"Волк-одиночество, я мчусь вперёд... куда? — нет пути и нет цели, только сухие травы ветра; едва касаясь земли — без устали, без отдыха, гонимый отчаяньем, я лечу вперёд, глотая ледяной ветер и мёрзлую снежную крупу, чтобы хоть как-то унять режущую боль в груди. Я кричу — но крик тоской волчьего воя рвётся из сжатого спазмом горла."
Плохо ему и грустно, но когда плохо и грустно сильному майа, это может иметь фатальные последствия:
"Я почти не помню тех дней; тех лет; тех десятилетий. Не хочу и не могу прикоснуться к этой памяти; не потому, что она осталась навсегда незажившей раной, а просто знаю — если прошлое захлестнёт меня, то не останется больше ничего, кроме одного желания: отомстить. Не страшно ли — весь мир бросить в погребальный костёр своего отца? Вот каково величие: чтобы содрогнулись народы, пали на колени в благоговении и ужасе, чтобы тысячи душ против их воли пламенем степного пожара охватил смертельный, гибельный восторг: одно — моё — стремление. Я не из жрецов, приносящих кровавые жертвы, и не из тех, кто посылает живых сопутствовать мёртвым на последней дороге — но тогда понимал и тех, и других.
Мне хватило разума и сил остановиться. Но не хочу вспоминать, потому что — к чему лгать себе? — боюсь, что во второй раз не сумею удержаться на краю, сорвусь в лавовую бездну. Потому что в падении этом буду — счастлив, и счастлив буду, уходя следом.
Наверное, в те времена я более всего походил на Гортаура Жестокого, каким мыслили меня эльфы. И довольно об этом."
Видимо, про "лавовую бездну" он сам себе напророчил конец Третьей эпохи?
При это заметим, середины нет - либо убить весь мир, либо выть от бессилия. Ну ладно, у него острая фаза горя. Но, опять же, как мы видим по датировке, у майар это может занимать... десятилетия. Неудобно.
"Не должен был я возвращаться. Некуда. Незачем. И всё-таки я вернулся: мой долг был исполнен, и я оставил людей кланов — я рвался туда, на закат, домой… Домой. Не знаю, о чём думал; думал ли вообще о чём-нибудь. Во мне жила — вопреки очевидности, вопреки всему, — безумная надежда. Что я успею. Успею спасти его — или хотя бы встать рядом с ним, чтобы в последнем своём бою он не был один.
Конечно, я опоздал. И… нет, я помню, что увидел на месте своего дома. Но воспоминание это заперто в потаённом уголке моей памяти."
И ломануться обратно он, конечно, ювелирно успевает тогда, когда сделать уже ничего нельзя.
Ладно, придумать хитровывернутую диверию против Валар - это не в этой версии мира.
Решает вернуться все к тем же людям, а там... вот сюрприз, даже эти горе-архитекторы и горе-воины как-то не умирают от горя, а вот просто живут. И даже если (как мы видели) тайком тоскуют о своем Тано, то все равно живут дальше.
"Тогда я отправился к ним — выкупленным его кровью. К тем, кого он звал своими детьми. И снова надежда предала меня. Надежда — первый шаг на пути к разочарованию; а моя стала прямой дорогой в пропасть отчаянья.
Люди Севера строили дома из дерева и камня, возводили прочные стены, хранившие их города. Расстилались неподалёку вспаханные поля, звенели в кузнях молоты, тянулись нити пряжи; мастера стекла и витражей вплетали в паутину переплётов цветные осколки, люди Памяти писали летописи, ведающие-травы собирали по лесам и берегам рек целебные растения...
Память и знание остались здесь. Но я не искал ни памяти, ни знаний.
Странник в запылённых чёрных одеждах, чьё лицо надёжно скрыто тенью капюшона, я пришёл сюда, чтобы вновь обрести то чувство, которое давало Твердыне силу быть. Единение. Братство т’айро-ири.
Я ходил по улицам их городов, вслушивался в речи, в чувства, в движения души, не ощущая ничего, кроме горечи и презрения: они были иными. То, что связывало людей Твердыни, то, в чём я нуждался сейчас более всего, было утрачено безвозвратно."
Да, кстати, не-молодой не-человек, вы бы, кажется, могли очень по делу применить свое чувство мести - пойти повыносить вот тех неладных лесовиков?
Но нет.
"Мне не было дела до того, что прошли, что пережили и испытали они. В годы Исхода, в годы Костров, в страшные годы Отмщения меня не было с ними. Лишь одно я помнил — одно вспоминал, глядя в их спокойные лица: собственный свой крик, всё ещё отдававшийся в ушах, жесточайшим спазмом, до смертельного удушья стискивавший горло: да вся Арта не стоит и капли твоей крови!..
Горькая опустошённость: вот что испытывал я тогда. Ушло то, что было душой Севера. Он ушёл. И люди эти — что в них? Такие же, как все. Они были безразличны мне. Я искал протянутой руки — а натолкнулся на пустоту. Я искал братства — увидел разъединённость.
Я был один.
Навсегда — один."
Короче, нужно братство вокруг Тано, нужен Тано, а Тано нету - ну и зачем все эти люди, ну их нафиг.
(А ведь наверняка (не полезу перечитывать, иду по логике) Тано выдавал и ему какую-то инструкцию, и вряд ли формата "ну сначала лет 200 повой". Или - по своему обыкновению - надеялся, что тот *поймет сам*...
Несчастный Гортхауэр идет к правильным оркам. Но им Тьма успела выдать тот офигенный дар, который ему, видимо, забыла - логику:
"Я пришёл сюда, отчаявшись в людях — пришёл, когда некуда стало идти больше, как сотни лет назад. И, как сотни лет назад, Мать рода сидела у очага; только в смоляно-чёрных волосах её теперь змеились седые пряди.
— Твой отец убит. Ты — его сын, ты жив. Его убийцы, они живы. Почему? Был его последний бой. Ты ушёл. Оставил его. Почему?
Я не сразу осознал смысл сказанного. Когда осознал… это было как удар бичом ахэро[1]. Это было — бешенство, и ярость, и жгучий, застящий глаза белый гнев.
— Никогда! Слышишь, ты!.. Никогда не спрашивай об этом!
Когда пелена спала, я увидел, как Рагха поднимается, держась за ушибленное плечо — там, у дальней стены пещеры, куда я, должно быть, отшвырнул её.
— Баххаш ма-пхут й'агp. Йе-ханга. — будь проклят, выродок, — сказала, как выплюнула. Никогда прежде — и больше никогда — такой обречённой, беззаветной ярости я не видел в ней, мудрой Матери рода. Одно горе, одна ненависть была у нас на двоих; лучше, чем когда бы то ни было, понимали мы друг друга, не понимая вовсе. Я развернулся и шагнул к выходу из пещеры, когда, уже вслед мне, она бросила одно из самых страшных обвинений, какие только знала Твердыня Севера:
— Йирто.
Предатель."
Добрая и мягкая женщина. Я серьезно. Кажется, этот горюющий не получил от нее по балде так, как того заслуживал. И как, наверное, получают от нее бузящие молодые орчата...
Видно, мкудрость "что с убогого возьмешь" этим оркам (ну то есть иртха, там ведь разные орки) тоже занесли...
(Кажется, вот этот эпизод - единственный, который уже появлялся в текстах по 1 эпохе, где-то в конце 2 издания точно был.. Возможно, и 3-4. И да, кажется, они поговорят еще - позже, и даже как-то договорятся. Но думаю. если б сразу по морде в ответ, может, процесс осознания пошел бы быстрее...)
*
Дальше у нас внезапно перебивка и - какая-то жензина. Сейчас разберемся.
"Высокая женщина с глазами цвета хризопраза застыла на каменистой горной тропе. Внизу лежит долина — чаша, наполненная туманом осени, голубовато-серым, как халцедон, — и светит над ней созвездие Пряхи, похожее на знак Воды и Времени, кьатта Тэ-эссэ. Или — на светлый стальной клинок.
Эту долину, землю эту пришельцы с погибшего Севера называют — Ангэллемар. Через века имя её преобразится в иное, тяжелое и тёмное, как железо, короткое — ударом меча: Ангмар. Но это будет потом. Сейчас, на грани света и сумерек, здесь только холодный туман и звёзды, падающие в него слезами ночи, только созвездие Оннэле — и она, Горная Дева с именем звезды".
Это внезапное явление одной из тех самых Эллери Ахэ, которых Мелькор услал. Как я понимаю, про них тут будет какой-то довольно пунктирный(?) сюжет. И в нем эту Оннеде Кльоллу, похоже, убьют - но позже. Пока она живет в какой-то долине и помогает каким-то людям. Похвальное дело.
А вот она зачем тут - Гортхауэр пытается к ней подъехать со своими страданиями. К счастью, уже без мордобоя.
"На что тебе эти люди, Оннэле, таирнэ эр’Тано-эме — ученица моего Учителя, дочь его народа? Зачем тебе они — недолговечные, как мотыльки-подёнки? Стоит ли их жизнь того, чтобы тратить хотя бы каплю силы? Всё тщетно. Путь подошёл к концу: миру не нужны больше учителя — мир отказался от своего Учителя, он нуждается в сильной руке вождя, который сможет объединить это человеческое стадо, создать державу, оградить её силой мечей — и, быть может, потом...
Неважно.
Весь мир не стоил и капли твоей крови, Тано-мэйи. (...)
Отец.
Один раз я назвал тебя так — один всего раз, когда на краткий безумный миг мне показалось, что ты умираешь, что я теряю тебя навсегда. Больше никогда не смел. Вот, говорю сейчас. Смею. Поздно. Отец, почему мне кажется, что ты смотрел мне вслед, когда я уходил прочь — уходил, оставляя тебя одного, уже навсегда одного в Высоком зале в тот единственный раз, когда ты, спасая меня, отказал мне в праве выбора? Почему мне кажется: ты ждал, что я вернусь? Что я хотя бы обернусь на прощание? Что я…"
(В общем - я хочу к тебе вернуться, поэтому я думаю, что ты хотел, чтобы я к тебе вернулся.... и так далее.)
"Высокая женщина в серебристо-серых, цвета тумана, одеждах оглядывается на дверь. Замирает. Узкое бледное лицо сурово и сосредоточено. Она идёт к дверям, и опаловая пелена, тающая в неярком утреннем свете, расступается перед ней; солнце, поднявшееся над исчерна-серыми изломами скал, — неужели вся ночь прошла здесь, у ложа, пропахшего пóтом и яблочным уксусом, страхом и сладковатыми травяными отварами?.. — похоже на светильник из дымчатого полупрозрачного агата.
Женщина медлит на пороге, прислушиваясь — но нет, ощущение присутствия ушло, истаяло, и туман — просто туман, и тихо всё, только жалобно плачет озябшая галка на голой ветке клёна.
Скоро зима, думает Горная Дева.
За её спиной в доме начинает тоненько хныкать ребёнок."
А, еще лучше. Он даже не попытался поговорить с ней - постоял, пострадал, ушел. Ну, ей однозначно лучше, а то разговоры у него пока какие-то неконструктивные.
Следующий отрывок -с пометкой 200е годы. Шлое третье столетие 2й эпохи...
"Когда идти некуда, можно идти куда угодно. Когда не знаешь, с чего начать, нужно начинать хоть с чего-то. Нехитрая истина. Начинают же с чего-то люди.
Ну — да. Обзаводятся домом, хозяйство налаживают… всё просто у них. Им для начала нужно выжить. Это даёт какую-то определённость. А мне выживать ни к чему — ни пропитания не нужно, ни крыши над головой, ни очага. По большому-то счету. Вот — иду; чего вам ещё?"
Мне интересно, а ему реально *никаких* инструкций не выдали на дальнейшую деятельность, да??..
"Почему, собственно, я покинул Север? Чем так оттолкнули меня люди кланов? Сохранив своё наследие, они отказались только от одного: не стали возрождать то, что возродить невозможно, не построили новый Аст Ахэ, не стали искать того, кто стал бы душой второй Твердыни."
Короче, люди просто жили. И если страдали, то (как мы выяснили) от собственного головотяпства, а не от отсутствия ТАно.
"Незаметно, ненавязчиво, вдумчиво он готовил этих людей к тому, что они останутся одни и смогут полагаться только на себя."
То есть сначала медленно приучал к себе, потом медленно отучал... Зато было чем заняться, а то вон как горестно айнурским сущностям, которым нечего делать!
"Я ведь тогда не попытался разузнать. Не спрашивал никого и ни о чём. Мне казалось — довольно того, что вижу. Некому было объяснить мне: именно этого я и ждал в глубине души. Забвения. Бесполезности принесённой жертвы. Я искал одного — и от начала ждал другого.
Двойственность, сказал бы ты, Тано, со своеобычной, в уголке губ притаившейся улыбкой. Ждёшь и боишься, сказал бы ты, и готовишь себя к худшему, и этому худшему ищешь подтверждения, потому что страшнее поверить — и разувериться, надеяться — и потерять надежду. Это так по-человечески… Арта меняет всех, тъирни."
(По-моему, в психологии эта фигня называется как-то по-другому.)
"Горькая, отрезвляющая правда предо мной.
Дети выучились жить без отца.
Наверное, я должен был понять это внутри себя. Принять это, как приняли они.
Как, пройдя все ступени, смиряются люди с неизбежностью смерти, так я принял — жизнь."
Мы прочитали текст о проблемах майарской сепарации. И кажется, это только начало процесса...