Холиварофорум

Анон

ОЭ накуры

Отблесков Этерны накуров тред.

Хочется, чтобы было место для накуров.

Буду носить свои и радоваться вашим) Чужие - лучше ссылками.

Отредактировано (2025-03-12 11:06:03)

Анон

Re: ОЭ накуры

Начинаю перетаскивать из треда и из телеграма.

▼алвадик говорит на родных языках, короткое⬍

Рокэ на кэналийском:
- Я так тебя люблю, что даже признаваться стыдно.  Даже вот эту твою  возмущенную и озадаченную мордаху сейчас. Хочу поцеловать тебя в нос как щенка, сам рядом с тобой как глупый щенок. Если ты ударишь меня в спину, ты хотя бы не будешь знать, насколько мне больно.
Ричард на надорском:
- Не знаю, почему тебя так забавляет говорить чтобы тебя не поняли. Я тебя на талиг-то не всегда понимаю, ты еще и на свой язык переходишь. Почему тебе так нравится делать из меня дурака? Все равно тебя люблю,издевайся сколько хочешь.  Не знаю, что ты говоришь, и словарь не помогает. Все равно, что ни говори. Все равно люблю. Не верю, что ты издеваешься. У тебя глаза ласковые. Голос резкий, а глаза ласковые.
Рокэ, на талиг:
- Решили накормить меня моим же лекарством, юноша? И что вы так отчаянно сейчас мне доказывали?
Ричард, краснея:
- Если я вам скажу, вы мне скажете? Только честно?
Рокэ - поднимает бровь, весь такой снисходительный.
Ричард, решительно:
- Tá grá agam duit ar aon nós - Что бы там ни было, я вас все равно люблю!
Рокэ, порывисто целуя в нос, лоб, щеки и губы:
- Te amo tanto que me da vergüenza incluso admitirlo. Te amo tanto que hasta me da vergüenza.  Te amo tanto. Te amo.

После нескольких  горячих поцелуев Дикон тихо в ответ:
-  y te amo

Анон

Re: ОЭ накуры

▼накур с псом Лита⬍

Представим Дика, который от Альдотвари сбежал - но не весь, а своей эорийской сущностью - и стал псом Лита, вышел из той же картины, что Алва следом за ним, но уже незаметно для всех. Прибился к кому-то - к Роберу, к Эмилю и в итоге присутствовал и при вручении Талигойской Розы, и о карасе не из меча Раканов узнал. На Алву щерился и рычал, стабильно, но тихонько.  К Эйвону жался, пытался лизнуть - но Эйвон прогнал, он никогда не любил собак, а рыжая окделльская гончая (хотя Дик скорее коричневый с рыжиной) ему напоминала о доме. И в итоге его взял Алва, как делал все - неуправляемая слишком умная собака, да еще и Рокэ не любит, ну вот точно его размерчик!
А Ричард рад вообще не был, но куда ему еще-то? Как-то попробовал даже остаться где-то, где, слишком умная собачка, понравился хозяйским детям - но Алва возьми, да вспомни о нем, и собаченьку вывели к хозяину под белы лапоньки.

А потом Алва начал оставаться с ним наедине и грустить - и Ричард, как обычно, начал  сочувствовать врагу. Лез под руку, лизал в лицо, плюнул на гордость и проделал какой-то трюк, которым смешил тех детей.

Когда в следующий раз Алва что-то сказанул о своем бывшем оруженосце - Дик обиделся и сидел под лавкой, поджав хвост и повесив уши, есть не вышел, затосковал. Учитывая характер Рокэ, повторялось такое не раз.

Алва начал раздражаться на пса с его тонкой структурой и язвить в его сторону как когда-то в сторону Дика. И начал что-то подозревать. Мол - я ему говорю гадость ласковым тоном, любая собака будет хвостом вилять, а этот сразу  уходит. Но  его сбивает какой-то псарь - собаки бывают чувствительные - говорит, он же знает, что вы гадость чувствуете, таких не обманешь.

Ну, какое-то время Алва даже искал с собакеном общий язык - тем более, что стало не до тонких собачьих материй, очередная войнушка, еще что-то. И на этой войнушке собакен дивно пригодился - носил послания и патроны, еще что-то делал. И вот тогда Алва опять что-то сказанул - и наконец отследил, что на мерзости, сказанные ровным тоном и _не_от_души_ собака реагирует как человек. То есть, ни хрена она не чувствует, она слышит и понимает. Ну, подтексты она не понимает - на то гончая и окделльская, окделлы все...
И вот тут у Алвы почти щелкнуло, но проблема в том, что в этот раз обидеть Дика он умудрился вообще офигенски. Так что тот не объявлялся какое-то время при нем.

А потом кто-то в тяжелом положении предложил - давайте пса нагрузим взрывчаткой и отрядим к противнику? Пес умный, пойдет куда укажут. Пока фитиль догорит - как раз доберется.
Дик это слышит причем. И Рокэ видит, как тот очень сознательно заглядывает в лицо всем, кто при этом предложении присутствует, включая тех, кто неуверенно возражает.  Вот именно по очереди заглядывает, всем, кроме него.
А тот, кто предлагает, показывает -  я вот, и попонку приспособил, много нагрузить пороху можно, и еще шрапнели... И Дик встает очень не по-собачьи прямо, голову гордо поднимает и подходит к попонке. И сам голову просовывает - надевай, мол.
Придумщик, грубая душа, посмеивается - соображает, мол, что для него.  Пытается по башке потрепать, но Дикон рычит, умирать он будет с достоинством, под улюлюканье черни он один раз уже умер.

Рокэ смотрит на это, чувствует, что видел эту осанку и норов где-то. А кто-то уже вздыхает: ну, козлов вы запрягали, Алва, киркорелл красили.  Хоть накормите пса напоследок, а так - лучше он, чем люди. Жаль, конечно, хороший пес, поприятнее многих людей.
Алва говорит:  дайте-ка мне это снаряжение. Я пока над ним подумаю. Встретимся утром, господа.  Бобик (или как он его там назвал) ко мне.

Дает мяса (которого в распложении не особо много) Ричарду, смотрит пристально. Ричард не ест. Рокэ встает, спрашивает: ну погуляем тогда. Куда хочешь пойти? Ты всего этого можешь уже не увидеть. Закат скоро - пойдем, полюбуемся. Примета дурная, но нам-то с тобой не все ли равно.
И идут смотреть закат. Дикон правда - ложится и смотрит, через некоторое время начинает по-собачьи улыбаться. Алва тихо читает стихи, что-то из Дидериха.
А потом говорит: подойди-ка сюда. Дик подходит, Алва набрасывает на него попонку, тянет за шнур - попона сваливается. Понял? - спрашивает - сможешь так потянуть?
Он все это время морские узлы вязал, оказывается.

В общем, Дикон возвращается с задания слегка подраненый, но целый. А командный штаб противника - в труху.

А дальше Алва берет Ричарда с собой, когда идет в Гальтары. И перед входом в Лабиринт Ричард заливается лаем, хватает Алву, Марселя и повелителей за руки, дыбит шерсть и пытается не пускать - но когда те не слушаются - идет с ними, впереди идет. И через какое-то время Робер восклицает: Ричард? И Дик оборачивается. Как был - в окровавленной одежде и с отцовским кинжалом на бедре.

Свою миссию в Гальтарах они выполнят и, когда придет время возвращаться, Ричард засомневается.
Выйдет ли он, выйдет ли человеком или снова собакой, а не остаться ли.
И Рокэ спросит: ты идешь или нет?
А Дик огрызнется: вам-то какая разница?
Потому что это же Алва, ему разницы нет. Жив Ричард, мертв Ричард - Алве все равно.

Не понимает, что наверху уже много хорошего, что там уже спасенные им люди и Алва, которого заставили много думать

В общем, Ричард стоит, сомневается,  Повелители и Марсель уже на свету, Алва замер, оглядываясь, на границе, Ричард еще в тени катакомб, смотрит снизу.
И Алва видит как за спиной у Окдела проступает покойный Альдо Ракан.
И Алва орет:
ко мне, Дикон,
быстро!

И на этом - открытый конец.

Анон

Re: ОЭ накуры

▼ пвп-накур алвадика Рокэ снизу⬍

Подумала о Рокэ, который расслабляется в руках Ричарда. И в этой сцене не потому что Дикон крупный северянин - нормальный он, просто крепкий. А потому что Дик его любит уже несколько лет и уже и ссоры были безобразные, и страсть сошла и вроде как вполне возможно разбежаться, Ричард самостоятельный, у него военная карьера идет медленно, но верно, Надор поднимается, от политики он научился держаться подальше.
Но он просто любит Рокэ.
Не молодеющего больше Рокэ с его вздорным характером и общей недоверчивостью - даже к любовнику первые годы, и от того непонятными высказываниями и вычурными позами. Рокэ с его приступами мрачности или скачками идей. С его вернувшейся психосоматической мигренью. С его спиной, какой-то голой без привычных шрамов.
Просто любит.
Когда Ричард сверху - не так уж часто, но регулярно - это уже давно не про вбивание Рокэ в матрас или экзотические танцы на твердом и незыблемом северном МПХ.
Ричард обнимает надежно и бережно, почти спокойно, целует медленно и глубоко, у Рокэ глаза закрываются сами - и он позволяет им закрыться. Ричард укладывает на простыни, накрывает собой, выцеловывает шею и плечи - засосы появляются все равно, коже же тонкая - но не впивается до боли, не кусает, так, еле прихватывает иногда, больше в шутку.
Долго лижет и дразнит соски, зная, как Рокэ это нравится. И Алва не очень хочет быть бревном, ему иногда еще надо доказать свой статус первого любовника -  вот только прямо сейчас ему слишком спокойно именно принимать ласки - да и Ричарду нравится такая его нехарактерная открытость, так что в основном Рокэ просто гладит упругие мышцы плеч, время от времени подается вверх и притирается к нависающему над ним телом - чтобы снова упасть и раскинуться на постели.
Ричард гладит бедра, целует живот, вылизывает пах, начиная с внутренней стороны бедер, потом отсасывает - вот так же, основательно, не слишком торопясь, наслаждаясь сам. Принюхивается  с удовольствием, шумно, как зверь, Рокэ бормочет какую-то шутку насчет гербового животного. Ричард в отместку собственнически сжимает и раздвигает ягодицы - Рокэ от этого ощущения всегда немного пробирает.
Что Рокэ удивляло в породе Окделлов - как они умудряются воинскую, рыцарскую, почти крестьянскую тяжелую кость сочетать с аристократизмом древних родов. У Рокэ узкие изящные руки с длинными, чуть узловатыми пальцами, люди каждый раз удивляются его силе. У Ричарда большие горячие ладони, жесткие от поводьев, шпаги и кошки знают чего еще, но пальцы - тоже длинные, красивой формы и со временем все более умелые. Кто бы знал, что зимняя Торка научит Дика рисовать и резать из дерева. Кто бы знал, что его "немного играю на лютне" означает сложные баллады. Кто бы знал, что эти пальцы научатся отлично ласкать мужское нутро.
Когда Ричард его растягивает, Рокэ уже сдался и смеется сам над этой сдачей. Он обхватывает любовника за шею, лениво обвивает руками плечи, томно посмеивается и постанывает, нашептывает насмешки и комплименты, отвечает на поцелуи, называет себя покоренным. Он раньше ни за что не стал бы так шутить, с души бы воротило, но Дик забавный, искренне вдохновляется такими словами, принимает как дар, нельзя не соблазниться  и не поощрить. Со временем Рокэ начал ценить чувства своего любовника. Не так часто беречь - но ценить.
Когда Ричард берет его, Рокэ уже замолкает. Это тонкий момент, Рокэ не так уж любит изображать контроль над ситуацией в этаком положении.  Он действительно покорён, действительно уязвим. Он запрокидывает голову и честно отдается.
Это самая простая часть их любовных игр обычно. Ричард может иногда менять позы, менять ритм и угол - Алва не возражает, слушается, позволяет вести себя, трахать себя, любить. В настроение стонет или остается тих. В настроении - зовет по имени.
Здесь уже Дик нашептывает что-нибудь - не всегда, куда чаще он молчалив. Неизменно одно - ближе к концу обязательно признается в любви. Рокэ его когда-то замучил иронией в ответ на выражения чувств, так что только в постели Дик теперь о них не боится.
Рокэ часто, кончая, кусается. Потом, как извиняясь, - зализывает.
С тех пор как Ричард стал матереть, Рокэ стал позволять себе быть уязвимым с ним рядом. Чувствовать себя чуть ли ни юношей или женщиной, о которой заботится покровительствующий партнер.
Чувствовать себя хранимым, ценимым.
Любимым.

Анон

Re: ОЭ накуры

Этот накур кому-то в треде хс сделал больно тем, что Рокэ за что-то там обижен на Савиньяков.

▼оправдания )))⬍

Я понятия не имею, в чем провинились Савиньяки, и провинились ли вообще или это Рокэ дурит. Но мне надо было свести алвадик, а по логике канона получалось, что, вспомнив все, Алва должен довериться Лионелю или хотя бы Марселю. Пришлось придумать им неизвестные мутные обиды. Потом все равно помирятся.

▼алвадичный модерн!ау накур с перерождениями, реверсом и работой в полиции⬍

Чтобы вот - Круг Ветра на исходе, Кэртиана после предыдущего жуткого Излома  существенно переменилась, рода Повелителей и эориев затерялись и выродились.

Зато вот уже несколько десятков лет в некоторых людях начали пробуждаться воспоминания тех или иных участников того самого Излома. Причем, системы не наблюдается - эории или нет, знать и простые солдаты, иной раз целое поколение одной семьи, а иной раз - только один человек из всего рода.
Об этом не кричат в массмедиа, но упрямые шепотки на уровне конспирологических теорий ходят все равно, в результате чего перерожденные умудряются кое-как добраться до своих. Многие подаются изучать и преподавать историю.  Некоторых приходится отлавливать по приемным психологов и салонам эзотериков. Зачем это перерождение нужно и для чего - никто не знает, но всех тревожит скорый Излом. Конечно, поддерживают связь. Клубы, закрытые соцсети, редкие конференции, встречи в салонах.

И вот Ричард. Он уже взрослый, за тридцать. Живет, работает. Женат никогда не был, замужем - тоже. Из всех любовных связей можно отметить разве что довольно странную, короткую и немного болезненную с кем-то из бывших однокорытников прошлой эпохи. Среди перерожденных он - пария, за четыре столетия вопрос "как умерла святая Катарина" уже ни для кого не вопрос, да Ричарда и раньше-то не слишком любили. Собственную семью никогда не разыскивал, друзей тоже - так, сталкивала жизнь иногда. В силу возраста и довольно раннего возвращения воспоминаний  мозг у Дика в этот раз успел немного отрасти и он не думает больше об Альдо как о замечательном короле и друге, а о себе как о невинной жертве. Впрочем, вчитавшись в большинство мемуаров современников, исследований обычных людей и воспоминаний о былом перерожденных - о других хорошо он тоже не слишком-то думает.
Работает... да хоть в полиции. Служит хорошо, дослужился до какого-то районно-окружного начальника - скажем, шефом полиции над неким районом города Олларии.
Кстати – изначально Дик не был Ричардом, в свидетельстве о рождении у него что-то другое, такое же надорское, но он все равно изменил имя, даже в документах.

Ну и вот. К нашему шефу полиции из академии распределяют вчерашних курсантов. В этот раз парней много, можно выбрать несколько, остальные отправятся искать счастья где-то еще.  Ричард там такой не один начальник и, про себя недобрым словом поминая фабианов день и его производные, он читает досье, смотрит фотографии, примечает себе того или другого, отправляет запрос на парочку новичков...
Потом видит кэнналийца, Рубена Куэрво или что-то в этом духе. И он даже похож не очень - ну или Ричард забыл, как тот выглядел раньше, а портреты никогда не казались ему достоверными... на единственном собственном Ричард и вовсе белесый урод. Только глаза, слишком светлые для кэнналийца - на фото точный цвет не поймешь - и их взгляд. Ричард даже не сомневается. Он проверяет по базе перерожденных - Рокэ еще нигде не объявляли нашедшимся, а ведь его ждут. Тогда Ричард вздыхает и запрашивает список потенциальных перерожденных - тех, кого заметили как похожих, но кто пока не восстановил воспоминания. У Ричарда есть такая возможность, как полицейский неплохого уровня он занимает некоторое место в коалиции реинкарнантов, среди преступников неопамятовавшиеся перерожденные ведь тоже частенько находятся. Но в этих списках никакого Куэрво тоже нет. Тогда Ричард требует интервью с потенциальным  подчиненным, хотя соблазн послать это лицо к кошкам и забыть чрезвычайно велик.

Интервью проходит тяжело, потому что этот мальчишка двадцати с чем-то от роду - Рокэ и потому что Рокэ либо очень хорошо лжет, либо все еще ничего не помнит. Он ироничен, нагл и неплохо образован, но паршиво воспитан - впрочем, это о нем можно было сказать и в его бытность герцогом.

Он вцепляется в Ричарда как клещ и заявляет, что будет хорошим офицером, что принесет Ричарду в участок благодарности от начальства и новую лычку тому на рукав - только пусть Ричард возьмет. Ричард его проблему понимает - кэнналийцев не любят и, несмотря на политику гребанной национальной терпимости, видеть их бандитские рожи среди полицейских своего участка не хочет буквально никто. Рокэ легко могут отправить зарастать мхом в провинцию или выслать обратно в Кэналлоа - а там делать нечего, это больше не тот богатый и счастливый край, каким был почти Круг назад.

Ричард уходит, ничего не обещая, и посылает запрос на встречу с Эмилем Савиньяком, но день идет за днем, на запрос Ричарда пока никто не отвечает, а самого Рокэ-Рубена так и не берет к себе ни один из коллег Ричарда.
Ричард помнит, как возвращались воспоминания к нему самому. Он тогда был почти ребенком. Ему чудилась кровь на руках и Катарина. Ему снилась Дора. Он слышал песню Зверя, крик Скал и видел обрушение Надора. Он один из тех, кого вытащили из приемной психиатра - и если бы не успели вытащить до того, как ему влепили официальный диагноз, не видать ему службы, о которой всегда мечтал.

Так что он берет Рокэ. Просто чтобы немного приглядывать.

Рокэ при этом он совершенно не любит, ностальгических чувств не испытывает, отлично помнит все - и плохого никак не меньше, чем хорошего. Ненависти не испытывает, впрочем, тоже.  Офицер Куэрво воспринимает его сдержанное отношение - а к другим подчиненным Дик относится скорее покровительственно - как предубеждение перед южанином. Ведет себя в меру дерзко, очаровывает весь участок, иногда совершенно очевидно выдает свою обиду на Дика.
У них происходит примечательный разговор в первый день:
- В первую неделю обязанностей у вас не будет. Пока у вас нет значка, пропуска и рабочего места, вы в участке нужны не больше чем капеллан. Потом будете работать в архиве, копаться в гальтарских древностях. Через месяц - посмотрим. Свободны.

Что смешно, Дик уже потом, задним числом, вспоминает, что в его жизни было что-то похожее. Закрывает глаза рукой и думает: когда же я прекращу подражать своему проклятому эру?
Потом, разозлившись, орет в дверь: принесите кто-нибудь шадди!
Через пять минут дверь отворяется - там проклятый Куэрво, улыбается - белозубо, лукаво, прищуривается недобро и говорит:
- Вы просили шадди, эр Ричард?
И первую неделю Куэрво сам себе находит дело - он наливает шадди, помогает по мелочи и болтает с коллегами. Стало быть, быстро вливается.

Эмиль Савиньяк объявляется не сразу. С Диком они отнюдь не дружны, но отсутствовал он все же в силу командировки, а не просто игнорировал сообщения.  Ричард приглашает его в участок, выписывает временный пропуск, вызывает Куэрво с информацией по архивным делам.
Эмиль сначала не узнает. Потом узнает. В долгом и якобы праздном обсуждении якобы старых дел вворачивает несколько баек, которые Рокэ непременно бы должен узнать, если помнит его, только Рокэ даже бровью не ведет, да еще и нелицеприятно комментирует свое собственное, давнишнее поведение.

Когда Рокэ выходит, Эмиль какое-то время смотрит в свою кружку. С шадди. Ричард открывает ящик стола и достает бутылку  можжевеловки, предлагает. Эмиль доливает полкружки настойки, потом эту бурду  и пьет.

Говорит:
– Излом уже через три года, а Ракан ни кошки не помнит.
Дик спрашивает:
- то есть, это вы из-за Ракана сейчас эту дрянь глотаете?
- Если с ним что-нибудь случится, я буду знать, кого  винить.
- Не задерживаю, – рявкает Ричард.
- Окделл...
- Офицер Куэрво! Проводите гостя на проходную!
Рубен его и провожает.

Но, чтобы ничего не случилось. Дик, конечно, приглядывает.  Дает маршруты патрулирования полегче, когда Куэрво требует достать его из архива. Дает напарника понадежнее. Когда что-то идет не так, и напарник напарывается на нож, приходит в облюбованный полицией бар по соседству с участком и присматривает, чтобы мальчишка не наделал дел с горя, да спьяну - с этим южным своим темпераментом.
Когда на мальчишку пытаются навесить превышение полномочий - Дик не отмазывает вслепую, как сделал бы (Дик так думает) кто другой, а просто честно разбирается.
К счастью, Рокэ оправдывают.
Когда приходится проворачивать опасную операцию - Ричард идет со всеми. Прикрывает прежде всего Куэрво.
После - велит тому подучиться стрелять. Притаскивает на стрельбище вместе с несколькими другими офицерами, поправляет стойку, прицел.

Со временем Ричард начинает относиться к парню приязненно.
Это сложно все - он видит Алву, слышит Алву, его манера, его слова, его способ мышления.  Но все это не такое больное и ядовитое как когда-то. Просто дерзкий молодой кэналлиец, очень сообразительный, смелый, пробивной. Проблем с ним много, но с талантами всегда так.
В Дике наконец просыпается своеобразная ностальгия - просыпается давно задавленная прошлокруговая мальчишеская любовь.

Он уже давно очень, задолго до встречи с Куэрво, понял, что был по-детски влюблен в Алву. Считает за счастье, что не понял сам в прошлом, и что Алва, кажется, не понял тоже. Считает ту привязанность такой же обманкой, как и его чувство к Катарине. Придумал себе их обоих.
Сам придумал, сам по ним страдал потом.

Рокэ чувствует своеобразное отношение, как им то любуются и искренне радуются его успехам - то отодвигают. Однажды спрашивает, как умудрился заслужить такую честь от начальства, что его половина участка теперь считает любимчиком, а другая - козлом отпущения?
Ричард вскидывает брови, сперва заявляет, что ни змея не понимает, о чем Куэрво говорит. Потом раздумывает и признается:
- Извините, офицер. Вы мне до кошек напоминаете одного человека. Я стараюсь быть непредвзятым, но не всегда получается.
- Он вам сделал что-то очень плохое, эр Ричард?
Ричард снова подвисает, потому что - а как ответить? Сделал ли что-то дурное ему Рокэ в бытность его эром? А если считать его отношение, попустительство и даже провокацию на отравление, участие в интригах на стороне Дорака против его лагеря? А убийство отца? А Ричард сделал дурное Рокэ? Считать ли отравление или постоянные мелкие хлопоты с провинциальным мальчишкой? А приговор на суде считать? А убийство любовницы - ну или хотя бы сообщницы?
Пауза затягивается, Рубен смотрит на него выжидающе и мрачнеет, понимая, что задел что-то серьезное. В участке уже почти никого нет, час поздний, тишина давит на уши, сильнее давит только тиканье часов.
Наконец Дик отвечает:
- Мы с ним просто были врагами.
Куэрво хмурится непонимающе, в его современном мире "враги" это в крайнем случае конкуренты в бизнесе, или мелкие бандитские группировки, грызущиеся между собой.
Ричард вдруг хочет, чтобы Рокэ так и остался в этом счастливом современном мире, никогда не вспоминал всю грязь, безумие и ужас прошлого Излома, никогда не переставал быть этим легким, чистым и честным парнем.
Но все-таки Рубен кивает и спрашивает:
- Сильно напоминаю?
Дик глядит на него со своей больной нежностью и отвечает:
- Просто одно лицо.

Проблема в том, что после этого Рубен заинтригован. Он и раньше присматривался к шефу полиции, как присматриваются к любому начальству, как присматриваются к любым матерым самцам, если ты вообще заинтересован в самцах (а Рубен за собой это принял уже давно). Еще и это неровное отношение Ричарда - на интервью позвал, но на службу принял не сразу, промариновал до последнего срока - но все-таки взял.
И так во всем, все время словно жмется доверять дела повесомей, поответственнее - но если дает, то уже по максимуму, с поддержкой, полномочиями, с доверием к суждениям, с честными ответами на вопросы.
Это подкупает, тревожит и волнует.

Рубен сначала думал, что Окделл обычный дуболом, залетевший выше, чем должен бы, но тот все время оказывался как-то глубже и сложнее.
А теперь еще и личное примешивается в это его отношение, таинственный враг, который так глубоко задел шефа, что пока тот пытался сформулировать в одном слове свое загадочное прошлое, на его лицо смотреть было страшно.

И обидно - так все это не потому что он, Рубен, такой особенный? И лестно – несмотря на тень"врага" шеф его самого-то ценит - вон как относится, когда не видит в нем прошлое.

В общем, парень невольно проникается шефом все сильнее. Начинает что-то о себе сам тому рассказывать, веселить, помогать по-настоящему.  Как бы показывает: это  я, я вот такой, я тот еще кадр и засранец, но вы меня таким и любите, правда же? Зато я умница, я буду у вас лучшим детективом, я принесу вам благодарность мэра, новые лычки и шадди из автомата, а еще затащу вас на наш полицейский  междусобойчик и заставлю расслабиться, а еще прикрою, когда вы окажетесь в опасности, даже если меня попрут из полиции, когда поймут, что я и впрямь превысил полномочия...

И он не знает, чего хочет на самом деле - стать другом, наверное, хоть смешно - Дик начальство, да и разница в возрасте.
Потом по пьяни целует Дика и понимает - нет, не другом.

Дик его отстраняет, конечно, испуганный, расстроенный, злой. Знает, что должен сказать: ты не так понял. Потому что - когда Рокэ вспомнит...
А если он никогда не вспомнит?
Поцелуй был - как возвращение домой, как что-то родное, желанное до боли. Хотеть этого кэналлийского красавца издали - одно, а целовать его - Рубена, Рокэ - совсем другое.

Рубен чувствует слабину, налетает со всей своей южной страстью, Ричард несколько минут вообще соображать не способен. Этого человека он точно не придумал, этого мальчишку он знает.
Знает лучше, чем тот сам себя.

На этой мысли отстраняет все-таки. Говорит: идите проспитесь, офицер. не то потом пожалеете. Куэрво улыбается шало, думает, речь о том, что пожалеет на трезвую голову. Целует еще, куда получается дотянуться, спрашивает: а если нет?
- Я буду очень удивлен - произносит Ричард неожиданно совершенно другим, чужим, тяжелым, властным голосом, никогда не слышанным Рубеном до того тоном.
Рубена всего протряхивает от этого голоса, он позволяет себя отстранить. Улыбается криво, храбрится, говорит:
- Я намерен вас  удивить, сударь.
Уходит. Возвращается домой. Ложится спать.
Ричард еще час сидит, вспоминая это внезапное "сударь". Понимая, что - начинается.

И оно действительно начинается. Куэрво еще пытается поговорить с Диком об их отношениях, но делает это неожиданно как-то нервно, словно мыслями где-то не здесь.  Ричард отвечает - отложите все объяснения до конца текущего дела хотя бы. Дело большое, сложное, серьезное, так что времени оно дает предостаточно. Куэрво нехарактерно не настойчив.
Он теперь вечно дерганный и злой, неожиданно начинает курить, потом бросает. Он ходит с  синяками под глазами, он погружается в работу с головой - но при этом рассеян, Ричард заставляет его перепроверять выкладки и не посылает туда, где есть опасность.
Рубен орет в сердцах, когда случается некоторое дерьмо: "квальдето цера!" – вот только так давно уже в кэналлоа не ругаются.

Ричард предупреждает психолога, чтобы ему маякнули, если Рокэ придет. Ричард сам маякует Эмилю, тот начинает с кем-то связываться. Проблема в том, что никого из действительно близких людей, кроме самого Эмиля, нет в зоне ближайшего доступа, да и сам Эмиль живет сейчас далеко.

И они все-таки оказываются в боевых условиях, как бы Дик его не берег.
И в момент, когда надо отходить, Рокэ накрывает. Ричард пытается его вызвать по рации - а тот словно не слышит, не откликается на свои позывные, на имя, ругается на смеси кэналлийского и талиг со старыми оборотами.
Тогда Ричард орет по закрытому каналу связи:
– Алва, отходите к кошкам, это приказ вашего командира, трибунал захотели, до теньента разжалую, какого Леворукого эти младшие сынки лезут куда не просят, сошлю вас домой к  папеньке на ваши гребанные виноградники, выполняяять!
Он сам не знает, что несет, дичь какую-то, но в рации на той стороне правда шелохается какое-то детское, шокированное:
- Дор Вольфганг?
А потом Алва все же начинает отступать, и его успевают вытащить и доставить к Ричарду – в полном ауте.

Эмиль вылетает, бросив все дела, из своей Дриксен, откуда-то из Багряных летит Лионель, они нашли, выцепили еще кого-то третьего, но всех их ждать долго, а Рокэ надо помогать сейчас. Ричард оставляет разбираться с захваченным преступником и ругающимся начальством кого-то из помощников - к кошкам карьеру, не до того сейчас. Тащит Рокэ  к себе домой.

Дальше обоим сложно. Рокэ пытается прийти в себя, но красивые руки дрожат крупной дрожью, и когда Ричард отправляет его в душ (воду сделайте погорячей, Алва, у вас шок), становится понятно, как он похудел за эти дни.
Ричард наливает ему чай (можжевеловки в нем почти нет), плюхает перед ним на стол какие-то исторические труды - открывает на нужной странице, ставит свой ноут - раскрывает на нужной закладке в соцсети. Говорит: ты не сходишь с ума, Рубен, что бы ты ни видел, чтобы тебе ни снилось.
- Рубен это мой брат, - отзывается глухо Рубен.
Ричард очень серьезно кивает:
- Конечно, Рокэ. Конечно.
Он начинает спрашивать, что помнит Алва. У вспоминающих бывают эти состояния, когда старая личность заслоняет новую. Память тела, даже навыки обращения с техникой остаются, а самовосприятие замещается.
Алва путается еще, не знает толком, сколько ему лет, младший сын он или соберано, где его люди, кто сейчас король.
У него все вперемешку. Ричард вздыхает, говорит:
– вас контузило в бою, герцог Алва, вам следует отдохнуть, хорошенько поспать.
Тот качает головой:
- Не держите меня за идиота, Окделл. Меня могло контузить, но что не так с миром вокруг?
Дик выдыхает и напрягается одновременно - его признали, это дает опору для изложения происходящего, но и усложняет дело, раз рядом с Рокэ нет друзей, а есть только предатель-оруженосец.
Но Алва уже продолжает свое теоретизирование:
- Это Лабиринт, Эгмонт? - спрашивает он. - Я мертв?

У Дика в сотый раз все обрывается.  Он не выдерживает, подходит, берет Алву за запястья, говорит:
- Вы живы. Прошло очень много лет, мир изменился, но это ничего, вы привыкнете. Вы скоро увидите Савиньяков, Эмиля и Лионеля, они вам помогут разобраться. Прибудут сюда уже завтра. И я Ричард Окделл, не Эгмонт. Понимаю, что это не повод мне верить, но пока это все, что есть.
Рокэ смотрит на него нечитаемо. Потом глухо требует:
- Докажите.
- Что именно? - теряется Ричард.
- Что вы мой оруженосец.
- Бывший оруженосец. Как? Спросите меня о чем-нибудь, я отвечу, если сам смогу вспомнить.
Рокэ спрашивает о не слишком надежных вещах: о кольце, укусе крысы (приходится пояснять, куда Ричард дел шрам), еще чем-то. Это превращается больше в рассказ о прошлом, чем о настоящем, но оказывается полезно, Рокэ восстанавливает связность собственных воспоминаний, это дает почву под  ногами. В итоге он кивает, все еще непохожий на себя, совершенно выбитый из колеи:
- Да, вы Ричард, мой оруженосец. Вы сначала меня ненавидели, потом были в меня влюблены.
Ричард сильно сжимает запястья, которые так и не выпустил.Думает: все он понял тогда. И все равно как пешкой... какая же подлость. Вспоминает кандалы на запястьях у Алвы.
Алва все продолжает складывать паззл:
- Я наградил вас орденом Талигойской Розы. Вы отравили меня, чтобы защитить от меня королеву. Вы убили королеву. Я наградил Розой ваших убийц.
Ричард только кивает:
- Все верно, эр Рокэ. Именно так  все и было.
Ему плохо до тошноты.

Они вспоминают все, что знает Ричард (в остальное время он слушает поток не всегда понятных разрозненных воспоминаний), пока Рокэ не отрубается.
- Ложитесь, офицер, - бормочет Дик, укладывая его.
Самое сложное позади, завтра к Рокэ должна бы вернуться обычная ясность сознания.   Ричард проверяет, где там оба Савиньяка (еще в пути), пишет кому-то из офицеров и начальства про личные причины сегодняшнего побега из участка, отрубается на диване.

Утро встречает трезвонящим дверным звонком. Первым прибыл Лионель. В этой жизни он совсем не похож на Эмиля, а с Диком они не встречались, но тот все равно узнает его, по глазам. Дику вообще кажется, что перерожденных можно всегда узнать по глазам.
Ли смотрит напряженно, как на врага, Ричард вспоминает - они же и есть...
Проводит в квартиру, говорит, где Алва, где шадди в банке, описывает состояние Алвы, говорит: надо вернуться на работу, ему я оформлю отпуск на две недели, придумаю что-нибудь, вернусь вечером.
Собирается быстро, уезжает, оставляет ключи Лионелю. Когда вечером, измотанный и задолбанный за день, возвращается - в квартире никого нет.

Ричард не поднимает панику, просто звонит. Эмиль сразу берет трубку и признает, что Рокэ увезли сперва на его собственную квартиру, потом к нему, Эмилю.
"Где ты был весь предыдущий месяц?" - злобно, ревниво думает Ричард, сообщает о предлоге для отпуска Куэрво и просит держать его в курсе - но никто так и не перезванивает.

Куэрво появляется сам, к концу отпуска, сразу в участке.
Рубен сильно изменился. Лицо стало жестче, старше, взгляд - сильнее и злей. Он держится иначе, говорит медленней, ленивее. Но улыбается рассеянно встречающим его полицейским, и Ричард думает: для него они простолюдины. Любой полководец способен общаться с солдатами, любой дворянин не смеет быть высокомерен с мещанами - но все время жить среди них?
Сам Дик привык, он с подросткового возраста привыкал, в нем самом герцог Окделл виден не так уж часто. Рокэ будет сложней.
Дик зовет его в кабинет.

Рокэ говорит:
– Мне по-прежнему нужна эта работа. Больше идти некуда. Не то чтобы я представлял себя в городской страже.
Ричард отвечает:
– Как и всем. Подумайте вот о чем, герцог: помнили вы себя или нет, но вы выбрали эту работу - чем-то это место вас все же устраивало. Карьеру вы сделаете быстро, если сохранили свои таланты - а вы сохранили, – сможете выбирать для себя приемлемые условия. Да и сообщество перерожденных сочтет за честь посодействовать при необходимости. От увольнения нас обоих уже, вот, спасли.
Ставит условие: какое-то время - опять перебирать бумажки, пока флешбеки  не закончатся. Официально это немилость, ну да Дик сам в таком положении. Потом - аккуратно, соблюдая субординацию. Не мутить воду. Вы больше не первый маршал, но какие ваши годы.
Вопросы? Нет? Свободны.

Вопрос был - впрочем, только один.
- Почему вы сбросили меня на Савиньяков? - спросил Алва, и Дик ошалел от такого подхода.
На секунду ему даже обида почудилась - родная, задиристая Рубеновская обида.
- Потому что вы доверяли им.
Рокэ поднял бровь (у Дика горло перехватило, потому что Рубен в жизни так не делал):
- Я дорожил ими. Но в жизни не доверял, например, Ли.

Потом служба идет своим чередом. Рокэ трудно, это очевидно. Ричард пару раз пишет Эмилю, но выясняется, что Савиньяки встречаются с Рокэ периодически, созваниваются раз в неделю - но в остальном тот выкарабкивается один.
Ему даже нашли этого кого-то еще (кого именно - не говорят), но с той персоной контакт Рокэ не хочет поддерживать.
Иногда Ричард дежурно осведомляется, в порядке ли Алва, и тот тихо бесится.
Однажды Алва напивается с офицерами и ругается с напарником, который должен везти его домой. Ричард, вздохнув, везет Алву сам, тащит, заставляет переставлять ноги. Тот бормочет что-то о том, что раньше переносил алкоголь лучше. Ричард бормочет о том, что раньше и трава была зеленее.

Дома у Алвы становится понятно, что да - зеленее. Там бардак и бутылки из-под Крови разных годов и дороговизны. Дик вздыхает. Это проблема всех нововспомнивших - ощущения прошлого смутные, но отчетливо другие. И вино было лучше. Нет, правда. Ричард первый и подтвердит.
Слегка протрезвевший Рокэ еще неприятней Рокэ трезвого. Говорит, наблюдая за возней устраивающего его на ночь Ричарда:
- Раньше ты смотрел на меня как уличный щенок на нового хозяина. А сейчас сам возишься со мной как с подобранной шавкой. Вы играете в искупление, юноша?
Дик огрызается:
- Еще раз назовешь меня юношей, я начну называть тебя "парень".
Рокэ криво, ярко улыбается. Откидывается на неразобранную постель. Спрашивает:
- Ну а все-таки?
Ричард отвечает:
- Вы вряд ли поймете, но я, наверное, единственный, кто рад тому, как мы живем сейчас. Не так плохо быть простолюдином, Алва, не так плохо иметь право просто жить, без страны под твоей рукой, кровной мести, могущественных противников и непредсказуемых союзников. Так что я просто делаю то, что хочу. А я хочу чтобы не было больше  бессмысленных мучений. Ничьих.
Алва кивает:
- Вы и прежде не были мстительны. Зато были столь же безвольны.
Ричард не снисходит до ответа. Он успел полюбить Рубена, но сейчас слишком легко вспомнить, как он не мог выносить спокойно Рокэ.
Уже перед тем как уйти, он слышит вопрос Алвы:
- Дорогой мой простолюдин, вы и скалы больше не слышите?
Ричард не отвечает. Почему-то уверен, что Алва знает ответ.

После этого Алва становится смирнее и немного спокойнее. Таится, учится жить. Похож на себя в Варасте, когда армия неделя за неделей двигалась вдоль Рассанны.
Ричарду с ним таким легко и хорошо, их молчание вдруг кажется каким-то безопасным, почти уютным.
В один из дней в участок приходит женщина - высокая, в мокром плаще, с мокрым зонтом в руке. Какое-то время беседует с дежурным офицером, потом бросается к Дику и вешается ему на шею. Шепчет что-то неразборчиво, зовет Диконом. Ричард отстраняет ее только чтобы взглянуть - красивая, светленькая, кажется, бергерка или дриксенка. Глаза блестящие от слез, взгляд... он ее обнимает в ответ, прячет лицо у нее в волосах.
Через некоторое время Рубен приносит в кабинет две кружки шадди и печенье. Без спросу, но на нем уже совсем прижилось клеймо любимчика, ему можно полюбопытствовать.
Ричард представляет:
- Айри, это герцог Алва. Герцог, это моя сестра Айрис.
Айрис смотрит на Куэрво (полицейская форма, худоба, синяки под глазами, пока что короткие волосы) с удивлением, неуверенно говорит:
- Монсеньор?
Алва со всей доступной ему куртуазностью умудряется поцеловать ее руку:
- Сержант Куэрво к вашим услугам, эрэа.
А потом как-то неимоверно просто, даже простецки оборачивается к Дику:
- Пейте шадди, эр Ричард, я скажу, чтобы не беспокоили.

Ричард слышит, конечно же, камни. Иногда от этого больно. Иногда только это и держит в здравом уме.
Рокэ как-то приходит и просит: покажите мне. Я чувствовал стихии через Повелителей, но через Эйвона всегда было что-то не так, как с другими. Он все же не был Повелителем по рождению.
Ричард везет его за город, к пещерам, где бродят туристы. Сажает рядом с собой, берет за руку. Он может и в городе, но тут скалы более мирные, давным давно не пили крови, спят и не жаждут.
С Рокэ это оказывается легче в тысячу раз, в четыре тысячи. С Рокэ можно почувствовать не только эти камни, но и те, что ворочаются в старой Олларии, Ракане, Кабителе. Можно дотянуться до Нохи, Лаик, Надора и Торки, до белых скал Алвасете. Можно узнать их истории, вспомнить босые пятки соберанито Росио, разбитые коленки танэа Айрис и тана Дикона. Можно узнать всю правду о былом, доступную камням - но самое главное, можно почувствовать себя в любом веке – на своем месте.
Когда они оба приходят в себя - понимают,  что обнимаются.

У них складывается в итоге странная динамика. Дик приказывает ему в участке, и Алва со скрипом порой, но слушается. А иногда Алва приказывает Ричарду, и тот слушается почти инстинктивно. Рокэ использует это больше по-мелочи и с ненормальной для себя (но нормальной для Рубена) деликатностью. Не на людях - но люди все равно не слепые. Из любимчиков шефа Рокэ медленно, но верное переименовывается у сплетников в любовника.
Ричард, узнав, пожимает плечами:
- Ну, не впервые.
Сплетники все равно получают себе парочку висяков в наказание и работают все выходные.

Алву все чаще вытаскивает на слеты к перерожденным. Он все злее их игнорирует.
Потом Ричарду приходит приказ о переводе Алвы  в другой отдел. Денег больше, звание выше, от Дика - дальше. Формальный повод слишком формальный, но кому какое дело. Дик отдает приказ Алве, Алва тонко улыбается и рвет бумагу. Ричард одновременно рад и несчастен. Если бы Алва перевелся, это мучение бы закончилось.
Но он знает, что второй раз учиться жить без Алвы будет сложно. Они же снова только-только нашли это хрупкое равновесие.
Такое мучительное равновесие.

На Излом Дик остается в участке. Созванивается с Айрис, потом - с настоящей семьей, той, от которой отошел очень давно, едва вернув старые воспоминания. Иногда он жалеет об этом, но оставляет как есть - а тогда в нем говорил испуганный подросток.
Дежурный офицер на этот раз Куэрво. Это объяснимо - новичок, все его родные в Кэналлоа, никого его дежурство не расстроит. Дик не понимает, правда, где Савиньяки и вообще все многочисленные друзья Рокэ - должны же они быть многочисленными? Рокэ целую жизнь прожил. Где какой-нибудь Валме, Хуан какой-нибудь?
Он спрашивает даже. Рокэ приподнимает брови, говорит:
- Вы так и не начали разделять друзей и союзников?
- Быть не может, - злится Дик, - вас любили. Я помню. Алва, вас так ждали, даже я видел.
Алва пожимает плечами. Говорит:
- Это все не так просто. Вы вот тоже меня любили, и что с того?
- Но они же вас не предавали - раздраженно отзывается Дик.
Алва хмыкает, наливает вино, подает ему:
- Но могли.
Ричард не спрашивает дальше – в книгах по истории он читал, что Рокэ умер не в бою, но и вовсе не своей смертью. Мало ли, что с ним там было.
Излом года тихий и мрачный в итоге, хотя у них есть что-то приличное в качестве "крови" - Алва как-то сумел подобрать, – и еще они пьют можжеловку Дика, и закусывают бутербродами и вяленым мясом из автомата.
Дик не очень уверенно вспоминает потом, о чем они разговаривают - вперемешку два Круга, политика, философия и какие-то глупости, вроде похмелья от  тюрегвизе и от кэналлийского.

Потом Алва садится к нему на колени. Дик его не отталкивает. Ему так одиноко и он так любит Алву, что просто не может отталкивать.

После этого они не останавливаются, так и начинают спать друг с другом. Инициатор сначала Алва, заявляющийся в квартиру к Ричарду с отданным некогда Лионелю ключом, но потом и Дик начинает входить во вкус. Это неожиданно очень комфортно и легко, и между ними, вроде как, нет обычной для недавних любовников игривости, романтики, и как будто не подразумеваются чувства - но Рокэ вдруг начинает чаще и громче смеяться, красуется теперь немного - не так сильно, как в прошлом Круге, не так нагло, – но все таки. Он мягче с окружающими, а ведь Ричарду уже приходилось отчитывать Куэрво за новоприобретенный отвратительный характер Рокэ. Теперь он снова стал прежним обаятельным Рубеном и Дик вспоминает прозвище про Ласточку, которое не понимал раньше.
Сам Ричард тоже наслаждается происходящим, ему нет дела ни до внеустава, ни до того, что подумают те же Савиньяки, если узнают. Он прекрасно понимает, что это временно и не всерьез, своеобразная терапия, и торопится надышаться. Иногда думает только о том, как надолго у Рокэ эта эйфория, сколько времени пройдет, прежде чем это взаимопонимание закончится. Но пока даёт Алве почувствовать себя принятым и желанным, и сам упивается им безоглядно.
Тем временем Алва получает право снова вернуться к серьезной работе, и возвращается. В основном это все ещё просто патрули, но Рокэ явно нацелен на место детектива, и у него есть все шансы.

И, как ни странно, все хорошо идёт почти до самого Излома Круга.
Перед ним оказывается, что какие-то идиоты из перерожденных чего-то хотят от Рокэ, то ли участия в некотором паршивом ритуале, то ли госпереворота и анаксии, то ли севрюжины с хреном, то ли еще чего. И Рокэ долго раздумывал сначала (сердце болело за Кэналлоа), потом уворачивался, а сейчас его похитили, и Ричарду с другими Повелителям предъявлен ультиматум. Дик тянет время, привлекает специалиста по переговорам (даже не перерожденного), а сам вызнает через скалы, где Ракан, и вместе с Эмилем, Эпине (тоже уже нашедшимся) и своей группой умудряется освободить Рокэ.
Проблема в том, что тот при этом находится в кошкиных Гальтарах, на кошкиной Террасе Мечей, и оттуда его даже Повелитель не может достать, только сам может выбраться, и светопреставление в процессе устраивается такое, что перерожденные из теории заговора быстро становятся достоянием общественности.

И это очень конкретно понимается, когда кто-то из обычных людей смущённо обращается к Алве как-то типа "Ваше Высочество". Но тут ещё можно поржать, а вот когда ему говорят "соберано" - вот тут ему нелегко уже.

Проблема с обнародованием разводит их с Диком надолго, тот думает, что навсегда. Они не могут больше скрывать ни свои личности, ни свои мистические силы, трудно сказать, что хуже: спецслужбы или таблоиды. Единственное, что Рокэ и Дик могут скрыть - это свои отношения. С работой приходится сложно, но тут получается найти какие-то альтернативы, а Дика так и вовсе не особенно трогают - непопулярность среди своих играет ему на руку, он останется на прежнем месте. Рокэ везёт не так сильно, ему приходится возвращаться если не к управлению страной, то к заботам о ней.
Однажды Алва зовёт Ричарда - не вызывают его официально службы, как обычно теперь бывает, а Рокэ тихонько зовёт – и просит отправиться в отпуск в Кэналлоа. Там, мол, есть в земле ресурсы, она может родить как раньше, она только осиротела, Салина были не такими хорошими собрано, как Рокэ мечталось. Ричард едет, они колдуют помаленьку. Не очень сильно, но так, чтобы просто было легче теперь восстановить земледелие. Рокэ вынужден сейчас учиться в каком-то престижном заведении, участвовать в чем-то, Ричард видит иногда ролики и репортажи с ним, там Рокэ ведёт себя как прежний засранец Алва. Но сухую землю Кэналлоа просеивает через пальцы кто-то другой, то ли Рубен, то ли персональный Рокэ Ричарда.  Дик его обнимает, несмело, но порывисто - Рокэ сперва устало прижимается, потом набрасывается сам.
После секса припоминает Дику это его "пожалеешь".
Говорит: не пожалел.
Добавляет: все ещё считаешь нас врагами?
Не дожидается ответа, говорит: я тоже тебя любил. Поэтому потом возненавидел, когда ты поддался на ту провокацию. У нас все было как-то зеркально.
Дик отвечает: я не мог не поддаться.
Алва пожимает плечами: а я не мог не убить Эгмонта.
Дик кивает. Прижимает его ближе. Рокэ прижимается.
Рокэ вообще в постели снизу. Хочет, чтобы о нем заботились, а Ричард и рад.

Эпилог надо бы.
В общем, они продолжают встречаться, со временем получается то чаще, то реже. Ричард так и сидит бирюком у себя в полиции.
Однажды его приглашают на ужин поговорить об общем прошлом, он приходит, а там Катарина. Она симпатичная почти как раньше, но больше не производит такого непередаваемого впечатления. Она задумчива и спокойна.
Говорит: я довольно давно вспомнила прошлое, но только когда увидела этот скандал в новостях поняла, что не сумасшедшая. Мне не хочется в это лезть, на хочется ни с кем выходить на контакт, но я связалась с Робером. Все как-то устроились, так что я никому ничего не должна. Кроме вас. Вас считают чудовищем, я читала статьи. И наши современники тоже. Я помню... Многое, что сама натворила. И я не могу сказать, что вы не совершали этого - вы и впрямь меня убили, - но я могу объяснить, что у вас были причины, что довела вас.
Ричард качает головой, просит: просто простите меня, если возможно.
Катарина кивает, говорит: а вы, если возможно, меня.

Излом Круга проходит забавно: не знающие, чего ожидать, спецслужбы свозят Повелителей и Ракана с частью эориев в Гальтары, в маленький трейлерный городок. Повелители и Ракан напиваются и орут песни - начинают с солдатских песенок прошлого Круга, заканчивают чем-то современным. Ближе к рассвету кто-то застаёт соскучившийся алвадик, другую парочку и заставать не надо,  утром всем стыдно смотреть друг другу в глаза, остаётся только смеяться. Других происшествий Излом не приносит.
На весенний все примерно так же, только меньше вина и больше мирной болтовни. Алва лениво и самодовольно рассказывает об успехах в Кэналлоа, Дик счастливо смеётся и подтрунивает над ним.

После Излома интерес к перерожденным стихает.
Ричард работает. Получает смс. Идёт домой.
По пути берет кэналлийское.

Анон

Re: ОЭ накуры

Накур на публичный секс алвадика. Внимание, ООС, сопли, секс как основа отношений, особого эффекта от публичности нет, обоснуя нет, верибельности нет, планета населена роботами раттонами розовыми ызаржатами.

▼…Дикона собираются казнить, но есть нюанс (или у Ласточки просто мужика нормального не было)⬍

…Дикона собираются казнить, но есть нюанс – казнить последнего Повелителя нельзя. Однако, чтобы можно было передать его повелительство Алве недостаточно нажраться и разобидеться, а потом ткнуть пальцем в первого встречного с восклицанием "назначаю и.о.!"

Приходится трахаться с Диконом, принимая от него ммм.... божественные силы Лита.
В процессе древнего ритуала, так что при свидетелях (обязательно хотя бы старшего Савиньяка, но лучше не только).

Дику говорят - хочешь нормальную скучную казнь для благородных - соглашайся. Не согласишься - казним зрелищно и неблагородно. Дикон зрелищно не хочет. Он вообще уже мало что хочет, он успел сбежать от альдотвари, помотаться по Надору и ЗЗ, еще разок неудачно влюбиться, попасться, посидеть в тюрьме и впасть в небольшую депрессию. А еще узнать, что Алва Ракан, проплакаться, проржаться и успокоиться. В общем, он готов умереть с комфортом и соглашается.

Так что ему дают кровать, между кроватью и наблюдателями ради приличия ставят решетчатую ширмочку, которая ничего особо не скрывает, а на кровати располагается Алва, на которого даже злиться уже не получается. Алва еще и явно нервничает. Дику жалко себя, жалко его и вообще грустно за всю эту нелепую историю. Дик его обнимает и думает  - с тебя все для меня началось - тобой и закончится. Аве Ракан. Мой враг, мой монсеньор, мой сюзерен. Самый красивый человек в мире, подумал я, увидев тебя впервые. Так до сих пор и думаю.

И Дик отрывается - у него последний секс перед казнью, ему уже некого стесняться и бояться. Целует, гладит, любуется, начинает эту ерунду нашептывать на ухо. Алве щекотно от шепота, неспокойно от слов, хочется одернуть мальчишку, но не факт, что если мальчишку урезонить, у того не упадет. Мальчишке и так морисских травок в вино подмешали - вот он и ластится весенним котом.

Но Дикон на этих травках и своей эмоционалке искренний и жадный до ужаса и твердо намерен получить свое по максимуму, так что его в любом случае хрен остановишь. Целует и лижет все, до чего может дотянуться: трепетно - веки и лоб, развратно - грудь и пах. Алва уже против воли улетает, пытается поторопить - и понимает вдруг, что  не может. Ритуал, потомок Лита передает свою власть, не анаксу сейчас приказывать, ему принимать только.
И наблюдатели в таком же состоянии. Предполагалось, что все будет быстро, аккуратно и почти по-медицински, хоть простыню с дыркой неси – а если Окделл по обычной дурости решит напоследок повыделываться, оскорбить как-то высказаться – тут же ему объяснят ситуацию. А такого – не предполагалось. Только и возразить – почему-то не получается.

Так что Дикон отрывается от души, успевает Рокэ со всех сторон вылизать в разных позах поиметь - и все это не переставая успокаивать, заговаривать нежностями, поддразнивать, шутить и славословить. Обращается с бывшим эром как с девушкой, как с юным девственником. И как-то умудряется достучаться до того позабытого недоласканного юноши внутри Рокэ - в душе не особо молодого уже мужика, злющего, жестокого - умудряется в этом Вороне разбудить Ласточку. К концу Рокэ уже совсем размяк, будто масло,  ему и жутко от беспомощности, и хорошо до жути, он тихонько мычит, смущается, а Дикон жарко смеется в шею: хотел бы я, мол. чтобы ты покричал, какой голос у тебя, знал бы ты, как мне нравился твой голос - не надо, не хочу тебя мучить, нечего чужих баловать, не надо им слушать...
Когда заканчивают, Рокэ засыпает от переизбытка магических и не очень переживаний.  Дикон гладит его по волосам напоследок, прикрывает простынкой, встает, одевается. Выходит из-за ширмы, говорит тихо: велите отвести меня в камеру.
Глаза у него растерянные и впервые почти испуганные.

В камере до рассвета сжимает в пальцах несколько длинных черных волосков.
На рассвете вершится казнь.

Рокэ просыпается после казни.
Напивается в хлам.
У него чувство дикой потери.
Никогда этого не желал, но теперь потерял, и не может заставить себя смириться.

Ли приходит, предлагает на войну съездить. У Рокэ дежавю. Фельп-2
Только юноша больше не в Агарисе.
От юноши вообще мало что осталось. Фамильный перстень, переданный приставом, да синяки с засосами на коже. Последние уже сходят.
Рокэ почти тошнило поначалу, когда их видел. Он себя чувствовал не то чтобы изнасилованным - но в чем-то даже хуже.
Ему душу вынули и расцеловали без спроса.

А теперь следы сходят - и он затосковал.

Еще и свидетели этого кошмара ходят вокруг на цыпочках. Если бы Алву на их глазах нагнули и отымели - все бы это пережили, включая самого Алву. Еще бы и с прибаутками.
Но они слышали, как он скулит под Окделлом. Видели, как заснул, прижавшись.

И глаза теперь его видят.
Как у кота испуганного. Одновременно злые и жалобные.
Как у злобного, независимого кота, у которого умер хозяин.
Только другого, кто сможет теперь вот так же - полюбить, приласкать - не найдется.
Рокэ и не позволит - так.

Для любителе стекла рекомендованно остановиться здесь.
Если желателен ХЭ - курим далее:

В общем, эти два идиота – как всегда.
Но! Мы всегда можем привлечь эффект наблюдателя!
Допустим, Лионеля или Марселя)

Марсель эпиарх - он давно понял, что Ракана нужно гладить по шерстке, только не понимал, как именно. А когда понял - осознал, что он _так_ не умеет и не готов

Лионель запасной Ракан – и он уже начал понимать, что раканство это какое-то нагибалово, но не думал, что так буквально. Так что - а вдруг Алва теперь зашибется на ближайшей войне? А мне вот это вот все?

Так что – ночь, Алва спит, Ричард ждет казни, свидетели пьют и не надеются забыть увиденное.
- Есть у меня один домик, - скажет после ритуала Марсель Лионелю. – Оформлен в алисинском стиле, мне кажется, этот стиль непременно пора вернуть в моду.
- Хороший домик? - спросит Лионель.
- Очень! – покивает Марсель. - Комфортный, надежный такой. Красная черепица, толстые стены, глубокий подвал. Заборчик, опять же. Высокий.
Помолчат.
- Есть у меня  человек. - скажет Лионель.
- Хороший человек? - оживится Марсель.
- Мерзавец. Шея топора просит.
Пожмут друг другу руки.
Плохой человечек проследует на плаху с мешком на голове, хороший домик обретет жильца и стражу.
Просто на всякий случай.
Может и не пригодится. Может, Рокэ сейчас на войну съездит, на родину, переспит с очередной горожанкой - и все наладится.
Срока исполнения приговора не было.
Домик надежный, стража умелая.

Но чем дольше наблюдатели наблюдают глаза Ракана - тем более кот в коробке становится более жив, чем мертв.

Правда, если они встретятся, будет тяжело. Дикон уже без травок и угрозы страшной смерти. Рокэ без мистической необходимости совершать древние ритуальные оргии.
Они вообще не друзья, не союзники и ничего такого. Даже говорить не пойми о чем. Только обняться им хочется жутко. А повода как-то нет.

Вот сцена первая:
Рокэ приезжает в домик по данному Лионелем адресу, но без пояснений от оного. Видит Ричарда.
- Молодой человек, почему вы живы?
– Эр Рокэ, это вы у меня спрашиваете?

А вот настоящая сцена:
Ричард спросит, наверное, кому передали его силу. А Рокэ еще - никому. У него были варианты, но как-то неудачно все сложилось с ними. Хоть обратно возвращай повелительство. Собственно, Ли поэтому адрес и дал - а не только потому что на Алву уже смотреть тошно.
- Ну что, Окделл, чувствуете в себе еще настроения к бунтам и восстаниям?
– Вы имеете в виду, не желаю ли все еще возвести на престол истинного короля? Даже не знаю... мой сеньор.
Шутка незамысловатая, на нее даже реагировать не обязательно.  Но Алва все равно вспомнит то любовное "мой сюзерен", посмотрит остро. И Ричард тоже вспомнит, растеряется.

В общем – как-то они сговорятся. Возвращение части былого величия - очень малой части, но с возможностью восстановить еще часть потомками. Верная вечная служба, где и кем назначат. Окружение Алвы и Талиг уже так перетасованы, что вариантов немного, лучше такая аристократия, чем никакой, и так предатели перемешаны с захватчиками, навозники с людьми чести, кого только нет - и в том-то и дело, что много, кого нет, а выживать надо.
Ричард согласится на все. Объяснит: а за что ему цепляться? У него больше нет ни семьи, ни возлюбленной, долг перед отцом он выплатил насколько мог, по максимуму, перед наследием Алана. Перед родом Повелителей Скал - так вот он, его Ракан, на троне или нет - путь сам государь решает. Все формальности соблюдены, цели отсутствуют, смысл жизни утерян. Что осталось - можно подарить кому угодно, почему бы тогда и не вам.
В конце концов, я поклялся вашей семье. кто его знает, снята ли с меня та клятва

В общем, долго ли, коротко ли,  а надо передавать силу обратно! Тем же путем только наоборот)
Хоть свидетели не нужны на сей раз и то хлеб. Уславливаются о времени.

И Дикон просит: принесите мой перстень родовой, он же у вас?
Алва язвит: только мы договорились о вашей кротости и смирении.
Дик объясняет - мне карас бы. Он всегда был молчаливым, всегда спал. А в ходе того ритуала я его услышал.
Алва поднимает бровь непонимающе, Ричард хмурится: но вы вот как чувствуете мои силы сейчас?
Рокэ отвечает, что не особо.
Ричард спрашивает: а свои?
Рокэ говорит: это трудно объяснить. Я их почти не замечаю, пока время не приходит.
Ричард говорит: я тоже не замечал. Эсператистское воспитание, все такое. Но после ритуала они замолчали. Скалы совсем замолчали. Это кошмарно. Говорит: подождите, зажмурьтесь.
Рокэ жмурится, поехидничав для порядку, затем слышит звон клинка, напрягается и открывает глаза - и, уже открывая, чувствует чужое злое удовольствие, понимает - камни пьют кровь, слышит их жуткую радость. И тоску еще. Камням чего-то не хватает, кого-то не хватает, у них нет Повелителя, они недовольны, Сердце не слушает их, не уделяет внимание. Видит - Ричард распорол себе ладонь и окропил красным его перстни, чувствует тепло и влагу тыльной стороной ладони. И оказывается - они совсем близко, Ричард держит свою ладонь на его, смотрит пристально, спрашивает: чувствуете?
Алва думает: то есть, он все время живет вот с этим? Жил.

Алва знает за собой - у него специфическое мышление, слишком своеобразная манера речи. Он подозревает - именно от того, что он Сердце, его разум слишком рассеян, он чувствует неожиданные, слишком многочисленные связи всего со всем, иногда едва не растворяется в мире.
Понимает: у Ричарда же собственное такое.
Думает: и Катарина спорила вот с этим? С мальчишкой, который носил в себе гнев камней? Да он же безумен не меньше меня.

Рокэ обещает принести карас.
Очень хочет поцеловать Ричарда.

Ритуал совершают при следующей встрече. Все приготовления совершены, распоряжения розданы, бумаги подписаны, заинтересованные стороны оповещены. Завтра Ричард Окделл официально восстанет из могилы. Сегодня - Алва приносит карас.

Он волнуется. У него нет столько гормонов, сколько было у Ричарда с его молодостью, нет отчаянного любования жизнью приговоренного, даже морисские травки, котороые он пьет на всякий случай - немного будоражат, но вовсе не обеспечивают того поэтического воодушевления, которое можно было наблюдать в Окделле.  Да  и весь опыт Алвы сводится к Окделлу же. Вопрос - где тот-то нахватался? - Алва ревниво запинывает подальше. Перед выходом мрачно смотрит в зеркало, с сомнением вспоминая это ричардово "самый красивый на свете". Зеркало показывает что-то другое. Рокэ злит, что ему вообще есть дело.

Впрочем, в таких вещах  смотреть предполагается вовсе не на себя)  Собственно, это и помогает.
Рокэ не поэт, чтобы восхищаться любовником вслух, и никогда не был, даже когда хотелось. И откуда за ним слава первого любовника взялась - тоже не знает. Он вообще довольно эгоистичен в постели и не думает, что сможет довести Дикона до того же состояния тряпочки, в котором побывал сам.
Он просто целует, пока хватает дыхания, и когда Дикон начинает льнуть ближе - вот тут его и уносит. Рокэ важно быть  желанным, а Дик желает. Сверху, снизу - мальчишке все равно, он ластится, почти выпрашивает новые поцелуи, Рокэ в нем забывается.
Старается не навредить,  но все равно присваивает, подминает, клеймит как своего.
Где-то на фоне уже бродит магия,  Рокэ почти от нее отмахивается - его тут Окделл обнимает, как вы не понимаете - тепло же опять, в него вжаться можно, согреться, заземлиться, успокоиться, и его успокоить, с его неповоротливыми инстинктами и мечущимся умом, с его жаждой крови и непроливаемыми слезами, с его гневом и одиночеством - не меньшим, чем у Рокэ, одиночеством. С его детской, глупой, преданной любовью к любому, кто поманит – нет, не к любому, к нему, к "эру Рокэ", монсеньору, сердцу, сюзерену, только у Алвы есть право, и Алва это право предъявляет.

Секс не феерический в этот раз, больше нежный, больше пронзительный, Алва заставляет Дика смотреть себе в глаза постоянно, не позволяет задуматься, отвлечься.
Кажется, в конечном итоге Дикон именно от этого и забывается окончаельно.

Потом лежат, обнявшись. Ричард мысленно ощупывает камни дома, камни колец, слушает свой карас - показывает его Алве, пока волшебство не кончилось, хотя Алва подозревает, что сможет возобновить такой мысленный контакт снова. Скалы  больше не злятся на Ричарда после выхода из Лабиринта. Скалы скучали по Повелителю, тот радуется им, как хозяин радуется грозным охотничьим псам, льнущим к ногам как щенята.

Наутро авадик просыпается - голова Алвы на груди Окделла, тот прижимает Рокэ к себе как плюшевого мишку или как бесценную добычу.  Время вставать, возвращаться назад, занимать свои роли: маршала, офицера при маршале; героя и прощенного предателя; тайного Ракана и никому не нужного Повелителя.
Они целуются не сговариваясь, не выясняя отношений, безо всяких ритуалов. Чувствуют себя удивительно уместно друг у друга в руках. Молчаливо уславливаются, что так оно будет и дальше.

Анон

Re: ОЭ накуры

▼АУ постканон односторонний алвадик, стекольный окделлоцентрик⬍

АУ постканон односторонний алвадик, стекольный окделлоцентрик

Ричард то ли не предавал Алву, то ли не убивал Катарину, то ли выжил. Теперь он  занимается Надором, воюет, изо всех сил старается держаться подальше от политики  и столицы - но иногда все же вынужден как наведываться туда, так и интриговать.
Впрочем, все в рамках, оставленных ему коалицией Алвы, а Алва по какой-то  причине снисходит до того, чтобы больше не подставлять его под удар и не играть им вслепую.
Сам Алва регент или ПМ, так и не вернулся на постоянное жительство в Кэнналоа,  постепенно ощутил все же вкус власти, стал выдержаннее и уверенней.
Окделл наездом в столице, встречается с ним для разговора о делах. Смотрит на Алву - все еще  красивого, в чем-то даже еще более, нежели раньше, словно раскрывшегося в по-настоящему зрелом возрасте. Все еще лениво-язвительного и даже желчного. Все еще  не к месту порой болтливого. Все еще гениального.
Думает: все перегорело. И  больная детская ненависть, и юношеское отчаянное восхищение. И столь же больная и
отчаянная, толком не осознаваемая первая любовь - тоже. Осталось... много  опаски, достаточно уважения, немного терпеливой снисходительности - и ни  малейшего желания быть рядом дольше необходимого.

К сожалению, дела задерживают допоздна,  потом какие-то посиделки с коалицией  Алвы, документы, что-то еще... Ночевать приходится на территории Алвы, тот  приглашает лечьь вместе, как бывало когда-то - не роман, не флирт, с  Окделлом флиртовать - себе дороже, только напутает, а Рокэ просто нужен сегодня  кто-то, кто согреет постель и не будет ни опасен, ни по-настоящему дорог - у  Рокэ нет настроения особенно беречь чужие чувства. Ричард колеблется, но  соглашается.
Сравнение изменившихся тел и ощущений со старыми временами, опасливая нежность Ричарда, ироничная, хоть и не злая, откровенность Алвы. Закончив, Окделл  собирается уходить, но Алва просит поспать рядом. Ричард так удивлен, что даже  думает: что, неужели, кто-то должен ворваться в ночи или - янезнаю? Он вымотан  взаимодействием и все-таки немного ранен, как ни пытался отстраняться эмоционально, но с Рокэ всегда так, не важно. Остается, тушит свечи. Алва  долго-долго не спит, молчит в темноте. Ричард тоже молчит. Наконец не  выдерживает и обнимает Рокэ, укладывает себе на грудь, прижимает - Рокэ смеется  негромко, но затем прижимается сам, просит погладить волосы, сетует на  бессонницу. Засыпает.
Утром Ричард собирается в поездку и ненавидит себя за то, что медлит, словно  ждет, что его окликнут. Не дай абвении же, тогда же целым не выбраться - если  Алве внезапно захочется поиграться, у Алвы есть круг своих, тех, кто может его  понять, не расшибиться о него, а о степени ценности для него Ричарда он сам  говорил достаточно честно - не стоит оно того, чтобы снова рвать душу.
Ричард уходит лишь с самым минимальным опозданием. Уже в воротах раскланивается  с приехавшим в экипаже Валмоном - вроде как официальным любовником Алвы, в любом  случае точно лучшим другом.

С постоялого двора пишет в Надор, что не приедет и,  прерывая отпуск, возвращается к месту службы. Возвращается в армию совершенно опустошенный, въезжает в свою старую квартиру, принимает приветствия - от кого  сдержанные (Ричард для большинства так и не стал своим), от кого - искренние.
Вдыхает, выдыхает, планирует следующие действия, бумаги, назначения, боевые  действия, заходит за распоряжениями к начальству, проведывает подчиненных.
Отпускает быстро, за несколько дней. Унимается боль в груди, мучавшая всю  дорогу.

Думает, что с отчетами через несколько месяцев нужно будет послать кого-то  другого.
Думает, что бессмысленно ехать самому, глупо - ехать, выискивать взглядом Алву,  ждать приглашения.
Думает - найти уже хорошую девушку и жениться. Ричард внешне уже научился  сохранять спокойствие, за него пойдет кто-нибудь сдержанный, кто-то, кому от  него не потребуется настоящей любви или страсти, может, родственница каких
Приддов, может, кто-то из бергерских семей. По расчету бы лучше выбрать кого-то  из семей опальных, но пока что не бедствующих "навозников", Надор все еще нужно  поддерживать, восстанавливать его долго, и приданное жены бы Окделлу не  помешало... вспоминает мать, думает - нет. Он довольно наслушался в Торке о том,  как жил его отец.

Все не к спеху. Окделл даже сейчас считается кем дураком, а кем темной лошадкой.
Столица за ним приглядывает. Если он сейчас вздумает покуситься на самостоятельность - сам же Алва прижмет его к ногтю.

Он, конечно, поедет. Накопит сил - и поедет, не сомневаясь.
Дик смирился - любить недоступных. Отдавать себя безоглядно, без надежды и веры.
Только накопит сил.

Анон

Re: ОЭ накуры

Короткие:

▼Почему Алва Дика называет юношей⬍

А может, он переживал, искал обращение правильное. "Назову герцогом Окделлом - напомню про смерть отца. Назову Ричардом - а он мне еще не друг, получается, как слугу, просто по имени, не подходит... Может, сразу Диком? Тъфу, у них в одном из надорских диалектов  это что-то значит, может не то подумать... А какие еще формы есть? Хуан, узнай, как пацана домашние звали, одна нога здесь, другая там. Дикон? Дикон...  Звучит хорошо, но слишком ласково, я же Рокэ Алва, у меня репутация! Ну не пацаном же его звать! Все-таки герцог...и. Оба.
Молодой человек... тъфу, как кокотка на балу... Да и какой он молодой, дите же вообще... Юноша, вы почему встали, после операции лежать надо! Хуан!!!
Ну и ладненько. Вот и нашлось. Будет юношей."

▼Почему Алва зовет Ричарда домашним именем.⬍

...нравится фаннон, где Эгмонт в Торке не умолкал, получая письма из дома: Дикон то, Дикон сё... Вся Торка невольно смирилась с Диконом, прониклась Диконом, заочно стала Дикону названными дядюшками и даже неприятель в ходе переговоров непременно вежливо осведомлялся "как там Дикон, растет?" - на что получал обстоятельный отчет о первом зубике, первой разбитой коленке и первом пони. Так что на ДСФ у Алвы просто сработал рефлекс!

Алва понял, что натворил, не сразу. Примерно в тот момент, когда Курт Вейзель, едва отдав честь Первому Маршалу, умильно поинтересовался: как там Дикон?
Об этом же спрашивали в депешах фок Варзов и Ариго.
В Варасте представлять оруженосца приходилось исключительно "мой оруженосец", а потом сокращать до "этот юноша мой порученец". Слишком часто, называя фамилию юноши, он видел, как светлеют глаза собеседника, теряя солдафонско-бесмысленное выражение, и слышал, как очередной старый вояка, расплываясь в улыбке, переспрашивал:"а, Дииикон?"

▼алвадик wildlife-style⬍

первое знакомство и "мне не нужен оруженосец".

Посмотрите, как самец кэнналийского первого маршала метёт хвостом и распушает перья перед потенциальным молодым соперником. Но, поскольку младший самец, несмотря на то, что уже достиг статуса герцога на своей территории, фактически все ещё остаётся детёнышем, а так же не проявляет агрессии, покорно отвечая на провокации старшего герцога - то уже через минуту кэнналийский маршал  с удовольствием вылизывает молодняк, помечая его как нового члена своей стаи.
...

вечер в Олларии

Возвратимся ненадолго на территорию знакомого нам кэнналийского маршала. Свечерело и, как мы видим, адаптация нового члена стаи пошла вполне успешно. Посмотрите как благосклонно вожак мурлычет детенышу, устроившись с ним возле источника тепла. В знак признательности юный самец подносит вожаку вкусный сок забродивших ягод.
Оставим их и вернёмся в другой раз. Дальнейшее утверждение иерархии стаи не подходит для просмотра наших юных зрителей.

▼Рокэ по пьяни звонит Дику из фельпа⬍

Юноша, как  добрались, не укачало ли в карете? А мы тут на море, нас тут тоже немного качает... Кто пьян, я пьян? Ну пьян! Я пью, мне есть, на что, а вашему Альдо даже алтарного вина жалеют, как я слышал.
Как вам местное общество? Что сюзерен? Ах, сюзерен... А меня сюзерен дома ждет, он у меня воспитанный, да... А тут у меня новый порученец. Даже два порученца. Один из них даже друг.  И вино! У нас праздник...
Что, у вас тоже праздник? Тюрег... тюр-что? Гвизе. Наверняка жуткая гадость. И пить вы не умеете. Учил вас, учил... Что значит, сюзерен научит? Не научит, вы не поддаетесь обучению. Нет, не поддаетесь. Мне лучше знать, я пытался. Вы совсем как местная дама, есть тут... Да. Да, у нас тут дамы! Очаровательные. А вы сидите там со своим сюзереном и пейте свое тюрь...
Какие танцы? А, вы тоже празднуете. Что, и дамы? Что значит, красивые? Какие астеры? Красивые как астеры?
Ну вот видите, как хорошо, что я  вас отослал. Дамы, астеры, тюрг... сюзерен? При чем здесь сюзерен?
Что значит, сюзерен тоже красивый? Я вас к Эпинэ  посылал, а не к сюзерену! Посидели бы на морковке, подумали над поведением!
Вы с сюзереном подумали?! И что... ЧТО вы придумали?!
Так. Юноша, сейчас трезвеете, утром собираетесь и возвращаетесь в столицу. Меня совершенно не интересует, что вы скажете сюзерену. Так и скажете. Запишите себе, а то забудете спьяну. Перо есть? Пишите: сказать сюзерену, что надо в Олларию. Что значит, вы не помните, как пишется "Оллария"? Кошки с вами, пишите "в Кабителу". А лучше "в Талиг". Не "на Талиг", а "в Талиг"! Что? Нет, пить больше не надо. И к сюзерену сейчас не надо!
Ричард? Дик! Ты что, спишь?! Девушка, вы кто? Кто Ракан? Вы зачем обзываетесь, эрэа? Да, да, я уже понял, что астера... У меня самого тут астеры... пантеры...
Так. Ладно. Значит, завтра он выдвигается. Лишь бы без сюзерена.

Марсель, трезвеем, мне срочно надо в Олларию!

▼Дик в роддоме, Алва (счастливый отец) под окнами, телефоны не изобрели⬍

Дик что-то показывает знаками из окна.
- Нет, юноша, мне все равно, что он на вид настоящий ангелочек - не вздумайте называть его в честь вашего любимого святого!
Дик мотает головой, снова что-то показывает.
- Девочка? И в честь твоей мамы называть мы ее тоже не будем!
Арно, стоящий в том же окошке, нетерпеливо начинает показывать что-то той же системой знаков.
Алва бледнеет.
- Дикон! Не важно! Я вас обоих очень жду! Очень люблю! Завтра выписка! Все будет хорошо! Забудь все, что я говорил! Называй как хочешь, ми карду!..
Валентин, стоящий рядом:
- Господин Первый Маршал, герцог Окделл пытается сказать, что на выписку нужен конверт. Просит голубенький под цвет глаз. Утверждает, что те синие как у...
Алва, слабым голосом:
- Как у меня?
- Как у святой Октавии.
Смотрит в окошко:
- Но про то, что имя можно любое, он обещает запомнить.

Отредактировано (2025-03-12 13:22:01)

Анон

Re: ОЭ накуры

Накур про вечноголодных оруженосцев, играющих в театре за еду

▼оруженосцам какая-то дама предложила сыграть в театре за деньги - в качестве девушек⬍

Валентина это не смутило, и юная графиня получилась у него замечательно миленькой и благородно-печальной. Увы, изобразить пылкую влюбленность Валентину так и не удалось, но дамы были снисходительны.
Колиньяр с удовольствие и огоньком исполнил роль авантюристки. Он, безусловно, блистал в своем образе и был бы непревзойден, если бы в какой-то момент не пренебрег текстом и не начал пороть непристойную отсебятину.
Очень, очень хорош был виконт Сэ! Его томная мушка над губой, озорная улыбка и золотистые локоны у лица превратили его в очаровательную подружку главной героини. Все портили только кавалеристские сапоги, выглядывающие из-под платья, да манера обнимать "юную графиню" каким-то не укладывающимся в образ нежной девичьей дружбы способом. Не помогло и то, что, увлекшись импровизацией, злых похитителей "подружка графини" спустила с бутафорского балкона.
Лучшей была признана игра герцога Окделла. Ему досталась роль наивной дочери мельника, и он удивительно органично стоял в углу сцены, теребя кончик длинной косы и с тоской поглядывая на уписывающих пирожные "благородных эрэа". К счастью, дабы совершенно ясно обозначить зрителю, что перед нами дочь именно мельника, герцога немного присыпали пудрой в качестве муки и вручили большой и свежий каравай хлеба - который к концу спектакля юный герцог задумчиво, изящно и с чарующим аппетитом - съел.

▼продолжение⬍

Кроме того было решено пригласить к участию в постановке (в мужской роли) Первого маршала. Никто не ожидал, что он согласится - но он согласился. Роль его, разумеется, была ролью героя-любовника и зрители с удовольствием предвкушали любовную сцену во втором акте.
Увы, сцене во втором акте предшествовала сцена пикника в первом. Явиться на нее герой-любовник был должен с корзинкой красиво изготовленной из папье-маше легкой снеди. К сожалению, господин Первый маршал не признавал не только поддельных цветов, но и поддельной еды. В корзину его помещались отличные вамонские сыры, внушительный окорок надорского посола, пирог с зимними ягодами из Придды, фрукты из Эпинэ и пара бутылок отменного кэналлийского.
Первый акт затянулся. Юная графиня вкушала пищу маленькими кусочками и с соблюдением всех правил этикета, - зато делала это долго и непрерывно. В какой-то миг на сцене появилась оберегавшая покой влюбленных подружка графини - и разумеется, передавая тревожную весть о задуманном врагами влюбленных злодействе, не преминула не только усесться между самими влюбленными, но и отдать должное яствам - вероятно, с целью помочь подруге. Некоторое однообразие дальнейшего действия изрядно разбавила прекрасная авантюристка, с изрядной ловкостью и военной сноровкой подкравшаяся к компании и на протяжении дальнейшей беседы воровавшая лучшие куски прямо с вилок трапезничающих.
Зрители, завороженно наблюдающие за столь свежей и оригинальной постановкой, разразились восторженными овациями в финале мизансцены, когда на романтический лужок явился суровый лесник и ультимативно потребовал у благородных господ переместиться куда-нибудь в менее сельскохозяйственные условия, а остатки трапезы в составе половины окорока, почти полной бутылки вина и отличной головки сыра - услужливо прибрала за изгнанной аристократией дочка мельника.

Анон

Re: ОЭ накуры

▼накур про призрак Эстебана⬍

Накурилось. Что, если после семерной дуэли Эстебан стал нормальным  призраком и вынужден таскаться повсюду за Диком? И тот его видит.
Сначала он думает, что ему надо Ричара добить. Потом грустит из-за семьи и уговаривает как-то помочь Эстебану тех повидать.
Потом ему становится все пофиг и немного скучно. Окделл сидит в библиотеке, убивать никого не хочется, хочется движухи. Но зато Окделл ходит на встречи со Штанцлером и королевой и иногда общается с Алвой. И Эстебан тоже слушает и комментирует. И королеву, и Штанцлера, и Алву. К Алве у Эстебана пиитет, но восхваляет он его так, что наедине Ричарду приходится яростно возражать - и вообще, получается, что Эсти понемногу переводит с Алвовского на почти-человеческий. От этого Ричард внезапно умудряется найтись с ответом на некоторые реплики эра.

С Катариной и эром Августом тяжелее, конечно - на дуэль призрак не вызовешь, в присутствии посторонних даже не одернешь, но в итоге:

• Краснеет, бледнеет и зеленеет в беседах с великими манипуляторами Дик не в тех местах, где положено, что сбивает собеседников с толку

• С некоторыми аргументами Колиньяра не поспоришь

То есть, поспоришь, но если вдуматься.. в общем, приходится вдумываться.
Та же история в Варасте с Оскаром происходит. Еще и при том, что Эстебан слышал сухи о связи того с Катариной и от кого на самом деле ее дети.
В какой-то момент радующийся расстрелу Феншо Эстебан даже глумливо советует:
- Ну ты встань рядом, закрой грудью, на поруки возьми, что ж ты за друг-то такой?
Думает - а ну как сработает и Окделл наконец самоубьется.
Срабатывает.
Только не совсем так - расстрел Феншо отменяют, Савиньяк и Вейзель не выдерживает, Алва, любящий красивые жесты - тоже.

Эстебан не помогает, конечно, он просто плюется ядом, хотя иногда его и берет что-то вроде жалости.
- Окделл, зачем я напрягался вообще? Ты едва спасшись от верной смерти на дуэли тут же затеваешь другую, еще более безнадежную. Да мне просто подождать немного было, ты бы сам убился.
И в таком духе.
Конечно, ему хреново. У Окделла интриги, в которых тот не смыслит, победоносная война, методы которой этот прекраснодушный не может оценить - женщины, блин, которых тот не может оценить по-настоящему.
А Эстебан на это все просто облизывается.

На самом деле уже даже не облизывается, как говорил Пратчетт "это все железки, которых у тебя больше нет" - но все равно грустно.
И - та-дам! Когда кто-то рядом грустит, что делает Дикон? Сочувствует!
Помогает как может. Развлекает призрака. Тащится к премудрой Гарре с вопросом как помочь его... другу.
Врагу...
Не важно!
Гарра говорит что-то загадочное, понять не получается.
Но получается, что, вроде как Эстебану нужно стать проводником для Ричарда. Видимо - в этом полном превратностей мире.Тогда это каким-то образом облегчит его неприятную участь.
Ну, делать нечего.
Помогает Эстебан примерно так же, как мешает - вредными советами Остера. Благо Ричард настолько привык с ним спорить, что все-таки не слушает все подряд. Иногда действует вопреки.
Например, выводят Робера, толкают на колени. Робер в шоке, Дик в шоке, Алва в ярости, Эсте тоже злится, но помнит о своей миссии и бормочет:
- Только не с места, Окделл, не вздумай его поднимать, Алва тебя убьет за еще одно нарушение субординации, тут политичес... кудаааа?!
А просто Окделл, до этого ловивший воздух ртом, сообразил: ой, Робера же поднять можно, что ж я туплю-то, руки есть, ноги есть...
Дальше - скандал, разборки, кошачья улыбка довольного Алвы, помилование Эпинэ.
Эстебан смотрит на Дикона с выражением "как же ты жить-то будешь?!" А потом на Алву. С подозрением.
На какое-то время затихает. А потом вдруг начинает экспериментировать в несколько другом духе.
- Так, Манрика рядом нет, Алва есть, волосы растрепи немного, мундир расстегни и вот ворот рубашечки тоже... Да, да, вот так хорошо. И улыбнись еще. Нет, не так, что ты на меня скалишься, как кабан на желудь? Значит, слушай анекдот! Заходит как-то кардинал Сильвестр в веселый дом...
И когда Алва находит растрепанного и улыбающегося во всю физию оруженсца, первая реакция оного:
- Окделл, я же вам запретил подходить к Феншо! И оправьтесь, на что это похоже?!
Эстебан смотрит в след, улыбается, довольный как хорек. Говорит нежно:
- Ах ты ж, моя ласточка... Окделл, понял? Ни кошки ты не понял... О, а что это мы такие расстроенные? Эр недоволен? А тебе какое дело, доволен ли... О, и ты туда же? Ну что значит  "куда?" Так, ладно, садись. Начинаем с цветочков и пчелок...
Кстати, про Линию Ричард узнает от Эстебана. Подтверждает у Оскара и Эмиля.
Долго думает.

В общем, когда алвадик переходит к активным действиям, Эстебан уже даже не ревнует, просто любуется на произведение рук своих.
Конечно, с отравлением все получается не совсем так. И в Ракане тоже, когда Эстебан спрашивает Ричарда:
- Ну Окделл, доволен? Твой Ракан занял столицу. Только хрен он ее удержит, конечно.
- Что делать? - спрашивает Ричард. - У него Алва. А отец за него воевал.
- Значит так, - говорит Эстебан. - Врать ты не умеешь, поэтому говорить будешь то, что велю я - и без этих твоих прекраснодушных порывов. А сейчас сделай спесивое лице. Еще больше спеси! Еще больше, ты тут Повелитель Скал или где?! О. Отлично. Собирайся, пошли к Ракану.
И в общем, спасают они там Алву, Фердинанда, Катарину, Альдо или кого еще - неведомо, но на пулю в итоге Ричард все-таки нарывается.
А дальше сидит Ричард у огня со слепым Алвой, мучится виной из-за сюзерена, почти уже готов отправится от чуть ли не гонящего его Алвы за Альдо...
Но тут врывается веселый Колиньяр и орет:
- Окделл, а кого я к тебе привел, брось эти чучела, тебя в Гальтарах любовник ждет!
И выводит его к действительно сунувшемуся в Лабиринт со стороны Гальтар настоящему Алве.
А чтобы совсем хэппи энд получился - внезапно и сам выходит. Совершенно в теле и живой.
И с Диком на радостях пред изумленным Первым Маршалом обнимается)

Отредактировано (2025-03-12 13:23:40)

Анон

Re: ОЭ накуры

Накур про Бьянко

▼Я подарил тебе белую лошадь⬍

 

«Мне вечерами было темно.
Ни против, ни за.
Но мне не страшно, мне все равно,
Закрыты глаза.
Я умер восемь минут назад,
Мне безразличен, что Рай, что Ад,
На прелых листьях стою и жду
Забвенья звезду».

Дик ездит на Бьянко. И иногда мерещится Рокэ. Ничего не делает, никуда не зовет, не пугает.
Просто иногда Рокэ в конных прогулках и переходах мерещится, что на полкорпуса позади идет белый конь с его оруженосцем на спине.
Иногда Дик чему-то мальчишески смеется, Рокэ оглядывается рассеянно...
А, нет, померещилось…

Однажды Дик и Бьянко почудились ему в бою. И Ричард впервые его окликнул монсеньором. Рокэ обернулся - даже зная, что это иллюзия, просто не выдержал.... пуля прошла мимо, просвистела, чиркнула по скуле.
Рокэ потом кому-то на вопрос "а это что?" о шраме, говорил: поцелуй.
Именно такие следы оставляют неслучившиеся поцелуи.

Флешбек:
Дикон умирает в овраге, а к нему подходит белая лошадь и начинает толкать мордой - поднимайся, мол. И Дикон поднимается.
В голове смутные воспоминания о Лабиринте и то, как, отчаянно сражаясь с альдотварью, он мечтал вернуться к Рокэ.
Открывает глаза, узнает Бьянко. Думает: Бьянко знал монсеньора, монсеньор его для меня выбрал. Значит, Бьянко Рокэ найдет. Кое-как залезает на коня, пятная кровью из бока белую шкуру. Просит:
– Поехали к эру Рокэ.
И они едут. И с каждым шагом боль в боку все слабеет, пока не проходит совсем.
Следов в овраге ни один из них, впрочем, не оставляет.

Иногда, когда на Алву устраивают засаду, вести о ней приносит всадник на белом коне
Который мчится быстрее любого другого скакуна

Рокэ иногда снится, что он стаскивает Ричарда с его белого линарца, и тогда Ричард оживает.
А иногда ему снится, что Ричард, стянутый с лошади, умирает на его руках.
Все сильнее хочет попробовать.

Бьянко никогда не оставляет следов, в отличии от Пегой кобылы - ни с подковами, ни без, ни плесенью за ним не тянет, ни лишайником. Разве что легкий иней иногда (даже летом), да слабый отзвук лесного духа, мокрой дубовой листвы, преющих желудей...

Но однажды следы все-таки появились.
Они тогда опять потеряли Арно - пошел в разведку, отослал товарища с донесением, сам отправился отвлекать противника. Они выиграли бой, а Рокэ, случившийся тогда в расположении, и Валентин бросились искать Олененка. Но Олененок – Олененок и есть - ушел через лес, спрятался и от врагов и от своих. Искали долго, отчаялись. Рокэ послышалось ржание, оглянулся - увидел Бьянко, который тут же скрылся в подлеске. Ричард перед этим оглянулся еще, махнул рукой: скорее, мол, монсеньор.
Рокэ бросился следом. Окделла с его закатным конем больше в тот раз не увидел - зато нашел на земле очень четкие отпечатки подкованных копыт. Повел Валентина по следам и нашел на земле раненного лихорадящего Арно.
Тот в полубреду узнал их, улыбнулся. Сказал:
– Валентин... а мы тут с Диком так хорошо посидели. Лаик вспомнили... Я ему сказал, что это все-таки ты... вино тогда... и ужин... в Галерею…

Однажды Рокэ в полнолуние увидел, как Ричард купает Бьянко в реке
Смеётся, отфыркивается, когда конь плещет на него водой
В одной рубашке. На одном боку рубашка бурая от крови.
Рокэ думает - сказали, что наповал. Куда попали - в легкие, в печень?
А если соврали? Если можно было спасти? (С тех пор всегда держит при себе перевязочный материал, стилет, пинцет...)
..думает - а как извлекать пулю?
Сон все не дает ему покоя. Алва верит снам.

Но пулю Ричард однажды отдает ему сам.
Глупо получается, Алва отстреливается как раз, и патроны кончаются. Он сосредоточен, ему не до того. С ним слуга, перезаряжал ему пистолеты, потом его подстрелили. Рокэ даже не может отвлечься, посмотреть, что с ним. Но пистолеты ему продолжают перезаряжать - Рокэ отдает не глядя, принимает, не оглядываясь - значит, жив.
Потом, уже неприятель отступает, только вдогонку стрелять. Алва требует раздраженно:
– Ну же, заряжайте! - потому что он давно протянул руку, а ладонь пуста.
– Пули кончились, монсеньор, - говорят ему.
– Хоть одну! - выкрикивает Рокэ и оглядывается, поняв, что голос какой-то не тот.
Слуга мертв, лежит рядом, убит в лоб.
Рядом Ричард с намотанными на руку поводьями Бьянко.
Улыбается виновато, говорит:
– У меня только эта осталась.
Засовывает руку под колет, вынимает и вкладывает в протянутую ладонь Рокэ окровавленную пулю.
Рокэ переводит взгляд на снаряд, а когда поднимает - Ричарда уже нет.

Алва не выдерживает. Он уже десять раз все проверил. Не мерещится. Просто видит все это только он.
В доме Ричард не появляется, только там, где может пройти лошадь. От Бьянко никогда не отлипает.
Появляется не всегда в случае опасности и не во всех случаях опасности. Того же Валентина или Савиньяка-старшего Ричард спасать и не думал - впрочем, обошлись без него.
Алва повидал в очередной раз Гарру. Та сказала:
– Конь твой, он коня, ты его. Есть у нас предание о белых козлах, а о конях нет.
– А что с козлами? - спрашивает Рокэ с досадой.
– На козлах души защитников бакранского народа ездят. Их специально готовили в старину,  защитников. Надо, чтобы у них на свете ни одного родного человека не было, ни дома своего, ни жены своей, ни друга, ни наставника. Надо, чтобы дух в них был крепкий и страдание большое. Надо чтобы Бакра их принимал.
Убивают их возле камня Бакры, протыкают копьем, и всю кровь из жил выпускают. Умирать они должны медленно.
А когда умрут - не хоронят, нельзя! Поминки не справляют, бдения не держат. Сорок дней ругают за все - и в чем виновны они, и пуще того - в чем нет.
Тогда Бакра примет их душу в утешение за несправедливость людей.
– И что, - спрашивает Рокэ, - духи воинов являются отомстить?
– Нет, - качает головой Гарра. - Таких, кто мстить пожелает, не берут, да и Бакра их не принимает. Великий Бакра поможет им оправдаться. Будут они с тех пор хранить селение до тех пор, пока кто-то не скажет за все их добрые дела благодарности столько, сколько сказали хулы.
– И тогда они... упокоятся? - осведомляется Алва.
Он не хочет такого ответа.
Гарра пожимает плечами:
– Не знаю. Никто их не благодарит. Их имена-то называть запрещается.
– Почему? - не понимает Рокэ.
Гарра всплескивает руками:
– А кто ж будет тогда селение охранять?!

После этого Алва долго думает.
Вспоминает. Однажды слышит, как кто-то (Марсель, Робер, Йоган) походя, даже беззлобно, припечатывает пришедшегося к слову Ричарда, вспоминают, как анекдот.
Хотя, не особо-то и пришедшегося.
Оглядывается вокруг, но - они в доме, лошади тут нет.
Вспоминает - не должно быть у стражей Бакры, ездящих на козлах по горам, ни друзей, ни наставников, ни любимых. Иначе не все село будут стеречь, а тех, кто хоть сколько-то дорожил ими. У кого доброе слово получить легче.
Вспоминает, как сам о нем отзывался.
Думает: почему не Арно? Тот о Диконе никогда не говорил дурного. Не Эйвон - тот родственник.
Думает: Бьянко, белый конь, тайная шутка самому себе, непонятная для надорца. Может ли быть?
Или когда все отвернулись от унара, а Алва взял его на службу - тогда тот решил, что на эра будет надежда, если ни на кого не останется?

В тот раз Рокэ долго не видит Ричарда. Это хорошо, это помогает подумать. Решить, что такое  посмертие - не то, чего он сам бы желал - ни себе, ни кому-то другому.
(Конечно, как бы тут не навредить, если то, что сейчас Дик помогает только Алве, значит его вахта кончится с его собственной смертью, а если что-нибудь не то наколдовать, то Дик так и останется... хранить, мать его, Талиг!
Но Рокэ не очень может это проверить и исправить, если его смерть не снимет проклятия. Может, Дик просто потом на Арно переключится. А потом как раз на Талиг.)
Он носит с собой пулю, смотрит на нее иногда. Думает - не убили его наповал. Оставили истекать кровью.
Наконец, не выдерживает. Выезжает за город на прогулку. Сжимает пулю в кулаке, говорит:
– Спасибо за Арно. Я рад, что вы помните дружбу. Благодарю за пистолеты. Должен признать, как оруженосец вы оказались в итоге вовсе не бесполезны.
Благодарю за то, что позволили мне отделаться этим шрамом, Ричард...
Горло внезапно перехватывает, сил говорить нет. Рокэ не говорит о чувствах, он о них поет обычно, когда совсем нет сил.
Вдалеке видит Ричарда на Бьянко - на другом конце поля. Пускает лошадь галопом, скачет... Бьянко исчезает как не было.

Так повторяется еще несколько раз. Ричард появляется иногда просто так, но благодарности Рокэ за его помощь исчерпались - а эффекта нет.
Рокэ повторяет их иногда - без результата.
К Гарре ехать повторно не получится, зима, перевалы завалены даже в Сагранне.
Ричард у него во снах спрыгивает с коня, целует и умирает.

И тогда его заносит в храм Лита.
Однажды Первый Маршал посещает Лаик. Арно Савиньяк и Валентин Придд как раз с ним. Арлетта тоже, рассказывает оживленно про свое расследование, Рокэ почтительно слушает. Переключаются на личность Арамоны, смеются над ним, Рокэ почти не участвует - он в последнее время отучился смеяться над мертвыми.
Арлетта поучительно спрашивает молодых людей:
– Неужели вы, господа, совсем не испытываете благодарности к Арамоне? Он ведь так вас сплотил против своей персоны, так научил доверять друзьям, так...
Валентин вежливо отвечает, что его лично всему этому научила Торка.
Рокэ усмехается, его самого Лаик ничему такому тоже не научила.
А Арно говорит:
– При чем тут Арамона? Я бы за это Дика благодарил. Если бы он держался по-другому, когда Арамона и Эстебан его травили, я бы не стал за него заступаться, и Берто, мне кажется, тоже.
И с Диком было интересно. Я знаю, о нем говорят сейчас, что он забывал добро, но в Лаик такого не было. Вы его глаз не видели! И когда мы в Галерее сидели, он кипятился, когда мы спорили о... ну, спорили - но все равно старался не обидеть. А как мы потом дурачились!
Арлетта слушает снисходительно, Валентин - невозмутимо, но с неуловимым недовольством. У Рокэ сердце колотится и холод по коже, и запах дубов забивается в ноздри.
Арно заканчивает:
– Я тогда был благодарен, что учусь с Диком. Да я до сих пор благодарен.
Арлетта, кажется, намерена что-то сказать, но ее внезапно опережает Валентин:
– Единственное, за что я благодарен этому человеку, - замечает он, - это именно учеба в один год со мной. Моя семья тогда была в опале. Почти уверен, что в отсутствии Окделла роль козла отпущения досталась бы мне.
– Интересная у вас благодарность, - улыбается через силу Алва.
– Зато искренняя, - пожимает плечами Валентин. - Тогда я действительно был благодарен за это. Он был... довольно бесстрашен. Трусость - единственное, пожалуй, в чем герцога Окделла нельзя было обвинить. Он притягивал к себе взгляды.

Когда они седлают лошадей, чтобы сопровождать экипаж графини - у конюшни Рокэ видит Бьянко и Ричарда. Дикон смотрит на старую Лаик.

В конце концов, Рокэ и правда берет бутылку Черной Крови. Он едет в Лаик и садится на приступочку у конюшни.
Выпивает прямо из горла, пьет долго, ему тяжело, очень надо сначала выпить.
И потом он говорит. Говорит долго.
О том, как славно было с Ричардом. О том, как тот оживил дом и мысли. О том, как ради его восхищенной улыбки хотелось казаться сильнее и талантливее, чем есть, а ради радостной - быть иногда добрей.
Рассказывает, что Дик приходил к нему в кабинет, когда Рокэ пел, и Рокэ был этому так рад - потому что никогда не пел от хорошего настроения, а Ричард слушал, был рядом, наливал вина и вглядывался - и становилось легче.
О том, как в этом сумасшествии зала суда Рокэ дразнил Ричарда и вытаскивал настоящие чувства, и видел, как тому тяжело, как тот сомневается и сам себя убеждает - и становилось легче, потому что Ричард единственный был еще искренним, еще живым среди этого балагана кадавров.
О том, как в Варасте, готовя казнь Феншо, унижение бирисцев, уничтожение озера, Рокэ было тошно, и как было легче от реакции Дика - вот этой, отчаянной, слишком резкой, слишком детской. И на контрасте Рокэ понимал - нет, не окончательно еще оскотинился, если что-то такое чувствую, вот когда начну такое делать и ничего уже не шевельнется, тогда...
О том, как был благодарен, когда увидел Ричарда сидящим на ступенях в ожидании, пока Рокэ оперировал Моро. И что принял линарца - вот этого самого, что в воротах стоит сейчас - без капли расчета в глазах, просто с восхищением от коня. И что все равно - Сону выбрал, чтобы въехать в город.
И о том, как ему нравилось внимание, нравилось, что Ричард рядом, вопреки Эгмонту, Талигойе, всему.
Как было хорошо видеть паренька обороняющим дом в Октавианскую ночь, и каким счастьем - поймать искренне испуганный взгляд, выходя из дома Ариго.
– Спасибо, что любили меня, Дикон, - говорит Алва.
А пока он говорил, к нему подходила лошадь. Медленно, за шагом шаг, по очереди переставляя копыта с каждой фразой, каждым воспоминанием, с благодарностью.
Рокэ думал сначала, что воспоминаний не хватит, но на спине линарца не сидит, а практически лежит Дикон. Уцепился за гриву и держится, и ему нелегко держаться, потому что он ранен.
И Рокэ сбивается, и говорит быстрее, и честнее, и больше, и он даже сам не знал раньше, сколько мелочи, сколько радостной, сладостной, драгоценной как ройи мелочи до сих пор хранит его память.
– И за то, что хотели выпить вино. И за то, что все-таки колебались - я знаю, сколько вы там сидели у этого фонтана, за вами же слуги приглядывали - и за то, что...
Ричард тяжело, громко и хрипло дышит. Линарец стоит в одном шаге. Рокэ протягивает руки - взять под уздцы, в руках еще держит проклятую пулю - Бьянко делает шаг назад.
Рокэ не знает, что еще сказать, он правда не знает.
Он смотрит за голову Бьянко, пытается заглянуть в лицо Дика, прижатое к шее лошади.
– Я вас тоже любил, Ричард, - сорванным голосом шепчет Алва, - спасибо вам. Я думал, что уже не умею. Пожалуйста... пожалуйста, постарайся спешиться, Дикон.

Он протягивает ладони, показывая лошади, что не надо пугаться.
Бьянко легко наклоняется и прибирает губами, словно кусочек яблока, пулю с его руки.

Рокэ снимает Ричарда со спины лошади.
Перевязывать нечем. Алва не взял с собой свою сумку с бинтами. Но рана в боку - почти царапина. Непонятно, почему Ричард умер вообще. Рокэ как-то вскользь вспоминаются следы инея после Бьянко - вероятно, замерз, может, мучила лихорадка.
Перевязывает Окделла наспех его же порванной рубашкой.
Уносит в Лаик, находит сторожа, посылает в город.
За лекарем, экипажем, слугами.
Сидит, ждет, пока бывший оруженосец не изволит очнуться. Тот очнется, понятно уже, он явно не умирает.
Сидит в старой унарской келье рядом с узкой кроватью.
Против воли своей улыбается.

Тихо цокая по старым, чем-то довольным камням внутреннего двора, покидает поместье белый прекрасный линарец.

Анон

Re: ОЭ накуры

▼Надор, глухое, бедное, безресурсное место (из комчата)⬍

Манрик ругается, что тупые Окделлы не хотят отворачиваться от прошлого. А на самом деле рано или поздно каждый Окделл возвращался в Надор и начинал потихоньку косплеить Медной Горы Хозяина. Тут и хрусталь из полуфабрикатов, и серебра немношка, и карасиков половить... Но в Олларию ничего не возил. Зачем в Олларию? У нас три границы.

Король, потрясая полупустым мешочком серебра:
- Герцог, я обложил вас тройным налогом! Это что - все?!
Окделл, виновато вертя в руках рыцарский шлем:
- Ваш Величество, льны не пожнаны, овцы не стрижены, куры не доены, серебро ушло, стеклянный песок размыло... Ренкваха! Всюду она! Торфа нет, угля нет, ничего нет, Надор населен вепрями.
Король:
- Говорите, вепрями?
Окделл:
- Да какие это вепри, тощие как эсператисткие монахи, злющие как олларианские кард.... эээ, злющие, в общем. Все сельское хозяйство порушили, корни роют, корнеплоды грызут, корабельный лес из-за них так и валится!.
Король:
- Ну а торговля? Торговля! У вас три границы!
Окделл, вопит:
- Три границы, из-за каждой разбойники, последнее отбирают, мужики на границы идут, сторожат, Талиг Создателем хранимый, охраняют - землю пахать некому!
Король:
- Как некому?
Окделл:
- Некому! Я ж говорю, Ваш Величество: овцы не стрижены, земли не паханы, льны не пожнаны, куры не сожра... не доены! Не доены куры-то!
Король, с последней надеждой:
- А карасы? У вас же были карасы?
Окделл, решительно:
- И караси не ловятся! Совсем нет у нас карася!

Анон

Re: ОЭ накуры

▼устоявшиеся отношения алвадика, переписка⬍

Душа просит алвадика. Каким-то чудом в канонном сеттинге, без сильной неравности в отношениях, с уважением, положенным  социальному статусу обоих, с тем, что оба дорожат друг другом и наслаждаются связью вопреки всему и всем.  Вплоть до объятий в качестве выражения поддержки и радости встречи, до "подержать его за руку, потому что приятно держать его за руку"! До писем друг другу в разлуке - с новостями, сдержанными - но такими прозрачными - иносказаниями о "скучаю, не хватает, люблю, тоскую", с обсуждением литературы и истории, прерванным на середине и продолженным с:

"...пустое, пишу все не о том, вам, верно, скучно читать такие рассуждения! А меж тем, если бы завтра неким чудом мы увиделись, все равно начал бы вам повторять все то же, ища отклик у вас во взгляде, как ребенок, что тащит найденные в полосе прибоя мелкие сокровища любимым, ссыпая грязные ракушки в полы бархатного халата своего отца и птичьи яйца подкладывая в качестве сюрприза в не просохшие еще, столь же же убогие, и столь же драгоценные сонеты брата"...   

"Хотите, насмешу вас? Ту главу из Пфейхтайера, что вы переписали для меня собственноручно, храню так, как в шестнадцать бы хранил цветок, врученный в знак вечной любви, засушенный между страницами. Только цветок утратил бы последние соки свои пожалуй, позже, чем бы иссохла сия вечная любовь. А в строках, извлеченных из сухого трактата вами  для меня, чувства и жизни больше, кажется, с каждым днем. Еще немного здесь, вдали от вашего насмешливого языка (зачем вы в письмах снисходительны, серьезны, зачем добры? Сердце мое утратило устойчивость, я это чувствую!) - и мне придется носить эти заметки на груди. Что ж, вы засмеялись? Надеюсь, так. Хотел бы я вызвать опять ваш смех, вашу улыбку - любым возможным способом, хоть этим. "

Из не отправленного:
"Послание ваше, как вы и уповали, заставило меня изрядно посмеяться. Над дураком, мнившим себя невосприимчивым к ядам, и наглотавшимся самого древнего, сводящего с ума. Над гордецом, считавшим  свою душу неуязвимой, пока не обнаружил себя истово целующим бумагу, след чернил. Я, помнится, учил вас драться, но так получилось - ваше оружие сильнее моего, и острие его уже проникло в мою плоть, напротив сердца. Хочешь отомстить? Вдруг бы тебе возжаждалось опять кровавой виры, которую ты отчего-то не  взыскал? Толкни, мой друг, ты будешь удовлетворен. Не думаю, что поднимусь опять..."

Из отправленного:
"Вы окончательно там заскучали! Полно предаваться юношеским грехам, грешить уже пристало куда как сообразней возрасту и званию. Убийство ближнего, к примеру - подходящий способ разгорячить замедлившую ток в вашей провинциальной стуже кровь. Близится заварушка - вот, зову вас на войну. И памятки подобная возлюбленная дарит, как правило, куда как долговечнее цветов - хотя, если заветы старика Пфейхтайера сумеют защитить вас от пули словно медальон с локоном милой - то носите, право!"

А на войне они увидятся, конечно. Когда останутся наедине - прижмутся лбами, пальцами сплетутся, обнимутся потом, как лошади влюбленные уложат подбородки на плечи друг другу и будут так стоять. Потом любить друг друга. Потом - болтать о важном и о глупостях. Дразнить, отпускать шпильки, обижаться, пугаться, открываться нараспах - ну, вот, ударишь?
Целовать в открывшееся сердце.

▼еще про письма, но другое⬍

они в отношениях, Дик уже не оруженосец, не может жить с Рокэ, служит где-то, пишет письма: сначала откровенные, потом вспоминает о шпионах (ему однажды попеняли за откровенную записку, больше в шутку, правда), пытается таиться, шифроваться, мучается и мечется, отправляет в итоге короткие непонятные деловые депеши.... При встрече Рокэ зол и холоден, Ричард не понимает ничего, они ссорятся непонятно по какой причине, чуть ли не разрыв, в итоге Рокэ говорит "я вполне отчетиво понял ваши эпистолы". До Дика наконец доходит, он мечется в свою комнату, потом врывается к Рокэ, прямо на совет военный, гаркает "господин Первый маршал, вот бумаги!" - и шлепает перед Алвой на стол стопку листов - недописанных, перечеркнутых писем, в которых в каждой строчке "люблю, как же тяжело не сметь этого написать, так скучаю, ты мне снился, как ты там, слышал, волнуюсь"...
И Рокэ находит в себе силы сказать: отнесите ко мне на стол, после - хотя же успел бегло проглядеть, уже сердце поет.
А Дика отсылает с поручением командир, и Рокэ вечером остается один, и читает, читает, читает...

▼алвадик засыпает⬍

Обычно уснуть помогает алвадик. В смысле, лежишь и представляешь, как засыпает алвадик. Они приехали из Варасты, где и сошлись, впервые они даже не в гостинице, а в доме Рокэ, Дику не обязательно до рассвета сбегать в свою комнату, родные слуги не проболтаются, так что можно растянуться на нормальной кровати, занавеситься балдахином от рассветных лучей и, наглотавшись вина, нанежившись друг другом, уснуть. У Дика глаза закрываются, но он все равно тайком поглядывает на Рокэ - не морок ли, не приснилось ли - но нет, тот расслабленный, игривый, страшно сказать - ласковый. Тоже отключается от усталости. Перебирает пальцы Дика, в голову упорно не хочет лезть ничего обычного, ни про предательства, ни про проклятия, ни обычного цинично-равнодушного. Он просто не хочет отпускать из постели юношу, с тем как-то странно мирно, как-то естественно и надёжно, хотя - ну что надёжного в восемнадцатилетнем пацане из вражеской партии. Но Рокэ почему-то спокойно, и лишь бы с самим пацаном все было хорошо. И Рокэ перебирает его пальцы, потом роняет его ладонь себе на грудь, прижимает сверху, они не обнимаются, Ричард ещё и рубашку накинул зачем-то, стесняется...
Уже в дреме Рокэ чувствует, как к нему придвигается чужое теплое тело, как в плечо утыкается нос, а забытая на груди ладонь осторожно поддергивает вверх одеяло, укрывая, и ещё осторожнее гладит нагую кожу...

▼ тленный фиксит отравления⬍

Очень хочется почитать тленный фиксит отравления, при котором Ричард не смог пойти на именно что отравление, но и жить так не смог.
В итоге явился к Алве. Тот услужливо предложил сразу приступать к делу с вином. Ричард с места в карьер попросил освободить его от клятвы оруженосца немедленно с каким-то идиотским предлогом, который явно выдумал сам или без оного. Или наоборот - предлог подсказал Штанцлер - мол, не можешь преступить клятву, так путь сперва освободит тебя от нее, а там пока собираешься, пока остаешься в его доме...
В общем, Рокэ примерно предполагает такую отмазку, от клятвы освобождает почти брезгливо, спрашивает, не подождет ли юноша, рыцарская цепь еще, мол, не заказана. Просит все же вина отметить свободу молодого герцога. А Ричард, не приходя в сознание вызывает его на дуэль.
Настоящую, при свидетелях, насмерть.
И отказаться у Рокэ не получается. Может, в первый раз и отмахивается, но тогда Ричард как раз повторяет на следующий день при благородных свидетелях.
Приходится драться, причем Дикон совершенно всерьез изо всех сил, прыгая выше головы, пытается именно что убить Рокэ, а тот бережет идиота. Потом, поняв, что добром это  дело не кончится, наносит удар - вроде как серьезный, дальше не продолжишь, но скорее не смертельный. Если бы не упрямство Дика, который все равно, даже насаженный на шпагу пытается достать его.
А потом я хочу Ричарда, почти без шансов на выздоровление, без сознания в доме бывшего эра. Рокэ, который его лечит всеми методами. Разборки со Штанцером, который в заведомо более выигрышной позиции, но бутылки вина боится точно так же как раньше - потому что кольцо Ричард все-таки взял, хоть и не применил. Зато Алва понимает, что дуэль Штанцлер не планировал, и против воли заинтересуется - что же он наговорил, а что Катарина знает, как именно Окделла  толкнули на эту глупость.
И Рокэ, который с ума сходит, но отпускать мальчишку отказывается. Запрещает сплетни, называет дураком, жалуется то ли Ли, то ли Дораку на проклятых рыцарей.
Потом сидит рядом с бессознательным Ричардом и рассказывает тому все что может: свою версию про эти проклятые сапоги, про Катарину, про Штанцлера, Эгмонта, Линию, Алваро и Алису, про себя, обещает помочь разобраться, направить в Торку, познакомить с достойными - Ричарда достойными - честными людьми. Просит не умирать.   "Если вас так легко уговорить умереть, юноша, можно ли вас уговорить жить?"
И - открытый конец.

Отредактировано (2025-03-12 14:14:08)

Анон

Re: ОЭ накуры

▼юная женушка Ричарда (курило несколько человек, вытаскиваю только свое)⬍

Меня в последнее время не оставляют мысли об ожп женушке Ричарда. То есть, у нас 17-й век, в Окделле вообще старинный уклад, т.ч. Ричарда женили аккурат перед Лаик, а потом оставили молодую герцогиню ждать муженька дома.
В программе - скромная милая девочка, которая  скромно и мило читает присланные Диконом книги (единственная родственная душа, с которой он может поговорить о Дидерихе), скромно и мило едет с Айрис в столицу (не отпускать же ее одну, это неприлично!),  а дальше что угодно вообще. Можно фиксить отравление, можно Ракану, можно ничего не фиксить, а рассорить супругов накануне обрушения Надора и сделать еще одну воинственную вдову Окделл.

Причем, Дик ее знает с детства и не то что ослепленно влюблен, как с Катариной, но очень привязан. Он переживает, что изменил с Марианной, кается по возвращению в Надор, а девочка требует показать, чему научился. И чем дальше, тем больше девочка ему вспоминается и снится на войне и в Олларии. И не то чтобы он совсем не влюбляется в Катарину, просто королева еще легче вручается Рокэ, а у Дика его герцогинюшка. И когда в Варасте Рокэ умудряется ляпнуть что-то об этом создании (просто за глаза, просто потому что Рокэ), Дик таки не выдерживает и "как вы смеете" с приглашением на дуэль не через три года, а немедленно. Насилу Эмиль их с Рокэ примиряет.
И девочка не сьюха и даже не особо интересная, В Создателя верует, Литу тоже нашептывает бабкины присказки-молитвы, травки  знает, но не колдует, прилежно вышивает, играет на арфе или лютне надорские джиги и любит мужа. Не дерзит, не умничает, не пытается быть боевой, как Айрис, не рассыпает из рукавов озера с лебедями, исполняет свой долг. Просто существует как единственный человек, которому Дик почему-то доверяет. Даже "глупая баба" с ней не срабатывает, потому что Дик правда ей доверяет.  Она просто немного уравновешивает всех - Дика, Айрис, Мирабеллу.
Не любит Наля, кстати. И Рокэ не любит, даже больше за Карлиона, чем за Эгмонта, но за Эгмонта тоже, она его смутно помнит. Любит Айрис и, как ни странно, Мирабеллу. Любит Дикона. Не любит королеву - и заставляет Ричарда доказывать, что ему родная жена милее и краше. Опасается Луизу.
В общем, образ леди Ровены живет в моем сердце)

А мужчина, который держится за СВОЮ (ему принадлежащую) женщину - это вам уже не вьюноша нежный со взором.
Еще и кто-то будет держаться за него! То есть, кто-то будет ухаживать за ним раненным, спрашивать о благополучии, заботиться о доме.  Ужасаться загубленной после отравления душе, молиться и при том говорить: вам виднее, если вы не видели выхода. Кто будет спорить с Айрис на стороне Ричарда, кто будет улыбаться, когда тот будет являться с визитом.
И никаких ухаживаний за Катариной! Никаких разговоров о браке с ней!
Самое крайнее:
- Может, назовем дочь Катариной, дорогая?
- Кэтрин, дорогой. А то будет как у Дидериха в "обуздании непокорной". Хотя я, конечно, так хотела Мэри... ну, мы назовем Мэри какую-нибудь другую девочку...
- Дорогая, только не плачьте! Кэтрин будет какая-нибудь другая девочка, первую назовем Мэри!
- Вы самый лучший муж на свете, Ричард!
(и Дик довоооольныыыый)))
...
- Что вы на меня так уставились, юноша? Хотите дать новую почву для слухах о Марке и Лаконии?
- простите, эр Рокэ, вы мне просто супругу мою напоминаете.
- Вы меня сейчас эрэа назвали?
- Нет, эр Рокэ! Хотя... если косу-то заплести...
...

Все письма перед дуэлями, все сонеты, все поные сомнения и метаний письма, засушенные цветы столичного жасмина, подвеску на счастье от бакранов, диковинку из Барсовых врат - все ей!

...
Герцогинюшка в Олларии:
- Супруг и господин мой! Я привезла нашу сестру! И вашу эсперу! И ваш браслет! И грудную мазь! И носки теплые, только запомните - вы не знаете, что связала их ваша почтенная матушка, ладно?
...

Предположим, Арсен долго не мог добиться благословения брака. За участие в восстании его получил, по эсператистскому обряду венчался, а засвидетельствовать перед людьми не успел. Вот в Окделле венчался у Маттео, поэтому дочка там и осталась.
А мама от нервов слегла
Вот девочка и любит дидериха
Племяшка Робера, ну!

...

В Варасте Дикон будет чаще отираться не с Оскаром, а с Вейзелем.
- Эр Курт, а вот если жена пишет "господин мой и супруг, вы вольны поступать как вам будет угодно, я покорно последую вашей воле" - это что значит?
- Дик, ни в коем случае не верь, делай так, как она говорит.
...
- Эр Курт, а вот если я спрашиваю, чем расстроил ее и отчего она холодна, а она говорит, что ее мужу все ведомо, а если он и не помнит, так значит, это безделица - то что делать?
- Извиняться, Ричард, извиняться! И подарок еще пришли!
- но ведь я же не знаю, за что?
- Не важно, пиши, что ты грубый солдафон и недостоин ее нежных чувств, но все же смеешь молить о прощении.
...
- Эр Курт, эр Курт!!!
- Юноша, ничего, что вы врываетесь на тайный военный совет?
- Подождите, Рокэ, тут важно. В чем дело, Дикон?
- Почту привезли! Она пишет, что любит! Что ждет! Она пишет по-человечески!!!
- О, ну слава Создателю!
- Что ж, тогда наливайте, юноша! Вы, похоже, сумели предотвратить войну!

Анон

Re: ОЭ накуры

▼кроссовер со Всадниками Перна⬍

кроссоверный алвадик с "Драконами Перна"?
Фабианов день - Рождение, конечно же. И Дикон ужасно боится, что ему достанется какой-нибудь коричневый, ему бронзового подавай, как иначе!

Рокэ, разумеется, всадник темно-бронзового Моро и Предводитель Вейра. Госпожа Вейра - видимо, Катарина, и это сложно, потому что вобще-то она жена местного богатого холдера Фердинанда (ну поправим имена как надо потом), но полет золотой Королевы это серьезно, все все понимают, с кем спит Катарина, вопроса даже нет. А Дорак у нас будет глава Менестрелей, например.

И Дик, видимо, сын Древних, тех ребят, которые переместились из прошлого, и ко всем настроен матерью враждебно, но в его вейре (Южный или какой там был?) с драконьими яйцами туго, а без дракона мальчик себя не мыслит, потому согласился поселиться у этих.
И он негодует, конечно, когда его задвигают на Площадке Рождений к тем яйцам, которые явно не очень-то хотят проклевываться. Но он все равно получает своего дракона.

И все это ради чего? Ну конечно, ради секса во время брачного полета драконов!

Поэтому дальше есть четыре варианта:

- простой, немного обидный: Ричард запечетлевает зеленую самку и рано или поздно ее настигает в полете Моро, а Д'кон и Р'окэ подчиняются природе всадников. НЦа, немного интриг и разборок, все счастливы. юноша быстро перестает переживать за неказистость своей драконицы.

- вариант вхарактерный, посложнее: Д'кон получает таки своего бронзового. Интриги, Падения Нитей, в конце концов золотая королева поднимается в брачный полет, нагоняет ее Моро, но внезапно с Катариной в Вейр идет не Предводитель Вейра, а вообще совсем другой всадник Дж'стин. А Рокэ приходит к юноше, ага.

- Вариант тленный 1.
Дик запечетлевает сначала зеленую, ужасно расстраивается, хотя и любит свою девочку, потом она начинает подниматься, и Дику совсем хреново, потому что трахаться с мужиками (а конкретно вот с теми, которые на него нацелились) он совершенно не готов. Но тут внезапно Сону настигает Моро, к Дику приходит Рокэ, и с ним как-то все оказывается стыдно, но хорошо. Но все равно немножко переживаний, интриг, притирок, у Рокэ характер тот еще, у Дика подростковая каша в голове, кому-то все это обязательно не нравится и... Дикон теряет свою зеленую Сону. И как положено - шок, депрессия, не помрет мальчишка без ментального симбионта - и то хлеб, но всадником ему не быть больше никогда. И Рокэ велит ему присматривать за яйцами, чтобы приносил хоть какую-то пользу Вейру (они в ссоре), а Дик видеть эти яйца не может, для него это издевательство, намеренно теперь сам крутится вокруг самый безнадежных. И в общем, да, получает в итоге бронзового Караса, и оттаивает против воли, а там и Рокэ, который совсем извелся... ну и очередной полет золотой королевы проходит по второму сценарию.

- Вариант тленный 2.
Все то же самое, только ровно наоборот. Дик запечатлевает бронзового, входит в Крыло Рокэ, летает с ним, влюбляется, а там Катарина, интриги, Падения, и когда Королева летит, то Моро летит с ней, а Рокэ уходит к Катарине, и Дикон тихонько страдает и целует Вицу из нижних пещер... А потом беда, и Дик  с Баловником пытаются сделать что-то очень героическое для пользы товарищей (Перн же, тот еще соцреализм), и Баловник гибнет, Дик ни жив ни мертв, Рокэ в переживаниях за подчиненного. И Ричард запечатлевает зеленую - все его подталкивали к яйцам покрупнее, но он в отрицании прятался к безнадежным экземплярам. И поэтому он запечатлевает зеленую Сону, и она ни фига не великолепный бронзовый, Дику не быть никогда Предводителем, не вести Крыло, надежды матери и друзей семьи не оправдались, Катарина на него не посмотрит... А он счастлив, у него есть его Сона, ему еще больно, но он уже снова может плакать и улыбаться. А в первый брачный полет Соны оказывается, что есть еще кое-кто...

П.С. Хочу разговор Дика с Рокэ, еще в начале. Дик в ответ на новости о сложном семейном положении Катарины только плечами пожмет. Мол, у нас Госпожа Вейра - Матильда, а Предводитель - Альдо, ее внук. Уж конечно, они не вместе брачный полет проводят. Робер, командир Крыла...  (а потом возникает небольшая конфузная путаница насчет того, к кому именно из них двоих упомянутый командир Крыла вхож в вейр)))

Анон

Re: ОЭ накуры

▼"дора Рикарда", большой накур про холтийское проклятие⬍

ретейлинг сцены из "Дон Сезар де Базан", где тот пирует перед казнью.
Итак, вот Рокэ Алва. Он предстал перед судом эориев и со скуки, не иначе, позволил себя приговорить. Ну то есть, Волны и Молнии были против, но Скалы в лице Рокслея и Ветер в лице Альдо - а так же сам Альдо в роли анакса - приговорили его таки к смерти. Алва расстроился не сильно, но в качестве последнего желания потребовал нормальную ванну, крепкую кровать, пристойный ужин с нормальным вином - и женщину.
И тут версии расходятся. Либо Алва сказал "да не шлюху, уж будьте добры, а приличную женщину, я даже женюсь предварительно - не жить же мне потом с ней". Осмотрел зал суда (будто там могло быть много женщин) и воскликнул, чуть ли не пальцем ткнув в сопровождающую Катарину фрейлину: "вот вы, сударыня, рэа Кальперадо, окажите мне честь!"
Рэа Рикарда Кальперадо - довольно миловидная, но ужасающе неуклюжая русоволосая и сероглазая девица, меньше всего похожая на кэналлийку - вспыхнула, свела густые, тщательно выщипанные брови, и панически огляделась. А потом, когда прозвенели неожиданно энергичные возражения вступившейся за честь девушки Катарины, насмешки Альдо и увещевания Робера -  ответила: "да, монсеньор... герцог Алва".
Или, немного другой расклад. Герцог Алва потребовал добрую кровать, славный ужин - и именно что шлюху. Обратитесь - сказал он, - к баронессе Капуйль-Гизайль, она знает, кого прислать. И прислали тем вечером к герцогу Алве некую Рэйчел: в полумаске и парике, старательно прячущую глаза - а на практике сероглазую и русоволосую, миловидную и выученно грациозную, но все же совершенно непохожую ни на шлюху, ни даже на куртизанку.
А все дело в том, что накануне Октавианской ночи герцог Алва на свою беду разжился холтийским (или нухутским?) артефактом, который должен был бы ограждать его от предательств. Артефакт был подарком, который Рокэ принял, весьма посмеявшись, потому что с проклятиями у него были личные отношения. А уже через несколько дней некий юноша, оруженосец Алвы, подал своему эру яд. И наутро, когда пришло время отсылать предателя к его единомышленникам, слуги герцога Алвы вместо запертого оруженосца нашли... девушку. Которую отсылать уже было как-то не ясно, куда, и пришлось ее срочно пристраивать - то ли в качестве компаньонки к очень кстати нагрянувшей Айрис - то ли в качестве подопечной к баронессе Капуйль-Гизайль.
Уже в Фельпе Рокэ умудрился таки разузнать, что это за проклятье, и как эта мерзость снимается - а затем и вовсе вздумал хоть перед смертью попытаться то все-таки снять.
Причем, светлая мысль сия посетила его как раз, когда ему зачитывали обвинение - в том числе и в убийстве своего оруженосца, без вести пропавшего много месяцев тому назад.
А теперь возвращаемся к нашему дону Сезару. Нужно ли уточнять, что сложить голову под мечом палача ему так и не дали?
А вот брачная ночь перед казнью - действительно удалась.

***

Вот вы спите, а у меня в голове Рикарда абсолютно счастлива, потому что прямо сейчас обороняет с чужой шпагой в руке Катарину, платье залито кровью противника, юбки жутко мешаются, но из корсета получилась неплохая кираса, на заднем плане визжит Людовина Кракл, а Айрис орудует подсвечником, пока Катарину уводят дорогой Королев, спасая от нападающих. И все это позволяет нашей Рикарде абсолютно не думать ни о том, почему она в юбках, ни о том, что корсет очень скоро придется немного ослабить.
Еще Рикарда ругается Разрубленным змеем и, стоит противнику ненароком задеть кружево у нее на груди, шипит "как вы смеете!"
...А вот они добрались до особняка Алвы, встретили там Хуана, сидят как мыши без света. Рикарда сидит на диванчике в вестибюле, чистит  кинжал и шпагу, потом  устало пристраивает голову  и засыпает. И не чувствует, как Хуан набрасывает на нее плащ своего соберано.
...На вопросы, жена ли она герцогу Алве, она утверждает, что брак по олларианскому обряду недействителен для эсператистки.  О консумации ее просто не спрашивают.
...Хуан иногда зовет ее "соберана", чтобы поиздеваться. А потом, кажется, сам к этому привыкает. И только пару раз, чуть смягчившись, называет наедине "дор Рикардо".
...В Нохе, куда уходят прятаться Катарина и дамы (не спрашивайте) Левий с готовностью предлагает супруге позаботиться об Алве. Ричард приходит, хотя не знает ни что сказать, ни что сделать, ни что спросить. Но и не уходит, сидит рядом. Алва его почему-то не выставляет.

***
А вот Айрис в курсе всей подоплёки истории?

Если это тот вариант, где Ричард ее компаньонка - то точно знает. И долгое время с Ричардом не разговаривала: и потому что предал монсеньора, и потому что "какая низость, яд", и потому что Алва в этом сюжете был откровеннее и произнес что-то в стиле "да чтобы я еще хоть когда-нибудь связался с Окделлами!" - то есть, о браке Айри пришлось забыть сразу же. Однако не выдала, не разболтала, не навредила.
В Багерлее (где Ричард вписался за Катарину с тем же окделльским пылом, что и Айрис), они немного снова начали общаться. После суда и брачной ночи Айрис и вовсе уже начала сочувствовать брату. Теперь защищает Рикарду от сплетничающих фрейлин и изящно вымещающей раздражение Катарины.
Кроме нее и Хуана больше никто не знает.

***

..В Надор Ричарду нельзя - мать узнает, в столице оставаться опасно, в Кэналлоа путь дальний.  Так что дальше бедной Рикарде с сестрой и Арамонами, по всей видимости, придется ехать куда-то, куда их пошлет чуть-чуть оклемавшийся Алва. Можно предположить, что однажды они окажутся на попечении то ли Арлетты, то ли Ирены - в любом случае, временно под одной крышей с Рокэ, и последнего радостно поселят в одной комнате с женой.
Если Рикарда уже беременна, жалко обоих - у нее проблемы утренних недомоганий, перепадов настроения (в ее-то положении) и прочих милых радостей будущих матерей, у него необходимость все это сносить при условии, что это отнюдь не любимая женщина.
И можно в тлен: Ричард тверд и незыблем, старается держаться изо всех  сил и, хотя получается плохо, но спит мало, плачет молча (да, плачет, когда гормоны, никакое воспитание не поможет), на глаза мужу старается лишний раз не попадаться, чтобы не схлопотать очередную насмешку (а Рокэ может быть сдержан, просто Ричард сейчас все так воспринимает). И все это при том, что - срок-то пока небольшой.
В конце концов кто-то делает Рокэ нежное внушение: совсем не заботишься о девочке, Рокэ, ты теперь будешь отцом, пора уже повзрослеть. И он вдруг начинает получать обратную связь насчет своей манеры действий и общения от тех, от кого вообще не ожидал. Злится, растерян, но пытается что-то сделать, хотя и не понимает, как (Дикон же не девушка). Пытается по привычке подарить что-то (моя жена не будет носить единственное колье каждый день), получит в ответ форменную истерику - потому что бедняжке Рикарде рассказали об Эмильенне и о том, почему у Росио сложные отношения с женщинами - ей теперь эти изумруды в страшных снах будут сниться.  В конечном итоге Ричард умудряется ляпнуть, что раньше он ждал окончания срока службы - ничего, теперь подождет окончания другого срока, свой вызов на дуэль он не отменяет. Рокэ, которого все достало - у него тут Талиг на куски рвется, а нужно возиться с этим надорским недоразумением - насмешничает привычно, спрашивает, зачем же ждать, можете попробовать прямо сейчас, хоть вспомните, много ли у вас было шансов. Короче, вскоре они, оба взвинченные до предела, фехтуют в саду, Рокэ всего-то хочет проучить мальчишку, а Ричард - взаправду. Все заканчивается хорошо, никто никого не ранит (никто на самом деле этого не хочет), их не прерывают (или не мешают хотя бы), оба просто выдыхаются - Рокэ еще не поправился после болезни, а Рикарда все же девица. Но умудряются немного выпустить пар и в конце Рокэ ловит ее, неловко падающую - и не выпускает, обнимает, как будто правда жена, а на самом деле - просто товарищ по несчастью, они оба измотаны, растеряны, и не слишком хорошо понимают, что делать дальше, и Рокэ почти напевает: будет, Ричард, довольно уже дидериховских трагедий, все кончится хорошо, вы вернете себе свою суть, я заберу дитя, чтобы не напоминало вам о позоре, вы вернетесь на службу, никто не узнает о вашей неуклюжей попытке меня убить, вы в моих глазах оправдались, спасая Катарину - да и меня самого (или столицу, или Фердинанда, не важно -  что-то такое было, допустим), будете управлять своим Надором, делать карьеру в армии, в заговоры не лезьте только... И Ричард пытается не плакать, но - гормоны, мы же помним? - и он плачет, а Рокэ  плохо понимает, как утешать плачущих женщин, просто гладит по плечам и растрепанным волосам, просто обнимает, сам не понимает, как начинает целовать - Ричард сам не понимает, почему отвечает, ему просто нужна сейчас ласка, любая, утешение хоть какое-то.

В Рокэ тем вечером впервые просыпается любопытство, смешанное с желанием. Это ведь Ричард, тот самый мальчишка - в женском теле, но настолько со своим узнаваемым характером, и вдруг хочется попробовать еще раз, почувствовать, как он будет реагировать, когда не по необходимости, вообще - почему-то вдруг хочется, неожиданно Ричард становится слишком комфортным, безопасным, знакомым.  Рокэ ласков и даже предупреждает "что бы вы не спешили придумать - я совсем не хочу оскорбить". Ричард измотан и все еще отчаянно хочет тепла. Ночь выходит очень нужной и нежной - и некоторое время потом у них все хорошо, они даже учатся разговаривать...
А потом Рокэ пора ехать.

..Это кстати, не второй их раз - после суда ничего не получилось, пришлось повторять, когда встретились). Рокэ тогда узнал, что Альдо шарится в его особняке и пошел отдавать меч, изображая Рамиро. Дикона припряг с собой на случай, если самому поплохеет, нарядил Октавией. Селина похожа больше - сказала Рикарда. Селина меня не дотащит, если что - насмешливо объяснил Алва. Рикарда засопела, но согласилась - девица из нее получилась крепче, чем из младшей Арамоны. Как ни странно, под сине-белой мантильей, спрятавшей волосы и подчеркнувшей отдающие в голубизну глаза Рикарда и правда стала похожа на Октавию - Марселю, дежурившему на стреме, показалось, что Рокэ аж залюбовался.
А потом, когда меч были отдан, в своем анаксе (под вино с добавочками не в меру болтливом) Рикарда здорово разочаровалась, а Рокэ несколько повеселел и почувствовал себя лучше - у них был второй раз после суда, потому что ну надо же снять когда-нибудь это проклятье. В общем, к супружеской жизни чета Алва привыкала постепенно, потому что из пистолета Рокэ, как оказалось, попадал чаще.

...так вот, Рокэ пора ехать, разбираться с границами, встречаться с Лионелем, еще что-нибудь.
И он - из лучший побуждений! - оставляя жену на попечении Арлетты аж до самых родов, все же объясняет, что после счастливого события может случиться нечто неординарное, вы не пугайтесь... Ну и Арлетта, как женщина умная, вытаскивает из него всю подноготную.
После этого для жены Рокэ неожиданно находится отдельная от него комната, Арлетта (а за ней и прочие, ориентируясь по ней) перестает настаивать на совместном досуге супругов, Рикарду вообще перестают вовлекать в общие дела и беседы, графиня Савиньяк держится с ней с ледяной любезностью - и даже Айрис достается заодно. Вскоре (но уже после отъезда Алвы) Айрис выясняет, в чем дело, и что графиня зла как кошка за отравление.  И пережить бы это, поговорить, разобраться, но - где Окделлы, и где разговоры?
В общем, Ричард мрачно улыбается: никто не узнает, значит, да, эр Рокэ? Достает подаренное Рокэ ожерелье...
Где он умудряется его заложить и за какой бесценок - неизвестно, но этого хватает, чтобы нанять экипаж до Надора. Мирабелла с худшем случае просто отравит, в лучшем - отречется, а унижать - унижать и своих, и врагов Окделлы всегда брезговали. Айрис едет с ним, спасать от гнева матери, Арамоны решают не бросать Айрис.
Итак, граница Надора, Лионель с голодной армией, Рокэ с Марселем, не особенно далеко - Окделл с целым замком и в нем, совершенно неожиданно - герцогиня Алва, спешите видеть!)

Мирабелла в этом безумном меняющемся мире - величина постоянная и константа неизменная, поэтому реакцию герцогини предсказать не сложно. В общем, посовещавшись, сразу маму во все подробности Окделлы решают не посвящать.  Хотят даже скрыть, что Рикарда хоть какое-то отношение имеет к Алве - одной кэналлийской фамилии Кальперадо вполне хватит, чтобы взбесить Мирабеллу  - но тут возражает Луиза (с которой пытаются договориться не называть Ричарда герцогиней) и отговаривает: рано или поздно все равно вскроется, ложь прощается тяжелей оскорблений. Лучше давите на то, что король Альдо оказался вовсе даже не королем и не Раканом, Эпинэ теперь на стороне Алвы, а тот сначала  позаботился об Айрис, а потом сам просил позаботиться о его супруге и оказать любезность сильным мира сего сейчас лучшее, что могут сделать Окделлы. Если герцогиня беспокоится о своих землях и людях - должна принять гостью достойно. Кроме этого, Айрис привозит письмо от Ричарда (который и прежде писал матери о своем благополучии и полной невозможности вот сейчас вернуться в столицу и присоединиться к Ракану) с просьбой позаботиться о герцогине Алва ради него. В общем, получив ворох подобных сведений и уверений и более глупый человек, чем Мирабела, заподозрил бы, что дело нечисто.
И она заподозрила, начала следить потихоньку.
Собственно, только поэтому герцогиню Алва и не выставили на мороз, а отвели гостевые покои. Жить в Надоре оказалось отнюдь не легко - все те же долгие службы отца Маттео, строгий пост (ко всеобщему удивлению для будущей матери сделали исключение), и желчные разговоры. Самое смешное - если у Арлетты Ричард чувствовал себя униженным одной ее холодностью, то сейчас почти нескрываемый гнев Мирабеллы, направленный на него же, почему-то придавал сил. И не то чтобы Ричард был согласен с матерью - но ее гнев на отступника-сына и неожиданно прорывающаяся тревога за него (куда дели, куда отослали, что с ним сделали?), ярость на не остающуюся в долгу Айрис подслушанный разговор с Эйвоном (Мирабелла призналась, что рада, что ее дочь наконец дома, а не среди еретиков и  навозников, что ей ничего не грозит больше - хотя бы ей) - все это казалось теперь странно, успокаивающе родным. Уставший, привыкший за время при дворе помалкивать Ричард вспомнил, что сам был таким - гневным, горьким, заносчивым. Да, в итоге он перешел на сторону победителей, примирился, принял милость и помощь... Он не забывал этого, понимал, что дороги назад уже нет, нужно забыть про все - отца, Талигойю, склониться перед Олларами или Алвами, или кто там будет еще... склониться хотя бы чтобы сберечь остатки этой кошмарной гордости - пережили же они владычество Лараков - и посмотрите на них теперь, добрые родичи, настоящие Люди Чести.
И вот она бродит по замку и окрестностям, вспоминая детство, отца - себя вспоминая, уходит, спасаясь от дрязг матери и сестры, от присмотра Луизы, Селины и Аурелии, чрезмерной услужливости Наля.  Однажды, несмотря на изменившуюся фигуру, забирается на гору, к камню Вепря, и долго под ним сидит, слушая камни старой горы, камни замка вдалеке, не злые, сонные, чуть тревожные и ворчливые камни. Она так в женском теле и не перестала их слышать, наоборот, наконец начала сознавать свои видения, которые раньше были просто частью Ричарда Окделла, которые он даже не объяснял себе. Теперь это дает надежду, что вопреки чужому облику, это все еще он - Дик Окделл, Повелитель Скал.
Через какое-то время к ней поднимается Мирабелла - запыхавшаяся, взволнованная. Говорит растеряно: прошу прощения. Мне показалось издали, что здесь находится мой сын. Я была в этом так уверена.
Ричард видит на глазах матери слезы, которые та старается не уронить. Вообще впервые видит свою мать вот так - с сухими листьями и снегом на юбке, без облегающего его как мантия с траченой молью горностаевой опушкой, старого замка.  Поднимается, опираясь на камень Окделлов и говорит:
- Матушка, это я.

Предваряя ожидания:  со скалы Рикарду не сбрасывают, и даже удара с  Мирабеллой не приключается.
Она верит, хоть и не сразу, обрушивает на Ричарда море упреков и оскорблений, кричит о позоре (хорошо, что не в замке - думает Ричард оглушенно), почти стонет от безысходности.
Ричард вываливает на нее все, заставляет слушать. И про Штанцлера и Катарину, и про назначенную дуэль после спасения от смерти, и про кольцо Эпинэ,  и про Альдо Ракана, который и не Ракан, и не король, и про суд, и про проклятие, и про Алву. И про "служат не эру, служат Талигу" - это же вы сказали, а потом упрекали меня!
Наконец, когда сказать друг другу уже нечего, Мирабелла произносит странным голосом:
- Идемте в замок. Холодно, в вашем положении не следует долго мерзнуть... герцогиня Алва.
Ричарду очень хочется сказать: мама, это я, Ричард, твой Дикон, ты же хотела видеть меня живым, неужели больше не хочешь?
Конечно же, он молчит.
И они спускаются к замку.

Еще несколько дней как-то живут. Мирабелла перестает ругаться с Айрис, почти не разговаривает с Рикардой, изредка снисходит до Луизы.
Затем  объявляется Манрик, которому разрешили управлять Надором - является за счетами и счетными книгами. И вот теперь-то уже Мирабелла в такой ярости, что готова приказать дворне поднять гостя на вилы. Айрис, в сущности, тоже.
И тогда выступает Рикарда. Дрожа от гнева, говорит:
Покажите мне приказ Алвы, Алва же теперь регент? Не покажите - так поедем к нему, сама поговорю с супругом. Я пользуюсь гостеприимством герцогини Окделл и не желала бы допустить недоразумений. Савиньяк? Пусть будет Савиньяк, то же самое. Седлайте мне лошадь, да хоть бы Баловника!
В общем, она действительно приезжает в ставку Савиньяка на Баловнике, с уже отчетливым животом, Алва устраивает ей выволочку, она рычит на Алву, упрекает его во лжи, в том, что и сам опозорил перед Арлеттой, да еще и воспользовался ее состоянием, чтобы отдать Надор навозникам, и вообще... И это очень странно - но в процессе они все-таки умудряются объясниться. Алва объясняет: дела плохи, ваш Ракан разорил казну, соседи лезут через границы, армия голодает - и это полбеды, скоро будут голодать крестьяне, это бунты, Манрик может хоть сдержать их, как-то поставить на ноги - понятно, что из своих денег, а не из ваших. Ричард огрызается: Эйвон прекрасно управляет землями, несмотря на тройной налог и разоренный замок, крестьяне не голодали в последние пять лет... Ни до чего не договариваются толком, Алве некогда, он говорит: переночуйте и возвращайтесь назад, я приеду позже, подготовьте свою почтенную матушку, чтобы ее не  хватил удар.
Он действительно приезжает.
Но еще перед этим к отогревающейся после трудной дороги Рикарде приходит мать и спрашивает, что сказал Алва. Ричард пересказывает. Говорит: не знаю, что делать, насколько плохи у нас дела? Вы велите подавать к столу говядину, больше похожую на подметки, неужели все так ужасно?
Мирабелла вздыхает и ведет Ричарда вниз, в заветные подвалы.
- Это я пять лет собирала на новое восстание, - говорит она. - А еще до того собирал ваш отец на обустройство Талигойи. Не верьте, если вам скажут опять, что мы брали деньги Каданы, Гайифы и Гаунау. Не верьте, когда станут клеветать, я вам не лгала. Что касается Линии, о которой вы не знали. Это ведь смертный грех, Ричард, а ваш отец запятнал себя. Я не хотела, чтобы вы сочли эту мерзость достойным решением, только и всего. Теперь мы с вашим отцом уже не будем вместе в Рассветных Садах.
А потом она добавляет:
- Это теперь приданное для моей старшей дочери, чью руку я отдала, пусть и против собственной воли, победителю - Рокэ Алве. Пусть потратит на армию, если ему угодно. И оставит в покое нас.
И вот так оно и устраивается.

(Мирабелла, кстати, выторговывает у Алвы вот это - если проклятие так и не будет снято, Ричард будет признан не непонятной Рикардой Кальперадо, а незаконной - старшей - дочерью Эгмонта, которую Мирабелла примет как свою. И их с Алвой дитя будет официально в том числе крови Окделлов).

Дальше происходит интересная вещь: Алва ревнует.
Мирабелла  вцепляется в Ричарда, начинает, наконец, учить его управлять своим краем, рассказывает, почему забросили карьеры стеклянного песка и серебряные шахты, сколько на это нужно средств (Алва забрал на нужды армии не все), Эйвона заставляет объяснить особенности сельского хозяйства. Таскает их с Айрис по замку, рассказывает Айрис, как быть хозяйкой (и раньше рассказывала, Айри все это знает, поэтому говорит Ричарду - матушка учит тебя, ты же понимаешь, она не верит, что ты вернешься). Ричард кивает: если не получится, ты выйдешь замуж, куда захочешь, а я могу остаться тут и помогать матушке. Он, правда, думает, что это вряд ли, вероятней всего, Надор достанется мужу Айрис - о майорате для женщин регент говорить отказался.
А еще ему тоскливо. С Рокэ они как-то снова нашли общий язык, и потому что ситуация на границах наладилась, и потому что Робер в столице начал справляться - и потому что Рокэ просто становится мягче и мягче с ним, все чаще приезжает, касается, приобнимает на людях, трогает живот, прислуживаясь с тому, как шевелится его сын.
Ричард устает, все чаще чувствует себя никчемным - не герцог Надора, не герцогиня Алва, родитель, которому не быть ни матерью, ни отцом, не жена, не дочь, не сын, не брат, не оруженосец... Он запутался, ему тяжко, и он просто ловит те мгновения, которые есть: уроки матери, мечты Айрис о браке (она очень хочет уехать), странные - то ли примирительные, то ли поучительные - письма Арлетты, визиты Рокэ. Легче всего ему с Рокэ сейчас, тот и сам отдыхает с ним, рассказывает интересное и чудесное: про войну, про дальние страны, про Талиг, про красивое и ужасное, без разбора, перед ним и девушка, и юноша, у Ричарда горят глаза от бесед о войне, Рикарда улыбается, слушая небывалые сказки и рассказывая сама местные легенды.
Рокэ единственный, кому Ричард рассказывает, что слышит камни. Рокэ не высмеивает.
Иногда они целуются и занимаются любовью, если есть время, Ричард никогда не может отказаться, всегда рад, спрашивает однажды, презирает ли его Алва за это (он уже совсем беспомощен перед этим человеком, куда уж держать лицо), Рокэ отвечает, что есть слишком много  вещей, за которые приходится презирать людей, нет смысла добавлять сюда физическую близость - с собственным мужем на секундочку. Ричард слышит намек на кольцо, отворачивается с усмешкой - и Рокэ вдруг, неожиданно для себя говорит: ты не подлый, ты глупый мальчишка, и все, я прощу, если хочешь прощения, ты же сам рассказал, почему это сделал, я не начал тебя действительно презирать.
На самом деле - начал, начал,конечно, Рокэ вообще легко швырялся презрением и ярлыками, куда проще, чем одобрял сам - сейчас все меняется, когда  он думает: будет ли у его сына его собственный характер, наследственное безумие Алв - или доверчивость и упрямство, убийственная гордость Окделлов? И что хуже? Сколько людей предадут его и сколько заморочат?
Да он и к себе-то имеет вопросики, что уж - Багерлее интересное место для "подумать" оказалась.
Он действительно больше не презирает мальчишку - и даже не злится. А в Рикарду, пожалуй и...

Так что он уже чем дальше, тем больше хочет увезти жену подальше из Надора, где та, похоже, решила остаться до родов. Мирабелла, понятное дело, против. Ричард не понимает, зачем: тут его превращение никого не удивит, тут Рикарда Алва прекрасно может умереть родами, отсюда же может вернуться Ричард Окделл.
Рокэ от этого "умереть родами" хочется напиться, хочется до смерти.
А Рикарду хочется просто спрятать, увезти, забрать, отобрать. Оставить своей и своим.

...когда мальчик рождается, Ричард молится неизвестно кому не возвращать его в мужской облик сразу, а дать подержать на руках. Вероятно, кто-то слышит эту просьбу - молодая мать успевает подержать и покормить, заснуть и проснуться, и научиться менять пеленки. Рокэ в отъезде, когда возвращается, находит их в саду (уже тепло), становится на колени, спрашивает: как ты справляешься, как ты теперь будешь, что будешь делать, поедем уже в Алвасете?
Ричард говорит: посмотри на него сперва.
Отгибает уголок пеленки, закрывавший маркиза Алвасете от солнца.
Сын, даже такой маленький, уже похож на обоих родителей, и Дик смотрит на него сам, и в ужасе думает, что мог убить Рокэ, вот этого человека, с такими же синими глазами (да, гены Оставленной второй раз подряд или просто голубые детские глазки), с таким же разлетом бровей... Обнимает ребенка, шепчет: я тебя никогда больше не подведу, ни за что не предам - вроде как, сыну, но на самом деле, Рокэ, его отцу.
Они  проводят вместе весь день и ложатся спать в одну кровать, спорят об имени, не говорят о важном, засыпают в обнимку.

Просыпается Рокэ рано. Поворачивается сонно, хочет взглянуть на жену, она по утрам смешная, но все равно красивая, ничего идеального, прекрасная неидеальность - Рокэ долго не умел принимать человеческую неидеальность.
Рядом с Рокэ спит юноша. Старше тех восемнадцати, когда эр видел своего напуганного оруженосца. Кажется, чуть-чуть вытянулся. И, наверное, наконец сможет бриться нормально. Рокэ хочется закричать от боли и ярости.

Он медленно поворачивается, острожно притягивает своего оруженосца в объятия и закрывает глаза. Дик его обнимает в ответ, шепчет: Рокэ - и продолжает спать.

...
Они, конечно, остаются вместе.
Поначалу просто потому что дите, как и было условлено, становится Алвой, и Рокэ вместе с ним и его кормилицей перебирается в Олларию - вот только Дикон  с ума сходит при одной мысли о том, чтобы надолго расстаться с сыном. Рокэ официально вдовеет и надевает траур, Ричард завершает службу оруженосца и становится порученцем, продолжая жить в доме эра, сестру, после нескольких напряженных бесед с Мирабеллой, забирает опять ко двору. Дику не очень легко  - там приходится как-то отбиваться от вопросов и подозрений, хотя покровительство эра его и спасает. Приходится делать вид, что не знаком с теми, с кем общался несколько месяцев. Приходится разрываться между поручениями Рокэ (впрочем, Ричард счастлив наконец что-то делать, а не наблюдать), письмами матери и дяди и управляющих провинцией - и сыном, которого даже сыном нельзя назвать. Хотя они находят выход, и Ричард становится тому Избранным отцом по олларианскому обряду - матери он об этом сообщает, та решает не упрекать.
С Рокэ они фехтуют по утрам, для Дика это наслаждение и мучение одновременно - тело странное, как после болезни, не все получается хорошо, Алва то раздражается, то начинает его беречь, чем злит уже Ричарда.
Рокэ начинают усиленно сватать девиц (ах, ваш бедный мальчик, он растет без женской ласки), Ричарда это сводит с ума, Рокэ просто бесит, жениться он не собирается.
Когда  случается война, они говорят  о дальнейшей карьере Ричарда. Тот видит себя только военным, хотя бы поначалу - но предположить, что сын потеряет обоих родителей, не хочется никому, да и долгая разлука нехороша, Рокэ рос у родни, ему не нравилось.
Ричард фыркает: если я получу должность при дворе, меня с тем же успехом отравят, и какая разница? Рокэ смеется, в общем-то соглашаясь. К счастью, ближайшая кампания, требующая присутствия Рокэ - с Гайифой, что позволяет окопаться в Тронко, перевезти туда маленького маркиза. Ричард учит каналлийский, смирившись, что первые слова сына будут на нем. Первое слово сына "дай". Второе "папа". Первое длинное "ликахда". Ричард не понимает, кормилица переводит: "Рикардо".

...злые языки по-прежнему то и дело приходится укорачивать, когда проносится очередная волна слушков о непотребной связи герцога Алвы с бывшим оруженосцем.
...Укорачивают их исключительно за злонамеренность, а не за ложь.
Говорят они, в общем-то, правду.

▼альтернативный конец⬍

Ну вообще, можно придумать альтернативную концовку.
Рикарда так и остается Рикардой.
Герцога Ричарда Окделла объявляют мертвым - погибшим во время смуты или обороны столицы, или еще когда, это свидетельствуют его сестра Айрис и благородный рей Хуан Суавес.
Начинается беготня вокруг Надора  - как только объявляется, что герб не будет разбит, а передан.
Айрис осаждают женихи, как собственные (уцелевшие) вассалы, так и все остальные, от большой наглости Леопольд подсылает даже Константина. Айрис наслаждается, знакомится со всеми, заручается уверениями в вечной дружбе и любви. Некоторую сумятицу вносит весть о нашедшейся незаконной дочери Эгмонта, на которой так удачно женился Алва. Это обстоятельство в миг отпугнуло большинство искателей титула и земель. И вот именно тогда Айрис, привыкшая принимать в своем замке самых разных людей, дворян, а иногда и армии (а что делать, если гостит Первый Маршал? - пришла к матери, дяде, и написала старшей сестре, заявив, что де, покойный брат обещал брак по любви, извольте поддержать волю брата.
Любовью Айрис оказался неожиданно ординар. Скучный, неинтересный (хоть и неплохо сложенный), усатый ординар Чарльз Давенпорт.
Приехавшая ради такого случая Рикарда единственная не удивилась, а отвела будущего шурина к камню Окделлов - после чего благословила брак. К удивлению света, спустя некоторое время Чарльз Давенпорт унаследовал не только Надор, но и титул Повелителя Скал.
В Надоре Рикарда вообще появлялась часто. Считалось, что ее присутствие на открытии шахты или артели приносит удачу. Ни для кого не было секретом, что финансирование многих из них частично было произведено из ее приданого.
Рикарда Алва  оказалась необычной фигурой. Например, она с маленьким сыном охотно сопровождала Первого Маршала в Тронко, откуда он вел кампанию против Гайифы - и, как говорят, сама весьма недурно фехтовала и стреляла, их часто можно было видеть с супругом разминающимися. Также она на деньги мужа немного покровительствовала театру и литературе, вернув совершенно нелюбимый герцогом Алвой период алисинского романтизма. Ходят слухи, что именно тогда, а не со смертью Альдо Ракана, угасла идея Великой Талигойи и старой знати - навсегда поселившись в мире прекрасных легенд, пьес и сказок, она стала уже совершенно неприменима к реальности. Герцогиня Рикарда Алва вообще была вздорной женщиной, но за красоту и упрямый характер ей все неизменно прощалось - разве что сам супруг то и дело поддразнивал ее "юношей", намекая не неженский характер большинства ее увлечений. Впрочем, она отзывалась.
У них было три сына и дочь, и все четверо прожили долго и очень счастливо.
И есть только одно обстоятельство, так и не проясненное родом Алва историкам. Почему на могиле четы Рокэ Алвы и Рикарды Алвы (в девичестве Сэц-Окделл), имя доры Рикарды написано на талиг, да еще на надорский манер, да еще и неграмотно - надорец бы прочитал "Ричард" - имя мужское, а стало быть, неподходящее.
Впрочем, это ведь вовсе не главное.

Отредактировано (2025-03-12 14:28:39)

Анон

Re: ОЭ накуры

▼солярис-накур⬍

Хочется простого человеческого "Воскресить Ричарда Лионелем".
Назначить полноценного ПС из эориев не получилось и на краю гибели мира Лионель провел ритуал, чтобы создать подходящего. А потом долго бесился, потому что Кэртиана, Абсолют и прочие не подкованные идеологически и политически мировые силы то ли не стали далеко ходить, то ли действительно предъявили наиболее подходящий экземпляр. То есть, экземпляр-то единственный и неповторимый, наделенный осколками памяти и личностей самых удачных ПС за историю Кэртианы с точки зрения самой Кэртианы. Но центральное самосознание и физическое тело принадлежит - догадайтесь, кому?
Можно добавить каплю лимона: новый ПС примерно понимает, что может выйти путаница и выбирает себе новое имя: вот только окружающие все равно упорно сбиваются на старое - и чем больше они это делают, чем настойчивее играют в "нельзя доверять человеку с лицом Ричарда Окделла" тем больше этот маленький солярис от Скал действительно становится именно Ричардом. Уже не замороченным, с опытом предков и своим прижизненным - но с тем же характером и теми же привязанностями.
Кстати, все идет не очень хорошо, пока наш ПС окружен недружелюбной средой, он ужасно не нравится окружающим, разве что с Марселем все не так уж страшно. Но вдруг Дик встречает Арно, тот видит его издали, не удержавшись, радостно восклицает "Дик!" - и после этого к Ричарду вдруг возвращаются его лучшие качества: терпение, добродушие, любопытство, благодарность и обаяние.
Тут должен быть очень искренний разговор, когда Арно спросит: что ж ты не писал? Хотя, я сам-то тоже не писал! - и Ричард с трудом, но очень постарается вспомнить, почему же он не писал, и ответит обстоятельно: все было сложно, я не знал, о чем писать, не знал, захотите ли вы переписываться с парией, я заказал кольца в знак благодарности когда выбрал сторону Олларов и что-то начало получаться, я очень хотел продолжить с вами дружить, а потом пришлось от этого отказаться, жизнь Катарины, Приддов и прочих казалась важнее.
У него вообще есть еще это то ли детское, то ли асоциальное - отвечать на вопросы с ослепительной честностью, ничего не скрывать. Это виноват Лионель, который хотел понимать и контролировать неха, но это регулярно выходит боком теперь.
Например, когда Рокэ небрежно спросит, как Ричард относился к нему (или кто-то спросит в присутствии Рокэ), а Дик ответит в подробностях, не забыв прибавить, что был болезненно влюблен, и не знал, что с этим делать. И вот в этот момент впервые захочет удержать ответ при себе, не сможет еще, но захочет. И Рокэ скажет: вы не обязаны говорить все. Ричард скажет: спасибо, монсеньор.
Он вообще будет меняться под воздействием других, но именно Рокэ - чаще всего случайно, небрежно, ненамеренно - будет делать его самостоятельной личностью, своим собственным мальчиком. Власть Ракана, парадоксальность мышления, нелюбовь к птицам в клетке и все такое.
А еще Рокэ будет любопытно, и он будет разговаривать с таким интересным нехом - то и дело наталкиваясь на Ричарда. А потом начнет разговаривать именно с Ричардом.
И однажды Рокэ вполне сознательно даст ему окончательную свободу. Лионель будет неприятно поражен. Марсель улыбнется чуть напряженно, но с любовью.
Но это, конечно, оправдается.

▼отравление, не совсем фиксит, но он⬍

Алвадик, отравление, не совсем фиксит, но он.  Рокэ предлагает Ричарду налить ему вина, потом спрашивает: зачем вы наливаете себе кровь, там есть слезы, вы их, кажется, предпочитаете. Потом берет гитару, начинает петь, продолжает читать свои юношеские вирши, Ричард дергается, порывается то уйти, то остаться, думает: для него это самый последний вечер с его гитарой, я должен остаться, это честно хотя бы, недостойно сбегать. Чтобы как-то терпеть, заливает в себя вино, думает, что напьется, уснет, как тогда...
Расчувствовавись, решает поблагодарить монсеньора - за войну, за дуэль даже, за вылеченную руку... У него слезятся глаза, не хватает ему силы духа, он себя уговаривает: Катари, невиновные ни в чем люди...
Рокэ говорит: ерунда, я учился у морисских лекарей оперировать и лечить болезни, знаю травы, знаю  противоядия от отрав...
Ричард спрашивает: что за яд, если действует на второй вечер, легкая лихорадка, нетрезвое поведение?
Рокэ хмыкает: а потом смерть в мучительных корчах? Знаю, есть такой, при Алисе им часто травили.
Смерть без боли - возражает Дик.
Рокэ смеется: чушь! Даже сонный камень убивает болезненно. Смерть вообще мучительна, юноша, даже если честна и быстра - а от яда-то...
Ричард спрашивает: а вы знаете противоядие? Когда нужно его принимать?
Рокэ лишь пожимает плечами: промываться нужно от яда, долгий мерзкий процесс, много пить, потеть и лежать... есть, конечно, и хитрый состав, облегчающий борьбу с отравой. У меня вино кончилось, Ричард, налейте еще вина.
И тогда юноша не выдерживает. Закрывает глаза. Открывает. Просит: монсеньер, выпейте противоядие. Потом можете убить меня.
Струсил, - фыркает Алва, - малодушие не пристало Людям Чести, а, Окделл?
Ричард судорожно вздыхает и пытается не расплакаться:
- Монсеньер, просто выпейте этот состав... Пожалуйста.
Рокэ зовет Хуана. Приказывает подать рвотный камень и клизму, набор склянок из черного шкафа, воды и смену белья к себе в спальню. Дик встает, понимая, что следующим приказом его схватят и отправят в Занху.
Рокэ спрашивает:
- Куда вы собрались, Окделл? Ты  же заинтересовался лекарскими премудростями? Сейчас будешь лечить меня.
Эту ночь Ричард слушается, сдерживая в себе то позывы ко рвоте, то иную брезгливость, то страх, то сочувствие. Поначалу все кажется просто, хотя и неприятно, но к утру Рокэ худо, он сбивчиво объясняет - яд вступил в схватку с противоядием, лихорадка, ожидавшего его завтра, теперь наступила раньше, ее следует перебороть... Ричард все забывает, втянутый в страшный и неприятный процесс излечения. Ричард подносит тазик, наливает воды, протирает потную кожу - Рокэ не хочет слуг, рычит: ты же оруженосец? Неси свою службу, дурак!
Дик несет.
Отвлеки меня - требует Рокэ, расскажи что-нибудь.
Я не шут! - огрызается тот, измочаленный собственными метаниями.
Расскажи - велит Рокэ, - про яд. Кто его тебе дал?
Дик кричит: Никогда!
Рокэ морщится, у него болит голова. Тогда Ричард испуганно извиняется и рассказывает - не про яд, не про Штанцлера, а про список. Рокэ страшно смеется, объясняет, какой он болван.
...Просыпается Ричард, сидя на полу у постели, пристроив голову на край. Рокэ гладит задумчив его волосы. Говорит:
- Я не знаю, ты предал меня или нет? Скажи-ка мне, Ричард Окделл, как ты думаешь сам?
Дик молчит. А потом, помолчав, отвечает:
- Предал, монсеньор.
Рокэ странно в ответ улыбается:
- Хорошо.
Что хорошего, Ричард не знает, хотя Рокэ отчетливо рад. Чуть подумав, Дик спрашивает единственное, что имеет еще хоть какой-нибудь смысл:
- Вы поправитесь, монсеньор?
- Я поправился, Дикон, - отвечает расслабленный, удивительно радостный Ворон. - Я поправился и ты тоже когда-нибудь сможешь.
Он оказывается прав.

▼хронофантасстика⬍

Хочу хронофантастику по-кэртиански. В далеком-далеком будущем один молодой и ретивый студент-историк получает нелегальный доступ к машине времени - и, будучи потомком Дика Окделла натурой идейной, накануне начитавшейся Шара Судеб диссертации с нестандартным взглядом на историю Золотых Земель и прочих мемуариев, решает, что история пошла не по тому пути! А чтобы пошла по тому, надо вернуться в конец Круга Скал и убить Сару Коннор раздавить бабочку нейтрализовать любым способом Ричарда герцога Окделла. Ну, понятно, не совсем сам решает, с помощью некой организации, которая и снабжает его старинными деньгами, одеждой, поддельными рекомендациями и сведениями о быте тех времен.
Так что он прибывает и... ну, или в гувернеры поступает к детям Мирабелы, или в унары Лаик, да хоть в подручные к Пако или Джереми!
А дальше обязательно два момента:
1) все оказывается очень не так как в книгах - начиная бытом и нравами и заканчивая личными качествами и ролью Окделла.
2) нашего недо-терминатора, разумеется, пытается отловить полиция времени в лице какого-нибудь крутого потомка Рокэ Алвы эмиссара.
Ну и на закуску - родная секта организация начинает что-то мутить.

Эх, и на фоне всего этого - алвадик пышным цветом! Но тоже с мучениями, сомнениями и предподвывертом!
Допустим, наш засланец как на духу уверен, что Окделл Алву соблазнил (и только потом опоил), сообщает об этом самому Окделлу, а Окделл, пройдя стадию отрицания "как вы смеете!", гнева "дуэль!", торга "да мне даже мужчины не нравятся... эр Рокэ, конечно, он... но ведь даже если бы - ему я-то тоже не нравлюсь!" и депрессии "он отца убил, да кто я после этого буду, нет, лучше сразу на кинжал Алана брошусь!" - нет-нет, да и задумается.
Ну и у Алвы схожие проблемы, только анфас.

Отредактировано (2025-03-13 04:21:54)

Анон

Re: ОЭ накуры

Навеяно аннотацией к порно-роману: "Новелла о суперсолдате Второй мировой войны, запертом внутри вилки, который может снова принять человеческий облик, только вступив в близость с женщиной. В ней также присутствует некоторое насилие".

▼про фиал⬍

Штанцлер: муа-ха-ха, юный глупый Окделл, теперь ты навсегда заперт в этом... э-э-э... а что это, Ваше Величество?
Катарина: ну предположим, фиал для притираний. Или пресс-папье... да, определенно, назовем это пресс-папье.
Штанцлер: навсегда заперт в этом пресс-папье и никогда не расколдуешься!
Катарина: господин кансильер, по правилам сказок должна быть хоть одна возможность, самая мизерная, но должна.
Дженнифер, заглядывая: Ваше Величество, к вам Первый маршал.
Штанцлер: ладно, тогда... не расколдуешься, пока Первый маршал не полюбит тебя и не вступит с тобой в противоестественную связь!
Катарина: господин кансильер, вот вы опасно близки к...
Рокэ: о, Ваше Величество, я на минуточку, как раз забыл у вас свой фиал для морисских притираний.
Катарина: не видела.
Рокэ: так вот же он в руках у графа Штанцлера! Кошки, мыть его теперь...
Штанцлер: это разве не пресс-папье?
Рокэ: да хоть антиком зовите, за символ плодородия сойдет. Спасибо, что вернули. А оруженосца моего заодно не встречали? Нет? Ну, пойду искать.
*уходит*
Штанцлер: ну, подумаешь, забрал. Остальные-то условия он не выполнит.
Катарина, с сомнением: насчет противоестественной связи... Рокэ Алва настолько развращен... я бы на вашем месте все-таки приготовила лошадь, граф. А мне, возможно, понравится в монастыре.
Штанцлер: чепуха, Катари! Как бы ни был он извращен - полюбить он его не полюбит точно! Рокэ Алва на это не способен! Сердца у него нет.
Катари, веселея: а, ну тогда все хорошо.
Спустя сутки.
Рокэ с умилением лицезрея в своей постели красного как рак оруженосца: ну-с, юноша, умеете вы вляпываться в истории. За противоестественный акт не благодарите, эти морисские "фиалы" для того и созданы.
Ричард: эр Рокэ, но там же было второе условие... как же вы могли, ну... фиал?
Рокэ, весело задирая бровь: а причем тут фиал, юноша? Полюбить-то требовалось не фиал, а вас, собственно. А это я, знаете ли, давно!
Пауза.
Ричард: а я тоже!.. вас... это... да!
Новый акт противоестественной связи.

Прастити)))

Анон

Re: ОЭ накуры

Омегаверс принесу уже завтра, а то его много)))))

Отредактировано (2025-03-12 14:20:36)

Анон

Re: ОЭ накуры

Итак, вытаскиваю из дайри омегаверс-накур.

...Я славлю мира торжество,
Довольство и достаток.
Создать приятней одного,
Чем истребить десяток!

▼омегаверс-порно-этерна-сеттинг⬍

альфа-бета-омега, ну все помнят.

Альфы и омеги - только эории и те, кому не повезло иметь хороший процент их крови. Передается только по мужской линии. То есть, все женщины из родов эориев - беты и потомки этих женщин от бет - тоже беты.
Беты - обычные люди, как водится. Единственные их инстинкты - группироваться вокруг альф, но даже этот инстинкт не особо сильный. В сексуальной динамике участвуют постольку-поскольку в силу личных предпочтений.
Альфы и омеги тяготеют друг к другу и к женщинам (за отдельными исключениями), впрочем, альфы чаще всего готовы подмять симпатичный объект любого пола и статуса, просто со своими омегами все на порядок ярче. Да, альфы-альфы тоже бывают, но это сложно и чаще неинтересно.
Как ни странно, женщины (по умолчанию, как уже было сказано, беты) альф предпочитают только в силу того, что те обычно имеют очень высокое происхождение. А так - проблемные эти альфы, что в жизни, что в сексе. Хотя эрэа из эорийских родов к ним привыкли, конечно.

Теперь внимание.
Изначально все мальчики-эории - омеги.
Лет в шестнадцать начинаются течки. Способны зачать и родить от альф. В этом возрасте, естественно, попадают в Лаик. В Лаик пьют травки, дабы предотвратить разврат при течках, ибо полгода это долго - у многих случается именно там, тем более, что сборище ребят с кровью эориев синхронизируется подогревает друг друга. Помогают превентивные меры не всегда, но альф к ним не зовут - справляются ребята как могут, обычно друг с другом. Впрочем, течек тоже дожидаются для разврата не все, некоторые просто развлекаются, пока еще не попали к строгим эрам (некоторые и до Лаик).
Это был задел на порно номер раз.

Далее.
Институт оруженосцев нужен не только для того, чтобы ввести мальчика в общество, а чтобы сделать из него мужчину.
Достигается это путем выращивания из паренька воина: война, придворная грызня, охоты, ответственность, учеба, придирки, жизнь на территории эра. Поскольку эории дико доминантны и территориальны, юные щенята дольше трех лет обычно не выдерживают, стресс и естественные гормональные процессы перемалывают молодой организм из омеги в альфу. Стало быть, берет эр-альфа нежную омежку и три года гнобит ее, пока мальчишка не покажет зубы и не нападет на эра.
То есть, когда-то это было именно так. Сейчас же существует некоторая упорядоченность, два традиционных укуса в холку: первый, когда новоявленный эр подминает принятого в оруженосцы щенка и становится тому альфой, второй - когда наоборот, эр подставляет холку щенку, которого готов выпустить в мир.
Первый такой укус традиционно сочетается с вязкой. Второй - уже нет, ибо речь идет о двух альфах (ну разве что участники долбанутые попадутся).
Так вот - спать с оруженосцем пошло потому, что распространено и общепринято - хотя тем, у кого древняя кровь отсутствует или пожиже (то есть, большинству), не так уж обязательно, разве что хочется симпатичного мальчишку или самому мальчишке невтерпеж. Тем не менее, для чистокровных эориев и особенно Повелителей вариантов особых нет - там в дело вступают гормоны и иначе не всегда получается.
Это был задел на порно номер два.

Далее.
Пацаны могут рожать. Ну случается - не всегда ветропляска срабатывает.
Как правило, рожденные ими дети наследуют, признаются в обществе и не считаются знаком позора. Проблема в другом - после родов пацану сложнее перестроиться в альфу, он может так и остаться омегой. В этом случае упомянутый наследник становится главой рода как только достигнет совершеннолетия и альфа-статуса, оттесняя омегу-отца. Так не было в абвенианские времена, но пришел эсператизм и все испортил (как и всегда в мире ОЭ, валим на него). Кстати, на эра, который такое допустил и не вывел мальчика в "настоящие мужчины", глядят с осуждением.
Почему ребенок омеги становится наследником именно "матери" - потому что генетически наследует именно ему. То есть, если Ричард родит от Алвы - появится у него новенький Повелитель Скал, точь-в-точь святой Алан. А если Валентин от Лионеля - появится совершеннейший Придд. Девочки тоже возможны и их тоже касается правило генетической наследственности. Главным образом передается повелительство, конечно.
(А иначе зачем эта муть? только чтобы подстраховаться и передать дальше повелительство. Может, и усилить в процессе).
(Многовековое близкородственное скрещивание? Не слышал, у них божественная генетика. Тем более, что такое случается периодически, но не очень часто. В основном эории все-таки просто женятся как все остальные).
Так вот, что было в древние времена - институт эров и оруженосцев позволял:
1. определить, к какому именно статусу юноша более склонен и приспособлен, альфы или омеги.
2. если хочется - родить и выносить под защитой эра идеально "свое" дитя, а дальше уже заключать любые политические союзы, какие угодно.
Что стало: сейчас мальчишку во что бы то ни стало допинывают до альфы, а если не получается - смотрят на омег-"перестарков" с пренебрежением, как на недомужчин. Отчасти это оправданно, потому что с момента становления альфы физическое и гормональное развитие юноши происходит иначе, он становится гораздо сильнее физически и доминантнее, чем даже был.

При желании можно нафантазировать порнозадел номер три: по отношению к мальчишкам-омегам у альф не всегда развивается собственничество, а у тех не обязательно развивается преданность (хотя биологически союз эра и оруженосца является очень близким к брачной паре). Так вот: мальчишки могут гулять, мальчишками могут "делиться". Эсператизм, конечно, осуждаэ, так что все зависит от актуальных нравов, среды и пары. Ну и еще - эр может быть не молод и не полон сил. Метку поставит, а мальчику куда пыл молодой девать? В таких случаях эр скорее выполняет обязанности опекуна и приглядывает, чтобы пацан не вляпался. Фок Варзов, кстати, поступал в свое время так.
А что с ординарами, спросите вы? Ну, если у них каким-то образом не примешалась кровь эориев, то они могут в этом безобразии участвовать со всем положенным развратом, но это уже конкретно их выбор. Их не осудят, но поиронизируют. А так - вот они тупо выводят юношей в свет.
И вот: не принято, чтобы эория брал в оруженосцы ординар. Наоборот можно, там обычный вопрос ученичества. Но у Дика, допустим, все сложно - его имел право взять только эорий.

Какие вообще отношения в паре эр-оруженосец?
В зависимости от тщательности связи. Обязательная для эориев метка (ординары обходятся без нее) формирует отношения инстинктивного подчинения старшему, особенно, если ее обновлять. Вязка - формирует некоторую привязанность, хотя это уже не всегда. Суть в том, что мальчишки подчиняются эрам как младшие члены стаи вожакам и иногда также как самочки самцам. То есть все это: сопровождать, подражать, прислуживать, носить оружие, выполнять поручения и заботиться о физических нуждах (рану перевязать, волосы в косу заплести, вина подать, виски в мигрени помассировать) - происходит наполовину по кодексу, а наполовину - на инстинктивном уровне. Мальчишки послабее и помладше к эрам натурально льнут. Посильнее - бесятся и огрызаются, и чем дальше - тем больше. Обязанность эра - одновременно учить пацанят регулировать свои инстинкты, но и не позволять забить их вконец - наоборот, часто приходится провоцировать щенят на бунт, развивая внутреннего альфу (ииии, так идиотское поведение Алвы получает обоснуй, не становясь при этом менее идиотским).
Проблема в том, что даже эти щеночки доминантнее бет и покоряться альфам на самом деле не очень хотят. Тут возможен кинк сильно на любителя - инстинктивно при угрозе первой вязки и метки мальчишки пытаются сопротивляться, даже если изначально настроены вести себя пристойно. Тут и эру приходится доказывать, что он действительно более сильный самец, что в первый раз приводит к узаконенному даб- или даже нон-кону. Конечно, не все любят охоту а ля натюрель, и у эсператистов во избежание неприличия есть традиция для закрепления связи юношей тупо предварительно обездвиживать. Опаивать бесполезно - в бессозналовке связь не устанавливается. После заключения связи омеги резко меняют свое поведение в сторону лояльности - пока не приходит время "восстать против тирании" и стать альфой самим.

Бывают ли эории-мужчины бетами? Бывают. Не очень часто. Обычно таких представителей стараются не выбирать наследниками, даже старших.

Может ли альфа рожать?
Не может, даже зачать не может, гормоны не те. Ну или это проблемы со здоровьем уже.

А можно ли обратно сделать альфу омегой?
Можно, традиционным образом - через укусы, доминирование, секс. Но в процессе можно угробить, потому что обратная перестройка очень болезненна. Молодые выживают чаще.
Укусы в холку, полученные в ходе драк, кстати, довольно сильно вышибают альфу из коле на некоторое время. И ритуальный укус, предоставленный отпускаемому на волю оруженосцу - тоже, так что эр берет на себя действительно серьезную ответственность за мальчишку, расплачиваясь собственным здоровьем в том числе. Другое дело, что от близких и любимых - что отпущаемых омег, что альф - переносятся укусы легче.
Возможен кинк на старших Савиньяков, которые когда-то дрались до укусов, но особо от этого не страдали - свои же.

А есть ли другой способ омежке стать альфой, кроме всей этой истории с оруженосцами? Да конечно. Победить любого альфу в честной схватке, будучи уже к этому физически и психологически подготовленным.

Так мы плавно переходим к порно-версии канона.
Что, если бы Дика не взяли, спросите вы?
Строго говоря, тогда у мальчика было бы три выхода:
- Возвращаться в Надор, искать альфу и рожать наследника, оставшись омегой (позооор!)
- Возвращаться в Надор, и пытаться договориться хоть с каким-то альфой на поединок - может не сработать без предварительного воспитания.
- Ехать на войну и становиться альфой самостоятельно - несколько лет муштры и лишений и поединок с альфой (добровольно-ритуальный или в бою до вырванной глотки). Иногда достаточно и трудных поединков с сильными бетами, просто это сложнее. В общем - возможно, но сложно. Еще и сложности вольно-омежьей жизни в гарнизоне накладываются (еще порно-задел, ага).

Да, омег пускают воевать. Вообще без вопросов, хотя и не все (особенно беты) в восторге. Но беты на них не реагируют, а альф и омег мало. В общем, местный аналог брома им против внеплановых течек - и служба проходит довольно спокойно. Два раза в год - увольнительные "перебеситься".
Кстати, если у альф есть гон (я не решила, есть или нет) - с ними куда сложнее.

Дуэли (еще порно-задел):
У эориев бывают двух типов: стандартные с оружием или звериные рукопашные до укуса. Второй вариант особо не регламентирован и не поощряется, но бывают, если дуэлянты сильно оскорблены. Иногда (особенно у молодняка) такие дуэли, если не заканчиваются смертью, то заканчиваются совокуплением. Не прям в Нохе, конечно - проигравший является "рассчитаться".
Примеры моего фаннона:
- Алва не застрелил Карлеона, он вырвал ему глотку. Поэтому его не отдали под трибунал - у схваток альф немного другие законы, в них особо не лезут (поэтому и не поощряют).
- Когда Дик дрался с великолепной Семеркой, Алва вмешался со шпагой, но сами Дикон и Эстебан уже сцепились в щенячий клубок. Эстебан уцелел, но проиграл, что оправданно - Дик может быть слабее как фехтовальщик, но как Повелитель он более агрессивный щенок даже в омега-статусе.
Кстати, Колиньяры несколько поколений назад каким-то образом оказались эориями, хотя никто не понял, когда это случилось (но был скандал). Никто даже не понимает, чьи они в итоге вассалы (но всем уже наплевать). Конечно, это не единственный случай - семьи эориев, в которых давно рождаются только беты, тоже случаются, это тоже скандально.
На ординаров бросаться с когтями и зубами - моветон. Если речь о дуэли, а не о настоящей схватке.

Динамика вне сексуальной повестки.
Часто стайная. В Лаик в одном выпуске периодически успевает сформироваться одна-две стайки со своими лидерами, если достаточно эориев. В армии вокруг альф кучкуются беты. Также несколько омег и/или бет за отсутствием альф тянутся к доминантной омеге, а несколько альф - к доминантному альфе. Сильная кровь абвениев влияет, но только ее одной при слабом характере или здоровье носителя не хватает, это не панацея.

Теперь по персонажам.
Алва.
Ласточка Алвасете был тонким, звонким, миловидным и младшим. Ввиду этого, а также того, что в благословенной Создательницей Кэнналоа все традиционно проще, соберано Алваро вообще изначально не очень планировал делать Росио альфой. Ну а вышло как вышло.
Тем не менее, вышло оно даже не сразу, от Росио ждали, что он заальфится еще до конца службы оруженосцем - такое у Алв случалось частенько - но пацан пил ветропляску, отдавал предпочтение дамам и поглядывал на альф-сослуживцев. С кем из них и что было - никто уже не установит в силу того, что сплетен было больше, чем дела, но спустя три года Рокэ уже достаточно набрался злобы и властности, чтобы получить статус альфы.
Сам он иногда размышляет, не от того ли у него нет детей, что стоило оставаться омегой и просто рожать. Ну или может, микстурками Алваро он траванулся, кто знает.

Дорак.
Предположим, что омега, не рожал, целибат (да, сложно, но можно). Ну или старый альфа.
Бонифаций, Левий - беты.
Оллары - беты.

Окделлы.
Эгмонт. Прошел весь традиционный путь, нормальный альфа без закидонов. Сексуальные отношения с эром - по минимуму в связи с эсператизмом. Брал ли оруженосцев - не знаю, как в каноне, но в этом сеттинге, если и брал, то вероятно, также все на минималках - больше войны, чем романтики.

Ричард.
В Лаик течки не было, зато были связи с другими омежками (кто со скуки и из интереса, кто из-за течки случился), однако снизу не был - в силу крови доминантный щенок в помете, хоть и тихоня. Сводите хоть с Колиньяром, хоть с Валечкой, хоть с южанами, хоть с бергерами. С Арамоной только не надо, Арамоны беты.
Ему совершенно необходимо было оказаться в оруженосцах у эория или хотя бы получить назначение в Торку (которое непонятно, у кого брать), иначе "мужчиной не стать", а омежий образ жизни Старая Знать презирает. Поэтому и согласился даже на Алву, хотя ужас, конечно, страшный - не просто служить убийце отца, а натурально под него прогибаться. Но лучше так, чем никак.
Алва, кстати, первоначально планирует обойтись меткой и однократной вязкой, после чего игнорировать оруженосца в течении трех лет (ну на войну там свозить, воина воспитать, потом отпустить окрепшего), поскольку не очень-то увлекается мальчишками-омежками (случались у него чужие, но не так уж впечатлился). Но что-то идет не так (тм) и в итоге алвадик влипает в весьма тесные и все усложняющиеся взаимоотношения. Ричард вынужден хлебать ветропляску, но в силу убежденности Алвы в своем бесплодии (или фактического бесплодия) - не обязательно.
Разумеется, метку ставят не в Фабианов день, а после канонного лечения руки и выздоровления.
Дальше варианты развития любые:
- Дик может залететь в Варасте (поскольку у Алвы просто омеги нормальной не было) и тихонько родить девочку во время каникул в Надоре, а проблема "не отравит ли Мирабелла отродье предателя" выгонит его в Олларию раньше срока отпуска.
- Либо Дик может получить разрешение на выпускной укус перед высылкой в Агарис (а тот может не сработать, ибо пацан не готов).
- Либо Дик может не отравить эра в силу крепкой связи.
- Еще Дик может так и дослужить до самого конца, а финальный укус получить в той самой обещанной дуэли - только не на шпагах, а врукопашную.
- Кстати, Дик может потребовать этого поединка вместо суда от Альдо - Алва ведь должен Дика "отпустить" - а там развивайте как знаете.
Кинки (кому и сквики):
- да, Алва трахает Дика, в том числе в палатке в Варасте, и всем вообще пофиг, на отношение к Дику это влияет примерно никак - он все еще корнет и порученец, просто оруженосец, служба у него такая.
- Возможна течка Дикона где-нибудь в Тронко или во время прогулок армии вдоль Рассаны, когда Продымпердор будет спешно утаскивать оруженосца подальше от конкурентов.
- Катарина точно знает, что разговаривает с любовником Алвы, вешать на уши лапшу про изнасилования становится сложнее (Катари: он взял меня на столе, не отцепляя шпаги! Дикон: да, иногда хочется очень срочно, бывает, а что делать, альфа же, а чо?).
- Алва реально ревнует к Феншо (и ко всем, кто альфы, включая собственных друзей) и предупреждает Ричарда, что никаких походов налево не потерпит (а Дикон одновременно возмущается "за кого вы меня принимаете" и радуется, поскольку Штанцлер весьма настойчиво пугал его, мол, Алва тебя по рукам пустит, вот прям завтра, езжал бы ты в Надор).
- Кстати, Феншо: жаль, что этот старик держит тебя при себе, ох, мы бы с тобой. Дикон: Оскар, ты извини, но всем бы такую старость...
- Впрочем, если очень хочется, можно и пригласить кого. Эмиля там, Дьегаррона, "приводи все отделение". Или там "юноша, отнесите эту записку Лионелю, назад я вас жду завтра к вечеру". Все равно чужой альфа и собственный это две большие разницы.
- да, Алва в любой момент может натурально потребовать от Ричарда сексуальных услуг на уровне "проверь размещение охраны, разбери карты, налей вина, ложись рядом, помоги расслабиться". Не в рамках соблазнения, а в рамках службы оруженосца. И Дик уже даже не думает об этом как о чем-то особенном. Ну или оба делают вид, что все это в рамках службы, а что думают - не говорят, воспитанные.

Придды.
Джастин.
В обществе, где связи между мужчинами-эориями совершенно обыденны и извести их невозможно, скандальность истории с Джастином в другом. Штанцлер напоет, что Алва превратил порученца в омегу и именно этого позора не простила Джастину семья. На деле Джастин тянулся к сильному покровительствующему Альфе, совершенно дженово.
Валентин.
Первую течку перенес в Лаик - с Арно (и если угодно Диком, потому что омежке в течке нужен альфа, а не другой омежка - ну или хотя бы несколько штук собратьев по несчастью - а Арно, не справляясь, позвал того, кому доверял). Далее помечен Рокслеем, но насколько далеко тот заходит в плане близости - история умалчивает. В связях порочащих не замечен. Опционально мог заальфиться после Багерлее, а мог остаться омегой даже в Торке, и люди будут гадать, не случилось ли с бедолагой такое, что альфой тот уже не станет никогда.

Савиньяки.
Два матерых старших альфача и олененок-омега. В Лаик был уже с Валентином и (ради интереса) с кем-то еще. С эром - сложно, мало помню про Энтони Давенпорта. Предположительно, традиционные отношения без романтической любви. С позволения эра может смотреть на сторону.
На войне приддоньяк может заполучить трогательную сцену, когда - омежки-омежки, лавхейт, щенячья возня - а потом кто-то один становится альфой и - искра-буря-безумие-укус.

Штанцлер - бета, конечно.

Альдо.
варианты:
омега, просто омега, не рожал, комплексы.
Долго был омегой, но случился в его жизни добрый Робер, ставший чем-то вроде эра.
Кто-то другой ему стал "чем-то вроде эра".
омега, альфой его сделали гоганы путем ритуала

Робер.
Альфище, битое жизнью, кусанное, но живое.

▼как Алва хотел обратно в омеги, и что из этого вышло⬍

Предположим, постканон, Ричард как-то выжил. Альфой стал тоже где-то по пути, причем, без Алвы, он изначально был накручен почти до альфы, пара войн, несколько дуэлей - получите, распишитесь.
И вот, несколько лет от канона. Алва удаляется в дальнее путешествие, куда-нибудь а Багряные Земли, или в Седые, или еще куда. Должность Первого Маршала отдает Лионелю, соберанит Салина, ничего не развалится без Алвы.
Алва, который уезжает куда-то в кэналлийскую (да хоть надорскую) глухомань, берет имя рея Аррохадо и велит старому доброму Хуану притащить ему Окделла, который как раз попался в руки правосудия, но еще не был обнародован как попавшийся.
И когда Ричард предстает перед бывшим эром, спрашивает с усмешкой: хотите мне отомстить, молодой человек? Я могу вам дать эту возможность. Заодно подарю вам свободу - при любом, кстати, исходе дела.
А дело - простое. Алва хочет опять стать омегой. Ему нужен уже наследник, а как альфа он считает себя бесплодным.
Да, он понимает, что в его возрасте это очень опасно, что он скорее умрет, чем вернется к прежней конституции. Да, он понимает, что даже в случае успеха, шансы зачать и родить благополучно у него невелики.
Поэтому он и не обратился ни к кому из своих друзей или подданых, ни к кому, кому он дорог. Те отказались бы. А если бы и согласились. Ни один из них не пожелал бы его ломать. Даже попытавшись - не смог бы.
Ричард смотрит на него с недоумением, усталостью и чем-то похожим на жалость. Говорит: с чего вы взяли, что я вас ненавижу и хотел бы вас мучить? у Алвы были причины, но даже если они ошибочны, он уверен, что может создать новые.
И все-таки Дик соглашается. Ему нужна свобода. Он соскучился по Алве. И еще... он понимает немного это чувство. Говорят, у соберано Кэналлоа нет детей как у альфы. А Дик помнит еще это омежье чувство после течки - вины и горя, что не смог зачать. Он ведь именно с эром испытал его.

Дальше можно вывернуть как угодно.
- У них все получилось. Рокэ смог покориться, сумел пережить перестройку тела и гормональной системы, сумел зачать. Он дал Дику свободу, но тот все же остался рядом до рождения ребенка - инстинкты обоих этого требовали. И уже после благополучного рождения сына они расстались. Рокэ вернулся в Кэналлоа, где и прожил до конца жизни, воспитывая наследника. Встречались ли они еще с Ричардом или нет - история умалчивает, но ходят слухи, что спустя шестнадцать лет у юного маркиза Алвасете появился свирепого вида слуга-северянин, служивший ему с удивительной преданностью.
- Все получилось, но Алва не пережил родов. Дик был убит Хуаном, или отпущен Хуаном, отправился в Алвасете и растил мальчиков-двойняшек, либо Хуан сообщил, что сын соберано без него самого никому не был нужен, за год в стране и даже в Кэналлоановый переворот - и Ричард скрылся вместе с детьми.
Они двое, изначально схожие как две сморщенные розовые изюминки, со временем стали совсем разными: черноволосый юркий Алано и русоголовый крепыш Рамиро. Повзрослев, они оба были отправлены обучаться в морскую школу Двух маяков и со временем заслужили: Алано - звание капитана, а Рамиро - пенсию по ранению и кусок дешевой земли в далеком холодном Надоре. Что удивительно - оба были довольны.
- Не получилось. Рокэ то ли не смог прогнуться под мальчишку, то ли Ричард и вправду не мог ненавидеть его так сильно. В конце концов, отчаявшись, Рокэ просто вцепился в своего бывшего оруженосца, наказывая обоих, убеждая себя, что не жалеет, что ему и альфой неплохо - а в отдельных случаях, так откровенно ха-ра-шо...
И разошлись бы на этом, вот только невезучего Дика после вот этого вот "хорошо" скрутило. И Алва вынужден был присматривать за перестройкой организма бывшего оруженосца обратно в омегу, а потом предотвращать очередную глупую попытку самоубийства, а потом помогать при течке, а потом... Потом родился мальчик. Его глазки с самого начала были серыми, а не голубенькими, как бывает у всех детей - и вообще он был даже маленьким - вылитый Дик. Но Алва все равно не мог просто оставить его и Ричарда, он выторговал у Дика право видеть их, обещал, что мальчишка когда-нибудь будет приглашен в Лаик, обещал, что даст ему какое-нибудь мелкое баронство и не позволит его сожрать - честнее, чем когда-то с самим Ричардом - и что никто не узнает, что этот мальчик Окделл...
У соберано не появилось наследника. Но что-то внутри все равно его отпустило. Он вернулся к делам, он стал больше смеяться - и тайком приезжать в маленький городок, где проживал с сыном Амори мелкий дворянчик, бывший военный кормившийся разведением почти погибших было окделльских гончих. Спустя несколько лет соберано приехал в Кэналлоа с маленьким мальчиком на руках - синеглазым и черноволосым Амадо. Впрочем, быстро уехал и переселился в Олларию. Юный соберанито рос ласковым, любопытным мальчиком и даже странно - поговаривали окружающие, что он так страстно любит псовую охоту. Отец потворствовал этому увлечению, и позволял сыну частенько наведываться в деревеньку недалеко от столицы, где как-раз поселился какой-то известный псарь.

...в общем, много как можно вывернуть. Главное в том, что однажды герцог Алва снова сделал герцогу Окделлу странное, невозможное, скандальное предложение. И тот снова ответит "да".

▼из комментов к предыдущему⬍

А можно им ещё сестрёнку, а? Дик даже отдаст её Рокэ, чтоб тот её баловал изо всех сил. И тот кааак избалует...
Чтоб при этом сыновей (Алва же обоих считает сыновьями, да? Он же не делит их на твой-мой? Или начал как-то делить, огреб ото всех и перестал?) воспитывал в строгости, а Дик их обоих тоже баловал иногда тайком, иногда в открытую, и что ты ему сделаешь? Он тут мама, ему можно

он совершенно точно считал обоих мальчиков своими) Он же с самого начала проникся к Амори и только поэтому они с Диком не разбежались, а даже заделали Амадо в итоге) Но строгости больше доставалось Амадо как собственному наследнику - Дику-то с первенцем что, Дик обратно в герцоги не собирался и робенка пускать не хотел, там только сурово спросить об успехах в учебе. А потом Амадо начал обижаться - у "мамы" жилось проще и ласковей. И по братику он скучает. И вообще. В общем, однажды очередной соберанито свинтил искать приключений - а точнее, свинтил пешком из Олларии в темный лес к Дику. Дошел благополучно, что характерно. Рокэ приехал, схватил, осмотрел на предмет повреждений, открыл уже рот, чтобы выговорить от души - а мы помним, как Рокэ умеет - а тут Дик налетел. Он тоже отлично знает, как Рокэ умеет, и что такое непослушные мальчишки уже знает получше Рокэ, и чем кончается, когда Рокэ начинает гнобить провинившихся мальчишек вместо того, чтобы с ними разговаривать - помнит прекрасно.
В общем, он велит Амори забрать брата посмотреть на щенков, а они с Рокэ несколько добрых часов друг на друга куртуазно шипят и некуртуазно орут. Высказывается внезапно все, вообще все - то, что раньше не обсуждалось. И отравление, и характеры, и неблагодарность, и жестокость, и желание защитить, и про кривые представления о способах защиты... Дику тяжело, не вызывать же отца детей на дуэль, Алва вообще только по доброй воле еще вообще обоих мальчишек не отнял - и этот страх у Дика вырывается тоже. Рокэ сначала сатанеет, а потом вспоминает Алваро, его методы воспитания и то, что - ну, друзья Рокэ об Амадо вообще-то так и думают - что Алва тупо забрал его у матери, вероятно, заплатив той. В общем, господа орут, слуги отвлекают мальчишек, господа постепенно проарываются. Им и тошно, и Алва не может уехать с ребенком, хлопнув дверью, и не понимает уже как помириться с Диконом. Дик ужасно хочет попросить прощения за все разом - отравление, Ракану, Катарину, что не может отпустить младшего сына, как обещал Алве когда-то, когда еще они думали, что это Алва родит своего наследника. Почуяв момент, входит кормилица Амори, няня обоих мальчиков, одна из немногих, кто в курсе насчет материнской фигуры в этом доме, тихонечко уговаривает Ричарда поесть, отвар кошачьих ушек попить, ну нельзя же так с собой... Дик ее решительно прерывает и вежливо отсылает, но Рокэ уже все понял и начинает высчитывать месяцы. Вспомнает - он тогда не должен был даже возвращаться в Олларию к течке Ричарда, как раз ездил по делам, но зная обычные сроки омеги, поторопился, опоздал только на день. Дик, не ждавший его, очевидно, не пил заранее ветропляски...
Смотрит на Дика. Тот довольно высокий и сильный - каким был в те двадцать два года, когда попался правосудию. Но уже никогда не станет таким же мощным как Эгмонт, никогда не загрубеет окончательно лицом и никогда не полезет в очередной заговор, отстаивая Надор со своей герцогской цепью, или Раканов с их древней кровью, никогда не шелохнется, слишком связанный страхом за детей, никогда не пойдет против Алвы - убившего деда этих детей вообще-то.
Вспоминает, каким вымотанным этим изломным кошмаром, усталым и абсурдным образом словно бы проигравшим чувствовал себя после Излома, когда решился на эту самоубийственную авантюру с переменой в омегу. Как был - победителем, а чувствовал себя кем угодно, но даже не мужчиной. И как вскипела кровь, когда вопреки своим намерениям схватился с мальчишкой за лидерство.
Как не мог первое время оторваться от Дика после первой течки того. Как заласкивал, заговаривал, нес какую-то околесицу, продолжая добиваться от того секса, врал что-то про инстинкты, про потомство - не думал он тогда про потомство, это было потомство Ричарда, он просто хотел этого омегу, свой нежданный трофей, пленника уже даже не юридически - физически. Он просто не хотел выпускать его, впервые за долгое время чувствуя себя действительно сильным, удачливым, даже желанным - потому что вот у кого, а у Дика были инстинкты, те, которые требовали не отпускать отца потомства, требовали искать помощи и покровительства.
Ричард все равно попытался сбежать однажды - тогда они и договорились и об относительной свободе, и о праве видеть ребенка, и о защите его, будущего тайного повелителя Скал. И о том, как его назвать. то есть, это Алва спросил, какое имя выберет Дик, показывая, что не попытается вмешиваться, но интересуется, собираясь стерпеть какого-нибудь Эгмонта или Алана. А Ричард давно уже выбрал Эймори, и это имя разбило Алве что-то, что у него еще оставалось от сердца.
И все равно - тогда он еще думал, что дождется рождения сына, увидит его - совершенно не-своего, и ему полегчает, оставит их с Диком вдвоем, на свободе - и полно.
А потом увидал Ами, сероглазого, с русым пушком... никуда не смог деться.
- Не знаю, в кого пойдет этот, - смущенно говорит Ричард.
- Не важно, - откликается Рокэ. - Амадо похож на тебя иногда сильнее, чем его брат.
Дик смотрит раздраженно. Сообщает, что у Амори кое-чей совершенно несносный характер и дерзкий язык. А потом добавляет растерянно:
- И глаза. Не цвет, а разрез. Совершенно твои глаза. Неужели не видишь сам? Это красиво.
Рокэ целует его раньше, чем сам понимает, что делает. Так и мирятся.
На ночь остаются у Ричарда. Алва вечером приходит к сыновьям, обнимает обоих, обещает поговорить с Амадо - говорит, что не гневается. Ощущает, как младший в руках расслабляется и прижимается крепче. Вспоминает снова Алваро, обнимает до хруста мальчишек и думает: хватит, такого больше нельзя.
В общем, после этого Алва начинает думать, как нахрен умудриться провести еще один год в деревне. Какое имя выбрать, чтобы было естественно для надорца и для кеналлийца - Эймори-то Алва все-таки переиначил. Как вытащить старшего в Лаик, как вернуть ему хотя бы часть наследных земель, как объяснить его происхождение. Как выпустить и помиловать Ричарда, как уговорить того вообще перестать скрываться. Как собрать свою семью вместе - Дика и трех сыновей.
Почему-то никто из них не готов к тому, что рождается девочка))
Балуют ее - все.

Я только не ловлю, отсылкой к чему было имя Эймори и почему Алву оно обижает?

оно не обижает, наоборот) Оно, как и Амадо, значит "любимый", в обоих случаях калька с латыни гальтарского)

Это прямо терапия для Рокэ в прямом эфире. Как стать наконец самому себе родительской фигурой и перестать лелеять свою травму, вместо того чтоб её вылечить. Дику тут как будто даже в чем-то легче. Наверное, потому что его папа был не Алваро

сейчас уже - наверное, Дику легче. А представь сначала: он еще очень юный, как-то мечется, сопротивляется судьбе, его хватают и внезапно - обещают свободу за вещь неприятную и неприглядную, но все же по доброй воле жертвы. Если получится - будет что-то хорошее, если нет - ну, Дику терять нечего, а Алва... ну все-таки враг.
Потом неожиданно Дик сам теряет идентичность, ни хрена не обретает свободу - его даже не отпускают, как обещали. Потом он еще и беременеет, хотя Алва и говорил, что, мол, несостоятелен. И очень трудно поверить, что Алва это все не задумал, чтобы поиздеваться, с самого начала. А то и чтобы просто получить в свое распоряжение настоящего, не строптивого Повелителя Скал, воспитать самому.
А Дик мало того, что после перестройки организма и внезапно беременен - его еще и тянуть к Алве начинает гораздо сильнее, чем когда-то в бытность оруженосцем - организм подвел, "телопредало" и вся красота. И вот в этой ловушке и ужасе Дик начинает цепляться за единственное, что у него есть (возможно, пока) - за дите. И он выбирает это имя, пытается спастись, не получается. И Алва обещает ему что-то - только веры тому Алве...
Но все равно приходится верить. Особенно после рождения Амори. И от того, что Алва явно млеет, поднимая дитенка на руки - одновременно и сладко, и опасно. Но вроде как Рокэ держит слово. Дает некоторую свободу, не приезжает, если Дик просит не приезжать (хотя договаривались-то, что сможет), приезжает, если Дик пишет, что малыш скучает. И если бы Дик решился сбежать - у него уже могло бы получиться. Но у него Амори и оно уже один раз погубил свою семью из-за своих амбиций и неумения смириться вовремя. И гордость все еще иногда кроваво рыдает, но - да ладно. Могло быть хуже. По крайней мере, Амори Рокэ в обиду уже не даст. И сам по нему Дик все чаще и вправду скучает. Тот же смягчается постепенно - то ли с возрастом, то ли в окружении омеги и рядом с ребенком. Они почти всегда ночуют вместе, когда Алва их навещает. Ну и течки, конечно. Амадо, кстати, получается не случайно - Рокэ просит попробовать, получше разузнав о том, как рождаются дети омег, поняв, что второй может быть именно Алва. Дик сначала в ужасе, потому что новенького Алву Рокэ заберет точно, как иначе. Потом договариваются, чтобы хотя бы пока маленький, тот остался у Дика. И чтобы видеться потом.
Почему соглашается вообще? Как ни странно - уже из любви. Он действительно хочет дать это Рокэ, раз тот больше нигде не смог получить (горожанка в этой ау отсутствует). И... Амори правда похож на Рокэ. Дик представляет ребенка, который совсем как маленький Рокэ - и хочет этого. Стокгольмский синдром или просто слишком долгая история еще с ДСФ - но он правда полюбил, окончательно. Хотя и отвык о таких чувствах кричать. Даже признаваться отвык.
Когда мальчик и впрямь рождается, Рокэ не охладевает к Амори, но смотрит на наследника, как будто поверить не может. Рокэ спрашивает, согласен ли Дик переехать ближе к столице, чтобы видеться чаще. Он привык уже, что приказывать Ричарду чревато (даже если тот подчиняется, это портит отношения, пусть даже приказы и впрямь ему во благо), поэтому приучился просить.
Ричард думает: рядом с Олларией меня легко узнают, легко снова схватят. Ричард злится: чтобы видеть Амори и меня, ты этого не просил. Ричард думает: у него здесь соседи, знакомые, покупатели, связи. Подготовленный план и путь побега на случай, если Рокэ предаст или на случай, если кто-то предаст самого Рокэ. С трудом, тайком отвоеванная полупризрачная свобода.
Ричард смотрит на маленького Амадо, сжимающего палец изумленного и любопытного Амори. У мальчишек технически одно и то же имя, хотя называл второго уже Рокэ. Ричард думает: когда-то я ему уже не поверил. И соглашается.
Так что ни фига ему не легче на самом деле. Наоборот: ему, не сумевшему взять в руки собственную судьбу, приходится отвечать за детей - да еще и не имея настоящего контроля над ситуацией. Но он учится наконец прощать и доверять сознательно, осознавая последствия, а не потому что кто-то так сказал. По-прежнему делать шаг в пропасть, но теперь - с открытыми глазами. Он еще не понимает, что большая разница с Рокэ означает: если план Рокэ удастся, и он вернет Ричарду хотя бы часть положения - то однажды Дикон станет ответственен еще и за самого Рокэ, человека, с которым они причинили друг другу очень много вреда и счастья.
Зато Дик не сделал одной вещи, которую мог бы сделать как сын своих родителей: отказался растить детей для мести и службы своим идеям, не подумал даже наказывать их за боль, причиненную их отцом или свое бесправное положение.
Может быть, потому что они вопреки всему на свете все-таки и правда друг друга любили - и кто скажет, как давно?
В конце концов, вцепился же Алва именно в Дика, когда впал в депрессию. В конце концов, именно он всегда снился Дику - даже в околосмертном опыте, когда Ричард доверил проекции того стать своим проводником.
В этой версии - им повезло.

▼итак, у Рокэ гон⬍

А пока ответвление накура, немного грустное. У Рокэ гон (я решила, что у альф он есть, но по большей части они его смягчают успокоительными, ибо неудобно на людей кидаться). А Дик как раз еще в оруженосцах.

Итак, у Рокэ гон, а Ричард как оруженосец обязан поддержать эра. Так что возвращается Дик домой, ему суют ветропляску, говорят, что соберано ждёт у себя и не надо ли кому сказать, что вы четыре дня заняты и тыщу планов отложить?
Ричард приходит к Рокэ, а у того в спальне полумрак и сгустившийся воздух, как в логове зверя. Рокэ вежливо и раздражённо осведомляется насчёт ветропляски и тыщи планов, разглядывая Ричарда, Дик смущается чему-то, и Рокэ внезапно выдает, что он очарователен в своем замешательстве. Ричард хлопает глазами, не понимая, почему привычная издёвка так напоминает комплимент. Рокэ тоже осекается, а потом напряжённо требует подписку о неразглашении предупреждает, чтобы Дикон не принимал всерьез ничего буквально, что Алва будет говорить, пока он в гоне. Что это никак не согласуется с отношением или намерениями Алвы, просто так вышло, что альфы в эти ночи болтливы. Дик кивает ошалело, Рокэ наконец подходит, привлекает мальчика к себе, бормочет, что тот очень напряжён, утыкает к себе в шею носом и велит дышать. Дикона немножко развозит от запаха, Рокэ это чувствует, и - понеслась.

Так вот.
На первый день Рокэ ещё шепчет какие-то комплименты, все менее насмешливые и все более нежные и пошлые. Дик сгорает со стыда, но плывет от них, расслабляется до состояния "делай со мной что хочешь", хотя и шепчет иногда "вы так не думаете". На второй Алва уже входит в раж и предается бридинг кинк, фантазируя о том, как заставит Ричарда понести, и от того, как Алва, не прекращая трахать, гладит его по животу, Ричарда уносит начисто, Дик уже сам просит, когда совсем уносит, у него легкое подобие течки, организм подстроился к Рокэ и он бы даже мог сейчас зачать, если бы не отвар.
На третью Рокэ уже совсем в бреду клянётся, что никогда не отпустит от себя Дика, не позволит стать альфой, называет мальчишку своей добычей и говорит, что Ричард принадлежит ему, и что любого, кто просто приблизится, на кого Дикон посмотрит, ждёт участь Феншо, если не хуже. Дикон затрахан уже до такой степени, что на все соглашается, даже признать себя военной добычей после победы над отцом, в их состоянии это почти даже логично. И обещание отодрать перед троном тоже.
На четвертую Алва не то чтобы приходит в себя, просто страсть не такая страшная, так что он снова переходит на нежность. Говорит, что боится за своего мальчика, что три покушения же, и собственные союзники его подставят как отца, и как тебя, щенок доверчивый, от них защитить, сам же должен растить зубы, и про то, как Рокэ хочет, чтобы Ричард выжил, стал красивым, взрослым, сильным, высоким и властным, и как не хочет отпускать, правда, своего мальчика, как хочет отвезти в Кэналлоа и любить бесконечно...
Дик ничего толком не может, только назвать Рокэ по имени и стараться не реветь - судя по тому, что Рокэ что-то упоенно слизывает с его висков, получается не очень.

Потом гон заканчивается, Рокэ вырубается. Дик, проснувшись, пытается хоть что-то на себя надеть и уйти к себе. Инстинктивно горюет, что не беременен. С трудом заставляет себя сердиться за угрозу покрыть его во дворце на глазах у всех заинтересованных, и не умереть от позора за то, что соглашался с разговорами об Эгмонте. Все это безумие, говорит он себе. И все эти нежности и комплименты, и признания в привязанности, и обещания Алвасете...

Пытается подняться с постели, не удерживает всхлипа, у него еще и все болит. Рокэ просыпается, вскидывается.
Обхватывает за плечи, втягивает назад под одеяла. Ричард ревёт, уткнувшись ему в грудь, рыдает буквально. Рокэ гладит по волосам, целует. Просит прощения.
Потом вместе приходят в себя. Рокэ уводит его в купальню, пока слуги перестилают постель и проветривают. Потом кормит, поит ветропляской сам, потому что Дик прямо сейчас морально переломан и может медитировать на чашку еще долго, просто не в силах себя заставить. Не отпускает пока, а то будет тяжело, как будто омегу покинули. Ричард пытается вернуть себе ясность мышления, спрашивает, всегда ли так. Рокэ признается, что обычно просто пьет подавители и в лучшем случае навещает девицу какую-нибудь, омеги не часто случаются же, это же благородные юноши, себе дороже. Но даже когда случается - нет, обычно не теряет голову настолько. Видимо, сработало то, что Ричард живет с ним и носит его метку, Рокэ не все из того, что говорил и делал, вспомнить-то может. В любом случае подтверждает на всякий свои намерения: вы станете альфой в должный срок, до тех пор я вас защищу, не позволю стать чужой добычей... Ричард вспоминает как Рокэ называл его своей добычей, вспоминает про покушения. Спрашивает. Рокэ напрягается, потом рассказывает: да, тут яд, там выстрел, здесь нападение, кто - не знаю. Не удерживается, целует в висок, прижимает ближе. Ричард вырывается, хочет уйти, Рокэ останавливает, не понимает, что происходит. Спрашивает, что еще я вам наговорил, чем так задел, просил же не принимать близко к сердцу. Дик в сердцах признается: гнусно не то, что вы говорили, вы не сказали ничего нового или значимого, гнусно то, что я соглашался. И все же на истерике выдает это об отце, и о том - ну ведь это же правда, ведь из какого каприза вы не взяли бы меня в оруженосцы, я согласился, потому что у меня не было выбора, либо это, либо Надор и ждать там, пока нас додавят, и никто не возразил бы, вы убили отца, на бесчестной дуэли, теперь я предаю его и можно подумать на что-то гожусь еще, кроме как стелиться под его убийцу...
Рокэ позволяет Ричарду уйти к себе и спрятаться. Он хотел бы удержать, утешить, но он и так слишком долго наседал на мальчишку, удивительно, что тот вообще бунтует еще, крепенький, ведь так же в омегу окончательно прожать можно. Пусть побесится, позлится, пусть не рассчитывает на помощь альфы, пусть.
Через несколько дней Рокэ велит оруженосцу вернуться к тренировкам. Пофехтует с ним, посмеется, подразнит, будет вести себя как с обычным кусачим щенком, добьется, чтобы Дик поогрызался.
А потом поговорит. Расскажет про Линию и выяснит, что такого бесчестного в ней... если Ричард о ней вообще знает. Признается, что решил анонимно облагодетельствовать юного герцога Торкой и не учел, что тот будет цепляться за столицу всеми когтями и зубами. Скажет, что только от Ричарда зависит, скажут о нем потом, что он стелется под врага или что не боится приближаться к нему в упор. Молва любит победителей в конце концов...
Обязательно скажет.
Если Ричард не принесет кольцо раньше.

▼комметы к предыдущему⬍

А если бы он рассказал обо всем этом Ричарду раньше, что тогда бы изменилось и как бы повернул сюжет?

в данной концепции, где Алва не планировал Ричарда изначально сливать, то можно предположить, что у Ричарда есть шанс, если он доверится Алве в случае с отравлением.
А если Алва, вопреки своим представлениям о правильном воспитании альф, все же поговорит с Ричардом чуть откровенней и доброжелательней, то в Дике может и набраться достаточно доверия.
И вот вокруг этого столько сюжетов было уже раскурено)))...
В общем, предположим, гон случился сразу после Октавианской ночи. Там о тайного совета и встречи с Катариной не хватает пары дней, но можно и сместить немного события, те не пострадают. Первый Маршал в запое в гоне, какие к нему вопросы, какие Тайные Советы? Особенно прикольно выходит, если о своем состоянии Алва не распространялся.
В общем, тут вся выверенная картина Штанцлера рассыпается. Ричард ойкая от ломоты во всем теле мужественно везет письмо к эру. Эр в это время ублажает королеву. Внимание, вопрос: эр что, железный? Ему что, не хватило? Да какого Чужого вообще? Да и возбужденным не выглядит - уж Ричард-то знает отличия.
Но ладно, Ричард недоумевает, но молчит, он пока в модусе Штирлица, ему положено помалкивать, даже есть втф, а эр ничего не объясняет, только о королеве плохо как-то говорит. В общем, ерунда какая-то.
Потом Катарина вызывает, жалуется на унижения. И тут два других нюанса. Во-первых, ну трахнули ее на столе, что ж так страдать так. Ричарда там тоже трахали, хоть и не у кансильера, но и перед кансильером тоже обещали, так что в этот момент Ричард может поверить и подумать, что это у Алвы собственничество взыграло, видимо, кинк такой. Но второй моментв том, что Ричард, хоть вообще-то влюблен как поожено юноше, в Ее Величество, вдруг как-то немного начинает ревновать. И даже не Ее Величество. И вручить благородно их с Алвой друг другу не получается - Катарина говорит, что не хочет, а Алва выглядел так, будто не хочет. Что ж они, ради детей, наверное? Минуточку!
Миноточку, блин. Эр же говорил, что хочет сделаать ребенка Дикону. А потом (ммм, ну давайте переиграем) - разрешил тому не мучиться с ветропляской с объяснением, что от него никто еще не понес и, видимо, не судьба. Внимание, вопрос - чьи дети?
Тот же вопрос возникает к Штанцлеру, когда тот рассказывает, что Катарина не сможет убить отца своих детей.
И вот тут или Ричард пытается убедить эра Августа "давайте я поговорю с эром, он вообще-то хороший, просто любит выглядеть мерзавцем" (и не уйдет ли Ричард отравленным сам оставим на совести эра Августа), или все же будет оглушен его риторикой достаточно, чтобы взять кольцо и уйти.
Если не внушит Штанцлеру доверия и не услышит про кольцо вообще, или откажется от кольца и выживет (допустим, Штанцлер скажет "ой, я подумал, есть же и другой способ, иди, мой мальчик, я сам как-нибудь!"), то Алва берет его в Фельп, пристраивает Айрис к Катарине, объясняя, что не является ничьим женихом, а доверие к инсайдерской информации Катарины, предупреждавшей, что отравление неизбежно - утрачивает.
Или трагичней. Дик долго ходит, думает, мучится. Катарине не вполне верит и не очень хочет. Штанцлер говорит, что Алва в курсе планируемых смертей и даже список корректировал.
Вот только Алва несколько дней назад в бреду говорил о покушениях на Ричарда, о том, что отца Ричарда подставили и подставят Ричарда тоже, о том, что хочет защитить. А потом рассказал о Линии, и о Торке, и... а если он у Дорака вытребовал жизнь Дика и родных, а больше никого просто не смог? А вдруг эр Рокэ не виноват и никаких двух крыл зла, зло тут только кардинал? А если Рокэ даже в этом замешан, но...
Что "но", Дик не знает, но у него проблема - он не хочет убивать Алву, не может поверить полностью, что это единственный выход, а во что верить не знает, но он просто успел же размечтаться, как будет верным оруженосцем, как примирится с домом Алва и всеми Олларами заодно, как... и даже если все мечты приходится выкинуть на помойку, то убивать ядом человека, который ради твоего отца встал на Линию, рискнув жизнью - совсем хреново. Да блин, Алва только недавно сказал, что о Ричарде будут судить по его делам - отравить любовника, которому поклялся в верности, это совсем не то же самое, что совершить подвиг Алана. Что о Ричарде скажут в итоге, подумать тошно.
И под всем этим Дик просто не хочет его ни убивать, ни предавать. Он слишком привязался. Слишком доверился. Слишком близко в зверином контакте. Штанцлер не понимает, он ординар. А Ричард - щенок Алвы, омега Алвы, любовник и помощник Алвы, ему сейчас спокойно на этом месте.
Может, если бы Рокэ позволил Дику бежать тогда после недавней истерики бежать, перебаливать в одиночестве, зализывать раны, выворачивать каждое отравляющее душу мгновение, каждое ласковое слов наизнанку - он бы смог сейчас это перебороть, ради союзников, ради королевы, ради друга семьи и невинных людей. Но Рокэ тогда удержал и заставил с собой говорить. И не скатился ни в утешение истерички, ни в обычное насмешничание, прояви что-то вроде уважения что ли... Дика таким отношением купить легче легкого.
Так что фиксим отравление))
Приходит Ричард к Алве вечером, ничего толком не надумав, все еще сомневаясь в правильности решения. Весь бледный, говорит об Оноре, запинается, мучится, наливает вино, , смотрит, как пьет Алва, сидит, подбирает слова. Ава выпивает бокал, требует еще, пригубливает новый, потом новый. Когда Дик подносит свой бокал к губам, Рокэ его подзывает вместе с бокалом, сажает к себе на колени (Ричард неуверенно сопротивляется, но уступает), целует расслабленно. Ричад неожиданно напористо отвечает, для него это все может быть в последний раз все. Рок приятно ошеломлен, но еще выжидает, словно перепутав, пробует вино Ричарда, расслабившись, целует снова, хочет развить события, но Ричард просит его отпустить. Когда его выпускают из объятий, Дик (приверженец красивых жестов) становится на одно колено, развязывает воротник, отводит подбородок, демонстрируя в жесте покорности метку (свежую, подживающую, у Ричарда вся шея как поле боя) и просит у эра защиты и помощи.
А потом долго сбивчиво говорит, упрашивает, выспрашивает и сам же не дает ответить, путается в словах и эмоциях, требует справедливости и просит о милосердии. Для своих. Вопреки Дораку. Причем отказываясь выдавать источник своих сведений, храбро обещая и в Багерлее не ответить. И когда Алва сперва просит колечко на посмотреть, а потом отбирает его сам, кричит, что ничего не делал, как будто это не очевидно.
Напоследок Ричард требует, если уж Алва не намерен помочь, пусть хоть даст поединок. До смерти.
Алва поединка не дает. Подумывает над этим, но отказывается.
И я не берусь предсказать, снизойдет ли его загадочность до еще одного человеческого разговора - у него и так годовой лимит перевыполнен - но ни в какой Агарис юношу не пошлет и действительно побеседует на всякий случай с Дораком. И вероятнее всего, потом все же предложит Дику выбор - с мной в Фельп, или в Торку и оставайтесь на стороне своих ызаргов чести, но мечтать о примирении лагерей даже не думайте, не в вашем возрасте верить в сказки, и все же о зачистках я на всякий случай позабочусь. Одно скажу - ни о каких конкретных планах я на эту тему не знаю, списка не видел, редакций не предлагал, а вас, милсдарь, просто подставили, Окделл вы несчастный, прекраснодушный идиот, щенок глупый. И ваши Ариго заслужили то, что получили. А королева сама о себе в состоянии позаботиться, не сомневайтесь. Но гарантировать вам ничего не могу, политика вещь изменчивая, а вы в ней ни кошки не понимаете. Все, что вы можете - выбрать союзников, может быть, наугад. Выбирайте.
А дальше очередная развилка. Ричард может поехать в Фельп. Может отправиться в Торку до времени посвящения в рыцари, раз его отпускают...
Много там вариантов)

▼еще немного об алвадике с детьми⬍

Вспомнила свой омегаверсный накур, где Алва предложил Ричарду превратить себя в омегу, а получилось наоборот и в итоге это Дик уже родил Рокэ троих детей.
Так что сейчас хожу, курю сцену, где Алва приехал к Дику и просит родить второго мальчишку. А Дик и так с начала встречи на взводе.

И услышав об этом прекрасном предложении, говорит: мол, у меня есть условия.
И Алва - ну, он думал, что они с Ричардом, вроде, сблизились, но все равно ехал и опасался, что ему откажут, и вообще - это Алва, он всегда ждет худшего. И он насмешливо интересуется, чего же просит Ричард - герцогство Надор, титул назад, очередного Ракана на троне?
Ричард спрашивает:
– Серьезно, вы ждете, что я буду торговать своим ребенком?
Рокэ признается:
– Можно подумать, я не знаю, что к тебе ездят надорцы, спрашивают решений.
Дик отмахивается:
– И что с того, они просто все еще верят в старые традиции, советуются как жить, не на бунт подбивают. И вообще, разве плохие собаки?
А он и впрямь восстанавливает старые надорские породы, почти утерянные за десять лет, начал почти случайно: после того, как сбежал от Рокэ беременным, ночевал в чьем-то сарае с такой же беременной сукой окделльской гончей, чей хозяин и не думал, что собака и помет выживут. Когда Рокэ его нагнал и уговорил вернуться, Ричард потребовал эту суку и выходил и ее, и потомство. Не потому что так уж талантлив в уходе за собаками - просто имел глупость загадать: ее дети выживут, и мой ребенок вырастет. И он обычно игнорировал собственные такие гадания, а тогда испугался, уперся. И выходил, потом нашел немолодого, но крепкого кобеля, искал остатки породы по всей стране - Рокэ потворствовал. Потом еще и горикские терьеры появились, еще что-то...
…и вместе с собаками - люди из Надора, которые их привозили или покупали. Те немногие, с кем Ричард встречался сам, а не посылал псаря.

И вот Ричард упоминает этих собак, Рокэ упоминает, что дело давно не в собаках, что уже Манрик обеспокоен поведением провинции. Ричард взрывается, говорит:
– Да как ты смеешь. Неужели недостаточно? Ты победил меня, уничтожил, неужели ты думаешь, я рискну своим Эймори, зачем мне снова лить кровь и снова вешать на него герцогскую цепь - чтобы опять на очередного Окделла начали покушаться с пятнадцати лет - думаешь, я не понимаю, что не сумею его защитить?!
Рокэ роняет, что Ричард мог бы потребовать защиты для сына у Алвы - Ричард напоминает, как Алва “защитил” его самого.

Устают ссориться.

Рокэ напоминает, что Дику не нужно просить. Эймори Рокэ будет защищать в любом случае. Ценой жизни, если надо.
Ричард не отвечает прямо. Продолжает, словно ссоры и не было, только еще угрюмее:
– Три условия. Если родится девочка - останется со мной, как и Эймори. Если мальчик... проживет у меня хотя бы до восьми лет... И потом будет видеться со мной. Понятно, что наследник Алва должен воспитываться в доме Алва. Но хотя бы пока маленький.
Рокэ понимает, какой идиот. Спрашивает:
– Все?
– Все - отвечает Ричард.
Рокэ все это обещает.

Позже, когда ссора забыта, Рокэ спрашивает: почему Ричард так легко согласился.

И вот тут то стекло, которое все утро у меня в голове.
Ричард спрашивает:
– Ты знал, что Эймори не первый наш ребенок?

И рассказывает, что после Октавианской ночи у него была последняя течка перед получением альфа-статуса. Только монсеньор тогда нагрянул в столицу неожиданно, потом погромы, ветропляской никто не озаботился.
Ричард потом только понял, почему Рокэ был небрежен - считал, что бесплоден.
И Ричард до последнего сам не знал. Даже когда отравил эра.
На пути в Агарис стало плохо - волнения, тряска в карете. Шкатулка эта с ножом и ядом.
Уже в Агарисе, когда комнату снял, на постоялом дворе пошла кровь. Когда очнулся и лекарь ушел - лежал, смотрел тогда на этот перстень с ядом и успокаивался. Мол - если будет совсем плохо - есть выход.

И вот теперь говорит Рокэ: мне сон перед твоим приездом был. Я снам не верю, толковать не умею. Но мне снился словно бы тот ребенок. Как будто он маленький и играет с Эймори. И просит их не разлучать.
Я проснулся, схватил сына, неделю сходил с ума, пока ты не приехал.
С этой своей просьбой.
А помню - когда приходил в себя, тогда, в Агарисе, жалел, что скинул. Почему-то жалел, думал - был бы сын на тебя похож. Хотя и считается, что дети омег - всегда в омегу.
И во сне мальчик был черноволосый.
А тут ты. И говоришь, что второй сын должен пойти в тебя.
Не мог я не согласиться.

Рокэ после этой исповеди рукодрожит. Задним числом понимает, какой идиот, что ему даже не рассказали раньше. Хочет привычно обвинить во всем Окделла - он же затеял все это возвращение в омегу из-за своего мифического бесплодия.
Но какие нахрен обвинения.
Его Дикон заранее любил его ребенка задолго до того, как они перестали быть врагами. Из-за сходства, которого даже быть не могло. У Рокэ души не хватает осознать все свои чувства сейчас.

Берет Дика за руку, гладит висок, обещает что-то. Что не позволит обижать их детей, что возьмет Эймори в оруженосцы, что приглядит за Надором. Уговаривает Ричарда - ну раз тот в Алвасете не хочет - переехать поближе к Олларии, доберутся туда диковы ходоки от надорцев, если ему так надо, а мальчишки будут расти поближе к обоим отцам, и сейчас, и потом.

Вернуться "в живые" Рокэ когда-то предлагал, больше не предлагает. Ричард слишком хорошо понимает, что его ждет на положении официальной омега Алвы. А если скрывать, что снова омега - с мальчишками придется разлучаться. И все равно же преступник, практически военнопленный. Эймори в заложниках у Алвы - страшно, но спасает то, что Рокэ сам сына любит. А если кто-то другой узнает?

В общем, довольно стекла. В результате, было у них два мальчика! И девочка потом. Нечаянно.

Эймори, кстати, Рокэ в оруженосцы не возьмет. Будет собираться, но случится война, бури в горах, пробки на дорогах и Первый Маршал не успеет на ДСФ.
Эймори будет в Лаик под чужой фамилией, как мелкий дворянчик.
"благородный кто-то там"

Но его все равно возьмут в оруженосцы.
Арно Савиньяк)
Ему Эйми напомнит кого-то... будет думать, что просто очередной надорец, ну ординар, ну приспичило, отстаньте. Приведет домой - а там перепуганный омежка-эорий.
С круглыми глазами и вопросом: а вы почему меня выбрали?
И особо много Эйми про себя не расскажет, но Рокэ все же примчится и успеет объявить, что вот это дите под его покровительством. И еще эру мальчишки подарок придет – горикский терьерчик, маленький, смышленый и отменный крысолов. С наказом, послать весточку, если щенку что-то понадобится. И Арно заподозрит, что речь не о четвероногом щенке, но уточнять не станет.
Впрочем, Арно это будет уже не так важно, ему Эйми придется по сердцу – любопытный, гордый, осторожный, но увлекающийся. Эйми тоже к нему прикипит, расслабится, над ним какое-то время перестанет висеть его таинственное происхождение, сложная любовь родителей, положение тайного незаконного наследника огромной провинции и вот это вот все. У него будет эр, у эра военная служба, приключения, песни у костра и мелкие ехидные дрязги с герцогом Приддом время от времени. Ох, наколбасят они вместе, наприкючаются… Но ничего слишком серьезного, просто – должна же быть хоть у одного Окделла нормальная бесшабашная юность? На какое-то время.
Ну и… нормальный эр с нормальной меткой это лучше, чем альфится самому, пусть и под присмотром отца. В общем, тут всем повезло.

Ричард, кстати, в итоге все равно "воскреснет".
Когда Амадо в настоящие заложники попадет, еще до Лаик.
Он будет уже представлен как сын Алвы, и вот кто-то из оппозиции учудит и умудрится малыша выманить и выкрасть.
Помесь Ласточки и Поросенка - существо вдвойне шилопопое и любопытное, вляпается на раз-два.
И вот: Алва озверел и ищет сына, Арно Савиньяк с озверелым оруженосцем ищет сына друга, а к скромному дворянчику под Олларию приезжают люди и говорят: нам не нравятся Оллары, нам не нравится Алва, нам вообще ничего не нравится, мы узнали, что вы живы, герцог Окделл, вы последний и единственный верный сподвижник Ракана, вы больше всех пострадали - не хотите ли к нам на знамя? А еще вас в надоре до сих пор втайне уважают, мы знаем.
Ричард хотел было их послать, но они ему говорят: а еще у нас сын Алвы, так что Алву бояться не надо.

Так что Ричард говорит: секундочку, я только со своими людьми поговорю, Надор подниму там, голову высушу, ну вы понимаете. Орден найери начищу.

И правда поднимает Надор. Не весь, тех, кто о нем знает. Сам едет с бунтовщиками.
И по дороге к нему его люди присоединяются. Отряд не великий, но все же.
А Ричард успел подрасти, не шкаф, каким мог бы быть, но на омежку похож меньше, чем на альфу.

И в общем, когда к Чорной Цитадели супостатов подходят Алва со своими людьми и атакует, отвлекая, а Арно со своими пролезает внутрь и начинает разведывать - в ключевой момент происходит не только нападение снаружи, но и диверсия надорцев изнутри. А Ричард за сына вообще глотку кому-то вырывает.

Окровавленный герцог Окделл, который заслоняет собой смертельно бледного мальчишку в цветах Алва. Окружённый своими горцами.Причем в руках у Амадо - кинжал Окделлов, тот самый. Ричард дал. Снял со своего пояса.

К сожалению, кто-то успевает сказать, что Окделл к супостатами, так что следует обязательный трагический момент из "арестуйте Окделла" и "не трогайте папу", после чего происходят положенные "Эймори, присмотрите за маркизом Алвасете, Окделлу лекаря, развязать, идиоты".

Амадо боевой мальчик – едва не бросится на "спасителей", но повезет – Эймори уже подоспел папку защищать. Перед собственным эром, ага. Как будто бедному Арно и так мало шока. Он, можно сказать, только что осознал, чьего сына все это время ммм... воспитывал.

А Алва тем временем добивает оборону Чорной Цитадели и страшно переживает.

И понимаете. Сидит Окделл с обоими мальчишками, мальчишки страшно хотят тоже в бой, но не хотят оставлять отца, Арно хмурый рядом, твердо намерен разобраться в происходящем, вяжет бунтовщиков, зыркает на людей Окделла. Окделл ранен, но лекарю не дается.
В общем, приходит Алва, весь в копоти и крови, усталый - не мальчик уже.
Амадо в охапку, Эймори - плечо сжать.
Окделла...
– Какого змея еще не осмотрели, чья кровь, Ричард, вы вообще когда в последний раз...
Раздевает сам, стягивает камзол, рубаху срезает. Окделл, только что щерившийся, расслабляется под руками.
Спрашивает о своих людях негромко - тех, кого к Алве послал предупредить.
Рокэ рассказывает, обрабатывает рану - не опасную, если не дать заразиться.
А Арно - и кое-кто из прочих - смотрит на шею Окделла. Туда, где метка.
И осознают, что вот это "не трогайте папу" не из уст того русого в цветах савиньяков прозвучало. А вот от этого, мелкого и в цветах Алв.

В общем - скандал, позор, все кого-то обвиняют, кто-то порывается судить Окделла за очередную измену, кто-то - Алву за укрывательство, кто-то - Алву за неподобающее обращение с благородным арестантом, Надор волнуется внезапно.

Окделл спокойно поправляется на улице Мимоз в обществе Амадо и дочки.
Эймори прячется за Арно и регулярно навещает.
Алва проталкивает оправдание Окделла и признание того героем.
Лионель, проклиная все на свете, вынужден разбираться, что легче - отнять Окделла у Алв или Надор у Манриков.

И тут!
Константин Манрик!
Внезапно!
Дает прием в честь своей дочери-дебютантки.
Приглашая - ну, Алву с наследником, понятно.
Но особенно - Арно с оруженосцем.
И вот с этого вечера все неожиданно как-то... налаживается.
И у Эймори с дебютанткой - особенно.

И оправдательный приговор проталкивает уже Манрик. Окделл признается невиновным в убийстве королевы Катарины на Тайном Совете, а за участие в реставрации Раканов милуется.
Восстановить герб Окделов, правда, не получается. Но как раз приходит время престарелому герцогу Надореа назвать наследников. И внезапно - это не дети Луизы.
Та проявляет мудрость, получая для тех свой небольшой надел и титул..

Ричард титул не принимает, кстати. Кошки знают, из каких соображений. Графом Гориком становится не он, а сразу Эймори.

Но вот власть Ричард забирает неожиданно непринужденно. И именно его зовут таном надорцы.
Не Манрика, не Ларака.
Его.

…
И, кстати.
Через какое-то время у Ричарда и Рокэ было два мальчика и уже две девочки.
Но это уже не про титулы, а про счастье.

Подумалось.
Эйми будет не влюблен в Арно, но обожать будет безоговорочно - и льнуть к нему, как большинство оруженосцев поначалу льнут к эрам.
Алва, пронаблюдавший это дело вблизи, с досадой и долей ревности сообщает Ричарду, что-то вроде: мол, ты себя так не вел. Причем сам не уверен, вспоминает он свою гордость от того, какой у него был независимый оруженосец, то ли свое сожаление - повозиться с ласковым щенком, как может Арно сейчас, иногда очень хотелось.
Дик скажет: ну так Арно был моим другом и приходится другом тебе. Где они и где мы были. Потом признается с долей тоски: иногда очень хотелось...
Рокэ вспоминает. Единственный вечер - во Фрамбуа, когда Ричард сидел не в соседнем кресле, а у его коленей, позволял ласкать свои волосы. Единственный раз - после ранения Моро - когда Ричард сам сунулся растереть эру виски и размять плечи, утешаясь и выражая благодарность в инстинктивной заботе о вожаке их маленькой стаи...
Вспоминает, сколько раз сам сдерживался от того, чтобы потрепать оруженосца, потеребить, поласкать, поиграть с ним и похохотать вместе в конце-то концов... все свел к минимуму, сам же свел. А как иначе - он отцу Ричарда был куда как не другом...
Вечером Дикон сидит в кресле у камина, читает письма, где-то у его ног на ковре возится очередной собачий ребенок. Щенки эти давно ценятся на вес золота, у Ричарда уже небольшое состояние - кошки знают, куда Ричард тратил его раньше, но похоже, что на свою сеть надорцев. Алва подходит, сдвигает щенка, садится и прислоняется к ногам любовника, кладет голову на колени.
Помедлив, Ричард начинает растирать ему виски и легонько прожимать плечи. Гладить по волосам.

▼омегаверс о собаководстве и том, как Дик справился⬍

Какое время, такие сказки)
Вспомнила свой омегаверс (нет, писать сейчас не могу, только мечтать).
Вспомнила сцену на псарне, где Рокэ умудряется уговорить Ричарда остаться в Талиге, на попечении и во власти Рокэ - ради ребенка, которого в одиночку бывший герцог неизвестно как вырастит. Представилось, как герцог Окделл сидит на не слишком свежей соломе, осторожно поглаживая совершенно уставшую после родов суку гончей, и соглашается с этим детским бессмысленным условием - выкупить для него эту суку с ее щенками. Для него это больше добрая примета, желание быть сильнее хотя бы собаки, в силах позаботиться хотя бы о ком-то. И в этот момент никаких  планов на этих псов у Дика нет в помине - что там, он не уверен, что сам-то долго проживет. И он еще совершенно не доверяет (а с чего бы ему?) Алве. И гордость страдает кроваво. Усталость и природа толкают броситься в объятия альфе и отдаться чужой заботе. Вт только альфа не очень-то осмеливается раскрыть объятия, да и... В общем,когда Рокэ предлагает уже пойти, Ричард говорит: идите, я за вами. Рокэ решает не спорить, выходит и только тогда Дик - с большим трудом, очень неловко из-за большого живота и усталости - поднимается и следует за ним. Потому что помощи просить не способен даже в таких условиях. Его всегда учили, что это он должен всем помогать, всех спасать, за всех жертвовать, он просто не умеет иначе. А и умел бы - стыдится. И уж точно не станет просить Рокэ.
Чужую помощь он, кстати, распознает, хоть и с трудом. Как в Лаик оценил заступничество товарищей, но не слишком сообразил насчет Катершванцев. Так и теперь - он так старается справляться сам, что не замечает, когда Рокэ пытается о нем заботиться.
Тот нанимает дом, людей, распорядителя из местных - Дик не любит рядом кэналлийцев и не выносит Хуана. Рокэ выделяет какие-то регулярные деньги на содержание. И пока он живет с Диком, ждет рождения Эймори и еще немного  - все нормально, тем более, что инстинкт и так и не избытая взаимная привязанность продолжают держать их вместе. Но когда Рокэ уезжает, призванный обязанностями, Ричард остается один. Сначала он рад отдохнуть от Алвы, потом становится плохо. Он тоскует, тревожится, скучает. Пытается себе запретить - получается плохо. Рокэ не очень щедр на честное доброе отношение,  поэтому думать о нем как о друге хотя бы Дик так и не начал - скорее как о несчастной очередной своей влюбленности, не лучше Катарины. Не улучшает положение и то, что собственный мажордом умудрился как-то разнюхать, что Ричард живет тут подневольно, и постепенно наглеет, становясь на положение скорее тюремщика, чем слуги. Ричард с трудом добивается найма приличной няньки, сносного ведения дома и - содержания своих драгоценных собак. Причем, собаки и впрямь драгоценные, Ричард вспоминает как о них следует заботиться, чем кормить, как воспитывать, это не то чтобы увлекает его, но наравне с Эймори занимает мысли и отвлекает от дурного. В конце концов на двор забредает человек, видевший щенков издали и пришедший спросить, откуда такое чудо и нельзя ли ему одного. Разговорившись с ним (а сперва запретив прогонять) Ричард опознает в нем знатока породы и с легким сердцем решает отдать хотя бы одного-двух, пока щенят не загубили дурным обращением дурные слуги.  Денег гость предлагает столько, что Дик испытывает легкое потрясение. Оказывается, что окделльские гончие еще остались, но редко дорастают до этого возраста без отклонений в физическом развитии или характере. Редко кто соображает их правильно кормит и воспитывать - секрет утерян.
Так Ричард и начинает разводить собак - потому что деньги, полученные от их продажи, это деньги, которыми он может распоряжаться сам.

Когда Рокэ приезжает опять, то уже знает об этом собаководстве и насмешливо любопытствует, что побудило Ричарда заняться чем-то столь приземленным? Право, от него ожидали поэзии или мемуаров... Ричард вспыхивает и ледяным тоном отвечает, что предпочитает не быть Рокэ должным ни суана, приходится зарабатывать. Рокэ обижается,  недобро поминает Мирабеллу, уточняет, что заставляет Ричарда думать, что Алва обеднеет от его содержания или жалеет для него что-то. Вскрываются махинации мажордома, воровство, ложные донесения, перехваченное письмо Ричарда (единственный раз, когда тот пытался пожаловаться или скорее отчитать Алву). Мажордом, кстати, уже пытается бежать, но его ловят и патетически кидают в ноги Ричарду. 
В общем, с этого дня все несколько налаживается, Дик становится хозяином хотя бы на территории своего дома (небольшого поместья, говоря откровенно), и, хотя продолжает скрываться от людей своего круга, прикидываясь мещанином, но псари, разыскивающие окделльскую породу, как правило, являются и надорцами, и тана своего частенько опознают. И вот тут начинается неожиданное для Дика - когда ему начинают рассказывать о делах в крае, жаловаться на Манрика, на Олларов, предлагают бежать  (Дик, поразмыслив и пометавшись, отказывается), хвастаться мелкими победами и спрашивать совета. Не потому что Дик такой умница пока, а потому что ну просто - это же тан, ну и что, что скрывается - бежал от узурпатора, знамо дело. Чистая удача, что несколько раз Ричард действительно умудряется помочь: сперва советом, потому что вот точно таким же образом получил недостающие просителю сведения, потом, скрепив сердце, впервые заставляет себя попросить о чем-то Алву - не для себя же, для своих людей.  И Алва помогает, там как раз какие-то очередные затеи Леопольда, Алве новости о них тоже не нравятся, но от Ларака он отмахивался, а Ричард принес аргументы и доводы (вот от кого не ждали!).
И Дик и впрямь неожиданно начинает считать надорцев своими людьми, едва ли не дальней родней. Потому что те признали его и попросили о помощи. Потому что Дика никто не признавал своим со времен Альдо, а он всегда именно в этом и нуждался.
И ходоков становится все больше. Не найдя очередного повода кто-то притаскивает ему горикского терьера на погляд - маленький Эймори влюбляется в крохотного песика. Наконец кто-то из особо резвых предлагает Ричарду очередное восстание. И Ричард отказывается опять. Как-то уговаривает найти другой способ получить желаемое. И рискует всем - снова обращается к Алве. Очень боится выдать своих просителей, думает - если с ними что-то случится, отошлю сына в горные поселения и все-таки убью Рокэ, хоть шпагой, хоть ядом, хоть голыми руками задушу, все равно уже!
Но Рокэ не преследует заговорщиков, он с ними встречается и очаровывает. И умудряется удовлетворить самые важные части их прошений к вящей славе Талига и процветанию Надора.
И вот тогда Дик сдается. И впервые пишет Рокэ о том, что замечает давно, но никогда не поощрял и не признавал вслух: приезжайте, когда будет возможность, Эймори по вам скучает.
Рокэ сперва глазам своим не верит, но спешно приезжает и первое время ждет новых прошений, покушений, чего угодно. Но Ричард просто сдержан и несколько скован. Значит, правда. Значит, больше не ненавидит. И, кажется, доверяет.
Рокэ только спустя еще некоторое время, вернувшись раненым с очередной безрассудной войны, поймет, что еще раньше этого всего Ричард его полюбил.

Отредактировано (2025-04-01 08:50:01)

Анон

Re: ОЭ накуры

▼маленькая омегаверс-шутка, почти не связанная с предыдущим⬍

У нас щебет, солнышко и бесснежье - разве что не течет, но настроение непоправимо весеннее.
В связи с этим промеж работы в моей голове творится омегаверс.
Все безвкусно и безыскусно - алвадик, Алва альфа, Дикон по юности омежка.
Они уже были на войне, были в разлуке, встретились в ночь Октавии (Алва запретил себе приближаться к оруженосцу, пока не разберется со всей этой мерзостью) - и как следует поздоровались наутро после нее.
Поскольку весне чихать  на ООС, Ричард в пылу страсти и приступе нежности сболтнул, что скучал. Поскольку ей плевать на АТГ - Алва, услышав это, понял, что теряет контроль и голову, но либо он потеряет их (а поскольку юноша принадлежит к вражеской партии - то с ними, возможно, и жизнь) - либо он потеряет счастье.
И поскольку птичий щебет в московском январе способен заглушить даже вопли Станиславского -  очень скоро предложил юноше наплевать на будущий альфа-статус и принять руку и сердце своего эра при условии, что никто его дома не запрет в череде бесконечных родов, а очень даже пустят на войну, пока с детьми посидят кормилицы с няньками - но и при условии, что никто не восстановит Великую Талигойю - ограничимся Надором и Эпинэ.
Дикон в смятении попытался не просто отказаться, но и привести причины, отчего он не может, не должен, и прочие не (не "не хочет").  Зашла речь и о Линии, и многом другом. Дикон взял время подумать, ничего никому не сказал.
Канонный таймлайн тем временем не стоит на месте.
Штанцлер, письмо Варзова, Катари на коленках, яблочки и прочие неприятности. Казалось бы - ну какое уж тут счастливое будущее, когда он одному предложение делает - а другую на коленки сажает.
Но весна же, весна, понимаете. Солнце слепит очи разума. Штанцлер. Он рассказывает про список. Катарина - рассказывает как несчастлива. Ричард - готов их всех проклясть, он сам хочет на тот стол, у него есть сколько хочешь надорских сапог в приданное, его возбуждают шпаги, не возбуждает кансильер, но хочется тоже как-то заявить права собственности - желательно, чтобы еще и Дорак не смел его эром командовать.
Вечер, камин, вино.
Ричард говорит, что согласится, если Алва не даст кардиналу убить людей чести и королеву. Алва в ярости, он не хочет, чтобы ему продавались и не хочет, чтобы Ричард искал отмазки для совести. Потом немного отматывает.
Минуточку - спрашивает, какой такой список с Катариной?
Станиславский рыдает, весна торжествует, Ричард понимает, что его пытались нагреть, и, с чистой совестью расплевавшись со Штанцлером, идет под венец.
Нет, сначала ему приходится поуламывать вставшего в позу Рокэ.
Но это - другая история.

Анон

Re: ОЭ накуры

Так, все свои накуры я  сложила. Напоминаю - сюда можно тащить свои тоже, и курить вместе, и комментировать чужие, и вообще.

Анон

Re: ОЭ накуры

Мне теперь хочется накур про то, как Ричард соблазнить Рокэ пытался вместо отравления...

Анон

Re: ОЭ накуры

Мне теперь хочется накур про то, как Ричард соблазнить Рокэ пытался вместо отравления...

Это особая трава!) Только боюсь, Рокэ на предложение такого рода в обмен на жизни Людей Чести может отреагировать травмоопасно. Хотя бы в моральном смысле. Или вы это как-то конкретно видите?)

Отредактировано (2025-03-24 09:31:15)

Анон

Re: ОЭ накуры

▼фиксит Лабиринта⬍

Хочу фиксит Лабиринта.
Ричард отбивается от альдотвари ножом, но слабеет с каждой минутой - отчасти от отчаяния, потому что и Альдо - тоже ложь. Потом слышит женский голос, узнает Айрис и сам не понимает, как - умудряется пырнуть отвлекшуюся тварь кинжалом и поспешить на помощь. Находит Айрис, напряженно спрашивающую у Алвы, куда они идут. Ричард немедленно решает, что это не может быть Алва - этот Алва явно прекрасно видит, а настоящий, видимо, сидит где-то в комнате. Для разнообразия он почти прав, - стоит ему кинуться на алватварь, как тот теряет человеческий облик.  Ричард дерется с ней вчетверо яростнее, чем за себя, молча, без мыслей, без пафосных фраз в сознании, игнорируя Айрис, которая сначала пытается предупредить и защитить  "монсеньора", а потом, быстро оправившись от шока - помогает уже Ричарду (у нее факел в руке, потом она объясняет, что факел дала матушка).
С тварью они справляются, хотя Дик сильно ранен. Кое-как убеждаются, что оба настоящие, сверяют версии - проводником Айрис была Мирабелла, но Айрис ушла за Алвой. Решают, что надо вернуться и найти обоих, и мать, и Алву - но, конечно, совершенно не ориентируются в коридорах. Наконец, Дик в полубреду начинает слышать камни, и они в самом деле находят - Мирабеллу и младших девочек, следующих за Эгмонтом. Эгмонт для разнообразия оказывается проводником, Мирабелла для разнообразия вспоминает старинные танкридианские тексты, описывающие загробные мытарства души в Лабиринте. Заканчивается все тем, что Ричард и Айрис выходят из Лабиринта,  выводя с собой девочек, (Мирабелла наотрез отказывается, предпочитая "Рассветные сады" или идет с ними - не знаю, что лучше).
Что дальше - не знаю тоже. Они где-то оседают, чтобы прийти в себя (все раны Ричарда зажили, даже старых шрамов не осталось), им кто-то дает приют, потом либо Ричард вручает сестер Эпинэ, а сам скрывается - либо они отправляются искать счастья все вместе. Возможно, случайно встречают Арно и тот налетает на Дика с вопросами "почему, зачем и как ты мог?", а Дик смеется: "ты первый, кто и правда ждет от меня ответов". И Арно говорит, что не может больше считать Дика другом - но не выдает его, а в чем-то все равно помогает. По дороге влюбляется в Айрис.
Рокэ пользуется этим, чтобы отдать Надор младшему Савиньяку.
Еще Рокэ ищет Ричарда. Находит ли и что с ним делает, если да - никто не знает.
Айрис с Арно живут хорошо, неожиданно очень любят друг друга, продолжают дружить с Приддами и пользоваться благосклонностью Рокэ - хотя Айрис к тому становится отчетливо холоднее. С подругами у Айрис, наоборот, несколько разлаживается, когда она просит Селину не поминать своего брата всуе, а Сэль не слушает. Айрис никому, кроме Арно не говорит, кто ее с девочками вывел из Лабиринта - но Рокэ догадывается сам и, дождавшись просьбы о милосердии, говорит, что спас бы Ричарда от суда, если бы тот вернулся.  Ричард не возвращается. Рокэ предлагает Арно титул какого-нибудь графа Горика - со временем тот становится герцогом Надэрэа, потому что новых детей Эйвон с Луизой все-таки не рожают и приходится назначать наследника. Герард остается Капелярдо, чем неожиданно вполне доволен, младшенькие Луизы перебираются в Гаунау.
Алва тоже однажды исчезает - официально умирает. О нем горюют, вспоминают, каким удивительным был этот человек, восхваляют его гений, характер, и красоту, которой словно бы не касалось время.

...в роду Надорэа есть примета - если приходит сероглазый русоволосый человек, словно сошедший с иконы святого Алана - не гони его, а  посади за высокий стол с хозяевами и раздели с ним радости и печали. Если у семьи есть беда - поделись, и после его ухода что-то может волшебным образом исправиться.
Иногда с ним приходит красивый синеглазый человек, чьи советы неласковы, но стоят дороже золота.
Когда они уходят - не прощайся. Они всегда возвращаются. 

Отредактировано (2025-03-24 16:52:41)