Вы не вошли.
#32. Выбор
Полиаморный блядоход, флафф, канонное расставание
Они не осуждают решения друг друга и не пытаются переубедить: если кому-то из них что-то нужно — значит, действительно нужно. Мыслить одинаково, несмотря на всё сходство между собой, они не могут, и давно научились это принимать, ещё с первых дней, когда всех разногласий было — отправиться на охоту в один район или другой, и какую часть мясной оболочки съесть сразу, а что можно оставить про запас.
Поэтому никто не спорит, когда Флегетон говорит, что хочет некоторое время пожить за границей. Все знают: он из них самый любопытный и смелый, всегда стремится к новым ощущениям и знаниям, которыми с блеском в глазах можно поделиться с остальными.
Это, однако, не значит, что расставаться легко.
— Я буду ссскучать, — тихо говорит Стикс, распахивая его ворот, запуская длинные ловкие пальцы под рубашку. Язык обвивает горло, тычется кончиком в губы. Флегетон послушно целует его.
— Я знаю, — и прижимается лбом к лбу, так что смешивается пахнущее кровью дыхание. — Я тоже.
— Нет, — мотает головой Коцит, подталкивая носком до смерти перепуганного карманника, который лежит на полу, связанный и с кляпом во рту. — Это всё тебе. Как следует поешь перед дорогой.
Флегетон заключает Коцита в объятия, утыкается носом в смуглую шею.
— Спасибо.
— Благодарить потом будешь, — поглаживает его по растрепавшимся волосам Коцит. — Ешь, родной.
— Будь осторожен, — Ахерон завязывает новый галстук на его шее, проводит широкой ладонью по щеке. — Выбирай людей внимательно.
— Ты же знаешь, я сама внимательность, — одаривает его улыбкой Флегетон.
— И сама осторожность, ага, — усмехается Ахерон. Склонившись к нему, легко касается губами носа: — Серьёзно, поаккуратнее там.
Флегетон кивает, заправив тёмную выбившуюся прядь за ухо.
Он отчаянно машет, пока не остаётся один на палубе, пока берег окончательно не скрывается из виду.
Потому что точно знает — они делают то же самое, вглядываясь в исчезающую на горизонте точку парохода.
Он не жалеет о своём решении.
Это не значит, что он уже не предвкушает заранее, какой бурной и полной радости будет встреча.
Ну в общем, господа.
Убить муви!Сережу недостаточно, держите омытого бензином комикс!Разумовского, рефлексирующего Алтана и мудрую не по годам Леру, которой помыкает каждая собака.
Разнообразие ароматов в оранжерее как обычно благостно сказывалось на нервах Алтана. Но сердце билось учащенней, чем обычно, и пальцы подрагивали от предвкушения, пока он состригал отмершие ветки секатором.
— Знаешь, за растениями бывает сложновато ухаживать, — не глядя на сидящего позади человека, произнес Алтан. — Казалось бы, посади, да и пусть растут себе, поливай иногда. На деле же перед тобой открывается целая наука... Удобрения, полив строго по расписанию, рыхление почвы... Боже, — он легонько коснулся желтых лепестков лядвенца. — Столько труда просто ради того, чтобы поглядеть на эти крошечные цветки. И если стольким приходится озаботиться мне в этой скромной оранжерее, то можешь ли себе вообразить, с чем сталкиваются держатели огородов? Когда гнусные сорняки так и норовят пробраться к их побегам.
Алтан положил секатор обратно к инструментам. Хотелось бы его задействовать. Очень хотелось. Но он уже решил, как именно проведет экзекуцию.
— Люди мало чем отличаются от растений. Капризные, требовательные долго без надежной поддержки извне не живут. Слабым требуется помощь. Правительство делает все, что может, чтобы оградить самые беззащитные слои населения от "сорняков" и паразитов. Но им не всегда это удаётся.
Человек, к которому Алтан обращался, нахмурился. Дернул головой, смахивая рыжую челку. Обычно он убрал бы ее рукой, но сейчас все его конечности были надежно обездвижены, прикованы к стулу, чтобы столь желанный гость не сбежал на радостях.
— Я уже знаю, почему ты на меня так взъелся. Собрался бороться с "паразитами" радикальными способами? А то, что гражданские могут пострадать, пока ты от них избавляешься, это мелочи? — Разумовский усмехнулся. — Знаешь, я через это проходил. И куда меня это привело?
Алтан вскинул бровь.
— Ко мне.
Разумовский засмеялся.
— Верно-верно! К тебе, дорогуша! Чтобы ты, вот сейчас, взял и перенял эстафету! — он запрокинул голову, сощурился. — Нет, конечно, злиться ты на меня имеешь полное право... Язык мести? Понимаю его прекрасно. Но зачем врать себе? Ты не санитаром стал, так... Еще один паразит. Какая людям разница, во имя чего их убивают, если итог один? Я сделал нужные выводы, — Сергей опустил голову, глянул на своего пленителя исподлобья, — решил, что больше не повторю прежние ошибки, и действительно стану... Другим. Не таким, как кучка прочих энтузиастов, для которых цель оправдывает средства. Буду бороться с уебками. И только. Но тут приходишь ты. Вылитый я. Только раньше. Что за ирония! Что за призрак прошедшего Рождества! — он опять рассмеялся. На этот раз грустно.
Алтан усмехнулся. Поаплодировал.
— Ты был почти прав. Но я не считаю себя санитаром. Я действительно паразит, каких много, — на этом моменте Разумовский озадаченно хмыкнул. — То происшествие заставило меня понять, что куда выгоднее быть сорняком, чем ранимым декоративным растением. А пока я кирпич за кирпичом отстраивал свой людоедский бизнес, знаешь, что еще я понял? — Алтан подошел к Разумовскому вплотную, склонился и жарко шепнул на ухо: — Мне не нужны конкуренты.
Сергей напряженно вздохнул, стоило Алтану отстраниться.
— Ах, ясно, это объясняет, почему ты избавлялся от всех этих, гм, буржуев. Да, со стороны выглядело, будто ты играешь в санитара леса, но... Хах, — он нервно содрогнулся, — не знаю даже, переоценил я тебя или недооценил? И со мной решил теперь справиться, потому что я бы пришел за тобой рано или поздно? — он заглянул в черные глаза, ища подтверждения.
Алтан качнул головой.
— Мне бы хотелось, будь это так. Но я бы мог оставить тебя разбираться с теми, до кого не могу пока дотянуться сам. Я бы мог. Мы бы не пересекались десятилетиями. Ты не представляешь, какую выгоду из Чумного Доктора мы бы вытянули. Вот только, — он сверился с часами. Дракон уже должен был прийти, — здесь нет ничего, связанного с работой. Только личное.
Открылись высокие двери. Разумовский обернулся на звук, в глазах его сверкнула надежда, которая угасла в следующее же мгновение.
Вадим зашел внутрь, двое крепких ребят шли за ним.
— Вечер добрый, ваше золотейшество! Не опоздал?
Алтан качнул головой. Дескать, нисколько.
— Отнесите его в наш чудесный крематорий. Канистры уже на месте?
Вадим энергично закивал, помогая напарникам приподнять Разумовского. Не то чтобы Сергей был настолько тяжелым, просто Вадиму уж очень нравилось приниматься за физические нагрузки при любом удобном случае, даже если это было излишним. Как он не убил Разумовского во время драки — история умалчивает.
— Что ж, чудесно, в таком случае, — перевел дух Алтан, закрыв глаза.
Час расплаты близился.
— Камера тоже на месте. Снимем качественно, горизонт обещаю не заваливать!
— Ты не понял, Вад, — тонко улыбнулся Алтан в ответ. — Снимать буду я.
Человеческому телу хватает семи часов на то, чтобы сгореть. Единственное, что остаётся после — зубы и кости. Разумовский горел пять часов, пока Алтану не надоело.
Кричать Сергей прекратил раньше. Примерно тогда же, когда двигаться. На двадцатой минуте отчаялся, принялся звать того, кого здесь быть вовсе не могло. Умирающие люди занимательны.
Странно, но Алтан чувствовал только меланхолическое опустошение, пересматривая съемку.
То, что ему надлежало вскоре принять у себя виновницу торжества, эмоций вызывало куда больше.
Она пришла тогда, когда подельники Дракона уже избавились от тела. Знала бы Лера, что проезжала на такси мимо грузовика, где везли останки Разумовского, как бы она отреагировала?
— Вот костюм. Веселого Хэллоуина, или зачем там он тебе понадобился, — девушка кинула сверток к ногам Алтана.
Он подобрал ткань с пола. Покрутил в руках маску. Глянул на Макарову.
— Ты поступила правильно.
Как хорошо, что взглядом нельзя убить.
— Ты говоришь так, будто у меня был выбор, — ядовито прошипела Лера. — Моя семья оказалась под угрозой. Ничто из произошедшего не было правильным. Ни твой шантаж, ни смерть Сер... Разумовского, — она запнулась, ее дыхание сбилось.
Алтан не сдержал улыбки. Девушка ведь и правда немного сблизилась с этим уродом. Но недостаточно, чтобы ставить из-за него семью под удар.
О, как же Алтан понимал ее. И как же радовался, что обнаружил такую-то ахиллесову пяту в плане Разумовского.
— Как и обещал, я выплачу твой долг за него. О младшем брате тоже не беспокойся. На что ты теперь злишься, Валерия Макарова?
— Только на свою беспомощность.
Алтан пожал плечами, все еще крутя в руках маску. Боже, над ее дизайном действительно постарались. Столько усилий —и все напрасно.
— Ты оказалась в положении пешки с самого начала. Сначала тобой пользовался он, потом я, но теперь ты свободна, — лицо Алтана приняло глумливое выражение. — Простого «спасибо» будет достаточно.
Лера издала нервный смешок. Развела мускулистые руки.
— Спасибо, ваше золотейшество. Спасибо, что «сирийский волк» теперь может прийти по мою душу. И нет, — отрезала она, уже догадываясь, что Алтан собирается сказать, — я не выдам его контакты, не скажу, где с ним пересекалась, не скажу, через кого на него можно выйти. Если Олег решит оторваться на мне, это будет его право. По крайней мере, я точно знаю, что он не тронет мою семью. А что он сделает со мной уже не важно.
— Многовато самоотверженности для обычной девушки. Но ничего, я ведь буду следить за тобой в любом случае. Олегу нужна ты, а Олег — мне. Хоть его смерть и просто десерт после главного блюда.
Лера сжала кулаки. О, она хотела его ударить, Алтан знал это. Она хотела его убить, может даже.
Но действительно — беспомощна.
— Не знаю, есть ли ад в этом мире, но отдельного котла для тебя точно будет недостаточно, — поворачиваясь к выходу, проронила она. — Мне жаль, что ты прошел через потерю близких тогда, много лет назад, — вдруг добавила девушка. Алтан, неожиданно для себя, напрягся. — И мне жаль, что пешкой стал ты. Еще одно звено в этом этом бесконечном цикле насилия. Жди, пока тебя не сместит кто-то поизворотливей. Ври, подстраивай самоубийства и прячься от правосудия. Живи, как лесная тварь в сезон охоты. А я умру человеком.
Она закрыла дверь, оставляя Алтана в полумраке. С маской Чумного Доктора в руках.
А в ушах звучали его предсмертные слова.
«...ты, вот сейчас, взял и перенял эстафету!»
Эх, нет такой вещи, которую нельзя превратить в романтическое свидание.
Он очнулся уже не на земле - эта бесконечная серо-пепельная пустыня не могла быть землей. Чем бы это место ни было, он был здесь один, даже в собственных мыслях. Никаких разъяренных призраков его жертв, терзавших бы его вечность. Видимо, его адом должно было стать одиночество.
Делать было нечего, кроме как идти в сторону нависшего горизонта - в общем, в любую сторону. Постепенно поднимавшийся от шагов пепел превратился в растрескавшуюся сухую почву. Трещины под ногами сочились кровью. Впрочем, поворачивать не было смысла, и он шёл дальше, уже увязнув выше щиколотки. Ночь не наступала, только неизменное равнодушное небо смотрело, как он был готов упасть и захлебнуться от усталости. Но когда он наконец свалился, его кто-то подхватил.
- Ты? Почему ты здесь? - его схватили за руку. - Что с тобой сделали?
Сергей понял, что даже ни разу не взглянул на собственные руки. Шрамы вились по коже, будто фигуры Лихтенберга, скрываясь под изорванной в нитки одеждой.
- Я не помню.
- Может, это и к лучшему. Не хотел встретить тебя так.
- Получается, ты здесь не за мной?
- Нет, так вышло.
Как, хотел он спросить, но заметил почерневшие и свернувшиеся концы волос. Кровь под ногами его двойника вскипала и поднималась вверх струйками пара, но даже это не перебивало запах бензина. Сергей в ужасе прижал его к себе, на что его беззаботно потрепали по волосам.
- Думаешь, выберемся отсюда, моя Эвридика?
Так вот, прода. Олег решает отомстить Алтану. Только Олег поехал наглухо после смерти Разума. А еще лераволки канон, они встречались. Наличествует вотэтаповорот.
dark!Волков, PG-13, хоррор-панк. Велкам.
Выследить его было тяжело. Щенок хорошо скрывался, явно его этому кто-то учил. Но и Волков не лыком шит. Зная не по наслышке, насколько система прогнила с головы до хвоста, Олег и поныне имел нужные связи в силовых структурах. Тем более, что Алтан заранее выдал им с Разумовским след на себя — дал имя собственного родственника.
Сергей отрыл информацию про пострадавшего ребенка из нужной семейки как раз незадолго до своего похищения. Чуть-чуть не успел. Капельку. Олег вызнал точно, умер ли Разумовский, проследив за одним из прихвостней Дракона.
Волков никогда не плакал. У него были свои способы выражения скорби. Когда дорогих ему напарников подстреливали на службе, Олег забывался в тренировках, готовке еды или перечитывании писем Сергея.
Но отныне нет никакого Сергея. И готовка еды — либо все те же тренировки с Игроком — казалась недостаточным эквивалентом обычных человеческих рыданий. А плакать Волков не мог.
Душа требовала большего. Чего-то, что заставит вмиг накопившуюся скорбь выплеснуться, как из жерла вулкана.
И он нашел выход.
Месть.
Несколько снайперов на крышах, один умелый водитель, наименее людное время (но свидетели, конечно, имелись). Шофер Алтана остановился, услышав выстрелы, в этом-то и была его погибель.
Ну а дальше дело оставалось за малым.
Дача бывшего сослуживца (полковника в отставке) — это, конечно, не сирийская крепость, но для содержания пленника место весьма и весьма подходящее. Вдали от шумной цивилизации, с огромным, удобным подвалом.
Там Алтана и пришлось немного поморить голодом.
Сегодняшнее появление Волкова в дверном проеме пацан воспринял без должного испуга, но звуки, которые Алтан издавал, пока Олег тащил его за черные космы на кухню, с лихвой это компенсировали.
Небрежно усадив пленника на стул, Волков достал тарелку и принялся щедро высыпать на нее заранее приготовленый фарш. Пахла еда прекрасно, ведь на приправы скупиться — грешное дело.
— Ты вытащил меня, только чтобы покормить? — первым нарушил тишину Алтан. — Просто убей уже. Зачем церемониться?
— А куда мне спешить? — парировал Олег, накладывая еду и себе. — Тем более, в Питере мне больше делать нечего без Серого, так хоть растяну пока тут свое пребывание.
— И насколько ты его растянешь?
Олег обернулся.
— Зависит от того, насколько тебя хватит.
Тарелка с фаршем тихонько звякнула перед Алтаном. Пацан нервно осклабился.
— Вот как, значит? Планируешь долгие пытки? А ведь Вад расписывал тебя, как человека дела. Того, который зазря время не тратит. Но ты такой же, как прочие люди, мстительный и импульсивный, ничего в тебе особенного, — Алтан нагнулся через стол. — И я не удивлен. Будь другом Разумовского человек из рассказов Вада, кто-то особенный, смекалистый, с холодной головой, Разумовский был бы сейчас жив.
Олег вскинул брови.
«Ну, зато пацан себя явно не тешит надеждой сбежать»
— Ты был прав, когда сказал, что я вытащил тебя только, чтобы покормить. Я буду делать так два раза в день. На полчаса, допустим. И эти полчаса тебе даны на то, чтобы съесть свою еду. Так что не трать время напрасно, — Олег показательно запустил ложку измельченного мяса себе в рот. Мало ли, Алтан забыл, как надо кушать.
Тот в ответ, поколебавшись, тоже принялся за обед.
Олег продолжил свой монолог.
— И ты был прав, когда говорил, что я человек дела. Пытать долго, изуверски, морить голодом только потому, что мне насолили — не в моем духе. Но ты, "золотейшество", исключение, — Олег понизил голос, откинулся назад. — Ты отнял у меня единственную семью. Месть за семью тебе понятна, не правда ли? — подмигнул Волков. Алтан, на радость похитителю, болезненно скривился. — Разумовский был мне как брат. О, даже ближе брата. Мы ведь оба сироты, вместе с самого детства. Куда он, туда и я, пусть только попросит. И вот теперь ему захотелось поиграть в супергероя. За чужой счет. «Пускай», я думал. Мы с Лерой общий язык нашли быстро. Русский рок, например, повадились вместе слушать, даже на концерт Кипелова как-то вместе сходили. Жаль, конечно, Горшенев умер, тоже бы пошли... Девчонка храбрая, самоотверженная. Боже, как она мне в итоге стала дорога... — Олег помрачнел, прикрыл глаза.
— Ну так и остался бы с ней, а не со мной возился? — ядовито выплюнул Алтан.
Волков предупреждающе поднял ладонь.
— Не перебивай старших. Так вот, девчонка стала дорога нам обоим. В семье появилось на одного человека больше. И как именно ты решаешь добраться до Разумовского? Через нее, — Олег уперся локтями в стол, приблизился к Алтану. — Через человека, которому мы доверяли. Которого я любил. Боже, как я любил ее. Как я любил их обоих, — он отвел взгляд, грустно улыбнувшись. — Ты же понимаешь теперь, почему я не могу убить тебя быстро? Такое не прощается быстро. Мне нужно, чтобы ты постепенно сгорал на моих глазах. Знакомое желание?
Алтан отстранился от Олега, утирая рот после еды.
— Даже не думай нас сравнивать. Ты служил поехавшему. Уроду. А сейчас, когда освободился от него, когда можешь начать правильную жизнь, ведь больше тебе ничего не остается, с такими-то, блядь, травмами... Сука, когда у тебя есть возможность зажить счастливо с той девчонкой, раз уж вы так любили друг друга, ты решил докопаться до меня и свалить из города, подальше от нее. Вот, как ты любишь свою семью? Так, что бросаешь последние ее остатки? Жалко это.
Олег тяжело вздохнул. Отодвинулся обратно. Покачал головой.
— Предатели не прощаются. Я любил ее, но если бы не поступок Леры, Серый был бы жив сейчас. Да, ее шантажировали, у нее есть еще родители, брат, которыми она дорожила... И она сделала выбор в их пользу. Я бы никогда не смог общаться с Лерой после этого, как раньше.
Алтан нервно усмехнулся, вспоминая те слова Макаровой, оброненные ей в последнюю встречу. А ведь права была, чертовка.
— Но ты же можешь ее понять, да?
Олег пожал плечами, отправляя в рот еще одну ложку фарша.
— Понять могу, простить — нет.
— Готова была пойти на какие угодно подлости ради близких. Может, даже город бы заминировала, начни я угрожать ее братику. Считаешь это правильным, Волков? Она такая же, как ты. Может, потому вы так чудесно спелись в самом начале? Хорошая же была девчонка, для тебя самое то.
— Да, — флегматично кивнул Олег. — Хорошая была девчонка. А теперь еще и вкусная.
Алтан поперхнулся.
Это мясо. Оно казалось странным с самого начала.
Волков продолжал его есть.
«Он же шутит? Он же...» — комок тошноты подкатил к горлу, Алтан рывком метнулся к раковине, его вырвало.
Олег лениво повернулся к блюющему в раковину пленнику.
— Право слово, как часами смотреть на горящего заживо человека, так это мы первые...
Алтан сполз на пол.
— Поехавший. Блядь, ты поехавший.
Олег удовлетворенно растянул уголки губ.
— У тебя есть еще немного времени, чтобы доесть оставшееся. Могу своим поделиться. Никакого другого мяса ты не получишь. Я же говорил, что буду пытать долго и мучительно? — он поднялся с места, схватил Алтана за волосы и наклонился к перекошенному ужасом лицу. — Привыкай.
- Что теперь?
- Это всё - кивнул на покачивающиеся багровые волны - подпитывается кровью умерших по моей вине. А у любой реки есть исток, - он взял его ладонь, обведя большим пальцем шрам. - Пойдем.
Его рука была горячей, даже слишком, но об этом Сергей старался не думать. Идти было тяжело, поэтому некоторое время шли молча.
- Где ты очнулся, кстати?
- В пустыне.
- Хм. Ну, я рад, что ты лучше меня. Ты заслуживаешь второго шанса.
Сергей опустил взгляд - его одежда была промокшей до самого пояса. Тот заметил.
- Не смотри так. Я не плохой, просто я так нарисован.
Наконец, начался дождь. Редкие красные капли, которые быстро превратились в ливень.
- Здесь. Не скучай, я буду приглядывать за тобой, - он говорил быстро, пока мог, затем прижался губами к его губам - как раз когда у него закончился воздух под беспрерывным потоком - и утянул с собой на дно.
На этот раз Сергей первым делом осмотрел свои руки - гладкая кожа, пропали даже шрамы, полученные до того дня. Ни одного повреждения, кроме небольшого ожога у рта.
#23. Прощение
Полиаморный блядоход, лёгкая драма, по мотивам арта
Разногласия между ними редки, а уж ссоры — по пальцам пересчитать можно. Они знают друг друга две сотни лет, знают друг про друга всё, что им делить, из-за чего спорить? Если дело серьёзное, то глупые доказывания чего-то между собой там, где нужно спокойно обсудить и решить всё, ни к чему. Если пустяк, то тем более. Нет, не было и не будет у них никого ближе, чем их невозможная семья, они сплелись, срослись не-жизнями, как срастаются деревья, посаженные рядом, и не различить уже, где чьи ветки. И, может, конечно, небольшому конфликту такой союз разорвать не по силам, но ведь уступать легче и приятнее, чем отталкивать, чем ради секундного желания побыть правым причинять боль тем, с кем по доброй воле связал себя сильнейшими из оков во всех мирах.
Тем резче и мучительнее для всех эти редчайшие всплески враждебности.
Поэтому Коцит напрягается, когда видит с дивана, как навис над Флегетоном, вспорхнувшим на подоконник задёрнутого шторами окна, Стикс. Они явно продолжают начатый на кухне разговор, к которому Коцит не прислушивался — что-то про вчерашнюю слежку, с которой Флегетон вернулся с сильно раненой рукой — но теперь он замечает исходящее от обоих глухое раздражение друг на друга.
Сидящий рядом Ахерон откладывает книгу, накрывает его запястье пальцами и тоже ждёт.
— ...и я не обязан тебя слушать, ты мне не хозяин, — тихие, но резкие слова как камнем по сердцу, и ведь они даже не Коциту адресованы. Но он не успевает ничего сказать — руки Стикса взлетают к шее Флегетона, вцепляются в ворот пиджака и с силой дёргают, так, что Флегетон прикладывается к толстому стеклу. Лицо Стикса, должно быть, исказилось, обнажив зубы, потому что Флегетон, скривившись, выкрикивает:
— Ну ешь, ешь, не терпится ведь, да?! — и, резко вдохнув, закрывает глаза, будто готовясь. Не сопротивляясь.
Они ведь просто не способны сопротивляться друг другу. Никогда.
И мир шокировано застывает. Рука Ахерона на его запястье сжимается почти до боли.
Они неподвижны секунду. Затем Стикс медленно отпускает воротник, поднимает руки к лицу Флегетона.
Его пальцы чуть заметно дрожат.
— Просссти, — обхватывает его лицо, ласкает, склоняется, покрывает его щёки, шею, плечи неистовыми поцелуями. — Просссти, просссти...
— Всё хорошо, дорогой, — Флегетон тоже обхватывает его руками, будто защищая от чего-то, зарывается пальцами в длинные белые волосы. Тяжело дыша, пытается поймать его губы и целовать в ответ. — Всё хорошо.
Стикс скользит ему одной рукой вниз по бедру, и Флегетон с готовностью раздвигает ноги, обхватывает его за пояс, притягивая к себе.
Они с Ахероном выдыхают почти синхронно.
— Чёрт, — втягивает Коцит воздух, вновь обретя способность дышать, и жалуется склонившемся к нему Ахерону: — Чёрт.
— Угу, — кивает он. Успокаивающе целует его и заключает в объятия. И так они сидят, пока стоны у окна не становятся совсем уж неприличными, и Ахерон не запускает ему руку за пояс.
— Мои заиньки-лапушки, — нараспев начинает Коцит, завалившись на кровать, и, вытянув руку, поглаживает Стикса по строгому лицу. — Спят вместе. А, кажется, только вчера Стикс хотел его съесть!
— Это и было вчера, Коцит, — весело поддакивает ему лежащий рядом Ахерон, за что получает лёгкое подпинывание от Флегетона. Коцита же награждают тычком в локоть. Он лишь смеётся — с удовольствием отмечая, как Стикс поглаживает одной рукой золотые волосы.
Разумеется.
Все они знают, как Флегетон это любит.
По комиксу. Пост-ВВ, Мексика, Олег с травмой позвоночника. Возвращение доверия между ним и Серёжей. Рейтинг.
Одна из пуль перебивает Олегу позвоночник.
Серёжа узнаёт об этом после долгих месяцев в итальянской тюрьме, после ритуала с возрождение древнего бога, после своего чудесного спасения.
Приходит в себя в темном помещении с каменными стенами и мутным расплывающимся взглядом видит темную фигуру в углу комнаты.
— Олег? — спрашивает он с огромной надеждой, еле ворочая пересохшим языком. Но понимает — не Олег. Просто какой-то наемник, Серёжа его не знает.
Олег обнаруживается чуть позже. Вечером в замке металлической двери звенят ключи, и Серёжа видит его, наконец, и видит инвалидную коляску, и когда до него доходит — внутренности немеют.
Олег, наверное, пытается сделать лицо непроницаемым и безэмоциональным, но у него не получается, и Серёжа видит и боль, и сожаление, и горечь.
— Олег… — говорит он внезапно севшим голосом, и не успевает продолжить, потому что Олег его перебивает:
— Потом поговорим. Пора валить. За мной иди. — И разворачивает коляску так резко, будто хочет показать — мне всё равно, пойдешь ты или нет. Но чуть-чуть отъехав, всё-таки оглядывается через плечо и добавляет:
— И просто учти — я тебе не доверяю.
Это припечатывает Серёжу окончательно.
Следующие полгода они проводят в какой-то мексиканской дыре, в крохотном даже не городке, а поселке, где нет ничего, кроме центральной дороги и жмущихся к ней домиков в несколько рядов. За домиками начинается пустыня — и кажется, что кроме нее больше ничего не существует.
Организацию всего плана «залечь на дно» Олег взял на себя — деньги, фейковые документы, перелет, поиск жилья, аренду машины. И сидя в этом глинобитном доме посреди пустынной глуши Серёжа просто думает — как. Как у него всё это получилось, как он смог, как он вообще… После всего.
Серёжа теперь в сто раз чаще, чем раньше говорит «прости» и «спасибо» — по любому поводу, а ещё пытается сделать хоть что-то, чтобы компенсировать усилия: ездит в ближайший город за вещами и продуктами, учится готовить, договаривается за установку кондиционера, поругавшись по телефону с интернет-магазином, из которого не хотят везти покупку в какую-то глухомань.
— Деньги не проблема, только установите мне уже этот чёртов кондиционер! — орет он в трубку.
Потому что Олег теперь плохо переносит жару. Потому что на улице адские сорок градусов в тени, и хочется лечь и умирать даже Серёже — даже без проблем с терморегуляцией. И он опять спрашивает себя про Олега — как. Как он всё это тащит.
Они всё ещё так и не поговорили нормально, хотя времени теперь — вагон, и спешить больше никуда не нужно. Они вполне перекидываются фразами по бытовым вещам, могут даже обсудить дурацкую мыльную оперу, идущую по телеку или дежурно пожаловаться друг другу на погоду — но от Глобального Разговора Олег каждый раз технично уходит, и Серёжа понимает — не хочет. Олег просто не хочет с ним говорить об этом всём, и Серёжа не может его винить за это. Он на месте Олега не то что вспоминать и обсуждать бы не хотел — а просто сразу добил бы в ответ, наверное.
Чувство вины жрет его каждый новый день, начиная с утра пораньше.
Иногда Серёжа смотрит долгим взглядом, и Олег верно считывает его невысказанный вопрос. И отвечает:
— Всё ещё — не доверяю.
Но с каждым разом в его голосе чуть-чуть меньше уверенности, чем в прошлый.
Потому что доверие — оно не в разговорах, а в действиях. В том, что Серёжа мог бы взять тачку и умотать, куда глаза глядят, бросив Олега одного в этой пыльной пустыне, но не делает этого. Хотя ему никто бы не помешал. Ничто не держит, казалось бы? Кроме благодарности и вины, и привязанности, как ни крути. Если уж Олег его не бросил после того, как Серёжа в него стрелял, то с чего бы бросать Серёже?
Доверие в том, чтобы позволить увезти себя чёрт знает куда за полмира, слепо положиться на другого человека и не убегать.
По ночам Серёжа зависает в интернете и читает про повреждения спинного мозга и про восстановление после травмы — а когда понимает, насколько это маловероятно — переключается на книги про особенности жизни спинальников.
Учится не ставить на автомате вымытую посуду в высокий шкаф.
Олег постоянно упражняется — качает пресс, таскает гантели, отжимается, подтягивается, и Серёжа понимает: сильные руки — это компенсация за неработающие ноги.
А потом до него доходит, как до тошноты много теперь знает об этом всём, как железобетонно уверенно считывает такие вещи, и где-то в этот момент осознает окончательно — прежний Олег не вернется больше. Умер, убит и остался лежать на мраморном полу венецианского дворца.
У изменившегося Олега жестче взгляд, раздражительнее характер, сильнее воля к жизни, а что осталось старого — Серёжа надеется, по крайней мере — так это преданность. Олег ведь его вытащил. И пора уже, наконец, закрыть этот вопрос окончательно, переступить и жить дальше — как умеют и как научатся заново.
И в один из вечеров Серёжа присаживается перед коляской на колени, чтобы смотреть глаза-в-глаза на одном уровне, а не сверху вниз. И говорит:
— Олег, не убегай. И прости. — И это не брошенное мимоходом «прости» за какую-то мелочь вроде не вынесенного мусорного ведра. Это основательное и глобальное «прости», такое же веское, как и вся принесенная Серёжей боль.
— Да простил уже, — вздыхает Олег в ответ.
И этого достаточно, чтобы жить дальше.
А через несколько месяцев Олег говорит, что их, наверное, уже никто и не ищет — всё окончательно убедились в смерти двух террористов. И предлагает переехать поближе к морю.
В канкунском даунтауне они снимают просторные апартаменты в новом высотном здании с большим лифтом и пандусом. Это было обязательным условием, и Серёжа хорошенько подоставал риэлторов и помотался по городу, прежде чем найти квартиру мечты.
По ровным асфальтированным улицам удобно гулять даже на коляске, неудобно только на пляже — колеса начинают увязать в песке, но раз на пятый Олег даже перестает возмущаться, когда Серёжа подхватывает его на руки.
Они сидят на самом берегу, и теплая вода ласково омывает босые Серёжины ноги. «Жалко только, что Олег не чувствует», — думает Серёжа. На песке он находит своей рукой его руку, накрывает его ладонь и сжимает. Становится так хорошо.
— Доверяю, — вдруг говорит Олег.
Серёжа резко поворачивается к нему, смотрит в глаза, удивленный. Спрашивает:
— Только сейчас?
— Да нет, — пожимает Олег плечами. — Просто вспомнил, что так и не сказал тебе этого.
После прогулки Серёжа машинально вытряхивает из Олеговых кроссовок песок и мелкие забившиеся камушки — чтобы в следующий раз не надавили ему ступни.
— Серый, хватит уже так возиться, — говорит ему Олег, замечая это. Без недовольства, просто как факт. — Я и сам могу.
— Прости, — отвечает Серёжа и ставит кроссовок на пол. «Чисто, — думает, — теперь не надавит».
— И извиняться тоже хватит. Давно ведь закрыли… — он не успевает закончить, потому что Серёжа резко разворачивается к нему и, наклонившись, целует — и чтобы заставить замолчать, и потому что просто хочется.
— Душнила, — говорит он, на секунду отрываясь от губ Олега. А потом возвращается к поцелую. Давно забытые ощущения накатывают волнами и очень скоро накрывают с головой. С Олегом всегда было очень хорошо целоваться, потому что он знал, как надо — в какой момент провести по подбородку, а в какой сгрести в кулак волосы на затылке, когда легко прикусить губу, а когда начать ласкать языком, заставляя Серёжу поплавиться. И сейчас всё точно так же, и возбуждение ощущается очень сильно.
Олег начинает трогать его сначала через джинсы, а потом и расстегнув и приспустив их, поглаживает, легко сжимает — и Серёжа стонет ему в губы. А потом с силой заставляет себя оторваться, потому что не хочется вот так, посреди коридора, и предлагает:
— Давай на кровать?
Олег, конечно же, не отказывается. Серёжа садится ему на колени, обнимает за шею, и Олег едет в спальню. Там они продолжают целоваться лежа и гладить друг друга, отвлекаясь только для того, чтобы снять одежду.
Серёжа водит ладонью по Олеговой груди, опять повторяет «прости» за каждый из шрамов, хоть Олег и просил не извиняться, но сейчас Серёже так важно донести любым способом, что он правда сожалеет, что правда чувствует себя виноватым, что если бы мог — исправил бы всё. Если бы он мог.
Олег, наверно, обращает внимание на его виноватое лицо, потому что вздыхает и говорит:
— Серый, расслабься, — и для весомости своих слов скользит ладонью по его животу и ниже, крепко обхватывает и начинает водить сжатым кулаком вверх-вниз. Серёжа протяжно выдыхает и опять тянется к Олегу, чтобы поцеловать. Так и правда не особо думается. Губы у Олега мягкие и умелые, и настойчивые.
Серёжа хаотично водит ладонями по его плечам, груди, животу, бокам — ему так хочется наверстать все упущенные за несколько лет прикосновения и поцелуи, а ещё он верит, что теперь у них будет полно времени на это. Олег отрывается от его губ и легко кусает за шею под ухом, там где кожа нежная и чувствительная, и Серёжа со стоном кончает ему в ладонь.
Потом они лежат в обнимку, и Серёже аж самому непривычно чувствовать настолько сильную и яркую нежность. Они с Олегом и раньше ведь встречались, в студенчестве ещё, но тогда это не ощущалось настолько интимно. Как будто пережитое в Венеции и последствия этого, как ни странно, сделали их ещё ближе друг к другу.
— Хочу тебя, — говорит вдруг Олег, и до Серёжи даже не сразу доходит, что Олег подразумевает именно заняться сексом. Серёжа, конечно, и о таком уже начитался, учитывая Олеговы травмы, но всё-таки. Он смотрит с каким-то неверием и спрашивает, удивленно поднимая брови:
— Прямо так?
— Прямо так, — отвечает Олег уверенно. — Ты же тоже хочешь?
Серёжа запинается с ответом. Он не может сказать, что не хочет, конечно. Но это странно и слишком ответственно, потому что слишком многое может пойти не так. Олег ведь не почувствует, если что, не скажет, что ему больно и всё такое. От этого даже страшновато, хотя, чёрт возьми, да, если отбросить страхи — то Серёжа хочет.
Олег всё ещё смотрит на него с вопросом, и Серёжа говорит это:
— Хочу.
Потому что сам Олег уверен, сам Олег доверяет достаточно и верит, что всё будет нормально, и Серёжа не может сопротивляться ему такому.
— Но мне нужно время, — говорит Олег без тени смущения. — В аптеку сходи пока, что ли.
Когда Серёжа возвращается, Олег уже ждет его, лежа на кровати без одежды. Серёжа смотрит на него, взглядом зацепляется за похудевшие ноги со сдувшимися мышцами и чувствует очередной укол вины. Вряд ли когда-нибудь это пройдет полностью. Он закусывает губу и упорно отгоняет от себя эти мысли. «Всё хорошо. Всё хорошо. Сейчас будет ещё лучше».
— Ну иди сюда уже, — говорит Олег ему мягко, делает подзывающий жест рукой, и Серёжа присаживается рядом на край кровати. Наклоняется для поцелуя — как же ему нравится целоваться с Олегом, невозможно просто. Олег в это время расстегивает его рубашку, попутно гладя по груди подушечками пальцев, тоже проходится по большому крестообразному шраму.
«Побитые жизнью, мы оба», — мимолетно всплывает мысль в Серёжиной голове.
Он спешно выпутывается из одежды и тоже голый ложится рядом с Олегом. Убеждая себя, что это последний раз и самая последняя точка убеждения, спрашивает:
— Точно уверен?
И Олег отвечает:
— Точно, — голосом действительно без капли сомнения. Серёжа ему верит.
Олег переворачивается на живот, Серёжа подкладывает ему подушку под бедра, а сам садится на него сверху. От предвкушения у него начинается легкий мандраж — тут смешиваются и желание, и интерес, и капелька страха всё-таки, потому что никак не получается прогнать его окончательно. Чтобы отвлечься, он обводит пальцами контур Олеговой татуировки, чешет волчью морду за ухом и слышит тихий смешок — Олег ещё это помнит.
Дальше тянуть уже некуда, и Серёжа выдавливает на пальцы побольше смазки, не жалея. Растягивает и готовит Олега очень медленно и аккуратно, одновременно с этим целуя его спину, плечу, шеи — куда дотягивается. Олег выгибается, приподнимаясь на руках, и Серёжа прихватывает мочку его уха, слыша довольный Олегов вздох.
Посреди спины у Олега есть ещё один вытянутый шрам, и Серёжа, поколебавшись секунду, целует и его тоже. Пытаясь залечить лаской то, что сделал своими собственными руками.
— Всё нормально? — спрашивает почему-то Олег.
— Да, — отвечает Серёжа. — А у тебя?
— Порядок, — говорит Олега. — Давай уже?..
Серёжа кажется, что ещё рано, что нужно подготовить Олега лучше, чтобы точно не травмировать его, чтобы всё прошло хорошо.
— Пару минут, — отвечает он и продолжает медленно двигать пальцами.
Сердце от предвкушения стучит примерно где-то в горле. Олег доверяет ему безгранично, понимает Серёжа, и они пришли к этому от «и просто учти — я тебе не доверяю». Это удивительно. Это сводит с ума.
Серёжа хочет Олега до умопомрачения, хочет близости с ним, хочет будто бы срастись с ним кожей и никогда больше не терять друг друга.
— Скажи, если что будет не так, — говорит он и медленно входит. Олег не дергается, не стонет, ничего — и Серёжа надеется, что ему хотя бы нормально. Он очень неспешно двигает бедрами вперед-назад, и это ощущается до одури хорошо. Серёжа опускается на руках, прижимаясь грудью к Олеговой спине, целует его в шею, а Олег закидывает руку ему на затылок и начинает перебирать волосы и слегка царапать кожу короткими ногтями. От этого появляются мурашки, и Серёжа передергивает плечами. Ему хочется сказать Олегу какую-то невозможно ласковую муть, но он говорит только:
— Хорошо, — с протяжным выдохом. И это действительно так. От удовольствия он жмурится, еле-еле силой воли заставляет себя не ускоряться и спустя ещё пару движений всё-таки кончает, прижимаясь к Олегу очень крепко. С минуту Серёжа так и лежит сверху, успокаиваясь, а потом перекатывается на бок и ложится рядом. Гладит Олега по плечу и спрашивает:
— Всё нормально?
— Отлично, — отвечает Олег. И это тоже чистая правда, Серёжа уверен.
Они целуются долго и медленно, и Олег гладит его по лицу и по шее всё это время. А потом отрывается и переворачивается на спину.
— Надо в душ, — лениво говорит он и даже не сдвигается с места.
— Ага, — соглашается Серёжа и тоже продолжает лежать. Находит Олегову ладонь и переплетает свои пальцы с его. Олег умиротворенно улыбается, и Серёжа чувствует всепоглощающую радость.
В его голове бьется одно слово — «Катарсис».
«Справились всё-таки, — думает он, — пережили».
И именно этот момент он решает считать точкой отсчёта, после которой всё будет идти только к лучшему.
Ок ок ок
я продолжу тогда раскручивать НЕМНОГО ПОШЛОГО ПРО ЧЛЕН ОЛЕГА
Член Олега длинный, толстый и массивный, темный и немного изогнутый. Не обрезанный. В стоячем состоянии кажется будто доходит до пупка Волкова. Черный завитки волос на лобке и промежности скрывают за собой основание члена и такие же не менее массивные яйца. Если брать их в ладошку, то они еле умещаются вместе.
Крупные голубоватые вены выделяются на фоне оливкой кожи и тянутся извилистыми дорожками вверх к концу. Головка острая почти как стрела, ярко-розовая.
Когда его заглатываешь по самые гланды и глубже, то кажется будто член плотно обхватывается стенками гортани так сильно, что дышать совершенно не возможно. Каждый минет с Олегом становится так же и процессом сексуальной асфиксии, рвотного рефлекса уже давно нет, есть только не хватка кислорода. Всегда хочется как можно быстрее достать его член из своего рта, но Волков не позволяет сжимая твоего горло и самостоятельно контролируя процесс.
Твоя язык чувствует каждый бугорок выступающих вен и каждую неровность. Каждый раз когда его толстый член входит и выходит из твоего рта, ты прижимаешь его головку к небу будто стараешься сначала не впускать глубже, а потом и не выпускать.
На вкус достоинство Олега ничему не отличается от других, не добавляя ему ни капли особенности в этом плане, такой же солоноватый и горьковатый, запах лишь более мускусный и тяжелый. Чем ближе к головке тем кислее и чешет обаяние, чем ближе к лобку, тем тяжелее и всеобволакивающее, так что и не хочется на самом-то деле оторваться. Запах животного секса. Олге точно заставляет себя запомнить.
Обхватывая ладонью его ствол у самого конца, надавливаешь большим пальцем на отверстие размазывая слюни после минета и остатки спермы. Большой палец так легко скользит, приходясь и по уздечке., а член такой горячий, что хочется сдавливать его сильнее и водить вверх и вниз. В этот момент думаешь, что Принц Альберт смотрелся бы на головке Волкова невероятно сексуально. Правда Олега это не устраивает и ему неприятны прикосновения к головке, после обильной эякуляции и он силой убирает твои руки.
НЕМНОГО ПОШЛОГО ПРО ЧЛЕН
Член у Сережи красивый. Небольшой, тринадцать с половиной сантиметров. Темно-красный, кожа тонкая. Головка круглая, темная, член необрезанный. Ему приятно, когда головку целуют. Вены выпирают немного, синее на красном. Яйца тоже небольшие.
Дрочит Сережа редко, но делает это с удовольствием. Он долго себя ласкает, сжимает яйца, двигает рукой то медленно, то быстро. Иногда может слегка сжать шею, проводит пальцами по животу, представляя, что это делает любимый человек.
В первый раз у Сережи встал, когда он увидел в книге фото Давида Микеланджело. Сережа до сих пор смотрит на эту статую с желанием.
На внутренней стороне бедра у Сережи маленький шрам. Сбежал из детдома, шатался на стройке, как-то так умудрился упасть.
У Сережи член длинный и в меру толстый. Некоторым девушкам даже больно, но он всегда останавливается, если что-то не так. Любит лизать.
Головка большая, сочная. Волосы на лобке светло-рыжие. Когда он без рубашки, но в брюках, очень возбуждает полоска волос внизу живота.
Сперма у него сладкая. Может, потому, что он пьет много газировки. Спермы много. Он любит кончать в рот, и чтоб сглатывали.
Сережу возбуждают собственные пальцы. Ну, это довольно безобидный фетиш. Пальцы длинные, большие костяшки, обгрызенные ногти.
А вообще Серёже надоели девушки. Он давно мечтает о чужом члене. Только так он сможет по-настоящему раскрепоститься.
Отредактировано (2021-07-22 10:42:04)
#26. Лечение
Реки. Полный полиаморный блядоход. Коцит в центре внимания.
Неграфичные травмы, временная потеря зрения, фиксация, кровавый хтонефлафф и ведро доверия.
В ушах постепенно стихает раздражающе монотонный звон, а выжженные взрывом глаза забавно покалывает изнутри сотнями льдинок. Коциту не нужно зрение, чтобы почуять, где его близкие, он разворачивается к ним, чтобы немедленно рассказать о новом непередаваемом опыте, но вместо слов изо рта вырывается какой-то идиотский свист.
- Ай, дорогой, какой же ты неугомонный! - широкие горячие ладони вдруг перехватывают его за талию, ныряют под лохмотья мундира, к зияющей в груди дыре. Сзади под тугой воротник проскальзывает длинный язык - ощупывает, ласкает, стискивает горло пульсирующими кольцами. Тонкие щупальца струятся сквозь пальцы, обвивают запястья и сплетаются немыслимо крепкой колыбелью для кошки в тот самый миг, когда Коцит дёргается вперёд и едва не падает, потеряв равновесие.
- Не ссспеши, братец, - шелестит ему в ухо Стикс, и в голосе его - тень лёгкой усмешки, которую способны различить лишь трое во всём мире. - Сссперва тебе надо поессть.
Коцит напряжённо вздыхает, почувствовав запах камелий на губах, а вслед за ним - прикосновение к бритвенно-острому клыку. Время замирает в невыносимо тягучем моменте - и вот он уже не контролирует себя, зубы погружаются в сильную шею, порыв ветра от судорожного удара крыльями сбил бы с ног, но братья держат крепко. Не шевельнуться, не приблизиться, можно только доверять безоговорочно, впитывая кровь горлом, телом, кожей, дыханием, всем своим существом. Коцит слышит смех, и стоны, и неразборчивый шёпот, восемь рук нежно заключают его в объятья, тянут вниз, и он безропотно следует за ними, растворяясь во всепоглощающей заботе.
Проснувшись, Коцит лениво потягивается и приоткрывает один глаз, любуясь разворачивающейся драмой.
- Родной мой, ты хоть представляешь, откуда мне везли эту ткань? - Флегетон мрачно разглядывает безнадёжно испорченный сюртук. - Раз он у нас самый умный, в следующий раз сам будет выкручиваться!
- Думаешь, будет? - усмехается Ахерон, слизывая кровь с руки невозмутимого Стикса.
Флегетон хмыкает недовольно. А потом вскидывает глаза на Коцита и широко улыбается:
- Знаю, что не будет.
#7. Удар. Муви серая птица и разгром. Нон-кон, всё плохо, все страдают. Если тебя, анон, сквикает плачущий и напуганный до смерти Серёжа — не смотри мгчд не ходи под кат.
Такое уже было раньше.
Серёже одиннадцать. Сашка в столовке кидался бумажками в Татьяну Михайловну и громко ржал. Кажется, у Серёжи в тот день была мигрень, поэтому его бесили всё и все. Серёжа не выдержал: размахнулся и ударил обидчика по голове тяжёлой кружкой.
Кровь медленно заливала тёмные волосы Саши, а Серёжа ни капли не боялся. Он был уверен: ничего страшного не произошло. Стоял, сжимая часть кружки, смотрел на картинно распластавшегося Сашу и крупный осколок отлетевший к покоцанной стене.
В детстве всё видится не таким, как во взрослом возрасте.
В детстве все бессмертные — и ты, и другие ребята.
Саша без сознания, Саша бледный, его волосы липкие от крови; но это нормально. Это не опасно. Это драка. Если ударить человека по голове — он упадёт и выключится. На время. Убивают иначе — ножами, пистолетами, сбрасывают со скалы, забивают камнями, сжигают. Удар — это не фатально.
Серёже тоже заезжали по голове. Олег бил других детей в голову. Боксёры на маленьком экране телевизора целились противникам в голову, и ничего им не делалось.
Серёже объяснили, что он не прав. Нет — Саша, разумеется, выжил, отделался сильным сотрясением. Но ему объяснили, что бить кружкой по голове с размаху — опасно. Саша мог погибнуть. В одиннадцать лет Серёжа верил, что всё обойдется, а взрослые преувеличивают.
Дуракам везёт. Дуракам везёт до поры до времени.
Серёжа сто раз успел понять, что в тот день всё могло закончиться иначе. Серёжа сто раз успел понять: он хочет жить в мире, где не будет Саш, чтобы ему не пришлось бить их кружками по голове.
Серёжа тяжело дышал.
Воспоминание далёкое, словно из прошлой жизни.
Тело Игоря тяжёлое.
Даже голова — неподъемный груз. Серёжа никогда раньше не поднимал трупы. Он знал, что трупы очень тяжёлые; читал об этом.
Не для того он строил башню, не для того бежал от старой жизни, не для того старался сделать жизнь в родном городе лучше, чтобы снова чуть не убить человека.
Чтобы в этот раз убить человека.
— Мы убили его. — он услышал свой-не свой голос, — Вместе. Жаль. Ты хотел его трахнуть. Я бы не стал мешать. Но он сам виноват.
Серёжа провёл рукой по голове Игоря. Тише. Тише.
Детская глупость.
Саша выживет.
Саша выжил.
Игорь выживет.
Игорь...
«Ты правда в это веришь?»
Это мультфильм. Это боксёрский матч. Сейчас Серёжа проснётся в детском доме, и на этот раз построит свою жизнь так, чтобы точно никогда никого больше не ударить. Вместо башни будет дом на отшибе Питера. Там он никому не причинит вреда.
Блядь.
Игорь не выживет. Он мёртв. Он мёртв. Добро пожаловать во взрослый мир. От реальности нельзя спрятаться в башне или загородном доме. Вера в лучшее не поможет.
Хотелось заснуть и не проснуться, хотелось защитить Игоря, повернуть время вспять, хоть что-нибудь исправить, переиграть. От осознания своего бессилия в голове стало совсем пусто. Ни единой мысли, ни одной идеи; Серёжа почти ничего не видел перед собой, не издавал ни звука. Его трясло, как в лихорадке. По щекам катились слёзы.
— Успокойся, тряпка, — Птица сказал странным тоном, — Он не мёртв. Я пошутил. Он дышит, присмотрись. Ты невнимательный. Ты теряешь концентрацию, когда ревёшь.
Игорь всё ещё лежал у него на коленях. Серёжа прислушался. Поднёс ладонь к его носу. Он дышал. Тихо-тихо. Птица прав. Серёжа обхватил голову руками, и от облегчения расплакался в голос. Сил на стыд не было. Игорь жив. Жив. Игорь жив. Нужно вызвать врача. Нужно...
Птица подошёл ближе и медленно провёл холодной ладонью по его волосам. Серёже стало до одури противно, но он не предпринял никакой попытки сбросить руку — его словно парализовало. Он просто сидел и громко плакал, задыхаясь, пока Птица перебирал его пряди. Сердце колотилось, как бешеное.
Ему снова было одиннадцать, но в этот раз он всё понимал: он чудом не убил человека.
— Не переживай. Самое время исполнить твоё желание. Это тебя успокоит, — голос Птицы весёлый и злой, — Ты хотел его трахнуть. Назло Олегу, конечно, хотел, но какая разница? Он такой красивый, такой... — Птица высунул язык и облизал губы, — Сладкий. Это, — Птица указал на Игоря, — Мой подарок. Трахни его, как тебе нравится, всё равно он не вспомнит. И не до этого ему будет, поверь. У меня на него большие планы.
Серёжа немного успокоился, шумно вдохнул ртом несколько раз, опустил руки, и поднял на Птицу покрасневшие глаза. Снова аккуратно погладил Игоря по волосам, словно это могло Игорю как-то помочь.
— Т-ты что... н-нет, — он запнулся. Он вцепился рукой в футболку Игоря, — Я этого не хочу. Это изнасилование. Так нельзя. Я не хочу.
Птица присел рядом с ним на корточки. Серёжа почувствовал себя отвратительно маленьким и глупым. Птица, пристально глядя ему в глаза, провёл по его щеке большим пальцем, стирая влажную дорожку.
Серёжа отдал бы всё на свете, чтобы не чувствовать эти пальцы на своей коже. Особенно на коже лица. Он отвёл взгляд.
— Хочешь, — уверенно сказал Птица, — Хотел. Если ты не будешь делать то, что ты хочешь — то, чего мы оба хотим — то я его убью. Зачем ещё он нам нужен, если не для хорошего траха?
Внутри похолодело. В горле снова образовался тяжёлый ком, Серёжа сморгнул подступившие слёзы, и протяжно всхлипнул. Птица опять коснулся его лица, Серёжу крупно затрясло — нельзя плакать, если он не хочет, чтобы Птица его касался. Нельзя. Но сдержаться он не мог физически, и от осознания, что Птица продолжит его трогать, плакать хотелось ещё сильнее. Он сказал севшим голосом, стараясь не обращать внимания на издевательские прикосновения:
— Ты этого н-не сделаешь. Не сделаешь. Тебе он нужен. Ты сказал, сам сказал. Ты... он... он часть п-плана. Это б-блеф, — он, разумеется, сам в это не верил. Скольких убил Птица? Что ему Игорь?
Птица наконец убрал руку, и Серёжа быстро вытер лицо рукавом халата.
— Серёж, — сказал Птица спокойно, — Я ведь не знал, что Игорь придёт, и не знал, что тебе придётся его вырубить. Я могу использовать другого человека. Твой выбор. Давай. Я помогу. Это не сложно. Тебе понравится.
Птица вдумчиво расстегнул ремень Игоря.
— Я убью себя. Я убью себя и тебя! — выкрикнул Серёжа, резко отталкивая Птицу. Тот свалился на пятую точку и недовольно оглядел Серёжу с головы до ног. Серёжа принялся бездумно шарить рукой по полу в попытке найти осколок, другой всё ещё крепко сжимая футболку Игоря. Птица пожал плечами, а затем вновь приблизился и схватил Серёжу за плечи. Тот дёрнулся — попытался вырваться, но тщетно.
— Давай. Только это не поможет, — он оскалился, демонстрируя белые зубы и щуря жёлто-золотые глаза, — Я просто займу твоё тело, в этот раз навсегда. Вперёд, — он неожиданно исчез из поля зрения Серёжи. Долгая секунда беспокойного ожидания — и он опять появился, на этот раз за его спиной. Птица по-хозяйски положил подбородок Серёже на плечо, и вложил большой острый осколок в его ладонь, — Вперёд, облегчи мне жизнь.
— Это бред, — Серёжа прошептал едва слышно, сжимая любезно протянутый осколок. Острые края впились в кожу, — Так не бывает. Ты не какой-то демон. Демонов не бывает. Я тебя создал. Ты просто моя фантазия...
— Возможно, ты прав. — перебил его Птица, — А что если нет? Что если так бывает? Хочешь проверить? Хочешь умереть, зная, что твоё тело, возможно, станет полностью моим, и у тебя не будет никакой возможности мне помешать? Ни единой. Я сделаю с Игорем, что захочу, а потом убью. Как тебе такая перспектива? Мне его не жалко. Он мудила.
— Н-нет, — Серёжа крепко зажмурился. Мир казался слишком нереальным. В этом новом мире было возможно всё: даже такое.
И, если так, то всё бесполезно.
Когда он открыл глаза, Птица снова сидел перед ним на корточках.
— Раскрой руку, — Серёжа послушался, с безразличием посмотрел на ранку и на залитую кровью руку. Он не ощущал боли. Это было так странно — словно рука, на которую он смотрел, ему не принадлежала, — Мы всегда были вместе. Теперь ты всё усложняешь и вечно истеришь, но я не хочу, чтобы ты умирал. Я хочу, чтобы нам было хорошо. Поэтому сейчас мы трахнем твоего мента, а потом ты посмотришь интересный сон, где наши планы станут реальностью.
Серёжа не двигался. Птица приставил окровавленный осколок к шее Игоря и посмотрел на Серёжу испытующе. Серёжа закивал и протараторил:
— Ладно. Ладно. Я понял. Я понял. Хорошо.
Он быстро, словно боясь, что Птица убьёт Игоря, если он не поспешит, прижался крепче, наклонился, и невесомо коснулся губами тёплой шеи. Птица удовлетворённо поднялся и отошёл на пару шагов назад.
— Тише, — прошептал Серёжа, не зная, к кому обращается. Голос дрожал. Хотелось плакать, но не хотелось, чтобы Птица опять дотрагивался до его лица или волос, поэтому он держался — пока мог.
Он снова нерешительно поцеловал Игоря, проводя рукой по его плечу.
— Всё хорошо, — пробормотал он сбивчиво, — Тебе не больно... совсем не больно. Это просто поцелуи, да? Я не хочу, чтобы тебе было больно...
— Ниже. Это не похоже на то, о чём ты мечтал, когда Игорь позвонил тебе и сказал, что придёт.
— Потому что об этом я не мечтал, — сдавленно огрызнулся Серёжа, утыкаясь лицом в шею Игоря. Хотелось ударить себя за те мысли. Почему он не ударил себя? Почему разрешил себе фантазировать?
Потому что не знал.
Жалкое оправдание.
— Неважно, — отмахнулся Птица, — Делай, что говорю. Сними с него штаны. Или мне помочь?
Серёжа помотал головой. Он обнял Игоря за торс, затем приподнял. Дотащил до дивана. Ремень Игоря уже был расстегнут. Серёжа снял его, расстегнул ширинку, и дрожащими руками стянул штаны. Невесомо погладил по голеням. Они были сильные, твердые и тёплые.
Игорь жив.
— Я ему отсосу, — тихо сказал Серёжа, — Этого хватит?
Птица посмотрел на него, как на идиота.
— Конечно, ты ему отсосёшь. Мы этого оба хотим. Но это не всё, о чём ты фантазировал. Поэтому — нет. Этого не хватит. Но начнём с простого. Сними с него трусы.
Серёжа послушался.
Пенис Игоря был крупный и красивый, светлее основного цвета тела; его стоило помыть перед отсосом. При других обстоятельствах. Серёжа понимал, что в данном случае, уместно помыть Игоря после того, как он закончит. Смыть с него себя. Чтобы на Игоре не осталось следов. Чтобы Игорь не... не понял. Никогда не узнал, что с ним сделали. Серёжа в свою очередь заслужил, чтобы ему было неприятно.
Ему должно быть неприятно.
Он опустился на колени. У него была съедобная смазка со вкусом вишни в спальне, в осеннем пальто; возможно, Птица разрешил бы ему за ней сходить. Но просить очень не хотелось, а во рту и так было мокро. Он снова погладил Игоря, на этот раз по бедру; медленно облизал член, увлажняя его. Затем остановился и прислонился лбом к колену Игоря. Застыл. У него кружилась голова. Его тошнило.
— Продолжай, — он услышал голос Птицы.
Серёжа дёрнулся, затем быстро, боясь не успеть, взялся за ствол члена руками. Аккуратно помассировал. Игорь слегка дёрнулся. Серёжа застыл и внимательно осмотрел его — но Игорь не очнулся, вновь застыл. Серёжа губами обхватил головку. Он начал размеренно двигаться, то ослабляя, то увеличивая напор. Игорь должен кончить — хотя бы. Когда член Игоря стал плотным, Серёжа принялся сосать.
Ему было физически дурно, хотя он возбудился. Он выплюнул сперму Игоря на пол, чтобы не сблевать.
А затем мир поплыл. Серёжа успел перепугаться, но и только — вдруг Птица убьёт Игоря за то, что он вырубился? Вдруг он решит закончить начатое, и будет неаккуратен, сделает Игорю больно? Вдруг он не помоет Игоря, и тому придётся жить с осознанием того, что его изнасиловали? Серёжа должен оставаться в сознании, чтобы проконтролировать. Он только поэтому не стал убивать себя. Как он может...
Вновь очнулся Серёжа уже в участке, под объективом камеры, посреди ярких вспышек. Игоря среди полицейских, окружавших его, не было.
Полиаморный блядоход, ролевые игры, игровое насилие, Реки любят друг друга(с)
— Говори, — чужие пальцы вцепляются в волосы, оттягивая голову назад, и уязвимо открывшегося кадыка касается сталь ножа. — Говори, где остальные.
Коцит смеётся, совершенно искренне. Похоже, не на такой ответ рассчитывал его собеседник — хватка становится больнее.
— Ох, Игорь, Игорь, — мурлыкает Коцит, украдкой подёргивая связанными за спинкой стула руками. Чёрт, зачарованные верёвки, где только достал, гадёныш. На ногах, наверное, такие же. Хорошо хоть не просоленные, а то были бы уже у него проплавленные сгустки плоти вместо конечностей. С другой стороны, он смог бы выбраться, а новые руки и ноги всегда можно позаимствовать... — Ты всерьёз рассчитываешь напугать этой иголкой того, кто видел расцвет и крушение империй? А мы-то принимали тебя за умного. Психа, конечно, но умного.
Рука отпускает его волосы — только чтобы хлестнуть пощёчиной.
— Посмотрим ещё, кто тут псих. Тебя не пугает иголка, значит? Ну так она у меня, к счастью, не одна.
Сорванный с шеи галстук падает на пол, за ним следуют пуговицы с рубашки, которую он не озаботился расстегнуть. И над обнажённой кожей груди застывает, буквально в миллиметре, лезвие, от вида которого он уже напрягается и нервно сглатывает, а старый шрам под ребром начинает ныть.
— Мне говорили, что твари вроде вас плохо переносят две вещи. Так что, если не хочешь пару присыпанных солью уколов от этой иголки, говори, — он очерчивает круг над его кожей, чуть не касаясь.
Нет, ну вот же гадёныш.
От лезвия несёт могильным холодом, и не таким, какой обычно радует Коцита.
Но затем до него доносится неясный звук на грани слышимости — и Коцит вновь облегчённо растягивает губы в издевательской усмешке.
— Нет нужды. Ответ ты и так скоро получишься, — он улыбается ещё шире, заостряя зубы, в ответ на непонимающий взгляд. — Правда, он тебе может не понравиться.
И в этот момент дверь слетает с петель.
Его мучитель было замахивается, но всадить серебряный кинжал в грудь не успевает — Стикс перехватывает, выворачивает запястье, заводит руку за спину. Флегетон же бросается к Коциту, рвёт верёвки затянутыми в перчатки пальцами. Закончив, касается кратким поцелуем виска:
— Цел?
— Вполне. Спасибо, дорогие, — осторожно пнув в сторону кинжал, Коцит улыбается сверху вниз своему недавнему пленителю, а теперь их пленнику, которого Стикс надёжно притиснул к полу. — Надо же, какая смена ролей. Ещё хочешь в меня чем-нибудь потыкать, бравый охотник на нечисть?
Он дёргается в руках Стикса, со злостью глядя на них.
— Нет? Как жаль, а я подумал, между нами пробежала искра, — Коцит опускается на корточки, обхватывает его лицо. — Но, знаешь, ты такая милашка с этого ракурса, что я согласен обойтись и без искры. А вы как, братцы?
Флегетон плотоядно ухмыляется и обходит его полукругом, встаёт рядом со Стиксом. Склоняется и запускает руки под тёмную куртку, от чего пленник вздрагивает, и в его глазах впервые вспыхивают тревожные огоньки.
Вот только помимо тревоги в них явно есть что-то ещё.
— Я не против, — черты Стикса искажаются злорадной похотью, и он проводит длинным языком по его шее. — Поесссть мы всссегда уссспеем.
— Видишь, как тебе повезло, — Коцит нашаривает на полу свой галстук и перекидывает его Стиксу, который тут же связывает пленнику руки. Расстёгивает брюки. — Цени.
Отсасывает он внезапно умело («Игорь, я мог бы выбить тебе зубы и свернуть челюсть, но у тебя всё же есть шанс умереть не так мучительно»), лаская языком и заглатывая почти до глотки, так, будто ему это и впрямь нравится. Умудряясь сохранять равновесие на коленях, хотя Стикс и Флегетон стягивают с него одежду и пристраиваются сзади, сразу оба, и Стикс прикусывает его за оголившуюся шею, так, что проступает кровь, стекает тонкими тёмными струйками, которые Стикс слизывает змеиным языком, и от этого Коцита прошибает ещё сильнее, он толкается в горло, пока тот не начинает давиться, что-то мучительно мыча. Флегетон, запустив руку ему под живот, грубо ласкает его предательски вставший член — тонкими пальцами, длинными чёрными щупальцами, лезущими из-под рукава.
И в какой-то момент всё же чуть-чуть стискивает челюсти, и Коцита накрывает волна удовольствия, а из-под руки Флегетона выплёскиваются белые струйки.
И сразу же материализуются и громко хлопают по земле огромные кожистые крылья, сбивая их с ног.
— Ну блин, — выдыхает опрокинувшийся на спину Коцит, в мыслях ещё пусто от сногсшибательного оргазма, и кое-как приподнимается на локтях. Из горла рвётся неконтролируемый смех. Ему вторит звонкий хохот Флегетона.
— Ну простите, — Ахерон сам хихикает, но его глаза всё ещё довольно сияют сытым блеском. Легко выпутывается из импровизированных пут и садится нормально. — Знаете же, я не всегда их контролирую, когда слишком хорошо. Продержаться так долго и без того настоящий вызов.
— Нужно было предварительно сссвязать и их, — Стикс вновь льнёт к нему, слизывает остатки начавшей застывать крови.
— У Грома же нет крыльев.
— Всегда можно внести правки в сценарий, — мурлычет Флегетон, прижавшись к Ахерону с другой стороны. — Скажем, не Гром, а охотник, который сам нечисть, но презрел кровавые обычаи своего народа и решил посвятить жизнь истреблению бывших братьев...
— Вот зря ты книжки писать бросил, зря, — Коцит подползает к ним, и четыре руки с готовностью заключают его в объятия. — У тебя ведь всё вот это вот само собой выходит.
— Так скучно было: всё пиши да пиши, да за сроками следи. Нет, я предпочту употреблять свои таланты на что-то действительно... — он трётся носом о щёку Ахерона, — стоящее.
— Ну как? — Коцит перехватывает ласкающую его лицо изящную руку, подносит к губам. — Стоящее?
— О да. Всегда.
Ахерон, усмехнувшись, накрывает их крыльями, и они ещё некоторое время сидят обнявшись, переполненные хрупкой нежностью, в которой так любят растворяться друг с другом.
Дваумовские. Зарисовка про ебеня. кСероволки упоминаются
саунд Kongos - Come with me now
Капот с грохотом опускается вниз. мСерега с надеждой в глазах смотрит на кСерегу, пока тот стирает пот со лба и оттирает масло с ладоней.
- Ничего. Дальше только пешком, - кСерега отрицательно мотает головой, отвечая на повисший в воздухе вопрос. Кидает грязную тряпку в лобовое стекло. - Подъем.
мСерега вылезает из машины, достает мобильный телефон. Вертит его вокруг себя, поднимает над головой, пытаясь поймать сигнал.
- Уже проверял, не ловит. Вышек тоже не видно.
- В бардачке была карта? Можем свери.. Эй!
мСерега роняет телефон от неожиданности, пока кСерега бесцеремонно впечатывает мСерегу к задней двери машины.
- Давай по-быстрому, - кСерега прижимается к мСереге, целует линию подбородка, оставляет беглые поцелуи на шее.
- Не сейчас. Не здесь, - мСерега на мгновение сдается, и ловит кСерегин язык своими губами.
- Можем в салоне, - кСерега прерывает поцелуй. Прислоняется лбом ко лбу мСереги.
- Нет. Слезай с меня, - мСерега выскальзывает из цепких объятий кСереги, бегло поправляет одежду, поднимает телефон и снова пытается настроить сеть.
кСерега холодно провожает его взглядом, присаживается на капот. мСерега забирается обратно на переднее сиденье и начинает собирать вещи, попутно рыская в поисках завалившейся карты.
- Я тебе рассказывал, как утопил аудик Олега? - кСерега закуривает сигарету. - Не смотри на меня так, Олег там тоже присутствовал. До того, как аудик ушел под воду, - с расстановкой добавляет кСерега, замечая, как мрачнеет мСерега. - Поехали мы тогда обмывать это злосчастное порождение автопрома. Остановились на берегу озера, подальше от случайных встречных. Когда стучат в окно, это сильно сбивает настрой. Ладно, это уже другая история. Как-нибудь в другой раз.. Значит, Олег уже вовсю стаханит, - кСерега шумно выдыхает дым, сопровождает свои слова ударами ладони по капоту. - Я уже вскипаю от того, что очередной раз бьюсь головой о дверную панель и избежать этого становится всё тяжелее. И тут верхушки деревьев за окном куда-то уплывают.
- Забыли про ручник, - мСерега захлопывает дверь и бросает карту кСереге.
- Угу, - кСерега гасит окурок о гравий и развертывает сложенную бумагу. - Поселок Липки нас ждет через.. 40 километров. И лучше бы им всё ещё существовать не только в виде топографических чернил.
- Надолго не хватит. Свернем в лес? - мСерега поглядывает на часы и взбалтывает бутыль с водой. - Я читал в телеграмме статью, как искать родники.
кСерега пожимает плечами и спрыгивает следом за мСерегой в придорожные заросли.
Сергей Разумовский расправляется с анонами. Криво написанный стишок, зато от души. Гуро, hurt без комфорта.
Велкам.▼Скрытый текст⬍Как-то раз восьмого марта
Зашел Сергей на холиварку
И увидел он кошмар:
Фик, где Вад Волка ебал.
«Это с рук вам не сойдет!
Перемолки — тоже.
Каждый тут получит
По охуевшей роже».Не пришлось ему
Долго рыться:
Могут люди до сих пор
По айпи пробиться.И пришел Сергей
К каждому обидчику:
«Ты писал, что Разум
Хуево прописан?
Кислотой — по личику!
Ты меня сжигал живьем —
Выбью оба глаза.
Ты со мной мпрег писал
Почку съем, зараза.
А вон, вон там
Как-то говорил
Вместо "сероволка"
"Волкосер" —
Отберу язык!
Кто же, кто же
Заебал
Тред кринж-форсами про хуй,
Про коленки,
Месячные?
Каждого лишу
Драгоценной печени»!
И вот так он долго
Месть свою вершил.Под конец
В треде
Распылил
Зарин.
Чумной Доктор прибежал спасать Олега.
TW: кровь, смерть, Алтан, Дракон, PG-13.
Сколько он уже висит под потолком? Руки немеют, вес собственного тела играет с ним злую шутку.
Вад сначала поколачивал его, теперь же наигрался и ушел. Но Олег знал, что Дракон где-то поблизости — ждёт, когда рыцарь явится спасать заточенную, мать ее, в башне принцессу.
Кровь заливала подбитый глаз, Олег чувствовал, как расплывается фокус зрения. Лишь бы не терять сознание, лишь бы не...
Хлопок. Свет погас. Картинка исчезла.
«Заебись, я ослеп»
Но по вскрику Вада Олег понял — это кто-то лампочки выключил. Все. Разом. Надежда всколыхнулась в груди, Волков упорно пытался вглядеться в темноту, но тщетно: оставалось лишь довольствоваться звуками разгоревшейся битвы.
Судя по стуку упавшего тела, Вад завалил кого-то на землю, издал триумфальный клич — но тут же смолк.
Свет включился.
Чумной Доктор, во всем его великолепии, возвышался над поверженным Драконом. В руках он держал пистолет. Ваду прострелили плечо, белобрысая голова раскраснелась — ударили по ней, грохнулся в обморок.
«Боже, Лера. С такими, как Вад, насмерть надо, а ты все осторожничаешь»
Чумной Доктор подошёл к месту крепления веревок, ослабил их постепенно, давая Олегу заново привыкнуть к земле под ногами. Сколь трогательная забота! Но все равно Волков опустился на колени, а потом и вовсе завалился на бок.
— Молодец, молодец. Будешь меня одна тащить? Или с тобой кто-то есть? — невнятно бормотал Олег.
— Столько раз справлялся. И еще раз справлюсь, — отозвался насмешливый голос.
Чумной Доктор снял маску, рыжие волосы блеснули под светом блеклых ламп. Вспотел. Волновался наверняка. Пришел-таки.
— Дурак ты, Серый, — хрипло заворчал Олег. — Сам приперся. Это же то, чего они и хотели.
— Не боись, — запрокидывая онемевшую руку Волкова через плечо, отмахнулся Сергей. — Все у меня схвачено. По периметру чисто, тех, кто на стреме стоял, мы с Игроком вырубили. Щас он придет (снаружи разбирался), и вместе тебя до машины дотащим.
Дверь скрипнула, и внутри действительно оказался Игрок. За исключением, конечно того, что это было его безжизненное тело, которое буквально швырнули в помещение.
Сергей и Олег не успели отреагировать.
В следующий же момент раздался выстрел. Волков почувствовал, как теряет опору, заваливается, и осознал: стреляли Сергею в голову.
— Хорошо сработано, Вад, — холодно произнес Алтан, целясь теперь в Олега. — Он и правда пришел за ним.
— А как же, — раздался ехидный хрип позади.
Все-таки, бессмысленно было Дракона по голове бить. Нет у него там жизненно важных органов.
— Последние слова, ублюдок? — спросил Алтан, прожигая Олега взглядом, полным ненависти.
А говорить тут, конечно, нечего. Кроме, пожалуй, одного.
— Ну и рожа у тебя.
Выстрел. Черный экран.
Наверное, стоило перед смертью к Сергею повернуться. Олег был уверен: даже с простреленной головой, в луже собственной крови, Разумовский выглядел втрое краше озлобленного Алтана.
Но задеть чью-то гордость перед смертью — бесценно.
Fix-it к "Чумной Доктор прибежал спасать Олега".
— Задеть перед смертью чью-то гордость — бесценно!
Олег разлепил глаза, поднял голову с подушки. Ниже затылка неприятно тянуло, и он передернул плечами — синяки сошли, переломы зажили, но шрам иногда еще болел. Будто оскорбленный волк перебирал лапами под кожей.
Сергей сидел напротив, за ноутом. Он забрался на стул с ногами, уткнулся в монитор и быстро-быстро стучал по клавишам. На голове у него были наушники с микрофоном. Он громко сердито дышал, даже уши покраснели.
Солнечный свет падал на его спину, усыпанную веснушками, на выступающие позвонки, блестел в капельках пота. Маленький настольный вентилятор играл с рыжими прядями, и Олег почувствовал, как губы сами расползаются в глупой блаженной улыбке.
Сергей, конечно, ощутил его взгляд. Обернулся, продолжая печатать. Во рту он держал кусок зефира, у компа стояла банка газировки.
— Вовбудил… — Он вынул зефир из зубов, снял наушники и произнес четче: — Разбудил тебя? Прости. Я не хотел.
А потом театрально, высунув язык, облизал пальцы.
Сонливость Олега прошла совсем.
— В интернете кто-то не прав?
— Еще как! — Сергей усмехнулся, как умел только он — зловеще и очаровательно. — Они убили моего персонажа. Я убил их веру в себя.
Он подошел ближе, сел на кровать и коснулся щеки Олега липкими пальцами. Олег поймал его ладонь своей, поцеловал тыльную сторону, потом костяшки, запястье...
— Что тебе снилось?
— Хрень какая-то. Ничего интересного.
Сергей опустил руку на его грудь, там, где сердце. Погладил старые шрамы.
— Ты разговаривал, — пробормотал он. — Я вот иногда думаю. Надо было трупы Алтана и Вадима на городской площади повесить. Как предупреждение. Может, выкопаем еще, а? Они, наверно, не совсем разложились.
Олег усмехнулся. Покачал головой.
— Давай оставим прошлое в прошлом?
Сергей наклонился ближе, прижался к его носу своим. Посмотрел в глаза так, что мурашки предвкушения побежали по коже. Выдохнул в губы:
— Ладно. Сладкое будешь?
Олег кивнул. И стало сладко.
Отредактировано (2021-07-28 21:50:15)
Ира и хтонеУля разговаривают о еде
пг13, упоминание крови и убийств
— У тебя есть предпочтения? — спрашивает Ира, и Уля вежливо улыбается:
— Я не ем мясо. По крайней мере, стараюсь.
Ира заинтересованно выгибает бровь.
Уля ещё не вегетарианка, но уверенно к этому движется: постепенно отказывается от мяса, ищет новые «рецепты», комбинирует старые. Это не лечебная диета и не то чтобы этические убеждения, это, можно сказать, влияние окружения. Слишком уж ей полюбились Игорь и компания, забавные они. Да и не только они, конечно.
Уле нравятся люди, которые приходят в её кофейню, нравится чувствовать их радость, веселье, ночную меланхолию, нравится наблюдать за переживаниями первой влюблённости и слушать супружеские ссоры, а уж сколько разных эмоций в шумных дружеских компаниях… Всё это очень вкусно и насыщает не хуже мяса и крови, особенно, если правильно есть. Впрочем, Уля ещё экспериментирует.
— А я-то думала, что это мы такие особенные, вот и ходим до сих пор живые.
— А не думала, что я потому вас и не съедаю, что больше нигде таких не найду? — весело щурится Уля.
Мелькнувший в глазах Иры испуг быстро сменяется прежним спокойствием.
— Ты сказала, что только стараешься не есть. Значит, иногда всё-таки бывает.
Уля вздыхает.
— Что, очень надо?
— Скажем так: это бы мне очень помогло.
Уля молча берёт её чашку, вертит, рассматривает узоры кофейной гущи на дне, пока обдумывает предложение. Ира послушно ждёт. Да, и правда забавная компания.
— Игорю, конечно, об этом лучше не знать, — добавляет Ира. — Если понадобится, я сама всё ему расскажу.
— Если понадобится, я и его съем, не переживай, — отвечает Уля и невольно задумывается, при каких обстоятельствах это могло бы произойти. Такого Игоря как сейчас она слишком любит, чтобы и впрямь его съедать. — Ладно, помогу я тебе. Только, пожалуйста, давай обойдёмся без соли, у меня на неё аллергия.
Я обещал текст, где персонаж делает кровищу, а потом приходит флаффать свою умильную булку, а два онона обещали облизать (и один анатомически заглатывать). Вот оно.
Муви! Сероволк с Олегом (не Птицей, а мужиком с монтировкой). ООС в наличии. Беты нет.
▼Скрытый текст⬍– Знаешь, в чем твоя основная проблема? – Олег останавливается, синхронно притормозив и движение тяжелого ломика, раскручиваемого в ладони. – Нет, так выходит слишком киношно. И вообще, никакой проблемы, если честно, лично у тебя нет. Мне нужен был любой из вас, чтобы другие обделались в штаны. Тебя было проще поймать, чем других.
Стекло и бетонная крошка поскрипывают под ногами. Пахнет сыростью, бетонными перекрытиями, нечистотами – стандартный набор любой заброшки, открытой для "посетителей". И керосин, в который Олег вляпался рукой, переставляя в багажнике канистру. Он перебивает своей остротой все остальное.
– Нет, никаких разговоров, – заключает он, возвращаясь к движению. На часах четыре двадцать утра, Сережа просыпается в половине восьмого.
Человек, прикрученный верёвками к стулу, силится что-то проорать сквозь кляп, задыхается о хрипит, краснея лицом. Олег с раздражением думает, что уже даже не уверен, который из четверых оказался в его руках. В кабинете у перепуганного Сережи они все сливались в одно пятно – просто опасность, от которой надо защитить. Сейчас – просто человеческий мусор, тоже почти обезличенный.
– Ноги тебе уже не понадобятся, поверь.
Какого-то неправдоподобно громкого хруста кости нет, но Олег уверен, что сломал её. На тактильном уровне ощущения говорят – да, все получилось. Для второго раза он замахивается сильнее, уже с усилием выдохнув воздух.
Потенциальный труп уже не пытается договориться, только воет сквозь тряпку во рту.
– Короткое видео для твоих партнеров. Если будут достаточно понятливыми парнями, то отъебутся от нашего бизнеса и проживут долгую счастливую жизнь. Я же не садист, – он щелкает по кнопке записи. Видео получается не самое эстетичное, особенно с левой руки, не привыкшей вертеть смартфоном, но в этом деле главное информативность. Больше никаких разговоров с этого момента, чтобы голос не попал на запись.
Волнения нет. Есть только холодная сосредоточенность, привычная с военных времён. Тикают часы, времени очень мало.
Продолжая снимать, он пинает ногой канистру с керосином, терпеливо ждет, когда выльется большая часть и поднимает её, облегченную, чтобы выплеснуть остатки на человека.
Два движения ножа, чтоб освободить руки – сбежать жертва уже никуда не сможет, зато попытается уползти. А еще самостоятельно освободится от кляпа и сможет орать – достаточно спецэффектов для одного локального хоумвидео.
***
Одежда пахнет гарью. Приходится скинуть её с себя ещё в коридоре. Волосы тоже пропитались запахом, но не настолько, чтобы он заполнил комнату и разбудил Сережу.
Олег успевает за три минуты до звонка будильника. Пересекает комнату босиком по прохладному полу, без одежды неожиданно остро ощущая саднящую царапину на запястье и тянущую боль в плечах – тело пришлось тащить до здания достаточно далеко.
Он смахивает с экрана высветившееся заранее окошко с отсчетом времени. Потом, передумав, залезает в настройки и меняет время звонка. На полчаса позже.
Сережа во сне свешивает руку с края постели, но так и не открывает глаза.В ванной – горячий душ и приторный Сережин шампунь, отдающий не столько мятой, сколько мятной жвачкой. Ничего другого, так же успешно способного перебить запах, под рукой нет.
У отражения в зеркале короткая серая щетина – Олег наматывает полотенце на бедра, не стирая мокрых капель с плеч, и достает бритву.
Тридцать резервных минут скоро подойдут к концу.Чистые джинсы. Футболкой можно пренебречь. Заранее оплаченный заказ курьер оставит под дверью.
Сережа всегда просыпается с видимым усилием. Не открывая глаз, нашаривает телефон, чтобы отключить будильник. Олег отодвигает гаджет в сторону, поймав пальцы Сережи своими.
– Эй, – Сережа изумленно распахивает глаза, наконец нормально просыпаясь.
– Эй, – передразнивает Олег. – Будешь ещё пять раз откладывать подъем или я уже могу внести завтрак в постель?
– Я подумаю, – Сережа заправляет смятые подушкой волосы за ухо и вопросительно улыбается. – Что-то еще случилось, Олег?
– Нет, просто ходил утром на пробежку и купил кофе с булочками.
Произошедшее ощущается именно так. Просто необходимые дела, которые были вовремя сделаны, не окрашенные чувством вины или страхом.
Сережа вглядывается в его лицо, вытаскивает себя из-под одеяла, садится, сгорбившись голыми плечами под ответным взглядом Олега.
– Какой кофе? – спрашивает он, очевидно в последний момент изменив реплику на более приемлемую.
– Латте и капучино. И я перепутал, где какой.
На самом деле, он и не знал, где какой кофе в безликом заказе под подписи, доставленном безымянным курьером.
Сережа протягивает руку, принимая от него картонный стаканчик, плотно запечатанный крышкой, греет об него ладони, словно успел замерзнуть, только высунувшись из своего одеяла. И отставляет на тумбочку, так и не начав пить.
– Я решил, что нам все-таки нужно обратиться в полицию. Насчет вчерашнего.
Олег согласно кивает. Полноценно закидывает себя на постель, тянется поцеловать Сережу, укладывает ладонь на плечо, светлое, гладкое, шелковисто-горячее.
– Мы и обратимся. Я же не против. Просто дай мне немного времени, мой знакомый пробьет этих ребят по всем базам, узнаем о них больше.
Сережа уклоняется от попытки его поцеловать – то ли потому, что еще не успел почистить зубы, то ли потому, что принципиально не хочет позволять скатить этот разговор на тормозах.
– Пробьет по базам? Все именно так? Или мы подразумеваем какие-то разборки, которые...
– Мы подразумеваем клацанье по клавишам, Серëж. Фотки, личные дела и прочую лабуду. А что, ты хотел бы разборок? Если я поставлю кому-нибудь фингал, как в четырнадцать, тогда можно будет тебя поцеловать?
– Нельзя, – Сережа усмехается ему в шею, трется щекой о плечо. – Тогда точно нельзя. От тебя странно пахнет.
– Угу, твоим шампунем. На тебе всегда ощущалось как-то вкуснее. Куплю себе другой, – Сережа не сдается под его напором, но сдается одеяло. Правда под ним оказываются пижамные штаны.
– Пусти в душ. Сам уже сходил... Олег, – Сережа упирается ладонью ему в грудь, но одновременно раздвигает колени, давая доступ к члену.
– Сходим еще раз вместе, – бросив попытки поцеловать полноценно, Олег переключается на шею. Здесь – только осторожно. Никакого собственничества, никаких синяков.
Грудь – Олег прочерчивает по ней длинную линию подушечкой большого пальца до самого паха, наблюдая, как губы Сережи беззвучно вздрагивают, округляясь в короткое "О", но так и не выпускают звук наружу.Мягкая ткань пижамных штанов, мягкое, измятое возней, постельное белье. Шёлковые волосы Сережи, совсем тонкие, электризующиеся к пальцам. Мягкая покорность, немой вопрос. А хотим ли мы? А как мы хотим сегодня?
"Хотим", – решает за них обоих Олег. Абсолютно всего и еще немного больше.
– Я подумал... – Начинает Сережа, но вздрагивает всем телом и замолкает, запуская пальцы в волосы на загривке Олега.
– Не сейчас, – Олег касается дыханием живота, наблюдая, как рефлекторно напрягаются мышцы, проступая под гладкой кожей. – Сначала я тебе отсасываю.
Сережа коротко изумленно вдыхает, краснея скулами, нервным движением пытается снова закинуть за ухо и так уже не лезущие в лицо волосы.
Заставить его потеряться во времени настолько, чтобы утаить украденные полчаса – это легко. Нужно просто знать, что делать – и Олег знает это лучше всех.
Та же тематика, золотая чешуя
▼Скрытый текст⬍Он цепляет пальцами какой-то ветвистый цветок на входе, сдирая бутон и отмечая, что под ногтями осталась кровь. Куртку, оставшуюся в машине, тоже придется отстирывать – она уляпана по локоть. Проскакивает ироничная мысль, не сдать ли в химчистку, но лишние проблемы с полицией, даже маловероятные, совершенно ни к чему. Надо намекнуть Алтану прикупить какую-нибудь сетевую прачечную, вот тогда можно будет зажить. Озвучить эту ценную мысль ему, впрочем, не позволяют, встретив недовольным и вопросительным:
– Ну?– Ну и всë в лучшем виде, – Вадик пристраивается на подлокотник кресла, в котором сидит Алтан. Удобнее бы было наоборот, но надо уметь радоваться и тому, что есть.
– Я тебя ждал два часа назад. В чем проблема?
Ждал, значит. Не вылезал из шмоток, предназначенных на выход, и собирался быстренько промотать разговор на официозе. Но в итоге не выдержал и сидит тут в футболке, с наскоро смотанными в хвост волосами – ещё чуть-чуть и баиньки.
– Простите великодушно, – Вадик удерживается от желания погладить костяшками пальцев хребет от линии забранных резинкой волос до ворота футболки и только ненавязчиво протягивает на ладони мятый цветок. – Клиенты не убивались и по-хамски оказывали сопротивление, никакого сочувствия к моей работе. И босс запретил использовать огнестрел.
– Мог хотя бы написать, что задержался. Твоя работа – делать так, чтоб наши клиенты убивались, иначе мне незачем больше тут тебя держать, – по руке с цветком Алтан ожидаемо хлопает, возмущенно отталкивая от себя. – Показывай.
– Я написал, – возмущается Вадик. – Целых три смайлика.
Экран телефона заляпан подсохшими грязными отпечатками мутно-бурого цвета именно после попытки отчитаться начальству. Вадик поспешно вытирает смартфон о штанину – не помогает. Тогда проходится по экрану краем майки.
– Вот. Фотоотчет. Как в лучших домах Европы.
Протянутый ему мобильник Алтан показательно игнорирует, сложив руки на груди. Два часа назад под строгий пиджак зашло бы хорошо. Обоссаться, какой грозный босс. Сейчас же, когда видны голые запястья, пересеченные тонкой линией загара, и выражение брезгливости легко спутать с близоруким прищуром сквозь стекла очков – пронимает совсем иначе.
– Вот первый... Второй... Третий, – поняв, что ответной инициативы не дождется, Вадик сам листает галерею, демонстрируя фотки. – Можете похвалить для разнообразия.
В воцарившейся тишине Алтан не произносит ничего одобрительного, но по-кошачьи брезгливо тыкает пальцем в экран, возвращая уже пролистанное изображение. Ногти нежно-розовые, не покрытые лаком.
– А еще у меня есть сувенир с места событий.
Кажется, что сейчас Алтан, с отвращением сморщивший нос, окончательно врастет в спинку кресла, стараясь отодвинуться от Вадика.
– Ты же не принёс мне что-то, отрезанное от тру...
Вадик вытаскивает из кармана джинсов визитку. Мятую, но чистую. Хоть что-то умудрился не уляпать в крови.
– Любопытно, – Алтан, сосредоточенный не на нём, забывший о том, что надо производить правильное впечатление – особое зрелище. Особенно в домашних шмотках. Мальчик-гик, между зелёным чаем и просмотром Дискавери отдающий указание выпилить толпу людей. Так даже красивее. Есть в нём что-то угловатое, нервное, прорывающийся в движениях характер, не зарихтованный для глянцевого образа богатого мудака.
– А похвалить? – ещё раз напоминает Вадик.
Алтан переворачивает его руку тыльной стороной вверх, с лёгкой брезгливостью рассматривая грязные от крови ногти. Может быть, не стоило снимать куртку и надо было заявиться прямо в ней. Поиграть на нервах.
Он не раздражает. Алтан. Красивый, всесторонне приглаженный, с идеальными пальцами, которым страшно и увлекательно доверить нож. Он не раздражает, когда сидит здесь, листая книгу, в раздраженном ожидании, а Вадику приходится убивать за него. Картинка очень цельная, эстетически гармоничная.– Вали вымойся и смени всю одежду, чтобы я не видел этой дряни в моем доме. И потом, возможно, мы поговорим про "похвалить", если я еще буду в настроении.
К удару локтя, спихивающему с облюбованного места, Вадик готов, это было очень предсказуемо, поэтому он просто поднимается на ноги и выходит.
Все по плану. Душ. Чистые шмотки. Отличное окончание хренового дня.
Несу однострочник по этой идее
Все пишут ER, а я вот хочу почитать про сероволков в нынешнем каноническом таймлайнне, где Сергей драпает с Олегом, и, едва оказавшись в машине, на эмоциях целует. И сам от себя этого не ожидает. И они с Олегом тупо пялятся друг на друга несколько секунд, а потом на сидение водителя врывается Лера и сероволки долго делают вид, что ничего не произошло.
Олег изранен. Побит, вымотан, но к счастью не покалечен. Все пройдет и заживет, подлечат, но главное — он жив.
Разбираться с наручниками нет времени, и Серёжа в суматохе тянет Олега к выходу, приобняв рукой для поддержки. Чувствует ладонью холодную замерзшую кожу и думает — чёрт, только бы не заболел.
Уже добравшись до мерса, он тратит буквально десяток секунд, чтобы выпутаться из пиджака и накинуть его на плечи Олега, затем открывает заднюю дверь и, когда Олег усаживается, захлопывает ее. Сам почти бегом обходит машину и падает рядом, блокирует двери. Не то, чтобы это сильно поможет, если наемники Дагбаева начнут бить стекла, но… Нужно только дождаться Леру и драпать отсюда. А там — будь, что будет.
— Ты как? — спрашивает Серёжа, поворачиваясь к Олегу. Дурацкий вопрос с очевидным ответом, но Серёже отчаянно нужно хоть что-то услышать от Олега, убедиться, что тот… настоящий? живой? не галлюцинация?
— Да неплохо, — отвечает Олег невнятно. У него в кровь разбиты губы и говорить ему, наверное, неприятно. — Не убили — и хорошо.
И не успев даже ничего подумать, Серёжа подается к Олегу, обхватывает ладонями его лицо и прижимается губами куда-то к его подбородку. Не целует в губы, нет — чтобы не сделать больно. Потом чуть отстраняется и прижимается лбом ко лбу Олега. У Серёжи частит сердце и никак не восстановится дыхание — то ли из-за адреналинового подъема на складе, то ли из-за этого недопоцелуя.
Сфокусироваться с такого расстояния сложно, но он смотрит Олегу в глаза, думая — интересно, понимает ли Олег, как он важен? Как за него было страшно? Как радостно сейчас — что он живой и спасенный, и главное рядом?
— Так рад меня видеть? — спрашивает его Олег, но тон не саркастичный — тёплый. И Серёжа уверен — он понимает.
— Ага. Кучу лет хотел это сделать, — бормочет Серёжа, осознавая, что так в общем-то и есть. Не думал, что настолько хотел, пока не сделал.
Он проводит языком по своим губам и чувствует вкус крови. Трет их тыльной стороной ладони, но кажется, только сильнее размазывает, чем вытирает полностью. Ну и ладно.
Серёжа видит бегущую к ним Леру, и снимает с машины блокировку. Она залетает на водительское, захлопывает дверь и сдергивает с себя маску. Проворачивает ключ в замке зажигания и смотрит в зеркало заднего вида, готовясь выезжать. На секунду Серёжа пересекается с Лерой взглядами, и наверное, она замечает, что он перемазан в кровище. И сопоставляет. И ее взгляд становится таким понимающим, но она говорит только:
— Валим. — И берется за руль.
Итак, Олег-проститут. Минет без рейтинга, голодные студенческие годы, Олег/ОМП, намёк на Сероволк, Котков-сутенер
Тёмное питерское небо начинает сереть, Олег зевает и зябко ведёт плечами. В кармане потрёпанной кожаной куртки одиноко лежит пачка сигарет и купюра в пятьсот рублей. Какая пустая вышла ночь. В раздумьях, стоит ли тратить деньги на метро или всё же попытаться дойти до дома пешком, откидывает носком кроссовка жестяную банку энергетика, затесавшуюся под ногами. Она, несколько раз перевернувшись, выкатывается на проезжую часть и сминается под колёсами притормозившего автомобиля. Олег подходит ближе. Мужчина за рулём бегло оглядывает его с головы до ног, довольно хмыкает:
– Я от Игрока. Ты Олег?
Кивок.
– Тогда садись.
– Уже утро, ехать никуда не буду.
Мужчина удивлённо приподнимает брови.
– Но могу отсосать. Здесь рядом тихий дворик.
Мужчина несколько раз задумчиво барабанит пальцами по рулю.
– Идёт.
Опускаться на колени на холодный асфальт уже привычно, ловко расстёгивать чужую ширинку зубами - тоже. Мерзкий химозный вкус копеечного презерватива - нет. Никогда. Но свою работу Олег выполняет надлежащим образом, даже заслуживает похвальное похлопывание по щеке. И его любезно соглашаются подбросить поближе к дому.
Серёжа опять уснул за ноутбуком. Олег кликает несколько раз на значок сохранения, захлопывает крышку, накидывает на сгорбленные плечи плед и топает в душ. Мерзкое ощущение не уходит даже после тщательной чистки зубов и концентрированного ополаскивателя для дёсен. Нужно срочно поесть. Кажется, ещё оставалась овсянка, и ему не нужно будет топать в круглосуточный магазин с бессовестно завышенными ценами.
Серёжа заходит на кухню спустя полчаса, устало потирая шею и зевая.
– Доброе утро, я не слышал, как ты пришёл.
Олег приветственно кивает и указывает на кастрюлю.
– Завтрак.
Серёжа брезгливо морщит нос, но всё равно послушно наполняет себе тарелку. Каша загустела, но всё ещё тёплая. Тяжело вздыхает.
– Как ночь прошла?
Он думает, что Олег подрабатывает только вышибалой в ночном клубе.
– Нормально, без происшествий.
– А выглядишь всё равно ужасно. Ох, как подумаю об этом чёртовом профессоре...
– Серый, проехали. Слетел со стипендии и слетел. Ничего нового здесь не скажешь, двигаемся дальше.
Серёжа хмурится, без особого аппетита размазывая кашу по тарелке.
– Я всё ждал тебя, чтобы рассказать. Я подал заявку на один иностранный грант, если повезёт, ухватим большой куш. Не нужно будет по ночам работать.
Олег усмехается.
– Ты ухватишь, Серый, это твои деньги. Но да, было бы здорово.
Он забирает себе несчастную тарелку и выуживает из ящика целлофановый пакет. Зефирку Серый съест обязательно.
проститутолег
– Ночь выходного дня по двойному тарифу, Маргарита Евгеньевна, – Олег упал в кожаное кресло, вытянув в сторону заказчицы бесконечные ноги в облегающих джинсах.
– Но почему так дорого, Олеженька? – фальшиво возмутилась дама пост-бальзаковского возраста, помешивая чай серебряной ложечкой в крошечной чашке.
– А массаж и завтрак в постель теперь вообще по отдельному тарифу, – безжалостно добавил Олег, не отрывая взгляда от ложечки. – Мне надо на курсы пик-апа накопить денег и мой пар... братишка, рыжий идиот, ноутбук чаем залил.
Видя сомнения женщины, он поднял руку и растегнул две пуговицы рубашки, оголяя мужественную грудь.
Игорь сжал его горло мертвецкой хваткой, чувствуя, как заклинивает потрёпанные в драке мышцы. Разумовский даже не сопротивлялся, просто лежал под ним, не сводя с него пронзительно-синего взгляда. Синева быстро размылась, побледнела, потом стало темно.
Когда он пришёл в себя, грудная клетка нестерпимо ныла. Разумовский сидел рядом, пытался его о чем-то спросить, но само собой, у него не слишком получалось. И как только вышло, что этот маньяк умел делать непрямой массаж сердца. Видимо, это стоило ему последних - сбережённых? - сил, и он просто лёг Игорю на плечо. Ему даже не нужно было примеряться, чтобы лечь поудобней, идеально подходящая половина. И волосы у него были мягкие, даже когда вымазаны кровью. Подумалось, каково бы было лежать так в других обстоятельствах, но он сразу отбросил эту мысль как глупую и неосуществимую.
- Я бы с радостью дал тебе сделать это, - Разумовский закашлялся, не договорив, - но не такой ценой.
Напишите фик про Хольта с уменьшительно-ласкательными и коленочками, умоляю.
Целых три врача-идиота сказали ему лежать в постели и отдыхать, но он не мог просто лежать истекать соплями то из носа, то изо рта, пока у него горели четырнадцать дедлайнов. Закинувшись всеми таблетками, какие только ему показались подходящими случаю, впрыснув в нос около литра спрея и захватив две коробки бумажных платков, Хольт побрёл в домашний кабинет. Прежний офис для операций по бомбёжке стран он так и не восстановил после встречи с Чайкиной.
Он сам не понимал, что читал и что печатал, у него плыли перед глазами цифры, буквы, диаграммы, трёхмерные модели. Четыре раза подряд позвонил менеджеру, который четыре раза ему повторил, что они этот вопрос решили ещё в сентябре и вообще он в компании уже месяца два как не работает. Отмахивался от летавших вокруг его гудевшей головы то ли облаков дыма, то ли птиц, и чуть не падал от собственных резких движений.
Поэтому, когда на пороге кабинета появилась Чайкина в костюме медсестры, Хольт даже не удивился. Только подумал «прикольный глюк» и смачно высморкался в очередной платок.
— А кто у нас не соблюдает режим, — упёрла Чайкина кулаки в бока. Хольту было так плохо, что он с большим интересом смотрел не на грудь в вырезе халата на голое тело, а на градусник, который торчал из кармана. Ртутный. У них дома были только электрические, и он их все переломал, невовремя чихнув.
— Отстань, глюк, — махнул рукой Хольт.
Пока он откашливался после выдавливания ответа, Чайкина успела очутиться рядом с его столом. Она всучила ему знакомую маленькую коробочку, похожую на портсигар, велела зажать в пальцах (якобы это был регистратор общего состояния организма), после чего приложила тыльную сторону ладони ко лбу:
— Горишь, Август, — как-то излишне громко выделила его имя она.
— Я в курсе, Чайкина.
— И сидишь в одних трусах, Хольтя. Простудишься же ещё сильнее. Давай, Хольтушка, я принесу тебе пледик.
— Ну давай.
Из-за тумана перед глазами Хольт упустил и момент, когда глюк исчез, и момент, когда он вернулся. Как и обещала, Чайкина притаранила плед из гостиной. И ещё двух каких-то розовых ежей.
— Прости за задержку, Хольтик, хотела сначала принести таз с горячей водой, — встала на колени Чайкина, чтобы взять в руки ступню Хольта. — Но подумала, что лучше не надо. Вот, нашла тёплые носки.
Это вроде были старые уродские береты Мико. Но тянулись хорошо и в них правда было тепло.
— Наклонись чуть вперёд, Авик, укутаем тебя в пледик.
Хольт чихнул, наклонившись вперёд на автомате. Его тут же обернули пледом, который хорошо грел спину, но по длине доходил всего лишь до коленей.
— Уф, коленочки открытые остались, — похлопала по ним ладонями Чайкина. — Ну ничего. По крайней мере, они у тебя всё ещё есть, правда, Авя?
— Пожрать бы, — решил пользоваться галлюцинацией по максимуму Хольт.
— Сейчас принесу, Авгуша.
От этих обращений у Хольта крыша ехала ещё больше. Вроде бы Чайкина уродовала его имя. Но чёрт её знает, может, это были какие-то ругательства на русском. Он для общения с ней заучил целый словарь русского мата — раз не помогло, видимо, его знания устарели.
— Горячий бульончик, — поставила Чайкина миску с какой-то горячей жижей прямиком на крышку стола за двадцать тысяч евро. Овца, кольцо ж останется. Но тоже воображаемое. Хрен с ним. Зато она собралась его кормить с ложки. — Давай, Августушка, ложечку за мааааму…
Бульон прокатился по саднившему горлу целительной струёй. Прямо на три секунды стало хорошо, он от души прокашлялся в платок, оставил там увесистый такой шмоток мокроты. Он с гордостью показал его Чайкиной, она кивнула и набрала ещё ложку бульона.
— Девичья фамилия у мамы у нас, кстати, какая, Августинушка?
— Не помню, — честно признался Хольт. Он свою-то фамилию с трудом помнил.
— Ладно, в другой раз. Так, Густя, ложечка за пааапу… — Как же хорошо было от куриного бульона, господи, а он даже не чувствовал его вкус. — Молодец, Гуся. А как тебя папа в детстве ласково называл?
— «Август, не трогай».
— Ну он как-то… сокращал твоё имя, Августинчик? — скормила ему ещё ложку бульона Чайкина. — Ласковую кличку дал?
— Эээ… я ж не собака.
— О. Кличка твоего первого питомца.
— Мико?..
— Я, блин, сдаюсь. — Чайкина бросила ложку в суп, ошпарив коленки Хольта. Ослабленный организм поленился выплюнуть заряд в ответ. — Давай, колись, как твоё имя в семье сокращали.
— Ты какая-то хреновая медсестра.
— Просто давай, — показала она на коробочку в его руке. — Мы знаем, что нужен твой отпечаток и кодовое слово — твоё имя. Но «Август» не подходит.
— Как не подходит? Сломалось что ли? Я так старался, столько замочных систем повесил…
— Ну-ка, попробуй ты.
— Ладно. Август.
Коробочка открылась, как ей и полагалось. Внутри лежал ключ для запуска ядерной ракеты. О. А он-то думал, куда его положил…
— Серьёзно?! — выхватила из коробочки ключ Чайкина. — Просто «Август», но по-русски?!
— Ты только настоящей Чайкиной не рассказывай. Эта дура в жизни не допрёт. И случайно не откроет, — развеселился Хольт, — потому что ей в команде не с кем по-русски разговаривать.
Чайкина зловеще сощурилась.
— Слушай, Август. Хочешь знать, откуда у тебя эти шрамы?
— Какие шрамы?
И прямиком на его голые колени обрушилась лавина горячего бульона.
Вы все ржоте, а я хочу Олега-омегу, который несколько детей с Серым похоронил и съебался в армию в людей стрелять
Предупреждения: омегаверс, упоминание мпрега, стекло, упоминание смерти потенциальных персонажей.
— Что это?
В руке Серого аптечная банка из полупрозрачного синего пластика. Сквозь пластик просвечивают белые капсулы, которых осталось две трети. Нашел все-таки.
— Блокаторы.
— Блокаторы? Это дрянь, которая калечит гормоналку. Давно ты это пьешь?
Сергей стремительно перемещается по комнате: шаг в сторону окна, два шага к двери, шаг к дивану, на котором сидит Олег. Сгусток энергии, которую почти видно физически. Олег сидит на диване, опираясь локтями на колени. Ему кажется, что в нем энергии не осталось совсем.
— Нет, не очень.
В последнее время Олег считает время кусками. Две недели в больнице. Еще две недели полупостельного режима дома. Он не помнит точно, сколько, но слишком много безвременья, полного тоски. Около трех недель с момента, когда он принял решение.
— Послушай. Еще несколько месяцев, может быть, полгода. "Вместе" взлетит, это очевидно уже, и денег у нас будет куча, поедем в Израиль или Швейцарию, где там лучшие клиники? Попробуем снова и все хорошо будет, вот увидишь, - Сергей взмахивает рукой, отправляя синюю банку в короткий полет на диван. - И даже если придется ждать дольше, не пей эту гадость. Можно же просто предохраняться, я понимаю, что тебе не по себе после всего, но...
— Серый.
— ...но травить-то себя зачем?
— Серый. Сереж. Не надо. Я просто не могу уже больше. Когда было десять недель и тринадцать, то ладно еще. Не успел привыкнуть. Но семь месяцев...
Он не помнит, конечно, что с ним происходило — был под наркозом, но потом смотрел картинки в интернете. Очень долго смотрел, пока от них не начало тошнить.
Разумовский оседает перед диваном на колено, хватает Олега за руки — почти резко. От него пахнет океаном и озоном. Слишком сильно, явно от волнения.
— Ну или мы можем забить на это все, живут же люди и так, правильно? Собаку заведем. Или двух. Ты же хаски хотел? Или сиба-ину можно, они смешные такие, рыжие, хочешь? Будем всем говорить, что в меня пошли.
"Это все". Они не сговаривались, но после возвращения Олега из больницы оба тщательно обходятся эвфемизмами, избегая называть предмет разговора.
Олег глубоко вдыхает и собирается с мыслями.
— Серый, я уехать хочу.
Сергей осекается на полуслове, но почти сразу снова обретает уверенность.
— Хорошо. Куда? Я в принципе могу работать откуда угодно, главное, чтобы сеть была и ноут, а с этим проблем нет. Хочешь, в Москву? Или наоборот, к морю, подальше куда-нибудь, где не будет никого, только я и ты.
Он тянется к волосам Олега, смахивает за ухо отросшую за время сидения дома челку. Олег вдыхает его запах. Запах обещает тепло, заботу и защиту. Почему рассказать так сложно? В горле стоит ком и слова приходится проталкивать сквозь него.
— Нет, одному уехать. Я контракт подписать хочу.
На лице Сергея непонимание. Выражение настолько непривычное, что меняет его до неузнаваемости, и Олег торопится продолжить.
— Ну что я еще умею? Мне же на срочке несколько раз предлагали. Я среди лучших был. Два года прошло, конечно и форму растерял, но ничего, восстановлюсь.
Выражение лица Сергея меняется, и слова застревают в горле окончательно. В глазах Разумовского и потрясение, и протест, и злость, а под всем этим внезапно проглянувшая уязвимость. Олегу очень хочется начать его уговаривать. Соврать, что это ненадолго, что не всерьез же это все, Сереж, ну ты что. Я же скоро вернусь. И вообще забудь, я передумал.
Он сжимает зубы и заставляет себя молчать.
— Ты с ума сошел? А если тебя убьют? А если...
Сергей набирает в грудь воздуха, чтобы разразиться очередной тирадой. Телефон в его кармане взрывается оффенбаховским Канканом и Разумовский, не глядя, смахивает звонок. Телефон звонит снова. И снова.
— Ответь.
— Да наплевать.
— Он так и будет надрываться.
— Ладно, я сейчас.
Сергей наконец прикладывает трубку к уху, но смотрит при этом на Олега. В его глазах упрямство и обещание продолжить спор — сегодня, завтра, через неделю. Он отвечает в телефон — что-то про инвесторов — и уносится на кухню.
Олег устало откидывается на спинку дивана и закрывает глаза.
Дваумовские. Сергей пристает к Сереже в аду.
Сережа сидел на берегу, уткнувшись в колени, и холодные черные волны Стикса лизали его ступни. Перевозчик неподвижно застыл в ладье — высокая тень в бесформенных тряпках. Под капюшоном пылали угли-глаза. Без монет перевозить он отказался.
Мудак.
Сергей зябко поежился — в пещере дул ледяной колючий ветер — и подсел к Сереже ближе, коснулся конопатого напряженного плеча.
— Не трогай.
— Долго ты страдать собираешься?
— Мы в аду, — Сережа спрятал лицо за рыжими прядями, вздохнул. — Мы должны страдать...
— Бред. Кому должны — всем прощаю.
Сергей рассмеялся, но смех быстро исчез под высоким сводом пещеры. Тогда Сергей показал перевозчику средний палец, но угли-глаза остались бесстрастными. Вот же!.. Разозлившись, Сергей взял кусок кости — берег был ими усыпан — и бросил в лоб упрямой твари. Раздался звук, будто от удара о пустую кастрюлю. Тварь не шелохнулась.
Кошмар.
Тоска смертная.
Сергей рассчитывал на девять кругов, на кровавые дожди, на стигийские болота, пытки, страдания, вавилонских блудниц, но из-за какой-то чертовой реки...
Рядом всхлипнул Сережа.
— Чего ты?
Он помотал головой, вытер глаза тыльной стороной ладони, но слезы все равно текли и текли, капали с носа и подбородка.
— Все справедливо, — бормотал он, — столько людей… столько жизней… мне так жаль, боже, мне так жаль...
Сергей придвинулся к нему снова, и в этот раз Сережа не отпрянул, разрешил заключить себя в неловкое осторожное объятие. Он горел, как в лихорадке. Сергей погладил его по широким напряженным плечам — кожа была гладкая, мягкая, приятно касаться. Потом потрепал по макушке, нежно коснулся щек и скул, стирая влажные блестящие дорожки.
— Прости, — прошептал Сережа ему в шею, крепче прижался горячим лбом. — Спасибо, я… Я сам не знаю, что на меня нашло...
— Ничего страшного. — Сергей улыбнулся. Запустил пальцы в длинные медные пряди, притянул заплаканное лицо ближе. — Так что, потрахаемся?
Сережа вытаращил огромные голубые глазищи. Толкнул в грудь, вскочил и быстро зашагал прочь, только босые пятки засверкали.
— Да я пошутил! — закричал Сергей ему в спину. — Чего ты? Эй?! Нам тут до второго пришествия Иисуса торчать! Ты серьезно веришь, что мы не потрахаемся что ли?!
Высокий силуэт исчез в темноте.
Вот упрямый баран.
Сергей рухнул в мягкие полусгнившие кости и бросил задумчивый взгляд на тварь в лодке. Даже ухмыльнулся ей, но ухмылка быстро увяла. Ну нет. Не настолько он отчаялся.
Сзади раздались шаги — Сережа вышел из мрака. Его щеки пылали, от гнева красиво горели глаза, он обжег Сергея возмущенным взглядом и развернулся, чтобы через минуту вернуться снова. Бежать здесь было некуда.
Побесится и успокоится. Как всегда.
Сергей закинул руки за голову, удобно вытянулся возле воды. Не Мексика, конечно, музыки не хватает, но возмущенное пыхтение над ухом тоже сгодится.
Он смежил веки. Он никуда не торопился. Впереди была целая вечность.
Основано на FluxBB, с модификациями Visman
Доработано специально для Холиварофорума