Рыжие и ехидные

Глифор · 2015-01-01 17:00:01

▼Список чтений⬍

Анон · 2015-01-25 21:38:51

Я сейчас чаю сделаю и припаду.
Причем автору на момент написания было лет двадцать или даже меньше, насколько я помню. Но вот "Белая тетрадь" - еще более ранняя- там чисто деффачковое, а тут автор начал работать над стилем, прости господи.

Анон · 2015-01-25 23:02:03

Ого! Я думала, автору около сорока! Тогда ок, ещё не всё потеряно.) И тогда понятен дроч Ляли на молоденьких красавчиков.)

Анон · 2015-01-25 23:20:06

Да что вы, она 1989 года рождения. Ключ издали в 2010.
Говорю, надо зачесть позднее, посмотреть, ткскть, прогресс есть или как...
(Но какой мудак сказал ей, что она умеет писать верлибром...)

Анон · 2015-01-25 23:23:10

Продолжим

▼Скрытый текст⬍

В главе одиннадцатой нас подстерегает бал-маскарад. Ляля (Лиса) и Милка (Охотник) качаются на люстре и обмениваются Многозначительными Остротами. Потом прыгают с этой люстры вниз. Простите, снова простыня, но там УШКИ!

...постороннему наблюдателю наверняка показалось бы, что костюмы мы выбирали сообща. Даже по цвету одежда гармонировала. Коричневый — зеленый — рыжий… Я изображала лисичку, и к этому делу подошла со всей серьезностью и старанием. Даже волосы заплела в одну-единственную косу и уложила ее вокруг головы, чтоб обычные мои колокольчики не отвлекали внимание от наряда. К косе крепились шпильками аккуратные ушки, сшитые на заказ из клочков лисьей шерсти. Белыми были сапожки до середины икры, перчатки и пушистый меховой воротник. Оранжевыми — длинные бриджи, замшевая короткая курточка с узкими рукавами и привязанный к ее полам хвост. Глаза я сегодня подвела черной краской, затемнив заодно и ресницы, мгновенно став похожей на жительницу гор — только они делают макияж столь броским. С другой стороны, яркость — это, скорее, черта всего нынешнего времени, чем одного государства. Каждый второй нынче красит волосы в дичайшие цвета — как Ларра Ночной Бриз, или Нанеле, или супруга лорда Галло… да кого ни возьми! И только у немногих краска — элемент традиций, как, к примеру, у Кирима-Шайю… Да и слоем пудры чуть ли не в палец никого уже не удивишь. Порою меня одолевает чувство, что во дворце всякий день маскарад, и участники его прячутся за выдуманными личинами. Одна — кокетка, другая — скромница, третий — соблазнитель, четвертый — благородный господин… Всех масок не перечесть! Искренность нынче прозывают глупостью, открытость — незрелостью, а доброту кличут слабостью

Итак, они в зале.

Костюмы придворных сегодня затмили своей яркостью даже драгоценные камни на стенах и потолке. Кого здесь только не было! И звери, и птицы, даже те, что лишь в сказках и обретаются, и персонажи легенд, и герои мифов, и «иноземные» гости, а уж «принцесс», «волшебников» и «карт» и вовсе не сосчитать. Одних шутов набралось с дюжину, и каждый норовил обрядиться в столь броский наряд, что в глазах зарябило. И у всех прически или рыжие парики украшали непременные колокольчики. О, как лестно! Не знала, что я пользуюсь таким успехом.

От скромности Ляля точно не умрет.
Далее описания костюмов, ну и, конечно, моментально нарисовался Кирим.

Кирим чуть склонил голову, принимая заслуженный комплимент. Этим вечером посланник Осеннего дома и нарядился столь изысканно и роскошно, что отвести взгляд не было никаких сил. Черный шелк с сочно-красным вышитым рисунком, изображавшим крылатых змей и причудливые травы, цеплял глаз и заставлял вновь и вновь оглядываться на яркую фигуру. Покрой костюма был традиционным для западных краев, но многие детали — разрезы на рукавах, широкий пояс с кистями, чуть более глубокий вырез — выдавали в нем наряд горского царевича. Напудренная белая кожа словно в противоположность с полночным шелком чуть мерцала и переливалась. Не поскупился лорд Шайю и на украшения: черные бусы с крупным кулоном матово поблескивали на свету, покачивались в ушах круглые серьги-кольца из того же камня, тонкие пальцы были унизаны перстнями из светлого серебра и красного золота. Волосы Кирим, по обыкновению своему, уложил в высокую прическу, закрепив ее лишь спицами и шпильками из черного самоцвета. К слову, темная полоска у корней исчезла — наверное, к балу лорд решил обновить алую краску на волосах. Макияж тоже был незабываемым: сильно зачерненные веки и ресницы, багряные, как глянцевая вишня, губы.

Юная гейша?..
Тут они танцуют, и Кирим рассказывает легенду, из-за которой так разоделся - «Рю-царевич, потерявший отражение». Я не буду ее приводить, потому что это опять суесловие.
Ляля, правда, опять страдает, Милка бросается ее защищать невесть от чего, Кирим честно недоумевает. Ляля тащит ученика на помост — петь очередную идиотскую песенку про лисичку и охотника. С подсексом. Простите, подтекстом.

— И помню, как луна светила тускло,
И помню, как поникли все цветы…
И помню, как скрываясь так искусно
Из леса прокралась в курятник ты!
О, я не смог сгубить очарованье
И совершенство рыжее твое!
И быть охотником — жестокое страданье,
Коль сердце от любви к тебе поет…
Но я не сдамся! Я недаром — лучший!
Я выслежу тебя и полоню,
И если не желаешь меня слушать…
Перед тобою голову склоню:
Пусть будет мне свидетелем звезда -
С отказом не сумею я смириться…
Ах, умоляю, ты ответь мне «Да!»…
О, горе мне… Влюбился я в лисицу!
Чем дольше я слушала, тем больше смущалась невесть от чего. Мило пел с такой страстью и отчаянием, что дрожь пробирала. Придворные дамы тоже не оставались равнодушными, краснея и бледнея. И это внимание к ученику заставило меня почувствовать себя… уязвленной. Накатила странная злость — захотелось испортить песенку Авантюрина, заставить его страдать по-настоящему, а не картинно, на потеху дворцовым вертихвосткам. Я тряхнула головой, рассыпая шпильки, и решительно вклинилась в выступление:
— Лиса с охотником? Звучит ужасно дико!
Ах, сударь, бросьте этот странный бред!
Свидетельствуй, поляна с земляникой:
Ведь я отвечу, без сомнений, только…

И тут на Лялю падает люстра. Но, разумеется, Милка успевает ее отпихнуть. (Я бы, честно, давно заподозрил его в покушениях: вечно он оказывается рядом в критический момент!)
Ну покусились и покусились, веселимся дальше. Пусть Тайная канцелярия работает.

Свидетельствуй, поляна с земляникой:
Ведь я отвечу, без сомнений, только «Нет»…
Да только кто послушает лисицу,
Когда охотник все давно решил дела…
С ошейником придется мне сродниться —
И… не сказать, чтоб против я была!

Все понятно, короче.

Анон · 2015-01-25 23:32:04

Анон пишет:

Говорю, надо зачесть позднее, посмотреть, ткскть, прогресс есть или как...

Не знаю, есть ли прогресс или нет, но я наугад ткнул какие-то её последние книги на самиздате, и они ТОЖЕ ОТ ПЕРВОГО ЛИЦА :facepalm:
Ну почему, почему авторы считают, что это круто и хорошо?

Анон · 2015-01-25 23:36:33

Потому, что если писать от третьего, надо мир описывать и антураж. Как следует. А тут типа герой сам и так все знает. А если это попаданец, можно ему лекцию прочесть. Профит!

Анон · 2015-01-25 23:37:06

Анон пишет:

Не знаю, есть ли прогресс или нет, но я наугад ткнул какие-то её последние книги на самиздате, и они ТОЖЕ ОТ ПЕРВОГО ЛИЦА
Ну почему, почему авторы считают, что это круто и хорошо?

Да в самом по себе первом лице ничего плохого нет. Другое дело, что его надо уметь писать, потому что в нем куча подводных камней.

Анон · 2015-01-25 23:41:17

Анон пишет:

Анон пишет:
Не знаю, есть ли прогресс или нет, но я наугад ткнул какие-то её последние книги на самиздате, и они ТОЖЕ ОТ ПЕРВОГО ЛИЦА
Ну почему, почему авторы считают, что это круто и хорошо?
Да в самом по себе первом лице ничего плохого нет. Другое дело, что его надо уметь писать, потому что в нем куча подводных камней.

Ой, не говори, анонче. Иная авторица как начнет себя в невидимом зеркале рассматривать (на фэнтези-проде придумали термин или нет, не помню), умереть можно))))

Анон · 2015-01-26 00:00:25

Удивительно, но тут стало меньше рюшечек. Или я притерпелся?

▼Скрытый текст⬍

Глава двенадцатая начинается пафосно.

Солнце уже почти завершило свой путь в небесных сферах, а я до сих пор не видела своего ученика, и, весьма вероятно, не увижу до заката. Сей факт ввергал меня в глубокое, не подобающее шуту уныние.

По-моему, это можно было изложить в трех словах. Ну в пяти.
Суть в том, что намечается заседание этих камней и карт, а простым смертным туда нельзя. И тут автор опять переключается на сказовый updated режим.

К слову сказать, крестьяне, горожане и прочий малообразованный люд и знать не знает о раскладах. Венец чудесного для низших сословий — аристократы. Власть и богатство в глазах простого народа — почти синоним колдовства, явление недостижимое и необъяснимое. В волшебников обычный крестьянин даже и не верит, полагая их всего лишь сумасшедшими фокусниками, но порой екает сердце: а вдруг чудеса и впрямь случаются? Не зря в народе из уст в уста передают легенды о Коте да Вороне, о девах, что приказывают приливам и живут на дне морском, о дивном ключе, что любую дверь отпирает, и Хранительнице его безумной… К тому, чтобы последняя побасенка перешла из непреложных истин и пугающей действительности в разряд страшноватых сказок, я в свое время приложила изрядные усилия. Даже во дворце мои фокусы с ключом списывают ныне на волшебство Мило или статус Безумного Шута.
И наконец что-то становится смутно понятно:
Высшая аристократия, посвященная в дворцовые интриги, и волшебники знают это наверняка. Посвященные к картам относятся с почтением и глубоко затаенным страхом. Монарх, возглавляющий страну, является еще и первым в раскладе, и потому власть короля в Доме не оспаривается и не подвергается сомнению. Мы же, составляющие колоду, прекрасно понимаем, что зачастую нами, да и самой Леди Теней, управляют иные, нечеловеческие силы — истинные карты, как Безумный Шут и Слепая Судьба, не так давно передавшие через вашу покорную слугу привет для Тирле. И порою мне в голову закрадывается крамольная мысль: а вдруг истинные карты — не конец цепочки? Кто знает, кем был на самом деле наставник мой, Холо, откуда берут начало легенды о ключе, о Вороне с Котом?

В общем они с Тарло, Нанеле и еще кучей народу сидят и треплются. Является королева, вся загадочная. Обсуждают политку, королева раздает всем поручения, а Лялю отправляет на побережье. Та почему-то против.

А ведь я сопротивлялась королевскому приказу до последнего — я, всегда без единой жалобы выполнявшая самые глупые, самые обидные поручения. Сегодня мне пришлось продемонстрировать худшие стороны своего характера, дабы разубедить Ее величество, но тщетно. Разумные доводы не помогли — и следующими были слезы. Я рыдала до хрипоты, упрашивала, колотя кулаками в стол, швырялась бубенчиками, пинала стулья. Тирле будто бы не замечала меня. Я разъярилась, впала в безумство. Расшвыряла все бумаги из королевского письменного стола, разбила графин с вином о решетку камина, искричалась до полной потери голоса. Бесполезно и бессмысленно — Тирле была неумолима. И, стоило мне немного успокоиться и вытереть слезы, как она использовала подлый, гадкий и по-вороньи коварный метод.
Ее величество подняла голову, взглянула на меня с ласкою и произнесла:
— Лале, милая, хотя бы разок в своей непутевой жизни подумай и о других. На твоего ученика покушались во дворце. Не разумно ли будет исчезнуть на некоторое время, чтобы дать мне возможность найти убийцу и покарать его?

Ужасно несправедливо со стороны королевы, не так ли?
Оказывается, Ляля боится выходить из дворца, чтобы, как ее учитель, не уйти бродяжничать.

Ох, утром, до выхода, непременно наведаюсь к королеве. Не получится лично извиниться — письмецо какое-нибудь оставлю. Хватит мне уже себя вести, подобно несмышленому ребенку. В последние месяцы словно опять безумие накатывает, как после ухода Холо. Плачу по всякому поводу, людей обижаю, беспечной становлюсь, дальше носа собственного не вижу… Ох, не узнать Лале — мудрую, коварную шутовку. А от веселой приютской девчонки и вовсе ни песчинки не осталось.

Такая мудрая и коварная, аж зубы болят...
Ляля укладывается спать, и тут !внезапно Кирим! Прямо у нее в койке, с охапкой сухих листьев. (Ну это он еще по-доброму, мог бы и роз с шипами притащить.)
Но тут опять же !внезапно утро. Приснилось, видимо.Но листик нашелся!
И они уехали.

Анон · 2015-01-26 00:06:08

Хватит мне уже себя вести, подобно несмышленому ребенку

да ты чтооо

Ох, не узнать Лале — мудрую, коварную шутовку.

ДА ТЫ ЧТООО

Анон · 2015-01-26 00:22:57

Тут как-то подозрительно мало. Либо скучно.

▼Скрытый текст⬍

В начале тринадцатой главы Ляля сидит в "заведении" (так его постоянно именуют) и истерит на тему того, что ее узнают (кто? Зачем? Нет ответа), а Милка ее успокаивает и говорит, что их примут за родичей.

...мой ученик облачился в одежду скромную, под цвет дорожной пыли. Чудная масть, каких мне ни у кого больше не доводилось видеть — один волос рыжий, другой седой, как снег, а третий — закатное золото, была скрыта под беретом из серого бархата с дешевеньким соколиным пером — такое чаще горожане носят, нежели аристократы. Мило почему-то казался в этой одежде старше, суровее — стала заметной и горбинка на носу, и упрямый подбородок. Ресницы больше не наводили на мысли о девицах, хотя любая дама в этой таверне позавидовала бы их густоте и шелковой мягкости. Лишь губы улыбались по-прежнему — ласково, светло и с толикой иронии.

Достали меня его волосы...
Тут один из нескольких рыжих в заведении начинает плакаться, что проиграл корову. Ляля возбухает и идет отыгрывать животное. Страницы две (из которых полстраницы занимает песенка) она изображает дуру и обличает мошенников-наперсточников. Тех в итоге идут бить всем селом или что там.
Наши герои решают свалить от греха, а тут выясняется, что рыжий дурак с коровой работал заодно с наперсточниками. Сюрприииз! Ну да он так, попрощался и исчез. Снова стишок и конец главы.

Анон · 2015-01-26 00:55:25

▼Скрытый текст⬍

Но автор исправляется. Начало четырнадцатой главы снова заставляет взяться за челюсть и застонать.

Дорога упиралась в развилку. Пыльный, широкий поток-путь разбегался тремя ручейками-тропками. Самая правая и привлекательная утопала в зелени луговых трав, захлебывалась солнечным светом и, словно опьяневшая от свободы, вприпрыжку неслась по холмам. Средняя тропа, скрюченная, как разбитая радикулитом старуха, спускалась в расщелину, затянутую молочно-густым туманом. Идти по ней мне не хотелось совершенно, но, как гласили карты, это был наикратчайший путь до ближайшей деревни, с уютными тавернами, гостиницами, добрыми людьми, а самое главное — дверями. Третья тропинка уводила под сень векового леса, где с мощных дубовых ветвей, как нечесаная борода, свисали мхи и лишайники, синевато поблескивали мохнатые еловые лапы, а колючие плети ежевики сторожили неосторожного путника в ложбинках между деревьями. Там, в зеленовато-коричневом лиственном сумраке, таинственно мерцали золотисто-прозрачные крылья мотыльков и бледные, свернутые, как улитки, стебли папоротника пробивали в низинах мягкую почву.
— Напомни мне, Мило, — с досадой произнесла я. — Почему мы пошли пешком, а не просто открыли дверь прямо на побережье?
Ученик, небрежно покусывающий травинку, снисходительно улыбнулся мне:
— Вы хотели размять ноги, госпожа. А кроме того, «добраться до моря всегда успеем» — вот ваши слова.
На свежем воздухе, вдали от дворца, всего за несколько дней Мило изменился до неузнаваемости. В этом бродяге с большой дороги было не узнать придворного франта. Неприметная одежда сменила роскошные ало-золотые наряды, нежная кожа обветрилась и загорела, волосы выцвели на солнце белым золотом. Черты лица еще больше заострились, повадки стали уверенней… да и вообще мой мальчик вдруг повзрослел в одно мгновение.

Тут внезапно появляется какой-то седой хрен, называется Лиром, они спрашивают у него совета по поводу дороги... И Лир с Милкой исчезают.
Ляля страдает, страдает, полстраницы ловит бабочку, выбегает на поле подсолнухов, резвится и вырубается. Будят ее какие-то дети, которые зовут ее мамой. И муж имеется, стало быть, и домик. Но это был сон. Она просыпается, тащится дальше, разговаривает со своим водяным двойником из ручья, каковой дневник ее топит...
Но тут является Милка и дает Ляле по морде, чтобы очнулась. Оказывается, это их Мастер путей разыграл, король Лиран Третий. Делать ему нечего.

Мило крепко зажмурился и сжал кулаки. Потом он медленно, глубоко вздохнул и с чувством произнес:
— Госпожа моя… Никогда не думал, что посмею вам это сказать, но… Лале, вы — круглая дура!

Наконец-то!

В пятнадцатой главе они уныло путешествуют. Текст снабжен краткими политэкономическими справками в духе:

На землях, находившихся под властью Золотого Лиса Райко, жестокого и веселого государя, не найти было поселения больше деревни. Люди жили достаточно далеко друг от друга в разбросанных по всей стране имениях, усадьбах и теремках. Порой два-три клана, чаще с птичьими тотемами, строили дома рядом, и в такие места быстро стекались торговцы из других стран. А уж для дорогих гостей, плативших серебром, открывали таверны и гостиницы, устраивали ярмарки и представления, предлагали купить драгоценные меха, выделанную кость и знаменитую на весь белый свет деревянную посуду, расписанную золотом.
— Прикупить мне, что ли, блюдечко для десертов… — задумчиво огладила я блестящий от лака круг поперечником в половину моего роста. Ягоды и широкие листья, чем-то напоминавшие кленовые, вились по ободу плоской тарелки, сверкая позолотой на фоне угольно-черной краски. — Как считаешь, дорогой ученик?
— Тогда уж и ложку берите под стать, — серьезно ответил Мило, с поклоном протягивая мне расписной половник с изогнутой ручкой. — Но, боюсь, уважаемая госпожа Шалависа надорвется готовить достойные сего набора десерты.
Интресные у автора понятия о даже условном средневековье...

В общем, они треплются, останавливаются на ночлег и !внезапно Милка лезет ночью к Ляле. А той мерещится принц Лило (да заебали меня эти имена!!!). Милке она не дает, само собой. Пусть терзается.
И везде этот гребаный мед. И вино медовое, и поцелуй оставляет на языке привкус меда...
Ляля тащится трапезничать и подсаживается к какому-то суровому менестрелю.

Встретив его на улице, вряд ли я заподозрила бы в нем певца. Вот воина — запросто. Сильные, мускулистые руки наверняка гармонично смотрелись бы с мечом с зачерненной гардой, седые волосы удерживались повязкой на лбу на манер наемничьей прически, между бровями залегла горькая складка.

Я скоро блевать начну от этих горьких складок то в углах рта, то еще где.
Дальше очень длинная песня прА одиночество на барном стуле.

А Райниккен уже поднялся и начал протискиваться к стойке, рядом с которой хозяин таверны уже поставил высокий табурет с перекладиной для ног — в самый раз для менестреля. Старик кивнул певцу, перебросился с ним парой слов… а потом тягуче расплескались первые гитарные аккорды, и гомон в таверне смолк, сменившись благоговейной тишиной.
Райниккен прикрыл глаза… и запел. Чистым, низким голосом, рокочущим, как океанские волны. И меня словно накрыло с головой.
Девять лет пролетели стрелой
С той поры, как остался мой дом
За свинцовой, холодной водой,
Зарастающей медленно льдом.
В бесприютной стране чужой
Даже солнечный свет тусклей,
Даже вкус у воды другой -
С каждым годом горчит сильней.
Но живет еще образ во мне,
Согревая остывшую грудь -
В доме дальнем свеча на окне
Освещает мой сумрачный путь.
И так сладостно втайне мечтать,
Разбавляя вином свою грусть -
Не устанет очаг меня ждать
И к нему я однажды вернусь.
…За стенами таверны — темно,
Ночь уткнулась в проемы окон,
Но в крови уже бродит вино,
Погружая в болезненный сон.
И мне грезится в полубреду:
Я судьбу пересилить сумел,
И, забыв ветер странствий, иду
Я домой, как давно и хотел.
Но… под солнцем — моим, родным! -
Тот же холод терзает грудь.
Свет свечи обратился в дым,
И от горечи — не вдохнуть.
Все — чужое… как было там,
За водой — солонее слез,
И очаг, о котором всегда
Я мечтал — лишь виденье грез…
Нежеланен я здесь… забыт…
И кривится из всех зеркал
Одинокий, седой старик,
Что напрасно свой дом искал…
…Я проснулся. Глаза сухи,
За печатью безмолвья — стон.
Из кошмаров из всех моих
Это — самый жестокий сон.
Одинок, и ни мертв, ни жив,
Я едва ли домой вернусь,
Вдруг… пророчески сон правдив?
Я смеюсь. Я последний трус…

Потом чувак исчезает, Ляля вздыхает на луну, идет к себе, а там Милка на подоконнике сидит.

Фигуру, застывшую на подоконнике, трудно было не узнать.
— Слезай, дурачок, — ласково попросила я. — Простудишься. Или убьешься.
— Здесь всего-то третий этаж, — рассеянно отозвался Мило, взъерошивая волосы, и осекся. — Госпожа…
— Да, Мило? — улыбнулась я почти сонно. Небо за окошком светлело. Скоро поднимется ветер, пробежит по макушкам деревьев… и так далее… И что со мною творится?
— Госпожа, я… — Авантюрин спрыгнул с подоконника и сделал шаг, другой, третий на заплетающихся ногах… и упал, как подкошенный, роняя и меня, утыкаясь лицом в мои колени. — Простите меня, Лале, пожалуйста, простите… Я позволил себе немыслимое. Прошу вас, забудьте об этом вечере, пусть все останется по-прежнему… Пусть я буду мальчиком, учеником, да хоть комнатной собачкой! Только не уходите, прошу! — он сорвался на всхлипывающий крик.
Я ласково провела рукой по его волосам. Этот шелк никогда не спутается. Рыжий, белый, золотой…
— Ты всегда будешь моим мальчиком, Мило, — пальцы погладили его по щеке. Мокро… — Ну, что же ты плачешь, ведь уже взрослый… Знаешь ведь, что никуда я от тебя не денусь. Ты слушаешь хотя бы иногда, что тебе говорят?
— Иногда, — с губ Мило слетел нервный смешок.
— То-то и оно, — вздохнула я. Повторять, что без дорогого ученика мне не прожить, я не стала. Все он помнит. — Значит, забыли?
— Забыли, госпожа… Благодарю вас за терпение.
Он еще что-то говорил — без сомнения, важное и нужное. Извинялся, и обещал, и просил… Но моя голова все ниже и ниже склонялась к вытертым доскам пола. Четыре дня не спать… Пожалуй, это было…
…безрассудно…
Я погружалась в мир грез. А там, в мире действительном, глупый мальчишка продолжал обнимать мои колени, шепча:
— Простите, госпожа… Но все-таки я вас…
…люблю?
Может быть…

Мальчик, лучше бы ты с пятого этажа выпал.

Анон · 2015-01-26 02:41:07

▼Скрытый текст⬍

В пятнадцатой главе они уныло путешествуют. Текст снабжен краткими политэкономическими справками в духе:

На землях, находившихся под властью Золотого Лиса Райко, жестокого и веселого государя, не найти было поселения больше деревни. Люди жили достаточно далеко друг от друга в разбросанных по всей стране имениях, усадьбах и теремках. Порой два-три клана, чаще с птичьими тотемами, строили дома рядом, и в такие места быстро стекались торговцы из других стран. А уж для дорогих гостей, плативших серебром, открывали таверны и гостиницы, устраивали ярмарки и представления, предлагали купить драгоценные меха, выделанную кость и знаменитую на весь белый свет деревянную посуду, расписанную золотом.
— Прикупить мне, что ли, блюдечко для десертов… — задумчиво огладила я блестящий от лака круг поперечником в половину моего роста. Ягоды и широкие листья, чем-то напоминавшие кленовые, вились по ободу плоской тарелки, сверкая позолотой на фоне угольно-черной краски. — Как считаешь, дорогой ученик?
— Тогда уж и ложку берите под стать, — серьезно ответил Мило, с поклоном протягивая мне расписной половник с изогнутой ручкой. — Но, боюсь, уважаемая госпожа Шалависа надорвется готовить достойные сего набора десерты.

Интресные у автора понятия о даже условном средневековье...
В общем, они треплются, останавливаются на ночлег и !внезапно Милка лезет ночью к Ляле. А той мерещится принц Лило (да заебали меня эти имена!!!). Милке она не дает, само собой. Пусть терзается.
И везде этот гребаный мед. И вино медовое, и поцелуй оставляет на языке привкус меда...
Ляля тащится трапезничать и подсаживается к какому-то суровому менестрелю.

Встретив его на улице, вряд ли я заподозрила бы в нем певца. Вот воина — запросто. Сильные, мускулистые руки наверняка гармонично смотрелись бы с мечом с зачерненной гардой, седые волосы удерживались повязкой на лбу на манер наемничьей прически, между бровями залегла горькая складка.

Я скоро блевать начну от этих горьких складок то в углах рта, то еще где.
Дальше очень длинная песня прА одиночество на барном стуле.

А Райниккен уже поднялся и начал протискиваться к стойке, рядом с которой хозяин таверны уже поставил высокий табурет с перекладиной для ног — в самый раз для менестреля. Старик кивнул певцу, перебросился с ним парой слов… а потом тягуче расплескались первые гитарные аккорды, и гомон в таверне смолк, сменившись благоговейной тишиной.
Райниккен прикрыл глаза… и запел. Чистым, низким голосом, рокочущим, как океанские волны. И меня словно накрыло с головой.
Девять лет пролетели стрелой
С той поры, как остался мой дом
За свинцовой, холодной водой,
Зарастающей медленно льдом.
В бесприютной стране чужой
Даже солнечный свет тусклей,
Даже вкус у воды другой -
С каждым годом горчит сильней.
Но живет еще образ во мне,
Согревая остывшую грудь -
В доме дальнем свеча на окне
Освещает мой сумрачный путь.
И так сладостно втайне мечтать,
Разбавляя вином свою грусть -
Не устанет очаг меня ждать
И к нему я однажды вернусь.
…За стенами таверны — темно,
Ночь уткнулась в проемы окон,
Но в крови уже бродит вино,
Погружая в болезненный сон.
И мне грезится в полубреду:
Я судьбу пересилить сумел,
И, забыв ветер странствий, иду
Я домой, как давно и хотел.
Но… под солнцем — моим, родным! -
Тот же холод терзает грудь.
Свет свечи обратился в дым,
И от горечи — не вдохнуть.
Все — чужое… как было там,
За водой — солонее слез,
И очаг, о котором всегда
Я мечтал — лишь виденье грез…
Нежеланен я здесь… забыт…
И кривится из всех зеркал
Одинокий, седой старик,
Что напрасно свой дом искал…
…Я проснулся. Глаза сухи,
За печатью безмолвья — стон.
Из кошмаров из всех моих
Это — самый жестокий сон.
Одинок, и ни мертв, ни жив,
Я едва ли домой вернусь,
Вдруг… пророчески сон правдив?
Я смеюсь. Я последний трус…

Потом чувак исчезает, Ляля вздыхает на луну, идет к себе, а там Милка на подоконнике сидит.

Фигуру, застывшую на подоконнике, трудно было не узнать.
— Слезай, дурачок, — ласково попросила я. — Простудишься. Или убьешься.
— Здесь всего-то третий этаж, — рассеянно отозвался Мило, взъерошивая волосы, и осекся. — Госпожа…
— Да, Мило? — улыбнулась я почти сонно. Небо за окошком светлело. Скоро поднимется ветер, пробежит по макушкам деревьев… и так далее… И что со мною творится?
— Госпожа, я… — Авантюрин спрыгнул с подоконника и сделал шаг, другой, третий на заплетающихся ногах… и упал, как подкошенный, роняя и меня, утыкаясь лицом в мои колени. — Простите меня, Лале, пожалуйста, простите… Я позволил себе немыслимое. Прошу вас, забудьте об этом вечере, пусть все останется по-прежнему… Пусть я буду мальчиком, учеником, да хоть комнатной собачкой! Только не уходите, прошу! — он сорвался на всхлипывающий крик.
Я ласково провела рукой по его волосам. Этот шелк никогда не спутается. Рыжий, белый, золотой…
— Ты всегда будешь моим мальчиком, Мило, — пальцы погладили его по щеке. Мокро… — Ну, что же ты плачешь, ведь уже взрослый… Знаешь ведь, что никуда я от тебя не денусь. Ты слушаешь хотя бы иногда, что тебе говорят?
— Иногда, — с губ Мило слетел нервный смешок.
— То-то и оно, — вздохнула я. Повторять, что без дорогого ученика мне не прожить, я не стала. Все он помнит. — Значит, забыли?
— Забыли, госпожа… Благодарю вас за терпение.
Он еще что-то говорил — без сомнения, важное и нужное. Извинялся, и обещал, и просил… Но моя голова все ниже и ниже склонялась к вытертым доскам пола. Четыре дня не спать… Пожалуй, это было…
…безрассудно…
Я погружалась в мир грез. А там, в мире действительном, глупый мальчишка продолжал обнимать мои колени, шепча:
— Простите, госпожа… Но все-таки я вас…
…люблю?
Может быть…

Мальчик, лучше бы ты с пятого этажа выпал.

Глава 16

О, горькие, вечные воды моря!
Вы ласковы, сонны и чуть ленивы,
В терпении с камнем отвесным споря,
Вы точите берег неторопливо.
Ах, мне бы настойчивость вашу, волны,
Уверенность бы, что за мной победа…
Но слабое сердце сомнений полно,
И руки слабеют за сердцем следом.
Мне б знать, что однажды падут преграды,
Как скалы те, что над водой нависли,
Что я овладею однажды кладом,
Что это — не просто мечты и мысли…
Но если желаньям моим не сбыться,
То жизнь тогда станет пуста, нелепа.
И — вниз… со скалы… чтобы с морем слиться…
Увидеть тебя… устремиться к небу…
…у самой воды обернуться птицей…
— Мило, умолкни, прошу тебя, — взмолилась я, не выдержав.
Ученик только пожал плечами и обратился к невольным его слушателям и случайным нашим попутчикам, щуря темные, как самые глубокие омуты, глаза:
— Добрые люди, скажите, я мешаю вам?
— Что ты, что ты, юноша, — торопливо прошамкала неаккуратная старуха, подтягивая поближе узел со своими вещами. Морщинистые, до черноты загорелые руки островитянки слабо подрагивали, но причиной тому была вовсе не старость или неровная дорога. — Спой нам еще. Уж больно песни сердечные…

Я думаю, она хотела его опиздошить оглоблей.
Внезапно у Ляли просыпаются мозги.

...каждой строчкой, каждым словом, каждым вздохом воспевал Мило неравную, безответную любовь. Но если на одно мгновение представить… только на одно, большего позволить себе не могу… что я осмелилась бы ответить ему взаимностью… то что тогда?
Трагедия? Катастрофа? В яблочко, дорогая Лале.
Неравенство наше очевидно, но имеет совсем другую природу, нежели это представляет себе Мило. Если хорошенько поразмыслить, какое превосходство на моей стороне? Возраст? О, сомнительное преимущество для женщины. Опыт? Как недавно заметил ученик, жизнь моя проходила в стенах дворца, и мира за его пределами я не знаю. Что же тогда?
Власть? Мудрость? Красота?
Ха, ха, три раза ха! Даже Шелависа имела больше влияния на умы и настроение придворных, рыжий мошенник из таверны оказался мудрее и хитрее меня, а что до внешнего облика… Ее величество Тирле, рано поседевшая, большеротая, с колючим взглядом — и та выглядела женственней своей верной шутовки.
Сейчас я мила мальчишке, потому что недоступна. Он видит во мне этакий недосягаемый идеал: наставница, спасительница его жизни, вечная насмешница… Но уберите пьедестал, на который Авантюрин возвел свою госпожу, и что останется?
Весьма раздражительная, инфантильная, беспомощная особа, с деспотичным характером, вздорная, неразумная и капризная. Да еще и бессмертная к тому же — вот незадача!

В общем, они едут-едут-едут и по дороге пиздят ни о чем. О жратве, о любви и так далее. Легенду рассказывают, которая мне напомнила "Волкодава", только через жопу. Жил, значит, жестокий князь, всех перебил, только вольные Волки ушли в леса, но их и там достал Охотник, вырезали, одна девочка осталась и стала мстить. Выросла, зарезала князя, пошла к Охотнику, а тот ничо так себе, короче, вышла за него замуж.
Но тут тетка рассказывает историю про страшную волну и Господина волн морских, и действие немного оживляется. Еще Ляле мерещатся красные бабочки.

Анон · 2015-01-26 02:44:07

Глава 17

▼Скрытый текст⬍

Они ехали-ехали и наконец приехали.

Дом Раковин и Песка… Вот и родина Ларры.
Воистину, это было странное место. Куда ни кинь взгляд, простирались бесконечные пляжи — нежно-розовые и торжественно-золотые, зеленовато-дымчатые и лиловые, невесомо-персиковые и серые, как пепел. У горизонта пляжи переходили в степь, по которой, словно монеты по одеялу, были разбросаны города. Порты тянулись вдоль всего побережья, но люди не рисковали селиться рядом с коварной водой — самое ближнее, в двух оборотах ходьбы. Боялись — ведь не раз и не два приходили из моря высокие волны, смывавшие жилища несчастливцев, покусившихся на девственные пески. Незнакомцев в простые дома пускали неохотно, а все большие города с гостиницами и тавернами находились в половине дня пути от берега…
Но я не была бы Лале Опал, если не сумела отыскать пристанище нам с Мило!
Каким-то чудом уцелел у самой кромки берега давным-давно брошенный дом. На восьми сваях, как будто громадный паук, возвышался он над прибоем. В обе стороны, к пляжу и прямо в открытое море, уходили мостки из просоленной сосны. Морские ветра выдавили стекла из окон, но двери, самая большая ценность, остались целы. А значит, это покинутое жилище вполне могло послужить нам с учеником последним приютом перед конечной целью нашего путешествия — маяком на Лунной косе.

И наконец проясняется кое-что еще.

— Ключ исцеляет любые раны. Но если исчезнет то, что составляет мой мир, к чему будет лечение? Так и нож станет для меня опасным оружием…
Мило резко распрямился, заглядывая в мое лицо. Даже на солнце его глаза оставались темными до того, что коричневый цвет переходил в густо-фиолетовый. И сейчас в их глубине был страх.
— Скверные вещи вы говорите, госпожа, — тихо произнес Авантюрин. — Разве можно желать смерти?
— Кто говорит о желании, Мило? — покачала я головой. — Нет, речь о другом. Хранитель ключа не может умереть — это правда… но не вся. Целиком мое проклятие звучит так: «Ты будешь продолжать жить, Лале, пока боишься смерти. Твой страх велик, больше всего на свете, и потому ты никогда не познаешь вечного покоя». Вот что говорил мой наставник, мудрый и жестокий Холо Опал, и я ему верю. Но… может случиться так, что на одно мгновение мне станет все равно, жить или нет. И этого мгновения вполне хватит, чтобы…
— Молчите! — воскликнул Мило. — Не надо больше. Я понял. И убийца добивается именно такого исхода?
— Полагаю, что да. Сначала он попытался отобрать у меня любимого ученика, — сказала я беззаботно, но в то же время подумала: «А ведь убийца был в шаге от успеха… Если бы Мило… если бы с Мило что-то случилось, удалось бы мне сохранить рассудок?». — К счастью, план этот провалился. И теперь убийца решил зайти с другой стороны… через сны и слабости. Мило, ты знаешь, какой мой величайший страх?
Юноша сначала ничего не ответил. Только опустил ресницы — медленно и мягко, будто отсекая все лишние мысли.
Легкая птица раскинула крылья
Меж небесами и морем глубоким.
Птица! Ты ищешь земли своей или
Дремлешь в изменчивых ветра потоках?
Дикая буря разбила твой остров
И разметала в перо твою стаю.
Сердце колотится дергано, остро —
Я с корабля твой полет наблюдаю.
Небо и море, увы, равнодушны,
Равно далёко лазурью застыли…
В бездне хрустальной, бескрайней и скучной,
Птица раскинула ломкие крылья…
— Одиночество… Так, госпожа? — после песни его голос был особенно нежен и глубок.
— Да, да, все так, Мило, — прошептала я, закрывая мокрыми ладонями лицо. — Именно одиночество. И все чаще мне снится, что я остаюсь одна, всеми покинутая…

Никто меня не любит, никто не приголубит, пойду я во садочек, наемся червячков...
Не могу не отметить волосы Милки.
Е

ще сильнее отросшие за время путешествия волосы были постоянно растрепанными от соленого ветра и топорщились в разные стороны, будто проволока — золотая днем, медная на закате и серебряная ночью, но на ощупь по-прежнему оставались шелковисто-мягкими и прохладными, как морская вода.

Дальше они впираются в маяк на Лунной косе, в архив. В Архив. Потому что Архив — это тетенька, которая будет отвечать на любые вопросы, если отгадают ее загадки. Бугага. Милая тетя.

Пухлые губы хозяйки показались мне обмакнутыми в кровь.

Пару загадок они отгадали, получили невнятную историю о приливе и кое-как смылись: Архиву захотелось оставить Милку себе, но фиг ей.

Глава 18

С помощью волшебного ключика они вернулись домой помыться, переодеться и пожрать и тут же сбегают в Дом Осени.

Амиро, Осиновый город, встретил нас прохладой, полумраком и мягким ветром, несущим запах осенних листьев. После пыльной жары побережья и духоты дворца у меня сердце перехватило от этой упоительной свежести. Даже на узкой, зажатой между глухими стенами домов улочке чувствовалась странная, пьянящая свобода, которой был пропитан сам воздух вокруг. Такая легкость порой ощущалась в заброшенном саду тихими вечерами, когда я оставалась во дворце одна, ожидая возвращения королевы из летней резиденции. В последние дни перед тем, как листья начнут желтеть, эта томительная горечь предчувствия заполняла сад целиком. Безмолвие, нарушаемое лишь шелестом листьев и редкими вскриками птиц, щемяще-нежное одиночество, не отравляющее разум, и совершенное спокойствие с легким привкусом тайны… Волшебная осень…
Ах, осень, осень…
Я так люблю твой сонный свет
И неба просинь…
Горит душа.
Я вновь ловлю твой тихий смех
И робкий шаг.
Так дивен миг:
Касание — как нежных рук —
Листов сухих,
И дождь — как стон,
Исполненный мольбы и мук.
О, грустный сон —
Иль сон прекрасный? —
Прошу отчаянно: не покидай меня!..
…напрасно…
Смолою сосен,
Дождями, в языках кленового огня
Уходит осень…
Ах, осень, осень…

"Шта?" - подумал я, наткнувшись на неба просинь.

Амиро завораживал. Угловатыми линиями домов, возведенных из белого камня, дымкой вечно раскрашенной в золото и багрянец листвы, прохладой и спокойствием. Вокруг было на удивление мало людей, и еще меньше среди них я заметила гостей из других земель. Да и эти немногие выглядели так, будто попали в сон, и не желают просыпаться. Даже у купцов, звенящих в лавках серебром и медью, в глазах порой мелькало странное выражение, словно в душе плясала искорка поэзии.

Ну так финансы — это тоже своего рода поэзия...

Сами жители Дома Осени казались выходцами из иного мира. У многих были высветлены белой краской лица, а волосы горели всеми оттенками листопада — кленово-алый, березово-желтый, багряный, как осиновые монетки, оранжевый с тусклой зеленью… Глянцевые тяжелые локоны свивались в сложные жгуты и узлы; топорщились, как перья, причудливо остриженные пряди; прятались в переплетении волос гроздья рябины и спелые колосья. Глаза густо подводились тушью — золотой, черной, темно-красной… Одним словом, яркой — даже у подростков. В одежде цвета были гораздо скромнее и разнообразнее, от светло-голубого и серого до лилового и зеленого. Горцы никогда не смотрели прямо и открыто на то, что вызывало интерес. Нет, они скользили взглядом — искоса, из-под ресниц, через плечо, ласкали уклончивыми улыбками и опускали глаза.

Интересные горцы...
Тут им рассказывают легенду о маяке, которого на самом деле нет.
Снова много бла-бла о любви. Потом они с помощью ключа вламываются в библиотеку, куда просто так не попасть, но их засекают, приходится драпать.
А наутро Милку берут в заложники и ласково приглашают обоих пройти к царю.

Глава 19

Их везут во дворец, Ляля страдает.

«Держать маску» еще получалось, но недолго. Стоило расслабиться, как эмоции брали свое. И это у меня, шута Ее величества! У меня, у которой игру было не отличить от настоящих чувств! Сотню лет я держала себя в узде, срываясь лишь тогда, когда говорили об одиночестве или о Лило. И вот за какие-то два месяца владение собой превратилось в миф, а я — в истеричную девицу… И когда это началось? Как я не заметила перемен? Как упустил их Мило?
Их сдают с рук на руки:
— Нам сюда. Прошу, — стражник немного подтолкнул меня к ступеням. А там, у самых дверей, стояла та, которой он собирался сдать меня, образно говоря, с рук на руки.
Это была довольно высокая женщина, хотя значительно уступающая ростом Ее величеству Тирле. Выкрашенные в темно-пурпурный цвет волосы чьи-то умелые пальцы уложили в высокую прическу, украшенную березовыми листьями и семенами клена. Нарядилась незнакомка изысканно — золотисто-бежевая накидка, длиною до колена, темно-зеленые штаны, и того же цвета узкие вторые рукава блузы, почти незаметные за широкими складками верхнего одеяния. Туфли с загнутыми носами были желтоватыми, с мелким лиственным орнаментом. Красные брови и губы на этом выбеленном до полной неестественности лице словно нарисовал тончайшей кистью талантливый художник. Темные, как у всех горцев, глаза смотрели из-под начерненных ресниц внимательно и изучающе.

Тут их устраивают с комфортом (спрашивается, а нафига было везти босиком и голяком?), к Милке приставляют красивую служанку, Ляля, конечно, подсматривает.

...колдунья, изволновавшись от ожидания, порядком растеряла свою горскую невозмутимость и кукольное равнодушие. Все то время, пока Киле расчесывала и перевивала непослушные рыжие волосы с листьями и подгоняла одежду из прохладного бело-зеленого шелка под мой невеликий рост, она тихонько причитала: «Что скажет Светлейший, о, как он будет недоволен…»

Мне одному Белого Кролика это напомнило?
В общем, Лялю умыли, приодели и выпнули к Амиро.

— Приветствую вас… Светлейший… — едва разомкнула я непослушные губы. Едва… ибо владыка Осеннего Дома оказался непозволительно юн и прекрасен для своих двух с половиной столетий.
Ни единого мазка краски не было на его лице, словно выточенном из белоснежного камня. Под светлыми, но такими густыми и длинными, что любая черноволосая красавица позавидует, ресницами сияли глаза — голубоватые в зелень, словно осеннее небо. Гладкие, как шелк, локоны рассыпались по темно-синей ткани одеяния прихотливой волной, отсвечивающей то золотом, то медью, то серебром. Он смотрел на меня сверху вниз — ласково и тепло, будто солнце, но казалось, что это я стою на пьедестале — столько уважения и восхищения было в этом взгляде.
Лишь после третьего глубокого, до рези, вздоха я сумела совладать с чувствами и посмотреть на Амиро вновь — непредвзято. Высокий, красивый, могущественный… и напропалую использующий силу обаяния Лорда Осени, одной из величайших карт.

Они там все до изумления прекрасны. Я б чокнулся. И эти блядские волосы, ща окажется, что он папаша Милки, зуб даю!
Он долго пиздит на тему раскладов и приливов, я уже запутался, кто на ком стоял и зачем.
Бля, я угадал:

...Все очень просто, Лале, — голос Амиро стал на два тона ниже, так, что пробирал теперь до костей. — У твоего ученика очень приметные волосы… Такие бывают лишь в царской семье Дома Осени. Не знаю, кто в молодости не позаботился о своем бастарде — кто-то из моих братьев, или отец, или я сам, когда гостил во владениях Холо… но сейчас мальчику предлагают выбор — остаться здесь и жить в неге и почете, как одному из царевичей, или вернуться в Дом, который вскоре падет. Как ты думаешь, что выберет твой драгоценный ученик?
— Меня, — сорвалось с губ прежде, чем я взяла верх над чувствами. — Свою наставницу и долг перед Домом, — попыталась я исправить положение.

Идиотке Ляле под видом красной и синей таблеток впихивают волшебные вишенки, она их жрет и засыпает. Оказывается, Амиро староват, так что ему нужно молодое тело. Не трахать, а взамен своего. Милка подходит...
Но это был сон, а Амиро — тоже ученик Холо Опала. Страхи, мать их. Ляля пищит и рыдает на коленях у Милки.
Когда это уже кончится?..

Анон · 2015-01-26 02:49:47

Глава 20

▼Скрытый текст⬍

Они снова дома и пиздят. Потом Ляля бежит к королеве.

"Так по вас соскучилась — сил нет! "

Грррррр...
Опять много бла-бла, намеки на то, что предатель — Ларра. Ну, король, если не забыли, который королеву трахал. Если женится на ней, получит расклад и сможет вызвать прилив.
Далее они с королевой составляют план напоить Ларру эликсиром откровения, и Ляля прется за зельем к Кириму. Кирим ожидаемо посылает ее на йух. А Ляле снится учитель...

Глава 21

Ляля в истерике бежит к Мило. Тот спрашивает, любила ли она Холо, но та говорит — как отца! (с)
Любила она другого, говорит Ляля, устраивается поудобнее и добавляет: я тебе ща расскажу, как!

— Что же, я расскажу. Слушай.
Ночь. Одиночество. Гулкая стынь.
В воздухе — пепел, туман и полынь.
Синюю бездну — шелковый лед,
Росчерком острым звезда рассечет.
Взгляд — очарован. Вздох… Или крик?
Как неуклюж человечий язык!
Как описать ослепительный миг —
Тлеет звезда на ладонях моих?
Окоченевшего сердца надлом,
Словно росток, оживает в чужом
Ярком, волшебном, уютном тепле.
Снова — огонь на остывшей золе.
Это мгновение — счастья глоток.
Дальше — лишь жажда и горький урок:
Вспышка угаснет — станет горчей
Синяя бездна полынных ночей.
Я застываю… сердце в груди
Бьется, твердит мне: надейся и жди.
Если когда-то сломан был лед —
Солнце дорогу к небу найдет.

Ну дальше все просто: юный принц и юная еще Ляля, любовь-морковь, но в двадцать лет его женили.

Итак, ее звали Миирле Черный Жемчуг. И я ненавидела ее всей душой.
Мать королевской невесты имела родственные связи с богатейшими семьями на побережье. Отец — огромное влияние на севере нашего государства. Договор о свадьбе был заключен еще до рождения Лило. Земли Черножемчужных присоединились к владениям Дома Камней и Снов в обмен на то, чтобы две семьи связали узы родства. Ребенок от этого брака должен был стать наследником и со временем взойти на трон.
Как в самых скверных историях, я узнала о свадьбе последней, от дворцовых сплетников.
Первым делом ворвалась к нему в кабинет и устроила чудовищный, отвратительный скандал — в первый и последний раз в жизни.

Ну вот конечно, фавориткам и не такое позволяется.
От королевской постели Ляле отказали, потом Лило состарился и умер... Еще стих и конец главы.

Глава 22

Ляля просыпается.

Ох, Мило, Мило, что мне делать с тобою? Что мне делать с собою?

Что мне делать с тобою, с собой, наконец, как тебя отыскать, дорогая пропажа?))))))) В общем, она идет к Вышивальщице погадать.

А бывшая швея за несколько лет освоилась при дворе, примелькалась, а на третьем десятке выскочила замуж за главного лекаря. И до сих пор была просто неприлично влюблена в собственного мужа.

Опять Анжеликой повеяло! Та тоже была неприлично влюблена в собственного мужа.

Внезапно Мериса цапнула крючок — и дернула одну нить прямо из середины. И в одно мгновение воплощенный хаос натянулся — и обернулся стройным узором.
Вышивальщица вгляделась в него, вдохнула глубоко… и пропела — вновь нежно, звеняще, как весенняя капель:
Все тайны жизни сладостной и тонкой,
Желанье власти, горький крови гул
Легко бы поцелуй перечеркнул —
Изменит ласка и судьбинушку котенка.

Опять котенок!
Тут еще звучит пророчество на тему шута, Ляля истерит, получает по мозгам и снова встречается со Слепой Судьбой. В их с другим шутом ересь я уже вчитываться не могу.
На выходе от Вышивальщицы внезапно снова Кирим:

Обильный макияж, который поначалу так меня забавлял, теперь казался вполне уместным. Густо подведенные глаза в красноватом полумраке покоев потемнели почти до черноты. Резкие черты лица немного сгладились, и даже губы перестали выглядеть тонкими и холодными, словно нарисованными глазурью. Сейчас более правдивым было бы сравнение с лепестками пламени… Хотя я замечательно помнила, что они холодны, как лед. Карминовая ткань одежд приобрела глубокий винный оттенок и мягко мерцала, словно умоляя прикоснуться и ощутить ее прохладную гладкость.

Давайте уже признаем, автор, вы дрочите на рыжих и красноволосых бисененов.
Она тащится к Кириму за эликсиром и даже проверяет его. И тут внезапно Кирим признается в любви. Опять длинный стих. Ну и — в койку! Разумеется, в разгар является Милка. Ляля бежит за ним, тот кричит, что ненавидит ее (и я его понимаю), и Лялю окончательно срывает с резьбы.

Глава 23

Ляля ловит Тарло и требует нарисовать на Пустой карте дорогу.

Всю ночь на пролет

Смотрю в небо за окном.
Оно такое разное.
Сначала — лилово-оранжевое, огневеющее. Потом в него словно наливают чернил — густых, дорогих, какие очень ценит Ее величество, госпожа моя Тирле. Чья-то рука рассыпает по небу светлые крошки фосфора… голубого, розоватого, золотистого, белого и серебряного.
А ближе к рассвету — в чернила вливают молока. Постепенно, медленно, пока блики звезд не теряются в посветлевшем небосклоне.

Белого фосфора вам в глотку!
Далее они поят Ларру эликсиром, тот сознается, устраивает с перепугу магический дебош, королева пытается остановить его, но цепляет своих же Тенями, Милка спасает даму, их спасает Ляля... и сама попадает в Тени. Уф.
Там она встречает Судьбу, потом Суэло Аметиста, молодого и красивого (и мертвого), Лило (красивого и мертвого), и Холо (в джинсах и кроссовках). Холо учит ее рисовать двери на песке и съебывает. Она тоже.

Глава, слава богу, последняя

Ляля вываливается в поместье Опал, принимает ванну и мыслит. Потом прется во дворец к Тарло и узнает, что Ларру будут судить собранием всех Первых карт. А Милка заперся и не выходит.
Потом она прется к королеве. Королева страдает: Ларру наверняка осудят, а ей хочется простого женского щастя с этим Ларрой. Ляля предлагает как-нибудь помочь и выкрутиться.
Конечно, вышло чудно: жизнь Ларры вручили королеве, та уже занесла меч, но тут самая умная Ляля выдала, что фиг ли казнить, в приговоре сказано "жизнь принадлежит", вот пусть и женятся. Старый Амиро похихикал и сказал, что сам так и думал.
Потом Ляля идет к Милке, того нет, но там — опа! - ловушка! Кирим — который сейчас не Кирим, а Незнакомец, требует ключик в обмен на жизнь Милки. Она и отдала. Только ключ был не тот, потому что ключ — это она сама. От так. И ушла Ляля в Пустую карту, чтобы страдать от одиночества...
Не тут-то было. Появился Холо и пенделем вышиб Милку к ней. Будешь, говорит, Хранителем Ключа. Ну правда, куда этой дуре одной...

Ты — сокровенный ключ от всех дверей.
Ты — воздуха глоток в чаду горячем.
Ты — гильотина гордых королей
И бедняка бессмертье и удача.
Ты — шаткий мост над темной бездной лжи.
Ты — светлый смех над злом и лицемерьем.
Речной поток, что к звездам ввысь бежит.
Награда за терпенье и потери.
Ты — пропуск в лабиринт забытых снов.
Ты — то, что слепит и прозрение дарует.
Ты — хитрый, осторожный зверолов,
Что на добычу зарится чужую.
Ты — миллиард отброшенных имен.
Ты — аромат жасмина в звоне стали.
Ты — все… Но кто не был влюблен,
Сумеет угадать тебя едва ли…

Аминь.
И галоперидолу мне за счет коллектива...

Вообще-то, пусть идея с этими дверями-картами-домами обсосана многократно, из нее можно было бы сделать конфетку. Но вместо конфетки мы имеем в наличии кружавчики. Я отдохну и загляну в свеженькое. Проверю наличие кружавчиков, ткскть... :really:

Анон · 2015-01-26 08:00:19

Анон пишет:

Говорю, надо зачесть позднее, посмотреть, ткскть, прогресс есть или как...

Как по мне, так есть, "Кофейные истории" вполне читабельны, только любовная линия раздражала, особенно когда автор убила симпатичную мне героиню вместо любовного интереса ГГ, но это мой личный сквик и вообще было предсказуемо

Анон · 2015-01-26 08:03:47

Анон пишет:

Потому, что если писать от третьего, надо мир описывать и антураж. Как следует. А тут типа герой сам и так все знает. А если это попаданец, можно ему лекцию прочесть. Профит!

Если автор использует фокальных персонажей, никакой разницы между третьим лицом и первым в этом плане не будет.
Вот если в тексте есть место и авторской речи - дело другое, но сейчас это не так уж часто встречается.

Анон · 2015-01-26 09:52:17

Омг, два чая чтецу Ляли-Милки и молока за вредность. Я б ниасилил.

Анон · 2015-01-26 11:39:35

Блин, эти стихуечки (да еще и появляющиеся ВНЕЗАПНО) бесят меня даже больше, чем рюшечки :bubu:

Анон пишет:

Горцы никогда не смотрели прямо и открыто на то, что вызывало интерес. Нет, они скользили взглядом — искоса, из-под ресниц, через плечо, ласкали уклончивыми улыбками и опускали глаза.

Мне представилось что-то вроде этого :cool:

▼Скрытый текст⬍

Анон · 2015-01-26 11:47:10

Анон пишет:

"Так по вас соскучилась — сил нет! "

А что здесь не так-то? Это вариант нормы :really:
http://www.gramota.ru/spravka/hardwords/25_294

Анон · 2015-01-26 11:58:52

Анон пишет:

Но вот "Белая тетрадь" - еще более ранняя- там чисто деффачковое, а тут автор начал работать над стилем, прости господи.

Даладна! Чулки в кажной главе - это ли не деффачковое?

Анон · 2015-01-26 12:02:26

Анон пишет:

Но вместо конфетки мы имеем в наличии кружавчики.

Кружевные трусы!

Анон пишет:

Блин, эти стихуечки (да еще и появляющиеся ВНЕЗАПНО) бесят меня даже больше, чем рюшечки

Особенно те, где дофигища троеточий.

Анон · 2015-01-26 12:33:21

Я это дочитывал на спор с самим собой. Спс за чай...
Еще поковырять сабжа?

Анон · 2015-01-26 12:40:06

Если можешь - давай! А я еще чаю подгоню тебе )))
И вовсе не уныло же.

Анон · 2015-01-26 12:43:49

Могу) Вечерком погляжу, что там еще любопытного.

Холиварофорум

Объявление

#1 2015-01-01 17:00:01

Рыжие и ехидные

#226 2015-01-25 21:38:51

Re: Рыжие и ехидные

#227 2015-01-25 23:02:03

Re: Рыжие и ехидные

#228 2015-01-25 23:20:06

Re: Рыжие и ехидные

#229 2015-01-25 23:23:10

Re: Рыжие и ехидные

#230 2015-01-25 23:32:04

Re: Рыжие и ехидные

#231 2015-01-25 23:36:33

Re: Рыжие и ехидные

#232 2015-01-25 23:37:06

Re: Рыжие и ехидные

#233 2015-01-25 23:41:17

Re: Рыжие и ехидные

#234 2015-01-26 00:00:25

Re: Рыжие и ехидные

#235 2015-01-26 00:06:08

Re: Рыжие и ехидные

#236 2015-01-26 00:22:57

Re: Рыжие и ехидные

#237 2015-01-26 00:55:25

Re: Рыжие и ехидные

#238 2015-01-26 02:41:07

Re: Рыжие и ехидные

#239 2015-01-26 02:44:07

Re: Рыжие и ехидные

#240 2015-01-26 02:49:47

Re: Рыжие и ехидные

#241 2015-01-26 08:00:19

Re: Рыжие и ехидные

#242 2015-01-26 08:03:47

Re: Рыжие и ехидные

#243 2015-01-26 09:52:17

Re: Рыжие и ехидные

#244 2015-01-26 11:39:35

Re: Рыжие и ехидные

#245 2015-01-26 11:47:10

Re: Рыжие и ехидные

#246 2015-01-26 11:58:52

Re: Рыжие и ехидные

#247 2015-01-26 12:02:26

Re: Рыжие и ехидные

#248 2015-01-26 12:33:21

Re: Рыжие и ехидные

#249 2015-01-26 12:40:06

Re: Рыжие и ехидные

#250 2015-01-26 12:43:49

Re: Рыжие и ехидные

Подвал форума