Вы не вошли.
Осенний микро-тур феста!
Тур проходит с 11 ноября по 26 ноября включительно, в 0.00 27 ноября можно деанониться. Или нет, по желанию.
Исполнения выкладываются в этом же треде, с обязательным указанием выполненной заявки. Исполнять заявку можно в любом формате: текст, арт, видео, etc., минимальный/максимальный объем не ограничен.
Обсуждение заявок и текстов тут, в треде ОЭ
1. Алвадик, первый раз, Дик-бойпусси, Дик снизу. Алвадики оба в шоке и в восторге. Высокий рейтинг обязателен!
2. Рокэ Алву слишком много пороли в детстве, и у него сложился условный рефлекс. Теперь он втайне обожает порку и страшно кинкуется от строгости и суровости, а хамит, чтобы нарваться на наказание. Вот только кто рискнет тронуть самого Первого маршала?! Одна надежда на незыблемых Окделлов, развратных королев или ледяных дриксенских адмиралов! Пейринг на вкус автора.
3. Катарина/Эстебан или другие оруженосцы. Можно нон-кон, даб-кон. Королева, заманивающая жертв своей беззащитностью, оказывается властной госпожой. По накуру. Юмор, драма, удовольствие жертвы или моральная (физическая) травма - что угодно на откуп автора.
4. Желательно джен. Рейтинг любой. Желательно юмор, но если получиться хоррор, то заказчик против не будет. Без смертей персонажей. книгоканон. В Кэртиане случилось невероятное. Появился изарг-выходец! И начал кишить.
5. Спокойный пост-канонный мирный и счастливый алвадик в ER. Как они дошли до жизни такой, неважно, главное сам момент! Если рейтинг, то Рокэ снизу.
6. Ойген\Жермон, таймлайн битвы у форта Печальный Язык, когда Жермон был ранен. Ойген получает известие о ранении, находясь далеко от Жермона с силами фок Варзов. Мысли, чувства Ойгена, удаётся ли ему скрывать их.
7. Лионель/Рокэ, модерн-ау. Происходят серийные убийства, но что общего в жертвах не совсем понятно, Лионель работает в полиции и влюблен в своего друга Рокэ. Важно, они не пара, мб сам Рокэ даже с кем-то другим/ой встречается. На самом деле Лионель и есть тот маньяк и убивает тех, кто в каких-то деталях-мелочах (форма глаз там похожа, мб рост схожий и т.п., то есть сходство в глаза не бросается) похож на его друга.
8. Алвадик, таймлайн Раканы, Дик выходит на поединок с Алвой за Альдо, оба ранены, но в итоге живы. Фиксит бодяги с кровной клятвой.
9. Рамон/Хулио, взаимный флирт и ухаживания, похожие на загонную охоту друг на друга. Огненный юст, желательно с высокорейтинговой реализацией
10. Леонард Манрик/Мирабелла Влюбленность в ах какую суровую хозяйственную, экономную женщину и ее способность создать золотой запас буквально из воздуха, искренее восхищение, бес в ребро, поначалу неприступная Мирабелла. Из кинков легкий фемдом. Жанр любой, но никого не убивают и не собираются.
11. Кроссовер с "Не покидай"; джен, рейтинг любой, драма или юмор (или и то, и другое). Однажды в Олларии, или в Ракане, или в Кабитэле, зацветает что-нибудь, и из всех людей начинает переть правда: о делах, мыслях, намерениях, чувствах. Что из этого выйдет? Бонусом можно какого-нибудь бедолагу с насморком, который не врубается в причину переполоха.
12. Вальдмеер, NC-17, драма, Олаф после всех событий стал совсем бессилен в постели, но Вальдес найдет способ доставить удовольствие, кинк на сухой оргазм
13. Хулио Салина/Ричард Окделл. Рейтинг любой, без стекла, но с марикьярскими страстями и хэппиэндом. Хулио, ревнующий Ричарда к Берто и прочей молодежи, приветствуется.
14. Мирабелла/Аурелия. Долгая тайная любовь, можно невзаимная со стороны Аурелии. Смерть Эгмонта и траур по нему - всего лишь предлог, чтобы приблизиться к объекту чувств (и избавиться от Ларака). Чувства с со стороны Мирабеллы и рейтинг на взгляд автора.
15. Отец Герман/учитель фехтования в Лаик (пилотный канон). Можно рейтинг, можно мистику, можно и юмор или все вместе. Сколько в Лаик учителей фехтования: один или двое? Вот и отец Герман ни в чем не уверен...
16. Алвадик, R-NC-17, Реверс с обнаженным Алвой на пути на эшафот (вместо Алвы за какое-то предательство/ошибку к казни и публичному унижению приговорили Дика. Алва в числе наблюдающих (недобровольно)), внешность алвадиков любая
17. Любой пейринг или джен, и любой временной промежуток, главное без смерти персонажей. АУ, в которой сломанный Абсолют не засчитал смерть Эгмонта и попытался выпилить Ричарда, как «неудачного» Повелителя Скал. Не удалось, но Ричард в результате остался искалечен - недостаточно сильно, чтобы это мешало ему жить, но достаточно, чтобы привлекать внимание и мешать (шрамы, хромота и т.д).
18. АУ-реверс, джен. У власти уже давно находятся Раканы, сейчас на троне Альдо. Навозники Манрики и Колиньяры поднимают против него мятеж, но непобедимый Первый Маршал Рокэ Алва разбивает их войска под Ренквахой вместе с маршалом Арно Савиньяком и генералом Эгмонтом Окделлом. Погибают все Манрики, кроме Леонарда, которого раненым тайком вывозят с поля боя, а оставшихся сиротами Эстебана и его сестру отдают на воспитание в семьи Окделлов и Савиньяков.
19. Приддоньяк. Нц-17, мастурбация. Валентин слышит, как Арно где-то в соседней комнате занимается сексом.
20. Пейринг любой, кроме альвадика, алвали и алвамарселя. Слеш, джен, гет. Рейтинг любой. Книгоканон. Кроссовер или ретейлинг с фильмом "Довод".
21. Алвамарсель, херт/комфорт. После несчастного случая у Алвы оказываются повреждены кисти обеих рук. Ему приходится заново учиться держать оружие и писать, и справляется он с этим плохо.
22. Вальдес страстно влюблен и понимает, что Кальдмеера вернут в Дриксен, где он может погибнуть. Тогда Вальдес в дороге или в Придде тайно насильно похищает Кальдмеера, чтобы оставить его себе. Можно дарк.
23. Юмор. Ричард постоянно натыкается на Алву, когда он пытается с кем-то потрахаться – причём каждый раз не по своей вине! Он случайно находит потайные двери, теряется в потайных ходах, в Варасте под ним проваливается крыша домика, пока Рокэ трахается с юной вдовой. Сцена в будуаре Катарины становится последней каплей, и Рокэ высылает оруженосца к Ракану – только чтобы тот вломился к нему в разгар оргии с пантерками со срочными новостями о наступлении Ракана (примчался с Осенней Охотой, прошёл с выходцами, как угодно). - Я проклят! - Вы прокляты?! Это я проклят, юноша!
24. Эстебан-Птица. Кроссовер с Чумным Доктором. Раздвоение личности. Жанр любой, рейтинг любой
25. Катя и СБЧ заставляют Дика соблазнить Алву. он честно старается, может даже политься из лейки. Хоть юмор, хоть драма.
26. Эмиль\Арлетта\Лионель, NC, инцест. Со времени гибели Арно-ст. Лионель заменяет отца во всём, и даже в постели матери. Эмиль узнаёт об этом и решает присоединиться. Больноублюдочность приветствуется.
27. Обрушение Кэналлоа за намеки Алвы на убийство Фердинанда. Убить Алва себя не может, будучи последним Раканом, да и опоздал. Встреча с Ричардом после обрушения Надора, который бездетен и тоже не смог заплатить жизнью.
28. фем!Вальдес/Кальдмеер или фем!Альмейда/Хулио, ВМФ, гендербендер; гет, рейтинг невысокий, сюжет на выбор исполнителя, желательно без драмы, если драма, то с ХЭ.
29. Ричард/Рокэ. Односторонние чувства Ричарда к Рокэ, Рокэ в Ричарда в ответ не влюбляется. Желательно каноничный сеттинг
30. Вальдес привозит Кальдмеера на Марикьяру и знакомит с родителями. Первоначальная острая реакция на то, что сын приволок в дом варитского гуся, и постепенное принятие. Можно юмор
31. Алвадик, омегаверс, омега!Дик, мпрег. Алва узнает, что Ричарда есть сын, и мечется, пытаясь найти оного после убийства Катарины и смерти Ричарда в овраге, никому не объясняя, зачем ему очередной окделльский поросенок. Степень ретконности любая, но за младенца Рокэ переживает искренне, подозревая, что тот от него (так и есть). ХЭ для ребенка. Для его родителей (вместе или по отдельности) ХЭ опционален.
32. Алва/Ричард, юст, Ричард впервые замечает и понимает интерес Алвы к себе
33. Алвадики, рейтинг не важен, суд над Алвой, но стороне защиты не подыгрывает авторка, внешность любая
34. Вальдмеер, NC-17, модерн-АУ, драма, мистика, Олаф во время летнего выезда с поисковым отрядом обнаруживает сбитый во время войны самолет и навсегда оставшегося в кабине пилота. Самолет реставрируют, и он даже снова поднимается в небо, только что-то с ним нечисто…, ХЭ
35. Ойген/Мишель Эпинэ, любой рейтинг, первая любовь в Лаик. Встреча юга и севера. Взаимные чувства, неловкие попытки любви по гайифски, Ойген невозмутимо говорит, что читал, как это делается Для драмы можно добавить в конце Жермон/Ойген, где Ойген сравнивает Жермона и Мишеля
36. Алвадики эндгейм, R или NC, после гибели Альдо власть переходит в руки Ричарда. Ричард не то чтобы дарк, но гибель Альдо, Надора и предательство Робера накладывают определённый отпечаток. Катарина жива, интригует мб вместе с Ричардом, а мб против него, внешность героев любая, но Альдо пилотный мб
37. Близнецы Савиньяки трахают Ричарда, Рока наблюдает (или нет). Можно дабкон, тело предало, немножко больноублюдочнсти. Жанр любой, таймлайн любой, рейтинг от R и выше. Ричарду должно понравится.
38. Прошу арт! Персонажи ОЭ в виде персонажей из аниме "Утена". Классическая сцена вынимания меча из груди на Арене дуэлей. Мечтаю про такой альдоробер, но буду страшно рад и любому другому пейрингу.
39. Рокэ/Айрис. Юмор. Можно рейтинг, можно без. Вынужденный брак с истериками, битьем посуды, надеванием на шею картин, побегами через окно… Впрочем, сначала Алва бесился, а потом возбудился, и теперь, пока весь Талиг с ужасом наблюдает за взрывными ссорами между герцогом и герцогиней Алва, они сами от них получают огромное удовольствие, причем и в горизонтальном положении тоже.
40. Олаф Кальдмеер/Берто Салина. Cо стороны Берто наверное невольное восхищение достойным врагом, которое перерастает в нечто большее при близком общении. Юст. Вальдес где-то рядом, возможно ревнует.Реакция Олафа на усмотрение автора. Рейтинг R.
41. Приддоньяк, ПВП, афродизиак. Что бы скомпромитировать Валентина, ему подливают в напиток афродизиак. На людях Валя держится, но когда он остаётся один, ему становится совсем плохо. Арно предлогает помочь, уверяя, что в этом нет ничего особенного.
42. Лионель/Рокэ, викторианское АУ. Лионель расследует серию жестоких преступлений, и под его подозрение попадает известный хирург, ведущий эксцентричный образ жизни. Рейтинг любой.
43. Алвадик, публичный секс по обоюдному согласию, Алва снизу
44. Джен или пре-алвадики, рейтинг любой, восстание Эгмонта вин вин. Анри Гийом на троне или сам Эгмонт. Политика, установление отношений с проигравшей стороной, кто-то из навозников внезапно по ряду причин остаётся при дворе, мелкий Дик в роли любимца нового двора, внешность любая
45. Вальдмеер. Вальдес влюбился в пленного Олафа, но во время его отлучки Олафа забрали в тюрьму, чтобы насиловать допрашивать и пытать. Вальдес намерен его спасти. Желательно ХЭ.
46. Ричард – Проводник Алвы в Лабиринте. Можно с ХЭ и фикситом (Алва проходит сам и выводит Ричарда?), можно дарк, где Алва совершает те же ошибки, сливая оруженосца, и проваливает испытания.
47. Лионель признается Чарли в любви. Я просто хочу это видеть!
48. Лионель/Валентин: сражение за победу в Битве экстрасенсов Расследование всратых историй, саспенс на грани фарса, срачи с героями сюжетов, лавхейт участников - в общем все, за что (далеко не) все любят это шоу. Ли и Валентин могут быть кем угодно: медиум - чернокнижник по классике или что-то подурнее. Например, шаман, который гадает на оленьих рогах. Они могут оказаться как настоящими экстрасенсами, так и коварными шарлатанами, пытающимися раскрыть друг друга. Главное - атмосфера
49. Ойген\Жермон. МодернАУ, ER, рейтинг на усмотрение автора, хэппи энд.
50. Алвадик, кроссовер с "Благочестивой Мартой", проза. Ричард после встречи с Оноре теперь истовый эсператист: постится, молится (особенно за эра) и противится идее человекоубийства. Алва также приходит к Создателю, угрожает Дораку оставить армию, принять целибат и отречься от винопития. Оба разговаривают с Катариной о целомудрии и со Штанцлером - о спасении души. В Олларию является Мирабелла с Айрис, находит узревшего свет истинной веры, но сраженного физической слепотой Алву в рубище, и Дикона, самоотверженно заботящегося о калеке. На самом деле, оба, конечно, здоровы и много грешат)
51. Вальдмеер, NC-17, драма, dark!Вальдес влюблен всей душой, и ради блага самого Олафа не намерен отпускать его на родину, нон-кон
52. Алва просит у Ричарда прощения за что-нибудь серьезное словами через рот. Не стеб.
53. Алвадики, NC-17, секс на кухне, охреневшая Кончита, у которой пирог из печи не вытащен, а там господа ебутся, прилагается, внешка любая
54. "Вредные задачи" Остера в переложении на условия и персонажей из Талига. Персонажи любые, рейтинг любой, юмор.
55. Детектив в духе Агаты Кристи, но в каноничном сэттинге. Пост-канон, расследование смерти Габриэлы, Джастина или любой кейс на усмотрение автора. Пейринг любой, можно джен. Очень бы хотелось алвадик с подросшим Диком, но необязательно) Участие в расследовании Алвы приветствуется
56. Готфрид Зильбершванфлоссе/принцесса Гудрун/Олаф Кальдмеер. Принцесса сначала испытала небольшой к Кальдмееру интерес, всё-таки мещанин дослужившийся до высоких чинов, он её вежливо отверг, но поскольку ей до этого не отказывали, тут может быть возмущение, что ею пренебрегли, страх, что кто-то узнает. А потом Кальдмеер случайно узнаёт маленький секрет кесаря и его дочери и скажем как-то это выдал... Юст, лавхейт, рейтинг NC-17 или R. Желательно, чтобы все выжили.
57. Алвадик, реинкарнация и трансмиграция . После смерти Дик перерождается в другом мире (один или несколько раз), набирается опыта и прокачивается в психологии, прежде чем снова попасть в своё первое тело на следующий день после ДСФ. Взгляд на эра новыми глазами.
58. Хуан/ куча разного народа. Кроссовер с «Трудно быть богом» Стругацких. Рейтинг. Хуан Суавес – секс-прогрессор в Кэртиане. Добывать нужные сведения и манипулировать политикой Талига проще всего в постели!
59. Арлетта\Лионель, NC, инцест, порка. Из канона мы знаем, что одна из предыдущих графинь Савиньяк приказала выпороть самого Дидериха. С тех пор порка стала семейной традицией и прерогативой графинь. Лионель уже давно не ребёнок, но всё ещё даёт себя наказывать.
60. Надор после смерти Ричарда становится странным и страшным местом, филиалом Лабиринта, расползающимся по Талигу. Попытки Алвы понять и остановить, но без успеха, и Алва понимает почему. Хочется мистики, где кровь Повелителей стихий реально опора мира, а Ракан может заменить только одного (Повелители Ветра вымерли раньше). Без запасных Раканов!
61. Алвадик, реверс. Рокэ реально в положении Дика в первых книгах: Кэналлоа бедствует, семья требует невозможного, Салина посматривают на его наследство, на уши присел друг семьи дор Квентин, с собой в столице даже слуги нет, еще и коварная первая любовь на носу. Ричард, в свою очередь, властитель богатой провинции и герой войны, но несколько ожесточен за трудную жизнь, от оруженосца хорошего особо не ждет, глушит надорский кальвадос и поет завораживающие северные баллады. И да - кого-то в семье Рокэ убил и вроде не кается. Не настаиваю на ПОВ Рокэ, но если получится - было бы идеально.
62. По мотивам микро-накура про Альмейду, залетевшего от Хулио. Рамон познает прелести беременности и охуевает, будущий счастливый отец охуевает ещё сильнее и включает режим агрессивной заботы, окружающие тоже охуевают и заранее прячутся кто куда
63. Ричард Окделл с первого взгляда влюбляется в короля, и это взаимно. Фердинанд/Ричард против всего мира.
64. Вальдмеер, NC-17, драма, fem!Кальдмеер канонично попадает в плен, и когда это обстоятельство обнаруживается, оно меняет все, даб-кон
65. Приддоньяк, ПВП, оральный секс. Валентин делает минет Арно. Кинк на волосы Вали, на его красоту.
66. Катарину отравили на ДР (или сразу после). Детектив с поиском виновного(ных). Джен или любые пейринги.
67. Эмиль/Валентин (кнешность книжная) Нежно, задорно и спонтанно, с любым обоснуем, таймлайн любой. Кинк на кружева, чулки, одежду, раздевание. НЕ ангс, НЕ стеб
68. Вальдмеер, рейтинг любой, ожидание встречи, ревность. Кальдмеер исчезает по пути на казнь. После перемирия Вальдес приезжает в Эйнрехт и находит Кальдмеера в особняке под охраной, после ночи любви тот признаётся, что ему пришлось стать любовником кесаря Руперта
69. АУ от канона: сёстры Эгмонта живы, и одна из них замужем за Фердинандом.
70. РоРо, пост-Ракана, лунатизм, возможно, сомнофилия. Робер не просто видит кошмарные сны о прошлом, он во сне ходит (и не только). Рокэ узнает об этом и пытается что-то сделать. Рейтинг на вкус исполнителя, стекло можно, но без совсем уж черного финала.
71. Воспоминания Антонии Алва (или Инес) о доме, родных, о Кэнналоа.
72. Лидик, ливалентин, лилюсьен или любой другой пейринг с Лионелем, где присутствует разница в возрасте и звании в пользу Ли. Секс с явным дисбалансом власти и сил, можно дерти-ток, унижение, элементы больноублюдства, партнер обращается к Ли исключительно "мой маршал". В какой-то момент ему становится чересчур, он называет Лионеля по имени, и оказывается, что все это была игра по обоюдному согласию и к обоюдному удовольствию (пока не стало чересчур). Акцент на смену динамики и изменения в поведении Лионеля.
73. Вальдмеер, NC-17, драма, из Кальдмеера выбивают сведения в подвалах крепости, dark!Вальдес влюблен в его стойкость, но своеобразно, нон-кон
74. Двор Алисы глазами кого-то, кто не Арлетта.
75. Джен. Юмор! Ричард женился на богатой навознице, привез ее в Надор, и тут же вспыхнула война между двумя герцогинями – старой и молодой. Дик в шоке, надорцы с попкорном, при королевском дворе делают ставки.
76. Вальдмеер, NC-17, драма, Кальдмеер отказывает Вальдесу во время первого плена, и Вальдес не намерен упустить второй шанс, даб-кон
77. Каждый раз, когда новоиспечённый барон Дювье надевает свой новый орден Талигойской Розы, с ним (Дювье) случается какая-нибудь досадная неприятность.
78. Мирабелла/? Жанр – на выбор автора, можно драму, а можно юмор))) Мирабелла после смерти Эгмонта срочно ищет себе нового супруга, чтобы ее не упрятали в монастырь или не выдали замуж за кого-то из навозников. Главная цель брака – спасти Ричарда, чтобы его не убили, не отдали на воспитание в чужую семью и не отобрали герцогство, поэтому муж должен быть богат, влиятелен и не находиться в открытой оппозиции к трону, но при этом не отжал бы Надор для себя. При этом у невесты в придачу к таким запросам еще и возраст, характер и специфическая внешность. Результат неожиданный!
79. Дружба между Ричардом и Рокэ. Искренняя, тёплая, внезапная. Можно с врЕменным размолвками. Можно гетные линии у обоих. Или слэшные у обоих, но чтобы не друг с другом. Можно модерн!ау. Ричарду не обязательно знать, кто его друг на самом деле (известная личность, очень богатый и влиятельный человек, например). Ричард может тоже что-то скрывать (может, он шаман какой или играет на волынке, сын мятежника, (порно)писатель под женским псевдонимом, ещё что-то).
80. Катари видит, как Алва разговаривает с королём и понимает, что ревнует и завидует. Рейтинг любой, можно вообще джен. Катари хочет любви и внимания как равной, не чувствовать себя глупой девочкой, разменной монетой в интригах и сосудом для наследников короны, но все это позволено лишь мужчинам, и друг друга эти двое ценят больше, чем её.
81. Жизнь в посмертии. Семейства Окделлов, семейство Приддов и т.д. Чтобы все ходили в гости, сравнивали смерти. Джен, чёрный юмор. Можно любые пейринги.
82. Драма. Алва узнает, что Савиньяки расчетливо использовали его, чтобы прийти к власти в Талиге. В идеале – подслушивает разговор Арлетты с Лионелем. Алва может быть в отношениях с Ли, а может и не быть.
83. Вальдмеер. У марикьяре жестокие обычаи, под райос убивают всех. Есть лишь одно исключение для законных супругов, к которым могут прилагаться их слуги и подчиненные. И это единственный способ для Вальдеса спасти Олафа Кальдмеера...
84. Джен или алвадик или альдоробер. Персонажи смутно помнят себя доретконных. Когнитивный диссонанс, попытки расследовать произошедшее, возможно внутримировое мистическое объяснение.
85. Ричард уполз от Альдотвари и оказался на Рубеже. Теперь он, беспамятный, возвращается на Кэртиану с остальными Стражами выжигать скверну вместе с Бусиной. Течение времени на Рубеже может не совпадать с Кэртианским. Можно спасти мир силой любви и дипломатии, можно не спасать вообще.
86. Руперт - боевой монах Шаолиня. Вообще-то это тайна, но в экстремальных ситуациях Руппи превращается в "Джеки Чана". Можно и буквально.
87. Робер/Альдо, современное ау. Передружба, недоотношения. Альдо заказывает астрологу их с Робером натальные карты, надеясь на отличную совместимость. Но вместо "вы идеальная пара" получает метровый список причин, почему им даже в одной комнате находиться не стоит. Негодование Альдо: возмущение, угрозы, подозрения, что астролог сам на Робера положил глаз, предложения посетить таролога/гипнолога/хироманта/авгура, чтобы сравнить версии. Одиссея альдороберов по всем шарлатанам города
88. Алвадик, Алва куртуазно ухаживает за Диком. Дик в ахуе, ужасно смущается, удивляется, негодует, а потом переходит в контрнаступление! – в конце концов, кто тут тверд, незыблем и на полголовы выше, а у Алвы вообще волосы как у принцессы и надушенные кружева, лепестки ему больше пойдут!
89. Алвамарсель, ER, рейтинг низкий, hurt/comfort, у Марселя умер отец, поэтому он переживает, суетится, организует погребение и т.п. Рокэ тоже приглашён, но приезжает раньше и помогает справиться с горем, как умеет.
90. Алвадики, НЕ омеговерс, секс с мпрегнутым Ричардом, нежно, мило, всяческие поглаживания по животу, и чтобы Алву прям крыло тем, что это его любовник, у них будет ребёнок, малыш, самый богатый и титулованный эвер, его будут холить и лелеять, оба отца жизни за него отдадут, а на мнение окружающих забьют и тд.НЦа
91. Кальденбург, NC-17, драма, fem!Кальдмеер, восторженный Руппи и Офелия, которая не верит в любовь в 20 лет, кинк на разницу в возрасте
92. Дайте Ричарда-эльфа из Надорских лесов, с устарелыми представлениями о мире и непониманием "этих странных людей". Явился в Кабитэлу в поисках предсказанного Короля. Шпагой владеет плохо, привычней к мечам с клинком в форме листа ивы и длинному луку. Маскируется, притворяясь последователем этой новомодной человеческой веры - эсператизма. Денег из дома взял мало, потому что не в курсе инфляции. Кстати, тогда понятно, почему ЛЧ целый Круг цепляются за Раканов - для них это, считай, вчера было)
93. Эйвон Ларак выходит из лабиринта беременным новым повелителем скал. Пейринг и рейтинг любые.
94. алвамарсель, постканон, Рокэ не удалось отвертеться от регенства, что не способтвует ни благостности характера, ни здоровым нервам окружающих Марсель, устраивающий Рокэ разгрузку: хоть изолирует его от всего мира на сутки, хоть в отпуск увезет, хоть еще чего придумает. Усталый раздраженный регент, винишко, гитара, изощренные ласки и нежный секс
95. алвадик, Ричарда хотят выдать за кого-то/женить, он приходит к Рокэ и как в Гардемаринах "не хочу доставаться нелюбимому, люби меня", рейтинг высокий, ХЭ для алвадиков
96. Групповушка Ойген\Жермон\Арно\Валентин. Война кончилась, все выдохнули, устроили пирушку и пиздуховно, но задорно потрахались. Естественно, NC.
97. Приддоньяк. Арно, с отношением к сексу легким, как у Эмиля, соблазняет Валю, которого считает девственником (ошибается). Хочет унизить и обидеть, но любовь нечаянно нагрянет, хэ. Хотелось бы, чтобы Арно не был солнышком.
98. Хочу развёрнутую легенду об Арсаке и Сервилии (мпрежный вариант), с ломкой и мерзким, но дрочным нонконом последнего в плену и комфортингом от Арсака.
99. Иоланта/bottom!Фердинанд. Рейтинг повыше, кинк на подчинение. Без беременностей. (Допы по желанию: - шрамирование - приказы на дриксен - новосериальная внешка Фердинанда - случайный свидетель)
100. Вальдмеер Вальдес соскучился по Кальдмееру и выпросил у ведьм возможность увидеть его на 10-20 минут. Он попадает в разгар жесткого допроса в Дриксен, но никто его не видит и не слышит, и он ничего не может сделать. Или может, на выбор автора.
101. Валедик, ОМП/Валентин, внешность любая, Валентин снизу. Пост-канон, Ричард мертв (или считается мертвым, если автор захочет хэ), у валедиков был юст или разовый секс. Валентин неосознанно выбирает новых партнёров чем-то похожих на Дика. Бонус за реакцию кого-то заметившего из окружения.
102. Айрис/Иоланта. Айрис выжила (одна из сестер) и полноправная хозяйка Надора, который отделился от Талига.
103. Кроссовер с Хрониками Арции. Лионель Савиньяк оказывается сильно болен, серьёзно ранен и т.д. Потом вроде бы выздоравливает, но с постели встаёт совсем другой человек, точнее не человек, а бог-олень Ройгу. Ужасы, высокий рейтинг, возможно хэппи-энд.
104. Хорхе/Арно, пилотоканон, рейтинг любой, будни оруженосца, Хорхе играет на гитаре, Арно слушает под дверью и стесняется признаться своему эру в любви
105. Что-нибудь по мотивам накура про спасателей. Модерн-АУ, приключения, мистика, джен, рейтинг любой.
106. К Ричарду приходит астера в виде идеального доброго, ласкового эра Рокэ, который тискается и внятно разговаривает. Приходит регулярно. Однажды их застает настоящий Алва.
107. Альдоробер. Робер предал ещё живого Альдо, встреча при любых обстоятельствах (Робера схватили люди Альдо или наоборот, Альдо идёт под суд после поражения, что угодно), выяснение отношений, юст.
108. Вальдес попадает в дриксенскую тюрьму, например, после проигранной битвы, и его тюремщики либо Бермессер решают этим воспользоваться. Вальдеса с огоньком насилуют, не оставляя внешних следов, пока однажды Кальдмеер не ловит насильников прямо на пленнике. Спасение, комфорт и попытки завоевать доверие.
109. Алва находит в Олларии и читает дневники Ричара времен Раканы, не в силах оторваться - вплоть до последней записи, где Ричард собирается к Катарине. Неожиданные открытия (не обязательно о любви Дика к Алве) и много стекла.
110. Валентин - частый гость в имении Савиньяков. Сначала Арлетта думает, что все дело в младшем сыне. Но несколько двусмысленных ситуаций заставляют задуматься, так ли это. Шпионаж, дедукция, опрос свидетелей. С кем из сыновей (но обязательно сыновей) на самом деле роман - на усмотрение автора
111. Паоло/Ричард первый раз в Лаик или, если Паоло выжил, где-нибудь ещё.
112. Алвадик, R-NC-17, Алва не клялся Фердинанду кровью, и Альдо получает на свою сторону "блистательного полководца", а Ричард - новую (старую) головную боль, Альдо из пилота
113. Алвадик страстно трахается после ора и вызова на дуэль вместо отправки к Марианне. Алва снизу, всем понравилось, об остальном подумаем завтра, юноша.
114. Вальдмеер, NC-17, модерн-АУ, Вальдес испытывает самолет, построенный Кальдмеером, кинк на лётную форму
115. Ойген/Жермон или Арно/Валентин, уютный супружеский рождественский изломный секс, ER, прямо флафф необязателен, но без драмы, раскладка любая
116. Ричард – крутой северный тан, прекрасный хозяйственник и руководитель, которого суровые надорские горцы уважают и любят.
117. пре-Алвадик, модерн!АУ. Ричард увлечен живым Рокэ, но не понимает его и с помощью character ai создаёт "своего" Рокэ, очень похожего на настоящего, но который "говорит" понятнее и готов Ричарда хвалить
118. Алвадик, преслэш. Алва приходит смотреть на спящего Дика.
119. Жермон\Йоган Катершванц, NC, PWP, отчасти по мотивам цитаты из канона и комента вчера в треде о том, что Жермон решил возродить традицию прохождения молодых людей через достойных мужей. Секс к взаимному удовольствию, восхищение молодым сильном телом, укусы, возможно, быстрый секс в публичном месте.
120. Ойген/Жермон, fuck or die, в результате оплошности Жермона во время ритуала они должны переспать или он умрет, секс прошел благополучно, но теперь Жермон мается своими чувствами и не может понять, есть ли ответное от Ойгена, и решается на разговор, Ойген в шоке и объясняет что Жермон ему друг, брат, сослуживец etc но никак не любовник
121. Катари/Рокэ, даб-/нон-кон, рейтинг - R и выше, королева использует клятву иначе, чем все думают: любит смотреть, как Первый Маршал раздевается, стоит на коленях, вбирает ртом свои пальцы, пытается растянуть себя и др. Кинк на унижение, акцент на отсутствии телесного контакта — Катари нравится приказывать и наблюдать. Книгоканон.
122. Классический омегаверс с Диком-омегой, которого впервые накрыло течкой в особняке Алвы, а Алва — альфа, но внизапна! он ведёт себя порядочно: просвещает Дика про особенности анатомии и физиологии, утешает, успокаивает феромонами и мурлычет над ним. И они так и не поебались.
123. альдоробер, кинон, Агарис. Робер медленно но неотвратимо влюбляется в Альдо. весна, море, романтика, сияющий Альдо и все хорошо. естественно, чувства окажутся взаимными, но переводить ли юст во что-то большее прямо в кадре или обойтись без признания вообще - на откуп автору. не ангст, не стеб.
124. алвадик, Ричард сверху. Ричарду нравится везде гладить Алву после секса. Спина, поясница, соски, плечи, волосы, если слегка пальцы вводит в рот или анус вообще огонь. Без намерения возбудить, просто ласка. Но это конечно же рано или поздно приводит ко второму раунду.
125. Ричард Горик узнаёт, что его отца подставили и Эрнани на самом деле жив. Его действия. Рейтинг R или NC-17.
126. АУ: случайность в военном деле. Ренваха таки оказалась непроходимой. Или у Феншо оказалось чуть больше мозга. Или что-нибудь еще пошло не так. И наступили последствия. Джен, любой рейтинг.
127. Окделлы чернокнижники или занимаются черной магией. В Надоре своя атмосфера и своя северная мистика, остальные лишь знают, что Надор и Окделлы странные и лучше держаться от них подальше. Надор считается нищим непонятным краем, однако лишь Окделлы сдерживают загадочные северные силы. Дорак решает вызвать Дика в Лаик, Дик насторожен и не привык к нормальному обществу, но пытается скрыть свои особенности и намерен выяснить, как Рокэ Алве удалось убить сильного чародея, его отца...
128. Приддоньяк, шизофрения. Постепенное и заметное поначалу только Арно усугубление психического расстройства Валентина. Арно любит и пытается спасти: покрывает, говорит с лекарями, пробует изолировать. Начинает сомневаться в причинах гибели братьев Валентина, от перенапряжения параноит, чувствует, что сам почти теряет рассудок. Хуже всего то, что из глубины безумия Валентин продолжает любить его тоже.
129. Кэцхен урурукают над тем, что Вальдес нашёл подходящего человека, любит его и любим им. Но на всякий случай проводят с Кальдмеером разъяснительную беседу: что будет, если тот их мальчика обидит
130. Алвадик, флафф (не стёб), рейтинг от R, таймлайн - Вараста или сразу после, книжный канон. Ричарду не понравился первый секс с Алвой, и Алве стоило немалых усилий уговорить его попробовать снова (возможно, заодно рассказать о своём первом неудачном опыте) и постараться сделать так, чтобы второй раз получился лучше первого.
131. Постканонный алвадик с взрослым Ричардом и стареющим Алвой. «О, как на склоне наших лет нежней мы любим и суеверней...»
132. Алвадик, Рокэ кинкуется слабостью Ричарда, NC-17-R
133. Кальденбург, NC-17, реверс-ау, адмирал цур зее Руперт фок Фельсенбург и его адъютант Олаф Кальдмеер, взаимная тайная влюбленность
134. Алва/Ги Ариго: "Блондинов я люблю больше, чем блондинок, Ваше Величество"
135. Алвадик после отравления. Алва влюблен в Ричарда, мечется между выгнать предателя и пониманием, что Дика использовали, а Дорак таки мудак + страх проклятия, но думает, что будучи рядом, сможет вернее защитить Дика от смерти (мол, я пытался отстраняться и все равно нихуя не помогло) и забирает его в Фельп. Объяснение перед отъездом Алвы в Талиг.
136. Рокэ/Ричард/Рамон. Омегаверс, ау без восстания. Ричард - завидная омега на выданье. Грязный, разнузданный секс на троих, двойное проникновение, грязные разговоры, грубый секс, Breeding кинк, чрезмерная симуляция.
137. Что-то случилось с Абсолютом, и с Рокэ слетел флёр бесконечной удачливости и всеобщего обожания. Ему припомнили все его грехи, сместили с должности Первого маршала, Кэналлоа перешла под власть клана Салина, друзья отвернулись. Рокэ отныне вне закона. С горсткой верных слуг он осторожно пробирается в единственное место, правитель которого не объявил во всеуслышание, что не желает его видеть. Рокэ едет в Надор, которым правит Ричард Окделл. Изгнанники доедут, но как примет их молодой тан?
138. Алвадик, R илр НЦа, Ричард пытается спасти Алву, когда он на коне спасал Фердинанда, и его самого помещают в камеру над пекарней, доретконные персонажи
139. Отец Герман (книгоканон)\ кто-то из унаров. Отец Герман в тайне любит наказывать унаров весьма нестандартным способом. Телопредало, развратный священник, юноша, который хочет ещё.
140. Кальдмеер/Гудрун, принцесса решила от скуки подомогаться нового адмирала цур зее, только не делайте Кальдмеера покорным бревном, хочется динамики: пусть согласится и получает удовольствие, или красиво сможет отвязаться или сделать так что от него отвяжутся, или обходительностью доведет прелестную Гудрун чтобы она рвала и метала и весь дворец содрогался
141. Алву в Багерлее таки разбил инсульт с полным параличом одной стороны, и Дик его выхаживает.
142. Крэк! Периодически Алва превращается в манекен. Это замечают только его слуги, остальным норм.
143. У Алана и Женевьев сын и дочь. Время шло, девочка взрослела... Рейтинг PG-13 или R. Желательно джен.
150. Вальдмеер или кальдмейда. У Олафа Кальдмеера есть тайный дар - он может заставить человека смертельно в него влюбиться, но это имеет высокую цену. В бреду Олаф бессознательно применяет этот дар.
151. Кальденбург, NC-17, драма, постканон, Руппи становится кесарем, и намерен вернуть Олафа в Дриксен - для флота и для себя, даб-кон
152. алвали, первый раз, юный Ли перед Лаик соблазняет Росио в кадре селянка, бусики, Эмиль, кто-то из родителей, за кадром неудачный опыт приобщения Рокэ к имперской любви инцетуальные вайбы (еще не большечембрат, но уже почти что младший брат), без анальной пенетрации, но невинным рукоблудием алвали не ограничатся
153. Эстебан/Лионель, омегаверс, можно с мпрегом, рейтинг любой, но лучше невысокий, романтика по-савиньяковски
154. Эгмонт/Мирабелла/Лесничиха Дженни. Крепкие полиаморные отношения, инициатором которых выступила Мирабелла. Сплетни соседей и родственников их не задевают. Можно АУ от канона без восстания.
155. Альдо и Робер успешно организовали оборону Агариса от морисков. Нападение жители и гости города отбили, мориски понесли большие потери. Альдо решил не пытаться сесть на тронив Талиге, а связать своё будущее с Агарисом.
156. Кальдмеер/Вальдес, Вальдес симпатизирует Кальдмееру, Кальдмеер это понимает и, зная что у марикьяре связи между мужчинами не осуждаются, расчетливо растит симпатию в нечто большее и пользуется, не ради мелочей в быту, но ради чего-то большего: военная обстановка, устройство обороны Хексберг и т.д.(как управлять кэцхен)))))) Вальдес ему конечно напрямую тайны не рассказывает, но в их беседах много то, что в Дриксен не знали, не думали об этом с такой стороны и т.п. Альтернативная концовка: Кальдмеера на родине не казнят, в результате новой стычки уже Вальдес в плену у Кальдмеера, который спокойно отдает приказ о повешении
157. Женевьева - покорная жена Гвидо Ларака. Но почему-то все дети от него умирают... NC-17 или R. Можно мистику, можно Женевьеву-маньячку.
158. Вальдмеер, NC-17, приключения, космо-ау, на корабль Вальдеса установили новый ИскИн "Олаф", технофилия
159. Лабиринт, посмертное испытание: глюки с родными, любимыми, незаконченными делами, потаенными страхами и т.д.
Рейтинг, жанр, кинки, сквик - любые
. Персонаж - по выбору автора
Концепцию Лабиринта и посмертия можно трактовать и вертеть как угодно. Заказчик на строгом следовании канонической системе ни разу не настаивает
160. Кто-нибудь троллит Алву. Попаданец в любого персонажа, новый персонаж из "диких" мест, пришедший абвений и тд. Троллинг любой - но лучше тонкий.
161. Ричард попадает в будуар королевы раньше того дня, когда она и Штанцлер планировали, и видит такую картину: Катари яростно страпонит привязанного к кушетке Рокэ. Партнёры не сразу заметили Ричарда. Можно юмор, ангста не надо.
★ 16.Алвадик, R-NC-17, Реверс с обнаженным Алвой на пути на эшафот (вместо Алвы за какое-то предательство/ошибку к казни и публичному унижению приговорили Дика. Алва в числе наблюдающих (недобровольно)), внешность алвадиков любая
★ Вальдмеер, NC-17, драма, Олаф после всех событий стал совсем бессилен в постели, но Вальдес найдет способ доставить удовольствие, кинк на сухой оргазм
★ 111. Паоло/Ричард первый раз в Лаик или, если Паоло выжил, где-нибудь ещё.
★ 159. Лабиринт, посмертное испытание: глюки с родными, любимыми, незаконченными делами, потаенными страхами и т.д.
Рейтинг, жанр, кинки, сквик - любые
. Персонаж - по выбору автора. Концепцию Лабиринта и посмертия можно трактовать и вертеть как угодно. Заказчик на строгом следовании канонической системе ни разу не настаивает - Карлос Алва
★ 21. Алвамарсель, херт/комфорт. После несчастного случая у Алвы оказываются повреждены кисти обеих рук. Ему приходится заново учиться держать оружие и писать, и справляется он с этим плохо.
★ 159. Лабиринт, посмертное испытание: глюки с родными, любимыми, незаконченными делами, потаенными страхами и т.д. Рейтинг, жанр, кинки, сквик - любые. Персонаж - по выбору автора. Концепцию Лабиринта и посмертия можно трактовать и вертеть как угодно. Заказчик на строгом следовании канонической системе ни разу не настаивает - Катари
★ 129. Кэцхен урурукают над тем, что Вальдес нашёл подходящего человека, любит его и любим им. Но на всякий случай проводят с Кальдмеером разъяснительную беседу: что будет, если тот их мальчика обидит
★ 59. АрлеттаЛионель, NC, инцест, порка. Из канона мы знаем, что одна из предыдущих графинь Савиньяк приказала выпороть самого Дидериха. С тех пор порка стала семейной традицией и прерогативой графинь. Лионель уже давно не ребёнок, но всё ещё даёт себя наказывать.
★ 139. Отец Герман (книгоканон) кто-то из унаров. Отец Герман в тайне любит наказывать унаров весьма нестандартным способом. Телопредало, развратный священник, юноша, который хочет ещё.
★ 37. Близнецы Савиньяки трахают Ричарда, Рока наблюдает (или нет). Можно дабкон, тело предало, немножко больноублюдочнсти.
Жанр любой, таймлайн любой, рейтинг от R и выше. Ричарду должно понравится.
★ 73. Вальдмеер, NC-17, драма, из Кальдмеера выбивают сведения в подвалах крепости, dark!Вальдес влюблен в его стойкость, но своеобразно, нон-кон
★ 30. Вальдес привозит Кальдмеера на Марикьяру и знакомит с родителями. Первоначальная острая реакция на то, что сын приволок в дом варитского гуся, и постепенное принятие. Можно юмор, ★ часть два
★ 8. Алвадик, таймлайн Раканы, Дик выходит на поединок с Алвой за Альдо, оба ранены, но в итоге живы. Фиксит бодяги с кровной клятвой.
★ 12. Вальдмеер, NC-17, драма, Олаф после всех событий стал совсем бессилен в постели, но Вальдес найдет способ доставить удовольствие, кинк на сухой оргазм
★ 17. Любой пейринг или джен, и любой временной промежуток, главное без смерти персонажей. АУ, в которой сломанный Абсолют не засчитал смерть Эгмонта и попытался выпилить Ричарда, как «неудачного» Повелителя Скал. Не удалось, но Ричард в результате остался искалечен - недостаточно сильно, чтобы это мешало ему жить, но достаточно, чтобы привлекать внимание и мешать (шрамы, хромота и т.д).
★ 54. "Вредные задачи" Остера в переложении на условия и персонажей из Талига. Персонажи любые, рейтинг любой, юмор.
★ 70. РоРо, пост-Ракана, лунатизм, возможно, сомнофилия. Робер не просто видит кошмарные сны о прошлом, он во сне ходит (и не только). Рокэ узнает об этом и пытается что-то сделать. Рейтинг на вкус исполнителя, стекло можно, но без совсем уж черного финала.
★ 17. Любой пейринг или джен, и любой временной промежуток, главное без смерти персонажей. АУ, в которой сломанный Абсолют не засчитал смерть Эгмонта и попытался выпилить Ричарда, как «неудачного» Повелителя Скал. Не удалось, но Ричард в результате остался искалечен - недостаточно сильно, чтобы это мешало ему жить, но достаточно, чтобы привлекать внимание и мешать (шрамы, хромота и т.д).
★ 110. Валентин - частый гость в имении Савиньяков. Сначала Арлетта думает, что все дело в младшем сыне. Но несколько двусмысленных ситуаций заставляют задуматься, так ли это. Шпионаж, дедукция, опрос свидетелей. С кем из сыновей (но обязательно сыновей) на самом деле роман - на усмотрение автора, ★часть два, ★ часть три, ★ часть четыре, ★ часть пять, ★ часть шесть, бонусная полиамория
★ 64. Вальдмеер, NC-17, драма, fem!Кальдмеер канонично попадает в плен, и когда это обстоятельство обнаруживается, оно меняет все, даб-кон
★ 41. Приддоньяк, ПВП, афродизиак. Что бы скомпромитировать Валентина, ему подливают в напиток афродизиак. На людях Валя держится, но когда он остаётся один, ему становится совсем плохо. Арно предлогает помочь, уверяя, что в этом нет ничего особенного.
★ 83. Вальдмеер. У марикьяре жестокие обычаи, под райос убивают всех. Есть лишь одно исключение для законных супругов, к которым могут прилагаться их слуги и подчиненные. И это единственный способ для Вальдеса спасти Олафа Кальдмеера...
★ 122. Классический омегаверс с Диком-омегой, которого впервые накрыло течкой в особняке Алвы, а Алва — альфа, но внизапна! он ведёт себя порядочно: просвещает Дика про особенности анатомии и физиологии, утешает, успокаивает феромонами и мурлычет над ним.
И они так и не поебались.
★ 64. Вальдмеер, NC-17, драма, fem!Кальдмеер канонично попадает в плен, и когда это обстоятельство обнаруживается, оно меняет все, даб-кон, ★ часть два, ★ часть три, ★ new! часть четыре, ★ new! часть пять, ★ new! часть шесть
★ 32. Алва/Ричард, юст, Ричард впервые замечает и понимает интерес Алвы к себе
★ 155. Альдо и Робер успешно организовали оборону Агариса от морисков. Нападение жители и гости города отбили, мориски понесли большие потери. Альдо решил не пытаться сесть на трон в Талиге, а связать своё будущее с Агарисом.
★ 100. Вальдмеер. Вальдес соскучился по Кальдмееру и выпросил у ведьм возможность увидеть его на 10-20 минут. Он попадает в разгар жесткого допроса в Дриксен, но никто его не видит и не слышит, и он ничего не может сделать. Или может, на выбор автора.
★ new! 97. Приддоньяк. Арно, с отношением к сексу легким, как у Эмиля, соблазняет Валю, которого считает девственником (ошибается). Хочет унизить и обидеть, но любовь нечаянно нагрянет, хэ. Хотелось бы, чтобы Арно не был солнышком.
★ new! 105. Что-нибудь по мотивам накура про спасателей. Модерн-АУ, приключения, мистика, джен, рейтинг любой.
★ new! 102. Айрис/Иоланта. Айрис выжила (одна из сестер) и полноправная хозяйка Надора, который отделился от Талига.
★ new! 63. Ричард Окделл с первого взгляда влюбляется в короля, и это взаимно. Фердинанд/Ричард против всего мира.
★ 156. Кальдмеер/Вальдес, Вальдес симпатизирует Кальдмееру, Кальдмеер это понимает и, зная что у марикьяре связи между мужчинами не осуждаются, расчетливо растит симпатию в нечто большее и пользуется, не ради мелочей в быту, но ради чего-то большего: военная обстановка, устройство обороны Хексберг и т.д.(как управлять кэцхен)))))) Вальдес ему конечно напрямую тайны не рассказывает, но в их беседах много то, что в Дриксен не знали, не думали об этом с такой стороны и т.п. Альтернативная концовка: Кальдмеера на родине не казнят, в результате новой стычки уже Вальдес в плену у Кальдмеера, который спокойно отдает приказ о повешении, ★ new! часть два
★★★★★
★ СПИСОК ЗАЯВОК ПЕРВОГО ТУРА C ССЫЛКАМИ НА ИСПОЛНЕНИЯ★
★ СПИСОК ЗАЯВОК ВТОРОГО ТУРА C ССЫЛКАМИ НА ИСПОЛНЕНИЯ ★
★ СПИСОК ЗАЯВОК ТРЕТЬЕГО ТУРА C ССЫЛКАМИ НА ИСПОЛНЕНИЯ ★
★ СПИСОК ЗАЯВОК ЧЕТВЕРТОГО ТУРА C ССЫЛКАМИ НА ИСПОЛНЕНИЯ ★
★ СПИСОК ЗАЯВОК ПЯТОГО ТУРА C ССЫЛКАМИ НА ИСПОЛНЕНИЯ ★
★ СПИСОК ЗАЯВОК ШЕСТОГО ТУРА C ССЫЛКАМИ НА ИСПОЛНЕНИЯ ★
★ 27. Алвадик, алатские поцелуи. В Варасте был момент, где Алва поит Дика из своего стакана, можно там, можно в другом месте. Можно, чтобы Алва пил из стакана Ричарда. Инициатор Алва, но Дик понял в чем суть. ХЭ
★ 28. Фердинанд, Алва, Ричард. По приказу короля Алва избавлялся от любовников королевы: Придда, Колиньяра, Феншо. Настало время Ричарда
★ 104. Килеан/Ричард, Алва/Ричард. Килеан берёт Дика в оруженосцы. Однажды Алва узнаёт, что Дик подвергается насилию у эра.
★269. Херт-комфорт с нонконом для Бермессера. Бе-Ме насиловали и пытали в плену, а потом закомфортьте на все деньги (но не теми, кем насиловали). Участники на усмотрение исполнителя, а ещё прописанность хёрта и комфорта хочу примерно поровну.
★ 228. Свальный грех (можно не всех сразу): Алваро/Арно-ст/Арлетта/Рокэ/Лионель. Больноублюдочные кинки, рептилоидная мораль, но всё по согласию, в идеале - по любви. Книжный (пре)канон, т.е. Эмиль есть, но не участвует. Без чистого алвали.
★ 1. Вальдмеер. Один из них попал в плен, и противники дарят его другому для сексуальных утех и извращений. Кто будет снизу, воспользуются ли пленником или откомфортят, на выбор автора. + 3. Гетеро изнасилование с любым/любыми из положительных персонажей канона. Без жести, ачетакова. В зависимости от статуса дамы потом или заплатить или кхм... позаботится, часть 2, часть 3, часть 4, продолжение, продолжение, продолжение, часть пять, частть шесть
+ вбоквел
★ 9. Валентин/Лионель. Нон-кон, щупальца, трахни-или-умри. Лионель принуждает Валентина к сексу - для магического ритуала или чего-то такого - Валентин в процессе проходит частичную трансформацию в спрута и уже он выебывает Савиньяка.
★ 42. Ли/Валентин. Ли берёт Валентина в оруженосцы. Асфиксия по обоюдному согласию. Рейтинг высокий
★ 79. Алвадик, первый раз, таймлайн Вараста. Алва отсасывает Дику после бегства в степь глухую.
★ 25. Первый секс Лионеля с кем угодно (предпочтительно Рокэ и/или Эмиль) после того как Ли оскопили. Обоснуй любой, но оскопление случилось уже во взрослом возрасте.
★ 154. Алва/Арно младший. В глазах Арно добрый дядюшка Росио превратился в объект вожделения, а поскольку со всеми вопросами и проблемами Арно привык обращаться к Алве (вдруг братья заругают), он по привычке идет к Рокэ. Возможен рейтинг, возможен отказ со стороны Рокэ.
★ 30. Леонард омега. Леопольд пытается воспользоваться этим для для карьеры сына и личных целей, подсовывая его нужным людям во время течки. Можно еще и Леонарда упорного грустного натурала при этом.
★ 220. Кальдмеер - Повелитель Волн. В иерархии астэр Повелители важнее вассалов. Кэцхен переходят на сторону Олафа, дриксенцы побеждают, флот Альмейды относит штормом. Раненый Вальдес в плену у Олафа. Кэцхен вьются вокруг Кальдмеера, он не понимает, что происходит.
★ 63. Алва/Дик/Катари. Альдо вынуждает Катарину выйти замуж за Ричарда. После смерти Альдо она пытается добиться ареста/казни Дика, но новоиспечённый регент Алва отправляет обоих в бессрочную ссылку в Надор. Катарина узнаёт, что в прошлом между мужем и регентом были нереализованные взаимные чувства, и решает использовать их, чтобы вернуться в столицу ко двору. Предпочтительно в финале что-то вроде ХЭ со шведской семьей. Без хейта Катарины, часть два, часть три, часть четыре, часть пять
★ 3. Рокэ/Ричард/Катарина. Ричард приходит в себя в королевской спальне и понимает, что он связан и находится в полной власти Первого Маршала и Ее Величества. Хитрая парочка решает измучить юношу целиком и полностью. Шлепки (можно рукой, можно стеком), укусы, засосы после поцелуев, дразнящие касания перышком... В качестве кульминации взятие юнца без какого-либо сопротивления.
★ 52. Алвадик. Рокэ по какой-то причине обездвижен, но не лишён чувствительности. Но вместо того, чтобы убивать/мучить, как он мог бы предположить, Дик начинает его ласкать. Без нон-кона, желательно ХЭ
ДЕАНОНЫ
★ СПИСОК ССЫЛОК НА ИСПОЛНЕНИЯ ПЕРВОГО ТУРА НА АО3 И ФИКБУКЕ ★
★ СПИСОК ССЫЛОК НА ИСПОЛНЕНИЯ ВТОРОГО ТУРА НА АО3 И ФИКБУКЕ ★
★ СПИСОК ССЫЛОК НА ИСПОЛНЕНИЯ ТРЕТЬЕГО ТУРА НА АО3 И ФИКБУКЕ ★
★ СПИСОК ССЫЛОК НА ИСПОЛНЕНИЯ ЧЕТВЕРТОГО ТУРА НА АО3 И ФИКБУКЕ ★
ЛС для орг.вопросов\дополнений\прочего:
УкаЧакаУкаУка
Гости не могут голосовать
Отредактировано (2023-12-04 16:12:49)
1. Вальдмеер. Один из них попал в плен, и противники дарят его другому для сексуальных утех и извращений. Кто будет снизу, воспользуются ли пленником или откомфортят, на выбор автора.
3. Гетеро изнасилование с любым/любыми из положительных персонажей канона. Без жести, ачетакова. В зависимости от статуса дамы потом или заплатить или кхм... позаботитс
Вторая часть истории про Улу и Вальдеса
Вальдмеер, гет, немного дарк!Вальдес, фем!Кальдмеер, NC-17
Часть 7/?
1000 слов
Выходит от врача Вальдес задумчивым. Тот очень подробно отчитывается о ходе лечения, о прогнозах, и долго не отпускает Вальдеса. Он слушает внимательно, но мыслями далеко.
Ему хочется вернуться к Уле. Пусть она сейчас спит, и тревожить ее не рекомендовано, он все же мог бы посидеть рядом. Перед глазами все еще стоит ее лицо — сначала яростное, презрительное, холодное. Потом — побелевшее. Лучше бы она продолжала колоть его едкими репликами. Лучше бы она проклинала. Стоило сразу понять, что она не спустит флаг, разве что умрет.
Вальдес зол на себя, он должен был ожидать, что ей будет плохо после. Но вспоминать неприятно, а забыть не выходит.
В коридоре он останавливается у двери Улы. Можно спуститься к себе, можно заглянуть на минуту. За закрытой дверью слышится какой-то глухой звук. Вероятно, кто-то передвинул стул, думает Вальдес. Кто сейчас остался с Улой? Может быть Хелена?
Он идет дальше, но через несколько шагов безотчетная тревога настригает его. Что-то не так, а он привык верить своему чутью, оно не раз спасало его в бою. Круто развернувшись, он бежит обратно.
В первую секунду Вальдесу кажется, что в комнате никого нет. Разворошенная постель пуста, нет в комнате ни Хелены, ни Эльзы. Вытянувшееся с другой стороны кровати тело он видит, только шагнув ближе.
Время бросается вскачь, Вальдесу кажется, что уши у него заложило, и мир погрузился в тишину. Он перепрыгивает кровать, подхватывает Улу. Под рукой нет ножа, поэтому он просто переваливает ее на кровать, и пальцами ослабляет узел на ее шее. С тонким шнуром такое не вышло бы, благо, скрученная полоска ткани толще и довольно легко поддается.
— Гарсиа! — Вальдес не слышит собственного крика, но через несколько секунд в комнату вбегают не только врач, но и несколько слуг.
Мэтр сразу отстраняет Вальдеса в сторону. Деловито щупает пульс, приказывает одному из слуг держать ноги Улы приподнятыми. Сильно трет ее шею, перечеркнутую багровой вдавленной полосой. Потом посылает кого-то за своими склянками. Вальдес стоит рядом, вцепившись пальцами в столбик кровати. Под руку попадается самодельная веревка, и он крепко сжимает ее в ладони. Ему кажется, что время остановилось.
Веки Улы начинают дрожать, когда под нос ей суют флакон с остро пахнущим уксусом.
— Успели вовремя, — говорит мэтр. — Дыхание пока слабое, но гортань не повреждена, скоро ей станет лучше. Сейчас я прикажу послать за льдом, нужно будет держать на шее. И, возможно, говорить ей некоторое время будет неприятно.
— Позовите Эльзу, — приказывает Вальдес. Он с недоумением смотрит на сжатую в руке веревку, а потом с брезгливостью отбрасывает ее в сторону.
Он выходит на то время, пока Улу переодевают и вновь укладывают в постель. Женщины хлопочут около нее, сочувственно ахают. Сейчас жалость в них перевешивает ее происхождение и звание.
— Подожди в коридоре, — говорит он Эльзе, когда возвращается. Та отдает ему полотенце со льдом, которое держит на шее Улы и безмолвно покидает комнату.
Они остаются одни. Комната погружена в вечерние сумерки. На столе горит всего одна лампа. Теплый круг света едва захватывает краем изголовье кровати. Адмирал Кальдмеер лежит неподвижно, лицо почти сливается цветом с белизной простыней. Вальдес с щемящей жалостью замечает, что щеки у нее запали.
Вальдес занимает место Эльзы, садится на край постели, прижимает мокрое от таящего льда полотенце к шее Улы. Смотрит в глаза. Там усталость и безнадежность. От этого сначала становится больно, а потом появляется злость.
— Зачем? — спрашивает он требовательно. — Я думал, что вы сильнее! Что не сдадитесь. Что простого насилия мало, чтобы сломать вас!
Обида, абсолютно глупая, детская, захлестывает с головой.
Ула молчит, потом шепчет что-то, и Вальдесу приходится склониться к ней, чтобы услышать.
— Я боюсь не выдержать допросов и предать, — говорит она и закрывает глаза, словно показывая, что разговор закончен.
«Не вы причина, не воображайте» — слышит Вальдес. Он берет ее ладонь в свою, сжимает до боли.
— Смотрите на меня, — просит, требует.
Она открывает глаза, в них равнодушная усталость, словно Ула уже не здесь. Она еще жива, но уже ускользает, уходит куда-то в себя, и Вальдес чувствует, что еще немного, и с ним останется только бесполезная оболочка, когда-то носившая имя Ледяной Улы. Можно не дать ей умереть, караулить ее день и ночь, можно пристегнуть руки к стойкам кровати, как когда-то советовал Альмейда, но все будет бесполезно. Вальдес не может ее потерять. Он все-таки чувствует себя так, как будто проигрывает в этом противостоянии.
— Что надо сделать, чтобы вы захотели жить? — торопливо спрашивает он. И продолжает, пока Ула не опустила веки снова: — Допросов не будет, я обещаю вам.
Ула смотрит насмешливо: «Лжец».
— Я отпущу фок Фельсенбурга, — тихо и медленно произносит Вальдес, наклоняясь ближе. — Если отпущу, вы поверите мне? Пообещайте только, что две недели не будете предпринимать новых попыток. За две недели он успеет с моими знакомыми контрабандистами добраться до Дриксен и послать вам весточку обратно. Давайте заключим договор.
Взгляд Улы становится пристальным. Вальдес понимает, о чем она думает, на что надеется.
— Вас я не отпущу, нет, — честно говорит Вальдес. — Не смогу. Не захочу.
— Отпустить Руппи — это предательство, — шепчет Ула. — Что на это скажет Альмейда?
Вальдес начинает улыбаться против своей воли, и тут же берет себя в руки. Как воспримет его оскал Ула, неизвестно. Но она проявила интерес, это уже половина дела!
— Я еще не докладывал ему о том, что вас взяли в плен, — Вальдес безотчетно гладит большим пальцем ладонь Улы. — О родиче кесаря он не узнает. Что до предательства — это мое дело, не вам об этом думать.
— Что потом? — сухо, требовательно.
— Потом я придумаю новый договор, а вы решите, соглашаться на него или нет, — пожимает плечами Вальдес. Он не лжет, но и не договаривает.
Ну же, думает он, соглашайтесь. У вас все равно нет выхода. А я даю вам надежду. Даю шанс спасти одного из своих людей! Чего еще может хотеть командир, который потерял недавно сотни и тысячи? О том, что будет потом, через две недели, он не задумывается. Надеется только, что найдет еще что-то, что можно предложить Ледяной Уле в обмен.
Ула смотрит недоверчиво, напряженно. Между бровей залегла складка, которую уже не разгладить пальцами, хотя у Вальдеса и тянется рука.
— Зачем? — так же односложно спрашивает Ула, и Вальдес понимает, о чем она.
Ответить одновременно очень трудно и очень легко.
— Я хочу, чтобы вы жили. Не Талиг, не Альмейда, только я.
История делает круг, только ставки теперь выше. Ула смотрит на него внимательно, испытующе. Она думает.
— Договор, адмирал Кальдмеер? — спрашивает Вальдес.
63. Алва/Дик/Катари. Альдо вынуждает Катарину выйти замуж за Ричарда. После смерти Альдо она пытается добиться ареста/казни Дика, но новоиспечённый регент Алва отправляет обоих в бессрочную ссылку в Надор. Катарина узнаёт, что в прошлом между мужем и регентом были нереализованные взаимные чувства, и решает использовать их, чтобы вернуться в столицу ко двору. Предпочтительно в финале что-то вроде ХЭ со шведской семьей. Без хейта Катарины
Часть третья, где Катарина сама бы с удовольствием сыпанула Алве яду, но вместо этого всё же разводит на разговоры (Дик предпочёл бы, чтобы сыпанула яду)
К зиме Ларак был подготовлен загодя. На самом деле Дик занялся этим, стоило им только весной обжиться. Не потому, что как-то специально об этом подумал, а потому, что всю свою жизнь наблюдал, как так готовят Окделл сперва отец, потом матушка с дядей Эйвоном. Он начал ещё при прежнем управляющем, потом, когда Катарина нашла нового, продолжил при нём. Сама она не вмешивалась, наблюдая издалека и не давая советов (откуда ей, южанке!), и это позволило Дику быть при деле, когда ему необходимо было дело.
Ларак был много меньше Окделла, и хорошо, потому что вокруг Окделла стояло тогда ещё целая провинция. Припасов, которые заготовил Дик, впрочем, всё равно хватило бы, чтобы пережить довольно суровую зиму, если снежная буря и заносы отрежут их от остального мира. Такое на памяти Дика случалось редко, но всё же случалось. Дрова сохли в кладовых, и, признаться, Дику не очень понравился их размер, поэтому однажды за ужином он сообщил, не глядя на Катарину:
— Я хочу нанять людей, чтобы пристроить ещё кладовые.
Она помедлила, перекладывая вилку из одной руки в другую, потом сказала:
— Разве здесь много лет не жили ваши родственники? Им хватало того, что есть.
— Отсюда почти в любой снег можно добраться в Окделл, — Дик запнулся. — Было можно. И часть зимы дядя Эйвон и тётя Аурелия всегда проводили у нас. Кладовые Окделла были значительно больше.
Катарина смотрела на него очень задумчиво:
— Только кладовые?
— Весь замок! — он невольно стукнул кулаком по столу, но она не вздрогнула. — Сюда начинают возвращаться люди, но нам негде дать им приют, а деревни между нами и… местом, где стоял Окделл, все разрушены. Даже до Роксли дошло. Я не хочу, чтобы они опять ушли!
— Хм, — отозвалась Катарина. — Действительно, пустое герцогство… Дайте подумать.
Она сосредоточенно хмурилась, и её лоб прорезáла морщинка, так что Дик смотрел во все глаза: сейчас он не поверил бы Штанцлеру, заведи тот опять речь о том, что королева — лишь заложница на троне, но зато ждал от неё, что она по-королевски разрешит возникшие трудности.
— На кладовые деньги будут точно, — наконец сказала Катарина. — Я полагаю, что вы уже думали, где разместите тех, кто их будет строить. Может быть — может быть! — мы найдём средства, чтобы построить новые дома в деревнях при замке за наш счёт. Вы можете посчитать своих переселенцев и начать спрашивать, сколько из них ещё не перевезли семьи? И сколько хотят перевезти?
Дик знал, что сияет, когда глядит на неё.
— Катари…
— Не смотрите так, — она закрылась от него ладонями. — Я уже поняла, что хотя бы одну зиму проведу здесь. В моих интересах сделать это пребывание комфортнее…
Сейчас, зимой, две ближайшие деревни у Ларака уже почти соединились друг с другом. Если летом постройки продолжатся — они окончательно станут одной, почти что маленьким городком вокруг увеличившегося в размерах замка.
Хотя осенью Надор перестало трясти окончательно, много земли ещё пустовало, и в лесах нашли прибежище разбойники и мародёры. Деревни вокруг замка они уже беспокоить не решались, после того-то, какой им оказали приём в прошлые разы. Герцогство отчаянно цеплялось за свою новую жизнь.
— Я не хотел бы сейчас ничего объяснять, — Алва уселся в своё кресло и откинулся на спинку. — Такой разговор не ведут на трезвую голову, а сейчас только утро.
— Я не стану ждать вечера, — упрямо сказал Дик.
Алва в упор посмотрел на него.
— И что вы, собственно, сделаете, герцог? Когда ваше положение и так шаткое, чтобы не сказать, висит на волоске? Собираетесь угрожать регенту? Напасть на него? Давайте, я посмотрю.
Дик сглотнул. Он догадывался, что в новом победившем Талиге на его сторону не встанет никто. Даже Робер, который, казалось бы, поддерживал Альдо вместе с ним, но за прошедшее время не дал о себе знать никак, если не считать Гальтару.
Даже на его письма ответил только Арно.
Голос заговорившей Катарины неожиданно дрожал от ярости:
— Возможно, вам следовало подумать прежде, чем отправлять в эту ссылку и меня тоже, Рокэ. Или вам кажется, что моё положение висит на волоске тоже? Отнюдь: за мной готовы были пойти, не заяви вы своё право на регентство первым. И для этих людей я не перестала существовать только потому, что вы дели меня с глаз долой. Подумайте хорошо: все ли подле вас не думают сейчас, что со мной вы поступили несправедливо? А поскольку наш брак с Ричардом благословлён вами уже слишком давно, чтобы его отменять, может быть, и про Ричарда кого-то стали посещать подобные мысли?
Алва забарабанил пальцами, на неё глядя:
— И сколько ваших тайных гонцов не выловили мои люди, чтобы такие мысли зародились?
— Достаточно, — теперь тон у неё был ледяной, но губы у неё подрагивали. — Не понимаю, чем вы недовольны. Вы хотели, чтобы я стала герцогиней Окделл. Я ей стала. Разве вы не знали, что эсператизм велит жёнам поддерживать мужей во всём?
— Вот Фердинанд бы удивился! — огрызнулся Алва. — Поддерживай бы вы его так, глядишь, он бы ещё жив был!
— Откуда же ему было знать, что его Первый маршал пропустит чужую армию к его столице?
— Перестаньте!! — Ричард сам не заметил, как вскочил на ноги, но Алва с Катариной замолчали, повернувшись к нему. — Перестаньте, — уже тише повторил он. — Слушать вас невыносимо.
Катарина очень медленно закрыла и открыла глаза.
— На самом деле мы отвлеклись, — чужим голосом сказала она. — Или, возможно, герцог Алва нас отвлёк. Но он должен вам по меньшей мере одну правду.
— Это почему же? — с неприязнью, но без прежнего жара поинтересовался Алва.
Катарина безрадостно улыбнулась:
— Потому что Повелителей всё-таки оказалось трое, не так ли? И не согласись Ричард поехать в Гальтару, ваш ритуал бы не удался. А вы ему даже ничего не сказали.
Ричард с недоумением вспомнил поездку, которую обычно вспоминать не любил.
— Повелителей и было трое, — подтвердил он. — Я, Робер и …герцог Алва. И двое других, ваш брат и его товарищ-бергер. Я ведь рассказывал. При чём тут…
Алва громко раздражённо вздохнул, прерывая его.
— Хорошо! — заявил он. — Глупая семейная тайна будет раскрыта именно так, как заслуживает, по-глупому! И страдать один я отказываюсь: не знаю, где и с кем породнились Ариго, и из учтивости к присутствующим понадеюсь, что это произошло законным образом, но Жермон Ариго оказался Повелителем Ветра! А вот Ойген Райншайнер, и он вам, юноша, между прочим, представлялся, не оказался Повелителем Волн, но понадеяться стоило. Старая кровь проявляется причудливо.
Дик уставился на него с растерянностью:
— Что за глупости? Повелитель Ветра — вы. Повелитель Волн — Придд.
— Ах если бы, — зло хмыкнул Алва. — Версию с Приддом мы отмели ещё раньше.
— Потому что Повелителем Волн был Альдо Ракан, — уже снова спокойно закончила Катарина. Алва одарил её недружелюбным взглядом. — Нечего на меня так смотреть, Рокэ, Валентин и Юстиниан говорили о письмах Бланш не только вам. А Робер подтвердил мои подозрения, рассказав о том, как гоганская ара отреагировала на тогда ещё принца Альдо.
— Забавно, что в Нохе вы ни о чём таком не упоминали, — всё ещё без симпатии в голосе заметил он.
— Забавно, что в Нохе вы говорили, что мы союзники, а потом отправили меня в ссылку, — не осталась она в долгу. — К тому же — тогда я о таком не думала. Это знание пригодилось мне уже в Надоре.
— Хорошо, я признаю, что из-за болезни пришёл к некоторым скоропалительным выводам…
— Это меня сейчас должно утешить?
Ричард на протяжении всего их диалога молча хватал ртом воздух и наконец смог выдавить из себя:
— Альдо не мог быть Повелителем Волн. Альдо…
— …не был Раканом, — жёстко закончил Алва. — Вернее, ваш господин в белых штанах был им по фамилии. Я раскрою тайну, как я сказал. Её я подозревал некоторое время, как и некоторые, похоже, — он снова метнул взгляд на Катарину, — удивляясь слишком витиеватой судьбе основателя своего рода.
— Вы принялись изучать гальтарские легенды и заставили Ричарда пересказать вам обвинение Беатрисой Борраска Ринальди Ракана, — Катарина пожала плечами. — Было бы странно, не заинтересуйся я тем же. Но кое-что я поняла только на каменной реке.
— Да, — тяжело уронил Алва. — Я — раньше. Хотел бы я быть Повелителем Ветра, Ричард, — Дик вздрогнул от этого внезапного обращения. — Но сны, где мне настоятельно рекомендовали искать своих вассалов, а показывали то вас, то Эпинэ, зародили во мне сомнения. Подтверждения я нашёл не сразу. Но в конце концов нашёл. Вы… были уже в Сакаци тогда.
— Что вы хотите сказать? — непослушными губами вымолвил Дик, внезапно чувствуя, что не так уж хочет знать эту тайну. Что вполне обойдётся без неё всю следующую жизнь.
Катарина встала и подошла за спинку кресла Алвы, положив руки ему на плечи.
— Он хочет сказать, Дикон, что твой великий, замечательный, единственный достойный, как тебя учили, трона этой страны король из легенд…
— Это я, — плюнул, словно ядом, Алва. — Я бы поспорил на тему трона. Но наследник проклятого рода Раканов — это я.
1. Вальдмеер. Один из них попал в плен, и противники дарят его другому для сексуальных утех и извращений. Кто будет снизу, воспользуются ли пленником или откомфортят, на выбор автора.
3. Гетеро изнасилование с любым/любыми из положительных персонажей канона. Без жести, ачетакова. В зависимости от статуса дамы потом или заплатить или кхм... позаботитс
Вторая часть истории про Улу и Вальдеса
Вальдмеер, гет, немного дарк!Вальдес, фем!Кальдмеер, NC-17
Часть 8/?
1100 слов
Адъютант не успевает доложить о посетителе, как Вальдес влетает в кабинет. Впрочем, все как всегда, вице-адмирала, особенно, если он задался какой-то целью, ничем не сдержишь.
Альмейда поднимет взгляд от документов. Победа далась им нелегко, теперь многие корабли требуют ремонта, госпиталь наводнен ранеными, и за всем этим нужен присмотр. Потому что Рамон знает — доверие к подчиненным хорошо только до тех пор, пока ты можешь следить за исполнением приказов.
— Рамэ, ты рад меня видеть? — Вальдес, паршивец, заваливается на кресло, перекидывает ноги через подлокотник. Хитрые черные глаза блестят. Он как-то очень уж весел сегодня, почти как раньше, и Альмейда улыбается едва заметно. Бешеному не шла та молчаливая сосредоточенность перед боем.
— Допустим, — спокойно отвечает Альмейда, пододвигая к себе следующую бумагу. — Еще больше я был бы рад обсудить твой отчет. Потому что... — он копается в куче бумаг, где-то в его основании скрывается искомое.
— Подожди, — досадливо перебивает Вальдес. Он встает, подходит к столу, облокачивается на него.
— Ну? — Ротгер хоть и друг детства, но как же часто хочется на него рявкнуть за пренебрежение к субординации. Останавливает только то, что поможет ненадолго.
— У меня для тебя, можно сказать, подарок, — торжественно объявляет тот. — Но! — он важно поднимает указательный палец, — Только если ты пообещаешь сделать небольшой подарок и мне.
Альмейда хочет потереть виски. Вальдес и вопросы поставок парусины... Вместе этого слишком много. Кажется, Вальдес улавливает настроение, потому что перестает играть. Правда, довольная улыбка с лица не пропадает.
— Ты же хочешь получить сведения о Западном флоте из первых рук? Так вот, такая возможность будет, — и, увидев, что теперь все внимание Альмейды сосредоточено только на нем, поясняет: — Адмирал Кальдмеер выжила. И находится в моем доме.
Альмейда хмурится. Прошло уже больше недели со дня сражения. Адмирала подобрали где-то только сейчас? Или?
— Это хорошая новость, — Альмейда встает, нависает на Ротгером. — И давно она у тебя?
— Неделю, — говорит тот.
— Так, — в тишине кабинета это гулко, как последний удар колокола. Впрочем, Вальдеса таким не проймешь. — Правильно ли я понимаю, решил, что в этот раз — договоришься? И как, удалось? Мне приказывать выставлять дополнительную охрану в порту?
Улыбка на лице Вальдеса становится несколько кривоватой.
— Не договорился, — вздыхает он. — И принял все меры предосторожности. Нет, Рамэ, я уже говорил, что виноват, не надо... — он встряхивает волосами, как будто хочет сбросить с себя неприятные воспоминания. Вот бы еще и Рамону так уметь!
— Зато с тобой она захочет говорить, — продолжает Вальдес. — Очень захочет.
— Ты уверен? — насмешка в голосе нисколько не смущает Ротгера.
— Еще как, — тот скалится зло. — Она уже просила о переводе в крепость. А если ты сделаешь мне подарок и разрешишь оставить ее еще на пару недель, то она будет готова разговаривать хоть с самим Леворуким, лишь бы он согласился забрать ее в тихий и уютный подвал. Главное, уединенный. Как говорит моя тетушка, меня бывает слишком много, увы.
— А не забываетесь ли вы, вице-адмирал? — Рамону хочется встряхнуть Ротгера за плечи, выбить из его головы всю дурь. Ее у любимца кэцхен хоть отбавляй.
— Я на самом деле все понял, — Вальдес вздыхает, веселость слетает с него, как шелуха. — Есть друзья, и есть враги, и есть то, через что никогда не переступить...
Он смотрит на Альмейду, и в глазах у него мольба.
— Проверь сам, как я ее содержу, только разреши оставить не некоторое время. Ты же меня понимаешь?
Рамон устало вздыхает. Мальчишка! Даром, что ненамного моложе его самого. Страсть к этой дриксенской ведьме уже обернулась для Ротгера, да и для всего Хексберга, неприятностями, тогда, пять лет назад. И вот снова. По-хорошему бы наказать Ротгера за самоуправство, да забрать адмирала в крепость сегодня же, но... Ротгеру нужно излечиться, дать вытечь из старой раны этой гнилой крови.
— Хорошо, идем, — Альмейда тяжело опускает ладонь на плечо Ротгера, подталкивая его к двери.
***
В комнате, где содержат пленницу, окна забраны решетками и закрыты тяжелыми портьерами. Альмейда, остановившись на пороге, оглядывает скудную обстановку. Главное место занимает кровать, кроме того, тут лишь пара кресел и столик.
Кровать занята. Адмирал Кальдмеер неподвижно лежит, отвернувшись, насколько это возможно, от двери. На ней одна тонкая и короткая нательная рубашка, одеяла нет. Подол порван, на бедрах темнеют пятна засохшей крови. Из-под сползшего ворота на плече проглядывают бинты. Грудь едва заметно приподнимается от дыхания. Впрочем, обитательница комнаты никак не реагирует на вошедших.
— Помнишь, ты советовал хорошего кузнеца, — Вальдес подходит к кровати, звенит тонкой цепочкой, ведущей от изголовья к браслету на запястье женщины. — Действительно, занимательная вещь оказалось! Особенно удобно то, что можно затянуть покороче.
Альмейда шагает ближе, обходит кровать, но взглянуть в лицо адмиралу не выходит — оно полускрыто растрепавшимися волосами. Он смотрит на лежащую на постели женщину пристальнее. Она очень худая, почти прозрачная. На руках и ногах у нее россыпь мелких синяков. Такие остаются от пальцев. Запястья и щиколотки украшены тонкими железными браслетами. Сейчас цепочки, тянущиеся от них, чуть ослаблены, и лежат длинными змейками, позволяя принять более свободную позу. Если же их натянуть их, шевельнуться не выйдет, только лежать, раскинувшейся морской звездой. Альмейда сам имел дело с такими, знает.
— Она спит? — спрашивает он Вальдеса.
Тот пожимает плечами. Потом гладит ее по голове, зовет ласково:
— Ула!
Та едва заметно шевелится, сжимаясь в еще более тесный комок.
— Адмирал Кальдмеер, — громко говорит Альмейда.
Она медленно поднимает руку, откидывает волосы с лица. Ногти у нее обломаны, под краями запеклась кровь.
— Вы согласны ответить на несколько вопросов? — спрашивает он.
Адмирал... Нет, сейчас просто смертельно усталая, измученная женщина смотрит в ответ. Что Ротгер в ней нашел? В тусклых серых глазах на миг вспыхивает решимость.
— Нет, — голос у нее хрипит.
Что ж, Альмейда может подождать. Он видит, что шею у пленной пересекает вдавленная багровая полоса. Такие остаются, если повешенный срывается. Адмирал должна дожить до допроса.
— Откуда это?
— Ах, это... — Вальдес заминается, будто ему неловко. Ему — и неловко? Не может быть! — Немного переусердствовал.
— Вешал? — осведомляется Альмейда, направляясь к выходу. Он увидел все, что хотел.
— Нет, это я ее хотел немного взбодрить. Она, ведь, знаешь, уже лежит спокойно, что ты с ней не делай... Останешься на обед? Моя кухарка обещала подать сегодня замечательных фаршированных уток... Так вот, о чем я! Если придушить, она дергается, а уж сжимается — как в первый раз, узкая становится, толкнуться не выходит! — он распахивает перед Альмейдой дверь.
— Я надеюсь, ты помнишь, что она нужна мне живая. И в ясном сознании, — предупреждает.
— Я буду нежен, — ухмыляется Вальдес.
Альмейда смотрит на своего друга внимательно. Эту дриксенскую ведьму ему не жаль. Но он впервые, наверное, он думает о том, как страшна оказалась любовь этого вечно смеющегося над всем на свете моряка.
Чего он не видит, так это взгляд Улы, которым она провожает выходящего из комнаты последним Вальдеса.
63. Алва/Дик/Катари. Альдо вынуждает Катарину выйти замуж за Ричарда. После смерти Альдо она пытается добиться ареста/казни Дика, но новоиспечённый регент Алва отправляет обоих в бессрочную ссылку в Надор. Катарина узнаёт, что в прошлом между мужем и регентом были нереализованные взаимные чувства, и решает использовать их, чтобы вернуться в столицу ко двору. Предпочтительно в финале что-то вроде ХЭ со шведской семьей. Без хейта Катарины
Часть первая
Часть вторая
Часть третья
Часть четвёртая, где, если бы Катарина дожила до эпохи мобильников и мемов, она поставила бы себе на заставку мем с собачками. Но вообще - не день Дика Окделла.
Этот день прошёл для Ричарда как в тумане. Он хорошо помнил слова Алвы и, самое обидное, поверил им сразу же, но потом — потом он просто знал, что не может находиться с этим человеком в одном помещении. Он рванулся прочь, слыша оклик и краем глаза видя, как Алва вскакивает на ноги, а Катарина повисает на нём, чтобы, наверное, остановить… но всё это уже было почти что нереально.
Ветер снаружи бросил ему в лицо снегом, насмехаясь, как его не-Повелитель. В такую погоду Дик едва бы добрался до деревни, напрасно измучив лошадь, и потому не стал этого делать.
Ларак был заметно меньше Окделла, даже после летних пристроек, но в нём было, где затеряться. Дик прошёл сквозь кладовые, рассеянно кивая на уверения слуг, что всё готово, пусть их занесёт хоть на неделю, хоть на месяц, взял предложенный плащ, выходя во внутренний двор, отправился к дальней дровяной. Хорошо, что утром он надел сапоги, а не остался в домашних туфлях, хотя уже не помнил точно, почему так сделал…
Полдень застал его у внешней стены, основательно продрогшим к тому времени. Возвращаться к себе всё ещё не хотелось — его слишком быстро бы нашли, и в конце концов он оказался на кухне, хотя там и без его распоряжений уже готовили обед в том числе для регента и его свиты.
Для регента…
Алва совсем не походил на Ринальди Ракана, каким его изображали на гравюрах и копиях картин, которые Ричард видел. Но он помнил, что именно с Ринальди писали Леворукого, и была в этом какая— то завораживающая логика: ветвь Эрнани Святого иссякла, зато ветвь преступника и братоубийцы Ринальди продолжилась в роде Алва. Ричард хрипло засмеялся, когда подумал об этом. Могло такое быть? Он не сомневался. Кэртиана преподнесла бы им именно такую шутку. Так вот почему Алва послал его читать о том суде…
На миг он вспомнил Беатрису и ощутил укол совести: это были и её потомки. Её, несчастной женщины, с которой когда-то сравнивала себя Катари.
Но, если что-то хорошее Алвы и унаследовали от Беатрисы, кровь Ринальди всё давно перебила. И Дик, зажимая себе рот, заплакал, стоя на лестнице в свои — принадлежавшие раньше дяде Эйвону — покои. Он не знал, из-за кого и чего эти слёзы: из-за погибшей ли с Альдо мечты, из-за бессмысленности ли восстаний, которые отец и его соратники вели во имя принца Ракана и, как выяснилось, с ним самим, из-за собственной ли глупой судьбы, приведшей ему вот к этому… Но в свой кабинет он ступил уже совершенно опустошённый и там и остался, пропустив обед и не собираясь спускаться на ужин.
Неуверенный стук в дверь застал его врасплох уже ближе к вечеру.
— Войдите, — Дик не подумал запереться и сейчас понимал, что рискует сильно об этом пожалеть.
Но это оказались всего лишь баронесса Кракл со служанкой, нёсшей поднос. На подносе были блюдо с куропатками и тизан — надо полагать, Дика не ждали и к ужину. Что ж, правильно не ждали.
— Её Вели… — баронесса прочистила горло. — Герцогиня просила проследить, чтобы вы поели. Она сама в зале с господином регентом, но просила вас потом зайти к ней, герцог.
Дик на самом деле привык к таким оговоркам маленького двора Катарины. Даже не обижался: он и сам не переставал думать о ней как о королеве. И дамы её были частично те же самые, начиная с баронессы Дрюс-Карлион, сопровождавшей её из Олларии, и продолжая баронессой Кракл, графиней Феншо и графиней Рокслей, приехавшими после. В столице как-то неспокойно, говорили они, какая-то болезнь, люди иногда просто кидаются друг на друга, а потом недоумевают, что на них нашло. Поэтому понемногу восстанавливаемый Надор казался безопаснее, даже если окончательно трясти перестало только осенью.
Дик махнул рукой в направлении стола и отвернулся, не желая вступать в разговоры. Но баронесса не отставала:
— Что передать герцогине?
— Я зайду к ней, — собственный голос казался хриплым. — Идите.
К счастью, он оставался достаточно хозяином в своём доме, чтобы они послушались.
Аппетита не было. Но Дик съел ужин, чтобы не пропадала еда и не истощались силы, которые понадобятся сейчас, когда зима вступила в самую суровую свою часть. Надо переждать вьюгу и организовать охоту, а то с неожиданными гостями свежее мясо будет кончаться быстрее… Хорошо ещё, среди поваров есть южане, нанятые Катариной, и по их просьбам закупали много приправ, так что этих самых гостей можно кормить разнообразно и не ударить в грязь лицом.
Хотя не может быть, чтобы господин регент Талига изменил своим привычкам и не пожаловался на грубость и неизысканность пищи негостеприимного Севера.
Дик решительно допил тизан и направился в покои Катарины.
Она успела переодеться с утра. Дик удивился, не столько самому факту, сколько платью, выбранному Катариной. Большинство привезённого гардероба было траурным, но ближе к осени она решительно объявила, что закажет несколько платьев, которые будут соответствовать её новому статусу, и лучше сделать это сейчас, чем ждать до весны, когда траур уже кончится. Дик, озабоченный окончанием строительства в деревне и сбора урожая (очень небогатого в этом году…) и уже не один провёдший с Батистом Жако, новым управляющим, нанятым Катариной, вздохнул и спросил, придётся ли ради этого урезать расходы в других местах, как всё время грозится Жако. И добавил, что он согласен почти на что угодно, кроме дозакупки скота, потому что Катарина всё— таки не представляет суровость надорских зим.
Но Катарина в ответ просияла улыбкой:
— Ты забыл, какие новости нам принесли с утра? Хайнрих Гаунау заключил перемирие с Лионелем Савиньяком, сказав, что на Изломе сражаться нельзя!
— И что? — не понял Дик.
Она улыбнулась ему, пожалуй, немного снисходительно, но объяснила:
— У нас мир с гаунассцами. С гаунассцами, граница с которыми проходит совсем недалеко, а значит, мы можем торговать.
Дик пожал плечами:
— И платить дораковскую пошлину? Мы разоримся на ней ещё вернее, последний раз мы торговали с соседями, когда мой отец был ещё жив.
Катарина взяла его за руки и проникновенно заглянула в глаза:
— Вот потому тебе нужна я. Я узнавала у мэтра Инголса: эти пошлины, отменённые твоим покойным сюзереном, Алва не вернул обратно. Пока на перевалах шли сражения, это было не так важно, но теперь мы будем торговать!
— Как же так? — изумился Дик. — Но мы же в опале!
— Не знаю! — она рассмеялась. — Может быть, про пошлины все забыли, и скоро они вернутся. Но пока что мы можем этим воспользоваться и не переплачивать за провоз со всего Талига. А ещё… — она помедлила. — Это значит, что нам продадут тот товар, который Талиг нам отпускает неохотнее всего, потому что ждёт нового мятежа.
Про что-то другое Дик не понял бы сразу, но они уже слишком хорошо столкнулись с людом, разбойничающим по лесам, и невозможностью от него защититься.
— Порох… — одними губами произнёс он, и Катарина кивнула, довольная его догадливостью.
— И если сделка удастся, — торжественно пообещала она, — я закажу себе четвёртое платье, а ты закатишь пир своим крестьянам, потому что уверенность в том, что мы доживём до весны, стоит дорого.
…Сейчас на ней было то самое «пороховое» платье, заказанное, когда в замок начали прибывать подводы. Самое богатое из четырёх, по сравнению с которым бледнела стоимость парадного герцогского камзола, пошитого Диком в Ракане. Тяжёлого чёрного бархата, с золотой нитью и багряными вставками — не может быть, чтобы сэкономленных средств на него хватило, и Дику показалось, что среди ларцов с драгоценностями, привезёнными Катариной из столицы, он больше не видит одного или двух, но он ничего не сказал, очарованный блеском её глаз.
Если она хотела быть самой блистательной герцогиней Окделл за последние века, ему ли ей было мешать?
Платье доставили почти перед тем, как Дик уехал в Гальтару. Катарина надела его один раз, и служанки убрали его в сундук, тщательно пересыпав пижмой и полынью. Сейчас горьковатый запах ещё витал в комнате, и горечь оседала на губах Дика, когда он смотрел на Катарину, сидевшую в кресле в своём богатом платье, с высокой причёской и массивным золотым ожерельем — одним из немногих украшений старины, что они нашли здесь, принадлежавшим, должно быть, ещё той самой Марии Тристрам, ставшей графиней Горик и графиней Ларак.
Катарина была восхитительна и безмятежно спокойна.
— Вы сняли траур, — не своим голосом вымолвил Дик, чувствуя, как кружится голова. — Вы сняли траур ради Алвы…
Спокойствие Катарины разлетелось вдребезги.
— Что?! — она едва ли не подскочила с кресла: завидный подвиг для её хрупкого сложения и тяжёлого платья. — Что вы себе придумали?!
— А мне есть, что придумывать? — он показал на платье, надеясь, что руки не дрожат. — Вы же помните, что я видел вас с ним…
— Сколько, два года назад? О Создатель… — Катарина с силой нажала на виски. — Ты всегда найдёшь, чем меня удивить, Дикон. Я думала, тебе понравится: я подчеркнула, что я герцогиня Окделл, в твоё отсутствие.
— И только? — он прислонился к косяку, чувствуя, как затапливает его облегчение, и боясь ему верить.
Она посмотрела на него так прямо, что должна была говорить или чистую правду, или самую большую ложь в своей жизни:
— Обещаю тебе, я вызвала сюда Рокэ письмом вовсе не потому, что соскучилась по нему в качестве любовника. На деле, я ушла сегодня с ужина с ним раньше, сославшись на то, что хочу побыть одна. И я действительно хочу. После того, как ты пойдёшь к нему, потому что вам очень, очень есть о чём поговорить.
Дик отвернулся, больше облегчения не чувствуя.
— Разве? — спросил он стену. — Если бы Его Высочество принц Ракан хотел со мной о чём-то поговорить, у него было сколько угодно возможностей сделать это… и весной в столице, и осенью в Гальтаре.
Послышался шелест: Катарина подошла ближе.
— Я не собираюсь защищать Рокэ, — она коснулась его локтя. — Он повёл себя как болван. Но ты часто доверял моим суждениям за последний год, доверься и сейчас. К тому же, за день похолодало ещё сильнее. Я велела приготовить подогретого вина для вас обоих, и оно вас ждёт.
На столике за ней действительно стоял плотно закрытый кувшин.
Ричард был уверен, что не пойдёт. Даже когда выходил из покоев Катарины с кувшином в руках. За день не только ухудшилась погода, но и умножились его обиды, и пока он сидел у себя, он много раз успел придумать обвинения Алве, кои и высказал в своих мыслях жарко и безапелляционно.
Он не признавал такого сюзерена и не признал бы никогда. Этот сюзерен надсмеялся над всем, что должен был защищать, и снова встал на страже династии самозванцев (если только Карл не был его сыном от Катари. Лэйе Литэ! Дик так и не спросил, не смог спросить). И Повелитель Скал ему нужен был только затем, чтобы постоять у заброшенного алтаря, а дальше, как ему дали понять, мог убираться прочь с глаз всесильного регента куда подальше. Им было не по пути в этой жизни, разве Алва не заявлял так сам снова и снова?
«Я пытался его убить, — Дик прислонился к стене. — Я не хотел, чтобы он умер, но я хотел, чтобы другие жили. А, нет… Потом я хотел, чтобы он умер, потому что иначе умер бы Альдо.»
Приговора на суде Дик не стыдился — он всё ещё помнил убедительность доказательств, хотя в конце и засомневался, неужели всё это сделал человек, которому он служил больше года. Но в то, что люди Альдо раскопали если не всю правду, то многое из неё, он верил. И всё-таки его желание убить Алву, когда тот вызвал Альдо, стремлением к справедливости вызвано не было…
Алва, сидевший у растопленного камина, поднял на него глаза, когда Дик вошёл:
— Могли бы хоть постучаться из соображений приличия, Окделл.
— Я — хозяин этого замка, — Дик не дал сбить себя с толку. — А вы… как вы могли?!
Вздохнув, Алва встал и потянулся, а потом отошёл к столу.
— Да, почему-то я так и предвидел, что открытие не вызовет в вас бурю восторга. Пожалуй, хорошо, что я не заговорил об этом в Гальтаре. Пришлось бы вылавливать вас по всем углам вместо ритуала тогда.
Дик пошёл за ним и грохнул кувшином о столешницу, оказываясь лицом к лицу с Алвой.
— Хватит смеяться! Вам просто нравилось использовать меня втёмную!
— Как вашему белоштанному анаксу или сейчас Катарине? Но на них вы что-то не кричали, заметим…
У Дика дёрнулся рот, очень некрасиво, должно быть:
— Это всё, что Ваше Высочество может сказать в своё оправдание?!
И тогда Алва сделал неожиданную вещь: обнял его, прижав к себе и жёсткой хваткой обхватив затылок, чтобы прислонить его к своему виску.
— Самое смешное, что тебе есть, за что меня ненавидеть, Дикон, — негромко сказал он, и Дик настолько обомлел, что забыл вырваться. — Потому что ты ещё не всё услышал, Катарина не всё вынудила меня сказать, прокляни её Леворукий, да только не проклянёт, потому что она — кошка из его стаи. Я не буду просить прощения за то, что оказался Раканом, это, знаешь ли, не от меня зависело. Но мне бесконечно жаль, что мы настолько растеряли знания, что твой приговор мне обрёк Надор, а я ведь даже пытался обезопасить тебя, освободив от клятвы оруженосца. Только как же было уследить, сколько ещё глупых клятв ты дал? И вот уж чего я не планировал, так это посылать тебя на смерть, отправляя сюда.
Дик почти перестал слышать его после слов о Надоре. Алва говорил спокойно, уверенно, и страшная тайна, маячившая за порогом на сей раз, похоже, во много раз превосходила услышанную утром.
Пальцы Дика вцепились в мундир Алвы.
— Что вы… хотите сказать?..
Алва отпустил его затылок, и теперь они снова смотрели глаза в глаза.
— Клятва крови, — сказал он совершенно буднично. — Я знаю от Робера, что вы все трое дали её своему анаксу Ракану. Который анаксом Раканом не был. Догадайся, кому вы на самом деле поклялись, как раз незадолго до того, чтобы его судить?
— Но вы… были виновны…
— Не во всём, — дёрнул плечом Алва. — Но и не во всём не был, как считает твой друг Робер. Впрочем, если спросишь меня, это не имело значения, важно было только ваше слово: за или против меня. Ты высказался против. Твоего замка и твоей семьи не стало на шестнадцатую ночь.
У Дика подкосились ноги.
…в себя он приходил медленно, рывками, ловя уплывающим сознанием то кубок с подогретым вином, которое вливал в него Алва, то темнеющее пятно на скуле Алвы — он же не мог его ударить, нет?.. Кувшин валялся на полу разбитый, но лужи не было — как предусмотрительно со стороны Дика, разбить уже то, что своё предназначение выполнило… Мысль оборвалась воем, его собственным воем, и болели ладони, в которые он всадил ногти, и, кажется, он ещё пытался расцарапать себе лицо, но Алва крепко держал его за запястья.
Подогретое вино сменилось обычным — Чёрной кровью, которую Алва пил тоже, насильно запихивая Дика в кресло, которое подвинул ещё ближе к огню.
Но потом Дик сидел у огня уже просто на шкуре, у ног устало откинувшегося в кресле Алвы, и это… это настолько отдавало фарсом, что Дик истерически засмеялся, прикрыв глаза ладонями.
— Смех — что-то новое, — заметил Алва, усаживаясь рядом и обнимая его снова, теперь за плечи. — Ты слышишь меня?
— Да… — горло было сорвано теперь окончательно, и голос не просто казался хриплым, а только из хрипа и состоял.
— Милосерднее было бы, если бы ты этого никогда не узнал, — и в тоне Алвы прозвучало что-то такое ломкое, что Дик отнял ладони от лица и удивлённо посмотрел на него. — И я так и думал, что не скажу, но даже не понял, что карать тебя не перестали и за тобой охотился Зверь. В мою защиту — у нас, знаешь ли, в этом году были свои неприятности, и я одно время думал, что сдерживание всеобщего безумия меня всё же убьёт. Но — нет, мы все дожили до гальтарского изломного ритуала и пережили его. Разве не прелестно?
— Как мне теперь не убить вас? — спросил Дик со смертельной серьёзностью. — И себя?
Алва развёл руками, отпуская его:
— На этот вопрос у меня ответа нет. Но есть ещё вино. Если беспамятство тебя сейчас манит больше, устроить его довольно несложно.
Дик молча протянул кубок.
Отредактировано (2023-05-14 04:20:07)
1. Вальдмеер. Один из них попал в плен, и противники дарят его другому для сексуальных утех и извращений. Кто будет снизу, воспользуются ли пленником или откомфортят, на выбор автора.
3. Гетеро изнасилование с любым/любыми из положительных персонажей канона. Без жести, ачетакова. В зависимости от статуса дамы потом или заплатить или кхм... позаботитс
Вторая часть истории про Улу и Вальдеса
Вальдмеер, гет, немного дарк!Вальдес, фем!Кальдмеер, NC-17
Часть 9/?
900 слов
Ночь проходит быстро. Утром Ула чувствует себя так, будто всю ночь участвовала в погрузке на «Святом Ульбрехте», да и снилось ей что-то мутно-холодное, с остриями заледенелых скал и криками птичьих базаров. Когда ей плохо, память всегда возвращает ее в первое плавание. После не легче, но спокойнее. Она вспоминает, что и из самых безвыходных ситуаций обязана выбраться.
Когда приходит Вальдес, Ула смотрит на него без лишних, бесполезных эмоций, изучая противника, словно видит впервые. Он высок, по-южному красив, и сегодня почему-то, против обыкновения, одет как на службу, застегнут до последней пуговицы, гладко причесан. Ула откладывает эти знания к тем, что она уже имеет о Вальдесе. Вечером она обдумает это.
Вальдес замирает на пороге, натолкнувшись на ее взгляд. На подвижном лице на миг появляется выражение, которое Ула не может понять — не то замешательство, не то неловкость. Впрочем, он быстро преодолевает его, расплывается в широкой, ничего не значащей улыбке.
— Дорогой адмирал, вам нужно подготовиться к встрече с Альмейдой. Увы, проходить она будет не за столом переговоров, так что парадный мундир будет не к месту.
Вальдес говорит с ней удивительно любезно, и когда ее переводят в заранее подготовленную комнату, и когда все слуги вновь выходят. Ула больше молчит, говорить трудно, не то, чтобы Вальдеса это как-то смущало.
План Вальдес рассказывает ей, когда застегивает браслеты на запястьях, пока не присоединяя концы цепочек к металлическому изголовью кровати. Уле есть, что сказать об этом, но все решено уже без нее. Дальнейшая подготовка требует от нее всей выдержки и спокойствия. Она отстраненно удивляется, насколько глубоко ударило по ней произошедшее накануне, когда старается не вздрагивать от ладоней Вальдеса, размазывающих по ее бедрам принесенную в плошке кровь.
Потом тянутся долгие часы ожидания, во время которых она успевает придумать несколько вариантов дальнейшего развития событий, провалиться в беспокойный сон, почти допустить мысль, что она на самом деле останется в этой комнате... Альмейда все-таки приходит, и Вальдес, кажется, держит слово.
После Вальдес сам расстегивает браслеты на руках Улы. Он сидит на постели, улыбается беспечно, возясь с маленьким ключом.
— Альмейда не в восторге, но согласился дать мне время, — говорит он Уле. — Теперь, если у вас осталось немного сил, давайте сменим обстановку на более подходящую и... не согласитесь отужинать со мной? — Вальдес обращается к ней так, будто они сидят на приеме, а она — какая-то знатная дама, а вовсе не враг, вовсе не пленная. Ула смотрит на Вальдеса с изумлением, таким сильным, что оно даже перекрывает усталость и отголоски страха.
— Если вы разрешите, я бы хотела поговорить со своим адъютантом до того, как он отправится, — осторожно говорит она, не отвечая ничего на слова Вальдеса.
— Ах, родич кесаря... — досада в голосе Вальдеса очевидна. — Конечно, я дам вам договориться о том, как отправить весть. Но, — он красноречиво обводит рукой тело Улы, еще почти обнаженное и усыпанное следами самого характерного вида, — Думаю, сначала нужно привести вас в порядок. Не то он может не так понять...
Ула думает, что понял бы все Руппи более чем правильно. Но этого на самом деле лучше избежать. Мальчишке незачем видеть, чем обернулись для его адмирала спасение с гибнущего корабля и плен. Хотя, вероятно, он и сам догадается.
И чем еще обернется, — Ула смотрит, как Вальдес нежно обхватывает ее щиколотку, чтобы снять с нее браслет. Он ловит ее взгляд и ласково улыбается.
Ула не впервые задумывается о том, за что Бешеный получил свое прозвище. Только ли за самоубийственно-смелые атаки на море? Она не боится, но ей не по себе от таких быстрых перемен в настроениях Вальдеса.
Он мог бы позвать служанок, но по какой-то необъяснимой причине делает все сам. Ула престает дышать и вцепляется пальцами в край рубашки, когда он мокрым платком стирает с ее бедер пятна крови, которые сам же ставил утром. Что там он обещал Альмейде на обед? Кажется, кровь была утиной. Ула злится на себя — страх это последнее, что сейчас ей нужно. Он туманит рассудок и заставляет ошибаться. Ей нельзя ошибиться в отношении Вальдеса.
Потом он помогает ей снять безнадежно испорченную рубашку. Рядом на постели лежит новая, куда более пристойная, даже роскошная. Ула старается держаться спокойно, но каждый раз, когда Вальдес прикасается к ней, ей с трудом удается сдержать дрожь. Переодевание рубашки похоже на изысканную пытку.
Вальдес не позволяет себе ни одного лишнего движения, ни одного жадного взгляда, и все же его близость слишком живо напоминает то, что произошло только вчера. То, что, возможно, вскоре произойдет снова. Потому что в их договоре с Вальдесом говорится лишь о том, что она обязуется жить еще две недели в качестве оплаты за возвращение Руппи в Дриксен. Ни о чем другом не было и речи. И это можно понимать по-разному. Впрочем, это, по-настоящему, уже неважно, обрывает себя Ула.
Он заворачивает ее в плед, прежде чем поднять на руки. Мир вокруг покачивается, пока они минуют лестницу и пару коридоров, Ула успевает провалиться в полусон-полузабытье. Она все еще слаба после ранения и сильно устала.
Открывает глаза, когда чувствует, что качка закончилась. Она лежит на другой кровати. Над головой теряется в сумраке комнаты балдахин, витые стойки прихотливо испещрены узорами из нездешних цветов и птиц. Над ней нависает Вальдес. Смотрит внимательно. На миг у нее перехватывает дыхание, кажется, что сейчас все повторится.
— Вижу, об ужине вам думать рано. Сможете выпить немного бульона? — осведомляется тот, и Улу отпускает.
Ей помогают поесть, глотать пока еще больно, жидкая пища идет куда лучше. Приход врача и служанок сливается в многолюдный калейдоскоп, который запоминается лишь короткими вспышками картин в те моменты, когда Ула открывает глаза, и провалами темноты, когда слабость оказывается сильнее.
Когда постель прогибается под весом еще одного тела, Ула, плавая в сонном мареве, отстраненно думает, что советам врача последовать так и не успела.
52. Алвадик. Рокэ по какой-то причине обездвижен, но не лишён чувствительности. Но вместо того, чтобы убивать/мучить, как он мог бы предположить, Дик начинает его ласкать. Без нон-кона, желательно ХЭ
Не бечено, низкий рейтинг, немного боди-хоррора. Финал скорее открытый, извини, уважаемый заказчик.
Рокэ открыл глаза и нахмурился — на миг память подвела его, и он не смог понять, как очутился в какой-то пещере. Но только на миг, потому что шаг в бездну со спины движущегося камня забыть было сложно. Что же, он, кажется, попал, куда хотел. Потому что каменный свод поблёскивал фиолетовым, и Рокэ догадывался, что виновата вовсе не светившаяся в полумраке аметистовая жила.
А ещё, какая прелесть, он не мог шевельнуться.
Подкатившую было к горлу панику он решительно отбросил: сломанный позвоночник ощущался бы по-другому. В основном не ощущался бы, вместе с остальным телом. Но нет, кто-то просто заботливо приковал его к каменному постаменту — кандалы на запястья и лодыжки, металлический обод поперёк торса и вокруг лба. Металл и камень не были холодными, а пустого пространства между ними и телом не оставалось. Изголовье было даже приподнято, чтобы можно было смотреть на собственные ноги. Интересно.
В стороне раздался шорох, и Рокэ скосил глаза, но многого не увидел. Впрочем, гость не стал держать интригу: процокали когти, по камню шаркнул широкий хвост, и над Рокэ склонилась Изначальная тварь с сочащимися фиолетовыми слезами глазами и двумя рядами зубов в оскаленной пасти.
У твари было лицо Альдо Ракана. Ну конечно, почему бы и нет.
— Мы не ждали, что столь высокий гость почтит нас своим присутствием, — издевательски произнесла тварь искажённым ракановским баритоном. И укрепила над головой зажжённый факел, спасибо, хотя бы так, чтобы искры не сыпались в глаза.
— Да, конечно, не ждали, — не отстал в язвительности Рокэ. — И ложе как раз под меня приготовили совершенно случайно!
Смех твари скрежетнул по ушам. Забавно, она даже не пыталась притворяться человеком, так к чему лицо?..
— Кто-то из твоего рода заходит всегда, император, — сказала тварь. — Мы стараемся делать так, чтобы обратно он не вернулся.
Вот как. Твари осведомлены не хуже выходцев, если не лучше. Похоже, когда он искал сведения о своём происхождении, начинать надо было сразу с Лабиринта.
— Тут, боюсь, наши планы не совпадают, — надменно ответил Рокэ. — После того, как я закончу то, для чего пришёл, я вернусь.
Пасть над ним раздвинулась в подобии улыбки:
— Ты останешься лежать здесь, император. Больше тебе заканчивать ничего не придётся.
— Если б было так, я бы даже не очнулся, — усмехнулся он. — Вы с сородичами захватили меня бессознательного, так что помешало убить? Или не способны? Может быть, и для вашей братии моя кровь опасна? Какая досада, твари, о силе которых я столько слышал, боятся со мной сразиться!
Лицо твари теперь выражало такое же смешное недовольство, какое бывало у самого белоштанного господина при каждой встрече. А где-то в стороне кто-то глухо заворчал, подтверждая подозрения, что их тут больше одной. Ничего, вывести из равновесия можно кого угодно. А так и найдётся возможность переломить ситуацию в свою пользу.
— Ты много говоришь, — сказала тварь-Альдо. — И догадлив. Но тебе это не поможет — хоть специально мы не ждали, у нас есть против тебя оружие. Повезло. Но не тебе.
— Какой бы замшелый меч вы не вытащили из своих склепов… — насмешливо начал Рокэ — и осекся. Потому что к изножью, в круг света, чьи-то когтистые лапы вытолкнули кого-то. Ещё одну тварь, как он подумал сначала, потому что для человека он двигался как-то неправильно.
Но нет. Лучше бы тварь. Потому что Рокэ смотрел на бессмысленное лицо и потухшие глаза бывшего оруженосца, которого уже не числил среди живых.
И правильно не числил, раз встретились они в Лабиринте.
Нависающая над ним тварь заклекотала.
— Вот! — торжествующе сообщила она. — Ты понимаешь! У нас есть, кому тебя для нас убить. Мы уйдём и будем в безопасности, даже если пролитие твоей крови вызовет обвал. А потом попируем на костях.
Окделл её словно не слышал. И не видел никого, а ведь смотрел прямо на Рокэ. Что с ним сделали?
— По моему опыту, из Ричарда Окделла отвратительное оружие, — со всем возможным презрением скривился Рокэ. — Никогда не знаешь, против кого обратится.
Не среагировал. Полно, осталось ли от него что-то, кроме пустой оболочки?
— Ричард, — голос твари изменился, и теперь она говорила совсем как фальшивый анакс. — Ричард, подойди сюда!
И Окделл оживился.
— Альдо? — он поспешил к твари, всё ещё странно двигаясь. — Что такое, нам пора идти?
— Мы уже пришли, — тварь взяла Окделла за плечо и повернула к Рокэ. — Смотри! Я снова захватил нашего врага. На этот раз он от нас никуда не денется.
В глазах Окделла, глядевших прямо в лицо Рокэ, медленно разгоралось узнавание. Слишком медленно. Вряд ли Окделл успел его забыть.
— Это… Рокэ Алва, Альдо? — бывший оруженосец повернулся к твари. — Что он здесь делает? Он разве не должен быть… — он остановился и нахмурился, словно не зная, как закончить мысль.
— Он здесь, чтобы ты мог наконец отомстить! — яростно выплюнула тварь, почти выбиваясь из роли. — Ты сможешь наконец отплатить убийце отца за всё, что он сделал тебе и твоей семье!
— И за то, что взял на службу, когда отвернулись остальные, тоже, — не сдержал яда Рокэ. — Давайте, юноша, не стесняйтесь.
Но не похоже было, чтобы Окделл его слышал: он смотрел только на тварь. И вблизи становилось понятно, что с ним не так: остатки рубашки не скрывали шрамов, которыми были покрыты шея, плечи и руки, а кости в человеческом теле обычно соединялись не совсем так. Словно кто-то ломал их и потом приставлял обратно, не слишком заботясь о соответствии.
Интересно, что лица они почти не тронули. У них какой-то фетиш на лица? Значит, и лицо Рокэ останется тут в качестве трофея, когда остальное сгинет.
К Леворукому мрачные мысли!..
— Мёртвый Повелитель слышит только меня и только тогда, когда я хочу, — свистящим шёпотом сказала тварь. — Он — моя добыча, он полностью послушен моей воле. И в этом, император, твоё несчастье.
На полу звякнуло, и тварь наклонилась, поднимая кинжал. Рокэ не надо было присматриваться, чтобы знать, что это окажется кинжал Алана Окделла. Как же иначе.
— Альдо, что ты хочешь от меня? — растерянно спросил потомок Алана, когда тварь вложила кинжал ему в руки. Очень мило. С ядом, кажется, такой растерянности не было.
— Делай с ним всё, что хотел, Ричард, — великодушно разрешила тварь. — Можешь пытать. Можешь изрезать на куски. Можешь убить сразу. Я оставлю тебя, а когда ты закончишь — вернусь.
И всё-таки она и ей подобные удалились очень быстро. Всё-таки Рокэ пугал их, даже скованный по рукам и ногам.
Он фыркнул при этой мысли, а затем сам обратился к Окделлу:
— Ну и как, что будете делать?
Но свет разума уже покидал глаза Повелителя Скал, хотя рука, увы, не разжалась. Он опустился на колени рядом с постаментом — как бы не рядом с алтарём. Заклание на нём явно предполагалось.
Эхо от шагов тварей уже стихло, когда Ричард занёс над Рокэ кинжал.
— Кто бы сомневался, — Рокэ твёрдо решил не замолкать и не закрывать глаза, даже если нежеланный конец всё-таки настанет. — Вы всегда давали управлять собой другим. И почему, интересно, всегда тем, кто желал моей смерти? Казалось бы, если очень нужно, могли прийти и по своей воле.
Остриё упёрлось в грудь, прорезая рубашку. Околдованный, Окделл всё равно безошибочно нашёл сердце. Жаль, что оно у Рокэ было, вопреки всем слухам, и удар в него вряд ли пережил бы даже он.
— Ну бейте, — устало вздохнул он. — Чего ждёте?
Кинжал лёг на его грудь плашмя, и Окделл опёрся на постамент, тоже нависая сверху, как недавно тварь.
— Ричард, если вы надеетесь увидеть на моём лице предсмертное раскаяние, то зря…
Сухие обветренные губы коснулись его щеки, и Рокэ замолчал. Вот этого, пожалуй, не ожидал даже он. А губы, помедлив, дотронулись до его подбородка. И до горла. И до ямки между ключиц.
— Вы, кажется, очень вольно истолковали веление вашего хозяина делать всё, что хотели, — наконец обрёл речи Рокэ.
Ричард ничего не ответил. И продолжил касаться его губами, целомудренно не пытаясь открыть кожи больше, чем и так открывал развязанный ворот.
Это было странно. Для прелюдии к издевательству — слишком скромно. Для выражения страсти — слишком лишено хоть каких-нибудь чувств.
— Решили надругаться надо мной перед смертью, герцог? — всё же съязвил Рокэ, хотя и не надеялся на реакцию. — А я и не подозревал в вас такие глубины…
Касания губ на миг прекратились, и Рокэ затаил дыхание: неужели всё-таки что-то услышал? И напрягся, когда Ричард навалился на него, словно и впрямь собрался воспользоваться его подначкой как руководством к действию.
Но, оказывается, всего лишь обнял. Очень неуклюже пристроившись на постаменте, где не было лишнего места.
— Окделл, если я вам так дорог, освободили бы вы меня, что ли, — предложил Рокэ. — Можете кинжалом кандалы вскрыть?
Ричард приподнялся, опираясь на руку, но лицо у него было такое же бессмысленное, как вначале. Он не слышал и не понимал.
Другая рука гладила Рокэ по рукаву. И всё.
— Мне кажется, репутация Звезды Олларии сильно преувеличена, — горько усмехнулся Рокэ. — Мы с ней, конечно, отличаемся, но вы же должны хоть примерно представлять, что в таких случаях делают!
За свои слова он получил новый поцелуй в щёку. Не более и не менее уверенный, чем раньше. Разве что губы Ричарда стали теплее.
— Вас же просто убьют вместе со мной, — монотонно проговорил Рокэ, глядя в потолок, где всё ещё насмешливо блестело фиолетовым. — Они сообразят, что ничего не происходит, некоторое время побоятся приближаться, но потом подойдут и увидят, что за дидериховщину вы тут развели. И мне кажется, что отклика она в них не найдёт. Ричард, ну неужели вы хотите без боя сдаться тварям, право?
Тот, к кому он обращался, просто гладил его по руке и исцеловывал шею. И Рокэ прекрасно понимал, что бой Ричарда был проигран ещё до того, как он сам здесь объявился.
В груди болело, хотя кинжал продолжал лежать плашмя, даже не царапая кожу.
— Дикон, хотя бы ты ушёл, — без надежды попросил Рокэ. — Не пытаясь освободить меня, я прощу. Просто ушёл и нашёл свою дорогу.
Господин бывший оруженосец, конечно, оставался так же глух к увещеваниям, как был к ним глух при жизни.
До чего же пошло всё складывалось — до чего же пошло всё уже сложилось. Мёртвый мальчишка стал не только чужой добычей, но и игрушкой для тварей, и хоть Рокэ случайно угадал с тем, что оружия из него толком не выйдет, собственная прозорливость ничуть не радовала. И целомудренные прикосновения обжигали почище клейма.
— Ты хотя бы при жизни и в самом деле этого хотел? — просто чтобы разрушить тишину, поинтересовался Рокэ. — Какая банальность, юноша. А как же любовь к Катарине? Или схлынула, когда ты её убил? Хоть бы рассказал, за что именно.
Безмолвные поцелуи, почему-то никогда не в губы, продолжились, и Рокэ словно слышал, как подбираются обратно твари, уже желающие знать, что происходит.
— Окделл, немедленно освободите меня, приказываю! — рявкнул он, но с тем же успехом он мог кричать на каменное изваяние. Не изменилось ничего.
Рокэ наконец закрыл глаза. Бесславный конец, если и ждал впереди, мог приходить, мысль встретить его гневным взглядом больше не радовала.
— Ричард, вы даже в смерти остались бесполезны… — но эта последняя жестокость не нравилась Рокэ. Пусть Окделл ничего понять не мог, напоследок тянуло проявить пусть не доброту, но хоть что-то похожее. — Не слушайте меня, Ричард. Вы бывали полезны. А я оказался не так полезен, как о себе думал. Если мы так и сгинем здесь, может быть, вы поймёте перед этим: вашей смерти я не хотел.
Смеженные веки не хотели разлепляться заново. Ресницы почему-то были мокрыми. Глупость какая. Рокэ не оплакивал даже Моро, так зачем ему оплакивать мальчишку, который так долго искал, как умереть, что наконец нашёл? Скорее уж в Лабиринте уподобляешься тварям и тоже проливаешь слёзы просто так.
Губы Ричарда коснулись влажного виска и снова замерли. А всё тело его напряглось.
— Эр Рокэ… — раздался хриплый шёпот.
Рокэ открыл глаза и встретился с непонимающим, но ясным взглядом на измученном лице Ричарда Окделла.
Снаружи пещеры, в которой они находились, раздавались цокот и скрежетание когтей. Оковы, утопленные в постамент, никаким кинжалом было быстро не вскрыть.
Рокэ Алва широко усмехнулся.
Отредактировано (2023-05-17 17:35:30)
1. Вальдмеер. Один из них попал в плен, и противники дарят его другому для сексуальных утех и извращений. Кто будет снизу, воспользуются ли пленником или откомфортят, на выбор автора.
3. Гетеро изнасилование с любым/любыми из положительных персонажей канона. Без жести, ачетакова. В зависимости от статуса дамы потом или заплатить или кхм... позаботитс
Вторая часть истории про Улу и Вальдеса
Вальдмеер, гет, немного дарк!Вальдес, фем!Кальдмеер, NC-17
Часть 10/?
1000 слов
Просыпается Ула от холода, и с таким чувством, будто потеряла источник тепла. Жмурится от утреннего света, ежится под одеялом, втягивает внутрь высунутую за его пределы ногу. Постель пахнет чем-то домашним. Хочется свернуться и заснуть еще на несколько часов. Увы, потревоженное плечо ноет, напоминая о себе, и о том, что спрятаться во сне не выйдет.
Ула открывает глаза, оглядывая комнату. В кресле, застряв головой в полунадетой рубашке, в неловкой позе замирает Вальдес. Ула смотрит не него в недоумении, хмурится. Не сразу вспоминает, что, похоже, ночевали они в одной постели.
— Не хотел вас будить, — говорит Вальдес тихо, с извиняющейся улыбкой. — Но долг зовет, нужно на службу. Если хотите, позову служанку помочь умыться. Или еще немного поспите?
Утренние сумерки скрадывают краски, Вальдес тонет в них, и он, и все происходящее кажется нереальным.
— Я встану, — говорит Ула, откидываясь на подушку.
Она не знает, во что теперь играет Вальдес. Общение с ним похоже на танец на натянутой проволоке, когда каждое неверное движение грозит падением в пропасть. Она решает, что будет осторожна с ним и не станет ничему противиться — по крайней мере, до тех пор, пока Руппи не уедет.
Впрочем, встать не выходит. Вальдес вскоре покидает ее, тихо притворив за собой дверь. Но служанка, несущая таз воды и полотенца, идет в сопровождении врача.
— Вам следует больше отдыхать и беречь силы, — говорит он Уле после перевязки и проверки пульса, а она проглатывает напрашивающийся вопрос о том, как это можно сочетать с его прежними советами.
После Ула просит перо и бумагу, и ей приносят, вместе с доской, на которой она могла бы писать в постели, облокотившись на подушки. Она долго сидит над чистым листом.
Она почти уверена, что Вальдес не солжет, и действительно отпустит Руппи. Его слово что-то значит, другое дело, что дает он его очень осторожно. Но доставить Руппи в Дриксен он обещал абсолютно определенно, как и дать ей с ним попрощаться.
Ула имеет, вероятно, последний шанс сообщить о себе на родину. В то, что она проживет намного дольше двух, обещанных Вальдесу, недель, она сильно сомневается.
Конечно, лейтенант фок Фельсенбург передаст любые ее слова, и ему даже могут поверить, но лучше написать письмо. Четким, округлым почерком ложится на бумагу ее последний отчет кесарю, ее последняя исповедь. Строчки с перечислением потерь выходят трагически-короткими: насколько ей известно, не спасся никто, кроме «Верной звезды», ушедшей без приказа. Боль потерь на миг застилает глаза, от тяжести вины ей уже никогда не распрямить плечи, но она не позволяет себе сейчас об этом думать. Потом, все время у нее будет потом, когда Руппи уедет. Она, подождав, когда чернила высохнут, аккуратно сворачивает письмо. Вальдес, вероятно, захочет прочесть. Передавать его тайно — большой риск, да и нет резона. Там лишь то, что известно и фрошерам.
Потом, до обеда, она думает о том, что, и, главное, как, сказать Руппи. В то, что она остается в безопасности, он ни за что не поверит. Не после эскапады Вальдеса, не после подвала, в котором, судя по всему, до сих пор и находится. Наверняка представляя себе всевозможные ужасы, которые происходят с его адмиралом. Всю же правду ему не вынести, не сломавшись. Он не захочет уйти, или не сможет жить с чистой совестью, зная, на что обрек он ее своим спасением. Ула сортирует факты, будто играя в камни — отбирая те, о которых нужно умолчать, и те, которые стоит выставить на первый план.
Обед ей накрывают в гостиной, врач разрешает Уле встать для недолгой прогулки от постели к креслу. Она отнимает все и так невеликие силы, но дает понять, что, по крайней мере, с Руппи она сможет говорить сидя. Это большая удача, так он сможет больше верить ее словам о том, что с ней все будет хорошо.
Комната оказывается знакома ей. Она однажды уже приходила сюда, для того, чтобы отдать долг, заплатить за спасение ее людей. Тогда Вальдес не принял платы, и она ошибочно, как теперь понимает, сочла это за проявление благородства.
— Вы уже встаете! — радостно восклицает Вальдес, вваливаясь в гостиную, когда Ула медленно цедит горький, но, вероятно, очень полезный отвар, поданный ей вместо шадди или вина.
У него с волос падают капли, одежда намокла под дождем. Ула, бросив взгляд на окно, только сейчас замечает, что небо затянуто обложными облаками, из которых сыпет частый дождь.
— Сегодня все утро был в порту, — рассказывает ей Вальдес мимоходом, проходя к свой кабинет. Открывает он его ключом, и, когда заходит внутрь, не оставляет его в замочной скважине. До слуха Улы доносятся шуршание бумаг, стук закрываемых ящиков стола, что-то звенит, Вальдес приглушенно ругается, и, наконец, выходит, неся какой-то сверток.
— Господин Вальдес, — обращается к нему Ула, прежде, чем тот снова успевает убежать. — Вы говорили, что позволите мне увидеться с лейтенантом фок Фельсенбургом. Когда это будет возможно?
Вальдес останавливается, смотрит тяжело и серьезно. Мнет в руках сверток с бумагами.
— Сегодня вечером его приведут к вам. А на рассвете он отправится домой.
— Благодарю вас, — она склоняет голову.
***
Вечером Ула сидит в кресле, уже готовая к встрече со своим адъютантом, одетая в скромное домашнее платье, которое принесла ей Марта. Волосы прибраны в тугую косу, уложены на затылке. Полосу на шее прикрывает платок — Ула не думает, что у Руппи возникнут вопросы, что под ним. Все можно списать на озноб от болезни.
Вошедшему Вальдесу Ула молча протягивает свое письмо.
— Что это? Вы решили снова бежать? — не смешно шутит он.
— Прочтите, и решите, позволено ли мне будет передать это на родину, — поясняет Ула.
Вальдес пробегает глазами короткие строки, потом перечитывает еще раз, внимательнее. Аккуратно сворачивает обратно, отдавая Уле.
— Не вижу в нем ничего секретного, — говорит он. Смотрит на Улу испытующе: — Только не объясните ли, госпожа адмирал, почему в нем нет ни слова о вас самой?
— Это лишнее, — ровно отвечает Ула.
Вальдес обходит кресло, шаги его тихие, и Ула задерживает дыхание и еще сильнее выпрямляется, когда его голос его звучит за спиной, страшно близко.
— Вы обдумали, какую легенду расскажете своему фок Фельсенбургу?
— Почему вы решили, что я буду что-то скрывать? — парирует Ула.
— Потому что вы гордая, — дыхание Вальдеса шевелит волоски на шее, Ула вцепляется в подлокотники, преодолевая желание отдернуться или хотя бы обернуться лицом к опасности. — И потому, что вы его пожалеете.
— Вы позволите нам поговорить наедине? — осведомляется Ула, голос звучит ровно, и она считает это своей победой. Испарина, покрывающая лоб — лишь от слабости.
— Недолго, — бросает Вальдес, вызывая слуг и приказывая привести второго пленного. — Мне кажется, вам еще нездоровиться, и следует скорее лечь в постель.
1. Вальдмеер. Один из них попал в плен, и противники дарят его другому для сексуальных утех и извращений. Кто будет снизу, воспользуются ли пленником или откомфортят, на выбор автора.
3. Гетеро изнасилование с любым/любыми из положительных персонажей канона. Без жести, ачетакова. В зависимости от статуса дамы потом или заплатить или кхм... позаботитс
Вторая часть истории про Улу и Вальдеса
Вальдмеер, гет, немного дарк!Вальдес, фем!Кальдмеер, NC-17
Часть 11/?
1100 слов
Щенок оказывается не так уж плох. Он бросается на Вальдеса, едва тот переступает порог. Метит в голову, но Вальдес подныривает под руку и бьет в живот. Фельсенбург, согнувшись, падает, тут же пытается вскочить, но тут его уже скручивают слуги.
Отряхиваясь, Вальдес осматривает противника. Они уже познакомились в ночь, когда тот спас Улу, но тогда тот был напуган и еще не отошел от произошедшего. Потом... знакомство продолжилось не лучшим образом. Теперь же, смотря в перекошенное от ярости лицо, Вальдес думает, что с такими глазами убивают. И не в бою, а вот так, лично, в подворотне, нанося удары до тех пор, пока враг не станет мокрым бесформенным кусом мяса. Вальдес думает, что Ула выбрала себе неплохого адъютанта. Из него может выйти толк со временем.
— Адмирал Кальдмеер хотела вас видеть, — Вальдес улыбается как добрый хозяин, благодушно и спокойно. — Надеюсь, вы ничего не имеете против того, чтобы покинуть этот гостеприимный подвал?
Ярость мгновенно оставляет Фельсенбурга. Глаза его расширяются, он перестает вырываться из рук слуг, замирает. Губы начинают дрожать, — и Вальдес недовольно отворачивается. Кажется, Улу ждет еще одна сцена. А ведь она станет утешать адъютанта!
Пока они поднимаются в комнаты, Вальдес вполголоса говорит:
— Я надеюсь, вы не станете слишком утомлять адмирала. Она еще только начала выздоравливать, рана затягивается, но нужно больше лежать.
— Конечно, — потерянно отвечает Фельсенбург. Он больше не тут, не деревянных ступенях лестницы, а уже где-то в комнатах, и, как представляется Вальдесу, целует руки Улы, окропляя их своими слезами. Видения не добавляют человеколюбия, и Вальдес на всякий случай отбрасывает их.
Ула ждет их. Сидит прямая, строгая, слишком бледное лицо спокойно и холодно. Ротгер замирает на миг, прежде чем войти. И завороженно наблюдает, как на тонких губах Улы расцветает слабая, но очень теплая улыбка.
— Руппи, — говорит она.
— Я оставлю вас, — Вальдес смотрит на Улу, та согласно склоняет голову. Прежде чем выйти, Вальдес еще имеет счастье понаблюдать, как этот родич кесаря утыкается лбом Уле в колени, накрытые пледом.
Уйти далеко не выходит. Вальдес накручивает несколько кругов по коридору, и вновь останавливается у закрытой двери. Голоса за ней приглушены, но разобрать их все-таки, при желании, можно.
Голос Улы спокойный, он звучит неторопливо, потом в нем звенит металл — видимо, она отдает приказ, который Руппи не должен и подумать нарушить. Но тот, кажется, возражает. Потом наступает тишина.
Створка двери распахивается, едва не задевая Вальдеса. Руппи смеривает его взглядом, прежде чем пригласить внутрь:
— Господин Вальдес, адмирал Кальдмеер просит вас войти.
Вальдес думает о том, что Руппи ведь может и не доехать до Дриксен. Например, контрабандисты могут отправиться в противоположном направлении. Да и мало ли случайностей бывает с вот такими одинокими путешественниками? Но, увы, приходится вспомнить о договоре. И о том, что этот мальчишка вытащил Улу с погибающего корабля. И хотя бы этим заслужил жизнь.
— Вы успели соскучиться по мне, госпожа Кальдмеер? — улыбка насквозь фальшивая, но голос не подводит.
Ула кажется, выглядит еще хуже, чем до разговора с адъютантом. Лицо посерело, пальцы вцепились в дерево подлокотников. Тем не менее, она любезна:
— Вы не даете этого сделать, — она шутит, впервые с Вальдесом, и он в удивлении поднимает брови. Но, кажется, его обаяние тут ни при чем, — Руперт смотрит на него недружелюбно. — В вашем присутствии я хочу передать ему письмо, — она протягивает бумагу Вальдесу. — А также прошу вас рассказать план.
Вальдес коротко обрисовывает ситуацию Руппи, искоса наблюдая за Улой. Не вдаваясь в подробности, объясняет, что верные люди на рассвете выходят в море, и уже сейчас, сразу после разговора, Руппи, переодетый матросом, уйдет в сопровождении Пако и Луиса из дома. В торговом порту его с рук на руки передадут на судно, и не позднее, чем через семь дней он, снабженный хорошими документами, деньгами и приличной одеждой, сойдет в порту Метхенберга. Судно будет ждать, и у Руппи будет один день, чтобы отправить с ними письмо или иной условный знак, по которому бы Ула смогла понять, что он добрался.
— Вы договорились? — осведомляется Вальдес.
— Да, — Ула прикрывает глаза, веки подрагивают, медлят, прежде чем снова подняться. Она, кажется, сейчас потеряет сознание.
— Тогда прощайтесь, — торопит Руппи Вальдес.
Он демонстративно отворачивается, но не выходит. Через минуту, наполненную тихим шепотом и чистой ненавистью, он говорит:
— Пора.
Руппи уходит, напоследок обжигает взглядом.
Вальдес спешит к Уле. Та так и сидит, прямая, пальцы белые.
— Плохо? — Вальдесу жаль, что он позволил так затянуться разговору, и все же он не мог прервать его, или нарушить своей заботой. Ула хотела остаться в памяти своего адъютанта сильной, и не Вальдесу было отнимать у нее это право.
— Помогите мне лечь, — выдыхает она тихо. — Я не дойду.
Вальдес посылает за врачом, а потом выскребает ее из кресла, с трудом разжав намертво вцепившиеся пальцы. На руках она обмякает, ее голова запрокидывается, и Вальдес перекладывает ее так, чтобы голова опустилась на его плечо.
Мэтр не находит ничего опасного — простое утомление в сочетании с излишним волнением. Уле показан покой и укрепляющий отвар. Гарсиа смотрит на постель, где лежит, закутанная одеялом до подбородка, Ула, потом на Вальдеса. На лице у него написано сомнение.
— Вы уверены, что ее не стоит перевести в отдельную комнату? Если вы ее будете сильно утомлять, либо на ее состояние наложатся новые травмы...
Предположение, не лишенное оснований. Но Вальдес чувствует злость при мысли, что врач мог подумать, что он в угоду своим желаниям, бессмысленно и напрасно нанесет ей вред. С угрозой того, что она погибнет.
— Здесь самое лучшее и спокойное для нее место в доме. Я прослежу лично, — жестко отвечает Вальдес.
Мэтр только пожимает плечами и выходит.
Вальдес ложится на постель рядом с Улой, поверх одеяла. Она лежит с закрытыми глазами, грудь мерно колышется от дыхания. На виске тревожно бьется синяя жилка. Он осторожно гладит ее по волосам, они мягкие, но в них ужасно много серебра. Потом прослеживает пальцем бровь, пытается пальцем разгладить морщинку. Ула не реагирует никак.
Потом он ложится рядом, утыкается лбом в ее плечо. Это ненадолго, думает Вальдес, просто вдруг что-то понадобится: позвать врача, или принести питье.
— Со мной все хорошо, — тихим голосом вдруг произносит Ула, и Вальдес вздрагивает, захваченный врасплох. Поднимает голову, чтобы взглянуть в лицо. Но то по-прежнему спокойно, веки опущены. Вальдес ложится обратно.
— Я вижу, — отвечает он потолку.
Минуты проходят в молчании, Вальдес почти засыпает, но потом Ула начинает шевелиться, пытаясь выпутаться из одеяла. Что-то царапает щеку Вальдеса, когда она откидывает край одеяла. Он с удивлением видит, что на ней браслет, тускло поблескивающий гранатами и изумрудами. Ее свадебный браслет.
— Хотел бы я знать, что вы рассказали о нас с вами вашему адъютанту, — говорит Вальдес вместо того, чтобы мечтать о том, чтобы все когда-нибудь увидели Улу с его браслетом на запястье.
— То, что положено слушать в его возрасте, — Ула улыбается уголком губ, грустно и иронично. — Я доверила ему тайну о невозможной любви. Он будет ее бережно хранить, никто не узнает.
1. Вальдмеер. Один из них попал в плен, и противники дарят его другому для сексуальных утех и извращений. Кто будет снизу, воспользуются ли пленником или откомфортят, на выбор автора.
3. Гетеро изнасилование с любым/любыми из положительных персонажей канона. Без жести, ачетакова. В зависимости от статуса дамы потом или заплатить или кхм... позаботитс
Вторая часть истории про Улу и Вальдеса
Вальдмеер, гет, немного дарк!Вальдес, фем!Кальдмеер, NC-17
Часть 12/?
1100 слов
Невозможно постоянно бояться, днями и ночами быть в напряжении. Силы заканчиваются, и на место эмоций приходит равнодушие. А Вальдеса в жизни Улы становится слишком много, чтобы она могла по-прежнему держать оборону.
Вальдес повсюду. Он уходит из дома утром, после завтрака, и возвращается к обеду, в остальное время проводит либо в спальне, либо в кабинете, впрочем, оттуда он может тут же выйти, расслышав любой шорох. Уле кажется, что ей нечем дышать от его присутствия.
А начинается все вполне невинно.
На следующее утро после отправления Руппи Вальдес приказывает накрыть завтрак на двоих в гостиной. И не выходит, пока служанка помогает Уле переодеться после сна и привести себя в порядок. Переодевая, увы, пока еще не вполне самостоятельно — руку тяжело поднимать, — рубашку, Ула чувствует, как голую спину жжет чужим взглядом. Это уже не пугает, лишь раздражает. Бояться ей теперь нечего и не за кого. К тому же, надоело. Впрочем, реагирует она только когда встает, одетая в серое скромное платье и застегнутая до последней пуговицы.
— Вы опасаетесь, что я нарушу слово? — ледяным тоном осведомляется она. — Иначе не вижу причин, по которым бы мне был нужен постоянный пригляд.
— Ах, дорогой адмирал, — расплывается в улыбке Вальдес, — вы совсем не допускаете, что я могу просто любоваться вами?
Этот вариант все еще кажется Уле несколько странным. Ула немолода, костлява, к тому же, на спине у нее белеют обычные следы от линьков, которые отмечают каждого, кто начал службу на флоте с юнги. Она не может представить, кому захотелось бы любоваться на такое. Впрочем, что взять с Бешеного?
За завтраком Вальдес вновь больше смотрит на нее, чем ест. Он предупредителен, как на великосветском приеме. Пододвигает ей стул, протягивает расположенные далеко от нее кувшины и блюда, говорит что-то необязательное о погоде, и смотрит. Под пронзительным взглядом черных глаз Ула пару раз чуть не давится. Потом берет себя в руки, встречает его взгляд своим, спокойным, холодным. Вальдес первый прячет глаза под ресницами. Улыбается едва заметно, и эта улыбка Уле очень не нравится.
— Чем бы вы хотели заняться до обеда? — спрашивает он, переодеваясь из домашнего. — Я не хочу, чтобы вы скучали, пока меня не будет.
— Благодарю, ничего не нужно, я хочу отдохнуть, — подчеркнуто вежливо отвечает Ула.
— Может быть, хотите что-то почитать? Все говорят, у меня прекрасная библиотека, — Вальдес на миг останавливается взглядом на свадебном браслете, который сейчас вновь лежит на столике у кровати.
— Не стоит.
Прежде чем окончательно уйти, несколько книг он все же приносит, не слушая ее возражений, и оставляет на постели, куда Ула вновь перебирается, израсходовав свой и так небольшой еще запас сил.
Сон не идет, в комнате тихо, только ветер едва слышно шумит за окном. Ула проводит пальцем по золоченым корешкам переплетов. От них пахнет кожей и древностью. Книги у Вальдеса действительно роскошные. Под одной из хитро украшенных обложек оказывается трактат о мореплавании самого Аль-Медды, знаменитого багряноземельского флотоводца времен прошлого круга. Конечно, в переводе на талиг.
Ула перелистывает страницы, погружаясь в подробные описания войн многовековой давности. Она читала отрывки, но это были лишь цитаты из книг более поздних авторов. Прочитать целиком, пусть и не в оригинале, интересно. За видениями жестоких сражений прошлого отступает ненадолго собственная боль поражения.
Цветок падет на раскрытые страницы, потом второй, третий... Белые с желтизной нежные лепестки в каплях влаги, от них начинает намокать бумага. Ула не вздрагивает, поднимает взгляд. В руках у Вальдеса остаток букета. Ула даже не заметила, как тот вошел.
Ула осторожно стряхивает цветы на постель, откладывает книгу в сторону, надеясь, что она благополучно высохнет без ущерба. Вальдес все стоит над ней, в лице у него ожидание.
Ула молчит. Вальдес, верно, хочет услышать вздох удивления. Или вопрос, в какой оранжерее он смог достать в это время года живые цветы. Ула даже не знает их названия, на родине позволить себе выращивать декоративные цветы не по сезону могли лишь богатейшие семейства. Сомнительно, что в Хексберге дела обстоят иначе.
Что она не понимает, так это чего хочет Вальдес добиться, играя в галантного кавалера.
— Вам не нравится? — голос у Вальдеса хмурый, но злости там, кажется, нет.
— Нет, — и остаток цветов падает, сминаясь, в изножье кровати.
Впрочем, тот быстро возвращает себе хорошее настроение. За обедом он уже вовсю травит байки, часть которых ходит и по ту сторону границы. Ула и сама их рассказывала, разве что менялись имена героев. Вальдеса нисколько не смущает ее молчание. Или так кажется. Цветы, подобранные служанкой, стоят в вазе алатского хрусталя на столике у стены. И пахнут нежно и сладко.
В конце обеда Ула нарушает молчание:
— Вы видите во мне даму? — она кивает на вазу. Ей никогда прежде не дарили цветов.
Вальдес пристально и долго смотрит на нее, выражение на живом лице сменяют одно другое — удивление, озадаченность, и вновь улыбка, как будто он нашел ответ на вопрос.
— Простите, госпожа адмирал, — отвечает он, покаянно склоняя голову. — Я ошибся, но исправлюсь.
Вести себя будто образцовый влюбленный из модных романов он не перестает. Вечером Вальдес пытается развлечь Улу чтением вслух, когда она устает читать сама, и строки сливаются перед глазами. Ула прячется в книге. Она часами сидит, перелистывая страницы, не всегда действительно запоминая содержание, но это дает ей иллюзию уединения. Вальдес не мешает ей, когда у нее в руках книга.
Увы, отдыхать под голос Вальдеса, который не может без комментариев прочесть ни страницы, не выходит.
— Если вы разрешите, я хотела бы лечь, — Ула прикрывает веки. За окном только начинают брезжить вечерние сумерки, но она устала.
Может быть, даже больше от Вальдеса, чем из-за слабости. Она иронично думает, что не так уж был Вальдес неправ, обещая Альмейде, что она сама запросится в крепость. Там, по крайней мере, у нее было бы немного времени наедине с собой.
— Конечно! Мне часто говорят, что я могу быть утомительным, но надеюсь, вы не потому так рано решили отойти ко сну, — Вальдес тотчас же откладывает книгу и встает. Задувает большую часть свечей.
— Позвольте, я помогу вам, — говорит он вместо того, чтобы позвать служанку.
Уле ничего не остается делать, как стиснуть зубы, когда Вальдес оказывается слишком близко. Он не торопится, раздевая ее. Расстегивает одна за другой пуговицы на воротнике и манжетах, осторожно направляет ее руку, вытаскивая ее из рукава, чтобы не потревожить плечо. Лицо у него сосредоточенное, а черноту расширенных зрачков можно списать на тусклый свет в комнате, но Ула не обманывается.
Потом, потушив все свечи, он ложится к ней под одеяло. Ула лежит на боку. Через ткань рубашки она чувствует горячее тело, прижимающееся сзади. Сердце стучит быстрее, Ула кусает губы, когда Вальдес прилаживается, притирается к ней, придвигаясь вплотную. Тяжелая рука обхватывает ее, ладонь ложится на живот.
Вопрос шепотом на ухо звучит до удивительного неуместно:
— Вы не боитесь, что можете понести от меня?
Ула хрипло и нервно смеется, и смех этот уносит с собой напряжение и страх, настолько глуп вопрос.
— Это невозможно, — поясняет она, отсмеявшись, так, как объясняла бы, почему днем на небе Солнце, а ночью Луна. — Я не в том возрасте. Да и какое это имеет значение теперь? Я умру раньше, чем это даже стало бы известно.
Вальдес переплетает их ноги вместе и затихает.
1. Вальдмеер. Один из них попал в плен, и противники дарят его другому для сексуальных утех и извращений. Кто будет снизу, воспользуются ли пленником или откомфортят, на выбор автора.
3. Гетеро изнасилование с любым/любыми из положительных персонажей канона. Без жести, ачетакова. В зависимости от статуса дамы потом или заплатить или кхм... позаботитс
Вторая часть истории про Улу и Вальдеса
Вальдмеер, гет, немного дарк!Вальдес, фем!Кальдмеер, NC-17
Часть 13/?
900 слов
Просыпается Ула стиснутая, оплетенная конечностями Вальдеса, не вздохнуть, не шевельнуться. Тот спит, дыхание глубокое и размеренное, но стоит ей попытаться освободиться, как он вздрагивает, просыпаясь.
— Ула? — спрашивает сонно.
— Отпустите.
Он размыкает объятия, откатываясь в сторону.
— Вы не боитесь, что я задушу вас во сне? — Ула садится на кровати. Конечно, она еще слишком слаба для такого, но что-то подталкивает спросить, разбить утреннее благодушие Вальдеса.
— Я люблю риск, — усмехается тот, потягиваясь на постели. Красивое обнаженное тело вызывает лишь желание отвернуться.
За завтраком в этот раз Вальдес начинает невеселый разговор.
— Как вы считаете, что ждет вас на родине? — он серьезен и пытлив.
Ула тщательно обдумывает вопрос. Не потому, что не знает, что. А потому, что интересен сам факт того, что Вальдес его задает. Как ей представляется, варианта с возвращением у нее нет.
— Трибунал. Разжалование. Если будет решено, что главная роль в поражении — моя, или будут выяснены отягчающие обстоятельства, то, вероятно, заключение или казнь, — серебро столовых приборов слишком громко стучит по тарелке, и Ула с удивлением смотрит на Вальдеса.
— И вы все равно хотели бы вернуться? — он смотрит ей в лицо, не отрываясь.
— Хотела бы. Это мой долг, — тихо, но твердо отвечает Ула. И тут же сама задает интересующий ее вопрос: — Как я понимаю, такой возможности у меня не будет. Так зачем вам знать, чего я хочу?
Вальдес не отвечает. Снимает кольцо с пальца, задумчиво крутит в руках, разглядывая глубину крупного изумруда. Ула снова возвращается к еде. На столе много сладких и пряных блюд, будто здесь принимают высоких гостей, но есть ей все равно не хочется. Она себя заставляет, потому что пока должна набирать силы. Письмо от Руппи нужно дождаться.
— Там, в Дриксен, вы, даже если вас оставят в живых, никогда не сможете больше выйти в море, — вдруг начинает Вальдес. Голос у него задумчив, взгляд не отрывается от кольца, которое он теперь то подбрасывает, то крутит в пальцах. — А ведь больше всего на свете вы любите его. Бескрайний простор, шум волн, соленый ветер, ярость бурь, красоту рассветов...
Голос его затихает, но рождает перед взглядом Улы картины того, о чем ей уже никогда не мечтать. Сердце щемит, воздуха вдруг перестает хватать, но она смаргивает наваждение. Это уже неважно. Всему есть срок, и за все есть плата.
— Вы могли бы остаться, — мягко предлагает Вальдес. — Море и в Дриксен, и в Талиге одинаково, оно не знает границ. Вам даже не обязательно было бы поступать на службу. Хотя ради лучшего адмирала Дриксен в нашем флоте Альмейда наступил бы на горло своей гордости. Или, если вы не захотели бы, могли бы пойти в торговый. Я купил бы для вас самое быстрое судно! Вы ходили бы на Марикьяру и в Агарис. А во время зимних штормов останавливались бы здесь, в этом доме...
Ула пораженно смотрит на этого безумца. Варианты, предлагаемые им, настолько фантастичны, что она даже не сразу может ответить.
— Я давала присягу, — она поднимается из-за стола, не желая дальше продолжать разговор.
Взгляд, которым ее провожает Вальдес, странно-задумчив.
Вечером Вальдес вновь возвращается к разговору. Уле решительно некуда бежать из постели, рану только что перевязал врач, и она лежит, отдыхая от боли, прикрыв глаза.
— Вы говорили о присяге. Но кому именно и в чем вы клялись? — он усаживается рядом с ней на постель, так, чтобы видеть ее лицо. Не дождавшись ответа, продолжает: — Нам доносили, что вы не были в «партии войны». Вы были против нападения на Хексберг. И все-таки, когда кесарь назначил вас командовать, вы согласились.
— Это был мой долг, — свозь зубы отвечает Ула.
— Вы предполагали, чем все обернется, — Вальдес говорит правду, не лжет ни одним словом, и Ула думает, насколько высоко забрались шпионы Талига. — Вы слушали приказ, и шли умирать. Только вот не одни, а со всем Западным флотом.
— Это был их долг, — она страстно хочет, чтобы Вальдес ушел.
— Как много должников у кесаря, — смеется Вальдес. — Возможно, я еще понял бы вас, скажи вы, что верны Дриксен. Но вы сами знали, что приказ кесаря и благо Дриксен лежат на разных курсах.
— Оставьте меня, — просит Ула.
— Не раньше, чем вы ответите мне, стоило ли этого того? Морские границы оголены, верфи нескоро смогут отстроить Западный флот, и все ваши люди теперь на дне.
Ула неловко переворачивается на бок, только бы не видеть Вальдеса. Слова жгут огнем где-то в груди, и почему-то щиплет глаза.
— Сколько еще приказов кесаря вы готовы исполнить? — это невыносимо. Ула вдруг чувствует, как горячее течет по щекам, и не сразу понимает, что это слезы.
Она накрывает лицо рукой, в тщетной попытке скрыться от взгляда Вальдеса. А тот замолкает. Сидит рядом, его тепло она чувствует спиной, пока содрогается в судорожных рыданиях. Ула скоро берет себя в руки. Дышит на счет, успокаиваясь, и до крови прикусывает пальцы, лишь бы на секунду перебить болью физической боль душевную.
Потом Вальдес, поддерживая Улу в сидячем положении, почти силой вливает в нее воду, та настолько холодная, что ноют зубы, но дышать становится легче. Уле стыдно за слабость, стыдно и перед Вальдесом, видевшим это, и перед собой.
— Для меня клятва что-то значит, в отличие от вас, — медленно, по одному слову за раз выплевывает Ула. Она старается не думать о том, что сказал Вальдес. Иначе не останется ничего, за что можно держаться. — Я просто выполняю свой долг.
Вальдес, на удивление, ничего не возражает. Только вдруг кладет ей тяжелую ладонь на голову и гладит.
— Это будет сложнее, — произносит непонятно и тихо, так, что Ула едва может расслышать.
63. Алва/Дик/Катари. Альдо вынуждает Катарину выйти замуж за Ричарда. После смерти Альдо она пытается добиться ареста/казни Дика, но новоиспечённый регент Алва отправляет обоих в бессрочную ссылку в Надор. Катарина узнаёт, что в прошлом между мужем и регентом были нереализованные взаимные чувства, и решает использовать их, чтобы вернуться в столицу ко двору. Предпочтительно в финале что-то вроде ХЭ со шведской семьей. Без хейта Катарины
Часть первая
Часть вторая
Часть третья
Часть четвёртая
Часть пятая, дженово-алвадиковская, где-то потирает руки одна Катарина
Утро следующего дня всё же наступило. Дик был совсем не рад, но в этом вопросе, как и во многих других, его никто не спросил. Вероятно, вина лежала на похмелье от выпитого, но Дика крайне начинал бесить такой к нему подход.
Тело затекло от неудобной позы: заснул он на жёстком стуле у стола, уронив голову на руки, скрещенные на оном столе. Алва снова сидел в кресле, так и не уйдя, видимо, в спальню. Стоило Дику шевельнуться, как его глаза открылись, словно он и не спал вовсе. На скуле у него определённо наливался синяк.
— Расскажите мне подробнее о письмах королевы Бланш, — почти бездумно потребовал Дик. — Если вы с Катариной считаете, что Альдо был Повелителем Волн, значит ли это, что отец принца Эркюля…
— Эктор Придд собственной персоной, — хрипло выдохнул Алва. — Доброе утро, юноша. Какие у вас интересные вопросы сразу после пробуждения, Катарина, должно быть, в восторге.
— Я сегодня должен не сойти с ума, — без улыбки сказал Дик. — И последующую неделю — тоже. Вряд ли снегопад затянется дольше, это первый из таких сильных, но пока мы все отрезаны от тракта, я знаю, как себя вести, а вы или Катарина — нет.
— Почувствовали себя хозяином Севера?
Дик качнул головой, возмущённо отозвавшейся болью:
— Нет. Но я за вас отвечаю. Так письма королевы Бланш говорят об этом точно?
— Абсолютно, — Алва криво усмехнулся. — Начиная с Эркюля, агарисские Раканы на деле были Сэц-Приддами. Но — старшей ветвью Повелителей Волн. В доме младшей ветви об этом никогда не забывали.
— И никогда не говорили союзникам… — задумчиво протянул Дик. — Герцог Вальтер не только не пришёл к моему отцу в Ренкваху, но и втягивал его в заговоры, зная, что принц Альдо — не Ракан… Его сын Валентин молчал, зная, что Альдо занимает чужой трон…
— Справедливости ради, — блеснул улыбкой Алва, — говорить захватчику, что он — бесправный бастард, глупая затея в любом случае. А что до Ренквахи, насколько помню, тот заговор организовал как раз Эгмонт. Не умаляйте заслуг собственного отца.
— Не смейтесь, — без выражения посмотрел на него Дик. — Сегодня — не смейтесь. Я всё ещё не знаю, как вас не убивать, и при этом знаю, что не должен, из-за текущей в вас крови. Вы, верно, убьёте меня в конце концов, если я рехнусь и брошусь на вас и ваших людей, но даже вам неизвестно, сколько людей пострадает до этого.
Алва посерьёзнел.
— Ричард, — произнёс он, — я надеюсь, вы понимаете — я не хочу ни вашей смерти, ни безумия. Но мне и не нужно, чтобы вы ставили целью своей жизни извести Валентина с роднёй. Подумайте хотя бы о том, что, если вдруг ваш приятель в белом сам не оставил бастарда в последний год, Повелителями Волн в новом Круге скорее всего станут они.
— Я сейчас не могу думать о новом круге, — Дик потёр ноющие виски. — Но когда я говорил про герцога Вальтера, я имел в виду не Ренкваху. Заговоров было больше одного.
Алва помолчал. Потом странным голосом заметил:
— Не слишком ли вы были молоды, чтобы помнить предыдущие?
— Кажется, мне было пять или шесть, — Дик нахмурился. — Но я помню. Я подслушал, как отца подговаривали согласиться, — он сглотнул, — с покушением на вас. Что же, вероятно, мне стоит поздравить вас, что покушение не удалось…
— Удалось, — Алва встал. — Так что поздравления стоит принести мне — ваша сторона удачно выбрала способ.
Дик страдальчески скривился:
— Герцог, я же просил вас не смеяться…
— Я не смеюсь, — пальцы Алвы расстёгивали камзол. — Я, знаете, не стремлюсь демонстрировать всем и каждому, но забавно, что за время пребывания на службе у меня вы ни разу не подсмотрели сами. Раз уж в детстве проявляли такие впечатляющие способности к подслушиванию.
— Что вы делаете?.. — Дик неосознанно отклонился на своём стуле, глядя, как Алва вешает на кресло камзол и тянет вверх рубашку.
— Обнажаю не только душу, — фыркнули из-под тонкой ткани, потому что, нет, не смеяться этот человек не мог.
Дик глубоко вдохнул, придумывая резкие слова… и выдохнул, когда Алва повернулся к нему спиной. Рубашка так и осталась у него на руках, он смотрел в еле тлеющий камин, куда надо было бы подбросить дров… и вся спина у него была испещрена отвратительными шрамами.
— Давайте, скажите мне, — бросил Алва, не поворачиваясь. — Опыта вам должно хватить. Мог кто-то выжить с такими ранами?
Ноги сами понесли Дика ближе, хотя зрелище было не из приятных. Когда-то давно Алву били в спину, и этих людей было много. Дик видел раненых и умирающих — в Варасте, в лесу святой Мартины, и ни одного — кого отделали бы вот так.… Кирасы на Алве не было, когда это произошло, и шпаги, а может, и сабли противников порезвились вовсю.
Он неверяще накрыл ладонью глубокий рубец под левой лопаткой, которого просто не могло существовать на живом человеке, и Алва вздрогнул. Возможно, руки у Дика были не самые тёплые сейчас.
— Вас же ударили в сердце, — ему казалось, что его обманывает и зрение, и осязание. — И… другие внутренние органы тоже задели, наверное, но здесь… Удар не достал?
— Достал, — зло сказал Алва и накинул рубашку обратно. Дик отдёрнул руку. — Про другие внутренние органы вы не ошиблись, всё-таки, вижу, не просто так рядом время со мной проводили, ещё немного, и смогли бы пойти учиться на врача. Лёгким, печени и селезёнке тоже не понравилось обращение. Но тот удар я помню, потому что это последнее, что я помню. До того, как, разумеется, очнулся с полузакрывшимися ранами, словно успел полежать под присмотром лучших мэтров, которые, правда, удивительно поскупились на перевязки.
Дик сделал шаг назад.
— Вы и правда Ракан, — обречённо признал он. — Смерть не могла взять вас до Излома. Значит, мой отец и другие почти убили законного короля…
Алва взял со спинки кресла камзол и влез в один рукав, поворачиваясь:
— Как я уже говорил, на тему королевских прав я бы поспорил. Но не тревожьтесь слишком сильно: у вашего отца и его друзей тоже были причины, они это сделали не только потому, что им не нравился мой характер.
Дик, не слушая его, подкинул поленьев в камин, и почти угасший огонь начал разгораться, дохнув теплом в комнату.
— Как всё бессмысленно… — пробормотал он. И теперь уже вздрогнул сам, когда сильная рука сжала его плечо.
— Не бессмысленно, — Алва смотрел на него, не мигая. — Излом мы прошли, совершив ритуал. Мир не рухнул. Какой ещё смысл вам нужно?
В ответном взгляде Дика царило изумление:
— И именно поэтому вы решили не рассказывать мне подробности об этом самом ритуале? Господин регент, полно, вы едва парой слов со мной тогда обменялись. А я ведь правда — поехал. Потому что вы сказали, что это важно.
Алва досадливо поморщился:
— Это было не лучшее моё решение. При долгой болезни такие вообще случаются, а моя отступила только после ритуала, как и твой Зверь.
— Я заметил, как вы плохо тогда выглядели, — осторожно кивнул Дик. — Что это была за болезнь?..
Перед тем, как ответить, Алва обвёл мечтательным взором комнату — ту комнату, что ещё вчера, казалось, служила кабинетом кузену Налю, когда он жил в родном замке.
— На Севере так тихо и спокойно в этом году, — протянул Алва. — Не то, что в столице, где людей от безумия в последней стадии держала только кровь Повелителей и Ракана. Вот только незадача — кровь иногда пытались забрать всю разом. И в то же время, если просто уехать, безумие быстро приходило вновь, а целый город так быстро не вывезешь…
Кулаки Дика сжались сами собой: спокойствие Севера в этом году было сродни его собственному сейчас, когда в ледяной пустоте таились чудовища, готовые вынырнуть при первой возможности.
— Мне жаль это слышать, — хрипло, с неприязнью заговорил он, и Алва воззрился на него с удивлением. — Приехавшие к нам говорили о гораздо менее страшных вещах, но, наверное их — тоже — не поставили в известность. Но и вам Север представлялся не таким, каким был, господин регент. Трясти перестало только осенью. Герцогские земли разрушены почти все. Деревни обезлюдели и у других, и хорошо ещё, если жители ушли в Ноймаринен. В соседних графствах нет их графов — и я не скучаю о графе Манрике, нет, по мне, так держите его под арестом сколько угодно… Но вся провинция Надор не соберёт вам ни тройного, ни одинарного налога сейчас. Господин регент. То, что мы подготовились к зиме и не встречаем её одни в замке — вообще большая удача.
Алва смотрел на него долго, а потом на плечо снова легла ладонь.
— Ричард, — очень мягко сказал он. — Я тебя обидел. Сейчас я этого не хотел. Как не хотел принижать твои заслуги. Я сказал когда-то, что у тебя будут победы, за которые никто не скажет спасибо, — вот, кажется, и одна из них.
Дик стоял, зажмурившись, чувствуя, что из-под ресниц вот-вот брызнут слёзы, и больше всего желал — и больше всего не желал, — чтобы Алва обнял его, как вчера. Было нечестно, что его так легко вывели из равновесия — но разве Алва сам не знал, что это равновесие сейчас не держится почти ни на чём?..
— Победой это будет весной, — едва слышно произнёс он. — Пока что не надо так говорить. Сглазите.
Его снова насильно усадили в кресло.
— Начинать снова пить, вероятно, рановато, — отстранённо поделился Алва. — Тебе, по крайней мере. Но завтрак должен нас хотя бы отвлечь. Я вызову слуг. Сиди.
Открыв глаза, Дик пронаблюдал, как он отходит, чтобы дёрнуть за шнур. Снова обратил внимание на синяк.
— Я вас ударил вчера? — спросил он.
— Что? А, — Алва мимоходом коснулся скулы. — Заехал локтем, когда я пытался не дать тебе расколотить кувшин об пол. Хорошо, хотя бы вино мы уже выпили. Кстати, оно было вкусным, специи вы явно закупили на юге.
— Да, Катари мне его дала, — наклонил голову Дик.
Алва, кажется, подавился воздухом.
— Мы пили что-то, полученное из рук Катарины? — Он усмехнулся: — Ну, гадать, был ли там яд, уже, пожалуй, поздно.
— Перестаньте наконец оскорблять мою жену, — Дик почувствовал, что в нём просыпается злость. Такая яркая, какой, кажется, давно не было.
Алва, этого словно не заметивший, покосился на него с любопытством:
— Ну, знаешь, она тебя давно очаровала, конечно, но ты же с ней бок о бок прожил уже почти год. Не может быть, чтобы за это время совсем не ангельские привычки этого ангельского создания остались для тебя тайной. Мне всегда казалось, что ты наивен, но не глуп.
Дик смешался, не зная, как реагировать на похвалу, но всё ещё злясь.
— Она моя жена, — наконец пробурчал он, глядя себе на колени.
— Она — и я говорю это с уважением, — змея, которая может ужалить тогда, когда ждёшь этого менее всего, — почти весело сказал Алва.
Дик, нахмурившись, посмотрел на него:
— Это вот что с вами произошло? Поэтому вы со мной откровенны? Вы не то что в Гальтарах, вы за всю мою службу вам со мной так не говорили.
Его бывший эр пожал плечами:
— Ну, мы оба знаем, что письмом меня вызвала она. Так что совсем без её нежных рук не обошлось. Но я решил вчера — хватит молчания. В романах, наверное, мы ждали бы всю неделю под снегопадом, которую ты мне обещал, и прятались друг от друга по углам, и только в ночь перед тем, как он бы кончился, наконец смогли бы поговорить начистоту. Но я всегда предпочитал ломать законы жанра. И некоторые вещи лучше распространить как можно шире, чтобы они больше не повторились.
В дверь постучали, и незнакомый голос с кэналлийским акцентом спросил, можно ли войти. Дик поморщился — уже собственный замок чужие слуги заполонили.
— Я распоряжусь, ты же не против? — не дожидаясь ответа, Алва направился к двери. И уже почти у неё небрежно добавил: — Но вообще я надеюсь, что за все вот эти труды наша милая Катарина хотя бы с тобой спит.
Отредактировано (2023-05-21 02:57:34)
14. Вальдмеер, секс как наказание, в присутствии третьих лиц.
Вальдмеер по мотивам текста с Улой, дарк!Вальдес, фем!Олаф, бездуховное ПВП, гет, нон-кон, NC-17, мне стыдно
Заранее извиняюсь перед теми, кто читает про Улу. Открывать с осторожностью! Может быть больно
2000 слов
Попадает в плен Ула очень глупо. Ее выбрасывает с палубы прямо в черные кипящие волны, и тяжелая, обжигающе-соленая вода Устричного моря смыкается над ней. Из легких вышибает весь воздух, грудь стискивает, и Ула, не понимая, где верх и где низ, барахтается в холодной тьме, пока не теряет сознание.
Жизнь приходит с режущей болью в легких, в желудке, кажется, во всем теле. Ула пытается сделать судорожный вдох, но у нее не получается, и она бьется выброшенной на берег рыбой, пока что-то жесткое не врезается ей в живот, и вода фонтаном не начинает литься у нее изо рта. Первый полный вдох воздуха невыразимо прекрасен. В глазах все еще темно, и мир качается, в ушах шумит, но вскоре Ула понимает, что это не последствия купания. Гремят уключины, на волны ложатся желтые отблески масляного фонаря, и грубые голоса перекликаются на чужом языке.
— Как улов? — кричит кто-то издалека.
— Выловили еще одну! У нее мундир с серебром! Видно, важная...
На земле кто-то из офицеров бросает лишь один взгляд на ее лицо, на приметный шрам на щеке, и тут же коротко отдает приказ двум матросам. Так она оказывается в крепости. Во время прошлого плена бывать там ей не приходится, но по рассказам других «морских ведьм» она представляет сырые, холодные подвалы, скрипучие двери, маленькие, забранные решетками окна под самым потолком, через которые в самый солнечный день не проскользнет ни один лучик.
Все оказывается так, да не совсем. Ее запирают в маленькой камере, расположенной ниже уровня земли, в ней едва хватает места для каменного лежака, вырубленного из тех же камней, из которых сложены стены. Там темно, лампу тюремщики уносят с собой. Шероховатый известняк выглажен в местах, где когда-то его касались ноги узников. Глубокая колея протоптана из одного конца камеры в другой. Всего пять шагов, считает Ула.
Ей не дают ни воды, ни еды, не во что ей и переодеться. Промокшая насквозь одежда холодит тело, не помогая удержать тепло. Ула раздевается догола и выкручивает ее, наливая небольшое озерцо в колею. Потом одевается снова и ложится. Холодно настолько, что немеют кончики пальцев, потом начинается непроизвольная дрожь.
Видимо, ей удается согреться и заснуть, или это просто короткий обморок, но приходит в себя она от звука отпираемой двери. Голоса за ней о чем-то спорят, потом темноту рассекают лучи света, Ула зажмуривается, глаза не сразу начинают видеть.
— Вот мы и встретились, — говорит кто-то. — Устричное море не больше лужи...
Свет режет, сквозь непроизвольные слезы Ула видит белозубо скалящегося высокого марикьяре. Злые глаза, растрепанные волосы, матросская куртка порвана на рукаве и залита кровью. Вальдес, Леворукий его побери, Бешеный. Ее и других пленных ведьм благодетель во время прошлого плена. Только вот не похоже, чтобы он был рад новой встрече. Ула его отчасти даже понимает. Жаль, посочувствовать не может.
— Добрый вечер, господин вице-адмирал, — насколько может вежливо отвечает Ула. Она не знает, какой теперь час, да это и неважно.
— Выйдите все, — вдруг приказывает тот своим сопровождающим. Видимо, в коридоре нет никого выше его по званию, потому что на пол ставят одну из ламп, а потом дверь прикрывается, но не до конца. Те, кто снаружи, могут слышать все, а при желании, и заглянуть в камеру.
— Зря вы так поспешно ушли тогда, — укоризненно говорит Вальдес, выпутываясь из рукавов куртки. — И зря вернулись снова. Неужто так понравилось наше гостеприимство? Так вы его не успели распробовать в тот раз.
Ула пятится к противоположной стене, медленно, ожидая атаки. Не успевает. Вместо того чтобы ударить, Вальдес кидается ей в ноги, дергает на себя. Она теряет равновесие, с громким, как ей кажется, стуком, бьется затылком об пол. Перед глазами расцветает алая вспышка, потом все звуки перекрывает вибрирующий гул в ушах, и только затем приходит боль. Когда голову немного отпускает, Ула понимает, что лежит на стянутых за спиной руках, запястья связаны крепко, до боли, а Вальдес стаскивает с нее штаны.
— Очнулись? — будто бы чуть обеспокоенно спрашивает он.
Тянется рукой к ее лицу, поднимает ей веки, заглядывая в глаза. Ула мотает головой, силясь вырваться.
— Ничего, выживете, — резюмирует Вальдес, прежде чем вернуться к ее штанам.
Те застряли, и Ула пытается брыкнуть ногами, но этим, кажется, только помогает Вальдесу. Тот отбрасывает лишний предмет гардероба на пол. Сапогов на ней уже нет. Один чулок снимается вместе со штанами, второй остается сбившимся на щиколотке.
— Кричать будете? — с интересом спрашивает Вальдес. Он отступает от нее, смотрит, будто на обед, накрытый на столе, словно выбирая, с какого блюда начать.
— Ненавижу, — хрипит Ула. Она еще плохо соображает после удара головой, но то, что делает Вальдес, не оставляет сомнений в том, каким будет продолжение. И от этого ей не страшно, только мерзко.
Мир сжимается до этой маленькой камеры. Время бросается вскачь, в висках стучит кровь, и она бьет пятками в живот шагнувшего к ней Вальдеса. Тот сгибается пополам, хватая воздух, а Ула скатывается на пол, больно ударяясь коленями. На этом ее удача заканчивается.
Вальдес вздергивает ее за связанные руки, плечи будто прошивает огнем, и Ула поднимается, шатаясь. Вальдес хватает ее за плечо и толкает спиной на лежак, тут же вдруг оказываясь между ее ног. Перехватывает под колени, и он слишком близко, чтобы можно было ударить. Ула пытается отползти, неловко выворачивая плечи, но Вальдес, на миг отпустив одну ногу, кулаком бьет ее в живот.
Ула задыхается от боли, выплевывает, кажется, весь воздух, и в это время Вальдес подхватывает ее под колени снова, вздергивает с лежака, так высоко, что теперь она опирается только на плечи.
— Вы еще не знаете, что такое ненавидеть, я вас научу, — ухмыляется Вальдес. Он возбужденно дышит, и черный локон прилип к намокшему лбу.
Он бросает Улу на лежак, и тут же наваливается сверху, тяжелый, пахнущий потом и порохом. Возится внизу одной рукой, второй ладонью крепко обхватывает Улу за шею.
— Простите, что заставил ждать, — он с довольным вздохом разбирается с завязками своих штанов. Горячее и мокрое тычется Уле в живот, потом в ложбинку между сжатых ног.
Ула, кажется, рычит, когда, выламывая суставы от напряжения, изгибается всем телом, пытаясь сбросить с себя.
— Какая вы страстная, — скалится Вальдес, и с трудом, но все-таки расталкивает ее ноги, вклинивается между ними. Какое-то время он бестолково толкается членом, никуда не попадая, потом направляет себя рукой, и Ула шипит, когда тупое давление вдруг прорывается резкой болью. Она мотает головой, глаза непроизвольно зажмуриваются, в уголках собирается жгучая влага.
Ула выгибается в спине, стараясь сняться с члена, а Вальдес, сильно вцепившись обеими руками ей в бедра, толкается глубже. Боль от каждого толчка такая же, как от первого, и, наверное, уже нет никакого смысла стараться сбросить Вальдеса, но Ула тратит последние силы, всем телом извиваясь, задыхаясь под тяжестью, и слушая, как Вальдес хрипло постанывает на каждом толчке. Свозь сжатые от напряжения зубы Улы вырывается только тяжелое дыхание.
Потом он начинает двигать бедрами чаще, толкается особенно глубоко, Уле кажется, что ее сейчас вывернет от ощущений. Каждый раз, когда он вгоняет в нее член, ей кажется, что что-то рвется, когда же он двигается обратно, Ула чувствует, будто внутренности пытаются вытащить наружу. Наконец Вальдес роняет голову ей на плечо и замирает, переставая двигаться. Внутри себя Ула чувствует подергивание.
«Все», — отстраненно думает она. Болит между ног, горит стертая спина, ноют раздвинутые слишком широко бедра. Мыслей в голове нет, Ула только сейчас понимает, что лежит неподвижно, уставившись в потолок. Хочется тишины. Хочется закрыть глаза, и не открывать их долго-долго, проваливаясь в благословенную пустоту.
— Нет, в следующий раз я возьму вас в постели, — хрипло и доверительно шепчет Вальдес ей на ухо, обдавая влажным жаром. — Местные перины мне не нравятся.
Ула, собрав вязкую слюну, плюет ему в лицо. Вальдес запоздало отдергивается, потом вытирается рукавом рубашки. Глаза у него бешеные, черные расширенные зрачки сливаются с радужкой, яркие губы складываются в глумливую ухмылку.
— Что же, вижу, вам не хватило. Очень хотите продолжения? — он вцепляется Уле в волосы, фиксируя ее голову и заглядывает в глаза.
Впрочем, держится он при этом не очень близко. Ула скалится — от боли и от ярости. Накатившее было равнодушие отступает.
— А вы сможете? — из оружия у нее сейчас только слова, и ударить хочется как можно больнее. — От вас я ожидала большего. Увы, не впечатлили. Может быть, сразу позовете товарищей помочь? А то я боюсь заскучать.
Вальдес встает с нее. По бедрам течет что-то мерзко-теплое и скользкое.
— Хосе! — и в самом деле зовет Вальдес.
Ула с тошнотой представляет, что сейчас ее будут брать по очереди, а может, даже одновременно, несколько вражеских офицеров. И с содроганием вспоминает обрывки рассказов «морских ведьм» о том, как долго умирала Ингрид. Через нее прошли не один десяток фрошеров. И как уже в конце, на третьи сутки, когда она в забытье могла только стонать от страшной боли при малейшем прикосновении к животу, с ней развлекались одновременно трое.
— Принеси веревку! — приказывает Вальдес.
Ула выдыхает. Впрочем, рано.
На стене над лежаком ввинчены несколько колец. Видимо, для цепей. Через одно из них Вальдес пропускает сложенную в два раза веревку. Потом, не без помощи Хосе, потому что Ула отказывается лежать смирно, ее привязывают за правую ногу, туго обмотав щиколотку. Кольцо находится высоко, и Уле приходится полностью выпрямить ногу в колене, чтобы остаться лежать на боку, лицом к стене. Иначе теперь не получается. Мышцы бедра тянет, а внутри все горит.
Вальдес ложится сзади Улы, просовывает руку под ее шею, не то обнимая, не то беря в захват.
— Я приложу все усилия, чтобы не разочаровать вас, адмирал, — шершавый палец вторгается в раскрытое отверстие, Ула шипит, тут же закусывая губу.
Вальдес просовывает второй, двигает ими внутри, то будто трахая, вытаскивая почти полностью и снова толкаясь до самых костяшек, то разводя пальцы в стороны, то вращая.
— Вы такая узкая, — дыхание Вальдеса начинает сбиваться, бедром Ула чувствует, как постепенно снова наливается его член. — Думал, с ума сойду, там сжимаете. Надо было взять вас еще тогда...
Третий палец входит с трудом, обдирая нежные внутренности, а потом Вальдес, по ощущениям, толкается четырьмя. Ула против воли стонет, когда давление становится слишком сильным, внизу горит огнем. Она дергается, пытаясь уйти, но Вальдес наваливается на нее, сжимает шею, перекрывая доступ кислорода, она бьется, и каждый рывок отзывается острой болью там, около костяшек пальцев Вальдеса.
— Ну же, мы только начали, — смеется он.
Ула, кажется, облегченно всхлипывает, когда он вытаскивает руку.
Вальдес прилаживается к ней сзади, толкается внутрь уже не пальцами. Стонет довольно. После первого же толчка Ула понимает, что в до этого Вальдес не входил в нее полностью. Тогда тянуло и дергало на каждом толчке, теперь же распирает.
Вальдес толкается в нее, несильно, будто на пробу, и Ула стонет от глухой боли где-то глубоко внутри. Следующий толчок резче и болезненнее. Потом все сливается в сплошную череду. Ула не слышит, как начинает жалобно постанывать в такт ударам бедер.
Вальдес громко дышит в затылок, свободной рукой то придерживает ее за бедро, то сжимает грудь, то щиплет соски. На теле остаются влажные красные отпечатки его ладони. Ула, кажется, пытается царапать его связанными за спиной руками, но под пальцами только ткань, не добраться.
— Вы еще научитесь принимать меня полностью, — выдыхает Вальдес ей в ухо, сильно прижимая ладонь к животу, будто пытаясь почувствовать, как движется в Уле. Она бьется, и, кажется, это становится тем, что толкает его за грань.
Он наваливается на нее, привязанную ногу в бедре тянет, выворачивает, в глазах темнеет, и Ула вдруг думает, что, возможно, все это ей лишь мерещится в кошмарном сне. А завтра Вальдес — еще тот, бешеный, но не жестокий, времен первого плена, — спросит ее утром, почему капитан Кальдмеер сегодня так рассеяна.
— Ну, не плачьте, — ладонь скользит по лицу, размазывая откуда-то взявшиеся слезы. — Я не сделал с вами ничего ужасного.
Вальдес вытаскивает обмякший член, обтирает его от крови и семени об бедро Улы. Та лежит неподвижно, молясь, если не о том, чтобы все наконец закончилось, то хотя бы о минутной передышке.
— Найдите носилки, — говорит Вальдес в приоткрытую дверь.
Потом слышны тяжелые шаги. Кто-то еще встает рядом, Ула чувствует взгляд.
— Если она у тебя убежит еще раз... — тот, второй, просто предупреждает, но мало кто рискнул бы проверить, что будет, если не внять этому.
— Она ходить-то долго не сможет, — отмахивается Вальдес. — И, поверь, Рамэ, я приложу все усилия, чтобы так было и дальше.
Ула кусает губы, рот наполняется солью. Не кричать, главное не кричать, думает она.
21. По мотивам комментария в треде.
Алва обидел Кальдмеера, и его больше не ебут в жопу. Проклятие можно снять только сексом с Кальдмеером, который ебал это всё.
Страдающий Алва приветствуется, можно юмор.
Флафф, мягкий юмор, немного страдающего Рокэ. Алва/Вальдес, Алвали ER, Алвамарсель, подразумевается приддоньяк. Все геи, кроме Кальдмеера. Аушный постканон, всеобщий ООС. R, 2800.
— Еще, еще! O… Ро-о-отгер!
Олаф накрыл голову подушкой. Заснуть он уже не пытался, просто ждал, когда стихнут звуки страсти с первого этажа. Вальдес был в своем праве, да и не Олафу, живущему в его доме из милости, было делать замечания хозяину. Но шум дружеской попойки сменился совсем не дружескими стонами, и это продолжалось уже добрый час. Последние четверть часа гость кричал в голос.
— Сильнее, …!
Последнее слово Олаф не разобрал: то ли гость кричал не на талиг, то ли подушка помогала. Внизу что-то тяжело бухнуло, гулко зазвенело, будто ударили в гонг. Стоны ненадолго стихли, а потом возобновились: громче и еще неразборчивее.
Олаф поднялся, накинул халат, высек искру и зажег свечу. Во-первых, лестница в доме Вальдеса была слишком крута, чтобы спускаться по ней без света; во-вторых, надо же было чем-то занять руки, пока подбираешь слова к такой деликатной ситуации! То, что бывший адмирал цур зее мог сказать без подготовки, разогнало бы матросов, что пялят друг друга по пьяни. Но Ротгер, страстный, взбалмошный и в общем-то добрый Ротгер этого не заслуживал. Даже если трахал кого-то прямо в столовой, да так, что слышала вся улица.
Осторожно спустившись до поворота лестницы, Олаф глянул через перила вниз. Так и оказалось: на большом обеденном столе Ротгер жарил незнакомца. Видя только длинные волосы и тонкие руки, вцепившиеся в край столешницы, можно было принять его за женщину, но голос, что рычал и ругался, был мужским. Вальдес яростно вбивался в чужое тело, его смуглая мускулистая спина и крепкие ягодицы блестели от пота. Стол содрогался, звякала посуда, опрокинутая бутылка покатилась по скатерти и упала на ковер — любовники этого не заметили. Олаф цокнул языком и спустился в столовую.
— Ротгер, вы в своем уме…
Что-то больно впилось в босую пятку. Олаф осекся, невольно поджал ногу и опустил взгляд — на полу блестело битое стекло. Тяжелый стул, видимо, задетый в порыве страсти, опрокинулся прямо в камин и разбил экран. А звенела упавшая следом кочерга. Несколько угольков выскочили из открытого камина и прожигали дырки в морисском ковре. Олаф завернул край ковра и затоптал их. Запахло паленой шерстью.
— Ротгер!
Ротгер его не слышал. Мелодичный стон, исступленный, измученный, но сладкий, заглушил все. Вальдес навалился на гибкое белое тело, уткнулся лбом в спину, уронил руки, двинул бедрами еще несколько раз и затих.
— Ротгер, якорь вам в глотку, вы меня слышите?
Олаф обошел стол. Ротгер так и лежал без сил, а вот его любовник поднял голову и встретился глазами с Кальдмеером.
Он был необычайно красив, и глаза у него были синие. Синие и глубокие, ярче флага кесарии и бездоннее любой пучины. Олаф стряхнул наваждение.
— Никогда так хорошо не было… — хрипло и довольно произнес синеглазый.
— И не будет! — взял себя в руки бывший, но все-таки адмирал. — Ротгер! Вы что тут устроили! Весь квартал перебудили и чуть дом не подожгли! Совсем стыд потеряли?!
Вальдес приподнялся и упал обратно, только повернув голову набок. Он тяжело и часто дышал, в глазах стоял туман. Капельки пота со слипшихся черных прядей капали на чужое плечо.
— А вы его нашли? Оставьте себе. Мой друг им почти не пользовался. Я Рокэ Алва, — сказал красавец и засмеялся. Смех у него был гортанный, как у женщины, знающей себе цену.
— Олаф… Кальдмеер, — бессознательно ответил вежливостью на вежливость Олаф. — Да слезьте с него уже, Ротгер!
* * *
— Из Арно генерал как из кошки мориск, — фыркнул Лионель
— Нам больше не из кого делать генералов, — томно ответил Рокэ. Он устроил голову на плече Лионеля и щипал виноград с тарелки на его же коленях. — Произвести в генералы Давенпорта в обход Савиньяка — это пахнет безумием, а безумия Талиг навидался на круг вперед. Не будем его умножать.
— Малыш до перевязи не дорос, — повторил Лионель и тронул губами черную макушку. — Росио, не упирайся. Если ты пошлешь приказ на север, мое письмо полетит следом и Арно откажется от чина. И обидится на весь мир. но это частности.
— Ты войдешь в хроники как самый жестокий кансилльер Талига.
— Напугал ызарга голой задницей.
Рокэ убрал тарелку с виноградом и сам оседлал колени Лионеля.
— Ли, ты лез ко мне в окно, чтобы обсуждать назначения?
— И это тоже, а почему… — Лионель не договорил, потому что Алва приник губами к его губам.
Не разрывая поцелуя, Рокэ сбросил халат, задрал рубашку Лионелю и попытался расстегнуть штаны. Ли остановил его.
— Не надо, Росио, не сегодня. Завтра Малый совет собирается, ты можешь его проспать, я — нет.
— Завтра Малый совет. Вчера срочные письма из Кагеты. Позавчера ты сказал, что довольно и отсоса. Третьего дня… я не помню, закатные твари, что ты выдумал тогда. Ли, в чем дело? Почему ты меня избегаешь?
Рокэ отстранился, серьезно глядя на возлюбленного.
— Я тебя избегаю? Не дури, Росио. Я же здесь, в твоей спальне, хотя мог бы быть в шестнадцати других местах.
— Во благо Талига.
— Именно.
— Но ты пришел сюда.
— Да. К тебе.
— Тогда возьми меня.
— Росио, я сегодня устал. Не хочу.
— Чего не хочешь?
— Любить тебя по-гайифски до утра, возвращаться с рассветом во дворец и сидеть на совете с чугунной головой.
— Врешь, — Рокэ перетек на постель, растянулся на животе, обняв подушку. — Ты не хочешь меня. Я видел этот взгляд однажды. У покойного фок Варзов двадцать лет назад — и у тебя весь последний месяц.
— Глупости говоришь, — хмыкнул Лионель.
Он попытался погладил Рокэ по плечу, но тот стряхнул руку.
— Проваливай в Закат, слышишь. Еще мне утешений твоих не хватало.
— Ты много нервничаешь, Росио, и поэтому видишь то, чего нет.
— И не вижу того, что видел раньше. — Он перекатился на спину. — В твоих глазах больше нет молний. Я тебе опостылел.
Лионель поднялся с постели, поправил рубашку и стал натягивать мундир.
— Что за ызарг тебя укусил, я не знаю, но сейчас разговаривать бесполезно. Поговорим завтра, когда ты придешь в себя. Если планируешь пить двое суток, пошли весточку во дворец, чтобы я не беспокоился.
— Ты не будешь. Тебе плевать.
— Росио…
— Пошел вон!
* * *
— Рокэ? Вот это подарок! Чем я обязан такой нечаянной радости? Разрубленный Змей, если ты скажешь, что едешь на войну, я все тут брошу и поеду с тобой!
— Некоторые вещи очень хрупки, не стоит их бросать.
— Рокэ!
— Марсель, — улыбнулся Алва, принимая ароматные объятия. — Как там урготские розы?
— Розы... Розы благоухают, но их аромат быстро перестаешь замечать. Так же, как вонь бакранских козлов.
— Ко всему можно привыкнуть.
— Кроме разлуки. Нет, к разлуке тоже, но избавиться от тоски можно, лишь избавившись от чувства. А я этого никогда не хотел. Шадди, вино, розовый отвар?
— Только не отвар, — усмехнулся Рокэ, устраиваясь полулежа на обитой лиловым бархатом софе. — Что мы пили на вилле Бьетероццо?
— «Кровь» восемьдесят четвертого года.
— Любого.
Звякнули бокалы. Марсель только пригубил вино и сел на софу возле Рокэ. Алва сделал большой глоток, рубиновая капля стекла по подбородку. Марсель безотчетно потянулся ее стереть.
— Что еще вы помните о том вечере? — Если бы эти глаза не принадлежали Рокэ Алве, Марсель сказал бы, что в них плещется отчаяние. Но Алва мог быть непроницаем, если того хотел
— Боюсь, гораздо больше, чем прилично было бы помнить.
— Разговоры?
— О гайифской любви? Конечно.
— Марсель, — Алва сел, и его лицо оказалось совсем близко. — Я скучал.
Марсель Валме умел распознавать тайные сигналы расположения и слышать в сказанных словах несказанные, но в этот раз умение ему не пригодилось: взгляд невозможно синих глаз откровенно звал. Звал его, Марселя. Черные ресницы дрогнули, когда их губы сблизились, дыхание смешалось. Сердце Марселя трепетало, словно морискилла в руке.
«Так и есть, Рокэ», — думал Марсель, — «Ты всегда держал мое сердце в своей руке».
* * *
— Что-то не так? — обернулся Рокэ. Черные волосы шелком рассыпались по спине, теперь гладкой. Над изгибом поясницы едва обозначились две ямочки. Марсель мог бы смотреть на них вечно.
— Дай мне еще немного времени, — виновато сказал он, гладя стройные, призывно раскинутые бедра. — Я в последнее время стал невоздержан, и вообще набрал вес…
Как ни старался Марсель звучать беззаботно, смешок вышел неловким. Рокэ услышал это и сел, пачкая маслом атласные простыни. Синие глаза ласково, почти ощутимо прошлись по обнаженному телу.
— Ты в прекрасной форме. Я тебя хочу.
— И я тебя, Рокэ. Я, наверное, просто переволновался. Слишком долго о тебе мечтал…
— Когда одно желание сбывается, самое время загадать другое, — вполголоса сказал Алва, проведя ладонью по груди Марселя.
— У меня нет другого, — Марсель перехватил руку и поднес к губам кончики пальцев. — Я загадаю то же самое.
* * *
— Садитесь, Валентин. Вина?
— Благодарю.
— Вам не жарко? Откроем окно?
— Не стоит. Полагаю, наша беседа не предназначена для лишних ушей.
— Вы полагаете?
— Да, господин Регент.
— Вы угадали. Я вызвал вас не как герцога Придда или, упаси Леворукий, бригадира Придда. Я хочу задать вам несколько личных вопросов. Обещайте ответить.
— Простите, не могу обещать этого, не зная, о чем пойдет речь, — спокойно ответил Валентин.
— Я ведь даже не просил вас отвечать честно. На вас еще не нападают, а вы уже защищаетесь.
— Нет никакого смысла просить отвечать нечестно. — Валентин пригубил вина и бесшумно поставил бокал. — Чем я могу быть полезен герцогу Алва или Регенту Талига?
— Скажите, Валентин, вы когда-нибудь спали с мужчиной?
Придд, и без того не делавший лишних движений, совсем застыл.
— Вы имеете в виду… — начал он после паузы.
— Я имею в виду любовь по-гайифски. Мужеложество.
— Да.
Алва про себя усмехнулся: серые глаза следили за ним настороженно.
— Ну, один-то раз пробуют все. А вы были сверху или снизу?
Еще более долгая пауза.
— Я пробовал обе позиции.
— Вам понравилось?
— Не могу сказать, что мне нравится акт сам по себе. Важен человек, с которым ты ложишься. И ваши чувства.
— И это верно, — отозвался Рокэ, разглядывая свое вино на просвет. — Но благословение молодости в том, что тело реагирует должным образом безо всяких чувств. Валентин! — Рокэ со стуком поставил бокал и подался вперед. — Если понадобится, вы сможете переспать с другим мужчиной? Хотя бы со мной?
— Я не могу сказать, что не испытываю к вам никаких чувств, — опустил-таки ресницы «спрут».
— Ответьте на вопрос.
— Это зависит от последствий отказа.
Алва откинулся в кресле. В другое время он бы соблазнял, но не после шести недель неестественного воздержания. Со «спрутами» надо разговаривать по-спрутьи.
— Отказ вам ничем не грозит. Ни вам, ни человеку, кому вы храните просто-таки противоестественную верность. Да-да, столичные девицы объясняют ваше равнодушие к ним мистическими теориями. Я тоже столкнулся с кое-чем необъяснимым. Видите ли, я подозреваю, что стал жертвой проклятия, — уловив в глазах собеседника искру интереса, Рокэ продолжил доверительным тоном: — Однако мои обычные партнеры в том возрасте, когда отказ спать со мной может быть вызван естественными причинами. А вы молоды и лишены предрассудков. Я, Рокэ Алва, приглашаю вас в свою постель.
Придд снова молчал, прежде чем открыть рот, как будто каждое слово стоило ему десять таллов.
— Герцог Алва. Я не считаю возможным, — Валентин говорил, не поднимая глаз, — принять ваше предложение.
— Вы оскорблены?
— Ничуть. Вы уже назвали причину.
— Все-таки верность? Леворукий, это с вас впору снимать проклятие.
— Но я знаю человека, который разбирается в проклятиях, заговорах и магии лучше любого съентифика. Если он не сумеет вам помочь, не поможет сам Создатель.
— А Леворукий?
— Леворукого, пожалуй, можете спросить, — Валентин слегка изогнул губы в своей спрутьей улыбке. — Но сначала поговорите с бароном Райнштайнером.
* * *
— Олаф, как вы вовремя, — Вальдес взял своего постояльца под локоть на крыльце дома. — У нас гости.
— У вас гости? — переспросил Кальдмеер. — Желаю приятно провести время, — сказал он с ноткой вины. — Я могу пожить несколько дней в гостинице, чтобы вам не мешать. Только возьму чистую рубашку.
— Нет, Олаф, не у меня, а у нас. Господа приехали в Хексберг ради встречи с вами.
В один миг перед Кальдмеером пронеслась вся жизнь: не та большая и бурная, что кончилась в Печальных Лебедях, а та короткая и покойная жизнь, к которой он привык в Хексберг. Что ж, всему приходит конец. Вальдес как-то уловил эту мысль и поспешил его заверить:
— Не бойтесь, это мои друзья из Олларии. С Рокэ мы расстались не так давно, вряд ли вы его забыли.
— Вряд ли я его когда-нибудь забуду, — пробурчал Кальдмеер, входя в дом.
В столовой, несмотря на летний вечер, потрескивал камин. За большим столом сидели четверо. Адмирал Альмейда заходил частенько, но редко бывал в таком благодушном настроении. Рядом с ним — Рокэ Алва, Регент Талига и обладатель колдовских синих глаз. Следующий, с льняными волосами и черными глазами, будто Леворукий с Эйнрехтской ярмарки — Лионель Савиньяк. Олаф не был уверен, что встречал его прежде, но узнал сразу. Чуть поодаль — барон Ойген Райнштайнер, тот самый агм, что так упорно сопротивлялся Вальдесу на фехтовальной площадке. На столе перед бароном были разложены свечи, какие-то камни, кинжал. Посередине стола сидел живой петух, крупный черный петух с ярко-красным гребнем.
— Господа, дела не обсуждают на голодный желудок! Я не отдам вам Олафа без ужина. Сначала свиная рулька с молодой спаржей, а потом уже ваши заговоры!
— Не нужно, Ротгер, если у них дело ко мне, то я готов. Добрый вечер, господа.
А вот усадить себя в кресло Олаф позволил, и правильно сделал: если бы он слушал «дело» стоя, непременно бы упал. Говорил в основном бергер. Алва иногда вставлял подробности, Савиньяк только щурился. Вальдес и Альмейда сами внимали рассказу впервые. Альмейда дважды булькнул смехом, Вальдес держался из последних сил.
— События, что произошли в этом доме, напомнили мне о старой агмской ворожбе на возлюбленного. Кровью и огнем девушка могла привязать к себе зазнобу так, чтобы он не смотрел на других девиц. Но плата за такой приворот бывает слишком велика. Проще и безопаснее сделать так, чтобы другие девицы не зарились на избранника. Я думаю, господин Кальдмеер неосознанно сделал это с герцогом Алвой.
— Я не имею никакого отношения к агмской ворожбе, — твердо сказал Кальдмеер. — Я сожалею, что вмешался тогда и испортил вечер моему другу и герцогу Алве. Но обвинения в колдовстве беспочвенны. Я верую в Создателя, и Ротгер может подтвердить, что моя вера не ограничивается ношением эсперы.
— Силы этого мира действуют независимо от нашей воли. Иногда вовремя сказанное слово подобно камешку, что стронет лавину. Мы считаем, что так называемое «проклятие» было наложено без умысла. Но если в вас есть сострадание, господин Кальдмеер, вы поможете герцогу Алве от него избавиться.
— Может, я тоже виноват? — спросил Вальдес. — Я там тоже был. На нем, — он с улыбкой указал на Рокэ. — И даже в нем.
— Исключено.
Рокэ одарил хозяина дома долгим взглядом.
— Ты ни при чем, Ротгер.
Олаф заметил, что Савиньяк тоже смотрит на Вальдеса пристально и задумчиво, и этот взгляд ему не понравился.
— Ну уж нет, если обвиняют меня, то я и должен помочь. Но я не помню, что говорил тогда.
— Для начала попробуем провести обратный ритуал, — Райнштайнер встал, подал Вальдесу свечу, и тот зажег ее от камина. — Будьте любезны, порежьте палец и возьмите свечку.
Следующие часа полтора в столовой творилась фантасмагория. Олаф повторял за бергером заговоры, обходил Алву со свечкой, оба то резали руки, то жгли волосы. Заскучавший петух бродил по комнате, разрывал когтистой лапой ковер и клевал вытканные ягодки. Альмейда бросил ему крошки из кармана.
— А как мы поймем, что ритуал сработал? — спросил Олаф, с содроганием думая, что скоро дойдет и до петуха. — Вы это почувствуете?
— Я не знаю. — Синие глаза были очень грустны, заставляя чувствовать вину. Они сидели друг напротив друга, держась за руки и соприкасаясь коленями. Савиньяк положил тяжелую руку Алве на плечо.
— Кто-то из вас должен почувствовать, что связь разорвана. Наверное, тот, кто больше в ней заинтересован.
— Тогда мы обречены, — сказал Алва, и Олаф мысленно с ним согласился.
— Господа, не отчаивайтесь, — Райнштайнер говорил уверенно, будто читал. — Смысл ритуала в том, чтобы соединить два сердца. Если околдованный сойдется с колдуньей, действие приворота должно ослабнуть. В лучшем случае колдовство прекратится тут же. Есть одна легенда родом еще с Агмарена, когда рыбачка…
— Что значит «сойдется»? — резко спросил Олаф.
— Я думаю, мы должны переспать, — сказал Алва, глядя ему в глаза. — И как я сразу не догадался. Ротгер, найди нам комнату.
— Не надо комнату! Я не буду с вами спать!
— Даже чтобы прекратить мои страдания?
— Вы мужчина! Неужели это никого не смущает?
Олаф оглянулся. Ойген смотрел с интересом съентифика, Лионель — по-прежнему холодно. Вальдес изучал потолок, Альмейда улыбался.
— Я могу одеться женщиной, — Алва склонил голову набок. Печаль делала его еще красивее.
— С женщиной под принуждением я бы тем более спать не стал!
— А ты уверен, что он вообще сможет? — спросил Лионель у Рокэ и повернулся к Олафу: — Сколько вам лет, господин Кальдмеер?
— Я попытаюсь, — перебил Рокэ и поцеловал Кальдмеера.
Миг, который, казалось, не забудешь никогда в жизни, даже и запомнить-то толком не удалось. Просто синяя вспышка ослепила, захлестнула в головой, утянула на дно. Когда Олаф вынырнул и глотнул воздуха, воздух показался ему горьким.
— Господин Кальдмеер... Олаф, — нежно и печально сказал Алва, ведя тыльной стороной ладони по щеке со старым шрамом. — Помогите мне. Мне без вас будет очень плохо. И Лионелю тоже. И вашему другу Ротгеру Вальдесу.
— Да и мне, чего уж там, — пробасил Альмейда. — Я еще в прошлый раз рассчитывал, что ты зайдешь.
Олаф отстранился от ласкающей руки и закрыл лицо ладонями.
— Ебитесь, с кем хотите, — сказал он себе под нос на дриксен. — Только меня в это не втягивайте.
На мгновение в столовой повисла неестественная тишина. Потом Савиньяк вскочил.
— Сработало!
Рокэ растерянно поднял голову, Лионель поймал его взгляд и обольстительно улыбнулся.
— Пойдем наверх, Росио. Убедишься.
Алва поднялся, все еще неверяще глядя на Лионеля, и все тоже встали. Бергер попросил перо, чтобы записать подробности «замечательного инцидента». Альмейда и Вальдес заговорили одновременно. Даже петух захлопал крыльями, взлетел на спинку кресла, где только что сидел Рокэ, и прокукарекал.
— Это добрая примета, — сказал Райнштайнер.
Олаф понял, что смеется.
Отредактировано (2023-05-23 03:21:15)
28. Заявка по древнему накуру еще с оэголика. Альдо узнает, что у Алвы родился зверь и тоже хочет волшебного мпрега. Применяет Робера и народные средства.
крэк, юмор, альдороберный сериаловерс, применен в основном Робер, есть некоторый намек на алвали, 700 слов
— Как хорошо, что ты ничем не занят! — воскликнул Альдо, без стука распахнув скрипучую дверь.
Робер вздохнул. Вообще-то он был занят — занят тягостными размышлениями о том, что бы еще продать. По всему выходило, что ничего. Из ценного у него остался разве что Альдо, и, видит Леворукий, иногда его отчаянно хотелось продать.
Например, сейчас. Хотя чутье подсказывало, что ценность Альдо представлял исключительно в глазах смотрящего на него Робера.
— Как здесь у тебя все-таки неуютно, — прибавил Альдо, оглядев комнату, что Робер занимал исключительно по милости Его Святейшества. — И сыростью воняет.
— Я проветриваю.
— Ага. Но это все неважно, — Альдо с достоинством уселся на кровать. — Я пришел поговорить про другое. Слышал новости из Олларии?
Робер поморщился. Новости из Олларии были еще неприятнее, чем попытки распланировать отсутствующий бюджет.
— Я стараюсь за ними не следить.
— Вот и зря, — Альдо покачал головой. — Говорят, что этот кошкин Рокэ Алва родил Зверя.
— Какого зверя? — не понял Робер.
— Не знаю! Наверное, того самого, — Альдо сделал неопределенный взмах руками. — Ну, ты понимаешь. Зверя.
Робер, честно говоря, ничего не понимал. При разговорах с Альдо подобное случалось чаще, чем хотелось бы.
— Зачем… То есть как? И от кого родил?
— Говорят, ему к нему в окно залез сам Ринальди Ракан! — Альдо поиграл бровями. — А дальше сам знаешь.
— Как залез? Он же…
— Это все, что тебя беспокоит? — перебил его Альдо.
— Нет, — ответил Робер, немного подумав. — Определенно нет.
В основном его беспокоило, отчего Альдо так взволновала эта история.
— Так вот, я тут подумал… — он посмотрел на Робера очень пронзительным взглядом. — Я тоже хочу родить Зверя. Так все узнают, что я — истинный король!
За окном зычно кричали торговки. Роберу тоже очень хотелось закричать.
— Все и так знают, — мягко заметил он. — Ну, кому нужно.
— Недостаточно знают, — буркнул Альдо. — Я хочу, чтобы про меня всюду говорили, понимаешь? Как про этого Алву! В общем, хочу Зверя. Родить. Это очень поможет нашему делу.
На тонком лице отобразилась неотвратимая решимость полководца перед решающей битвой. Робер малодушно понадеялся, что Альдо никогда не получит армию, послушную его воле. Для его же собственного блага.
— У нас нет денег, — Робер попытался воззвать к отсутствующему здравомыслию своего короля. — На что мы будем кормить твоего Зверя?
Альдо не растерялся.
— Знаешь, как говорит Его Святейшество? Дал Создатель Зверя — даст и денег.
— Его Святейшество так не говорит, — заметил Робер.
Альдо пожал плечами.
— Ну или как-то так. Не помню, просто передаю суть!
Робер вздохнул.
— Альдо, послушай, это невозможно. Физически невозможно.
Альдо нахмурился.
— Почему?
— Не хочу напоминать, но ты мужчина.
— Алва тоже!
«Не уверен», — подумал Робер.
— Или ты считаешь меня хуже Алвы? — очень недобрым голосом спросил Альдо.
— Нет, что ты, — поспешно сказал Робер. — Ты гораздо лучше. Но скажи… Ты всерьез рассматриваешь явление Ринальди Ракана?
— Какая гадость! — Альдо скривился. — Вообще-то мы родственники! Ты только представь, что у нас родится.
— Действительно, — Робер устало потер переносицу. — Альдо, это бред. Зверь, роды, Алва, Ракан в окне... Почему ты вообще в это веришь?
— На рынке бы врать не стали. И, раз уж на то пошло, мне не нужен никакой Ринальди.
Изящная ладонь неожиданно крепко сжала плечо.
— У меня же есть ты, Иноходец. И знаешь, если верить календарю гоганов, сегодня крайне благоприятный день для подобных начинаний.
Робер сглотнул. Неужели Альдо и в самом деле предлагал то… То, о чем он и сам думал. Иногда. Даже чаще, чем о позорном отсутствии денег.
То есть нет. О зачатии Зверя он, к счастью, не думал ни разу, а вот об Альдо в своей постели... Да, такое случалось.
— Альдо, ты всерьез… — начал Робер.
— Что мы теряем? — тот весело ухмыльнулся. — Вдруг получится. И вообще, не смей отказывать своему королю. Иначе я тебя казню. И накажу.
С этими словами Робера взяли за подбородок и поцеловали со всей неумолимостью. Пришлось подчиниться.
***
— Это же невозможно! — простонал Альдо.
Он посмотрел на свой живот, на Робера, потом опять на свой живот и закрыл лицо руками. Пожалуй, отдельные признаки беременности можно было игнорировать, но все вместе уже не получалось.
— Ты сам говорил, что возможно, — заметил Робер. Он был спокоен, потому что случайно выпил дневную дозу успокоительного отвара, отвергнутого Альдо по причине неприятного вкуса.
— Нет, я это просто так сказал, — глухо отозвался тот. — Я не знал, как тебя соблазнить, и придумал это!
«Ты мог просто раздеться и лечь», — мысленно ответил Робер, молча притянул Альдо к себе и погладил по нервно дрожащей спине.
Спина немедленно перестала дрожать.
Робер постарался подумать о чем-то безопасном. Не о том, каким образом и кого родит Альдо. Не о том, ест ли этот кто-то морковь. Не о том, признает ли хоть какая-то церковь их с Альдо брак, потому что нехорошо ребенку расти вне брака. И уж точно не о том, застрелит ли его Матильда.
«Выходит, календарь гоганов не соврал, — на ум наконец пришло безопасное. — Благоприятный был день. Надо узнать, когда следующий».
Отредактировано (2023-05-24 00:35:56)
86. Алвадик. Первый секс в полной темноте, иначе Дик стесняется.
Раскладка любая.
пвп
Руки были горячими, руки - большие с мозолями от повода и шпаги, казалось, были везде. На плечах, на груди, на бедрах.
Рокэ поймал неугомонные эти руки и поцеловал каждый палец, каждую подушечку на ладонях, тыльную сторону, костяшки, покрыл легкими поцелуями запястья по очереди одно и другое.
— Эр Рокэ...
Нежась, Дикон выдыхал на все лады это старомодное, неуместное "эр" и у Рокэ сердце заходилось негодованием пополам с каким-то трепетным чувством, которому он не ведал названия. Сначала Дик шептал свое "эр Рокэ" испуганно, потом - с предвкушением, дальше - выдыхал просяще, нежно, требовательно и снова испуганно.
Рокэ вторил:
— Рокэ. Рокэ! В постели "Рокэ", юноша, — и ловил сбивающееся его дыхание губами, такими же жадными, как руки Ричарда. Его Ричарда, присвоенного им целиком и полностью.
Медленно двигая бедрами, Рокэ ритмично насаживался глубже, трахая собой, вцепившись, впившись в крепкие плечи Дика. О, это изумительное чувство: принадлежать и иметь.
Все было так сладко, так правильно, так прекрасно сейчас. Еще бы видеть! Но, увы и ах, юноша был непреклонен в этом требовании и незыблем в своем решении, оставалось только представлять.
Представлять, как губы юноши кривятся в беззвучном стоне удовольствия, как он хмурится, будто мучается, но на самом деле ему хорошо. Блаженно.
Юноша хмурился так, когда любой улыбнулся бы, а он давил, не пускал улыбку, как бы она не просилась. Дикон кривил губы, кусал их и Рокэ воочию видел: в голове у него проносится твердое "Не подобает!" вбитое суровым ментором или строгой матерью. И теперь Дик каждый раз хмурится как от боли, когда ему хорошо, не позволяя себе показывать удовольствие.
А может в темноте, кромешной и полной, он наконец позволяет себе больше? Позволяет заветное, то что Рокэ так желал увидеть? Как отражается на лице Дика нежность, страсть, желание.
Он касается пальцами лица Ричарда - не увидеть, так почувствовать. И чувствует! Болезненную морщинку на лбу, мокрые от слез ресницы.
— Вам... — нет, разве может ему не нравиться? — Вам дурно, Ричард? Больно?
Ричард встряхивает головой, тянется по наитию и целует мокрыми губами.
— Вы же сказали... Ты... В постели по имени. Тоже... Говори мне "ты"! — и хрипло частит, — Не больно, Рокэ, не больно! Прошу... Прошу, еще!
Рокэ хочется засмеяться. От переполняющих, ярких чувств, от счастья в конце концов, но он только улыбается и укладывает Дика на спину, удобнее устраивается сверху и ускоряет темп. Рокэ получает в награду целый сонм искренних стонов и вздохов, открытых и беззащитных, и просьб: сбивчивых, путанных, но вполне ясных. Рокэ позорно изливается первый и неважно сейчас, что в темноте не видно лица и сплетенных, взмокших рук. Прекрасно и так.
Еще несколько раз юноша дергает бедрами резко, сбивая, ломая ритм и его накрывает жаркой волной удовольствия. Наклонившись к нему, Рокэ находит губы и целует жадно, ненасытно, жарко. Сцеловывает правильное, полушепотом выдыхаемое "Рокэ, Рокэ, Рокэ..."
Отредактировано (2023-05-25 20:36:28)
1. Вальдмеер. Один из них попал в плен, и противники дарят его другому для сексуальных утех и извращений. Кто будет снизу, воспользуются ли пленником или откомфортят, на выбор автора.
3. Гетеро изнасилование с любым/любыми из положительных персонажей канона. Без жести, ачетакова. В зависимости от статуса дамы потом или заплатить или кхм... позаботитс
Вторая часть истории про Улу и Вальдеса
Вальдмеер, гет, немного дарк!Вальдес, фем!Кальдмеер, NC-17
Часть 14/?
1100 слов
Ула просыпается в одиночестве, и это несколько поднимает ей настроение. Она неспешно одевается, не вызывая прислугу, благо, свободное домашнее платье можно надеть и с одной рабочей рукой. Встает, обходит комнату.
В окне на островерхих крышах соседских домой видны малиновые отблески восходящего солнца. Тихо, еще слишком рано, и на улицах никого, даже время разносчиц молока и зелени еще не пришло. Минуты наедине с собой теперь, после почти постоянного присутствия Вальдеса, воспринимаются роскошью.
Тихо отворив дверь, так, чтобы не скрипнула, она выходит в гостиную. Шорох заставляет Улу замереть. Кажется, скользит перо по бумаге, потом следует перерыв, и вновь тихий звук повторяется. Уже не скрываясь, она выходит из спальни. Кабинет Вальдеса открыт, хозяин, услышав шаги, отрывается от письма.
— А, госпожа Кальдмеер, вы сегодня рано! Не спится? — он откладывает перо, взлохмачивает свои и так вечно растрепанные черные волосы, улыбается просто и тепло, будто самое лучше, что он может увидеть с утра — это обласканное холодными солеными ветрами хмурое лицо Улы.
Ула только дергает уголком рта и отступает обратно в спальню.
Вслед ей несется игривое: — Если вам стало холодно без меня, то только позовите, я вас согрею!
Ула стискивает зубы, чтобы не выругаться так, что покраснел бы и Бюнц. Вальдес, определенно, имеет талант вызвать бешенство парой слов у кого угодно.
Без Вальдеса проходит не только утро — во время завтрака он только быстро перехватывает чашку с горячим шадди, а потом снова возвращается к своим бумагам, — но и день, и даже вечер. Ула, предоставленная сама себе, может не прикрываться книгой, поэтому она просто сидит в глубоком кресле у окна.
Ей слишком о многом нужно подумать в тишине. Она мысленно чертит схему сражения в бухте. То так, то эдак поворачивает, ищет возможность, если не победить, то отступить с наименьшими потерями. Увы, она может разыграть в воображении десятки вариантов, обдумывая ходы за себя и за Альмейду, но это не поднимет из холодной пучины ни одного корабля, не вернет ни одного моряка. Ула закрывает глаза. Во рту солоно от крови.
Когда вечер становится таким поздним, что переходит в ночь, Ула ложится, а Вальдес все не возвращается в спальню. Ула рада этому, но среди вечерней тиши ей кажется, что за дверью слышны голоса. Она прислушивается, неосознанно комкая край одеяла. Тревога против воли поднимается внутри.
Это не слуги, нет, Вальдес не говорил бы с ними так долго. Конечно, это может быть и нарочный... Но чем настолько срочным решились бы побеспокоить вице-адмирала в этот час?
Или это от Альмейды? Конечно, для того, чтобы забрать Улу в крепость, подошел бы и день. Ему надоело ждать? Вытащить ее, ничего не соображающую ото сна, из постели, застать врасплох, — хорошее начало допроса, она понимает. Этот вариант вероятнее всего.
А Вальдес все говорит. О чем? Неужели он не согласен, пытается отсрочить неизбежное? Оставить Улу себе еще хоть ненадолго? Так или иначе, приказ, если такой отдали, Вальдесу придется выполнить. Сколько бы он не говорил Уле о свой... любви, — холодок пробегает по спине от этой мысли, — но открыто против Альмейды он не пойдет.
Голос Вальдеса звучит то тихо, то громко, торопливо, но, увы, слов не разобрать. Ула откидывает одеяло и, стараясь ступать бесшумно, босиком подкрадывается к двери. Сердце громко стучит, и ей кажется, что его могут услышать там, в гостиной, но это, конечно, лишь иллюзия.
Она прижимается ухом к двери, а потом заглядывает в замочную скважину. В гостиной не горит ни одной свечи. Мягкие серо-синие тени ложатся на пол, все предметы приобретают фантастические, нечеткие очертания, тусклый свет идет лишь от раскрытого окна. Вальдес быстрыми шагами мерит комнату из края в край, резко взмахивает руками, говорит горячо, быстро. Собеседника Ула не видит, вероятно, он скрыт спинкой одного из кресел.
— Она невозможна! Таких не бывает. Она вся как камень, — закостенелые убеждения, принятые раз и навсегда. Вера, вопреки всему, до конца, до последней капли крови. Своей, врагов, тех, кто идет за ней. Моей, — Вальдес говорит все тише, но потом его голос вновь набирает силу, страстный, страдающий: — Вопреки милосердию, а она милосердна. Вопреки разуму!
Ула слушает, затаив дыхание. До нее даже не сразу доходит мысль, что это Вальдес говорит о ней. Поэтичность образов соседствует с такими нелестными определениями, что Ула не знает, чего больше испытывает — возмущения или неловкости.
— Нет, — будто отмахивается от возражений, которых Ула не слышит, Вальдес. — На самом деле она подобна воде. Пока она тиха, никто не скажет, что там, в глубине. А еще, пока она поднималась к своему месту, каждый, каждый обязательно думал, что она примет форму того сосуда, который им нужен. И никто не понял, что воду — море, — обуздать невозможно. Когда море родит шторм, он смоет все на своем пути.
«Если бы это было так», — в этой мысли слишком много горечи.
— Она похожа на звезду. Холодную и яркую, об иглы ее лучей порезалось не одно сердце. Штурманы прокладывают курс, ведомые ее сиянием, и нет для них на небе ни одной более важной звезды. И никто не знает, для скольких она была счастливой, а сколькие никогда не вернулись в родной порт.
Ула судорожно вздыхает. Для всего Западного флота она принесла лишь несчастье.
— Я не могу, — слова похожи на шелест, но Уле удается расслышать. — Ветер умрет, запаянный в бутылку. Даже если внутри будет плыть игрушечный линеал. Бутылку останется только поставить на полку и никогда не открывать. Она покроется пылью, а однажды просто разобьется.
Ула слушает, и в груди у нее что-то щемит. Вальдес каждым словом признается ей в любви. И столько боли и безнадежности в его голосе, что она не верит, что это тот же бесцеремонный, напористый талигоец, что не понимает отказа и что брал ее по праву силы. Может быть, Ула чувствует сожаление. Не о себе, не о Вальдесе, лишь о том, что такое сильное чувство выпало тем, кто не сможет его ни разделить, ни превратить во что-то прекрасное, а не покрытое грязью и кровью.
Ула выпрямляется. Она больше не хочет подслушивать то, чему лучше было бы оставаться невысказанным. И что уж точно не предназначено для ее ушей. Теперь она думает, что Вальдес... Вальдес способен пойти и против Альмейды. Только тот его сомнет, заставит, если придется — сломает, но отберет Улу.
Лучше будет, если все решится без этого. Она не боится смерти. Хмурится лишь, думая, что так и не дождется письма от Руппи. И о том, что обязательно нужно успеть умереть до того, как палачи успеют ее «разговорить».
Ей не жаль вражеского вице-адмирала, но тогда, во время первого плена, Вальдес спас ее людей. И долг перед ним, хоть и не выше долга перед Дриксен и кесарем, все же заставляет ее распахнуть дверь и шагнуть в гостиную.
1. Вальдмеер. Один из них попал в плен, и противники дарят его другому для сексуальных утех и извращений. Кто будет снизу, воспользуются ли пленником или откомфортят, на выбор автора.
3. Гетеро изнасилование с любым/любыми из положительных персонажей канона. Без жести, ачетакова. В зависимости от статуса дамы потом или заплатить или кхм... позаботитс
Вторая часть истории про Улу и Вальдеса
Вальдмеер, гет, немного дарк!Вальдес, фем!Кальдмеер, NC-17
Часть 15/?
900 слов
Ветер ударяет в лицо, налетает шквалом, он несет в себе ледяные брызги, он пахнет солью и гниющими водорослями. Ула замирает, ей на миг кажется, что она вновь на мостике своей «Ноордкроне». Слишком похоже. На суше, даже недалеко от моря, так не бывает.
Грохают распахнувшиеся створки окна, и Ула удивляется, откуда настолько сильный сквозняк. В спальне окно закрыто... Впрочем, закончить эту мысль она не успевает, в комнате творится что-то невообразимое. Ветер рвет с нее рубашку, вокруг стаей птиц мечутся какие-то бумажные листы, а Вальдес, вместо того, чтобы закрыть окно и прекратить светопреставление, бросается к Уле.
Он налетает не хуже шквала, чуть не сбивая ее с ног. Обхватывает руками, вжимает в себя, не вздохнуть, горячий, жесткий. Шепчет, — или говорит в полный голос, от шума ветра все равно едва слышно, — касаясь губами мочки уха:
— Вы не испугались? Это просто ветер, распахнул окно...
А ветер утихает, последним порывом вынеся все летавшие в воздухе бумаги. Ула думает, что сейчас они усеют деревья и кусты под окном, а Вальдес поспешит их снимать, — возможно, в них что-то важное или не предназначенное для чужих глаз. Но тот никуда не торопится, так и стоит, обнимая ее, не переводя объятия в более страстные, но и не отпуская.
— Простите, мне показалось, что у вас гость, — Ула осторожно освобождается, и Вальдес это позволяет.
Она еще раз оглядывает комнату — тут никого, кроме них, нет. В то же время, ошибки быть не может. Вальдес говорил с кем-то. Или... всего лишь с самим собой?
На Улу внезапно накатывает слабость. Ее порыв оказывается ненужным, тут нет никакого Альмейды, у которого она потребовала бы немедленно забрать ее в крепость. Только Вальдес, беспечно произносящий наедине с собой вещи, которым лучше бы никогда не быть высказанными. Ула пошатывается.
— Осторожнее, — Вальдес тут же подхватывает Улу, ведет к креслу, помогает усесться. Смотрит на ее белеющие в темноте голые ноги, сбившийся ворот ночной рубашки, и, как кажется Уле, хмурится. — Зачем же вы решили так выйти к гостям?
Ула не отвечает, тот и сам может догадаться, зачем. А если нет, тем лучше. Вальдес наконец закрывает окно и возвращается.
— Если уж вы не спите, госпожа Кальдмеер, может быть, не откажетесь выпить со мной? — он ловко движется по комнате в тусклом свете, достает бутылку вина, бокалы, и делает все это, отчего-то не зажигая ни одну свечу.
Ула вспоминает, как однажды уже получила такое предложение. Тогда она вольна была уйти, но осталась. Только Вальдес ее отпустил сам. Теперь же, кажется, история будет разыграна вновь, но уже с другим исходом. Ей почему-то становится горько. Она думает, что будет, если она откажется? И сама же отвечает на этот вопрос: вероятно, Вальдес просто не обратит на это внимания. Сколько бы возвышенно и цветисто не говорил он о своих чувствах, у него стальная хватка. Внезапно она понимает, почему он не зажигает свечей: в темноте так просто спутать стоны боли и страсти, так легко не увидеть презрения в чужих глазах. Как предусмотрителен влюбленный Вальдес, — безрадостно ухмыляется она.
— Разве я могу отказать вам? — вопрос риторический, но Вальдес никак не реагирует, разливает вино по бокалам, один из них подносит Уле.
Потом садится в кресло по другую сторону стола, тонет в черно-синих тенях, скрываясь почти полностью. Высокая спинка загораживает тусклый свет звезд от окна, не оставляя шанса разглядеть выражение лица. Ула удивлена, но никак не комментирует отсрочку неизбежного.
— Завтра придет письмо от вашего Руппи, — Вальдес разбивает молчание, во время которого Ула успевает пригубить вино. Красное, видимо, неплохое, не то, чтобы она разбиралась.
— Откуда вы? — вскидывается Ула в удивлении. Возможно, конечно, что его люди отправили записку с голубем...
Вальдес шевелится в кресле, кажется, пожимает плечами. Сидеть в темноте и молчать оказывается на удивление спокойно. Уле кажется, что она находится в точке равновесия. Малейшее движение — и все понесется к одному из возможных финалов, но пока еще можно позволить себе несколько секунд тишины.
— Я не понимаю вас, — тишина разлетается осколками от тихого и задумчивого голоса. — Вы держитесь за мертвые клятвы, вы расчерчиваете берега линиями границ, которые каждый видит по-своему. Вы делите всех на своих и врагов, и не замечаете, что своих у вас никогда не было...
Ула молчит. В том, как Вальдес произносит это «вы», есть что-то странное. Ей кажется, что обращается он не только к ней. Потом они пьют в тишине, и после третьего бокала Вальдес уходит. Первый.
— Идите спать, или накиньте плед, здесь слишком свежо для вас, — говорит он уже от дверей спальни.
Ула сидит еще некоторое время, затем ложится тоже. Как не осторожна она, Вальдес просыпается, когда она укрывается краем одеяла. Впрочем, он только закидывает на нее руку и затихает, удовлетворенный.
Ула думает, что уже перестает понимать, что ожидать от Вальдеса. И это плохо, очень плохо, и одновременно обнадеживающе. Плохо потому, что не имея возможности просчитать действия противника, она ставит себя в уязвимое положение. И хорошо тем, что Вальдес уже несколько раз не оправдывает ее худших прогнозов. Он кажется сложнее, чем можно было предположить об этом вечно веселом и неумолкающем, а в бою самоубийственно-смелом талигойце. Или он на самом деле в какой-то степени безумен.
Письмо действительно приходит наутро. Вальдес за завтраком с улыбкой передает Уле чуть влажный, измятый конверт из желтоватой бумаги. Она вертит конверт в пальцах. Тот не вскрыт, на сургуче оттиск знакомой печатки. Вальдес подчеркнуто-незаинтересованно изучает в это время содержимое своей чашки. Ула, забыв о еде, торопливо подцепляет столовым ножом край сургуча, достает и разворачивает письмо. Лист чуть подрагивает в ее пальцах, когда она видит, что бурая краска пятнает его края.
1. Вальдмеер. Один из них попал в плен, и противники дарят его другому для сексуальных утех и извращений. Кто будет снизу, воспользуются ли пленником или откомфортят, на выбор автора.
3. Гетеро изнасилование с любым/любыми из положительных персонажей канона. Без жести, ачетакова. В зависимости от статуса дамы потом или заплатить или кхм... позаботитс
Вторая часть истории про Улу и Вальдеса
Вальдмеер, гет, немного дарк!Вальдес, фем!Кальдмеер, NC-17
Часть 16/?
900 слов
Время бежит очень быстро, быстрее, чем того хотелось бы Уле. Еще вчера, кажется, она получила долгожданное письмо от Руппи, а уже подходит к концу двухнедельный срок, отпущенный Альмейдой. Срок ее договора с Вальдесом, и, как она надеется, срок жизни. Потому что то, что будет после, хуже смерти.
Письмо при первом прочтении заставило ее изрядно поволноваться. Сумбурно и торопливо Руппи писал о том, что добрался успешно, но уже на берегу его пытались убить. Сразу же после того, как он сообщил о своем успешном спасении. Кто именно это был, и как ему удалось выжить, Руппи, конечно, написать не озаботился. Радовало только, что он обещал сразу же после того, как отдаст конверт людям Вальдеса, немедленно и тайно отправиться в Фельсенбург. Кровь на краях бумаги была не его, но то, что он, дабы не волновать Улу, даже не успел переписать начисто, говорило о многом. В конце он просил ее ждать и верить, — он обязательно сделает так, чтобы Ула как можно скорее вернулась на родину. От этих слов щемило в сердце, пусть Руппи сам не знал, что обещает невозможное.
Вальдес письмо не читал, и взглянуть в него не просил, а когда Ула предложила, вспоминая его давнюю вспышку и опасаясь подозрений, которые вновь могут вылиться во что-то подобное, лишь пожал плечами и бегло просмотрел, на вид нисколько не заинтересованно.
В последний из отпущенных Уле вечеров Вальдес приходит к ней за час до обычного времени ужина.
— Госпожа Кальдмеер, я прошу вас одеться сегодня так, будто у нас гости, — церемонно говорит Вальдес.
Ула обыкновенно носит домашнее платье, и эта просьба колет сердце тревогой. Как оказывается, в гардеробной есть пара простых, но пристойных платьев, видимо, оставшихся еще со времен первого плена. Пропуская через пальцы дымчато-голубую шерсть, Ула думает, почему Вальдес их сохранил. Неужели настолько уверен был, что они снова встретятся, и в таких обстоятельствах?
Пока служанка шнурует корсаж, Ула размышляет, что если сразу после ужина она отправится в крепость, — похоже, Вальдес оказался менее влюбленным и более верным присяге, чем ей начало казаться, — не лучше ли ей быть в своем мундире? Она уверена, что его сохранили и починили. Ула решает, что перед тем, как отправиться, попросит позволения переодеться. Вальдес, вероятно, не откажет в последней просьбе.
Вальдес странный. За все отпущенное ему Альмейдой на развлечения время он так и не пользуется шансом. Его прикосновений слишком много, и они очень откровенны, но не переходят какой-то грани. Возможно, он ждет ее «благодарности». Возможно, не дождавшись, решает использовать последний вечер.
На столе мерцают лишь четыре свечи, освещая роскошно сервированные блюда. Вальдес ждет ее за столом, одетый так, будто собирался в адмиралтейство. Золотится шитье мундира. Нежно и сладко пахнут цветы в низкой вазе. При виде Улы Вальдес тут же подскакивает, помогает ей усесться. Не касается привычно и будто нечаянно спины, не приближается больше нужного.
— Благодарю, — говорит Ула, и, удерживая на лице равнодушное выражение, спрашивает: — Вероятно, нам стоит подождать господина адмирала?
— Что? — удивляется Вальдес. — Ох, я вас совсем запутал! Нет, все уже собрались. Только вы, — он улыбается широко, подмигивает, — и я. Если вы позволите...
Ула пристально смотрит на него, откинувшись на спинку стула. Без удовольствия, хотя кто-то наверняка отдал бы многое, чтобы вот так провести вечер с блестящим вице-адмиралом. Без ненависти, слишком сильно переплелись в его действиях поступки безусловно жестокие и до какой-то степени великодушные. Ула слишком вымоталась и устала, и теперь Вальдес вызывает в ней лишь тоскливое раздражение, — когда он уймется? Вечер, который они начнут с хорошего ужина и дорогого вина, а продолжат, очевидно, в постели, представляется ей бессмысленной и неприятной, — но, кажется, неизбежной, судя по энтузиазму Вальдеса, — отсрочкой перед крепостью.
Вальдес замечает ее взгляд и осекается на полуслове. Ула оставляет вежливость, и, пока Вальдес молчит, спрашивает прямо:
— Могу я считать себя выполнившей наш договор?
Вальдес отвечает не сразу. В широко распахнутых черных глазах пляшут отблески свечей. Он разглядывает Улу, будто видит ее в первый раз. Ула под его внимательным взглядом едва сдерживается, чтобы не поежиться. В конце концов он встряхивает волосами, будто отбрасывая какую-то неприятную мысль.
— Если только вы немедленно не попытаетесь расстаться с жизнью снова, — он разливает вино по бокалам. В тусклом свете жидкость кажется не рубиновой, почти черной.
— Думаю, вы помешаете, — с неудовольствием соглашается Ула.
— Пейте и хоть сегодня не думайте ни о чем, — Вальдес пододвигает ближе ее бокал, настаивает: — Пейте, вам будет легче.
Ула думает, имеет ли он ввиду, что так ей будет проще пережить неизбежную боль и унижение при последующем насилии. Она не хочет забытья. Если разум — это все, что у нее осталось, терять его, терять себя ради сомнительного милосердия, даруемого вином, — слишком расточительно. Но от нескольких бокалов, по опыту, она будет лишь чуть навеселе, чтобы свалить ее, — может, Вальдес любитель бесчувственных тел? — нужно гораздо больше, и не вина, а касеры.
Вино приторно-сладкое, густое. Она глотает его как кровь, не распробуя, залпом, и на языке после остается привкус горечи и стали. Она не сразу замечает, когда мир вокруг начинает чуть покачиваться, а ровное желтое пламя свечей вдруг, как ей кажется, становится разноцветным. Тело наливается тяжестью, она хочет встать из-за стола, но не может даже поднять руку. Голос Вальдеса доносится как будто через толщу воды, звуки искажаются, становятся глуше и ниже.
«Пусть это будет яд», — мысли неповоротливые, медленные, и сил на волнение нет, но в груди теплится благодарность. — «Как бы это было удачно. Пусть он сделает все, что хочет, лишь бы потом я не проснулась».
Вальдес накрывает ее ладонь своей, сжимает пальцы до боли, привлекая внимание.
— Ула, слышите меня? Я хочу предложить вам новый договор.
8. Тэргеллах/Рокэ. Первый раз. Визит Тэргеллаха в Алвасете. Рокэ знает, что отец находится в соседних покоях и может их услышать.
PVP, мини, намеки на насилие а анамнезе, про Алваро рядом только намеки, немножк стилизация под восточные сказки моего детства не бечено
Желанный распластан на постели, как раненный загнанный зверь. В одной тонкой рубашке, волосы черными струями разметались по сбившейся подушке, бледное лицо с синими нитками вен, закрытые глаза, страдальчески сведенные брови. Так странно видеть его без привычной дерзости, без украшений на запястьях и щиколотках, без колец на пальцах, без подведенной сурьмой глаз, усталым, пустым, потерянным... Беззащитным. Страшно и с болезненной нежностью колют ломкие иглы где-то в груди.
— Мне сказали ты совсем растерял покой и сон, дальняя звезда моя.
Скрючившийся на постели возлюбленный вздрагивает и вскидывается.
— Тэргеллах! Это счастливый сон?
Рука ложится на бледное обнаженное колено, Тэргеллах медленно ведет вверх, до края рубашки, произносит одними губами "Я все сделаю" и показывает маленький флакон. Любимый помедлив, кивает и подносит палец к губам.
— Приехал навестить тебя и вылечить от хандры. Твой отец писал — ты совсем исчах.
Глаза: большие, любимые и бездонные, смотрят растерянно, но все же счастливо. Он садится на постели, это не дается ему легко, он немного морщится, - даже это выходит красиво, - и в два легких, быстрых движение развязывает ворот рубашки, скидывает единственную и последнюю преграду.
— Отец писал тебе? Мне не доложили о твоем приезде! Я бы не встретил тебя в таком недостойном виде...
Руки ложатся на бледную талию, притягивают к себе, он жадно оглаживает голую кожу на бедрах и начинающее вставать естество. Драгоценный цветок его сердца тянется к складкам дхоти, обнажая желание Тэргеллаха, лучше, чем любые слова.
— Не беспокойся, сапфировый мой, я соврал, что буду отдыхать с дороги и тайком пробрался, чтобы скорее увидеть тебя.
Благословенный разводит ноги и откидывается чуть назад, Тэргеллах сам делает все с помощью принесенного масла, искусно дразня, так, что через четверть часа любимый изнывает от предвкушения, выгибается, гладит себя, трет горошины сосков и потягивается всем телом.
— Как ты узнал, где мои покои?
Тэргеллах осторожен, он входит плавно, он следит за выражением лица чаемого и к своему удовольствию видит только предвкушение, немного удивление и несомненно удовольствие.
— Ты писал, что из твоих окон видно скалу и море. Я был внимателен.
Он толкается, задавая ритм, и протягивает руку: поднимает, усаживает на себя.
— Ты изменился, за то время, что мы не виделись... Ты стал еще прекраснее, нежность моя.
Обвив его шею сокровище его души больше не отвечает, он двигается в ритм, вздымаясь и насаживаясь.
— Я боялся, мы больше не увидимся, огонь глаз моих. Я привез Аагмэ тебе в подарок, я помню, тебе понравилась ее масть.
— Ах... Тише же, нас услышат!
Тэргеллах касается спины, гладит - успокоить, но спина горячая и любимый хочет уйти от прикосновения.
— Что это, сердце мое?... Ты был ранен?
— Пустое, Геллэа. Упал на тренировке.
— Спиной? Сердце мое... Как я хочу украсть тебя! Оградить от бед.
Они не сбавляют ритм и взмокшие уже тяжело дышат.
— Не надо, друг мой. Я стану правителем после отца, а не одним из твоих трофеев.
— Ты никогда не стал бы "одним из", драгоценный мой. Ты был бы единственной ройей среди агатов, в моем дворце. Ни в чем не нуждался бы, я почитал бы тебя, как божество!
Сбиваясь, сил терпеть уже нет, Тэргеллах дергает бедрами резко и сильно, желанный зажимает ему рот ладонью и все яростнее подается вперед. Тэргеллах стонет в тонкие бледные пальцы, губы прижимаются к губам, это не поцелуй, они сдерживают крики друг друга. Сапфир его сердца боится и не хочет, чтобы страсть их облачилась звуком.
Любимый откидывает голову назад и тихо смеется:
— Почитай. Ты и сейчас это можешь.
Оба тяжело дышат, когда их уносит на вершину блаженства, а после Тэргеллах устраивает свой подарок небес в объятиях и целует высокий белый лоб и прикрытые глаза, гладит по волосам, ловит руку, бледную без колец, и целует как сюзерену, и, хотя нет и не было над шаддами вовек сюзеренов, он клянется до смерти и далее почитать Росио Алвасете как божество и даже более божества, снова целует в прикрытые веки и тонкие красивые губы, умирая в своем сердце каждое мгновение от нежности и любви.
63. Алва/Дик/Катари. Альдо вынуждает Катарину выйти замуж за Ричарда. После смерти Альдо она пытается добиться ареста/казни Дика, но новоиспечённый регент Алва отправляет обоих в бессрочную ссылку в Надор. Катарина узнаёт, что в прошлом между мужем и регентом были нереализованные взаимные чувства, и решает использовать их, чтобы вернуться в столицу ко двору. Предпочтительно в финале что-то вроде ХЭ со шведской семьей. Без хейта Катарины
Часть первая
Часть вторая
Часть третья
Часть четвёртая
Часть пятая
Часть шестая, где Дику не помешает отпуск от всех, кто так о нём заботится
Кресло, хоть и не такое старинное, что сгинули с Окделлом, всё-таки было слишком тяжёлым, чтобы им швыряться. Кочерга у камина казалась слишком пошлой в качестве оружия. Вчера Дик пришёл в эти покои с кинжалом на поясе, но расстёгнутый пояс валялся у стула, на котором он ночевал.
До стула было пять шагов. До двери — десять. Когда Алва повернулся, отпустив своего человека, Дик налетел на него, метя в лицо уже совершенно сознательно.
— Как вы смеете! — он впечатал Алву в стену, но руки тот успел перехватить, и на жёсткую хватку его пальцев никакая болезнь, похоже не повлияла. — Как вы смеете говорить со мной, как с пустым местом! Оскорблять в моём собственном доме! Вы! Вам мало того, что уже случилось?! Так велели бы меня прилюдно высечь на дворцовой площади перед тем, как отправить в ссылку!!
Он пытался вырвать руки и дотянуться ими до шеи Алвы, и тот молча боролся с ним, закусив губу. Когда-то он смог так толкнуть Дика, что тот отлетел чуть ли не на другой конец кабинета… значит, всё-таки болезнь. И сам Дик стал выше и тяжелее, чем и пользовался, давя всем телом…
— Герцог Окделл, — свистящим шёпотом сказал Алва. — Прекратите, пока мне не пришлось причинить вам вред.
— Вы и так его причинили сполна!
— Но вы и сами не безвинный агнец, не так ли?!
В теле разлилась слабость, и Алва наконец скрутил его и вместе с ним опустился на пол.
— Вы убили Симона Люра… — произнёс Дик, глядя в пол. — То есть Килеан-ур-Ломбаха.
— Обоих, допустим. Я знаю.
— Я поверил тому, что говорили о вашем участии в заговорах…
— Я знаю.
— Вы при мне решили спустить сель на долину Биры…
— Я знаю, — Алва рисковал, отпуская его одной рукой, о, очень рисковал, но у Дика не хватило решимости воспротивиться, когда его голову притянули к плечу.
— Но в Альдо вы не стреляли, — тихо закончил он в это плечо. — И я помню, как усомнился вдруг, хотя ведь знал, что некоторые обвинения точно правдивы… но я усомнился, а стоит ли выносить приговор, хотя сам удивился этому сомнению. И мысли, что делаю это только из-за Альдо.
— Дикон, — мягко заметил Алва. — Я вовсе не просил оправдываться за мной перед суд.
Дик поднял голову и горько улыбнулся:
— Разве? Потому что вы ведь напомнили, что в смерти моей семьи и разрушении края виноват и я сам.
Алва поморщился, словно попробовав кислятины.
— Мы, кажется, удивительнейшим образом способны не понимать друг друга, — пожаловался он. — В этих смертях и разрушениях виноваты древние силы, которые забыли мы, но которые не забыли о нас. Я говорил о более раннем. Хотя, вероятно, не стоило вспоминать, уж сейчас точно, но ты так удачно ввернул про то, кто что делал в чьём доме…
Дик подтянул колени к груди и спрятал лицо в ладонях.
— Вы о том, что я забрал ваш дом или о том, что я вас в нём отравил? — глухо поинтересовался он.
Алва теперь не держал, а всего лишь приобнимал его за плечи.
— Я далёк от того, чтобы отказывать победителям в праве распоряжаться трофеями, — равнодушно сообщил он. — А твой ненастоящий король на время, однако, победителем был настоящим, какие бы средства его к этому ни привели.
Дик крепче прижал ладони к коже:
— Значит, вы об отравлении…
— Я приехал не считать грехи, — вздохнул Алва. — А фраза, от которой ты взбеленился… что ж, в том числе мне было интересно узнать, что у вас с Катариной творится.
Дик отнял ладони от лица и твёрдо посмотрел на бывшего эра:
— Вы могли сказать об этом шестнадцатью другими способами. Почему именно таким? Я всегда ненавидел, когда вы так о ней говорили!
Алва запустил руку себе в волосы:
— Представь, что у меня были свои причины… некоторые из которых, впрочем, с тех пор стали не так важны. Но не верю, что прелестная Катарина оставила страсть к интригам. Не верю даже, что ты этого не заметил. Так что же?
— Она моя жена, — Дик опустил глаза.
— Судя по тому, что ты не краснеешь, и правда жена… — Алва усмехнулся, когда Дик вскинулся. — Прости, прости, я даже в некотором роде рад. Иначе с её темпераментом она, не ровен час, начала бы искать себе любовников, что обязательно повлекло бы проблемы. Но ты же не совсем слеп. Или ты сможешь мне поклясться, что считаешь Катарину кроткой и беспомощной святой? Всё ещё?
Дик сглотнул и повторил:
— Она моя жена.
— Я услышал. И что?
Мотнув головой, как слишком застоявшийся в стойле конь, Дик попытался объяснить:
— После смерти Альдо стало так… пусто. Матушка и сёстры уже были мертвы, Окделл уже разрушен. Эта смешная попытка ареста, а вы… даже оплакать Альдо не дали, я до сих пор не знаю, где он похоронен. Я едва виделся с Катари до этого, но после высылки она поменялась. Я не знал, что она умеет так злиться, но она злилась. На вас. Как вы на неё сейчас. Мне кажется, раньше она злилась на меня, но я никогда не спрашивал. Не мог. Потому что потом она… поддержала меня, и… я не успел, меня не учили заниматься работой управляющего. Может быть, тот, что остался от дяди Эйвона, помог бы достаточно. Может быть, нет. Но сомневаюсь, что без Катари мы бы дошли до торговли с Гаунау в этом году, а она неимоверно поддержала нас. Я знаю, что у Катари есть и свои планы. Но только она была на моей стороне в этот год. Я не могу в ней усомниться.
Алва непонятно хмыкнул и пробормотал:
— Торговля с Гаунау, говоришь…
Дик моментально встревожился, не сболтнул ли лишнего:
— Вы же не восстановили повышенные пошлины Дорака! Или… или забыли и теперь восстановите?
Алва покачал головой:
— Меня, может быть, и отвлекало много что в этом году, но регентскими обязанностями я тоже иногда занимался. За Надором нет и пока что не предвидится никаких повышенных пошлин. Более того, перед отъездом я велел приготовить указ об освобождении Надора налога на год Излома и четыре последующих — и вижу сейчас, что это было правильно. Но сомневаюсь, что перемирие с Гаунау долго продержится. Поэтому, Катарина или нет, а будь осторожен. Ты уже должен понимать, что с историей твоей семьи и твоей лично многие готовы толковать любое твоё действие… не так.
— И что тогда? — губы Дика невольно расползлись в кривой улыбке. — Я окажусь в опале? Мой дом разрушат? Или наконец убьют уже и меня?
А вот Алва, как ни странно, не улыбнулся.
— Погоди разбрасываться жизнью, — серьёзно сказал он. — И с остальным — тоже погоди. Может быть, Катарина и правда оказала нам обоим услугу, предоставив шанс исправить некоторые ошибки. Я думаю, решение, с кем и как вам торговать, будет только малой его частью.
Дику хотелось запальчиво возразить, что такие решения вообще принимать не Алве, — но нет, без одобрения регента Талига им было не обойтись. Без его одобрения они могут вообще никогда не начать жить нормально вместо того, чтобы выживать, а меньше всего Дик хотел бы обречь Катарину на то, каким Надор стал после проигранного восстания.
Но вежливые, придворные слова тоже не шли ему ни на ум, ни на язык. Он знал их, наверное, но не мог представить, как произнести, как начать что-то просить здесь и сейчас у бывшего эра, кровника, наследника трона Раканов и регента Талига.
Стук в дверь избавил его от этой необходимости.
Им с Алвой пришлось подниматься с пола и просто молча смотреть друг на друга, пока слуги сервировали им завтрак.
Дик знал, что должен отправиться в обе деревни, чтобы проверить, как там дела, но сперва надо было переодеться в чистое и зайти к Катарине. Сегодня она тоже была без траура — но и не в «пороховом» платье, а в одном из остальных, пошитых осенью. Она цепко его оглядела и заметила:
— Я вижу, Рокэ не изменяет привычке втягивать окружающих в свои попойки до утра.
— У нас был тяжёлый разговор, — не поднимая глаз, Дик склонился к её рукам. — Из тех, что невозможны на трезвую голову.
Пальцы Катарины сжались.
— Он сказал что-то ещё?..
— Что ты знала о кровных клятвах? — почти перебивая её, спросил он, наконец на неё глядя.
— О кровных клятвах? — она недоумённо приподняла тонкие брови. — То, что и все, полагаю. Ими клялись при Раканах, но при Олларах так приносил присягу только Первый маршал. Почему Рокэ о них вспомнил? Фердинанд, которому он клялся, уже мёртв.
Дик покачал головой:
— Я сейчас не могу пересказать это заново. Мне надо распорядиться, чтобы осмотрели весь замок, нет ли повреждений из-за снега, и ехать в деревни, узнавать, какая нужна помощь. Я, наверное, заночую если не в ближней, то в дальней: вряд ли мы доберёмся быстро.
Она посмотрела на него очень задумчиво и в конце концов кивнула:
— Хорошо. Не забудь взять достаточно людей и проверить порох. Никогда не знаешь, не решат ли разбойники попытать удачу сейчас.
— Да, конечно, — у него дрогнули губы. После выворачивающих душу разговоров с Алвой он был безотчётно благодарен Катарине, что она не продолжила в том же духе. Разговоры о делах и нуждах сейчас были нужнее.
— Рокэ поедет с тобой?
— Нет, — и тут он понял, что именно готовит себе своими же руками. — Катари?
Она нахмурилась от его тона, да он и сам слышал, с каким надрывом произнёс её имя.
— Дикон? Что такое?
— Я… — он отступил на шаг, охватывая её всю взглядом, сидящую, словно в своём будуаре в Ружском дворце, с томиком Веннена рядом с бумагами и флаконом духов на столике. — Я… прощу тебе любые заговоры, обещаю, я прощу тебе всё, что угодно… Но только если ты не причинишь вреда Надору — и не изменишь мне с Алвой.
Он не знал, что она сделает: возмутится ли, заледенеет ли от оскорбления. Не заплачет и не рассмеётся, конечно.
Катарина не отвела взгляда и с едва заметным вздохом ответила:
- Ни то, ни то не входило в мои планы. Но если Рокэ остаётся, я расспрошу его о моих старших детях. В конце концов, благодаря нему я не видела их уже больше года, так что, надеюсь, ему есть, что мне поведать.
- Да, конечно, - Дик пристыжённо опустил голову. Он даже об Октавии думал не так часто, как, возможно, следовало, а о других порой вообще забывал, зная только главное: они не от Алвы. Не от Алвы. — Мне следует поехать как можно скорее. Темнеет сейчас рано.
- Поезжай, - кивнула она. — Здесь всё будет в порядке, когда ты вернёшься.
Он попятился к выходу, не зная, что добавить ещё. И почти у самых дверей его догнали слова Катарины:
- Но знаешь что, Дикон? Что бы Рокэ тебе обо мне ни сказал, наши с ним договорённости нарушил он, а не я.
Дик знал только, что совсем не хочет спрашивать о том, какие именно это были договорённости.
Дорогу замело основательно и продолжало заметать. Но они проделывали себе путь на кряжистых надорских короткохвостых — какое счастье, что удалось найти часть стад, иная порода не пронесла бы их сквозь снег, - а у самой деревни их встретил староста, вместе с половиной здоровых мужчин расчищавший заносы.
- Тан Ричард! — радостно махнул он, и Дик впервые за день искренне улыбнулся, увидев это ещё почти не прорезанное морщинами лицо. — А мы вас ждали. Крыши ещё укрепляют, но не прохудилась ни одна, славно строили в этом году.
- Прекрасно, Гидеон, - Дик спешился, прикрывая лицо краем капюшона, и вслед за ним спешился его отряд. — Пойдём в тепло, и ты мне всё расскажешь…
Силуэт замка совсем растаял за его спиной в снегопаде.
1. Вальдмеер. Один из них попал в плен, и противники дарят его другому для сексуальных утех и извращений. Кто будет снизу, воспользуются ли пленником или откомфортят, на выбор автора.
3. Гетеро изнасилование с любым/любыми из положительных персонажей канона. Без жести, ачетакова. В зависимости от статуса дамы потом или заплатить или кхм... позаботитс
Вторая часть истории про Улу и Вальдеса
Вальдмеер, гет, немного дарк!Вальдес, фем!Кальдмеер, NC-17
Часть 17/?
1000 слов
Рамон смотрит хмуро и тревожно, барабанит пальцами по краю стола.
— Ну, наигрался? — недоверчиво спрашивает он.
Вальдес, который пришел в кабинет адмирала в неурочное время, зная, что тот часто остается работать до самой ночи, только дергает уголком рта и пожимает плечами. Он тяжело опускается на стул для посетителей, сгибается, упираясь локтями в колени, прячет лицо в ладонях. Длинные, не собранные в хвост пряди падают на лоб. Должно быть, немного похоже на скульптуру «Покаяние» из храма Святого Ольгерда, думает Вальдес. Он ждет. Рамон беспокойно шевелится, двигает что-то на столе, скрипят ножки стула, когда он поднимается. Улыбка Вальдеса мимолетна и никому не видна.
— Это пройдет, — Рамон, добрый друг, не умеет утешать словами, но рука сжимает плечо крепко, чуть встряхивает. — Вот сходишь в рейд, ощиплешь пару гусей, и все как рукой снимет! — наигранная бодрость тона никого не обманывает. — Ротге, — помолчав, зовет он.
Вальдес поднимает лицо. Рамон смотрит обеспокоенно, это поймет не всякий, но Ротгер знает его очень давно.
— Забери ее, когда меня не будет в Хексберге, — тихо просит он Рамона. Бешеный никогда никого ни о чем не просит, это знает всякий. Возможно, только Рамон знает несколько больше, но устоять, как всегда, не может, — Я не знаю... Не знаю что буду делать, если ты пришлешь солдат забирать ее при мне. Я не смогу отдать. А так... Потом я никогда о ней не спрошу, а если спрошу — не говори мне.
Альмейда молчит, обдумывая, хмурит брови.
— Хорошо, — наконец решает он. — Послезавтра, если будет погода, отправишься проверить, как там дела у дриксов. Возьмешь еще два корабля, и не вздумай ввязываться в бой, если... А, — выдыхает Альмейда, — Что тебе говорить, Бешеный! Только вернись живым! И без всего этого... — он неопределенно ведет рукой в воздухе, описывая замысловатую фигуру, должно быть, обозначающую всю ту кашу, что содержится в голове у Вальдеса.
— Спасибо, Рамэ, — выдыхает Вальдес искренне. Рамон всегда ухитрялся сочетать в себе и строго командира, и преданного друга. Второго такого не будет.
***
Через два дня Альмейда выслушивает доклад коменданта крепости о том, что пленная только что доставлена. От этой новости странное напряжение, натянутой струной дрожавшее внутри, отпускает. Все-таки Вальдес смог излечиться от своей страшной привязанности.
— Передайте вице-адмиралу Вальдесу, что я разрешаю выход в море, — бросает он адъютанту. Все-таки, как не верит он Вальдесу, в этом случае он предпочитает перестраховаться. — А с вами мы сейчас нанесем визит госпоже Кальдмеер... — говорит он уже коменданту.
Где-то в чернильной темноте скрипит такелаж, гремят якорные цепи, с упругим гулом наполняются ветром паруса, и три корабля Талига уходят в рейд из Хексбергской гавани. Навсегда. Только этого еще никто не знает.
Альмейда в это время идет каменными коридорами крепости. Сложенные из желтого ноздреватого песчаника стены, кажется, давят, из-за высокого роста Рамон едва не скребет головой по круглому своду потолка.
— Сюда, — распахивает перед ним крепкую, обитую железом дверь стражник.
Альмейда останавливается на пороге. Над телом на кровати хлопочут два местных костоправа.
— В чем дело? — требовательно спрашивает он у шедшего за ним по пятам коменданта. — Разве я приказывал начинать допрос немедленно?
— Нет, — тот ежится, — ее доставили уже такую.
Альмейда подходит ближе, отстраняет одного из лекарей, замирает, пораженно глядя на то, что лежит перед ним. Потому что даже человеком сложно назвать тот окровавленный кусок мяса. Лицо и грудь у лежащей женщины покрыты глубокими ожогами, пустые глазницы смотрят в пустоту. О том, что она еще жива, напоминает только редко поднимающаяся грудная клетка да то, что кровь из многочисленных ран, которые обрабатывают лекари, еще сочится. Свалявшиеся, покрытые бурыми пятнами засохшей крови, некогда пепельные волосы лежат ореолом вокруг головы.
«Ротгер», — думает Альмейда с непонятным самому себе сожалением и брезгливостью, — «что же ты... так». А еще: «Ты обещал, что она будет пригодна для допроса».
— Насколько опасны ее раны? — уточняет Альмейда.
— Господин адмирал, мы сделаем все, что в наших силах, но будет ли она жить, решит Создатель, — склоняет голову перед Альмейдой старший лекарь.
Она умирает, не дожив до утра, и об этой новости Альмейде сообщают, когда тот садится завтракать. Чем напрочь портят ему аппетит.
***
Адмиральская каюта на «Астэре» по-южному изящна: стены отделаны панелями из красного дерева, позолоченная резьба из нездешних цветов покрывает всю их поверхность. Широкая кровать под балдахином — не то, что койки остальных моряков. Вальдес думает, как выглядела каюта адмирала цур зее на «Ноордкроне». Была ли она лучше или хуже? Удивится Ула бесполезной роскоши, когда проснется, или напротив, подумает о том, что «Астэре» нипочем не угнаться за ее «Ноордкроне»?
Вальдес развлекает себя этими мыслями, пока ждет, когда Ула придет в себя. Он сидит на кровати рядом с ней, задумчиво перебирает ее косы. Шелковые, пепельные, они скользят между пальцами, почти такие же длинные, как до того, когда Ула отрезала их пять лет назад.
Улу доставили на корабль в большом сундуке, уже спящую. Она потеряла сознание еще за столом, а потом Вальдес уложил ее, осторожно сгибая ноги и складывая руки на груди, так, чтобы она уместилась в тесном деревянном ложе. Ее не разбудила ни тряска, пока двое матросов со всеми предосторожностями несли сундук, ни качка при доставке на «Астэру».
— Просыпайтесь, Ула, пора, — время действия зелья заканчивалось, и Вальдес с нежной и довольной улыбкой касается ее лица, до покраснения трет между ладоней ее пальцы, щиплет за мочки ушей. Она шевелится, с трудом преодолевая забытье.
Вальдес помогает Уле напиться, насильно, еще слабую, усадив ее на постели и прислонив спиной к своей груди. Потом, отставив в сторону пустой бокал, обнимает ее, уткнувшись лицом в шею, вдыхает мягкий запах волос, кожи. Пальцы помимо воли пробегают по холмикам груди, скрытой сукном платья и сцепляются в замок на ее животе. «Не отпущу».
Ула заговаривает через долгие минуты. Голос у нее чуть хриплый, слабый. Но то, с какой мрачной решимостью она выдыхает слова, заставляет Вальдеса позабавлено улыбнуться.
— Леворукий вас побери, вы, точно, спятили, — она еще слабыми пальцами отцепляет его руки от себя, возится, разворачиваясь так, чтобы видеть его. Вальдес позволяет ей это, и Ула, бледная, с запавшими глазами, хмурится, силясь разглядеть что-то в его лице. — Куда вы меня притащили?!
Вальдес раскатисто хохочет, настолько забавно выражение потрясения вечно спокойном лице Улы. Он сгребает ее в объятия и падает вместе с ней на постель, Ула охает под ним, когда он наваливается сверху.
— Я же обещал вам новый договор, — губы у Вальдеса еще подрагивают, но слова звучат серьезно. — Так вот, госпожа адмирал...
Отредактировано (2023-06-01 08:03:10)
57. Эмиль/Ричард в Варасте. После утомительного перехода Эмиль идет искупаться к ближайшему водоему и застает там раздетого юношу.
Сомнительное согласие, эфебофилия(?) пвп
Истома влекла Эмиля, истома, какая наступает после тяжелой скачки и трудного дня - умыться и посидеть у палаток, слушая стихающий гомон засыпающего лагеря, не истома еще, но обещание теплого вечера, после утомительного дня, но сначала хотелось умыться. Эмиль побрел выше по течению, дальше от солдат, купающихся в маленькой речке и набирающих воду для котелков и вышел к воде, но оказаться в одиночестве здесь не удалось.
Еще кто-то был уже на тонкой полоске берега и стонал будто раненный. Нет, кто-то плакал, подвывал, скрючившись у ручья.
- Дикон.
Мальчишка дрожал весь, уткнувшись в свой локоть, он лежал без одежды на своей рубашке, наверное, тоже пришел освежиться в уедененное место, да горе какое-то напомнило о себе.
- Кто-то обидел тебя, Дик? Что случилось?
Эмиль тронул за плечо, но Дикон не поддался, сопротивляясь даже, прижался к земле. Не долго думая Эмиль с силой развернул мальчишку к себе. Что если это не просто слезы, вдруг ранен и помощь в самом деле нужна?
- Эр Эмиль? Я не... Создатель...
- О, Дикон...
Ему не было больно или плохо, ему было хорошо. Было бы, если бы Эмиль не спугнул удовольствие, а теперь пылающие смущением пятна на щеках и страх в серых глазах. Эмилю захотелось засмеяться. Такого праведника застали за рукоблудием. Смеяться хочется и от облегчения - его страх оказался напрасным, всего только юношеское возбуждение накрыло Ричарда с головой.
- Эр Эмиль...
- Тшшш. Я тебя не выдам.
Эмиль замечает, что юношу трясет. От холода ли? От разоблачения? Но трясет не на шутку - Дикон дрожит, давится своей растерянностью, будто девственник перед веселой женщиной или блудница перед святыми ликами. Невозможная нежность затапливает Эмиля, когда он на это смотрит и сил никаких нет бросить Дика вот так и уйти.
- Ну тшшш. Тихо, тихо, маленький мой.
Эмиль медленно проводит рукой по горячей коже от плеча к локтю и этот жест, призванный успокоить, вызывает у Ричарда глухой, помимо воли вырвавшийся, стон удовольствия. Эмиль повторяет свой жест еще раз, уже намеренно, и под его прикосновениями Дикон расслабляется, откидывает голову назад, открывает тонкую шею. Истома, та самая нега исходит от него и даже просто глядя на него такого Эмиль млеет тоже.
Через четверть часа он понимает, что стоит на коленях над лежащим на спине Диком, одной рукой придерживая за плечо, поглаживая шею, другой - ласкает беззастенчиво, возмещая спугнутое желание. Он вглядывается в лицо Дикона: огромные, удивленные глаза, закушенная губа. Напряженный взгляд сменяется просящим и затуманенным от подступающего, настигающего удовольствия. Эмиль быстрее двигает рукой по члену Ричарда, чувствует коленом его бедро, как расслабленно и в то же время со всей, что у него есть, страстью Дикон разводит ноги.
- Еще, - стонет он, и тянет блаженное, - Даааа...
Тягучее, томное "А-а-а-а" переходит в звонкие вскрики, так, что Эмилю приходится использовать верное средство - он наклоняется и закрывает рот Ричарда поцелуем. В такой позе не очень удобно дрочить ему, но Дикон уже кончает, вздрагивая, пачкая семенем пальцы Эмиля, свой живот и траву вокруг. Он отвечает на поцелуй со страстью и нежностью свойственной только юности и это кружит Эмилю голову окончательно.
Когда Ричарда перестает потряхивать, Эмиль ложится рядом вплотную и медленно, с наслаждением гладит по волосам приходящего в себя юношу. Дик рвано дышит ему в ключицу и трется взмокшим лбом, больше не пытаясь лепетать извинения или звать по имени. Он льнет к ласкающим рукам, прижимается доверчиво и от этого дыхание перехватывает нежностью и теплотой.
Удостоверившись, что Ричард дышит ровно, Эмиль берет его подрагивающую еще руку и кладет себе на возбужденный член. Ласкает ее на складках штанов, ласкает его рукой свой член и теперь уже ему становится мучительно хорошо от предвкушения.
- Я тоже хочу, Дикон. Пустишь?
Обняв лежащего рядом юношу, Эмиль перекатывается так, чтобы Дик снова оказался под ним и садится, нависая, разводит Ричарду ноги своими коленями, поднимает его щиколотки себе на плечи.
Дик кажется слегка оцепеневшим или замороженным, но кожа его горит, дышит он жадно и к ласкающим рукам тянется отчаянно и открыто.
Эмиль ловит затуманенный взгляд мальчишки и повторяет вопрос - Ричард прикрыв глаза, кусает губы и кивает, подаваясь бедрами навстречу ловким пальцам.
35. Секс со связанным Кальдмеером, кинк на связывание.
ПВП
— Олле... Тебе понравится, — Вальдес целует пальцы Олафа, горячо, влажно. Проходится по костяшкам, ласкает быстрым языком между пальцами — щекотно, до дрожи сладко. Прижимает ладонь к своей щеке, кожу покалывает щетина — утром тот брился, сейчас уже поздний вечер. Пальцами гладит широкое запястье, лезет под рукав, чуть царапая ногтями.
Олафу невыносимо. Он вжимается спиной в кресло, в котором сидит, дальше, дальше от Вальдеса, который опустился на ковер у его ног, будто так и надо. Кажется, что в комнате слишком жарко, капля пота бежит по лбу, но виноват камин, только камин, не Вальдес. А тот распустил завязки рубашки, в вырезе видны ключицы. Неужели ему так же жарко? Нет, жарче. Он раскраснелся, смотрит пьяно, и никак не выпустит руку Олафа. От того, как он крепкими белыми зубами прикусывает кончик пальца, будто молнией прошибает до самого копчика. Вальдес смотрит жалобно и шало, кудрявая черная шевелюра у него растрепалась.
— Олле, ну, хочешь, я попрошу тебя на коленях? Я о-очень хорошо умею просить, — на ярких губах дрожит улыбка, и Олаф не может отвести от них взгляда. Какие они на вкус? Нет, одергивает он себя, нельзя об этом думать! Иначе сил сопротивляться просто не останется.
А сопротивляется он уже очень долго. Четвертый день держит осаду. И расплачивается за такое вот мгновение слабости, когда дрогнуло что-то внутри, и не смог на открыто-беззащитное, как обнаженное сердце в обломках ребер, признание Вальдеса ответить «нет» и посмотреть холодным взглядом. Замялся, промолчал, отвернулся виновато, а потом и того хуже — тронул с затаенной тоской черный локон. А Вальдесу этого хватило, чтоб засиять ярче солнца, поймать его пальцы, расцеловать. Разве что от поцелуев в губы Олаф увернулся. Сейчас он не сможет сказать, жалеет он об этом или гордится.
— Господин вице-адмирал, я не могу... — что именно не может Олаф, он уже повторил бессчетное количество раз. Не может ответить на его чувства (Создатель, почему он не сказал «не хочет»?), не может иметь никаких обязательств помимо тех, что уже несет перед Дриксен, не может лечь в постель к своему... врагу. Не после всех, ушедших на дно вместе со своими командами, кораблей. Не может, и все тут, это, кажется Олафу, не требует обсуждений. Только Вальдес не согласен. «Почему?» — бесконечно спрашивает он. И, пока они одни в вечернем сумраке гостиной, тянется прижаться, украсть поцелуй в уголок рта. Сердиться на него не получается, Олаф на остатках совести может лишь пытаться отвернуться.
— Я тебя уговорю, — бархатные ноты в голосе Вальдеса заставляют голову кружиться. А глаза у него черные, мягкие, и Олафу кажется, что они держат его тут, в этой комнате, крепче канатов.
— Не надо, — просит Олаф. Потому что знает — бой им уже проигран. Может быть, противник еще не взял над ним верх, но это лишь вопрос времени, недолгого времени. Пусть он будет потом страшно жалеть, пусть его сгрызет вина, Вальдес стоит того. Радость Вальдеса, его удовольствие. О том, что и его тоже, Олаф старается не думать, будет еще время, потом, мучиться виной.
Глаза Вальдеса пораженно расширяются, когда Олаф мягко забирает у него свою руку, лишь для того, чтобы вплести пальцы в густую шевелюру. Волосы гладкие, шелковые на ощупь, Олаф перебирает их, чуть, до приятной боли, оттягивая у корней, и Вальдес гортанно стонет. Вслед за ним едва не стонет и Олаф, чувствуя горячую пульсацию в паху.
— Я не должен, я не имею права, но пусть вина будет лишь на мне, я не могу и отказать вам. Не хочу, — объясняет Олаф и тянет Вальдеса к себе, ближе, чтобы наконец поцеловать.
Но тот, на удивление, уворачивается.
— Подожди, подожди, — шепчет в самые губы. Олаф на миг чуть не чувствует себя оскорбленным, но Вальдес, пышущий жаром, пахнущий солью и морисскими благовониями, такой желанный, и такой близкий, гладит его по щеке. — Ты говоришь про вину, я не понимаю тебя, но ведь виновен всегда лишь тот, кто что-то сделал? Я возьму ее на себя. Твоя совесть будет чиста.
Олаф смеется, запрокинув голову. Вальдес и правда ничего не понимает. Иногда Олафу кажется, что тот, слишком часто танцующий с горными ведьмами, уже и не человек вовсе.
— Так не выйдет, — объясняет он ему, как ребенку. — Я мог бы сказать «нет». Я мог бы сопротивляться. И я хочу... но я слаб. А значит...
Ротгер не дает ему закончить. Рот у него оказывается жадный, горячий, он целует в первый раз, как в последний, напористо, так, что Олаф не может отвечать, лишь следовать за ним, сдаваясь напору.
Когда они, задыхаясь, отрываются друг от друга, Вальдес говорит:
— Я не дам вам взвалить вину на себя.
Он поднимается стремительно, отходи к окну, сдергивает витой шнур, служащий подхватом для шторы. Проверяет на прочность, возвращаясь к Олафу. В черных глазах у него что-то торжествующее.
— Господин адмирал, дайте ваши руки, — он протягивает натянутый шнур, предлагая положить на него запястья.
Олаф, как во сне, медленно, делает это.
— Я сейчас свяжу вас, и вы не сможете мне ни в чем отказать этой ночью. Как бы вы этого не хотели, как бы ни старались вырваться, до самого утра я буду делать с вами все, что захочу, — Вальдес оборачивает шнур вокруг запястий Олафа, пока лишь в один оборот, мягко, легко.
У Олафа перехватывает дыхание — от этого ли, от его ли слов.
— Вы согласны? — спрашивает Вальдес и чуть тянет за концы шнура, гладкий шелк сжимает запястья Олафа, и он инстинктивно дергается.
— Нет, — выдыхает Олаф. Увы, в этом выдохе можно услышать сдерживаемое желание, нетерпение, слабость, все что угодно, лишь не отказ.
Вальдес делает второй оборот, плотнее, потом третий. Олаф вдруг чувствует укол страха. Он смотрит на Вальдеса, склонившегося над его руками. На самом ли деле он?.. Что, если Вальдес захочет слишком много? Тот чувствует его взгляд, поднимает голову, смотрит из-под темных ресниц, и напряжение отпускает Олафа. Потому что Вальдес будто гладит его своим взглядом, жадно, ласково.
Олаф не успевает оглянуться, как его запястья уже крепко связаны, а Вальдес тянет его за собой, шаг за шагом ведя в собственную спальню. Край постели бьет под колени, когда он толкает Олафа, и тот падает на спину.
— Вам не сбежать от меня, даже не пытайтесь, — хрипло шепчет Вальдес, проворно привязывая его запястья к столбику кровати. — Вы у меня в плену, и вам придется вынести все.
Олаф задыхается от жара, пульс грохочет в ушах, и всего происходящего слишком мало или слишком много для него, он не понимает.
— Позвольте, я освобожу вас от одежды, она вам сегодня не понадобится, — говорит Вальдес, склоняясь над Олафом, и стягивая с него, замершего, обувь и штаны. Рубашку не снять из-за связанных рук, оно Вальдеса это не смущает.
Он задирает подол, оголяя белые бедра, рассматривает уже восставшее естество Олафа так бесстыдно, будто это все — его собственность. Олаф чувствует удушливую волну жара, и, кажется, впервые за много лет краснеет. Ему хочется прикрыться, он дергается, но руки привязаны крепко, и ему остается только застонать и попытаться отвернуть лицо, чувствуя себя выставленным напоказ, беззащитным, отданным на милость победителю.
— Вы немаленький, — мурлычет Вальдес, разводя его ноги в стороны и дразня дыханием головку, в то время как руки его жадно ощупывают бедра Олафа, стискивают ягодицы. — Но сегодня вы доставите мне удовольствие по-другому. Так, как подобает пленнику, — Олаф вздрагивает, когда палец ввинчивается в зад. Это не больно, но и не приятно. До сих пор этой стороны любви Олаф не то чтобы сторонился, скорее не интересовался, но, кажется, сегодня у него не будет выбора.
Вальдес замирает, вглядываясь в лицо Олафа, потом вытаскивает палец и отступает от кровати, стремительно срывает с себя одежду. Гибкое тело с перекатывающимися под смуглой кожей мышцами заставляет Олафа сглотнуть. А вот то, насколько хорошо он оснащен... почувствовать тревогу. Вальдес оглаживает себя, член у него не слишком длинный, но толстый, перевитый венами, с крупной головкой, которая то и дело пропадет в кулаке, когда он ласкает себя.
— Приходилось ли вам принимать столько? — Вальдес ухмыляется, а потом, приблизившись, берет с постели подушку и подкладывает ее под бедра Олафа.
Откуда в его руках появляется флакон с морисским маслом, Олаф не замечает, но капли падают на его бедра, стекают на постель, а потом Вальдес, отбрасывая флакон, снова скользит в него пальцем — быстро, так, что Олаф и оглянуться не успевает. Вальдес вращает пальцем, и вскоре толкается вторым, это туго, до боли, и Олаф стонет, не столько от ощущений, сколько от этой запредельной открытости и невозможности остановить Вальдеса.
— Слишком много? — заботливо спрашивает Вальдес, неторопливо вытаскивая пальцы, но тут же приставляя к отверстию уже три. — Это для вашего же блага, господин Кальдмеер. Если бы я не дорожил вами, я взял бы вас сразу, без подготовки, но тогда вы могли бы понести непоправимый урон.
Вальдес толкается тремя, одновременно сжимая рукой член Олафа, и тот мучительно выгибается в спине от смеси наслаждения и боли. Он дергает руками, он старается отползти, но ничего не выходит, разве что подушка выскальзывает из-под бедер и Вальдес недовольно шипит.
— Вижу, вам хочется избежать моего общества, — говорит он, наконец, к облегчению и разочарованию Олафа, отпустив его, и вновь возвращая подушку на место. — Но у вас не выйдет. Вы взяты мной в бою, и теперь не сможете мне отказать ни в чем...
Вальдес опускается между его разведенных ног, и Олаф мучительно вздыхает, когда горячее тело наваливается на него. Вальдес скользит руками по ребрам, оглаживает бедра, едва касаясь губами, прослеживает шрам на щеке. Олаф шипит, когда Вальдес втискивается в него, крепко взяв за бедра и преодолевая неизбежное сопротивление, вызывая волну горячей острой боли там, где соединяются их тела.
— Так выглядят победа и поражение, — Вальдес толкается в него, едва тело Олафа чуть расслабляется, и ловит губами его мучительный стон, сцеловывая его. Олафу кажется, что он просто не сможет принять Вальдеса, так сильно распирает стенки, внизу все горит, а возбуждение несколько отступает. — Вы раскрыты передо мной, вы не сможете утаить от меня ничего, и нет ничего, что я не мог бы с вами сделать...
Но медленные толчки становятся все глубже и быстрее, и когда Вальдес движется, это неожиданно легче переносить. Вальдес, опираясь на одну руку, обхватывает пальцами Олафа, начиная скользить ладонью в такт своим толчкам.
Он уже не в силах говорить, да Олаф уже и не слушает, может лишь выхватывать из горячего, болезненного марева то прилипшую к потному виску темную прядь, то жаркое дыхание, вырывающееся из полуоткрытого и искаженного мукой страсти рта, то черные, огромные, невидящие глаза Вальдеса перед тем, как тот падает на Олафа и толкается несколько раз особенно глубоко и больно.
Потом Олаф лежит, мучительно пытаясь освободить руки — Вальдес лежит на нем, тяжелый, мокрый от остывающего пота, а член Олафа, зажатый между их телами, ноет от не нашедшего выход возбуждения.
Наконец Вальдес приподнимается на нем, смотрит устало и лукаво, и тянется ладонью вниз, обхватывает плотно, в пару движений доводя до разрядки. И Олаф выплескивается, сжимаясь, и все еще чувствуя в себе Вальдеса, который так и не вышел, и стонет от смеси восторга и унижения, слушая хриплый стон Вальдеса.
Вальдес распускает узел на шнуре, позволяя Олафу опустить руки. Он смотрит пытливо, когда развязывает запястья, массирует покрасневшую кожу и говорит:
— Когда я захочу развлечься с вами в другой раз, я свяжу вам руки за спиной. А потом поставлю вас на колени...
Олаф зажмуривает глаза и стонет, чувствуя укол возбуждения, а затем смеется, так долго, что обеспокоенный Ротгер бежит за кувшином с холодной водой. Которая, в итоге, идет на то, чтобы стереть друг с друга следы страсти.
9.26. котоушки!ау для всех
Жермон и Валя, джен, однострочник
https://archiveofourown.org/works/48178717
Это случилось как-то неосознанно, просто в какой-то момент Жермон погладил Валентина между длинных кошачих ушей — у него на удивление мягкие волосы. Что-то вроде похвалы, признания, принятия. Вот только ни с кем из других… подчинённых, назовём его так, такого желания не возникало.
И так они и замерли. Жермон всё ещё с руками в волосах Валентина, а Валентин оборвал себя на полуслове. Правое ухо чуть подёргивалось, словно он хотел его опустить. Взгляд по детски растерянный, отличающийся от «приддовского недоумения», которым Валентин время от времени одаривал Арно и некоторых других, а губы поджаты, то ли в обиде, то ли в недовольстве.
Какое выражение лица сделал сам Жермон он не знал, но поспешил одёрнуть руку.
— Прошу прощения, продолжай доклад, — буркнул Жермон и отошёл к столу, прекрасно ощущая, как его хвост нервно бьёт по лодыжкам, как пришлось сделать усилие, чтобы не поджать короткие уши — левое к тому же снесено шальной пулей лет десять назад.
На Валентина он больше не смотрел, устремив растерянный взгляд на карты, будто там написан маршрут его мышления, который привёл к этому касанию. Валентин продолжил, словно ничего не произошло. По голосу, как всегда, ничего не понять. Взглянуть — слишком странно.
И немного страшно.
Отредактировано (2023-06-27 15:11:08)
63. Алва/Дик/Катари. Альдо вынуждает Катарину выйти замуж за Ричарда. После смерти Альдо она пытается добиться ареста/казни Дика, но новоиспечённый регент Алва отправляет обоих в бессрочную ссылку в Надор. Катарина узнаёт, что в прошлом между мужем и регентом были нереализованные взаимные чувства, и решает использовать их, чтобы вернуться в столицу ко двору. Предпочтительно в финале что-то вроде ХЭ со шведской семьей. Без хейта Катарины
Часть первая
Часть вторая
Часть третья
Часть четвёртая
Часть пятая
Часть шестая
Не бечено.
Появляется ОЖП, но нет, центром истории она не станет.
Часть седьмая, где даже кого-то укладывают в постель, но не в этом смысле. А в этом - не укладывают.
Несмотря на радушное гостеприимство Гидеона, ночевать в ближней деревне они не остались: Ричард не хотел задерживаться сверх меры. Люди, которых он взял с собой, все как один не просто надорцы — уроженцы его ныне почти разрушенного герцогства и ближайших к Окделлу земель, проехались по домам, осмотрели крыши сами, узнали о припасах. Дик мог не волноваться: они не хуже него знали, что такое зима в этих краях и что если тан не будет помогать своим подданным зимой, весну можно встретить Повелителем мертвецов, а не Скал.
(Это и так опасно приближалось к истине…)
Но деревня пока и правда встретила снегопад достойно. Здесь почти все срубы были свежие, те, кто пристраивали Ларак, возводили и их, и сгнить крышам и стенам ещё не грозило.
(Если не явится выходец, ведь год Излома ещё не кончился…)
Поэтому, когда Джек, старший из окделлцев Дика, доложил, что они осмотрели деревню до конца, то, пользуясь оставшимися светлыми часами, их отряд двинулся к дальней деревне, торя заметённую дорогу. Гидеон уговаривал остаться, ведь снег начинал идти опять; Дик и сам к вечеру ждал новую метель, но рассчитывал в это время оказаться уже в дальней деревне.
Их приближение не осталось незамеченным, и опускавшихся сумерках их вышли встречать с фонарями — а впереди упрямо шла Марта, чьи слишком светлые волосы и слишком дриксенский выговор никак не давали ей сойти за надорку; но она помогала спастись бегущим от землетрясений, и с ней они пришли обратно, надеясь, что она защитит и дальше, и летом она сказала Дику, сосредоточенно хмурясь: «Воля ваша, герцог, но я их не брошу».
Дик рассудил тогда, что его воля не слишком отличается от её и поставил её старостой. Хотя это было, наверное, просто признание очевидного.
— Ваша Светлость! — дриксенский выговор у Марты сейчас был совершенно густой, хоть ножом режь. — Зачем вы! Подождали бы утра!
Дик уже слишком долго ждал.
— С утра мои люди будут работать, — мотнул он головой. — У вас дома старые, я знаю. Говорите сразу Джеку, где может быть беда, мы заночуем и со всем разберёмся.
В этой деревне строили несравненно меньше — раньше она была ближайшей призамковой, но люд разбежался ещё в начале прошлой весны. Конечно, летом и осенью дома подновляли, но Дик верил в них гораздо меньше, чем в построенные наново. С Мартой пришло много женщин, или она пришла с ними, не важно, но провизию они запасли лучше соседей, а вот рабочих рук могло не хватить.
— Идите в дом, согреться надо, — сказала Марта, и Дик не стал спорить, потому что так и собирался.
В её доме они разместились как раз с Джеком, а остальные разошлись по другим большим домам. С Мартой жили сироты, и они тут же начали подносить гостям горячее питьё, которое совершенно не оказалось лишним. Дик вполуха слушал отчёт, который давала Джеку Марта, но беспокоился не слишком: первые серьёзные снегопады, сейчас скорее важно найти самые ненадёжные места и укрепить, а не уже спасать кого-то. Если охота через неделю станет удачной, можно и сюда прислать свежего мяса, но так-то голодать никто не собирается, лишь бы только весна не задержалась…
— Мародёров видели уже? — внезапно спросил он, и Джек с Мартой вздрогнули от неожиданности. Но последняя покачала головой:
— Держатся поодаль ещё, Ваша Светлость…
В этой деревне жило много женщин — когда оборонялись от набегав, пришлось раздавать оружие и им, на дальнюю от замка деревня нападали чаще. Катари, поджав губы, смотрела, как из кладовой выкатываются бочки с драгоценным порохом, но их Дик велел отвезти в обе деревни, иначе было никак. У них и с саблями и кинжалами было не ахти, а никакой самодельный лук за спиной, из которого всю осень били кроликов, не сравнится по угрозе с грохотом выстрела и облачком сизого дыма. Что бы сказала матушка? А Айрис, верно, сама бы с удовольствием подхватила пистоль, поразила бы первую же цель и бросилась бы помогать учиться всем вокруг…
Он заснул в хозяйкиной спальне под завывание вьюги, пока сама Марта укладывалась с детьми постарше. Джек устроился поближе к входу в дом, на случай неожиданностей, хотя, пожалуй, никаких неожиданностей они ещё не ждали.
Поэтому когда вскоре после рассвета дверь затрясли под аккомпанемент кэналлийских ругательств, Дик подскочил на постели, почему-то со сна уверенный, что его приехали убивать. Что ему вспомнилось — Леворукий знает, то ли дорога до Агарии, то ли Ракана, где двор Альдо боялся, что подданные Первого маршала попробуют его отбить… Но у двери и с оружием в руках Дик оказался через минуту, лишь мимолётно порадовавшись, что лёг спать не раздеваясь.
Джек уже тоже стоял там же, растерянно глядя на тана: их местные разбойники обычно на кэналлийском не говорили. Но стоило Дику немного проснуться, как он понял, что, кажется, узнаёт голос, и…
Удалось не выругаться самому, всего лишь прикрыв на несколько мгновений глаза.
— Открывай, — приказал он Джеку, опуская руки. За его спиной беспокойно зашелестели детские голоса, но Джек послушался, и вместе с холодом в дом ввалился человек. Один человек.
— Каррьяра! Как вы только живёте в такой погоде! — выбранился Алва, скидывая рукавицы и ожесточённо растирая ладони.
Дик выглянул на улицу, где стоял, дрожа, один-единственный конь, лэйэ Литэ, ещё и мориск.
— Где ваша свита? — шагнул он к Алве, нависая над ним и серьёзно подумывая его встряхнуть. — Вы прискакали на мориске? Вы с ума сошли?!
— Не кричите, мой любезный герцог, — рассеянно заметил Алва, стягивая меховой капюшон. Длинные чёрные волосы серебрились инеем. — Свита в замке, ещё не хватало и их морозить. Кстати, здесь подают что-то горячее, а лучше — горячительное?
Кто-то побежал к печи — Дик даже не стал смотреть, кто.
— Если вы так хотели сгинуть — делали бы это не в Надоре! — прорычал он. — Нам только обвинений в убийстве регента не хватало!
— Склонность к преувеличениям вы, я вижу, подхватили у Катари, — Алва избавился от плаща окончательно и уселся на табурет, берясь за сапоги. Джек глянул на Дика и по его кивку бросился помогать. — Вам ли не знать, что я и из передряг похлеще выходил без урона?
Почему-то Дику вспомнились шрамы на спине Алвы — хотя вот уж где не было «без урона». Но даже если Кэртиана хранила анакса-Ракана…
— В Изломный год? — уже тише спросил он, и Алва, встретившись с ним глазами, ничего не ответил. Одна из сироток Марты поднесла ему кружку, курящуюся паром, и зарделась, когда Алва ей улыбнулась, а он сделал пару глотков и, казалось, обрёл все силы заново вместе со здоровым цветом лица.
Здоровым для него, конечно. Слишком бледным он выглядел всегда, с первого дня, как Дик его увидел.
— Хотя бы лошадь пожалели, — наконец вздохнул он, понимая бессмысленность своих упрёков. — Я ведь не брал сюда Сону, как видите. Вы, надеюсь, после конца метели выехали?
— Да, как только стихла, — Алва с удовольствием потянулся, вставая. — А что до лошади — я ещё не настолько низко пал, чтобы дать себя увидеть на одном из ваших короткохвостых… — он помедлил, не спуская глаз с Дика, — …красавцев. И, как видите, привёл своего скакуна живым и даже не с переломанными ногами.
— Вам просто повезло, — угрюмо заметил Дик и сам смутился от смеха Алвы, вспомнив, как в бытность оруженосцем часто слышал эту фразу от других, когда его блистательный эр не сомневался в успехе всех своих начинаний. Даже если этим начинанием было пробиваться ночью через снег в незнакомых северных краях. — Марта, пусть кто-нибудь позаботится о лошади господина регента, — добавил он, повернув голову.
Она, простоволосая, куталась в платок, и согласно кивнула:
— Да, Ваша Светлость, я сейчас пошлю ребятишек…
Дриксенский выговор снова был тут как тут, и Дик не пропустил, как Алва приподнял бровь, его услышав.
— Пойдёмте, поспите, когда допьёте, — неловко сказал Дик, показывая в сторону хозяйкиной спальни. — А потом вам завтрак принесут.
Алва пошёл за ним без возражений, но, увидев разворошенную постель (одеяло Дик уронил на пол, когда вскакивал), весело усмехнулся:
— Это вы тут так бурно спали, не так ли? Как мило с вашей стороны уступать мне свою кровать!
— Она не моя, она Марты, — Дик подобрал одеяло и поборол искушение набросить его на плечи Алвы. — Лягте, пока не выстыло.
— Как я уже сказал — вы любезны, — Алва забрался на постель с ногами и укрылся одеялом, так что наверняка и правда замёрз. Вот зачем он так, если только недавно выздоровел… — И владелица кровати — тоже. Кто она, жена старосты?
— Староста.
— Катарина в восторге, должно быть, — блеснул улыбкой Алва. — А вы можете дать фору хозяевам других провинций в современности взглядов. Но вот только — дриксенка?
— Она хотела привести сюда людей, так что неважно было, что она не талигойка, — но всё-таки Дик отвёл взгляд и не обрадовался, когда услышал, как Алва вздохнул.
— Торговля с Гаунау и староста призамковой деревни из Дриксен, — напевно проговорил он. — Вы, юноша, словно нарочно даёте все козыри в руки своим врагам. И это я молчу о том, что шпионкой она оказаться действительно может.
Дик отважился на него посмотреть, упрямо стиснув кулаки:
— Этой зимой мы примем помощь и от Дриксен. Зачем вы приехали сюда? Неужели думали, что я сбегу?
Алва пожал плечами:
— Скучал, а вы и так некоторым образом сбежали: не предупредили же меня, что собираетесь уехать. Может быть, мне захотелось увидеть, как живут ваши подданные.
— Тогда выспитесь и посмотрите, — Дик повернулся, чтобы уйти. — Мы поедем обратно не раньше полудня.
— Договорились, — легко согласился Алва. — Только ещё одно, герцог Окделл… — Дик оглянулся и замер, наткнувшись на пронзительный синий взор. — Всё-таки не стоит кричать на меня перед другими. Наедине я вам пока позволяю — если так находит выход ваше собственное сумасшествие, тем лучше. Но при посторонних такого отношения не стерплю. Это вы, знаете ли, опальный герцог, а я — регент этой страны, а не наоборот.
«Вы здесь один, а я со своими людьми…» — закралась в голову Дика мысль — и угасла, не додумавшись до конца. Их вражда была личной, как нарушение кровной клятвы, и Дик сам не доверил бы её посторонним.
И не стал бы бросать своих людей на Алву хотя бы потому, что они этого не заслужили.
— Я запомню, господин регент, — тихо произнёс он и вышел.
Алва проспал всего пару часов и присоединился к отряду Дика, когда они заканчивали латать крышу амбара, которая оказалась самой ненадёжной. К счастью, приказами он не сыпал и только больше наблюдал, за что Дик ему был безмерно благодарен. Они побеседовали даже вполне мирно: Алва расспрашивал о том, сколько людей живёт в деревнях и хватит ли им и замку припасов до весны. Когда дела в деревне были сделаны, они перед отъездом подкрепились в доме Марты — и Алва не мог не перетянуть на себя внимание, но всего лишь забавными байками о Кэналлоа, и у Дика всё равно не получилось бы так легко и просто общаться с собственными крестьянами.
Такой Алва ему нравился, правда. Вот ещё бы не разъедала душу мысль о том, что, если он выехал ночью, у него был целый день в замке вместе с Катариной…
Поэтому, когда они к вечеру вернулись из своего объезда (Дик всю дорогу следил за тем, чтобы мориск Алвы не наступил не туда), он первым делом кинулся в покои жены и прижал её к себе, подняв из кресла и не обращая внимания, как тонкой струйкой в дверь вытекают её дамы.
Катари фыркнула от его проявления чувств. Но, когда он потянулся с поцелуем, всмотрелась в его лицо — и остановила, уперевшись ладонью в грудь.
— Почему? — обиделся Дик. Он же обычно всегда ждал её желания, неужели он хоть раз не заслужил, чтобы желание было его…
— Потому что ты хочешь не моей любви, а найти на мне след Рокэ, — нежно и беспощадно объяснила она. — Ты его не найдёшь, и разочарованными останемся мы оба. Потому что я не люблю, когда ко мне приходят, думая о других.
Дик вспыхнул — это прозвучало словно…
— Я никогда не… Катари, ты говоришь так, словно я думал о нём, как о тебе!
— Ну, не как обо мне, я надеюсь, мы с Рокэ довольно не похожи, — безмятежно улыбнулась Катарина. — Но не суть. Я не приму мысли о Рокэ в своей постели, даже если ты будешь думать о том, как его убить. Выясни всё, что тебе нужно, с ним, а потом только приходи ко мне. Я, в конце концов, едва ли куда-то денусь, а он уедет, когда дороги станут проходимыми.
Он уронил голову ей на плечо и глухо пожаловался:
— Я не понимаю, чего ты хотела добиться, когда его вызывала.
— Мира, — ответила она, как будто это что-то объясняло. — Но в крайнем случае меня устроит даже перемирие. Главное — не пропустить момент, когда его ещё можно заключить.
Отредактировано (2023-06-09 16:53:15)
Основано на FluxBB, с модификациями Visman
Доработано специально для Холиварофорума