— Единый бог, да они же вылитый ты, Люкá! Даже яички так же кривенько свисают, как у тебя, сыночек!
С первых строк сразу же понятно, что кривые яички сыграют ключевую роль в сюжете, как и стиралка в предыдущей, прочитанной чтецом, нетленке.
— …и в любом случае ты, сыночек, будешь совсем глупеньким, если продолжишь упрямиться вместо того, чтобы пойти и сделать тест на отцовство.
Подозрения в умственной отсталости альфы начали закрадываться после прочтения этих строк, любой мужик знает что достаточно слюны или даже волос, а тест на отцовство стоит не так уж и дорого, но этот альфа упорно отказывается от теста, имея на это свои психологически обоснованные причины.
Все в этой истории началось ужасно и развивалось так, что, казалось, становилось день ото дня только хуже. И отправной точкой в этом всём стали те проклятые таблетки. Долбаная наркота, которую принял он сам и которую всучил своим друзьям. И ведь дилер-то был проверенным, по сути, считался чуть ли не «официальным» поставщиком в клубе, в котором Люка давно был завсегдатаем! Именно у этого беты он не раз покупал всякую легкую дурь, чтобы как следует оттянуться, и всегда все было нормально. Но в тот день закончилось полным кошмаром.
Альфа-наркоман вполне мог и без дури натянуть омегу в подворотне, будучи обдолбаным и словив приход, что сразу открывает нам его моральный облик или же даёт подсказку о его низких умственных способностях. Под длительным воздействием наркоты отупеть очень просто, это к вопросу о тесте на отцовство и отказе от него.
Второе, постыдное: тот же омега, но уже в своей гримерке, в которую Люка с силой вталкивает его, разве только не рыча от вожделения. Танцовщик гибкий и сильный, но что он может противопоставить альфе, который выше него на голову и шире в два раза? Треск одежды, потная горячая кожа под пальцами, яростные ругательства, которые сменяет крик боли…
Наркоман насилует омегу. Это должно добавить трагизма, но вызывает только омерзение по отношению к альфе.
Ну, а потом уже убийственная реальность: камера, презрение в глазах конвоиров-альф, отвращение на лице изнасилованного омеги, равнодушный профессионализм адвоката-беты…
Вроде логика начинает проявляться или мне только показалось?
— Кто-то злоумышлял то ли против вас, господин Бремер, то ли против членов вашей рок-группы. Тот, кому были известны ваши привычки, тот, кто знал, что вы всегда покупаете наркотические средства перед тем, как пойти с друзьями в клуб, — негромко пояснил после следователь. — Мы будем разбираться, искать. Но эти вновь открывшиеся обстоятельства тот факт, что имело место изнасилование, никак не отменяют…
Всё-таки логика, родная. Неожиданно, но несколько приятно.
— Я хотел кое-что обсудить, — не поднимая глаз выговорил омега, и Люка увидел, как пальцы нежданного посетителя стиснули край стола так, что даже побелели.
— Что же? — спросил Люка и невольно попытался уловить аромат Реми, но в помещении пахло лишь централизованно распыленным подавителем запахов.
Делалось это во избежание эксцессов — чтобы содержавшиеся в изоляторе альфы, давно не чуявшие омег, не начали сходить с ума под воздействием внезапного выброса гормонов.
— Дело в том, — по-прежнему глядя в стол перед собой, заговорил Реми, — что ты меня тогда еще и обрюхатил, господин Бремер.
Если после этого альфа отказался от теста на отцовство, с логикой мы можем попрощаться в этом произведении.
И было отчего! Люка ведь всегда, с ранней юности, знал о своем бесплодии. Вердикт врачей был неумолим: после перенесенного еще в детстве инфекционного заболевания альфа подчистую лишился возможности иметь потомство. Его семя, как определило первое же обследование, было мертво. И тут такое заявление!
Давайте рассуждать здраво. Бесплодный альфа-наркоман насилует омегу, который приходит потом к нему и сообщает о беременности. Что бы сделал прежде всего адвокат умственно неполноценного альфы? Правильно, аноны, настоял на тесте.
— Все просто: ты можешь спорить с фактом своего отцовства, можешь его принять, это мне на самом деле неважно. Я не хочу от тебя штампа в паспорте. Я даже не требую того, чтобы ты официально признал детей своими и после отписал им свои денежки, виллы и яхты. — Тут Люка иронично вскинул бровь, но его мимика оказалась невостребованной — Реми продолжал смотреть только в стол перед собой. — Мне надо лишь одно: чтобы ты, используя свои финансовые возможности, помог мне поднять моих детей на ноги. И тут мы вплотную подходим к тому, что я хочу предложить. Я готов обеспечить тебе свободу, написав в полицию, что претензий к тебе не имею.
Собственно, омега показывает уже свой моральный облик, готовый принять деньги от насильника. Чтец потоптался на месте и прикинул два варианта:
1. омега выдвигает свои обвинения в изнасиловании, альфа делает тест на отцовство и если дети его - платит алименты и не садится в тюрьму
2. омега выдвигает свои обвинения в изнасиловании, альфа делает тест на отцовство и если дети не его - выплачивает омеге компенсацию и не садится в тюрьму, его оправдают, учитывая таблетки, разработанные ни много, ни мало, военными.
Чтец не удивлён, что автор выбрал третий вариант, альфа терзается и отказывается от теста на отцовство, записывая детей на себя.
— Подписать вот это, — Реми с облегченным вздохом прислонил к толстому стеклу переговорной лист бумаги так, чтобы Люка видел текст. — Это договор, согласно которому ты в обмен на мои действия по снятию с тебя обвинения обязуешься делать все, что будет необходимо для того, чтобы мои дети ни в чем не нуждались до момента, пока они выучатся и сами смогут обеспечивать себя.
Количество дебилизма альфы начинает немного зашкаливать, у чтеца начинает слегка дёргаться глаз.
Тогда Люка искренне думал, что омега, говоря «дети», имеет в виду не только того малыша, что рос у него в животе, но и каких-то еще ранее им где-то нажитых и более взрослых детей. Кто же мог предположить, что речь шла о многоплодной беременности, о четверых близняшках, которых, кстати, родной папаша Люка тут же записал себе во внуки?!
Четверо. 
Начинаю наблюдать у автора патологическую тягу к многоплодной беременности.
И это делало воспоминания о совершенном над ним насилии еще более мучительными для Люка. Иногда в бессонные ночи думалось: вот оказался бы этот омега дрянью подзаборной — жадной и хабалистой — и, наверно, как-то было бы легче пережить то, что произошло, то, что Люка сотворил с ним. Но потом накатывала простая мысль: ведь и дряням тоже может быть больно и страшно… И размышляя об этом, Люка раз за разом с болезненным отвращением к себе вспоминал ту ночь — крики, горячую кожу под пальцами, охватившее его сексуальное безумие. Вспоминал и невольно передергивался, кривясь так, словно сожрал что-то тухлое.
Как и в прошлый раз, небольшая порция рефлексии героя, чтобы градус накала сюжета и отвращения к герою потихоньку возрастал.
— Твой Реми мне осознанно солгал! И продолжает это делать! Я готов был платить ему и просто так, за чужих детей. Он предложил цену за мою свободу, я ее принял и теперь выполняю свою часть договора. Но я не хочу участвовать в шоу под названием «тыжотец»!
Чтец снова потоптался на месте и попытался вспомнить, когда омега лгал: в случае отцовства или в случае изнасилования. Вероятно, первое, второе вроде было доказано.
— Но Реми такой красавчик! Одна только попочка чего стоит! А глазки? Просто теплый молочный шоколад! Или твое любимое «Птичье молоко», сынок… Неужели он тебе совсем не нравится?
Странные речи ведёт отец насильника, или склоняя к новому акту насилия или убеждая сына, что тот просто не в силах был устоять в момент первого акта и наркотики никак не могли служить оправданием.
Я же вижу, как ты этого омегу обнюхивать всякий раз принимаешься! Давно бы уже начал ухаживать за ним: подарочек небольшой, ни к чему не обязывающий, театр, ресторан, наконец.
Если автор ставил перед собой целью создать мерзкий персонаж, вызывающий у чтеца желание бросить чтение, то это почти получилось, но чтец не сдастся, потому что он на холиварке и читает дальше.
Язык чесался назвать парня еще и блядуном, но совесть не позволяла. Просто потому, что посреди всех этих размышлений гнилым зубом торчало напоминание о том, что не сам Реми вешался на Люка, а, наоборот, он, альфа, кинулся на совсем не желавшего того омегу. Кинулся и… Люка затряс головой и попытался заставить себя опять думать только о детях.
Тонкая и почти не завуалированная попытка автора нарисовать образ омеги, жертвы насилия. Примем её, и не будем придираться.
Люка догадывался, что именно факт многоплодной беременности и мысли о том, что у Реми с его финансовым положением не будет возможности просто даже прокормить детей, и подтолкнули омегу к тому, чтобы «простить» Люка. Один бы Реми совершенно точно не справился. Тем более что с развитием беременности работу пришлось бы оставить — с пузом у шеста не потанцуешь… И где тогда брать деньги на все? У настоящего отца этой самой четверни? Так его, похоже, и след простыл, раз он позволил чужому альфе оплачивать нужды своих детей.
И вот, почти посередине нетленки в голову альфы начинают прокрадываться здравые мысли, детоксикация даёт свои плоды.
Хозяин клуба, в котором Реми, оправившись от родов, продолжил выступать, был давним приятелем Люка и многое о своем наемном работнике рассказал. Правда, сведения о прошлом парня были смутными, почерпнутыми все больше из сплетен и коротких обмолвок, которые Реми иногда допускал в разговорах с коллегами по клубу. Выходило, что вроде как он был родом откуда-то с другого конца страны. Кажется, происходил из семьи религиозной и придерживавшейся весьма строгих правил. И, судя по всему, именно это стало причиной того, что когда омега захотел выступать на сцене, делать карьеру танцовщика, вышел безобразный скандал, который закончился тем, что Реми ушел из дома…
Семьи маргиналов просто живут рядом с автором и судьба не одного поколения прошла перед его глазами.
При таком раскладе он предсказуемо вместо балетного училища оказался на сцене ночного клуба. Но при этом танцевал Реми действительно талантливо, каждый раз превращая свое выступление у шеста (стриптизом его называть было бы неверно, потому что омега во время танца голыми ягодицами на потеху публике не сверкал) в одухотворенный полет, основанный на сложнейшей акробатике. Чего только стоил фирменный элемент в выступлении Реми, когда омега срывался с самого верха шеста, стремительно скользил по нему к земле, чтобы каким-то чудом, силой мышц, выверенностью каждого движения, грациозно затормозить, зависнув у самой сцены, головой или грудью буквально в десятке сантиметров от пола…
Где-то я подобное читал или что-то подобное смотрел, но несомненно одно: омега райская птичка, которая по стечению обстоятельств попала под руку обдолбанному альфе, который поломал судьбу талантливому танцору, лишив его будущего.
Внутренне собравшись, как-то подготовившись, что ли, к встрече с омегой, в глаза которому по-прежнему смотреть было тяжело и стыдно, Люка распахнул дверь… и тут же чуть не задохнулся от навалившегося на него аромата течки.
— Ты что, рехнулся? — зверем зарычал он, чувствуя, как мгновенно поднимается первобытным ирокезом шерсть на холке.
Реми пах одуряюще зазывно, сладко, просто невероятно. Теплым молоком, черным густым шоколадом… И солнечным утром, которое так приятно встретить с чашечкой кофе и с кусочком легкого, воздушного торта… Люка скрипнул зубами и решительно зажал себе нос.
Героев надо как-то сводить и что же выбирает автор? Это явно будет что-то неожиданное, никак не ожидаемое и не предсказуемое! И что же так поразит чтеца?! Течка.
Будить было жалко, так что Люка принял командирское решение: поднял Реми, который от этого так и не проснулся, а только что-то промычал во сне, и на руках перенес в гостевую спальню, где и устроил, накрыв пледом. Отпускать его омега явно не хотел. Как видно, сказывалась течка, и расслабленный, сонный, он цеплялся за альфу, вжимался носом сначала в шею, а после, когда Люка опустил его на кровать, в кожу рук, в запястья, где альфий запах был сильнее. Сдерживать себя оказалось крайне трудно, но Люка справился, мысленно посылая «лучи добра» фармацевту из аптеки за фильтры в нос. Препараты, купленные для Реми, Люка положил на прикроватную тумбу, рядом поставил стакан с водой и с облегчением вышел, плотно прикрыв за собой дверь.
Насильник-бывший наркоман демонстрирует свои лучшие качества, превозмогая себя. Автор вообще любит превозмогать, судя по всему.
— У меня очень… религиозная семья. С ними… сложно. Я, только когда забеременел, понял, что вся моя жизнь после того, как я ушел из дома — протест. И все альфы, с которыми я спал. И даже ночной клуб и пилон. А тут вдруг все стало очень серьезно — дети в животе… Четверо. Аборт? О нем и думать не смог — все-таки, как видно, не так уж сильно я против позиции папы, который всегда говорил мне, что это величайший грех… А если детей оставлять — конец карьере. Конец вообще всему! Если, конечно, не удастся найти того, кто поможет хоть немного…
И у нас снова минутка откровений, когда одно сердце, закостеневшее под гнётом... И так далее. Но подождите! Что-то новенькое может быть будет впереди?
— Нет. Тогда… Тогда о беременности я еще не знал, — Реми вздохнул и неожиданно запрокинул голову вверх, будто вдруг увидел что-то очень интересное на потолке. — Он… Он был моим альфой, моим любовником, я считал, что женихом. И… я ошибся. Потому что альфа, который бы меня любил и хотел сыграть со мной свадьбу, никогда бы… — омега вдруг развел руки, по-прежнему глядя куда-то вверх, а после с силой хлопнул себя ладонями по бедрам и вдруг рассмеялся — зло и коротко. — Короче, после того, как ты, Люка, меня трахнул тогда, Матиас решил, что я его не достоин. Грязный я, видишь ли. Под другим лежал. Я приполз к нему, чтобы он меня пожалел и утешил. А он меня выгнал. Просто взял и выгнал. Сказал, что я шлюха, что он всегда знал: ночной клуб для таких, как я, — самое место… Короче, много чего сказал…
Альфа начинает проникаться сочувствием к судьбе многодетного папаши. Где-то я уже это читал сегодня и не так давно.
В общем, дело кончилось тем, что он уволок с кровати, на которой спал Реми прошлой ночью, его подушку и, втягивая в себя запах течки, дрочил до ярких звезд в глазах. Рогатый и все его прихвостни! И что теперь со всем этим делать?!
Челентано дрова рубил.
И сразу, от порога, понял, что все в его квартире теперь… правильно. Где-то в отдалении хныкал ребенок и слышался голос няня, который малышу что-то негромко напевал. А еще в доме пахло не одной лишь стерильной чистотой, как обычно после профессиональной уборки, а чем-то вкусным. Шоколадом и…
Люка протопал в кухню, где и обнаружил в центре «острова» небольшой, чуть косенький, но с виду очень вкусный тортик явно домашнего приготовления… И записку рядом: «Твой папа сказал, что ты любишь „Птичье молоко“. Получилось не очень, но уж что могу. Еще раз спасибо тебе за помощь и поддержку, Люка. Помощь такого рода в наш договор не входила, но отказаться мне гордости не хватит. Ты даже не представляешь, как я мечтал получить возможность учиться танцевать по-настоящему. Реми Клее».
Да что же это такое? Чтец просто негодует. Опять жратва и дети в доме? Чем же всё закончится? Наверное, альфа познакомит омегу со своим адвокатом и они поженятся, а альфа создаст агентство по реабилитации бывших наркоманов в густом тропическом лесу и обретёт счастье с местным аборигеном, поручив папеньке вести душеспасительные беседы с пациентами?
Арне тем временем покопался в своей сумке, что-то бормоча себе под нос. А потом извлек на свет божий сложенную пополам бумажку официального вида:
— Вот. Я же говорил, что у деточек твои яички, сынок.
Папаша оказывается думающим персонажем и проводит тест на отцовство, из-за кривеньких яичек, но чтец негодует! Как же клиника и адвокат?
— Потому что вот! — заявил Арне и махнул над головой развернутой бумажкой, словно флагом. — Вероятность того, что именно ты отец этих четверых малышей, составляет — тадададам! — 99,9%! Сто они на этих тестах никогда не дают, оставляя себе место для маневра. Так что поздравляю тебя, сынок. И тебя, Реми, мальчик мой. Кстати, вытащи руки из карманов и распрями плечи. Воспитанные омеги должны вести себя соответствующе, а не как, — Арне пошевелил пальцами, подбирая слово, — альфы с рабочих окраин.
Шах и мат, чтец пьёт боржоми.
— Ты… бесплоден? — голос Реми был полон такого всеобъемлющего удивления, что все — и продолжавший бушевать Люка, и уже начавший вправлять ему мозги Арне — разом замолчали. — Ты бесплоден, но промолчал об этом и уже несколько месяцев содержишь моих детей? И меня?! Причем так… широко, ни в чем не отказывая и давая даже больше, чем… Но почему?! Я могу понять, зачем ты согласился и подписал ту бумагу. Никому не хочется сидеть в тюрьме. Но потом?!
Минутка рефлексии от омеги, но надо уже сворачивать произведение.
— Ну вот! Чу-до! Четверо воистину чудесных малышей, сынок! Твоих! — Арне вновь выдернул бумажку — на этот раз из пальцев замершего Реми — и опять замахал ей победно.
Чтец разочарован, чтец ждал счастья омеги с адвокатом.
И Люка все-таки не выдержал, встал и вышел прочь. Совсем. Из собственной квартиры, а после и из дома. На улицу. И дальше — куда ноги несли.
Впрочем, далеко у него уйти не получилось. Высокая смутная тень надвинулась сзади, дохнула густым перегаром, а после что-то тяжелое, предварительно булькнув, опустилось Люка на затылок…
Что это? Зачем это? Накал страстей накручивается снова? Альфу похитят и омега выйдет за адвоката, который давно был влюблён в омегу, чтобы спасти бывшего наркомана-насильника? Нет, всё гораздо хуже.
— А он говорит, что вы на него как-то не так смотрели — будто интим предложить хотели. Хубер якобы ответного желания вступить с вами в связь не проявил, более того дал понять, что «не такой», ну и вы после этого, как он решил, нашли повод, чтобы на него нажаловаться.
Некий псих решил отомстить альфе, решив что тот поломал ему судьбу.
— Во-от. Он утверждает, что тогда и убедился в том, что вы его преследуете, потому что так и не простили ему отказ в близости…
Замечательное объяснение происходящему. Агате Кристи стоило бы поучиться у мастера.
Так что сомнений нет: именно Карл Хубер тот самый незнакомец, заплативший, чтобы вам в руки попало средство, которое любого альфу превращает в сексуально озабоченного зверя. Хубер надеялся, что это станет для вас концом — вы проявите свои истинные наклонности и тем погубите свою репутацию и карьеру. Об остальных он не думал. По его мнению, было даже хорошо, если пострадает еще и Пауль Зиверс, да и другие члены его рок-группы — в конце концов, Зиверс, как казалось Хуберу, тоже приложил руку к одному из его увольнений. А остальные… ну… до кучи. В рамках весьма распространенного: а чегой-то они такие успешные, а я в дерьме?
Последняя фраза это про анонов.
— Это какой-то кошмар, — растерянно выговорил Люка и прикрыл глаза — от услышанного, от шока и неверия в правдивость всего этого безумия начала кружиться голова.
Чтец абсолютно согласен с героем. Почти час на это писево и бутылка боржоми.
— Знаешь, Арне показал мне твои детские фотографии. Яички… реально похожи. Особенно на той, где ты лежишь между двух кобельков*.
Всё-таки чтец был прав, главные действующие лица нетленки - кривые яички.
Люка застыл столбом, чувствуя, что в штанах у него все предательски напрягается. И самое ужасное, что Реми это самое «напряжение», кажется, тоже почувствовал, потому что вдруг отскочил, заметался испуганно, кинулся к столику у зеркала, где со скрежетом выдвинул стул, ставя его между собой и Люка. И при этом на лице у него явственно читалась паника…
проникновенная и глубокая сцена, призванная показать чтецу что автор не абы кто, а мастер затяжных психологических аллюзий. Насильник и его жертва пытаются преодолеть последствия акта насилия.
— Я тогда тоже дрочил, — Люка хмыкнул. — Только вечером. Домой вернулся, слопал половину твоего торта, а после никак не мог заснуть — все твой запах мне везде мерещился. В итоге утащил к себе подушку, на которой ты спал, и… И вот, — Люка развел руки, показывая бугор между ног, который прикрывал до сих пор с тщанием игрока футбольной команды в «стенке».
Омега не может противостоять убойному аргументу насильника.
— Ты такой красивый, — выдохнул Люка и принялся яростно терзать галстук-бабочку, а после пуговицы на рубашке под крахмальной манишкой.
А просто расстегнуть и снять?
Реми оказался страстным и горячим. Когда первая неловкость и страх ушли, он показал это Люка более чем наглядно. Таких любовников у Люка еще никогда не было. Омеги, с которыми он имел дело до Реми, были нежными, хорошо воспитанными папенькиными сынками из хороших семей, не забывавшими о манерах, кажется, и в момент оргазма. Шлюхи, с которыми Люка был вынужден провести несколько последних периодов гона, — лживыми и циничными. Реми же был открытым и честным. И это оказалось невероятно, подкупающе сексуально. Он не начинал возмущаться, когда Люка, забывшись, прикусывал ему кожу заострившимися от возбуждения клыками, а, напротив, сам, первым, пускал в ход свои зубы. Его не страшно было стиснуть посильнее, придавить или изогнуть, заставив принять совершенно немыслимую для других позу, пользуясь его растяжкой танцора и акробата.
Это понятно.
— В связи с этим у меня вопрос, Реми: у нас с тобой, как ты справедливо заметил, четверо детей, ты только что имел возможность рассмотреть с очень близкого расстояния, как выглядят мои кривые яички, но у тебя до сих пор нет моей метки… И обручального кольца тоже…
На этом было бы можно и закончить, но надо было показать ублюдочность одного из персонажей, и поэтому у нас финал-зашибись!
— Но вообще, Арне, то, что вы сделали — это мало того, что вранье, так еще и чистой воды манипуляторство и вмешательство в чужую жизнь. Вы даже вашего нынешнего супруга склонили к подлогу!
— Не будь занудой, Мартин, — легко отмахнулся Арне, а после еще и потрепал святого отца за щеки, словно милаху-омежку из ясельной группы. — Все же счастливы. И это главное. И даже я теперь благодаря тебе грех с души снял.
Папша просто подставил своего собственного сына выдав ему чужих детей за его собственных. Чтец плюётся боржоми и завершает на сегодня чтения.
