Начинается история с библейского эпиграфа, как бы намекающего, каким ебаным пиздецом окажется эта «награда»
«Вот наследие от Господа: дети; награда от Него — плод чрева»
(Пс.126:3)
Далее мы узнаем, что семья гг очень медленно едет в дачный поселок, задолбавшись, собственно, о нерасторопный темп езды по дороге, где
за окном медленно, грязно-серым глистом ползла полоса отбойника.
Почему не кишкой и не змеей? А шут его, автора, знает, видимо, чем гаже, тем краше.
Гг, которого зовут Владимир, хочет немного полапать спящую, заебанную дорогой, но удивительно сексуальную жену Евгению, а потом угостить мороженым ворчливого пасынка, но тот не хочет мороженого, а выдает закос под скинхэда, нелестно отзываясь о продавце-гастарбайтере
— Я не хочу, — угрюмо буркнул Артем, водя пальцем по планшету с таким остервенением, будто оттирал пятно, — И вообще, бать , нехер поддерживать нелегальный бизнес. Пусть в свой чуркистан валит и там продает хоть насвай, хоть хмурый!
— За метлой следи! — грозно посмотрел Владимир на пасынка, впрочем, не злясь на него особенно — для переходного возраста Артем вел себя еще сравнительно адекватно
Если это «адекватно», то боюсь представить, что тогда «не». Тут фокус смещается на Агнию, которая описана очень умильно: как золотоволосая няша, копия матери, любящая книги и мороженое. Далее следует милая семейная сцена, во время которой батя-ебатя пранкует над спящей женой, тыча ее куском льда в ляжку, вызывая море визга у нее и стояк у себя. Потом пасынка тычут за то что назвал Агнию "мелкой", орут, пытаясь привлечь внимание самой Агнии, но ребенку похуй, ребенок увлеченно ест за книгой.
Далее отбивка звездочками, приезд и знакомство с сиделкой Татьяной Ильиничной. Эта очень милая и заботливая женщина тут же посвящает их в суть дела, рассказывая, как все плохо с отцом гг.
Вы мне лучше скажите, как папа себя чувствует?
— Ой, — женщина перешла на какой-то невнятный бормотание-шепот, — Сегодня вроде получше стало, я его даже поесть заставила, сейчас отдыхает. Но вообще, боюсь, Егор Семенович очень плох. Вчера...
Голос Татьяны Ильиничны стал совсем неразборчивым, и Владимиру пришлось бросить ворота и подойти поближе, чтобы услышать:
— Вчера совсем тяжко было. Он, как узнал, что вы всей семьей едете — заблажил, заплакал. Потом вскочил посреди ночи, убежал в дом на чердак и давай там шерудить. Я захожу, а он книги из коробок достает и измазывает... каловыми массами.
Т.е. дед не просто болен, он дементный, и, сука, бегучий. Уже тут появляется вопрос, который не отпускал анона при первом прочтении: за каким чертом Владимир повез к буйному психу жену и детей, один из которых маленький? Это такой отдых, да? Если дед хочет тебя видеть, то навести один, захуем там дети?
Владимир горько расхохотался, хотя было ему не до смеха. Было в этом что-то ироничное: отцовская гордость — гигантская библиотека, занявшая весь первый этаж, коридор второго, детскую и чердак — теперь использовалась своим хозяином максимально неблагородным образом. Отсмеявшись, Владимир взял себя в руки, вежливо улыбнулся и спросил:
— А что за книги-то, Татьяна Ильинична?
— Дюма, собрание сочинений, — смущенно отозвалась та.
— Мда, Дюма поел дерьма, — задумчиво ответствовал Владимир.
Даже не знаю, что тут прекраснее. Что они, люди, как я понял, не нищие, не могут изолировать дементного деда от книг и книги от него, или искрометный юмор протагониста.
Добрая сиделка пытается побыть голосом разума:
— Вы, Владимир Егорович, извините, что вмешиваюсь... Не надо бы вам детей сюда привозить и жену молодую... Зачем им это? И вам зачем? Есть же специализированные учреждения, где будет предоставлен необходимый уход... Ну нельзя же...
…но ведь так кина не будет, поэтому следует вот такой ответ:
— Нет, нельзя, — твердо перебил Владимир, — Вы же знаете, мой отец этот дом по камушку, по кирпичику сам собирал. Ему участок еще от деда достался, он после войны сюда пришел и решил — здесь, мол, жить буду. Он знаете с какими людьми за эту землю грызся? И я отцу обещал — здесь он жил, здесь и помрет. Так что, вы уж извините, Татьяна Ильинична, но...
Окей, это как-то (всрато) объясняет, почему дед здесь, но все еще ноль обоснуя, нахуя здесь же все семейство Владимира.
Из машины сексуально выбирается сексуальная Женька. Опустим, почему она не вылезла раньше поздороваться.
Женьке надоело сидеть в машине, и теперь она лениво потягивалась. Футболка задралась, обнажая упругий животик, а длинные стройные ноги в коротких джинсовых шортах ласково лизали лучи закатного солнца, и Владимир невольно залюбовался этой картиной
Потом они окликают Агнию (она по-прежнему где-то глубоко в себе) и идут смотреть огромный участок. Потому что ну какая же хоррорная история без поместья как у олигархов в телевизоре:
— Изумрудный город! — радостно воскликнула девочка. Черепица на всех трех зданиях — бане, гараже и основном доме была нежно-зеленой и удачно гармонировала с когда-то ухоженным английским газоном.
Участок Карелиных и правда выглядел почти сказочно — последний в линии, он примыкал к водохранилищу. За густым малинником начинался небольшой лесочек, спускающийся к самой воде. В прошлый свой приезд Владимир подрядил местных таджиков установить вдоль воды невысокий — по пояс — металлический заборчик с калиткой, на всякий случай. Агния, конечно, уже была не маленькая, но ее все еще приходилось одергивать при переходе через дорогу — задумавшись, она вполне могла шагнуть и в озеро, и под многотонный грузовик.
За небольшой отрывок текста уже раза четыре подчеркнута глючность Агнии, чтоб читатель точно заподозрил неслабые проблемы с ней (хотя тут и спойлерного названия хватает). Опять тычут Артема, который не хочет рыбачить и любит животных. Вообще, старшего сына они постоянно тычут и подъебывают, и выглядит это не особо, имхо. Понятно, Владимиру парень не родной, но это не оправдание нихуя. Становится даже ясно, чего этот Артем такой мрачный.
Они встречают милую белочку, которую Агния хочет забрать себе (спойлер: да, это животное позже зверски убьют, а то че, зря это хоррор?). А батя мучается сомнениями - а зачем он сюда поехал-то?
Но надо - значит надо и, после отбивки, немного посидев на крыльце с семками и подумав, гг идет к дементному папá, который живет в отдельном гостевом домике. Идет один, потому что:
— Ты точно не хочешь, чтобы я пошла с тобой? — заботливо спросила Женя.
— Нет, ни к чему... Не уверен, что он узнает меня, да и... Не нужно тебе это видеть.
А, то есть, тащить их сюда норм, перспектива того, что по дому, где заночуют дети, может ночами скакать чокнутый старик - норм, ты еще и не уверен, что он тебя узнает, а приперся всем кланом и..? Логика уровня бог.
Идя к отцу, Владимир думает о превратностях судьбы: как так, что
человек несгибаемой воли, автор десятков монографий, методичек и исторических исследований по теме истории религий, крепкий как кремень мужчина превратился в жалкое подобие себя самого. Беспомощную тень с повышенным интересом к собственному калу, то и дело впадающую в состояния неконтролируемой агрессии. Егор Семенович Карелин страдал от тяжелейшей формы Альцгеймера на фоне старческой деменции. Недавно врачи диагностировали наступление предфинальной стадии, что, в свою очередь означало, что речь идет исключительно о паллиативной терапии
Wtf? Альцгеймер на фоне деменции? Это как бы и есть деменция, лол. И да, в абзаце дохуя канцелярита. Понимаю, медицинская лексика, но персонаж так думает, а это странно. Не пишет пост для медицинского форума, где для консультации нужны точные формулировки, а думает.
Ни на одной из дверей внутри гостевого дома по всему коридору не осталось дверных ручек. Грубые, с торчащими щепками дырки появились в прошлом году — пока отец был в силах, почувствовав приближение своего заболевания, он сам повыкручивал ручки, чтобы усложнить себе перемещение по дому. На краях дверей можно было заметить неглубокие бороздки — уже окончательно потеряв разум, отец научился открывать двери ногтями, так что Татьяне Ильиничне приходилось состригать их под корень. Ветряные колокольчики свисали с потолка через каждый метр на уровне лица — тоже его идея, чтобы сиделка вовремя узнавала о его передвижениях
Пиздец. То есть, он живет в отдельном месте, но оно нихуя не запирается и не имеет решеток, раз дед ловко сбегает срать-мазать в основные хоромы? Никто не мог обустроить эту хату нормально, чтоб откручиванием ручек занимался не сам больной? У них нет видеокамеры или радионяни, поэтому Татьяна Ильинична должна обладать слухом кошки, дабы по звяку колокольчика улавливать (находясь, например, в большом доме на кухне) возню деда в соседнем домике? Какого черта с ним вообще живет одна эта пожилая женщина, а не здоровый санитар вдобавок? Как мы узнаем позже, дед крупный, злобный и подвижный, не знаю, я б такому точно нанял квадратного Васю-санитара…
А, еще колокольчики висят на уровне лица человека, т.е. на раз-два можно их сорвать)).
Дед лежит в кровати и смотрит канал "Культура".
— Ну привет, пап.
Человек в кровати напоминал ощипанного орла-гарпию — такого Владимир видел в детском орнитологическом атласе у Агнии. Большая голова на вытянутой до предела тощей шее внимательно ловила каждое слово реликтового профессора в твидовом пиджачке, что нес какую-то околесицу о зашифрованном подтексте «Василия Теркина». Руки отца лежали на простыне бессильными плетьми, голая, покрытая старческими пятнами грудь еле вздымалась, и лишь голова не переставала наклоняться то в одну, то в другую сторону, как некий болезненный маятник.
Далее идет описание, что, как и везде в доме, полки тут ломятся от книг. Книги. В комнате слабоумного старика с манией говномазанья и уничтожения предметов. Как человек, живший с подобной бабушкой и пересмотревший-перечитавший тонну блогов опекунов людей с деменцией, я просто тихо фейспалмлю.
— Пап, мы приехали… С Женькой. И внучка здесь. И Артем. Помнишь Артемку? — с надеждой спрашивал Владимир, но отец никак не реагировал, лишь болезненно морщился, когда голос сына заглушал телевизор. Проследив за его взглядом, Владимир выключил телевизор из розетки — искать пульт никакого желания не было. Запоздало он его заметил под пузатым кинескопом. Старик тут же недовольно загудел, будто трансформатор, порывался встать, но вновь падал на подушки, остановленный ремнями, крест-накрест опоясывавшими грудь.
То есть, он привязан, но сбегает. И сбежит еще, да. Бедная Татьяна Ильинична.
— Папа! — сорвался Владимир на крик, — Я здесь! Ты меня слышишь? Посмотри на меня! Папа! Посмотри на меня!
В отчаянии Владимир принялся трясти несчастного за оба плеча, из груди его рвался рычащий, неестественный крик, вместе с болью и неприятием того, что этот когда-то талантливый эрудированный человек стальной воли превратился в пустую оболочку, искалеченную копию самого себя. Хотелось отвесить пощечину, сделать больно, трясти до тех пор, пока эта сонная болезненная паутина, опутавшая сознание старика, не спадет, не порвется на мелкие лоскуты, и перед ним не предстанет вновь тот самый папа из детства, а не это… ничтожество.
Когда Владимир взял себя в руки, он вдруг понял, что отец смотрит прямо на него. Рот приоткрыт, по небритому подбородку ползет капелька слюны, но глаза — серые, с желтоватым белком и воспаленными капиллярами направлены на сына.
— Папа? Это я, Вовка! Ты узнаешь меня? Узнаешь?
Но в глазах не было никакого узнавания. Лишь страх и непонимание — чего от него хочет этот странный, злой незнакомец, сломавший телевизор?
— Прости. Прости меня…
Вот это была одна из немногих сильных сцен, потому что процесс распада психики подобных больных это очень травмирующая вещь и очень тяжело принять, что твой близкий потерял личность.
После новой отбивки гг вновь говорит с сиделкой, а мы видим еще пару штрихов к портрету его больного отца, подтверждающих предыдущие сомнения:
Егор Семенович все-таки не самый простой пациент, глаз да глаз, понимать надо, — причитала она, — Он на днях знаете, чего учудил? Вырвался и давай книги в водохранилище бросать. Пролистает, будто заначку ищет, и в воду. А ну как он — вон, в следующий раз, Ганечку в водохранилище скинет?
— Никого он не скинет! — твердо и решительно рубанул воздух ладонью Владимир, — Все будет под контролем. Нас здесь двое взрослых людей, как-нибудь управимся, не сомневайтесь.
— Смотрите сами, — слегка обиженно ответила сиделка, — Егор Семенович не в своем уме, но физически очень крепок… Если ему что взбредет в голову — остановить его будет совсем не просто.
М, замечательно. Никто из этих "двоих взрослых" не умеет обращаться с дементными, но отлично собираются жить тут с ним и детьми. Позже Татьяна Ильинична еще раз напоминает, что нужно убрать книги (вопрос, почему этого никто не сделал ранее). Владимир отвозит ее к станции, возвращается обратно и, уже у водохранилища, будто бы видит дочь, гуляющую в кустах на другом берегу. И выдает реакцию, типичную для всех родителей в ужастиках:
На этом заканчиваю первую часть, а во второй нас ждет предсказуемое нападение голого, перемазанного в говне деда, прыгающего туда-сюда как обезьяна, ебанутые матерные истерики Агнии, не по-детски ревнующей отца к матери, откровения деда про ангелов и…то что Агния сделала с белкой.
автор свой опус ради этой фразы и написал
