Барадун прекрасно помнил свои слова о том, что каждый должен пойти своим путём, но напоминать об этом Грегу вовсе не хотел. Не для того он пригласил его путешествовать вместе, чтобы потом взять и отказаться от спутника! Если уж совсем начистоту, то он жалел о том, что они разругались, хоть и считал, что виноват во всём Грег. Не поругайся они вчера, и насколько приятнее стал бы путь! Особенно учитывая, что погода испортилась, солнце скрылось, подул холодный ветер. Часть пути они проехали на попутной телеге, и не будь вчерашней ссоры, Барадун уютно устроился бы под боком у Грега, завернувшись в одеяло... А так — они сидели по разные стороны и угрюмо молчали, переговариваясь только в случае крайней необходимости.
Извиняться он, конечно, не собирался. За что извиняться, за то, что не дарил цветочки, как полный идиот? Да попробуй он притащить букет, Грег сразу решил бы, что Барадун в него влюблён, и начал бы над ним насмехаться! Ну уж нет, шутить над ним было куда веселее.
Барадун впервые задумался о том, что его шутки, возможно, не нравились Грегу. Раньше его это не волновало, но теперь такие мысли сами по себе лезли в голову, как и куда более неприятные соображения о том, что Лейтил, возможно, тоже не просто так устроил то, что устроил... Возможно, он огорчился из-за телескопа, и поэтому так разозлился. Оставалось только понять, каким образом он сумел одолеть самого могущественного чародея тысячелетия.
Это что же получается, его поступки имеют последствия, а его отношение к другим людям может выйти боком ему самому?.. В первый раз за свою не особенно долгую жизнь верховный чародей задумался о таких банальных вещах, как чужие чувства.
Вечером погода совсем испортилась и начался дождь. Им повезло: они нашли укрытие — старый рассохшийся сенник, где ещё оставалось сено. Кутаясь в одеяло и ворочаясь, потому что проклятое сено кололось, слушая многочисленные шорохи, потрескивания и шум дождя, Барадун размышлял, не попроситься ли к Грегу? Может, тот даже не потребует сначала извиниться: он добрый, пустит и просто так... Но он так и не смог себя заставить.
Утром он проснулся от холода, и как бы ни сворачивался в клубок, согреться не удавалось. Невыспавшийся и злой, он вылез из-под одеяла и огляделся.
В многочисленные щели между досками проникали лучи солнца, в которых плясали пылинки. От сена пахло приятно и душисто. Где-то на улице щебетали птицы. Короче говоря, утро было прекрасное, и даже отвратительное настроение Барадуна чуть улучшилось.
Грег спал поодаль от него, тоже свернувшись в клубок и подтянув колени к груди. Чувствуя себя благородным и щедрым, Барадун укрыл его своим одеялом и вышел на улицу.
О вчерашнем дожде напоминала только раскисшая земля. Небо было чистым и умытым, денёк обещал быть замечательным. Греясь в первых лучах солнца, Барадун заметил в траве золотые и синие звёздочки мелких цветов и вспомнил, что говорил про цветы Грег.
Может, попробовать?.. Извиняться он не будет ни при каких обстоятельствах, а вот цветов можно попробовать набрать, раз уж Грег их так любит. За каким чёртом ему нужны цветы, Барадун не представлял, но если они помогут помириться, то так и быть.
Возле сенника росли только совсем мелкие цветочки, поэтому он отправился чуть дальше, к лесу. За деревьями обнаружился ручей, по берегам которого росли жёлтые и фиолетовые ирисы. Барадун первым делом напился воды, умылся и привёл себя в порядок, насколько это было возможно, попутно вздыхая о том, как он плохо сейчас выглядит. Как можно очаровывать кого-нибудь в такой потрёпанной мантии?! Ладно, до храма Колабора осталось всего ничего, скоро он получит возможность предстать перед Грегом во всём своём блеске. Пожалуй, для бедного фермера такое великолепие будет даже слишком, как бы несчастный не ослеп... Барадуна порадовало бы, если б Грег им любовался. Он выйдет к нему, величественный и прекрасный, и Грег не осмелится даже смотреть на него, может, даже на колени опустится от почтения, а Барадун протянет к нему руку и поднимет на ноги. Он будет ласковым и снисходительным, скажет, что Грег ему очень помог и заслужил поцелуй...
Радуя себя такими приятными мыслями, Барадун принялся срезать цветы, медленно продвигаясь вдоль ручья. Услышав шорох, он вздрогнул и выпрямился, но из камышей вспорхнула утка, и он успокоился, вернувшись к своему занятию.
«А ведь утку кто-то спугнул», — подумалось ему вдруг.
В тот же момент он почувствовал мощный удар по голове и упал лицом вперёд, выронив букет. Солнечный свет померк, и больше Барадун ничего не помнил.
***
Грегу спалось на удивление хорошо. Полночи он дрожал от холода, но под утро почему-то согрелся, поэтому спал долго, а когда наконец проснулся, день был в самом разгаре. Нагретое сено пахло сильно и приятно, и Грег улыбнулся, потягиваясь.
Он понял, что спал под двумя одеялами, и почувствовал прилив благодарности к Барадуну. Надо мириться. Он даже готов извиниться за то, что несправедливо обвинил его — в конце концов, жульничал ведь и правда Боб! А извинится ли Барадун, пусть будет на его совести.
Этим солнечным утром всё казалось проще, чем накануне, и Грег, насвистывая, поднялся и свернул оба одеяла. Жуя сухарь, он вышел из сенника, сопровождаемый Поппи, и нахмурился, поняв, что Барадуна нигде не видно. Куда он мог подеваться? Решил, что дальше пойдёт один? Но почему тогда ничего из припасов с собой не взял?
Может, за ним наконец-то пришли из храма Колабора? А то как-то равнодушно они отнеслись к исчезновению своего верховного чародея! Каким бы он ни был говнюком, он всё же гарантия безопасности Азерима...
Размышляя таким образом, он оглянулся по сторонам и увидел следы на мокрой земле. Следы вели в лес.
— За мной, Поппи, — скомандовал Грег.
Идти по следам было нетрудно — то трава примятая, то отпечаток сапога в грязи — и скоро Грег вышел к ручью.
— Может, он пошёл умыться... Но куда потом делся? Барадун! — попробовал он его окликнуть. — Эй, Барадун!
Нет ответа, только спугнутые лягушки попрыгали в воду с кочек. Всё больше беспокоясь, Грег поискал следы у ручья: вот отпечаток ноги, а вот ещё... стоп, это не след изящных узких сапог верховного чародея! В грязи отпечатался большой, грубый ботинок.
И ещё один. И ещё. А чуть дальше Грег увидел ворох срезанных цветов, безжалостно втоптанных в грязь тяжёлыми сапогами.
Во рту пересохло, и он непроизвольно сглотнул, вглядываясь в следы. Вот тут, кажется, кто-то лежал. Вот и обрывок чёрного шёлка... Сердце забилось сильнее, и Грег присел на корточки, разыскивая взглядом следы крови. Но крови, к счастью, не было.
Картина вырисовывалась ясная: на верховного чародея напали и куда-то утащили. Но причём тут цветы? Неужто же...
— Ох, — тихонько сказал Грег, вспоминая их разговор про флирт.
Он бережно собрал уцелевшие ирисы и перевязал их обрывком чёрного шёлка, а потом пошёл дальше по следам. К счастью, вчерашний дождь сослужил ему хорошую службу, да и те, кто напал на Барадуна, не заботились о том, чтобы идти незаметно: Грег видел то обломанную ветку, то примятый куст.
Скоро он почуял запах дыма, а ещё через некоторое время услышал голоса, шум и хохот. Впереди между деревьями виднелся просвет. Прячась за кустами, Грег осторожно выглянул — и тут же в испуге отпрянул.
— Орки! — прошептал он и тут же зажал рот сам себе.
***
Ни разу в жизни верховного чародея Барадуна не били по голове (разве что до десяти лет, но об этом периоде жизни он предпочитал не вспоминать), и он прекрасно обошёлся бы без такого опыта. Теперь он мог лично засвидетельствовать, что получать по голове больно и неприятно, а когда приходишь в себя, то перед глазами всё кружится, голова болит, а желудок выказывает живое желание поприветствовать этот чудесный солнечный денёк лично.
Барадун застонал и попытался сесть. Желудок подскочил к горлу, а череп, кажется, попытался расколоться. Ноздрей коснулся омерзительный кислый запах, и если б верховный чародей в тот день позавтракал, то его бы непременно вывернуло.
В довершение всех его мучений над ухом послышался утробный хохот, и низкий рычащий голос с грубым акцентом произнёс:
— Хорошо! Приятно смотреть! Верховный чародей… тьфу!
Затем послышался смачный плевок.
Барадуну наконец удалось сфокусировать взгляд, но увиденное его не порадовало. Он лежал в палатке, а перед ним на корточках сидел огромный косматый орк в кожаной броне. Длинные полуседые волосы, частично свалявшиеся в подобие дредов, частично заплетённые в мелкие косицы, мотались по плечам, когда орк поворачивал башку с длинными острыми ушами.
— Был верховный чародей, да закончился! — крикнул орк, и откуда-то снаружи послышался лающий хохот.
— Что ты несёшь, — пробормотал Барадун, в ужасе глядя на один-единственный жёлтый клык, торчащий над тонкой чёрной орочьей губой. — Я никакой не верховный чародей, меня зовут Стивен, я простой путешественник!
Орк запрокинул башку — застучали и зазвенели вплетённые в его волосы камешки, бусины и кости мелких животных — и захохотал. Резко оборвав хохот, он схватил Барадуна за грудки когтистой лапой и подтащил к себе. Обдавая вонью из пасти, он зашипел ему в лицо:
— Посмотри на меня! Посмотри! Видишь шрам?! — и чёрный коготь ткнул в сморщенную щёку. — Ожог! Огонь! Мои глаза видели, кто жёг нас, когда мы отступали под Шмагенрогом! Никогда не забуду! Верховный убийца!! — зарычал орк так, что у Барадуна в голове будто бы что-то взорвалось. — Я знала! Знала, что справедливость будет!
«Знала?»
— Ты что, женщина?!
Орк замолчал и уставился на Барадуна поблёскивающими в полутьме палатки раскосыми глазами.
— Ты ничего про нас не знаешь. Ты нас убиваешь и даже не знаешь, что орков в бой ведут Матери… Ха! Мы всё про вас знаем!
— Погоди, так ты там что-то про справедливость говоришь? Какая может быть справедливость, когда ваше племя грабит, убивает, разоряет наши деревни?!
Орк — точнее, орчиха — снова схватила Барадуна за грудки, причём послышался явственный треск ткани, и подтянула к себе.
— А почему?! — прошипела она. — Почему грабим? Ты думал? Ты, чародей! Ты умеешь только убивать! Мы грабим, потому что вы, люди, плодитесь! Вы занимаете все земли! Негде пасти лошадей. Некуда кочевать. Везде люди и вонючие людские города!
— И что, я посочувствовать вам должен?!
Она растянула губы в улыбке и отшвырнула его от себя, выпрямившись во весь рост. Да, таких уродливых женщин Барадун ещё не видывал: у неё даже волосы на груди росли!
— Нет. Я не знаю сочувствие, я знаю месть. Я — шаман! Я знаю, что у тебя нет силы. Потому что справедливость есть!
Она наклонилась, схватила его, вытащила из палатки и швырнула наземь. По глазам ударил солнечный свет, в голове словно перекатывались чугунные шары; Барадун приподнялся на руках и огляделся — кругом на корточках сидели орки, свесив лапы между коленями.
Главная орчиха вышла на свет, таща за собой посох. Она указала посохом на Барадуна и низким утробным голосом зарычала на орочьем; он различил только собственное имя. Орки разразились радостными воплями. Орчиха подняла его посох над головой и потрясла им под растущее ликование остальных, а потом…
Потом сломала посох об колено.
— Нет!! — вырвалось у Барадуна. Орки бесновались и ликовали. Главная орчиха отшвырнула обломки посоха в сторону, а потом снова наклонилась к нему и потащила. Он пытался отбиваться, но это было бесполезно — силищи в ней было, как в буйволице.
— Ты нас убивал! — заорала она. — Наших детей пугали твоим именем! Теперь — твоя очередь страдать!
Она подтащила его к столбу, стоящему посредине орочьего лагеря. Подскочившие орки накинули петлю ему на руки, а другой конец верёвки привязали к этому столбу, дёргая так, что Барадуну казалось, у него вот-вот плечи из суставов выскочат. Укрепив его таким образом, орки встали в круг и притихли.
Вперёд вышел один орк — или орчиха, дьявол их разберёт.
— Под Шмагенрогом Барадун убил трёх моих сыновей, когда они уже отступали! — заорал орк. Остальные завизжали и застучали себя лапами в грудь, и под эту какофонию звуков орк подошёл к Барадуну и с размаху ударил его в живот.
В живот верховного чародея после десяти лет тоже не били. Теперь он на личном опыте мог засвидетельствовать: это очень больно, особенно если не можешь согнуться, чтобы уменьшить боль.
— Барадун уничтожил весь мой отряд! — уже визжал следующий орк. Этот, мелкий и когтистый, ударил растопыренными когтями по лицу.
Они били не сильно. Они хотели растянуть удовольствие. Подняв голову, Барадун встретился взглядами с главной орчихой. Она не улыбалась, и в её глазах он прочитал такую ненависть, что ему стало страшно.
Он никогда не задумывался о смерти, и уж точно не пожелал бы себе такой — долгой, мучительной и среди врагов.
«Я боюсь умереть в одиночестве», — вспомнил он слова Грега, и теперь как никогда хорошо понял, о чём тот говорил.
***
В лагере орков что-то происходило — Грег слышал вопли и хохот, но ему ничего не было видно, потому что палатки стояли кругом. Он видел только часовых, которые не слишком рьяно относились к своим обязанностям: с шумом и гоготом они жарили кроликов над костром.
Грег прикинул свои шансы. Он мог бы повозиться с Поппи: пожалуй, с пиролайтом внутри она могла бы превратиться в оружие. Он, наверное, смог бы убить всех часовых. Но в лагере, судя по звукам, орков не меньше сотни!
Что же делать?! Барадун явно у них! Жив ли он ещё?
Раньше перед Грегом никогда не стояли такие задачи…
Он не мог уйти и бросить верховного чародея на произвол судьбы. Значит, надо было сделать всё, чтобы его спасти.
У него возникла идея. Возможно, глупая и наивная, но других вариантов не было.
— Поппи, жди меня здесь. Ты их только испугаешь, — сказал он дрожащим голосом.
Поппи постучала ножками в землю, но приказа не ослушалась. Грег, подняв над собой букет цветов в знак мирных намерений, вышел из-за деревьев и пошёл к оркам на подгибающихся ногах. Либо он спасёт Барадуна, либо они оба погибнут от орочьих лап… и в собственные шансы на победу Грег верил слабо.
И даже мои кинки были поглажены. Грег ухаживал за Бобом. 
