Третья глава начинается с длинного философского размышления на тему "Творчество - это вам не комарик чихнул".
Все думают, что быть творческой личностью легко. Знай себе сиди да бренчи весь день на гитаре или слова рифмуй по часу в день. И у тебя будет все: деньги, почести, слава, бабы… Ну это, конечно, взгляд непросвещенного селянина, который очень и очень далек от истины. Быть творцом — все равно что каждый день закатывать на огромную гору тяжеленный каменный шар. Шар уворачивается, стремится назад, выскальзывает из рук. Ты сотню раз на дню готов проклясть все и вся, бросить, наконец, этот камень, уйти в ближайшую таверну и залить горе вином. (Как правило, при этом рядом оказываются «правильные» друзья, которые помогают превратить неудачную попойку в продолжительный, порой пожизненный, запой.) Ну и, конечно, над тобой потешаются все кому не лень.
Да, да, авторы, мы поняли, что вы усердно впахивали, когда писали эту книгу. Правда, оценивают-то работу обычно по результату, а не по затраченным усилиям.
Далее авторы ещё немного топчутся по этой же метафоре и в лучших традициях сайта "Задолба!ли" расписывают, как творца не понимают и не поддерживают окружающие (нумерованный список аргументов прямо в тексте!) и как творец, не слушая их, становится королём мира, когда заканчивает работу.
Потому как если к камню привязать динамит, поджечь запал и пустить в нужную сторону, а главное, донести эту мысль до окружающих… Мм. «Как прекрасен этот мир, посмотри-и…» И вот у тебя уже куча подношений, на горе строят первые дома твоего будущего города. Люди выясняют секрет закатывания камня на гору, отдавая за знания украшения и деньги. Появляется охрана, готовая защищать тебя и камень только ради того, чтобы диктовать окружающим свои условия. Появляются люди, заинтересованные в твоем продвижении. Вокруг много тех, кто не хочет, чтобы камень упал на их крыши.
Неправильно сравниваете, авторы. Если к вашему камню привязать динамит и пустить в нужную сторону, у людей просто бомбанёт, и всё.
Кокаинум стоит у озера и наводит марафет, русалки в озере восхищаются. (И не боится же, что опять надругаются...)
Дую на ногти. Шепчу специальное заклинание, подслушанное у девчонок. И — вуаля! Ногти чистые, лака нет. Достаю из кармана пузырек с ярко-алой, страшно вонючей жидкостью. Откручиваю крышку зубами.
То есть, лак для ногтей в этой вселенной изобрели, а средство для снятия - нет? Только "Экспекто Ацетонус", только хардкор.
Пока Кокаинум красит ногти, сзади неслышно подкрадывается Гадя с вопросом "Ты что, ногти красишь?", за что тут же подвергается опиздюливанию. Ну, тут даже логично - тупые вопросы бесят и читеца, а ногти были накрашены с самого начала истории, можно было бы и догадаться: да, красит. Впрочем, разум Кокаинума берёт верх над инстинктами, и смертоубийства не происходит.
Кокаинум продолжает прерванное занятие, Гадя втягивает его в ещё один бессмысленный разговор со взаимными подколками уровня "Ты старый!" - "А ты сопля!" - и внезапно сообщает, что теперь будет путешествовать вместе с ним.
— Кстати, я решил дальше путешествовать с тобой.
Кисточка с лаком заехала на палец. Хмуро изучил брак, попытался не паниковать.
— С чего бы это вдруг?
— Ты мне нравишься.
Аргументация просто потрясающая, и вывод следует незамедлительно: Гадя - извращенец, который хочет попользоваться юным прекрасным телом Кокаинума.
Паника медленно, но верно переросла в ужас. Слыхал я о таких светлых. После определенного возраста обычные удовольствия им приедаются, и они начинают извращаться. Так отец мне говорил: находят красивого мальчика, зверски развращают его и бросают бедолагу умирать от стыда и ужаса.
Но Кокаинум, как мы помним, нитакой из нитаких, потому, бросив:
— Не родилась еще та… зараза… которая насильно вырвет мой поцелуй!
- седлает лошадь и отъезжает. "А как же русалки, которые насильно вырывали поцелуи в прошлой главе?" - спрашивает читец. Хотя уже ясно, что авторы не в состоянии перечитать собственное произведение даже в пределах двух соседних абзацев, не то что глав.
И глава заканчивается.
Четвёртая глава начинается с того, что Кокаинум по карте изучает путь в следующую деревню и уговаривает лошадь подвезти его туда, а то дождь начинается, ирокез жалко, намокнет, а, ну, и гитару тоже. Читец чувствует себя слоупоком и думает, каково же происхождение слова "ирокез" во вселенной Мяхар и Ковальской: неужто там жили индейцы?
Пока лошадь проявляет рыжеехидность, Кокаинума догоняет Гадя. Они немного играют в догонялки в лесу, затем Кокаинум вспоминает, кто здесь этнически злой и страшный асассин, и спешивается, чтобы разобраться. Гадя на голубом глазу признаётся, что он решил заделаться сталкером. Всё это оформлено в такой диалог, который я не могу описать словами, а потому приведу целиком.
— Чего тебе? — Так, нужно помнить, что любую проблему можно решить в ходе спокойного разговора. А не как папа: топор в глотку и кожу на барабаны.
— Тебя. — За этим следует сногсшибательная улыбка блондина, откидывающего назад прекрасные волосы. Эта улыбка едва не стоила мне звания пацифиста. — Чего так внезапно убежал? Испугался?
— Нет, — отвечаю сквозь зубы.
— Хм, возникает такое ощущение, что меня немного опасаются. Чувствую себя сорвавшимся с цепи зверем… в твоих глазах.
— Поверь, цепь я могу и обратно повесить.
— Я понял. Ты в деревню? Я с тобой! — Следует еще одна ослепительная улыбка.
Вот интересно. Он и впрямь такой или просто все больше и больше входит во вкус, стараясь меня довести?
— Нет, я передумал ехать в деревню.
— Что так? Спешил, гнал во весь опор — и передумал? Что-то забыл на поляне? — уточняю с любопытством.
— Нет. Просто передумал и теперь буду с не меньшим энтузиазмом гнать в обратную сторону.
— Какая у тебя насыщенная жизнь. Вечная гонка, эмоции, огонь в глазах.
Молния недовольно косится на нас и переходит к следующему кусту. Бегать она не любит, и эту гонку припоминать станет мне еще долго.
— Мы, барды, все такие.
— Здорово. Я тоже так хочу.
— А? — застываю растерянно.
— Быть бардом, — уточняет он, пожимая плечами.
— Поверь, на деревню одного барда более чем достаточно. Вдвоем путешествовать не резонно.
— Ладно. Тогда я стану охраной.
— Я не смогу тебе платить.
— Твои глаза будут мне достаточной платой, — заявляет светлый на выдохе.
У меня дергается веко.
— Мм, прости, но это мои глаза. В долг не дам. И даже просто подержать.
— Верю. Я имел в виду, что стану смотреть в них хотя бы изредка, и этого мне будет более чем достаточно. А чего это ты такой нервный? Словно я предлагаю тебе немедленно уединиться за кустом и угрожаю фаерболом.
— Так, все. Или ты уезжаешь! Или я тебя убиваю прямо тут! Долго, мучительно и некрасиво.
Эльф хрюкает, но тут же принимает серьезный вид и задумчиво сводит брови.
— Что ж, ладно. Не судьба, значит, не судьба. Кстати, кажется, дождь начинается.
На голову действительно что-то накрапывает, медленно перерастая в частую дробь.
— Прошу прощения за нежелательное общество. Я — в деревню. А ты можешь ехать туда, куда собирался. Не смею более задерживать.
После этого лошадь предаёт Кокаинума и прётся в деревню вслед за Гадей, а глава заканчивается.
Итак, сюжета как не было, так и нет, а в воздухе пахнет уже не яоем, а додолеем.
В главе номер пять потенциальный пейринг, намокнув и замёрзнув, приезжает в деревню. Деревня домиков на десять, избы типа саамских, "на ногах" - это уточнение нам ещё понадобится. Кокаинума встречают с прохладцей, а вот Гадю, который представляется охотником на нечисть, привечают, кормят мясом, поят вином. Кстати, откуда уже во второй деревне вино, авторы не уточняют. В благодарность Гадя рассказывает местным сплетню про рыцаря, оказавшегося трусом, и если эта история не выстрелит в дальнейшем, то я не знаю, зачем она воткнута в текст.
— А что твой чумазый-то… — О боги, неужели тут никто и никогда не слыхивал о темных эльфах? Или я просто первый сюда забрался? Н-да, нашего брата в такую нищету и на аркане не затащишь. Мои сородичи стремятся в крупные портовые города, где наживы поболее будет, а не по болотам шляются. — Он поет аль нет?
— Поет. Но по настроению.
— И хорошо поет? Али не тем местом?
Громкий хохот присутствующих подтверждает, что шутка — свежая, смачная, с искрой. Сижу, прижав уши к голове, стараюсь не сорваться. Им повезло… очень повезло… что я пацифист.
А можно для слоупоков объяснить шутку, чтобы было понятно, где и над чем смеяться? Нет... Ладно.
От Кокаинума требуют спеть боевую балладу, и он выдаёт:
Страшный бой, кровавый бой.
Слезы, вопли, кровь, металл.
Умираю? Нет. Живой.
Час мой смертный не настал.
Алой кровью глаз налился.
Злоба душит, жар сжигает.
Враг на миг остановился!
Стонет, в ужасе икает.
Видит, что серьезен, страшен
И опасен бой со мною.
Я сегодня так отважен,
Что один отряда стою.
Вырываю, отрываю, отрезаю, протыкаю!
Крик подобен урагану, дух подобен монолиту!
В десяти местах мелькаю!
В рожи им ору молитву!
И падут враги, взывая,
Умоляя о прощенье.
Я же, с ними забавляясь,
Жизнь продлю лишь на мгновенье.
Внезапно для меня этот шыдевр публика вознаграждает громовыми аплодисментами, и Кокаинум исполняет ещё несколько песен (к счастью, авторы их не приводят.
Эльфов отселяют ночевать в отдельную избу, в которой оказывается протопленный камин. Какой, к чертям собачьим, камин в деревянной избе на ногах? Ответа я так и не получу. Зато получу ещё одну перепалку между Кокаинумом, который заперся в избе, и Гадей, который мёрзнет под дождём. Перепалка всё так же бессмысленна, насыщена шуточками про "ты мне нравишься, ты милый" - "сам ты милый, придурок" - ой, правда?"
Гадя оказывается хлюпиком и крайне быстро - проходит минут десять-пятнадцать внутреннего времени текста - замерзает до синих губ, после чего заболевает. И Кокаинум, достав из кустов рояль из сумки целебные травы, варит зелья, чтобы Гадю лечить. Со смехуёчками, разумеется.
Остаток ночи и весь следующий день я лечу Аида. Укладываю его (на мой плащ, кстати), стягиваю мокрую одежду и накрываю тремя шкурами. Магия лечения мне всегда давалась довольно слабо, так что приходится готовить настой из лечебных трав. Ингредиенты я привез с собой, так что главной проблемой оказывается вливание варева в горло «умирающего». Больной всячески противится этому, сжимает зубы и мычит что-то вроде: «Боже, какая вонь!»
Но я делаю это: вливаю-таки настой, после которого Аида рвет полчаса подряд (это, кстати, хороший признак: значит, лекарство подействовало). А чтобы не допустить обезвоживания, заставляю его выпить еще полтора ведра чистой воды, которую щедро выделил староста (поначалу он был не слишком щедр, но выбитая дверь, мой окосевший с недосыпа взгляд и приставленный к горлу кинжал подняли уровень его гостеприимства до отметки «все для вас»).
Зачем Кокаинум лечит неприятного навязавшегося спутника, непонятно. Почему не скинуть его на руки деревенским, которые довольно тепло его приняли? Наверное, авторы так изображают лавхейт. Бессмысленный и беспощадный.
После этого товарищи наконец говорят нормально, и Гадя сообщает, что никакой он не извращенец, а просто троллил проверял личные границы Кокаинума, что приболел ещё три дня назад и что Кокаинум его поразил чистотой своей души. А путешествовать вместе захотел потому, что...
— Ну… я тоже своего рода аутсайдер.
— Что так?
— Я уже третий раз сбегаю из дома.
Минуту я смотрю на него, не мигая, перевариваю вышесказанное. После чего сначала тихо, а потом все громче начинаю хохотать. Смешно настолько, что скручивает живот. Я всхлипываю, бью рукой по скамье и едва не сползаю с нее, пока светлый с интересом за мной наблюдает.
Кокаинум уличает Гадю в том, что он рохля и домашний мальчик, раз в целых сто сорок всего лишь сбегал из дома, тогда как самого Кокаинума в сто двадцать практически выпихивали во взрослую жизнь. Глава заканчивается.