Вы не вошли.
Бог.
Немая материя,
Обременённая пустостью повествования,
Лепит внутри себя сине-зелёные шарики
И тысячи тысяч человечков на них.
Бессмысленное занятие
В бессмысленно долгую вечность,
Чтобы заполнить бессмысленное существование
Бессмысленного существа,
Но так рождается смысл.
Потому что каждый божий человечек,
Обременённый пустостью повествования,
Лепит внутри себя личное мироздание
И тысячи тысяч чувств в его фундаменте,
И так рождается искусство.
Луна и бабочка.
Белый свет на воде,
Наши тайные свидания,
Позволь мне быть ведомой тобою,
Не знающей вечности.
У меня в руках
Рассыпаются звёзды,
Они текут пылью сквозь пальцы
И оседают на дно океана.
Я слушаю,
Как дремлет космос,
Там, внизу,
Прикрытый песком и камнями,
И хочу, чтобы он умер.
Потому что мои желания —
Теперь его сны.
Дионис.
Преклонись перед богом, познавшим смерть,
Покуда он очарован благообразной глупостью.
Его удовольствия сводят с ума,
Его любовь дарует истину.
В конце концов она стоит на луне,
Покрытая слоем космической пыли,
Посреди холода и одиночества.
Прекраснейшая человеческая цивилизация,
Чьи величавые стены
Выстроены из выдуманных клеток
Между извилинами нашего общего мозга —
Ад.
Красная планета войны,
Отчего так тихо и печально на твоей тверди, и видно звёзды?
Будто размякшее стариковское сердце.
Атлант
Кожа твоя блестит золотом,
Плавящаяся на солнце,
Тянущаяся к земле.
Пусть сползёт вся,
Ибо внутри тебя кости —
Железный каркас.
И пока ты попираешь нас,
Ты всё ещё держишь небо.
Это танец между тобой и сталью:
Каждый взмах, каждый шаг —
И озёрная гладь расходится кругами,
Один вздох, один крик —
И озёрная гладь не спрячет тебя от бездны.
Осторожно, фандомное
Подсчитана вселенская вечность —
Миллиардов тринадцать и семь.
Неисчисляемая бесконечность —
Белым скрежетом по доске.
Где бог в таком маленьком числе?
Где мы в этой пустой черноте?
Осторожно, написано во времена подростковых переживаний
Глаза — драгоценные камни искрятся на свету, кровь заливает лестницы, мягкая ткань соскальзывает с тела.
Глаза — солнце оставляет после себя след, цветы чернеют по краям лепестков.
Глаза
Я — друг,
Я — погибель.
Следуй за моими шагами
Сквозь ветви, и кроны, и туман,
И я покажу тебе всё, что ты хочешь.
Я покажу тебе прекраснейший из снов.
Звёзды-наклейки, звёзды-брелки, звёзды-светильники,
Я буду смотреть, как они истрепаются за годы темноты в твоей комнате.
Ты веришь, что мы станем звёздами, когда умрем?
Ведь настоящая звезда, даже мёртвая, светит дольше,
Чем длятся две жизни.
Зелень в радужке твоих глаз,
Кровь в следах твоих шагов.
Песнопения с твоих гнилых губ
Оседают во мне пеплом.
Я — чернорукое, я — чернокрылое,
Я — красноглазое, на клочья разорванное
Когда-то давно, когда не дышала ненавистью.
Я — божья посланница, слетевшая с дьявольских рук.
И не скрыться от мрачного моего имени-вестника,
Покуда не простят меня дети своих отцов,
И покуда я не прощу.
Пеня бела как снег,
И море извивается кольцами,
Сбрасывая кожу из шёлка,
Окрашенного радужкой сотен глаз.
Наконечники стрел — зубья твоей короны
На волосах, золотящихся солнечными лучами.
Мальчишка, что преследовал дикого зверя,
Ты знаешь, что за порядки у лесной чащи:
"Убийство — благо, милосердие — преступление",
И я знаю, что за порядки у королевства ночи:
"Убийство — благо, милосердие — преступление".
И ты сразил дикого зверя,
И я убил дикого зверя,
Зверя, что нёс солнце в своих рогах.
И ты сразил меня наповал.
Правый глаз — солнце, и левый — луна.
Тот, кто отдан половине скорби,
Спасла бы я тебя нежным поцелуем,
Не разорви ты нас на семь частей?
Я проснулся.
Он проснулся?
Он проснулся, и я стал деревом, стал камнем. Черные листья, шуршащие, словно хрусталь. Обсидиановые листья на мраморных ветвях. Ворона принесла зиму в моё королевство, и я насытился мёдом до боли, мёдом, сладким, как сон. Как пряжа. Как золото и медь моих волос.
Разве я не должен был хранить тепло в своих волосах? Разве я не должен был хранить тепло в своих снах?
Но я проснулся. Он проснулся. Чёрным, как уголь, и белым, как снег.
Я проснулся в свою последнюю зиму.
Телам бездушным мили и мили земли проклятой, а мне горсть её, и ей море их тёмной крови, а мне каплю. Да будут они верны друг другу, изуродованные, всё отведённое им утреннее мгновение, то мгновение, что перед моей гибелью, и ничего им более.
И ничего мне.
Мой старый дом
Скрипит под твоим шагом,
Когда ты входишь в него, как на наш корабль, бороздящий море фонарного света.
На его окнах поцелуи твоего дыхания,
Как вмятины пальцев на глазных яблоках.
В этом путешествии
Мы вновь будем искать Сирену,
И ты услышишь её, а я —
Заставлю себя открыть глаза ещё до того, как по-настоящему проснусь
И запомню проволоку
Твоих нежных прикосновений.
Осень.
Зима поднимает покрывало неба
На пороге встречи с возлюбленной сумерек.
И я пропадаю,
Как следы её шагов, заметённые в пустыне,
И я потухаю,
Как опавшие листья под человеческим сапогом.
Это не эхо песни, запертой в морской раковине (или же?) —
Волны бушуют, пытаясь погубить твой корабль.
Неужели ты веришь, что переживёшь этот шторм?
Цепляясь за вуаль звёзд?
Вуаль, покрывающую её волосы.
Шторм в темнице её грудной клетки.
Есть ли нить,
Всегда показывающая верную дорогу?
Или только строгая очередь точек фонарного света,
С треском рассыпающаяся проблесками разума.
Есть ли жизнь
В буйных танцах чёрных чащоб, за порогом всего?
Или только белое сияние
Не-смерти.