Глава 21
Военный вождь девяти племён, он же младший царевич Эртхиа ан-Эртхабадр, ожидает гостей на привале. Войско вокруг отдыхает и пополняет запасы, бабы плачут по погибшим и трахаются с выжившими. Самому царевичу не до траха, ему Рыжая не даёт - отговаривается усталостью, а сама вся такая бледная и хмурая... Царевич втайне надеется на "то самое" - не то на месячные, не то на беременность.
Прибегает радостная Панамка, вываливает с порога новости: мол, вожди трёх племён едут сватать своих дочек за младшего царевича. Всех трёх скопом. А чё, Восток - тело тонкое! Рыжей, понятный базар, такой расклад ни в дугу, ни в Красную Армию, и она вот уже готова дать люлей всем, кто под руку подвернётся, но тут в юрту заходят Царевич-Бог и Бывший Раб.
Атхафанама, смущенная тем, что вот уже и гости пожаловали, а она еще не одета к празднику, бочком метнулась мимо Ханиса наружу. Но Ханис удержал ее за талию, шепнул в горячее покрасневшее ушко: "Приходи скорее..." Эртхиа, смущенный не меньше сестры, с облегчением выпустил руку Ханнар, привстал, показывая гостям места по обе стороны скатерти.
- Садитесь, уважаемые, вы утрудили себя дорогой к нам, так подкрепитесь, не побрезгуйте...
Дороги-то было - десяток шагов между соседними юртами, но обычаи гостеприимства были святы для царевича.
Бывший Раб беззлобно завидует младшему царевичу - мол, будет скоро полная юрта жён. Но Рыжая срезает его на полуслове: мол, на одну меньше, чем ты думаешь. Намёк на то, что ежели будут другие жёны - она уйдёт?
Аэши мало не поперхнулся, покосившись на Эртхиа. Тот с досадой покачал головой.
- Не собираюсь я жениться на этих девушках. Мне одной жены хватает, - вырвалось у него так искренне, что Аэши нечаянно проглотил непрожеванный кусок и отвел глаза.
- Нельзя отказывать, - серьезно возразил Ханис. - Это предложение почетное.
Рыжая напоминает, что младший царевич давал клятву, что жена у него будет одна - сиречь, она. Но, поскольку это - клятва хайарда, значит, полная юрта жён таки грядёт. Пусть даже царевич их и не просил. Тут снова выбегает Панамка и возмущается: мол, с такой женой, как Рыжая, - жены, почитай, и нету. Она, понимаете ли, где-то на коне скачет да мечом размахивает, а бедолажке-Панамке приходится готовить-стирать-убирать и для мужа, и для брата.
Младший царевич и Бывший Раб переглядываются - и вслед за их взглядом в лицо читателю несётся внезапный флэшбек о том, как эти двое, собственно, познакомились.
...Бывший Раб в возрасте шести лет шляется по дворцу Бородатого Царя. Его успели вымыть, осмотреть (несмотря на тумаки и укусы), признать годным к будущему внедрению в ряды покрывалоносцев во имя ублажения государя, облачить в детскую рубашку и пустить гулять по ночной половине. Выйдя в садик, он замечает младшего царевича, который тренируется в стрельбе из лука, и тут же со спины на него наскакивает с намерением лук отобрать.
Извернувшись, он скинул чужого мальчика со спины и сам оседлал его, с победительным воплем подпрыгнув на животе жертвы. Незнакомый мальчик, не ойкнув, схватил Эртхиа за ворот рубашки и рванул на себя. Ударившись лицом о широколобую, несказанно твердую голову противника, Эртхиа разозлился по-настоящему.
Кто имеет медный шлем, тот имеет медный лоб... Пардон, это не из той оперы)) Короче, пацанва некоторое время дерётся, младший царевич побеждает (ибо его противнику мешает непривычно длинная рубашка, которую он, естественно, не догадался хотя бы узлом вокруг пояса завязать, прежде чем прыгать) и протягивает супротивнику лук - мол, отец мне ещё подарит. Побитые мальчишки смотрят друг на друга, смеются, и тут прибегает евнух и цапает раба. Младший царевич бросается на него с кулаками.
Дело доходит до Бородатого Царя - мол, как так, младший сынуля бить слугу бросается! Царевич утверждает, что защищал друга.
Царь, откинувшись и прищурив глаза, долго разглядывал пострадавшее в драке лицо степнячка: узкие темные глаза с изящно изогнутым верхним веком, в прямых ресницах, и четко обрисованные губы с твердой белой кромкой, и гладкую смуглую кожу.
В общем, вроде бы и хорош пацанчик, но таких, как он, уже немало привели с последним караваном пленников. И Бородатый Царь, во имя аттракциона немыслимой щедрости, дарит мальчишку сыну.
Дальше чтец не сразу понял, что мы опять возвращаемся в настоящее, поскольку переход от сцены к сцене у автора выглядит вот так:
Эртхиа подбежал поцеловать руку отцу, и царь шутливо ткнул его пальцем в ямку на упрямом - совсем отцовском! - подбородке...
Эртхиа торопливо сдернул плечевые браслеты, наклонился вперед, протянул их Аэши.
Аэши понял его, стянул с шеи шнур, унизанный костяными фигурками и монетами.
Они сняли жесткие, в железных бляхах, пояса, обменялись ими и сосредоточенно сопели, опоясываясь заново.
Короче, побратались, осталось только кровь смешать и именами обменяться (зачем именами?.. к чему?.. ну, не важно). Вся компания идёт к вождям, и младший царевич, не дожидаясь ни приглашения, ни разделения пищи, просит всех подобрать невест своему брату Бывшему Рабу. Планы ВоенВождя связать чужака женитьбой сразу идут лесом.
Вожди дают вежливый, но непреклонный отказ, чему по обычаям кочевников может следовать только одно - похищение невесты. У Бывшего Раба спрашивают, на какую он нацелил глаз, но не успевает он ответить...
Но нетерпеливый Эртхиа воскликнул:
- Зачем выбирать? Всех троих пусть берет! Одна жена - все равно, что ни одной! - выпалил он не вовремя подвернувшееся на язык любимое хайрское присловье. И осекся.
- Ты уверен, что твоему другу нужно именно то, о чем ты сам мечтаешь? - ядовито заметила Ханнар, подрагивая золотистыми от веснушек ноздрями.
Порешают тырить невест втроём.
Не верьте невесте, когда она бьется и плачет, вырывается и кричит. Сладок страх и легки слезы, когда сильные руки бросят поперек седла. В родительской юрте она никто, в юрте мужа - каков бы он ни был - хозяйка. И не возьмет мужчина жену, хоть первую, хоть десятую, если не может поставить юрты для нее. Ему принадлежит конь и оружие, он погибнет в битве. Ей принадлежит жилище и скот, она родит и воспитает детей.
То есть, даже если родители сговорили, не поинтересовавшись мнением девушки, а у неё может быть какой-то возлюбленный на стороне, - всё равно не верьте рыданиям и вырываниям, она априори рада, что выйдет замуж.
Царевич-Бог и Бывший Раб похищают девиц без сучка, без задоринки: в первом случае имеет место только один взвизг, вторая - вообще молча отбегает в сторонку, чтобы родственников не разбудить. А третья девица и вовсе сама выходит к младшему царевичу, вся из себя такая красивая или, по выражению автора, "гладкая и свежая, как травинка". В общем, она позволяет себя похитить и принимается лезть к царевичу с обнимашками прямо в седле, потому что не знает, что он её увозит не для себя. Одних обнимашек (не сравнимых с обнимашками Рыжей) царевичу хватило, чтобы соблазниться девицей прямо в заснеженной степи.
У него горло перехватило, когда он вызволил всю ее шелковистость, мягкость, упругость, податливость, пахнущую дымом и кислым молоком, из меховой безрукавки, из тяжелого мокрого платья. А Рутэ-та тихонько всхлипывала и смеялась, как от щекотки. И она стала его женой, третьей, если считать дочь его дяди, то ли невестой, то ли вдовой обитавшую на пустынной ночной половине его дворца.
Едва процесс заканчивается, как на сцене появляется очередное действующее лицо - лазутчик Дэн. Говорит приготовившемся драться царевичу, что Бородатый Царь зовёт его в столицу, и не на казнь, а вообще. И передаёт письмо от Юного Наложника, который таперича уже не Юный Наложник, а целый царевич Акамие.
- Что сказал? - поперхнулся Эртхиа. - Царевичу? Акамие? Письмо? Мне письмо? Что там у вас в Хайре, повальное безумие? Или ты один разумом помутился?
- Не дерзи, я здесь не сам по себе, а по царевой службе. Вот тебе письмо от брата твоего, читай, удивляйся. Молча.
Легкий свиток ласково лег в ладонь, сквозь запах потного тела лазутчика пробился тонкий незабываемый запах, смесь ладана, сока травы ахаб и руты. Так пахло в покоях брата. Будто сам он обнадеживающе кивнул из полумрака ночного покоя. И Эртхиа поверил.
Ещё лазутчик упоминает, что старший царевич обрезал Юному Наложнику косу, но тот своим мужеством и мудростью выкупил свободу и себе, и младшему царевичу. А больше не не говорит - мол, отсутствие подробных новостей заставит царевича поторопиться. Младший царевич режет себе косу и кидает в снег - мол, разделю позор с братом, - а потом ускакивает.
Лазутчик подошел к черневшей на снегу косе, хотел было поддеть носком сапога, но наклонился, почтительно поднял, взвесил на руке. Ашананшеди кос не носили, но знали их цену для надменных хайардов. Задумчиво глядя на тугой жгут волос, Дэнеш что-то произнес, едва шевельнув губами, и покачал головой.
А мы пока оставляем всего из себя такого противоречивого лазутчика и переносимся обратно в кочевой лагерь. Под покровом ночи Рыжая пришла соблазнять Царевича-Бога, благо Панамка спит отдельно. Ибо продолжение рода - штука такая, а Рыжей надо родить минимум двоих. Царевичу-Богу стыдно, но он соглашается.
А к себе она относится разве иначе, чем к нему? Только средство продолжения рода Солнечных царей-богов видит и в нем, и в себе. Только помеху этому - в Эртхиа и в Атхафанаме. Что же. Права она, права. Вот истинная царица Аттана, Высокое Солнце, недаром ей одной удалось спастись из всех женщин их рода. И раз он один остался из мужчин, не может быть слабее и мельче ее. Должен быть царем.
Только предупреждает, что надо тихонько: оказывается, он успел научить Панамку пафосной Речи царей-богов. За что и получает очередной втык от Рыжей.
Парочка трахается (причём, на месте Рыжей Царевич-Бог активно представляет покойную сестру), потом Рыжая уходит. Царевич-Бог страдает, рядом страдает Панамка, которая всё слышала. Её мысли столь пафосны, что их можно и полностью процитировать.
Ярость смиряла она, но не ревность. Жена у него - одна, сам сказал, а наложниц - кто считал у царей? Пусть берет, кого хочет, хоть бы и сестру - а что? И не такое бывало. И родную дочь может взять царь на ложе, если рождена не от жены, от рабыни. И сына... И зазорно ей, дочери царя, жене царя - ревновать к наложнице.
Но!
Брата Эртхиа позорит рыжая сука. Смерть ей! Только вернется брат, только утра дождаться, Атхафанама молчать не станет ни минуты!
Но!
Только эта тощая потаскуха может родить наследников Ханису. Потому и взял ее на ложе. Ради славы и чести мужа стерпит Атхафанама позор, навлеченный на голову брата. Но не навсегда.
Пусть живет. Пусть носит, рожает. Эртхиа узнает все. Найдется ему жена, какая подобает сыну повелителя Хайра и царю-соправителю Аттана, да! Но потом, когда эта рыжая родит Ханису детей. Хотя бы двоих.
Не больше два...
Тем временем младший царевич украдкой пробирается в свою юрту с новой женой, там укладывает её спать, а сам разворачивает письмо - и узнаёт, что Бородатый Царь решил отдать ему Аттан. Вне себя от радости, он бежит сообщать Царевичу-Богу с Панамкой и Бывшему Рабу. Но не успевает, потому что Бывший Раб спрашивает - мол, где моя третья жена? Третью жену с воплями выволакивает из юрты Рыжая. Младший царевич, на радостях обо всём позабывший, отсылает её обратно. Бывший Раб уже всё осознаёт, но ему подливают масла в огонь.
Тут и Ханнар снова вышла на середину решительным шагом, как на битву. С насупленными бровями, до побелевших косточек сжав кулаки.
- Вот. Слова, мне данного, не сдержал. Ладно. Но тебе, Урмджин, вдвое, вдесятеро против моего позор. Чего бы и ждать от хайарда? Как были для него удо имуществом, так и остались. Приглянулась ему девушка - вот и взял, невзирая на обещания и клятвы свои хайардские, лживые. Что скажешь, Урмджин? Давно ли вынул из уха серьгу с его именем? Думал, свободный ты? Рабом своим он тебя считает, как считал. Не веришь? На дела его посмотри! Почему бы не взять ему жену, не отнять у раба своего?
И не стерпевший обиды Бывший Раб, уже практически ставший братом младшему царевичу, проскакавший ради него всю степь, не слышавший от него прежде ни единого худого слова, с которым обращались скорее как с другом, а не как со слугой, очень логично и обоснованно кидается на младшего царевича с ножом и закалывает!
Обоснуй валится на снег рядышком, с тем же ножом в груди, вытащить - умрёт сразу, не вытащить - всё равно умрёт. Логика помирает бок о бок с ним, несмотря на попытки автора воскресить её пафосной фразой о психологии рабов.
Все в афиге, все замирают - и в толпе тут же появляется давешний старикашка.
Двое молодых бритых жрецов, закутанных в серые плащи, новые, крепкие, вышли за ним и остановились за его спиной, опираясь на высокие посохи. Их босые ноги безразлично покоились в грязно-серой холодной жиже. Их лица были юношески гладки. Их глаза были горестно-равнодушны, как будто они видели и познали все судьбы этого мира и скорбь сделала их бесчувственными. Еще не истрепались их жреческие плащи.
Старик делает ай-ай-ай Бывшему Рабу и Рыжей и уходит, а младшего царевича уносят вслед за ним на носилках. Последний аккорд выдаёт царевна Панамка: мол, рыжая стерва, украла чужого мужа и погубила своего. Рыжая молчит.
Лазутчик Дэн тем временем терпеливо ждёт и таки дожидается - только не младшего царевича, а старика. Пока ждёт, вспоминает своего коня - он всё-таки пал у стен дворца, загнанный. Новый конь лазутчика тоже редкой мышастой масти, и зовут его Мухортым - как волшебного скакуна из детских сказок. Но прежний конь был любимым, перед ним за нового стыдно и вообще.
И слышит лазутчик знакомый топот копыт - и афигевает, потому что едет к нему навстречу старик на том самом покойном коне. Который оказывается вовсе не покойным, а очень даже живым.
Что спросить? За такие вопросы безумцем ославят. Ашананшеди верят только тому, что сами видели и сами слышали. Но никто из ашананшеди не видел вернувшихся с той стороны мира. Людей. Коней - и подавно. Про людей хоть в сказках можно услышать...
А это был Ут-Шами, с его оленьей, с кадыком, шеей, широкой грудью, низкой холкой и прямой спиной, тонкими длинными бабками... Да просто это был Ут-Шами, и Дэнеш, сколько ни глядел, не мог углядеть отличия, кроме одного: Сын Тени не подпустил бы к себе чужого, не то что позволить скакать верхом тщедушному старику.
Дэн бросается к коню с обнимашками, но тот шарахается в сторону: то ли не простил своей смерти, то ли не тот... Старик утверждает, что тот, просто он ему глаза отвёл. Ещё называет Дэна по имени и говорит, что это имя сказал ему конь. Лазутчик уже кидается с угрозами (коня отдай, за имя и поубивать могу!), но старичок отвечает, что отдаст коня, если лазутчик поедет к Бородатому Царю и скажет, что младший царевич на всё согласен, наместником в Аттане оставил Царевича-Бога, а сам прибудет в столицу, но позже и другой дорогой, прежде завернув в долину Аиберджит. Ну, ту самую, которой вроде бы и нет у восточных границ Хайра.
Лазутчик соглашается, получает коня, и старик уходит, как Лев Николаич, только тот - босой по росе, а этот - босой по раскисшему снегу.
На этом заканчивается и двадцать первая глава, и четвёртая часть.
