1. Побег. Апрель тринадцатого года от начала Эксперимента
— Давай вернемся? — на разные лады повторял Отабек. Раздраженные интонации сменялись просительными, затем деланно-безразличными, затем цикл повторялся заново, и вот прошла уже почти неделя безостановочного занудного нытья.
Юра молча шагал по раскаленному асфальту, слегка прилипая к нему подошвами кед. Им повезло, что пустыню пересекала дорога с неплохо сохранившимся покрытием и вела она именно туда, куда им предстояло добраться. На север.
— Юр, давай хотя бы остановимся. Нине пора есть.
Юра раздраженно вздохнул, набирая в грудь побольше воздуха для очередной ссоры. Остановиться, поесть, поссать, сменить подгузник Нине, заклеить мозоли пластырем, переложить бутылку с водой из кармана в рюкзак, а бутылку со смесью из рюкзака — в карман, попить, поссать, поправить сбившийся пластырь! К черту это все. Отабек будто вовсе не хотел идти, каждой мельчайшей возможностью пользуясь, чтобы замедлить движение. Нина не доставляла столько проблем, сколько этот великовозрастный нытик. А ведь он хотел выбраться не меньше Юры и сам предложил идти вместе. Юра бы лучше пошел один. Ему велели идти одному.
Юра медленно выдохнул. Это не его настоящие мысли и чувства. Это жара и палящее солнце, и раскаленные потоки воздуха, поднимающиеся от асфальта. И, конечно, страх перед неизвестностью. Страшнее побега в юриной жизни было только рожать — в полной уверенности, что мужчины не рожают детей. За те девять месяцев он чуть не спятил, глядя на свой раздувающийся живот, а во время родов... Хотя нет, был и более страшный день. Но о том дне нельзя было думать.
Юра не хотел идти один.
— Хорошо, давай остановимся.
Пока Отабек разводил Нине смесь и проверял подгузники, Юра жевал последний шоколадный батончик. Тот растекся в бесформенное липкое месиво, и из обертки его приходилось выдавливать. На оставшиеся дни им предстояло разделить несколько упаковок орехов, три банки консервов, коробку детского питания, пакет сухарей и три бутылки воды. Последнее беспокоило Юру особенно сильно: последний раз вода встретилась им четыре дня назад, колодец с ведром на цепи в заброшенной деревушке на десяток домов. Тогда они укрепились во мнении, что их поход пройдет, как пикник в городском парке, беззаботно и безопасно, и чуть ли не обливались этой водой, выпивая по две бутылки за день каждый. С тех пор путники в кровь стерли ноги, обгорели и озлобились друг на друга. Воды не было, жара нарастала, искать еду было негде, хоть они и прошли несколько городков вдоль трассы — люди покинули их слишком давно, чтобы сохранилась какая-то пища. Обычно сдержанный Отабек начал огрызаться и крутить свою пассивно-агрессивную шарманку о возвращении в Город, у Юры и вовсе ходили красные круги перед глазами от злости, он срывался на любую мелочь, даже на нинины капризы, к которым обычно был равнодушен, все равно Отабек с ней возился.
«Виноват-виноват-слаб, — стучали молоточки. — Виноват-виноват-слаб!»
Юра снял кепку и принялся обмахиваться ею, пользуясь случаем передохнуть от бьющего в глаза света и наслаждаясь подобием ветерка. Молоточки притихли.
— Видел бы тебя Чейни, — ехидно протянул Отабек. Нет, не ехидно, он был слишком прямолинеен для ехидства. Это Юра привык приписывать ему свои реакции и злиться. Раздраженно? Устало? Но Юру уже понесло:
— А что — Чейни? Что ты хочешь сказать? Мне замотаться в никаб, как в Городе? Чтобы ты молча смотрел, как какая-то размалеванная сука бьет меня по щекам?
— Я, наоборот, рад, — поспешно объяснился Отабек. — Что мы выбрались.
— Мы не выбрались, — Юра доел шоколадку и облизнул пальцы. — Мы даже не представляем, сколько нам еще идти, день, месяц, а может, год. И не начинай опять про возвращение в Город.
— Мы можем вернуться к той деревне с колодцем.
Юра застонал.
— А оттуда можно изредка ходить в город за продуктами, конечно, я буду ходить. Переждем пару лет, пока Нина окрепнет, или, может, получится украсть машину. И пойдем продуманно, с припасами, лекарствами…
— Солнцезащитными очками, — хохотнул Юра. Эти разговоры ходили и ходили по кругу. — Мы не сможем предусмотреть всего. Может, Предел через час. Может, так далеко, что чертова машина развалится от старости. Может, мы вообще не дойдем, а дойдет только Нина. Или ее дети. Но вот пока мы будем «копить силы» и «ждать пока Нина окрепнет» в деревне, эти пидоры нас точно найдут и повесят нахрен. День пешком от Города, всего день!
— Думаешь, мне нравится Город? Я не поэтому хочу вернуться. Мы идем шесть дней. Еды и воды осталась на два, ну, три дня. Если повернем назад, то полуживые, но дойдем, я вас обоих потащу, если понадобится. Попьем в той деревне. Но впереди — что?
Юра швырнул обертку от шоколадки в Отабека, не прямо в лицо, но в том направлении, давая понять, что разговор окончен.
Отабек кинул горсть орехов себе в рот и завалился навзничь, прикрыв глаза. Нина спокойно пила смесь из бутылочки, не обращая внимания на их ругань. Иногда она останавливалась и начинала лепетать на своем детском языке, повернувшись к папе. Отабек жевал орехи и что-то ей отвечал.
— Подавишься же, — Юра в который раз ощутил себя эгоистичной бесполезной скотиной. Отабек с самых родов взял на себя большую часть забот о ребенке. Он куда лучше Юры умел сменить ей подгузник, развести смесь, определить, болит у нее животик или режутся зубки. Нина отвечала тем же — с Отабеком она была очаровательным ребенком, мирно играла с погремушками и не выплевывала соску. Никогда не капризничала. Но стоило Юре взять дочку на руки, принималась хныкать, вертеться и швырять игрушки в придорожную пыль. Юра честно предлагал нести ее по очереди, но Отабек в первый же день, стоило девочке заплакать, забрал ее из рук Юры. Не отдал он и свою часть багажа, только постоянно останавливался и копался в сумках, вытаскивая Нине то игрушки, то воду.
И молока у Юры никогда не было. Это было абсолютно логично, какое, к черту, молоко у мужика, но остальные роженицы в их городе были другими. С молоком и умиленным сюсюканьем. И уж точно другими были их мужья. Юра не назвал бы Отабека партнером, с которым ему было особенно приятно оказаться в паре после Распределения, но сколько он ни пытался найти в нем серьезные недостатки, выходило что-то вроде «слишком старается», «лицо кирпичом», «не говорит о работе». Не ной он всю дорогу о возвращении в Город, его можно было бы считать идеальным спутником, надежной опорой. А что сказал бы Отабек о Юре? Наверное, тоже ничего плохого.
Это чертовски раздражало.
2.1. Город. Апрель одиннадцатого года от начала Эксперимента
Первой причиной юриного побега был Стайлз Стилински. Первый настоящий друг в этом сумасшедшем городе. Стайлз четыре года прожил в Эксперименте на положении «сучки», но на прочих «сучек» был похож еще меньше, чем Отабек на «самцов».
То знаковое для Юры утро началось как обычно. К тому времени он провел в Городе, по своим ощущениям, несколько месяцев. Сначала неделю жил в общежитии с десятком парней его возраста и писал идиотские тесты, потом был распределен в роскошный особняк в центре Города «партнером» к мрачному замкнутому казаху по имени Отабек. Отабек работал «криминальным авторитетом», что бы это ни значило. На второй минуте знакомства услышав, что Юра не собирается с ним спать, Отабек сказал «хорошо» и больше не поднимал эту тему. Они здоровались, если случайно пересекались за завтраком или в коридорах, через пару дней Юра запомнил примерное расписание Отабека и выбирался за едой пару раз в день, когда тот был на работе или торчал в своем кабинете. Юра тенью бродил по устеленному коврами особняку, разглядывал пыльные гобелены, прислушивался к звукам из кабинета и всячески избегал встреч. Он не боялся Отабека, им просто незачем было общаться.
Но сегодня они все-таки столкнулись на кухне — Юра спускался завтракать, а у Отабека уже был обед. Вместо того чтобы, как все нормальные богачи, трапезничать в столовой, Отабек грел в микроволновке бутерброды с сыром.
«Хорошая, — подумал Юра. — Небось, дороже, чем мои коньки».
В висок неприятно стрельнуло болью, словно он не должен был об этом думать. Юра даже не знал, что означает слово «коньки».
Юра только собрался схватить минералку и смыться обратно к себе, как Отабек преградил ему дорогу.
— Может, сходим. Куда-нибудь. Вечером, — отчеканил он, немигающим взглядом уставившись на Юру.
«Вот, черт!»
Наставник ему, что ли, напомнил о долге перед Экспериментом? Именно поэтому Юра прятался в своей комнате. Жизнь в Городе была скучна до невозможности, и Юра хотел развлечься, но он не собирался давать Отабеку поводы рассчитывать на что-то большее, чем мирное соседство.
Помнится, юрин Наставник был очень настойчив в своем стремлении донести до новичка, что отказы в сексе партнеру неприемлемы. Это была самая суть, непоколебимые основы Эксперимента. После распределения Юра провел целый день, слушая поучения этого сутулого скучного мужчины в коричневом плаще поверх такого же цвета костюма. Иногда Юра задумывался, кто придумал такую чушь. Разве может человек всегда хотеть секса с партнером? И не с любимым партнером, а с каким-то посторонним хреном, выбранным то ли бездушной машиной, то ли группой ученых по тестам.
— Хорошо, — только и выдавил из себя Юра. Он надеялся, что Отабек — какой-нибудь местный асексуал или гетеросексуал, которому нужно прикрытие, наверняка в Эксперименте водятся разные отклонения. Но тот, видимо, просто долго не решался приступить к программе «спаривание».
Отабек кивнул и вышел вместе с тарелкой бутербродов. Впереди оставалось полдня, Юра решил подготовиться к свиданию по всем местным правилам. Кабы Юра еще их знал! За месяцы жизни он так и не понял, чем тут занимаются парни в его положении. Общество было строго поделено на два социальных пола, их называли «самцами» и «сучками». Насколько Юра мог судить, самцам позволялось практически все что угодно, сучки же не были им замечены ни за работой, ни за другой полезной деятельностью, разве что некоторые воспитывали детей. Практически все жители Города были мужчинами, и Юра недоумевал, откуда в Эксперименте взяли столько детей для усыновления, и нормально ли это вообще — отправлять бессловесных младенцев на опыты без их согласия. Правда, давал ли свое согласие сам Юра, он тоже не помнил. Еще Юра не понимал, по каким признакам участников Эксперимента определяют в самцы или сучки, Наставники не говорили прямо о его роли, а просто отправили в чертов особняк с хмурым Отабеком. Ему даже не назначили работу, как половине ребят его группы.
Может, Юра должен играть роль самца? Как Наставники это решают, и что надо было написать в тех тестах? Юра не представлял, как вообще можно всерьез отвечать на вопрос «Испытывали ли вы когда-нибудь желание помочиться на лицо любимому человеку» и расставлял галочки чуть ли не вслепую.
А ведь если подумать, сраные тесты должны были подготовить его к новой жизни.
2.2. Город. Апрель одиннадцатого года от начала Эксперимента
Юра взял показавшееся ему уместным количество денег из тут-будут-лежать-деньги-на-расходы-тумбочки и отправился в город. Привычно сторонился хищно скалящихся крепких мужиков, с раздражением поглядывал расфуфыренных парней с торчащими лопатками. Их странная одежда вызывала у Юры то смех, то какую-то нездоровую зависть. Может, он тоже хотел нацепить лосины с блестками или бомбер с леопардовым принтом. И забирать волосы в простой хвостик было скучно. Может, кстати, подстричься? Есть ли Отабеку дело до его прически?
Витрины пестрели вызывающими нарядами, салоны красоты, один другого роскошнее, зазывали клиентов на ламинирование ресниц, гиалуроновые инъекции в губы и отбеливание ануса. С этим Юра решил повременить. Цены в центре обескураживали, и Юра стеснялся тратить такое количество денег на украшательства. Потом только и останется, что приклеить ценник на причинное место. Нет уж, в отличие от всяких размалеванных пидоров, Юра возьмет Отабека натуральной красотой и богатым внутренним миром.
Юра решил пройтись до районов попроще. Раньше он там не бывал, гуляя только вблизи от дома, потому что еще в вечер знакомства, показывая жилище и объясняя местные порядки, Отабек, старательно глядя Юре в глаза, объяснил, как много на периферии похитителей, насильников и всякого рода жулья, и что приличному человеку там лучше не показываться. «Туда не поедет ни скорая, ни милиция, тебе там никто не поможет, случись что». Как бы Юре ни был неприятен Отабек, причин не доверять ему в вопросах безопасности не было. Самцы в городе платили штрафы, если закрепленная за ними сучка погибала или калечилась. Видимо, в Эксперименте их не бесконечное количество и было накладно подыскивать новую.
Но чем дальше Юра уходил от центральных пафосных улиц, тем легче становилось у него на душе. Словно в прокуренной комнате распахнули окно. Он уже не понимал, что на него нашло среди манящих витрин и вульгарных красавцев — шмотки, прически, какие-то бабские бредни! «Нет, — поправил себя Юра. — Женские. Да и не женские вовсе». Ему такого не надо. И внимания Отабека, по большому счету, не надо тоже. Конечно, на свидание идти придется, Эксперимент есть Эксперимент. Но деньги он лучше побережет, Отабек, может, и богатый, а вот Юра — нет. У Юры тут ничего своего не было.
Вдали от богатых районов Юра дышал полной грудью. Он уже не чувствовал себя неуместным. Панельные многоэтажки, мужики с пивом, раздолбанный асфальт, парящие в воздухе целлофановые пакеты. Юра подставлял лицо ласковому весеннему солнцу и теплому ветерку и фантазировал, как шикарно мог жить, окажись по результатам теста самцом, и распредели его Эксперимент в полицию или на пожарную службу. Он приносил бы людям пользу, чувствовал себя важным и нужным, как дома.
«Дома… Что значит, дома? Разве был какой-то дом, кроме этого, где я живу с Отабеком? До Города… Почему я вообще живу в таком месте?»
2.3. Город. Апрель одиннадцатого года от начала Эксперимента
Юра постригся по акции с пятидесятипроцентной скидкой, купил в секонде толстовку с горящими желтым огнем глазами на черном фоне и красные кеды. Вышло, наверное, раз в десять дешевле, чем пришлось бы отдать в центре. Можно еще взять пару «Сникерсов».
— Везет тебе сегодня, Отабек, — задумчиво протянул Юра, сдувая непривычно короткую прядь со щеки и открывая шоколадный батончик.
Вдруг земля под ногами взвилась вверх, осыпав его пылью и мусором, пахнув сыростью и какой-то животной вонью.
От неожиданности Юра заорал, упал на задницу и как жук пополз в сторону от вздыбившегося под ногами асфальта. Ошеломленный, он смотрел, как из разверзшейся в асфальте дыры на него надвигается ужасный урод, грязная бородатая рожа.
— Сууучка, — осклабилась рожа, протянув руку к Юре.
Юра снова завопил и попытался отползти дальше, но подземный урод схватил его за щиколотку и дернул на себя, под землю. Юра проехал полметра по асфальту, отчаянно пинаясь, потом запустил в урода «Сникерсом».
— Любишь слаааденькое? — протянул урод. — А жопа у тебя тоже шоколадная?
Не просто жопа, а «жжжжооопа», мерзко, с оттяжечкой и каким-то сальным подмигиванием. Жопа привела Юру в чувство. Он перестал визжать и брыкаться, как ребенок, и, прицелившись, со всей силы врезал ногой по подземной роже. Тот заорал, зажимая руками брызнувший кровью нос, а освобожденный из цепких лап Юра со всех ног понесся к дому. Краем глаза он видел, как то тут, то там откидываются крышки закатанных в асфальт проходов, отодвигаются в сторону канализационные люки и как в Город поднимается подземный народ — чумазый, с признаками вырождения на бледных лицах, как он щурится и жадно оглядывает дома, деревья, людей… В особенности сучек. От подземных уродов пасло мочой, алкоголем и сто лет нестиранной одеждой. Юра бежал как только мог быстро, чтобы не упасть, до сбитого дыхания и горящих огнем легких. Он давно не тренировался, но спортивное прошлое не подвело — несколько минут бега и впереди замаячили знакомые вычурные дома олигархов и золотых птиц. Четко по воображаемой линии, отделяющей богатую часть Города от бедной, улица была перегорожена рядами машин и завалена мебелью, столпившиеся жители что-то кричали в направлении импровизированных баррикад, наверное, просили прохода.
Юра скрежетнул зубами. Как так-то, за считанные часы. Или он шел из центра по другой улице, а здесь уже строили заграждения?.. Что это, война? Юра протолкался сквозь толпу верещащих сучек и агрессивно выкрикивающих проклятия плечистых самцов и попытался втиснуться в узкий проход между машинами.
— Эй, ты! — схватили его за шиворот. — Куууда!
Обернувшись, Юра увидел хмурого парня чуть старше себя. Тот неприязненно сверлил его взглядом.
— Пусти! — Юра грубо сбросил руку незнакомца. — Не видишь, там подземные уроды идут.
— Вижу. Я подумал, что ты сам — подземный урод, — пожал плечами парень. Он уже аккуратнее взял Юру за локоть и оттащил в сторону от толпы. — Видишь, очередь. Убедимся, что ты не подземный и пропустим, без проблем, но все в порядке очереди. Почему ты такой бледный и грязный? Выглядишь, как они. Но говоришь не похоже.
Юра покосился на бредущих в их направлении подземных уродцев. Они шли очень медленно, сталкивались, то и дело меняли направление, видимо, путаясь из-за непривычки к яркому свету и наземной чистоте и богатству. Иногда они останавливались и принимались цокать языками, показывая друг другу на дорогие автомобили и витрины, заваленные блестящим барахлом.
— Я дрался с ними! Они хотели утащить меня под землю, и я испачкался, — бойко начал Юра и замялся. — А бледный я всегда. Или обгораю на солнце, как рак.
— Понятно, — заулыбался парень. — Дрался с ними, ничего себе! Как тебя зовут? Я — Стайлз Стилински, пока нет официальных формирований по борьбе с подземной угрозой, возглавляю отряд народного сопротивления. Жители здесь сами перегораживают улицы, а я помогаю и уговариваю народ взяться за оружие. Нас в отряде уже несколько человек. Говорят, проходы в земле есть только в этой части города, на южных окраинах, по проспекту Смирения и прилегающим улицам. Так что, главное — не пропускать их к нам поверху.
Юра недоверчиво оглядел Стайлза. Он никак не мог понять, самец перед ним, или сучка. Не то чтобы это что-то меняло… Стайлз тем временем не затыкался:
— Это здорово, что ты смог отбиться! Они насилуют людей прямо на улице. Какие-то деграданты.
Подошла Юрина очередь, и он живо проскользнул в освободившийся проход.
— Я думаю, мы сможем дать им отпор, — не отставал Стайлз. — Оружие у тебя есть?
— Нет, — сказал Юра.
— Зря. Но ничего, найдем тебе какую-нибудь палку. Они нападают только на беззащитных сучек. Они довольно слабые, эти подземные пидоры.
Юра невольно рассмеялся:
— Мы же тут все пидоры.
Стайлз хмыкнул:
— Веселый ты. Оставайся с нами, поможешь держать оборону. А там, может, и загоним их обратно. Сидели же они под землей. Заварим им люки к хренам.
— Я-я-я… — неопределенно протянул Юра. — Я не думаю, что смогу помочь. Партнер ждет меня, ты же понимаешь, такой как я не может просто взять в руки оружие и вступить в какой-то отряд…
— Так я тоже сучка, — поморщился Стайлз, будто выплевывая это слово. — Партнеру не обязательно знать, чем ты занимаешься в свободное от него время.
— Нет-нет, — Юре было противно использовать такого неплохого пока что парня как Отабека в качестве отмазки. — Он взбесится, если узнает, я никак не могу, прости. Он меня просто убьет, я боюсь.
Юра пониже опустил голову, чтобы не пересечься с новым знакомым взглядом.
— Понимаю, — сочувственно кивнул Стайлз и неловко похлопал его по плечу. — Тогда беги домой. И держись там, ладно?
Юра только кивнул и буркнул невнятное «Угу, до свиданья». Почему-то оговорить Отабека, будто он свирепый тиран, не дающий партнеру свободы, оказалось гораздо легче, чем признаться Стайлзу, что подземные уроды здорово напугали Юру и он не хочет с ними сражаться. Этот Стайлз еще и пожалел его, приободрил!
Юру душил стыд. Он не бежал, чтобы не привлекать к себе внимания, но шел таким быстрым шагом, каким только мог, честные глаза и искренняя улыбка Стайлза преследовали его, словно Юра сделал что-то нехорошее. Но ведь он не обязан, правда? Пусть с этим разбираются такие, как Отабек. Или Наставники, это наверняка их косяк. Зачем Стайлз вообще лезет, он же просто сучка?
Взлетая по ступенькам к надежным каменным стенам особняка, Юра мысленно застонал.
«Когда я успел стать таким трусливым говном?»
2.4. Город. Апрель одиннадцатого года от начала Эксперимента
Всю ночь Юра раздраженно ворочался на простынях, раз за разом переживая встречу с рожей, разговор со Стайлзом и свой жгучий стыд. К этому чувству, слегка обезболивая его, примешивалось раздражение из-за Отабека. Тот пропадал где-то весь вечер, пока Юра в прямом смысле слова с намытой шеей смиренно ждал его в гостиной для свидания. В полночь Юра психанул и пошел спать, написав в записке все, что об Отабеке думает. Потом, в два часа, вернулся и порвал листок. Лучше высказать ему все лично.
Утром в семь на кухне Юра встретил Отабека широкой улыбкой, тарелкой бутербродов и свежесваренным кофе.
Отабек кивнул Юре, скрывая удивление за вежливым приветствием, и присел рядом.
— Извини за вчерашнее. Я хотел тебе позвонить, но связь не работала. В городе беспорядки, у нас вся работа встала.
Отабек зевнул, поспешно прикрывая рот рукой и неубедительно кашляя. Он был непривычно взъерошенный и невыспавшийся, Юра пожалел бы его, если бы так не злился. Он вот тоже не спал.
— Да ничего.
— Ты не выходи пока из дома? На улицах опасно. Я проверил замки, постараюсь сегодня-завтра поставить решетки на окна. Если хочешь, могу прислать телохранителя…
— Не надо этого, — прервал Юра. Он допил кофе и смотрел на Отабека тяжелым немигающим взглядом. Тот, не жуя, запихивал в рот бутерброды и заливал их кофе, явно стремясь смотаться как можно быстрее. Юра решил, что теперь каждое утро будет с ним завтракать.
— Подавишься ведь.
Как только за Отабеком захлопнулась дверь и звук мотора авто стих вдали, Юра поднялся в кабинет. Оружия он не нашел, вероятно, Отабек хранил его в сейфе или унес с собой. Впрочем, так даже лучше, Юра не смог бы выстрелить в человека, даже в подземную харю. Обшарив дом сверху донизу, в гараже он наткнулся на бейсбольную биту. Юра для пробы расколотил ей пару бутылок и, удовлетворенный, отправился в город. У него на город сегодня были большие планы.
Элитный юрин район являл собой жалкое зрелище, видимо, вчерашний Стайлз не справился с «обороной». Тут и там, откровенно не вписываясь в декорации, валялись, жрали, ругались и хлопали друг друга по задницам подземные уроды. Юра с некоторым офигеванием наблюдал, как один урод, крепкий и злобный, посреди улицы стаскивает с себя штаны, а второй, помельче и увешанный бусами, подлетает к нему, падает на колени и начинает отсасывать. Юра никогда такого не видел. Не то что на улице, но вообще нигде, огромный хрен подземного урода то исчезал, то снова появлялся во рту мелкого парня. Эта мерзкая штука, по мнению Юры, вообще не должна была видеть свет, сцена была так отвратительна, что Юра не мог отвести взгляд.
— Че, нраится? Так ты это, хуе-мое, подь сюды! — окликнул Юру подземный урод, оттягивая языком щеку. — Сменишь этого, или полижешь сзади!
Сосущий тем временем стянул с себя бусики и принялся запихивать их в штаны, не отрываясь от основного процесса. Стоявший неподалеку третий подземный житель, не спуская глаз с Юры, медленно расстегивал джинсы.
— Ты что, сейчас, блядь, сказал? — рявкнул Юра не своим голосом. Мокрыми от пота ладонями он крепче перехватил биту. — Ты это мне сказал?
— Кис-кис-кис!
— Ааа?
— Иди сюда, киса!
Какое-то дурное, бешеное чувство ослепило Юру, по всему телу разливался пульсирующий огнем гнев. Юра хотел бы ответить уроду, но горло перехватило от ярости.
Может, он и простая сучка.
Может, он в этом городе не имеет права даже на бомбер с леопардовым принтом.
Может, его удел — вырастить с Отабеком десяток детей, а потом сдохнуть и надеяться, что в следующей жизни его распределят в Эксперимент поинтереснее.
Но никогда, никогда и нигде, и уж точно не в этом Городе Юра не позволит какому-то подземному пидору на себя влезть.
Первый удар пришелся по уху спустившему с себя штаны одинокому уроду. Он явно рассчитывал, что Юра сейчас подойдет к нему ближе и покорно опустится на колени, отложив биту в сторону, в его картину мира не вписывалось, что кто-то может его ударить, тем более, сучка. Он завалился набок с тихим «О-ой», а Юра, развернувшись на месте, замахнулся на трахающуюся парочку. Сучка поспешно поднималась, путаясь в своем грязном черном балахоне и хватаясь за самца для опоры, тот отталкивал ее в сторону, медленно отступая от Юры.
— Эй, парень, ты чего! Ты бы сказал сразу, что ты верхний, так сразу и сказал бы, ну ты чего?
Юра подходил ближе.
— Эй, хочешь, я тебе денег дам? Или мою суку бери, мне не надо, забирай его себе, а, — почти отчаянно орал он.
Юра не сильно, но довольно болезненно ткнул его битой в плечо:
— Вали отсюда. Это мой Город. Еще раз увижу — сам тебя выебу.
Урод упал на задницу и в ужасе закрыл лицо руками, по грязной харе потекли слезы. Юре стало неловко. Адреналина в крови хватало на битву при Фермопилах, но противники оказались жалкими созданиями, которых и бить-то позорно, хуже детей. Юра еще раз пригрозил пидорам битой и зашагал в направлении проспекта Смирения. Стайлз говорил, что именно там произошел прорыв подземного народца на поверхность. Наверное, их правда можно загнать обратно.
По пути к проспекту перед Юрой проплывали невеселые картины. Битые стекла, говно, лужи блевотины, рассыпанные в обоссанных подворотнях бусы. А ведь еще вчера в городе не было обоссанных подворотен. Уродцы, напуганные решительным видом Юры, спешно перед ним расступались, но другим сучкам приходилось несладко: их щипали, дергали за волосы, срывали украшения. У самцов, но только у тех, кто выглядел по меркам Города интеллигентно, уроды вырывали из рук еду или отпускали похабные шуточки. Иногда Юра замечал, как уроды куда-то тащат верещащих местных парней и тогда он, напустив самый угрожающий вид, принимался орать матом и лупить уродов битой по спинам и коленям, оттаскивая сучек обратно. Ближе к проспекту, на улице Дерзости темноволосый паренек подскочил к Юре, тыча в лицо каким-то самодельным плакатом. «Вступай в добровольческий отряд самообороны», — успел заметить Юра, отмахиваясь от предложения. Слишком много сегодня дел… Стоп.
— Эй! — он с широкой улыбкой повернулся к парню. — Вашего лидера, случайно, зовут не Стайлз Стилински?
2.5. Город. Сентябрь одиннадцатого года от начала Эксперимента
— Не думаю, что мэрия нас поддержит, — хмыкнул Юра, пуская из трубочки пузыри в стакан с латте. — Им, по-моему, абсолютно наплевать на подземный народ. Даже полиция их не трогает.
— Полиция все одиннадцать лет никого не трогает. Мы здесь последние здравомыслящие люди. Ты вообще замечал, чтобы хоть кто-нибудь делал что-то полезное, чтобы работал? — Стайлз, закатав рукава серого худи, расправлялся с огромным гамбургером и жизнерадостно хлюпал колой.
— Дворники, до прихода подземных. Отабек.
— Кто? — переспросил Виктор, единственный в Добровольческом Отряде Сопротивления самец.
— Отабек, юрин муж же, — объяснил Юри. Юри был замужем за Виктором уже второй год, и они являли собой первый и единственный пока встреченный Юрой пример нормального брака в этом чертовом Эксперименте. Нет, оба они Юру бесили, и вместе, и по отдельности, особенно Виктор, или нет, Юри, но он не мог не признать, что в их отношениях абсолютно не к чему прицепиться. Виктор даже пошел следом за воодушевленным Юри в Сопротивление. То ли присмотреть за беременным мужем, то ли со скуки, то ли от нелюбви к подземным уродам. А кто их любил! Стайлз подшучивал, что если бы в Эксперименте не нашлось Юри, Виктора самого бы отправили в сучки, вот он и зависает с ними. Виктор на это только посмеивался.
— Отабек — не мой муж, — вздохнул Юра. — В сотый раз вам это говорю. Козлы.
Добровольческий Отряд Сопротивления каждый вечер в пять часов собирался в каком-нибудь кафе для обсуждения текущих дел и координации операций. Каждый день они меняли места встреч, маршруты патрулей и первое время даже закрывали лица солнечными очками на собраниях. Потом Юра не выдержал этой идиотии, потому что все равно знал Стайлза и Криденса, был наслышан о ветеринаре-Ньюте и учителе-Луисе, работающих сучках, а такого поехавшего, как Виктор, никакие очки не спасли бы, и первый открыл лицо. Когда в отряде набралось восемь человек, все признали, что очками в пол-лица только привлекают к себе в кафешках внимание и последовали юриному примеру, с тех пор закрывая лица только на время «боевых» действий.
— Я сначала подумал, что ты самец, — смущенно признался Криденс. Он не очень хорошо слышал, но в тот день на раздаче листовок смог разобрать, что Юра у него спрашивает, и привел его прямо к Стайлзу.
— Посмотрел бы я на этого Отабека, — хохотнул Виктор. — Либо он очень самцовый самец, либо такая же ни рыба ни мясо вроде Юрио, вот и пришлось кидать монету, как распределять милашек.
Юра запустил в него ломтиком фри. Он терпеть не мог это дурацкое прозвище. Но такой уж человек был Виктор Никифоров. Как единственный самец в группе, он обеспечивал Отряду прикрытие, в первые дни работы для партнеров всех добровольцев был заверен самцовой подписью документ, что те просто посещают ежедневные курсы минета. Юра снова неприлично заржал, вспомнив, какое интересное у Отабека сделалось лицо, когда за завтраком, нарезая хлеб, Юра непринужденно протянул ему эту бумажку и сообщил, что будет усердно трудиться. Это воспоминание продлевало Юре жизнь вот уже полгода.
Не все члены отряда патрулировали улицы каждый день, но Юра со Стайлзом встречались ежедневно, разделяясь только на обучение новичков или особо хитро спланированные операции, когда большую группу подземных пидоров окружали с трех-четырех сторон и гнали по направлению к дыре в подземелья, потом заливая ее бетоном из арендованной Виктором машины.
Город постепенно очищался. Не без повторных прорывов, не без возвращающихся через другие лазы ублюдков, но очищался, и безо всякой помощи со стороны властей. В подземном мире распространялись слухи о подстерегающей наверху опасности. Получать камнями и бейсбольными битами по спинам не хотелось никому, приток новых лазутчиков иссякал, вылезших же Отряд методично гнал вниз. Становилась чище, даже воздух светлел. Юра предлагал на каждого встреченного подземного жителя надевать браслет с номером, чтобы хоть как-то отслеживать их численность. «Бюрократ. Ты еще к жителям Города их прикрепи, — фыркал Виктор. — Прочипируем всех, как невоспитанных песиков, кастрируем, распределим по семьям, а там, может, и очеловечить получится, Эскперимент есть Эксперимент». Против кастрации, впрочем, никто не возражал. Ньют уверял, что люди устроены не сложнее, чем песики.
В мэрии поначалу заявили, что подземные жители — такие же полноправные граждане и участники Эксперимента, как и городские, поэтому прогонять их никто не собирается. На резонный вопрос, почему бы тогда не заставить уродов соблюдать местные законы, мэр заверил журналистов, что проблема будет решаться полицейскими патрулями, а все нарушения общественного порядка будут решительно пресекаться. Стайлз, слушая эту передачу по радио, ржал, как гиена. «И ведь горожане будут уверены, что мэр не соврал, а всю работу бесплатно сделаем мы!»
— Почему мне не дают работать? — спросил Юра, некстати вспомнив ту их беседу. — Ньют же работает. И Луис. А меня снова подняли на смех в Распределении.
— Ньют работает неофициально, у него будут проблемы, если все вскроется, — объяснил Стайлз. Криденс согласно закивал. Он нередко помогал Ньюту в клинике. Ньют тоже в некотором роде был исключительной сучкой: его самцом оказалась девушка. В Городе подобное считалось вдвойне позором, зато и связываться с чудиками никто не хотел. Опять же, дешевые ветеринарные услуги.
— А Луис работает учителем в школе, потому что надо учить детей хоть чему-нибудь, хотя бы читать, — протянул Юри. — Учителя нужны настолько, что даже сучкам разрешают идти в школы.
— Мне в школе делать нечего, я детей терпеть не могу, — буркнул Юра. — Просто я думаю: ну, разгоним мы эту шваль. Немного осталось. И что дальше? Я не хочу сидеть целыми днями дома. Вы бы видели угрюмую рожу моего пар...тнера.
— Устроим настоящие курсы минета! — обрадовался Виктор.
— Переключимся на другие проблемы Города? — предложил Стайлз. — Тут же все разваливается. Полиция не работает, в мэрии идиоты.
— Да кто нам даст решать что-то важное? — возразил Юра. — Они терпят нас, пока мы делаем их работу и не покушаемся на их место. Мы — сучки. Прости, Виктор, ты — квази-сучка. Недообследованная.
Иногда Юра гордился своим умением ввернуть умное словцо и продемонстрировать энциклопедические знания.
— Так надо бороться за свои права, — вздохнул Стайлз. — Ладно, а как насчет такого, я давно хотел это обсудить: кто-нибудь из вас запомнил, в чем суть Эксперимента?
— Э?
— Ну, помните, на распределении Наставники в коричневых шмотках объясняли нам правила поведения в городе, общения с самцом и все такое, — Стайлз поморщился. Кажется, он был единственным, кто своего партнера попросту ненавидел, не испытывал ни малейших теплых чувств. Юра иногда замечал синяки на его теле, но боялся спрашивать. Что бы он сделал, услышав ответ?
— Так вот. Я уверен, они рассказывали нам и о замысле этого проекта. Но я напрочь забыл и про замысел, и про то, как я вообще сюда попал. Не могу представить, чтобы я в здравом уме согласился жить в таком месте.
— Может, — робко протянул Юри, — там, откуда ты пришел, тебе было еще хуже? Я тоже ничего не помню о прошлой жизни. Правда, — тут он смущенно улыбнулся, — я уверен, что знал Виктора. Мы и до Эксперимента были влюблены. Может, Экспериментом проверяют нашу любовь?
Виктор смотрел куда-то в окно и трогательно розовел. Юра фыркнул, с его места были видны переплетенные пальцы сладкой парочки.
— Проверяет? Купидон, что ли? Кому нужна ваша любовь? — Юра грохнул стаканом по столу. — Я тоже ничерта не помню. Но Отабека, если бы раньше где-то и видел, послал бы ко всем чертям.
Юри на это закатил глаза, а Виктор нарисовал указательным пальцем в воздухе сердечко. Юра пнул его под столом.
— Я думал, Отабек неплохой, — неожиданно присоединился к беседе и Криденс. Юра недавно купил ему хороший слуховой аппарат, так что Криденс теперь без труда понимал их, но по старой привычке стеснялся произношения и редко решался заговорить. Зато у него появилась новая странная привычка ерзать и подскакивать на стуле. Но парень был хороший, поэтому Юра никогда на шутил на этот счет, хотя думал многое. Юра сказал бы всем, что именно он думает, но он не сказал.
— Он мне просто не нравится, — наконец определился Юра с ответом. — А насчет Эксперимента — я думаю, нам пообещали за это кучу денег. Такую, что мы согласились и на потерю памяти, и на эти правила… Ну или нас и не спрашивали.
— Я имел в виду немного другое, — Стайлз ткнул измазанным в кетчупе пальцем в потолок. — Что им от нас нужно. Не так важно, как мы сюда попали, но зачем этот Эксперимент? Кто его проводит? Какая у него цель?
Над столом повисло тягостное молчание. Подземные уроды, мудачье в правлении Города, охреневшие от безнаказанности самцы вроде Уэйда Уилсона меркли в сравнении с некими высшими силами, это организовавшими.
Юра вгрызся в свой бургер.
— Мофэт, они хофят пофмофреть, фтанем ли мы бафтавать?
— Не говори с набитым ртом, — машинально поправил Виктор.
— Да, фаф.
— Может, они смотрят, насколько далеко может зайти человек, наделенный абсолютной властью над другим человеком? — мрачно спросил Стайлз. — Виктор и Отабек, например, остались нормальными людьми. Мистер Грейвз и Дерек… Ну… По большей части держатся в рамках уголовного кодекса. Уилсон поехал крышей настолько, что его расстреляли свои же.
— Да я бы не считал Баки своим, — обрадованно встрял Юра, как всегда, когда разговор заходил о Джеймсе Бьюкенене «Баки» Барнсе. Чувак был юриным кумиром. Никто не знал, самец он, или сучка, но все знали, что если ты будешь плохим самцом, однажды он выстрелит тебе в лицо.
— А кто он, если не самец? Что-то не вижу тут сучек, отстреливающих маньяков, уж извините, — Стайлз облизал пальцы и затолкал обертку от съеденного бургера в стакан.
— Ты мог бы, — ухмыльнулся Юра. — И мне иногда хочется.
— Это тебя жизнь не била, — серьезно сказал Юри. Он вообще бывал склонен к излишнему пессимизму. — Отабек тебя пальцем не тронет, а кому-то ломают ноги за выход из дома. Подземных сучек кутают в паранджу. У их вождя, я слышал, сидит на привязи парень с зашитым ртом. Я не хочу тебя обидеть, Юра, но на нашем месте нельзя далеко заглядываться. Мы никто. Если мы будем мешать или просто злить их, нас размажут. К Баки боятся лезть, а нас никто не боится, кроме подземной швали.
— Швали, — хихикнул Стайлз. — Обожаю, когда ты ругаешься, Юри.
— Ну, допустим, — протянул Юра. Его не очень задела отповедь Юри, хоть он и покраснел. Юри был, в общем-то, прав. — И в чем тогда цель Эксперимента? Потерпеть немножечко и сдохнуть?
— Мистер Грейвз вот считает, что мы в аду, — сказал Стайлз. — В смысле, Криденс и мы в аду, а они-то нет. За наши грехи, — и Стайлз чокнулся с Юрой стаканом из-под колы.
— Не думаю, что вы столько грешили, — пожал плечами Виктор. — Разве что Юрио.
— Мистер Грейвз считает, что цель Эксперимента — наказание грешников-сучек посредством наставников-самцов, — заученно вымолвил Криденс. — И их приставили к нам, как любящих родителей, ведь только любящий родитель может быть строг во благо ребенка.
— Это уже педофилией попахивает, — вздохнул Стайлз. — Нет, я согласен с Криденсом, если это и не ад, то нечто совершенно неотличимое по своим проявлениям. Но все же, еще варианты?
— Ньют считает, что мы — зоопарк высокоразвитой цивилизации, например, инопланетян, или людей далекого будущего, — ответил Криденс.
— А зачем тогда разделение? Разве мы должны так жить?
— А как мы должны жить?
Никто не помнил, как представители вида Homo sapiens живут на воле. Разве что Юра был свято уверен, что рожать могут только женщины, спасибо, картинка из учебника биологии за восьмой класс крепко засела в его голове. Но поднимать эту тему при пузатом Юри даже ему было как-то неловко.
— Если мы все уверены, что живем неправильно, значит, так и есть, — убежденно воскликнул Юра. — Значит, когда-то раньше все было по-другому и мы подсознательно это помним! Кто-то промыл нам мозги. Зачем-то.
— Может, произошел конец света и мы — последние выжившие? — предложил Стайлз. Все замахали руками.
— Ну да, очень логично, в конец света тратить столько сил и ресурсов на зоопарк.
— Ну мало ли, может, они рассчитывают, что мы возродим человечество, — Стайлз обиделся, что его не поддержали. — Может, мы — избранные. Мало ли может быть причин?
— Мы точно избранные, — сказал Виктор. — Даже тесты писали, не хрен собачий.
— Кстати о тестах, а почему там такие безумные вопросы? — вспомнил Юра. — Это же полный пиздец. «Ваше отношение к молочным клизмам». Типа есть варианты?
— Помнится, варианты там были «люблю делать» и «люблю получать», и как?
— Может, над нами издевается какой-то сумасшедший бог? А когда ему надоест играть в любовные романы, он сошьет из нас моржей.
— Подожди-ка, Стайлз, — Виктор уставился в потолок, видимо, задумавшись над идеей. — А ведь это логично звучит: всех делят на пары, заставляют жить вместе, рожать детей.
— Меня никто не заставляет, — вклинился Юри. — Я сам.
— Это правда похоже на любовный роман в обработке какого-то больного разума. Или будто ребенок играет в куклы.
— Допустим, — Стайлз даже как-то посерьезнел. — Допустим, этот больной ребенок построил благоустроенный концлагерь под вывеской «Любовь» и населил его людьми — бессловесными жертвами или насильниками. И я не хочу быть жертвой, но не хочу быть и насильником, а третьего в его мире принуждения не дано. И если насилие под этикеткой любви — это суть Эксперимента, то наше недовольство бессмысленно, у узников и надзирателей никогда не будет равных прав. Дело даже не в самцах и не в правительстве, Экспериментатор не позволит нарушить свои законы. Он просто не хочет знать, что можно по-другому, ему это не надо, его от этого, может, тошнит.
— Плевал я на законы, — Юра не любил слышать в голосе друга нотки обреченного смирения с судьбой. — Нас тут, в конце концов, ничто не держит, можно взять и сбежать.
— Сбежать? — переспросил Виктор. Остальные тоже воззрились на Юру с живейшим интересом. — А куда отсюда бежать? Ничего нет.
— Я слышал, что вокруг ничего на километры. А как насчет десятков километров? Сотен? Почему никто не взял машину и не поехал, куда глаза глядят?
— Мистер Грейвз говорил, — неожиданно включился в разговор Криденс. — Что люди периодически пропадают. Вероятно, сбегают из города. Целыми семьями, и не возвращаются.
Компания изумленно притихла. Криденс высказывался редко, но метко. Его самец работал в прокуратуре, поэтому информации можно было верить. Странно только, что он делился ей с Криденсом.
— В Городе ходят легенды, — продолжил Криденс, с трудом выговаривая слова, — что на севере можно найти конец Эксперимента. Сначала там другие города, такие, как наш, но заброшенные. Не знаю, почему их оставили. Потом море. Как наше, только другое. А потом — предел, нулевая точка. Никто не знает, что там, но оттуда не возвращаются.
— И далеко идти? — спросил Юра. От мысли, что можно выбраться наружу, у него бешено заколотилось сердце. Хоть он и понятия не имел, что там вообще может быть, снаружи. Подобные чувства, похоже, захлестнули и остальных участников разговора. Стайлз весь подобрался, его глаза возбужденно сверкали. Кто бы мог подумать, что такой невероятно ценной информацией располагает парень с вибратором в заднице.
— Так, может, поехали? — словно предлагая выбраться на пикник, предложил Стайлз. — К черту подземных пидоров, к черту наши права и цель Эксперимента. Просто садимся в машину и досвидос?
Криденс замямлил, что все это просто слухи и домыслы, легенды, которые до полицейских доходят первыми, но не факт, что правдивыми.
Юри, тревожно обхватив живот, спросил, как можно куда-то ехать на седьмом месяце. По бездорожью, без медицинской помощи, в неизвестность.
Виктор согласно кивал, мол, идея, конечно, замечательная, и он взял бы пару машин на всю компанию, но не сейчас, сейчас он не может рисковать Юри.
Юра и Стайлз слушали их и молчали, переглядываясь друг с другом. Про себя они уже все поняли. Конечно, надо собрать информацию, запастись провизией и бензином, достать откуда-то машину, придумать объяснение своего отсутствия на пару дней, чтобы за ними не выслали сразу погоню… Но они едут. Совершенно точно сваливают нахрен из этого мутного, муторного болота.
со!Саурон, су!Финрод, мудроженщина!Берен, сучка-разлучница - на усмотрение автора 
)
(да, меня вдохновил День Чтеца)Представим себе такую АУшку: в далёком, скажем, году Додося открыла для себя новый фандом и решила ( :slow: ) стать там фандомообразующей матерью, ну, вместо этого вашего ИнсепшенаИ что же, что же она написала? Приветствуется стилизация под ретро-додо, со всякими там двучленами, мимозами и суржикамиТакже приветствуется социо-экономическая телега от дочери советского танкиста!
это порвало мне сердечко. Про все остальное, пожалуй, не буду, потому что оно просто очень хорошо (как и всегда, впрочем).
