Вы не вошли.
Это мой мультикроссоверный фанфик про приключения тети Петуньи (см название).
задействованные каноны: Поттериана, Сильмариллион и прочие истории Средиземья, игра Стардью, Хроники Нарнии, One Piece, Stand Still Stay Silent, другие будут появляться по мере написания
основной персонаж: Петунья Эванс
ОМП, ОЖП и прочие персонажи в количестве.
выкладка: почти каждый день по главе, недельные перерывы между арками.
автор обложки концепт-художник @maximilien_serpent
Синопсис: в один прекрасный день тетю Пэт увольняют с работы, в результате чего она не знакомится с Верноном Дурслем и не выходит за него замуж, а влипает в волшебную и местами довольно страшную историю с магией, приключениями и прекрасными мужчинами!
Также можно почитать на:
Фикбуке
AO3
обновления каждую среду и субботу.
Не так давно анон вжопился в тетю Петунью...
нет, не так.
не считая самого первого прочтения ГП, когда анон был юн, мир - относительно прост и понятен, а Дурсли представлялись едва ли не Дурслькабаном, анон всегда симпатизировал тете Петунье. да, она не образец доброты и заботы, но что могла - то сделала, хотя ее, собственно, никто не просил растить ГП, а просто поставили перед фактом. Анон как-то представил, что ему остались на воспитание многочисленные племянницы, и ужаснулся. А еще всегда было обидно за нее, что тете Пэт не досталось магии. ну, кому бы такое понравилось? Потом анон прочел "Волшебное стекло" Заязочки и "Старушку Петти" и ему понравилась сама идея ведьмы Петуньи.
в прошлом году анон начал играть в Хогвартс Легаси. Так как просто играть было скучновато, анон решил отыгрывать и слепил себе чудесную юную тетю Пэт, которая неведомым магическим образом переселилась в 19й век и попала в Хог. Распределили ее, кстати, в Слизерин. Анон нафанонил ей боязнь полетов и любовь к чарам и зельям, летнюю подработку в трактире у Сироны и везде где только можно, потому что попаданке из будущего не до жиру. но писать фичок тогда анон не стал.
Зато в этом году поперло. Мало того, анон решил наваять мультикроссовер, чтобы запихнуть туда "все лучшее сразу". И Поттериану, и китайцев, и Толкина, и вообще все, что придет в голову. К тому же анон успел написать после перерыва в творчестве свой первый фичок по Сильму и решил, что успех надо закрепить. Пусть даже очередным фиклом, а не ориджем, который анон пытается написать с тех пор, как научился читать и писать.
В общем, анон вжопился в тетю Петунью и планирует додать ей всего-всего. И магии, и приключений, и красивых мужиков. К тому же анон пытается писать в стиле китайских сестер - быстро, динамично, с резкими вотэтоповоротами и сияющими Мэри на каждом углу. А не растекаться мыслью по древу, хотя получается пока не очень. Выкладка по мере написания, потому что писать в стол и копить главы, конечно, неплохо, но так анон боится потерять запал.
Основные ворнинги: не вычитано, ООС, вольное отношение автора к используемым канонам.
Отредактировано (2024-07-19 00:28:56)
А ты собираешься прям каждый день описывать? Я думала, что когда жизнь Петунии, так сказать, войдёт в колею, большая часть возможных занятий станет привычными, рутинными, то описания дней естественным образом сократятся...
там посмотрим. у меня планов только на ближайшие одну-две главы )))
извините, аноны, сегодня я потратил весь день на репетицию. на то, чтоб заняться фиком времени не осталось :(
Глава двадцать первая, в которой тетя Пэт узнает пределы своим новым знаниям, а также, наконец, находит драгоценные яйца!
пользуясь случаем, автор хочет поблагодарить весь интернет за то, что в нем за полминуты можно найти все, что угодно. начиная с того, во что можно употребить одуванчик и заканчивая тем, как правильно разводить фазанов.
минутка спойлеров: выходим на финишную прямую этой арки.
и заодно передаем привет культиваторским новеллам, которые я изначально хотел взять за основу. но не срослось.
Белый город по ту сторону пропасти был, как и раньше, тих и пуст. Петунья, как вышла из прохода между двух скал, остановилась, но не затем, чтобы полюбоваться им. Просто хотела оглядеться, чтобы своими новоприобретенными навыками оценить это место, увидеть, что ценного и полезного можно здесь найти. Заприметила заросли малины, разросшейся вокруг остатков разрушенной балюстрады, чьи белые, полуобломанные балясины, как остатки зубов торчали среди ветвей. Петунья внимательно оглядела это местечко, чтобы летом найти его и собрать ягоду, но внутри было такое чувство, что все равно найдет его, даже если не будет стараться запомнить. Потом, пройдя немного по дорожке вдоль каменной гряды, набрела на целую лужайку одуванчиков. Цветы уже распустились и как маленькие солнышки сияли в траве. Даже удивительно, как же она не заметила их в прошлый раз.
Петунья присела на корточки и провела рукой по цветам, пропуская сквозь пальцы крупные желтые головки.
В детстве Лили обязательно плела веночек и дарила его своей старшей сестре, и Петунья носила его до тех пор, пока цветы не увядали – а не увядали они долго. Сейчас она понимала, что, скорее всего, это благодаря неосознанному волшебству. Тогда – старалась не обращать внимания на очередную сестренкину странность…
– Теперь я вряд ли получу от нее еще один…
Петунья убрала руку от цветов. Перепачканные желтой пыльцой пальцы захотелось сразу же обтереть, ну хотя бы об штаны, но вместо этого поднесла их к носу и вдохнула. Сладкий-сладкий, медовый запах заполнил ее ноздри, и в голове как будто развернулась книга. Петунья даже услышала шелест перелистываемых страниц, а затем в ее разуме вдруг появилось изображение одуванчика целиком, от цветка до корней, а рядом с ним – заметки о том, на что сгодится та или иная часть.
И если верить этой подсказке, то…
– Серьезно? – Петунья не удержалась и выкопала с корнем один одуванчик. Мысленная схема пропала, но теперь, глядя на конкретную часть растения, она знала – понимаете, просто знала! – что с этим делать.
Листья и стебли годятся в салат, сушеные корни можно растереть в порошок и заваривать вместо кофе, а еще как укрепляющее средство, особенно зимой. А из цветков получится и варенье, и вино, и даже «одуванчиковый мед»!
– Откуда я это знаю? – задавалась она вопросом, пока ее руки споро и ловко, почти без участия головы в этом процессе, выкапывали одуванчики прямо с корнями и укладывали их в сумку: корешок к корешку, цветок к цветку. Остановилась только, когда все цветы на полянке оказались собраны. – Неужели это знания того призрака?
Сам собой ее взгляд устремился к белостенному городу. Сперва он очаровал ее, потом – напугал, а теперь в ее груди расцветал цветок эстель – войдя в тот город снова, она отыщет ответы на все свои вопросы. Даже на те, которыми пока еще не задалась.
Петунья закрыла глаза, глубоко вдохнула и выдохнула несколько раз, и решительно сказала:
– Нет. В другой раз. Я же не безголовая курица, чтобы бегать туда-сюда. Во всем должна быть система!
Она поднялась на ноги и, решительно не глядя в сторону города, хотя ее сердце и рвалось туда со всей силы, зашагала по дорожке. Почти добежала до заветного указателя на проход в скалах и остановилась перевести дух.
Каменная дорожка здесь не заканчивалась, а поворачивала налево и шла дальше…
– Нет, нет и нет, – повторила Петунья строго и вошла в проход.
Лес встретил ее ароматами хвои и трав и щебетом птиц. Метки, что она оставила в прошлый раз, еще темнели среди лесной подстилки, и Петунья время от времени сверялась с ними, идя по прежнему маршруту, пока не поняла, что вполне может обойтись и без них. За одну ночь она поразительным образом научилась ориентироваться в лесу. Так, как будто это был ее родной дом.
Каждое дерево теперь было в ее глазах неповторимым. Узор коры, расположение ветвей и сучьев, проплешины мха, рисунок корней – все было уникальным, и потребовалось бы потрудиться, чтобы не найти дорогу обратно.
Восторженно разглядывая каждое дерево и каждый куст, каждую кочку и каждую травинку, Петунья медленно шла, не забывая время от времени наполнять свою сумку дарами природы. В ее сумке снова появился и привычный лук-порей, и свежие пучки щавеля и крапивы, и еще немного шиповника. Ей также встретились грибы, похожие на опята, но она, как и в прошлый раз, остереглась брать их.
Почему-то волшебство подарило ей чутье травника, но не грибника.
Вскоре впереди появился просвет, послышался шум текущей воды, и Петунья, миновав несколько деревьев, вышла на берег реки. Река эта была не сильно широка. По крайней мере, Петунья могла без проблем рассмотреть противоположный берег. Речные воды текли слева направо, появляясь из-за поворота и уходя дальше, пока хватало глаз.
Была ли это та самая река, что текла мимо города по дну ущелья? Она была не такая бурная, и сквозь прозрачную воду можно было рассмотреть песчаное дно. Петунья попробовала воду рукой – прохладная. Летом, наверное, будет самое то прийти сюда порыбачить и покупаться.
Недолго думая, она нашла удобное местечко с обрывистым берегом, скинула туфли и опустила ноги в воду, испустив радостный вопль, когда прохладные струи обожгли горячие ступни. Болтая ногами в воде, она высматривала в воде рыбу. Та была непуганая и время от времени, любопытствуя, проплывала мимо ее ног, щекоча плавниками ступни. Пару раз рыбки выпрыгивали из воды, чтобы поймать зазевавшееся насекомое. Потом сзади застрекотало. Петунья запрокинула голову и встретилась глазами с рыжей белкой. Зверек, зависнув на стволе дерева вниз головой, изучал ее своими темными глазами-бусинками. Как будто решал, надо пугаться этого непонятного на берегу или нет. Потом, решив что-то, снова застрекотал на своем беличьем и умчался по делам.
Петунья не сдержала умилительного вздоха. Животные ей нравились, но после близкого знакомства с совой – хоть тыщу раз волшебной! – сестры, желание завести своего питомца начисто ее покинуло.
В кустах, растущих в подлеске, что-то зашуршало, засуетилось. Потом растущие у самой земли ветви раздвинулись, и оттуда высунулась птичья голова. Петунья замерла. Поводив клювом, птица, то ли не заметив человека, то ли не зная, кто это, сочла себя в безопасности и вышла из кустарника. Это была небольшая пухлая птица, похожая чем-то на обычную домашнюю курицу. Кругловатая и ладная, совершенно непримечательной окраски – серая, с небольшими коричневыми пятнышками на оперении крыл.
Петунья открыла рот. Это же… фазан! Лесная курица! Прямо сейчас ей было все равно, откуда в ее голове берутся все эти знания, которыми обычная она не могла обладать. Она, конечно, читала о фазанах в книгах, но вряд ли смогла бы узнать его, появись он перед ней.
Но… но… яйца! Раз это самочка, то рядом должно быть гнездо! Чужая память услужливо подсказала, что фазаны гнездятся на земле, и гнездовье следует искать в кустах или густой траве.
Петунья торопливо вытащила ноги из воды, и всплеск этот привлек внимание курочки. Увидев подкрадывающееся к ней громадное существо без крыльев, птица испуганно захлопала крыльями и, забавно переваливаясь с лапы на лапу, скрылась в лесу.
Петунья склонилась над заветным кустом и, осторожно раздвигая его побеги, стала искать. Гнездо оказалось немного в глубине, там, где было пустое место, и побеги кустарника образовали естественный шалаш. В небольшой ямке, на дне, выстланном сухой прошлогодней травой и легкими серыми перышками, лежало несколько яиц.
Одно, два, десять… четырнадцать небольших, вполовину меньше куриных, темно-оливковых яиц насчитала Петунья. Трясущимися от радости и жадности руками она вытащила семь штук из гнезда и бережно уложила в сумку, расположив среди собранных трав, чтобы не побить. Оставшиеся в гнезде яйца она тихонько погладила, шепотом поблагодарив курочку, и поспешила уйти подальше, чтоб птичка поскорее вернулась.
Отойдя дальше по берегу, она высушила мокрые ноги, нацепила туфли и решила возвращаться. Найдя место, где она вышла из леса, Петунья вошла под сень деревьев и, оглядевшись по сторонам, почти безошибочно взяла верное направление. Вот дерево с узором на коре как чье-то сердитое лицо, а вот – обломанная кем-то ветка, висящая как указатель. Вон около того усыпанного мелкими красными ягодами – волчелычник, не тронь! – она повернула, а до того прошла мимо небольшого ручейка, текущего из-под поваленного дерева.
– Лесная магия! – радостно воскликнула она и от избытка эмоций хлопнула в ладоши, когда деревья расступились, открывая тропинку к скале.
Ну, и кто после этого простая маггла, м?
Петунья обернулась, чтобы еще раз взглянуть на проделанный путь и погордиться, не без этого, и обомлела. Незаметно, пейзаж вокруг нее изменился, оставшись при этом тем же самым. Скорее, это она сама стала видеть по-другому, иначе. То, что еще пару дней назад представлялось ей непролазной чащей, теперь виделось как удивительно прекрасный, местами дикий и заросший, но совершенно точно когда-то, кем-то заботливо высаженный лес. Деревья и кустарники продолжали расти в той гармонии, что в них заложил неведомый лесник, давая жизни как небольшим растениям, так и животным, обеспечивая их укрытием и едой.
Раньше она не видела этого, потому что ее глаза не были научены видеть. Волшебные знания, чья польза и своевременность были неоценимы, изменили ее способ смотреть на вещи.
Впечатленная этим внезапным пониманием, Петунья прижала руку к груди, накрывая трепещущее сердце.
Разве человек мог бы создать такое? Определенно нет, уверенность в этом была выгравирована в ее костях. Мог ли такой лес вырасти сам, по природе? Она сомневалась, наверное, да, но все же… все же во всем окружающем великолепии чувствовалась чья-то заботливая рука, вкус к красоте и чутье к гармонии.
Петунья попыталась вообразить, кем мог бы быть этот неведомый архитектор леса, как далеко вглубь времени он должен был планировать – и испугалась. Этот лес, как внезапно она поняла, ничем не отличался от белого города.
Смущенная этими мыслями, она быстро нырнула в проход и побежала по дорожке. И бежала до тех пор, пока перед ней не появились ворота фермы, простые и грубые в своей человеческой сути, а от того дарующие ощущение надежности.
Петунья подошла к воротам, встала, уткнувшись лбом в шершавую поверхность одного из столбов, и замерла, пока тяжелые дыхание не выровнялось, а сердце перестало пытаться выскочить из груди.
– Иногда ты слишком много думаешь, Тунья, – сказала она, закрыв глаза и чувствуя тепло солнечных лучей на коже. Опять ее поход в лес занял уйму времени. Как будто, когда она отлучается из фермы, время летит как пришпоренное. Вон уже и вечер скоро…
Спину вдруг обдало холодом. Не пробеги Петунья от самого леса до дома, она, может, и испугалась бы, но сейчас она была слишком уставшей для всего этого. Она обернулась и почти не удивилась, увидев за собой знакомого призрака.
– А я яиц собрала, – вырвалось у нее вместо приветствия, и на его губах, видимых из-под низко накинутого капюшона, возникла улыбка.
Глава двадцать вторая, в которой тетя Пэт подвергается искушению и начинает подозревать, что не все так просто, как ей кажется
в идеале здесь должна была быть легкая НЦа. ну потому что это ведь даже не ЛИ, до него еще пилить и пилить, так, первый красавчик из тех, кто еще встретится на пути тети Пэт. но автор, к сожалению, не силен в НЦе. вечно получается джен. поэтому заранее просит прощения у читателей.
также небольшой привет Кимури и ее сцене мытья феанорингов у ручья. вот то было реально горячо, а я пока не дотягиваю и потому завидую.
Только взяв призрака за руку, чтобы провести сквозь ворота, Петунья вспомнила о стирке. Так уж случилось, что на всех деревьях для просушки были развешены вещи, и даже несколько трусов. А у нее гость. И не просто гость, а очень красивый мужчина! Хоть и немножечко мертвый.
На минутку ей даже показалась, что она очутилась в американском ситкоме. Из тех, где актеры на экране разыгрывают тупые сценки, а за кадром смеются зрители.
Петунья похлопала себя по горячим от стыда щекам и сказала:
– Я просто сегодня постирала… не обращай внимания на мои вещи, ладно? – как назло, она никак не могла вспомнить висят ли трусы на виду. Ей действительно нужна нормальная сушилка.
Ведя призрака за собой сквозь рощицу, Петунья удивилась.
– Удивительно! Ты теперь совсем настоящий, – рука, которую она сжимала своей, была большой и крепкой, очень материальной. И травинки пригибались под его весом, когда он шел следом, издавая небольшой шум. У Петуньи было такое чувство, что шумел он только для нее, а так вполне мог бы идти совсем бесшумно. Как призрак.
Очень оригинально, Петунья.
И тем не менее она не могла не вспомнить их первую встречу – тот страх, что она испытала, был все еще жив в ее памяти. Она, верно, тогда совсем обезумела, если осмелилась из собственных рук напоить невесть откуда взявшееся привидение.
Домик встретил их веселым колыханием стирки. Петунья быстро нашла взглядом свое белье и обреченно вздохнула. Зачем она повесила их так близко?
Чтобы не зацикливаться на такой неловкой ситуации, она громким голосом поведала:
– Я вчера поймала рыбу. Во-от такую, – и изобразила свободной рукой размеры, весьма сильно погрешив против истины. Ну да ладно. – Большую часть продала, но на суп вполне хватило. И еще яйца можно сварить. Все равно хранить негде. Будешь?
Призрак кивнул и устроился на прежнем месте на крыльце. Сняв капюшон, он подставил бледное лицо солнечным лучам и прикрыл глаза.
Хлопоты по хозяйству всегда были для Петуньи прекрасным способом отвлечься от проблем. Приготовить ужин на семью или устроить генеральную уборку – все годится, лишь бы голова и руки были заняты делом.
Петунья сразу повесила котелок с супом на огонь, а сама принялась разбирать свой сегодняшний улов. В первую очередь она промыла и разложила для просушки щавель, крапиву и порей, затем занялась одуванчиками. Их она тоже помыла, тщательно смыв всю землю с корней, и сразу же разделила на части – отдельно корни, цветы и стебли с листьями. Глядя на собранное, она не могла не вздохнуть. Что толку, если ей теперь известно несколько рецептов салата из одуванчиков, если у нее не только остальных ингредиентов, но и хоть какой-нибудь заправки?
Она выбрала один из листиков на пробу, отправила его в рот и вдумчиво прожевала. Было чуть-чуть горьковато, но терпимо. На самом деле, даже похоже немного на рукколу. Петунья добавила бы маленьких огурчиков и помидорок-черри, может, пару ложек консервированной кукурузы и пучок зеленого лука, и заправила оливковым маслом – у нее даже слюнки потекли, когда она представила себе вкус этого салата.
Петунье очень нравились слова великой Коко Шанель про настоящую женщину и старалась соответствовать. Скандалы и салаты выходили на славу, а вот шляпки пока не очень.
Ничего не поделаешь. Огурцы и помидоры, не говоря уже о кукурузе, на ее ферме пока не водились. Петунья выбрала самые красивые листики, выложила их на тарелку, добавила стрелки зеленого лука и ломтики порея и посолила. Какое-никакое, а разнообразие.
Суп в котелке закипел. Петунья быстро разбила все яйца в миску, взболтала вилкой и, высунув язык от усердия, тоненькой струйкой стала вливать в кипящий суп, одновременно помешивая ложкой. Благодаря энергичным помешиваниям, яйцо моментально сварилось в виде небольших завитушек, равномерно покрывших всю поверхность супа. Мама называла такие супы «кудрявыми».
– У меня только один набор посуды, – извиняющимся тоном сказала она, протягивая призраку котелок и ложку. Тарелку с зеленью поставила прямо на крыльцо и сама примостилась рядом.
Было здорово сидеть на крыльце и медленно есть суп, глядя на то, как красиво белели носки и трусы на фоне подсвеченных багряным закатом деревьев.
Тьфу. Петунья мысленно плюнула и сосредоточилась на вкусе похлебки.
Яйца добавили рыбному бульону питательности и вкуса и значительно увеличили его объем. Петунья мелкими глотками отпивала суп, искоса глядя на своего гостя. Призрак – а можно ли его продолжать так называть? – аккуратно работал ложкой, хлебая суп из котелка, и каждое его движение было преисполнено прирожденного изящества. Петунья даже подумала, что члены королевской семьи не могли бы есть изысканнее.
Когда с едой было покончено, и даже тарелка с зеленью опустела, Петунья убрала грязную посуду в домик и предложила гостю настой шиповника в единственной кружке. Себе же налила в крышку термоса.
– Надо мне как-то обзавестись курицей, – вслух подумала она, задумчиво отхлебывая напиток. – Каждый день искать яйца в лесу будет немного чересчур.
Но где тут взять курицу? Не ловить же фазанов по лесу?
Легкое прикосновение по руке заставило ее отвлечься от раздумий. Петунья встрепенулась. Призрак протягивал ей пустую кружку и серьезно кивнул на вопрос было ли вкусно.
Вообще-то, теперь он должен был уйти, как уходил раньше, получив воды или еды. Но призрак продолжал сидеть на крыльце, и даже не отреагировал, когда Петунья похлопала его по плечу.
Она пожала плечами, что ей вообще известно о повадках призраков? Ни в одной из книжек Лили не было написано, что они могут есть и пить. Сходив за водой, она перемыла посуду и принялась чисть котелок песком и пучком травы. В книжках писали, что это сочетание прекрасно убирает жир, если нет ни мыла, ни соды, и теперь собиралась выяснить полезность этого метода на практике. В середине процесса она почувствовала на себе взгляд. Призрак, отвлекшись от своих мыслей, внимательно наблюдал за ней, как будто не было ничего интереснее чем мытье посуды. Петунья снова пожала плечами и с удвоенным усердием продолжила свое занятие.
– И правда, чистенько! – Петунья осталась весьма довольна, когда вытряхнула песок и сполоснула котелок водой. Внутренняя поверхность посудины была совершенно чистой, ни единого пятнышка!
В этот момент призрак потянулся к ней рукой, привлекая к себе внимание, а потом поманил к себе ладонью. Петунья подсела ближе, не выпуская котелка из рук.
Он выглядел странно взволнованным, и от этого почти живым.
– Хочешь, чтобы я помогла с чем-то еще? – спросила она.
Он закивал, да так энергично, что напомнил китайского болванчика. Пришлось прикусить изнутри губу, чтобы не рассмеяться. Он протянул к ней руки ладонями вверх и требовательно качнул ими, побуждая Петунью положить сверху свои. Когда ее руки соприкоснулись, он подался вперед и прижался к ее лбу своим.
Петунья закрыла глаза и увидела чужой мыслеобраз. Несколько девушек в простых белых одеждах, все босые и простоволосые, омывали чье-то тело, а чуть позже, держа в руках светильники, скорбным караулом совершали бдение у алтаря.
Призрак отстранился, и таинственные образы пропали. Петунья открыла глаза и потерла лоб, не зная, что и думать. Была ли это та штука, которая в учебниках Лили называлась легилименцией? Это ведь точно были не ее мысли, не ее воспоминания.
Она взглянула на того, кто поделился с нею этой картиной. Призрак смотрел на нее со странным, напряженным ожиданием, как будто в этот момент решалась его судьба, не меньше. И решала ее – она, Петунья.
Мистер Кори в своем письме просил ее оказать помощь всякому, кто придет на ферму. Сперва она подумала, что от нее потребуется вырастить овощ или фрукт, угостить едой, но не участвовать в сомнительных обрядах. А то, что показанное ей было обрядом, это несомненно. Вот только что он означал… в действиях тех девушек было что-то смутно знакомое, как будто Петунья уже читала об этом, только не могла вспомнить.
Она снова потерла лоб. Холод в том месте, где призрак касался ее, все никак не хотел пропадать.
– Дай-ка я уточню, – сказала она. – Я правильно поняла, что мне нужно… кхм… помочь тебе помыться, а потом посторожить твой сон?
Призрак кивнул, Петунья почувствовала, как ее лицо все краснеет, как начинают гореть уши и в груди становится душно и жарко. Она со стоном спрятала горящее лицо в ладонях. Да она же голых мужчин видела только в Лондонском музее в отделе греко-римской скульптуры! Ну и еще в том ужасно пошлом журнале, который совершенно случайно нашла на самой верхней полке родительской гардеробной под старыми отцовскими свитерами. Греческие статуи показались ей более красивыми. Во всех отношениях.
А этот призрак… Петунья взглянула на него сквозь щелочку между пальцами и снова задохнулась от внутреннего жара. Господи, да зачем ты вообще создал такого красивого мужчину?
Наконец, немного совладав с собой, она только спросила:
– Воду греть? – и то, как просветлело его лицо и с каким облегчением он улыбнулся, изгнало все посторонние мысли из ее головы. Потом ей обязательно будет неловко – ближайшие пару лет, так точно, – но это будет потом.
Она выкатила кадку из кладовой и в несколько заходов натаскала воды из пруда. Два камня, которые она использовала для нагрева, раскалились настолько, что почти светились, а от воды поднялся мощный столб пара, когда Петунья положила их в кадку. Огонь протрещал что-то подбадривающее, и она, обернувшись, благодарно улыбнулась ему.
– Все готово, – она приглашающе указала на пышущую жаром кадку.
Призрак пригнулся, чтобы войти в дверной проем, и чуть не ударился головой о притолоку. Из-под плаща показались его руки, и Петунья отвела взгляд, когда он дернул завязки своего драного плаща. Пока он разоблачался, бросая одежду прямо на пол, что она определилась по шелесту ткани, петунья достала мыло и шампунь, мочалку и расческу, чистое полотенце и запасную простыню. Тихий плеск воды подсказал ей, что все готово.
Призрак сидел в ее импровизированной ванне, поджав к подбородку колени, и вода плескалась почти у самых краев, грозя выплеснуться вовне. Все же, для него эта кадка была маловата.
Петунья окинула взглядом его широкие белоснежные плечи, крепкие руки, гриву темных, с редкими серебристыми нитями, волос, таких длинных, что лежали прямо на полу, и очень серьезным голосом сказала:
– Сперва вымоем голову. Закрой глаза, может щипать, – и откупорила баночку шампуня.
У меня раньше было слабое подозрение, а теперь уже сильное подозрение, что такими темпами Петунья призрака откормит до полного оживления.
Глава двадцать третья, в которой тетя Пэт частично догадывается о том, что и зачем она делает, а потом снова встречается с опасностью
если вам почудились вайбы Вия и русских народных сказок, то вам не почудилось.
Петунья сосредоточенно массировала голову призрака, и пряди его волос – темные и блестящие – скользили между ее пальцев подобно шелковым нитям. Призрак, расслабившись от массажа, немного сполз вниз и чуть откинул голову назад, чтобы ей было удобнее, и взгляд Петуньи то и дело цеплялся то за торчащие над водой округлые колени, то за безволосую грудь с темными кружочками сосков. Каждый раз она тут же отводила глаза и нервно сглатывала. Думать о том, что будет дальше, и вовсе боялась.
Было жаль, что нельзя бесконечно мыть волосы, наслаждаясь их мягкостью и шелковистостью. Петунья потянулась ковшиком, чтобы зачерпнуть из кадки воды, снова не удержалась от того, чтобы поглазеть на красивого мужчину – хоть и стыдно! – и неожиданно подметила, что его грудь ни на дюйм не сдвинулась, как будто он не дышал.
Она вся внутри похолодела, и ей в мир стало ясно значение того видения, что он показал ей.
Обмывание покойника.
Она механически зачерпнула воды и стала смывать густую пену с волос, но в это же время ее мозг бешено работал, пытаясь понять сложившуюся ситуацию.
Она подула в рог, найденный в пустом каминном зале. Было ли в том какое-то еще значение, кроме того, что выходка получилась совершенно хулиганской? Мальчик Диггори, поступив как она, разбудил жестокую Белую Колдунью, которая принесла в Нарнию зиму и множество бед. А она, чему положила начало она, Петунья?
Разве не после этого она почувствовала на себе чье-то внимание? И та тень в караульной башне, когда она убегала из города? Она попыталась вспомнить, на что был похож замеченный ею силуэт, и неосознанно слишком сильно потянула за волосы. Спохватившись, пробормотала извинения, но призрак не отреагировал, как будто ему не было больно.
Ах да, он же мертвый. Ему не может быть больно.
Петунья тихонько вздохнула, отложила ковш, выжала волосы и, закрутив их в тугой жгут, закрепила парой шпилек на макушке, чтобы не мешались.
– Наклонись, я помою спину, – призрак безропотно выполнил ее просьбу. Петунья намылила мочалку и осторожно провела по спине. Белоснежную кожу спины пересекали и уродовали несколько незаживающих ран. Опаленные края кожи и плоти расходились в стороны, как кожура на вареном картофеле. Петунья подумала, что следы как будто от хлыста, но откуда тогда следы огня?
– Не больно? – призрак покачал головой. Собравшись с духом, она провела мочалкой вдоль одной из ран, но призрак даже не шелохнулся, и она стала водить мочалкой немного посмелее.
Когда призрак появился перед ней в первый день, она дала ему воды. На второй – еды, приготовленной из тех продуктов, что она собрала своими руками. Затем они пропустили один день из-за дождя, и Петунья заподозрила, что мытье должно было состояться вчера. А на сегодня оставалось бдение у гроба.
Водя мочалкой вверх-вниз, Петунья повторяла про себя: питье, еда, мытье и сон. Эта простая формула была ей знакома. Не из книжек Лили. В них было написано много всякой на первый взгляд чепухи, но, если прищуриться и сказать себе, что магическая наука тоже наука в каком-то роде, то содержимое школьных учебников было вполне логичным.
Нет, Петунья знала об этом еще до того, как к ним в дом пришла профессор из Хогвартса и вручила Лили то самое письмо.
Она остановилась, чтобы заново намылить мочалку, но покрытые мыльной пеной раны выглядели так, будто она их только больше разбередила, и она поспешила зачерпнуть воды. Когда она плеснула водой на спину, то вместе с пеной стекли и следы ранений, оставив только чистую, гладкую кожу. Петунья недоверчиво провела ладонью вдоль позвоночника, но глаза ее не обманывали. Жуткие раны исчезли, как будто их никогда и не было.
Призрак обернулся, вопросительно приподняв брови.
– Раны на спине исчезли… – пролепетала она, а он серьезно кивнул, как будто так и должно было быть.
Ох, ну ладно. Петунья еще раз окатила его спину водой, смывая остатки пены, сполоснула и заново намылила мочалку, а затем переместилась в сторону, чтобы удобнее было заняться руками.
На белоснежных запястьях она увидела следы кандалов, сбитые костяшки и сорванные ногти. На левой руке к тому же отсутствовали мизинец и безымянный палец, и как она не заметила этого раньше? Но стоило хорошенько потереть мочалкой, как руки вернулись к изначальному состоянию: пальцев стало снова равное количество, а все свидетельства того, что этому мужчине пришлось пережить что-то очень плохое в своей жизни, пропали.
К этому моменту все смущение от вида совершенного нагого мужчины в ее ванне иссякло, и она относилась к своему занятию так, как будто отчищала от скверны античную статую.
Тем более, что со стороны это именно так и выглядело. Под ее мочалкой исчезали, словно были смыты водой, жуткие кровоподтеки и незаживающие раны, восстанавливалась кожа на сбитых в кровь запястьях и лодыжках, а неправильно сросшиеся кости вернулись к своей естественной форме. Петунья даже заподозрила, что у нее в руках магическая приблуда Лили, но нет. Эту мочалку она купила уже после ухода от родителей, в обычном галантерейном магазине.
Часы показывали почти полночь, когда Петунья, наконец, закончила. Призрак поднялся из воды – весь белокожий и сверкающий, как только что высеченная из куска камня статуя. Петунья обмакнула его полотенцем, убирая остатки воды, а потом протянула ему чистую простынь. И он завернулся в нее на манер тоги.
У Петуньи аж дух захватило от такой красоты, а когда он вдобавок вытащил шпильки, и темные волосы рассыпались по плечам и спине, укутав его на манер диковинного плаща, то чуть не потеряла последние остатки разума от эстетического шока. Она дернулась в сторону кадки, чтобы вылить мерзкую, грязную воду, но призрак ловко поймал ее за руку и покачал головой.
Ее попустило. И правда, ночь уже. Разберется с этим завтра.
– Тогда ложись, – она показала на кровать. – А я посторожу твой сон.
Было немного смешно наблюдать, как высокий мужчина пытается уместиться в кровати, которая явно была маловата для него. Наконец, он решил этот вопрос просто переложив подушку на другой конец и лег головой к окну, а его босые ступни свисали с кровати в сторону очага. Петунья подошла, чтобы накрыть его одеялом, и, подумав, наклонилась и запечатлела короткий поцелуй на его лбу.
– Спокойных снов, – прошептала она и показала в сторону стола. – Я буду здесь, пока ты будешь спать. До самого утра.
Он дважды моргнул, показывая, что услышал ее, и закрыл глаза, сделавшись по виду неотличимым от мертвеца. Вспомнив о видении, Петунья поставила на подоконник волшебную свечу Лили, и ее холодный свет дополнительно осветил покойное, чистое лицо. Постояв немного у кровати, Петунья, стараясь ступать потише, вернулась к столу, налила себе шиповниковый настой в кружку и открыла дневник.
Ей предстояло бодрствовать всю ночь, не отходя от тела, не отвлекаясь ни на что, и так пока не взойдет солнце.
Отхлебнув из кружки, она взяла ручку и принялась записывать все, что произошло с ней сегодня. Начиная с колечка и ключа, обнаруженных в карманах штанов (вспомнив про ключ, она поискала его глазами, нашла тут же на столе, лежащим у стены, и на всякий случай переложила его поближе), и заканчивая тем, что на ее кровати спит призрак, в комнате стоит кадка с грязной, как будто она отмывала весь Букингемский дворец вручную, водой, и что ей делать и что ее ждет совершенно непонятно.
Словно в ответ на ее размышления, с улицы донесся шум. Петунья вздрогнула и насторожилась. Шум повторился, но он пока был так тих, что она не могла разобрать его природу. Она немного подождала, стараясь даже дышать через раз, чтобы не пропустить ничего, но шум больше не повторялся, и она вернулась к своим записям. Дописав, полистала исписанные страницы, но они быстро закончились, и какое-то время Петунья просто сидела, смотрела на часы и про себя считала движения секундной стрелки.
На три тысячи сто сорок пятом счете с улицы донеслось лошадиное ржание и цокот копыт, которое сперва становилось громче, а потом с той же скоростью стихло, как будто мимо фермы проскакал бешеный конь. Петунья сбилась.
Она подождала несколько минут, но шум с улицы больше не повторился. Было скучно сидеть просто так, она взяла книгу и уставилась на ее название. Буквы золотого тиснения прежде выглядели как китайская грамота, но теперь Петунья нашла те несколько, что были на кольце. Правда, здесь над ними располагались не штрихи, а одна точка или даже группа из трех точек. Она смотрела на эти буквы, гадая, как читаются эти слова, и постепенно в ее голове стало проясняться.
– «История Феанора и сыновей его», – прочла она то, что было написано более крупно. А чуть ниже, шрифтом поменьше было уточнено: – «в дни их величайшей славы и величайшего падения».
Прочтенное звучало как заглавие скучнейшей исторической летописи, но, если эта книга не из обычного мира, то, наверное, будет интересно. Петунья открыла обложку и приготовилась читать, как в этот момент на улице послышались чьи-то шаги.
Кто-то, кто шел по двору не медленно, но и не быстро, а ровно так, как идет знающий эти места человек, прошел по двору, взошел по ступенькам на крыльцо и постучал в дверь.
Петунья вздрогнула, как пугливый кролик. Ее взгляд метнулся к двери, на которой – вот растяпа же! – был не задвинут засов!
Мелькнула мысль, что надо встать и закрыть дверь, но встать как раз она и не могла. Все силы разом покинули ее тело, сделав ее ноги слабыми как кисель.
– Мисс Эванс, – позвал из-за двери голос мистера Кори, точно такой же глубокий и звучный, как она запомнила в их единственную встречу, – прошу прощения за столь поздний визит. Но я совершенно случайно, – он хохотнул, – вспомнил, что у меня есть для вас кое-что.
Мистер Кори? Петунья испустила длинный облегченный вздох. Тогда понятно, почему он не заплутал, он ведь сам раньше здесь жил. Она уперлась ладонями в столешницу и со всей силой толкнула себя вверх, заставляя непослушное тело встать.
Получилось! Осталось всего пару шагов до двери, вот только ноги и правда не слушаются. Она досадливо ударила кулаком по бедру. Она уже решила пригласить его войти, но мертвец в ее постели вдруг дернулся как от удара, его рот открылся в беззвучном стоне, а все его тело затрясло.
Испуганная – что случилось, ведь было же все нормально? – она метнулась к нему, но запнулась о кадку и упала, больно ударившись об пол едва поджившими коленями. Из глаз брызнули слезы, а из губы, которую она прикусила, чтобы не закричать, потекла кровь. Но в тот момент, как она оказалась рядом, призрак как будто почувствовал ее присутствие сквозь свой мертвый сон и затих. Петунья, тяжело дыша ртом, заставила себя подняться и сесть на край постели, а потом утерла мокрый подбородок ладонью. На руке осталась кровь.
– Мисс Эванс? – снова позвал ее мистер Кори. Его голос был спокойным и дружелюбным, как будто не его заставляли ждать на крыльце посреди ночи. – Если вам неудобно выходить, вы можете просто пригласить меня внутрь, – предложил он, и Петунья вдруг подумала, что тот мистер Кори, которого она встретила в баре, не оставил у нее впечатления человека, который будет послушно ждать, пока его пригласят. Он, скорее, из тех, кто громко обозначит свое намерение войти и потом все равно войдет, позовут его внутрь или нет.
И вообще, разве это не странно? Боль в прокушенной губе отрезвила ее, заставив думать рационально. Все равно колени болели так сильно, что она не нашла бы в себе сил подняться и куда-то пойти. Если бы ему понадобилось что-то ей дать, не логичнее было бы воспользоваться почтовым ящиком? Зачем тащиться сюда среди ночи?
Она бросила взгляд на темное окно. Свет от волшебной свечи затмевал собой все, что могло происходить по ту сторону окна. Но если прикрыть глаза… Петунья передвинулась по краю постели к окну, едва не сев на волосы призрака, и, приставив ко лбу ладонь так, чтобы отгородиться от света, приникла к стеклу.
Этой ночью луна над фермой была особенно большой и яркой. Подобно сияющему великанскому сиклю она висела посреди темного неба, затмевая собой и планеты, и звезды, и превосходно заменяя собой отсутствие уличного фонаря. В лучах ее мертвенно-бледного света Петунья увидела на своем крыльце бесформенную, клубящуюся тень.
Тень шевельнулась и голосом мистера Кори повторила:
– Мисс Эванс, могу я войти? Вещь, которую я принес, действительно очень важна для вас.
У меня раньше было слабое подозрение, а теперь уже сильное подозрение, что такими темпами Петунья призрака откормит до полного оживления.
спойлеры, спойлеры!
Обмывание покойника.
Я знала!!!
Вот это уже нормальные нёхи пошли. И у меня для Петунии хорошие новости: во-первых, раз для твари важно приглашение, засов вряд ли проблема, во-вторых, влияние на сознание отсутствует или незначительно, потому что иначе её бы плющило гораздо сильнее. Хотя я не исключаю возможность каких-то других спецэффектов, кроме нудного бубнежа за дверью, ставлю на то, что просто сидеть на жопе ровно будет достаточно в данной ситуации.
ставлю на то, что просто сидеть на жопе ровно будет достаточно в данной ситуации.
никогда в приключениях не может быть достаточно сидеть на жопе ровно!
Глава двадцать четвертая, в которой тетя Пэт сталкивается с опасностью во второй раз, но благополучно избегает ее благодаря находчивости и внимательности
я не знаю, бывают ли у англичан свои сборники "сказок народов мира", у меня было, поэтому пусть у тети Пэт тоже будут.
Петунья неловко дернулась и сшибла локтем волшебную свечу. Та с громким стуком упала с подоконника и закатилась под кровать, и в этом углу домика сразу стало темнее. Растерянная, не зная, что делать – доставать подарок сестры или продолжать смотреть, – Петунья на мгновение отстранилась от окна, а когда снова приникла к нему, то на крыльце уже никого не было.
Она задержала дыхание и плотно приникла к окну, пытаясь разглядеть как можно больше, но ничего не увидела. И, когда уже перевела дух, почувствовав прилив облегчения, что этот ужас, наконец, закончился, как за окном, приникнув к нему с той стороны, появилась черная бесформенная клякса, распахнула пасть, полную острых как у акулы зубов, и прошипела:
– Я тебя слышу.
Петунья с воплем отшатнулась, упала прямо на лежащего в постели мертвеца и спрятала лицо в складках одеяла. Она лежала ничком, подставив беззащитную спину, и в ужасе дрожала, в любое мгновение ожидая, как в нее вонзятся когти и зубы.
Однако, время шло. В тишине, заполнившей маленький дом, ход секундной стрелки, мерно отмеряющей течение времени, был особенно громким. Каждый щелчок, отсчитывающий секунды, раздавался громом, и наверняка все окрестные чудовища ясно его слышали.
Но ничьи когти и зубы не торопились впиться в ее плоть.
Петунья пошевелилась. Лежать и дальше так было неудобно, и воздуха не хватало. Она медленно приподнялась, огляделась – в домике было пусто, по-прежнему горел огонь в очаге, на столе лежала книга. Опасливо подобравшись к окну, она осторожно выглянула в него, в любой момент ожидая, что снова появится та тварь, но – ничего. Ничего и никого. Снаружи не было ни души.
Она выдохнула и сползла на пол, прислонившись спиной к кровати. И просидела так сколько-то времени, слушая тикание будильника. Мерный перестук стрелок успокоил ее. Она неловко поднялась, обработала вновь кровящие колени и прокушенную губу. От воды с мылом ссадины заныли, но это было даже хорошо, отвлекало от пережитого ужаса и позволяло сосредоточиться на главном.
Что это было?!
Призрак продолжал изображать из себя покойника, оставаясь неподвижным и мертвым, как будто не его недавно колотило и трясло. Петунья припомнила, что припадок начался как раз когда «мистер Кори» объявился на крыльце, и сразу поняла, что таким образом призрак уберег ее. Иначе – напуганная, она бы обязательно открыла дверь знакомому человеку.
Голос ее пока не слушался, и она одними губами прошептала беззвучное «спасибо». А потом заглянула под кровать, куда там укатилась волшебная свеча. Пришлось сходить в кладовку за граблями, чтобы подцепить укатившуюся в дальний угол банку и подтолкнуть ее к себе.
К счастью, не разбилось. Лили, когда дарила свой «фонарик», хваталась, что огонек будет гореть вечно, а сама баночка зачарована на неразбиваемость. Петунья вздохнула и поставила свечу на пол, в изножье. Сейчас ей было нужно окно, чтобы посмотреть, кто придет к ней в следующий раз.
А то, что следующий визит будет, она почти не сомневалась.
Пусть она и бросила читать сказки после того, как Лили уехала в свою школу, и сосредоточилась на литературе более реалистичной, многое из прочитанного, если не все, все еще помнилось отчетливо и в подробностях. У них была большая книжка со сказками со всего света, и среди них, в том числе, было несколько историй о столкновении героев с потусторонним. И почти во всех случаях часто повторялась цифра три. Герой три ночи проводил в бдении у гроба или на могиле. Потустороннее трижды стучалось в дверь. Ведьма наставляла героя трижды произнести волшебные слова, чтобы открылся путь. А если отец снаряжал сына сапогами, тот не мог достигнуть свой цели, не сносив прежде трех пар.
Петунья растопырила пальцы и начала их загибать один за другим. Получилось, что фальшивый «мистер Кори» позвал ее – когда она читала, когда упала и когда смотрела в окно, – ровно трижды!
А потом исчез.
– Так что же это выходит… – Петунья оглянулась на огонь в очаге. Тот с начала ночи вел себя довольно тихо – языки пламени были небольшие, едва достаточные, чтобы огонь не погас, – и в тот момент, когда Петунья чуть не впустила в дом неизвестно что, он никак не проявил себя. А она ведь успела привыкла к тому, что на волшебный огонь всегда можно положиться!
Поэтому она не стала делиться своими подозрениями вслух. А в том, что ей предстоит пережить еще два визита, она была почему-то железно уверена.
Время шло медленно. Маленькая стрелка будильника показывала только полпервого. С того момента, как призрак уснул, прошло всего ничего, а до рассвета оставалось часов пять, не меньше. И занять себя было нечем. Читать не хотелось. Петунья попробовала взять книгу, но поймала себя на том, что ежесекундно ждет стука в дверь, отвлекается и совсем ничего не понимает в этих буквах. В общем, книгу она отложила. Затем попробовала походить – места было маловато; выполнила несколько упражнений – но только больше разбередила пораненные колени. В конце концов остановилась на декламации стихов. Всех, что помнила. Начиная с монологов Шекспира и заканчивая балладами Киплинга.
И вот, когда она уже дочитала до середины «Балладу о Востоке и Западе», снаружи раздался хлопок, как будто лопнул воздушный шарик, раздались торопливые шаги, и из-за двери, вперемешку с хаотичным стуком, раздался звонкий голос:
– Туни! Туни! Пусти меня, пожалуйста! – очень хорошо знакомый голос. Петунья дернулась в сторону двери, но израненные колени подвели ее, и она упала на кровать. Она выглянула в окно. Лили стояла на крыльце, нервно оглядываясь и кутаясь в свою черную форменную мантию. В свете луны ее волосы отливали розовым серебром, на лице была написана паника, и кровила расцарапанная щека. – Туни, пожалуйста! Это очень срочно! У меня тут такое! Ты просто не представляешь!
Кровь зашумела в ушах Петуньи, отрезая от нее все звуки вокруг. Все, что она слышала, был возбужденный голос сестры. Что случилось? Почему она не в Хогвартсе? Чем она так взволнована?
Петунья резко рванула на себя дверь и застыла на пороге. Это и в самом деле была Лили. Встрепанная, чумазая, улыбающаяся во все тридцать два зубы.
– Туни! – радостный визг сестры едва не оглушил ее. – Я так рада! Так рада! Ты даже не представляешь, что произошло! Вот, – она предъявила небольшой хрустальный флакончик, которые покупала для своих экспериментальных зелий. В нем и правда была какая-то жидкость – цвет не разобрать в темноте, но ее было чуть больше половины объема. – Нам с Северусом назначили взыскание из-за этих гадких Разбойников! И мы разбирали старые книги, которые нужно было выбросить. И в одной… в одной книге, Туни, я нашла рецепт! – Петунья глядела на нее во все глаза, едва ли вслушиваясь в то, что та тараторит, захлебываясь словами. Она пыталась найти хоть малейший намек на то, что это снова обман, только более искусный, но не находила. Внешний вид, улыбка, манера разговаривать и жестикулировать, даже эта очаровательная детская подвижность, как будто в любой момент готова пуститься в пляс и только сдерживает себя, все это точно была ее Лилс. Да плевать, что там случилось в ее дурацкой школе. Петунья вдруг поняла, что ужасно соскучилась. Она сморгнула лишнюю влагу с глаз и собралась уже пригласить сестренку войти, но вслушалась в ее слова: – Я сварила его, Туни! Зелье, которое сможет сделать тебя волшебницей! – практически крикнула Лили, и ее звонкий голос эхом разнесся по ферме. Потом она состроила жалобное личико и протянула: – Ну давай же! Давай зайдем, и ты выпьешь зелье! Я же не зря его варила? Ну Туни, ну пожа-алуйста!
Петунья, чувствуя, как холод страха распространяется по телу, смотрела на нее и не находила никаких отличий. Яркий, как солнышко, цвет волос, совершенно ведьмовские глаза, ямочки на щеках, когда она улыбается, манера теребить пальцами юбку или платье, и этот чудесный просительный тон, который срабатывает на всяком, к кому младшая мисс Эванс собралась применить его.
Да даже на самой Петунье.
Вот только с прошлого лета, как начались каникулы, Лили не называла Снейпа никак иначе, чем по фамилии. Только «Снейп». Если хотела выразить свое недовольство, то «мистер Снейп». А если хотела задеть, то использовала издевательское «Нюниус». Петунья не удивилась, когда узнала, что эту мерзкую кличку придумали придурки Поттер и Блэк.
Впрочем, тем же летом слово «придурок» все меньше и меньше употреблялось в отношении Поттера, когда Лили рассказывала о каких-то происшествиях в школе.
Петунье было интересно, конечно, что же случилось, что сестренка так резко изменила свое мнение, но, как ни выпытывала, Лили молчала. Сказала только, что Снейп сделал что-то непростительное, она устала бороться и больше не намерена закрывать глаза на его поведение.
Когда Лили Эванс что-то решала, то заставить ее отказаться от этого решения было невозможно.
И она точно знала, что нет никакого способа сделать маггла – волшебником. Ни зелий, ни ритуалов, ничего. Под вопросом продажа души дьяволу, но лишь потому, что никто не удосужился вызвать Сатану и спросить его мнения на этот счет.
Петунья медленно отошла от порога на один шаг.
– Что ты, черт тебя дери, такое? – выплюнула она прямо в улыбающееся лицо.
Тварь с лицом Лили Эванс засмеялась, запрокидывая голову назад характерным жестом, и чем больше оно вело себя как ее сестра, тем крепче становилась уверенность Петуньи. Это – не ее сестра.
– Это же я, твоя младшая сестра! Ты не узнаешь меня? Ты шутишь, наверное, Тунечка, да? Твои шутки бывают такие смешные, но сейчас нет! Ну же, впусти меня, сейчас же! – неожиданно закричала она. Но переступить порог не пыталось. Видимо, правду пишут в сказках. Нечистую силу нужно обязательно пригласить в дом.
Петунья сжала кулаки и отчеканила:
– Ты не моя сестра. Она не знает, где я живу, – Почему-то ей не хотелось называть сестру по имени. В сказках всегда подчеркивалось, как важно не сообщать имена всякой нечисти. Она собиралась следовать этому совету. – Нет никакого зелья, чтобы сделать маггла волшебником. Она называет Снейпа «Нюниус». И она никогда, никогда не зовет меня «Тунечкой»! Поди прочь!
Стоило ей выкрикнуть эти слова, как лицо Лили Эванс стекло с твари словно вода, и жуткое зубастое чудовище прошипело:
– Я тебя вижу.
И исчезло, бесследно растворившись в темноте. Петунья осталась стоять на пороге, держась одной рукой за дверную ручку, а второй пытаясь унять бешено стучащее сердце. Ее грудь быстро и часто вздымалась, как после долгого изматывающего бега, а по спине стекали крупные капли холодного пота.
Отдышавшись, она закрыла дверь, опустила в петли засов, и осела на пол. В ушах продолжало звучать мерзкое шипение «я тебя вижу». Что же будет дальше? Дальше тварь вцепится ей в горло и – что тогда?
Право слово, за эти несколько дней она достаточно натерпелась страха. Пусть даже призрак оказался вполне дружелюбным, при первом знакомстве он нагнал на нее достаточно ужаса. А теперь еще и это…
Петунья закрыла лицо ладонями и разрыдалась. Она не была плаксой. Напротив, всегда стоически терпела, что бы ни случилось, и порой даже в нужный момент не могла проронить и слезинки, отчего среди ровесников имела репутацию сухой и черствой особы.
Но когда накатывало – как сейчас, когда страха стало слишком много, – слезы, наконец, полились, и им удержу не было.
Петунья горько плакала, и звук ее рыданий растрогал бы даже мертвого. Вот и призрак, не просыпаясь, встревоженно нахмурился, а поникший было огонь встрепенулся и что-то утешающе прогудел.
Поплакав вволю, Петунья утерла слезы собственно футболкой, высморкалась и заявила в пустоту, хмуро и решительно, так, что даже страх на мгновение отступил:
– Я вам всем еще покажу. Не будь я Петунья Эванс!
никогда в приключениях не может быть достаточно сидеть на жопе ровно!
Иногда и это оказывается непосильной задачей. Вон, Петуния во второй раз на те же грабли наступила.
Глава двадцать пятая, в которой тетя Пэт борется изо всех сил и благодаря помощи с совершенно неожиданной стороны одерживает победу
это, можно сказать, кульминационная глава всей первой арки, поэтому над ней пришлось попотеть. и еще котик хочет играц как раз когда я сажусь писать.
у меня был краткий план, по которому тетя Пэт должна была последовательно столкнуться с тремя противниками, каждый из которых бы символизировал будущее (мистер Кори), настоящее (Лили) и прошлое. Прошлое должно было быть совсем прошлым, предыдущей жизнью тети Пэт, которая уже пару раз засветилась в тексте в виде снов. Но сюжет не клеился, товарищ Тар-Майрон не хотел появляться даже во флешбеках, не говоря уже о том, чтобы постучаться в дверь скромной фермы где-то в жопе мира, поэтому концепция плавно изменилась. на помощь пришла моя Петунья из Хогвартс Легаси, которая и правда учится на Слизерине, но при этом девочка-ромашка и даже слов "авада кедавра" не знает (потому что я прохлопал возможность научиться этому заклинанию. теперь придется не сдавать Себу аврорам, чтоб научиться после экзаменов. подстава)
так что пришлось немного подкорректировать ей характер, чтобы тетя Пэт взглянула на очень темную и очень великолепную версию себя, буквально свою голубую мечту. ну то есть идея в том, что искушение не просто пугает тетю Пэт, а раз за разом повышая ставки предлагает ей "исполнить" ее мечту, но здравый смысл и любовь (пока только к сестренке) победят всякое искушение! мораль!
в общем, как-то так
а Бастинда просто к слову пришлась. можно сказать, что ружье "кадка" выстрелило. почти Чехов!
ставки на то, кто живет в камине, принимаются )
заодно я понял, что если писать и выкладывать прям сразу, то становится очень сложно. во-первых, написанное уже не отмотаешь. не скажешь: о, мне не нравится, у меня теперь другая идея, она круче, давай перепишу. поэтому приходится работать дальше с тем, что есть. во-вторых, это хорошо. потому что я любитель переписывать, улучшать и так далее, пока запал не потеряется. да, я наслаждаюсь своей графоманией ))) в-третьих, надо четче писать планы, хотя бы на арку, а не на оду-две главы. поэтому, как допишу эту арку, возьму небольшой перерыв, чтоб спланировать следующую.
а теперь глава )
– Слова, только слова, – произнесли за дверью, и Петунья вздрогнула. Голос был женский, тонкий, какой-то неприятный. Словно пилой по пенопласту. – Молчала бы – глядишь, сошла б за умную. Ну, скажи спасибо, что никто тебя, кроме меня не слышал. Эй, ты там? Может, впустишь меня, дорогая? Нам о многом нужно потолковать.
Петунья задрожала. Она вдруг узнала голос, потому что раньше не раз слышала его на записи. Как-то летом, они баловались с магнитофоном, записывая на кассету разные сценки. Как будто одна из них актриса, а другая – журналистка. Или они обе певицы и поют популярную тогда песенку. Или разыгрывали отрывки из любимого обеими Шекспира. Потом запускали пленку и смеялись, не узнавая собственных голосов.
Голос Петуньи в записи звучал как раз вот так.
Петунья поднялась на ноги, не зная совершенно, что делать, когда та, за дверью, вздохнула, пробормотала «ну, если не хочешь по-хорошему», а потом прозвучало звонкое и отчетливое:
– Алохомора! – и тяжелый засов сам собой вынулся из пазов и с грохотом упал на пол, а дверь открылась.
Петунья вскрикнула и чуть не упала. По счастью, за спиной у нее оказался стол, и она, больно ударившись бедром об угол, смогла удержаться на ногах.
На пороге, выглядя довольно пугающе в слабом свете из очага, стояла Петунья. На ней была зеленая мантия, украшенная изображениями змей, на голове сидела шляпка с кокетливо загнутой тульей, а в руке она держала волшебную палочку.
В общем, выглядела именно так, какой воображала себя настоящая Петунья, мечтая о магии.
Ведьма.
– Извини, я привыкла говорить с глазу на глаз, – дружелюбно улыбнулась та. – Могу я войти?
Петунья задрожала и с усилием вытолкнула:
– Нет! Ты не можешь!
– Но я могу, – с весельем в голосе возразила ведьма и без затруднений перешагнула порог, оказавшись в комнате. – Милая, я – это ты. Нет ничего, чего бы я не могла, – отчеканила она, взмахом палочки трансфигурировала табурет в роскошное кресло и уселась на него, спиной к открытой двери.
Две Петуньи уставились друг на друга. Одна была испуганной, измученной девушкой в старом домашнем платье, ее волосы были встрепаны, а коленки разбиты. Вторая выглядела как истинная леди волшебного мира, поигрывая с волшебной палочкой, она сидела, закинув ногу на ногу, и от нее исходило впечатление, что она контролирует все вокруг.
Какая же я жалкая, подумала настоящая Петунья. Грозилась всем показать, а на деле как вляпалась дважды, избежав ловушек лишь чудом, так и третий раз не заставил себя долго ждать.
Первый раз ее спас призрак, сквозь сон почувствовав приближение той твари. Во второй раз тварь сама прокололась, ляпнув настоящую глупость. Но оба раза тварь знала, куда бить. Допустим, в случае фальшивого бармена все более-менее объяснимо. Жизнь на ферме на отшибе сама по себе означает нехватку множества вещей. Что касается фальшивой сестры, то та точно угадала заветную мечту Петуньи.
А теперь эта мечта предстала перед ней во плоти.
– Что ты такое? – изо всех сил постаравшись скрыть дрожь в голосе, спросила она.
– Я – это ты, – повторила ведьма и улыбнулась, как будто наслаждалась ее страхом. В отличие от тех двух, что приходили до нее, она свободно говорила, не ограничиваясь цифрой «три» и, по всему выходило, чувствовала себя хозяйкой положения. – Я – Петунья Эванс, выпускница Хогвартса. Лучшая ученица школы. Двенадцать «Превосходно» на ТРИТОНах. Староста школы. Староста Дома Слизерина. Капитан команды по квиддичу и МВП семи сезонов подряд.
Глаз Петуньи дернулся. Она без труда опознала все перечисленные регалии. Это – все, до последнего словечка, – было ее собственными тайными фантазиями, которые она никогда и никому не озвучивала.
– А ты кого ждала? – вдруг насмешливо спросила та и продолжила, не ожидая ответа: – Что, думала, третьей придет МакГоннагал? Взглянет вот так, поверх очков, – она изобразила тот самый взгляд и вышло весьма похоже, – и скажет, что просто поражена, почему тебя не зачислили в Хогвартс раньше? Может, еще приглашение на специальные ускоренные курсы для вчерашних сквибов вручит?
И издевательски рассмеялась. Петунья молчала. Ей было нечего возразить. Это было ровно то, что она сама могла бы предположить.
– Или, может, самого Дамблдора? – хмыкнула ведьма. – Чтобы постучался в дверь и попросил прощения за то, что шесть лет назад не разглядел в тебе магического потенциала? Потом взял в личные ученицы, а на день рождения подарил философский камень?
Петунья нахмурилась, не понимая, при чем тут Философский камень, но потом вспомнила.
Дома, у родителей, в тайнике под половицей, где никто – она надеялась, что никто, – никогда не найдет, лежали ее трофеи. В основном всякая магическая мелочовка, расстаться с которой было сложно. Вредноскоп, несколько красивых плюй-камешков, открытка с единорогами, самопишущее перо, в общем, те вещи, которые можно было незаметно утащить у сестры из чувства мелкой мести за все «хорошее». В числе прочего там лежали несколько коллекционных карточек из шоколадных лягушек. На обратной стороне карточки Дамблдора было написано, что он работал вместе со знаменитым по обе стороны Статута Николасом Фламелем.
Почему-то воспоминание об украденных у сестры вещах придало ей смелости, и она огрызнулась:
– Нет, я бы предпочла, чтоб ко мне пришли Основатели и объявили меня потерянной дочерью Салазара Слизерина.
Отчего-то ей была неприятна эта демонстрация принадлежности к змеиному факультету. Сама Петунья думала о Рэйвенкло или Хаффлпаффе, но никак не о Слизерине. Там же Снейп учится, и такие как он!
Ведьма ухмыльнулась:
– Ну да, а потом Годрик Гриффиндор встанет на одно колено и позовет тебя замуж, ага. – Она подперла голову рукой и елейным тоном спросила: – Ты все еще кладешь под подушку его карточку из шоколадной лягушки, милая?
Кровь бросилась Петунье в лицо, лишая ее всяческих мыслительных способностей. В голове осталась только одна мысль:
– Откуда я узнала? – переспросила ведьма, даже не скрывая того, что читает ее мысли как открытую книгу. – Я же говорила. Я – это ты.
После этих слов повисла тишина. Пока одна из них пыталась справиться с собой и своими мыслями, вторая, удобно устроившись в кресле, с помощью волшебной палочки наколдовала себе чайный сервис и вазочку с печеньем.
– Угощайся, – великодушно пригласила ведьма и, сделав глоток, изобразила на лице чувство глубочайшего наслаждения. – А то в этой дыре, ты, наверное, уже и забыла, каков на вкус настоящий чай.
Петунья машинально взяла вторую чашку, покрутила в руках, принюхалась. Чашка была теплой и удобно лежала в руках, чай пах настоящим индийским чаем, почти пустая пачка которого еще лежала в ее саквояже. Не зная, когда она сможет вновь позволить себе насладиться его вкусом, Петунья берегла остатки заварки как зеницу ока.
Аромат чая помог забыть о выплывшей наружу позорной правде и сосредоточиться на том, что было действительно важно.
Она все крутила в голове сказанное ведьмой «я – это ты», поворачивая то так, то эдак. Все казалось, что в этих словах имеется и дополнительный, тайный смысл. Возможно, даже ключ ко всему происходящему. Но никак не могла сообразить и потому все больше нервничала.
Она поднесла чашку ко рту, уже собираясь сделать глоток – и в самом деле, она так давно не пила хорошего чая! – как в очаге что-то громко треснуло, и она вдруг заметила какое-то темное пятно в чашке. Это оказалось ее отражение. Нечеткое, мутное. Черт лица не различить, только общие очертания головы. Но в чашке тоже отражалась она, а не кто-то еще.
Петунья оторвала взгляд от чашки и посмотрела на ведьму. Их взгляды встретились, и Петунья почувствовала странное, похожее на щекотку внутри черепа, ощущение. Она тут же опустила взгляд, снова уставившись на свою отражение в чашке, потом поднесла чашку ко рту, делая вид, что собирается отпить…
…большинство волшебников беспомощны без своей волшебной палочки. И даже маггл сможет победить, если…
Петунья резко взмахнула рукой, выплескивая чай прямо в лицо ведьме, и сама тут же бросилась на нее, целясь в руку с волшебной палочкой. Но из-за раненых коленей и усталости она была недостаточно быстра. Ведьма увернулась, вскочила с кресла, которое тут же потеряло свою форму, став обратно табуреткой. Табурет врезался в Петунью, сбив ее с ног и почти выкинув на улицу, а затем появившиеся прямо из воздуха веревки обвили ее тело и обездвижили.
Теперь они поменялись местами. Настоящая Петунья, связанная по рукам и ногам, как окорок в мясной лавке, лежала у порога, а над нею, с торжествующей улыбкой на лице стояла ведьма-Петунья и держала наготове волшебную палочку.
– Хорошая попытка, но неудачная, – насмешливо пропела ведьма. – Никогда презренный маггл не сравнится с волшебником, никогда!
– Ты не волшебница! – выплюнула Петунья. – Ты – доппельгангер!
Об этом существе Петунья вычитала не в магических книжках сестры, отнюдь. Доступная ей магическая литература была крайне скудна в этом вопросе, а если точнее, то информации об этом существе в учебниках по ЗОТИ не было вовсе. Поэтому все, на что Петунья могла опереться, была обычная фантастическая литература. Писатели, конечно, тоже расходились во мнениях относительно природы мистического двойника, но по наиболее распространенной версии изгнать его можно было довольно просто: всего лишь коснувшись.
Ведьма-Петунья захлопала в ладоши.
– Приятно знать, что ты также умна, как и я. Ведь ты – это я. Но тебе это мало чем поможет. Всего одно заклинание и – да случится чудо! В скромной маггле внезапно проснется волшебный дар!
– Лили тебя раскусит!
Ведьма рассмеялась.
– Глупая. Она не заметит подмены. Ведь ты сама испортила с ней отношения.
Эти слова вонзились ножом в сердце Петуньи. Ей сразу вспомнились все те гадкие слова, которые она говорила сестре, и все ее мерзкие поступки, которые не ограничивались кражей мелочей. Права, доппельгангер была кругом права. Она сама все испортила!
Наверное, поэтому мистер Кори хотел ей помочь? Может, он тоже когда-то испортил отношения со своим младшим братом, но так и не сумел ничего исправить?
Петунья глубоко вдохнула и, изворачиваясь всем телом, заставила себя немного приподняться. Если ей суждено умереть, то по крайней мере она будет делать вид, что сидит, а не лежит как колбаса на прилавке.
Ведьма с усмешкой наблюдала за ее телодвижениями, не делая попыток помешать. Ее, верно, вся эта возня забавляла. Ну еще бы. От всплеска зависти и злости в Петунье проснулись дополнительные силы, она напряжением мышц пресса придала себе сидячее положение, а затем, подтянув ноги, приобрела некоторое подобие равновесия. Хоть и скрючилась буквой «зю».
– Хотя бы скажи, зачем это все? Почему тебе так важно занять мое место?
– Вот именно, «твое» место, – сказала двойник, глядя на Петунью странным взглядом из-под шляпки. – Я хочу занять твое место, потому что это ключ.
Петунья нахмурилась. Ох уж эти загадки! Неужели обязательно морочить голову тому, кого собираешься вот-вот убить?
– Какой ключ? К чему?
Из камина снова раздался громкий треск, как будто камни, из которых он сложен, решили разом не выдержать и рассыпаться. Петунья наклонилась в бок, выглядывая из-за спины ведьмы, и увидела, как с ревом взметнулось пламя, в один момент достигнув потолка, и затем сгустилось, приняв форму высокой человекоподобной фигуры.
Ведьма, не дожидаясь, пока огненный дух атакует, выписала в воздухе замысловатую фигуру и направила во врага поток ледяных частиц, но те мгновенно исчезли, растаяли, не долетев до цели.
Волшебная палочка, не останавливаясь, снова запорхала, оставляя за собой в воздухе рисунок, похожий на заглавную букву «М».
– Аресто Моментум! – зазвенел голос ведьмы, и огненный дух, сделав первый шаг в их сторону, вдруг замедлился, одна его нога повисла в воздухе, и он остановился. – А теперь получи вот это! Авада К-
Петунья, оттолкнувшись ногами от пола, как сжатая пружина подпрыгнула, откуда только силы взялись, и врезалась прямо ведьме в спину. Та неловко взмахнула руками, прерывая рисунок заклинания, волшебная палочка вылетела из руки и закатилась куда-то под кровать, а ведьма покачнулась и с пронзительным воплем рухнула в кадку. Темная, грязная вода выплеснулась, приняв в себя тело, и вопль прервался, сменившись отчаянным бульканием.
Лежа на полу, лишившись всех сил после своего отчаянного рывка, Петунья слушала, как ее двойник, барахтаясь, пытается выбраться, но никак не может. С каждым мгновением звуки борьбы становились все тише и тише, пока не стихли совсем, а вода в кадке снова не успокоилась.
– И она растаяла как кусок сахара в стакане чая, – прошептала Петунья и с чистой совестью потеряла создание.
Вон, Петуния во второй раз на те же грабли наступила.
увы, у нее такая судьба. может, потом поумнее станет.
спасибо, что переживаете за нее и продолжаете читать )))
Глава двадцать шестая, в которой тетя Пэт видит странные сны, а оживший призрак шуршит по хозяйству и говорит загадочные слова
небольшая, по сравнению с предыдущими глава, чистая бытовуха и немножечко таинственности на будущее.
материал палочки - карельская береза. самое то для палочки гг. с сердцевиной я пока не определился.
Петунье снился сон. Вообще, с тех пор как она переехала на ферму, сны приходили к ней с завидным постоянством. Одни приносили пользу, обучая ее новым знаниям, как было с лесной наукой, другие были просто красивыми. Но этот сон был иной. Начать с того, что он был совсем реальным, как будто она, невидимая и бестелесная, словно призрак, наблюдала за тем, что разворачивалось в ее доме после того, как она потеряла сознание.
Петунья не сильно удивилась. Она читала в газетах, как люди, пережившие клиническую смерть, описывали свой внетелесный опыт схожим образом. Оставалось надеяться, что она не умерла, но страха не было. Только любопытство.
Со смертью ведьмы исчезли наложенные той заклинания – веревки, опутывающие тело Петуньи, растаяли, а огненный дух снова обрел подвижность.
Он осторожно прошел через всю комнату к открытой двери, оставляя на полу обугленные следы, и встал на страже, перегородив своим пылающим телом дорогу всему, что таилось в ночи и было бы не прочь полакомиться живой плотью. И стоял так до тех пор, пока восточный край неба не заалел, а окрестные птицы не запели, приветствуя просыпающееся светило.
Петунье поневоле пришлось ждать вместе с ним, потому что она не могла управлять своим сном, и успела заскучать. У нее даже появилась шальная идея выйти на улицу, но, как ни пыталась, пройти мимо огненного стража не смогла.
Призрак, всю ночь пролежавший на кровати, ни дать ни взять натуральный покойник, с наступлением утра пошевелился и сел. Кровать даже не скрипнула под его телом. Он оглядел творящийся в комнатке кавардак и покачал головой. Не теряя времени даром, он поднялся, расправил постель и, легко подхватив лежащее на полу тело Петуньи, переложил ее на кровать и заботливо прикрыл одеялом. А потом встал рядом с огненным духом, оказавшись почти с него ростом.
– Благодарю за помощь, Старший, – сказал он и почтительно поклонился. Бушующее внутри человеческой фигуры пламя что-то проревело, и призрак покачал головой: – Нет, я не согласен с тобой. В ней есть тьма, но истинного зла нет. А что есть тьма без зла? Всего лишь ночь. Подожди немного и сквозь нее проглянут звезды, а потом неизбежно взойдет солнце.
Петунья непонимающе захлопала глазами. Что-что? В ней нет зла? Ну…
Кажется, огненный дух был с нею солидарен. Но не стал дальше спорить, а просто направился обратно к камину, собираясь вернуться на свое место, в очаг, но, прежде этого призрак бросил ему в спину:
– Ты и сам это знаешь. Иначе бы не пришел на помощь!
Что-то происходило, и это что-то было ужасно интересным, но, к сожалению, непонятным. Видя, что призрак не унимается, Петунья навострила уши.
Призрак подошел к камину и, наклонившись к огню, добавил:
– Я не знаю твоей ситуации, и не мне судить, как тебе поступать, но – прими совет. Попроси о помощи. И чем скорее, тем лучше. Пока у тебя еще есть время. – Он обернулся на спящую и сказал: – Она слаба и беспомощна, но она поможет.
Петунья фыркнула и сложила руки на груди. Не слишком ли многого от нее хотят? Она чуть не умерла этой ночью!
Увы, больше ничего призрак не сказал. Вместо этого он скинул с себя простыню – Петунья ойкнула и поспешно прикрыла глаза ладонями, но потом не выдержала и подсмотрела в щелочку между пальцами. Призрак стоял к ней спиной, у неопрятной кучи тряпья, которая была его одеждой. Наклонившись, он подобрал плащ, встряхнул его, и тот преобразился – все прорехи исчезли, а вдоль края показалась изящная вышивка. Такая же метаморфоза произошла и с остальными вещами. Вскоре призрак облачился в не новые, но вполне добротные и приличные штаны и рубаху. Остальное, включая кафтан, плащ и перевязь, отправились на гвоздик у двери, а внизу встали сапоги.
Петунья подошла, внимательно рассматривая его. Наверное, и дальше называть его призраком было бы неправильным. Если глаза ее не обманывали, он был совсем живым – кожа в утреннем свете была розоватой, глаза блестели, а на шее билась синяя жилка, отмечая ток крови по венам. Пока она рассматривала его, пользуясь своим сном и не чувствуя стыда, он собрал длинные волосы и с привычной сноровкой соорудил из них конский хвост, обнажив слегка заостренные уши.
Одевшись, мужчина вышел на улицу и быстро собрал высохшие за ночь вещи. Петунья вскрикнула, бросаясь наперерез, но он прошел мимо нее и недрогнувшей рукой снял с ветки носки и трусики. Петунья застонала, прикрыв лицо рукой, а когда прекратила, увидела, как он заносит в дом ровную стопку чистой одежды. Край трусиков торчал ровно посередине, и она вдруг смутилась, от того, что он подумал о ее неловкости.
А затем он ее удивил, в одиночку вытащив на улицу кадку, полную воды. Петунья уважительно округлила губы в молчаливом «ого», глядя, как напряглись и заходили под кожей мышцы рук. Кадка тяжело встала на землю, плеснула грязная, мутная вода. Петунья бы ее сразу опорожнила, но он бестрепетно запустил туда руки, пошарил, и один за другим выудил из воды шляпку, зеленую мантию, неопределенного цвета платье и сапожки – все, что осталось от ведьмы. А потом обновил воду и тщательно перестирал все, включая одолженные ему для купания простыню и полотенце.
Петунье было неловко, что он так старается. Он же гость и не должен заниматься хозяйственными делами, но остановить его не могла. Оставив кадку на улице для просушки, он притащил воду в ведре и перемыл полы, оттерев почти все обугленные следы, кроме тех, что были у порога. Их отмыть не получилось, и они так и остались напоминанием о случившемся прошлой ночью.
Моя полы, он вытащил из-под кровати волшебную палочку, что закатилась туда ночью. В его большой руке она выглядела тонкой и хрупкой. Петунья подошла поближе – раньше не успела рассмотреть, – и залюбовалась. Палочка была чудо как хороша! Простой формы, без всяких излишеств, только на нижнем конце грубо намечена рукоять. И длина удобная, дюймов двенадцать навскидку, чуть длиннее палочки Лили, которую Петунья, конечно же, видела не раз. Но самым особенным был материал – белая, пронизанная медово-желтыми прожилками древесина, как будто дерево слили с жилой янтаря. В глазах Петуньи палочка была окутана ореолом золотистых искорок и слегка вибрировала, как будто просила взять ее поскорее в руки.
А вот ее знакомец, кажется, ничего такого не чувствовал, потому что просто положил ее на стол. Хотя, было заметно, что чудесное дерево не оставило равнодушным и его.
Огонь в очаге повелительно взметнулся и что-то протрещал.
– Лучше оставить, – не-призрак покачал головой, не соглашаясь. – Нашей доброй хозяйке пригодится этот инструмент.
Петунья закивала. Конечно, пригодится! Это же ее волшебная палочка! Ну, ладно, не ее, а ее доппельгангера, но она же победила! А, значит, по всем магическим законам теперь это ее палочка!
Ей до ужаса не терпелось прикоснуться к ней, но она никак не могла взять палочку в руки. Пальцы беспомощно соскальзывали с рукояти раз за разом.
Пока Петунья глядела жадными глазами на палочку, мужчина домыл полы, снова натаскал воды и перемыл посуду. Потом вынес из кладовки растения и перебрал их. Петунья обратила на него внимание как раз вовремя, чтобы увидеть, как от его прикосновения пожухлые побеги, собранные пару дней тому назад, оживают и становятся снова свежими.
Кто ты такой, беззвучно вопрошала Петунья, следуя за ним по пятам, пока он выкладывал одуванчики для просушки прямо на улице. Все по-отдельности – цветки, листья и стебли, а корешки предварительно порубил на небольшие кусочки размером с фалангу пальца.
Он даже полил ее огородик и спел грядкам песенку! У него был красивый чистый голос, как будто ручей бежит по камушкам, и Петунья преисполнилась жгучей зависти. Вот если бы у нее был такой голос!
Страдая от такой несправедливости – почему одним все, а ей ничего? – она даже не обратила внимания, что посаженные в начале недели овощи уже почти взрослые. У стеблей редиса проглядывали сквозь землю насыщенно красные корнеплоды, а ботва моркови и пастернака вымахала едва ли не вровень с петрушкой и укропом.
Не-призрак снова зашел в дом и вышел, с ведром и ножом. Преследуя его, как поклонница рок-звезду, Петунья следовала за ним сквозь рощицу. Он ловко лавировал меж деревьев, прошел мимо прудика, и вскоре вывел их на берег небольшой речушки. Она была не такая большая как та, что в лесу, но тоже была полна рыбы. И непуганой рыбы, заключила Петунья, когда прямо у нее на глазах он голыми руками поймал несколько карпов. Не таких больших, каким был ее улов, но тоже весьма выдающихся. Пойманных рыбин он тут же, прямо на берегу, выпотрошил и почистил. Рыбьи тушки отправились в ведро, а внутренности он закопал, вырыв в земле ямку подобранным тут же камнем с острым краем.
Чем больше Петунья смотрела на то, как привольно он чувствовал себя в лесу, то тем больше утверждалась в мысли, что знания о травах и следах получила именно от него. Но как? Она же… ну, не волшебница.
Задумавшись над способом передачи знаний от призрака обычному человеку, она просто следовала за ним обратно к дому, а когда он встал к очагу, чтобы сварить суп, села на кровать рядом со своим неподвижным телом, и вот тогда это и произошло.
Она проснулась.
Какой хозяйственный и домовитый призрак!
Тоже такого хочу, пусть шуршит по хозяйству, пока я сплю.
Отредактировано (2024-05-27 03:55:33)
призрак шуршит по хозяйству
*с надеждой* теперь он станет ее личным домашним эльфом? ))
Глава двадцать седьмая, в которой тетя Пэт получает ответы на некоторые свои вопросы и находит "сокровище" в Городе
борюсь с идеей назвать эльфа Леголасом. ну, могло же в истории Средиземья быть Леголасов больше, чем один? наверное...
еще одна-две главы до конца арки. никаких потрясений, никаких происшествий, просто мир и спокойствие.
ахтунг! попытка пересказать Сильм для непосвященного. автор честно признается, что кроме Хоббита и ВК ничего не читал
Призрака звали Лассэ. Это не было его настоящее имя, которого он пока не мог назвать Петунье, но детское прозвище. Первым делом, как Петунья проснулась и ощутила боль в своих многострадальных коленках и в боку, на который упала, напав на доппельгангера, он сразу же вылечил ее, просто положив руку ей на лоб. А когда она попросила научить ее, ответил:
– Добрая госпожа, это врожденное умение моего народа. Даже самым мудрым из вас, насколько я знаю, не удавалось перенять его.
Так и выяснилось, что Лассэ был эльфом. Петунья попыталась сперва уместить в своей голове образ шалопая Пэна из пьес Шекспира с образом хозяйничающего на ее кухне высоченного красавца, что далось, мягко говоря, нелегко, а потом вспомнила про домовых эльфов из книжек сестры (книжки были с иллюстрациями), и чуть голову не сломала. К счастью, поспел суп, и ее со всем почтением усадили за стол и поставили перед ней полную тарелку.
– А ты разве не будешь есть? – спросила она, неуверенно взявшись за ложку.
– Нет, еда живых мне больше впрок не пойдет, – беззаботно отозвался Лассэ, заваривая прямо в кружке какие-то травки. Пахли они изумительно. Поймав ее недоуменный взгляд, он рассказал: – Это длинная история, добрая госпожа.
– Ничего, у меня полно времени, – отозвалась Петунья и отправила в рот ложку супа. Было вкусно. Куда вкуснее, чем у нее.
Лассэ проскреб подбородок совершенно человеческим жестом.
– Эльфами нас называют люди. Сами же мы называем себя «квенди», что значит «говорящие». Наши предки проснулись в мире самыми первыми, когда на небе не было ни солнца, ни луны, а одни только звезды. Потом произошло много всего, и радостного, и печального, и ужасного… ты сможешь прочесть об этом подробнее в тех книгах, что хранятся в библиотеке белого города. А что касается меня, то… я жил в те времена, когда половина мира была объята войной. Черный Враг, чьего имени я не хочу произносить, с помощью полчищ своих воинов пытался поработить все свободные народы. Многие сражались и боролись против него. Наши сородичи, пришедшие с Запада, держали оборону в каменных крепостях, и благодаря их отваге наши лесные города могли быть в безопасности. Но однажды линия обороны была прервана… – Лассэ замолчал, взгляд его затуманился, и в отражении в его глазах Петунья вдруг увидела объятый огнем лес и отчаянно сражающихся эльфов. Но силы были неравны, и один за одним они падали, словно деревья под топором лесоруба. – Я погиб в той битве, – наконец, после продолжительного молчания сказал он, и слова эти упали как тяжелые камни. Петунье стало не по себе от того, какой безнадежностью веяло от них. – Но это еще не все. Со дня творения эльфы благословлены долгой, почти бесконечной жизнью, а если мы умираем, то наши души отправляются в место, которое мы называем Чертогами Мандоса. Там мы проводим время, потребное для исцеления от ран, полученных при жизни, а потом – возвращаемся в мир.
Удобно, с завистью подумала Петунья. К счастью, в этот момент ее рот был занят едой, и она промолчала. Проглотив суп, она сказала совсем другое:
– Но ты не там?
Лассэ печально кивнул.
– В точку, добрая госпожа. Умерев, мой дух попал под власть Черного Врага. Смущенный его чарами, я бродил, не зная покоя, не узнавая живых и не помня самого себя. Мне стыдно, но я вспоминаю, что порой я захватывал тела своих сородичей, чтобы снова вернуться к жизни. Иногда я наводил тварей Врага на уцелевших … – он поперхнулся словами, и Петунья сочувственно положила ладонь поверх его руки. Его рука была теплой и осязаемой, с мозолями от лука и кинжала. – Когда же с Врагом было покончено, и с Запада пришел Зов… я видел, как другие мои погибшие сородичи уходят, но мой дух, отягощенный совершенным злом, не смог последовать их примеру. И я остался.
Петунья подбадривающе погладила его по руке.
– Не знаю, сколько я скитался. Вокруг меня могли рушиться горы и высыхать моря, я едва ли заметил бы. Но однажды я пришел в оставленный моими сородичами город, – она сразу поняла, что он говорит про Раздол. – Несмотря на запустение, в нем все еще чувствовались мир и спокойствие, и я, наконец, уснул среди его покинутых дворцов. Пока однажды меня не вырвал из забытья зов охотничьего рога.
Он лукаво улыбнулся, а Петунья покраснела, снова вспомнив свою детскую выходку.
– Получается, я разбудила тебя?
Лассэ кивнул.
– А твои просьбы? К чему они?
Он почему-то обернулся на огонь в очаге и долго смотрел на него, как будто ждал какого-то знака. Но то ли не получил его, то ли их общение было бессловесным, но он обернулся и ответил:
– Это место, – он обвел рукой большой круг, явно имея в виду не только домик или ферму, – удивительно. Кто-то могучий склеил в одно целое осколки прошлых эпох и поместил их… – он вздохнул и беспомощно признался: – Я сам понимаю это, но мне не хватает слов объяснить так, чтобы было понятно тебе. Моим сородичам не понадобилось бы ничего объяснять, но ты из Смертных… – он помолчал, огонь что-то трескнул, и Лассэ кивнул, словно бы соглашаясь: – Старший говорит использовать понятия «мир живых» и «мир мертвых». Хотя это, конечно, совершенно не так. Но надеюсь, тебе понятно, добрая госпожа.
Петунья промычала что-то утвердительное, машинально опустила ложку в тарелку и поскребла по пустому донышку. Лассэ тут же забрал у нее посуду и сунул в руку кружку с травяным настоем, а сам продолжил:
– Обычно между этими «мирами» пролегает пропасть. И никто, опоздавший уйти в свой час, не может пересечь ее. Но твое появление все меняет. Теперь каждый из нас, кто заблудился и не смог найти дорогу, получит шанс окончить свой земной путь.
– Будут и другие? – воскликнула Петунья. – То есть, мне каждого будет нужно напоить, накормить, помыть, – она стала загибать пальцы, перечисляя, а потом схватилась за голову: – Это же надо постоялый двор открывать, а не ферму!
Она хотела сказать «отель», но «постоялый двор» сам скакнул ей на язык, как будто так было правильнее.
– Совсем не обязательно, – успокоил ее эльф. За мытьем посуды он закончил свой рассказ: – У других скитальцев могут быть другие просьбы. Кто знает, с чем связано их ощущение жизни? Для меня это всегда были питье, чтобы утолить жажду, еда, чтобы восполнить силы, и постель, чтобы унять усталость. Кто-то может попросить принести камень или срубить дерево… – он заметил гримасу на ее лице и сразу догадался: – Ты не умеешь? Я научу, это не сложно. Я видел топор в кладовой.
Они вышли на улицу, прихватив топор, и Петунья, глядя на сохнущие на деревьях ведьмины вещи, вдруг вспомнила, что хотела спросить:
– Лассэ, – позвала она, и эльф, выбирающий дерево, обернулся, – а огненный дух из очага, кто он? Ты назвал его Старшим. Ты его знаешь?
Выражение, появившееся на его лице, говорило яснее всяких слов: знает, но не скажет.
– Это тайна? – предположила она и попала в точку. Петунья вздохнула. – Ну тогда считай, что я не спрашивала. Но тогда, может, покажешь мне библиотеку? Город большой, я боюсь заблудиться.
В библиотеке, подумала она, наверняка найдется ответ на этот вопрос. Не хотите отвечать, что ж, ладно. Она сама все отыщет и обо всем прочтет!
На эту просьбу эльф с готовностью согласился. Он оставил топор на крыльце, а Петунья взяла свою сумку, и они вышли с фермы. Кажется, ему больше не требовалось держать ее за руку, чтобы проходить сквозь ворота. Петунья заметила это и почему-то почувствовала себя немного одиноко. Но потом одернула себя. Как будто не надержалась! Противный голосок внутри нее продолжал утверждать, что с живым эльфом она за руки точно еще не держалась, но Петунья его не слушала.
Они вышли из ущелья и остановились на площадке перед мостиком.
– На самом деле, – со смешком сказал Лассэ, – в любом нашем городе довольно легко ориентироваться. Хотя со стороны кажется, что это не так, достаточно только уяснить принцип и дальше будет легче.
– Почему мне кажется, что это какой-то волшебный трюк? – пробурчала Петунья, идя за ним к мостику.
– Никакой магии, – легко отозвался эльф. – Вся наша так называемая «магия» всего лишь высшая форма искусства или ремесла. Мы не способны на то, что творила та другая ты. Это – сугубо человеческое.
Он без предупреждения вдруг подхватил ее на руки и легким, быстрым шагом пересек мостик, даже не глядя под ноги. Петунья инстинктивно закрыла глаза и сжалась, в любой момент ожидая, что они полетят в пропасть, но вскоре ощутила, как ее аккуратно ставят на землю.
– Мне показалось, так будет быстрее, – слегка виновато сказал он, а потом подвел к лестнице, ведущей наверх. – Наши города, добрая госпожа, сложены ли из дерева или из камня, стоят ли на берегу, или в лесу, или вовсе выдолблены в скале, все они по-своему живые. Зодчие вкладывают в них столько души, что частичка ее всегда остается в возведенных ими стенах. Поэтому достаточно лишь обратиться к городу, и он сам покажет тебе дорогу. Ну, попробуй же.
Послушавшись, Петунья положила руку на каменные перила и, закрыв глаза, сосредоточилась. Мелодичный голос Лассэ лился в уши нескончаемой музыкой. Он говорил про то, что город может и не отозваться, если ему не понравится просящий, но она, Петунья, случай особый, и Лассэ попросит быть к ней повнимательнее. Пусть даже не он строил этот город и не жил здесь при жизни… постепенно его голос почти слился с шумом реки, и Петунья сосредоточилась. Она попробовала подумать о книгах, вроде той, что унесла из караульной башни, но приятное тепло в животе перенаправило ее мысли в другое русло… и тут она почувствовала толчок. Как будто кто-то легко понукал ее отправиться в путь.
Схватив Лассэ за руку, она поспешила в указанном направлении, едва ли обращая внимание, по какой лестнице поднимается и в какой коридор поворачивает, и вот они остановились где-то внизу, перед простой деревянной дверью. Она выглядела надежно запертой, но поддалась и бесшумно открылась.
Глядя на открывшиеся им ряды стеллажей, Лассэ проницательно заметил:
– Это точно не библиотека.
Отредактировано (2024-05-28 23:35:38)
Глава двадцать восьмая, в которой тетя Пэт осматривает город, получает кое-что полезное, а потом впервые в жизни знакомится с хоббитом
вот вечно так. сюжет сидишь пилишь, пилишь, вымучиваешь. а безделица вроде этой главы пишется легко и просто.
пока писал, понял, что держу в голове веселых эльфов из "Хоббита", балбесов и певунов, а не высших существ из ВК или, не дай боже мрачных воителей из Сильма. Хотя Лассэ, по задумке, как раз из Первой Эпохи.
все еще думаю над именем для него.
– Может, кладовая? – предположила Петунья, осторожно заглядывая внутрь. Света, падающего снаружи, было недостаточно, чтобы осветить все помещение целиком, но она заметила еще несколько рядов стеллажей. Кажется, пустых.
– Давай проверим, – Лассэ перешагнул порог и потянул ее за собой, ведь они все еще держались за руки. Сразу, как они вошли, помещение осветилось холодным голубоватым светом.
Петунья завертела головой, пытаясь высмотреть источник освещения – с потолка спускались четыре или пять крупных кристаллов. Свет был заточен внутри них и источался сквозь идеально отполированные грани.
– Их называют феаноровыми лампами, – сказал Лассэ, от него не укрылся ее интерес. – Их создал величайший из мастеров нашего народа, но этот секрет был вскоре утерян.
Они прошли мимов стеллажей – все они, увы, и в самом деле были пусты. Только темные круги и прямоугольники на полках намекали, что раньше полки были заставлены сосудами и коробками. Но удача все же улыбнулась им – сбоку от последнего ряда обнаружился закуток, возникший, вероятно, во время строительства. То ли из-за невнимательности при планировании, то ли из-за неожиданных обстоятельств во время стройки. Ниша получилась узкой и неглубокой, с виду совершенно не пригодной для использования, но хозяева этого места знали толк в использовании даже маленького участка: в нишу установили один узкий, специально подогнанный под ее ширину стеллаж, оставили на его полках кое-какие вещи и – забыли о нем.
– Какая удача! – воскликнул Лассэ, кидаясь к стеллажу. Внизу стояли четыре больших кувшина, чьи крышки были надежно запечатаны неким подобием сургуча. На полках выше лежали несколько свертков и пакетов, но эльф проигнорировал их и склонился над кувшинами. Он огладил бока сосудов, один за другим проверил опечатанные крышки. – Кажется, ты понравилась городу, добрая госпожа!
– Что это? – Петунья вытянула голову, благодаря свою длинную шею, и заглянула в закуток.
Лассэ не ответил и вскрыл сургучную печать, откупоривая один кувшин. Мгновенно из его узкого горлышка по воздуху распространился удивительный аромат: сладкий, медовый, с нотками летних цветов. Стоило вдохнуть его, как по всему телу разлилось ощущение легкости.
– Это мирувор! – он сам глубоко вдохнул исходящий от кувшина аромат и причмокнул губами, на лице его было написано величайшее наслаждение. – Один только запах возвращает меня в те дни, когда я был молод и беспечен! Решено! Возьмем один кувшин с собой. Всего один глоток – и он прогонит усталость и утолит голод и жажду. Но лучше не злоупотреблять.
Под его неожиданно строгим взглядом Петунья согласилась не злоупотреблять, и Лассэ, подхватив кувшин поудобнее, помог ей отпить немного. И если бы не строгое внушение соблюдать умеренность, она, наверное, могла бы и весь кувшин опустошить. Мирувор был похож на простую воду – такой же текучий и прозрачный, но даже в прохладном микроклимате кладовой он был теплым, а вкус и аромат, которые она ощутила, как будто сконцентрировали в себе всю суть летней поры.
Петунья облизнула губы, слизывая капельки чудесного напитка, и не смогла удержаться от вопроса:
– Как его готовят?
Но Лассэ, к сожалению, не знал. Что ж, она сделала себе мысленную пометку, о чем еще нужно поискать информацию в библиотеке.
Отставив в сторону кувшин, они в четыре руки обшарили остальные полки. Свертки на средней полке оказались галетами, завернутыми в большие и широкие листья какого-то растения. Лассэ назвал их «лембас». С его слов один укус мог насытить человека на день вперед, и Петунья практично положила в свою сумку пару штук. В пакетах обнаружились семена. Петунья открыла наугад один, на ее ладонь высыпались золотистые продолговатые зерна – пшеница! В остальных пакетах тоже что-то перекатывалось и шуршало. Было дикое искушение взять их все, но она хорошенечко подумала, строго сказала себе, что хранить это негде, и высаживать тоже, и взяла только пакет с пшеницей. Может, скоро она сможет позволить себе булочки.
Лассэ легко поднял кувшин на плечо, снова невзначай продемонстрировав свою силу, и они вышли из кладовой. Светильники погасли, словно отреагировали на их уход, а дверь снова плотно закрылась.
– Поищем библиотеку, – решила Петунья, положила руку на стену и сосредоточилась.
Но белый город, кажется, не хотел показывать им путь к хранилищу знаний. Следующим местом, куда их привели, оказалась кузница. Оглядываясь в темном помещении, заставленном всяческим оборудованием, Петунья пыталась сообразить, что это. Из книг она знала слова «наковальня», «горн» и «мехи», но сопоставить их с реальными вещами оказалось той еще задачей. Лассэ ей был не помощник. Будучи лесным жителем, он не имел дела с кузнечным ремеслом, и все потребное либо покупал, либо выменивал.
Затем они оказались в лазарете – под покои для больных и ранены было отведено отдельное большое здание, вокруг которого раскинулся роскошный сад. Внутреннее пространство разделялось ширмами на импровизированные палаты с койками, в одной из отдельных комнат оказались покои целителя, а дверь во вторую не открылась. Попробовав открыть ее, она отступила, но обиделась и затаила. В качестве утешения Петунья прихватила с собой небольшую рукописную книгу, озаглавленную как «Основы первой помощи» (Лассэ любезно прочел для нее, у нее пока не получалось слету расшифровывать надписи на этом так называемом тенгваре), а эльф снял с полки и протянул ей маленький горшочек с травой. У нее были мелкие круглые изумрудно-зеленые листочки, потерев которые, можно было почувствовать яркий, но приятный свежий запах.
– Это ацелас, – объяснил он, когда они направились искать библиотеку в третий раз. – В ее листьях таится великая целебная сила. В особенности же, он хорош против ран, нанесенных темными тварями или зачарованным оружием.
Петунья поблагодарила и осторожно погладила выступающий в сумке бок горшочка, а сама про себя подумала, что лучше бы ей это не пригождалось.
В третий раз город привел их в столярную мастерскую, что была также пуста и темна, как и кузница. Но на верстаках лежали инструменты и разнообразные заготовки, на чертежной доске висел эскиз мебельного гарнитура, в общем, складывалось впечатление, что мастер вышел вот только что и скоро вернется, и снова приступит к работе.
Во владениях столяра Лассэ немного повеселел. Аккуратно сняв с плеча кувшин, он прошел вдоль верстаков, примерился к инструментам, попробовал пальцем заточку топоров и ножей. Наблюдая за ним, Петунья догадалась, что он был не чужд этого ремесла. Походив по мастерской, эльф взял с верстака нож со скошенным лезвием и пару небольших деревянных чурок и сложил все это в ее сумку.
– Потом расскажу, – пообещал он, потом посмотрел на небо и предложил возвращаться.
Петунья согласилась. Пусть библиотеку они не нашли, ей все равно найдется чем заняться. Проходя по галерее вдоль края пропасти, Лассэ вдруг остановил ее, а когда она непонимающе обернулась к нему, показал пальцем куда-то вдаль. Петунья прищурилась.
Сперва она решила, что это палатка, разбитая жителями города и оставленная вместе с остальными вещами. Потом сообразила, что «палатка» стоит как раз на той круглой площади, куда попадаешь, пройдя по мосту, и прежде они ее не видели. Петунья вздрогнула. В этом городе есть кто-то еще?
Она испуганно взглянула на эльфа, ища в нем поддержки, а он ободряюще улыбнулся и кивнул ей:
– Пойдем, посмотрим. Сердце говорит мне, что это скорее друг, чем враг.
Они быстром преодолели галерею, спустились на площадь и остановились неподалеку от палатки. Вблизи палатка оказалась тентом, натянутым над двухколесной повозкой, в которую был впряжен толстый серый пони. Тент был плотным и надежным на вид, повозка – крепкой. Пони жевал овес из пристегнутой к его морде сумке и вид имел деловой и холеный.
Лассэ легонько ткнул ее локтем и мотнул подбородком в сторону. Петунья присмотрелась и только сейчас заметила сбоку на повозке яркую вывеску. «Передвижной магазинчик дядюшки Бальбо», вот что на ней было написано вполне пристойными английскими буквами, разве что сдобренными всякими завитушками и украшательствами. Немного чрезмерно, но Петунье этот способ письма показался очаровательным.
– Что там написано? – полюбопытствовал эльф, не стесняясь того, что не смог прочесть. Петунья озвучила надпись и неожиданно задумалась, как они общаются? Но тут повозка затряслась, внутри что-то громыхнуло, и наружу, пятясь задом, вылез маленький человечек.
С превеликим усилием Петунья заставила себя не пялиться на него, но никак не могла. По виду это был обычный мужчина средних лет, с небольшими залысинами и круглым брюшком, на голове у него сидели очки, а одет он был в бриджи и жилет с рубахой. Казалось бы, ничего странного, если не считать того, что ростом дядюшка Бальбо (если это был он) был с гоблина, а большие его ступни поросли обильной курчавой шерстью.
Владелец повозки, не замечая их, поправил вывеску, решив, видимо, что она что-то кривовато висит, отряхнул свой жилет и, повернувшись, наконец-то их заметил. Повисла тишина, только пони невозмутимо хрумкал овсом.
– Батюшки-светы! – воскликнул странный дядюшка и кинулся к ним с выражением величайшей радости на круглом румяном лице. – А я-то думаю, чего это меня с утра в дорогу потянуло? Столько лет мои предки возили товары в Раздол, а все одно – эльфы ушли, и места эти пришли в запустение. Вот я и не приезжал. И отец мой не приезжал, и дедушка тоже! А сегодня что-то прямо заставило! Я пытался, пытался бороться с этим. Все говорил себе, Бальбо, старый ты дурень, до седин дожил, уже внуков нянчишь, а в дедовские байки еще веришь! Нет никаких эльфов, и в оставленный ихний город лучше не соваться лишний раз! Но знаете что? – он замолчал и так глянул на них, как строгий учитель смотрит на нерадивых учеников. И был его взгляд так выразителен, что они одновременно покачали головами, признаваясь в полнейшем своем незнании. Как ни странно, от этого дядюшка пришел в ужасный восторг и провозгласил: – Мы, Туки, говорим нет всяческому здравомыслию! Вы знаете, что один мой пра-прадед был женат на эльфийской деве, а другой – сражался в великой войне против Темных Сил и положил многих врагов?! Нет, не таков Бальбо Тук, чтобы слушаться здравого смысла! Так что после обеда я запряг своего верного Яблочка, погрузил кой-какие товары и пустился в дорогу. И – вот он я! – маленький человечек, разойдясь, отвесил им куртуазный поклон и услужливым голосом спросил: – Итак, чем же скромный дядюшка Бальбо может помочь вам, судари мои эльфы?
Ура, наконец-то магазин!
Глава двадцать девятая, в которой тетя Пэт снова ставит себе цели, учится рубить деревья и расстается со своим новым другом
итак, в этой главе наконец пришла пора описать рубку деревьев. автор честно ознакомился с инструкциями по этому хитрому делу, подумал и решил оставить все, как в игре. возможно, когда придет в голову что по-умнее, то исправлю этот кусок, а пока что так.
полное имя Лассэ образовано из синдарских слов las “лист” и gwain “молодой, новый”. Автор не великий знаток синдарина, поэтому считаем, что читается это все вместе Ласгвайн. по-моему, вполне благозвучно.
и да, на этом первая арка, которую можно озаглавить как "Год первый, Весна, дни 1-7" заканчивается. не получилось дотянуть до красивого числа 30, ну что ж. автор ужасно устал и теперь уходит на перерыв примерно на неделю. будет отдыхать, вышивать, играть на гуцине (не шутка) и думать план следующей арки.
из задела на будущее осталась волшебная палочка и шахта еще не исследована, надо исправлять!
Петунья озадаченно оглянулась на Лассэ, и тот ответил ей веселым, но столь же недоуменным взглядом. Сняв с плеча кувшин, он опустился на одно колено, оказавшись на одном уровне с артистичным торговцем. Петунья, помедлив, последовала его примеру. К счастью, ее колени уже зажили.
– Вы можете называть меня Лассэ, уважаемый господин Тук. А это, – он показал ладонью в сторону Петуньи, – добрая госпожа с соседней фермы. – Они раскланялись. Петунья тоже изобразила поклон, пусть и несколько неуклюжий. Потом эльф с любопытством спросил: – Прости, если мое невежество покажется тебе грубым, господин Тук, но я впервые вижу кого-то подобного тебе, и мне очень интересно узнать к какому народу мы принадлежишь.
– Вы никогда не встречали хоббитов, милсдарь эльф? – дядюшка Бальбо всплеснул руками и уставился на них с выражением искреннего потрясения на круглом лице.
– Хоббитов? – повторил Лассэ новое слово и задумался. Потом покачал головой: – Нет, никогда. Я встречал только смертных людей и, – по его лицу скользнула гримаса отвращения, – орков. И еще пару раз гномов. Но никого, кто звался бы хоббитом.
– Гоблины! – с похожим отвращением воскликнул Бальбо. – Мерзейшие твари, не знаю, как их землица носит! – И Петунья с ним согласилась. Хотя гоблинов она видела только раз в жизни, когда они собирали Лили на первый курс, встреча с ними оставила у нее непередаваемые впечатления.
Слово за слово, эльф с хоббитом обменялись мнениями и быстро выяснили, что общих знакомых у них нет, хотя Бальбо утверждал, что один из его прадедов когда-то был знаком с принцем лесных эльфов по имени Леголас. Пусть слушать их беседу было увлекательно – как будто они обсуждали книгу или фильм, – Петунья быстро заскучала. К тому же солнце продолжало клониться к закату, да и все деньги остались на ферме. Решившись, она тронула Лассэ за плечо и показала на заходящее светило.
– Ну хотя бы товары мои посмотрите! – предложил господин Тук, очень огорченный тем, что им пора уходить.
Смутившись от неловкости, Петунья объяснила, что сейчас она совершенно без денег. Однако, вопреки ожиданиям, хоббит выслушал ее без тени неприязни и великодушно признал, что да, она же не знала, что он приедет. И он тоже не знал.
– Мои прадеды старались приезжать каждый четвертый и седьмой день, – сказал Бальбо, забираясь на козлы и готовясь отбыть восвояси. Подумал и предложил: – Давайте договоримся, сударыня. Скажите, что привезти, и дядюшка Бальбо обязательно это для вас достанет!
Петунья заказала семян – по пакетику огурцов и томатов, картошки и капусты, саженец яблони и, конечно, петуньи, – и еще мешочек соли и сахара. По правде, ей хотелось больше, но она заставила себя умерить аппетиты. Неизвестно еще, во сколько это все встанет.
Дядюшка Бальбо записал ее заказ в новенький блокнот и торжественно пообещал, что обязательно приедет денька через четыре. А Петунья, испугавшись, что ей не хватит денег, убедила его приехать через семь. На этом они попрощались. Толстый пони ловко, как канатоходец, провез свою повозку по мостику, повозка свернула в левую, противоположную нужной им сторону, и вскоре исчезла из виду, затерявшись среди кустарника и скал.
– Ты выглядишь мрачной, добрая госпожа, – сказал Лассэ и заглянул ей в лицо. – Тебя что-то тревожит?
Петунья вздохнула, а потом взвизгнула, когда эльф, не дожидаясь ответа, одной рукой подхватил кувшин, а другой – ее, и перебежал через пропасть.
– Не делай так больше! – первым делом потребовала она, едва оказалась на земле, и Лассэ странным тоном тут же пообещал, что больше не будет. Она проверила хрупкую ношу в своей сумке, потом призналась: – Боюсь, что мне денег не хватит, чтобы выкупить все, что я заказала. Придется следующие шесть дней изо всех сил работать, чтобы накопить побольше.
– В этом я тебе не помощник, – покачал головой эльф. – Но, может, в городе найдется серебро? Не думаю, чтобы его хозяева были бы против, воспользуйся ты им.
Они прошли сквозь проход в скалах и пошли к ферме.
– Я обещал научить тебя рубить деревья, – сказал Лассэ по дороге.
– Может, отложим до завтра? – предложила Петунья.
Но эльф, который до этого соглашался с любым ее словом, покачал головой и отказался.
– Нет, сейчас самое время. Завтра… точнее, сегодня после заката меня здесь уже не будет.
Петунья, не задумавшись, ответила сперва «о, понятно», а потом до нее дошло.
– Уже? – и она не знала, чего больше было в этом вопросе: облегчения, что потусторонний гость наконец-то оставит ее, или же печали от расставания с кем-то кто понемногу становился ее другом?
Он кивнул. Глаза его смотрели вперед, но со стороны казалось, что он видит перед собой совершенно другую картину.
– Да, уже. Теперь я вижу перед собой широкий и ясный путь, который ведет туда, где меня ждет моя семья. С последним лучом солнца он снова закроется и, боюсь, уже навсегда.
На это Петунья могла только пожелать удачи, оставив свои эгоистичные мысли при себе. Тоска по семье – это она могла понять.
– Жаль, что ты не сможешь написать мне, – заметила она деланно легкомысленным тоном, как бы между прочим, а Лассэ в ответ лишь таинственно ухмыльнулся и промолчал.
На ферме они занесли вещи в дом, и Петунья сразу же вытащила из сумки горшочек с травой. Лассэ уже игрался с топором, подбрасывая его и ловя. Топор успевал сделать в воздухе несколько оборотов, но эльф неизменно каждый раз ловко ловил его за топорище.
– Срубить дерево, в принципе, не сложно, – закончив валять дурака, начал он урок. – Сперва делаешь подруб с той стороны, куда будешь валить ствол. Потом рубишь с другой, а затем валишь дерево. Обычно используют веревку, но для начала попытаемся справиться и так. Пробуем?
Петунья была полна сомнений относительно своих собственных сил – она девушка, в конце концов, – но согласилась попробовать. Подходящее дерево она заприметила уже давно: клен, растущий очень близко к ее грядкам. Позже, когда понадобится расширять огород, он станет большой помехой.
Лассе обошел вокруг ствола и внимательно оглядел его. Потом, прокомментировав, что валить дерево будет в сторону развалин оранжереи, показал, где будет делать подруб. Загадочный подруб, в итоге, оказался просто клинообразной выемкой в стволе, неглубоко , всего на треть ширины. Закончив с одной стороны, он принялся рубить с противоположной, сказав Петунье обратить внимание, что рубить ниже подруба опасно. Его торс упруго сгибался и разгибался, руки двигались равномерно и не зная устали, лезвие топора сверкало молнией, и во все стороны летела щепа. Одна острая щепка оцарапала его щеку, заставив потечь алую кровь, но он даже не моргнул. Закончив рубить, когда выемка в дереве почти достигала сердцевины, он бросил топор на землю, уперся плечом в ствол и навалился. Секунду ничего не происходило, потом клен изнутри затрещал, сухо и резко, а затем стал медленно крениться, с каждым мгновением ускоряя свое падение, пока с грохотом не рухнул, подняв клубы пыли. А когда пыль осела, оба они опешили. Из земли торчал пень с настолько ровным срубом, что можно было без проблем пересчитать годовые кольца, а рядом на траве лежали горсть кленовых сережек и несколько равномерно нарубленных поленьев. Петунья насчитала не меньше десятка.
– Так и должно быть? – невинным тоном спросила она, и Лассэ расхохотался. Отсмеявшись, он поднял топор и несколько раз ударил им по пню. Пень, не выдержав такого отношения, исчез в клубах пыли, позже прибавив к числу поленьев еще пять штук.
– И правда дивное место, – сказал он, налюбовавшись на дело рук своих, и протянул Петунье топор. – Теперь твоя очередь, добрая госпожа.
Спустя час, вспотев и умаявшись, Петунья, наконец, смогла повалить свое дерево. Оно тоже, едва коснувшись земли, превратилось в россыпь семян и поленьев и оставило после себя только пень с таким же идеальным срубом, хотя она впервые в жизни взяла в руки топор.
– Пень оставлю на завтра, – решительно сказала она, морщась от боли в предплечьях. Завтра, уныло подумала она, они будут болеть просто зверски, а рядом не будет никого, кто сможет ее вылечить.
Эльф, от чьего взгляда не ускользнули ее переживания, ничего не сказал и только грустно улыбнулся. Да и что тут скажешь? Мелодия, зовущая его в заповедный край на Западе, становилась все громче и громче, настолько, что порой слова его благодетельницы приходилось буквально угадывать.
Увидев, что эльф укладывает дрова в поленницу, Петунья, чтобы тоже не бездельничать, собрала семена клена, оставшиеся на траве, и, отойдя в сторону от фермы, выпустила их по ветру. Кружась вокруг своей оси, то взлетая повыше, то опускаясь ниже, семена полетели куда-то вглубь пока не разведанной ею территории. Может, им повезет, они попадут на плодородную почву и вырастут новыми деревьями?
– Мы еще не закончили, – позвал ее эльф. Петунья застонала, но вернулась к домику и следующие полчаса училась колоть дрова. Как у нее после этого не отвалились руки – кто знает. Может, благодаря этому чудесному мирувору?
Провозгласив, что больше ничего не собирается делать, она уселась прямо на ступеньках крыльца и, опершись спиной на стену домика, уставилась на темнеющее небо. Лассэ сел рядом, взял одну из тех деревяшек, что она нарубила, нож из столярной мастерской и принялся обтесывать чурку. Петунья скосила глаза и с любопытством уставилась как обрубок в его руках превращается сперва в грубую заготовку, а потом в фигурку человека в плаще с капюшоном и с луком за спиной.
– Это на память, чтобы ты не забыла обо мне, добрая госпожа, – Лассэ положил фигурку ей в руку и осторожно сомкнул ее пальцы вокруг дерева. Фигурка была теплой, как будто живой.
Петунья моргнула и почувствовала, как с ресниц сорвались капли воды.
– Уже пора? – шепотом спросила она, хотя откуда-то знала, что время и правда пришло.
Солнце висело низко над горизонтом, крупное и красное как спелое яблоко. Лассэ поднялся на ноги, высокий и нездешний, подобный прекрасному видению, что мелькнуло в ее жизни и пропало без следа, поклонился ей низко, почти до земли, а выпрямившись, сказал:
– Мое имя Ласгвайн. Запомни его, добрая госпожа.
Больше ничего не сказав, даже не попрощавшись, он накинул капюшон, повернулся и легким шагом направился в сторону солнца, постепенно растворяясь в воздухе, пока не исчез совсем.
Петунья долго смотрела ему вслед, прижимая к груди фигурку, пока солнце совсем не село. Потом смахнула слезы с лица и невпопад сказала:
– А как меня зовут, так и не спросил.
тут начинается перерыв! увидимся через неделю!
Отредактировано (2024-05-29 23:28:05)
Экстра первая, в которой Лассэ попадает в Чертоги Мандоса и узнает некую тайну, но его сразу же оттуда выгоняют
на самом деле, друг напомнил мне, что можно же написать экстру!
так что вот она. даже без злых Валар, как изначально хотелось, а Манвэ просто сладкий котик, который надеется и верит, и ждет встречи со своим непутевым братом.
Сотканная из света широкая тропа вела вперед, вслед заходящему солнцу, а потом мало-помалу начинала подниматься вверх, пока не превратилась в отвесную стену. Но взойти по ней было не сложно. При жизни Лассэ легко взбирался на высокие деревья, чтобы обозреть с высоты всю округу, а уж теперь, когда грехи прежнего существования были смыты и более не тянули вниз… он легко шагал по чуть пружинящей, как лесная подстилка тропе, и с каждым шагом ему становилась все слышнее неповторимая Музыка, окутывающая собой весь мир.
С каждым шагом картина вокруг него менялась. Скрылся из виду маленький домик; исчез, пропал среди окружающих его гор и лесов белый город; и даже шум океана, вечно несущего свои волны к песчаному берегу, растворился в скрипе и треске Музыки Сфер. Небо потемнело и налилось чернотой пустоты, и в ней, ярко и остро, засияли звезды.
И где-то среди звезд бесшумно открылись Врата – сияющая дорога вела Лассэ прямо туда, в темноту среди распахнутых створок.
Он остановился у порога и оглянулся. Мимо него проплыл, величаво и неспешно, огромный голубой шар. Где-то там, в затерянном среди лесов и полей домике юная смертная оплакивала их неизбежную разлуку, но отсюда Лассэ видел, как множество тонких нитей протянулось к ней со всего света – также, как он сам однажды потянулся к ней за теплом и светом. И даже гордый старший, довольствующийся ролью огня в очаге, не остался равнодушным к ее притяжению.
Нет, она больше не будет одна, в этом он был уверен.
«Удачи, добрая моя госпожа», одними губами произнес он, последний раз окинул взглядом землю, которую некогда так любил, потом повернулся и переступил порог.
Огромные Врата медленно и неотвратимо закрылись за ним, сомкнувшись без единого звука, и Лассэ остался один посреди пустоты.
От сородичей, пришедших с Запада, он слышал рассказы об этом месте, но, конечно, прежде никогда здесь не бывал. Отсюда вообще никто никогда не возвращался. Мудрые говорили, что после исцеления эльфы будут возвращены для жизни в Благословенном Краю, но…
Лассэ оглядел себя – даже в этой полной темноте, где не разобрать верха, ни низа, он продолжал видеть себя, все в том же охотничьем облачении, в каком умер, – и на его взгляд ему не требовалось никакое исцеление.
Он уже собрался пойти хоть куда-нибудь, как впереди зажегся свет. Огонек приближался, как будто плыл в пространстве. Вскоре Лассэ увидел фонарь, в чьем пузатом плафоне мельтешили сияющие голубым светом мотыльки, а в свете фонаря он увидел кого-то.
Прежде ему никогда не доводилось видеть Стихии, и даже, порой, гадал, смог бы узнать их при случайной встрече? Теперь он был уверен: смог бы. Даже если тот, кто стоял с фонарем в руке, выглядел как эльф – высокий, темноволосый, с ясными серыми глазами, – таковым не являлся. Сияние иного мира в глубине глаз выдавало его с головой.
– Добро пожаловать, дитя, – звучно прокатился голос, вызывая в пространстве волны и завихрения. Одна такая волна накатилась на Лассэ, мягко боднула его, он покачнулся, но устоял. – Давно сюда не приходили с той стороны. Кто ты?
Лассэ представился. Майа с любопытством оглядел его, покачал головой каким-то своим мыслям и поманил за собой.
Вскоре необъятная тьма вокруг сгустилась, и Лассэ ощутил под ногами твердый каменный пол, а в поле его зрения показались стены и потолок. Сверху повисли похожие на светляков лампы, и встретивший его майя приглушил свой фонарь. В слабом свете фонарей Лассэ увидел многочисленные залы и коридоры – просторные и пустые, – великолепные гобелены, на чьих полотнах были запечатлены сцены из прошлого. Ему даже показалось, что в уголке одной из картин он увидел и самого себя, но майа шел быстро, и гобелен вскоре пропал из виду.
Чем дальше они шли, тем больше других майар попадалось им по пути. Все они, завидев Лассэ, отвлекались от своих дел и следовали за ними. В результате, когда они пришли, их сопровождала целая свита из любопытствующих.
Его проводник постучал в дверь, открыл ее и сказал:
– Владыка Намо, поглядите, спустя столько лет у нас гость!
А потом Лассэ взглянул в темные, бездонные глаза Намо Мандоса и потерял себя.
Когда он очнулся, то обнаружил, что лежит на удобной кушетке. Кто-то снял с него плащ и кафтан, стянул сапоги и подложил под голову мягкий валик. Неподалеку от него переговаривались двое, а когда заметили, что он очнулся, сразу замолчали. Лассэ открыл глаза и увидел двоих.
Одного – самого Владыку Чертогов – он узнал сразу, а вот второй с внешностью мягкой и любезной, утонченный, ясноглазый, с запутавшимся в белых волосах ветром, был ему не знаком.
– Ты очнулся, – сказал тот голосом, в котором свистели ветра среди горных пиков, и Лассэ почувствовал, что знает его. Его подозрения тут же подтвердились: – Твои сородичи зовут меня Аран Эйниор, но я предпочитаю зваться Манвэ.
Лассэ торопливо сел и провел руками по бокам и груди, разглаживая одежду. Манвэ улыбнулся и, протянув руку, остановил его.
– Все хорошо, Ласгвайн, твой внешний вид не оскорбляет меня, – Лассэ услышал в его голосе смех и смутился. – Намо был весьма удивлен, когда ты появился в Чертогах. Ты не против, если мы зададим тебе несколько вопросов?
Он уже собирался спросить, разве они не узнали все, что нужно, когда он взглянул в глаза Хозяина Чертогов, как Намо сам ответил на его невысказанный вопрос:
– Нет, когда наши взгляды встретились, я не узнал от тебя ничего, кроме того, что твоя фэа исцелена, и тебе не место в моих владениях.
Лассэ натянул сапоги и пересел на кресло у маленького столика. По мановению руки Намо на столике появились чай и горячие булочки, и корзинка со свежими ягодами.
Манвэ радушно пригласил Лассэ угощаться и сам взял чашку, непринужденно отпив из нее. Лассэ сделал глоток. От чая исходил утонченный сладкий аромат, в котором узнавался жасмин, и на языке тоже оставался сладкий, чуть маслянистый привкус. В соседнем кресле Намо, мрачный и нахохлившийся, как ворон в осенний дождь, цедил чай безо всякого удовольствия. Его вид наводил на мысли, что появлению Лассэ здесь не рады.
– Давно уже никто из твоих сородичей не приходил в Чертоги, – Манвэ, допив чай, рассеянно крутил чашку в руке, как будто никогда такой не видел. – Прямой Путь закрылся следом за последним кораблем, пересекшим границу между мирами, и нам оставалось лишь скорбеть о судьбах тех, кто решил остаться среди смертных. Однако, вот он ты – и твоя фэа чиста и сияет как звезды на небесах.
– Невозможно! – раздраженно бросил Намо и с резким стуком поставил чашку. – Смертный мир искажен, и это искажение накладывает свою печать на все, что из него исходит! Невозможно!
Манвэ мягко улыбнулся.
– Как видишь, мы в некотором затруднении, Ласгвайн. Можем ли попросить тебя поделиться историей твоей жизни?
Лассэ моргнул. На мгновение в улыбке Короля Королей ему почудилось что-то знакомое, от чего сердце сжалось от тоски. Он сразу же понял, откуда это чувство. Как будто он снова в маленьком бревенчатом домике, и смертная дева спрашивает, вкусна ли приготовленная ею похлебка.
Вот оно что, понял он. Как ни нелепо сравнивать несравнимое, но в присутствии Манвэ он испытывал то же ощущение безопасности и приятия, как это было в компании доброй госпожи.
Лассэ согласно кивнул и без сомнения взглянул в ясные глаза Владыки Ветров, открывая свои мысли. Затем он ощутил касание чужого разума: легкое, как перышко, но сокрушающее, как шквальный ветер, – и перед его глазами, как быстро перелистываемые страницы книги, замелькали картины из его жизни. Он снова увидел, как родился и рос, как постиг тайны леса и встретил свою жену. Он вспомнил мирные дни и дни войны, которые, в конце концов, закончились для него смертью. Он содрогнулся при воспоминаниях о тех веках, когда влачил жалкое существование призрака, порабощенный Черным Врагом. И почувствовал печаль и усталость, когда вспомнил о тысячелетиях сна в белом городе. И вновь пережил облегчение и радость, когда смертная дева, отчаянно борясь с собственным страхом, поднесла ему первый глоток воды.
Осанвэ прервалось внезапно. Дезориентированный, Лассэ откинулся на спинку кресла, массируя ноющие виски, а когда его зрение прояснилось, он с удивление увидел на лице Манвэ слезы. Но кроме слез на лице была и улыбка – радостная и светлая, как будто ему встретился тот, кого никогда больше не чаял встретить.
– Прими мою благодарность, Ласгвайн, – сказал он, утерев слезы. – Проводить тебя к выходу из Чертогов? Полагаю, ты собираешься найти свою семью?
Лассэ благоразумно отказался. Столпившиеся за дверью майар быстро выставили его прочь из Чертогов, прямо под синее небо, и Ариэн, ведущая солнечную колесницу, приветственно помахала ему рукой.
Спустя несколько дней, уже занеся руку, чтобы постучать в закрытую дверь, он мимолетно подумал, о ком же плакал Манвэ, и о ком ему ворчливым тоном выговаривал Намо, утирая с лица Владыки слезы, но тут дверь открылась, и все посторонние мысли вылетели у Лассэ из головы. Он крепко обнял жену и, глубоко вдохнув аромат ее волос, сказал:
– Я вернулся, mell*.
* (синд) дорогая, любимая
Арка 2. Год первый, Весна, дни 8-14
как и обещал, возвращаюсь спустя неделю. за это время я успел составить примерный план на семь игродней вперед (и уже даже немного отступить от него, ха-ха), у меня жутко чесались пальцы, потому что было непривычно не писать ничего, хотя до этого почти месяц подряд каждый день что-то писал. экстра немного спасла. думаю, делать по экстре в конце каждой арке, но посмотрим.
пока что примерные планы таковы: каждая неделя - игровая Арка, так что их получится целых шестнадцать! какой кошмар. впрочем, все еще может измениться, потому что не каждую неделю будет попадаться удобный призрак вроде Лассэ, которого всего-то надо напоить-накормить.
за эту неделю у меня даже появились идеи к концу первого игрового года и даже наметки на встречу с ЛИ! но до этих событий пока далеко. увы-увы. не забегаем вперед, а тихонечко пишем. тете Пэт еще много чего нужно успеть.
долго думал насчет нумерации глав, хотел сперва сделать новую нумерацию для каждой арки, но потом передумал. считаем первую экстру за тридцатую главу и продолжаем со следующего номера:
Глава тридцать первая, в которой тетя Пэт наконец-то получает возможность немного приблизиться к своей мечте, а также собирает первый урожай
Всю ночь ей, в разных вариациях, снилось, как Лассэ уходит. Иной раз он просто растворялся в воздухе, как это было наяву, порой – проваливался во внезапно возникающий перед ним разрыв в пространстве, и из этого разрыва Петунья даже слышала жуткую, но вместе с тем завораживающую какофонию скрипов и тресков. А один раз ей приснилась уходящая вдаль и вверх сияющая, будто сотканная из света звезд дорога, которая слегка приминалась под шагами эльфа, хотя даже по траве он ходил как призрак, не оставляя за собой ни следа.
И каждый раз, прежде чем исчезнуть, он кланялся и называл свое имя. Так что Петунья крепко-накрепко запомнила его, и даже, наверное, могла бы записать загадочными тенгвами, если такая надобность возникнет.
Но было в этих снах и что-то еще. Пока Лассэ уходил вдоль звездной тропы, она видела за нею приветственно распахнутые ворота, а в них – густую, обволакивающую подобно туману тьму. Эта тьма выглядела странно знакомой, хотя в короткой жизни Петуньи не было ничего, что она могла бы сравнить с ней, и вызывала противоречивые чувства пронзительной тоски и жуткой неприязни, которые – она поняла это, проснувшись, – ей не принадлежали.
В конце сна, она глядела как Лассэ, последний раз взглянув на нее, входит в ворота, и те закрываются за ним, грохоча как пляшущий под чарами таранталлегры табурет, и стук-грохот этот постепенно перерос в пронзительный звон будильника, который и разбудил ее в привычные шесть утра.
Петунья села на кровати, потянулась, морщась от боли в руках и спине после вчерашней работы дровосеком, и занялась привычной рутиной: сделать разминку, умыться, причесаться, лениво подумать над тем, что же приготовить на завтрак. Когда она вспомнила, что должен был остаться вчерашний суп, сваренный Лассэ, на глаза навернулись слезы, и она обиженно хлюпнула носом.
– Когда я успела так к нему привязаться? – вопрос, по идее, был риторическим, но огонь что-то утешительно протрещал в очаге. Хотя от него тоже стоило ожидать подвоха, Петунья почувствовала себя лучше и приободрилась.
Вот тогда-то, вешая на огонь котелок с супом, она и заметила, что запертая на ключ, который еще предстояло найти, тумба сбоку от телевизора сама собой отодвинулась от него и теперь стояла в нескольких шагах от него, ближе к очагу. Фонарь, стоявший на ней, видимо, свалился и теперь лежал в углу, укатившись туда.
Петунья почесала кончик носа и предположила, что, наверное, ночью было землетрясение? Хотя самого землетрясения она ни разу не испытывала. Впрочем, внимательно осмотрев комнату, она заметила, что все остальные предметы мебели оставались на своих местах. Ровно так, как она оставила их с вечера. И даже небольшая коллекция ее трофеев на столе – книга и сложенные поверх нее палочка и загадочный ключ, – лежали нетронутыми.
Припомнив последние эпизоды своего сна, Петунья, двигая тумбочку на место, проворчала:
– Так это ты тут джигу отплясывала, что ли? – тумбочка, естественно, не ответила. Да и Петунья весьма удивилась бы, получив от нее ответ. Вот огонь – волшебный, – потому и понимает ее, и даже что-то отвечает. А тумбочка? Ну что тумбочка. Просто предмет мебели.
Зеркала, с другой стороны, тоже бывают говорящие. У Лили было одно такое, купленное ей на распродаже. Оно давало советы к поводу и без и как-то раз, когда Петунья сунула любопытный нос в вещи сестры, весьма критично проехалось по ее внешности. Только нежелание быть уличенной в шпионстве удержало ее от желания расколотить мерзкое стекло вдребезги.
Размышляя о магических предметах и о том, как глупо наделять их подобием сознания, Петунья позавтракала. Ее взгляд, нет-нет да утыкался в волшебную палочку, и тогда кончики ее пальцев начинали едва уловимо, но назойливо чесаться – так хотелось взять ее в руки.
Впрочем, сопротивляться этому зуду было пусть и нелегко, но вполне возможно. Закончив завтракать, она вынесла грязную посуду на улицу, чтобы помыть ее, и зеленые полы мантии, свисающей с ближайшего дерева, поприветствовали ее. Петунья оглядела развешанные на ветвях вещи и дрогнула. Они уже высохли, так что она быстро собрала их, нахлобучила на голову шляпку и, путаясь в рукавах, торопливо надела мантию и застегнула крючки, которые тут были вместо пуговок. Село – просто идеально! И в груди, и в талии, как на нее шито! Провела про отливающей перламутром вышивке на рукавах и полочках, поправила воротник и расправила висящий за спиной капюшон. Покрутилась, глядя как красиво развеваются полы при движении, и пожалела, что нет у нее подобающего размера зеркала. Она бы сейчас согласилась даже на говорящее!
В таком наряде оно наверняка бы не признало в ней магглу и, небось, расщедрилось на комплименты. Наверное, и шея из просто длинной стала бы лебяжьей, а цвет лица вместо сравнения с бледной поганкой сравнило бы с лепестками магнолии!
Но образу ведьмы не доставало еще кое-чего. Бросив посуду до лучших времен, Петунья поспешила вернуться и с трепетом протянула руку к палочке. Стоило ей коснуться пальцами ее рукояти, как по ее руке словно электрическая искра прошла, а следом за ней – волна тепла. От волнения стиснув пальцы так крепко, что не сломала хрупкий инструмент лишь чудом, Петунья подняла палочку и, на пробу, подражая Лили в лавке Олливандера, взмахнула ею.
Миг, за который ее сердце успело остановиться и упасть в самые пучины отчаяния, потому что только что последняя надежда умерла муках и корчах, – и от кончика палочки во все стороны посыпались белые и желтые искры, как от бенгальского огня.
Петунья засмеялась – радостно и недоверчиво, – а потом вдруг бросилась в пляс, закружилась по комнате, взмахивая палочкой и рассыпая во все стороны блестящие искры света. Все-таки ведьма! У нее есть магия! Она тоже способна на чудо!
А потом вдруг остановилась и расплакалась, села на табурет, сжимая в одной руке палочку, а рукавом другой утирая безостановочно текущие слезы, и погладила палочку кончиками пальцев. Соленая влага пропитывала ткань мантии, вместе со слезами ее покидало ощущение эйфории, и палочка, фонтанирующая искрами во все стороны, наконец, угомонилась. Осталось только теплое ощущение от прикосновения к ее бело-золотому телу, и запечатленное где-то на подкорке ощущение родства. Эта палочка признала ее, Петунью. Теперь никто не сможет ею воспользоваться. Только она.
– Он и правду помог мне, – вспомнила она про странного бармена, что обещал ей решить ее проблему. – А я и не верила.
Огонь что-то протрещал на своем, как будто не был согласен с ней, но Петунья пропустила мимо ушей его возмущение. Еще немного подержав в руках вожделенную палочку, она заставила себя вернуть ее на стол, скинула и убрала в саквояж ведьмовские одежки. По-хорошему, конечно, лучше бы обзавестись вешалкой. Вот и еще одна вещь, о которой надо подумать. А их скапливается все больше и больше.
Сходив за водой, она помыла посуду. Руки от постоянного нахождения в холодной воде покрылись цыпками и огрубели, в то время как запасы крема подходили к концу. Размазывая драгоценный крем по рукам, Петунья думала, сможет ли господин Тук привезти ей крем? Или придется изобретать что-нибудь из подручных средств? А то скоро и мыло тоже подойдет к концу…
– Все упирается в деньги, – сокрушалась она, привычно набирая воды в лейку и идя к огороду. Господин Тук, может, и привезет ей и крем, и мыло, и вешалок, может, тоже привезет. А будет ли у нее достаточно денег, чтобы расплатиться с ним?
Но при виде огородика у нее моментально вылетели все мысли о деньгах из головы. Посаженные всего неделю назад, растения росли необыкновенно быстро. И, пусть она отслеживала их рост, как могла, все равно оказалась неподготовлена к тому, что увидела. На грядках ровными линиями раскинулись большие и зеленые листья ботвы, а между ними гордыми рядами возвышались петрушка и укроп.
Петунья поставила лейку, расплескав немного воды себе на ноги, но не обратила на это внимания и со всех ног кинулась к огороду. Упав на колени рядом с грядкой редиса, она запустила обе руки в густую, изумрудно-зеленую ботву. Каждый листик был твердым и прохладным, на внешней, глянцевой сторону прожилки были чуть светлее основного листа и образовывали красивый затейливый узор, а с внутренней – слегка выступали, как вены на руке, и прикасаться к ним было очень приятно.
Раскопав землю у ближайшего кустика, Петунья увидела заманчивую красноту спелого корнеплода и, решившись, выдернула редис из земли. И восторженно раскрыла рот в немом изумлении. Зеленая ботва резко переходила в гроздь почти идеально круглых, гладких со всех боков, равномерно малиново-красных корнеплодов, каждый из которых заканчивался внизу аккуратным маленьким хвостиком, как у мышонка. А пахло так, что, не смотря на сытость, у нее выступили слюнки. Обмахнув остатки земли, Петунья решительно надкусила один редис. Под красной кожицей его мякоть была крепкая, хрустящая и белоснежная как первый снег, и свежая пикантная острота наполнила рот, не обжигая языка.
Доев редис, Петунья сбегала в кладовку за корзиной и приступила к сбору урожая. Выданная кладовой корзина на первый взгляд была не особенно велика, но сперва в нее влез весь редис – килограмм пять, не меньше, – потом морковь, и пастернак, и репа. Сверху прекрасно уместились пучки укропа и петрушки, и только тогда огородик опустел.
У дома Петунья прямо на траве расстелила чистую простынь, ту самую, в которую заворачивался призрак, принесла воды и начисто перемыла весь урожай. Все овощи были как с картинки. Морковь – настолько оранжевая и идеально-коническая, что можно было усомниться, действительно ли это настоящий овощ, а не муляж для красивой витрины. Пастернак был во всем похож на свою дальнюю родственницу, разве что было нежно-белым, лишь с легкой, едва уловимой желтизной. А каждая идеальная репа, размером с ладонь Петуньи, тянула на полкилограмма, а то и больше. Про зелень и говорить не приходилось. Аромат от петрушки и укропа исходил такой, что Петунья почти проголодалась.
Закончив, она вытерла руки о штаны и села на крыльцо, не сводя глаз со своего первого урожая. И чем дольше смотрела, тем больше оформлялась в ее голове одна мысль.
– Кажется, свою проблему с деньгами я решила…
Глава тридцать вторая, в которой тетя Пэт снова работает дровосеком, сажает пшеницу и, наконец, находит применение загадочному ключику, найденному на остатках теплицы
Ей были знакомы примерные цены в лавке зеленщика, но такие овощи… она потыкала пальцем идеально круглую репку, ближайшую к ней, и восхищенно покачала головой. Такие овощи, очевидно, элитные и продать их можно гораздо дороже, чем обычные. И если мистер Кори обещал ей хорошую цену за урожай, то можно надеяться, что она выручит за это минимум галлеона три. Может, чуть побольше.
От темы денег ее мысли скакнули к другой. Огородных знаний ей, конечно, не хватало, но было очевидным, что редис и репа никак не могут дать корнеплоды за одинаковое время. Она была готова ждать – и жить на подножном корму – не меньше месяца, но почвы фермы оказались исключительно плодородными.
Стоило бы этим воспользоваться и посадить что-нибудь еще. Только вот, какая жалость, что больше семян у нее нет… хотя, постойте-ка.
Петунья вернулась в дом и заозиралась в поисках своей сумки для покупок. Она же как раз вчера брала ее с собой в город.
Сумка, неразобранная с вечера, нашлась в кладовке. Она лежала на сундуке, рядом стоял кувшин и лежали несколько деревянных цилиндров, которые Лассэ унес вчера из столярной мастерской… Петунья потрогала их, взвесила зачем-то и оставила лежать. Кто знает, зачем эльф взял их? Может, потом пригодятся…
Она шмыгнула носом и упрямо сжала зубы. Ну и не надо ей этого общества. Она и сама прекрасно со всем справится!
Вытащив из сумки книжку из лазарета и сверток с галетами-лембас, Петунья распустила завязки полотняного мешочка, раскрыла горловину и зачерпнула рукой, пропуская сквозь пальцы, лежащие в нем семена. Аккуратные зерна с продольной полоской, янтарно-желтые, словно напоенные солнечным светом, с шуршанием ссыпались обратно в мешочек. Петунья затруднилась оценить на взгляд их количество, но предположила, что ее грядки будут маловаты.
К тому же, если пшеница будет расти также быстро как редис… она не додумала эту мысль, оборвала на середине. Вместо этого завязала мешочек, прихватила из кладовой инструменты и отправилась работать.
Все нужно делать последовательно.
Она еще раз перекопала освобожденные от корнеплодов грядки, разрыхлила землю граблями и, зачерпнув из мешочка, разбросала по земле драгоценные зерна, потом еще раз поработала граблями, накрыв зерна комками земли, и щедро полила, дважды сбегав к пруду за водой.
Пока она, опершись о грабли, любовалась проделанной работой, ее взгляд упал на проплешину пустой от растительности земли, которой, и она это точно помнила, раньше не было. Встревожиться она не успела, как узнала место – как раз здесь они с Лассэ вчера срубили пару деревьев… Петунья на пробу копнула землю на этой проплешине. В ее голове оформлялся план, который, если она права, даст ей дополнительное пространство под огород.
И в следующие несколько часов она подрубала деревья, валила деревья и выкорчевывала оставшиеся пни. Деревья дрожали под ударами ее топора, с них облетала листва и сыпались семена, а потом, когда Петунья наваливалась на стволы всем телом, падали на землю и в облаке пыли распадались на аккуратно распиленные поленья.
Минуло время обеда, и Петунья, наконец, устало опустила топор и, вытерев мокрое лицо футболкой, с удовлетворением осмотрела дело рук своих. Вокруг нее лежали несколько десятков поленьев, россыпь кленовых сережек, уже улетающих с попутным ветром, несколько желудей, горсть разнородных семян и несколько мотков зеленовато-серых волокон, вызвавших в ее памяти полузабытое сказочное слово «кудель». Кажется, была какая-то сказка про ленивую девушку и ее страхолюдных тетушек… Семена и кудель получились из кустарников, и Петунья пока не знала, что с ними делать, поэтому убрала в сундук. Затем, не щадя ноющих рук и спины, перетаскала дрова в поленницу, а те, что не влезли, сложила рядом с домом аккуратной горкой.
Участок земли, освобожденный от деревьев и кустов, был почти вдвое больше ее нынешнего огорода. Не смотря на усталость, Петунья чувствовала радостное возбуждение при мысли о том, что за ночь трава исчезнет, и она получит готовую для посадок площадь. И тогда, когда господин Тук привезет ей семена…
Тут ее желудок протестующе заворчал, намекая, что обеденное время давно прошло, а в нем с утра маковой росинки не было, и Петунья очнулась от своих наполеоновских планов.
Часы показывали половину пятого. Она разогрела свой поздний обед, попутно поведав огню о своих успехах в качестве дровосека, и затем накинулась на остатки супа так, будто голодала неделю, не меньше. Опустошив котелок, она заварила себе самодельный «кофе», выбрав из выложенных эльфом на просушку одуванчиков самый сухой корешок. Тот легко раскрошился в подставленную кружку, а после добавления кипятка превратился в прекрасный темный напиток, по цвету и правда похожий на кофе, с ароматом сливочных ирисок. Подождав, пока спадет белесая пузырчатая пена, Петунья с наслаждением вдохнула аромат и сделала первый глоток. И сразу же высунула язык в отвращении. «Кофе» показался слишком уж горьким, но второй и третий глотки немного примирили ее со вкусом, и она даже подумала, что со временем, наверное, сможет получать удовольствие от этого напитка.
Другого у нее все равно не было.
Прихлебывая одуванчиковый напиток и морщась от горечи, она прощелкала телевизионные каналы. Прогноз погоды обещал на завтра легкий дождь, и она сделала себе пометку убрать на ночь все овощи и травы. Предсказательница снова пробубнила что-то о духах и их благосклонности, а вот новый выпуск «Даров земли» ее заинтересовал.
На экране появился черно-белый чертеж, в котором Петунья с удивлением признала забор.
– Поговорим о заборах, – деловито предложил ведущий, как будто только и ждал, когда Петунья включит телевизор. – Заборы не дают разрастись сорнякам, защищая ваши посевы. А еще они полезны фермерам, у которых есть домашний скот, – на экране замелькали картинки, иллюстрируя его слова. На одной милые овечки весело перепрыгивали через низенький заборчик, а на другой – корова, вытянув над ним шею, жевала лопух на другой стороне. После этих нехитрых иллюстраций замелькали другие, на которых подробно и в деталях показывалось, как изготовить простейший забор из дерева или камня, и даже выковать из металла. Даже Петунье, которая в жизни ничего не мастерила своими руками, не считая вышивки монограммы на носовом платке, стало ясно, что никаких сложностей в этом деле нет. Закончив с объяснениями, ведущий поспешил напомнить, что: – Через какое-то время заборы ломаются, но если они сделаны из камня, железа или твердой древесины, то прослужат гораздо дольше, чем обычные деревянные!
– Как будто бы ничего сложного, – сказала Петунья, глядя в погасший экран телевизора и задумчиво потирая руки. В голове застряли схемы разнообразных заборов, от самых простых до сложных, и ей отчего-то страсть как хотелось попробовать… – Правда, у меня ни сорняков, ни домашних животных…
Она еще немного поборолась с собой и, в конце концов, боль в теле победила. Идея с забором осталась ждать лучших времен – например, когда на ферме появится козочка, – а Петунья заварила себе еще кофе и пододвинула к себе дневник. Пролистав заполненные страницы, она с неудовольствием отметила, что из всего, что произошло за вчерашний день, не записала ни словечка, и поспешила заполнить этот пробел.
Написав число семь, она окружила его красивой рамкой и цветочками, а затем как можно более подробно записала все, что произошло, включая ее собственные догадки про число три, природу приходивших к ней тварей, и даже про сон, который не был сном, про огненного духа и Лассэ, про их совместный поход в белый город и попытки найти библиотеку, и, наконец, про то, как он ушел, а ей всю ночь снились сны про его уход. Как только она поставила последнюю точку, то почувствовала, как страх, который продолжал еще существовать внутри нее, покинул ее и переместился на страницы дневника. Петунья немного повеселела и описала сегодняшний день, включив свои восторги по поводу урожая и работы дровосеком. Она даже зарисовала несколько застрявших у нее в голове схем заборов, старательно чертя ручкой без линейки прямые линии. Вышло неплохо. Недаром в школе у нее был высший балл по черчению, но на уроках они всегда чертили всякую скукоту.
Затем она перелистала страницы, чтобы внести в свою таблицу наблюдения за огородом пшеницу, и из-под обложки на пол упал листок бумаги. Это оказалось самое первое письмо от мистера Кори, которое он отправил ей на следующий день после переезда. Петунья с ностальгией пробежалась по затейливому почерку, каким было написано письмо и неожиданно застряла взглядом на третьем совете, которые он так щедро ей дал:
«В тумбочке лежат некоторые мои записи, которые могут оказаться вам полезными, но ключ я потерял. Если вы поищите, то, вероятно, сможете его найти. Ищите в районе разрушенной теплицы.»
– Ищите в районе разрушенной теплицы, – медленно повторила она и, оторвав взгляд от письма, посмотрела на странный медный ключик. Тот самый, что нашла на развалинах теплицы, когда искала там что-нибудь еще, кроме лука-порея. Она ведь так тогда и не решила, откуда он. Ни к одному замку на ферме он не подходил, и она отложила его в сторону.
И совсем забыла про подсказку в письме.
Петунья отложила ручку, взяла ключ и подошла к тумбе. Замочная скважина, затертая до такой степени, что почти не отличалась от дерева, находилась прямо посередине крышки. Раньше ее закрывал фонарь. Петунья вставила ключ – тот подошел идеально, подтверждая ее догадки, – и с усилием повернула. Замок, которым давно уже не пользовались, заскрежетал и нехотя поддался. Раз оборот, второй – ключ остановился, больше не проворачиваясь, и тогда внутри тумбы что-то щелкнуло, и ее крышка едва заметно приподнялась.
Глава тридцать третья, в которой тетя Пэт открывает тумбочку и находит нечто таинственное, а также первый раз садится читать эльфийскую книжку
и тут автор понял, что накосячил с описанием ацеласа... потому что когда писал, второпях руководствовался джексоновским фильмом, а теперь, когда тетя Пэт начинает интересоваться этой травой, сверился с книжкой. ну да ладно... когда-нибудь потом поправлю.
инфа почерпнута отсюда
также автор начал выкладывать тетю Пэт на фикбуке. если есть возможность, поддержите текст лайком )))
Зазор был таким небольшим, что Петунья никак не могла ухватиться. Воспользовавшись ножом, она подцепила крышку кончиком лезвия и приподняла достаточно, чтобы можно было втиснуть под нее пальцы. Сперва крышка не поддавалась, но Петунья налегла, внутри что-то щелкнуло, и крышка резко поднялась. Петунья едва увернулась от удара.
Внутри… как утверждал мистер Кори в своем письме, должны были быть некие полезные ей записи. Воображение рисовало ей переплетенные стопки тетрадей или даже, чем черт не шутит, связку пергаментных свитков, вроде тех, в которых Лили сдавала свои домашние задания. Но внутри была только коробка из серо-желтого картона, перетянутая бечевой. И больше ничего.
Петунья открыла коробку. В ней обнаружились разрозненные детали, похожие на конструктор или – она достала из вороха плотный кусочек картона, на котором кем-то очень искусным было нарисовано дерево, – миниатюры. Быстро рассортировав детали, она убедилась в правильности своей догадки. Сложив вместе несколько больших деталей, она получила прямоугольное зеленое поле, усеянное пазами, а по краям окруженное изображениями гор и леса за забором. Картинка с лесом напомнила ей кое-что, но она отвлеклась на сборку домика, а когда поставила его, то удивилась, что выглядит он точь-в-точь как тот, в котором она жила. На внутренних поверхностях стен и пола были нарисованы предметы мебели, что создавало впечатление объема. Сверху на домик Петунья аккуратно положила двускатную крышу и воткнула в нее маленькую печную трубу.
Если прищуриться, то домик выглядел совсем как настоящий. Как и огороженный забором лес за ним, на который в реальности выходило ее заколоченное окно рядом с камином.
Для полноты картины не хватало почтового ящика и ларя для покупок. Петунья поспешила их установить, воткнув в соответствующие пазы.
– Забавная штука, да? – спросила она у огня. Взяла сразу охапку деревьев и стала расставлять их вроде бы в случайном порядке, но на самом деле в некоторые пазы их установить было невозможно, даже несмотря на то, что крепежи-шипы идеально подходили по размеру и форме. – Интересно, это что-то значит? Или мистер Кори сделал ее просто от скуки?
Маленькие деревца образовали небольшую рощицу вокруг игрушечного домика, расположившись ровно так, как они росли на ферме. Даже там, где сегодня Петунья очистила под будущий огород небольшой пятачок. Как раз туда она положила темно-коричневый квадрат, видимо, изображающий ее грядки, за деревьями – белый квадрат, представляющий собой развалины теплицы. На этом место на миниатюре практически закончилось, и она завершила картину, положив на место синий овал пруда.
Петунья внимательно осмотрела игрушку, борясь с желанием выбежать из дома и найти хоть какое-то отличие от реальности, но маленькая ферма исключительно точно повторяла свою большую сестру, во всех подробностях, какие были известны самой Петунье.
Из неиспользованных деталей остались две: колодец и воротная арка. Петунья поспешила воткнуть колодец неподалеку от огорода и почувствовала облегчение, что теперь есть явное отличие. Хотя колодец ей, конечно, не помешал бы.
Взяв, наконец, последнюю деталь, она внимательно ее осмотрела. Картонный муляж в точности повторял настоящие ворота, сложенные из бревен, и даже в верхней части была табличка с полустёртым названием. Но все попытки разобрать его оказались бесплодными. Не ясно было даже, буквы какого языка там написаны. Оставив эту загадку не разгаданной, Петунья попыталась установить ворота и закончить, наконец, возиться с игрушкой, но ничего не получилось. Шипы не входили в предназначенные для них пазы, что ни делай!
Она даже поковырялась в пазах ножом, но безрезультатно.
Бесцельно крутя в руках кусочек картона, она взглядом все время возвращалась к полустертой надписи. Какая-то мысль крутилась у нее в голове и, когда, наконец, оформилась, Петунья решила, что попробует. Хуже не будет.
Ластиком она аккуратно стерла с детали остатки старой надписи и, немного подумав, мелко-мелко написала: «Волшебный сад Петуньи».
– Смотри! – она показала ворота с надписью огню, и тот покачался из стороны в сторону, смеясь. Петунья показала ему язык: – Моя ферма. Как хочу, так и называю!
И, как ни странно, после этого ворота спокойно встали на положенное им место, довершая макет.
Петунья залюбовалась. Ей еще не приходилось видеть таких тщательно и подробно исполненных миниатюр. Если чуть-чуть расфокусировать зрение и взглянуть как бы издалека, то похоже будто смотришь на настоящую ферму, паря над нею как птица.
Снаружи сильно зашумели деревья, когда в их ветвях запутался налетевший порыв ветра. Петунья вспомнила про завтрашний дождь в прогнозе и поспешила поскорее убрать драгоценные продукты.
Она сразу же отнесла почти две трети урожая в ларь для продаж, а оставшееся сгрузила в корзину, кинула сверху простынь и унесла в дом. Высушенные корни одуванчика покрошила сразу в банку из-под кофе, цветки и листья завернула в чистый носовой платок и убрала в кладовку. А вот что делать с овощами…
– Сразу все приготовить? – с сомнением протянула Петунья, оглядывая корзину. Пусть она и оставила себе меньшую часть урожая, овощей все равно было достаточно, чтобы перед ней резко и в полный рост встала проблема их хранения. Вот если бы она знала нужное заклинание. У волшебников наверняка они есть! Она вздохнула. – И какой толк иметь волшебную палочку, если не знаешь заклинаний?
Кажется, та, другая Петунья, пыталась использовать какое-то ледяное заклинание… но нет, настоящая она не такая дурочка, чтобы без подготовки пытаться воспроизвести чары, которые толком и не видела.
Петунья отложила себе часть продуктов на ужин, а остальное накрыла простыней и вместе с корзиной унесла в кладовку. Может, повезет и там будет достаточно прохладно, чтобы они не испортились сразу?
– Сделаю сегодня рагу.
Она быстро обрезала ботву, отложив немного листиков для салата, а остальное – на выброс, чисто символически поскребла ножом корнеплоды. Овощи были такими молодыми и свежими, что тончайшая кожица на них нисколько не повредила бы их вкусовым качествам. Репу она нарезала крупными кубиками, а морковь, за неимением терки, мелкой-мелкой соломкой, после чего налила в котелок воды, забросила туда нарезанные овощи и повесила тушиться.
– Не сильный огонь, пожалуйста, – попросила она.
Через десять минут она высыпала в котелок нарезанный средними кубиками пастернак, и пока он готовился, соорудила простенький салат из редиски, ее листиков, петрушки и щавеля. Салату, конечно, не хватало заправки, но теперь это была не только одна лишь трава!
Когда пастернак почти приготовился, Петунья бросила в котелок последний лук-порей, посолила и дала всему рагу покипеть еще минут пять, после чего сняла с огня и посыпала мелко нарезанными луковыми перьями.
Глядя на тарелки с рагу и салатом, она чувствовала в груди гордость собой. Это был первый ужин, в котором использовались только те ингредиенты, которые она вырастила сама или сама же отыскала. С этим чувством она села за стол и быстро заработала ложкой, заедая сухой салат бульоном из рагу. На вкус вышло слегка пресновато, но зато это была настоящая еда!
После ужина Петунья заварила себе кофе и подтащила к себе книжку из лазарета. Судя по заглавию, это было руководство для учеников целителя, в чьи задачи входили выращивание трав и последующая их подготовка для использования в лечении. Петунья быстро просмотрела страницы – простыни текста перемежались изображениями трав в разных ракурсах, графиками и таблицами и даже чертежами.
Она отпила кофе, позволяя его яркой горечи немного заострить ее сознание, и уставилась на страницу.
Первым в этом пособии был представлен уже знакомый ей ацелас. Художник изобразил его так живо, что нарисованные листики казались почти живыми, и даже показалось, будто от страницы исходит свежий аромат. Части растения были подписаны. Петунья упрямо и внимательно рассматривала тенгвы, подмечая их форму, направление хвостиков и положение верхних штрихов, и постепенно стала узнавать из значение. Как будто невидимый учитель вложил ей в голову это знание, и все, что ей оставалось, это вспомнить о нем.
Мало-помалу, тенгвы начали складываться в слова, а те – обретать свое значение. Петунья проговаривала их вслух, привыкая к звучанию чужого языка.
«Ацелас», повествовала памятка, «также называемый «королевским листом», несмотря на громкое название, выглядит довольно непритязательно. Узнать его среди других свободно произрастающих трав нелегко, если бы не характерный аромат, исходящий от его длинных, узких листьев. Произрастающий в древности по всему Белерианду, что ныне стал морским дном, он широко использовался как эльдар, так и эдайн, поскольку пригоден для утоления практически любой хвори, а в особенности той, что была нанесены нечистым оружием.»
Петунья оторвалась от чтения и, прикрыв глаза, помассировала виски. В голове пульсировало, и она представила, что это новые знания там ворочаются, наминая себе местечко поудобнее. Посмеялась. Выпила еще кофе. И снова обратилась к памятке.
«Когда Стихии подняли со дна морского благословенный остров Нуменор, ацелас уже произрастал там. Впоследствии нуменорцы разнесли его семена по всему свету, и с тех пор ацелас можно найти свободно произрастающим практически везде. По этой причине нет больше надобности в том, чтобы специально культивировать его, когда любой мало-мальски знающий травник или целитель может легко найти его.»
Здесь Петунья снова остановилась. Ей вдруг пришла в голову идея, отчего бы не завести свой собственный аптекарский огородик? Пока что у нее есть только ацелас, но она была совершенно уверена, что в садах белого города непременно найдет и другие травы из этой книжицы. Не стоит забывать и о старых добрых нормальных человеческих растениях вроде лаванды или руты, шалфея и тысячелистника. А там, чем черт не шутит, вдруг она получит семена и волшебных растений?
«Обычно листья ацеласа употребляют в виде настойки. Или, если условия не позволяют, заваривают листья кипятком и вдыхают исходящий от них пар. В случае крайней нужды возможно пожевать лист и, заложив под язык, таким образом медленно поглощать из него целебные соки, но в этом случае важно соблюдать дозировку.
Целебная сила, содержащая в листьях ацеласа, обладает сильным укрепляющим и стимулирующим действием, прогоняет усталость и снимает головные боли, наполняет члены бодростью и энергией, облегчает дыхание. Компрессы на настойке ацеласа уместно прикладывать к ранам для того, чтобы вытянуть из них заразу или яд…»
Здесь Петунья широко зевнула и поняла, что хватит на сегодня. Она закрыла книжицу, пожелала огню спокойной ночи и, едва голова ее коснулась подушки, быстро уснула.
Она идет за матушкой, одной рукой придерживая подол платья, другой – держа корзинку, и очень надеется, что со стороны выглядит взрослой и ответственной. Матушка сегодня ведет ее с собой посмотреть на аптекарский огородик, устроенный в дальнем уголке их огромного сада. Даже главному садовнику не разрешается заходить туда. Это огромная честь!
Выложенная белоснежными камнями дорожка огибает большой розовый куст, весь усыпанный крупными яркими цветами, а за ним… Матушка придерживает ее за плечо и, вытянув руку, показывает: оплетенные плющом так густо, что их можно было не заметить, перед ними небольшие воротца.
Смазанный петли даже не скрипят, когда они входят. Окруженные высокой зеленой оградой, здесь устроены клумбы и грядки для всякого рода лекарственных растений. Матушка указывает на них, называет по именам и рассказывает, откуда они. Это произрастает прямо здесь, на их родине, а вон те – привезены с материка, от эльфов. А вот это деревце дальний родственник белого древа, что растет в королевском дворце, и привезли его из-за моря, с запада!
У одной клумбы они останавливаются. Матушка наклоняется и рукой немного приподнимает к ним маленькое, невзрачное растеньице с длинными и узкими листочками, от которых исходит острый и свежий аромат.
Матушка начинает говорить, и она повторяет следом за ней:
«Когда дыханьем мрака веет и тени смертные растут, лучи и свет небес тускнеют - пускай же ацелас несут! В ладонях короля лежащий, он жизнь вернёт, от ран целящий*.»
* использован перевод Савелия Грамматика
Отредактировано (2024-06-07 12:23:09)
Основано на FluxBB, с модификациями Visman
Доработано специально для Холиварофорума