Вы не вошли.
Пачка соулмейт-ау
Кирк с четырнадцати (тогда в среднем у людей появляются метки) не дожидаясь появления имени, обматывает руку бинтом или отрезом ткани, снимая только на время мытья и старательно избегая в эти моменты бросать взгляд на внутренную сторону запястья. Став старше, он покупает специальный браслет для метка-диссидентов, который вообще можно никогда не снимать.
Мёрдок всегда носит рубашки с длинным рукавом. Всегда. Никто в ДСП не видел его полуголым или хотя бы с закатанными рукавами.
Только Кирк знает, что на его руке - точно такой же браслет для тех, кто не хочет знать имени своего соулмейта.
Те немногочисленные разы, когда он видел Мёрдока в более-менее близком к человеческому виде, запястье - последнее, что его волновало, даже если он что-то ненароком и заметил - то не запомнил. Но во время их первой близости, после возвращения Кирка из Собора, он, оседлав Мёрдока, неторопливо расстёгивает ему рубашку, берётся за правый лацкан, за левый... и медлит, уткнувшись лбом в грудь Мёрдоку. Несмотря на всё показное отвергание и высмеивание соулмейтства, он не уверен, что может вынести чужое имя на коже Мёрдока. Мёрдок, поняв, в чём дело, отстраняет его и сам расстёгивает рукав, попросив Кирка не отворачиваться.
На запястье у Мёрдока чисто. Он один из "безметочных" - людей с этой редкой аномалией считают в обществе бесчувственными, неспособными на настоящую привязанность к кому-либо: типа, моральному уроду бог родственной души не дал.
Кирк называет Мёрдока сентиментальным дураком, который ломал перед ним ненужную комедию столько лет, и расцеловывает его руку.
В Братстве воров над вынесшими все испытания детьми проводят сложную хирургическую процедуру с заменой настоящей кожи на запястье на искусственную. Никому из них не дозволено даже знать имени соулмейтов. У Ники ничего нет на руке, и она, к небольшому шоку новой команды, ничуть не стесняется этого, относясь к этой особенности тела равнодушно, просто как к ещё одному шраму из череды подаренных ей Братством. Тем не менее, для стелс-миссий в цивильной одежде она надевает дисс-браслет, а так нужное место на руке скрывают браслеты костюма.
На запястье Августа - имя Ники. Он уверен, что Ника в курсе, она же всё про него знает, не могла же она это проглядеть? И так же уверен, что у неё - его имя. Нет, он не видел. Но уверен. Они же идеальны, они же могут быть прекраснейшей и смертоноснейшей парой мира, и у него её имя, так разве может быть иначе?
Но в то же время с горькой иронией осознаёт - нет, у него ничего не может быть хорошо.
И когда его соулмейт отталкивает его, угрожает, всеми силами вставляет палки в колёса - что ж. Нельзя сказать, что он удивлён. Всего лишь очередная капля в чашу подступающего отчаянного безумия. Не из-за неё она переполнилась однажды.
Но это была очень большая капля.
У Сергея и Олега никогда не было сомнений в своём соулмейтстве, и парные имена не стали ни для них, ни для кого-либо сюрпризом.
Это не помешало их счастливой взрослой жизни однажды закончиться на грандиозной ссоре в пух и прах, после которой Олег собрал вещи и уехал. Они не общаются пару лет, до злополучной эсэмэски. Но Олег возвращается - сразу, по первому зову.
Сергей спит, вывернув руку так, что видно запястье, и даже в неясном свете камина легко различить, что имя Олега перечёркнуто застарелыми шрамами. Он отводит взгляд и потом, когда Сергей просыпается, делает вид, что ничего не видел.
Защёлкивая на вырубившемся Олеге ошейник Сергей в какой-то момент опускает глаза на руку. Рукав сильно задрался - и видно, что его имя теперь перекрыто татуировкой в виде обвивающей запястье змеи. Птица, старательно убеждавший его, что Олег с ним только по "долгу тупой метки", злорадно смеётся.
Годы спустя они втайне друг от друга одновременно посещают тату-салон. Олег сводит змею, Сергей набивает имя заново поверх шрамов.
Они вместе смеются до слёз, когда решают преподнести друг другу "сюрпризы".
У Рек нет имён, разумеется.
Поэтому Коциту нравится иногда, в качестве интимного времяпровождения, рисовать родным - нет, не имена, это было бы слишком длинно - первые буквы имён на запястьях. Он выводит их чёрной тушью каллиграфическим почерком, нежно касаясь кисточкой кожи. Затем каждый по очереди рисует свою букву на запястье Коцита.
Это весело и всегда заканчивается лёгким хаосом в виде тыканья друг в друга кисточками под всеобщий хохот. Коцит делает вид, что возмущается, но сам смеётся громче всех.
Днострочник, сероволки, ссора.
Сереже действительно нравится наблюдать как звереет Олег. Разгон от обычного его равнодушного спокойствия до бешенства - доли секунды. У Сережи сладко сжимается внутри каждый раз, как ему удается уловить этот переход. У придурков, решивших к ним прицепиться нет шансов, Олег бросил вожжи и теперь его несет чистая ярость и жажда чужой боли. Сережа бы замер, любуясь, но у него внутри растекается созвучное желание. Он отводит взгляд от Олега и впечатывает кулак в чужой нос, не слышит, но чувствует хруст, бросает себя вперед, в гущу драки, плечом к плечу Олега.
Темнота внутри него довольно скалится.
-... не понимаешь! - Сережу уже откровенно несет, он даже понимает это, но остановиться невозможно, голос становится все громче и громче, движения размашистей. Олег напротив него молчит. В начале он еще пытался отвечать, но Сережа не хотел слышать никого, кроме себя. Олег молчит, и глаза у него черные-черные. Сереже бы остановиться, вспомнить, что такие глаза у него бывают перед самой жестокой дракой, обратить внимание, как тот судорожно стискивает кулаки, чтоб потом медленно распрямлять пальцы.
Сережа замолкает на мгновенье, чтобы втянуть в себя побольше воздуха, шагает ближе к Олегу, утыкает палец ему в грудь, - Ты не понимаешь, поэтому послушай меня!
- Хватит, - Олег обрывает его, уходит от прикосновения назад и в бок. Голос звучит еще ниже, чем обычно, в нем и угроза, и просьба. Сережа не хочет слышать. Он знает - Олег его и пальцем не тронет. Его жестокость - она для других, для всех, кроме Сережи. Потому что есть Олег и Сережа, и есть весь остальной мир, на который плевать. Сережа в этом не сомневается, потому что у него с Олегом это одно на двоих. Но сейчас Сережу несет, он хочет высказать все, выплеснуть все раздражение. Олег, очевидно, видит это по его лицу, выдыхает с усилием и выходит из комнаты. Хлопает дверь кухни, потом, с дребезжанием стекла, балкона. Сережу это неожиданно остужает. Внутри него все еще клокочет, его едва заметно потряхивает от нервного перевозбуждения, но острого желания бежать вслед за Олегом, чтобы договорить, доругаться нет. Сережа уверен в том, что прав, он жаждет услышать подтверждение своей правоты от Олега, как и всегда, но с каждым медленным вдохом все меньше хочет давить и настаивать.
Когда-то им казалось, что стоит только покинуть детдом, как все проблемы уйдут. В итоге взрослая жизнь их нехило обломала. Да, больше не надо было оглядываться на мешающих свободно дышать воспиталок, не было надоедливых однокашников, не надо было буквально драться за место под скудным детдомовским солнцем, зато оказалось что им порой сложно уживаться вместе. Они и раньше не всегда соглашались друг с другом, но теперь стало сложнее искать компромисс. С мыслью, что не всегда можно найти устраивающий обоих вариант и что кому-то придется уступать и в принципиальных вопросах, ужиться пока не получалось. Логичнее было бы каждому разойтись по своим дорожкам. От одной мысли об этом Сереже стало тоскливо и больно. он растер лицо ладонями, собираясь с духом, и с решительностью, которой не испытывал, проследовал через кухню на балкон.
Олег курит спиной к двери, тяжело навалившись на балконную решетку. Он даже не оборачивается на открывшуюся с бесячим звяканьем стекла дверь. Сережа топчется на пороге, шагает ближе, утыкается лбом Олегу между лопаток. Не умеет извиняться словами, но Олег понимает и так. Принимает, потому что сам словами не умеет. Может только поймать рукой Сережину руку, пальцы переплести, прижать к себе ближе.
Колхоз!АУ
Как мЮля начала писать в газету, колхозАУ
Когда Юлька узнала, что ехать ей по распределению в село Пузырьково, она, мягко говоря расстроилась. Не то чтобы она наивно верила, что отправят ее в столицы, но Пузырьково! Глушь, почти три часа езды от райцентра! К такому жизнь Юльку не готовила.
Впрочем, приехав на место и немного осмотревшись, она все же признала, что все не так уж и плохо. Местный колхоз (конечно же, имени Ленина) был, пожалуй, образцовым, его председатель - интеллигентнейшим мужчиной (хотя и казался Юльке немного подозрительным). В селе было много молодежи, и местных, и приехавших, как Юлька, по распределению. Совсем уж тоскливо быть не должно - решила Юлька. а через пару недель глава пузырьковского сельсовета Прокопенко как бы между делом предложил Юльке заняться сельской газетой. Мол, некому заниматься этим, Юленька, новости худо бедно на страницу собирают, а остальное вон, библиотекарь своими стихами заполняет. А у нас село большое, колхоз образцовый, вон даже в областной газете про него писали. А своей газеты все равно что нет. От такого Юлька отказаться не могла. И взялась за дело со всем энтузиазмом.
И все заверте...
про Сережу и коров
Пузырьковский колхоз явно не был местом, удовлетворяющим Сержины амбиции. Но все великие начинали с чего-то малого. По крайней мере этим Сережа себя утешал бессонными ночами, когда собственные начинания казались бесперспективными, а жизнь - никчемной. Днем страдать ему особо было некогда - у него была Идея, много работы для воплощения этой Идеи и помощница Лерочка, уверенно спускающая Сережу на бренную землю, когда его заносило особо сильно.
Идеей Сережи было вывести Особую Селекционную Породу коров. Работа продвигалась уверенно и, несмотря на Лерочкин скептицизм, результативно, и Сережа уже иногда позволял себе помечтать о всесоюзной выставке, признании его, Сережиного, гения (а также о деньгах и должности, но об этом тихо, тайно, в темноте и под одеялом). Коровы особой селекционной породы Разумовского уже давали вдвое больше обычного молока, а Сережина любимица и пока что вершина его зоотехнического гения, белая корова Марго еще и отличалась незаурядным для коровы интеллектом (что для коровы, конечно же, было скорее минусом), а также способностями к дрессировке.
Сережа много работал, увлеченно ругался со всей сельской администрацией, мотал нервы местному милиционеру Грому и вообще уверенно двигался к осуществлению своей Идеи и должности как минимум замминистра сельского хозяйства.
А потом сторожем на пузырьковское кладбище устроился только уволившийся из армии Олег Волков.
И все заверте...
Бесиноки и пирожки
Данила еще раз оглядел пустой, залитый лунным светом двор и, пристав на цыпочки, постучал в окно.
- Андрюха, эй! - даже ему самому шепот показался слишком громким.
В окно никто не выглянул, свет не зажегся, но через пару минут из дома вышел Андрей, тихо прикрыв за собой дверь. Данила широко улыбнулся другу и двинул со двора в сторону лесной опушки. Андрей догнал его в пару шагов, но до самых деревьев они шли молча, наслаждаясь ночной деревенской тишиной.
Выйдя на давно облюбованную полянку Данила первым опустился на когда-то притащенное ими сюда бревно и сразу достал из-за пазухи кулек с пирожками. Андрей опустился рядом, притерся плечом к плечу и принюхался.
- С грибами, - не стал разводить секретов Данила, - сам пек.
- И собирал сам? Или Настя расщедрилась? - Андрей подозрительно прищурился, вспомнив как в прошлом году мучался, угостившись Настиными маринованными грибами. Мухоморами да поганками, не иначе.
- Да нет, это Ника на днях по грибы ходила, нервы успокаивала, - тихо хмыкнул Даня. Андрей, успокоившись, взял пирожок и с наслаждением откусил сразу половину. Вторую половину тут же пришлось отдать вылезшему из Даниного кармана хорьку Шмыгу. Тот в последние дни не показывался посторонним на глаза, так как знатно накуролесил накануне - пробрался в курятник всеми уважаемой в колхозе Свартжели Кутховны, дочери областной шишки, и радостно гонял кур по двору под визги и вопли почтенной гражданки.
В ночном лесу было хорошо и спокойно. Андрей и Данила сидели, прижавшись друг к другу плечами, жевали пирожки и наслаждались тишиной. Где-то рядом шуршал в траве доедающий свои пол пирожка Шмыг. Было хорошо.
И ничего нигде не завертелось. Пока что.
Игорь и вот это вот все
Милиционер Игорь с самого начала знал, что с этой догбаевской коноплей дело нечисто. Хоть Федор Иванович и убеждал его, что все в порядке, что Догбаев приличный комсомолец и ударник труда, и конопля у него первосортная растет, канаты из нее хорошие выходят, крепкие, вон смотри сколько благодарственных писем есть, Игорь все равно был уверен, что дело нечисто. У него чутье.
В том, что он был с самого начала прав, Игорь уверился после разразившегося на весь колхоз скандала: коровы Разумовского, те самые, особоселекционные, забрели на конопляное поле и знатно обжевали эту самую коноплю. Страстям, разразившимся после этого, позавидовал бы и Шекспир с его трагедиями, а краткую сводку событий можно было продавать на Ленфильм в качестве сценария. а потом дела приняли совсем серьезный оборот - молоко, надоенное с обожравшихся конопли коров шибало по шарам не хуже рыковского самогона. Игорь, как лицо ответственное за порядок в селе совсем сбился с ног. Недавно приехавшая по распределению городская Юлька, девка красивая, но все же дурная, особенно действовала Игорю на нервы, крутясь рядом кажется со всеми местами событий одновременно (Я для газеты пишу, товарищ милиционер! Прокопенко сам поручил!) и подливая масла в огонь.
Рядом с Игорем все вертелось не переставая.
Анон пишет:А киньте ключ на сероволков. Я чет сегодня разошелся, готов попробовать по заявке написать.
Массаж всего тела, необязательно перетекающий в нц, просто забота
Днострочник по ключу, но есть загвоздка
Промозглость родного Питера навевала на Олега тоску, уныние и ломоту в костях. Это то, о чем он уж точно не скучал. Большую часть своей взрослой жизни он провел в местах с если не более приятным климатом (сложно назвать приятным раскаленную сковородку пустыни или душную парилку джунглей), то уж точно с менее противным.
От питерской сырости он страдал сейчас точно так же, как страдал будучи пацаном, в драных кедах и тонкой ветровке спешащим в условное тепло детдома под моросящим дождем. Сейчас Олег одевался по погоде, даже не смотря на то, что большую часть времени передвигался по городу в тепле автомобиля, в их с Серым квартире не дуло из окон и исправно работало отопление, но мерзкая промозглая сырость все же добралась до него. Олегу казалось, что у него болит весь Олег, каждая мышца, каждая косточка, каждая часть тела, даже та, что ни разу не ломалась, не была бита, порезана или прострелена. Горячий душ не помог, сил шевелиться не было и он просто лежал, вытянувшись поперек кровати, и молча ненавидел все вокруг.
Серега соизволил отлипнуть от монитора и сейчас заглядывал в комнату к Олегу с отвратительно обеспокоенным выражением лица.
— Совсем плохо?
В ответ Олег промычал что-то страдательно-утвердительное. Серый еще немного потоптался на пороге комнаты, прежде чем бросить:
— Давай раздевайся и на живот, я быстро, — и унестись куда-то вглубь квартиры.
Олег со стоном сел на кровати и хмуро уставился Серому вслед. Сейчас у него ни на что не было ни сил, ни желания и непонимание Серым этих простых вещей несколько выбешивало.
Серый вернулся действительно быстро, и в руках у него, на удивление был не тюбик смазки, а чего-то другого.
— Это что?
— Массажное масло! Ну, Олег, я же сказал, давай раздевайся и ложись на живот, — Серый быстро скинул с кровати обе подушки и теперь нависал над сидящим Олегом, выжидательно глядя на него. Олег посмотрел в ответ. С таким Серым - с горящим и немного дурным взглядом, с предвкушающе прикушенной губой, - спорить было совершенно невозможно. Серый, загоревшийся какой-то идеей и решивший ее реализовать был похож на катящийся с горки бульдозер с отказавшими тормозами - остановить практически невозможно, да и попросту опасно. Не то чтобы Олег пытался его когда-либо останавливать, скорее наоборот, но в том, благодаря чему Серега смог заработать свои миллиарды (а потом и докатиться до всего остального), никогда не сомневался.
Олег со вздохом стянул с себя футболку. Потом, под излишне внимательным взглядом Серого - домашние штаны. Повел плечами, пытаясь хоть немного разогнать кровь, и вытянулся на кровати, уткнувшись лицом в матрас - все, как просил раскомандовавшийся Серый.
— Не ворчи, — они все-таки слишком хорошо знали друг друга. Серый плюхнулся на кровать рядом, потом перекинул ногу через Олега и уселся на него сверху пониже задницы. Щелкнул крышкой тюбика, растер масло в ладонях, согревая, и начал разминать основание шеи, — Начнем мы отсюда, но даже не думай, что я оставлю хоть что-то без внимания! — Он чересчур удачно надавил на какую-то мышцу, и Олег в ответ смог только негромко простонать.
Днострочники
Комфортинг плачущего Серёжи
Олег знал - Сережа никогда не плакал. Даже ребенком, в самом начале их знакомства - не плакал. Бывало, что у него начинали очевидно блестеть глаза и подрагивала нижняя губа, но он все равно всегда мог удержаться от слез. И когда орали воспитатели и учителя, и когда придурки из параллели решили устроить устроить Сереже темную и подкараулили его одного в школьном туалете, и когда он неудачно упал с забора и стесал себе до мяса весь левый бок. Он мог замыкаться, хмуриться, огрызаться и ругаться, язвить или орать, корчить карикатурно-красноречивые рожи, но ничто и никогда не было достойно слез Сергея Разумовского. Олег ни разу не ждал, что Сережа будет плакать, провожая его на призыв, не смотря на всю его повышенно-эмоциональную реакцию. Тем удивительнее было сейчас.
Сережа встретил Олега на вокзале - яркий, улыбающийся, - обнял крепко за плечи совершенно братским образом, восхитился дембельской формой и потащил - на такси! уже мог позволить себе, перспективный программист, хоть все еще и студент, - к себе на квартиру. Не замолкал всю дорогу, рассказывал о себе, учебе, работе, проектах, выспрашивал у Олега про службу, легко огибая очевидного слона в диалоге - Олеговы планы на будущее. Не цеплялся как раньше незаметно за руку, но сидел близко-близко, выжимался плечом в плечо, иногда щекотал Олегу шею совсем отросшими волосами. В квартире - просторной светлой однушке с хорошим ремонтом, так сильно отличающейся от того съемного клоповника, что был когда-то, - развел бурную деятельность, гремел бокалами и тарелками, носился из комнаты в кухню и обратно и замолчал, казалось, только на время, когда отправил Олега в душ. Олег же чувствовал себя оглушенным всем этим - и возвращением на гражданку, и шумной Москвой, и Сережей, таким родным и немного незнакомым после разлуки. Сережа мельтешил ярким пятном рядом, но почти не касался, даже теперь, наедине. Олег поначалу держался, уважая личные границы и придурь чужих тараканов, но потом все же плюнул на это и, прервав Сережу на полуслове, поймал его за руку и утянул к себе в объятья. Сережа затих, как включенное радио, замер весь, напряженный как натянутая струна, уткнувшись Олегу в шею. А потом - разревелся. Олег медленно опустился на пол, не выпуская Сережу из рук. Тот плакал все сильнее, громко всхлипывал и судорожно стискивал в руках Олегову майку. Олег немного растерянно поглаживал его по голове и спине, шептал “Тише-тише” и прочую успокаивающую чушь и ничего не понимал. Шея и ворот майки были совсем мокрыми от Сережиных слез и соплей, но Олегу не было противно, только - немного - страшно.
Сережа затих через несколько минут, но не спешил отстраняться от Олега. Так и сидел, вжавшись в него, только пальцы распрями и теперь пытался разгладить безнадежно мятую майку. Олег устроил подбородок у Сереже на макушке и молча покачивал его в объятьях. Наконец решился:
- Серый?
- Все хорошо, Олег, давай не будем об этом, - от того, как зачастил Сережа, Олегу стало только тревожней. Сказать ничего он правда не успел, - Я люблю тебя, знаешь.
- Больше жизни, Серый, - неожиданно хрипло, будто это он сейчас тут плакал навзрыд, - Больше жизни тебя люблю.
Напиши о ревности, пожалуйста. Пусть Олег Серёжу поревнует к омп или к Вадику.
Не то, чтобы Олег ревновал. Ему просто не нравилось здесь примерно все - слишком вычурная обстановка вокруг, слишком дорогой костюм на нем самом, слишком увлеченная болтовня Серого с каким-то лощеным хлыщем. Последнее не нравилось особенно сильно, но Олег молчал в стороне, цедил свое игристое из высокого бокала и держал морду кирпичем. Он не мог отрицать, Серый был рожден для этого - богатства, популярности. Он был на своем месте в этой роскоши вокруг, среди этих людей. Серый, но не Олег.
Вообще, Олег никогда не испытывал каких-либо комплексов и не сомневался в себе. Он был хорош собой - любая из этих чересчур дорогих женщин и часть мужчин в этом зале сами с удовольствием залезли бы к нему в штаны только из-за одной его внешности, - он был умен и эрудирован (вопреки брошенному университету и благодаря одному рыжему рядом бОльшую часть жизни), он не испытывал нужды в деньгах, с тех пор как перестал работать на государство и ушел к частникам, - но все же не настолько, как собравшиеся здесь. Не настолько, как Серый - самый молодой миллиардер, общепризнанный гений. Он был самым красивым здесь, с горящими глазами, с чарующими улыбками, что так легко дарил всем вокруг. Он легко очаровывал и, похоже, сейчас сам очаровывался своим собеседником, каким-то мажорчиком, родившимся с золотой ложкой в заднице, не имевшим с Серым ничего общего, кроме принадлежности к этому дохера богатому миру, куда серый так стремился и наконец-то попал. Олег старательно медленно вдохнул и выдохнул, отставляя бокал.Мысль о том, что здесь он - единственный, кто знает настоящего Сергея Разумовского, немного ободряла. До тех пор, пока не пришла следующая - он здесь единственный, кто знает, из какой помойки Серый вырвался в эту блестящую богатую жизнь. А это то, о чем сам Серый явно хотел бы забыть. И не хотел бы, чтобы об этом знал и помнил кто-то другой. Возможно даже лучше для него будет вычеркнуть из жизни последние напоминания о паршивом прошлом, он даже не останется один - вон, с каким интересом и восторгом смотрит на него его визави. Настроение, и так не особо хорошее, испортилось окончательно. Олег нащупал в кармане сигаретную пачку и вышел на террасу в летнюю ночь. Он отошел подальше от людей, в тень, закурил. Подумал о том, что стоит, пожалуй, сократить отпуск. И согласиться на тот, слишком долгий, контракт в Южной Америке.
- Тебе здесь совсем не нравится, да? - Серый подошел как-то совсем неслышно, закинул руку на плечо, прижался щекой, - Дай мне еще полчаса и мы уедем домой.
Олег выдохнул дым, повернулся к Серому, накрыл его ладонь на плече своей. Серый улыбался ему с особой нежностью, как не улыбался больше никому, и в глазах его был весь мир.
- Как скажешь, - ответил Олег, улыбаясь тоже. Отпуск можно продлить. Да и тот контракт того не стоит.
соревнования в колхозАУ
Сережа и соревнования
Кто подложил ему такую большую свинью и записал участником на межсколхозные спортивные соревнования, Сережа наверняка не знал, но подозревал городскую Юльку - за все ее время пребывания в Пузырьково хороших отношений у них мягко говоря не сложилось, и это вполне тянуло на месть за сорванную попытку свидания с Игорьком. Еще руку к этому могла приложить и Лерочка - она в последнее время была не очень довольна начальством и совершенно отказывалась видеть перспективность идей ведущего ее в светлое будущее Сережи. Как бы то ни было, отвертеться от участия в соревнованиях не удалось и сейчас Сережа уныло подпирал стенку рядом с Никой, вместе с которой ему предстояло бежать эстафету, в ожидании когда дело дойдет уже до них.
Сейчас было состязание стрелков. От пузырьковского колхоза первым отстрелялся Гром (Юлька в первом ряду зрителей хлопала ему чересчур воодушевленно). Вторым вышел - Сережа глазам своим не сразу поверил, - Волков. Чисто выбритый, с идеальной военной выправкой. Сережа сглотнул слюну. Волков тем временем сбросил с плеч рубашку и остался в одной идеально-белой майке (Сережа почувствовал, что ноги держат его не очень уверенно), примерялся к спортивному ружью. Сережа откровенно залип на четком профиле, напряженной линии плеч, жилистых руках. От интересных картинок в голове его отвлек дружный восхищенный вздох от стайки подростков под предводительством даниловой то ли троюродной сестры, то ли двоюродной племянницы Яны. Похоже ночные прогулки по кладбищу для подтверждения детьми собственной храбрости станут реже и осторожнее - получать в жопу разряд соли никому не хотелось. А в особой меткости Волкова теперь в колхозе явно никто не сомневался.
Никак как-то очень понимающе покосилась на Сережу и потянула его разминаться. Время эстафеты почти пришло.
Олег и неожиданные открытия
Ни в каких соревнования Олег участия принимать не собирался и на поползновения администрации ответил однозначным отказом. Даже зрителем идти не хотел, все добровольно-принудительные спортивные мероприятия после армии вызывали у него стойкое чувство омерзения. А потом к нему в гости под вечер заглянул Данила. Принес с собой бутылку знаменитого рыковского самогона и целый тазик (большой, эмалированный, с синими цветочками) пельменей собственной лепки.
То ли у Данилы была особая сила невербального убеждения, то ли просто вкусная домашняя еда (да под самогон) настроила Олега на сговорчивость, на межколхозных соревнованиях он все же оказался участником.
Отстрелявшись, Олег встал рядом с курящим чуть в стороне от зрителей главным колхозным механиком Хольтом, то ли евреем, то ли венгром, невесть как оказавшимся в Пузырьково вместе с младшей сестрой Микой, и тоже полез в карман за сигаретой. Хольт как-то очень задумчиво смотрел на готовящихся к эстафете участников и Олег на автомате проследил за его взглядом. Хотел было одобрительно хмыкнуть, оценив белую футболку и красные беговые шорты Ники, но чуть не подавился дымом, опознав рядом с той второго рыжего бегуна от пузырьковского колхоза - зоотехника Разумовского. На том были такая же белая футболка и такие же красные шорты, ни черта не скрывающие длинные стройные бледные ноги. Олег пялился на них еще откровеннее, чем Хольт на Нику. А Разумовский, сам того не зная решил Олега окончательно добить - наклонился затянуть шнурок на кроссовках, и чертовы шорты облепили идеально-круглую задницу так, что Олег забыл как дышать. Объявили старт эстафеты. Хольт рядом с Олегом затушил сигарету о подошву пижонского ботинка и произнес:
- Чертовы рыжие.
Олег согласно кивнул. Он думал о том, что надо вернуть Даниле таз из-под пельменей, расспросить его подробнее о Разумовском и придумать очень важное дело, в котором ему понадобится помощь зоотехника. Заводить корову он, пожалуй, был не готов, но верил, что найдет подходящий вариант. В конце концов он был очень хорош в стратегическом планировании.
Несу вам макрайли, анончики. В этот раз еще и с Крисом
Аушный постканон про залегание на дно, один день из путешествия по штатам.
Аризонское солнце выжигало глаза даже через черные стекла очков, дорога впереди дрожала и плыла в мареве, в открытые окна взятой напрокат тачки задувал раскаленный воздух. Дряхлое говно без кондера. Кирк бы в жизни не сел за руль такой развалюхи, но Мёрдок сказал — нужно быть незаметными. Никаких мерсов с климат-контролем. Припечатал так, что спорить с ним расхотелось.
С приземления в Хьюстоне прошлым вечером прошло уже девятнадцать часов, было проехано больше тысячи миль и пересечены границы двух штатов. Они с Мёрдоком несколько раз сменяли друг друга за рулем, и спать приходилось сидя на пассажирском, так что теперь у Кирка не только отваливалась жопа, но и ужасно ныла шея. А еще накатывала непонятная мандражка — его нервы были расшатаны вкрай еще лет десять назад, и с тех пор Кирк держался только на колесах и чистом упрямстве. Колеса, впрочем, у него кончились уже давно.
Он вытер пот со лба и крепче сжал руль. Нужно было гнать вперед, пока на хвост не упал Интерпол или МАК. Хотя не факт, что за ними вообще кто-то следил — у всяких организаций за все хорошее и против всего плохого сейчас были проблемы поважнее двух беглых ирландцев с ребенком, но лучше было перестраховаться.
— Долго нам еще? — заныл с заднего сидения Крис. Его мобильник разрядился еще утром, и теперь от скуки он периодически спрашивал что-то такое.
— Без понятия, о чем ты, но да. Мы в ебаной глуши, — Кирк резко махнул рукой в сторону окна. — Тут до чего угодно еще долго.
— Не грузи, — подал вдруг голос Мёрдок. Он дремал на пассажирском, но от разговора, похоже, проснулся. — А ты, — он повернулся к Крису, — займись чем-то. Рубика поскладывай.
— Я поскладывал. Раз двадцать.
В зеркале заднего вида Кирк увидел выражение явного страдания на его лице. Чувства пацана он понимал прекрасно.
— Тогда журавля.
— Я не умею.
— Сделаем остановку — научу.
— Где мы вообще? — спросил Мёрдок.
— Хер его знает, но уже в Аризоне. Ты вырубился перед границей.
— Понятно.
Мёрдок с трудом — насколько позволял небольшой салон тачки — потянулся, достал из-под сиденья бутылку воды, отпил.
— Охренеть, она почти горячая.
— Ну а хули ты хотел? За бортом под сорок.
Крис изо всех сил старался не заржать. Кривил лицо, сдерживаясь, и Кирк подмигнул ему, поймав взгляд в зеркале.
— Крис, водички хочешь? Вкусная.
Заржал таки. Стало как-то полегче. Перспективы будущего все еще оставались туманными и не слишком радостными, горшочка с золотом под радугой было не видать, но это хотя бы не куковать в одиночестве на арктической базе в ожидании хоть какой-то надежды. Кирк был уверен — ему еще долго будут сниться кошмары об этом дерьмище.
...Из Сибири они с Мёрдоком выбирались несколько недель, и Кирк уже тогда возненавидел тряску в машине по разъебанным дорогам и смену друг друга за рулем каждые шесть часов.
Криса забирали из Хорватии — перед Асулбургом Кирк успел замутить дело с подставной приемной семьей и подготовить документы. Дальше в Европе оставаться было небезопасно. Жить в вечных бегах тоже не представлялось подходящим вариантом, и поэтому приходилось на ходу составлять планы, менять города и подстраиваться под обстоятельства.
Череда поездов, паромов и самолетов привела их в итоге в Техас.
Пока они проедут штаты насквозь, след запутается окончательно — ни одна международная организация за жопу не цапнет. По крайней мере, Мёрдок на это надеялся и это же и высказывал прошлой ночью Кирку — шепотом, чтобы не разбудить спящего сзади Криса.
Доедем до Канады, а там видно будет. Канада большая и вдали от больших городов почти пустая. Пересидим пару лет — и посмотрим…
Жить в окружении лосей, жрать панкейки с кленовым сиропом и носить клетчатую рубашку лесоруба не то чтобы сильно хотелось, но других вариантов не было, а этот вроде бы даже выглядел надежным. Кирк пожал плечами и сказал — «окей, босс, Канада так Канада».
«Я тебе больше не босс», — ответил Мёрдок и сжал его колено.
По примерным прикидкам, к четырем часам они должны были проехать уже половину штата, а пейзаж вокруг никак не менялся, и Кирк понял, что начинает понемногу отъезжать. Он знал, что от долгой езды по однообразной дороге концентрация теряется и начинается состояние, похожее на транс, — а они ехали уже очень долго и по охеренно однообразной дороге.
Голова пухла, глаза болели от сухости, спина тоже решила отвалиться окончательно, и Кирк не выдержал. Предупредил:
— Увижу вывеску мотеля — сворачиваю туда.
— Ура-а-а! — заорал Крис.
Мёрдок по очереди посмотрел на них и тоже сказал:
— Ладно.
Пилить до подходящего указателя пришлось еще с полчаса. Когда принимаешь решение держаться вдали от крупных шоссе и больших городов, в принципе, и стоит ожидать чего-то подобного. Посреди этого ебаного нигде, кажется, не было ничего, кроме их развалюхи. А на мили и мили вокруг раскинулась желтая степь с жухлыми серо-зелеными растениями и оранжевыми горами на горизонте.
Красно-белую надпись MOTEL Кирк увидел еще издалека. Она резко выделялась среди окружения как некий островок цивилизации, как что-то рукотворное и манящее. Завернув руль вправо, он съехал на грунтовку в направлении, куда указывала стрелка. Бывшее говенным настроение стремительно улучшалось: впереди ждала жратва, душ и сон на нормальной кровати, а не в позе креветки в авто.
Кирк скосил глаза на Мёрдока — его лицо выглядело посветлевшим и воодушевленным. Поймал улыбку Криса в зеркале.
И вдруг как-то резко успокоился. Потому что он больше не был один, потому что рядом с ним были Мёрдок с Крисом, и все это происходило на самом деле. У Кирка язык еще не повернулся бы назвать их троих своеобразной семьей, но ощущение было какое-то уже близкое к этому.
Он глубоко вдохнул и выдохнул, пропуская его через себя, и подумал, что втроем они вывезут в любом случае. Это ведь не в одиночку разбираться со всем.
Парковка мотеля была почти пустая.
Номеров с тремя кроватями не оказалось, пришлось, скрепя сердце, разделяться. Это было херово с точки зрения безопасности и потенциального накрывания спецагентами, так что Кирк на ресепшене вытребовал дубликаты ключей, и они с Мёрдоком обменялись ими.
Еда в примотельной жральне оказалась острой и пережаренной, что-то а-ля мексиканское. Но все равно это было лучше, чем набранные еще в аэропорту шоколадные батончики, которые растаяли в сопли уже в первые полчаса поездки.
После обеда Кирк сказал, что пойдет отмокать от ебаной пылищи юга и свалил к себе. Ему надо было крепко обо всем подумать.
За пару месяцев жизни в бегах на него уже несколько раз накатывало это ощущение некой связи между ними тремя, некой… Все еще не получалось сказать это даже мысленно. Но раз за разом Кирк ловил себя на том, что ищет взглядом Мёрдока, затем Криса, отслеживает их состояние и только после этого ставит себе мысленную галочку «порядок» и успокаивается.
Это было непривычно и странно, но Кирку не хотелось пиздеть самому себе, называя это чем-то плохим. Плохо не было, было наоборот. Чуть ли не впервые он позволил себе хоть на секунду задуматься, хоть просто мельком прикинуть, как он будет жить обычную жизнь. На каком-нибудь ранчо в глухой канадской провинции с Мёрдоком и Крисом под боком и бдительными соседями за забором.
И жрать панкейки с кленовым сиропом на завтрак.
Картинка будущего слишком будоражила воображение, эмоций и прозрений за день было слишком много ушатанной нервной системы, и Кирк, скинув с себя одежду, полез под душ — раньше ему всегда помогало в прямом смысле остудить голову.
Смыть с себя пот и налипшую на кожу пыль оказалось потрясающе. Кирк чувствовал себя так, будто переродился обратно в человека из какого-то дорожного чучела. Даже вытираться от воды не стал, только обмотал полотенце вокруг бедер. Смотря на себя в зеркало, отметил обгоревшую рожу и начинавший облазить нос. Зарылся пальцами в волосы, растрепал их — белые корни отрастали слишком быстро, это нервировало и подкручивало тревожность — слишком приметно, слишком бросается в глаза.
Скрежет поворачивающегося замка заставил дернуться. И хотя ключ был только у одного человека, да и его тяжелые шаги Кирк бы ни с чьими не спутал, но привычка перестраховываться все равно заставила его замереть и молча напряженно ждать. Расслабился Кирк только тогда, когда услышал голос Мёрдока:
— Ты в ванной?
— Да.
Спустя пару секунд дверь дернулась, и Мёрдок бесцеремонно зашел внутрь. Привалился к косяку и скрестил руки на груди. Это было по-своему забавно — он пер с бескомпромиссностью танка и даже в чужом номере в этом зачуханном мотеле вел себя так, будто находился в собственном доме. Кирк заглянул в его прищуренные глаза и спросил:
— Мудила, а если бы я в душе был?
— Ты меня вообще лохматой херовиной видел.
Это прозвучало практически беззаботно, но в эту секунду Кирк вдруг подумал, что Мёрдоку наверняка тоже снятся стремные сны. Ему ведь было даже еще хуже.
Они не обсуждали нормально всю эту тему прошлого — сначала было слишком тяжело, потом не до того — постоянно находились куда более важные насущные вопросы. Но Кирк понял, что они еще обязательно обо всем поговорят. Потом.
А сейчас стало как-то мутно и неловко, будто вскрылась тема, которую вскрывать не стоило. Кирк стушевался, ничего не ответив, и перевел разговор на другое. Ткнул в зеркало, мол, смотри, и раздвинул волосы на макушке.
— У меня корни отрастают, видишь? Это палевно.
Конечно, рядом с Мёрдоком и сам Кирк со всеми его отличиями немного терялся. Но в любом случае, один приметный человек — лучше, чем два, и в отличие от Мёрдока с его ростом, Кирк замаскироваться мог. Но если глаза еще можно было спрятать за очками, то необычный цвет волос под капюшоном вряд ли, потому что подыхать от теплового удара Кирк не собирался.
— Нам надо найти какой-нибудь магазин, купить краску и закрасить.
— Кирк.
— Что?
— Со стороны вообще ничего не видно. Расслабься, параноик.
— Попробуй тут не стать таким. — Он нервно дернул уголком рта, как будто хотел усмехнуться, но в последний момент передумал. — Правда нормально?
— Правда.
— Ладно.
Кирк оставил волосы в покое и посмотрел на себя в зеркало еще раз. Если не всматриваться и не выискивать отличия специально — то действительно ничего особенного. Взгляду мельком и зацепиться не за что будет, максимум — за мешки под глазами, но у кого их сейчас нет.
От зеркала Кирк повернулся к Мёрдоку, окинул его взглядом, всмотрелся в лицо, и поставил очередную мысленную галочку «все окей». Он до сих пор никак не мог успокоиться окончательно и постоянно мониторил обстановку, чтобы убедиться, что Мёрдок в порядке и никуда больше не денется. Эта обсессивно-компульсивная херня еще больше расшатывала нервы, но иначе Кирк не мог. Не вывез бы снова Мёрдока потерять.
И сейчас так не хотелось, чтобы он уходил — пусть даже недалеко, пусть даже в соседний номер через стенку. И надеясь хоть немного задержать его разговором, Кирк спросил — впрочем, и это для него было не менее важным:
— Как там Крис?
— Прекрасно, нашел розетку и воткнулся в телефон.
— Поколение. — Кирк позволил себе слегка улыбнуться. Все еще что-то непривычное, но понемногу начинало получаться не скалиться и не ухмыляться, а делать это по-человечески.
— Покажи ему, как журавлей складывать, а то потом опять будет от скуки маяться.
— Знаешь, могу его понять. Едешь, а за окном — все то же одинаковое уныние часами. Пиздануться можно. Но покажу.
Мёрдок посмотрел прямо в глаза. Несколько секунд зрительного контакта и внимательный, участливый взгляд. Кирк даже почти успел поплавиться.
— Кто-то совсем заебался, да? — сказал вдруг Мёрдок. Вроде вопрос, но звучало скорее как констатация факта. И это «заебался» значило куда больше, чем просто заебаться за рулем, и Мёрдок как раз прекрасно это понимал. Так что Кирк просто кивнул.
— Скоро отдохнем. — Тяжелой ладонью Мёрдок потрепал его за плечо, немного цепанув шею. Даже от легкого прикосновения задубевшие мышцы отозвались тянущей болью, и он легко поморщился. Мёрдок, наверное, заметил и понял правильно, потому что спросил:
— Размять?
Кирк еще не на все сто привык к такой тактильности — это тоже было нечто новое в их взаимоотношениях, но ему определенно нравилось. Не было никаких поводов отказываться.
— Давай.
Мёрдок положил ладони на его плечи, сжал их — и Кирк чуть не передумал, что согласился. Боль была пробивающей, очень неприятной и мерзкой. Ближе к позвоночнику становилась еще сильнее — как будто в кожу втыкалась куча иголок. Сил Мёрдок не жалел, разминал мышцы от души, надавливал пальцами, с нажимом проводил ладонями. Говорил, что потом станет легче, пока Кирк матерился и обещал уебать в ответ.
Напоследок Мёрдок похлопал по его плечам и провел ладонями вниз до лопаток, успокаивая разгоряченную кожу. Это было особенно приятно на контрасте с недавней болью. Кирк потянулся, развел в стороны руки и свел обратно. Двигаться действительно стало полегче.
— Спасибо.
Солнце клонилось к закату и заливало открытый балкон багряным светом. Воздух был все таким же неподвижным, как и днем, но становилось едва ощутимо прохладнее — открытую кожу уже не выжигало, а просто грело.
Несмотря на все нервяки прошедшего дня, Кирк словил ощущение чего-то вроде безмятежности. К тому же, они с Мёрдоком опирались на перила, соприкасаясь локтями, и курили одну на двоих сижку. Вспомнилось одно старое дублинское дело по приемке товара в порту и точно такая же общая сигарета. Это была первая поставка такого масштаба, и Мёрдок нервно шмалил, иногда давая затянуться и Кирку тоже. Это было кучу лет назад — практически, в другой жизни.
— На самом деле, я не думаю, что нас кто-то ищет, — сказал вдруг Мёрдок, прерывая поток ностальгии.
Кирк встрепенулся и посмотрел с вопросом, ощущая, как в нем снова поднимается какая-то смутная тревога.
— Почему?
— Вся эта херня с оперенными сейчас беспокоит всех куда больше. Про нас уже никто не помнит. Перестраховаться, конечно, не лишнее, но просто… попробуй немного расслабиться, ладно?
Звучало, в принципе, логично. Весь мир ебанулся, и они уж точно не были его главной проблемой, чтобы стоять на повестке дня у разных спецслужб.
— Да, наверное, ты прав, хорошо.
Ему показалось, что Мёрдок хотел сказать что-то еще, но резко передумал. Вместо этого он сжал плечо Кирка — такой подбадривающий жест, от которого и правда стало чуть спокойнее. Потом все же добавил:
— Ты обгорел, кстати,
— Я знаю, — Кирк вздохнул. — Ебучее солнце.
— Дальше будет прохладнее.
— Знаю, — повторил Кирк. Ему хотелось сказать что-нибудь еще, да и момент был подходящим… И он поделился своими воображаемыми картинками ранчо и панкейков на завтрак.
Мёрдок весело ответил что надо будет завести парочку лошадей и почему-то индюка.
Да хоть бы индюка, думал Кирк, крутя в голове осознание, что Мёрдок его мысль поддержал, принял и даже развил. С одной стороны, это было само собой разумеющимся, а с другой — Кирк все еще не до конца осмыслял то, что они правда будут жить где-то втроем. После пережитых пиздецов сложно было принять мысль о нормальном человеческом будущем, но он прикинул, что где-то на подъезде к канадской границе как раз уложит это все в своей голове.
Когда сигарета кончилась, Мёрдок вкрутил бычок в стоящую на перилах пепельницу.
— Пойду поищу у них нормальную пиццу, — сказал он и пошел к лестнице.
Кирк проводил взглядом его спину, а потом повернулся к двери номера.
Крис лежал на кровати на животе со смартфоном в руках и играл, похоже, в какой-то шутан — Кирк услышал звуки выстрелов и звон пиксельных монеток. На его появление Крис даже не обернулся, и Кирк тихо подошел к нему, а затем ткнул сложенными пистолетиком пальцами ему в макушку.
— Тебя поймали.
Крис перевернулся на спину и улыбнулся.
— Нет. Я знал, что это ты.
— Ну и откуда, умник?
— У тебя легкие шаги, но все равно слышно. И двери ты открываешь медленно.
Кирк заценил. Он уже ожидал, что придется снова нудеть про безопасность и проверку обстановки, но Крис был молодцом и быстро учился. Да и к тому же, не выглядел дерганным параноиком, а просто мыслил рационально и логично. Так что все было к лучшему.
— Ну что, сдал экзамен? — спросил он, не дождавшись ответа.
— На отлично, — ответил Кирк и даже улыбнулся.
Рядом с Крисом проще всего было чувствовать себя простым нормальным человеком. В нем еще сохранились какие-то крупицы детской непосредственности, и Кирк в такие моменты вспоминал мелкого себя — когда все в жизни еще было просто и хорошо.
— А теперь, — сказал он, — уроки оригами. Где б здесь бумагу только найти...
Он осмотрелся и приметил какой-то журнал, лежавший возле телека. Без зазрения совести раздербанил его и со страницами в руках повернулся к Крису. Тот внимательно посмотрел на Кирка и сказал:
— У тебя нос облазит.
— Да вы с дядей сговорились меня подъебывать, что ли?
Крис засмеялся. Смех у него был искренним и слишком заразным, так что Кирк не выдержал — заржал тоже. Отсмеявшись, сел рядом с Крисом на кровати и разложил бумагу.
— Сначала нужно сложить по уголкам, согнуть и отрезать. Ну или аккуратно оторвать. Чтобы получился квадрат…
Ключ провернулся в замке, и дверь открылась. Кирк дернулся, резко повернулся — Мёрдок стоял на пороге с парой коробок в руках и смотрел на них с Крисом.
Они пересеклись взглядами — у Мёрдока он был очень теплым, и Кирк примерно понял, о чем он думает. Что-то про светлое будущее, ранчо с индюками и панкейки на завтрак. И в этот момент на Кирка снова накатило это ощущение причастности. Хорошее и умиротворяющее ощущение, совершенно противоположное одиночеству.
И даже снова проверять обстановку оказалось не нужно. Все было в порядке.
Вадик и хтонические ужасы
В страшном квесте Вадик подрабатывал для души. Когда на соседнем жутком аттракционе появилось четверо новичков, которых начальство отрекомендовало как “прекрасных специалистов и редкостных мастеров ужаса”, Вадик только пожал плечами. Ну специалисты и специалисты, будет с кем покурить в перерывах.
Конец октября - золотое время в бизнесе пугания. Народ валит вдоволь набояться перед Хэллоуином. Вадик затушил сигарету, кивнул заходящему в соседнюю дверь коллеге - высокому и худющему белесому мужику, которого он про себя называл слэндерменом, и пошел на точку. Там, в темном углу, вооружившись бутафорским топором, он и поджидал желающих напугаться.
Сначала все шло как обычно - администратор в наушнике предупреждала о подходящих гостях, гости исправно и с удовольствием визжали от страха и убегали дальше по атмосферным коридорам, Вадик прикладывался к термосу с кофе и залипал в телефон, и все начиналось заново. До тех пор, как в него не влетел какой-то рыжий, появившийся совсем не стой стороны. Рыжий окинул Вадика явно сумасшедшим взглядом, радостно оскалился, увидев топор, и, совершенно непонятным и незаметным для Вадика образом, этот топор отобрал.
- Сейчас я вам покажу, кто здесь настоящий хтонический ужас! - с этими словами рыжий унесся обратно в темноту, потрясая топором.
Ошалевший Вадик понял, что ему срочно надо покурить.
Курилка уже была занята - там стоял, привалившись к стене, какой-то мрачный мужик и излишне внимательно смотрел на дверь Вадиковых соседей. Из-за двери доносились звуки, точно идентифицировать которые Вадик не взялся бы.
- Пиздец, - выдохнул Вадик и закурил.
- Пиздец будет дальше, - как-то меланхолично заметил мужик подозрительно знакомым голосом. Вадик присмотрелся внимательнее:
- Поварешкин? - Волков в ответ на доставшееся еще на службе прозвище только скривился, - Бля, че происходит-то?!
- Это ты дал ему топор? - Волков конечно же проигнорировал вопрос.
- Да этот рыжий псих сам отобрал!
Что-то разбилось со звоном кажется совсем рядом с дверью. Потом послышалась пара глухих звуков, как от ударов, невнятный возглас, опять звон, и дверь распахнулась. Оттуда выскочил один из “мастеров ужаса”, блондин в розовых очках, улыбающийся с каким-то нездоровым энтузиазмом.
- Вот оно, дорогие мои, вот оно!
а потом пришел лесник и всех разогнал я думаю, потом было как-то так
- Уважаемый, - стоило Сереже остановиться, запыхавшись, как рядом с ним опять возник один из этих, обещавших ему показать настоящий ужас и дать испытать настоящий страх, - А не хотите ли стать нашим Генералом?
Сережа закинул топор на плечо и огляделся в поисках Олега. После определенных событий в своей жизни он предпочитал советоваться с ним по всем вопросам, более или менее влияющим на их совместную жизнь.
Макрайли к хэллоуинскому челленджу.
Тема 3. Мистика.
Темнело, накрапывал дождь, мелкие капли покрывали лобовуху, пока их не стирали мерно качающиеся туда-сюда дворники. Кирк лениво придерживал руль — дорога была ровная, без поворотов, и это немного усыпляло. Мёрдок под шум дождя задрых на пассажирском, и Кирк ему очень завидовал.
Свет фар появился резко, будто из ниоткуда, на секунду ослепил.
— Блядь!
Кирк крутанул руль вправо, уходя от столкновения, объехал вовсю сигналящего горе-водилу.
— Что такое? — резко спросил проснувшийся Мёрдок.
— Какой-то уебок пер по встречке. Наверняка хуев европейский турист.
Заколотилось сердце, догнало осознанием, что они только что могли сдохнуть. По телу пробежал неприятный холодок. Да еще и эта погода — слишком рано накатившая темень, сизые низкие тучи — давила мрачной атмосферой и заставляла беспокоиться еще сильнее.
— Уже семь, — сказал Мёрдок, посмотрев на наручные часы. — Давно должны были приехать
Кирк пожал плечами:
— Указателей и поворотов не было, я бы не пропустил.
— Мы вообще сейчас где?
— Понятия не имею, сеть сдохла.
— Охуенно.
— Разворачиваемся? — Кирк крепче сжал руль.
— Подожди. Давай еще немного, может этот съезд дальше.
— Как скажешь.
Минут через десять мимо промелькнула какая-то хибара. Они периодически встречались около дороги то тут, то там, поэтому особого внимания Кирк на нее не обратил. Как и на следующую. На третьей закрались смутные подозрения, и к моменту, как они оформились окончательно, и Кирк вдарил по тормозам, стало понятно — они заехали в какую-то деревню. Запоздало дошло, что под колесами уже и не было никакого шоссе, только узкая грунтовка.
Низкие ветхие дома четко вырисовывались на фоне темного неба, и эта мрачная картина навевала тревогу. Кирк сглотнул.
— Что это, блядь, такое? — спросил он тихо, чувствуя огромное нежелание говорить с обычной громкостью. — Мы, вроде, не должны были проезжать никаких стремных деревень?
— Не должны были, — ответил Мёрдок так же тихо.
Как-то отстраненно Кирк подумал, что еще ни разу не видел Мёрдока чем-то напуганным, и это вообще не успокаивало. Собственное сердце колотилось уже где-то в горле, а в груди периодически немело. Рациональной частью сознания Кирк пытался убедить себя, что нихуя в этом такого нет, просто дождливый вечер и просто деревня, но интуиция, какое-то древнее чутье, позволявше сапиенсам выживать тясячелетиями, шептало — все пиздец.
— У нас в багажнике дохуя огнестрела, — сказал Кирк, пытаясь больше успокоить себя самого.
— Готов прогуляться за ним? — ответил Мёрдок.
В эту секунду краем зрения Кирк заметил какое-то движение — от одной из хибар отделилась похожая на человеческую фигура и двинулась в их сторону. Мёрдок, похоже, тоже заметил — он дернулся и прошептал:
— Сдавай задом, быстро.
Кирк еле услышал его за шумом бьющейся в ушах крови, но в любом случае, он и сам собирался давать по съебам. Дернул рычаг коробки передач и начал отъезжать назад, и тут услышал. Этот рокот, похожий на невнятную человеческую речь, заставил на секунду онеметь, а потом все тело пробило крупной дрожью. По звучанию это было похоже на гэльский, но слов Кирк не понимал — хотя это было, наверно, даже к лучшему.
Дома проносились мимо и уплывали вперед, никак не заканчиваясь, хотя Кирк был уверен, что эта ебаная деревня была очень маленькой — по крайней мере, когда они въезжали в нее. Всего за пару минут Кирк уже готов был уверовать в любую сверхъестественную хуйню. Но хотя бы, к счастью, их никто не преследовал. Никто видимый и материальный, по крайней мере.
И Кирк решился остановиться — всего на секунду, чтобы переключиться на нормальный ход и, резко повернув, выехать на дорогу. Свет фар осветил пустую трассу — никаких домов впереди не было. Машина ехала гладко и плавно — под колесами был привычный асфальт. Спустя несколько сотен метров Кирк решился посмотреть в зеркало заднего вида — проверить, нет ли какой хтонической погони. За спиной только клубился густой туман и ничего не было видно.
На отходняках от нервов начало трясти мелкой дрожью, кидало то в жар, то в холод, вспотели ладони. Ужасно хотелось телепортироваться прямо домой сию секунду, выжрать пластинку успокоительного и завалиться спать. Забыть это все, как просто страшный тупой сон. От недавних воспоминаний передергивало.
— Что это вообще была за хуйня? — спросил Кирк скорее просто в воздух, чтобы выплеснуть эмоции. — Деревня эта непонятная со стремными лачугами, человек какой-то к нам шел, потом они что-то пиздеть начали… Не, ну ты это слышал? Как будто демонов вызывали, сатанисты, блядь, недоделанные.
— Ты точно или проебал нужный поворот, или съехал на ненужный, — ответил Мёрдок ровным, безэмоциональным голосом. — Поэтому мы и заехали в какую-то жопу.
Кирк вдарил по тормозам так резко, что чуть не улетел вперед — удержал ремень, впившийся в грудину. Нервы и так были ни к черту, так еще и Мёрдок именно сейчас доебаться. Как будто мало ему было пережитого только что стресса.
— Сам за руль иди, если такой умный. И езжай правильно.
— Да пожалуйста.
Кирк вылез наружу, вдохнул полной грудью влажный воздух. Он немного отдавал солью, хотя они не должны были ехать по побережью. Вроде бы. Сейчас уже Кирк не был ни в чем уверен полностью.
Они с Мёрдоком поменялись местами, и Кирк, усаживаясь, со всей дури хлопнул пассажирской дверью, показывая свое недовольство и раздражение. Машина была не его собственной, так что не жалко.
— По голове себе ебни, а, — ответил Мёрдок на это.
Он достал из кармана ветровки пачку, выудил оттуда сигарету и поджег ее. Все на ходу, небрежно придерживая руль одной рукой. Кирка его спокойствие бесило и удивляло одновременно. То ли Мёрдок уже и правда отошел, и ему было похуй, то ли наоборот, находился в заторможенном стрессе — Кирк понять не мог.
— Хули ты такой спокойный? — спросил он.
— Так уже ж все в порядке.
Мёрдок затянулся и выпустил дым прямо в салоне, не открывая окно.
— Да где же этот ебучий поворот… — пробормотал он себе под нос, щурясь и всматриваясь в дорогу.
— Как доедем, скажи своим барыгам, что пусть в следующий раз сами пиздуют в Дублин. Я больше никуда, блядь, не поеду через полстраны.
— Непременно скажу. На, расслабься.
Он сделал еще одну затяжку и протянул сигарету. И за мгновение, что они столкнулись пальцами, Кирк успел почувствовать — руки у Мёрдока ледяные.
тоже вываливаю подношение к хэллоуинскому челленджу.
тема 1. хижина в лесу
макрайли в землянке, графичная ебля, возможен ООС, не перечитывал даже, ~1800 слов
Из Кенмэра они шли пешком. Чувство тревоги гнало вперед, несмотря на голод, усталость и хлесткую морось приближающейся осени. Держаться подальше от крупных городов оказалось не так уж и сложно, а вот избегать туристических маршрутов, не заходя на частные территории, не получалось совсем. Их спасало только то, что неудавшаяся попытка теракта отвадила людей от путешествий по стране, и за все время им встретилась от силы дюжина путешествующих, и большую часть из них интересовали захватывающие виды ирландских просторов, а не парочка груженных рюкзаками мужиков.
Почти через шесть часов, когда ощутимо снизилась видимость, они добрались до национального парка Килларни и свернули с главной дороги на крохотную тропу, которая огибала кольцо Керри и вела в самое сердце вековых дубовых рощ в обход озера. Мердок периодически останавливался, собирал хворост, чтобы ночью развести костер. К тому времени, как шуршащий грунт под их ногами сменился упругим мхом, глушащим посторонние звуки и оставляя лишь хруст поросших лишайником трухлявых веток, на лес опустились густые, непроглядные сумерки, и Кирк достал фонарик. Помогал тот слабо, будто сама природа противилась неестественному освещению. Все, что покрывал собой древний зеленый ковер, в один миг утратило цвет и стало угрожающе черным, осталось лишь небольшое подсвеченное пятно метра на два вперед.
При свете дня этот средневековый лес выглядел безобидно и меланхолично, словно идеальная иллюстрация для книжек про медитацию и самокопание. Как только наступила ночь, все детские кошмары начали колядовать у Кирка в голове. Они с Мердоком даже не заметили, как мир вокруг них словно перестал существовать. Над головами гнетущим облаком висела тишина и зыбкая полунадежда-полустрах, что в этом безлюдном месте их больше никто никогда не найдет.
— Дальше идти смысла нет, я даже тебя уже не вижу, — вздохнул Мердок, и это было так странно. Лес будто поглотил звук. Несмотря на довольно промозглую погоду, Кирку казалось, что он стоит в маленькой темной комнате, и даже если он сейчас крикнет что-нибудь, дубрава точно так же сожрет его эхо.
Кирк посветил вокруг себя и резко остановился. Луч света наткнулся на замшелые руины небольшого каменного домика. Возможно, когда-то очень давно здесь проживал некто более законопослушный, чем Дети Святого Патрика. Кирк вздохнул и поманил Мердока за собой. Прямо из середины того, что раньше предположительно служило кухней, торчал мощный, покрытый бархатным, изумрудным пушком дуб. Пробив раскидистой кроной крышу лет двести назад, сейчас он создавал естественное укрытие, и если пойдет дождь, им, скорее всего, удастся поддерживать небольшой костер до утра, если станет слишком холодно. Больше всего на свете сейчас Кирку хотелось поесть и выпить чего-нибудь горячего.
На одной из стен аккуратной кладкой выделялся небольшой камин более светлого камня. Вокруг него было относительно чисто — отличное место для палатки. Где-то над головой, а по ощущениям совсем в другом мире, тихо ворчала последняя, должно быть, в этом сезоне гроза. Кирк неосознанно сделал глубокий вдох, задержал дыхание и медленно выдохнул, расслабляя плечи и сжатую челюсть.
На поясницу опустилась тяжелая ладонь Мердока. Жар его руки ощущался даже сквозь куртку. Это успокаивало. Все шло более-менее по плану. Впереди еще сутки пути до порта, где они перехватят Криса и свалят туда, где до них не дотянется даже МАК. Перед глазами Кирка уже висел образ номера в отеле, большая постель, хорошее бухло, удобный матрас, чистые простыни. Мердок, только вышедший из душа. Волосы на его груди до сих пор мокрые, с кончиков на затылке все еще стекают капли. Он снимает полотенце с бедер, неотрывно глядя Кирку в глаза, и еле заметно дергает уголком губ.
— Пойду, еще веток соберу, пока дождь не начался.
Мердок сгрузил хворост, свой походный рюкзак, отвязал скрученную в валик палатку и бросил Кирку. Она как раз впритык помещалась в их маленькой “гостиной”, несмотря на стандартный размер, кое-кому все равно придется подгибать ноги. Кирк чувствовал, как с каждой секундой из тела уходит напряжение. Все это больше напоминало обычный поход, а не хитрый план побега из страны.
Мердок по старой памяти отлично снарядил их для этого путешествия, даже горелку газовую взял. Если не удастся отыскать сухих веток для костра, без горячего на ужин они точно не останутся.
На удивление, палатка заняла не так много места. Перед ней оставался приличного размера пятачок, который упирался в наполовину обвалившуюся стену с камином. Закончив со спальниками, Кирк приготовил горелку, подвинул ее к стене и уселся на невысокий замшелый валун. За стеной мягко захрустела рыхлая лесная подушка, тяжелые шаги становились все громче. Кирк поднял взгляд, и на миг его ослепило ярким светом фонарика. Мердок сразу выключил его и повесил на ветку, где уже висел фонарик Кирка. Под мышкой он держал огромную охапку веток.
— Есть меню семь, — сказал Кирк, щурясь на пакеты MRE. — И меню десять. Выбирай.
Пайки были британские, это значило, что кому-то из них сегодня придется жрать бобы. Кирк терпеть их не мог и собирался чистосердечно напиздеть, в каком из пакетов лежит эта жижа, чтобы вытянуть пасту с курицей и грибами.
— Седьмое — вегетарианское, ты в курсе? — хмыкнул Мердок, и великолепный план Кирка рассыпался, как карточный домик. Впрочем, чего-то такого следовало ожидать, никогда не знаешь, когда Макалистер опять начнет шмалять своими многочисленными знаниями.
— Твою-то... Я думал, в ИРА вы жрали наши пайки.
— Мы жрали, что попало, но, если везло, обносили бриташек.
— Гребаный индийский паек. Ненавижу бобы.
— Там марокканское жаркое из фасоли, если тебе интересно.
— Мне интересно, будешь ли ты это есть вместо меня. Я тебе клянусь, я готов драться за сраную пасту с курицей, Мердок.
Мердок видимо представил это, потому что сипло заржал, укладывая ветки в камин. Через пять минут их средневековый склеп озарился теплым оранжевым светом. Еле слышное гудение огня вгоняло Кирка в настоящий транс. Пайки они в итоге поделили, а карри из нута, коварно скормленное ему Мердоком, оказалось очень даже ничего.
После они почти час сверяли маршрут, сидя бедром к бедру и подсвечивая ламинированную карту фонариком. В режиме оффлайн была своя романтика, если, конечно, никто из присутствующих не впадал в топографический кретинизм в отсутствие гугл-мэпс и навигатора.
— Пойду отолью, — сказал Кирк и потыкал пальцем в походный котелок. — Почти закипела, следи, чтоб костер не залило.
— Расслабь булки, — не отрываясь от карты, отозвался Мердок и шлепнул его по заднице.
Кирк хотел отвесить ему по шапке, но почему-то ухмыльнулся, потом вовсе разулыбался, как дурачок, и поплелся обходить руины. Немногие знали про этот бзик, но поссать он мог, только если рядом никого не было. Даже если он торчал в гребаной кабинке, а не светил членом у писсуаров, ему было тяжело расслабиться и склонить к сотрудничеству собственный мочевой пузырь.
Он шел, держась рукой за влажную, холодную стену, и все равно чуть не навернулся, запнувшись о какой-то коварный валун, но за фонариком возвращаться не стал. Отблесков костра хватало, чтобы различать контуры домика и не впилиться лбом в ближайший ствол.
Завернув за угол, Кирк пристроился в углублении, бывшим когда-то то ли дымоходом, то ли еще одним камином. Он успел поссать и убрать член в трусы, когда его буквально вжало в поросшую мхом стену. В нос ударил землистый и влажный запах древесной трухи и почему-то остывшего пепла. Здоровые ручищи обвились вокруг него, ладони жадно заползли под куртку, горячие, мозолистые, по которым он, если быть предельно честным, безумно скучал.
Мердок схватил его за бедра и дернул на себя. Кирк задницей чувствовал его уже отвердевший член, а в следующую секунду его шеи коснулась жесткая борода, и он окончательно поплыл. Закинул руку назад, вцепился в рыжую шевелюру, зашипел, когда Мердок жадно куснул его за ухом, вылизал это место и снова прикусил, засасывая кожу. Ноги от такого подкашивались, и если бы его не держали так крепко, он бы уже давно стек на землю по холодной стене.
— Давай вернемся в палат..
Мердок рывком снял с него штаны и белье. Все возражения и мысли про палатку выветрились из головы за долю секунды. От жара собственного и чужого тела у Кирка полыхали щеки. Возбуждение тугим узлом стянуло низ живота, и он невольно выгнулся в пояснице, почти сразу коснувшись ягодицей горячей, влажной головки. Когда он успел? Где взял смазку? Почему сейчас? Кирк понял, что ему по большому счету насрать.
Не переставая выцеловывать и посасывать кожу на его шее, Мердок направил член, головка мягко скользнула между ягодиц и, преодолев сопротивление, проникла в него. Кирк тихо охнул от боли, и Мердок мгновенно застыл, дыша так тяжело, так загнанно, будто пробежал марафон.
Возбуждение на адреналиновой волне делало страшные вещи. Через два дня у них будет все время мира, будет отличная кровать и возможность помыться, но пока что это просто его фантазии, а эта боль — приятная, обволакивающая, но стихающая с каждой секундой, принадлежит ему здесь и сейчас.
Кирк расставил ноги, покуда позволяли расстегнутые штаны, и толкнулся назад, принимая длину. Член все проскальзывал и проскальзывал дальше, казалось, вот-вот проткнет его насквозь, но это лишь подстегнуло его. Кирк принялся дрочить себе так яростно, будто делал это на время. Мердок потянул член назад, но не стал вытаскивать полностью, подразнив анус широкой головкой. Тот непроизвольно сжимался вокруг нее и снова растягивался, пропуская внутрь. Это сводило с ума и заставляло скрипеть зубами от удовольствия.
— Да трахни ты меня уже, еб твою мать, — процедил Кирк, готовый сгрызать мох со стены. Ткань куртки на локте, которым он опирался на камни, промокла и неприятно холодила кожу.
— Тш-ш-ш, — горячее дыхание опалило ухо. По спине Кирка пробежали крупные мурашки, его аж передернуло, но своего он добился.
Огромные ручищи раздвинули его ягодицы, и, чтобы не распугать всю кельтскую нечисть своими воплями, Кирк уткнулся раскрытым ртом в сгиб локтя. Мердок никогда не щадил его, всегда ебал, как в последний раз. Оставалось лишь закатывать глаза, представляя, как это все выглядит со стороны. Как его вколачивают в ветхую каменную стену где-то у черта на рогах, пока на жопе не висит разве что О’Финнеган.
Сколько времени прошло, он даже примерно сказать не мог, но для форс-мажорного траха вроде этого кончать он начал даже слишком быстро. Сфинктер расслабился настолько, что каждое проникновение члена в задницу сопровождалось прихлюпыванием, и на очередном мозговыносящем ударе члена головка так мощно прошлась по простате, что Кирк, дрогнув коленями, согнулся почти пополам и кончил, до боли сжимая рукав зубами. Член в руке пульсировал от выплескиваемой спермы.
Мердок все еще прижимал его к себе, загнав член по самые яйца и слабо наддавая бедрами. Гондона этот говнюк, конечно, не надел и, судя по всему, кончил внутрь. Кирк ненавидел ощущение вытекающей спермы. Почти так же сильно, как бобы.
Теперь, когда наваждение схлынуло, его стало потрясывать от холода и слабости. Казалось, онемевшая жопа вот-вот отвалится. Член Мердока выскользнул, неприятно проехавшись по слишком чувствительному сфинктеру. Из последних сил Кирк выпрямился и обернулся, трясущимися руками натянул штаны и судорожно вдохнул, наполняя легкие влажным воздухом. От щеки отлепился и упал кусочек мха.
— Пиздец, — прошептал он, пошатывась. — Теперь дойти бы еще...
— Иди давай, я за тобой, — отозвался Мердок из темноты.
Кирк придержал уже полюбившуюся ему стену и медленно побрел на мягкий подрагивающий свет от костра, осторожно прощупывая ненадежную лесную почву. Вековой лес делал вид, что ничего не заметил, и продолжал безмятежно спать. Сквозь листву все-таки стали прорываться первые капли. С каждой секундой стресс и физические нагрузки прошедшего дня все сильнее давили на плечи. Кирк уже больше не мечтал об отелях или кроватях, ему будет достаточно спального мешка и здоровенной туши спящего Макалистера в паре дюймов от себя. Обогнув развалины, он зашел внутрь и замер, как вкопанный.
Мердок снял котелок с костра, разлил кипяток по чашкам и поднял на него взгляд. Чуть сощурился и спросил:
— Ты че такой бледный?
Короче, блядоход, Коцит-центрик, вивисекция средней графичности, флафф, прямое продолжение одного из предыдущих рекострочников, но может читаться отдельно
Опасно поблескивающий в неярком свете скальпель касается кожи. Прохлады, как и боли, нет, — анальгезия подействовала быстро, давая возможность насладиться предстоящим зрелищем, не отвлекаясь на боль (не то чтобы он не мог бы её выдержать, конечно). Коцит чуть выгибает шею, и Ахерон понятливо запускает пальцы под затылок, поудобнее устраивая его голову на своём бедре, чтобы ему было лучше видно. Мягкая ладонь устроившегося сбоку Флегетона оглаживает взмокший лоб, сдвигает влажные волосы, чтоб не лезли в глаза.
Лезвие двигается к животу, тянущийся за ним глубокий разрез набухает тёмной пахучей кровью, которая пачкает блестящую сталь. Прямая линия до середины рёбер. Затем две косые, расходящиеся от её окончания по бокам.
Стикс откладывает скальпель, и, проведя кончиками когтей по вздымающейся груди, склоняется и длинным языком проходится по тёмным разрезам.
— Возмутительно, — совершенно ровным тоном выдаёт он. И затем его черты мгновенно заостряются, а губы искажает хищный оскал. — Как можно быть таким вкусссным.
Рот наполняется слюной, и он чуть крепче вцепляется зубами в кляп. Хочется потянуться, схватить и прижать к себе, но серебряные цепи держат крепко, натянуты так, что ни рукой двинуть, ни колено согнуть, и Ахерон свободной рукой сжимает его скованные запястья, а Стикс — надавливает на бёдра.
— Не дёргайся, братец, — Флегетон с довольным смешком прижимается к нему быстрым поцелуем, — ты ведь в надёжных руках.
Он слышит, как алчно они вдыхают наполняющий воздух аромат, и, хотя к собственному запаху он, понятное дело, равнодушен, их возбуждение передаётся и ему, ещё больше горячит и без того готовую вскипеть от нетерпения кровь.
Стикс не спеша, осторожными движениями раздвигает створки плоти, будто раскрывая старую драгоценную книгу, и остальные тоже придвигаются, внимательно и жадно разглядывая представшую картину. Ему, конечно, достался не такой хороший угол обзора, но всё равно видно покрытые чёрной кровью и слизью рёбра, приподнимающиеся под ними в такт его дыханию лёгкие, тёмно-бордовые ленты сосудов.
И, почти скрытый за решёткой костей, толчками трепыхающийся алый комок.
От розовых искр в потемневших глазах Стикса перехватывает дыхание.
Стикс проводит своими тонкими пальцами по рёбрам, легко, с любовью, будто арфист по струнам, когти издают при соприкосновении с ними тончайший влажный стук.
Нежные поглаживания останавливаются на конце широкой длинной пластины посреди груди, от которой паутиной и расходятся рёбра. Стикс берётся за край пластины — и, не меняясь в лице, одним движением выдёргивает её с тихим кратким хрустом.
Он не чувствует боли, но всё равно, не сдержавшись, неслышно ахает. Мысль, что теперь его сердце совсем открыто и беззащитно, такая невероятно сладкая, убийственная в своём удовольствии, что хочется смеяться и кричать одновременно.
Ловкие белые пальцы быстро втискиваются под кости и вытягивают ритмично и быстро подрагивающий, будто дышащий сам по себе, округлый комок, так естественно смотрящийся в руках Стикса.
Стикс приподнимает его сердце чуть выше, держа бережно, как что-то невыносимо хрупкое, насколько позволяют тянущаяся за ним трубка артерии, и остальные, завороженно глядя, с нежностью касаются трепещущей влажной поверхности кончиками пальцев.
— Ох, братец.
Флегетон первым отнимает руку. Широко распахнутыми глазами окинув измазанные кровью пальцы, он быстро подносит их к губам, слизывает с хищным вдохом. Ахерон повторяет за ним, тщательно облизывая каждый палец и скосив голодный взгляд на Коцита.
Стикс же касается сердца языком, обволакивает, будто обнимая. Потемневшие нитки слюны тянутся за ним.
— Мы бы тебя так и съели, — челюсти щёлкают, когда язык вновь оказывается в пасти.
Губы расходятся, полностью обнажая заострившиеся зубы.
И, когда Стикс касается его разделённых губ вымазанным его же кровью языком, он, закрыв глаза, выгибается всем телом и выстанывает мучительный от невозможности отдаться ещё больше, ещё всеобъемлюще, вскрик.
— Сссиди сссмирно, — строго, но без настоящего раздражения в голосе говорит Стикс, споро орудуя ниткой и сшивая края главного разреза. — Не то до сссвадьбы не заживёт. — Привалившийся к груди Ахерона Коцит покаянно-согласно мычит в ответ, не отрываясь от любезно подставленной руки, в которую он немедленно запустил зубы и теперь неспешно тянет так необходимую для восстановления сил кровь.
— Чьей свадьбы? — тут же с улыбкой уточняет Флегетон, откладывая наручники и подкладку из мягкой фланели, защищавшую запястья Коцита от проплавления до костей. Проводит пальцем по старому шраму под ребром, следу от одной из старых игр с серебряным лезвием, который Коцит решил оставить. Стикс шлёпает его по руке, чтоб не мешался, и Флегетон со смехом отодвигается, переводит взгляд на лицо Коцита. Облизывается, будто на губах ещё могла остаться кровь. — Ну, каково это? Как ощущения были? Рассказывай!
— Да, дорогой, — шеи касается горячее дыхание Ахерона. — Всё, как ты ожидал, как хотел? Как тебе?
Стикс, замедлившись, тоже поднимает на него непроницаемый взгляд.
Он отрывается от еды, обводит глазами выжидающе смотрящих на него братьев.
О да, он многое может и хочет сказать. Но любые слова сейчас кажутся такими невероятно слабыми, неспособными передать и сотую часть его чувств. Нужно сперва собрать все мысли в кучу, прежде чем всё толково расписать.
Поэтому он останавливается пока на одной фразе.
— Аж сердце замерло, — с совершенно серьёзным видом сообщает он.
И искренне наслаждается фырканьем и смехом с трёх сторон.
Отредактировано (2021-10-24 22:38:48)
Я обещала, и я рачленила Пироженьку
Сероволки, ангст, флафф, вканонное АУ.
Руку прострелило болью, и Сережа зажмурился. Спокойно. Не смертельно. Главное — без резких движений. Стиснув зубы, он осторожно поднял голову — в ушах загудело, в затылок воткнулся твердый ледяной кол, под кожей закопошились мерзкие мурашки. Господи. Каждый нерв, каждая клетка выла от боли. Медленно, очень аккуратно Сережа выпрямил спину. Как немощный старик, а ведь еще и тридцати нет… Он зашарил по столу, нащупывая тюбик кетопрофена.
— Давай сюда. Ляг.
Сережа выдохнул и снова опустился лбом на клавиатуру. Экран был черным — комп перешел в спящий режим вместе с хозяином. Марго печально взирала из плазмы на стене, но молчала — Сережа отключил звук.
Прикосновения Олега приносили боль. Он растирал шею, плечи и спину сильно, без жалости, надавливал так, что хотелось сползти под стол и молить о пощаде, но Сережа терпел. Он знал: скоро станет легче.
Раньше, когда они были ещё детьми, когда только выпустились, Олег касался совсем иначе — всегда мягко, трепетно. Даже в прошлом году, когда приезжал весной, он касался иначе…
— Все, хватит, — пробормотал Сережа, вытирая слезы. — Спасибо. Мне лучше.
— Ты хочешь спину угробить?
Сережа покачал головой и сразу зашипел от боли. Непонятно, что было больнее — кол, который так и торчал в шее, или недовольный тон Олега.
— Прости. Я просто отрубился. Правда. Я случайно.
Он опустил взгляд. Завтрашняя презентация, кажется, уже забрала все его силы. Наверно, он выпил слишком много энергетиков, — мозг перестал воспринимать кофеин, вот и выключился…
Олег смотрел сердито, и его темный взгляд пронзал страшнее любого клинка. Рубашка Сережи стала мокрой, прилипла к коже, будто не от пота, а от крови, будто раны были настоящие, физические. Захотелось спрятаться. Сдержав стон боли, Сережа встал и пошел в ванную. В зеркале отразилась опухшая физиономия, красная, с темными кругами под глазами. Да, перед журналистами так появляться нельзя. И перед спонсорами тоже… Неудивительно, что Олег разозлился.
Сережа включил воду, ополоснул лицо и вымыл руки. Правая до сих пор ощущалась чужой — она не просто затекла, она стала… чужой. Как будто ненастоящей.
Это непонятное чувство приходило все чаще. Словно кто-то незаметно отрезал от тела кусок и заменял плоть на имплант, как в киберпанка, а потом система сбоила и вместо пальцев, рук или ног ощущались обрубки, и на обрубках — безжизненная пластмасса.
Наверно, от усталости крыша ехала.
Сережа потряс головой. Голова болела. Он проглотил таблетку темпалгина и вернулся в кабинет. Сев рядом с Олегом, он неловко прижался к его теплому боку, уткнулся носом в плечо. Хотелось, чтобы Олег положил на макушку ладонь, как не делал уже давным-давно, хотелось, чтобы погладил по волосам — не насмешливо, будто ребенка, а медленно, ласково, чувственно, как раньше, — хотелось, чтобы поцеловал.
Олег смотрел новости.
Сережа смотрел с ним вместе.
Муж избил жену до полусмерти и получил штраф, изнасилованную девочку посадили за превышение самообороны, зарвавшаяся банкирша обобрала клиентов, бизнесмен устроил казино там, где раньше был детский дом. А теперь о погоде.
Голова разболелась сильнее. Сережа сделал несколько глубоких вдохов. Нужно было думать о хорошем.
Хорошая новость нашлась только одна: суд над Гречкиным. Как его ни выгораживал папаша, доказательства у обвинения были железобетонные. Нашлись даже записи с камер наблюдения, где видно лицо водителя. Сережа помог им найтись. Капля в море, но он сделал хоть что-то, чтобы справедливость восторжествовала. Интересно, сколько лет получит этот ублюдок? Пять? А, может, все десять? В том, что приговор будет обвинительным, Сережа не сомневался…
Одной таблетки темпалгина было мало — виски протыкало иглами. Сережа зажмурился.
— Марго, выключи, — приказал Олег.
Солнце давно село, из панорамных окон сквозила тьма. Наверно, поэтому перед глазами у Сережи слегка плыло и лицо Олега казалось размытым и нечетким.
— Врача вызвать?
— Не надо… Все в норме. Спасибо.
Сереже хотелось прижаться к нему еще раз и одновременно хотелось сжаться в комок. Почему-то рядом с Олегом его мучило чувство вины. Будто Сережа предал своего самого близкого человека, разочаровал, обидел, сделал что-то ужасное, непоправимое…
Сережа не мог понять природу этого чувства. Он точно знал, что скорее отрезал бы себе руку, чем причинил Олегу вред.
Он подвигал пальцами на правой ладони. Ладонь была на месте, но все еще казалась слегка чужой.
— Пошли, — сказал Олег. — Спать тебя уложу.
Его голос звучал низко и глубоко, гипнотически, и, наверное, Сережа не смог бы с ним спорить, даже если бы захотел.
Олег расстелил постель, приказал Марго притушить свет. Потом принес пачку снотворного и стакан воды.
— Попытайся уснуть без таблеток.
Сережа кивнул и поймал его за локоть.
— Что? — нахмурился Олег.
— Нет… Нет, прости, ничего.
Сережа разжал пальцы и укрылся с головой. Он не решился попросить. Он знал, каким будет ответ, и каждый раз, когда Олег отказывался остаться, Сережа казалось, что его грудную клетку вскрывают ножом.
Дверь за Олегом бесшумно закрылась.
Сережа не знал, почему все изменилось. Почему Олег вдруг стал молчаливым, напряженным и мрачным, а его прикосновения — скупыми и короткими. В них больше не было ни нежности, ни чувственного желания. Касаясь плеча, хлопая по колену, он словно заземлял, удерживал на месте и приказывал: успокойся.
«Все в норме» — отмахивался Олег. «Кончай накручивать».
И Сережа не накручивал. Сережа перестал спрашивать. Он не имел права требовать что-то ещё. Даже если теперь в груди тянуло и ныло, как в затекшей руке, даже если делалось холодно и пусто, даже если казалось, что кто-то забрал из тела связующее звено, вытащил центральный процессор, поэтому плоть разваливается на части…
Сережу разбудил звонок. У абонента был высокий приоритет, и Марго не отшила его голосовой почтой. Черт. Забыл отредактировать профиль…
— Да?
— Доброго вечера, Сергей! — затараторил бодрый голос. — Прошу прощения за поздний звонок! Итак, вы обдумали наше предложение?
— Мой ответ не изменился. Я не продам «Вместе».
— И я этого ожидал! Я был бы разочарован, если бы вы ответили иначе! Ведь вы человек разумный и, конечно, понимаете настоящую стоимость такого товара! Но теперь наша компания готова предложить вам…
Он тараторил, как заводной. Он сам озвучивал возражения и сам же их отрабатывал, а Сережа ощущал себя так, будто ему в уши запихнули каких-то инопланетных насекомых из фильмов ужасов и теперь маленькие многоножки по капле высасывают мозги. Через несколько минут в голове не осталось ничего, но бравый покупатель не затыкался.
Конечно, хватило бы одного слова, чтобы прервать разговор. Можно было грубо отшить, можно было сослаться на занятость, можно было сделать вид, что звонят по другой линии и перевести на Марго — она бы подыграла — но Сережа продолжал молча слушать.
Он хотел наказать себя. Он сам не знал, за что.
Уснуть во второй раз он смог только после ударной дозы таблеток. Физиономия с утра уже не была такой опухшей и даже взгляд, кажется, слегка прояснился. Хотя Олег все равно помогал ему одеться — Сережу потряхивало и руки дрожали, пуговицы никак не желали застегиваться, особенно под темным недовольным взглядом…
На презентации язык у Сережи заплетался, но Марго работала отлично и все шло более-менее гладко, пока на экране не возникла новость.
Приговор суда.
Оправдательный.
Сережа смотрел на «Гречкин не виновен! Обжалованию не подлежит!» и понимал, что его сейчас вырвет. Собственными кишками, наверно, потому что он не помнил, когда ел в последний раз.
Он ринулся прочь и журналисты ринулась за ним, как стая голодных грифонов.
В лифте ноги у Сережи подкосились, будто исчезли все кости и мышцы, будто испарились коленные чашечки, а плоть превратилась в желе. Он бы упал, но Олег подхватил его за шкирку, как котенка, и удержал крепкой сильной рукой. Сережа прижался к ней щекой, сдерживая слезы.
Все было неправильно. Несправедливо. Ужасно.
В кабинете он рухнул на кушетку, ощущая только усталость и бессилие. Теперь кости исчезли из всего тела. Сережа сполз на пол. Ему хотелось положить голову на колени Олега, хотелось ощутить его тепло, его ладонь в волосах, но Олег не умел читать мысли. А, может, не хотел читать. Может, не хотел разделять на двоих сережину боль.
Он ведь и не обязан был.
Он поднялся. Его глаза казались такими же непроницаемо черными, как и его костюм. Почему он все время ходит только в черном? Ему ведь так идут нежные оттенки бежевого и лазурного…
— Это больше не повторится, — сказал Олег. — Обещаю.
Сережа поймал его руку своей, бессильной и бескостной.
— Что ты сделаешь?
— То, что нужно.
— Постой. — Сережа сглотнул. Возражая Олегу, он чувствовал себя так, будто пытается проглотить кусок раскаленного металла — боль ползла по глотке и языку, спирало дыхание. — Побудь со мной.
— Зачем? Это что-то изменит? Восстановит справедливость?
Олег всегда был частью Сережи. Самой важной, самой любимой, неотторжимой частью. Но теперь, даже сжимая его ладонь, Сережа не чувствовал себя целым, не чувствовал единства, к которому с детства привык. Он стиснул пальцы крепче, наверняка причиняя Олегу боль, и все равно не ощутил ничего.
— Почему ты ходишь только в черном?
— Серьезно?
— Почему ты такой... — Голова снова закружилась, но Сережа упрямо не разжимал пальцы. — Весь последний год… Я что-то сделал не так? Я тебя обидел? Прости меня, пожалуйста…
— Отцепись!
— Ты все время уходишь. Почему? Почему ты… почему ты меня бросил?
Олег дернулся. Его влажная рука выскользнула, но Сережа был готов — он изо всех сил подался вперед, вцепился в колени, не позволяя Олегу шевельнуться, и уткнулся в них лбом.
— Вернись. Пожалуйста, не уходи, не умирай, вернись…
— Ты с ума сошел!
Настенный экран вспыхнул, появилась Марго.
— Сергей, к вам посетитель, — произнесла она. — Это Олег Волков. Впустить?
— Нет! — ответил Олег. — Нет! Нет!
Сережа посмотрел на его лицо, перекошенное ненавистью. Потом посмотрел на экран, где тоже был Олег — в дурацкой кепке и с длинной бородой.
— Впустить? — повторила Марго.
Сережа вытянул руку, и она прошла через бедро Олега насквозь.
— Это не я ненастоящий, — понял Сережа. — Это ты…
Губы фальшивого Олега растянулись в ухмылке. Он взял со стола нож для бумаг и воткнул себе в шею. Сережа не ощутил боли, только по плечу и руке вдруг потекла влага и стало очень холодно. Он не мог вдохнуть. В глазах потемнело. Последнее, что он увидел, это как Марго без приказа открывает дверь.
Очнувшись, он сразу зажмурился: свет в палате был слишком ярким, а потолок и стены слишком белыми. Сережа лежал под белоснежным одеялом, к его левой руке тянулась капельница, а правая была на чем-то теплом. Сережа погладил это кончиками пальцев.
Олег встрепенулся. Его ладонь держала сережину руку.
— Привет, — сказал он, сонно проморгавшись.
Вместо бороды у него была щетина и несколько ярко-алых царапин на щеках. Сережа осторожно потрогал их, и Олег улыбнулся.
— Ты как?
Сережа продолжил трогать: шею, подбородок, нос, скулы, губы, веки, ресницы, уши, шею, подбородок, нос…
Олег поймал его руку.
— Я жив.
— Как ты вошел?
— Угадал ключ доступа.
Ключом была дата. День, когда они друг другу признались. Точнее, это Олег признался, а Сережа накинулся на него с поцелуями.
— Я никак не мог до тебя дозвониться, — произнес Олег. — Я приехал, как только смог. Прости. Если бы я знал, что ты…
— Что?
— Что тебе так плохо…
Он опустил голову и прижался к ладони Сережи носом. Он был похож на виноватого щенка. И нос был холодный.
— Надо позвать врача. Он сказал, когда ты очнешься…
— Потом.
— Но врач…
— Потом.
Он покорно сел рядом. Этого было мало, и Сережа настойчиво потянул его к себе, заставляя лечь. От Олега пахло больничным мылом и больничной едой. Сережа уткнулся в его грудь и ощутил, как медленно, с опаской, начинает возвращаться целостность, как убегают из-под кожи мерзкие мурашки, как вновь запускается центральный процессор в груди. Сережа ждал. Он ничего не говорил и ни о чем не просил, но Олег поцеловал его в висок, а потом запустил ладонь в волосы и стал гладить мягко и нежно, как хотелось.
Римминг мувисероволков. Осторожно, он настолько флаффный, что у вас может слипнуться жопа. И в нем есть одна дохлая мексиканская птичка.
Олег не выдержал. Он не хотел тревожить Сережу — доктор велела не давить, не следить за каждым его шагом — но из ванной не доносилось ни звука, а прошел почти час. Олег постучался. Не получив ответа, он открыл дверь.
Сережа лежал, прижав длинные ноги к груди, обхватив себя за плечи. Над водой было только лицо, и волосы расползались вокруг рыжими змейками. Пена растаяла, оставив мутные разводы, зеркало не запотело. Олег коснулся воды — она давно остыла.
— Ужин сюда нести?
— Нет. — Сережа медленно сел, опустив голову и спрятавшись за мокрыми прядями. — Я выхожу.
Олег подождал несколько минут, но Сережа не шелохнулся.
— Ты простынешь.
— Все нормально.
— Позвоним доктору?
Сережа покачал головой.
— В Стокгольме глубокая ночь.
Он вытащил из воды руку и посмотрел на пальцы — кожа сморщилась, ногти были подстрижены под корень, вокруг лунок виднелись мелкие красные ранки. Сережа иногда отгрызал кутикулу, но глубокие следы от бритвы на запястьях уже почти прошли.
— Она не скажет мне ничего нового, — продолжил он. — Я моюсь несколько раз в день, потому что ощущаю себя грязным. Мы это обсуждали. Это лучше селфхарма. Прогресс…
— Она разрешила звонить в любое время.
— Она хороший человек. Пусть спит.
Его плечи покрылись мурашками, и Олег взял с полки большое махровое полотенце.
— Давай. Мы сюда отдыхать приехали, а не с температурой валяться.
Сережа осторожно поднялся. Его движения были ленивыми и апатичными, Олег с трудом сдерживал желание сделать все сам: схватить, растереть так, чтобы бледная кожа покраснела, чтобы на впалых щеках выступил румянец, закутать в халат, отнести в постель и накормить.
Олег беззвучно вздохнул и не сдвинулся с места.
Доктор доходчиво ему объяснила: «Если к пациенту относиться, как к ребенку, если отбирать контроль — даже в мелочах — долгие месяцы психотерапии пойдут коту под хвост».
Сережа должен был вновь ощутить себя хозяином своего тела и своей жизни.
— Не хочешь прогуляться до кафе?
— Нет. Я не голоден. — Он уткнулся мокрым холодным лбом в шею, и Олег погладил его по спине. — Я правда в порядке. Просто эта птица… Не знаю, забыть не могу.
Птица свалилась с пальмы. Мелкая ярко-зеленая пичуга с пушистой холкой, длиннющим хвостом и круглыми блестящими глазами. Олег потом погуглил — она называлась «кецталь» и водилась только в лесах штата Чьяпac. Черт знает, как она попала на территорию отеля, но, когда они с Сережей гуляли по побережью, она шлепнулась им под ноги, и Сережа не успел среагировать. Он наступил на маленькую пернатую головку. Раздался мерзкий хруст.
— Не переживай. Она дохлая была, — сказал ему тогда Олег.
— Давай вернемся в номер, — ответил Сережа.
Вернувшись, он закрылся в ванной.
Конечно, дело было не только в бедной птице. Она стала триггером, пробудила боль и чувство вины, с которыми Сережа пока не мог справиться. Но теперь, ощущая на себе его потухший печальный взгляд, Олег сомневался: может, идея «съездить куда-нибудь развеяться» была не так уж хороша? Хотя погода в Стокгольме стояла серая и дождливая и слишком напоминала Питер…
— Пошли спать? — спросил Олег.
Сережа кивнул.
Улегшись в постель, он долго читал — «Преступление и наказание», уже в третий или четвертый раз, — а потом, выключив свет, ворочался, то скидывая, то натягивая на себя одеяло, то забрасывая на Олега ногу, то отодвигаясь от него на другой край кровати. Не выдержав, Олег поймал его в объятия. На какое-то время Сережа притих, прижимаясь щекой к ключицам Олега и, кажется, вслушиваясь в биение сердца. Он все еще боялся. Все еще думал, что может очнуться в клинике Рубинштейна. Этот страх никак не желал прорабатываться.
«Он не может окончательно расслабиться» — говорила доктор. «Не может довериться. Он никому не доверяет так, как вам».
В руках у Олега была власть, о которой он не просил, но которую Сережа вручил ему без малейших сомнений, и Олег не собирался потерять все во второй раз.
Сережа жарко дышал ему в ухо. Его грудь часто вздымалась, лоб стал горячим. Олег прижался к нему губами и прошептал:
— У тебя температуры нет?
— Нет. Не могу уснуть. Пойду на диван.
— Думаешь, там кошмаров не будет?
Сережа замер. В полутьме его лицо казалось еще тоньше, а черты сделались острее. Через аромат геля для душа, которым он обливался с ног до головы, медленно начинал проступать его собственный, нежный теплый запах. Олег поцеловал его в переносицу и в кончик носа, потом прижался ртом к раскрытому рту. Сережа положил ладонь на его затылок, притягивая ближе. Так тоже можно бороться с кошмарами.
Было тихо. С балкона тянуло ночной прохладой, рядом шумело море — отель стоял на побережье. Идеально круглая, как нарисованная, луна заливала комнату серебристым мягким светом. Они с Сережей могли бы сейчас сидеть на песке под иссиня-черным звездным небом, смотреть на флуоресцентные зеленые водоросли, если бы не та несчастная пичуга…
— Я боюсь, — выдохнул Сережа, положив ладонь на щеку Олега, — что кошмаром окажется все. Что я свихнулся.
— Как мне тебя убедить?
— Никак. Ты… слушай. Не нужно. Ты так много для меня делаешь. Я так тебе должен, я никогда не смогу…
— Ну нет! — перебил Олег, усмехнувшись. — Давай не будем меряться, кто кому больше должен.
— Почему?
— Потому что я тебя люблю. Потому что я бы хотел забрать всю твою боль. Хотел бы пережить ее вместо тебя…
Сергей закрыл глаза и отвернулся. Олег прикусил язык. С эмпатией у него были проблемы, а после нескольких лет в Сирии он, наверное, совсем разговаривать по-человечески разучился. Зачем было лезть с признаниями? Завтра надо позвонить доктору…
Но нужно было что-то сказать прямо сейчас, и Олег сказал:
— Ты ни в чем не виноват.
Сережа открыл глаза. Он кусал губы, ресницы блестели, слеза сбежала на подбородок.
— Когда ты это говоришь, я тебе верю.
— Да?
— Да. Скажи еще раз
— Что? Что я тебя люблю?..
Сережа кивнул. Капля ползла по второй щеке.
Олег смотрел на него и молчал как дурак. Учений по ласковым словам ни в школе, ни в армии не проводили. В голову шла только какая-то муть из сопливых сериалов, а Сережа явно заслуживал лучшего… Но время шло, губы Сережи подрагивали, а, кроме банальщины, Олег ничего придумать не мог.
— Ты мое милое солнышко, — на пробу произнес он.
Сережа тихо выдохнул — вроде бы, не разочарованно, — и подставил под поцелуй шею.
— Ты моя хорошая лапушка, — продолжил Олег, касаясь губами мокрых щек и скул, спускаясь ниже, к дрогнувшему кадыку.
— Ты мой ласковый, мой нежный, — говорил он, постепенно сам втягиваясь, — мой самый лучший, самый сладкий, самый чудесный, радость моя…
По телу Сережи пронеслась дрожь. Он раздвинул бедра, раскрылся, и Олег почувствовал, как напряжение медленно уходит из его мышц, как возбуждением смывает боль и страх. У самого Олега вся кровь отлила от головы, он больше не думал о смысле слов, о том, как логично или красиво они звучат — слова вырывались сами. И каждому из них, как прикосновению, Сережа подавался навстречу. Олег прижимался губами к его коже, вылизывал живот и твердый влажный от смазки член, гладил, продолжая говорить. Когда он, подхватив за бедра, прижался языком к сжатому входу, Сережа вскрикнул. Он вцепился в волосы Олега, вжимая его в себя так крепко, что пришлось задержать дыхание, а через несколько движений кончил с тихим глухим стоном. Олег накрыло оргазмом позже, когда он, втиснув член между напряженных бедер Сережи, услышал над ухом его обжигающе-горячий шепот.
— Что ты сказал? — спросил Олег потом, отдышавшись.
Сережа лежал на его груди и выводил над сердцем какие-то знаки, будто заклинания.
— Это из Овидия.
— А перевод?
— Потом.
Сережа лучезарно улыбнулся. Даже в полумраке было видно, как довольно горят его глаза.
— Я есть захотел. Пошли на берег.
— Там ты перевод скажешь?
— Да. Под светом звезд.
Он поднялся, набросил халат, включил свет, потом резко развернулся, снова сел на постель и поцеловал Олега в губы.
— Я тоже тебя люблю.
Теперь, под яркой лампой торшера, были видны тонкие рваные линии на его запястьях. Олег не мог отвести от них взгляд. На самом деле, они только-только начали заживать. С доктором придется держать связь еще долго.
Олег знал, что секс не был средством терапии. Но слова, возможно, были.
#halloweenchallenge, днострочники
27 Оборотни, сероволки банальщина, пиздострадания драма
Олег сильно изменился. Не то, чтобы это было удивительно, они не виделись пару лет, людям свойственно меняться в разлуке. Тем более совсем не удивительно изменится после почти-смерти от рук близкого человека. Сережа не удивлялся изменениям. Просто отмечал про себя - Олег сильно изменился. И дело было не в охрипшем голосе, не в осторожных движениях - Сережа радуется, что Олег бережет себя после ранений, Сережа ненавидит себя за то, что Олегу приходится это делать, - не в вечной теперь Олеговой настороженности. Олег простил его, Олег понял и принял его путанные объяснения, о Сибири, Венеции, Саде и Птице - вот это как раз то, что Сережу удивляло, то, во что он почти поверить не мог. Олег улыбался ему, как раньше, приобнимал за плечи знакомо, целовал его снова, почти невесомо - в висок, и жарко - в губы, любил его - нежно, как в самом начале, страстно, как после первых расставаний. Но еще - Олег теперь никогда не оставался с ним в одной комнате на ночь, никогда не засыпал при нем. Олег уходил время от времени - чаще вечером, тогда он возвращался следующим днем, иногда - утром, и тогда него не было пару дней. Олег не говорил куда, только “Меня не будет какое-то время, Серый, оставайся здесь, пожалуйста.” Сережа оставался, Сережа ни о чем не спрашивал. Было страшно по началу, каждый раз он боялся, что Олег не вернется, что ему надоело. Потом страх притупился, почти ушел. Сережа только отмечал про себя - это не очень удобно. Они переезжали почти постоянно, меняли город за городом, страну за страной, жили на одном месте самое большее пару месяцев. Не очень удобно каждый раз искать гостиницы или квартиры с двумя раздельными спальнями, не очень безопасно разделяться друг с другом дольше, чем на пару часов, не зная, где второй. Точнее это Сережа не знал. Он верил Олегу, больше, чем себе, доверял ему выстраивать их новую жизнь, не оспаривал его решения. Но Олег изменился, и Сережа теперь далеко не всегда понимал его.
В этот раз они остановились в каком-то глубоко провинциальном городке. Олег нашел им дом совсем на отшибе, подальше от возможных соседей и с высоким забором. Олег ходил мрачным, что-то явно шло не так, как планировалось, но Сережа не спрашивал. Он и сам не думал, что может быть таким покладистым.
На третий вечер в этой глуши после ужина Олег поймал его за ладонь, усадил с собой рядом на диван. Он был серьезней, чем обычно, и от вида его нахмуренных бровей у Сережи тревожно засосало под ложечкой.
- Серый, - Олег мягко поглаживал его запястье большим пальцем, - Посиди до утра у себя в комнате, ладно?
Сережа вскинул брови недоуменно. Олег от него что-то скрывал, - Олег имел право скрывать от него все, что угодно, после того, что Сережа сделал с ним, с ними обоими, - но Сережа не мог даже близко предположить, что. Это что-то, из-за чего Олег никогда не засыпал при нем, из-за чего уходил надолго. Из-за чего сейчас Сережу ждут одинокие часы в запертой комнате. Сережа закусил губу, не понимая. Это не должно быть связано с его ранениями, не может быть связано, Сережа не раз уже видел Олега без одежды, трогал шрамы, целовал их. И дело не в недоверии - Олег спокойно поворачивался к Сереже спиной, доверял ему и нож, и пистолет. Непонимание на лице у Сережи было слишком явным, так что Олег заметил. Отвел взгляд, крепче сжал Сережину ладонь:
- Пожалуйста. Я объясню. Потом.
- Не надо, - Сережа вскинулся, прижался к Олегу ближе, - Я буду в комнате. Утром просто позовешь меня, ладно? - Сережа улыбнулся как можно безмятежнее, хотя чувство тревоги никуда не ушло. Взгляд Олега был благодарным. Сережа не ошибся, было что-то, о чем с ним Олег говорить не хотел.
- Позже обязательно, Серый, веришь?
- Ага, - Сережа клюнул его быстрым поцелуем в угол губ, - Спокойной ночи!
К тревоге добавилось отвратительное ощущение, что он промолчал и сбежал там, где стоило настоять и остаться. Беда в том, что Сережа знал - не не в праве.
Сережа резко вынырнул из сна. Он сел на кровати, пытаясь успокоить бешено колотящееся сердце. Бросил взгляд на экран смартфона - два часа ночи, самое глухое и темное время. Что-то разбудило его, что-то было не так.
Из-за двери, из гостиной, доносились приглушенные голоса и какая-то возня. Сережа тихо встал и подошел к двери. Толстый пушистый ковер удачно глушил его шаги. Он прислушался. Судя по всему, кто-то из местных решил обчистить приезжих чужаков. Хищная ухмылка сама собой появилась у Сережи на лице. Он аккуратно подхватил лежащий на комоде нож и вышел из комнаты. Все тревоги последнего времени, все сомнения трансформировались в жажду крови. те кто залез на его территорию крупно об этом пожалеют. Об обещании Олегу Сережа забыл.
Сережа бесшумно возник за спиной у одного из горе - грабителей, скользнул лезвием тому по шее. Он открыл рот для театрально-угрожающей реплики, но замер, вместе с вломившимися чужаками. Из темноты коридора в комнату вошел огромный волк. Тихое, но устрашающее рычание вырывалось из его оскаленной пасти. Сережа сглотнул и отступил к стене так, чтобы грабитель был между ним и волком. Зверь повернул голову на движение и Сережа не смог избежать его взгляда. Сережа зажмурился. Странно, он не думал, что после всего, что было, что-то сможет настолько напугать его. Но он был в ужасе и открыть глаза было выше его сил. Рядом кто-то закричал, что-то упало, Сережа лишь сильнее вжался в стену, не открывая глаз.
Сережа почувствовал, как волк остановился прямо перед ним. Горячее дыхание обдало лицо. “Олег”, подумал Сережа “Он же просил”. Страх сменился тоской.
Вместо ожидаемых клыков шеи коснулся влажный нос. Волк вздохнул как-то уж очень по человечески и прижался сильнее. Сережа всхлипнул. Мысль, пришедшая ему в голову, была слишком нереалистичной. Сережа поднял дрожащие руки и обнял волка за могучую шею, зарывшись в шерсть. Тот не возражал, только закрыл глаза и еле слышно заскулил. Сережа в обнимку с волком сполз по стене на пол. Все происходящее казалось совсем нереальным.
Сквозь незашторенные окна рассвет высветил три трупа с разорванными шеями посреди разгромленной гостиной. Сережа все также сидел у стены, обеими руками обнимая лежащего у него на коленях обнаженного Олега.
- Прости. Не знал, как тебе рассказать, - голос того казался еще более хриплым, чем обычно. Сережа криво улыбнулся и погладил Олега по волосам. Олег сильно изменился, но они со всем разберутся. Вместе.
19 Дом с привидениями, сероволки, флафф
После шестнадцати часов в дороге этот полузаброшенный дом посреди ничего показался Сереже люксовым отелем. Олег сказал, что здесь безопасно и они могут спокойно переночевать и отдохнуть от дороги. Сережа поверил, он сейчас был бы рад просто целым стенам и крыше, но здесь было электричество от генератора, еле теплый душ и нормальная кровать и Олег раскопал откуда-то чистое постельное - практически рай.
Поев, помывшись и бросив гаджеты на подзарядку они устроились на кровати, слишком уставшие для всего, кроме сна. Сереже теперь очень редко снились кошмары, а теплый Олег рядом был гарантией спокойного сна. Тем удивительнее для Сережи было проснуться среди ночи.
Было очень тихо, только Олег негромко посапывал рядом. Ровное дыхание Олега - самая успокаивающая для Сережи вещь, но сейчас это не помогало. Сережа потер глаза и сел на постели. Он не запоминал интерьеры их временных обиталищ, но сейчас был уверен, что с комнатой что-то не то. Точнее, в комнате было что-то-то не то, потому что Сережа был уверен, что за ним наблюдают. Он ущипнул себя за руку, не доверяя своему восприятию, но полупрозрачный силуэт, зависший посреди комнаты никуда не делся. Он не был похож на Птицу, Кутха или кого-либо из прошлого и, наверно, поэтому Сережа не почувствовал страха. Только раздражение.
- Не знаю, что ты такое, но свали отсюда нахер, - прошептал Сережа. Он почувствовал недоумение, явно принадлежавшее не ему, - Вали, говорю, и только попробуй разбудить Олега!
Ругаться шепотом было непривычно, обычно Сережа не сдерживал себя в проявлении чувств, но Олег устал больше него, и будить его совершенно не хотелось. Тем более из-за какой-то призрачной херни. Сережа грозно нахмурился в сторону незваного потустороннего гостя и нащупал нож под подушкой. Он почувствовал отголоск чужого недоверчивого веселья. Призрачный силуэт совсем растаял в ночной дымке и чувство чужого взгляда пропало.
Сережа посидел еще пару минут, недоверчиво вглядываясь в темноту комнаты. Все было тихо, только Олег дышал во сне да за окном стрекотали цикады и перекликались ночные птицы. Удовлетворенный, Сережа забрался обратно под одеяло и прижался к Олегу. Сережа мог быть честным с самим собой - он был жутким ревнивым собственником. Трепать Олегу нервы и мешать спать мог только он. Вот сейчас они поспят еще несколько часов и Сережа обязательно полезет вниз под одеяло мешать Олегу спать дальше.
БОНУС! КолхозАУ
1 Хижина в лесу
В эту часть леса в селе никогда не ходили. Почему - никто так и не объяснил Мико, сколько бы она не спрашивала. Андрей буркнул что-то типа “Делать там нечего”, Данила кивнул, согласный с ним. Даже Ника просто серьезно сказала, что туда ходить не стоит и больше ничего не объяснила. Это злило. Не то, чтобы Мико была уж очень любопытной, но она была уверена, что здесь что-то не так и собиралась в этом разобраться.
Брату она, конечно же, говорить ничего не стала - ему и так хватает забот на работе, да и Ника, ту улыбающаяся Хольту-старшему, то демонстративно его игнорирующая, спокойствия ему не прибавляла. Мико дождалась, когда старший брат уедет в райцентр вместе с председателем и еще парой человек на какое-то совещание. Накануне она категорично отказалась от обоих озвученных братом вариантов - переехать на время к Рыковым или же попросить Нику пожить с ней - в конце концов, ей уже шестнадцать лет, она в состоянии сама о себе позаботиться пару дней. Брат не то, чтобы был этим доволен, но спорить не стал -проблемы на работе и грядущее совещание занимали все его мысли, а Мико действительно была достаточно самостоятельной девочкой. Вот так она и осталась без присмотра, благодаря чему и получила возможность для осуществления своего плана.
На ночь глядя в лес идут только дураки (И Данила с Андреем, но те не уходят обычно дальше опушки), поэтому Мико дождалась, когда начнет светать. Пузырьково еще не начало просыпаться, поэтому Мико дошла до леса никем не замеченная. там свернула с привычных тропинок и неспешно двинулась в нехоженую часть леса.
Минут через тридцать среди деревьев показался домик. Он точно не был заброшенным, окна как минимум были целыми и чистыми и дверь на месте. Мико замерла в нерешительности. В селе не бывало никого, кто там не жил бы, про лесника ей тоже никто не говорил, а пасечники выезжали вообще в другое место. в поля. “Здесь живет беглый зэк”, - мрачно подумала Мико, - “Все взрослые знают, но боятся и не говорят.” Она попыталась представить Данилу с Андреем, или милиционера Игоря,, или старшего брата, или того нового сторожа на кладбище, или даже Никиного худощавого приятеля Сережу , которые никому не рассказывают о беглом зэке из страха. Не получилось. Да они сами бы его из лесу вытащили и обратно в тюрьму отправили, вместе или по отдельности - не важно. Мико задумчиво пожевала губу. Интересно было - аж жуть. Но подходить ближе и заглядывать в окна было страшно. И хорошо - с противоположной стороны из леса кто-то вышел. Мико присмотрелась: это был очень высокий мужик в куртке защитного цвета, с растрепанной рыжей бородой. В руках он нес какой-то мешок. Мужик подошел к дому, толкнул дверь и зычным голосом произнес что-то на незнакомом Мико языке. Девочка насторожилась. Почему-то в памяти всплыла Яна Рыкова, с самым серьезным видом рассказывавшая про леших, кикимор и прочую лесную нечисть. Мико сглотнула и тихо попятилась. Стоило вернуться домой, пока ее никто не хватился и так, чтобы никто не спалил, с какой стороны она идет.
Под пяткой предательски хрустнула ветка.
Хеллоуин челлендж #14. Маньяк. Разгром. Сережа не миллиардер, а просто маньяк. Игорь - Игорь.
Игорь, несмотря на ноющие на погоду колени, спустился к воде легким полубегом. Свинцово-серые волны тоскливо бились о берег. Поднялся ветер, по кронам деревьев пробежал ропот. "Виновен, виновен". Дима ждал внизу, склонившись над телом.
- Кто такая известно? - спросил он, откидывая черную пленку с лица. Миловидная, даже после проведенного в воде времени. На шее странгуляционная борозда.
- Нет, личность пока не установили.
Игорь отодвинул пленку ниже. В районе сердца несколько колото-резаных.
- Точно как у тех двух. Серия?
- Не знаю. Может, убийство из ревности?
- Всех троих?
Дима устало потер переносицу.
- Игорь, может этим делом стоит заняться кому-то другому? Ты бьешься в тупике. Он одержим убийствами, а ты одержим им.
Он неопределенно повел плечом.
- Может и стоит.
В этот раз всё прошло не гладко - не зря в некоторых странах четыре несчастливое число. От залитой кровью рубашки придется избавиться, но прежде, чем бросить её в отбеливатель на ночь, Сергей медленно расстегнул пуговицы одну за одной, скрестив предплечья, чтобы можно было представить, что его раздевает кто-то другой. Хотелось продолжения, и под душем он представил, помогая воображению руками, как Игорь бы лег в его узкую постель и воздал ему всё, что он хотел взять. Вышло почти осязаемо, но после фантом покинул его разочаровывающе быстро.
Его тесная квартирка была аскетично-пустой, не считая стены, увешанной карандашными портретами, перемежающимися фотографиями и газетными вырезками. Улыбающийся, хмурый, уставший - в последнее время чаще уставший. То, что они не высыпались вместе, согревало душу своей двусмысленностью.
На книжной полке лежала разлученная запонка, которую он то и дело вертел в руках. Поднять её, оброненную Игорем, было слишком опрометчиво, но ему повезло. Не так легко заметить кого-то, кто всегда у тебя за спиной.
На четвертую, неудачную, Игорь даже не взглянул.
Сергей метался по комнате сначала в бешенстве, потом в отчаянии. Зарылся в спутанные волосы пальцами.
- Игорь, поговори со мной. Ты всегда понимал мои намерения. Я делаю это только ради тебя. Не можешь же ты...
На него смотрела пара десятков равнодушных взглядов.
Извините, простите, не бейте, держите жабу:
Стоит Серёже отвернуться за кофе, как Олег тут же тянется за минералкой. Если присмотреться, на поверхности слепо глядящего в потолок желтка можно увидеть застывшие кристаллики соли. Есть это почти невозможно, но Серёжа старался, поэтому Олег улыбается ему и надеется, что кофе будет хотя бы сносным.
Это происходит где-то раз в месяц-полтора, всё точно по отрепетированному сценарию: Серёже снится кошмар, и он не может заснуть до самого утра, бродит по квартире в неуютном предрассветном полумраке или залипает в стену. Потом его пробивает на что-нибудь околоромантичное: завтрак в постель, утренний секс, внезапный порыв смотаться куда-нибудь за город, даром что оба по-прежнему в розыске. Один раз он написал Олегу длинное письмо от руки, неразборчивое, сумбурное и сопливое как у восьмиклассницы. В общем, что-нибудь нетипичное и дурацкое, что должно бы ассоциироваться с заботой и признанием, но выходит криво и нескладно. Как всегда, как все их отношения длинною в жизнь.
- Хочешь, после завтрака пойдём гулять по городу? - Серёжа улыбается одними губами, сам же настороженно всматривается в глаза напротив. В такие моменты ему вдруг становится важно чужое одобрение. Не чужое, конечно, но Олег не привык тешить себя приятными иллюзиями. Завтра всё снова будет по-прежнему, а пока Серёже нужно немного отдохнуть от самого себя. Вообще-то погулять хочется ему самому - уже четвёртые сутки, как они не выходили из квартиры. Уже полгода как они застряли в этой бывшей коммуналке. Несмотря на потолок в три с половиной метра временами Олегу кажется, что это просто огромный склеп.
- Можно, только вечером. Где-нибудь в парке побезлюднее.
Серёжа весело улыбается, качает головой и делает глоток пережаренного кофе. Даже не морщится - мысленно он сейчас слишком далеко. Во всех смыслах.
- А как насчёт пляжа? Хочешь, отправлю Петропавловку на внеплановый выходной? Устроим приватный пикник на Заячьем, а весь Питер будет нам завидовать с того берега.
- Позвонишь и скажешь, что под стеной зарыта бомба?
Серёжа весело смеётся.
- Было бы забавно. Но вообще сегодня утром акции скакнули вверх на пять процентов. Так что вполне могу позволить себе прикупить небольшой островок. Хотя бы на день.
Олег прикрывает глаза. В последнее время это происходит всё чаще.
Серёжа снова и снова проваливается в прошлое, возвращаясь на семь лет назад. Хорошее было время, что и говорить. Наверное, поэтому Олег помнит его как-то смутно. Лето 2013го кажется ему яркой вспышкой, смазанным воспоминанием о чудесном сне. Тогда всё было просто: весной у него закончился контракт, а Серёжа за стенами своей цифровой крепости ещё не до конца утратил связь с реальностью. Тогда казалось, что весь мир принадлежит им одним, и так будет всегда.
Но всё когда-нибудь заканчивается.
О том, что можно просто уехать, Олег думает уже довольно давно. Уехать одному, забыть эти семь лет как ночной кошмар и начать всё заново. Где-нибудь очень далеко.
Устроить пикник на Заячьем не выйдет, но есть что-то бесконечно трогательное в том, что Серёжа старается быть милым, даже не помня про то, как стрелял в Олега в упор.
Вилка оставляет в желтке четыре дырки, не пять, но тоже достаточно. Оранжевая жижа растекается по тарелке как странная, совсем не страшная мультяшная кровь. Не поднимая взгляда, Олег говорит:
- Давай лучше махнём завтра куда-нибудь подальше. На Сицилию, к примеру. Ты же давно хотел.
Однострочник на челлендж. 18. Сделка с дьяволом. Комикс, муви, сероволк, дваумовские (не пейринг), двойной реткон.
Зачем он, вернее они, чертят пентаграмму, никто из них не может объяснить. Тряпка слишком пуглив для подобного жеста, а он, Птица, выше этой пошлости. И тем не менее… Крови тех двоих, что пришли убить Разумовского как раз хватает, чтобы пентаграмма вышла четкая и красивая – просто загляденье. Конечно, это просто эпатаж и никто не собирался вызывать дьявола. Но некоторые вещи происходят, даже если их совсем не ждешь – нечеткий силуэт возникает точно в центре пентаграммы и резко озаряет камеру призрачным сиянием.
- Твое желание, смертный?
- Хочу отомстить Игорю Грому! Пусть он, он… Пусть страдает, пусть видит, как гибнут его близкие, пусть все потеряет!
- Нет, нет, пусть все будет как раньше, пусть все будет хорошо, - чертов Тряпка, разве он не сказал ему заткнуться?!
- Может, мне зайти через день или два, когда ты сам с собой договоришься, Разумовский? – непонятно, разгневан ли дьявол или откровенно насмехается.
- Ладно, пусть все будет как раньше, пусть я снова буду богатым и могущественным, - Тряпка трус, но не дурак, рациональное зерно в его желании есть. Ведь если он вернет себе власть, то отомстить всегда успеет?
- Что ж… Это можно устроить. А что я получу взамен?
- Все что хочешь! Любые деньги, любую должность!
- Хочешь предложить мне должность старшего тестировщика? Ты еще глупее, чем кажешься… Нет, мне нужно что-то, что тебе по-настоящему дорого.
- Я.. Я не знаю… Мне нечего тебе дать…
- Заблуждаешься… Даже в твоей черной душе есть место для одного человека. И я заберу его себе, с твоего позволения. Итак, будет исполнено! Что все будет хорошо, не обещаю, но второй шанс ты получишь!
———
Это все Олег! Это он виноват, - кричит Сергей в отчаянии.
Игорь смотрит на него с презрением и… сочувствием?
- Да уж, я не знал, что все так запущено… Это ведь не спектакль в мою честь, ты не играешь сейчас, Разумовский? Я то думал, что найду здесь жестокого убийцу, а нашел психа. Ты по-прежнему разговариваешь с воображаемым другом, как в детстве?
- О чем ты? Что ты несешь? Олег не воображаемый… Вот же он!
Игорь даже не трудится повернуть голову в направлении его жеста, где стоит Олег в своем черном костюме.
- Да ладно, твоя воспитательница из детдома все мне рассказала… Как ты всех пугал в детстве рассказами про своего невидимого приятеля, она то думала, что ты это перерос… Ну ничего, Разумовский, не волнуйся, арестовывать тебя я, конечно, не буду, вот наберу 03, сейчас приедут санитары и тебе полегчает…
Сергей не помнит, как оглушает Грома ударом по голове, он не слышит - не слушает – шепот Птицы о том, что тот его единственный друг - сейчас ничто не имеет значения. Ведь Олег… как могло статься, что его никогда не было? Решение приходит быстро – быстрее, чем Птица успевает его остановить – одно молниеносное движение осколком стекла по горлу должно ему помочь, должно заглушить боль. Кровь хлещет во все стороны, но ему уже плевать.
———
Почему он еще не умер? Или все-таки умер? Сергей с ужасом осознает, что видит всё со стороны, в том числе и себя самого, лежащего с перерезанным горлом.
- Не ожидал так рано с тобой встретиться. Думал, что ты свой второй шанс не проворонишь так глупо. Я бы позлорадствовал, да мне уже давно плевать. – звучный голос возникает так же внезапно, как и темная фигура его обладателя.
- Кто ты?
- Не помнишь меня? Хотя чему тут удивляться… Целую жизнь с тобой не виделись, - незнакомец усмехается.
Сергей всматривается – высокий, широкоплечий, темноволосый… Похож, но все же не такой, как тот Олег, которого никогда не было. Однако все равно лишь это имя крутится на языке при взгляде на него…
- Олег? Ты существуешь?!
- Существую? Конечно. Благодаря тебе и твоей сделке только и существую – жизнью это не назовешь. Каждый день по сотне заблудших душ отвожу в ад – такова уж моя участь отныне и навечно.
- Прости, прости меня…
- Не извиняйся, я тебя не виню. Ты ведь уже давно не он. Его я любил всей душой и ненавидел не меньше. Но даже его простил. А ты не виноват. Тебя мне просто жаль. Ладно, время на исходе. Пошли, нам пора.
————————
Сергей просыпается с криком и бешено стучащим сердцем. Минуту не понимает, где он, что происходит. Успокаивается только, когда видит четкий профиль Олега на соседней подушке. Он еле слышно вздыхает, когда Олег открывает глаза.
- Прости, разбудил я тебя своим кошмаром? Представляешь, такая чушь снилась, я снова управлял Вместе, но был другим, не таким – носил страшную рубашку оверсайз, ужасное каре и ненавидел фиолетовый – да я бы никогда… - Сергей знает, что несет какую-то чушь намеренно, чтобы ни на мгновение не задуматься, что этот кошмар напугал его даже больше воспоминаний о Сибири, или о том, как чуть не потерял Олега и самого себя в Венеции.
- Да ладно, мне тоже снился бред. А может просто производственная драма.- Олег криво улыбается. - Я был демоном в аду, трудился не покладая рук. А потом… - Олег хмурится, словно силясь припомнить или подобрать слова.
- Что потом?
- Ад словно начал исчезать, испаряться, и мои демонические коллеги тоже, один за другим, и я вместе с ними, и вот я снова здесь. Говорю же, бред.
- Угу, давай снова спать. – Сергей отворачивается к стене, натягивает одеяло и уже в полусне до него доносится такое же сонное бормотание Олега: “И вовсе не ужасное каре, оно тебе очень шло…”
Макрайли к хэллоуинскому челленджу.
Тема 6. Зомби.
Сеттинг взят из игры Dying Light, визуальные эффекты соответствующие. Варнинг — насилие, чернуха, мерзкие описания зомби и их богатого внутреннего мира в прямом смысле.
Голова очередного зомбака разлетелась как лопнувший перезревший арбуз. Даже цветовая гамма была похожей — красный вперемешку с грязно-зеленым и какими-то темными вкраплениями.
Если бы Кирк не был в респираторе на всю морду, Мёрдок бы наверняка увидел его нездорово-радостную улыбку.
«Наконец-то, блядь, можно не сдерживаться», — сказал Кирк как-то вначале этого всего. То, что он ненавидел весь мир за редкими исключениями, никогда не было для Мёрдока секретом. Но где-то в тот момент он понял, что от того, чтобы заявиться в участок гарды с автоматом, Кирка удерживала только перспектива присесть на пожизненное.
Мёрдок закурил, наблюдая, как Кирк зачищает периметр. В ход чаще всего шла его любимая монтировка. Разбитые ей черепушки разлетались на куски красиво, почти как в слоу-мо, а заходящее солнце подсвечивало кровавые брызги. Сбитых же на землю зомбарей Кирк просто добивал тяжелыми ботинками. Кто бы знал, что его любовь к выебистой обуви придется так кстати в постапокалипсисе.
Полусгнившие и размягченные головы с поплывшими чертами лиц лопались легко. Вряд ли с обычным живым человеком получилось бы провернуть подобное — но вокруг них были уже не люди, а разлагающиеся зараженные уроды.
Кирк присел на колени перед очередным трупаком и деловито прошелся по его тушке похлопывающими движениями. Со спины к нему уже подбирался очередной зомбарь, подволакивая левую ногу, с которой слезло почти все мясо, местами обнажив кость. Этот был уже совсем древним и почти сгнившим — на солнышке через пару дней закончился бы и сам по себе.
Из кармана куртки прошлого добитого Кирк вытащил пачку сигарет и покрутил, с гордостью демонстрируя — добыча, мол.
— Хорош хуйней страдать, — ответил Мёрдок. — Сзади!
Кирк развернулся резко, сделал мощный замах. Очередная гнилая башка разбилась с треском и чвяканьем, забрызгав Кирка причудливой мешаниной из мозгов, крови и еще хуй знает чего. Такая себе постапокалиптическая абстрактная живопись. Поэтому Мёрдок и заставлял Кирка напяливать респиратор перед каждым выходом из машины. Ему, входящему в раж, на безопасность было поебать. Поэтому Мёрдок думал заранее и за двоих.
Этот только что почивший уродец был последним на этой площади. Кирк обшарил все остальные валяющиеся туловища, закидывая в сумку те найденные вещи, которые могли бы пригодиться. Не то, чтобы их было очень много, но у какого-то из зомбарей при себе обнаружился пакетик из аптеки. Бедняга, похоже, как раз шел с покупками, когда в его руку коварно вцепились чьи-то зубы, заражая вирусом, а вата и перекись ему нихуя не помогли. Но в любом случае, находка была полезной.
— Опять весь в говнище перемазался, — вздохнув, сказал Мёрдок, когда Кирк подошел к нему, вытирая монтировку об штаны. — Развлекся хоть?
Кирк что-то пробубнел, через респиратор нихрена не было понятно. Но Мёрдок знал его достаточно хорошо, чтобы додумать что-то вроде «да, охуенно было».
— Ноги, блядь, вытри! — заорал Мёрдок, когда Кирк уже открыл дверь внедорожника. Меньше всего ему хотелось, чтобы коврики в его машине были засраны зомбячьими внутренностями. Кирк послушно обтер свои говнодавы об траву и только после этого залез в салон.
Сам Мёрдок сел за руль и завел двигатель. Он был доволен сегодняшним уловом — патроны с дохлых военных, хавка и кое-какая мелочевка, нужная для самопальных бомбочек и хлопушек. И сижки для души. Возвращаться на базу с полными руками и чистой совестью было приятно.
— Погнали, — сказал Кирк, сняв респиратор, и на его лице играла та самая маньячная улыбка, которую Мёрдок все это время так живо представлял. — Нужно успеть до темноты.
У них оставалось что-то около двадцати минут.
Оладики в ночи в пустыне, Олег готовит на костре, Вадик любуется звёздами и размышляет вслух о всяком
Без готовки, просто посиделки у костра
Вадим ещё издалека замечает блеск костра - Волкову опять не спится. Сам он устал до слипающихся глаз, но его слишком тянет пойти сесть рядом.
Некоторое время они сидели молча, поеживаясь от ночного холода. Пустыня давила своей бескрайней пустотой. Маленький палаточный лагерь и на километры ничего кругом, кроме песка. Только звёздное небо здесь были красивое, и Вадим решился заговорить.
- Смотри, видишь, вон там? Это созвездие Волка.
Олег неопределенно хмыкнул. Конечно, ни на какого волка это не похоже. Но потом, всё-таки заинтересовавшись астрономией, спросил:
- А Дракон есть?
- Есть. Огромный, во всё Северное полушарие, до самой Полярной звезды. Но отсюда его не увидеть.
Олег замолчал совсем тоскливо.
- Скучаешь по дому?
- А ты?
Вадим на секунду смущен перерывом в его обычном равнодушии, но быстро нашелся с ответом.
- Я даже не знаю, что считать своим домом.
- Ну, дом - это куда хочется вернуться.
Вот теперь он не знает, что ему ответить.
В джунглях Олега кусает местная змея/павук, Вадик его выхаживает. Можно наоборот.
ООС любви к рептилиям.
Вадим только и успел заметить широкую треугольную голову и извивающееся тело, скользнувшее в высокую траву. Выхватил нож из набедренных ножен - мимо, воткнулся в землю, влажно блестящая чешуя издевательски обогнула лезвие.
- Не трогай её, - голос у Олега был севший, и Вадим с ужасом понял, что от боли. - Поздно уже.
Две крошечные ранки чуть выше запястья, слегка кровят. Каждая из них могла бы отправить на тот свет. Что же за ебаный день такой.
- Да твою же мать, час в лучшем случае до ближайшего госпиталя. Если там не будет антидота, они пожалеют, что американцы не вбомбили их в каменный век.
Олег слабо посмеялся. Ну, значит будет жить. Жгута, конечно, не было, пришлось использовать ремень, и когда Олег закинул руку ему на шею, металлическая пряжка слабо царапала кожу, возвращая в реальность. Его порядком вело от невыносимой духоты, усталости и страха. Волков, только попробуй не выжить.
- Ты не отключаешься? Говори со мной.
- О чем?
Всегда такой прямолинейный, даже на грани смерти. О том, что я сейчас ненавижу каждую змею в мире.
- Какой у тебя любимый фильм?
- Не знаю. "От заката до рассвета". Помнишь, там Сальма Хайек, с питоном...
Придурок.
- Это там, где она засунула Тарантино ногу в рот?
- Точно. Он еще сценарий там писал, - пауза, очевидно, для смеха. И давно у него только появилось чувство юмора. - Если бы ты мог исполнить любое своё желание, что бы ты сделал?
- Сделал бы так, что ты бы не умер, - под конец у него задрожал голос, и Вадим громко прочистил горло, надеясь, что было незаметно. Во фляге еще была вода, но остановиться слишком страшно.
- Потратил на ерунду.
Но Волков, конечно, не умирает. Через пару дней Вадима пускают его навестить. Дребезжащий вентилятор немного разгоняет застоявшийся, пропахший малярией воздух, взметает страницы книги на коленях Олега. В этой дыре эта палата кажется Вадиму раем.
Анончик, ты кажется и по ирландцам писал, может попробуешь что-то такое юморное с макрайли?
https://twitter.com/mrSoftTod/status/14 … 02562?s=20
Анончик, спасибо, заявка огонь, у меня прям сразу встал перед глазами Кирк-Дикон с изящным верМёрдоком на ручках К сожалению, с юмором я слегка проебался, но, надеюсь, всё не совсем безнадёжно
Кирк воровато огляделся и, убедившись, что никому из немногочисленных полуночных посетителей бара нет дела до столика в полутёмном углу, немного расстегнул потрёпанную куртку. Из-за пазухи тут же высунул голову огненно-рыжий горностай, сладко зевнул, продемонстрировав ряд тонких острых зубов.
— Счас, — Кирк выудил из кармана пакет с нарезанной грудинкой, открыл и сунул под нос горностаю, который тут же с радостью закопался туда по плечи, хрустя добычей.
— Только тихо, не пали нас, грозное плотоядное, — усмехнулся Кирк, вытащил свободной рукой из другого кармана крохотную флягу и плеснул себе в пиво немного крови, смешанной с физраствором.
Ему откровенно нравились такие ночи. Посидеть в баре, потом пойти в парк, погонять вместе по траве, возможно, устроить небольшую охоту...
— О’Райли! — радостно позвал за спиной чей-то голос.
Но, похоже, время охоты пришло раньше. И совсем не той охоты.
Бля.
На диванчик перед их столом плюхнулись два холёных лицом типа в чёрном, будто прямиком с обложки какого-то молодёжного ужастика о демонических байкерах, ещё один — встал рядом с его плечом. Горностай выпростал морду из пакета и обвёл их напряжённым взглядом глаз-бусинок, дожёвывая мясо.
— Да ещё и с дружком, — притворно-приторным тоном продолжил говоривший, обнажив в широкой улыбке-оскале длинные клыки. — На свиданку выбрались, голубки?
— Ага, мамашу твою ждём, — Кирк тоже приподнял губу, но на улыбку его оскал ничуть не походил. — А вы присоединиться пришли? Вот уж не знал, что она по гэнг-бэнгу прётся...
— Кончай паясничать, уродец помойный, — с лица его собеседника мигом слетело фальшивое дружелюбие. — Ты реально думаешь, что можешь напасть одного из Клана, и тебе ничего не будет?
Кирк зло хохотнул, хлопнув ладонью по столу.
— Клана, ебать меня серебряным распятием. Я прям слышу эту заглавную букву. Давно хотел спросить, на толчке вы такие же пафосные все? — вперившись взглядом в стремительно темнеющее лицо, Кирк чуть подался вперёд — при это следя, чтобы не придавить вздыбившего шерсть горностая об край стола. Когти непроизвольно удлинились. Пакетик грустно скатился на пол. — Честно? Я думаю, что, если старина Гасси ещё раз разинет свою поганую пасть на моего... друга или меня, то штырём по хребту не отделается. И всех остальных в Клане это тоже касается. А что, есть возражения?
— Ты не только мразь, позорящая весь наш род, О’Райли, но ещё и тупой, как осёл. Уж не знаю, почему с тобой так нежничают Старейшины, но, как по-нашему, тебе давно пора преподать урок. Такой, чтоб даже идиот вроде тебя понял.
— Смотри, как бы самому поучиться чему новому не пришлось. Например, собирать зубы с пола сломанными руками, — Кирк приподнялся, будто готовящийся к прыжку дикий зверь, и двое напротив повторили его движение. На плечо тяжело опустилась когтистая ладонь.
— Эй! — заорал вдруг из-за стойки бармен, ткнув в их сторону пальцем. — Я всё вижу! С животными нельзя!
Несостоявшийся учитель дёрнулся от крика, на краткую секунду автоматически скосив глаза, но Кирку и этого было достаточно. С криком «Вперёд, Буизель!» он запустил в них горностаем, который воинственно раскинул в полёте лапы и угрожающе заверещал, и, схватив и дёрнув на себя третьего, вонзил клыки в его руку.
Полная луна равнодушно взирала на потасовку сквозь окна.
Не без труда нашарив в карманах ключи, он открыл дверь, но заходить не стал, вместо это плюхнувшись на порог и со вздохом облегчения вытянув уставшие ноги. Горностай же, которого он нёс на плече, придерживая рукой, юркнул вглубь дома.
Кирк продолжал сидеть, щурясь на восходящее солнце, когда за спиной раздались шаги, и приоткрытая дверь скрипнула, растворившись полностью.
Одетый в домашний халат и пижамные штаны Мёрдок сел рядом. Влажные волосы торчали во все стороны — заляпавшись в вампирской крови по самые брови, он тщательно вылизывался всю дорогу домой.
— Капюшон надень или с солнца отодвинься. А то обгоришь и опять будешь ходить и ныть.
— Я никогда не ною, — ворчливо заявил Кирк, но капюшон всё же натянул.
— То есть это не ты позавчера пьяный в виде летучей мыши запутался в ветках у окна, верещал на всю округу, пока я тебя не вынул, а потом таскался следом и жаловался, что я тебе поцарапал лицо?
— Тебе не в горностая надо перекидываться, а в курицу-наседку. Душнила.
— Алкоголик.
Они помолчали.
— Буизель, значит.
— Между прочим, реальный приём, — чересчур поспешно отозвался Кирк. — Древнекитайские императоры так бросались мелкими собаками из рукавов, даже породу специальную под это дело вывели, эту... пики... пипи... плоскомордую такую, короче. Враг охуевал от прилетевших в рожу восьми фунтов ненависти и зубов, и зассывал. Может, даже буквально.
— А, так это была продуманная стратегия. Каюсь, Сунь-Цзы, сразу не признал, — на последнем слове спокойный голос Мёрдока всё-таки дрогнул от сдерживаемого смеха, и Кирк не глядя толкнул его локтем.
— Ржёт он ещё. Нас, между прочим, туда больше не пустят! А у них офигительное пиво.
— Ну, тот ещё хлев на самом деле, честно говоря. Им впору тебя благодарить, что протёр им полы, хотя бы лицами этих придурков.
Кирк фыркнул. Рука Мёрдока обхватила его живот.
— И это только тебя не пустят. Меня-то там не видели.
— А меня ты за пазухой собираешься пронести? — хохотнул Кирк.
Мёрдок притиснул его к груди и запахнул поверх полы халата.
— А что? По-моему, совсем незаметно, — сообщил он сверху вниз задравшему голову Кирку. Мягко усмехнувшись новому тычку, перехватил под тканью его руки и, ещё крепче прижав Кирка к себе, положил подбородок ему на плечо. Они просидели так секунд десять, прежде чем Мёрдок поморщился:
— Но тебе впрямь пора постирать эту пародию на плащ. Серьёзно, ты как будто с бездомного на помойке её снял.
— Я не стану говорить «с твоей мамаши», но, чтоб ты знал, — мне очень хочется. Не искушай меня, Макалистер.
— Ценю твой необычайно щедрый жест.
— И ты вроде не жаловался, пока там сидел.
— Животные не так брезгливы. Для них любой запах близких воспринимается одинаково приятно.
— Пф-ф. «Близких». — Кирк снова фыркнул, уже не так издевательски, даже с некоей нежностью. Обхватил руки Мёрдока, сжал и отпустил его пальцы.
— Ну, знаешь, вроде тех, кто способен кинуться на заведомо более сильного противника лишь потому что он угрожает их... другу, — доверительно сообщил Мёрдок.
Кирк прикрыл глаза. Перед мысленным взглядом вновь всплыла зажатая в кривых когтях извивающаяся рыжая тушка и готовые сомкнуться на её голове по-акульи острые зубы.
Он резко выдохнул, распахнул глаза раньше, чем успела набежать влага.
— Ладно, не гунди, постираю. Ради тебя.
— Отлично, — на этом Мёрдок поднялся на ноги. Вместе с Кирком, по-прежнему укрытым халатом.
— Эй!
Мёрдок резво подхватил его одной рукой под колени и потащил в дом.
— Ты любезно носил меня всю ночь, — довольным тоном загнавшего добычу хищника пояснил Мёрдок, — позволь отплатить тебе и подкинуть до стиральной машины, чтобы ты не утомился по пути и ничего не забыл.
— Только потому, что у тебя короткие лапы! Отпусти, бигфут хренов! Будешь в следующее полнолуние дома куковать! Мёрдок!..
Сероволк, сомнофилия. Не вычитано.
Шею обдало горячим дыханием, а к щиколоткам прижались ледяные стопы. Олег выключил музыку и подвинулся, чтобы Сереже было удобнее. В слабом свете торшера его глаза лихорадочно блестели, волосы прилипли к мокрому лбу. Олег снял наушники, взглянув на экран телефона. Почти полночь.
— Что сегодня?
— Инопланетяне, — Сережа опустил голову на его грудь, закинул ногу на бедро. — Все было как в кино. Как в ужастике. Над городом зависла огромная летающая тарелка, из нее выползли красные пчелы с усиками… с них капала кровь… и у каждой в лапах было блюдо. И там пирог. Одна подошла ко мне, а у нее был не пирог, а голова в кепке! Голова сказала, что мы в матрице. А потом я понял, что эта пчела — один из клонов президента, и они правят Россией как единый разум улья еще со времен Петра…
— Может тебе книгу написать? Конспирологическую.
Сережа фыркнул.
— Слишком банально.
Он закрыл глаза, но его сердце колотилось, на виске блестела капля пота. Дурацкий сон был страшнее, чем казался на словах. Олег опустил ладонь на короткие растрепанные волосы, погладил. Он не умел успокаивать, но чувствовал, как постепенно Сережа расслабляется и как все тише, все спокойнее стучит его сердце.
— Ты такой романтик, — сказал Сережа. — Оставил свет.
— Что?
— Скажи честно.
— Что сказать?
— Ты оставил свет для меня. Ты хотел, чтобы я пришел. Ты мечтал о том, чтобы мне приснилось что-то стремное, чтобы я ринулся к своему спасителю…
— Я тебя сейчас выгоню.
Сережа усмехнулся и продолжил:
— Не выгонишь. Тебе льстит, что я все еще бегу к тебе, как в детстве. Признайся. Ты ждал, ты предвкушал…
Олег молчал. Прерывать Сережу было бесполезно — через слова он избавлялся от страха. А, может, ему просто нравилось выставлять Олега романтичным дураком. Может, Олег им и был.
Вчера Сереже тоже приснился кошмар. И вчера он тоже пришел, мокрый от пота, с колотящимся сердцем, с влажным блеском в глазах. По пути он ударился ногой о заднюю спинку кровати, и теперь на его лодыжке был багрово-синий синяк.
Поэтому Олег оставил свет.
— Теперь скажи, что ты меня любишь, — велел Сережа.
— Давай спать.
— Ну?
— Я уже говорил.
— Ну?!
Олег вздохнул. В их отношениях все было понятно, ничего давным-давно не менялось, и он не видел смысла озвучивать сто раз очевидные вещи.
— Я люблю тебя.
Сережа удовлетворенно кивнул.
— Я знаю.
Его губы сомкнулись, дыхание стало ровным и тихим, только длинные ресницы еще слабо подрагивали. Олег смотрел на них несколько минут прежде, чем выключить свет. Ладонь продолжала гладить рыжую макушку, даже когда сам Олег крепко уснул.
Днем Сережа не выходил из серверной. Пока Олег занимался «организационными вопросами», бывший Чумной Доктор торчал за компом и разрабатывал план для Нынешнего Правильного Чумного Доктора. Глаза у Сережи краснели и слезились все сильнее, голова болела, спина ныла от неподвижности, но он забивал боль таблетками и продолжал работать. Оторвать его от экрана Олег не мог. Ни вытащить на улицу, ни даже на кухню. Вскоре он сдался и начал приносить еду прямо на компьютерный стол, как во времена их далекого студенчества, когда Сережа так же страстно и беззаветно работал над «Вместе».
Наверное, Олег был слабым. Он все еще мог свернуть взрослому мужчине голову голыми руками, но рядом с Сережей все профессиональные умения-навыки теряли смысл. Никакой бронежилет от Сережи не защищал.
Ночью он пришел снова, прижался ледяными лодыжками, уткнулся носом в плечо и стал пересказывать новый безумный сон. Лицо у него было бледным, на лбу залегла печальная складка, а в голосе звучала нездоровая хрипотца:
—… и тогда с неба посыпались пельмени, твердые, как камни, пельмени-булыжники. Весь город горел, все взрывалось. Огромные вареники с малиновым вареньем нанизывались на Останкинскую телебашню, все было залито красным…
Только Сережа мог рассказывать такую чушь таким драматичным, душераздирающим тоном. Олег слушал его, как зачарованный.
— Я налеплю тебе пельменей.
— Нет. — Сережа покачал головой, прижимаясь теснее. — Видеть их не могу. И вареники. Помнишь, какие гадкие в интернате были вареники? Скользкие…
Вареники были нормальные, но Олег спорить не стал. Пусть кошмары в пересказе казались дурацкими и бессмысленными, они Сережу пугали. До дрожи, до синевы под глазами. И Олег ничего не мог изменить — бывший пациент Рубинштейна лечился сам, не доверяя врачам. Олег, на самом деле, не доверял им тоже.
Он проснулся через несколько часов, потому что понял, что падает с постели. Сережа занял ее всю. Как обычно. Он не разбросал руки и ноги в стороны, а, выдавив Олега на самый край, свернулся в комок у него под боком и почти вжался лбом в колени. Олег осторожно, чтобы не разбудить, погладил покрытое мурашками плечо. Можно было лечь с другой стороны, но часы показывали почти шесть, и Олега ждало несколько встреч. Поколебавшись, он поднялся, вытащил из шкафа плюшевого щенка, отряхнул его от пыли и положил на подушку так, чтобы глаза-пуговицы смотрели прямо на Сережу.
Какой-никакой защитник.
Вечером, когда Олег закончил с делами и вернулся на базу, щенок сидел рядом с компом. Он следил за хозяином, как положено, верным неотрывным взглядом, и Олег мысленно похвалил его. Хороший мальчик.
Но от кошмаров плюшевый пес, конечно, не уберег. Ночью Сережа вернулся. В этот раз он пересказывал сон долго, подробно, вздрагивая и заикаясь, а Олег слушал, обнимал его и, не задумываясь, водил ладонью по затылку. Волоски там стояли дыбом.
— Тебе ничего не снится рядом со мной?
— Нет.
— Так приходи сразу.
Сережа приподнял голову, убрал руку Олега и отодвинулся.
— Я не хочу, чтобы ты думал, что я на чем-то настаиваю. Ты и так…
Смешно. Сережа настоял на том, что они обойдутся без врача, настоял на том, чтобы вернуться в Россию и в Питер, где их могли узнать, настоял на том, что нужно возродить Чумного Доктора…
— Иногда мне кажется, что в тебе до сих пор живет толпа личностей.
— Толпа не толпа, но несколько найдется, — Сережа усмехнулся, хотя усмешка сразу погасла. — Просто не хочу на тебя давить.
Он замолчал.
Олег молчал с ним вместе.
Наверное, они думали об одном.
Первый раз, когда они потянулись друг другу после Венеции, Сибири, Рубинштейна и долгих разговоров, в которых все равно невозможно было найти все ответы… Первый раз принес больше тоски и скорби, чем удовольствия. Они не наслаждались друг другом, они пытались понять, смогут ли как раньше. И нужно ли вообще — как раньше.
Со временем Сережа перестал вздрагивать, глядя на шрамы от пуль, перестал специально искать их взглядом, перестал циклиться на том, что не мог исправить. Она даже придумал, что делать дальше. Олег с ним согласился. Это было приятно — соглашаться с Сережей и разделять его желания. Они жили вместе, разговаривали, готовили, смотрели фильмы, занимались сексом, создавали нового Чумного Доктора, но тень безумной Птицы все равно оставалась где-то рядом. Маленькая, полузабытая, иногда она злилась и распахивала крылья, и Олег слышал, как злорадно шуршат над ухом перья.
— Костюм готов, — пробормотал Сережа. — План первых операций тоже. Я все закончил. Осталось поговорить с кандидатом. И все. Я хочу поскорее начать.
Тень лежала между ними, будто меч из древних легенд. Сережа протянул через нее руку и сплел пальцы Олега со своими.
— А ты чего хочешь?
— Чтобы ты уснул.
Кончики пальцев скользнули вниз по запястью к внутренней стороне локтя. Под кожей побежали мурашки, и Олег вздрогнул.
— Любуешься мной, пока я сплю, а, Волков?
Сережа не ждал ответа. Да и что Олег мог ответить? За долгие годы он привык к красоте своего избранника, и сердце уже не замирало каждый раз, когда Сережа кусал губы или улыбался, как это было в юности. Тогда у Олега вся кровь приливала к паху, а башка совсем отказывалась соображать. Но теперь Сережа и не улыбался как прежде — нежно, невинно, без сарказма. Он дразнил, провоцировал, играл. Ухмылялся. И его ухмылка была острой и ранящей, как лезвие. Она возбуждала, но от желания не мутилось в голове — Олег оставался рядом безо всяких крючков.
— А вот я на тебя любуюсь, — прошептал Сережа. — Иногда мне хочется взять тебя, пока ты спишь, такой расслабленный, мягкий… А знаешь, о чем я думал, пока мне снился тот бред? Как было бы здорово, если бы Олег сейчас пришел и вытрахал из меня эту хрень…
— Ты пил?
— Нет. Я даю тебе свое добровольное осознанное согласие в трезвом уме и твердой памяти.
Олег вздохнул.
— Какой смысл трахаться во сне?
— Смысл в том, что мне хочется.
— Ты ничего не чувствуешь. И ответить не можешь. Хрень.
Сережа на той стороне кровати покачал головой. Потом подтащил к себе Олега, обхватил руками и ногами, вжался в него всем телом. Он не был возбужден, но от его близости и от его запаха Олегу все равно стало жарко.
— Лет через сорок, — начал Сережа, — мы станем скучные, старые и немощные…
— И заведем собаку.
— И больше не сможем творить безумства.
— Чумной Доктор недостаточно безумен?
— Чумной Доктор абсолютно рационален. Это моя самая гениальная идея!
Олег закрыл глаза. «Чумной Доктор» был амбициозным и увлекательным, но вряд ли рациональным.
Олегу снилось что-то тягучее, жаркое, влажное, ласкающее его требовательными, сильными прикосновениями. Олег подавался этому навстречу, просил еще, стонал… Он проснулся, чувствуя, как его член глубоко вбивается в узкую глотку.
— Не помню, чтобы… — пробормотал он, — ... давал... согласие…
Сережа отпрянул. Вытер губы тыльной стороной ладони и облизал ее, далеко высовывая длинный розовый язык.
— Значит, я преступник? — Он стиснул в ладони яйца, погладил ствол, потом снова обхватил губами головку и выдохнул на нее: — Аморальный тип? Чудовище? Какой кошмар…
Его ласки были медленными, издевательскими и приятными до дрожи. От удовольствия пальцы на ногах поджались, сердце забилось в висках. В последний момент Сережа сжал ладонь на основании члена, не позволяя кончить, и Олег взвыл:
— Хватит!
— Хорошо. Как скажешь.
Он выпрямился. Набросил халат. Взглянул сверху вниз, поднялся и ушел. Ни слова больше не сказал.
Матерясь сквозь зубы, Олег добрался до душа, быстро подрочил и уткнулся лбом в мокрую плитку. Перед глазами плясали звездочки.
«Я не хочу на тебя давить. Но я все равно буду делать то, что хочу».
Сережа не изменится. Никогда. Он слушает «нет» Олега только если сам с ним согласен. И можно либо смириться с этим, либо уйти.
Выбор сделан давным давно.
Днем Сережа встретился с кандидатом — Лера понравилась ему с первого взгляда, а после разговора он и вовсе влюбился в нее, как в часть своего гениального проекта. На короткое мгновение Олег испытал к девчонке что-то вроде жалости, но чувство быстро ушло — Сережа светился от счастья. Когда Лера ушла, он вытащил Олега в чудовищно пафосный ресторан, потом они гуляли по набережной, как в старые-добрые, когда денег на рестораны не было, а дома, раздевшись до белья, Сережа сразу упал в постель Олега и отрубился, обняв подушку.
На тумбочке за ним все так же внимательно следил плюшевый пес. В полумраке его мордочка казалась печальной.
— Ты меня осуждаешь, — шепотом обратился к нему Олег.
Пес не ответил. Уголки губ Сережи слегка приподнялись. Складка на лбу разгладилась, синяки под глазами ушли. Он казался спокойным и безмятежным.
За окном погасли фонари и стало тихо, но Олег все равно ворочался, не мог уснуть. Он заразился надеждами Сережи, заразился его восторгом, ощущением, что начинается что-то новое, что-то потрясающее, что-то общее. Что-то, что может дать им толчок и окончательно разрушить злобную упрямую тень.
Сережа будто слышал его мысли. Его улыбка была теплой и нежной. На его щеках появились едва заметные ямочки, которых Олег не видел уже лет пятнадцать, и его мгновенно окатило жаром.
— Серый? — прошептал он.
Сережа не ответил. Он спал. Его дыхание было ровным и глубокими, глаза под веками двигались. Похоже, ему в кои-то веки снился приятный сон.
Олег протянул руку, осторожно, кончиками пальцев коснулся рыжих прядей. Несколько волосков, наэлектризованные, потянулись навстречу. Он повел ладонь ниже, над затылком и спиной, над позвонками, не притрагиваясь, только осязая тепло. На несколько секунд застыл над ягодицами — хотелось сжать, стиснуть, раздвинуть и прильнуть губами, языком — но Олег сдержался и опустил руку к бедрами. Здесь волоски тоже поднялись. Олег ощутил их легкое, щекотное прикосновение.
«Добровольное осознанное согласие»…
В глотке пересохло. К животу прижался вставший член. Олег обхватил его пальцами, аккуратно задвигал рукой и стиснул зубы, что не издавать ни звука.
Я тебя не коснусь, подумал он, глядя на раскрытый в улыбке рот. Не коснусь.
Сережа не провоцировал, не играл и ни на чем не настаивал. Тени не было на его лице. Его не выламывало от кошмаров, и даже с закрытыми глазами он излучал счастье. У Олега кровь совсем отливала от головы. Он задвигал рукой быстрее, прижался щекой к подушке рядом с ладонью Сережи, потянулся губами, но остановил себя — коснулся только дыханием. Только мысленно. Мысленно погладил расслабленное лицо, поцеловал плечи, прихватил зубами соленую мягкую кожу…
Тело Олега против воли подалось вперед, нос вжался в шею Сережи, грудь в его бок, член — в бедро, и Олег кончил, прикусив язык, чтобы не застонать.
Блядь.
Проиграл.
Сережа завозился. Он медленно разлепил веки, забросил на Олега ногу, поймал взгляд. Даже в его сонных глазах виделся хитрый блеск.
— А-я-яй, — прошептал он, — как бессовестно.
— Мне перед плюшевой собакой совестнее, — ответил Олег, вжимаясь в его лоб своим, — чем перед тобой.
— Ты аморальный тип. — Сережа поцеловал его, притиснул к себе ближе и пробормотал с явным самодовольством: — Мое послушное чудовище.
Олег с Вадиком играют в карты на секс/раздевание
Старенькое радио старательно исполняло "Everybody loves somebody" слегка надтреснутым голосом Дина Мартина. Олег сидел перед ним, закинув ноги на стол, изредка затягиваясь сигаретой. Вадим выхватил ее и затушил об язык.
- Выпендрежник.
- Смотри, что нашел, - и бросил на стол потертую колоду карт.
- С трупа взял?
- Какая разница? Теперь моё. В преферанс или в очко?
- А в преферанс это куда, - скучающим тоном продолжил шутку Олег. - Я только в дурака умею, раздавай.
- Слушаюсь, мой король треф, - карты запорхали в тасуемой колоде. - На что играем?
- На интерес?
- На интерес не интересно. На раздевание?
- К Джесси бы с этим шел.
- А ей есть что снимать?
Олег согласно промолчал. Первую раздачу он выиграл всухую, и Вадим без споров снял майку. Вторая партия прошла с переменным успехом, но Олегу удалось избавить оппонента еще и от штанов.
- Да как же это делаешь, - пробормотал он, выпутываясь из штанин.
После этого Вадиму удалось перехватить преимущество - не без помощи взгляда Олега, блуждавшего мимо карт. Олег, повыбирав между кулоном и футболкой, выбрал футболку.
- Значит, удача тебе не так уж верна? - спросил Вадим, собирая карты. - Реванш?
КРОССОВЕР С ЦЕЛЬНОМЕТАЛЛИЧЕСКОЙ ОБОЛОЧКОЙ
Это не кроссовер, а тонкий оммаж в условном Вьетганистане, но надеюсь зайдет. Есть немного комфортинга расстроенного Олега. tw: упоминание смерти животного
Вадим всё построение искоса сверлил его взглядом. Потом отвёл подальше от остальных и спросил прямо:
- Чего приуныл, солдат?
- Когда вошли в кишлак, - начал Олег помявшись, - бросилась собака. Ну и пришлось пристрелить.
- И?
- И пристрелил. Не с первого раза.
В ответ Вадим только потрепал его по плечу.
После отбоя толкнул.
- Пошли, я договорился с ротным.
Зашли в каптерку за лопатой и куском брезента, потом Вадим отправил его вперед, мол, показывай дорогу. Добрались скоро, не задавая друг другу лишних вопросов. Там Вадим кинул Олегу лопату и завернул труп в брезент, без тени брезгливости, как заправский могильщик. После отнесли его в пролесок и бросили в неглубокую могилу - дальше каменистая земля не поддавалась.
- Ну, последние почести отданы, можешь жить дальше. Если хочешь всплакнуть - давай здесь. Я никому, - и стер несуществующую слезу со скулы Олега.
- Я хочу только чтобы хватало одного выстрела.
Вадим хохотнул.
- Не любишь растягивать удовольствие? Ну, тут всё просто. Берешь винтовку, - он зашел со спины и вложил воображаемую винтовку Олегу в руки, прислонив подбородок к его плечу, - и теперь нужно только направить. Бах! - Он довольно правдоподобно изобразил отдачу, и отстранился, оставив какую-то смутную тоску, которая, видимо, присуща всем сделавшим дело убийцам. - Понял?
- Понял. Я сам как эта винтовка.
- Смазан и готов?
- Нет. Меня нужно направить.
Пуля ударила в полуобвалившуюся каменную стену и рикошетом вышибла оконную раму, осыпав Вадима щепками.
- С-сука, ну я тебя, - он снял с плеча самую длинную щепку и зажал между зубов. - Видит бог, последний, кого я бы использовал в качестве приманки, это ты, но похоже ты и правда последний. Сиди тут и не высовывайся, снайпер и так знает, где ты. Выйдешь по сигналу, - он сунул два пальца в рот, изображая свист. - Всё ясно?
Олег кивнул, и Вадим по-пластунски пополз через укрытия. Стояла такая тишина, что Олег слышал стук крови у себя в висках. Потом раздался выстрел - один, за ним второй. Контрольный? За ними, как уговорились, свист. На открытую местность выходить не пускал инстинкт, пошел в обход. У огневой позиции встретил Вадим, бросил ему помятую пачку сигарет.
- Держи, трофейные.
Снайпер лежал на полу, тяжело дыша. Одно кровавое пятно расплывалось на животе, другое - на перебитом плече.
- А с ним что?
- Как что? Бросим тут, до утра не доживет.
- До утра? - он смерил взглядом их длинные тени. - Еще даже солнце не село.
- Опять сочувствуешь собакам? - Вадим плюнул щепку. - Ну хорошо. Только сделаешь это сам.
Бонус трек: ЧД оладик. Пвп без прона, недрочабрь-сейф.
- Я за сигаретами, - крикнул Олег в глубину квартиры и закрыл за собой дверь.
На улице шел мелкий, не достойный своего названия снег. Под таким хотелось бессмысленно бродить, забыв, куда шел, и Олег побрел, задевая плечом прохожих, пока один из них не поймал его запястье.
- Олег, эй. Спокойно, я сегодня не на работе. Пошли, не будем привлекать внимание.
И они пошли, будто случайно встретившиеся старые друзья.
- Руки у тебя ледяные, - продолжил Вадим, отпуская его запястье. - Тебе хоть есть куда пойти? Могу снять хату неподалеку, там и поговорим.
Олег пожал плечами и подождал, пока Вадим не договорился с кем-то по телефону и не подмигнул ему, мол, готово, идём.
- На сколько, говоришь, хату снял? - Спросил Олег, глядя на початую пачку презервативов на столе.
- На час, - Вадим уловил направление его взгляда. - Слушай, я просто хотел отвести тебя в тепло. Ты же совсем продрог. И свитерок на тебе... совсем тонкий, - его пальцы поддели край и двинулись вверх вдоль живота и груди, от одного шрама к другому, без малейшей ошибки, будто помнил наизусть. Он наклонился ближе, словно хотел рассказать ему секрет, и тихо произнес:
- Я бы тебя берег.
- Ты всегда "бы", - ответил Олег, расстегивая ремень его брюк.
Он повертел в руках презерватив, раздумывая, и решив, что не в настроении для физических нагрузок, сунул его в ладонь Вадиму. Тот не стал спорить и уложил его на спину, навалившись сверху. Олег, задумавшись под отчаянный скрип матраса, обвел пальцами край татуировки на напряженном плече, и остановился у оскаленной морды волка.
- Нравится?
Он догадывался, что разговор не о татуировке, поэтому призывно вскинул бедра с глухим стоном. Вадим в ответ ускорил темп, и кончил довольно быстро. Поднялся, стягивая презерватив - Олег с тоской проводил его, порядком заполненный, взглядом. Хоть это бы могло наполнять его внутреннюю пустоту. Попытался позаботиться о собственном оргазме, но возбуждение безнадежно спадало. Вадим, вернувшись, накрыл его руку своей и всё-таки довел дело до конца.
- Еще двадцать минут, кстати. Можем поваляться, - и устроился у Олега на плече. Тот запустил ладонь ему в волосы, пропуская их между пальцев.
- Ну как? - спросил Олег, будто скормил ему кусок пирога.
- Лучшее что было в моей жизни. Знаешь, я наверно после тебя так больше и не любил. Когда узнал о твоей смерти надеялся отправиться следом. И вот ты возвращаешься, будто этого было мало. И за что ты только так со мной?
- Самому бы знать. Но я бы тебе позавидовал. Я вообще никогда не любил.
- Нечему тут завидовать, - ответил Вадим, грустно усмехнувшись.
Час вышел, и платить за еще один смысла не было. В дверях обнялись на прощание, Вадим сказал что-то ничего не значащее вроде "береги себя". Уже у дома Олег вспомнил, что должен был купить сигарет.
Макрайли, Мердок снизу. Вероятно интенсивный оос.
Пост-эпилог крестового похода. Пвп, ангст, шотокакбудто бы херт/комфорт.
Трибьют всем фичкам про то, как макрайли уползли и слились в экстазе.
~3000 слов
В их на удивление не таком уж и уебищном жилище без окон и минимальных удобств (каким-то образом им удалось избежать подозрительных взглядов или, что еще хуже, тупорылых комментариев в свою сторону, когда Кирк поскреб по сусекам ТЦ, нашел для двери в их индивидуальную подсобку врезной замок и весь день прилаживал его, грохоча инструментами) не было даже стола. Пепельницу, сигареты и зажигалку Кирк положил на засаленную по краям сидушку одного из офисных стульев. Холодный свет здоровенного потолочного светильника резал глаза, они будто сидели в прозекторской. Хотелось выключить его к херам, но разжиться ночником или прикроватной лампой, как и приснопамятным столом, им пока не удалось. Надо будет пройтись вдоль складских стеллажей на досуге и наладить какой-никакой обиход. Жалко, нельзя было подрядить на это козу.
— Ты какой-то тихий, — осторожно сказал Кирк, присев на застеленную кровать рядом. — Все нормально?
Все было ненормально, очевидно, но по-другому построить вопрос не поворачивался язык. Молчать он тоже не хотел, ровно как и выпытывать ответы. Получались какие-то замкнутые круги ада, по которым Кирку, похоже, было суждено кататься до конца своих дней.
Ему было тяжело смотреть на Мердока и не думать о том, что тот сломался и больше никогда не станет прежним. Если по-честному, они оба никогда не станут, но осознавать, что какие-то непреложные, первозданные вещи, к которым он привык, могут уже не вернуться, пугали его так сильно, что потели ладони. Он себя одергивал. Не хоронить же ты его собрался, подотри сопли, О’Райли. Прошло всего четыре дня. Его пробирала злость на собственную слабость. Столько вынести, пройти через ад и вернуться живыми, чтобы что? Сидеть и горевать по былым денькам? Но потом он задерживался взглядом на бледном, словно окаменевшем лице Мердока, на тени человека, которого знал всю жизнь, и вся былая стойкость рассыпалась на глазах.
Никаких внешних травм не осталось, но внутри у Кирка все равно что-то противно ныло, когда Мердок неосознанно тянул руку к лицу, но в последний момент убирал в карман или начинал крутить пуговицы на манжетах.
— Да, — гипнотизируя пол, ответил Мердок. — Мы в безопасности, остальное неважно.
Хрестоматийная сцена из драм второго эшелона. По сценарию сейчас должно повиснуть долгое, томительное молчание, после чего лирический герой начнет планомерно вытягивать клещами шрапнель травматичного прошлого из страдальца, которому этот сеанс психотерапии на хер не упал.
— Я не об этом спрашивал. — Кирк переоделся в футболку и треники и почему-то чувствовал себя неприятно беззащитным. — Ты в порядке?
Это негромкое "ты" заставило Мердока подобраться, сесть ровнее. Казалось, он боялся дать неправильный ответ. Кирк не смотрел ему в глаза, пока что просто наблюдал за руками. Мердок продолжал теребить пуговицу на левом рукаве, потом дотянулся до пачки и вытащил одну сигарету. Кирку предлагать не стал. Прикурив, он глубоко затянулся, будто сто лет этого не делал, прикрыл глаза и потер сухими пальцами лоб.
— Я больше не бешеная тварь и не жру людей по чьей-то указке. Мне хватает, чтобы спать по ночам.
С ночами он, конечно, погорячился. Каждую вторую, часа по три — вот это уже звучало более правдоподобно.
— Мердок, — Кирк постарался убрать из голоса нотку укоризны, но у него все равно не получилось.
Возможно, Мердок воспринял это как-то иначе, потому что усмехнулся, выдав на одном дыхании:
— Все.. будет нормально. Наверно. Просто как-то не верится, что все уже позади.
Ощущения от трансформации, фантомные боли, видения, кошмары, Кирк мог только гадать, каково было Мердоку жить в страхе перед собственным неподвластным телом, контроль над которым он уже терял так много раз. Чего ему стоит каждую секунду учиться заново доверять себе и просто жить, а не мариноваться в ожидании очередного гипотетического приступа. Сможет ли он когда-нибудь довериться себе настолько, чтобы приблизиться к дорогим ему людям? Одно Кирк знал точно. Бывали времена, когда люди хотели одиночества, но нуждались совершенно в другом. Это был их случай.
— Знаю, — согласился Кирк. Он сам еще не до конца верил в то, что у них все получилось. — Что мне сделать?
Мердок странно на него посмотрел, но тут же снова уставился в пол, выдохнув дым через нос. На губах все еще висела эта кривая ухмылка. Какая-то карикатурная и немного пугающая.
— Ты уже сделал. Еще немного помощи, и я не смогу с тобой расплатиться.
Кирк поморщился. Как на такие предъявы реагировали во второсортных драмах он знал, в жизни градус ебанины хотелось бы прикрутить. С одной стороны он мог его понять — никому не захочется чувствовать себя настолько беспомощным, а с другой..
— Я тебе что, банк? — практически выплюнул он. — Я не жду от тебя.. никаких расплат или что ты там себе придумал.
— Логично, — совершенно буднично проговорил Мердок, и на какую-то секунду как будто бы стал абсолютно прежним. — У меня все равно нет столько денег.
Кирка это выбесило за долю секунды.
— Я тебе по роже дам сейчас, — он сказал это и резко замолк, испугавшись собственных слов.
— В очередь, — Мердок в ответ потушил недокуренную сигарету и снова ухмыльнулся, юмора в этих словах было столько же, сколько херни во всем этом разговоре. — Там много кто занимал.
Кирк поднялся, чувствуя, как подкатывает к горлу. Возможно, он в своем внутреннем театре немного намудрил с репертуаром, потому что этот сюр выжимал из него моральные силы получше любого катка. Все эти разговоры по душам каждый сраный раз оборачивались игрой в сапера. А он по старинке тыкал куда ни попадя в надежде, что пронесет, и подрывался на ровном месте.
Он собирался свалить куда-нибудь, проветриться, меньше всего ему хотелось поругаться из-за какой-то тупой фразы. Мердок поймал его за запястье и не дал уйти. Кирк внутренне поморщился от того, какие ледяные у него были пальцы. Сизый дым между ними медленно рассеивался от недостатка циркуляции воздуха. Все-таки хреновой идеей было смолить там, где спишь.
— Я пошутил, О'Райли. Сядь, — сказал он серьезно, без этой дебильной приклеенной ухмылки.
— Дерьмовая шутка, — огрызнулся Кирк.
— Иди сюда, — снова позвал Мердок и мягко потянул на себя. — Кирк, сядь обратно.
Говнюк умел подбирать слова, сопротивляться ему и этому его переговорочному тону, которым можно было умаслить всех чертей в аду, не было никакого желания. Аж в груди сдавило от того, как сильно ему хотелось услышать что-нибудь в этом духе. Будто привязанный, Кирк развернулся и снова плюхнулся на упругий матрас. Мердок выпустил его запястье, и магия момента исчезла.
— Я думал, ты там сдох, — сказал Кирк, просто чтобы не молчать.
— Я тоже так думал до какого-то момента, но все оказалось куда хуже. Не пойми неправильно, если воспринимать это дерьмо серьезно, крыша поедет. Вывожу, как могу. Прости.
Хотелось сказать что-нибудь в духе "Если хочешь расплатиться — больше не оставляй меня".
— Не отталкивай меня, — вместо этого попросил он. — Даже если хуево.
На этот раз Мердок улыбнулся уже почти по-настоящему.
— Даже по шкале Родригез я не настолько оскотинился.
— По ее шкале ты просто недостаточно мертвый.
Мердок фыркнул и взял его за руку. Он сильно похудел, в этом синевато-больничном свете его кисть походила на гигантского белого паука, который неспешно и смертоносно сомкнул свои костлявые лапы вокруг жертвы.
Они касались друг друга бедрами, сцепленные в замок руки лежали у Кирка на колене. Мысли тотчас же устремились куда-то не туда. Ему было откровенно стремно намекать на секс, хотя он с нетерпением ждал любого, даже самого неподходящего момента, чтобы потрогать Мердока. Положить руку на плечо, провести ладонью по спине, проходя мимо. Он хотел близости, но не хотел продавливать, зная, что Мердок до сих пор сомневался в своей вновь обретенной человечности. При этом секс казался Кирку вообще самым идеальным вариантом сострадания, поддержки и комфорта, который он лично мог предложить, но тут уже возникали другие вопросы. Вроде "Сможет ли Мердок возбудиться после всего, что с ним случилось"?
— Хочешь лечь пораньше? — Нужно было подвести какую-то номинальную черту, что угодно сейчас было лучше, чем сидеть в тишине.
— Да, — Мердок ответил слишком быстро, что неудивительно, Кирку тоже хотелось побыстрее закончить этот разговор, он получился какой-то стыдный и бессмысленный. Так уж вышло, что никто из них не умел говорить о своих переживаниях. Кирк поднялся, чтобы пойти и расправить свою “постель”, если так можно было назвать нагромождение из деревянных паллетов с вишенкой ортопедического матраса из местного магазина, но Мердок снова его удержал. — Останься.
Просьба застала Кирка врасплох. Не то чтобы они раньше не спали вместе, но после разговора о расплате его теперь не покидали всякие крамольные мысли. Кирк отбивался от них как мог, уповая на непомерную гордость Мердока, но получалось так себе. Особенно учитывая то, как он это сказал.
Они много раз менялись ролями, но спонтанными такие события никогда не были. Если Мердок хотел, чтоб его оттрахали, он всегда оповещал заранее, мог, например, подойти в разгар какого-нибудь банкета и тихо сказать: "Останься. Мне сегодня нужно". Эта интонация еще. Совершенно очевидно было, на что намекал Мердок, и оттого делалось еще хуже. С этого момента все мысли Кирка витали только вокруг его конопатой задницы и подозрений, что это просто какой-то извращенный способ сказать “спасибо”.
Кирк все-таки отмер, перестал пялиться, как бледные пальцы начинают расстегивать пуговицы на рубашке, и на автопилоте пошел к дверям.
— Схожу за водой, — сказал он, не оборачиваясь.
В ответ Мердок утвердительно промычал, но уже в дверях до Кирка долетело тихое, но абсолютно четкое и внятное:
— В аптеку загляни.
Кирк аккуратно прикрыл дверь, щелкнув замком, и судорожно вдохнул. Тело пробрала дрожь, хотя ему не было холодно. Мозг буксовал. Мердок довольно ясно дал понять, что сильным плечом из них пока все еще остается Кирк. И он снова возьмет на себя эту драгоценную ношу, надо только перестать ссаться по мелочам. Макалистер не сломается, такого хрен сломишь.
Эта мысль придала ему решимости. Засунув руки в карманы, Кирк незаметно выскользнул из служебных помещений через запасной выход, чтобы не светиться на кухне, и сразу направился в сторону торговых площадок. Он давно изучил план центра и примерно помнил самый короткий маршрут.
Гондоны он мог взять у Родригез, но это был такой антивариант, что он даже немного развеселился, пока шел вдоль темной, пустой галереи. Аптечный закуток с потухшим зеленым крестом стоял, приветливо распахнув стеклянные двери. Разоренные витрины уныло белели пустотами. Кирк посветил фонариком вокруг себя и нашел полку со знакомыми названиями. К его удивлению, все пачки с презервативами XXL стояли нетронутые, и только где-то в самом углу завалялось несколько классических Дюрекс. Кирк перелез прилавок и нашарил пачку одноразовых пакетов. Оторвав один, он вернулся к витрине и выгреб все, что осталось. Куда потом девать эту гору гондонов и что делать, если ее кто-нибудь обнаружит, он не знал, но об этом можно будет подумать потом. Захватив с нижней полки флакон смазки, Кирк решил проверить подсобку. Маленький фармацевтический склад кто-то успел разорить до него. Весь пол был усеян мятыми пачками и лопнувшими баночками. Вряд ли ему удастся найти что-то в этом сраче, не говоря уже о том, что он нихрена не понимал в этих русских названиях.
Напоследок он завернул в супермаркет на том же этаже. В ближайшем открытом холодильнике с надписью “Кока-Кола” стояли в основном какие-то местные содовые всех сортов и расцветок. Несколько пол-литровых бутылок с обычной водой валялись на полу. Подобрав две, Кирк захватил на кассе какие-то снеки и быстрым шагом направился обратно.
Когда дверь появилась в поле зрения, его прошиб холодный пот. Наверное, все-таки нужно было задержаться в той аптеке подольше. Под языком скопилась слюна, и он подспудно подумал, что был бы не прочь найти Мердока уже спящим. Получалось как-то слишком много стресса для одного вечера.
Так или иначе, у Мердока в отличие от него был план, и он его придерживался. Когда Кирк также бесшумно проскользнул в комнату, где уже практически не пахло табаком, его встретила кромешная темнота, разрываемая только ярким экраном планшета, с которого Мердок что-то читал. Завидев Кирка, он отложил планшет на соседнюю подушку и приподнялся на локтях. На бледной коже кое-где виднелись синяки. Ключицы выпирали так резко, что перехватывало дыхание. Кирк закрыл дверь на замок и раздеваться начал уже на ходу.
Пакет с шелестом опустился на один стул. Футболка полетела в кучу шмотья на другой. Штаны с трусами он стягивал, уже будучи одной ногой в кровати. Мердок откинул одеяло и встретил его горячий и нетерпеливый. Обвил за пояс руками и повалил на себя. Они слишком давно не прикасались друг к другу вот так. Экран планшета потух, когда Кирк закрыл глаза и жадно впился поцелуем в приоткрытый рот Мердока. Этот поцелуй не был похож на взрыв эмоций, перед глазами не плясали искры, а внутри не кипела бешеная страсть, как когда-то давно. Кирка просто захлестнула с головой долгожданная волна облегчения, невыносимо ласковая, избавляющая от нескончаемой боли. Напряжение покидало его тело с каждой секундой, он плавился и податливо льнул к Мердоку, подстраиваясь под каждое его движение. Тот согрелся, теперь уже сухая и горячая ладонь обхватила его затылок, пальцы зарылись в волосы и мягко сжались.
Кирк чуть отстранился, влажно выдохнул Мердоку в лицо, и на миг пожалел, что не оставил включенным свет в их маленькой прозекторской, но так наверно было даже лучше. Пока он ничего не видел, можно было и дальше упиваться мыслью, что где-то в глубине души они остались прежними. Пусть тело под ним стало слишком угловатым, пусть движения потеряли былую уверенность, Кирк узнавал его руками, по запаху, по нетерпеливым и довольным вздохам.
Член начал наливаться кровью, и Мердок шире развел бедра, чтобы Кирку было удобнее. У него самого пока не стоял, но они, кажется, оба с самого начала были готовы к такому повороту событий. Даже если у Мердока не получится возбудиться, они здесь сегодня собрались по куда более важному делу.
Мазнув носом по коротко стриженному виску, Кирк спустился ниже и влажно поцеловал шею Мердока, прямо под челюстью, где прощупывался пульс. Щетина за день успела отрасти, и он с удовольствием вытерся о нее лицом, царапая губы и кожу на щеках. Он скучал по бороде, она шла Мердоку, ее бы определенно стоило вернуть.
— Ты принес? — хрипло спросил Мердок.
— Мх-м, — промычал Кирк, не отрываясь от его шеи. Он медленно двигал бедрами, втираясь членом в пах Мердока, размазывая между ними выделившуюся смазку.
Ему одновременно хотелось вставить, почувствовать его изнутри, вытрахать из него все скопившиеся кошмары и недосып, но эти руки так приятно обнимали, так правильно, привычно гладили по спине, по волосам, что он медлил. Нежился в его объятиях, представляя, как лежал бы и лежал так часами, пока пальцы Мердока не застынут в своем рисовании и не лягут сонным грузом на поясницу.
— Хочешь сразу или начать с пальцев? — шепотом спросил он.
Вместо ответа Мердок повернул его голову за затылок и снова поцеловал, проникая языком в рот. От него еще пахло сигаретами, и Кирку вдруг вспомнился один из самых говенных дней, проведенных на службе у гарды. Когда он злой как собака ворвался в дом Мердока, и секс последовавший за короткой, не очень информативной беседой, был больше похож на драку. После они сидели голыми задницами на кухонном полу в куче каких-то шмоток и битой посуды, Мердок никак не мог отдышаться, и когда Кирк потянулся к пачке, из которой торчала последняя сигарета, Макалистер буквально вырвал у него этот окаянный Пал Мал, как голодающая псина — плесневелый сухарь у жадных голубей. Холодный пот быстро испарялся, белесый дымок стелился по полутемной кухне. Срач и разруха отражались в панорамном окне. В пылу страсти Мердок оторвал рукав его форменной рубашки, порвал свои дизайнерские шаровары в паху, пока трахал, прижав к стене. У Кирка страшно ныл копчик, стертый почти до крови о декоративную штукатурку. Он помнил ощущение какого-то животного удовлетворения, свою дикую, нездоровую улыбку, тоже отражающуюся в той стене, и Мердока, который докурил, не поделившись, а потом затащил его к себе на колени и долго целовал, вот так же наглаживая спину и волосы.
Кирк кускул Мердока за нижнюю губу и нетерпеливо выдохнул, прогоняя воспоминания.
— Ляг на живот.
Мердок без вопросов подчинился. Кирку нравилось смотреть на него в такой позе. Сейчас, конечно, он мог только прослеживать каждый сантиметр пальцами, больше фантазируя, но в те особенные моменты, когда активная роль принадлежала ему, он подолгу смаковал послушного и терпеливого Мердока. Иногда мучил его часами, любуясь раскрытым, податливым анусом, как тот с готовностью принимал в себя сначала пальцы, а затем член. Мердок умел как следует дать, он выглядел при этом не нелепо, а так, будто всю жизнь только и делал, что скакал на членах. Кирк ехал крышей от глубокого изгиба поясницы, от выставленных напоказ ягодиц, от широко разведенных бедер, от того, как плавно и в то же время яростно Мердок умел ими двигать, насаживая себя на член.
Кирк с силой провел ладонями от напряженных плеч, прочерчивая две широких полосы вдоль позвоночника. Замер на ягодицах и мягко развел их в стороны, погладив большим пальцем анус. Мердок в ответ вздернул таз, подставляясь. Тут же сам подложил под себя подушку.
Оседлав его бедра, Кирк подцепил пальцами сидушку стула, со скрежетом подтащил его к постели и запустил руку в пакет. Чудом ничего не уронив, он распечатал презерватив, подрочил себе и отточенным движением расправил резинку по члену. Мердок глубоко и шумно дышал под ним, все пытаясь раздвинуть ноги, но Кирк хорошо его зафиксировал, уперев колени по обеим сторонам.
У смазки оказался какой-то слишком мудреный колпачок, и в следующий момент они уже все были в ней. Утром они будут похожи на ебаные спринг-роллы, но пока что это только играло им на руку. Погладив Мердока по скользкой ягодице, Кирк чуть отвел ее в сторону и мягко толкнулся внутрь. Горячее, тугое сжалось вокруг головки и заскользило вверх по члену, обволакивая обжигающей теснотой, то сжимаясь, то выталкивая и заставляя толкаться глубже, чтобы снова почувствовать, как сфинктер невольно сокращается вокруг ствола, крепко, спастически, невыносимо хорошо. Туго шла только головка, и, оказавшись внутри, член резко проскользнул до конца. Кирк не сдержался, вытащил и сильно ударил бедрами, врываясь в нежное нутро. Мердок застонал.
— Как я, — прошипел-простонал он, — скучал по тебе, пиздец.
У Кирка подломились локти, и он обрушился на Мердока сверху, вжимаясь лицом ему куда-то между шеей и плечом. Обвил рукой за шею, сдавливая в захвате, укусил, поцеловал, снова укусил, словно хотел сожрать. В ушах звенело, грудь распирало от эмоций, но он запрещал себе раскисать. Запрещал реагировать, хотя глаза уже предательски жгло, иначе все это превратится в слюнявую, невнятную хрень. Просто трахал, не щадя, не думая, выбивая всю дурь из башки. Сейчас он собирался вернуть когда-то оказанную услугу, а после они будут долго приходить в себя и надеяться, что звукоизоляция не подведет их, и завтра утром на общем завтраке никому из них не придется краснеть.
— Я с тобой, — прорычал он, зажмурившись. — Я никогда тебя не оставлю.
Итак, муви, сероволк, сильно постканон, слайс оф лайф, рейтинг ниже плинтуса, розовые-прерозовые сопли и лебеди... в буквальном смысле
Вплотную к мостику лебедь не подплывает, неторопливо скользя по воде в некотором отдалении, но явно косясь на них хитрым глазом.
— Они острожные, даже городские, — поясняет Серёжа, вытаскивая бумажный пакет с зерном. Перевернув, щедрым взмахом высыпает содержимое пакета в холодную воду озера.
С лебедя тут же слетает вся медлительная элегантность: он кидается к корму как совершенно обычная утка, только большая, вытянув свою гордо выпрямленную шею, и принимается быстро склёвывать его из воды, дёргая головой вверх-вниз.
— Интересно, почему не улетает, — задумывается вслух Серёжа, спрятав пакет в кармане и снова натянув тёплые, но не очень удобные для таких манипуляций перчатки. — Я читал, что лебеди спокойно переносят сильные морозы, но всё равно предпочитают тепло. Что его здесь задержало? Может, есть второй лебедь, который не может улететь, и он не хочет бросать свою пару?
— Или он просто ленивый халявщик, которого прикормили сердобольные души вроде тебя, — усмехается Олег.
— Вот всегда ты так. Всю романтику опошлишь.
— Что поделать, — Олег вскидывает руки, шутливо пожимая плечами. — Ты сам меня таким полюбил.
— Да уж, — Серёже не удаётся сохранить притворно-обиженное выражение лица, уголок губ подёргивается в плохо сдерживаемой улыбке. — Угораздило же меня.
Беззаботный, лёгкий тон, как при подтверждении чего-то очевидного. Ну да, холодно сегодня. Ну да, небо голубое. Ну да, я люблю тебя.
Как и должно быть.
Как и должно было быть давным-давно.
— Ты же сам знаешь, я... — он поморщился, будто дурацкая сопливая фраза прямиком из нелепых мелодрам царапала ему горло. — Я люблю тебя.
Он немедленно почувствовал себя идиотом.
А затем — ещё большим, когда Серёжа, ещё шарахавшийся от его прикосновений и взглядов, ещё не до конца позволивший себе поверить, что ад с психлечебницей позади, а Олег не собирается, злорадно расхохотавшись, обернуться очередным глюком, поднял глаза и севшим голосом сознался:
— Не знаю. Ты никогда не говорил.
Лебедь тем временем набирает последние зёрна в клюв, но не сглатывает — вместо этого спешно направляется куда-то за изгиб бережка, к другому концу озера, где из-за просевшей земли корни ряда деревьев у самой кромки образовывают причудливые навесы.
— Такое несчастье, — Олег протягивает руку, и Серёжа, всё ещё смешливо покусывая губы, принимает её. — Ну пошли домой, погрустим в тепле, пока снег не начался.
В доме, однако, довольно прохладно, и Олег первым делом быстро проходится по комнатам, вновь включая обогреватели, и ставит чайник, пока Серёжа ещё только выпутывается из куртки.
— Опять всё повыключал, параноик, — с укоризной замечает он. — За пару часов никакого пожара бы не случилось.
— Может быть, — назидательно произносит Олег, коснувшись стремительно горячеющего бока чайника, — но рисковать не стоит.
Серёжа мягко смеётся. Пройдя на кухню, он замирает за спиной Олега, прижимается, обняв за пояс.
— Так не пойдёт, Волков. Ты обещал мне тепло.
— Ну, — Олег разворачивается и, глядя ему в глаза, позволяет губам разойтись в интригующей ухмылке, — я могу предложить пару способов быстро согреться.
— Говорю же, пошляк, — Серёжа вновь смеётся, когда Олег касается поцелуем его шеи.
— Люблю твой смех, — серьёзным шёпотом сообщает Олег и чувствует, как от его дыхания по коже пробегает дрожь. — Он так тебе подходит. Ласковый, тёплый. Я хочу слышать его всегда.
Серёжа, вздрогнув, обхватывает его лицо ладонями и впивается поцелуем, заставляя прерваться.
Что порой очень к месту, потому что, однажды преодолев выученный внутренний барьер, позволив затапливающей его рядом с Серёжей волне нежности находить воплощение в дурацких милых словечках, от которых у Серёжи подкашивались ноги почище всех ласк, — бывает крайне трудно остановиться самому.
— Ты даже не представляешь, что ты делаешь со мной.
Олег скользит рукой к поясу его джинсов — и ниже, обхватывает пальцами тугую ткань.
— Отчего же... очень хорошо представляю.
И в следующую секунду его торопливо, но не грубо притискивают к стене, покрывая лицо и шею торопливыми поцелуями. Он пытается поднять руки, но Серёжа хватает его за запястья, не давая прикоснуться к себе — он сам прижимается и трётся, прикусывает кожу чуть выше ключицы.
Олег касается губами рыжих волос и продолжает шептать.
Серёже не нужны вычурные, выхолощенные комплименты, красивости из классических романов — хотя, конечно, от них он тоже не откажется. Но в первую очередь ему нужна честность. Ему нужна нежность, исходящая из самого сердца, неважно, в насколько изящную словесную обёртку она завёрнута. Главное, чтобы Олег не лгал — чтобы, языком дешёвых мелодрам в очередной раз признаваясь в любви к его ласковым прикосновениям, его невыносимо очаровательным глазам, подёрнутым дымкой желания, его мягким губам, к Серёже в целом, в конце-то концов, он мог поклясться, подписаться кровью под каждым словом.
— Это ты не понимаешь, — Олег выгибается в его руках, — как сильно я тебя хочу. Постоянно. Всегда. Навечно.
Серёжа болезненно втягивает воздух, как от удара. Отлепляется от Олега, но тут же, схватив за руку, тянет в гостиную — и там толкает спиной на широкий длинный диван. Нависнув сверху, торопливо расстёгивает пряжку ремня, затем принимается за свои джинсы.
Придвинувшись, он обхватывает их члены, сминает жадными, торопливыми движениями пальцев, водит вверх-вниз. Придавливает Олега, переплетает пальцы свободной рукой, оставляет ряд прикусов на шее — есть в этом что-то дико животное, будто он ставит метку на своей паре, утверждает право на своего человека. Как будто у него есть соперники. Как будто у него могут быть соперники, да ради бога, смешно даже подумать.
Всё это Олег ему тоже хрипло сообщает, задыхаясь от поцелуев, и Серёжа заходится прерывистым смехом — голос дрожит от избытка эмоций — и, разжав пальцы, вновь отодвигается, склоняет голову между его ног, держась дрожащей рукой за согнутое колено. Разлохматившиеся волосы щекочут кожу бёдер.
Как всегда, находит какое-то подспудное, неизвестно откуда берущееся желание запустить в волосы пальцы, ухватить, потянуть к себе, и, как всегда, он игнорирует его, сжимая кулаки и вцепляясь вместо этого в обивку. Руки в волосах в такой момент — одна из немногих вещей, которые Серёжа действительно не любит. Заставляет чувствовать себя в ловушке, как он, отводя глаза, признался Олегу в тот вечер, когда они, после долгого, долгого времени дошли до чего-то большего, чем поцелуи и неловкие объятия.
— Но ты ничего не говорил раньше, — с замершим сердцем выдавил Олег.
Серёжа лишь пожал плечами и попытался извинительно улыбнуться, но уголки губ бессильно обвисли в болезненной гримасе.
— Тебе же нравилось, — прошептал он.
Так что Олег вместо этого вцепляется в диван, пытаясь не выгибаться слишком сильно, не толкаться навстречу, позволяя Серёже всё делать как ему удобно — и вскоре его наградой становится оглушающая волна удовольствия.
Прикрыв глаза, он скорее понимает, чем слышит, что Серёжа в несколько быстрых движений также доводит себя до разрядки. Тяжело дыша, ложится ему на грудь, и Олег обнимает его, запускает пальцы в отливающие медью волосы — теперь можно.
— Согрелся? — устало хихикает Олег, вытирая пот с его лба, и Серёжа, что-то недовольно промычав, слегка толкает его коленом по бедру.
— Чай остынет.
— Пусть.
Кажется, Олег погружается в дрёму — потому что когда он открывает глаза, Серёжа сидит рядом, что-то набирая на телефоне, а на кофейном столике стоит поднос с двумя пышущими паром кружками.
— Отдохнул? — Серёжа скашивает на него озорной взгляд, откладывает телефон и протягивает ему одну из кружек. — Как насчёт второго раунда?
— Господи, да ты, видать, до костей замёрз, бедняга? — усмехается Олег, потягивая чай.
— До костей, ага, — Серёжа шарит в корзинке на нижней полке столика и вытягивает оттуда упаковку с резинкой, — до самого сердца.
— Я иногда не могу остановится, — сознался Серёжа, сжавшись клубком на краю кровати, спиной к нему. — Не могу перестать прикасаться к тебе. Как будто запасаюсь твоим теплом на будущее, когда тебя не будет рядом.
Олег в это время протягивал руку, чтобы взяться за его плечо, и внезапное откровение застало его на полпути.
— Что? Почему меня не должно быть рядом?
— Ты ведь потом уедешь, — просто сообщил Серёжа, будто констатируя очевидное. Небо голубое. Зима холодная. Олег бросит меня, это неизбежно. — Как всегда.
Олег несколько секунд молчал, ошарашенно глядя ему в спину, затем резко притянул к себе, вызвав удивлённый вскрик, и прижал к груди — так крепко, будто некая злая сила в любой момент могла вырвать Серёжу из его рук. Глубоко вздохнул.
— Я знаю, что ты не обязан мне верить, после всего, что было. Но я обещаю, я клянусь всем, что ты сочтёшь достаточно святым для клятв, — теперь всё будет по-другому.
Серёжа некоторое время молчал, затем развернулся и уткнулся лицом в его шею.
— Знаешь, что? Я всё равно тебе поверю.
Олег оставляет кружку и привстаёт на руках. Серёжа склоняется к нему, медленно, вдумчиво, будто смакуя, целует — и начинает расстёгивать рубашку.
Лебедь будто узнаёт его, — замирает на неподвижной воде, выжидательно глядя немигающим взглядом.
— Уже приготовился, нахлебник, да? — фыркает Олег, открывая пакет. Он вообще не хотел заворачивать в парк, планируя сразу из магазина вернуться к Серёже, у которого так некстати скакнула температура. Но тот уговорил его потратить десять минут на «голодающее существо» — и вот он здесь.
— Держи, проглотина, — Олег высыпает зерно в воду, и лебедь привычно кидается к нему. — И что в вас красивого находят? Как есть гусь, только тощий и вредный...
Лебедь же, жадно клеванув пару раз, вдруг поднимает голову и громким трубным зовом кричит в сторону изгиба берега.
И через несколько секунд оттуда медленно, будто с огромным усилием, выплывает второй лебедь. Он слегка опустил голову, и даже так видно, что одно крыло у него не сложено как надо, полуповиснув, тянется краями перьев по воде.
Первый лебедь ещё раз прогорланивает, будто торопя его, затем, набрав в клюв зерна, сам подплывает к собрату и высыпает еду перед ним в воду, подталкивает под голову клювом, будто подбадривая, и отодвигается чуть в сторону, давая ему спокойно собрать зёрна.
Олег несколько секунд неверяще смотрит на происходящее, пока наконец, запоздало чертыхнувшись, не догадывается выудить телефон и включить камеру.
Серёжа явно будет в восторге.
Отредактировано (2021-11-09 03:05:28)
Короче, стеклострочник вам и расстраивайтесь со мной(
АУ, Уля и какие-то рандомные прохожие, слайс оф лайф и х без к
Человек в костюме за дальним столиком слева у двери продолжает раз за разом притягивать её взгляд.
Хотя вроде бы — причин нет. Он, не глядя, изящным жестом поднимая и опуская кружку, спокойно потягивает свой кофе по-венски, что пятнадцать минут назад, войдя в кафе, попросил у неё мелодичным голосом. Что-то просматривает на телефоне, периодически наматывает длинную прядь на палец — в общем, не делает абсолютно ничего подозрительного. Он красив, спору нет, чем-то напоминая совсем молодого Боуи в своих розовых очках и с прилизанными мягкими прядками волосами, золотистыми, как играющие в прозрачной речной воде лучи осеннего солнца. С, может, чуть более лукавым лицом. Но ничего необычного в нём точно не наблюдается — совершенно не фонит опасностью, холодной неопределённостью, как от некоторых посетителей, если он что и излучает, так только уверенность и позитив, и кофейная гуща, к которой она для надёжности обратилась аж два раза, тоже молчит. Ничто, разумно рассуждая, не должно привлекать к нему её глаза, будто она что-то настойчиво хочет в нём увидеть. Но всё равно привлекает.
Словно почувствовав, что она вновь обратила на него внимание, он поднимает прикрытые розовыми стёклами глаза от телефона и встречается с ней взглядом. Не открывая губ, сдержанно, но тепло улыбается, моргает пару раз. Будто тоже чего-то ждёт.
Будто изучает её. Не как люди изучают взглядом приглянувшихся им людей.
Не как вообще смотрят люди.
Но она тоже смаргивает, и мгновенное мутное наваждение схлынывает так же быстро, как накатило.
Просто очередной посетитель, которых через кафе проходят десятки каждый день. А вот она, видно, совсем заработалась.
Пора бы отдохнуть.
В дверях застывает силуэт — ещё один человек в костюме, низкорослый и с хищным оскалом. Он негромко, звонко-медовым голосом окликает молодого Боуи как «родного», и тот, послушно отставив чашку, встаёт, направляется к двери.
Она провожает его взглядом — не зная, зачем.
И, уже взявшись за ручку, Боуи разворачивается и последний раз смотрит ей в глаза — через весь зал, но внезапно охватывает ощущение, что он совсем близко и заглядывает ей в лицо как в душу.
Он поднимает вторую руку и машет на прощание.
Она поднимает было ладонь, чтобы взмахнуть в ответ — но будто что-то перехватывает её за запястье, и рука падает обратно на стойку.
Когда за странным человеком захлопывается дверь, она вздыхает с облегчением.
— Это нечестно, — Флегетон обхватил себя руками и глубоко вдохнул, будто борясь с тем, чтобы не закричать во весь голос. — Нечестно.
— Я знаю, дорогой, — хмуро согласился Коцит, выпуская в вечерний воздух струйку дыма. — Но мы тут ничего не можем поделать. Только ждать, как всегда.
— Она выглядит радостной. Счастливой. Без нас, — его пальцы сжались, выступили, рискуя поцарапать ткань, когти, и Коцит утешительно погладил его по плечу.
— Без нас это всё равно ненадолго. И потом, ты предпочёл бы для нашей сестры несчастье?
— ...нет, — глухо отозвался Флегетон, опустив голову.
Коцит подтолкнул его плечом.
— Ты ведь знаешь, как это бывает. Кровь всё равно возьмёт своё. Нам просто нужно дождаться, когда ей надоест эта её очередная игра в другую жизнь.
Он откинул сигарету в урну, поднялся со скамейки и потянул за собой Флегетона.
— Пошли. Ахерон обещал привести сегодня хорошую закуску, не будем опаздывать и огорчать его, ладушки?
Похлопав Флегетона по спине, он пустил его вперёд, а сам, замедлив шаг, в последний раз обернулся на кафе, светившее частичным названием на другом конце улицы.
— Не задерживайся, милая, — одними губами прошептал он. — Мы уже устали ждать.
Основано на FluxBB, с модификациями Visman
Доработано специально для Холиварофорума