути. Береги это, пацан – такого нынче не делают.

– А вы? – идущий по Пути беззащитным обрекал себя на верную гибель; мастер Ярпур же усмехнулся и посмотрел сверху вниз – тогда Ричард вдруг разом увидел морщинки в уголках глаз, разбегающиеся лучиками, и проседь на светло-русых висках, до того совсем неприметную.

– Найду у кого сковать что-нибудь подходящее и обойдусь маслами. Так-то мне стоило кого попроще взять, точно не мелкого Повелителя… а впрочем, мрыс с этим, – мастер Ярпур махнул рукой и хмыкнул, – какая разница. Орден все равно почти мертв, а Излом уже близко – может, из тебя и выйдет прок в лихое время.

– Останьтесь, – попросил его Дикон; за четыре года этот суровый, грязный на язык и скорый на расправу наемник с тяжелой рукой и тяжелым характером стал частью замка и частью привычной жизни; с того самого дня, как он привел маленького наследника в дом, вытащив из леса, он всегда был где-то поблизости, недружелюбный и безжалостный в своем наставничестве; было понятно, что однажды настанет время и Ричард отправится в столицу, где не было место реликту из сказок. Но…

– Такая судьба на роду у ведьмака, – ответил мастер Ярпур и вдруг положил тяжелую ладонь на затылок, неловко взъерошил волосы, хмыкнул неловко, отнял ладонь. — Так раньше в песнях пели: “ты должен идти туда, где властвует мрак, такая судьба твоя, ведьмак.” И сам ты туда однажды пойдешь. Девиз-то помнишь?..

***

– “Мой блеск пронзает тьму и свет мой мрак рассеет,” – повторил Рокэ, усмехнулся и со стоном, полным облегчения, вытянул ноги. Наступал ранний рассвет. Солнце еще не взошло, но огненная, языками костра, расплавленным золотом сияющая заря уже растекалась по небосводу. Поднимался утренний туман и начали петь птицы, будто и не было полуночной схватки с тем, что Рокэ когда-то и представить не мог. Было хорошо. К прискорбию всех своих врагов, он остался жив и даже практически невредим – а порванные рубашка и колет с лихвой искупались выражением искреннего ужаса на лице Ричарда и его поспешными грубыми ощупываниями в попытках найти рану. Сам же оруженосец послушно сидел рядом, не собираясь никуда убегать, чистил ветошью меч и плечо его прижималось к плечу Рокэ и было обжигающе горячим.

– И все же, – хорошо было молчать бок о бок, но остатки шального безумия в крови будоражили и требовали разговоров. – Почему песья морда? Какой-то символизм?

– Наверное, – Ричард оторвал взгляд от меча и в свете зари его глаза казались серебряными, сияющими изнутри. – Псы же защитники. Стоят между людьми и напастями, которые ждут за порогом.

– Пожалуй… – Рокэ закинул ногу на ногу, подперев кулаком подбородок, сощурился и в задумчивости отстучал бравурный ритм по колену. Какая-то мысль крутилась в его голове, как потревоженная рыбка на мелководье, и никак не давалась ему в руки. – Хммм… Орден Псов-Охранителей… Интересно. Напомните-ка мне, юноша, что вы там говорили про разгул нечисти на Излом?

Отредактировано (2022-10-31 23:39:51)

Анон

Re: ОЭ-фест

Фердинанд Оллар/Ирэна Придд. Восстания Борна не случилось. Ирэна стала королевой. Рейтинг любой.

Чуть-чуть переврал заявку, простите, уважаемый заказчик - восстание Карла Борна все-таки было.
Фердинанд/Ирэна, одностороннее Робер/Ирэна, гетоджен

▼Скрытый текст⬍

— Это огромная честь для нашей семьи, — говорит отец. Его породистая голова склоняется в согласном жесте, и Ирэна думает, что это самые ласковые слова, которые она слышала от него. Нет, она не сомневается в его любви, как перестала, повзрослев, сомневаться в искренности родительских чувств друг к другу.

Нет нужды говорить о белизне снега и синеве неба, зрячий видит их, а слепцу не объяснить и в тысяче фраз. Это не равнодушие — лишь мера искренности.

Ирэна приседает, получает дозволение уйти, а в спальне падает на постель ничком. Утыкается лицом в подушку, не думая об алых полосах на щеках и об отекших веках. Не думая о том, как сомнется дорогая материя юбки. Сегодня молодую герцогиню собирали с особой тщательностью: от нее пахнет жасмином, ладони гладки от масла, кожи касается тончайший шелк, и пусть этого никто не видит, но незначительных вещей не бывает. Не для будущих королев.

Екатерина Рафиано шептала ей накануне, когда слухи разрослись до полуправды, что Фердинанд глуп, безволен и страдает мужским недугом. Говорила, будто у Ирэны есть выбор, что неразумно обрекать себя на годы мучений и равнодушия.

— Вы как стекляшка, — не выдержала почти-подруга, поняв, что ее слова тонут в ответной безупречной вежливости. — Никого не любите, не видите... Будьте счастливы, если умеете!

Уметь несложно, думает Ирэна, идя назавтра весенними дорожками парка в Тарнике. Она опирается о монарший локоть и слушает рассказ о Норуэге, где подле короля сидит сестра Фердинанда. Но мало уметь вышивать, если у тебя нет ни пялец, ни ниток, а руки связаны за спиной. Фердинанд смущен — это разом трогательно и стыдно, — и через сотню шагов дорожка грозит закончиться. Есть лишь одна причина для короля искать общества дочери герцога наедине, и Ирэна почти готова сказать все сама, только бы кончить эту утомительную прогулку.

«У вас есть мое слово. Берите, если вам позволил ваш кардинал».

Но она улыбается и, как умеет участливо, спрашивает, что сталось с Пьяцей, любимым охотничьим псом Его Величества. В прошлый раз вы говорили о нем с нежностью...

Пьяца издох в Зимние Ветра. А охота — слишком опасный досуг для не имеющего сына короля. Ирэна вздыхает: у нее достаточно младших братьев, чтобы знать, как тяжелы месяцы ожидания и каким разочарованием могут обернуться. За своими мыслями она не замечает осторожных комплиментов:

— ...цвет, как у ваших глаз...

Должно быть, Его Величество говорит о грязных снежных островках, из-под которых виднеется прошлогодняя трава, или о быстрых высоких облаках. Или о грудках гаичек — в Придде их много ранней весной. Много ли здесь? Фердинанд проговаривает слова, ради которых затевался неловкий променад, Ирэна слушает, изучая его приятное открытое лицо, и, дождавшись секундного молчания, произносит свой давно заготовленный ответ.

Король целует ей пальцы и вдруг роняет то, чего она не ждала:

— Мне так жаль, сударыня, если я лишаю вас радости быть с тем, кто вам дорог.

Рука безвольно выскальзывает из чужой ладони. Прошлое оживает, и ожидаемый отказ снова заставляет беречься, а былая храбрость — злиться на несдержанность. У Робера Эпинэ ласковые темные глаза и нет дружелюбной фамильярности, что свойственна его братьям. Он служит где-то в Торке и едва ли, окруженный войной и друзьями, вспоминает о нелепом объяснении. Ирэна не жалеет и не печалится о неслучившемся, хотя отчего-то кажется, что ее могли бы понять — несмотря на высокомерные слова, что она сказала, прощаясь.

— Все, что нам дорого, мы всегда можем носить в сердце, а радость быть вместе... Не всем позволяется ее узнать.

***

Первое платье гибнет по вине мышей. Ирэна принимает это за шутку, но старший портной чуть не рыдает, трясет испорченным шитьем и именем Создателя клянется отыскать того, кто неплотно запер дверь в мастерскую. Ирэна без сожалений разглядывает погрызанную материю и думает, что те юбки все равно больше подошли бы южанке.

На второе платье опрокидывают чернильницу при примерке. На белом расползается лиловое пятно, и Ирэна понимает, что под венец пойдет в цветах рода. Для последнего с нее заново снимают мерки, и портной замечает, что она похудела. Зеркало не отражает различий, но едва ли цифры врут — если так, то, быть может, спустя год-другой она просто растворится, оставив на дворцовом паркете лишь ворох тканей, шпильки и веер. Уезжая в Придду, чтобы пробыть в отцовском доме до свадьбы, Ирэна загадывает излечиться от своей лихорадки, что пахнет горькой, пыльной от дорог гербой.

Васспард встречает ее обилием женщин: мать еще не оправилась от последних родов. Последних, думает Ирэна, пусть это будут последние. Питер-Иммануил болезненный, не отношенный положенный срок, и незнакомый Ирэне мэтр говорит, что первые четыре недели он не давал и трех шансов из десяти.

— Но ваша матушка молилась, — бесстрастно замечает он, — и Создатель смилостивился.

Маленький Клаус принимает ее за Габриэлу. Сама сестра же... «Хорошие дни», так называет это мэтр. Габриэла улыбчива и мечтательна, красива, как лживый автопортрет, на который у Ирэны никогда не хватило бы духа.

— Тебя уже полагается именовать Ваше Величество? — смеется она, зная, что церемония состоится лишь летом. — Надо же, я читала первые стихи будущей королевы.

Ирэна никогда не писала стихов, не вела альбома. Габриэла то ли забыла, то ли не знала, но она так похожа на себя, так хороша, что тянет простить ей этот невольный обман. Габриэлы не будет на свадьбе, значит, надо позволить ей немного свободы.

— Ты ненавидишь его? — вдруг спрашивает она. — Фердинанда. Я бы ненавидела.

— Он ничем не заслужил моей ненависти. И был добр и обходителен.

Габриэла смеется. Резко встает, опрокинув стул, и покидает столовую, не простившись. Ирэна заканчивает ужин в одиночестве. Вечером, сидя подле матери, она ищет тон, которым можно было бы спросить: зачем истязать себя деторождением, когда в семье уже есть сыновья? Можно ли равно распределить любовь между всеми? Неужели можно получить больше, чем отдаешь?.. Мать бледна и истощена, но отчего-то счастлива, и Ирэна молчит.

До возвращения в столицу немногим больше месяца, и жаль, что нельзя остаться где-то посредине: где-то нигде.

Габриэла приходит ночью: в нижней сорочке, с несобранными волосами, будто злокозненный васспардский призрак. Она зажигает одну свечу, дожидается, когда Ирэна сядет на постели, и сует ей в руки бокал.

— Пей, — говорит она. В стекле плещется алое.

Стоит спросить, зачем сестра принесла ей вино, но ответ будет путаный и больной. Габриэле хуже, и шатать ее и без того хрупкое равновесие не время. Ирэна принимает вино, делает большой глоток, надеясь, что так выпьет быстрее, и давится от соленой густоты. Выплевывает в кувшин для умывания.

— Кровь, — соглашается Габриэла. — Петушиная кровь. Чтобы у тебя родился принц, который разбудит Талиг. Чтоб полетели головы оленей и ворон и чтоб!..

На крики Габриэлы сбегаются слуги. Ее уводят, а Ирэна осознает, что к горлу подступает дурнота и что голову ведет от жара. Три дня она проводит в забытьи, а очнувшись, понимает, что в пророчество безумицы верится легче, чем в советы здравых и рассудочных.

***

Ее карету встречает Морис Эпинэ: все еще красивый и белозубый, он подает ей руку, и Ирэна осторожно выбирается. Благодарю, дорога была приятна, нет, нисколько не утомительна. На улицах слишком много людей, чтоб можно было обронить хоть крупицу правды, и Ирэна позволяет вести себя к отцовскому дому. Говорят, Морис сделал несчастными многих юных фрейлин, но одну все же сделал счастливой. У него сильная рука и удивительная улыбка, но — тишина. Ирэна вслушивается, и не отзывается ничего, кроме сдержанной благодарности.

Отца дома нет: только Юстиниан и Валентин. Похожие, как две страницы, но отличные, как пролог и эпилог. Она передает им письма от матери, и Юстиниан рвет конверт прямо в гостиной, девятилетний Валентин же поднимается в кабинет, чтобы вскрыть бумагу ножом. Отец не делал разницы между первым и вторым сыном, но она растет и множится сама.

Вечером отец говорит с ней. Он не расспрашивает о Васспарде, вместо этого скупо обрисовывает шаткое ребро их политической позиции. Он честен и не пытается скрыть удовлетворения, но он боится, и его страх передается Ирэне.

— Почему я? — наконец спрашивает она. — Почему не Катарина Ариго и не Леона Салина?

— Леона Салина просватана за Эпинэ. А Магдала Эпинэ мертва. Отчего не Катарина Ариго? — Отец устало трет подбородок. — Потому что Магдала Эпинэ мертва. А ты жива, и они полагают, что я за это благодарен.

Квентин Дорак прячется за широкой спиной Создателя, но он достаточно рослый, чтобы его было видно и оттуда. Он верит, что став врагу благодетелем, получит друга? Едва ли у кардинала есть друзья. Ирэна расправляет складки на юбке и желает, чтобы Магдала воскресла.

К алтарю ее все же ведет мать: мэтр не позволял, но она приехала, изможденная, но по-своему безукоризненная. Она смотрит, как на спине Ирэны сходится шнуровка лилового платья, как краска ложится на веки и брови. В Олларии погожий день, и на улицах толпы: свадьба это горожанам понятно, это просто. У них нет коронаций и надобности представлять наследника, а вот повенчаться с соседской Мартой...

— Отчего не белое? — звучит позади властный голос, и все горничные разом приседают, мать чуть склоняется. — В лиловом вы как покойная.

Уже-не-королева Алиса тяжела, и голос выдает возраст. Но — Ирэна слышит — она ревнует сына к еще-не-жене.

— Это цвета моей семьи, и сегодня последний день, когда мне позволено их надеть.

— Вам не к лицу.

Мать короля уходит, не дожидаясь ответа, и Ирэна уверена, что верно выбрала платье.

Горожане кричат ей что-то, но слышен лишь сплошной гул. Ирэна отмеряет шаги, отстраненно задумывается, прерви она тогда в Тарнике Его Величество, решился бы он договорить? Или каждый остался бы со своим одиночеством. Он ждет ее у алтаря, облаченный в черное и белое, у него приятные черты и материны светлые волосы, он не подлец и не жесток. И этого достаточно.

Габриэла просит о том, чтоб нерожденный сын разбудил страну и отомстил неугодным, но нет никакой магии, кроме ума и слова, и нет никакой мести, кроме памяти и ожидания. Фердинанд протягивает ей мягкую ладонь, и Ирэна встает подле него. Глаза неосторожно выхватывают алое море Эпинэ: позади Маркиза Эр-При стоят его сыновья. Ирэне мерещится горьковатый аромат и травинки, седые от дорожной пыли.

У Робера Эпинэ настороженный взгляд, смоляная прядь падает на лоб, он коротко моргает, отчего чернота взора делается ярче. Мишель что-то шепчет ему на ухо.

Ирэна произносит клятву, и, лязгнув, на запястье защелкивается замок обручального браслета — это огромная честь для ее семьи.

Анон

Re: ОЭ-фест

.

Отредактировано (2022-11-03 12:32:11)

Анон

Re: ОЭ-фест

31. Горячий вальдмеер, Вальдес снизу, БДСМ, Вальдес доволен и счастлив.

▼Скрытый текст⬍

[*]
Вальдмеер метался по гостиной. К прихожей, к камину, к креслу, к окну, снова к камину, к прихожей.
- Господин вице-адмирал, что-то случилось? - Спросил Олаф Кальдмеер, входя в гостиную и пропуская марикьяре к окну.
Взгляд Бешеного мог бы испугать, но адмирал цур зее не опасался хозяина дома. - Я могу вам чем-то помочь?
- Вы еще спрашиваете! - Вальдес отмахнулся, упал в кресло, поболтал ногой и снова вскочил.
- Мне уйти? - Олаф ни разу не видел его таким.
- Вам остаться! - вице-адмирал уселся на подоконник, стукнул по нему рукой и добавил, - я не хочу вас отпускать.
- Но Талиг и Дриксен уже договорились об обмене пленными, - спокойно констатировал Кальдмеер.
- Договорились, и вы этому как будто рады!
- Мой долг и моя честь велят мне вернуться, - Олаф кивнул, признавая справедливость упрека.
- Вы догадываетесь, какой прием вас ждет в кесарии?
- Полагаю, меня ждет трибунал или суд. Мои приказы привели к гибели Западного флота, - адмирал цур зее пожал плечами, - но у меня будет возможность добиться справедливости для мертвых, что бы ни говорил фок Бермессер.
- Вы так спокойно относитесь к этой перспективе, - марикьяре бесился от невозможности найти выход.
- Мы военные моряки, господин Вальдес. Если бы эскадра Альмейды подошла на день позже, вы бы умерли под моими пушками.
- Умереть в бою совсем не то, что на эшафоте от рук предателей, когда вы ни в чем не виноваты.
- Вас возмущает моя возможная смерть или несправедливость? - Ледяной адмирал совершенно спокойно обсуждал перспективу собственной гибели. Выговорившись, Вальдес вздохнул и уселся поудобнее.
- Вас будут пытать?
- Если партия Фридриха поддержит фок Бермессера, несмотря на показания Руперта фок Фельсенбурга, это возможно. Но эта неприятная перспектива меня не пугает.
- Дорогой мой адмирал, она пугает меня.
- Боль можно терпеть. В умелых руках она может даже перейти в удовольствие.
- Вы шутите?
- Нисколько. Я же начинал фенрихом, потом простым матросом. Их за провинности порют.
- Мне сложно представить вас заслуживающим наказания, господин Кальдмеер.
- О, - улыбнулся Олаф, - меня часто наказывали за проявление инициативы, а не за неисполнение приказов. Пока я не получил дворянство, и мое командование лишилось привычных методов воздействия.
Вальдес рассмеялся. - И все же с удовольствием вы преувеличиваете.
- На слово вы мне не поверите, но если вы готовы мне довериться на один вечер, я могу вам это продемонстрировать, - адмирал цур зее был совершенно серьезен, и Бешеный не смог устоять перед брошенным вызовом.
- Довериться вам? Отдаю себя в ваши руки, - Вальдес протянул перекрещенные  запястья вперед. 
- Отпустите прислугу на одну ночь, а я попрошу Руппи переночевать у молодого адъютанта адмирала Альмейды.

После ужина оставшиеся в доме одни Кальдмеер и Вальдес вернулись в гостиную. Олаф перекинул через потолочную балку найденную на конюшне веревку, подбросил дров в камин и попросил марикьяре снять камзол и рубашку. Гибкий и сильный, Вальдес встал под балкой и поднял руки.
Усмехнувшись, адмирал цур зее поднял сброшенную им на пол одежду и аккуратно разложил на подоконнике, а шейный платок сложил и завязал им глаза талигойцу.
- Обещайте мне честно отвечать на вопросы о вашем самочувствии, господин Вальдес. Без этого я не возьмусь. - Кальдмеер отошел назад.
- Обещаю, - Вальдес нетерпеливо помахал руками и прогнулся, вытягиваясь вверх.
Олаф аккуратно обвязал запястья вице-адмирала веревкой в несколько кругов, оставляя зазор в палец между кожей и петлями веревки, и подтянул руки так, чтобы марикьяре было удобно стоять на ногах.
Обойдя марикьяре со спины, Кальдмеер начал разминать мышцы плечей и рук, спустился ниже, растирая гладкую смуглую кожу, расчерченную редкими шрамами.
- Для Ледяного у вас горячие руки, - Вальдес откинул голову назад, почти на плечо Кальдмееру.
Не отвечая на замечание, адмирал цур зее увернулся, поднял найденную в конюшне и отчищенную им плетку, и легко ударил по спине. Марикьяре вздрогнул от неожиданности и встал ровно. Следующие несколько несильных ударов прошли по плечам и спине, разогревая кожу.
- Мне казалось, на флоте к наказаниям относятся серьезней, - пожаловался Вальдес в воздух.
Олаф опять не счел нужным отвечать. Постепенно усиливая силу ударов, он добился того, что вице-адмирал расставил ноги шире, принимая более устойчивое положение.
- Как вы себя чувствуете, господин Вальдес?
Тот задумался. - Не могу пожаловаться, господин Кальдмеер.
- У вас не затекли руки и плечи?
- Нет, нисколько.
Следующие удары были сильными. Марикьяре приходилось переступать в поисках равновесия из-за ударов, падающих с разных сторон. Один переходил в другой, обжигающее тепло разливалось по коже. Выступившая испарина делала ощущения от мягкой кожи плетки ярче. С завязанными глазами Вальдесу начало казаться, что он на качающейся палубе Астэры, под жарким полуденным солнцем Марикьяры. Постепенно все растворилось, осталось только солнце, Астэра и море, шумящее где-то рядом.
- Вальдес? Вальдес? - не получив ответа, Олаф посмотрел на марикьяре, который полу висел на руках, продолжая покачиваться в такт слышимой только ему мелодии. Его спина, плечи, руки покраснели, но капли пота были прозрачными.  Кальдмеер подтащил ближе кресло и пару стульев, перерезал кинжалом веревку и аккуратно опустил вице-адмирала на импровизированную постель. Убедившись в том, что кожа на запястьях тоже не повреждена, Олаф налил немного вина в кубок, разбавил водой из графина и напоил Вальдеса, так и не вышедшего из полусна. Укрыл его парой плащей, налил себе разведенного вина и сел рядом, глядя в камин.
Его действительно неоднократно пороли в молодости, и он надеялся, что вице-адмирал никогда не узнает, что адмирал цур зее его обманул.
[/*]

Не забываем пользоваться спойлером для больших текстов

Анон

Re: ОЭ-фест

16. Кроссовер ведьмака с ОЭ в каком угодно завозе и исполнении

Внезапно оно выросло в 4к слов, превратилось в странный ворлдбилдинг, заоосилось, вбросило в конце намек на алвадик и сбежало без вычитки и бетинга. Ловите истории про призраков в эту хэллoуинскую ночь.

Как же оно хорошо, спасибо 

Анон

Re: ОЭ-фест

48. тройничок с Ричардом, Валентином и Арно в формате хоть напились, хоть афродизиак, хоть астеры попутали, хоть какая другая магия, хоть ебись или умри. Разнузданное порно можно подробно, можно за кадром. Всем всё понравилось, но вот потом им пришлось посмотреть друг другу в глаза и как-то уложить случившееся в голове и как вообще дальше-то друг к другу относится-то? Таймлайн можно Лаик, а можно и любой другой. Можно фоновые приддоньяки в ER или с юстом (но совсем не обязательно)
Лучше книжный канон (но опять же, не настаиваю)
не ангст

Автор вдохновился накуром про Дьегаррона (поэтому Арно и Валентин в Варасте) и в процессе ушел куда-то в сторону от заявки, так что прости, дорогой заказчик, если это не совсем то или совсем не то, чего ты хотел :( ~700 слов.

▼Скрытый текст⬍

Грехопадение Ричарда Окделла оказалось результатом цепочки случайных событий, первым звеном которой стало поручение Рокэ Алвы передать маркизу Дьегаррону, что его ожидают в маршальской палатке. Пустячное совершенно поручение, которое никоим образом не должно было стать поворотным моментом в жизни Ричарда, если бы тот, как приличный человек, дал о себе знать, прежде чем ввалиться в палатку Дьегаррона.

Вторым звеном цепочки стало зрелище, невольным свидетелем которого оказался Ричард после того, как бесцеремонно ввалился в палатку и застыл на пороге, лишившись дара речи.

Ничего вопиюще неприличного в этом зрелище, откровенно говоря, не было. Маркиз Дьегаррон отдыхал, положив голову на колени своему оруженосцу и устало прикрыв глаза. Арно с обеспокоенным видом массировал ему виски, а Валентин — «А он-то что тут делает?» — размешивал в кружке какой-то отвар, наполнивший палатку горьковатым ароматом степных трав с капелькой меда.

Просто оруженосец помогает своему эру. Просто один однокорытник помогает другому. Но было в этой сцене что-то настолько домашнее, настолько интимное, что Ричарду вдруг стало ужасно стыдно из-за того, что он оказался ей случайным свидетелем. Ему захотелось провалиться сквозь землю, развернуться и убежать прочь или хотя бы отвернуться — но ноги словно приросли к земле, а отвести взгляд казалось совершенно невозможным.

— Дикон? — Арно поднял голову, но кончики его пальцев как ни в чем не бывало продолжили описывать круги на висках маркиза Дьегаррона. Спустя долю мгновения заметил его и Валентин, и от его нечитаемого взгляда, к которому Ричард так до сих пор и не привык, стало вдвойне неуютно.

Спешно выпалив то, что ему поручили передать, Ричард позорно спасся бегством.

Все следующие звенья цепочки отложились в его памяти разрозненными фрагментами, как будто в тот вечер он был пьян — хотя Ричард не выпил ни капли.

Вот Арно догоняет его на берегу Расанны, от которой уже веет вечерней прохладой, хотя дневной зной еще не спал — это ведь от него у Ричарда пылают щеки и при виде Арно его бросает в жар, правда? Взгляд Арно по-прежнему обеспокоенный, но Ричард откуда-то знает, что беспокойство это теперь адресовано ему.

Вот к ним присоединяется Валентин, запыхавшийся, с растрепавшимися волосами, так непохожий на себя обычного, и Ричарду кажется, что ему впервые удалось заглянуть за его непроницаемую маску — или Спрут сам впервые снял ее перед Ричардом?

Вот Арно кончиками пальцев, которым совсем недавно касался висков своего эра, проводит по его щеке. Он что-то говорит, но Ричард не разбирает слов — их заглушает шум в ушах, пульсирующий в такт бешеному стуку его сердца.

Вот Валентин обменивается с Арно понимающими взглядами, берет Ричарда за руку — и тот покорно позволяет увести себя обратно в лагерь, заходит в палатку (чью? а какая, впрочем, разница), смотрит, как Арно опускает полог.

Возможно, грехопадение Ричарда Окделла и оказалось результатом цепочки случайных событий, но так или иначе оно было неизбежно.

У Арно обветренные губы, привычка заполнять тишину болтовней, когда его рот не занят поцелуями, и неожиданно осторожные прикосновения — может, потому, что он привык осторожничать, помогая своему эру справляться с головными болями? У Валентина ловкие пальцы и привычка прихватывать кожу зубами, словно заявляя свое право — не настолько сильно, чтобы оставались следы, но все равно ощутимо — а потом дуть на нее, будто извиняясь.

Они настолько идеально друг друга дополняют, настолько друг другу подходят, несмотря на то, что кажутся полными противоположностями, а, может, именно благодаря этому, что Ричард совершенно не понимает, зачем им понадобился он. Но ему так нравится ощущать себя хоть кому-то нужным, пусть даже ненадолго, что Ричард не находит в себе сил остановить Арно с Валентином, выпутаться из их цепких объятий, уйти, чтобы потом делать вид, что ничего такого не случилось.

Ночь Ричарда наполнена жаркими вздохами, бессвязным шепотом, признаниями, которые он никогда не решится повторить при свете дня, глядя Арно с Валентином в глаза, и все более смелыми поцелуями и касаниями.

Раннее утро встречает Ричарда чувством стыда. Проснувшись, он понимает, что его голова лежит на чьей-то груди, а сзади его обнимают, уткнувшись носом между лопаток. Ричард не открывает глаза, чтобы оттянуть столкновение с реальностью, но это не спасает его от воспоминаний о прошлой ночи. Звуки, запахи, ощущения — все это всплывает в памяти, накрывает приливной волной, сердце снова бьется, как вчера на берегу Расанны, становится невозможно дышать, надо открыть глаза и бежать, бежать отсюда со всех ног…

— Дик, — говорит Арно. Это на его груди мерно вздымающейся груди лежит Ричард.

— Все в порядке, — вторит ему Валентин. Это он прижимается к Ричарду сзади.

— Спи, — одновременно выдыхают они. Арно ерошит ему волосы, Валентин касается губами выступающего позвонка на шее, и Ричарду не остается ничего другого, кроме как послушаться.

Анон

Re: ОЭ-фест

Савиньячий инцест (кроме Лионель/Арно), не юмор, не флафф. Кто кого куда и как на откуп автору, высокий рейтинг приветствуется. Чем мозголомнее и извращеннее, тем лучше.

Одностороннее и ублюдочное, 750 слов.

▼Скрытый текст⬍

Эмиль не плакал, конечно, он ведь уже не ребенок. Да и унизительно это — плакать из-за кухонной девки. И все же Агнис, с ее очаровательной застенчивой улыбкой, голубыми глазами и льняными локонами, была красивее многих высокородных дам. Эмиль давно к ней присматривался, но медлил с первым шагом. Все-таки прежде у него никого не было, и он боялся показать себя не с лучший стороны. Да и долгие взгляды, случайные соприкосновения рук и неловкие попытки разойтись в коридоре напоминали увлекательную игру с не до конца изученными правилами. Не хотелось слишком поспешно превращать ее в нечто плотское и обыкновенное.

А потом Эмиль увидел, как рано с утра Агнис выходит из спальни Ли. Игра была окончена.

— Зачем ты так? — спросил Эмиль, поймав брата после завтрака, хотя должен был промолчать. Или свести все в шутку, или предложить грядущей ночью позабавиться втроем.

Но Эмиль хотел Агнис для себя одного, и так уже не вышло.

— Она тебе не подходила, — ровно ответил Ли. Он не стал уточнять суть вопроса, он знал, как и всегда. — Без одежды она не слишком-то хороша. И внутри у нее не то чтобы узко.

— Ли! — Эмиля неприятно удивил этот циничный тон. Его брат всегда был несколько отстранен и вместе с тем прямолинеен, но говорить такое о женщине…

— Лучше поблагодари меня, — губы Ли тронула легкая улыбка. — Я избавил тебя от весьма глупого и неуместного чувства. Ты мой брат, ты достоин куда лучшего.

Эмиль ничего тогда не ответил. Он позорно сбежал, чудом не заплакав от злости, и постепенно все забылось — и влюбленность в Агнис, и обида на брата.

С тех пор Эмиль никогда не тратил время на излишние куртуазности и быстро переходил к делу. Он боялся не успеть, совсем как тогда.

Временами Ли все равно успевал быстрее. Как будто чувствовал сердечные порывы Эмиля — и не давал им хода.

***
Иногда Эмилю казалось, что женщина неприятны Лионелю. Он спал с ними словно по обязанности, потому что так полагалось, он не любовался ими, он не хотел их. Порой Эмилю мерещилось, что брат смотрит на дам будто с брезгливостью.

Временами брезгливость казалась похожей на зависть.

***
— Ты снова это делаешь, — выдохнул Эмиль, без стука войдя в спальню брата. — Как тогда, когда мы были мальчишками!

Ли, все еще полностью одетый несмотря на поздний час, повернулся к нему навстречу.

— Потрудись объясниться, — только и сказал он.

— Франческа, — Эмиль почувствовал, как дрожат его губы. — Ты… Когда я вошел в гостиную, ты коснулся ее руки. И ты смотрел на нее, как… Не так, как следует смотреть на мою будущую супругу.

Он думал, что Ли все же хватит совести, чтобы спорить и отрицать, но тот улыбнулся, спокойно и холодно.

— Я должен удостовериться, что эта женщина тебе подходит.

— Она мне подходит! — Эмиль повысил голос. — Достаточно того, что это знаю я. А ты… Ты просто хочешь ее отнять. Как и всегда. Ты вечно хочешь то, что принадлежит мне, как будто своего тебе мало!

Франческа была идеальна — красива, умна и в нужной степени печальна. Такую будет вечно хотеться развеселить.

— Вовсе нет, — Ли чуть нахмурился. — Я всего лишь не хочу, чтобы ты тратил свою жизнь на ту, что тебе не подходит.

— Тебя послушать, так мне никто не подходит, — прошипел Эмиль. — Существует ли вообще та самая?

Он посмотрел в темные остановившиеся глаза брата — и вдруг понял, понял все и самого начала, с той самой служанки, которую Ли у него отнял.

— Кто же мне подходит? Может быть ты? — выдохнул он, заранее ненавидя себя за само предположение, будь оно даже тысячу раз верным. — Уж не ты ли та самая идеальная женщина?

Ли усмехнулся, но только глазами. Его лицо осталось застывшей маской.

— Может быть, — коротко произнесли его губы.

Эмиль почувствовал, как у него шумит в ушах. Он не помнил, как подошел ближе, как ударил Ли по лицу. Помнил только алый отпечаток ладони на бледной щеке и собственное тяжелое дыхание.

— Докажи в таком случае, что ты лучше, — сказал кто-то губами Эмиля. — Только и можешь, что забирать.

Ли толкнул его к незапертой двери, а сам неторопливо, с каким-то даже равнодушием опустился на колени. Эмиль дернулся, попытался отойти в сторону, он ведь не хотел этого, не хотел мужчин и уж тем более собственного брата. Однако колени дрожали, а Ли… Кажется, он делал это часто. То, что обычно предлагают лишь потаскухи. В паху быстро потяжелело.

Ли принимал член Эмиля мерно и глубоко, не давясь, явно наслаждаясь процессом. Эмиль почувствовал, как к горлу подкатывает тошнота — и вопреки этом толкнулся в горячий рот. Его телу нравилось, и плевать оно хотела, что внутри Эмиля все ломается, рушится, подобно карточному домику.

Он ведь любил Ли, любил сильнее всех, но не так.

Теперь выходило, что и тактоже.

На самой грани удовольствия Эмиль вспомнил отчего-то: Ли как-то заметил, что Эмилю нужна твердая рука, что без присмотра он сойдет с ума и потащит за собой всех, кому не посчастливилось оказаться рядом.

Временами Эмилю казалось, что его брат во всем прав.

Анон

Re: ОЭ-фест

28. Ричард в АУ или другой из повелителей скал и традиция на ночь приковать подростка к скале и бросить. Криппи ужастик или знакомство с духами, которые доброжелательно изучают. Не секс.

Давно не брал я в руки шашек, так что извините, что выросло то выросло. Не уверена, насколько это попадает в желания заказчика, но оно как-то само.

▼ 2700 с гаком слов джена, не вычитано, пальцы заплетались, очепятки увы сама не вижу, за что мои искренние извинения⬍

Скалы…
Лёд и Пепел, с гор обвал,
Скалы…
Миг и Вечность, штиль и шквал
Скалы…
Четверых Один призвал
Скалы…

Слова звучат в голове без мелодии, навязчивым ритмом. То ли сон, то ли явь, то ли память просто воспоминание, слова, которые то ли рассказал отец, то ли старая Нэн напевала себе под нос, баюкая. Хотя, наверное, Ричард не может помнить такого. Матушка не одобрила бы, услышь она, как кто-то поминает Четверых, и уже тем паче в присутствии детей. Но слова въелись в память давно, въелись, вросли и изредка всплывали в памяти, чтобы снова опуститься на дно. Бессмыслица, наверное древняя, и уж точно её не стоит повторять даже про себя тем, кто верит в Создателя. Честные эсператисты не должны поминать демонов. Честные эсператисты должны хранить собственную веру, на которую ополчились приспешники узурпатора Оллара. Ричард не помнит об этом, нет нужды. Матушка никогда не забывает напомнить о том, как тяжело и важно хранить в себе истинную веру. Ричард знает, что честные эсператисты, надорцы, его подданные — теперь уже его — помнят старый стих, похожий на считалочку. Помнят ушедших демонов, помнят Лита, поминают тогда, когда не поминают Создателя. Честный эсператист, Ричард герцог Окделл тринадцати лет от роду знает, что это правильно.

Честный эсператист Ричард герцог Окделл, тринадцать лет от роду, последний мужчина в роду, Повелитель Скал, потомок Лита встает просыпается посреди ночи в выстывшей спальне от того, что в его голове звучат слова, и губы им вторят тихо, но уверенно. Он встает с постели и ноги обжигает холод, но не прогоняет сонное марево, наоборот, всё кажется нереальным, словно это лунная болезнь, когда люди ходят во сне. Ричард приседает, прикасается к каменному полу ладонями, ощущая холод, моргает, прикусывает щеку изнутри до боли, сжимает зубы, пока не чувствует железистый вкус собственной крови, а под руками разливается всё тот же холод, проникает в кости, ползет вверх по рукам, по ногам. И Ричард не пугается, совсем не пугается, разлизывает укус. Наверное, он и вправду спит, потому что боль далекая, и он не хочет проснуться. Сейчас Ричард хочет испугаться, но этого не получается тоже. Кости кажутся холодными, каменными, тяжелыми, неудобными, слишком… Что слишком он не знает, просто чувствует неправильность. Ричард думает, что превратится в ледышку, замерзнет, как замерзают зимой заплутавшие в метель люди. И это неправильная мысль, потому что в том холоде, что разливается внутри Ричарда нет смерти, только каменная неудобная тяжесть, не дающая вернуться в постель, спрятаться под одеялом, согреться остатками собственного тепла.

Ричард переодевается, не зажигая свечей, луна еще не встала над лесом, да и небо затянуто облаками. Но почему-то видно всё как в сумерках, только резче, четче и тоже неправильно. В коридоре еще темнее, это Ричард понимает частью сознания, вглядываясь в каменные плиты под ногами, различая малейшие щербинки, разглядывая текстуру, которую не замечал никогда раньше. Он касается пальцами холодной стены, твердой, толстой, надежной, эту толщину он ощущает как-то иначе, ведет пальцами по камням кладки и идёт, просто идёт в абсолютной тишине, словно его ведёт это прикосновение. Он спускается по лестницам, сворачивает коридорами, и не думает, даже не пытается подумать о цели. Слова в его голове не умолкают, но едва слышны, как шелест песка в песочных часах, такие стояли у отца в кабинете. Образ размывается, остается лишь камень под рукой и камень под ногами и Ричарду кажется, что он ощущает, как от его шаги отдаются в каменных плитах, в стенах замка, доходят до фундамента, а дальше скала, не монолитная нет, в ней полости, ходы сделанные давно, прорубленные, прогрызенные людьми. Не только ходы, но и пустоты, и они куда древнее и замка и всего, что Ричард в состоянии себе представить. Он слушает всем телом эту глубину, плотную, твердую, такую разную, такую… полную, и не думает о том куда он идёт и где он идёт. Переступает через камешки под ногами не глядя, просто чувствует их, как чувствует грубо вырубленную стену под пальцами, неровный низкий потолок над головой и всю толщу камня над собой.

Ричард узнает место сразу, хотя был здесь только один раз. С отцом, давно, так давно, что большую часть пути туда и обратно проделал на руках отца. Тогда это был долгий путь вверх, по узким осыпающимся тропкам, заросшим чахлым кустарникам, солнце пекло голову, а отец рассказывал, что непременно приведет его сюда еще раз. На шестнадцатилетие.

Реальность возвращается рывком, слова в голове смолкают, а луны всё ещё не видно, и совершенно непонятно, а должно ли её быть видно отсюда? Ветер не слишком сильный, но холодный, и совершенно непонятно, откуда он дует. Ричард озирается по сторонам, не столько пытаясь понять, как попал сюда, сколько разглядывая окрестности. Снег ещё не сошел до конца даже внизу, слишком рано. Тут, на высоте — и подавно. Но уступ на который он вышел чист, только камень. Ветер кидает редкие снежинки вперемешку с мелкой моросью, и они оседают на камнях и тут же истаивают. Ричард удивляется тому, что не мерзнет так, как должен был бы в домашней одежде, без шапки, без плаща. И тут же понимает, что не замерзнет. Удивляется он веревке которую оказывается принес с собой. Он точно помнит, вернее, он точно не помнит, как и где её добыл. Зато безошибочно находит в каменной стене кольцо, четыре железных ржавых кольца и понимает, что это не будет просто, он ещё слишком маленький. В голове всплывает, как отец рассказывал, что встретил здесь своё шестнадцатилетие.

Я ещё маленький, думает Ричард герцог Окделл из рода Надорэа, последний Повелитель Скал, и ему даже не страшно, а очень, очень обидно и горько. От стоит перед скальной стеной на уступе чистом от снега, и ему кажется, что он один в целом мире, слишком большом и слишком неподъемном, холодном, жестком, таком… каменном. Ему очень хочется закричать не хочу, развернуться, найти узенькую тропку, которую ему показал отец, и убежать обратно, в замок, к матери, вцепиться в её юбку, упав на колени, шептать вместе с ней слова молитв, пойти утром в часовню… Тоже каменную, как весь замок, как земля под ногами. Он ведь сможет вернуться сюда через три года, взрослым, правда?

Ричард трясет головой, подходит к стене и пытается на пробу дотянутся до одного из верхних колец. Не получается, и это тоже очень обидно и очень несправедливо. Ну и как, как он должен это сделать, если ему пока не хватает роста?

— Другим помогали, — шепчет он, стыдно дрожащим голосом и пинает стенку.
— Ну и пусть, — говорит он, садясь на холодный совершенно сухой камень.
— Всё равно всё неправильно, — он упрямо сопит, связывая себе ноги и приматывая их к одному из нижних колец. Затягивает узлы, не слишком умело, потом обматывает одну руку, со второй не получается, пальцы недостаточно ловкие.
— Ну и что дальше? — его голос всё ещё дрожит, и Ричард хочет, чтобы это звучало с вызовом, уверенно, но не уверен, что получается.

Он сидит, привалившись боком к стене, неудобно согнувшись, вцепившись свободной рукой в холодное кольцо. Вокруг всё ещё ветер и всё та же мелкая морось вперемешку со снегом, не самая плохая погода для Весенних Скал. Камень под задницей и тот к которому он так глупо и упрямо прижимается всё ещё холодные и именно этот холод проникая сквозь одежду и выстужает кости, делает тело неповоротливым и неподъёмным, нет не одеревеневшим — каменеющим.

— Я тут замерзну насмерть, да? Потому что я слишком маленький? Ребёнок, а не мужчина?

Ричарду Окделлу, герцогу, повелителю, потомку, просто испуганному мальчишке всё ещё обидно. Он злиться на себя за страх, бьёт свободной рукой по камню, раскрытой ладонью, больно и безнадёжно. Это всё безнадёжно, глупо, неправильно. Он прижимается виском, вжимается в неподатливый твердый холод, и плачет, так и не отняв ладони, тихо, прикусывая губы.

— Я боюсь, — сообщает он. — Я хочу к маме. Хочу, чтобы папа был жив. Я не хочу сидеть здесь и мерзнуть. Я не хочу умирать. Я хочу домой.

Рыдания душат, и он ревёт, уже не думая о том, что он герцог, повелитель, последний в роду, Ричард, тринадцати лет от роду, рыдает как в детстве, взахлёб, и ему совсем не стыдно.

Успокаивается он не скоро, долго всхлипывает, глотая воздух. Он устал, а слёзы сами просто не кончились, лицо неприятно стянуло, камень под щекой намок и согрелся от слёз. Привязанные рука и ноги затекли и начали неметь, спину и плечи неприятно тянуло. А та ладонь, которую он прижимал к скале согрелась. Под щекой сухой камень, огромный, бесконечный, простирающийся далеко вокруг и кажется бесконечно вниз вниз и вширь, устремляющийся вверх вокруг, обдуваемый ветрами, засыпанный замерзшей водой, такой разный, неоднородный… ладонь и щеку коснулся словно призрак тепла. далеко-далеко, на недостижимой глубине, где камень уже почти не был камнем что-то менялось, обещание тепла, кольнувшее на миг жаром. А в следующий миг жар показался нестерпимым, невозможным, каким не бывает ни кипяток, ни раскаленный камень, податливый, огромный, страшный.

Ричард отшатнулся, дернулся в веревках и заорал. Его свободная рука ушла в камень по запястье.

И совершенно не болела. Не мерзла, не горела, её не сдавливало, не царапало. Этому чувству не было описания, так что Ричард просто смотрел на неё с бесконечным изумлением. Уже без страха даже. Явись ему сам Создатель, он не испытал бы и малой части того, что обрушилось на него сейчас. Этого, неназванного, невместимого ни разумом ни чувствами было слишком. Холод камней, их бесконечность, их глубина, их жар, твердость такая разная, невообразимая, то как это всё сливалось в нечто цельное, связное, такое разрозненное и монолитное, многоцветное, такое медленное… Ричард просто пошевелил рукой, потрогал пальцами, сжал кулак, потянул на себя. Он оставил кончики пальцев в скале, совсем неглубоко, провел вниз, как завороженный, и засмеялся. В голове была блаженная пустота, ни единой мысли. Никаких слов, которыми можно было бы выразить, описать и осмыслить. Сплошное чувство, переливающееся оттенками, переполняющее, не разрывающее, не пугающее, но и не радующее, бесконечное спокойствие которое спокойствием не было и быть не могло.

Вершины гор стыли подо льдом, в ущельях свистел ветер, а в глубинах текла, сочилась, стояла вода. Жар нестерпимый и опасный поднимался на поверхность, камень тёк и всё равно оставался незыблемым. Где-то над горами грохотала гроза. Дикон закрыл глаза. Камни росли, звучали, рассыпались песком. Быть с  этим, быть в этом,  быть этим…

Быть было просто.

Холодный ветер бросил в лицо горсть снега с водой, и Ричард открыл глаза — его трясли за плечо.

— Возращайся давай. Кому говорят, возвращайся. Сюда давай, обратно.

Наверное, надо было бы испугаться, издать какой-нибудь звук, сосредоточится на том, кто его трясёт. Его нашли? Мать заметила, что он ушёл? Что дальше? Что это сейчас было? Он спал?

Вопросы лениво шевелились в голове, но никогда раньше Ричард не был таким усталым. И таким спокойным. Он чувствовал счастье, а ещё у него горели от холода уши, а ноги и руку нестерпимо кололи тысячи острых иголок, под спиной было мягко, а где-то рядом свистел ветер и светила из-за разошедшихся облаков луна, яркая как фонарь. Ночь была светлая. У того, кто склонился над ним были серые с золотыми искорками глаза, уверенные тёплые руки, которым этот кто-то безжалостно растирал Ричарду уши, а еще пахло подогретым вином и молоком.

— Вот поэтому таких маленьких и нельзя, — ещё один голос, сварливый и теплый, плеск, тяжесть одеяла или шкуры…

— Спасибо, — Ричард поблагодарил того, кто выглядел как человек, но человеком совершенно точно не был. Он был родным, своим, каменным, не смотря на теплую мягкую плоть и полную бестелесность. Понять это Ричард не мог, потому просто принял. Как и принял чашку с горячим вином, пахнущим специями, когда ему помогли сесть. Вино было настоящим.

— Вот так, пей.

Ричарда гладили по голове, поддерживали под спину, растирали ноги, помогали держать чашку, к нему постоянно прикасались и теребили. Он попытался посмотреть, сколько же вокруг него… а кто собственно?

— Кто вы? Как вас называть.

— А как хочешь, так и называй. Раз уж разбудил. Устроил ты, конечно, переполох, дитя Лита.

— Вы… — слово не сразу упало на язык, неривычное, но вроде бы правильное, хотя и слышанное давно и мельком, — астеры? Литтены?

Вокруг него заропотали, зашумели, не словами.

— Они еще не проснулись до конца. Слишком мало в них осталось. Литтены, говоришь?

Ричард кивнул. Не литтены. Что-то внутри плеснуло на поверхность сознания: образы смешивались невнятицей, грустной, сонной, одинокой тоской, ожиданием, почти смертью но не смертью, своим и …

На этот раз это была затрещина.

— Куда лезешь! Сюда! Обратно!

— Ты их не поднимешь, не разбудишь. Рано тебе, маленький повелитель.

Чашку с вином у Ричарда отобрали и сунули взамен кружку с молоком. Грубую, и очень знакомую, такие точно были у них на кухне.

— Мы вернем потом. Ты же маленький, едва-едва начал в пору входить, замерз, устал, ноги себе передавил все. Тебя надо кормить и греть.

— Спасибо.

Ричард присосался к кружке, жадно глотая молоко, подогретое, с медом, как оказалось. Глинянный бок под пальцами, знакомая ручка, какая-то шкура, теперь уже совершенно точно шкура. Он закрыл глаза, на этот раз просто вспоминая. Запахи, цвета, ощущения, звуки. Обычные, те, которые были вокруг него каждый день. Ричард, герцог Окделл, тринадцать лет, сын Эгмота Окделла, брат Айрис и Дейдри с Эдит, сын матушки, у него синяк на коленке — упал, уворчаиваясь от Арис, когда играли в жмурки. Он проснулся сегодня ночью, камни привели его в место, где в все мужчины его рода проходили посвящения после шестнадцатилетия. Он привязал себя веревками. И вот… выходит, прошёл.

— А отец вас видел? — спросил Ричард, наконец-то глядя на тех, кто к нему пришёл, обычным взглядом. Обычные они были. Кто-то походил на крестьянина, кто-то на зажиточного горожанина. Женщина с темно-рыжей косой до пояса в зеленом платье чем-то напоминала одну из дворовых девок, только ярче. Тот, кто его поддерживал, походил на охотника из горцев. Та сварливая с молоком, напоминала Нэн, просто моложе. Парень, сидящий поодаль и как раз запаливший костёр, вообще напоминал Айри больше, чем она сама походила на Ричарда. Разумеется, на взрослую, но всё равно этот… был строен и тонок как девица. Старичок в крестьянской одежке просто сидел, так и не убрав ноги Ричарда со своих колен и смотрел добрыми глазами, только глаза эти были такого же цвета, как фиалки.

— Нет. Нас позвал ты, маленький повелитель, — улыбнулась дородная тётушка со светлыми косами вокруг головы — синее платье, суконный плащ, алые как кровь губы, дородная, немолодая, с только одной длинной серьгой с аметистом кажется (Ричард одернул себя, не позволяя знать, только смотреть).

— Ты не первый, кто дал нам прийти вот так, во плоти, в яви. Но такого не случалось очень, очень давно. Настолько давно, что мы едва помним, и эту память нельзя рассказать теми словами, которыми пользуются люди.

— А вы… А мне… я же могу узнать теперь.

— Да сейчас! Тебе сколько раз сказали, что тебе рано? Хотя потому у тебя и получилось — вот так. был бы ты еще меньше, и тебя бы не осталось совсем. Ходил бы, может даже ел бы и пил, даже говорил бы что-то, тело-то живое, даже если ходит сквозь камни, слышит как растут горы, и разговаривает с землей, какая она нинаесть.

— Может, оно так и проще бы всем, ваша кровь, пусть и засыпает, утихает потихоньку, но суть остаётся. Но люди так не делают, да и не для того вы, кажется. Давай-ка к огню. Живой огонь, он конечно, не огонь земной, но так и ты человек, тебе надо.

Ричард послушно поднялся, пересел к разгорающемуся костру. Духи вокруг него или нет, а принесли веток, разожгли огонь, накрыли камень ободраной шубейкой — тоже стащили. Обещали вернуть, где взяли, значит понимают о людях не так уж и мало, сколько бы они не спали и как бы много позабыли. Они смотрели на него внимательно, кто с улыбкой, кто прищурившись, разные, очень, даже слишком похожие на людей. И в каждом из них было что-то, что выбивалось, за что взгляд цеплялся, неправильность, по которой только и можно узнать, если смотреть человеческими глазами. И этого было достаточно. Пока.

— А вы…? — Ричард осекся, не зная, как сказать, то что и так было очевидно. Прекрасно они всё видели, и как он плакал, и как кричал, и как неумело привязывал себя здесь. У него могло не получится. Еще как могло. Ну и что? Ну расплакался, ну испугался. Не верил в ритуал, да и провёл его неправильно. Ну как смог. Почему-то стыдно не было под этими взглядами, и обидно тоже. Что-то менялось в голове Ричарда, плавно, мягко, мысли текли неторопливо, обрывками, но это были человеческие мысли и чувства, не стихия чуть не убившая его просто самой собой. Это что-то было не о Повелителе Скал, последнем потомке Лита, только о Диконе Окделле, который тоже должен был измениться здесь…

— Ты много-то не думай. Успеешь ещё. Люди думают громче чем чувствуют. Ты грейся, нам еще до рассвета тут сидеть. Потом и обратно проводим?

Ричард поднял голову. Луна стояла в зените, совсем не много времени прошло. Ночь простоять прикованным к скале? И правда не получилось. Ну и что? У него были костер, компания, рыжая с косой прилаживала над огнем котелок с вином, а впереди целая половина ночи.

Анон

Re: ОЭ-фест

3. Робер/Альдо, киноканон, урок фехтования. Рейтинг чем выше, тем лучше.

Ну, с рейтингом как-то скромно, и вообще малявка получилась, 602 слова.

▼Скрытый текст⬍

В Агарисе пахнет морской солью и солнцем. Ранняя весна, раннее утро, в рубашках зябко, но скоро им станет теплей.
Альдо никогда не ждет, он атакует сразу. К чему разведка, к чему финты, только прямые атаки, только скорость и сила. Парировать слишком просто, Робер прижимает клинком клинок, заставляет Альдо на миг замереть, вкладываясь в сопротивление.
- Серьезнее давай.
Альдо отвечает одной из бесконечных своих гримасок, поднимает брови, мол, кто тут несерьезный? Уходит с захвата и принимается кружить по лоджии, хочет развернуть Робера лицом к восходящему солнцу.
Альдо плевать на фехтмастерскую науку, он знает, что быстр, непобедим и будет жить вечно. А утреннее махание шпагами – только игра, только повод избавиться от кипящей в крови силы, выплеснуть ее, вложить в глубокий выпад, и уход, и снова выпад.
Сколько можно валять дурака? Робер делает перевод, и деревянный наконечник шпаги упирается Альдо в плечо. Ответом становятся сердитый взгляд, улыбка и новая атака.
- Думаешь, я так это оставлю?..
    Выпад, завязывание, укол в бедро. Укол ощутимый – Альдо никогда не соразмеряет силу ударов. Встряхивает кудрями и солнечно улыбается. Альдо думает, что великолепен, и Альдо прав.
- Еще серьезнее, Робер?
    Альдо постоянен, как солнце и подвижен, как морская волна, он не зря родился в Агарисе. И, как ни манит его престол золотой Талигойи, по-настоящему Альдо всегда живет сегодняшним днем. Альдо хочет весь мир и вот этот двойной финт прямо сейчас.
- Что такое, ты опять пропустил удар, мой маршал? – Альдо хохочет, взблескивая зубами, а Робер возвращается в стойку после неудачного выпада. Он пропускает удары нарочно.   
У Альдо вечно нет денег, зато женщины дают ему даром. Потом иногда жалеют, особенно те, что моложе и неопытней. Альдо не назвать внимательным любовником, прежде всего и после всего он думает исключительно о себе. Но Альдо может быть чутким и изобретательным в постели, Альдо может открыть путь в Рассветные сады - если знать секрет. Робер его знает.
    И нападает агрессивнее, гоняет Альдо по залитой солнцем лоджии туда и сюда, дает ему прыгать, резвиться и вертеть шпагой, как заблагорассудится, получает синяк на левом плече и синяк на груди, ниже правого соска. Боль мало волнует Робера, а Альдо не замечает, что причиняет ее.
Альдо девятнадцать лет, Роберу было бы тридцать, если бы он не умер в болотах Ренквахи четыре года назад. Все выгорело, все затянулось пеплом, а если нет своего огня, то его ведь нужно где-нибудь брать?
Альдо лучше огня, он – солнце, а солнцу не жалко света и жара. Альдо царапается в постели, и спина Робера горит как ошпаренная. Альдо протяжно стонет, кончая, и Робер снова чувствует себя живым.
    Он навязывает Альдо бой на дистанции, держит на расстоянии, не дает себя коснуться, не дает и отойти. Это выматывает, это бесит, у Альдо дрожат и приоткрываются губы.
- Ну что же ты... – выдыхает он сквозь зубы и торопливо глотает воздух.
- Терпение... – еще один заход, еще одна контратака, - кольчуга сильного. – В постели Робер говорит то же самое, когда Альдо начинает извиваться и просить.
Альдо и терпение живут в разных мирах. Он посылает все к кошкам, бросается вперед, накалывается на шпагу, получает прямой в грудь, под самое сердце, и ахает почти победно. И тут же возобновляет схватку, больше не фехтует, а рубится, как пьяный рейтар в кабацкой драке. На уроке фехтования Робер остановил бы его, но у них сейчас не урок.
Пахнет потом и возбуждением, у Альдо на щеках пылают красные пятна, а волосы липнут ко лбу и к щекам. Победа и поражение уравниваются в цене, важны только удары, столкновения клинков, столкновения тел. Альдо прижат спиной к стене лоджии, он целуется как сумасшедший и сейчас хочет не весь мир, а только Робера.
В Агарисе пахнет пиниями, нагретым солнцем мрамором и немного духами, в Агарисе не пахнет смертью – пока.

Отредактировано (2022-11-04 19:08:58)

Анон

Re: ОЭ-фест

21. Любое исполнение какого угодно пейринга и вариации в рамках накура про Ричарда-порнороманиста

Юстовая заявка идёт тяжело, а эта вдруг как-то сама собой сочинилась. Надеюсь ещё один торт зайдет.
1007 слов.

▼Причуды писательского пути⬍

- Смотрите, там верблюжонок! - воскликнул Ричард наполовину высунувшись в окно.
Со двора раздались восторженные возгласы на чужом языке и улюлюканье. Эстебан торопливо втянул его в комнату и поправил рубашку на оголившемся плече. "Молодая талантливая писательница" проснулся утром осененный вдохновением и сразу от постели кинулся к столу - писать, в связи с чем до сих пор был несколько не одет.
- Он такой красивый! Давайте возьмём его себе.
Когда Ричард вот так сверкал глазами от восторга, к его ногам хотелось сложить все богатства мира, не то что какого-то верблюжонка, но Валентин собрал волю в кулак.
- Мы не станем ничего выпрашивать. И грабить посольство тоже не будем.
- А...
- А любая попытка принять подарок будет расценена, как взятка. Подарки может получать только король.
К сожалению, Валентин не учёл, что фантазия у Ричарда работала не только когда он писал.
- Вот и отлично! Пусть подарят Его Величеству, а он подарит нам. Эр Рокэ договорится.
- Да зачем тебе верблюд?! - не выдержал Эстебан.
- Верблюжонок, - поправил его Ричард и начал вдохновенно перечислять: - Я буду его гладить, кормить, гулять с ним, гладить и... Айрис тоже понравится.
- Это сейчас он верблюжонок, а через полгода будет громадная гора с которой никто не может справиться - разбил розовые мечты Эстебан.
А Валентин добил:
- Я слышал, они плюются, когда чем-то недовольны.
- Скучные вы, - обиделся Ричард. - Я бы все равно его любил. Я бы с ним душой отдыхал.
- А вот сейчас обидно было.
- Давайте всё-таки к делу, - Валентин собрал в стопку свои разрозненные заметки. - Формально, у нас здесь посольство Багряных земель, прибывшее укреплять дипломатические контакты и договориться о будущем браке старшей принцессы с наследником шада. Но по факту, мы уже начали тайные переговоры о закупке трёх тиражей полного собрания сочинений баронессы и новом цикле романов о приключениях синеглазого герцога в Багряных землях. У них есть пожелания к внешнему виду спутника и возлюбленного главного героя, думаю, стоит пойти навстречу, аванс мы уже получили.
Ричард пробурчал что-то смутно похоже на "надо было брать верблюжатами", Валентин предпочёл не переспрашивать.
- Из не очень хороших новостей: пришлось раскрыть инкогнито автора, к сожалению, иначе с женщиной не стали бы вести дела, а у нас по плану проведение водопровода во всех трёх замках. Но все посвященные в тайну поклялись молчать.
- Нам-то они поклялись, а между собой могут и не скрываться. Понял? - Эстебан пощелкал пальцем перед успевшем уже о чём-то снова задуматься Ричардом. - На улицу ни ногой!
- Почему это?
- Украдут же. Увезут с собой и будешь там в гареме пади... шаду свои романы вслух рассказывать. А если не понравится... - Эстебан сурово резанул ребром ладони по шее, - в мешок и в море!
- Но я же должен набираться опыта. Потрогать ткани, чтобы правильно описать как они касаются кожи. Попробовать традиционные блюда, расспросить о традициях, послушать местную музыку. А то эр Рокэ опять станет насмехаться, что я не знаю о чем пишу. Как тогда... с феллацио.
- Все у тебя хорошо с феллацио, я подтверждаю, - Эстебан ущипнул Ричарда за бок и некуртуазно расхохотался.
Окделл насупился. Хуже того, он нахмурился и сжал кулаки. Ещё немного и они получат живое воплощение надорского девиза "твёрд и незыблем". Вот тогда его с намеченной цели ничем не собьёшь. Отправится "собирать материал", хорошо если одеться не забудет, творческая натура. А вдруг и в самом деле украдут? Надо срочно спасать положение.
- Не слушай его, - Валентин обнял Ричарда со спины, заговорил вкрадчиво, коварно щекоча губами нежную кожу за ухом. - Эр Рокэ тебя очень ценит. У него все твои книги есть, целый шкаф занимают. И последний роман он совсем даже не критиковал.
Ричард задышал чаще, заалел щеками, но сдаваться так легко не собирался.
- Как же, не критиковал. Он заявил, что во второй главе, в сцене перед побегом из темницы, я все наврал, потому что человек не способен так выгнуться. А когда я сказал, что могу показать, он вспомнил что ему срочно надо на войну. А сам сбежал к Савиньякам и уже месяц там живёт. Эстебан наконец догадался что дело плохо, чему во многом способствовал обещающий страшные кары взгляд Валентина.
- Но ты же нам покажешь? - он принялся целовать Ричарду ладони, запястья, забрался пальцами под рукав, поглаживая нежную кожу на сгибе локтя. И все это время ненавязчиво увлекал в сторону кровати. - Мы никуда не сбежим. Да, спрутище?
Валентин потянул вверх край Ричардовой рубашки, на бедре обнажилась цепочка ярких укусов. Эстебан потемнел глазами, сглотнул, опустился на колени и припал губами к последнему следу, продолжил цепочку вверх к самому паху. Ричард тихо застонал и откинул голову Валентину на плечо.

- ...если правильно воспитать, то плеваться он не будет, - голос Дика вырвал из сонной неги. Валентин приоткрыл один глаз - Эстебан по другой бок от Ричарда смотрел так же сонно и тоже ничего не понимал. - Зато он выше лошади и может долго лежать неподвижно, в отличие от той же лошади. И тогда, если на седло между горбами положить подушку... Хотя нет, кто берет в пустыню подушку. Так, мне надо срочно записать.
Ричард шустро перебрался через Валентина, накинул рубашку, в этот раз не забыл про штаны, и бросился к столу.
- "Жаркое солнце лило свои лучи"... нет, не пойдет. Хм... Ага! "Раскалённый песок обжигал кожу даже через плотную ткань шальваров, но черноглазый шад был готов выдержать не только его, но и полуденный зной и все злосчастья мира ради своей синеглазой любви, чьи поцелуи живительнее родниковой воды в оазисе. Шад посмотрел поверх лежащего верблюда на своего названного брата"... Нет, не пойдет, верблюд тут не к месту. Но если убрать, то будет не понятно расположение. Ладно, Валя поправит потом. Так. "Шад посмотрел на своего названного брата. С детства они делились друг с другом всем. И сейчас, любовь к одному человеку не встала между ними. Шад наклонился к синеглазому герцогу и прошептал в сладострастно приоткрытые губы: Отрада наших очей! Клянусь, мы сделаем тебя счастливым!"
Эстебан подкатился к Валентину под бок и зашептал, очень тихо, чтобы не отвлекать творца:
- Ты же сейчас о том же, о чём и я подумал?
Валентин кивнул.
- Мы должны заполучить этого верблюжонка. А вырастет он быстро.

Отредактировано (2022-11-05 02:44:22)

Анон

Re: ОЭ-фест

Приддцест. Любой

постканон Клаус/Валентин и немного Валентин/Джастин, рейтинг детский, юст и сомнения

▼Скрытый текст⬍

Валентин слишком хорошо знает взгляд, которым смотрит на него Клаус, он видел его у других, он сам смотрел так на Юстиниана — и потому он делает вид, что не замечает. Не замечает, что брат замолкает на полуслове, если Валентин появляется в комнате. Не замечает, как розовеют нежные, не знающие бритвы щёки. Как подрагивают руки, когда Клаус наливает ему вино. 

Разгорячённый поединком Арно по дурной своей привычке снимает рубашку, чтобы вытереть пот, но Клаус смотрит не на него — и этого Валентин тоже замечает. Это требует усилий — чужое неприкрытое восхищение обжигает почти физически ощутимо.

— Клаус хотел бы быть твоим оруженосцем, а не моим, — легкомысленно говорит ему Арно.

— Он заблуждается, как и положено семнадцатилетнему юнцу, — отвечает Валентин, —  Вспомни нас после Лаик. У тех, кто на нас слишком сильно похож, ничему не научишься.

Арно смеётся. Валентин — нет, потому что он знает, что Арно прав.

Зима длится бесконечно, тёмная, холодная зима, заставляющая людей прятаться в жилищах, и избегать брата не получается — Клаус везде следует за Арно, а Арно ищет общества друга.

Клауса должен был взять Лионель или Эмиль или Алва, думает Валентин раздражённо. Клауса мог бы взять Ариго, и тогда он остался бы в Альт-Вельдере, под крылом Ирэны.

Тогда это казалось отличной идеей — научить Клауса беззаботности Арно, увезти подальше от всего приддовского, от воспоминаний, от кошмаров.

Увезти от воспоминаний совсем не получилось — в самые долгие и тёмные ночи Клаусу снятся кошмары, он просыпается до рассвета и больше не может уснуть. Брат не жалуется, но Валентин слышит, как скрипит дверь его комнаты, как он выходит в коридор и останавливается перед его дверью, не решаясь войти.

Валентин лежит в темноте и старается не замечать, как внутри у него всё сжимается от беспокойства, от желания открыть дверь и впустить Клуса к себе.

— Слишком много шадди приводит к бессоннице, — говорит Валентин утром, видя бледное лицо и глубокие тени под глазами, и тут же жалеет об этом, потому что Клаус вспыхивает и вскакивает из-за стола.

— Я не ребёнок, чтобы пить на ночь тёплое молоко!

— Ты плохо спишь? — удивляется Арно, приглядываясь к оруженосцу. — Нам определённо нужны вечерние прогулки и горячий пунш после. Как ты на это смотришь, Валентин?
— Положительно. Но я не уверен, что смогу составить вам компанию — мне необходимо написать несколько писем.

Клаус садится обратно, но на Валентина он больше не смотрит.

Средство Арно помогает — ночью Валентин прислушивается, но в доме царит тишина. Валентин пытается заснуть, переворачивается с боку на бок, но сон не идёт. Он встаёт, зажигает свечу, берет книгу, но слова скользят мимо сознания, не оставляя следа в голове.

Он думает о Васспарде, о Юстиниане, о Габриэле и Ирэне, о столовом ноже и бьющем крыльями лебеде, об ундовых ивах, макающих ветви в воды реки, о шелесте тростника в лабиринте Альт-Вельдера, о том, как он сам прыгал с льдины на льдину над тёмной холодной бездной. Мысли снова и снова возвращаются к тому, о чём он запретил себе вспоминать, и не в силах с ними совладать, Валентин откладывает книгу и встаёт.

Он идёт по коридору бесшумно. Между их комнатами всего восемь шагов, и на каждый шаг сердце в груди замирает. Валентин останавливается перед тёмной дверью, кладёт руку на начищенную медную ручку и не двигается.

За дверью — тишина. Он слышит только собственное дыхание, неглубокое и неровное.

Он может развернуться и уйти.

Перед ним простая гладкая дверь, никаких резных щупалец и волн, но Валентину вдруг чудится, что он в Васспарде, и бледные лица давно покойных Приддов укоризненно смотрят с портретов на подростка, замершего перед комнатой старшего брата. 

Он моргает, прогоняя наваждение, и надавливает на ручку.

Дверь Юстиниана тогда оказалась заперта.

Эта поддаётся сразу, и за ней стоит растрёпанный босой Клаус, глаза его широко распахнуты, а в руках кинжал, который сразу же падает на пол с глухим стуком.

Анон

Re: ОЭ-фест

62. Дик в купальне особняка. Алва смотрит и юстится.

Односторонний алвадик, 1046 слов, не совсем здоровый длительный юст за кадром и в кадре, эфебофилия, ost "One way or another" от Until the ribbon breaks, таймлайн после Варасты, но до отъезда в Надор.

▼Скрытый текст⬍

Сам Леворукий толкает его на этот поступок, когда он возвращается поздно вечером в особняк. Хуан принимает небрежно сброшенный с плеч плащ, обозначает приветствие вежливым наклоном головы без подобострастия. Говорит:

— Дор Рикардо уже вернулся, соберано. Принимает ванну.

— Опять сел в какую-то лужу?

Хуан в ответ дергает уголком губ в намеке на улыбку, но грань дозволенного не переходит:

— Выезжал за город. Сону вернул всю в грязи и сам вернулся изрядно испачканным.

— Трюфели носом рыл, — Рокэ стягивает с рук перчатки, пропахшие конским пóтом, чувствуя, как осенняя хмарь позднего вечера угнездился в мышцах и костях. Отвратительное время, осень в Олларии. Она хороша, пока еще золотятся каштаны, но стоит листьям опасть, как город становится невыносимым, пробирает насквозь промозглыми речными туманами и дождливой погодой. Говорят, в Надоре в эту пору еще хуже, а его оруженосцу скоро возвращаться домой, в объятия стылого замка, мегеры-мамаши и выводка сестер. К слову, об оруженосце…

— Значит, занял купальню?

— Да, соберано.

Леворукий под локоть приводит человека к грехам, не толкает в пропасть, но укрывает снегом и буреломом тропинку — как не оступиться? Впрочем, последний шаг и каждый шаг до него — всегда дело личного выбора, как бы не марали бумагу святоши; стало быть, желания Рокэ — его собственные желания. Перчатки он отшвыривает, не глядя, в сторону. Хуан ловко ловит их и отступает обратно в тень, преданный слуга.

— Отнеси "Крови" в мой кабинет, — Рокэ трет пальцами переносицу, пытаясь вспомнить что-то важное, что-то… Не вспоминает, отмахивается, — все, и вечером меня не беспокоить.

— Слушаюсь, соберано, — Хуан исчезает в недрах особняка. Молчаливый свидетель всего, что происходит с его хозяином, ни единым словом или движением мускулов он не выдаст своих чувств, и не позволит другим всматриваться во тьму души Рокэ дольше, чем следует. Он не спрашивает, почему его господин не поднимается по дубовой лестнице наверх, в свою спальню, а идет по коридору. Туда, где над домовыми печами архитектор прошлого спроектировал купальню, подсмотренную у морисков, с выложенным мозаикой бассейном и каменными скамьями, горячими, точно стояли под солнцем. Туда, где юный Ричард Окделл смывает с себя осенний холод и осеннюю грязь, горячий, влажный, беззащитный, не знающий, что его эр идет по его следу с самого дня Святого Фабиана.

Рокэ идет неслышно по притихшему темному дому. Как будто нет никого, как будто вымерло, как будто дом стал мертвым лесом, а он — зверем-людоедом, попробовавшим человеческую кровь. Таких всегда отстреливают с особой безжалостностью, не дожидаясь случая, когда зверь решит вновь вонзить зубы в человеческую плоть.

Рокэ не решил — пока.

Дом не выдаст хозяина, дверные петли не заскрипят, когда Рокэ входит во влажное тепло купальни. Одежда Ричарда, чистая и сухая, заботливо выглаженная горячим утюгом внимательными служанками особняка, лежит на деревянной скамье. Рокэ преклоняет колени, втягивая носом воздух у ворота рубашки. Рубашка пахнет железом, мылом и лавандовой отдушкой, пахнет дорогой тканью — лучшей из тех, что можно купить на деньги Алва — но не Ричардом. А значит, она не пахнет ничем.

За завесью, отделяющей купальню от скамей и сундуков с полотенцами, слышится тихий всплеск. Рокэ шумно вдыхает через рот, чувствуя, как легкие заполняет влажное тепло. Одежда неприятно липнет к разгоряченной коже и он расстегивает воротник колета. Воротник упирается в шею расстегнутой пуговицей, Рокэ с раздражением дергает ее, чуть не вырывая с корнем и цепляет пальцами плотную ткань завеси, отодвигая ее в сторону. Оставляет себе лишь небольшое пространство для обзора, но ему — достаточно.

Ричард смешно отфыркивается, когда, задержав дыхание и опустив голову под воду, выныривает, разгоряченный, раскрасневшийся. Он садится на край бассейна, приглаживая пальцами мокрые темно-русые волосы. Капли с мокрого затылка падают на спину, скатываются по позвоночнику и исчезают в ложбинке между бледных ягодиц, не тронутых степным солнечным летом.

Рокэ вытирает испарину со лба — в одежде душно и жарко, и черные пряди волос липнут к лицу.

Ричард отряхивается, как щенок. Тянется за лосьоном в высоком кувшинчике, намыливает шею, трогательно сгорбившись — со своего места Рокэ может пересчитать каждый позвонок под белоснежной кожей, увидеть родинки под левой лопаткой и полоску почти сошедшего загара чуть выше загривка, там, где варастийское солнце исцеловало Ричарда. Белую линию пониже кистей, росчерк шрам на ладони, расслабленную линию плеч, мокрые вихры, завивающиеся за ухом.

Мешается не только колет, но и рубашка, и Рокэ недрогнувшими пальцами ослабляет ворот, не отрывая взгляд.

Широкие ладони проходятся по бокам, безжалостно втирая лосьон в раскрасневшуюся нежную кожу. Как наяву Рокэ чувствует запах корицы и меда, золотой песок и жар специй, но он обманывает себя – в воздухе пахнет только паром и влагой. Ричарду жарко, думает Рокэ, и мучительная хищная нежность царапает изнутри горло. Ему жарко… А значит, сейчас он с громким всплеском соскользнет в воду, ненадолго дарящую прохладу, и будет отфыркиваться и бултыхаться, как норовистый жеребенок на мелководье.

Ричард не обманывает его ожиданий.  Окунается с головой, выныривает через несколько секунд и Рокэ успевает опустить завесь, прежде чем Ричард его заметит. Сердце бьется громко и ровно, не частит. Рокэ смотрит на мозаичные узоры — чайки над волнами, смальта, оникс, гранит. Слышит влажные звуки шагов. Потом дает себе еще несколько долгих минут и вновь еле-еле сдвигает завесь в сторону.

Махровое полотенце оставляет на распаренной, мягкой, нежно-розовой коже краснеющие следы. Ричард чихает, усердно трет лицо, вытирает волосы — взъерошенные влажные вихры смешно топорщатся, мышцы рук напрягаются, капля воды стекает подмышкой — Рокэ хищно следит, как она сбегает по боку на бедро, и взгляд его соскальзывает на белоснежные аккуратные ягодицы, на ноги, все еще как будто немного мальчишеские, но уже тренированные фехтованием и верховой ездой. Ричард вступает в пору расцвета, в пору поздней юношеской красоты, недолговечной и сладкой. Его все еще угловатое, но уже окрепшее, набравшее силу тело вытягивается, когда Ричард с довольным, откровенным выдохом разминает плечи, переступает с пятки на носок на нагретом полу купальни, разморенный, расслабленный, беззащитный, пахнущий как Рокэ…

Рокэ опускает завесь.

За дверью стоит Хуан. Темные глаза смотрят внимательно и чуть настороженно. Верный слуга молчит и Рокэ впервые хочется, чтобы он заговорил.

— Скажи, чтобы в комнату Окделла принесли отвар от простуды, — собственный голос кажется хриплым как от болезни. Хуан вежливо склоняет голову. Внимательный взгляд скользит по лицу Рокэ.

— Что-нибудь еще, соберано?

— Да, — теперь Рокэ вспоминает то важное, что хотел сказать до того, как открыл дверь купальни. — Да. С сегодняшнего дня начинайте сборы. Окделл должен прибыть в Надор до первых снегов.

Хуан вновь кивает. Растворяется в тенях, как и положено верному слуге, ни словом, ни взглядом не осудив своего господина.

Рокэ идет в полумраке особняка. У лестницы, ведущей на верхние этажи, горят свечи. За окном начинает стучать серый осенний дождь.

Рокэ делает шаг на лестницу и тушит горящие фитильки голыми пальцами, один за другим.

Отредактировано (2022-11-06 00:22:01)

Анон

Re: ОЭ-фест

48. тройничок с Ричардом, Валентином и Арно в формате хоть напились, хоть афродизиак, хоть астеры попутали, хоть какая другая магия, хоть ебись или умри. Разнузданное порно можно подробно, можно за кадром. Всем всё понравилось, но вот потом им пришлось посмотреть друг другу в глаза и как-то уложить случившееся в голове и как вообще дальше-то друг к другу относится-то? Таймлайн можно Лаик, а можно и любой другой. Можно фоновые приддоньяки в ER или с юстом (но совсем не обязательно)
Лучше книжный канон (но опять же, не настаиваю)
не ангст

Книжный канон - чек, фоновые приддоньяки итогом - чек, тройничок - чек. Таймлайн Раканы, АУ в каноне, не вычитано
7к слов, извините

▼Скрытый текст⬍

— Куда? — спросил Арно седой солдат-южанин у ворот Роз. — Бумаги?

Судя по говору, родом он был из Арижа или Гайярэ, и Арно улыбнулся, думая, что, может, тот расположится к высокородному почти-земляку. Протянул подорожную.
Солдат дальнозорко отодвинул лист от лица, вгляделся. Потер пальцем высохшие чернила и печать с касаткой.

— Нет у меня, сударь, указаний на такой счет...

Что так может быть, Арно предупреждали. Велели не напирать и не грубить, но и не робеть. Робеть Арно не умел, а потому сдвинул на затылок шляпу, положил ладонь на эфес и произнес, как ему казалось, весомо и уверенно:

— У меня письмо Альдо Ракану от маршала фок Варзов!

— Его Величеству?.. — удивился солдат.

— Альдо Ракану, — повторил Арно.

И добавил про себя, что как именуется правитель вымышленной Талигойи, его не касается. Ворота со скрипом поддались, отворились, и Арно кивнул своему сержанту, чтоб тот кинул солдату-привратнику тал. То ли Оллария, то ли Ракана нехотя впустила вестника с севера.

Первое, что приметил Арно, — побитые камни мостовой. Кованый Кан ступал осторожно, но то и дело спотыкался на выбоинах и рытвинах. Отдельные камни раскололо, и проглядывали внутренности пострадавших булыжников. На некоторых виднелись темные неотмытые пятна. При прежних комендантах такое переложили бы непременно — хотя откуда Арно знать? В столице он бывал нечасто, и уж точно в редкие приезды его мало беспокоило состояние улиц. Кан снова запнулся, и Арно похлопал коня по шее.

Он спешился у дворца. Увидев черно-белую форму — можно было ее сменить, но Арно не желал, — охрана потянулась к оружию. Разодеты они были что надо, но серебряный позумент руку не поставит, а все Давенпорты и Анселы давно не тут... Арно помотал головой, отгоняя лишние мысли. Сунул бумагу тому, чье лицо показалось ему поприятнее.

— Фок Варзов?.. — недоверчиво спросил, судя по всему, их командир. Оценивающе оглядел Арно, пересчитал маленький отряд. Обернулся к своим: — Где гимнет-капитан...

Узнать, кто такой гимнет-капитан и как его зовут, Арно не удалось, потому что из парадного подъезда вышел человек: темноволосый, очень усталый и явно пару дней не встречавшийся с бритвенным прибором. Сбитая с толку охрана вытянулась, как на параде.

— Господин Первый маршал!..

Первый маршал? Стало быть, этот невыспавшийся офицер с серым лицом — Робер Эпинэ? Сын Жозефины Ариго, которую мать всегда называла подругой? Скорее враг, если уж он маршал Талигойи и, говорят, самый близкий друг самозванца. Враг подошел и забрал подорожную, просмотрел ее внимательным карим взглядом.

— Этот юноша пойдет со мной, — произнес Робер Эпинэ и простым армейским жестом велел идти следом. — Возьмите кто-нибудь его лошадь.

Арно, признаться, ждал, что у него отберут пистолет и шпагу. Или что у входа в Ружский дворец ему придется драться с захватчиками короны: он перестреляет вражеских прихвостней, а потом... Дальше задумка становилась несколько размытой, но теньент Савиньяк не сомневался, что подвиг его где-нибудь обязательно ждет и что вскорости он станет легендой погромче Чарльза Давенпорта...

Но все выходило как-то обыденно и безыскусно: солдат, серый город, усталый черноусый маршал...

— Это и правда от Варзова? — спросил Эпинэ. — И у вас имеется письмо?

— Письмо я отдам только господину Ракану лично!

Робер Эпинэ посмотрел на него, и Арно вдруг разом вспомнил, что ему еще не минуло девятнадцать. Так иногда глядел Ли, когда ждал, что Арно сам поймет, что сделал не так, иногда — мама. Впрочем, взгляд Эпинэ был куда мягче.

— Значит, отдадите. Мевен!..

Незнакомый офицер, тоже весь в галунах и позументах, получил порцию распоряжений, которые Арно расслышать не удалось, но показалось, что этот Мевен усмехнулся, увидев черно-белое.

Эпинэ вел его коридорами и переходами, половина из которых была завешена материей: в Ружском дворце шел ремонт, чтобы явить новую власть во всем ее великолепии... Арно зацепился взглядом за драгоценный глаз павлина на расписной стене. Несколько таких птичек, сотня-другая мундиров с завитушками — и, быть может, хватило бы на починку мостовой.

Но это не его ума дело.

— Видите ли, теньент Савиньяк, — заговорил Эпинэ, когда они подобрались к великолепным двустворчатым дверям. — Вероятно, Его Величество будет в бешенстве. Я не знаю, что в письме, однако...

— Думаете, я боюсь?

Эпинэ потер веки — прямо как Рокэ! — и спрятал глаза в ладонях. На врага он все-таки не слишком похож, уж больно несчастный.

— Конечно, вы не боитесь. В ваши годы боятся только трусы, а их в вашей семье не водится. А если б водились, их давили бы в колыбели... Простите, этого мне говорить не стоило.

— Отчего же, — Арно развеселился. — Вы кругом правы, а за правду извиняться не положено. Ведите меня к вашему... другу.

Король — надо же его как-то называть — был молод. Очень рослый, светловолосый и светлоглазый, он сидел за огромным, красного дерева столом. Он куда больше походил на правителя, чем Фердинанд, но отчего-то в статного красавца тянуло запустить... да вот хотя бы круглой подушкой из кресла.

— Альдо.

Альдо Ракан поднял голову. Расцвел, увидев Эпинэ, но тут же посерьезнел. Похоже, желание чем-нибудь кинуться было восхитительно взаимным.

— Что это за молодой человек в цветах узурпаторов? Почему люди Мевена не...

— Теньент Северной армии Талига Арно Савиньяк! — При слове «Талиг» губы короля дрогнули. — Доставил Альдо Ракану письмо от маршала Вольфганга фок Варзов.

Если бы взглядом можно было пронзить, как шпагой, Арно уже лежал бы на морисском ковре, исколотый насмерть. Мертвее не придумаешь, а Эпинэ сочинял бы матери письмо, но угрожающие взоры лишь раззадоривали. Арно протянул скрепленный сургучом конверт.

Ему не полагалось знать, что внутри, и все же он знал. Как любой офицер, как брат и сын маршалов, как оруженосец генерала и друг многим теньентам и капитанам, он ни секунды не сомневался, что внутри правда и честь. В алатских сказках зло таяло, растворялось, исчезало и оборачивалось дымкой, и та часть Арно Савиньяка, что не успела окончательно повзрослеть, воображала, как Альдо Ракан обжигается о бумагу, говорящую о долге, и становится горсткой пепла.

Другая часть припомнила, что самозваный анакс — на четверть алат. Насколько невежливо будет поведать ему, кто, по велению Раймонды, является алатским господарем?..

Альдо сорвал печать, и красивые светлые глаза побежали по строкам. С каждой новой он багровел, а к подписи и вовсе сделался как пареная свекла. Это не слишком портило его черты, однако все равно наполняло гордостью за старика. Альдо Ракан отбросил письмо и уперся ладонями в край стола.

— Робер, объясни мне...

«...отчего письмо маршала мне привозит мальчишка», — мысленно закончил Арно. Это беспокоило с той минуты, когда генерал Энтони, еще более серьезный, чем обычно, вызвал его к себе в неурочный час. Времени в дороге было предостаточно, и Арно додумался до следующих выводов: он вчерашний корнет, и если его пристрелят еще у ворот, Северная армия потеряет немного, это во-первых. Во-вторых, имя достаточно громкое, чтоб насторожились перебежчики и ренквахские беглецы, хотя любой, кто встречал Ли, знает, что за жизнь брата тот торговаться не станет.

Ракан, правда, не встречал, и может рискнуть и разыграть. Хотя у него в руках целый Рокэ — куда там...

И в-третьих и в-последних, по вестнику судят о намерении, и если маршальскую депешу везет юнец, то, стало быть, адресат не слишком-то и важен...

Альдо Ракан, несомненно, добрался до сходных выводов.

— ...а впрочем это ждет. Теньент под твою ответственность, а потом возвращайся.

Арно щелкнул каблуками, вышел из королевского кабинета, и Робер закрыл за ними дверь.

***

Комнаты были пыльные и какие-то неживые, хотя просторные и окнами выходили на площадь Синей Шпаги. Арно стянул сапоги, сбросил колет и, улегшись на козетке, устроил ноги на кресле. Он ожидал если не подвала, то Багерлее и замкА, но вместо этого Эпинэ привел его...

— ...в мой дом, — объяснил тот. — Раз уже вы... Простите, как вы отнесетесь, если я опущу формальности?

— Буду рад, — искренне ответил Арно.

— Так вот, я служил в молодости с твоим братом Эмилем, и сперва мне показалось, что ты очень на него походишь. А теперь вижу, что больше — на отца. Хотя ты его, должно быть, и не помнишь.

— Плохо помню, — закивал Арно. — Но разве меня можно в особняк? Я думал, пособникам Олларов дорога не в гостиные, а на плаху. Или виселицу.

Эпинэ помрачнел, потрепал своего полумориска, и Арно пожалел, что не прикусил вовремя язык.

— Для плахи и виселицы найдется день, но не для тех, кто и двадцатую-то зиму не пережил. Тебя вверили мне, значит, мне и решать. Не волнуйся, я запру двери, если тебе так противна свобода.

Военных в особняке было столько, что проскользнуть все равно бы не вышло. Слезешь по стене — попадешь прямо в объятия тех, кто снаружи, вскроешь замок — к тем, кто шатается в ожидании своего монсеньора. Молодой адъютант Эпинэ смешался, услышав имя заключенного, а низенький коренастый генерал глянул на Арно так, будто тот торговал на ярмарке гнилыми яблоками.

Но глупо соваться во вражеский лагерь и ждать радушного приема.

— Это были комнаты Сержа, — объяснил Эпинэ. — Я скажу, чтоб тебе принесли книг и чего-нибудь поесть, но я даже кухарки не держу... Ладно, сообразим. И еще — я мог просчитаться в годах, но вы с Диконом...

Ричард. Арно бросил перчатки на пол, опомнился, наклонился, чтобы поднять. Ричард был другом, и какая бы дорога ни привела его в Ракану, другом остается. Арно расспросит его, глядя глаза в глаза, а после решит — сам.

— Были однокорытниками, да. Если Ричард захочет меня видеть, я буду рад, правда. Но и если не захочет, пойму.

Эпинэ рассеянно вертел в пальцах бронзовую лилию, стоявшую на каминной полке. Может, взять и рассказать ему про призраков Лаик?.. Нет, пустое, да и рассказывать нечего: процессия, такредианцы, жемчужный Ли со старым мечом в конце. Никакой это был не знак, так, удивительное совпадение.

Совпадение ли, что Дик нынче оказался в столице? Арно старательно не думал об этом, пока гнал лошадь по тракту, отгонял, стоило подкрасться тихой мысли. Судить издалека куда легче, чем встретить истину в лицо. Арно знает за собой грех поспешности, значит, стоит разбудить Рафианову половину и дать ей рассудить на расстоянии шага.

— Нас было двадцать и один, — отчего-то вспомнил Арно. — Дурное, говорят, число.

— Я знаю, — отозвался Эпинэ. — Мне рассказал... герцог Придд.

Придд. Если о Ричарде Арно пытался не вспоминать, то о Придде позабыл по-настоящему. В конце концов, они сказали друг другу разве что дюжину слов. Валентин был скучный, бледный и никакой, и потому мыслей Арно не занимал. Они не враждовали, хотя сильно разнились характерами, не дружили, потому что Придд вообще ни с кем не сближался — существовали по разные стороны. И казалось, что на своей стороне Придд был один.

— Ну, он едва ли станет искать моего общества, — справедливо заметил Арно. — Если вообще узнает, о том, что я тут.

— Отдыхай, а я посмотрю, как разместили твоих людей, — сказал Эпинэ, которому самому бы не мешало прилечь и подремать деньков шесть.

Ушел. Через четверть часа усатый, но при том совершенно лысый капрал притащил бутылку вина и пару книг. Еще через час принесли нехитрый обед. Арно расслабил ворот сорочки; позабыв о приличиях, сел на кушетке, по-холтийски скрестив ноги. Дни обещали быть одинаковыми, как подковы, и долгими, как наставления дядюшки Гектора.

Арно расправился с вяленым мясом, глотнул красного прямо из горлышка и уже собирался приступать к овощам — которые, к слову, нарезаны были так, будто их кромсали кинжалом! Но в замке заворочался ключ.

— Арно?!

Это был Ричард Окделл, не узнать его Арно бы не смог, пусть тот и прибавил с четверть бье в росте и стал куда внушительнее, если говорить о развороте плеч. На груди у него покоилась герцогская цепь, а руки украшали кольца. О чем спросить его, Арно не знал — вернее, конечно, знал, но с такого не начинают встречу с другом, которого не видел почти два года...

— Ричард!

Арно едва не сшиб початую бутылку, вскочил, и тогда Ричард хлопнул его по плечу. Обнял. Радость встречи не подделать — однокорытник счастлив его видеть, и на душе сразу стало легче. Он ответно сомкнул руки, обхватил за предплечья: камзол герцога Окделла был сделан из доброй материи, не поспоришь.

— Альдо... Его Величество сказал мне, что ты привез письмо от маршала фок Варзов, и я сразу пообещал, что ты можешь остановиться у меня! Но он ответил, что Робер уже. Почему ты не пошел ко мне сразу? Я же никогда не откажу другу!

Ричард сел рядом, он светился, как именинник, и Арно понял, что не знает, с какой стороны начать. «Если трудно, начинай с правды», — говорила мама, и Арно поверил ей в этот раз:

— Хорошо, что ты в порядке, Дик! Бокалов нет, уж извини, но встречаю, чем могу, — развел руки Арно и улыбнулся. Ричард вернул улыбку. Нет, Арно не должен верить россказням и сплетням, Ричард может заблуждаться, может ошибаться, но все поправимо. А если не все, то многое.

— Ничего, — он принял у Арно бутылку и тоже отпил. Вот они и разделили вино снова! — Я так ждал ответа от твоего брата или от маршала Варзова...

Что же, за одной правдой неминуемо следует другая.

— Мне не положено знать, что в письме. Но Ракана перекосило, пока он читал.

Ричард отставил бутылку и взглянул очень серьезно.

— Я прошу тебя называть Его Величество, как полагается.

Надо было сказать, что он присягал другому королю. Что агарисский изгнанник, может, и правда Ракан и потомок Эрнани, но времена Раканов прошли. Ричард то ли начитался легенд, то ли стал жертвой обаяния лжеанакса, но ссориться сейчас нельзя. Арно мысленно вывалил все, что вертелось на языке, но вслух сказал только:

— Это твой король, Дик, не мой.

— Ты поймешь, — уверил его Ричард. — Ты Человек чести, кровь молний, я тебе обещаю, что Альдо смилостивится. Он дальновидный и благородный, а ты — вассал Робера и мой друг, и я скажу за тебя слово.

Ричард может говорить хоть с Литом, хоть с Создателем, но для того господина, что сидит в кабинете, что упрятал Рокэ за решетку и разодел свою охрану, как бродячих артистов, слово стоит не больше, чем битый булыжник! Бедный Дик, его ждет разочарование, и хорошо бы не быть тем, кто прольет для него свет. Арно отругал себя за трусливые размышления.

— Почему ты вообще уехал из Олларии? — спросил он, надеясь отдалить разговор о настоящем.

Ричард повернул голову, посмотрел на голубя, что примостился на карнизе. Воткнул нож в разваренный кусок репы.

— Я потом расскажу тебе, — бесцветно произнес он.

И Арно подумал, что знать ему не очень-то и хочется.

— Но, Арно, — Ричард снова оживился и сделался собой. — Это было давно, еще весной... Я заказал у ювелира подарки: Катершванцам, Берто, тебе, а потом случились погромы, и ювелир пропал вместе с работой. Вот я об этом и вспомнил, когда узнал, что ты здесь. Мне он мал, а тебе должен быть впору.

Перстень был простой, с темно-красным камнем в серебре. Не любивший украшений Арно надел его на безымянный — и правда как раз. Похоже, это был гранат: грань поймала уличный отблеск и заиграла винным пламенем. Отношения можно починить, если идти с двух сторон, а сильнее правды нет ничего. Арно верил в это, понял, что Робер Эпинэ к этой правде готов, значит, и Ричард сможет, а если ему нужно время... Что же, у Арно есть дни и дни и никакого оружия, кроме дружеского слова.

Он снова обнял Ричарда: от того пахло горьковатым терпким маслом, чуть-чуть порохом и хорошим вином.

***

Неожиданный визитер появился, когда стемнело. Ричард за эти дни заглянул дважды — и дважды же Арно не хватило на неудобные вопросы. Эпинэ передавал записки и один раз зашел сам: принес бокалы и карты. Колода так и осталась лежать рубашками вверх.

— Боюсь случайно назвать тебя Эмилем в полутьме, — засмеялся он.

— Я не обижусь! Вот Лионелем, пожалуй, не надо.

А с тех пор только приносили обеды и ужины и иногда книги. Здешняя библиотека немало напоминала ту, что сгинула в Сэ, Арно перечитывал то, что читал в отрочестве, и от скуки вел записи. Даже дала о себе знать почти забытая со времен Лаик мозоль на среднем пальце: писем Арно не любил.

Уже подумывалось, не отложить ли тоскливый роман и не лечь ли пораньше, чтоб приблизить новый день, но с другой стороны двери послышались голоса. Один того самого мальчишки-адъютанта, что шарахался от виконта Сэ как от чумного, а второй... знакомый, но знакомый недостаточно, чтобы имя всплыло немедля.

Зато лицо узналось сразу. Герцог Придд по-прежнему был высок, худ и бледен до бескровности. Он отпустил волосы, носил, как и Ричард, родовые цвета и фамильное кольцо: огромный вытянутый аметист на костлявом длинном пальце.

«Вам что от меня нужно?» — едва не выпалил Арно, но дотошный до этикета Придд опередил:

— Виконт Сэ, рад видеть вас в добром здравии.

«Врешь», — проглотил Арно навернувшуюся на язык грубость, но принял политес.

— Взаимно, герцог Придд. Садитесь, не будем же мы, однокорытники, говорить стоя?

Придд церемонно опустился в кресло, уложил на подлокотники руки, и у Арно возникло препротивное чувство, что гость тут он. Арно плеснул вина в стакан, подвинул к Придду, но тот даже не шевельнулся. Не дрогнула бровь, не колыхнулись ресницы — портрет, не человек!

— Зачем вы пришли? — не выдержал Арно. — Убедиться, что вам не врут и что герцог Эпинэ запер у себя в особняке живого Савиньяка? Пожалуйста, вот он я, живой, насколько могу судить, и запертый, как можете судить уже вы.

— Я не сомневаюсь в словах герцога Эпинэ, — равнодушно заметил Придд и наконец взял бокал. Сделал крохотный глоток. — Но мне хотелось услышать от вас всю историю. Участник не всегда объективнее очевидца, но, как правило, истины в его словах больше.

Арно выдохнул. Подтянул повыше рукава, оголяя кисти, и понял, что Придд рассматривает перстень. Впрочем, красный и цвет молний, так что нетрудно сделать неправильный, но подходящий вывод. Арно многословно, надеясь надоесть Придду, рассказал о дороге, о краткой встрече с Альдо Раканом — тот ни разу не перебил и только моргал, напоминая, что тоже человек из плоти и крови. Было глупо рассчитывать, что Валентина Придда, говорящего многотомными предложениями, утомит его болтовня.

— Стало быть, Его Величество был раздосадован письмом маршала фок Варзов?

«Его Величество», значит. Вряд ли ставший сиротой тоскует о прошлой власти. Как и Дик, выросший в опале и без отца. Арно стянул перстень с пальца, тронул полосу на коже, надел снова.

— Раздосадован — мягкое слово, но можете считать и так. Вас это расстраивает?

— Скорее занимает.

— Вас занимает что-нибудь еще? В смысле, есть ли вам, что спросить у меня?

Прозрачный взгляд Придда скользнул от макушки до самых лодыжек, и Арно показалось, что его окатили из бочки с талой водой. Такие не приходят за беседой, лишь за сведениями, и получают их не только из слов, но и из мелочей вроде поворота головы и дрогнувших пальцев.

— Не смею больше занимать ваше время, виконт. — Бокал не опорожнился и на треть.

— К вашим услугам, — подхватил игру в вежливость Арно.

Придд стал подниматься из кресла, и Арно прищурился: он тоже умел подмечать незначительное. Однокорытник берег ногу, правую. Не колено — бедро, любой хороший всадник знает, как по-разному ощущается боль на расстоянии в треть бье.

— Вы повредили ногу, — с некоторым удовлетворением произнес Арно. — Вам потребуется помощь?

— Благодарю, я почти оправился.

— Вам стоит быть осторожнее, — покачал головой Арно.

— Осторожность не спасет от схваток чести, виконт.

Так Придд ранен на дуэли? Удивительное дело, ну да фехтовальщиком он был неважным, если соперник попался способный, то пусть скажет спасибо, что ушел целым.

— И кто же бросил вам перчатку или стал предметом вашего удовлетворения?

Придд выпрямился, стиснул и без того узкие губы. Арно с трудом удержался от унизительного порыва плеснуть тому в лицо не выпитым вином.

— Ваш, полагаю, друг. Доброй ночи.

***

Ночь была какой угодно, но не доброй. Арно ворочался в постели не меньше часа, пытаясь вообразить себе дуэль Ричарда с Приддом. Кто был зачинщиком?.. Не верится, что Придд способен утратить самообладание, а вот Дик сорваться может. Зато Валентин умеет играть в слова как в кости. Арно зажмурился и почти увидел, как шпага входит в бедро, как на ткани расползается алое пятно... Интересно, дуэлянты выбрали Ноху или место более тайное?

Ричард в красном, рослый и широкоплечий Повелитель Скал. Рокэ наверняка научил его, как обращаться со шпагой, Придд ему уступает, но он по-фамильному изворотлив и способен выкрутиться даже из петли на шее. Шея у Придда длинная, тонко выпирает кадык, и вот на ней смыкаются широкие ладони Ричарда... Арно зажмурился, для верности закрыл лицо руками, но картинка в голове и не думала пропадать. Напротив — однокорытники побросали шпаги, Придд перепачкал пальцы в крови, пытаясь зажать рану, а Ричард высится над ним победителем.

Арно застонал, ощущая подступающее возбуждение. Одиночество сведет его с ума! Раззадоренная долгим отсутствием близости фантазия не унималась: воображаемый Придд бросал какие-то острые слова, Ричард хватал его за воротник, и вот они на расстоянии вздоха. Оба сероглазые и светлокожие, но на том сходство заканчивается: Придд бледен в морскую зелень, Дик тронут загаром и легкими веснушками, выгоревший, а прямые пряди Валентина точно того же густого цвета, что были когда-то в Лаик... Нет, нечего звать его Валентином, на брудершафт им все равно пить не грозит.

Воображаемый Придд чуть подается вперед, его тонкий нос касается щеки Ричарда, губы шевелятся, произнося безупречно вежливые оскорбления, и Ричард, не опуская голоса, отвечает, что ненавидит. Бедро Придда по-прежнему кровит, но это не мешает ему обвести узким языком чужие губы, а потом впиться в них скорее укусом, чем поцелуем.

Арно обреченно откинул одеяло и скользнул рукой под исподнее, обхватил готовый отозваться на прикосновение член. У всех своя слабость, должно быть, это его.

***

— Герцог Придд и герцог Окделл...

— Да? — устало переспросил Робер, и Арно показалось, что тот и так знает, о чем будет вопрос.

Кан требовал движения, а любой Эпинэ знает цену лошади, что всегда с тобой. Робер согласился на час-другой под его присмотром, а кто-то из особо языкастых солдат добавил, что «ежели что, монсеньор пристрелит и на имя не посмотрит». Эпинэ не засмеялся, но что тот станет стрелять, когда можно обойтись, не верилось. Затосковавший Кан плясал и просил повода.

— Они не ладят? Дрались на дуэли?

Робер вздохнул, вытащил из рыжей гривы упущенную конюхом соломинку и пожал плечами, но как-то так, что Арно сразу все понял.

— У Дикона была лихорадка, ему повезло, что рука уцелела.

— Дик был ранен?!

— Оба, Арно, оба, но по Придду ничего не разобрать. Мне не верится, что вы сверстники, мне тоже было восемнадцать, и я был вроде вас с Диком...

— Ну его, — бросил Арно. — Спрут он и есть спрут.

Эпинэ, похоже, не согласился, но промолчал. Прижал пятки, и его Дракко с готовностью полетел вперед. Кан потребовал соревнования, и Арно отдал ему повод, привстал на стременах, чтоб облегчить лошади спину.

Рокэ в Багерлее, самозванец во дворце, Придд ходит к нему вытягивать крупицы знания о том, что делается вне Раканы, а Ричард счастлив в своем неведении. Арно выругался по-кэналлийски и нагнал Эпинэ в несколько мгновений.

Вернувшись вместе с сопровождением в особняк, он нашел в комнатах Ричарда. Тот листал забытую книгу.

— Я думал, тебе запрещено уходить, — нахмурился он.

— Запрещено одному, — уточнил Арно. — Но Эпинэ нашел для нас с Каном лишний часок. А то я уже лез на стенку.

Ричард захлопнул книгу, и Арно невольно засмотрелся на тыльные стороны ладоней. Крупные костяшки, светлые ногти, черный глаз караса. Прошлая ночь открыла неприятную половину живого воображения, и глядя на Дика, стоящего посреди маленькой гостиной, никак не выходило выкинуть из головы проклятые картинки.

И с чего на севере его так не вело?..

— Я спросил у Робера, можешь ли ты перебраться ко мне, но он заявил, что тебе на улице Мимоз делать нечего.

— На улице Мимоз? Ты что, живешь в доме Алвы?..

Ричард сперва побледнел, а потом пошел розовыми пятнами, от шеи выше, к лицу.

— Герцог Алва пленник Его Величества, а особняк был мне пожалован.

Арно запустил пальцы в волосы. Ему было лет восемь, когда он очутился там впервые. От обилия синего казалось, что внутри, несмотря на теплый день, царит прохлада, прислуга была вся как на подбор черноволоса и черноглаза и говорила с мягким гортанным акцентом, в котором маленький Арно еще не мог распознать кэналлийский. Кажется, он уснул в кабинете Рокэ, кажется, едва не разбил пухлую гайифскую вазу... И как теперь объясняться?

Арно Савиньяк, что покидал расположение Северной армии и изо всех сил старался не оборачиваться на старика, генерала Давенпорта и генерала Ариго, сейчас бы вспылил. Выговорил бы все, что зло вертелось на языке, и, вероятно, обрубил бы тем самым последнюю держащую их цепочку. Этот Арно Савиньяк, что въезжал в серую Ракану и распрощался с геройскими подвигами, выдохнул и вырвал из рук Ричарда книгу, бросил на стол.

— Рокэ сам сдался твоему Ракану. Я буду говорить, пока не пересохнет в горле, и ты можешь четыре тысячи раз ответить мне, что я не понимаю, но обязательно пойму, но понимать должен не я. Ты мой друг, — Арно заткнул голос, тихо напомнивший, что фривольные сны смотрят не о друзьях. — И я достучусь.

Арно вдруг осознал, что держит Ричарда за предплечья и что между ними не больше шага.

— Ты как Робер, — разочарованно бросил Дик, — он тоже убегает. А Альдо...

Слушать про государственные таланты Альдо Ракана Арно не желал — хватит с него и того, что Ричард верит ему как Создателю. Ладони по-прежнему сжимали руки Ричарда пониже локтя, и тот мог бы с легкостью вырваться, если бы пожелал. Но ни договорить, ни освободиться Арно ему не дал. Он подтолкнул Ричарда, воспользовавшись секундным замешательством, и тот, едва не оступившись, упал на козетку.

«Ты дурак и трус, Арно Савиньяк», — мысль была внезапная, но восхитительно правильная, потому что лишь дурак наклонится, упрет руки в резную спинку и поцелует человека, которого только что уверял в дружбе. Несколько мгновений Дик медлил, и Арно ждал или удара под дых, или кулака у скулы. Он заслужил, в этом-то сомневаться не приходилось. Но Ричард не ударил и не вскинулся — напротив, его ладонь неуверенно легла на щеку Арно, а губы отозвались.

Арно разрешил себе прикрыть глаза и сесть, оказавшись почти на чужих коленях.

Некстати и не к месту подумалось, что ведь Ричард, должно быть, ужасно одинок. Арно тоже рос без отца, но мама и братья, в чьей любви не приходилось сомневаться, были всегда. Да, мама бывала прохладна и требовательна, да, Эмиль бывал забывчив и легкомыслен, да, Ли вечно заставлял чувствовать себя уступающим всем и сразу... Но Арно никогда не был один, и, может, Дику тоже хотелось иметь для кого-то значение.

Будь обстоятельства другими, Арно отругал бы себя за сентиментальность, но вместо этого он обхватил шею Ричарда ладонями, скользнул внутрь рта языком.

— Я люблю Ее Величество, — зачем-то обронил Ричард, стоило им отстраниться. — Катарину Оллар.

Арно хотел было ответить, что любит «Дурную кровь», стрелять на спор и горячие лошадиные бока, но не стал. Приник губами к шее, чтоб Дик поменьше думал о королевах. Не этого он ожидал, отправляясь в Олларию-Ракану, но ощущать на спине руки было восхитительно, а значит — к кошкам сожаления!

Ричард потянулся к шнуровке своей сорочки, Арно поспешно убрал со лба влажные волосы, вытащил заправленную рубашку. Избавиться бы и от сапог, но до чего же не хочется терять время.

Что что-то не так, Арно понял по тому, как краска сползла с лица Ричарда, выбелив даже редкие веснушки. Ричард одернул руки, словно это давало шанс на спасение, но обернувшись, Арно понял, что — нет, едва ли.

Валентин Придд замер в дверном проеме. Но хотя бы за его спиной не мелькали лица офицеров и солдат Эпинэ, герцог был один, в эсператистском трауре. И если обычно серый глушил цвета и облачал кого угодно в мышиную шкурку, то Придд дополнял это блеклое серебро. Он наклонил голову, словно иной угол мог дать приличное объяснение. Арно запоздало вскочил, закрыл собой Дика, чтобы не позволить врагам встретиться взглядом. С одной стороны полыхнуло ненавистью, с другой — обожгло холодом.

— Сожалею, что помешал, — произнес Придд тоном, от которого замерз бы Данар с притоками.

Закрыл — не захлопнул! — дверь, и Арно без сил рухнул в кресло. Сердце колотилось.

— Зря я не убил его, — процедил Дик. — Даже среди Людей Чести есть те, для кого честь — пустой звук!

***

— Передать герцогу Придду? — переспросил Робер. — От тебя?

Арно кивнул, и Эпиэ с сомнением принял кое-как запечатанное письмо. Сам Арно не желал называть извинением — просить прощения ему было решительно не за что, но объяснение тоже не подходило, не в любви же объясняться... Это была записка с просьбой о встрече. Арно не сомневался, что Придд не станет болтать о том, чему невольно стал свидетелем (Ричард, впрочем, был уверен в обратном), но разрешить непонимание все же требовалось.

Придд из всего способен извлечь выгоду, и хорошо бы это случилось так, чтоб ни Дик, ни Арно при том не пострадали.

— Мне не казалось, что вы близки.

— Не в том дело. Но мне есть, что ему сказать, а если я попробую сразу в лицо... В общем, это может плохо кончиться.

— Он нечасто бывает при дворе, но я попытаюсь. Дуэли между эориями, к слову, запрещены.

— Не для меня, — усмехнулся Арно. — Но и остальными ваш король опоздал.

Робер спрятал письмо, скорбно помолчал, а потом, глядя мимо Арно, добавил, что Его Величество Альдо Первый желает видеть теньента Савиньяка. Неужели созрел пристрелить или повесить? Арно тщательно начистил сапоги, хитрым узлом затянул платок. Если это последний его день под солнцем — день был пасмурный, шел редкий сухой снежок, — то надлежить выглядеть если не безупречно, то хотя бы с вызовом. Сказать, что ли, Эпинэ, чтоб нашел для Кана какого офицера с мягкой рукой?..

Охраны перед дворцом стало больше. Памятный по прошлому разу Мевен взялся что-то втолковывать Роберу, разодетые гимнеты сновали по переходам, как всполошившиеся пчелы. Какая-то статная и очень громкая дама ругалась с облаченным в алатское платье господином.

— Я могу попросить тебя не дерзить? — спросил Робер.

— Я не вру и не лукавлю.

— В этом-то и беда. Хотел бы я сказать, что тебе ничего не грозит... Альдо ценит старую кровь.

«Лучше б он ценил агарисское солнце и близость к святому престолу!».

— Я офицер, — попробовал Арно, — и умирать не боюсь!

Эпинэ покачал головой, потер лоб узкой ладонью и впустил Арно в зал.

В этот раз теньенту Савиньяку приготовили настоящий прием. Ракан надел белое: то ли чтобы подчеркнуть чистоту и недосягаемость своего высокого положения, то ли чтобы слиться с молочными полотнищами, что прицепили к расписному полотку. Арно задрал голову, чтобы рассмотреть занятную батальную сцену.

— Мы просим виконта Сэ подойти.

Арно огляделся: кроме них с самозванцем в зале не было никого. Оружие ему взять не позволили, так что он был не опаснее трактирной девицы, Альдо Ракан поманил его красивым отрепетированным жестом.

— Скажи, живы ли твои братья?

Арно моргнул. Он ждал многословного приговора и немедленной казни или презрительного ответа, который придется везти обратно на север, но никак не расспросов.

— Если моим братьям выпадет умереть раньше срока, то не по вашей вине. — Отрадно, что он не стал обещать Эпинэ помалкивать и соглашаться. — А они настолько занимают ваши мысли?

Альдо Ракан откинулся на троне. Королевская роль ему шла: с такими чертами к лицу не то что корона, дырявая шляпа сгодится. И голос хорош, слушай и слушай. Не удивительно, что бедняга Ричард так ему верит.

— Герцог Окделл уверял меня, что семья Савиньяк, несмотря на многолетнюю верность Олларам, не утратила понятия чести. И что маршал Эмиль Савиньяк будет готов говорить с Талигойей.

— Эмиль не болтает с призраками и воображаемыми сущностями.

Ракан выпрямился, тряхнул светлыми, почти пшеничными волосами.

— Отвечайте коротко, виконт, ваши старшие братья живы: да или нет?

Арно вскинул подбородок. Ничтожная возможность, что на севере и на юге Ли и Эмиля нашли пули, а Арно разминулся с печальными сведениями, была. Но он не верил — и не допускал, слова дались легко:

— Маршал Лионель Савиньяк и маршал Эмиль Савиньяк живы и каждый при вверенной ему армии.

Вернуться в особняк Эпинэ Арно не позволили. Два молчаливых гимнета сопроводили его в дальнее крыло и выдали флягу с водой. Арно выглянул из окна: прыгнув, можно получить не волю, а переломанный позвоночник. Мебель была затянута в чехлы, Арно освободил себе кресло. И с чего Альдо Ракана так беспокоят братья? Было бы дело в войне, так Ноймаринен, и Варзов, и Дьегаррон в Варасте ничуть не меньшая угроза.

Арно прикинул, добралась ли его записка до Придда. А впрочем, какая разница, что он подумал? Арно взгромоздил ноги на низенький стол: перед глазами упорно стоял замерший в темном прямоугольнике прохода Валентин Придд, и стоило закрыть глаза, изображение сделалось лишь ярче. Проступило, как старые фрески проглядывают сквозь слои пыли. Представлять себе дуэлянтов, выбравших иной способ свести счеты, было волнительно. Касаться Ричарда, целовать его живые губы и позволять трогать себя — еще лучше.

Может, скоротать одинокие часы?.. Арно устремился рукой к паху, но не успел даже опустить ладонь. Снаружи послышалось лязганье замка или засова.

— Мне не сообщили, что я могу принимать визиты, — усмехнулся Арно. Герой недавнего чаяния, снова в сером, снова в дверях. Или это фантазии обретают плоть?

— Я не уточнял, позволено ли вас навещать, а потому ничего не знаю о запретах. Я приехал в дом на улице Синей Шпаги, не нашел там вас, но столкнулся с хозяином. Книги, которые вы побросали, мне разрешили их взять.

Придд подошел и осторожно опустил на столик несколько томов. Сконфуженный Арно поспешил убрать ноги. Он просил о встрече, сам о том писал, а теперь не знал с чего начать. Закипало раздражение, но отчего-то не на безразличного Придда, а на себя.

— Благодарю, — Арно зачем-то стянул верхнюю книгу из стопки. — Послушайте, то, что вы видели тогда...

Тонкие брови Придда поднялись и опустились. Он оглядел комнату, выбрал себе кресло, с аккуратностью мэтра, штопающего рану, снял чехол.

— Ваши личные... сердечные дела меня не занимают, — бесстрастно отозвался однокорытник. — Как и дела герцога Окделла. Если вас это беспокоит, то я не имею намерения делиться тем, чему стал свидетелем.

— Вы можете говорить по-человечески? С Эсперадором и то было бы проще.

Придд — удивительное дело! — улыбнулся, суховато и мимолетно.

— С чего бы вам, олларианцу с рождения, искать встречи с Эсперадором?

Арно не выдержал и рассмеялся. На какие-то мгновения показалось, что это просто болтовня если не товарищей, то знакомых и не желающих друг другу зла ровесников. Придд тряхнул головой, отбрасывая прямые пряди и обнажая шею, обхваченную серебристым воротом и шейным платком.

— Назовите строку и страницу!

— Прошу меня простить?

Арно помахал выбранной книгой. Глупая затея, но надо же занять чем-то бесконечное время? Придд озвучил числа, и Арно принялся листать, отсчитал строчку.

— «...и Корентен пожалел, что рожден последним среди своих братьев».

— Очень метко. Его Величество Альдо расспрашивал вас о братьях?

И откуда бы ему все знать? Не похоже, что узурпатор благоволит Повелителю Волн, а он все равно то ли угадал, то ли выяснил. Арно нехотя кивнул.

— И получил ответ, что оба здоровы. Я ожидал, что это его опечалит.

— Позвольте пояснить, виконт: Его Величество грезит судом эориев. Каждый говорит свое слово, в отсутствии вассала его слово берет повелитель. Слово вашего брата Лионеля принадлежит герцогу Эпинэ, но вот если бы ваши братья были мертвы, то место вассала молний перешло бы к вам.

— Это старые сказки! А кого он собрался судить?

Придд поднял прозрачные глаза, которые говорили, что ответ Арно и так известен. Верный вариант был единственный, и он же был недопустим и абсолютно, бесповоротно несправедлив.

— Вы оперируете не теми понятиями, — возразил Придд, и Арно понял, что невольно озвучил то, что пронеслось в голове. — Суд состоится.

Арно что было сил стукнул кулаком о столешницу. Рука заныла, но это была ничтожная боль: Рокэ будут судить, и какова цена раканьим обвинителям?! Вердикт вынесут тот, который нужен, задачу без труда подгонят под ответ. А он, запертый в забытых комнатах Ружского дворца, может разве что молиться впустую и сердиться на собственную бесполезность.

— Не просите меня выпустить вас, виконт Сэ, — ответил Придд на незаданный вопрос. — И не советую просить герцога Окделла, если не желаете ему впасть в немилость.

— То есть вы предлагаете мне сидеть тут?

Придд усмехнулся, но на этот раз губы искривились недоброжелательно.

— Вы можете лечь, если кресло вас не устраивает.

— Я начинаю понимать, как у вас с Диком дошло до дуэли...

Похоже, нынче слова и мысли Арно имели особую силу, потому что двери раскрылись снова, и в комнату ворвался Ричард Окделл. Было видно, что собирался он в спешке, надо лбом, непокорный, встал русый вихор. Дышал Ричард тяжело, и широкая грудь вздымалась — неужели он бежал?

— Что он тут делает? — вместо приветствия выпалил Ричард.

Придд, не дрогнув лицом, склонил голову.

— Доброго дня, герцог Окделл. Признаться, я надеялся, что мы сможем избежать встречи. Я оставлю вас.

Придд встал, и на этот раз явно постарался не выдать раненую ногу. Поднялся одним движением, а Арно понял, что всматривается в бедро, куда, должно быть, вошла шпага Дика.

— Герцог Придд, если вы пророните хоть слово!..

Валентин — Арно удивился, но отчего-то имя теперь казалось уместнее — поправил манжеты, оглядел кисти. Арно тронул подарок Дика, который носил, не снимая.

— Не имею обыкновения обсуждать чужую жизнь, герцог Окделл.

Рука Ричарда легла на шпагу. Еще немного, и господам герцогам придется напомнить об эдикте, который для них же и писан.

— ...пророните хоть слово о том, что видели, я найду способ разрешить это как дворянин с дворянином.

Валентин поклонился, прощаясь, задержался взглядом на Ричарде, словно ища, что могут сказать ему сегодняшние одежды Повелителя Скал. И уже у самых дверей проронил, негромко, но достаточно, чтобы его услышали:

— То, что я видел, было весьма приятно. И я куда с большей радостью сохраню это для себя.

***

Сперва Арно решил, что это шутка. Жестокая и способная по-новому разжечь вражду, но Валентин был спокоен до невозмутимости. Глаза Ричарда расширились, и показалось, что он готов бросить запрещенный вызов. Арно понял, что слова застряли где-то в горле, и если не вмешаться, то все непременно кончится скандалом. Если не трагедией.

Однако если Арно распалили случайные мысли, то отчего Валентина не может взволновать сцена чужой близости? Да, он выдержан, как четыре бергера, но в остальном что его отличает? Все они устроены одинаково, и что-то да способно растопить... От этих рассуждений сделалось неспокойно и жарко. Лишь бы Ричард не сорвался, лишь бы Валентин не взялся сгущать ссору.

— Если тебе так понравилось, — Арно отбросил проклятое «вы», хотя еще дни назад убеждал себя, что этому не произойти. — То хочешь увидеть больше?

— Арно?!

Но Арно обхватил Ричарда за запястье, потянул на себя. Что он делает? Что же, это своевременный вопрос, но ответ он поищет потом. Арно понял, что действует по наитию, словно чувство, у которого нет названия, ведет его и подсказывает следующий шаг. Он потянулся и пригладил непослушную прядь у Ричарда надо лбом. Принялся расстегивать багряный камзол.

— Покажи мне шрам, — попросил Арно. — Я знаю, что твой на руке. А потом, — он взглянул Дику через плечо, чтобы поймать наливающийся живой краской взор Валентина, — я попрошу герцога Придда. Так будет честно.

Почудилось, что сейчас Ричард разозлится. Арно переплел его пальцы со своими, так, чтобы указательный коснулся подаренного перстня. Ричард повернулся в сторону Валентина, промолчал, хотя Арно показалось, что грохнул раскат грома. Камзол упал к ногам Дика, и Арно ловко, по-армейски, расправился со шнуровкой у горла.

Ричард, точно когда-то в купальнях Лаик, скинул сорочку через голову. Кто бы ни лепил Повелителей Скал, старался он на совесть, а будущие годы обещали добавить силы этому крепкому, способному телу. На предплечье белел заживающий рубец: сразу видно, рана была хитрая и опасная. Ричарду повезло, что рука при нем, а Валентин, даром что посредственно фехтует, не изменяет фамильной изворотливости. Арно погладил рубец указательным: Ричард отчего-то напрягся, и Арно немедля коснулся нарождающегося шрама языком.

Почему-то стало весело, Арно ощущал себя легким, беспечным и вечно живым, хотя за стенами дворца жил печальный город, а в будущих днях ждал суд над человеком, который был чем-то вроде брата, старшего друга и приятеля Леворукого разом.

— Разреши, — проговорил Ричард, весьма споро расправляясь с колетом Арно.

— Разрешаю, — рассмеялся Арно. И почему смеяться до сих пор так просто?! — Валентин?

Тот прислонился к стене и теперь выпрямился, расправил сложенные на груди руки. Приблизился, но не вплотную, а так, как подходят к беспокойной лошади.

— Неужели вы никогда не видели шрама от шпаги?

— Я не видел твоего.

Сначала Валентин снял с вытянутого пальца кольцо, будто не желал, чтобы семейная реликвия была свидетелем столь вольных событий. Он раздевался медленно, расстегивая каждую самую маленькую пуговицу и расправляя до конца каждую шнуровку. Он снял туфли: обтянутые чулками ступни, как и ладони, были узки и длинны.

— Герцог Придд разоблачается, как куртизанка, — бросил Ричард. Его горячие руки избавили Арно от рубашки и теперь касались груди, то и дело задевая соски. Позорный стон пришлось проглотить. — Неспешно и с вызовом.

Валентина это не задело: он развязал платок, открывая горло, еще несколько таких же размеренных движений, и между доходящими выше колен чулками и высвобожденной сорочкой осталась полоса кожи. На правой ноге Арно увидел след колотой раны: и мастерство соперника, и невезение пострадавшего были очевидны. Уродливый росчерк нарушал гладкость бедра.

— Дик, — Арно понадеялся, что звучит как заправский заговорщик, — покажи, как герцог Придд получил такой подарок.

— Я не стану!.. — Ричард опустил руки.

— Герцог Окделл притеснил меня к вазе и великолепно исполнил прием, которому, полагаю, научился у своего эра.

Валентин спиной отошел к креслу, и Арно сообразил. Подтолкнул Ричарда, и тот вдруг переменился: похоже, вспомнил, как проходила дуэль, и то ли ненависть, то ли азарт подстегнули его.

— Вы не прочитали движение шпаги и упали!

Валентин и правда упал — в кресло, теперь Ричард возвышался над ним, не заставляя сомневаться, кто должен выйти победителем. Арно облизал пересохшие губы, и рука потянулась к завязкам штанов. Он стиснул начинающий тяжелеть член, и предвкушение окатило горячей волной. Валентин, согласно настоящим событиям, сжал место раны.

— А после вы, помнится, коснулись острием моей шеи.

Шпаги у Ричарда, конечно, не было. Зато он наклонился, на спине проступила цепочка позвонков, и указательным пальцем приподнял подбородок Валентина. Бросив пустые сомнения, Арно сунул руку в штаны. Валентин улыбнулся одними губами и добавил:

— И упустили свой момент.

Левой рукой, он перехватил ладонь Ричарда и тот, не ожидавший удара от побежденного, рухнул на колени.

— Вы что-то уронили, герцог. Мне показалось, оружие.

Длинные ладони Валентина легли Ричарду на плечи, надавили, удерживая в таком положении.

— Вы даже ненависти недостойны!

Сидящий в кресле теперь был выше стоящего на коленях. Валентин подался вперед, прижался губами ко рту Ричарда в равнодушном, почти целомудренном поцелуе, хотя сорочка уже не могла скрыть его несомненного возбуждения. Он не закрыл глаз, и Арно понял, что они вновь глядят друг на друга через плечо Дика. Валентин отстранился, кивнул, и Арно не мог не понять его правильно.

***

Одевался Арно в одиночестве. Снаружи стемнело, а огнива ему, конечно, никто не принес. Однокорытники покинули его по очереди, подчеркнуто чужие друг с другом. Валентин удалился первым, мгновенно обратившись в себя-обычного, Дик же просидел еще с час. Арно так и не придумал, как говорить с ним о Рокэ, и был близок к тому, чтобы сдаться соблазнительной мысли и оставить то, что его не касалось.

Хотя может ли не касаться тебя судьба друга?

Ричард, печальный и недовольный собой, ушел, когда начало смеркаться. Еще с час спустя все та же парочка молчаливых гимнетов убедилась, что виконт никуда не пропал и что высокородные гости не помогли ему выпрыгнуть в окно. Арно еще полежал на полу, пытаясь собрать разгоряченную голову. Ленивую тяжесть надо было гнать! Гнать к кошкам.

Он натянул штаны и схватил рубашку, из ткани выскользнуло что-то... Писчая бумага, сложенная вчетверо. Почерк был до того ровный, что об обладателе не говорил ничего. И это само по себе все объясняло. Арно уловил от листа слабый свежий аромат: то ли морские волны, то ли северная торская хвоя...

«В нашу встречу», — гласила единственная фраза, состоящая из слов. Далее следовали ровные ряды цифр. Разгадывание шифров и шарад никогда не числились среди талантов Арно Савиньяка.

В нашу встречу, значит. Арно прикрыл глаза и попытался вспомнить все обстоятельства визита Валентина. Было не слишком-то рано и уж точно темно, свечи горели. Лежали карты, Арно еще размышлял, не разложить ли пасьянс, что показала когда-то кузина... Верно, он читал. Арно бросил взгляд на стопку книг, которую Валентин оставил пару часов назад. То был не жест доброй воли, а шаг в цепочке решений. И что ему нужно?..

Арно попробовал несколько сочетаний и на третьем вычленил страницу и слово. Пера не было, свет, что лился снаружи, был скудный, и нескладную фразу пришлось запоминать по фрагменту.

«Южный гость свободен завтра. До рассвета ждать выход вам».

Южным гостем мог быть только один человек. Тот, что приезжая в Сэ, приковывал к себе внимание всех, начиная от матери и заканчивая последней горничной. «Ждать выход вам...» Что ж, будем ждать. Арно спросил себя, зачем Валентину Придду освобождать герцога Алву, и смог только пожать плечами. Кто его разберет.

Из двух кресел и пуфа Арно сообразил себе нехитрую постель. Уснул, вопреки ожиданиям, мгновенно и проснулся засветло. Как мог, собрался в темноте, а когда на востоке показалась розоватая полоса, с другой стороны звякнул засов. Охрана, что должна была дежурить в концах коридора, куда-то подевалась. Зато герцог Придд и пятеро солдат в лиловой форме были тут как тут...

— Ты же сказал, что не выпустишь меня?

— Я сказал, чтобы вы не просили меня вас выпускать. О себе я умолчал.

Арно ощутил, как губы растягивает улыбка. Кто-то сунул ему шпагу и пистолет, кто-то флягу: «Змеиная кровь», недурный выбор. Валентин вполголоса объяснял, что Рокэ повезут утром к Ружскому — Гальтарскому! — дворцу, но туда он не доберется. Не доберется, если все сложится гладко. Лиловые спины маячили впереди, на случай если им встретятся гимнеты или слуги, Арно слушал.

— ...и я надеюсь, что вы сможете подтвердить эти слова, если у герцога Алвы возникнут сомнения в моих намерениях. Виконт?..

Арно дал солдатам отдалиться еще на несколько шагов и уличил мгновение: перехватил мимолетный поцелуй.

— Боюсь, я мог понять вас неверно?

— Еще как верно. Ты вообще мастер намеков и иносказаний, разберешься.

— У меня сложилось впечатление, что...

Арно поправил перстень: тот сидел крепко и теряться не собирался.

— Ричард мой друг. Что бы ни думал и как бы ни повернулось. Должно случиться что-то из ряда вон, чтоб я забрал эти свои слова. Тут другое.

Валентин не ответил. Кивнул чему-то своему. Прислушался, не раздается ли лишних шагов в переходах. Его затея была безумна, опасна и обречена на провал, и потому сам Рокэ бы ее непременно одобрил. Дерзновенно и неожиданно, кто бы мог подумать, что до такого дойдет Придд!..

В письме, что теньент Савиньяк вез с севера в столицу, были требования узурпатору. Арно и правда не видел строк, но знал, что что бы ни произошло сегодня, к весне все закончится. Чья бы армия не подошла к стенам, кто бы ни стал освободителем, никакой Раканы и Кабитэлы давным-давно нет. К Весенним Скалам или Ветрам Оллария вернется.

А в Торке начнет таять снег, и сапоги будут вязнуть во влажной грязи. Нескорая весна вдруг показалась близкой и полной надежд. Арно понял, что отстал, в несколько шагов нагнал Валентина и вместо слов получил краткое касание плеча к плечу.

Отредактировано (2022-11-06 03:34:33)

Анон

Re: ОЭ-фест

Отец Герман/Валентин Придд, киноканон. Танцы с отцом Германом за закрытыми дверями, другие унары знают и завидуют. Юмор, рейтинг хотелось бы повыше. Раскладка опциональна, Валентин может быть и сверху.

▼Абсолютно невинные 1300 слов. Содержит меметичные танцы со съемок. Автор понял, что при таком темпе унары выпустятся раньше, чем текст доберется до рейтинга.⬍

Валентин сам предложил помощь, когда увидел, как отец Германа со стопкой фолиантов безуспешно пытается открыть дверь. Отец Герман поблагодарил, но коснуться двери Валентин не успел — ему в руки легла тяжелая и пыльная стопка, а олларианец сам налег на створку всем весом. Та скрипнула и поддалась. Олларианец зашагал дальше, а Валентин последовал за ним, на ходу соображая, куда и зачем идет отец Герман. Дело было перед отбоем; ночной холод уже пробирался по каменным полам, а камин в библиотеке дымил и плохо обогревал большой зал. Если бы кто-то хотел поработать с книгами ночью, разумнее было выбрать одну из маленьких келий в библиотечном крыле: вместо бархатных кресел там будет грубо сколоченный стол с лавками, зато тепло станет с одной охапки дров.

Так и вышло: отец Герман завел его в келью. Валентин сгрузил книги на стол, но вместо пожелания доброй ночи священник попросил его растопить печь. А когда дрова разгорелись и Валентин поднялся, стряхивая с рукавов опилки, добрый взгляд отца Германа стал несколько виноватым.

— Не откажете ли еще в одной просьбе? Вы, вроде бы, свободно читаете старинные тексты, а у меня их сегодня много. Можете просмотреть вот этот том и выписать номера страниц, где упоминаются абвениатские суеверия? Если вы, конечно, не спешите по своим делам, унар Валентин.

— Я не спешу, — заверил Валентин, и польщенный, и озадаченный просьбой. — Но я не вправе находится здесь после отбоя, святой отец.

— О, это я беру на себя, — улыбнулся отец Герман и подвинул собеседнику бумагу и чернильницу.

Работа была несложной, но Валентин то и дело обращался к отцу Герману с вопросами, сомневаясь, что следует относить к суевериям. Поначалу тот отвечал охотно, затем все более рассеянно, пока Валентин не решил, что понял принцип, и не закончил работу сам. Свечи еще не сгорели и наполовину. На вопрос юноши, чем заняться дальше, священник, погруженный в чтение, неопределенно повел рукой в сторону других книг. Валентин взял верхнюю. Старинный фолиант недавно был переплетен заново, и ветхие страницы источали уютные запахи пергамента и книжного клея. Книга, хоть и была трактатом по философии, оказалась интересной и живой — как чистый источник, как разговор с умным человеком. У унаров было мало личного времени, и в библиотеке они обычно брали только труды по истории и военному делу. Валентин Придд истосковался по такому свободному чтению, когда книга поглощает с головой и ты забываешь обо всем, а потом возвращаешься в мир немного другим. В печи трещали дрова, шуршали страницы, и на мгновение келья в Лаик напомнила кабинет отца: как будто он работает допоздна, а маленький Валентин-Отто притих в кресле с книгой и отец, забывшись, не гонит его спать.

Свеча затрещала и погасла, за ней и вторая. Отец Герман разогнул усталую спину и потянулся переменить свечи.

— Что же, молодой человек, не пора ли отдохнуть от трудов? —  он встал и с наслаждением потянулся. Обошел стол, помешал в печи и подкинул еще поленце, а затем подошел к Валентину. — Если хотите сохранить голову ясной, нужно размяться. Самое время потанцевать.

Валентин еще не совсем вынырнул из текста и непонимающе взглянул на священника. В Лаике глухая ночь. Олларианский священник предлагает танцевать. Разумного ответа не было, но нашелся вежливый.

— Благодарю вас, я не устал, — Валентин хотел было вернуться к чтению, но отец Герман положил ему руку на плечо.

— Стыдитесь, унар Валентин, ибо малая ложь открывает двери большой. При умственной работе необходим телу необходим отдых. Вы устали, у вас окаменела спина и затекла задница. Я знаю это потому, что моя затекла не меньше. Здешние скамьи больше годятся для пыток, чем для наук.

С этими словами он отошел от стола и стал кулаком ударять себе по ягодицам и бедрам. Валентин приметил страницу и закрыл книгу, аккуратно вышел из-за стола и сделал то же самое. Ноги действительно затекли и благодарно отозвались на нехитрый массаж.

— А теперь танцуйте, — беззаботно сказал отец Герман и начал танцевать сам.

Валентин вытаращил глаза. Олларианский священник двигался легко и гармонично, словно под одному ему слышную музыку, но движения не принадлежали ни одному знакомому унарам танцу. Он почти не сходил с места, но танцевал всем телом. Маленькие шаги скрывала сутана, но Валентин не сомневался, что и они такие же легкие и точные. Отец Герман оказался моложе и ловчее, чем унары привыкли его считать.

— Ну что же примерзли, словно призрака увидели? — Отец Герман медленно покачивал головой и руками. — Вспоминаете, не запрещает ли церковь танцевать духовным лицам? Уверяю вас, в этом нет ни греха, ни святотатства. Если бы Создатель не хотел, чтобы мы шевелили конечностями, он бы создал нас деревьями или камнями. Присоединяйтесь.

Валентин овладел собой и ответил как можно вежливее:

— Простите, отец Герман, я не знаю движений этого танца.
.
— Знаете. Все унары танцуют его, когда слышат, что на завтра занятия отменены. Или когда шалость удалась. Это танец победы и предвкушения удовольствий. И вы наверняка исполняли его наедине с собой или со своими друзьями. Не заставляйте меня думать, что унары святее семинаристов.

Ему показалось, или отец Герман намекнул, что знает о проделках Сузы-Музы чуть больше? Угрозы в словах не было. Валентин улыбнулся краешком рта, но все еще стоял прямо. Тогда отец Герман остановился, сделал шаг к нему и, заложив одну руку за спину, протянул руку в приглашении.

— Этот танец вы знаете, — утвердительно сказал он.

Валентин кивком принял приглашение и вложил одну руку в протянутую ладонь, а вторую положил на плечо священника. Это было просто: за неимением дам на уроках в бальной зале унары танцевали поочередно обе партии. Раз-два-три…

— Заодно и потренируетесь, а то дамские партии вам не очень даются, — мирно сказал отец Герман, аккуратно выводя партнера на свободное пространство. — Это из-за роста. Может быть, танцевать за даму после Лаик вам и не придется, но вы приобретаете бесценный навык — смотреть на ситуацию с позиции другого человека.

— Вы превосходно танцуете, отец Герман, — Валентин помнил, что поддерживать светскую беседу так же важно, как не наступать партнеру на ноги, но не кривил душой. — Неужели в семинарии учат вальсам?

— Не учат, — усмехнулся отец Герман, медленно вальсируя по маленькой комнате, — но семинаристы все равно танцуют по ночам. И танцуют, и поют непристойные песни, и бегают друг к другу в кельи после отбоя. И видят такие же яркие сны, как все юноши в шестнадцать лет.

— Должно быть, в семинарии кельи не запирают снаружи, — улыбнулся Валентин в ответ. — Моя комната заперта до подъема. К счастью, капитан Арамона не может запретить нам видеть сны.

— Сам Леворукий не мог бы запретить этого. Но и человек над своими снами не властен. Именно поэтому сновидения не могут быть греховными, даже если особо истовые духовники считают иначе.

— У меня бывают яркие сны, святой отец… — Валентин понимал, что говорил невпопад, но бессонная ночь и доверительное отношение странного священника словно истончали покровы над тем, что он скрывал от себя самого.

Отец Герман остановил кружение и склонил голову набок.

— И кого вы видите в этих снах, Валентин? Это не исповедь. Поделитесь, если хотите, но я не настаиваю.

Валентин прикусил губу и тут же вернул лицу приличное выражение.

— Моего брата Джастина. Покойного.

Губы отца Германа сложились в беззвучное “ууу”, и на лице проступило сочувствие.

— Возможно, у нас больше общего, чем мне показалось. Если когда-нибудь еще не захотите ложиться с отбоем, приходите ко мне читать.

Он снова притянул Валентина за талию, чуть ближе чем раньше. Заглянул в лицо, перевел взгляд на кудрявую прядь и заправил ее за ухо.

— Хотите вести? — спросил он вполголоса.

Валентин отрицательно мотнул головой.

***

В раздевалке перед уроком фехтования царил обычный гомон. Сегодня его разбавляли притворные стоны и искренние проклятия. Причиной был, как обычно, капитан Арамона, а точнее — его состояние за завтраком.

— Да он же с утра синий, кошки его дери! — возмущался Арно, натягивая чулок.

— И будет гонять нас из стойки в стойку вместо нормальных приемов! А ментору и слова не даст! — вторил Ричард.

— Да ладно вам, — Валентин подавил зевок. — Герма… отец Герман будет на уроке. Если Свин хрюкнет лишнего, отчитает его и отправит проспаться.

— Ну если на тебя хрюкнет, то да, — как-то странно посмотрел на друга Ричард.

— Отец Герман справедлив, — сказал Валентин во внезапно наступившей в раздевалке тишине. — Он не делает различий между унарами.

Дружный хохот был ему ответом.

Анон

Re: ОЭ-фест

32. Альмейда/Кальдмеер. Проснуться в одной постели в чем мать родила. Оба не помнят, как там оказались, но следы хорошо проведённой ночи на обоих.

▼Скрытый текст⬍

Голова взорвалась мигренью, выбросив Кальдмеера из сна. Он вслепую повел рукой, надеясь найти кувшин с водой и смочить виски, и наткнулся на чьи-то волосы. Леворукий и все его кошки, опять Руппи сидел с ним и уснул у постели. Олаф открыл глаза, увидел вместо каштановых волос черную гриву, и зашипел сквозь зубы - свет ударил по глазам новой вспышкой боли, вынудив его зажмуриться.
- Господин Вальдес? Это ваш дом, и вы в полном праве использовать любые комнаты, но возможно, вам будет удобнее у себя? - до сих пор гостеприимный хозяин иногда засыпал в кресле, когда адмиралу цур зее совсем не здоровилось.
- Отстань, Берто, и вели подать завтрак, я уже встаю, - отозвался чужой голос, не принадлежащий ни Руппи, ни вице-адмиралу. - Разрубленный змей!
Пришлось все же приоткрыть глаза, прикрывая их от излишнего света рукой. Увидев заспанного адмирала Альмейду в пугающей близости от себя, Кальдмеер шарахнулся в сторону и упал с кровати. Взвыли ушибленное раненое плечо, голова и копчик, снова лишив адмирала цур зее голоса и способности видеть и слышать. Вернее, рев талигойского адмирала не слышать было нельзя, но вот разобрать слова было невозможно из-за пульсирующей мигрени. Впрочем, слова - если рев их содержал - были не на дриксен и даже не на талиг.
Кровать заскрипела, пол вздрогнул от приземления тяжелого тела.
- Да… в… на… якорь… и три бье под килем! Если вы думаете, что я не подниму руку на пленника! - кажется, бешенство было необходимым условием для получения любых высших чинов на талигойском флоте.
- Как вам будет угодно, господин адмирал. Прошу предоставить мне час для написания писем. - Ледяной попытался сесть, открыл глаза, увидел перед собой совершенно обнаженного Альмейду на дистанции и в ракурсе, навевающем мысли о том, что он уже в Закате, вежливо прикрыл глаза рукой, - вы не соблаговолите одеться? И прошу покинуть мою спальню, я уже дал слово, что не буду бежать.
- Вашу спальню? Да вы сами прикройтесь! Миерда!
Кальдмеер потянулся за завязками ночной рубашки, и не обнаружил их у ворота. Проведя рукой от горла вниз, он с ужасом понял, что обнажён. Как и Рамон Альмейда. С кем они проснулись в одной постели. Обнаженными.
- Создатель! - Ледяной, почувствовавший, что привычное спокойствие и хладнокровие его покинули, потянул на себя простыню с постели и все-таки сел, сжимая в левой руке простыню, а в правой - эсперу.
Альмейда успел найти штаны и с руганью пытался оттереть свой живот и грудь, намочив водой скомканную рубашку.
Комната, которая определенно не была спальней адмирала цур зее, вмещала в себя минимум мебели - постель, столик с умывальными принадлежностями и кресло у окна. Еще на стене зачем-то висело зеркало, отражавшее разворошенную постель и взъерошенного дрикса, изящно задрапированного белой тканью. Кальдмеер выругался так, что Альмейда одобрительно присвистнул, встал, опираясь на спинку кровати, и нашел собственную одежду, сваленную кучей у двери. 
Хуже всего было то, что Олаф не помнил ни как он попал в эту комнату, ни как раздевался, ни что с ним происходило. Судя по тихой ругани Альмейды, он тоже был не в восторге от произошедшего. Адмирал Кальдмеер привел себя в порядок, пошатнулся от очередной вспышки головной боли, посмотрел на подозрительные пятна на постели и, пройдя два шага, упал в кресло. Ушибленный копчик заставил его поморщиться.
- Могу я рассчитывать на то, что судьба других пленников не будет зависеть от произошедшего?
- Можете, - альмиранте внимательно рассматривал напряженное от боли лицо пленника.
Скрипнула дверь. Обернувшийся на звук Альмейда увидел Вальдеса, входящего в открытую им дверь с подносом, на котором стоял шаддейник и три чашечки.
- Вы уже проснулись? А где девочки? - спросил марикьяре.
- Девочки! - с облегчением выдохнул адмирал.
- Девочки, - безапелляционно подтвердил адмирал цур зее и стыдливо спрятал эсперу за воротник.

Анон

Re: ОЭ-фест

Эмиль/Ричард глазами остальных персонажей, их охуевание от неожиданного пейринга.

Талиг, Оллария, 398 год К.С. Легкое кино-АУ в той части, что лаикские товарищи приглашены на именины Арно.

Пока кто-то охуевает, Алва действует.
He always runs while others walk,
He acts while other men just talk
(Tom Jones – Thunderball)

▼Скрытый текст⬍

— Я все видел, — подмигнул Арно, подойдя к Валентину. В левой руке тот держал пустой бокал, а правой вцепился в ручку окна. Из приоткрытой створки в комнату тек холодный воздух, и Арно подставил ему разгоряченный лоб. — Это очень грубо, граф, поднять тост за мое здоровье и так некуртуазно от него избавиться. Все Люди Чести признали бы это достаточным основанием для вызова.

Уличенный Валентин, тоже красный от вина и духоты, не стал юлить.

— Прости, больше не могу. Это вы, Савиньяки, совсем не пьянеете. А северянам южное вино — как шпоры нервному трехлетке. Вон Ричарда уже несет, а я не планирую надираться до такого состояния.

— Ричард сегодня в ударе, да, — усмехнулся Арно, прислоняясь к подоконнику. — Я знаю, чего ты боишься, но это напрасно. Эмиль не такой, как Рокэ Алва. Да, он тоже жуткий бабник, и на каждую хорошенькую торговку делает стойку, что твоя гончая. Хорошо хоть умудряется не плодить бастардов. Но юноши ему никогда не были интересны. Он просто потешается над нашим другом, потому что Ричард после первой бутылки и правда потешен.

— Потешается? Да он сейчас на Ричарда залезет при всех, — прошипел Валентин.

Оба смотрели в глубину комнаты: стол с остатками обеда был забыт, а братья Савиньяки и Ричард Окделл переместились на диваны. Веселый и растрепанный Ричард почему-то разделся до рубашки — жарко, но перед старшими по званию следовало терпеть. Эмиль в расстегнутом дублете сидел рядом, закинув руку на спинку дивана за головой Окделла. Он вертел в воздухе свой бокал и рассказывал Ричарду про какой-то южный обычай, который надорцу казался ужасно смешным.

Маршал Лионель Савиньяк устало развалился на стуле. Несомненно, историю он слышал не первый раз. Он вытянул ногу и ткнул носком сапога в колено Эмиля. Эмиль расплескал немного вина на ковер.

— На твоем месте, братец, я бы узнал, нет ли у герцога Окделла сестры.

— У меня есть сестра! — закивал Ричард. — Ее зовут Ай… Айрис, она очень красивая, почти как вы, и очень отважная. Ездит верхом и даже брала уроки фехтования! Я обязательно привезу ее в столицу, я ей обещал…

Эмиль перетек по дивану еще ближе к юноше и оказался вне досягаемости пинков Лионеля. Золотистые локоны упали Ричарду на плечо.

— Потрясающе, — промурлыкал он. — Она старше или моложе вас?

— Она… Мы близнецы, — на щеках Ричарда цвёл румянец и он не переставал улыбаться. — Родились в один день, но я старший. Она очень… отважная…

— Сестра-близнец! — с чувством сказал Эмиль. — Это же знак судьбы! За судьбу надо выпить!

Вместо того, чтобы подняться за бутылкой, он перелил вино из своего бокала в бокал Окделла, звякнул краем и прижался запястьем к чужому запястью.

Валентин фыркнул и отвернулся к окну. Арно пожал плечами. Брудершафт, вообще-то, северяне изобрели.

— Леворукого помянешь, а он тут как тут… — прошептал его товарищ. — Смотри, кого нелегкая несет.

Арно тоже приник к стеклу: черные и белые страусиные перья на шляпе всадника грациозно покачивались в такт поступи Моро. Алва остановился напротив дверей заведения, спрыгнул на мостовую и бросил поводья слуге.

— Первый Маршал… За Лионелем, наверное.

— Ну уж не тебя поздравить приехал.

После короткого стука дверь распахнулась и Рокэ Алва вошел так, как будто был уверен, что его ждали. Лениво окинул взглядом комнату. Лионель приветственно поднял руку, Арно и Валентин оторвались от окна и вытянулись. Ричард вскочил, пошатнулся, и Эмиль усадил его обратно.

— Приветствую, господа. В Олларии ударил  заморозок, и только здесь дует горячий гайифский ветер, – сказал Первый Маршал, обращаясь к Лионелю.

— И текут кэнналийские реки, – поднялся навстречу гостю Лионель. – Сегодня день святого Арно, мой младший брат именинник. Арно! – позвал он, и младший Савиньяк спешно подошёл. – Вина господину Первому Маршалу.

– Благодарю, – сказал Рокэ, принимая бокал. – Ваше здоровье, виконт Сэ. Желаю вам долгой жизни и достойной смерти. К сожалению, одно часто исключает другое.

– Вызов во дворец? – спросил Лионель.

– И да, и нет, мой друг. Я здесь не по вашу душу, можете веселиться дальше. Мне, к несчастью, понадобился мой оруженосец.

– Он здесь, – улыбнулся Лионель, – только не вполне одет.

Ричард опомнился, вывернулся из объятий Эмиля и схватил свой колет. Арно помог ему попасть руками в рукава.

– Монсеньор, я объясню…

– Спокойно, юноша, мне нет дела до вашей личной жизни. Если вы так хотите отправить в Надор картину, могли бы просто заказать портрет. Но дело ваше.

Ричард залился краской до корней волос и встал рядом с эром. Эмиль Савиньяк последовал за ним походкой большой кошки.

– До встречи, Ричард, до встречи, мой друг, – темные глаза блеснули. – Не забудьте, что вы остались мне должны.

– Что именно? – поднял одну бровь Алва.

Эмиль криво усмехнулся.

– Пустяк. Поцелуй после брудершафта.

– Как я уже сказал, личная жизнь герцога Окделла меня не касается,..

Ричард подался навстречу Эмилю, но Алва остановил его рукой.

– …в отличие от его долгов. Научить этого юношу не делать долгов – моя забота. Признаю, что был в этом нерадив. Граф Лэкдеми!

Эмиль повернулся к Ворону, а Ворон взял его за подбородок и запечатлел на полных красивых губах поцелуй.

– Полагаю, мы в расчете, граф Лэкдеми? Я счастлив. Ступайте, юноша, мы спешим. Протрезвеете в дороге.

Ричард успел обернуться в дверях, и Арно отсалютовал ему.

Отредактировано (2022-11-08 00:05:38)

Анон

Re: ОЭ-фест

21. Любое исполнение какого угодно пейринга и вариации в рамках накура про Ричарда-порнороманиста

алвадики дженово алвадичатся, 1000 с хвостиком слов

▼Скрытый текст⬍

Обитателей и гостей особняка Рокэ узнает по стуку в дверь его кабинета. Стук Хуана – как взмах пиратской сабли, как отрывистый, хлесткий удар кнута. Кончита и Паола опускают костяшки на дерево мелко и быстро, как дробь каблуков по брусчатке в жаркой кэналлийской пляске-муйнейре. Савиньяки – старшие – не стучат вовсе, а зовут по имени, по детскому, домашнему имени.

Ричард Окделл сначала замирает у двери, тяжело вздыхая – сквозь толстое дерево этого не услышать, но у Рокэ хорошее воображение, и он как наяву слышит этот вздох – прерывистый, будто Ричард стоит не перед дверью, а на краю скалы и готовится прыгнуть в море… Впрочем, откуда в Надоре море? Да и реки там такие, что прыгнешь – и расшибешься о каменистое дно.

– Заходите, Ричард.

– Эр Рокэ…? Вы звали. Что-то случилось?

– Случилось, юноша. Ранним утром двадцать третьего дня месяца Осенних Ветров года триста девяносто восьмого Круга Скал я неожиданно вспомнил, что у меня есть оруженосец. А у него – вы только представьте себе, Ричард! – есть обязанности.

Успевший растеряться, нахмуриться и – наверняка! – надумать себе приближающуюся войну и сотню другую несчастий, Ричард в мгновение расслабился – и расцвел в широкой улыбке.

– Рад, что список несчастных душ, искренне веселящихся от моих шуток, пополнился еще одной.

– Почему несчастных?

– Выслушивать мои шутки, юноша, величайшее из испытаний. Налейте нам вина.

Ричард громко фыркнул – и Рокэ, не удержавшись, вскинул бровь: подумать только – на него фыркнули! И кто? – и отошел к винному шкафу.

– «Темная кровь», Ричард, восемьдесят пятого года, поищите оттиск на сургуче. Надеюсь, вы в своем творческом пылу еще не забыли, как обращаться с винным ножом?  Или перо все же стало вам милей остального?

Наконец-таки ему явили привычного Ричарда Окделла – возмущенно вскинувшегося, полыхнувшего щеками – и послушно загремевшего бутылками.

Рокэ с пару секунд смотрел на его встрепанный затылок, а потом повернулся обратно к огню – осень гнала с реки липкий туман и промозглые ветра, и эту мокрую, проникающую под одежду, зябкость не мог разогнать даже жарко растопленный камин.

Тихо звякнуло стекло рядом – это Ричард поставил на низкий столик между креслами кувшин для «винного выдоха», бокалы и пустую бутылку. И сел напротив, бездумно поводя правым запястьем – уставший жест человека, опять проведшего слишком много часов за письмом, Рокэ узнал сразу.

Нужно было, конечно, сказать про свой отъезд в Кэналлоа – и о том, что Ричарду на эти месяцы придется отправиться в родной Надор. Оставлять его в столице Рокэ не хотел; пусть Валентин Придд и показывал острые зубы, обещая вырасти в глубинную тварь куда опаснее отца, но против Августа Штанцлера, все еще тянувшего, вместе с Её Величеством, руки к Ричарду, он бы не выстоял.

Но Рокэ, поддавшись слабости – это всё осень, клятая осень, и глубокие тени под чужими глазами, и пятна чернила на пальцах, и Ричард, устало растянувшийся в кресле – медлил.

И говорил о совсем другом:

– Знаете, юноша, мои родичи-мориски, узнай они о том, какие зверства вы им приписываете, будут в восторге. Особенно от ямы со скорпионами. Даже в Зегине уже давно никого так не казнят.

– Но я читал… – Ричард потянулся к кувшину, глянул искоса – и после одобрительного кивка разлил вино по бокалам. – А как же тогда…

– Закапывают в пустыне живьем. Как думаете – что мучительней: яма со скорпионами или смерть от жажды посреди песков?

– Закопанного в песок проще спасти, –  невпопад отозвался Ричард и задумчиво провел пальцем по кромке бокала.

Рокэ всегда – с того момента, когда он узнал, кто повинен в литературном безумии, охватившем Олларию – было интересно, как возникают в голове его оруженосца сюжеты невыносимо-пошлых безумных историй. Видимо, вот так – от случайно брошенной фразы посреди любого разговора.

– «И золотые пески пустыни отразились в синих, как бушующее море, глазах прекрасного графа…», как-то так, да, юноша? Нет, нет, не сверкайте восторженно глазами, лавры баронессы – ваши и только ваши.

Отпив вина, Рокэ покатал на языке терпкость вишневой косточки, и отставил бокал – еще не раскрылось.

– Почему вы всегда описываете море синим – и только синим? Зимой оно, скорее напоминает сланцы Надорских гор – такое же серо-зеленое. На рассвете вода отливает золотом, в шторм море и вовсе чернеет..

– Откуда мне знать, каким оно бывает, – обида в голосе Ричарда была настолько яркой и хлесткой, что Рокэ недоуменно вскинул бровь. – Я никогда не видел его… только на картинах. А на них оно обычно синее и есть.

– Право слово, когда незнание чего-то вас останавливало? Познать – как же там было, «раскаленную плоть разъяренных моряков-дриксов»? – вы тоже вряд ли успели. Или же…?

– Да как вы смеете! Эр Рокэ! – Ричард так резко отставил жалобно зазвеневший бокал на подлокотник кресла, что и лишь чудом его не разбил. Глядя на его вновь вспыхнувшие щеки, Рокэ не мог не признать: это искреннее, пылкое, потрясающее возмущение было восхитительно. Пожалуй, только ради этого и стоило взять себе оруженосца. – …погодите. Вы… вы читали «Звезду ночного Эйнрехта»?

Рокэ не сомневался, что Валентин наверняка говорил Ричарду про собрание книг баронессы Сэц-Дамье, занявшее почетное место в библиотеке особняка, и что Ричарду понадобится еще десяток таких заверений, в том числе и от самого Рокэ, чтобы наконец – всем сердцем – поверить в них.

– Когда я говорю, что смею всё – это относится и к книгам, юноша. И все же: вашей фантазии можно только позавидовать, но как кэналлиец я оскорблен вашим пренебрежением к цветам моря.

– Я запомню, – пробормотал в свой бокал Ричард; он хмурился и выглядел и выглядел едва ли не расстроенным, словно это случайное замечание – так, мелочь, в преддверии неприятного разговора – действительно задели его.

Рокэ пожал плечами и вновь взял свой бокал. Второй глоток оказался приятней: «Кровь» наконец раскрылась так, как он любил – вяленой сливой с анисовой ноткой.

Ричард молчал, отвернувшись к огню.

Увезти бы его в Алвасете.

Пусть пачкает пальцы соком только-только сорванных с ветки апельсинов, пробует томленых в вине мидий и кривится от вкуса устриц, теряется в гранатовых садах и замковых виноградниках, пусть бродит по берегу с утра до вечера, собирая выброшенные ночным штормом раковины и причудливо обточенные морем камни – и пусть пишет свои дурные, безумные, прекрасные истории, чтобы Рокэ было, чем зачитываться холодными вечерами.

Пусть проживет эти месяцы вдали от Олларии с ее душными дворцовыми приемами и липкими улыбками, вдали от окоченевшего Надора с его продуваемыми всеми ветрами башнями.

Юный Придд будет скучать, конечно же (и никогда не позволит Ричарду узнать об этом), но почтовые службы Талига работают исправно, а разлука порой полезна всем.

– Как вы смотрите на то, чтобы провести зиму в Алвасете, юноша…?

Анон

Re: ОЭ-фест

32. Альмейда/Кальдмеер. Проснуться в одной постели в чем мать родила. Оба не помнят, как там оказались, но следы хорошо проведённой ночи на обоих.

▼Скрытый текст⬍

Голова взорвалась мигренью, выбросив Кальдмеера из сна. Он вслепую повел рукой, надеясь найти кувшин с водой и смочить виски, и наткнулся на чьи-то волосы. Леворукий и все его кошки, опять Руппи сидел с ним и уснул у постели. Олаф открыл глаза, увидел вместо каштановых волос черную гриву, и зашипел сквозь зубы - свет ударил по глазам новой вспышкой боли, вынудив его зажмуриться.
- Господин Вальдес? Это ваш дом, и вы в полном праве использовать любые комнаты, но возможно, вам будет удобнее у себя? - до сих пор гостеприимный хозяин иногда засыпал в кресле, когда адмиралу цур зее совсем не здоровилось.
- Отстань, Берто, и вели подать завтрак, я уже встаю, - отозвался чужой голос, не принадлежащий ни Руппи, ни вице-адмиралу. - Разрубленный змей!
Пришлось все же приоткрыть глаза, прикрывая их от излишнего света рукой. Увидев заспанного адмирала Альмейду в пугающей близости от себя, Кальдмеер шарахнулся в сторону и упал с кровати. Взвыли ушибленное раненое плечо, голова и копчик, снова лишив адмирала цур зее голоса и способности видеть и слышать. Вернее, рев талигойского адмирала не слышать было нельзя, но вот разобрать слова было невозможно из-за пульсирующей мигрени. Впрочем, слова - если рев их содержал - были не на дриксен и даже не на талиг.
Кровать заскрипела, пол вздрогнул от приземления тяжелого тела.
- Да… в… на… якорь… и три бье под килем! Если вы думаете, что я не подниму руку на пленника! - кажется, бешенство было необходимым условием для получения любых высших чинов на талигойском флоте.
- Как вам будет угодно, господин адмирал. Прошу предоставить мне час для написания писем. - Ледяной попытался сесть, открыл глаза, увидел перед собой совершенно обнаженного Альмейду на дистанции и в ракурсе, навевающем мысли о том, что он уже в Закате, вежливо прикрыл глаза рукой, - вы не соблаговолите одеться? И прошу покинуть мою спальню, я уже дал слово, что не буду бежать.
- Вашу спальню? Да вы сами прикройтесь! Миерда!
Кальдмеер потянулся за завязками ночной рубашки, и не обнаружил их у ворота. Проведя рукой от горла вниз, он с ужасом понял, что обнажён. Как и Рамон Альмейда. С кем они проснулись в одной постели. Обнаженными.
- Создатель! - Ледяной, почувствовавший, что привычное спокойствие и хладнокровие его покинули, потянул на себя простыню с постели и все-таки сел, сжимая в левой руке простыню, а в правой - эсперу.
Альмейда успел найти штаны и с руганью пытался оттереть свой живот и грудь, намочив водой скомканную рубашку.
Комната, которая определенно не была спальней адмирала цур зее, вмещала в себя минимум мебели - постель, столик с умывальными принадлежностями и кресло у окна. Еще на стене зачем-то висело зеркало, отражавшее разворошенную постель и взъерошенного дрикса, изящно задрапированного белой тканью. Кальдмеер выругался так, что Альмейда одобрительно присвистнул, встал, опираясь на спинку кровати, и нашел собственную одежду, сваленную кучей у двери. 
Хуже всего было то, что Олаф не помнил ни как он попал в эту комнату, ни как раздевался, ни что с ним происходило. Судя по тихой ругани Альмейды, он тоже был не в восторге от произошедшего. Адмирал Кальдмеер привел себя в порядок, пошатнулся от очередной вспышки головной боли, посмотрел на подозрительные пятна на постели и, пройдя два шага, упал в кресло. Ушибленный копчик заставил его поморщиться.
- Могу я рассчитывать на то, что судьба других пленников не будет зависеть от произошедшего?
- Можете, - альмиранте внимательно рассматривал напряженное от боли лицо пленника.
Скрипнула дверь. Обернувшийся на звук Альмейда увидел Вальдеса, входящего в открытую им дверь с подносом, на котором стоял шаддейник и три чашечки.
- Вы уже проснулись? А где девочки? - спросил марикьяре.
- Девочки! - с облегчением выдохнул адмирал.
- Девочки, - безапелляционно подтвердил адмирал цур зее и стыдливо спрятал эсперу за воротник.

Продолжение истории по накуру комментаторов в основном треде. ПВП.

▼Скрытый текст⬍

Гора в Хексберг и дерево на ней в сумраке казались чужими, не принадлежащими этому миру. Марикьяре легко взбежал по склону и буквально взлетел на нижние ветви. Впрочем, он был частым гостем и не нуждался в свете факелов.
Повесив длинную нить роскошного жемчуга на ветку, он прошептал: «Пусть хотя бы на одну ночь Олаф Кальдмеер вспомнит, каково быть живым».

В его доме все следовало привычной рутине - адмирал цур зее съел легкий ужин и поднялся к себе, читать Эсператию. Решительно кивнув самому себе, Вальдес в своей неповторимой манере настоял на прогулке и вытащил Ледяного в ночь, дышать ветром и звёздами. Замёрзнув, они зашли в трактир, где наткнулись на моряков адмиралтейства, покосившихся на пленного дрикса. Вице-адмирал и сам не смог бы вспомнить, после какой кружки вина он и Рамон Альмейда остались одни за столом с Кальдмеером, и как они решили снять комнату. Но прекрасно помнил, что было после.
Как светло-серые глаза Кальдмеера насмешливо щурились, когда он оглядывал оставшихся с ним наедине южан, как его акцент усилился, как…
- Я вижу, нас ждёт ещё один бой за Хексберг, - пошутил адмирал цур зее, с удовольствием переводя взгляд с громадного альмиранте на гибкого и изящного вице-адмирала. - Что же, я постараюсь не посрамить Западный флот кесарии, и оказать достойное сопротивление. Господин Вальдес, насколько я помню, вам выпало принять первую атаку.
Уверенно запустив руку в кудри марикьяре, он притянул его к себе в жестком поцелуе, развернулся так, чтобы оказаться между талигойцев, и облокотился на Альмейду, не разрывая губ. Давая Вальдесу отдышаться, он откинул голову назад, с усмешкой глядя на ошарашенного адмирала.
- В прошлый раз вы почти опоздали, и я снова не стану вас ждать.
Потянув за волосы и заставив талигойского вице-адмирала запрокинуть голову, адмирал цур зее принялся покрывать его горло поцелуями и укусами, свободной рукой расправляясь с застежками камзола и завязками рубашки. Застигнутый врасплох Вальдес, который впервые видел своего гостя таким живым, совершенно не сопротивлялся.
Под рёв альмиранте подошедшая эскадра вступила в бой. Вот уже четыре руки снимали с него камзол и рубашку, вот уже два жадных рта покрывали его кожу касаниями, вот кто-то стащил с него сапоги и бриджи, оставив в одном исподнем. Проморгавшись, он обнаружил, что Рамон стоит за его спиной, оберегающе прижимая своего подчиненного к себе за плечи, а Ледяной насмешливо смотрит на протекционизм в талигойском флоте, расстегивая свой камзол. 
- Боюсь, господин вице-адмирал, что сегодня в два огня поставят вас. Выдержите? Или объединим усилия против превосходящего противника?
Четырехпалая рука Рамона сжалась на горле Вальдеса, и тот лишь смотрел во все глаза, как Кальдмеер разделся, аккуратно сложив свою одежду стопкой у входа, потянул марикьяре к себе, разворачивая его так, чтобы они оба видели Альмейду, и, легко лаская грудь и живот взятого в плен, обратился к адмиралу.
- Если вы хотите участвовать в сражении, пора расчехлить пушечные порты.
Рамон, косясь на ждущих его светлокожего дрикса и смуглого марикьяре, скинул с себя всю одежду.
- Шварцготвотрум! - присвистнул Олаф. - С таким калибром нужно быть очень осторожным. Я, пожалуй, не возьмусь. Ложитесь на кровать, господин адмирал. Что вы выбираете, Вальдес, верхнюю палубу или нижнюю? Вальдес? Вы с нами?
- Нижнюю, - хрипло ответил вице-адмирал, с удивлением чувствуя готовность встретиться с пушкой даже такого калибра.  - Только на малой скорости.
- В таком случае, я отвлеку внимание противника на себя.  - Ледяной адмирал сбросил белье, подошел к постели, перекинул ногу через грудь Альмейды и уселся на него верхом.
- Сегодня, господин адмирал, у вас выдался удачный день, вернее, удачная ночь. Вам не надо ничего решать. Хотите отдаться на волю стихии и ни о чем не думать?
- Да, - черные глаза южанина широко раскрылись. Он повел мощными плечами, привыкая к весу, но Олаф поймал его запястья, наклонился вперед, прижимая его руки к постели всем своим весом, выпрямил ноги и опустился так, что его член был у самых губ Альмейды, пока Кальдмеер держал тело на весу. Альмейда дернулся, не смог пошевелиться, прижатый весом Олафа и Вальдеса, севшего ему на живот, застонал и открыл рот.
После нескольких пробных неглубоких толчков Кальдмеер, дав талигойцу привыкнуть, опустился ниже, доходя до горла и пользуясь полной беззащитностью прижатого адмирала. Тому оставалось только выгибаться, принимая член.
Вальдес, оседлавший низ живота альмиранте, медленно двигался вперед и назад, дразня себя и адмирала легкими касаниями ко входу. Руки у адмирала были пойманы Ледяным, а самому себя растягивать не хотелось. А вот такое покачивание давало восхитительное ощущение, что вот еще чуть чуть - и мощное орудие, прижимающееся к животу Альмейды и истекающее смазкой, будет внутри. Открывшееся ему зрелище завораживало - сильная белая спина и крепкая задница Кальдмеера ходили вверх-вниз, Рамон стонал и поднимал бедра в такт, постепенно раскрывая самого Вальдеса. В какой-то момент головка начала входить внутрь, и Ротгер вскрикнул от неожиданности и боли. Кальдмеер отпустил Альмейду и мгновенно оказался рядом.
- Не шевелитесь, сейчас станет легче.  - Олаф прижал бедра альмиранте к постели, не давая ему возможности дернуться вверх. Отбросив освобожденные руки Рамона с бедер Вальдеса, он велел Альмейде держаться за изголовье.
- Расслабьтесь, еще немного, - он несколько раз провел рукой по собственному члену, блестящему от слюны и смазки, и крепко ухватил член Рамона чуть ниже головки.  - Подайтесь назад совсем чуть чуть.
Головка вошла внутрь целиком, и Вальдес застонал от облегчения.
- Потерпите оба, сейчас я добавлю масла. Теперь я понимаю, за какие самоубийственные выходки вас назвали Бешеным. - Олаф отлил немного масла из лампы, щедро смазал член Альмейды, посмотрел на истекающую маслом руку, хмыкнул, смазал себя и начал массировать мошонку альмиранте, спускаясь все ниже и ниже.  - Держите изголовье и не отпускайте.
Обняв левой рукой марикьяре за талию, он начал осторожно двигать его вперед и назад, правой рукой то продолжая ласкать мошонку и вход адмирала, то добавляя масла на его член сильными движениями, от которых Рамон прогибался и плавился. Направляемый уверенной рукой дрикса, марикьяре расслабился и начал постанывать на каждом движении, совершенно потеряв голову от удовольствия. Кальдмеер сел позади согнутых ног Альмейды, взялся за талию Вальдеса двумя руками и начал насаживать его глубже, сам тоже приближаясь все ближе к цели. От двойной ласки Рамон раскрыл ноги шире, приглашая адмирала цур зее внутрь. Войдя в него, такого тесного и горячего, Кальдмеер выругался на дриксен и наконец отпустил себя на волю. Сильными размашистыми движениями он вбивался внутрь и насаживал вице-адмирала, пока Альмейда изгибался и дрожал, но продолжал держаться за изголовье. Он кончил первым, утащив за собой Кальдмеера, и тот сжал рукой в масле член марикьяре, толкая его за грань наслаждения. Охнув, Вальдес рухнул на грудь Рамона, размазывая свое семя по его груди и животу. Альмейда обнял его и прижал к груди, целуя в висок.
Улыбнувшись своим любовникам, Ледяной обтер всех простыней, потушил лампу и устроился на краешке кровати. От ночи осталось совсем немного.

Вальдес проснулся первым и аккуратно встал, умудрившись не потревожить спящих. Морщась, он оделся и собрался спуститься вниз за шадди, когда услышал смех и звон колокольчиков. На подоконнике сидели три крылатые фигуры.
- Теперь ты знаешь, как напомнить твоему другу, что он жив.

Анон

Re: ОЭ-фест

Альдо/Робер строго в такой раскладке, Альдо берет от жизни все и радостно экспериментирует, Робер не выказывает интереса, но плывет по течению. Фоном стекло и предчувствие печальной развязки, R или выше

Друзья с привилегиями, легкий привкус даб-кона (но ничего страшного), Сакаци-таймлайн, R
1350 слов

▼Скрытый текст⬍

— Гици скучает, — вздыхает Эржбета, встряхивая одеяла, — гици тоскует по дому?

У Робера не осталось, по чему тосковать, и Сакацкие клены и ветра для него не более чужды, чем каменные улочки Агариса или маковые луга Эпинэ. Он везде одинаково пришлый и лишний, годящийся только на то, чтоб умереть и прихватить с собой... Кого? Врага? Робер вспоминает о Вороне, который в шутку сберег ему жизнь, и о Диконе, который, может, способен еще прожить не оттененную неверными выборами судьбу.

— Я не тоскую, Эржбета. Просто скучаю.

Она взбивает подушки и поправляет уголки, улыбается лукаво и обещающе: красивая, ей нет и тридцати, а уже вдова. Робер видел мельком ее годовалого сына: она все еще кормит его грудью, что так пленительно обтянута платьем и фартуком.

— Что же развеселит гици? Горячее вино, добрый ужин или, — когда она улыбается, повыше скул у нее мягко собирается кожа, — может, согласная гица?

Робер вздыхает. Легче всего кивнуть и на час-другой позабыть о себе, о друге, о рыжей Мэллит, что проводит дни в саду, и о рыжем же Дракко, что достался ему от незнакомого мертвого офицера. Он качает головой.

— Нет, Эржбета, ступай. Иди к своему Миклошу, это ему без матери надлежит тосковать, а я — пустое.

Эржбета приседает, а уходя, добавляет, что он вовсе не пустое и что темные, как у него, глаза алатки зовут колодцами. «Потому как глядишь, а дна не видно, — почти шепчет Эржбета. — Потому что упал — и насовсем». Она оставляет его одного, и Робер запоздало понимает, что стоило попросить хотя бы вина или настоя. Вместо этого он пьет из графина тепловатую воду, и тонкая струя стекает из угла рта к подбородку, по шее. Под распахнутый ворот рубашки.

Таким его и застает Альдо — безрадостным и снова отчаявшимся. Задыхающимся от безделья.

— Матильда искала тебя, — говорит друг, падая в кресло напротив. Альдо восхитительно бесцеремонен и полон жизни. Есть ли в нем кровь древних королей или нет, Робер не знает, но та, что бежит, горяча и свободна. — Говорит, ты киснешь, как молоко на жаре.

Альдо перебрасывает ногу на ногу. Стоило ему войти в чужую спальню, как он мгновенно сделался ее хозяином — он грезит, что и с троном случится так же. Что ему развернут ковры до самой Олларии, а там уже будет ждать кардинал с короной и жезлом. Робер не верит в везение и счастливый жребий, зато в неудачи верит сполна, сбываются лишь дурные предзнаменования и кошмары, а нежные сны остаются в мутной памяти.

Друг видит только победы, и Робер отчаянно не желает, чтобы эта дорога привела его к утраченной родине.

Хотя какая родина...

— Отчего молоко? — спрашивает он.

Альдо беззаботно пожимает плечами. Лучше бы крутобедрая Эржбета с широкими бровями пришла со свежим бельем к нему: Альдо молод и хорош, алатское лето чуть озолотило кожу и высветлило локоны. Прежде у Робера Эпинэ было много друзей, а у маркиза Эр-При остался один: прочие умирают, стоит протянуть им руку. Но на многих друзей сердца может не хватить: принц-изгнанник, его вздорная добросердечная бабка, тоненькая странная девочка, лошадь-полукровка и умная крыса. Больше в сердце нынешнего Робера не влезет, разве что память о матери и немного несчастный Ричард, которого лучше бы никогда не встречать.

— Кто ж ее разберет! Раз сказала молоко, то молоко. Но по мне ты не скис, тебя б перемешать или прокипятить, и будешь опять свежий. Да и из кислого молока еще может выйти...

Вот бы Альдо остался здесь. Присмотрел себе здешнюю гицу породовитее, влюбился, если, конечно, умеет, да и растил бы пригожих здоровых детей — чем не жизнь? Матильда молода для правнуков, но лицом она молода и для внука в самых годах, а Робер будет глядеть на чужое счастье и ждать, когда о Раканах позабудут и на дальних рубежах... Робер вспоминает гоганов, вспоминает хитрый взгляд седого Адгемара, странные сны о Вороне, и что-то, что разбудили знающие и помнящие сыны своих отцов, подсказывает ему, что тихой радости не случится.

— Подойди, — говорит Альдо. — Нечего маршалу вздыхать как девица в невестах!

Маршалам без армии надо не вздыхать, а искать веревку покрепче. Но Робер поднимается, подходит к Альдо, и тот встает, чтобы они очутились лицом к лицу. Тыльной стороной ладони Альдо вытирает влажный след у него с подбородка. Ничего не было бы, если бы Альдо умел сомневаться, ничего не было бы, если бы Робер умел быть твердым, когда нельзя поддаваться.

Альдо целует его с властной обыденностью сильного, и Робер, зная наперед, уже выправляет рубашку из штанов. Ему не противно — даже приятно и уж точно не стыдно, однако то, в чем Альдо видит безобидное развлечение сродни охоте или вьехаррону, Роберу кажется чем-то удручающе бОльшим. У него было множество женщин и, признаться, несколько мужчин — Торка умеет закрывать глаза на слабости, пока ты сам не жмуришься во время боя. Но Альдо друг, и поэтому в том, что он сейчас стягивает сапоги и снимает штаны, есть что-то от предательства.

Это обязано кончиться плохо, даже если ни один из них не чувствует этой связи сердцем.

— Я вот все думаю, — болтает Альдо, спуская к лодыжкам чулки, — а что если Повелители услышат меня, если я их позову? Вот ты слышишь меня? Не сейчас, а... про себя?

Можно солгать Альдо, и это будет безобидная ложь, но Робер качает головой.

— Нет, не было такого.

— Ну, ничего. — Обнаженный, Альдо отбрасывает в сторону так аккуратно расправленные Эржбетой покрывало и одеяло. — До Излома еще есть время, я уверен, что все получится.

Он падает на постель, и Робер смотрит на плечистое сильное тело, на изгибы мышц на руках, на крепкие икры. Матильда говорит, что внук — копия Анэсти, и если так, то сложно упрекнуть юную Матишку, что потеряла голову от короля без короны.

Вот и у Робера есть свой, только голова отчего-то на месте. Может, ему просто давно минуло шестнадцать, а может, он глупец и запрещает себе наслаждаться.

Альдо, как и всегда, настойчив и беззастенчив. Он готовит Робера, болтая о какой-то девчонке с мягкими ладонями, просит раздвинуть ноги тем же тоном, каким по утрам просит передать шадди, берет сзади, ничуть не заботясь. В его жестах нет намерения причинить боль, никогда, он просто не думает об этом — в резких движениях Робер даже находит удовольствие. Это честно, жаль только так он не видит лица друга. Его бедра влажно соприкасаются с кожей, раз за разом.

Много ли разницы для него между Робером и вдовами, которые не просят об утрах и довольствуются ночами?

— Все сложится, Робер, — говорит Альдо, отстраняясь и оставляя пустоту, — у меня ты есть, значит, все будет, как надо.

Вот и ответ. Ничего не будет «как надо», оно перестало так быть, когда он вернулся, а братья и отец остались в северных болотах. Выживи Мишель, или Арсен, или Серж... А так слабая ветка уцелела, ее хватит на лето, но новой зимы уже не пережить и молодого корня от нее не пойдет. Альдо ловко укладывает его на бок, и теперь его голос, уверенный и полный опрометчивых надежд, звучит прямо над ухом. Он ждет в гости Борнов, Темплтона и Саво, он размышляет, как склонить на свою сторону верных только себе Повелителей Волн, он сетует на бездействие и ждет мгновения, когда все изменится... Двигается резко и уверенно, то и дело заполняя до конца. Потом вспоминает, шепчет что-то, что никак не принять за извинения, и его крупная ладонь ложится на плоть и ловит тот же ритм.

Робер знает, что по природе горяч и распаляется быстро, иной раз хватает тяжелого взгляда или касания, но сейчас отчего-то не уверен, что завершит, как подобает. Слишком много мыслей в голове, слишком мало сердечности в близости другого тела...

Альдо низко стонет, и спиной Робер чувствует, как меняется его дыхание. Он откидывается на постели и ругается, что рядом не поставили ни вина, ни воды. Робер закусывает губу и обхватывает себя, в голову не лезет ни одна красотка, и он двигает рукой, пока не выплескивается семя. Нужно подняться, вытереть стекающее меж ног и, наверное, все же подумать о добром ужине, как говорила Эржбета.

— Мы с тобой встретились, — продолжает Альдо, — Повелитель и Ракан, и это ли не знак, что Излом зовет короля?

— Знак, наверное, — бездумно отзывается Робер. Пусть у Альдо все будет хорошо, но подальше от чужих столиц и чьих-то корон...

— Приходи утром, я тут засел в библиотеке — вдруг попадется что полезное.

Робер соглашается, и утром он придет. И следующим, и тем, что после него, пока однажды Создатель не смилостивится и наследник молний не останется в постели навечно. Робер тяжело садится и долго глядит в одну точку, которая оказывается просто причудливой вечерней тенью на панели.

— Не грусти, маршал Великой Талигойи, — беспечно смеется Альдо, — скоро мы вернемся домой.

Анон

Re: ОЭ-фест

11. Рокэ Алва/Ричард Окделл, приучать оруженосца к ядам во имя общего блага (и кинка на беспомощность), рейтинг любой

Скромные 700 слов, максимально нездоровый односторонний алвадик, графично страдающий беспомощный Дикон

▼Скрытый текст⬍

В замершем мраке комнаты поскуливание Ричарда слышно особенно громко.

— Эр Рокэ, — зовет он и Рокэ недрогнувшими пальцами убирает мокрые волосы с его лба, — эр Рокэ, мне холодно, эр Рокэ…

Ричард горячий, горячее чем доменная печь, чем камень в пустыне, чем пушка на поле боя. Ричард пылает Закатным пламенем.

Ричард бредит и в бреду замерзает насмерть.

— Эр Рокэ, — зовет он снова и беспомощным забитым щенком съеживается на кровати, обхватывает голые ноги худыми руками с кожей такой прозрачной, что кажется, можно пересчитать все вены и жилы. Дыхание его неровное и прерывистое, пот блестит в слабом свете лампы и стекает по верхней губе. Простыни, сбитые комом и перекрученные несколько раз, можно выжимать как забытое во время дождя белье. Рокэ смачивает полотенце в плошке с водой и вновь обтирает это беззащитное горящее тело — Ричард хнычет от прикосновений к раскаленной коже и пытается увернуться, спрятаться. Что-то темное, голодное, торжествующее поднимает внутри свою голову и Рокэ давит ладонью между беспомощно сведенных лопаток, удерживая на месте, ведет полотенцем по позвонкам, бледным худым рукам, пояснице. Лезет вниз, к мягкому уязвимому животу.

— Эр Рокэ, — Ричард дрожит мелко и рвано, кусает подушку. Вдруг клокочет горлом. Рокэ успевает подтянуть его к краю кровати, прежде чем Ричарда рвет розоватой пеной в подставленное ведро.

Рвота быстро кончается, но Ричарда все еще пережимает пустыми спазмами, в бессильных попытках тела исторгнуть из себя боль. Рокэ держит его под грудью, поднимает выше к себе, как тряпичную куклу, и привычно, уже в который раз, вытирает лицо: запавшие щеки, пылающие закатом скулы, пересохшие, треснувшие губы, слезящиеся полуприкрытые глаза. Свет лампы режет их и Ричард жмурится, смаргивает слезы, давится воздухом, всхлипывает и тычется лицом в полотенце, как слепой щенок.

— Эр Рокэ…

Рокэ подносит к его губам стакан воды и Ричард пьет, жадно, нетерпеливо, стукаясь зубами о стекло, захлебываясь. Капли стекают по подбородку на шею, чертят дорожки по потной груди. Рокэ внимательно следит за тем, как они соскальзывают на мягкий подрагивающий живот, бережно прижимает Ричарда к себе и невесомо касается губами виска.

Настойку корней жемчужницы Ричард переносит плохо. Почти как сам Рокэ когда-то — те же симптомы: озноб, рвота, чрезмерная чувствительность к свету. Только сам Рокэ задыхался и драл себе горло ногтями в безумном ужасе и беспамятстве. Ричарду повезло — он старше, сильнее; его мучитель добрее мучителя Рокэ и поит его меньшими дозами.

— Ш-ш-ш, Ричард, — ладонь без колец ложится на мокрые волосы и Ричард тихо поскуливает, слепо тыкаясь в шею. От него пахнет рвотой, болезнью, пóтом, отравой. Там, где его щека жмется к коже, вспыхивает огонь и голодная тварь из самой глубины трется в ответ по ту сторону плоти. — Терпите. Так нужно, ради вашего же блага.

Ричард подвывает и кусает отчаянно губы. Этот беспомощный звук детеныша в клетке больно режет уши и Рокэ опускает безвольное тело на мокрые сбитые простыни. Ричард съеживается. Сжимается в комок, обхватив себя за ноги, утыкается лицом в худые колени. Позвонок чуть ниже загривка почти прорезает бумажно-тонкую бледную кожу.

Рокэ смотрит.

Смотрит, как отчетливо поступают позвонки на беззащитно сгорбившейся спине, как подрагивают в ознобе плечи и блестит пот на шее. Скудный свет лампы выхватывает из тени напряженные бедра и очертания ягодиц, острые косточки на запястьях, родинки под левой лопаткой. Холодное полотенце ложится на бок и Ричард вздрагивает как от удара, обхватывая себя пониже проступивших ребер — ноги соскальзывают на мокрых простынях и обнажают светлые розовые соски, живот и член на бедре, трогательный и мягкий. Рокэ касается его полотенцем, вытирает размеренно, неторопливо, не задерживая на нем внимания, поднимается выше, к солнечному сплетению, к светло-розовым соскам и острым ключицам.

Ричард вновь дергается мелко и судорожно и его взгляд из-под подрагивающих ресниц мутным пятном скользит по лицу Рокэ. Пересохшие губы в окровавленных трещинках вздрагивают в попытке что-то сказать.

— Тише, — говорит Рокэ и невесомо касается поцелуем лба. — Тише. Молчите.

Белоснежная простынь с тихим шорохом ложится на мокрое, горящее огнем тело. Ричард давится вздохом и отворачивается в подушки от рассеянного света лампы. Его плечи мелко подрагивают под тонкой тканью, голые розовые ступни комкают ее и мнут. Рокэ целует влажный темно-русый затылок и накрывает Ричарда собой. Ричард не сопротивляется. Замерзая в лживом мареве озноба, он жмется к своему эру и всхлипывает в подушку, и от этого жалкого задушенного звука по коже пробегают мурашки.

— Todo estará bien*, — говорит Рокэ, успокаивающе гладит по животу и вечно голодная тварь внутри ликует и воет в хищном восторге. — Todo estará bien, mi niño*.

*Все будет хорошо (исп.)
*мой мальчик (исп.)

Отредактировано (2022-11-09 01:34:31)

Анон

Re: ОЭ-фест

дарк!Лионель/Рокэ. «Никто из них не достоин тебя, Росио, но ведь я всегда был для тебя особенным».

около 600 слов ублюдства, возможен кринж, упоминание мпрега и насильственного кормления, фраза из заявки немного изменена

▼Скрытый текст⬍

Черный шелк идет Росио. Подчеркивает бледность и хрупкость, делает синие глаза глубже и печальнее. Последнее время у Росио всегда печальные глаза. Лионеля огорчает это, и в то же время он не может не любоваться.

Грусть всегда была к лицу Росио.

— Поешь, — Лионель спускает с худого плеча халат и целует крупную родинку. — Тебе понадобятся силы, ритуал будет долгим. И после тоже понадобятся.

— Не хочу, — Росио мотает головой, однако не отстраняется. — Я не голоден.

Лионель не слушает его: он кормит упрямца с рук, пропихивает в податливый рот сладкие кусочки пирожных, вынуждает глотать и слизывать с пальцев крем. Когда-то Росио делал это добровольно, но те времена прошли.

Горький отвар, необходимый для ритуала, Росио пьет сам, без принуждения. Понимает, что это важно. Лионель искренне гордится им.

— Ты готов? — спрашивает он, хотя это вовсе не важно.

Главное то, что готов Лионель. Сегодня самый подходящий день, другой такой наступит еще нескоро.

— Погоди, — просит Росио, и в его голосе звучит что-то… прежнее, хрупкое, нежное. Поэтому, наверное, Лионель подчиняется.

— Что такое? — он убирает волосы с осунувшегося лица.

Вместо ответа Росио утыкается ему в шею, делает вдох и замирает.

«Мне нравится твой запах», — так он шепнул когда-то.

Лионель не знает, что чувствует теперешний Росио. Иногда ему интересно, но чаще он напоминает себе, что на подобные слабости не осталось времени. Миру нужен спаситель, рожденный истинным Раканом. Лионель будет достойным отцом, лучшего не отыскать.

...И все-таки Росио нравится его запах. Он водит носом по горячей коже и прижимается теснее. В паху мгновенно отзывается горячей тяжестью. Забавно: после всего случившегося, после всех измен и предательств, они по-прежнему хотят друг друга.

— Все будет хорошо, — шепчет Лионель. — Будет так, как ты захочешь.

— Ты же не отпустишь меня, — выдыхает Росио, и в его голосе нет отчаяния, только лишь смирение. — Не выпустишь из этой комнаты.

— Нет, — Лионель целует бьющуюся венку на виске. — Никто из них, из тех, кто снаружи, не достоин тебя, Росио. Только я, и я здесь. Я всегда был для тебя особенным, помнишь?

Росио вздрагивает, и Линелю нравится думать, что дрожит тот от возбуждения, а не от отвращения или страха. Они ведь всегда были близки, зачем бояться теперь?

— Ты ведь хочешь меня, правда? — Лионель ласково прикусывает ухо Росио. — Всегда хотел.

Он прекрасно помнит первый раз, когда они втроем с Эмилем отмечали выпуск из Лаик. Лионель не уловил, с чего все началось, только осознавал, что до кошек пьян. Мир расплывался перед глазами, и на душе было невыразимо легко. У Росио были горячие ладони; он увлек Лионеля за собой, в одну из пустующих комнат своего огромного особняка, запер дверь и голодно поцеловал в губы. Лионель чувствовал, как дрожат его собственные колени и трясутся руки. Он не верил, не мог поверить, что его чувства взаимны, что недоступный Росио, кажется, тоже влюблен в него.

— Хочу, чтобы ты меня отымел, — требовательно проговорил тот, и Лионель с восторгом подчинился.

У стены стоял широкий стол, и Росио демонстративно оперся о него, прогнувшись в спине. Он оказался уже растянутым и смазанным, и от мысли, что он нарочно готовился, ждал этого вечера, в голове все помутилось. В первый раз Лионель кончил слишком быстро, как пьяный мальчишка, которым и являлся. Однако второй раз не заставил себя ждать и вышел дольше. Росио стонал, шипел проклятия на кэналлийском и один раз отрывисто признавался в любви. Тогда Лионель был по-настоящему счастлив.

Теперь, впрочем, они оба будут куда счастливее.

— Я позволю тебе выбрать имя для нашего наследника, — говорит Лионель, отстранившись. Пора зажечь черные свечи, с них ритуал и начнется.

На лице Росио неожиданно расцветает ухмылка, ядовитая и злая:

— Пусть его зовут как тебя. Тогда я… не забуду.

Он ложится на спину и покорно раздвигает ноги. Лионель прекрасно знает, о чем Росио рассчитывает не забыть.

Возможно, он даже позволит своему капризному любовнику эту роскошь.

Отредактировано (2022-11-09 02:03:17)

Анон

Re: ОЭ-фест

37. Ричард, мастурбация без партнёра, фантазия может быть о любом пейринге, но физически он один в комнате. Акцент на то, как изучать свои реакции и пугаться их.

1200 слов с хвостиком, не вычитано, пейринга не случилось, испуга совсем немного, можно сказать символически, но реакции присутствуют, пре-алвадик махнул призрачном хвостом практически за гранью текста

▼Скрытый текст⬍

Прекрасная Марианна с роскошными тяжелыми грудями, не помещавшимися в ладони, с влажными, чуть припухшими от поцелуев губами, мягкая и податливая оставалась прекрасным виденьем с той самой их встречи. Её легко было представлять, раскинувшейся на постели, теплой, податливой, желающей. Воспоминания о её жарком влажном гостеприимном лоне, неожиданно сильных пальцах впивающихся в его, Ричарда, плечи, ногах обхватывающих поясницу, приходили регулярно, скрашивая торопливое удовольствие .
Воспоминание было таким телесным, почти ощутимым, что член встал стремительно и крепко, прижимаясь. Капелька смазки потекла на живот. Ричард скользнул рукой вниз, легко задевая грудь, дрогнувший живот, прикоснулся к головке прижавшейся к коже под самым пупком, растёр подушечкой устье. И бездумно поднёс испачканные пальцы к лицу, принюхиваясь, лизнул на пробу.

Он уже смутно помнил вкус и запах Марианны. Тогда в его голове всё мутилось, шум крови оглушал, от страха и восторга соображать не получалось, и замирая от стыда, Ричард старался разом и не смотреть и сделать всё правильно. Но сейчас вкус точно был совершенно другой, и запах, и вязкость. Он ещё раз скользнул языком по пальцам, стараясь распробовать. Вызвал в памяти Марианну — больше было просто некого — как она ласкала его плоть, поначалу просто облизывая и не спешила взять в рот. В первый раз, когда она так сделала, Ричард кончил от одного зрелища, стоило полным, ярким и без краски губам обхватить головку. Нравился ли ей вкус? Мысль была странной, неправильной. Нравился ли собственный вкус ему самому? В голове стало пусто. Почти.

Ричард прижал пальцы к губам, осторожно сминая, скользнул по зубам и прикусил, пытаясь избавиться от образа, тревожившего его весь день. Щёки обожгло, а возбуждение накатило еще сильнее, роскошная Марианна обернулась рыжеволосой женщиной, с куда менее аппетитными формами. Обнаженное доступное тело уступило в привлекательности сбитым юбкам, расшнурованному, сдернутому с плечей платью, падающему на кушетку водопаду блестящих волос, закрывающему лицо. И не только. Ричард судорожно сжал член у основания, не давая себе кончить от воспоминаний. Такому Марианна его не учила. Никаких подробностей было не видно, яркие пряди разметались скрывая всё, и лицо, и обнаженные бедра, яркими змеями вились по ногам в приспущенных черных штанах. Ритмично двигалась голова меж раскинутых ног.

Яйца свело неприятной тяжестью, почти болью, но кончать отчаянно не хотелось. Стыд жег щёки и не помогал, совсем не помогал. Зажмурившись и закусив ребро ладони, Ричард в несколько движений довел себя до разрядки, быстрой и какой-то… бессмысленной.  Закрыл лицо руками, пачкая. Блаженная пустота в голове проходила стремительно, а член немного опал. На коже живота и груди остывали капли семени. В голове продолжали сменять одну другой обрывочные картинки подсмотренного.

Белые округлые ягодицы в ворохе задранных юбок, руки смуглые от загара, ещё более тёмные на фоне нежной розоватой кожи. Черные волосы разметавшиеся по кушетке не скрывали ничего. Ни влажного лица мужчины, ни того, как его пальцы скользили внутрь сжимающейся плоти, ни напряженных мышц шеи, когда он проходился языком между гостеприимно разведенных ножек.
Ричард закусил губу, удерживая стон. Второй раз не будет так просто.

От первого же прикосновения к члену прошибло почти нестерпимо. Слишком чувствительно. Но и удержаться, подождать, пока отпустит, было почти невозможным. Он сжал ствол всей ладонью, с силой, живот напрягся поджимаясь, сжались ягодицы, плечи и шею свело, дыхание сорвалось. Создатель… Это не было хорошо, никакое не наслаждение, скорее уж пытка. Где он читал, про “затопляет с головой”? Враньё. Желание скручивало его тело в узлы, сводило мышцу за мышцей, заставляя выгибаться бесплодно и жадно.

Рука на члене двигалась резко, рвано, сжимая до боли, словно сама по себе. И этого было отчаянно мало. Хотелось больше. Ричард скользнул раскрытой ладонью по груди, накрыл твердую мышцу, мягко, осторожно, как женскую, дернул головой — не так, неправильно. Сжал между пальцев сосок, осторожно  на пробу, потянул совсем слегка, выругался. У него не женское тело. Стремясь стереть с себя раздражающее, дергающее ощущение, мешающее, с силой вдавил затвердевший соск в мигом напрягшуюся мышцу основанием ладони.
Его выгнуло, пальцы на ногах поджались, бедра напряглись, как при скачке, в животе ухнуло.

Так ещё не было. Ни до любви с Марианной, ни когда он дрочил себе, вспоминая или фантазируя. Теперь рука уже не скользила, давила с силой. Пальцы сминали плоть почти до боли и тело отзывалось всё, от кончиков пальцев на ногах, каждым своим кусочком, сведенными челюстями, напряженным горлом.

Ричард оставил член в покое, успеется, сильно сжал бедра, провел к коленям. В голове вспыхнуло ощущение сжимающихся на лодыжках ладоней, незнакомое ему, никогда не случавшееся, но образ накрыл ярко, оглушающее. Он мотнул головой, отгоняя всё, что могло на него обрушится следом. Резко вдавил пальцы и дернул вверх, царапая себя ногтями, наверное до красных полос. Колени разъехались и руки сжали внутреннюю сторону бедер, высоко, врезаясь ребрами ладоней в пах. Грубо, как невозможно с женщиной. Как никогда не сделает с ним ни одна женщина.

В голове ни осталось ни единой мысли, только светлая звенящая пустота, тело замерло в напряжении над кроватью, опираясь только на лопатки и пятки, с разведенными коленями, дрожащими от напряжения икрами, сведенными челюстями, словно окаменевшем лицом. Чтобы через несколько секунд опустится на смятые простыни. Напряжение немного отступило, но желание так и гуляло по телу будоражащими волнами. Ричард облизал пересохшие губы и сам вздрогнул от ощущения, внезапно нового и острого.

Успокаивая дыхание, погладит искусанную губу кончиками пальцев, разом ловя ощущение и нежной гладкости и горячую шероховатость подушечек, почти не удивляясь тому, как поджимаются яйца и сжимается задница, а член сочится смазкой. От такого же осторожного прикосновения к языку пробежали мурашки. Стремясь убрать из головы образ чужих пальцев, Ричард с силой сжал губы, всасывая, облизывая, надавливая языком. Стало легче, не смотря на то, что всплыло в голове. Собственный вкус играл дурную шутку, но это уже не имело значения. Запах с ладони был острым, пряным, чуточку неправильным и ударял в голову, заставляя мелко дрожать бедра.

Слюны не хватало, рот пересыхал, и пальцы во рту перестали быть приятными. Прежде чем вытащить их, Ричард расчетливо облизал их, чтобы как можно сильнее смазать слюной.  Внутри него кто-то обмирал от ужаса, не телесного, но виноватого и почти брезгливого, рушилось что-то жесткое, большое, тяжелое и душащее. Рука скользнула вниз к разведенным ногам словно сама по себе. Мимо члена, дальше, еще дальше, надавливая походя под мошонкой… Это оказалось неудобно. С губ сорвался нервный смешок, горчащий и какой-то циничный. Чтож, можно попробовать по другому.

Он поднялся на пятки, завел руку снизу, оказалось куда удобнее. Вторую руку вернул на почти болезненный член, не сжимая, просто положил, прижимая к животу, и ещё чуть сильнее. Смоченные слюной пальцы безошибочно нашли вход, сжатый, тут же напрягшийся. Ричард гладил себя, вслушиваясь в ощущения, новые, стыдные — они должны были быть стыдными, но ему просто… хотелось. Вход и всё между ног сокращалось, поджавшиеся уже до невозможности яйца болели, от мелких, почти незаметных движений бедер член терся о ладонь и живот.

Ричард закрыл глаза, позволяя образам просто скользить под веками. Крепкие руки с перевитыми жилами предплечьями, длинными пальцами, линия челюсти, выступающий шейный позвонок, мягкие улыбчивые губы, крепкие ноги обтянутые бриджами, широкий разворот плеч… образ не складывался. Он почти готов был увидеть, смирился, был готов, но почему-то черные волосы метущие по плечам лишь мелькнули в череде коротких светлых, растрепанных русых, выгоревших льняных... Как и прищур синих глаз, сменялся холодным взглядом серых, яркой улыбчивой чернотой… Картинка не получалась, не помогала. Но вместе с ней приходили другие образы, почти реальные. Ричард потирался сжимающимся входом о высохшие пальцы, толкался членом в сжавшийся кулак, и почти чувствовал на себе тяжесть чужого горячего тела, сжимающийся в волосах кулак, хватку на запястьях прижатых над головой, ладонь, давящую на загривок. Ощущение плотной давящей хватки на горле было почти слишком реальным и бросило его за грань, выламывая тело, заполняя блаженной пустотой.

Ричард не знал, сколько пролежал бездумно и расслабленно. Наверное, не слишком долго, но сперма успела подсохнуть и слегка стягивала кожу, а сам он начинал подмерзать. Надо было обтереться, натянуть рубашку, выпить воды и уже уснуть. Улыбка сама растянула губы, так было хорошо. Стыд подождёт до утра, хотя что-то подсказывало, что возможно, они с Ричардом разминутся.

Отредактировано (2022-11-09 07:39:09)