Среда, 26 сентября 2012
00:34
Fandom Naruto 2012. Level 4. Midi
Название: Милая привычка
Автор: fandom Naruto 2012
Бета: анонимный доброжелатель fandom Naruto 2012
Размер: миди (4385 слов)
Пейринг/Персонажи: Чоджи/ Ино, Киба.
Категория: гет
Жанр: драма
Рейтинг: NC-17 кинк
Предупреждение: фидеризм, дэсфик
Примечания: фидеризм - процесс раскармливания. Чаще осуществляется в виде игры, когда один партнер кормит другого, получая при этом сексуальное удовольствие. Также может подразумевать просто наблюдение за раскармливанием или демонстрацию переедания.
Скачать в PDF // Скачать в FB2
Для голосования: #. fandom Naruto 2012 - миди "Милая привычка"
В туманном зеркале отражалось сплошное тучное колыхание. Чоджи старательно вытирал полотенцем обвисшую, словно у пожилой стряпухи, треугольную грудь, пушистым уголком высушивал катающиеся складки. В зеркало он не смотрел, а оно милостиво затянулось сплошной седой пеленой. Он смотрел на сток ванной, в который круговоротом уходила вода, смотрел на мыльце со следами острых ногтей, на мочалку, подвешенную за хвостик. С мочалки капало. Каждая капелька набиралась дурной полноты, тяжелела и срывалась вниз.
Полотенца не хватило. Оно вымокло, а ноги и бока все еще сырели и мерзли. Чоджи потоптался на коврике, размышляя, но звать жену и просить еще одно полотенце постеснялся. С волос тоже все еще текло. Мерзкие струйки покатились по позвоночнику.
Почему Ино не купит большие банные полотенца? Чоджи представил, как заворачивается в махровый парус, и мысль укорить Ино за невнимательность к нему отпала сама собой.
Он снял мочалку, еще раз выжал ее и повесил на место. Нужно занять себя чем-то, пока тело будет обсыхать.
Чоджи стоял на коврике, упираясь животом в раковину, задницей в стену, ляжкой в бортик ванны — очень тесно. Думалось, что нужно бы три разных вида полотенец: для волос, для лица и для всего остального. Мысль о том, что придется вытирать голову тем, чем только что вытиралась подмышка с тяжким песочным запахом, раздражала его. Выйду и обязательно скажу ей, думал он. Для головы, для лица, для рук, для ног...
Зеркало остыло. Сошла с него предохранительная дымка, и Чоджи увидел с необычайной ясностью: шею в продольных полосках, словно прорезанных ножом в вязком масле; жирно выпеченные плечи и дряблые груди с коричневыми сосками. Длинный волос торчал на одном из них и закручивался спирально.
Разбухший живот заколыхался — Чоджи торопливо совался в рукава халата, не попадал, волновался и вновь тыкался. От этой суеты зеркало наполнилось розово-белой рябью.
Он так спешил, что опрокинул мыльницу с исцарапанным мыльцем и смахнул рукой мочалку со стены, и, стараясь прекратить разрушения, подался назад, и за спиной со звонким всхлипом лопнул зеркальный шкафчик, в котором Ино держала свою косметику.
Чоджи замер.
Быстрые шаги Ино — очень быстрые шаги, почти вприпрыжку; дергающаяся круглая дверная ручка.
- Я сейчас! Я сейчас! - крикнул ей Чоджи, хватаясь за ручку со своей стороны. Под ногами хрустело, смешались вместе брызги крови и стеклянных бликов.
- У тебя все хорошо? - через паузу спросила Ино, прекращая атаковать дверь.
- Да, - торопливо ответил Чоджи, - упала твоя полочка, но у меня все хорошо.
- Выходи, - после длинного вздоха приказала Ино, и он тут же повиновался, вывалился в коридор, мокрый, растрепанный, в халате со свисающим из рукава поясом.
Следом потянулось мокрое полотенце, прилипшее к ступне.
Ино заглянула в ванную. Медленным взглядом выхватила детали: раздавленный насмерть тюбик тонального крема, лужицу синеватого геля, вдребезги рассыпавшийся хрустальный флакон.
Чоджи наблюдал за ней, приоткрыв рот и тяжело дыша. В ванной было душно, он поволновался, и ему стало не по себе. Он покорно ждал реакции Ино, изредка взбрыкивая голой ступней в попытке сбросить с нее полотенце.
- Кушать хочешь? - невозмутимо спросила Ино, закрывая дверь и пряча стыдливую разгромленную ванную.
Кушать хочешь? Она задавала такой же вопрос и коту, рыжему коту с надменным прищуром оранжевых глаз. Кот бежал за ней, потряхивая белыми меховыми штанишками, вился под ногами угрем, завязывался в узел и подолгу млел над наполненной миской. В отличие от кота Чоджи не рысил к тарелке, не взывал, не млел. Он осторожно протискивался в комнату, осторожно садился, раздвигая жирные ляжки так, чтобы живот провис и не подпирал грудь. Он жевал медленно, смаковал различные кусочки, а те лакомства, которые Ино, не выдержав, подавала ему прямиком в рот, чутко снимал губами, как старая лошадь.
Глаза Ино сверкали, она хватала все новые и новые тарелки, расставляла их так и этак и настаивала:
- Вот этот пирог, пожалуйста. Он вкусный. Попробуй. И немножко тут... тут с соусом, не испачкайся. И ложечку вот этого...
Чоджи пачкался, засыпал крошками стол, себя и пол, чмокал, погружался в розовый крем носом, в печеночные оладьи — пальцами, в рис — зарывался щеками и становился гибридом всех блюд, которые видел перед собой.
После завтрака закусочка, после закусочки — пожевать, после этого — обед, грандиозный обед, - мясо в хрустящем панцире панировки, овощи, тушеные в масле, соусы с жирными блестками, булки, пироги, лепешки, варенья, пирожные, рисовые снежные горы с курганами тефтелей, оставшийся от завтрака слоистый ломоть с карамельной прослойкой, розовый крем под взбитыми сливками, мороженое, а после обеда легкая закусочка, а потом пожевать, а потом полдник, ужин, пожевать, подкрепиться перед сном, похрустеть под одеялком, освежить желудок рисовым печеньем, а может, возьмем в постель пудинг?
И пудинг появлялся в постели, гигантский, розово-желтый, покрытый заварным кремом так густо, как снегом бывают покрыты склоны пологих гор.
Сбоку обязательно горела лампа, яркий блик лежал на гладком боку Ино, под тонкими ниточками трусиков на ее бедрах показывались нежнейшие розовые линии. Она сидела в ворохе одеял, выставив круглые колени, и все подавала и подавала кусочки пудинга. Кончики ее грудей вымазывались в креме, и она то и дело снимала его пальцами с сосков.
Чоджи ел. Он старался не шевелиться, не желая нарушать порхание Ино. В конце концов она отставляла пустые тарелки и принималась виться над ним, бродя локтями, руками и коленями по рыхлому, наползавшему на нее телу мужа.
Чоджи хватал ее руками: пытался забрать в горсть грудь, которую она охотно подставляла, тщетно тянулся к ее заднице (жила в нем мыслишка как-нибудь молодецки хлопнуть ее по заду так, чтобы остался отпечаток ладони), собирал губы в морщинистый шарик, прося поцелуя.
Ино, раскрасневшаяся, то и дело поправляя челку, облизывалась, подавала себя словно на блюде, хихикала, сводя плечики так, чтобы крупные тяжелые груди сошлись, а между ними осталась тесная, темная щелочка.
Чоджи казалось, что когда-нибудь она скажет: хочешь кушать? Скушай меня.
Он имел весьма смутное представление о том, как выглядит его член. Ино разыскивала его где-то под грудами складок и принималась сосать — тогда ее светлый затылок полностью исчезал из поля зрения. Чоджи пытался представить, как выглядят ее губки на головке члена, но вместо этого видения приходило другое: Ино справляется с пухлым, в рыхлых вмятинках, червем-личинкой из тех, что живут под гнилой древесной корой.
Она обсасывает червя, подолгу держа его голову во рту, и он, мокрый от слюны, задыхается, агонизирует, бьется. (Сам Чоджи в это время просто прерывисто и тяжело дышит, не шевелясь).
Потом она находит слабое местечко, тормошит, давит губами и долго цедит клейкий сок из лопнувшего распухшего тельца. (Чоджи хрипло и шумно выдыхает, боясь застонать, — заплывшее жиром горло издаст только постыдный писк)
После всего этого Ино деловито забрасывает его простынями и ложится спать, не забыв скормить последний, ну последний, ну самый вкусненький кусочек пудинга.
Она быстро засыпала, а Чоджи обычно долго лежал в тишине. Когда ее дыхание выравнивалось, он заглядывал ей в лицо. Смотрел на белые ссохшиеся разводы в уголках розовых губ, на аккуратный подбородок, на светленькие тонкие ресницы. Иногда позволял себе нежно тронуть малиновое ушко, отваливался назад, выключал свет и грезил: ему виделось, как он, стройный, с подтянутым животом, крепкими ягодицами и узкими бедрами, поднимает ее на руки, прижимает к стене и целует — крайне нежно, и покачивает на сильных руках, и кожей ощущает ее изгибы. И нет страха перед медленными, валкими колыханиями собственного брюха, нет этих бабьих ляжек и трясущихся сисек, и член, ровный, статный, прячется и снова выныривает из розовых влажных складочек под маленьким светлым облачком ее интимной стрижки.
Когда Чоджи женился на Ино, то весил ровно в два раза меньше. Крупный, как и все в его семье, натерпевшийся поначалу в академии от любителей пошутить над его весом, он мало-помалу восстанавливал самоуважение уверенным продвижением по пути шиноби.
Толстый, соглашался он про себя с очередным насмешником, я толстый, но я хороший шиноби. Поначалу это спасало от мучительной обиды, а потом шутки прекратились сами собой — Чоджи обладал даром не держать зла и быть верным другом даже тем, кто оступился.
В Чоджи замечательны были некоторые черты характера — добродушие и ранимость, острый взгляд на вещи и умение ценить красоту без зависти.
Эти качества вскоре расположили к нему тех, кто прежде высмеивал его беззлобно, а те, кто шутил со злым умыслом, невольно прониклись уважением к его силе и техникам.
Чоджи осознал, что полностью восторжествовал над прошлым, когда увидел, сколько людей пришли поздравить его на свадьбу. Да и сама свадьба — чудо, - чудо в виде невесты, у которой так затейливо и прекрасно были уложены волосы, что в первую брачную ночь он мучительно боялся их растрепать, сломать прекрасный узор переплетенных прядей.
Ино досталась ему, толстому и не очень умному неуклюжему парню, а не кому-нибудь из стройных, остроумных джонинов, которые, бывало, по нескольку раз в день заглядывали в цветочный магазинчик и в месяц набирали по десятку горшков с совершенно ненужными им фикусами и геранями.
Все началось с того, что как-то за столиком в кафе, где подавали копченую на углях рыбу, она вдруг отломила кусочек лепешки и быстро сунула Чоджи в рот.
Чоджи машинально принял кусочек губами и проглотил. Прохлада ее пальцев окрасила его щеки мучительной краснотой.
Ино смущения не заметила. Она ломала лепешку и мечтательно смотрела на Чоджи. Так смотрят на новое платье, которое предстоит надеть вот-вот и выйти, и блеснуть в нем среди толпы восхищенных поклонников и завистливых подруг.
Потом она повела его на прогулку, и он, давно уже привыкший видеть ее, почему-то смущался так, будто в первый раз идет с ней рядом.
Он старался быть другим — не просто напарником и членом команды, а молодым человеком, способным заинтересовать и поразить. Заинтересовывал мучительно неловко.
Пытался заигрывать с помощью коротких красноречивых взглядов, но солнце било прямо в глаза и приходилось болезненно щуриться. Хотел было сочинить фразочку с изысканным двойным дном, но сморозил что-то такое, что Ино даже переспрашивать не стала.
Он проводил ее домой молча, жалкий и вспотевший. Ино взяла его за руку и поцеловала в щеку.
Свадьбу предложила Ино. В том же самом кафе, скармливая ему кусочек за кусочком и внимательно глядя прямо в рот, она сказала что-то вроде: мы поженимся.
И он кивнул, потому что не успел прожевать, но очень торопился подтвердить: конечно, поженимся, я очень хочу тебя в жены, я люблю тебя, Ино.
В любви он признался позже, старательно и долго подбирая свадебный букетик, подбирал и слова. Букет пришлось искать черт-те где, чтобы не покупать его у самой невесты, и в руках незнакомой продавщицы складывались последовательно: белая орхидея, пушистая веточка, стебелек с россыпью мелких кремовых бубенчиков, снова пушистая веточка...
В это время Чоджи подбирал слова. Белая орхидея — я люблю тебя, Ино.
Слишком просто, он морщился и тряс головой, слишком... слишком банально.
Продавщица, испугавшись, вынимала орхидею из букета, и он спохватывался: нет-нет, цветок красивый, оставьте, я не о нем...
На свадьбе он ожидал грохота падения декораций. Все это должно было оказаться шуткой, и Чоджи мучительно вслушивался и приглядывался: вот-вот кто-то подаст тайный сигнал, и гости рассмеются, Ино бросит букет под ноги и зальется смехом. Белые орхидеи растают, как дым, подарки и накрытый стол обратятся в тлен, Шикамару хлопнет по плечу и скажет: «Повеселились и хватит. Снимай костюм, Чоджи».
Рыская взглядом по лицам окружающих Чоджи искал скрытую усмешку, двойное дно, спрятанную издевку, но так и не нашел. Ино кормила его кремом, мармеладными цветочками, шоколадными улитками, рыхлыми пирожными-безе. Вся рубашка спереди покрылась скользким и липким, и вечером в волнении Чоджи долго не мог ее расстегнуть. Ино помогла ему, тонкими пальцами тронула шею и посмотрела в глаза.
- Я тебя очень люблю, - слабым голосом сказал Чоджи, напрочь забыв сложную красивую фразу, которую придумывал три дня.
Ино хихикнула.
Она ни разу не сказала ему ничего похожего: ни тогда, ни после; но поначалу в их семейной жизни хотя бы был полноценный секс, и это успокаивало.
Чоджи смутно осознавал, что секс и ее желание заниматься с ним сексом – единственная устойчивая платформа для их брака, а если бы появился ребенок, то платформа бы эта поднялась на трех китах, выгнулась в черепаший панцирь и навсегда утвердилась под небом и звездами.
В постели Чоджи был неловок и нетерпелив. Сколько раз он выскальзывал из ее тела уже размягченный, с длинной вялой ниткой спермы на обмякшем члене, ниткой, непременно падающей на свежую простынь, и Ино отворачивалась, остывала сама, потому что он не решался попробовать предложить начать все заново.
Ему однажды пришло в голову в утешение игриво подразнить ее соски, и он даже сунулся к ним через ее плечо, ухватил пальцами, и Ино двинула локтем так, что у Чоджи хрустнули ребра.
С такой же силой она била на миссиях.
На ребра накладывали тугую повязку, но о боли в них Чоджи не думал. Он думал о том, что успел учуять, ухватить импульс ненависти, исходящий от Ино. Пытался расшифровать ее истинные чувства и постепенно пришел к странному выводу: Ино его не любит. Ино любит его кормить.
Со временем начала вырисовываться картина: Ино платит ему за то, что он ест.
Раньше она платила сексом, но теперь ей стало слишком противно, и она просто берет в рот. Пляшет на муже с тарелками, двигает бедрами и грудями, иногда поднимается и ставит ноги по обе стороны его головы, чтобы он смог увидеть влажные развернутые губы и клитор, набухший и блестящий розовым блеском.
Иногда она даже не снимала трусиков, и губы держали тонкую белую ниточку, словно ромашковый стебель. Чоджи пытался приподняться, чтобы поцеловать это соленое мокрое место, или хотя бы поискать пальцем приятные ей впадинки и складки, но Ино быстро прекращала демонстрацию и снова тянулась за тарелкой.
Мутно и скучно жили нереализованные и даже уже не сексуальные мечты: взять ее за волосы, поставить раком и отодрать так, чтобы верещала, упершись в пол слюнявым ртом.
Поначалу эти мечты были яркими и даже были поползновения их исполнить (один или два раза Чоджи наматывал прядочку ее волос на пальцы), а теперь они отодвинулись и померкли. Исполнить такое, размахивая огромным пузом, – просто нереально. Накрыть ее дряблым одеялом жира и с писком ковыряться крохотным члеником меж ее ног, не попадая туда, куда нужно, а потом отвалиться, хрипло дыша, и заплакать.
Вот и все.
- Еще хочешь?
Чоджи послушно принял тарелку с пышными блинами в черной лужице джема, скатал их валиком и отправил в рот.
- А еще?
- Я опоздаю, - виновато ответил он и поднялся, отодвигая стол животом. Задребезжали тонкие стаканчики, салфетка поползла вниз.
Ино подхватила салфетку, с сожалением оглядела стол и воодушевилась:
- Ну тогда пока уберу, а в обед доешь все вместе. Ты вернешься к обеду?
- Обязательно.
Он с трудом оделся, с трудом заставил себя не смотреть в зеркало и с трудом вывалился через двери сначала в маленький садик (безопасное место, глухой забор, заросли и бамбуковый фонтан), а потом на улицу.
Он быстро вспотел. Жара стояла летняя, густая и нестерпимая. К раскаленному пеклу подмышками Чоджи уже привык и старался не обращать внимания, но теперь у него потели не только подмышки, спина и лицо, но и ляжки, и ноги, и задница.
Темные пятна выступали на одежде, и влажная кожа чесалась. Чоджи знал, как выглядит со стороны – распухшее обоссавшееся больное животное. В таком виде он должен был явиться к Хокаге, и у него не было выбора.
С мрачным злорадством Чоджи прибавил шагу, взбираясь на пригорок. Заломило за ушами, тяжело, словно в желейной гуще, стукнулось сердце. С пригорка он сходил не спеша, осторожно переставляя ноги. Ему показалось, что все семь складок на затылке сейчас черны от прилившей крови.
Спешащий мимо мальчишка-водонос остановился и молча протянул ему кружку. Чоджи нащупал мелкую монетку, отдал ему и медленно выпил воду. Стало еще хуже. Теперь внутри еще и булькало, словно бурдюк у осла.
Сцепив зубы, Чоджи повлекся по улицам Конохи, долго шел, считая тени, стараясь глубоко дышать носом.
В прохладных коридорах резиденции ему стало полегче. Старательно прижав руки к бокам, пощупав штаны – не сильно ли мокрые, - он побрел по лестнице, колыхаясь и перекраивая выражение лица из жалкого в значительное.
Первым делом он увидел не Наруто, а Саске. Саске стоял у окна и все еще смотрел вниз. Он явно видел, как тяжело, по-гусиному, плелся сюда когда-то сильный шиноби. Видел и не спешил оборачиваться.
Ну да, подумал Чоджи, для Учихи такие, как я, – плевок на дороге, брезгливо перешагнуть и дальше…
Сильные плечи и узкий торс Саске снова принесли полузатихшую мысль, но Чоджи отогнал ее и приготовился слушать Наруто, который вынырнул из бумажных завалов.
Ничего нового и интересного Наруто не сказал. Все, как и раньше: я приказываю тебе, слышишь, я приказываю тебе отправиться к врачу сейчас же, после нашей встречи. Иначе я пришлю к тебе отряд на дом, и тебя позорно извлекут из дома в смирительной рубашке…
Как же, в рубашке, хмыкнул про себя Чоджи.
У Наруто совершенно плоский живот, совершенно ровные бедра…
Ты слышал, Чоджи?
Да. Сейчас же к врачу, конечно…
Наруто прошелся туда-сюда, зачем-то отпихнул Саске от окна и тоже посмотрел вниз.
- Иди, - сухо сказал он. – Встретишь Кибу – скажи, пусть ко мне поднимется
Чоджи вышел. Внизу он присел в тени, не заботясь больше о том, смотрит на него кто-нибудь или нет, и замер, рассматривая свои короткие смешные пальцы.
Жарко-то как. Стоило тащиться в такую жару ради того, чтобы услышать эпитафию от Хокаге. Наруто должен знать, что для Чоджи нет пути назад. Пожалуй, вся Коноха знает, что с ним все кончено. Если они все знают, то о каких врачах идет речь?
Рядом захрустел гравий. Чоджи с трудом задрал голову и увидел Кибу. Тот стоял, прикрыв глаза ладонью на манер козырька, и смотрел на Чоджи, весело скалясь.
- Присядь-присядь, - раздраженно забормотал Чоджи.
Киба легко опустился на корточки и сел, выставив вперед одно колено. Сетчатая майка туго натянулась и обрисовала мышцы живота, горловина сползла – загорелая ключица подалась вперед.
- Киба, - с трудом сказал Чоджи (он все еще дрожал и тяжело дышал, даже спуск по лестнице дался ему нелегко). - Киба...
Он остановился и подумал: придется снова лезть в ванную, это невыносимо, но там ее духи, ее разбитый запах, ее раздавленные коробочки и тюбики.
- Приходи к нам.
Киба едва заметно повел плечом и кивнул.
- Я не буду подсматривать, - быстро продолжил Чоджи, ободренный этим движением, - приходи вечером и выеби ее.
Киба наклонил голову. Он не понимал.
- Ино, - уточнил Чоджи, - понимаешь, ей нужно кого-нибудь нормального…
Киба поднялся. Гравий снова хрустнул.
Его глаза смотрели странно: с тем вниманием, с которым прислушиваются к просьбам душевнобольных, но с какой-то злой искоркой, словно этого душевнобольного хочется ударить за то, что он швыряется йогуртами и гадит в постель.
- Ты был у Наруто? – спросил Киба через паузу.
- Да, - покорно согласился Чоджи и снова ощутил, как сердце вязко путается в густом желе. – К врачу, говорит.
- Вот и иди к врачу, - жестко отозвался Киба и прошел мимо.
Чоджи еще немного посидел в теньке и поплелся домой.
Дома он поспешно разделся прямо в садике, понадеявшись на глухой забор. Мокрая тяжелая одежда давила невыносимо, виски ломило. Волоча за собой тряпки, осторожно ступая, он вошел в дом и позвал жену.
Она не отозвалась.
Хорошо, подумал Чоджи, налил в таз воды и облился прямо на крыльце, смывая острый едкий пот (пахло мочой, сильно пахло), а потом уселся на ступеньках, чувствуя нестерпимый голод, но оттягивая тот момент, когда со своего же позволения распахнет дверцы шкафчиков и примется уничтожать все съестное подряд.
Ему казалось, что за эти долгие минуты, что он не позволяет себе есть, меняется вся его жизнь, что организм берется выметать жир с мышц, и что это первый шаг к тому, чтобы надеть тонкую сетчатую футболку и легко присесть на корточки, выставив вперед колено…
Ино не было долго. Чоджи успел задремать и увидеть кусочек сна: Киба, превратившись в собаку, обгрызает с него розово-белое сало.
Она пришла, и пахло от нее цветочным мылом.
- Пойдем кушать, - приветливо сказала она.
Соломенная шляпа с легким алым цветком покачивалась в ее руке.
- А я знаю, где ты была, - удовлетворенно пробормотал Чоджи.
- Где?
- Ты была с Кибой, - укоризненно сказал Чоджи и хохотнул. – Так это я его попросил…
Вечер был странный: красный весь, с утихшими звуками и нечеткими лицами вокруг. Среди лиц было не только лицо Ино: показалось чье-то, совсем незнакомое, потом лицо Наруто со сдвинутыми бровями, Киба тоже был – мрачно стоял в углу, скрестив руки.
Чоджи отчаянно стеснялся того, что вечер с ним сделал: оставил обессиленным, голым на кровати перед ними всеми. И все они смотрели, все видели его бабьи ляжки, сиськи, рыхлое пятиступенчатое брюхо и короткую шею.
Шляпа Ино лежала на тумбочке под лампой. Чоджи поманил Кибу и сказал ему громким шепотом:
- Возьми шляпу.
Он старался, чтобы голос звучал убедительно.
Ино взмахнула рукой, и шляпа исчезла.
Несколько раз кольнуло у предплечья, по венам потекло что-то прохладное, и донеслось короткое «инсульт».
И быстрый, отчаянный лепет Ино:
- Я пыталась, пыталась запретить ему переедать! Я старалась!..
И Наруто, который смягчался, слушая ее, и Киба, который смотрел все так же угрюмо.
***
За время восстановления он похудел на несколько килограммов. Туго натянутое брюхо слегка обвисло. Вместо мяса и кремов теперь подавалась овсяная и рисовая каша, молоко и зеленый чай.
Ино ставила поднос на столик рядом и не прибавляла своего обычного: «Кушай-кушай».
Она спрашивала:
- Тебе легче?
Чоджи боялся сказать, что да, легче. Это значило бы уничтожить всю ее заботу о себе. Ему было неловко – заболеть из-за того, что она заботилась о его питании, - значило бы ее унизить.
Он кривился и показывал, что нет, не легче.
Ино молчала и смотрела голубыми спокойными глазами. Она теперь ложилась спать в длинной, почти до пят, плотной сорочке, и объясняла это тем, что Чоджи крайне вредно испытывать возбуждение.
Чоджи знал – дело не в этом. Ино не может простить предательства, предательства ее пирогов, тортиков, блинчиков, пудингов, шоколадных муссов, ее булочек и лепешек в меду, в креме, в джеме. Не может простить слабости, с которой он дрогнул перед душистым мясом в горшочке, мясом в фольге, мясом фаршированным, мясом под густым сливочным соусом, под винным алым соусом, под соусом кислым, из густого варева незрелых слив…
Он страшно ее обидел. Она больше не любит его. Совсем не любит.
Она перенесла свои флакончики из ванной в комнату, установила овальное зеркало и соорудила перед ним алтарь из шелковых подушек.
Чоджи лежал и смотрел, как она священнодействует: наносит на скулы золотую пыльцу, на губы – розовый мусс, на веки – блестящее суфле. Она припудривала даже уши и после подолгу всматривалась в отражение, о чем-то размышляя. Чоджи не шевелился. Не хотел ей мешать, но она вряд ли заметила бы его, даже если бы он вдруг сполз с кровати и потерся о ее прохладный локоть.
Толстый рыжий кот – и тот получал больше внимания и ласки.
Накрасившись, она уходила, ничего не объясняя. Иногда с Чоджи оставалась ее шляпа, иногда – нет.
Вопреки всем рекомендациям, она часто и надолго оставляла его одного.
Он выздоравливал в молочном тумане, и через него виделась ему присыпанная сладкой пудрой ее грудь с розовеющим соском, белое бедро, ягодица с ямкой, и все это вращалось, порхало, билось на поджаром мужском теле. С уверенностью сумасшедшего ясновидца Чоджи осознавал, что ее отлучки – походы за сексом, настоящим сексом, в котором он – обязательно Киба, - наматывает волосы Ино на руку, держит ее под животик и попеременно колотится членом то в мокрые скользящие складки, то в стянутый туго анус.
Молочный туман рассеялся в полночь – луна стояла прямо напротив, белая и гладкая.
Ино спала на полу, разметавшись среди подушек. Игривые завитки волос на ее лобке слиплись, словно покрытые лаком.
- Ино, - хрипло позвал ее Чоджи, неловко приподнимаясь. – Ино!..
Она повернулась и раскрыла сонные глаза.
- Я хочу кушать, - капризно сказал Чоджи. – Очень.
Луна таращилась, он снова ел: уничтожал невообразимую гору толстых дряблых оладий, а Ино подливала сироп, жадно глядя ему в рот. Халатик ее распахнулся, и одной рукой Чоджи держался за прохладную продолговатую грудь.
- Еще? – жадно спрашивала она, и он мычал утвердительно, капая душистым жиром на постель.
- Еще?
Следом появились пирожные в трескучей бумаге, густо посыпанные сахаром цветочки, мармеладные кружева. Сливки падали хлопьями.
Чоджи отвык от такого обилия, то и дело подкатывала густая тошнота, но он преданно смотрел на Ино и ел. Мысль, простая и добротная мысль, успокоила его. Оставалось только снова наладить отношения с женой, и ад, кошачий ад, в котором он не имел никаких прав, кроме как права лежать позади нее, пока она подводит губы, отступал.
Она заснула под его рукой, улыбаясь.
Утром он поднялся, поцеловал ее в щеку и тщательно оделся. Повертел в руках хитай-ате, подумал и завязал его узлом на затылке. Волосы забавно встопорщились, и Чоджи долго приглаживал их, не желая выглядеть нелепо. Со вчерашнего вечера болел желудок, и пришлось выпить стакан молока. Больше Чоджи ничего себе не позволил: слишком важной виделась ему грядущая встреча, слишком опасно было себя утяжелять.
Он вышел в утреннюю прохладу садика, торжественно прошествовал на улицу и зашагал к Конохе. На душе было легко. Тупая боль колотилась в двух местах: где-то за ребрами и в ухающем животе, но Чоджи не обращал внимания.
Остаточные явления, думал он, еще пара капельниц, и все пройдет, доктор обещал. Наруто перестанет злиться, может, снова удастся вернуться на миссии, и снова Ино раскинет колени, смеясь и готовя губы для поцелуя.
Ему сказали, что Киба только что покинул Коноху. Вышел к восточным воротам, да. Его еще можно догнать. Что-то важное?
Очень важное, спасибо.
Напрягая все свои силы, Чоджи заспешил к воротам. Ему пришлось задействовать чакру, и знакомое покалывание сладко растревожило мышцы. Ветер приятно хлестал в лицо, сердце билось все сильнее (больно-больно-больно), и он догнал Кибу.
Тот шел по тропинке к тренировочным полигонам, Киба-сенсей, пожалуй, да? Все они давно уже тренируют команды генинов, и Чоджи тоже должен был тренировать…
- Хай, - сказал Киба, заметив Чоджи в последний момент.
Он обернулся и смотрел выжидающе.
- Рад, что ты поправился, - машинально добавил Киба.
Чоджи выпрямился, проверил хитай-ате (ровно посередине лба):
- Я буду с тобой драться, - сказал он.
- Зачем? – спросил Киба.
Разница между смыслом вопроса «зачем» и смыслом вопроса «почему» погубила все. Если бы Киба спросил «почему», у Чоджи был бы шанс одуматься, узнать, так ли на самом деле Киба виноват, но он спросил «зачем», и стало ясно – он все понимает.
- Ты знаешь, - с достоинством ответил Чоджи.
Больно-больно-больно.
Не нужно было переедать прямо перед боем.
- Жарко, Чоджи, - осторожно ответил Киба. – Ты в порядке?
Чоджи кивнул. Разноцветное мясистое лицо его, залитое потом, исказилось. Киба легко сорвался с места, постарался подхватить его, но рука соскользнула, и Чоджи ударился о землю, как большой трухлявый ствол.
Он несколько секунд еще скреб руками траву, вырывал стебельки, словно намеревался сложить диковинный букет, а потом замер, отхаркнув ком дурно пахнущей пены.
***
На похоронах Киба держался в тени. Только что отгремели обидные слова Наруто, который считал его виноватым, только что отвернулся с ухмылкой Саске, только что прошла мимо Ино в черной кружевной накидке, в которой выглядела блекло и глупо.
Гроб, почти квадратный, выставили в зале для прощания, и в зал все лезли и лезли какие-то люди, а Киба сидел в уголке, прижимаясь спиной к стене, и думал, и оценивающе разглядывал все движения и перемещения.
Он ничего не смог увидеть и не смог приблизиться к разгадке ни на шаг, но был упорен, и потому продолжил слежку, а бросил это гиблое дело только тогда, когда удостоверился, что у Ино нет никаких странных наклонностей. Разве только милая привычка кормить своего нового избранника с рук.
Скачать все тексты в PDF // Скачать все тексты в FB2
@темы: От NC-17(кинк!) до NC-21, Миди, fandom Naruto 2012
Что уж о кинках говорить...
Они бы хоть бы год меняли в настройках доступа. Бесит. 