Вы не вошли.
Анекдоты, сплетни и другие офигительные истории про Людовика II де Бурбон-Конде — великого полководца с тонкой душевной организацией.
Списки в шапке обновляются.
Если нет ссылки на книгу в комментарии, эта книга скорее всего есть в разделе "Источники".
Комментировать можно :)
Телеграм-канал: https://t.me/foliedeconde
Гости не могут голосовать
Отредактировано (2025-03-15 22:21:31)
Хочется начать новый год с чего-нибудь красивого. Пусть это будет шпага герцога д'Омаля, автора монументальной "Истории принцев де Конде", последнего хозяина Шантийи и основателя музея Конде.
По старинной традиции, каждому члену Французской академии положено на торжественных собраниях носить особый костюм и шпагу. "Академические" шпаги бывают трех видов: военные, старинные и изготовленные на заказ специально для нового академика. Эти последние особенно замечательны, поскольку в них, как правило, вкладывается немало идей и труда. По сути, это своеобразный символический портрет.
В 1888 г. такую почетную шпагу преподнесли герцогу д'Омалю.
Думают, что так отмечали его избрание в 1889 г. в Академию надписей и изящной словесности.
Придумал шпагу Пьер Жером Оноре Доме — архитектор, который по заданию герцога д'Омаля занимался восстановлением Шантийи. В музее Конде сохранилась и сама шпага, и подготовительные рисунки. Непосредственно изготовили ее скульпторы Анри-Мишель Шапю и Жюль-Клеман Шаплен, а также ювелир Франсуа-Дезире Фроман Мёрис.
Ручка шпаги выполнена из слоновой кости в виде воина в шлеме. На чашке эфеса изображен трофей из восточного оружия (герцог д'Омаль воевал в Алжире) и рукописей, одна из них озаглавлена "История принцев де Конде". В глубине изображен вид Шантийи. Герб Орлеанского дома сочетается с девизом герцога, который он взял во время своего изгнания: "J'attenderai" ("Я буду ждать"), и латинской надписью "Gallia memor".
https://www.musee-conde.fr/r/6047d76f-9 … c71046517b
Мемуары графа де Колиньи-Салиньи заканчиваются рассказом о венгерском походе и безуспешном ожидании королевских милостей. Увы, непростой характер и здесь подвел графа: он рассорился с Ле Теллье. Еще несколько лет Салиньи оставался при дворе в ожидании признания заслуг, но затем подагра взяла верх, и он тихо удалился в свои владения.
Далее в издании мемуаров следует завещание графа (1682 г.), а после него — краткое авторское заключение с подведением итогов. Граф повторяется, по своему обыкновению, но зато доносит свою основную мысль предельно ясно.
"Вот почему я советую всем, кто это увидит, если они более думают о пользе, нежели о чести, всегда прежде всего, даже самого Короля, служить министрам, ибо тот, кто ладит с министрами, ладит и с Королем. Я же всегда следовал максиме: служить одному только Королю, и не раскаиваюсь, хотя оказался из-за этого в тяжелом положении, и не жалуюсь на моего доброго господина, которого люблю и буду любить, хотя бы и не получая от этого выгоды. Я ни на кого никогда не жаловался: только на одного человека, и имея на то причину, ибо этот человек — испорченный (1) и неблагодарный принц де Конде, худший человек на свете: злобный, неблагодарный, скаредный предатель, в котором есть только дурное и гнусное, если оставить в стороне военную науку, которую, впрочем, чаще сопровождает доблесть, чем великое знание или суждение. Он никогда не одерживал победы, которая не обошлась бы Франции дороже завоеванного, поскольку этот мерзавец (b.....) посылает людей на бойню и чаще всего бестолково, Сенеф свидетель. Правда, он и сам расплачивается, но этого недостаточно: нужно иметь заботу не только насчет убийства людей. Вот и Король больше не пользуется услугами этого мясника, и хорошо делает: так и надо, чтобы этот мерзавец (b.....) наконец нашел несчастье на свою голову и принес его другим таким же. В свое время он погубил в одиночку больше французов, чем двадцать лучших генералов Франции за тридцать лет. Г-н де Тюренн в двух своих кампаниях принес больше пользы, чем принц де Конде за всю жизнь. Ни в трёх битвах двух своих последних кампаний, ни в остальных за всю жизнь не потерял он столько людей, сколько этот мерзавец (b.....) де Конде положил в двух битвах при Фрайбурге и Сенефе, потому что г-н де Тюренн обладал важнейшим качеством — знанием местности, а другой — взбалмошный вертопрах, который без всякого внимания к местности и без всякой человечности посылает людей на убой.
(1) bougre в XVII веке — ругательство, означающее "содомит". Но само слово "содомит" трактовалось в широком смысле и означало человека, поступающего противоестественно. Наверное, нечто среднее между отрицательным героем романа маркиза де Сада и автором концепции укладки асфальта в ледяную кашу.
Отредактировано (2025-01-06 22:15:22)
От принца де Конде
R. VII. f. 228
Шантийи, 29 августа 1664 (1)
Мы тут живем в величайшем на свете согласии: я приказал комедиантам приехать, чтобы развлекать нашу молодежь в ненастные дни, а в хорошую погоду устраивают охоты и прогулки; г-жа принцесса Пфальцская здесь чувствует себя куда лучше, чем в Париже. (2)
Англичане с голландцами ссорятся всё сильнее, и я думаю, что они могут рассориться окончательно. В Португалии всё по-прежнему после победы, одержанной над герцогом д'Оссоном: испанцы победили пятнадцать сотен человек. К испанцам прибывают войска из Италии, Швейцарии и Германии в значительных количествах, но я думаю, что прибудут они слишком поздно и в этой кампании ничего сделать не смогут, а зимой могут развалиться из-за того, что в Испании дурно устроено их обеспечение — настолько, что я сомневаюсь в выгоде от их присутствия. Король продолжает принимать воды и находит их весьма полезными. В деле о гувернантке г-на Дофина всё ещё много неопределенности. Мой сын в воскресенье отправится ко Двору и доставит новости, которые мы сможем сообщить Вашему Величеству со следующей почтой.
Примечания
(1) Начало письма: королева Польши страдает от боли в печени, которая бы встревожила принца де Конде, если бы г-ну Курраду не удалось ее успокоить.
(2) На этот пассаж королева отвечает: "Мои самые приятные мысли сейчас о том, что бы я делала, случись мне оказаться сейчас в Шантийи с теми людьми, которые, как я думаю, сейчас там собрались. Мне доставляет большую радость твердая убежденность в том, что вы бы хотели моего там присутствия и часто обо мне говорите (А. N. K. 1314, г-ну принцу, Варшава, 11 сентября 1664). Ранее королева Польши писала: "Мне писали о великолепии вашего дома в Шантийи. Боюсь, как бы наши дети не пришли в великий ужас при виде Польши с её деревянными домами (там же, г-ну принцу, 3 апреля 1664).
Ой, забавные, деревянные дома их пугают)))
Но этот пассаж приводит в экстаз: Я приказал комедиантам приехать и развлекать нашу молодежь!)))
Ой, забавные, деревянные дома их пугают)))
Экзотика для них, да. Польша отлично подходит гасконским недорослям для экстремального туризма, но чтоб туда уехал насовсем французский принц крови — такое трудно представить ))
Но этот пассаж приводит в экстаз: Я приказал комедиантам приехать и развлекать нашу молодежь!)))
Хорошо быть сыном первого принца крови!
У Конде и правда была своя театральная труппа Состав надо по годам уточнять, но она была одной из лучших во Франции.
Отредактировано (2025-01-06 16:38:42)
От герцога Энгиенского
R. VII, f.238
S.L., 5 сентября 1664 (1)
Не прошло и двух дней с тех пор, как я побывал в Венсене: Король немало осведомлялся о новостях о Вашем Величестве, и по Вашему приказанию я его поблагодарил за проявленное участие. Я также сказал ему, что Ваше Величество поручили мне его поблагодарить за то, как он поступает во всех делах, касающихся Вашего Величества. Он засвидетельствовал мне всяческое желание оказать Вам какую-либо услугу, и признательность, коей он обязан Вам за всё, что Ваше Величество делает для него: он приказал мне Вас в этом заверить. Я ему передал Ваше письмо и извинения за то, что оно не оказалось длиннее, как Ваше Величество сообщали принцессе Пфальцской. Он мне ответил, что весьма признателен за то, как написано письмо, и сказал, что напишет ответ и пошлет мне свое письмо. Я его еще не получил и не знаю, не пошлет ли он его г-ну де Люмбру для передачи Вашему Величеству. Я пробыл в Венсене всего два дня и почти ничего за это время не узнал. Там говорили, что г-н де Вард получил приказ удалиться вследствие тех дел, о которых я уже сообщал Вашему Величеству. Совершенная правда, что он уехал к себе, но неправда, что у него был такой приказ. Я думаю, что он сам был рад какое-то время не показываться там, где это разразилась ссора; а люди не из числа его друзей оборачивают всё против него, говоря, что он был влюблен в Мадам и ради того, чтобы войти с ней в сношения, воспользовался письмами, которые она написала графу де Гишу, и которые тот, отправляясь в Польшу, оставил <де Варду> как своему хорошему другу. Месье немного пошумел, немного поугрожал, но не слишком (2). Мадам через семь-восемь дней поедет в Виллер-Котре на три недели. Король и королева-мать поедут ее там навещать: только они двое, а молодая королева останется в Венсене. На этой неделе было судебное заседание по делу против г-на Фуке, для него достаточно неблагоприятное. Он представил ходатайство о об отводе г-на Пуссорта и г-на Вуазена, потому что он считает, что при изъятии его документов они отказались от нескольких, свидетельствовавших в его пользу, и добавили фальшивые, которые говорили против него. Это казалось ему крайне важным, но причины для отвода были сочтены ничтожными, и эти два господина остались судьями.
Примечания
(1) Начало письма: он счастлив, что Ее Величество соглашается принимать необходимые лекарства. Г-н Жермен удваивает его беспокойство, говоря, что она слишком утруждается, особенно на аудиенциях.
(2) Э. Мань предлагает почитать об этом деле у г-жи де Лафайет.
(3) Анри Пуссор, государственный советник, ум. 18 февраля 1697 г.
(4) Жан-Батист Вуазен, сеньор дю Плесси-о-Буа, государственный советник, ум. 22 ноября 1693 г.
Иллюстрация Мориса Лелуара к "Трем мушкетерам" в знак окончания новогодних каникул.
Вот ты гений, анончик, очень похоже!
:snow: :snow: :snow:
Я не гений, конечно, но иногда чувствую какое-то душевное родство с Атосом )))
Между тем принцы продолжают писать в Польшу.
От принца де Конде (краткое содержание письма)
R. VII, f.244
Шантийи, 5 сентября 1664
Ее Величество ему написала, что из любви к нему позаботится о себе. Но ее обещанию он не верит. Он узнает, что она, напротив, еще больше посвящает себя делам. Он ее умоляет особенно щадить себя в том, что касается умственной работы. Ее здоровье драгоценнее всего.
От герцога Энгиенского
R. VII, f.253
Шантийи, 12 сентября 1664
С этой почтой я не сообщу Вашему Величеству важных новостей, поскольку их не знаю и полагаю, что г-н мой отец, который со вчерашнего дня в Париже, сможет это сделать лучше меня. Путешествие Месье и Мадам в Виллер-Котре отменено из-за того, что она плохо себя почувствовала, и Король, который должен был туда ехать, теперь не покинет Венсен. Думают, что Двор там пробудет еще месяц до возвращения в Париж. Король пять или шесть дней назад изменил правила для своей гвардии: он не хочет, чтобы капитаны и впредь назначали заместителей и знамёнщиков, как это было раньше. Он также вернул стоимость должностей тем людям, которые их занимали, и хочет отдать их знатным людям. Капитаны гвардии очень расстроены этой переменой, и значение их должностей из-за этого сильно уменьшится.
От принца де Конде
R. VII, f. 257.
Париж, 12 сентября 1664 (1)
Месье и Мадам отложили свое путешествие в Виллер-Котре, но наконец они вчера решили ехать. Королева-мать поедет туда в понедельник, а Король в течение восьми дней, считая с понедельника. Я думаю, что путешествие Короля будет коротким и он там пробудет всего три-четыре дня. Возле Жижери (2) случилось небольшое сражение между маврами и нашими войсками, и мавры были побеждены. Там был убит Ла Шатр (3): это сын графа де Нансэ (4), которого Ваше Величество прежде знали. Какой-то итальянец отыскал вчера г-на де Шаро (5) с запиской от г-на де Сент-Эньяна: в ней тот просил его оказать услугу в деле, которое у него было к г-же д‘Эгийон (6). Поговорив с ним о каком-то пустячном деле, тот человек отвел [де Шаро] в сторону и сказал, что собирается ему предложить вытащить из Бастилии и спасти г-на Фуке, который приходится [де Шаро] тестем. Шаро приказал арестовать этого итальянца и привел его к Королю. Король очень хвалил поступок Шаро, в свете же о нем говорят по-разному: есть даже те, кто утверждает, будто того человека послали его враги, завлекая его в ловушку, чтобы Король лишил его должности; люди даже думают, будто г-н де Сент-Эньян мог к этому приложить руку. Я бы не хотел в это верить, но здесь истолковывают это дело в зависимости от отношения к г-ну де Сент-Эньяну как к другу или врагу. Дело г-на Фуке всё тянется и, похоже, продлится ещё долго. Все дела при дворе идут как обычно.
Примечания
(1) Начало письма: он поздравляет себя с тем, что Ее Величество меньше страдает из-за своего глаза и уговаривает ее щадить себя. Он приехал в Париж, чтобы навести порядок в домашних делах, и скоро вернется в Шантийи. Его счастью недостает только возможности находиться рядом с Ее Величеством.
(2) Джиджель в Алжире. Gazette de France de 1664, p. 837.
(3) Луи де Ла Шатр, граф де Нансэ, полковник (mestre de camp) кавалерии, губернатор Байонны, погиб при Джиджеле в августе 1664 г. Loret : Muze du 20 septembre 1664.
(4) Эдме, маркиз де Ла Шатр, граф де Нансэ, умер в декабре 1645 г. Оставил мемуары, опубликованные в 1662 г, вслед за мемуарами г-на де Ларошфуко.
(5) Луи Арман де Бетюн, маркиз де Шаро (при жизни отца), губернатор Кале. 22 февраля 1657 г. женился на Мари Фуке, дочери сюринтенданта. Умер 1 апреля 1717 г.
(6) Мари-Мадлен де Виньеро (1604 — 17 апреля 1675 г.), герцогиня д‘Эгийон с 1638 г., племянница кардинала Ришелье.
Где-то полгода назад я купил "Сен-Мара" де Виньи, чтоб прочесть в рамках челленджа, но книга была такая интересная, что я, кажется, ее где-то потерял. Сейчас вот решил всё-таки прочесть ради Марии Луизы Гонзага, чтобы потом осуждать со свежими силами. Книгу не смог найти и купил ее заново, благо это не проблема. Но меня терзает смутное сомнение, что первый экземпляр был потерян недостаточно надежно и еще может найтись. Что я буду делать с двумя книгами, когда и одну не могу одолеть?
От принца де Конде
R. VII, f. 268.
Венсен, 17 сентября 1664
Мы с сыном сюда приехали, чтобы управлять домом Короля (1) и устроили всё так, что Король был доволен. Он (2) сегодня утром вернулся в Шантийи повидаться с женой, которая там принимает воды. Я здесь останусь еще на день-два по своим мелким домашним делам, а потом отправлюсь к ним, и мы там проведем остаток лучшего времени года. Королева-мать отправилась в Виллер-Котре и вернется оттуда завтра. Король поедет в понедельник и пробудет в путешествии всего четыре-пять дней. О деле Варда и графа де Гиша все еще говорят, но поменьше, чем раньше. Спор маршальши де Ламот и г-жи де Ришелье из-за должности гувернантки дофина привел к большим интригам. Г-жу де Ришелье поддерживает графиня Суассонская, а маршальшу – г-жа де Монтозье: последняя одержала победу, но не без труда. Посол Испании жаловался Королю на французов, которые отправляются в Португалию. Король ответил, что это сделано не по его приказам и он был в неведении. Процесс г-на Фуке продолжается, но по-прежнему медленно. В остальном при дворе очень спокойно, и не произошло ничего достойного внимания Вашего Величества.
Примечания
(1) В качестве главного распорядителя двора.
(2) Герцог Энгиенский.
От герцога Энгиенского (не очень краткое содержание письма)
R. VII, f. 279
S.L., 19 сентября 1664
Он выражает радость, узнав, что состояние здоровья Ее Величества улучшилось. Он ездил в Версаль. Король завтра поедет проведать Мадам в Виллер-Котре. Новости о герцогине Энгиенской, которая «закончила свои воды» и хорошо себя чувствует. «В Венсене случились две нашумевших истории. Первая из них о человеке, который пришел и объявил Королю, что его хотели отравить. По словам этого человека, некто ему обещал открыть тайну, которая принесет ему состояние, если он пожелает ею воспользоваться, и с тем дал ему мешок пшеницы. Он сказал, что стоит покормить куропаток этим зерном всего две-три недели, и их мясо приобретет самый лучший вкус на свете, и если их отнести к королевским поставщикам, те заплатят, сколько он пожелает. Но ему следует остерегаться и не продавать их до того никому другому, и следует начать с Короля, чтобы куропатки стали пользоваться спросом, а потом он сможет продавать их другим. Человек очень обрадовался, заполучив такую прекрасную тайну, и из любопытства положил было зернышко в рот, но тот, кто дал ему пшеницу, быстро остановил его руку и помешал съесть зерно. Из-за этого он что-то заподозрил, и когда пшеницу досмотрели, нашли, что она была отравлена. Сейчас ищут того человека, который ее продавал; не знаю, найдут ли. Вторая история по сравнению с первой ничтожна, но все равно о ней здесь много говорят. На днях некий человек, имени которого я не знаю, пришел к г-ну де Шаро-сыну, и передал ему письмо с рекомендацией от г-на де Сент-Эньяна и просьбой помочь в деле с г-жой д’Эгийон. Г-н де Шаро, принимая во внимание письмо, обещал послужить, чем сможет. Тот человек ответил, что чувствует себя ему обязанным за желание помочь и что у него есть средство выразить признательность не через себя, но через г-на Фуке, на дочери которого женат Шаро: если тот хочет его спасти, для этого имеется надежное и верное средство. Г-н де Шаро ничего не ответил, приказал его арестовать, и объявил Королю обо всем, что ему предлагали. Теперь идет дознание, чтобы выяснить, кто этот человек. О нем расспрашивали Сент-Эньяна, но тот сказал, что его не знает, а рекомендацию к г-ну Шаро писал для другого человека, которого назвал по имени: это поэт, которого я не знаю.»
От герцога Энгиенского
R. VII, f. 279
S.L., 26 сентября 1664 г.
Король пробыл в Виллер-Котре четыре или пять дней: поскольку я там не был и не видел никого, кто бы оттуда вернулся, я не знаю, что там происходило. Королева-мать оставалась тем временем в Венсене с Королевой, и там не произошло ничего такого, о чем бы стоило Вам сообщить. Сомневаются в том, что Король сможет удержать захваченную крепость в Африке, потому что там совсем нет воды и понадобятся большие суммы денег на строительство укреплений, которые позволили бы не бояться турков. Король, однако, имеет достаточно на это желания из-за двух новых компаний, которые он основал для торговли: он принимает это дело близко к сердцу и ничего не забывает сделать для их преуспеяния. Еще неизвестно, не будут ли голландцы против; они так сильно заинтересованы в том, чтобы помешать этому предприятию, что неизвестно, как они станут действовать. Если они решатся изо всех сил нам препятствовать, и поскольку они не ведут другой войны, которая могла бы их отвлечь, конечно, эту торговлю окажется не так легко наладить. Это будет для Франции важное дело. (1)
Примечания
(1) Письмо начинается комплиментами по случаю улучшения состояния здоровья королевы. Он обрадовался успехам поляков под командой воеводы Киевского против московитов. Он ждет подтверждения новости о генерале Паше. Император, возможно, до конца года отдаст инвеституры в герцогствах, чтобы засвидетельствовать свое желание «войти в доброе согласие» с Его Величеством.
От принца де Конде
R. VII, f. 286
Шантийи, 26 сентября 1664
Король совершил путешествие в Виллер-Котре с г-жой графиней Суассонской, г-жой де Бранкас и мадемуазель де Лавальер. Путешествие продлилось всего четыре дня. Месье и Мадам устроили им великолепный прием. Король вернулся в Париж, его здоровье превосходно.
Мавры атаковали наш лагерь у Жижери, но были отброшены с большими потерями; у нас тоже есть потери.
Я ничего не сообщаю Вашему Величеству о новостях из Германии, поскольку она к Вам ближе, чем к нам, и, без сомнения, нет недостатка в людях, которые пишут Вам оттуда. Думаю, Король оттуда выведет свои войска этой зимой: по крайней мере, он начал сильно жаловаться на плохое обращение с ними в тех краях (1).
Дело г-на Фуке понемногу продвигается, и думают, что оно завершится до конца зимы.
Моя дочь закончила принимать воды, и сейчас они с моим сыном купаются. Г-жа принцесса Пфальцская очень хорошо себя чувствует. Три дня она пробыла в Париже. Думаю, мы <здесь> пробудем до пятнадцатого октября, а потом поедем в Версаль, куда Двор отправится до Дня Всех Святых. Королева-мать все еще сердится на г-жу де Бранкас, и это немного расстраивает Короля, который ее ценит.
Я работаю над тем, чтобы птица, о которой г-н Денуайер мне написал, была нарисована, а когда пройдет зима, пошлю ее саму.
Примечания
(1) По словам Колиньи-Салиньи, император бросил французские войска умирать с голоду.
Мне кажется, любопытно будет сравнить впечатления Лувиньи о Польше с впечатлениями польской королевы о Лувиньи и его брате. Первое ее письмо касается отъезда юношей из Варшавы в армию. Но, думаю, будет честно сначала дать слово самому Лувиньи.
Осенью 1663 г. граф де Гиш, которому на тот момент 26 лет, не получает разрешения вернуться ко двору. Со свойственным ему апломбом он заявляет, что не желает ехать в Италию и смотреть там на колонну Траяна, как всякие неудачники, а желает воевать с московитами в Польше. В сентябре он вместе с семнадцатилетнимдвадцатидвухлетним братом отправляется в путь. После разных приключений на суше и на море гг. де Гиш и де Лувиньи в начале ноября 1663 г. прибывают в Варшаву и встречаются там с королевой. Королева в молодости дружила с маршалом де Грамоном, Конде писал графу де Гишу рекомендательное письмо — короче, королева встретила гостей радушно, поблагодарила за рвение и готовность служить королю в войне против московитов. Но тут выяснилась одна мелочь: оказалось, что король с войском уже давно уехал куда-то за Днепр. Королева объяснила молодым людям, что «от Варшавы до Днепра триста лье, большая часть крепостей на реке во власти московитов, там стоят большие гарнизоны, и нас неминуемо схватят, если мы пожелаем проехать с тем эскортом, который она нам может дать, и потому она никогда не согласится на наш отъезд, не желая пребывать в вечном раскаянии из-на нашей гибели, потому что этим бы непременно кончилось, и нам следует ждать весны.
От этого заявления мы едва не лишились разума, поскольку вовсе не подобало нам доехать до самой Варшавы, объявив при отъезде из Франции, что мы едем на войну с московитами, лишь затем, чтобы вернуться ко Двору, ничего так и не увидев; и вышло бы совсем нелепо, случись нашей жажде военных подвигов претвориться в стремление к странствиям. Итак, мы ни мгновения не колебались, прежде чем сказать королеве, что для нас невыносима участь оставаться в Варшаве, и что нам куда лучше подвергнуться риску плена у московитов, чем стать мишенью для всех возможных насмешек: поэтому, с ее одобрения, как только будет готово снаряжение, мы, с эскортом или без него, отправимся к королю, где бы он ни был. Она на это согласилась не без труда, но в конце концов она уступила доводам, на которые мы ссылались, и с этого момента с величайшим расположением к нам старалась любыми способами облегчить и смягчить для нас предстоявшее нам дело.
Мы пробыли в Варшаве пятнадцать дней, покупая лошадей, повозки и все необходимое. Тем временем королева получила очень важную и благоприятную для нас новость. Она немедленно послала за нами, чтобы нам сказать, что удачи у нас больше, чем мудрости: ей только что сообщили, что тысяче польских всадников следует без промедления выступить из Львова, чтобы присоединиться к королевской армии, и она тут же отправила командиру приказ не уезжать без нас, и таким образом мы могли воспользоваться этой удобной и надежной возможностью. Поддержка такого отряда нас успокоила, и пребывание в Варшаве сделалось для нас веселее и спокойнее, чем прежде. Внимание и уважение, которое выказала нам королева, побудило знатных поляков, бывших тогда при дворе, искать нашей дружбы, и они угощали нас изо всех сил, на зависть остальным. Каждый день устраивали великолепные пиры, где вовсе не пренебрегали венгерским вином и водкой, с балами, собраниями и музыкой, — несколько дикими, по правде говоря; но, поскольку хладнокровия от них никогда и не ожидали, их находили превосходными.
Помню, на одном обеде, который для нас устроил канцлер королевы, мы провели за столом пятнадцать часов. В конце г-жа канцлерша сплясала на том же пиршественном столе при поддержке трех старых сенаторов, которым было по семьдесят лет, и они все были так же пьяны, как и она. Случись французской канцлерше так вести себя при Дворе, ее репутации это не пошло бы на пользу. Однако здешнюю все одобрили, и самые серьезные польские дамы полагали себя несчастными из-за того, что им не довелось побывать на том празднике. Удивляться этому не следует, ибо в каждой стране свои обычаи."
Отредактировано (2025-01-12 20:28:41)
К изданию «Истории Генриетты Английской» 1882 г. (https://www.gutenberg.org/cache/epub/45 … Nanchor_55) написал большое предисловие Анатоль Франс. Он там любопытную характеристику дает графу де Гишу, сравнивая его с дон Кихотом, а письма к Генриетте, соответственно, с письмами к Дульсинее. )) Это прекрасно и забавно, но лучше об этом поговорить отдельно, наверное.
Среди прочего, там приведены два письма польской королевы маршалу де Грамону. Я не всё в них поняла, но общий смысл вполне прослеживается. Первое письмо относится к 16 ноября 1663 г. Королева пишет:
"Г-н граф де Гиш настолько решительно настроен отправиться к королю за Борисфен (1), что желал бы пуститься в путь сегодня, если бы его не задержала череда пиров: все хотят их для него устраивать. Он вам напишет подробно о [пире], который для него два дня назад устроил г-н Рей, не забыв о вине из Токая. Г-ну графу де Лувиньи от него сделалось немного не по себе.» Дальше не совсем понятная фраза, из которой следует, что королева решила присмотреть за гостями, «чтобы они его больше столько не пили, поскольку это вино необычайно крепкое."
Особенно если запивать его водкой, но Мария Луиза, благородная женщина, не стала палить контору.
«До сегодняшнего дня они завоевывали сердца всех поляков, которых встречали. Прибыл тот, за кем я послала, чтобы их проводить, это очень надежная оказия. Сандомирский воевода (1) не в силах отправиться с войском по причине болезни, и все отряды, оставленные для своего эскорта, он передал своему племяннику, герцогу de Aisniowicj, который туда направляется, как и войска Незабитовского – это имя того, кто здесь командует вторым отрядом королевских гусаров. Будет примерно восемьсот всадников, и со всеми заботами, которые я беру на себя обо всем, что им потребуется, я уверена, что им придется крайне тяжело и трудно, и они приедут не раньше Рождества. Нисколько не сомневаюсь, что монсеньор король их примет так, как они того заслуживают. Не думаю, что он в это время будет иметь случай сразиться с московитами, потому что для этого нужен лед, иначе почва будет слишком влажной. Они хотят присоединиться к г-ну Гарнецкому, которого я все же попрошу не позволять им рисковать собой. Они тут посетили всех знатных людей, и архиепископ прислал письмо: если бы он был здоров, он бы сам приехал. Во Франции это был епископ Вармии, он помнит обо всех любезностях, которые вы оказывали ему в Париже. Г-н нунций пригласил их на аудиенцию. Г-н граф де Гиш спросил у меня совета, как ему следует поступить. Я ему посоветовала не отказываться, основываясь на том, что говорил мне г-н де Люмбр.»
Дальше она довольно запутанно рассуждает о том, что ей сказали или не сказали про нунция, и что Людовику, видимо, всё равно, иначе бы он тоже уже что-нибудь сказал, а он не сказал.
«Помимо этого, я подумала, что, если он откажется от аудиенции нунция, то поляки из-за этого сильно возмутятся. Итак, я отвечаю за все их поведение, и я все более утверждаюсь в том, что верно поняла подлинные чувства короля, своего повелителя. Они уедут в понедельник. Я уверена, что они будут усердно вам писать при всякой возможности. Что до меня, то я не пренебрегу ни единой, чтобы дать вам знать о них, когда у меня будут новости. Заверяю г-жу де Грамон, их матушку, в том, что на то время, пока они находятся в Польше, я займу ее место рядом с ними. Если почта от короля прибудет до того, как я запечатаю это письмо, я вам сообщу все новости. Я неважно чувствую себя последние шесть дней.»
«Моему кузену г-ну маршалу герцогу де Грамону»
(1) Днепр.
(2) Ян Замойский, воевода сандомирский в 1659-1665 гг., первый муж Марии Казимиры д’Аркьен.
Лувиньи пишет, (https://drevlit.ru/texts/g/gramon_text.php,)что они уехали из Варшавы 19 ноября, 5 декабря добрались до Львова, 11 января перешли через Днепр по льду, а 20 января дошли до армии Яна Казимира. То есть насчет Рождества королева еще очень оптимистично рассудила. Но они всё-таки доехали!
«В армии любезность короля превзошла все, что самого милостивого сделала для нас королева в Варшаве. Полюбовавшись некоторое время красотой и исключительным великолепием польской кавалерии, про которую можно сказать поистине, что она превосходит все кавалерии в целом мире, мы направились прямо к королевской палатке. Мой брат, от природы красноречивый, держал речь и произнес Его Польскому Величеству самое почтительное и самое галантное приветствие, какое только можно себе представить. Король ответил, обнимая нас обоих и говоря, что он не может достаточно выразить, как он нам обязан за то, что мы прибыли из такого далека, чтобы предложить ему свои услуги в войне столь тяжелой и жестокой, как та, которую он ведет; но что он сделает все возможное, чтобы мы не могли посчитать его неблагодарным, и будет заботливо искать всякого случая дать нам доказательства своих уважения и любви. Это не был человек выдающегося образования; но обладал большою светскостью, был добр, полон гуманности, храбр как его шпага, и насчитывал в своей жизни немало доблестных подвигов, в которых он всегда выдавался сам лично.
Лишь только мы оставили короля, нас окружили высшие офицеры армии и важнейшие сановники, сопутствовавшие королю, между которыми произошли пререкания о том, кто из них будет иметь преимущество угостить нас первым. В результате потребовался приказ короля, который высказался за литовского канцлера, креатуру королевы.
Ужин, на котором мы у него были, оказался необыкновенным как по своей продолжительности, так и по количеству здравиц, которые были нами выпиты. Из тридцати человек, сидевших за столом в семь часов вечера, к пяти часам утра оставались только канцлер, его духовник и я, — разумеется, не совсем свободно уже владевшие речью.
На другой день, без перерыва, мы были приглашены на обед к генералу армии, г. Чарнецкому, на котором гости проявили не большую воздержность, чем за ужином накануне. Я даже припоминаю, что после обеда гарцевали верхами по льду, на расстоянии пистолетного выстрела от осажденного города, при чем не обошлось и без стрельбы из мушкетов. Впрочем, никто не был ранен, и вакханалия закончилась благополучно и весело.»
Всё это безобразие происходило прямо во время осады Глухова. На следующий день случился штурм.
Через четыре месяца королева пишет своему "кузену, г-ну маршалу герцогу де Грамону" еще одно письмо про его сыновей. Там еще графиня де Гиш, змея, как раз накануне 8 марта решила делать придворную карьеру, и из-за этого с маршалом поссорилась. Не знаю, что у них тогда во Франции было вместо корвалола с валидолом, но, наверное, поставщики этих средств де Грамонам озолотились.
"14 марта 1664 г.
При отправке последней почты я была в тревоге из-за отсутствия новостей из армии, и она не уменьшилась, когда я их получила: как вы узнаете из писем, которые я вам посылаю, король и вся армия отправились на соединение с литовскими войсками, чтобы после принять решения, какие они сочтут уместными ввиду приближения двух московитских военачальников. Вы легко вообразите мое беспокойство из-за сражения, которого, очевидно, пожелают, и на которое потребуется отважиться; мне оно кажется совершенно необходимым для завершения этой войны. Когда вы узнаете, что графы де Гиш и де Лувиньи совершили во время двух атак на одну крепость (я бы хотела, чтобы ее вовсе не осаждали), у вас будет серьезная причина поблагодарить Бога за то, что он их сохранил. Младший брат повсюду следовал за старшим в самые опасные места, к большому восхищению поляков. Монсеньор король не перестает мне хвалить их за это. Он несколько раз посылал их отозвать, но они ничего не хотели слушать. Я вам не могу описать, как высоко они вознесли репутацию французской нации и в особенности короля, подле которого, как говорят, они были вскормлены. Забота о них умножает мои страдания, ибо я опасаюсь, как бы они не стали слишком рисковать собою в каком-нибудь сражении. Поляки привыкли побеждать московитов с небольшими потерями, но кто может знать, как рассудит Бог на этот раз. Что до меня, то в моем характере всегда ожидать худшего, и я часто страдаю, воображая то, чему не суждено произойти. Некоторые думают, что московиты не отважатся на битву, поскольку войско их состоит из тех, кого удалось набрать по всей стране и пригнать силой, и что в присутствии двух армий они захотят переговоров, и я хочу надеяться, что монсеньор король примет более мягкое решение, если они захотят подчиниться здравому смыслу: ему тоже необходимо не подвергать риску свои войска, тем более что турки так близко к нашим границам. Я прошу г-жу графиню де Гиш: пусть она попросит о молитвах всех знакомых ей добрых людей. Когда вы получите это письмо, все эти дела уже решатся, но, поскольку для Бога есть только настоящее, будущие молитвы Ему уже известны."
Собственно, эти письма в какой-то мере объясняют, почему польской королеве сообщали о дальнейшей судьбе графа де Гиша: во-первых, материнские чувства, а во-вторых, раз уж ввязался в этот сериал, обидно пропустить новый сезон.
Штош, оставим героический блокбастер и вернемся в осень 1664 года, к семейству принца де Конде, которое продолжает вести здоровый образ жизни.
Исключение — принцесса де Конде: герцог д'Омаль сообщает, что как раз в октябре 1664 г. в письмах принца есть упоминание о неких приступах необычной ажитации у его жены, которая тогда жила в Сен-Море. Конде распорядился, чтобы за ней наблюдали. Возможно, так проявлялась ее болезнь, которая в 1672 г. привела к скандалу и ссылке в Шатору.
Продолжаем писать королеве Польши
От принца де Конде
R. VII, f. 293
Венсен, 3 октября 1664
Ничего существенного не произошло при Дворе со времени последних моих писем. Месье и Мадам вернулись из Виллер-Котре, а мы с сыном сюда приехали, чтобы совершить маленькое путешествие. Король отправится в Версаль двенадцатого числа, и мы туда поедем, когда Король там будет. Г-жа принцесса Пфальцская и моя дочь вернутся в Париж, где Король будет в конце месяца. Моя дочь хорошо себя чувствует после своих вод и купаний.
После атаки на редут Жижери мавры больше ничего не предпринимали, но говорят, что они ждут войска из Туниса и Алжира, чтобы напасть на наш лагерь. Король послал подкрепление, и туда отправилось много волонтеров. Думают, что этой зимой Король выведет войска из Германии, будучи не слишком довольным тем, как мало император о них заботится. Это еще не решено, но по большей части волонтеры начинают оттуда возвращаться.
От герцога Энгиенского
R. VII, f. 295
S.L., 3 октября 1664
С тех пор как я имел честь писать Вашему Величеству, я вернулся ко Двору, где ничего не нашел нового со времени своего отъезда. Король должен ехать в Версаль через семь-восемь дней, и там должен остаться на три недели. Я же завтра вернусь в Шантийи, где оставил жену с г-жой принцессой Пфальцской. Они обе уверяют, что им там нравится. Без сомнения, в Версале произойдет что-нибудь такое, о чем я смогу сообщить к удовольствию Вашего Величества. Королевские войска, высадившиеся в Африке, заняли там крепость и нечто вроде городка под названием Жижери. С тех пор у них было большое сражение с маврами. Накануне битвы один из них пришел для переговоров с г-ном де Бофором, и попросил у него разрешения войти в свой город, чтобы забрать там какие-то забытые важные бумаги. Но поскольку все милости, до сих пор оказанные <маврам>, вместо того, чтобы их принудить к переговорам о мире, только еще больше их злили, ему отказали в просьбе и решили не делать ничего для них впредь. Мавр, задетый тем, что ему не удалось достичь желаемого, сильно угрожал нашим людям завтрашним нападением, и в самом деле не обманул: собрав как можно больше людей и пользуясь сильным туманом, поднявшимся в тот день, он подобрался к редуту, выстроенному на горке за пределами линии укреплений. Мавры, будучи пешими и не имея приставных лестниц, чтобы влезть на редут, ничего другого не изобрели, как взбираться туда, становясь на плечи друг другу. Они это сделали с величайшей отвагой на свете, и в мгновение несколько из них оказались наверху. Когда они появлялись, наши солдаты их отбрасывали ударами протазанов (1), но они нисколько не были обескуражены и так ожесточенно нападали, что в итоге завоевали бы редут, если бы к нему не подошли с укреплений. Так их победили, но они ждут из Алжира большой подмоги и собираются атаковать укрепления. Здесь из-за этого беспокоятся. Не знаю, отправит ли туда Король какие-нибудь войска на помощь: эту крепость будет очень трудно поддерживать и укреплять. Здесь находят действия мавров достаточно удачными, и они, конечно, не остановятся. Голландцы в самом деле решились противодействовать компаниям, учрежденным Королем для обеих Индий, и сделают для этого всё возможное. Я не знаю, станут ли они действовать силой в открытую, но они уже решили почти даром отдавать все свои товары, чтобы привлечь всех торговцев к себе и помешать им ехать во Францию. С другой стороны, Король тоже решился на этом потерять и сделать то же самое. Я не знаю, кто в итоге победит, но этот спор лучше всего для общества и для всех людей, которым предстояло делать большие покупки.
Примечания
(1) Протазан — разновидность длинного копья с древком длиной 2-4 метра. У него длинный плоский металлический наконечник с полумесяцем у его основания. Во французской армии был одним из видов вооружения пехотинцев до королевского запрета 1670 г., а во флоте –- до конца столетия. Еще он использовался как церемониальное оружие королевской гвардии.
Отредактировано (2025-01-14 11:21:21)
Это черновик поста про дело Варда. Значит, по версии мадам де Лафайет получается так: у де Гиша с Мадам решительно ничего не было, и про это "ничего" они друг другу писали в 1662 г. по три раза в день. Письма де Гиша Мадам не могла у себя хранить, и она придумала их отдавать своей фрейлине, девице Монтале (ее сестра, кажется, была гувернанткой детей Анри-Жюля и родила от него дочь, но это уже другая история). Что, спрашивается, могло пойти не так?
От принца де Конде
R. VII, f. 303
Шантийи, 9 октября 1664
Мы с сыном готовимся покинуть это место через пять-шесть дней, чтобы поехать в Версаль, а г-жа принцесса Пфальцская с моей дочерью поедут в Париж, чтобы присутствовать там при Дворе, который там будет 25 числа сего месяца. Я сделал всё, что было в моей власти, ради попытки примирить гг. де Гиша и де Варда, но не сумел в этом преуспеть: с обеих сторон ожесточение еще слишком велико, чтоб так скоро с ним можно было совладать. Король, однако, сделал им такие строгие запреты, что нет никаких причин опасаться несчастного случая. Но они из-за этого не перестанут друг друга от души ненавидеть и вредить друг другу всеми способами, не преступая запретов Его Величества.
Я сказал дочери то, что Ваше Величество мне приказали. Она так послушна всем Вашим приказам, что мне пообещала упражняться так много, как только сможет. Воды ей принесли большую пользу, и я надеюсь, что они возымеют то благое действие, которого Ваше Величество и я так горячо желаем.
От герцога Энгиенского
R. VII, f. 305
S.L., 10 октября 1664
Я очень огорчен тем, что не смог преуспеть в том, что Ваше Величество приказывает мне сделать относительно г. де Варда и г. де Гиша: их ссора вышла наружу, и последний оповестил весь мир о том, что первый его предал; теперь это такая вещь, которую трудно изгладить, и такое прощают с большим трудом. Я, тем не менее, охотно постарался бы восстановить мир между ними, но они расходятся во всех своих речах, ни в чем они не согласны друг с другом, и между ними столько злости, что необходимо сперва дать времени их немного смягчить, прежде чем думать об их примирении. Я из-за этого крайне огорчен, и с ними обоими очень дружен. Но г-н граф де Гиш утверждает, что оставил другому на хранение все свои письма, а тот этим воспользовался, чтобы добиться любви Мадам, и рассказал ей то, что <де Гиш> рассказывал ему потом по секрету, а потом с нею вместе потрудился, чтобы Король и маршал де Грамон поверили, будто его общение с Мадам в действительности не прекратилось, и таким образом его хотели заставить оставаться в Московии; и что после его возвращения <де Вард> делал то же самое, чтобы его снова прогнали, и сказал архиепископу Санса, будто знает, что <де Гиш> снова влюбился в Мадам; и еще он говорит о сотне других поступков, которые де Вард якобы совершил. Тот начисто всё отрицает и говорит, что, напротив, г-н граф де Гиш – самый неблагодарный человек в мире, а <де Вард> ему оказал услугу в делах, которые могли его навеки погубить: он забрал из рук мадемуазель де Монталэ (1) (она была фрейлиной Мадам) все письма, которые ей писал г-н граф де Гиш; он это сделал по поручению Короля, и фрейлина их отдала поэтому, но он сначала их все прочел и сжег пять или шесть писем перед тем, как передать их Королю, потому что эти письма могли <де Гиша> погубить: граф де Гиш прекрасно знает, что это за письма, и в глубине души прекрасно понимает, что никогда бы не вернулся, если бы другой человек выполнял поручение Короля и изымал письма. Но <де Гиш> возражает, что не знает, о чем речь и что он никогда ничего не писал в таком роде. Ваше Величество видит, что довольно трудно смягчить их настроения, но я все равно сделаю все что могу: г-н мой отец уже потрудился над этим и не достиг успеха. На днях произошло кое-что забавное. Папа Римский какое-то время назад дал аудиенцию португальскому послу. До того он его не принимал и не обращался с ним как с королевским послом. Когда посол Испании (2) пожаловался на это нововведение, Папа ему ответил, что не мог отказать в этой милости г-ну де Креки, настоятельно просившему о ней от имени Короля, и поступил так из уважения к Королю, а не к португальскому королю. Посол Испании пару дней назад пожаловался на это Королю, и тот был крайне удивлен, поскольку не давал никаких приказов г-ну де Креки и уверен, что тот ничего подобного не делал, а Папа нашел себе причину для оправдания.
Примечания
(1) Мадемуазель де Монпансье ее ввела в окружение Мадам. Монталэ приходилась сестрой Франсуазе де Маран, гувернантке, которая немного позже не только воспитывала детей Анри-Жюля, но и увеличила их общее количество.
Если я правильно поняла, будучи фрейлиной Генриетты, Монталэ устраивала свидания де Гишу с Мадам, передавала их послания и хранила их переписку. В лучшие времена эти гиганты мысли могли писать по три письма в день. Из опасного в письмах графа де Гиша содержались нытьё, жалобы на короля и шутки про него, а также проект сдачи Дюнкерка англичанам (скорее диагноз, чем преступление). Когда Месье выгнал Монталэ за интриги, письма она забрала с собой, и потом они всплывали по частям. У них с де Вардом был общий друг, Корбинелли, который в этом был замешан. Одна из партий компромата (три письма) попала к Олимпии Манчини, графине де Суассон. Олимпия терпеть не могла Генриетту и показала письма королю, чтобы ей навредить. Графу де Гишу тоже досталось бы сильно. В ответ Генриетта слила историю про «испанское письмо», заранее взяв с короля обещание, что он не будет наказывать де Гиша, если окажется, что остальные заговорщики еще хуже. В итоге Олимпия временно попала в немилость, де Вард отправился в тюрьму, а затем в долгое изгнание, а у Людовика XIV на всех портретах такое лицо, как будто под париком у него шапочка из фольги.
(2) Луис де Гусман Понсе де Леон (11 июня 1605 – 29 марта 1668).
Вики считает, что этим послом был Педро Антонио де Арагон.
Не то чтоб это было здесь важно.
Отредактировано (2025-01-15 20:09:32)
От принца де Конде
R. VII, f. 322
Версаль, 16 октября 1664
Позорное отступление московитов из Литвы, которое они предприняли, не сумев взять единственную ничтожную крепость, имея столь многочисленную армию против столь слабой, какая была у г-на Пака(1), показывает, что королю Польши хорошо служат, и ему несложно будет их образумить, и что это враги, которых не стоит сильно опасаться; но малое единство между польскими вождями – причина умаления дел: надеюсь, что со временем они поймут свою ошибку и объединятся под началом Вашего Величества. Мир, заключенный императором с турками (2), хоть и позорный, в Польше поднимет кое-какой ропот и пробудит суетные настроения, недавно подавленные; но я надеюсь, что сноровка и обходительность Вашего Величества всё исправят, и в конце концов Бог поможет Вам счастливо достигнуть исполнения всех Ваших замыслов. Я невыразимо рад видеть, что здоровье Ваше укрепилось, и хотя Ваше Величество еще не чувствует большого облегчения <болезни> своего глаза, надеюсь, что время его исцелит.
Король здесь с воскресенья, а я с утра среды; Королевы, Месье, Мадам и множество других дам тоже здесь; каждый день дают комедии, и в хорошую погоду Король ходит на прогулку с дамами, а в плохую играет с ними. Здесь ничего существенного не произошло. Г-жа де Монтозье немного поссорилась с графиней де Суассон, г-жой д’Арманьяк, г-жами де Креки, де Монтеспан и Мазарини (3) из-за того, что они хотели позавтракать после Королевы, не дожидаясь других фрейлин, которые служат Королевам. Г-жа де Монтозье им сказала подождать, а они не захотели, и жаловались на г-жу де Монтозье, но это была мелочь.
В Жижери потерян один из наших кораблей, и думали, что потеряны все галеры, но они в конце концов чудесным образом спаслись. Эта крепость Жижери нам будет стоить многих затрат и многих людей, и всё же здесь сомневаются, что от нее нам будет большая польза. Говорят, что англичане и голландцы сражались между собой возле Гвинеи, и англичане победили, но новость пока не подтверждена. Эта война может иметь последствия, если не уляжется, потому что у Короля есть гарантийный договор с голландцами. Правда, по этому договору в течение шести месяцев Король обязан им только услугами, но после должен подать помощь. Я думаю, Король сделает все возможное, чтобы постараться их примирить до того, как ему придется объявить войну. Думают, что испанцы вынудили императора принять условия, предложенные турками; здесь посол Испании мне сказал, что поступили так против его мнения: ссылаюсь в этом на него. Я забыл сообщить Вашему Величеству, что мой племянник де Дюнуа (4) вышел из Иезуитов, потому что тогда у меня была подагра: правда, что он совершил этот прекрасный поступок, и что это самый жалкий человек на свете; но неправда, что, как сообщили Вашему Величеству, у него есть любовница, на которой он думает жениться. Но я считаю, что он на такое вполне способен: это великое несчастье для его дома, ведь его брат (5) самый славный мальчик на свете, и он бы хорошо отстоял всё, что другой понапрасну растеряет. Король двадцать пятого вернется в Париж. Г-жа принцесса Пфальцская и моя дочь вернулись туда в добром здравии.
Я ужасно опасаюсь, как бы хлопоты, которыми Ваше Величество себя утруждает, не привели к возвращению болезни. Смиренно умоляю Ваше Величество позаботиться о себе из любви к нам. Я в восторге от того, что Ваше Величество довольны г-ном Жерменом: я его послал после одобрения гг . Гено, Дюпюи (6), Буйе и Бурдело (7), которые меня заверили, что он очень способный и лучшего не найти. Я желаю, чтобы Ваше Величество были довольны отцом Журданом: здесь он получил публичное одобрение всего своего ордена, и мне показался человеком очень способным.
Примечания
(1) 4 октября в газете писали про то, что в сентябре московиты сняли осаду с Шклова и отошли. Возможно, речь об этой крепости. Кристоф Пах – канцлер великий литовский, в 1652 г. женился на Женевьеве-Клер де Майи-Ласкарис, которая приехала в Польшу в свите принцессы Марии Луизы.
(2) Договор, заключенный в Темешваре, подписан 15 сентября 1664 г.
(3) Гортензия Манчини (6 июня 1646 – 2 июля 1699), племянница кардинала Мазарини. 28 февраля вышла замуж за Армана Шарля де Лапорта, герцога де Ламейере, потом герцога де Мазарини. Этот тот самый губернатор Эльзаса, про которого известно, каков он. Ей приписывали мемуары, напечатанные в Кельне в 1675 г.
(4) Жан Луи Шарль Орлеанский (12 января 1646 – 4 февраля 1694), старший сын Генриха II Орлеанского, герцога де Лонгвиля, и Анны Женевьевы де Бурбон, сестры Великого Конде. старший сын Генриха II д’Орлеана, герцога де Лонгвиля, и Анны Женевьевы де Бурбон. Был послушником у иезуитов, но покинул орден. 1 декабря 1669 г. стал священником, затем из-за душевной болезни родственники поместили его в аббатство Сен-Жорж в Бошервиле, где он и умер.
*Любопытно, что слух, который рассказали польской королеве, напоминает историю про безалаберного наследника титула герцога де Люксембурга. Just saying.
(5) Шарль Парис Орлеанский (29 января 1649 – 11 июня 1672), младший брат предыдущего, граф де Сен-Поль и герцог де Лонгвиль. Надежда Лонгвилей, его очень ценили в свете. Погиб при переходе через Рейн.
(6) Врач принцессы Пфальцской. Родился около 1584 г., умер в 1670 г. Родился или жил в Невере, там стал врачом г-жи де Невер, матери Марии Луизы Гонзаго. Ги Патен о нем говорил, что он «человек мудрый, проницательный, смышленый, весьма ученый и хороший философ».
(7) Пьер Мишон, называемый аббат Бурдело, врач (1 февраля 1610 – 6 февраля 1685). Лечил семейство Конде еще со времен Генриха II, в годы изгнания Великого Конде ездил к Кристине Шведской. Основал частную академию, которая заседала в особняке Конде в Париже и издавала свои труды. Каждую неделю присылал господину принцу сводку новостей из мира науки.