Комнату Ирмы окутывали легкий туман, смрад и дрожащий полумрак. Она жгла индийские благовония и свечи. Если именно так и выглядели жилища древних индусов, то неудивительно, что Просветление настигло Будду под деревом: он попросту отравился свежим воздухом. Ирма жить не могла без дыма и готова была воскуривать практически все, что способно тлеть. Этот факт весьма беспокоил ее родителей, однако они успокаивали себя магическим заклинанием "у девочки просто переходный возраст". По нелепой иронии судьбы они были правы: попробовав весь спектр удовольствий от Беломора до травки, Ирма остановилась на благовониях и дамских ментоловых сигаретах. Яблочный табак и кальян остались в босоногом детстве, впереди ждал только черный мундштук – верх шика и предсмертный писк моды. Но пока этот поворот ирминого стиля еще был скрыт мрачными покровами будущего, и о нем не догадывалась даже она сама.
Демоническая женщина прям, ух.
Язычки свечей подрагивали, отражаясь в зеленом бутылочном стекле. Но полу вповалку лежало шесть уже слегка пьяных тел, преимущественно мужских.
Но местами женских, а частично и гермафродитных. «Но полу», блин. Ещё мы узнаём, в кого Ирма такая духовно бохатая.
Это тоже беспокоило ирминых родителей, но все-таки меньше, чем туман благовоний, запах которых ощущался даже на лестничной площадке. Они, родители, в свое время были хиппи. Творили безобразия и помасштабней. Потом как-то остепенились, постриглись, с годами перестали влезать в цветастые рубахи. Забытая гитара покрылась толстым слоем пыли на чердаке у бабушки. И стали родители добропорядочными гражданами, усиленно веря, что все те невинные развлечения, которые не убили их в юности, не повредят и единственному чаду.
В общем, родители у духовно бохатой типичные леваки, возможно разрешающие чаду слишком много и слишком часто дующие ей в попу. Поэтому и получилась такая высокомерная особа с замашками кукловода.
Дочка, непредсказуемая как удар пыльным мешком из-за угла, сегодня в некотором роде даже радовала – пили вино вместо пива. Намечался приятный контраст с былыми батареями пустых бутылок на кухне. Страшно сказать, сколько могли употребить в прошлом пятеро, а ныне и вовсе шестеро полных энтузиазма и жизненной энергии подростков...
Да, русские школьники в 17 лет обычно бросают пить, как знакомо.
Пили за светлое будущее. Чтоб - светлее некуда. Такой лозунг в комнате Ирмы был довольно рискован: Ирма жила во тьме. Длинные, тяжелые шторы запрещено было раздвигать под страхом смерти или, хуже, истерики. Мать обзывала кротом, друзья – упырихой. На подоконнике много лет назад от такой жизни засохли два кактуса. Их нахохлившиеся трупики покрылись пылью. После обещания прибить шторы гвоздями родители смирились и отбросили просветительскую деятельность.
Ты ж моя утипусечка. Интересно, а был ли у неё шкаф, на котором чиркали шариковой ручкой, исписанные ей же стены и плакаты херкоидолов? И да, что мешает духовной девушке выбросить нахер кактусы?
Уполовинив вторую бутылку, затеяли игру. Игра была старая, как хороший анекдот, и требовалось для нее всего ничего – пустая тара и немного пространства, чтобы ее вращать. Из очень неправильного круга, образованного приятно теплыми телами друзей, Ирма убрала тарелки огрызков вперемешку с яблоками, шкурок пополам с бананами и печенья с фольгой от давно покинувшей визуальный мир шоколадки.
Короче, пора играть в бутылочку, усатый шмель предвкушает.
Сказочник мрачно ухмыльнулся, обведя взглядом компанию. Для игры в бутылочку публика была мало подходящая.
Но его ждёт суровый облом.
- Мы эту игру называем "бутылка откровения", - сказала Ирма.
- Название дурацкое, но как-то прижилось, - пояснили с той стороны дымовой завесы. Ирма продолжала:
- Мы играем в нее, когда накапливается много вопросов друг к другу.
- Когда чувствуется какая-то недосказанность, - добавил Эдик.
- Когда что-то нас тревожит, - подал голос Никита, - как перед сменой школы...
- Когда напьемся, - суммировал Валера.
Сказочник понимающе кивнул. Отпил вина.
Эх, а я так хотел поцеловаться со всеми вами, - подумал Сказочник.
- Есть много вопросов, на которые мы боимся услышать ответ.
- От этого и недосказанность... Это особый талант - задавать правильные вопросы и вовремя. И только в игре все вопросы – правильные.
- А как же тайна исповеди?
- Все, что будет сказано, останется в этих стенах.
Но не в этот раз, потому что на следующий же школьный день Сказочник побежит стучать Алечке в стихотворной форме.
И всё заврте.
Ирма и Валера курят на балконе.
- Так вон значит оно как... – бросила, будто невзначай.
Валера покосился. Стряхнул пепел в цветочный горшок.
- Как вроде я кому новость сказал, - фыркнул. И вернулся к изучению неба.
Цветы у Ирмы на балконе были мутантами. Травили их класса с восьмого. Сначала – прячась от родителей, потом по привычке. Часть растений погибла за эти четыре года страшной смертью. Выжили - сильнейшие. Менялся все это время и курящий состав – пока не остались шестеро. "Великолепная шестерка", так их звали учителя.
А то мы забыли это восхитительное прозвище.
- Ты на Муха не сердись. Знаешь ведь его... Он отойдет, просто ему время нужно.
Говорят, школьные друзья расстаются... Их, мол, сводят обстоятельства. У них, мол, нету выбора. Может, это было немного наивно, но "великолепная шестерка" всегда свято верила – что бы ни случилось, сколько бы лет ни прошло, они все равно будут ощущать друг к другу нежность. И наперекор судьбе встречаться – пусть даже редко, затянутые в воронку новой повседневности... Новых друзей, любимых, новых проблем... Они всегда останутся одной семьей. Сиамские близнецы, сросшиеся душами, – так сказал Сказочник после двух стаканов вина, когда-то давно, в прошлой жизни: в начале весны.
Зная как легко вы выкинули из своей компании Артёма и Дыню – нет, не будете.
А Мух оттает, Валера знал. Поймет и простит. Наверное.
- И чего он взбесился...
Ирма обернулась, ненавязчиво ловя его взгляд:
- Ну, не каждый же день узнаешь, что твой лучший друг гей...
Валера поморщился. Привыкать к словам, к ярлыкам, ему будет гораздо сложнее, чем к своим чувствам.
А что к ярлыкам сразу? Ты и есть гей, какой тут ярлык.
У нее всегда в глазах что-то такое было... Испытывающее, хитрое, с кошачьим прищуром. Но спокойное. Вертикальные зрачки еще никогда не мерещились.
- Ирма, - он отбросил окурок, подошел к ней, - Ирма, ты ведь знаешь... Это. Ничего. Не меняет!
Она наморщила лоб, отвела в сторону руку с сигаретой.
- Меняет. И ты скоро сам это поймешь. То, что тебе не нужно скрывать что-то от своих близких людей, это, согласись, важно. И это тебя изменит. Но никто не говорит, что в плохую сторону, другой – не значит плохой. Ну, первое время пацаны малость шугаться будут...
Он грустно усмехнулся.
- Это все мелочи, Валер. Что ни делается – все к лучшему, даже если сначала так не кажется.
Ирма была теплая, непривычно хрупкая после Паши. Целовалась напористо и быстро. Пахла сигаретами.
Ого! Ого как внезапно!
- Полегчало? – улыбнулась. Притянула за короткие волосы, коснулась поцелуем лба. - Пошли бухать...
Так и закончился Валерин камин-аут. Естественно, нам неважно абсолютно, как отреагировали остальные чуваки из компании, какие им задавали вопросы и так далее. Зато Ирма у нас мудрая и хрупкая. Охуеть. Пошлите бухать.
И вот тот день настал. Паша чешет в школу, и мы сразу чувствуем, что что-то не так.
Знакомые лица начали попадаться еще за два двора до школы: в основном, курящие малолетки. Знакомые лица оборачивались вслед. Паша шел вперед, стиснув зубы и давя в себе малодушие. Еще не поздно было вернуться домой...
Нет. Сегодня... или он уже не решится. А погибать – так с музыкой...
Что же случилось?
В школьных коридорах лица были еще более ошарашенные. Не скрывая удивления, оглядывались на учителя... Он неспеша поднялся на второй этаж. Легонько поскрипывала кожа брюк.
А Паша всего-то кожаные штаны нацепил. Ну пожелаем ему, чтобы в прекрасный майский день его яйца стали крутыми, если вы понимаете о чём я.
Жестоко споткнулась шедшая навстречу Климко.
- Павел Петрович... Какой вы сегодня... необычный...
Марьяна хорошо держится, но я знаю, что она хочет кататься по полу и смеяться. А Валера снова начинает адово бесоёбить.
Валерка на мгновение ошалело замер, потом радостно рванулся к нему. Упал на колени и проехал половину коридора – на форменных брюках: все равно носить их оставалось последние дни. Красиво, картинно затормозил у Пашиных ног, глянул снизу вверх...
- Вроде как с днем рождения, - смущенно улыбнулся учитель.
- Пашка!!! – Валера обнял его ноги... и вдруг поднял, перекинул через плечо, закружил...
Кошмар.
- Беспредельщики, - улыбнулась Ирма, останавливаясь на безопасном расстоянии, - Слушай, юный извращенец, поставь Палпетровича на место и дай на него посмотреть!
"Великолепная шестерка" подошла не в полном составе: Мух демонстративно остался в конце коридора. Зато с ними были Полина, Катя и Артем. Друзья окружили влюбленную парочку, и Пашу наконец-то вернули на пол. Он одернул кислотно-сиреневую рубашку, расстегнутую до груди, хотел по привычке поправить очки, но на полпути вспомнил, что сегодня их нет, и движение получилось скомканным, неловким.
Божественно. Просто божественно. А я думала, божественнее леопардового гольфа уже ничего не увижу.
- Клево выглядите, - сказал Никиш, - правда, клево.
- А то ходишь вечно как ботаник... – проворковал Валера, не сводя с учителя влюбленных глаз. - Будь собой, и все станет проще!
- Зеленый ты еще, - вздохнул Паша.
Нахуй субординацию!
Опасно бросать судьбе вызов – разве что пряча в рукаве мелкий, но все-таки козырь... И вспомнив про два дизайнерских заказа, ждавших в компе, Паше немного расслабился.
Дизайнером? Ты? Ну ждём на бизнес-линче у Артемия Лебедева.
Давно уже бродили шальные мысли: засиделся, пригрелся... А ведь устраиваясь работать в школу, убеждал сам себя – это временно. Это вроде трамплина. Рецидивист-хамелеон, усиленно мимикрирующий в учителя. Что ж... Если Регина прикажет положить на стол заявление – он положит. И на стол, и на Регину... Он глянул на Климко, все еще стоявшую в отдалении, с ее широко распахнутыми глазами. Вздохнул.
Точно прикажут.
Не надейся, для учителей твоё увольнение сродни удалению дневников наших поциентов для анонов.
Вечером гуляли – в "Элгуве", уютном клубе местного значения, где кроме них и было-то от силы пяток посетителей. Праздновали шумно и весело, и было их как-то непривычно много: неизменные Ирма, Эдик и Никиш, Сказочник с Полиной, Артем с гитарой, Катя, счастливый Паша, наконец избавившийся от Дамоклова меча уголовной ответственности... и Ольга, все же решившая почтить своим присутствием валеркин праздник. Странно было видеть ее одну, но Алечка не осмелилась зависнуть с учениками – хватит с них одного учителя-гея...
Не надо стесняться. Хотя на самом деле Алечка боялась, что Сказочник снова начнёт её донимать своими опусами.
Стоило Эдику увидеть Ольгу – и он перестал быть собой. Правду говорят – любовь делает мужчин идиотами... Паша с Валерой только переглядывались. Будь Ольга одинокой гетеросексуальной женщиной – как знать, может быть, этот вечер стал бы началом романтических отношений... но после короткого разговора с глазу на глаз Эдик был мрачен и топил свое горе в вине.
- Что, брат? Послала? – спросил Валерка, когда вышли покурить.
- Ай, - махнул рукой грустный брошенный Эдик.
Валерка обнял его, и Эдик прижался щекой к его плечу. Чуть помолчал, потом шепнул тихонько:
- Всю жизнь я связываюсь не с той ориентацией... не важно, какого пола.
- Ага, - фыркнул Валера, - несграбный* ты, Эдик.
- Пшек*, - усмехнулся Эд. Валера сделал назидательное лицо:
- Пшек – это ты. А я просто с тобой вместе вырос. Ну что, целоваться будем или по-хорошему разойдемся?
- Сгинь, - ответил Эдик. Но на душе как-то неожиданно полегчало.
А празднование шло своим чередом, и Ольга очаровательно улыбалась, вручая виновнику торжества скромный сверток. Она продолжала улыбаться, пака Валерка развязывал ленточку и разворачивал пестренькую упаковочную бумагу. И только Паша подозрительно косился на подругу, зная истинно русский черный юмор работников морга.
Потом повисла гробовая тишина. И перед тем, как от хохота сползти со стула, Валера успел поставить на край стола банку с формалином.
В формалине не то чтобы плавал – рвался из тесного плена здоровенный эрегированный член.
Я отращу себе третью руку, чтобы сделать тройной фейспалм от этой сцены. А теперь – снова Ирма в дымном сиянии прекрасной себя.
Полина встряхнула мокрыми руками, с благодарным кивком приняла протянутое Ирмой кухонное полотенце. Возле раковины поблескивала первозданной чистотой вереница бокалов ножками кверху: тусовка праздновала последний экзамен. Школа закончилась, теперь впереди было только вручение дипломов – ну и конечно, их обмывание...
- В чем ты пойдешь на выпускной? – спросила Полина.
Ирма улыбнулась. Выпускное платье было ее гордостью. Белое, атласное, с жестким корсетом и облегающей юбкой, от колен оно рассыпалось пеной кружев. Будто бы свадебное – но отдавая должное авангардному мышлению Ирмы, под белым слоем кружев прятался слой багровый.
По описанию похоже на китчевое дерьмо.
Полина долго стояла и смотрела на него, прижав к щекам ладошки. Ирме стало ее жалко: она знала, что на платье у Полинкиной семьи денег не будет, так что на выпускной девушка пойдет, скорее всего, в опостылевшей форме...
А прижимистые торгаши с рынка точно не подгонят своим платье в рассрочку. Да и злые родители, зная какой у девочек дроч на выпускные не поскребут по сусекам. Да и Полина не стала бы, зная злость своих родителей, откладывать на платье, ведь ей наверняка не дают карманных денег. Короче, ситуация абсолютно безвыходная, и Полину несёт к платью её мечты.
- Ирма... Это потрясающе красиво...
- Я думала поступать на дизайн одежды, в Дайлес Академию*. Но...
Полина подняла на нее свои большие глаза, полные удивления:
- Да тебе же сам бог велел туда! Помнишь, какое платье ты сделала на Мисс Школы? Из всех моих знакомых... Не знаю... когда говорят слово "богема", мне сразу представляешься ты.
Сам бог велел... Нет, ничего он не велел. Наоборот, все складывалось так, что Ирме выпадало ехать учиться в Конкордию*. Так хотели родители. Папа целыми днями просиживал на сайте, узнавал, какие документы нужно посылать и какие условия проживания...
Дааа, бывшие хиппи, а ныне леваки запрещают своей дочери выбирать учебное заведение.
- За меня все решили. Наверное, не судьба.
- Любите вы это слово. Вот и Макс тоже, - сказала Полинка и зарделась. - Раньше в стихах своих все бунтовал, бунтовал, а теперь тоже – Судьба... Расскажу я тебе одну историю. Ее у нас много кто знает. Несколько лет назад учился в нашей школе один мальчик. Вроде Эдика, умный, талантливый, толковый такой парень, очень большие надежды подавал. Регина его, сама понимаешь, любила, везде продвигала. И когда он заканчивал двенадцатый, решила она его судьбу устроить. С кем-то поговорила, где-то намекнула, и вышло, что брали его чуть ли не без экзаменов в самый престижный вуз, а после – уже грелось место на работе с такой зарплатой, что ни мне, ни тебе не снилось. Конечно, уж кто-кто, а он достоин был. Только вот... Что-то там у них не получилось, видно, не поняли друг друга. Потому что он сказал – "Я возьму сам", и учиться пошел в какую-то богом забытую коллегию. А теперь он знаешь кто? Мы с Максом вчера на его персональной выставке были...
Охуеть история.
Ирма не боялась ничего. Ее хранила Судьба. Она знала, выходя из дома утром, что ее не собьет машина, а в подворотне не изнасилуют обкуренные гопники. Что в школе не проверят невыполненную домаху по тригонометрии, а по истории спросят именно то, что она недавно видела по Дискавери или о чем читала романы в детстве. Что не поймают курящей в туалете, что после звонка на урок не встретится в коридоре директриса. Все получалось шутя. Это иногда доставало.
Ирма начинает что-то подозревать, а именно что автор сделал её сьюхой в этом повествовании. И – надо же – ей это не нравится.
Я возьму сам. Он бросил вызов Судьбе.
- Хочешь примерить? – спросила она, и Полинка яростно захлопала ресницами.
И взлетела.
Каково это – не оглядываться на толпу, не стараться всю жизнь оправдывать чьи-то ожидания? Быть собой и делать то, что хочешь, так, как хочешь? Что это за чувство – выигрывать у Судьбы?
Полинка в белом платье смотрелась волшебно. Легкая, невесомая, с детским удивлением в глазах – неужели это я там, в зеркале, такая красивая?..
- Здесь заузить... – пробормотала Ирма, придирчиво вертя Смильгину, как манекен, - чуть-чуть подшить, самую малость... А так почти впору.
- О чем ты говоришь? – застыла Полина.
- Ты идешь в этом платье на выпускной.
Вот так неожиданность.
Полинкины глаза, и без того огромные, расширились еще больше. Она прижала ладони к груди, замотала головой:
- Ой, нет-нет-нет, Ирма, нет. Ты мне сейчас делаешь очень больно. Потому что я хочу, чтобы это было правдой, но так нельзя... Ты ведь для себя шила. Столько труда вложила...
Ирма усмехнулась. Обняла ее, крепко притиснув к себе... и на ее плече Полинка разрыдалась от нежданной радости.
Страдания одноногой собачки окончены, и теперь всё будет хорошо, потому что подруга подарила ей платье.
Вроде это последняя глава, так что, готовьтесь, это будет горячо.
На выпускной бал Ирма опоздала в лучших традициях снобских вечеринок: чтоб уж точно никто не пропустил ее появления. Створки дверей с эхом захлопнулись за ее спиной, и в банкетном зале стало намного тише.
Ааааа.
Ирма шла по танцполу уверенно и спокойно, и чуть позвякивали кольца металлического пояса у нее на бедрах. Одноклассники и прочие выпускники смотрели, пораскрывав рты. Любитель театральных эффектов Никиш показал большой палец. Уважающий экстравагантность Сказочник медленно и торжественно начал апплодировать. С учительских столов донеслись вздохи ужаса, Климко прижала ко рту ладонь.
Аааааааааааа!
Хорошая девочка Ирма, отличница и гордость школы, объявила войну общественному мнению. Ее лицо в обрамлении угольно-черных прядей скрылось под толстым слоем готического макияжа, над тонкими ключицами опасно сверкали мощные шипы ошейника. Не на изящных каблучках пришла на выпускной скромная старшеклассница – по танцполу ступали толстые рифленые подошвы ботинок. Черная как ночь юбка на бедрах, из-под юбки – коленки в сеточку... А майка, господи помилуй, какая-то невообразимая кутерьма сеточек и лоскутков... и перчатки. И перстни. И на шее, на длинном кожанном шнуре - мобильный: с него ровно три минуты назад Ирма звонила Эдику, и именно поэтому диджей как нельзя кстати поставил Мэнсона.
Я сейчас встаю и начинаю медленно и торжественно хлопать, наверное в меня вселился Сказочник. Это просто апофеоз херкоты. Это как будто Вилле Валло родил ребёнка от Марко Хиетала. Это словно тёмный падший ангел ада пал во тьму. Я мысленно посылаю воздушные поцелуи Цитрине, и пусть моя старенькая чёрная помада отпечатается на её лике.
Желаемый эффект был достигнут: публика замерла. Всего на минуту, но когда останавливается время – вдруг начинают читаться судьбы. И люди с их надеждами и мечтами – будто на ладони...
Ой, сейчас начнётся. Херкобогиня – это была прелюдия, теперь будет самое главное.
На танцполе, улыбаясь ей, стояла роскошная Полинка, сверкая блестками в пшеничных локонах. Полина Смильгина, когда-то забитая жизнью тихоня, читавшая философские трактаты с фонариком под одеялом. Рядом, держа любимую девушку за руку – Макс Романовский, в прошлом – нигилист, эксцентрик, мрачная легенда двенадцатой параллели. Сегодня они танцуют грязные танцы.
Мрачная легенда, пиздец. Легендарный пиздабол. Эксцентрик, ёбаный в рот. Михаил Кокшенов эксцентрик, а этот по ебанутости даже до фильма «Жизнь кувырком» не дотягивает. Но очень близок.
Королева и Сказочник.
Он пойдет учиться на юридический. Они поженятся.
А Полина никуда учиться не пойдёт? И почему вдруг юридический? За что Цитрина ненавидит юристов?
За столиком, в окружении всей честной компании, сидел Валерка. Сидел, приобняв одной рукой Палпетровича, которого так непривычно зовет просто Пашей. Учитель и ученик... нет, уже нет. Просто двое и их любовь.
Они будут жить долго и счастливо и умрут в один день.
Ну да, ну да.
Рядом – Мух, наконец-то простивший лучшему другу... не то его необычную склонность, не то сам факт, что Мух узнал о ней последним. Никиш с бокалом шампанского. Эдик, их негласный лидер с давних пор, вот уже скоро десяток лет...
Друзья.
Завтра старая жизнь незаметно превратится в новую. Но сегодня им еще предстоит кое-что особенное.
Сидел возле этого столика и Артем, чей простой голос был создан для дворовых песен. На этот раз вместо гитары он держал на коленях Катьку. Это было очень гармонично, ведь формы девушек и гитар так похожи...
Да неужели, Артёму разрешили посидеть рядом с шестёрками? Правда, им с Катей выделили всего один стульчик, ну да ладно.
Простая девочка. Простой мальчик.
Она поступит в педагогический, он – в коллегию. Она будет варить ему борщ. Они заведут троих детей и ирландского сеттера.
И станут васятками, понятно.
Чуть поодаль грустила в одиночестве Снежана, упиваясь жалостью к самой себе. Красный диплом, все десятки, девяносто семь процентов по английскому, но вот беда – некого привести домой, а ведь замечательные, добрые и прогрессивные родители уехали на целых три дня, чтобы дать возможность дочке побуянить... Ни подруг, ни друзей, ни парня.
Да, друзья у отличниц могут быть только если отличница Ирма. Все прочие отличницы обречены на одиночество.
Ожившая Барби в блеске и взглядах – Аленка. Рядом с ней – сердцеед Диня.
Может быть, она сойдется с мозговитым мужиком и с его помощью сделает сногсшибательную карьеру в модельном бизнесе или даже в кино.
Может быть...
...Но вряд ли.
Потому что гламурные кисы должны страдать!
Никто не заметил замершего времени. Никто не заметил, как удовлетворенно улыбнулась Ирма. Земля крутилась как обычно, и в одном из ее уголков, нахально и как-то слабо мотивированно считающим себя центром Европы, шел выпускной бал.
- Who am I to disagree, - пропел Мэнсон. Кто я, чтобы спорить. Ирма ухмыльнулась.
"Я – Ирма. И спорить я буду!"
Завали своё ебало, - ответил Мэнсон.
Снежана уныло смотрела в бокал: по сторонам оглядываться не хотелось. Вокруг царило веселье. Уже слегка пьяное, оно сверкало стразами и улыбками. Выпускники танцевали, о чем-то увлеченно болтали, и девушки казались красивыми как никогда...
Стиснула зубы. Вечер явно не удался.
Платье полнит, ноги гудят от каблуков, прическа не идет... ведь просила парикмахершу не забирать наверх все волосы, не открывать широкие скулы... Столько денег содрали, гады, за идиотские завитки на заколках!
А одноклассницы посмеиваются... и правильно делают: пришла бы в джинсах и была бы довольна. Зачем было пытаться из себя невесть что сделать? Да и ради кого? Эдик ведь не смотрит даже в ее сторону...
Смотрел Никита. Долго смотрел, неодобрительно косясь на друга, потом положил руку Эду на плечо и сказал:
- Эдик, ты все-таки скотина. Посмотри, вот сидит девчонка, которой ты нравишься... Все при ней, и фигура, и мозги, что тебе еще нужно?
Эдик вздохнул. Он уже и так начинал ощущать себя идиотом, но еще не осознал этого в полной мере. Вся эта история с Ольгой... Он еще не успел оправиться от шока: женщина, от которой он был без ума, любима и любит... да не кого-нибудь, а другую женщину. И его щенячья влюбленность – она так и сказала, "щенячья влюбленность", - это, конечно, мило и льстит ей, но увы, из нее ничего не выйдет...
Никиш качал головой. Мол, любовь – это, конечно, хорошо, но почему бы иногда не спускаться на землю? Например, чтобы чисто по-дружески сделать девушке приятно?
Ага, снизойти до всякой черни.
А Мух молчал, молчал, потом взял да и позвал Снежанку танцевать.
Эдик и Никиш переглянулись. Поняли, что говорят они слишком много, а жизнь идет мимо... Вернее, демонстративно дефилирует мимо в лице расфуфыренных одноклассниц. Но рассчетливых стерв Эдик не любил. Любил умных, сильных духом...
Все одноклассницы кроме четырёх – расчётливые стервы. Страшно жить в Литве, наверное.
- Черта с два, - сказал Эд, и следующий танец Снежанка танцевала с ним. Потом ее пригласил Никиш, он обаятельно улыбался и говорил ей что-то, от чего девчонка заливисто смеялась... И все больше хмурились одноклассницы, кидая ревнивые взгляды на троих самых желанных парней параллели, поочередно развлекавших задаваку, зубрилу и заучку Рождественскую.
Куда подевались остальные куны, интересно мне знать.
Снежанка наконец-то расслабилась. Раскраснелась, похорошела. Вынула из волос шпильки, тряхнула гривой – и дорогая прическа рассыпалась, легла на плечи красивыми локонами. Никита наигранно прижал к груди руки, будто пораженный в самое сердце. Подумала – и скинула неудобные туфли. Босиком удобней. Танцевала, не замечая времени, и было хорошо и весело как никогда раньше.
Это была ее ночь. За столиком стало вдруг тесно: Снежанку с трех сторон окружили ухажеры, а вокруг, строя парням глазки, расселись скрипящие зубами завистницы. Но на них, красивых, троица внимания не обращала.
Слово за слово – и Снежанка выудила из сумочки ключи от своей пустующей квартиры. Невинно улыбнулась... Замерли одноклассницы: кого же она увезет с собой, эта змея, эта искусительница?!
Троица переглянулась.
- Ну что, поехали? – ухмыльнулся Эдик.
Мух достал телефон, вызвал такси. Никиш сексуально улыбнулся.
- Конечно, поехали. Надо же, чисто по-дружески... сделать девушке приятно.
Вот это нихуя себе! Гетная групповуха в слешном оридже. На моей памяти это впервые.
Ближе к утру все, кто не разъехался по домам и не остался спать под столом, по традиции отправились встречать рассвет. Из всей параллели – человек двадцать. Ирму заносило безбожно, но дошла она сама, разве что с тротуара поднимать себя позволяла – то Валерке, то Сказочнику, то Артему...
Наша сьюха в говно, короче. А сейчас будет катарсис.
В сиреневых предрассветных сумерках заспанно чирикала какая-то ранняя птаха. Было влажно и душно. Со смотровой площадки открывался удивительной красоты вид: черный лес, спящая в легком тумане река, дальше – огни города... Выпускники привалились к перилам, кто-то пил, кто-то пел нестройными голосами, девчонки вязли каблуками в мягкой лесной земле. Не стесняясь посторонних взглядов, целовались Валера и Паша. Долго, самозабвенно... Сегодня ночью это уже никого не удивляло. Тех бритолобых, что пытались учить их жить, еще с вечера успокоили всей компанией. Кое-кто из девушек хлопал в ладоши, хором считали им секунды, как на свадьбе – но считать наскучило, так как отрываться друг от друга эти двое явно не намеревались до самого рассвета.
Диня сжимал в руке горлышко недопитой бутылки и неодобрительно косился.
- Спасать надо парня...
- А по-моему, спасать надо Палпетровича... – промурлыкала пьяная Ирма и немедленно споткнулась.
- Я этого не понимаю, - подал голос Артем. - Но если им так нравится – флаг в руки! Правда, Кать?
- Правда, котик. Пиво отдай Дине, блеванешь ведь.
- Ну вас, - махнула рукой Ирма. - Красота-то какая!
Она закружилась, подняв голову к небу, и тут же упала, не сделав и трех оборотов. Порвала колготки, но смеялась, смеялась, смеялась, будто знала тайну счастья...
Чуть поодаль, наблюдая весь этот беспредел, стояли учителя – кто дожил до утра. Две математички: трезвая как стеклышко – или умевшая таковой казаться – классная двенадцатого Б, и пошатывающаяся классная "ашек", - в обнимку, поддерживая друг друга. Бодренький географ; из молодежи – школьный психолог в валеркином пиджаке, накинутом на плечи, да завуч по внеклассной работе, с округленными глазами, заламывающая руки:
- Александра Анатольевна, кого мы вырастили?! Что это за люди?!
Собеседница вздохнула: Климко в своем репертуаре... На востоке нежно золотились облака. Алечка неспеша закурила, не сводя глаз с неба. Пожала плечами.
- Настоящие и счастливые, какими они и должны быть...
Всходило солнце, и бывшая двенадцатая параллель встретила утро нового дня воплями и свистом.
Да! Жизнь всё расставила по своим местам. Все получили по заслугам. И чтобы добить – стихи.
Жизнь – придорожный трактир.
Путь ведет в никуда.
Рок – полосатый, как тигр.
Люди, игры, года...
Хочется сбросить хмель,
Нежную руку Судьбы,
Шляпой бесформенной – цель,
Официальность «вы»,
Масок набор в руках,
Памятью пыльный плащ,
Времени снег в висках,
Да позабытый плач.
Шпагу былых грехов
В сторону отложить...
Хочется злых стихов,
Хочется просто жить.
Я буду просто я,
А альбиносом – тигр...
И на исходе дня
Скроется с глаз трактир.
Мне налегке идти
Здорово к небесам...
Но долготу пути
Я выбираю сам.
Скоро, но не сейчас,
Пусть подождут еще...
Мы не боимся вас.
Мы берем сами. Все.
Я кончил и закурил. Но это ещё не конец.
Эдик вальяжно развалился на диване, закинув на подлокотник умеренно волосатую ногу.
- Да... В следующий раз я на групповуху подпишусь только если процент девушек будет пятьдесят и больше.
То есть, что, правда групповуха? А как? А куда? Мне интересно. Понимаю, что стыдливая Цитрина тут особо нцой не балует, но всё равно. Что-то мне подсказывает, что Снежанна каждого по очереди выебала, и пока прыгала на одном, два других сидели и думали: «В порнухе всё как-то по другому».
- Пятьдесят один, - хихикнул Никиш. - А что тебе сейчас не нравится, а?
- А тебе типа нравится? Муху-то хорошо, он сегодня в постели встретил любовь всей своей жизни... А нам с тобой ничего другого не остается, кроме как смотреть телевизор в гостиной.
- Как знать, как знать...
Эдику на колено многозначительно легла ладонь. Он фыркнул:
- Только не говори, что к тебе, как к Валерке, задом поворачиваться опасно!
Никиш продолжал дурачиться. Потом ему надоело и он просто лег рядом, вплотную к Эду.
- А что Валерка-то? У него любовь...
- Тебе легко говорить, он тебя не соблазнял.
Никита сделал огромные глаза:
- Эдик, неужели твоя честь подвергалась опасности?!
- Сволочь ты, Никиш, - вздохнул Эд.
- Я не сволочь, я богема. А богема, - Никиш больно ткнул локтем в бок, - вся сплошь и рядом бисексуальная.
- Это расценивать как официальное заявление? Верните мне штаны!
- Ох Эдик, Эдик... Что ты понимаешь. Хочешь, я тебе расскажу кое-что? Когда-нибудь я стану всемирно известным, и тебе тогда журналюги за эти факты отвалят немерено баблосов. Цени мою щедрость!
Настало время охуительных историй от Никиты.
- Ну, раз баблосов... Валяй.
Никиш чуть помолчал, будто задумавшись.
- Вот скажи, Эдик, тебе нравится Шевроле Камаро?
Эд мечтательно вздохнул. Несколько раз повторил вслух, обкатывая вкусное название на языке. Прикрыл глаза и тихонько заскулил.
- Угу, - понимающе кивнул Никиш, - вот и мне тоже... Очень, очень нравится. Шевроле Камаро, с открытым верхом, красная, новенькая, блестящая, как игрушечка...
Никита лег поудобнее, положил голову Эду на плечо. Его романтические челочки, от которых просто с ума сходили девчонки, щекотно коснулись кожи.
Чёлочки, блин. Я так понимаю, чёлочки – каждая прядка чёлки. Но вообще по-хорошему у нормального человека должна быть одна чёлка.
- И?..
- Ну вот представь, возвращаешься ты домой после тусовки у Ирмы. Разумеется, не совсем трезвый. Стоишь на остановке, и тут подъезжает такое чудо... Вот что бы ты сделал?
- Обкончался бы на месте, - уверенно ответил Эд.
- Ну.
Никита выебал машину, отлично.
Он еще немного помолчал, приводя в порядок мысли и чуть улыбаясь. Потом, наконец, заговорил.
- В общем, такое вот чудо останавливается в двух метрах от меня – так плавненько, красиво, ну яхта, не машина! Из нее выходит не то кавказец, не то итальянец. Короче, загорелый такой мачо, в темных очках, цепочка на шее... В руках у него букет роз. Таких ярких, красных, как его машина...
Тыльной стороной ладони – сам не заметил, - коснулся эдиковой груди. Так гладят кошку или собаку – забывшись, задумавшись, даря ласку в обмен на тепло.
- И этот тип мне говорит, что в жизни не видел такого красивого парня, и бросает эти розы мне под ноги. Я, естественно, офигеваю...
Ну ни фига себе! Блин, как же просто найти себе партнёра, оказывается. Не надо ходить в клубы или на сайты знакомств, просто стой и жди пока приедет мачо и забросает тебя розами.
Ладонь, двигаясь по одному богу известной траектории, коснулась соска. Эдик вздрогнул: несмотря на обстоятельства, это было приятно. Задумавшийся Никиш потерся щекой о плечо, щекоча волосами. Остро пахло дорогим мужским парфюмом.
- Потом он мне предложил покататься. И при всем при том, что я прекрасно осознаю, как это надо понимать... Напоминаю, я не совсем трезвый, а если быть точнее, то ужравшийся в суку-мать... И у меня встает от одной мысли, что я могу потрогать его машину...
- Шевроле?.. – приподнял бровь Эдик, но Никиш подкола не заметил.
- Шевроле... Камаро...
Ладонь поползла по ноге, легким ненавязчивым касанием ероша волоски. От нее было тепло и щекотно.
- В общем, - Никиш оперся на локоть, навис над Эдом, сверкая озорными глазами, - в общем, я сел к нему в машину... – он выдержал актерскую паузу и закончил зловещим шепотом: А больше, Эдик, я тебе ни-че-го не расскажу...
И не надо жу-жу.
Тут Эдик понял, что больше ничего и не нужно рассказывать. По крайней мере, сейчас. Чуть-чуть подался вперед – сантиметр, не больше! – и встретил ртом теплые губы. Встретил грудью приятную тяжесть тела, ладонями – спину...
Все геи!
Долго тикали в коридоре старинные часы. И прибалдевшая кукушка высовывалась из-за угла: посмотреть на беспредел.
Куку, прекрати беспредел.
Эдик сказал:
- Глупо как-то. Нелогично. Знаешь, сколько я Валерку гонял?
Никиш хмыкнул. Вид у него был – как у кота, выжравшего миску сметаны.
- Валерка напористый больно. С мужиками надо ласково...
Они переглянулись, с минуту смотрели друг на друга... А потом, как по команде, громко заливисто расхохотались.
Прям как в конце мультсериала, когда какой-нибудь герой мочит коры, и все начинают угорать.
Фантворчество по мотивам ориджа, что может быть лучше? Жаль, формат ХС не позволит косплей этих городских сумасшедших сделать.
