Холиварофорум

Анон

Re: Чисто дженового вхумпа тред. Мы любим мучить мужиков, но не насилуем

Ему там дальше не прилетит ответочка?

Увы, такого рода ответочки не предусмотрено.

Анон

Re: Чисто дженового вхумпа тред. Мы любим мучить мужиков, но не насилуем

Насчет возрасте более-менее ясно, а что насчет обстоятельств? Есть какие-то излюбленные ситуации?

Осознаваемая безнадежность, которая героя не ломает.
Здесь и прикованный Прометей с его орлом, и закрывающий Врата и остающийся во власти хтонического чудовища на вечность пыток Рейстлин (угу, в каноне авторы выдали ему одеяльце - а лучше бы не!), и тот же Шарп под смертельной поркой, и даже умирающий Базаров 
Жаль, Снейпу Ро прописала подобное очень уж мало и то пунктиром, недодала
Вообще прёт ситуация "спасения не будет", вариативно "прощения не будет", если персонаж в ней остаётся, ткскзть, яростным.

Отредактировано (2021-11-05 18:27:23)

Анон

Re: Чисто дженового вхумпа тред. Мы любим мучить мужиков, но не насилуем

и даже умирающий Базаров 

Ооооо, моя юношеская любовь))

Анон

Re: Чисто дженового вхумпа тред. Мы любим мучить мужиков, но не насилуем

Есть какие-то излюбленные ситуации?

Ситуация пробивания стенки лбом. Когда герой знает, что идет на смерть и муки, но раз за разом выбирает их, добровольно. В этом отношении мне внезапно додал марвеловский Доктор Стрендж, когда Стрендж приходит к Дормамму договариваться. Мое воображение запросто дорисовывает все то, что осталось за кадром из-за рейтингового ограничения 

▼Скрытый текст⬍

https://youtu.be/5m3j8OZrqyQ

Анон

Re: Чисто дженового вхумпа тред. Мы любим мучить мужиков, но не насилуем

В этом отношении мне внезапно додал марвеловский Доктор Стрендж, когда Стрендж приходит к Дормамму договариваться.

О да, это было изумительно вхумпово!
Правда, мне это почесало кинк с другой стороны - превозмогания, но зато как почесало, ух! 

И почему-то напомнило Хроники Амбера - как Корвин поднимался по лестнице с боем, и потом, их прохождения Лабиринта.

Анон

Re: Чисто дженового вхумпа тред. Мы любим мучить мужиков, но не насилуем

Правда, мне это почесало кинк с другой стороны - превозмогания

Ну, у меня на вхумп без превозмогания не встает, прастити    А вот на превозмогание даже без явного вхумпа - еще как
А где там была лестница с боем? Я очень давно читала, не помню (.

Я бы и еще такое почитал/посмотрел, эх.

Отредактировано (2021-11-05 19:04:42)

Анон

Re: Чисто дженового вхумпа тред. Мы любим мучить мужиков, но не насилуем

тот же Шарп под смертельной поркой

А нельзя ли с этого места чуть подробнее? 

Анон

Re: Чисто дженового вхумпа тред. Мы любим мучить мужиков, но не насилуем

А где там была лестница с боем?

Сорян за либ.ру, верстка там всратая.

▼9я глава первой книги⬍

Но на следующий день мы начали под'ем. На Колвир шла огромная лестница,
позволяющая людям находиться на ней  не более двух в ряд. Однако вскоре  она
сузится, и мы вынуждены будем идти гуськом друг за другом.
     Мы шли по лестнице вверх: сначала сто ярдов,  потом  двести,  триста...
Затем с  моря подул ураганный  ветер,  и  мы прижались к  камню и стали идти
осторожнее. Потом мы недосчитались двух-трех сотен людей.
     Мы  продолжали  подниматься,  и  пошел дождь.  Путь наверх стал  круче,
камень был скользким.
     Поднявшись   на   четверть   высоты   Колвира,  мы  встретили   колонну
спускавшихся вооруженных людей.  Первый из  наступающих обменялся  ударами с
нашим авангардом, и  двое людей упали мертвыми. Мы выиграли две ступеньки, и
еще один был убит.
     Так  продолжалось более  часа, и к тому времени  мы поднялись  на треть
высоты Колвира, а наша  линия продолжала укорачиваться,  подходя все ближе к
Блейзу  и  ко мне.  Хорощо хоть, что  наши большие  краснокожие солдаты были
сильнее, чем  солдаты  Эрика. Раздавалось бряцание оружия, короткий  крик, и
человек пролетал мимо  нас. Иногда это был краснокожий,  иногда лохматый, но
чаще всего он был одет в форму эриковских войск.
     Мы  дошли до половины лестницы, сражаясь за  каждую ступеньку. Когда мы
дойдем  до  вершины, перед  нами  окажется  широкая  лестница, по  отражению
которой  я спускался в  Рэмбу.  Эта лестница приведет  нас  к  Большой Арке,
являющейся  восточными  воротами в Эмбер. От идущих впереди солдат  осталось
человек пятьдесят, потом сорок, тридцать, двадцать, дюжина...
     Мы прошли уже две трети пути и лестница позади нас уходила  зигзагами к
подножию  Колвира.  Восточной  лестницей  редко  пользуются. Она  почти  для
красоты. В наши первоначальные планы входило пройти по выжженной равнине,  а
затем сделать круг, обойти горы с запада и  войти в  Эмбер сзади. Но огонь и
Джулиан  спутали  нам все  планы.  Нам  бы  никогда не удалось  то,  что  мы
задумали. Теперь  нам  осталось либо  атаковать в  лоб,  либо  отступить.  А
отступать мы не собирались.
     Еще три воина Эрика было убито, и мы  взобрались еще на  три ступеньки.
Затем наш человек, шедший впереди, полетел вниз, и мы потеряли ступеньку.
     Ветер  с моря  был резок и холоден, и  у подножия горы стали собираться
птицы.  Сквозь облака выглянуло солнце, так  как сейчас Эрик,  наверное,  не
думал о том, чтобы управлять погодой, когда мы были так близко от него.
     Мы поднялись еще на шесть ступенек  и потеряли еще одного человека. Это
было  странно,  дико  и  печально...  Блейз шел впереди меня, так что  скоро
настанет его черед. Затем мой, если он погибнет.
     Впереди нас осталось шестеро наших воинов.
     Десять ступенек...
     Мы медленно двигались вперед, а сзади, насколько хватало  глаз,  каждая
ступенька была залита кровью. Что-то в этом было аморальное.
     Наш пятый человек убил четверых, прежде чем упал сам, так что мы прошли
еще  один короткий поворот  лестницы.  Вперед и вверх —  третий наш человек
дрался со шпагами  в  каждой руке. Хорошо, что  он бился в святой  войне  за
святое  дело, потому что каждый удар он наносил  с большим воодушевлением  и
внутренней силой. Прежде, чем умереть, он убил трех воинов.
     Следующий не обладал такой верой и не так  хорошо владел шпагой. Он был
убит сразу же, и теперь их оставалось всего двое.
     Блейз вытащил свою длинную шпагу,  и ее лезвие засверкало на солнце. Он
сказал:
     — Скоро, брат,  мы  посмотрим,  что они смогут  сделать против  принца
Эмбера.
     — Надеюсь, только одного из них, — ответил я, и он ухмыльнулся.
     Мы прошли три четверти пути, когда наступила очередь Блейза. Он ринулся
вперед, мгновенно убив первого человека, который находился перед ним. Острие
шпаги впилось в горло второго и почти сразу же он ударил ею плашмя по голове
третьего,  скидывая  его вниз. Несколько мгновений продолжалась его дуэль  с
четвертым,  но  и  тут  все  было  кончено.  Я тоже  держал  шпагу наготове,
поднимаясь вслед за ним и глядя на то, что он делает.
     Он был великолепен, даже лучше,  чем я его помнил.  Он несся вперед как
вихрь и шпага его в его руке была живой в отблесках света. Они  падали перед
ним, боже,  как они  падали! И что бы ни говорили о  Блейзе, в  тот день  он
показал себя как истинный принц и вел себя, как подобает этому рангу. Я стал
думать, сколько он продержится. В левой руке он держал кинжал, используя его
с ярой жестокостью, как только  представлялся  такой случай. Он потерял этот
кинжал, оставив его в горле одиннадцатой жертвы.
     Я не  видел конца той колонне,  которая выступила против нас.  Я решил,
что  скорее всего  они доходят  до верхней ее площадки. Я  надеялся, что моя
очередь не придет. Я почти верил в это.
     Еще  три воина  пролетели мимо  меня,  и  тут  мы  дошли  до  небольшой
лестничной площадки и поворота.  Он  расчистил  площадку  и начал  под'ем. С
полчаса я наблюдал за ним, а воины, выступавшие  против него,  все умирали и
умирали. Я слышал  шепот  восхищения воинов, шедших позади меня. У меня даже
возникла сумасшедшая  мысль, что ему удастся пробиться до самого  верха.  Он
использовал каждый трюк,  известный в  фехтовании. Он выбивал  шпаги плащем,
делал подножки.  Он  хватал  свободной  рукой  за кисть  и  выворачивал  ее,
скидывал человека с лестницы без борьбы.
     Мы  дошли  до  следующей  лестничной площадки. К этому  времени на  его
рукаве  выступила кровь, но  он не переставал улыбаться, и солдаты,  стоящие
вслед за  теми,  кого  он  убивал,  были  бледны  как смерть. Это  тоже  ему
помогало. И возможно то, что за ним стоял я, готовый в любой момент вступить
в бой вместо него, тоже придавало им страху, действовало на нервы, замедляло
движение. Как я позднее узнал, они слышали о нашей битве на море.
     Блейз  поднялся  до  следующей  площадки,  расчистил ее и  вновь  начал
подниматься. Честно  говоря, я  не думал, что  ему удастся зайти так далеко.
Это было почти феноменальное представление о том, как надо владеть шпагой, я
не  видел  такого  с тех  пор,  как Бенедикт  один  удерживал  проход  через
Арденнский Лес против Лунных Всадников из Генеша.
     Однако  он начал уставать, это я тоже видел. Если  бы  был какой-нибудь
способ сменить его ненадолго,  дать ему хоть немного отдохнуть... Но  такого
способа не было. Поэтому я продолжал идти  за  ним,  со страхом  ожидая, что
каждый удар  может оказаться для  него  роковым. Я знал,  что он слабеет.  К
этому времени мы находились всего в ста футах от вершины.
     Внезапно  он  стал мне  близок. Он  был моим братом  и он  здорово меня
выручил.  Не думаю, что он считал себя способным добраться до вершины, но он
продолжал биться... тем самым давая мне шанс завоевать трон для себя.
     Он убил еще троих, и с  каждым ударом его шпага двигалась все медленнее
и медленнее. С четвертым он дрался минут пять, прежде чем  убил  его.  Я был
уверен, что следующий его противник окажется и последним.  Но этого, однако,
не произошло.
     Пока  он вытаскивал шпагу  из  горла  четвертого солдата, я  перебросил
шпагу из правой руки в левую, вытащил кинжал и бросил  его. По самую рукоять
вошел он в горло следующего солдата.
     Блейз перепрыгнул через две ступеньки и  ударом  локтя  скинул  солдата
вниз.  Затем он  сделал выпад  шпагой, вспоров живот следующему.  Я  кинулся
вперед  со  шпагой  напревес,  готовясь заполнить  пространство,  если с ним
что-нибудь произойдет,  но он  пока что во мне не нуждался. Как будто к нему
пришло второе дыхание, он с необычайной энергией кинулся вперед  и  убил еще
двоих. Я крикнул назад, чтобы  мне дали еще один кинжал, и мне  его передали
по линии.
     Я держал кинжал наготове, ожидая, когда он опять устанет, и кинул его в
очередного его противника. Но в эту минуту  солдат  как  раз кинулся вперед,
так  что кинжал ударил  его по голове рукоятью, а не вошел  в  горло. Этого,
однако,  было вполне  достаточно для Блейза, который  тут же убил его ударом
шпаги.  Но этим  воспользовался следующий солдат.  Он кинулся вперед, и хотя
шпага Блейза и вошла ему в живот, он потерял равновесие и они вместе упали в
пропасть.
     Повинуясь скорее рефлексу,  почти не соображая, что я делаю,  но тем не
менее прекрасно понимая, что решение в доли секунды всегда оправдывает себя,
я выхватил левой рукой из-за пояса колоду карт и швырнул ее Блейзу,  который
на секунду как бы завис над пропастью (так быстро среагировали мои мускулы),
и крикнул во все горло:
     — Лови скорее! Скорее же, идиот!
     У меня не было времени увидеть, что произошло дальше, пришлось отражать
атаки и  самому нападать. Но колоду он поймал.  Это я успел увидеть краешком
глаза.
     И тогда начался последний этап нашего  восхождения на Колвир. Чтобы  не
терять  время, просто скажу,  нам удалось  это  сделать, и, тяжело  дыша,  я
остановился на  верхней  площадке, поджидая, пока  вокруг меня соберется мое
оставшееся войско.
     Мы построились и начали наступать вперед.  Около часа потребовалось нам
на то, чтобы дойти до Большой Арки. Мы прошли ее и вошли в Эмбер.
     Где бы сейчас ни был Эрик, я уверен, он никогда не предполагал, что нам
удастся зайти так далеко.
     И я задумался о том, где сейчас Блейз. Хватило ли у него времени на то,
чтобы  выхватить  карту и  воспользоваться  ею,  прежде  чем  он достиг  дна
пропасти? Думаю, что этого я никогда не узнаю.
     Мы недооценили противника, недооценили  по  всем  статьям.  Сейчас  его
войско намного  превосходило  нас численностью  и нам  просто  не оставалось
ничего другого,  как  только биться до последнего так долго,  как только  мы
могли  продержаться.  Почему  я  свалял такого дурака и бросил  Блейзу  свою
колоду? Я знал, что у него не было своей, и поэтому действовал инстинктивно,
по тем рефлексам, которые скорее выработались у меня на Отражении  Земли. Но
ведь я мог использовать карты, чтобы скрыться, если меня разобьют вконец.
     Меня разбили вконец.
     Мы дрались до самых сумерек, и  к этому времени у меня оставалась всего
горстка воинов.
     Нас окружили  на тысячу ярдов внутри самого Эмбера  и все же достаточно
далеко  от дворца. Мы уже не  шли вперед,  а  защищались и погибали  один за
другим. Мы потерпели поражение.
     Льювилла или Дейдра предоставили бы мне убежище. Зачем я сделал это?
     Я убил еще одного солдата и перестал думать о своем поступке.
     Солнце опускалось, начало  темнеть. Нас оставалось всего лишь несколько
сотен,  и мы не приближались  к дворцу  ни на шаг. Затем я  увидел  Эрика  и
услышал,  как он громко кричит, отдавая какие-то  приказы.  Если бы я только
мог ближе подойти к нему. Но я этого не мог.
     Может  быть, я и сдался бы ему в плен, чтобы пощадить жизнь  оставшимся
моим солдатам, которые дрались хорошо и сослужили мне хорошую службу, чем бы
не кончился этот  бой. Но сдаваться было  некому и никто не требовал от меня
сдачи. Эрик не услышал бы меня, даже если бы я закричал во все горло. Он был
далеко и командовал.
     Так что  мы  продолжали  биться, и у  меня оставалась  всего лишь сотня
воинов.
     Скажу короче. Они убили  всех, кроме меня. На меня  же набросили сети и
сбили тупыми стрелами без наконечников.
     В конце  концов я  упал, и  меня начали глушить дубинками по  голове  и
связали, а дальше начался какой-то кошмар, который все не проходил,  чтобы я
ни делал.
     Мы проиграли.
Пробудился я в темнице, в подземелье, глубоко под Эмбером, сожалея, что
мне удалось дойти до самого конца.
     Тот факт, что я все еще  оставался  в живых, означал, что Эрик строит в
отношении  меня какие-то  свои планы. Перед моими глазами возникали  видения
колодок,  огня и щипцов  для пытки. Я предвидел ту  деградацию, которая  мне
грозит, лежа на сырой соломенной подстилке.
     Как долго я оставался без сознания? Я не знал.
     Я обыскал  свою  маленькую  камеру, пытаясь найти  хоть  какой-  нибудь
предмет, с  помощью  которого  можно  было бы  покончить с собой, но не смог
найти ничего, что могло бы послужить этой цели.
     Раны мои горели как солнце, и я очень устал.
     Я улегся поудобнее и опять уснул.
     Я  проснулся,  но  ко  мне  так  никто  и  не пришел.  Мне  некого было
подкупить, и никто меня не пытал.
     Никто не принес мне также поесть.
     Я лежал там, завернувшись в  плащ и вспоминая все, что произошло с  тех
пор, как  я проснулся  в Гринвуде и отказался от укола. Может, для меня было
бы лучше, если бы я этого не делал.
     Я познал отчаяние.
     Скоро Эрик будет коронован в Эмбере. А может, это уже произошло.
     Но сон был прекрасным выходом, а я был таким усталым.
     Впервые за  долгое  время  я  получил  возможность  спать,  отдыхать  и
позабыть о своих ранах.
     Камера была темна, сыра и в ней пахло.

И чтобы два раза не вставать, следующая, вхумповая вся целиком,

▼где Корвину выкололи глаза⬍

Сколько раз я просыпался и вновь засыпал, я не помню.  Дважды я находил
воду и мясо  на подносе у двери. Оба раза  я съедал все  без остатка. Камера
моя была  непроницаемо темна и очень холодна. Я  ждал. Ждал. Затем  за  мной
пришли.
     Дверь распахнулась и появился слабый свет. Я моргнул от непривычки, и в
этот момент  меня позвали. Коридор  снаружи был до отказа набит вооруженными
солдатами, чтобы  я не выкинул какого-нибудь фокуса. Я потер рукой щетину на
подбородке и пошел туда, куда меня повели.
     Шли  мы  долго,  и,  дойдя  до зала  со  спиральной  лестницей,  начали
подниматься по ней.  Пока  мы шли,  я не задал  ни  одного вопроса,  и никто
ничего не пытался мне об'- яснить.
     Когда мы  дошли до  верха,  меня  провели  уже по  самому дворцу.  Меня
привели в теплую чистую комнату и велели раздеться догола. Я разделся. Потом
я вошел в ванную с  горячей водой, от которой шел приятный пар, и подошедший
слуга соскреб всю мою грязь, побрил меня и подстриг.
     Когда я вытерся насухо, мне дали чистые одежды — черные  и серебряные.
Я оделся, и на мои плечи накинули плащ с серебряной застежкой в виде розы.
     — Теперь вы готовы, — сказал мне сержант охраны. — Пойдемте сюда.
     Я пошел за ним, а охрана пошла за мной.
     Меня провели  в  самый конец  дворца, где кузнец одел  мне наручники  и
сковал  цепями  ноги. Цепи были тяжелыми,  чтобы  у меня не  хватило  сил их
порвать. Если  бы  я начал  сопротивляться, я  знал, что  меня  избили бы до
бесчувствия, и  результат был бы таким же. У меня не  было  особого  желания
быть избитым до бесчувствия  и поэтому  я не сопротивлялся. Затем  несколько
стражников взяли  цепи в руки  и меня провели обратно в начало  дворца. Я не
глядел  по  сторонам на  все  то  великолепие, которое  меня окружало. Я был
пленником.  Возможно,  скоро  я буду либо мертв,  либо  безумен. И сейчас  я
ничего  не мог с этим поделать. Беглый взгляд  в окно сказал мне, что теперь
ранний вечер, и я  не испытывал никакой  ностальгии, когда меня проводили по
залам, где все мы играли детьми.
     По  длинному коридору  меня провели  в столовую дворца. Повсюду  стояли
столы, а за ними сидели люди, многих из которых я знал.
     Самые прекрасные костюмы и платья Эмбера горели и переливались на телах
знати, и была музыка при свете факелов, а еда уже стояла на накрытых столах,
хотя никто еще не приступал к пиршеству.
     Я  увидел  лица,  которые  узнал,  как,  например,  Флору,  но и многих
странных  и  незнакомых. Я увидел  менестреля,  лорда  Рейна —  да, он  был
посвящен в рыцари мной  — которого я не видел много веков. Когда мой взгляд
упал на него, он отвернулся.
     Меня довели до большого  стола в  центре зала  и  усадили. Охрана стала
позади меня, прикрепив цепи  к кольцам, нарочно для этой цели совсем недавно
вделанным в пол. Кресло во главе моего стола еще не было занято.
     Я  не знал женщину, сидевшую справа от меня, но слева сидел  Джулиан. Я
не обратил на него внимания, а уставился на блондинистую особу.
     —  Добрый  вечер,  — сказал  я. — По-моему, нас  не представили друг
другу. Меня зовут Корвин.
     Она поглядела на сидящего справа от нее мужчину,  как бы за поддержкой,
но  этот большой рыжий  мужчина с кучей прыщей на лице  отвернулся и  сделал
вид, что оживленно беседует с женщиной, сидящей справа от него.
     Она выдавила из себя слабое подобие улыбки:
     — Меня зовут Кармель. Как поживаете, принц Корвин?
     — Какое прекрасное у вас имя. А у меня все в порядке. Скажите, как так
получилось, что такая хорошая приятная девушка вдруг очутилась здесь?
     Она быстро сделала глоток воды.
     — Корвин,  — Джулиан сказал  громче, чем это  было нужно. — Я думаю,
что леди, к которой ты пристаешь, считает тебя несносным.
     — Да? По-моему, она не сказала тебе ни слова за весь вечер.
     И он не покраснел, он стал белым, как мел..
     — Достаточно. Я не намерен терпеть от тебя этого больше.
     Тогда  я  потянулся  и  намеренно побренчал своими  цепями. Кроме  того
эффекта,  который это произвело,  я  узнал, сколько свободного  пространства
находится в  моем распоряжении. Недостаточно, конечно.  Эрик  был достаточно
осторожен.
     — Подойди поближе  и прошепчи мне свои возражения на ушко,  братец, —
сказал я.
     Но он этого почему-то не сделал.
     Я был последним,  усевшимся за стол, и поэтому я  знал, что скоро время
тому,  что должно  произойти. И я  не  ошибся. Зазвучали шесть труб, и вошел
Эрик.
     Все встали. Кроме меня.  Стража  была вынуждена стащить меня со стула и
поддерживать с помощью цепей в стоячем положении.
     Эрик улыбнулся  и спустился  по  лестнице  справа от меня.  Я  с трудом
различал  его  собственные  цвета  под горностаевой  мантией, в  которую  он
завернулся. Он встал во главе стола, остановился возле своего стула. Подошел
слуга,  вставший  позади  него,  и  виночерпии  принялись разливать  вино по
бокалам.
     Когда бокалы были наполнены, он поднял свой.
     — Пусть  вечно будете все  вы обитать  в  Эмбере, — сказал  он,  — в
вечном городе.
     И все подняли бокалы. Кроме меня.
     — Возьми бокал, — сказал Джулиан.
     — Подай его мне, — попросил я.
     Он  этого  не  сделал,  но посмотрел  на меня долгим  взглядом. Тогда я
быстро взял бокал в руки и поднял его.  Между нами было  сотни две людей, но
мой голос разнесся  по всему залу. И Эрик не отрывал от меня взгляда, пока я
произносил свой тост.
     — За Эрика, который сидит в самом конце зала!
     Никто  не попытался  ударить меня, в  то  время  как Джулиан  выплеснул
содержимое своего  бокала  на пол. Остальные последовали его примеру, но мне
удалось выпить свой почти до конца, прежде чем его выбили у меня из рук.
     Когда Эрик сел, дворяне последовал его примеру, а меня  отпустили,  и я
упал на свое место.
     Начали подавать блюда, а так как я был голоден,  то ел больше остальных
и с большим удовольствием.
     Музыка не умолкала  ни на секунду, и трапеза  продолжалась часа два. За
все это время никто не сказал мне ни единого слова, и сам я больше ни к кому
не обращался. Но мое присутствие  ощущалось  всеми, и  наш  стол был поэтому
заметно тише остальных.
     Каин  сидел далеко  от меня. По  правую  руку от  Эрика.  Я решил,  что
Джулиан далеко не в фаворе. Ни Рэндома, ни Дейдры не было. В зале находилось
много  других  дворян, которых я знал и  многих из  которых я считал  своими
друзьями, но ни один из них не кивнул мне в ответ, случайно встретившись  со
мной взглядом.
     Я  понял,  что  для того, чтобы  Эрик стал  королем  Эмбера, оставалась
маленькая простая формальность.
     Вскоре так и  случилось. После  обеда  речей не было. Просто Эрик встал
из-за стола. Опять торжественно зазвучали трубы, другая музыка замолкла.
     Затем  составилась процессия, ведущая  к тронному залу  Эмбера. Я знал,
что за этим последует.
     Эрик встал перед троном и все склонили перед ним головы. Кроме меня. Но
об этом не стоит говорить,  потому  что все равно меня  пригнули  так, что я
встал на колени.
     Сегодняшний день был днем его коронации.
     Наступило молчание. Затем Каин внес подушку,  на которой лежала корона.
Корона Эмбера. Он преклонил колена и застыл в этом положении, протягивая ее.
     Затем рывком цепей меня подняли на ноги и потащили вперед. Я понял, что
должно  произойти. До меня это дошло в мгновение  ока, и я стал бороться. Но
силой и ударами меня вновь поставили на колени у самых ступенек трона.
     Звучала мягкая музыка — это были "Зеленые Рукава" — и за  моей спиной
Джулиан сказал:
     — Смотрите на коронование нового короля Эмбера!
     Затем он прошептал мне:
     — Возьми корону и протяни ее Эрику. Он коронует сам себя.
     Я посмотрел  на корону  Эмбера, лежащую на алой подушке, которую держал
Каин. Она была сделана из  серебра  с  семью высокими пиками, на  каждом  из
которых сверкал  драгоценный  камень.  Она была  украшена изумрудами,  и  по
бокам, у каждого виска, был вделан рубин.
     Я не шевелился, думая о тех  временах, когда  я видел под  короной лицо
нашего Отца.
     — Нет, — просто сказал я и почувствовал, как меня ударили по лицу.
     — Возьми ее и протяни Эрику, — повторил он.
     Я попытался  ударить его, но цепи были надежно натянуты. Мне снова дали
пощечину.
     — Ну хорошо, — сказал я в конце концов и потянулся к короне.
     Несколько секунд я держал  ее  в  своих руках, а затем быстро надел  ее
себе на голову и провозгласил:
     — Я короную себя, Корвина, в короли Эмбера!
     Корону  немедленно  сняли  и положили на  подушку.  Меня  несколько раз
сильно ударили по спине. По всему залу прокатился шепоток.
     — А теперь возьми ее и попробуй еще раз. — сказал Джулиан. — Протяни
ее Эрику.
     Последовал еще удар.
     — Хорошо, — я почувствовал, что  по моей спине  течет что-то мокрое и
липкое.
     На  этот раз я  швырнул корону изо всех сил,  надеясь выбить Эрику один
глаз.
     Он  поймал ее  правой  рукой  и улыбнулся мне, кк  будто заставил  меня
сделать то, что было ему нужно.
     — Спасибо.  А теперь слушайте меня все присутствующие и те, кто слышит
меня в  Отражениях. В этот день я принимаю корону и трон. Я беру в свою руку
скипетр  королевства Эмбера.  Я  честно завоевал  этот  трон, и я беру его и
сажусь на него по праву моей крови.
     — Лжец! — воскликнул я, и тут же чья-то рука зажала мне рот.
     — Я короную себя, Эрика Первого, королем Эмбера.
     — Долго живи, король! — прокричали дворяне три раза.
     Затем Эрик наклонился и прошептал мне на ухо:
     —  Твои глаза видели  самое  прекрасное зрелище  за всю  твою жизнь...
Стража! Уберите  Корвина, и пусть ему выжгут глаза!  И пусть он запомнит все
великолепие этого дня  как последнее, что он видел. Затем киньте его в самую
глубокую темницу, самое  далекое подземелье Эмбера, и пусть  его  имя  будет
забыто!
     Я плюнул в него, и меня избили.
     Я сопротивлялся  на каждом  шагу, пока меня  выводили из зала. Никто не
смотрел на меня, когда  меня выводили, и последнее,  что я помню, это фигуру
Эрика, сидящую на троне, раздающую улыбки и милости окружавшим ее дворянам.
     То, что он приказал,  было со  мной  сделано,  и, как  божья милость, я
потерял сознание еще до конца.

Ну и в следующей ещё кусочек вкусного про боль, отчаяние и потом восстановление, но его уже не потащу)

Анон

Re: Чисто дженового вхумпа тред. Мы любим мучить мужиков, но не насилуем

Ну, у меня на вхумп без превозмогания не встает, прастити 

Ну, я к тому, что ситуация пробивания стенки лбом более специфическая чем превозмогания, и меня штырит ею не всегда - но Стренджу удалось)

А Ересь Хоруса ты читал, анон? Там такого добра дохуа и дохуища. Например, борьба сломанного примарха Ангрона с его Гвоздями Мясника (на мой вкус, самая вхумповая из всех линий. Как же за него, беднягу, душа болела, лучший из примархов!), или когда Магнус пытался предотвратить катастрофу, предупредив Императора - и за это же и огреб люто вместе со всем легионом, или когда Коракс неудачно пытался спасти свой легион... И, конечно, Вулкан, который в прямом смысле  бессмертный, поэтому его убивали, убивали и убивали, чтобы свести с ума - но не вышло.

Анон

Re: Чисто дженового вхумпа тред. Мы любим мучить мужиков, но не насилуем

А нельзя ли с этого места чуть подробнее? 

Я в прошлый тред вносил, потому что Корнуэлл додал просто товарняк с вхумповыми пряниками к порогу, но отчего бы не повторить)

Знач, предыстория, чтобы проникнуться.
Подонок из числа офицеров восхотел поиметь одну из солдатских вдов, желательно даром. Подонок-психопат, сержант Хейксвилл, в обмен на всякие ништяки для себя решил, ичсх, мог её офицеру предоставить - потому что шантажом, подставами, запугиваниями и т. д. владел виртуозно и держал в кулаке всех рядовых, кроме таких бешеных оторв как Шарп, и некоторых старших по званию. Шарп же решил женщину от участи шлюхи-сифилитички спасти, для чего предложил ей взамуж - чем спутал Хейксвиллу карты.
В отместку Хейксвилл Шарпа подставил: дразнил, оскорблял его и женщину, всячески провоцировал на драку, причём клялся что Шарпу за это ничего не будет - а когда тот, после долгого сопротивления и глотания оскорблений и ударов, всё-таки сорвался и врезал в ответ - в свидетелях этого моментом нарисовался тот самый подонок-офицер, до того прятавшийся в кустах.
Ну и Шарпу, как напавшему на сержанта рядовому, трибунал, состоящий из должных Хейксвиллу таких вот подонков-офицеров, присудил две тысячи плетей. А тех офицеров, кто мог бы за Шарпа вступиться, предварительно разослали со всякими приказами подальше.

Ну и вот, по сути, казнь.

▼Скрытый текст⬍

Грин [n. b. - другой сержант, приятель Шарпа] набил табаком глиняную трубку и достал трутницу. Прикурив, опустился на землю напротив солдата и посмотрел в полные страха глаза. Шарп изо всех сил старался не подать виду, что боится, но страх сидел в нем, и в этом не было ничего унизительного, потому как только идиот не боится двух тысяч плетей. На своих ногах после такого наказания не уходил никто, хотя некоторые и выживали, провалявшись месяц в больничной палатке. – С твоей Мэри все в порядке.

Шарп состроил гримасу.

– Знаете, что сказал мне Хейксвилл? Что он собирается продать ее Найгу.

Грин нахмурился.

– Не продаст, парень. Не продаст.

– А как вы ему помешаете? – с горечью спросил Шарп.

– За ней присмотрят, – уверил его Грин. – Ребята позаботятся, да и женщины ее поберегут.

– Надолго ли их хватит?

Шарп отпил еще рома, который, похоже, совершенно на него не действовал. Он прикрыл глаза. Да, ему фактически вынесли смертный приговор, но надежда живет, пока жив человек. Кое-кто оставался в живых. Солнце обжигало оголенные ребра, с которых кровавыми лентами свисали кожа и плоть, однако некоторые выживали. Только вот как он присмотрит за Мэри, если будет валяться, забинтованный, на койке? Да и вообще, ему сильно повезет, если после плетей он попадет на койку, а не в могилу. При мысли о Мэри горькие слезы навернулись на глаза.

– Долго ли они смогут защищать ее? – хрипло спросил Шарп, проклиная себя за постыдную слабость.

– Говорю тебе, ее в обиду не дадут.

– Вы не знаете Хейксвилла.

– Знаю, парень, знаю, – с чувством сказал Грин. Несколько секунд он смущенно крутил головой, потом посмотрел на Шарпа. – Этот ублюдок не тронет ее, если она выйдет замуж. По-настоящему, с благословения полковника.

– Я и сам так думал.

Грин затянулся трубкой.

– Если случится худшее, Шарпи... – начал он и, смутившись, замолчал.

– Ну?

– До этого, конечно, не дойдет, – торопливо заговорил сержант. – Билли Никсон выкарабкался после пары тысяч, но ты его, наверно, не помнишь, да? Маленький такой парень, косоглазый. Так вот, Билли выкарабкался. Прежним он, конечно, уже не стал, но ты, Шарпи, крепкий парень. Даже покрепче Билли.

– Так что, если случится худшее? – напомнил сержанту Шарп.

– Ну... – Грин покраснел, наконец собрался с мужеством и заговорил о том, ради чего пришел. – Ты только не обижайся, но если случится худшее... оно, конечно, не случится, я уверен, но если все-таки случится, то... В общем, я подумал, что мог бы сам попросить руки миссис Биккерстафф...

Шарп едва не рассмеялся, но мысль о двух тысячах плетей пригасила улыбку. Две тысячи! Он видел парней, у которых на спине не оставалось живого места после всего лишь сотни плетей, а тут еще тысяча девятьсот вдобавок! Многое в таких случаях зависело от батальонного врача. Если мистер Миклуайт решит, что солдат умирает после пятисот или шестисот ударов, он может остановить отправление наказания, чтобы продолжить его после того, как осужденный поправится. Да вот только такой жалости за мистером Миклуайтом не замечалось. В батальоне поговаривали, что, если только осужденный не завизжит, как резаный, угрожая тем самым вызвать тошноту у самых чувствительных из офицеров, врач продолжит отсчитывать удары, когда плети будут терзать уже спину мертвеца. Так поговаривали, и Шарпу оставалось лишь надеяться, что слухи, как всегда, преувеличены.

– Ты слышал меня, Шарпи? – вклинился в мрачные мысли голос сержанта.

– Слышал.

– Так ты не возражаешь? Если я попрошу ее выйти за меня?

– А вы ее спрашивали? – В вопросе проскользнули обвинительные нотки.

– Нет, – торопливо ответил Грин. – Так нельзя. Неправильно. То есть пока ты еще... ну, сам знаешь.

– Жив, – с кривой усмешкой добавил Шарп.

– Только если случится худшее, – с неуклюжим оптимизмом предупредил Грин. – А оно не случится.

– Когда я умру, мое разрешение вам не понадобится.

– Нет, но если я скажу Мэри, что ты был бы не против, это ее убедит. Неужели не понимаешь? Я буду ей хорошим мужем, Шарпи. Я уже был женат, да она умерла. Но можешь поверить, никогда на меня не жаловалась. По крайней мере, не больше, чем другие.

– Хейксвилл может вам помешать.

Сержант кивнул.

– Да, он попробует, но не представляю как. Если затянуть узелок побыстрее... Я попрошу майора Ши, а он всегда хорошо ко мне относился. Спрошу его сегодня, ладно? Но только если случится худшее.

– Вам понадобится капеллан, – предупредил Шарп. Капеллан 33-го полка покончил с собой по пути в Мадрас, а браки в армии считались законными только при наличии разрешения командира полка и благословения священника.

– Парни из Олд Дазн говорят, что у них есть бывший церковный смотритель. – Грин кивнул в сторону стороживших тюрьму солдат. – Он все и организует. Завтра. Придется, наверно, сунуть ему шиллинг, но Мэри того стоит.

Шарп пожал плечами.

– Ладно, сержант. Ладно. – А что еще он мог сказать? Так или иначе Мэри, выйдя за сержанта Грина, попадет под защиту армейских законов. – Только сначала посмотрим, как обернутся мои дела.

– Конечно, Шарпи, обязательно посмотрим. Будем надеяться на лучшее, да? Как говорится, никогда не отчаивайся.

Шарп допил остатки рома.

– У меня в рюкзаке пара вещиц. Несколько монет и хороший пистолет. Взял вчера у индийского офицера. Отдашь их Мэри, ладно?

– Обязательно отдам, – закивал Грин, скрывая тот факт, что Хейксвилл уже успел освободить рюкзак от всего более или менее ценного. – Мэри будет в порядке. Обещаю, парень.

– А потом, сержант, выберите ночь потемнее да наваляйте Хейксвиллу за меня. Как следует.

Грин кивнул.

– С удовольствием, парень. С удовольствием. – Он постучал трубкой по ящику, выбивая пепел, и поднялся. – Принесу еще рому, парень. Чем больше, тем лучше.

Между тем подготовка к экзекуции закончилась. Не то чтобы на нее требовалось много времени, но старшина требовал порядка во всем. Из трех сержантских алебард соорудили треногу, связав их так, чтобы вся конструкция была на пару фунтов выше человеческого роста. Рукояти воткнули в сухую землю, а четвертую алебарду привязали поперек на высоте подмышек.

Сержант Хейксвилл лично выбрал двух барабанщиков. Именно они всегда отправляли наказание, внося в жестокий процесс некоторый элемент человечности. Хейксвилл, однако, отобрал самых здоровых, самых сильных парней, после чего, взяв у старшины пару плетей, заставил их потренироваться на дереве.

– Работайте не только рукой, но и телом, – наставлял он. – Рука должна продолжать движение и после того, как розга прилегла к спине. Вот так. – Хейксвилл взял прут и продемонстрировал удар на стволе дерева. Потом показал, как бить с оттяжкой. – Я и сам этим занимался, когда был барабанщиком, и всегда справлялся с работой отлично. Считался лучшим во всем батальоне. Никому не уступал. – Убедившись, что урок усвоен, и дав еще несколько указаний, сержант сделал на конце каждого из кожаных ремней по нескольку надрезов. – Так они будут лучше рвать кожу, – объяснил он. – Сделаете работу хорошо, и каждый получит вот это. – Хейксвилл показал им две золотые монетки, часть его добычи. – Пусть ублюдок больше не встанет. Это и в ваших интересах, потому как если Шарпи оправится, он вам обиды не простит. Так что, как говорится в Писании, загоните его под землю.

С этими словами Хейксвилл повесил ремни на алебарду и отправился на поиски врача. Мистер Миклуайт сидел в своей палатке, пытаясь завязать белый галстук, ибо считал долгом явиться к месту наказания при полном параде. Увидев Хейксвилла, он хмыкнул.

– Еще ртути?

– Нет, сэр. Я излечился. Благодаря вашему волшебному искусству. Чист как стеклышко, сэр.

Узел опять расползся, и Миклуайт выругался. Хейксвилл ему не нравился, но, как и все в полку, врач побаивался сержанта. В глубине его детских глаз темнело что-то совершенно дикое, брутальное, и хотя Хейксвилл всегда держал себя учтиво и даже подобострастно в присутствии офицеров, Миклуайт ощущал исходящую от него неясную угрозу.

– Так что вам тогда нужно?

– Майор Ши попросил замолвить словечко, сэр.

– А сам он со мной поговорить не мог?

– Вы ведь знаете майора, сэр. Его мучит жажда. День-то жаркий. – Лицо сержанта задергалось. – Это касается осужденного, сэр.

– И что?

– Этот Шарп, сэр, он смутьян. От него одни неприятности. Про то все знают. Вор, лгун и плут.

– Другими словами, красномундирник. И что?

– Майор Ши, сэр, не очень-то хочет видеть его, так сказать, среди живых. Вы меня понимаете, сэр? Сколько я вам должен за лечение? – Хейксвилл протянул золотую монету, хайдери, которая приравнивалась к двум шиллингам и шести пенсам. Монета никак не могла быть платой за лечение сифилиса, поскольку стоимость лечения вычиталась из заработка сержанта, а раз так, то она могла быть только взяткой. Миклуайт посмотрел на нее и кивнул.

– Положите на стол.

– Спасибо, сэр.

Выпроводив сержанта, Миклуайт надел сюртук и опустил в карман монету. Нужды во взятке не было – в батальоне все знали, как не любит врач возиться с жертвами порки. Он считал это пустым занятием, потому что в большинстве случаев они все равно умирали, успев за время лечения испачкать, а то и привести в негодность больничный тюфяк. Если же он снимал кого-то с треноги и через некоторое время ставил на ноги, такие чаще всего не выдерживали продолжения. В общем, принимая во внимание все обстоятельства, разумнее и экономнее дать человеку умереть с первой попытки. Милосерднее, и денег на лекарства уходит меньше. Застегивая пуговицы, Миклуайт думал о том, чем насолил Хейксвиллу этот Шарп, что сержант так хочет его смерти. Не то чтобы врача это особенно интересовало, ему просто хотелось поскорее закончить кровавое дело.

33-й выстроился под послеполуденным солнцем. Четыре роты стояли напротив треноги и по три с каждой из боковых сторон, так что десять рот образовывали вытянутый прямоугольник, в котором тренога занимала место длинной стороны. Офицеры восседали перед своими ротами на конях, тогда как майор Ши, его заместители и адъютант расположились за треногой. Мистер Миклуайт, укрывшись от солнца под широкополой соломенной шляпой, стоял чуть в стороне. Майор Ши, успевший подкрепить силы араком, оглядел строй и, удостоверившись, что все в полном порядке, кивнул Байуотерсу.

– Начинайте, старшина.

– Есть, сэр! – Байуотерс повернулся и зычным голосом распорядился привести нарушителя.

Барабанщики замерли, нервно сжимая розги. Из всех присутствующих только они были без мундиров, остальные изнывали под солнцем, одетые по полной форме. Позади рот собрались женщины и дети. Мэри Биккерстафф отсутствовала. Хейксвилл, жаждая насладиться видом чужих страданий, искал взглядом молодую вдову, но та, по-видимому, предпочла остаться в палатке. Пришедшие женщины, как и стоящие в строю мужчины, были молчаливы и угрюмы. Шарпа многие знали и любили, и сержант понимал, что эти люди не питают к нему теплых чувств, но Обадайя Хейксвилл никогда не переживал из-за таких пустяков. Сила не в том, что ты нравишься, а в том, что тебя боятся.

Шарпа подвели к треноге. Он уже был без головного убора и по пояс раздет. Бледное тело, как и белые, посыпанные мукой волосы, странно контрастировало с темным, загорелым лицом. Шел Шарп уверенно и ровно, потому что, хотя в желудке у него и плескалась едва ли не пинта рома, алкоголь, похоже, так и не произвел ожидаемого эффекта. Ни на Морриса, ни на Хейксвилла Шарп не смотрел.

– Руки поднять, – негромко приказал старшина. – Стать к треноге. Ноги расставить. Вот так. Молодец.

Шарп послушно исполнил приказ. Два капрала привязали его ноги к алебардам, потом проделали то же самое с руками. Закончив с узлами, капралы отступили.

Старшина достал из сумки сложенную полоску кожи с глубокими отметинами.

– Открой рот, парень, – проговорил он. От Шарпа пахло ромом, и старшина, удовлетворенно кивнув, засунул кожаный кляп ему между зубов. Кляп служил двум целям: заглушал крики жертвы и предохранял язык от возможных укусов. – Держись, парень. Не подведи полк.

Шарп кивнул.

Байуотерс отступил в сторону и вытянулся по стойке "смирно".

– Заключенный к наказанию готов, сэр! – доложил он майору Ши.

Майор взглянул на врача.

– Все в порядке, мистер Миклуайт?

Миклуайт даже не взглянул на Шарпа.

– В полном порядке, сэр.

– Тогда, старшина, приступайте.

Байуотерс повернулся к барабанщикам.

– Исполняйте, парни! Выше пояса и в полную силу. Барабанщик! Начинай.

Третий барабанщик стоял за экзекуторами. Подняв палочки, он выдержал короткую паузу и опустил первую.

Барабанщик справа взмахнул рукой и с силой хлестнул Шарпа по спине.

– Раз! – выкрикнул Байуотерс.

Кожаный кнут прочертил между ключицами красную полоску. Шарп вздрогнул, но туго затянутые веревки ограничивали свободу движений, и только стоявшие вблизи заметили пробежавшую под кожей мускульную дрожь. Шарп поднял голову и посмотрел на майора Ши – тот отвел глаза, чтобы не сталкиваться с исполненным злобы взглядом.

– Два! – выкрикнул старшина, и второй барабанщик опустил руку. Вторая красная полоса перечеркнула первую.

Нервная гримаса исказила физиономию Хейксвилла. Сержант оскалился в ухмылке. Смерть начала свой отсчет.

* * *

Шарп кричать не намеревался. Еще до того, как все началось, он твердо решил, что не проявит слабости, а потому даже рассердился на себя, когда вздрогнул от первого удара, но вскоре боль сделалась такой острой, что контролировать дрожь он больше не мог. Тогда Шарп закрыл глаза и впился зубами в кожаную полоску, но все равно каждый раз, когда плеть врезалась в кожу, в голове у него звучал пронзительный, хотя и неслышный крик.

– Сто двадцать два! – объявил Байуотерс.

Барабанщики устали, но расслабиться не могли, зная, что за ними пристально наблюдает сержант Хейксвилл.

– Сто двадцать четыре!

Именно тогда сквозь заполнивший голову молчаливый вопль пробилось что-то еще. Всхлип. За ним другой. Шарп прислушался, понял, что всхлипывает он сам, и тогда заворчал, открыл глаза и стал смотреть на офицеров, восседающих на своих конях всего в нескольких шагах от него. Он смотрел пристально, не мигая, как будто надеясь каким-то образом перевести ужасную боль со своей спины на их мерзкие лица, но ни один из офицеров не глядел на него. Одни считали облака на безоблачном небе, другие рассматривали травинки под ногами, и все старались не замечать, что перед ними, у них на глазах человека забивают до смерти.

– Сто тридцать шесть, – продолжал счет Байуотерс.

Кровь текла по спине и уже перепачкала до колен белые бриджи, забрызгала слипшиеся напудренные волосы... а хлыст все свистел, и каждый удар вырывал из тела комочек плоти, рвал на полосы кожу и разбрасывал блестящие красные капли.

– Сто сорок. Повыше, парни, повыше! По почкам не бить! – рявкнул Байуотерс и бросил взгляд на батальонного врача. Рассеянный взгляд Миклуайта был устремлен куда-то вдаль, а лицо с отвислым двойным подбородком оставалось равнодушным, как будто врач всего лишь созерцал голубое летнее небо. – Не хотите взглянуть на него, мистер Миклуайт? – предложил старшина, но тот лишь покачал головой. – Продолжайте, ребята, – не скрывая неудовольствия, бросил Байуотерс.

Порка продолжалась. Хейксвилл наблюдал за происходящим с нескрываемой радостью, но большинство солдат либо смотрели в небо, либо молились за то, чтобы Шарп не закричал. Не закричать – означало победить, пусть даже ценой жизни. Посмотреть редкое зрелище пришли и индийские солдаты. В войсках Ост-индской компании такое наказание отсутствовало, и большинство сипаев не могли понять, как могут британцы столь жестоко обходиться со своими.

– Сто шестьдесят девять! – крикнул Байуотерс и вдруг заметил, как под хлыстом мелькнуло что-то белое. Впрочем, кость тут же скрылась под ручейком крови. – Вижу ребро, сэр! – обратился сержант к врачу.

Миклуайт отмахнулся от назойливой мухи и перевел взгляд на плывущее к северу облако. Там, вверху, должно быть, ветерок, подумал он, жаль, что здесь, внизу, воздух как будто застыл. Капелька крови шлепнулась на его голубой мундир, и врач торопливо отступил на пару шагов.

– Сто семьдесят четыре! – Байуотерс вел счет, вкладывая в каждое число все свое недовольство.

Шарп чувствовал, что теряет сознание. Боль стала невыносимой. Его словно сжигали заживо и одновременно кололи. Каждый удар исторгал из него всхлип, но звук получался таким тихим, что его едва ли слышали даже два вспотевших барабанщика, которые уже с трудом поднимали руки. Шарп снова закрыл глаза. Воздух входил в него и выходил обратно со свистом, проталкиваясь мимо кляпа, пот и слюна стекали по подбородку и падали на землю, где в пыли расплывались темные пятна.

– Двести один, – хрипло выкрикнул старшина, думая о том, стоит ли рискнуть и приложиться к фляге.

– Прекратить!

– Двести два.

– Прекратить! – требовательно повторил властный голос, и батальон как будто очнулся от дремы. Мальчишка-барабанщик неуверенно стукнул еще раз и, увидев, что старшина Байуотерс предостерегающе вскинул руку, опустил палочки. Шарп поднял голову и открыл глаза – все вокруг расплывалось и смешивалось в неясное пятно. Боль пронзила его, он всхлипнул и снова опустил голову. С губ сорвалась длинная ниточка слюны.

Полковник Артур Уэлсли направился к треноге. Секунду-другую майор Ши и его заместители смотрели на своего командира растерянно и почти виновато, как будто их застали за каким-то недозволенным занятием. Все молчали. Полковник подъехал ближе, с кислым видом оглядел окровавленного солдата, потом протянул руку с зажатой в ней плеткой и заставил Шарпа поднять голову. Их взгляды встретились, и Уэлсли едва не содрогнулся, когда глаза жертвы полыхнули ненавистью. Он убрал плеть и вытер испачканное слюной кнутовище о седло.

– Отвяжите его, майор, – холодно распорядился полковник.

– Есть, сэр. – Ши нервничал – уж не совершил ли он какую-то ужасную, непростительную ошибку? – Сию минуту, – добавил майор, забыв отдать приказ.

– Я не люблю вмешиваться в отправление наказания, – достаточно громко, чтобы слышали офицеры, добавил Уэлсли, – но рядового Шарпа надлежит доставить в палатку генерала Харриса сразу после того, как ему будет оказана необходимая помощь.

– В палатку генерала Харриса? – изумленно переспросил Ши. Генерал Харрис командовал всеми экспедиционными войсками, и майор не мог представить, какое отношение к нему может иметь забитый до полусмерти солдат. – Есть, сэр. Конечно. Сию минуту.

– Ну так исполняйте! – рявкнул Уэлсли, худощавый молодой человек с узким лицом, жестким взглядом и крупным, напоминающим клюв носом.

Развернув коня в сторону треноги, Уэлсли посмотрел на нарушителя.

– Рядовой Шарп? – брезгливо, словно общаясь с прокаженным, спросил он.

Шарп поднял голову, моргнул и захрипел. Подбежавший Байуотерс вытащил у него изо рта кляп, на что потребовалось некоторое время и определенные усилия.

– Вот и молодец, – негромко приговаривал старшина. – Молодец. Выдержал, не захныкал. Я тобой горжусь, парень.

Шарп попытался сплюнуть скопившуюся во рту слюну.

– Рядовой Шарп? – нетерпеливо повторил Уэлсли.

Шарп поднял глаза.

– Сэр? – прохрипел он. – Сэр. – На этот раз получилось что-то вроде стона.

Полковник поморщился.

– Вам следует прибыть в палатку генерала Харриса. Вы меня понимаете?

Шарп мигнул. Голова кружилась, а боль в теле свивалась с неверием в происходящее и ненавистью к армии.

– Ты слышал полковника, парень? – подсказал Байуотерс.

– Есть, сэр, – прохрипел Шарп.

Уэлсли повернулся к Миклуайту.

– Перевяжите его, мистер Миклуайт. Смажьте спину. Сделайте все, что считаете нужным. Он нужен мне compos mentis через час. Понятно?

– Да, сэр! Через час? – недоверчиво пробормотал врач и, увидев вспыхнувший в глазах полковника гнев, поспешно добавил: – Слушаюсь, сэр! Через час!

– И дайте ему чистую одежду, – распорядился Уэлсли, после чего еще раз взглянул на Шарпа и развернул коня.

Между тем последние веревки были перерезаны. Ши и другие офицеры как зачарованные наблюдали за происходящим, спрашивая себя, какое такое чрезвычайное событие могло стать причиной вызова рядового в палатку генерала Харриса. Старшина снял обрывки веревок с запястий Шарпа и протянул руку.

– Держись, парень. Обопрись. Осторожней.

Шарп покачал головой.

– Я в порядке, старшина. – Конечно, он был не в порядке, но выказать слабость перед лицом товарищей и тем более сержанта Хейксвилла? Нет! – Я в порядке, – повторил он и, медленно отстранившись от треноги, повернулся и сделал три шага.

Рота восторженно зашумела.

– Молчать! – крикнул капитан Моррис. – Отметьте нарушителей, сержант Хейксвилл!

– Есть, сэр!

Шарп сделал еще шаг, пошатнулся и едва не упал, но заставил себя выпрямиться и подойти к врачу.

– Прибыл для перевязки, сэр, – прохрипел он. Кровь залила бриджи, на спину было страшно смотреть, но он уже пришел в себя и смотрел на врача так, что тот невольно поежился.

– Идемте со мной, рядовой, – сказал Миклуайт.

– Помогите ему! – бросил барабанщикам старшина, и парни, отбросив хлысты, подхватили Шарпа под локти. Тот ухитрялся держаться прямо, но Байуотерс видел, что его шатает, и опасался, что солдат может упасть.

Шарпа увели. Майор Ши стащил треуголку, провел ладонью по седеющим волосам и, не зная, что делать дальше, посмотрел на Байуотерса.

– Похоже, старшина, дел на сегодня не осталось.

– Никак нет, сэр.

Ши молчал. Все шло не так, как надо.

– Распустить батальон, сэр? – подсказал Байуотерс.

Майор облегченно кивнул, радуясь, что кто-то еще способен принять разумное решение.

– Да, старшина, распустите батальон.

– Есть, сэр.

Так рядовой Шарп остался с живыми.

Ну а дальше Шарпа в таком вот состоянии отправили в шпионскую миссию под прикрытием - типа он дезертир)

Анон

Re: Чисто дженового вхумпа тред. Мы любим мучить мужиков, но не насилуем

А где там была лестница с боем?

Сорян за либ.ру, верстка там всратая.

▼9я глава первой книги⬍

Но на следующий день мы начали под'ем. На Колвир шла огромная лестница,
позволяющая людям находиться на ней  не более двух в ряд. Однако вскоре  она
сузится, и мы вынуждены будем идти гуськом друг за другом.
     Мы шли по лестнице вверх: сначала сто ярдов,  потом  двести,  триста...
Затем с  моря подул ураганный  ветер,  и  мы прижались к  камню и стали идти
осторожнее. Потом мы недосчитались двух-трех сотен людей.
     Мы  продолжали  подниматься,  и  пошел дождь.  Путь наверх стал  круче,
камень был скользким.
     Поднявшись   на   четверть   высоты   Колвира,  мы  встретили   колонну
спускавшихся вооруженных людей.  Первый из  наступающих обменялся  ударами с
нашим авангардом, и  двое людей упали мертвыми. Мы выиграли две ступеньки, и
еще один был убит.
     Так  продолжалось более  часа, и к тому времени  мы поднялись  на треть
высоты Колвира, а наша  линия продолжала укорачиваться,  подходя все ближе к
Блейзу  и  ко мне.  Хорощо хоть, что  наши большие  краснокожие солдаты были
сильнее, чем  солдаты  Эрика. Раздавалось бряцание оружия, короткий  крик, и
человек пролетал мимо  нас. Иногда это был краснокожий,  иногда лохматый, но
чаще всего он был одет в форму эриковских войск.
     Мы  дошли до половины лестницы, сражаясь за  каждую ступеньку. Когда мы
дойдем  до  вершины, перед  нами  окажется  широкая  лестница, по  отражению
которой  я спускался в  Рэмбу.  Эта лестница приведет  нас  к  Большой Арке,
являющейся  восточными  воротами в Эмбер. От идущих впереди солдат  осталось
человек пятьдесят, потом сорок, тридцать, двадцать, дюжина...
     Мы прошли уже две трети пути и лестница позади нас уходила  зигзагами к
подножию  Колвира.  Восточной  лестницей  редко  пользуются. Она  почти  для
красоты. В наши первоначальные планы входило пройти по выжженной равнине,  а
затем сделать круг, обойти горы с запада и  войти в  Эмбер сзади. Но огонь и
Джулиан  спутали  нам все  планы.  Нам  бы  никогда не удалось  то,  что  мы
задумали. Теперь  нам  осталось либо  атаковать в  лоб,  либо  отступить.  А
отступать мы не собирались.
     Еще три воина Эрика было убито, и мы  взобрались еще на  три ступеньки.
Затем наш человек, шедший впереди, полетел вниз, и мы потеряли ступеньку.
     Ветер  с моря  был резок и холоден, и  у подножия горы стали собираться
птицы.  Сквозь облака выглянуло солнце, так  как сейчас Эрик,  наверное,  не
думал о том, чтобы управлять погодой, когда мы были так близко от него.
     Мы поднялись еще на шесть ступенек  и потеряли еще одного человека. Это
было  странно,  дико  и  печально...  Блейз шел впереди меня, так что  скоро
настанет его черед. Затем мой, если он погибнет.
     Впереди нас осталось шестеро наших воинов.
     Десять ступенек...
     Мы медленно двигались вперед, а сзади, насколько хватало  глаз,  каждая
ступенька была залита кровью. Что-то в этом было аморальное.
     Наш пятый человек убил четверых, прежде чем упал сам, так что мы прошли
еще  один короткий поворот  лестницы.  Вперед и вверх —  третий наш человек
дрался со шпагами  в  каждой руке. Хорошо, что  он бился в святой  войне  за
святое  дело, потому что каждый удар он наносил  с большим воодушевлением  и
внутренней силой. Прежде, чем умереть, он убил трех воинов.
     Следующий не обладал такой верой и не так  хорошо владел шпагой. Он был
убит сразу же, и теперь их оставалось всего двое.
     Блейз вытащил свою длинную шпагу,  и ее лезвие засверкало на солнце. Он
сказал:
     — Скоро, брат,  мы  посмотрим,  что они смогут  сделать против  принца
Эмбера.
     — Надеюсь, только одного из них, — ответил я, и он ухмыльнулся.
     Мы прошли три четверти пути, когда наступила очередь Блейза. Он ринулся
вперед, мгновенно убив первого человека, который находился перед ним. Острие
шпаги впилось в горло второго и почти сразу же он ударил ею плашмя по голове
третьего,  скидывая  его вниз. Несколько мгновений продолжалась его дуэль  с
четвертым,  но  и  тут  все  было  кончено.  Я тоже  держал  шпагу наготове,
поднимаясь вслед за ним и глядя на то, что он делает.
     Он был великолепен, даже лучше,  чем я его помнил.  Он несся вперед как
вихрь и шпага его в его руке была живой в отблесках света. Они  падали перед
ним, боже,  как они  падали! И что бы ни говорили о  Блейзе, в  тот день  он
показал себя как истинный принц и вел себя, как подобает этому рангу. Я стал
думать, сколько он продержится. В левой руке он держал кинжал, используя его
с ярой жестокостью, как только  представлялся  такой случай. Он потерял этот
кинжал, оставив его в горле одиннадцатой жертвы.
     Я не  видел конца той колонне,  которая выступила против нас.  Я решил,
что  скорее всего  они доходят  до верхней ее площадки. Я  надеялся, что моя
очередь не придет. Я почти верил в это.
     Еще  три воина  пролетели мимо  меня,  и  тут  мы  дошли  до  небольшой
лестничной площадки и поворота.  Он  расчистил  площадку  и начал  под'ем. С
полчаса я наблюдал за ним, а воины, выступавшие  против него,  все умирали и
умирали. Я слышал  шепот  восхищения воинов, шедших позади меня. У меня даже
возникла сумасшедшая  мысль, что ему удастся пробиться до самого  верха.  Он
использовал каждый трюк,  известный в  фехтовании. Он выбивал  шпаги плащем,
делал подножки.  Он  хватал  свободной  рукой  за кисть  и  выворачивал  ее,
скидывал человека с лестницы без борьбы.
     Мы  дошли  до  следующей  лестничной площадки. К этому  времени на  его
рукаве  выступила кровь, но  он не переставал улыбаться, и солдаты,  стоящие
вслед за  теми,  кого  он  убивал,  были  бледны  как смерть. Это  тоже  ему
помогало. И возможно то, что за ним стоял я, готовый в любой момент вступить
в бой вместо него, тоже придавало им страху, действовало на нервы, замедляло
движение. Как я позднее узнал, они слышали о нашей битве на море.
     Блейз  поднялся  до  следующей  площадки,  расчистил ее и  вновь  начал
подниматься. Честно  говоря, я  не думал, что  ему удастся зайти так далеко.
Это было почти феноменальное представление о том, как надо владеть шпагой, я
не  видел  такого  с тех  пор,  как Бенедикт  один  удерживал  проход  через
Арденнский Лес против Лунных Всадников из Генеша.
     Однако  он начал уставать, это я тоже видел. Если  бы  был какой-нибудь
способ сменить его ненадолго,  дать ему хоть немного отдохнуть... Но  такого
способа не было. Поэтому я продолжал идти  за  ним,  со страхом  ожидая, что
каждый удар  может оказаться для  него  роковым. Я знал,  что он слабеет.  К
этому времени мы находились всего в ста футах от вершины.
     Внезапно  он  стал мне  близок. Он  был моим братом  и он  здорово меня
выручил.  Не думаю, что он считал себя способным добраться до вершины, но он
продолжал биться... тем самым давая мне шанс завоевать трон для себя.
     Он убил еще троих, и с  каждым ударом его шпага двигалась все медленнее
и медленнее. С четвертым он дрался минут пять, прежде чем  убил  его.  Я был
уверен, что следующий его противник окажется и последним.  Но этого, однако,
не произошло.
     Пока  он вытаскивал шпагу  из  горла  четвертого солдата, я  перебросил
шпагу из правой руки в левую, вытащил кинжал и бросил  его. По самую рукоять
вошел он в горло следующего солдата.
     Блейз перепрыгнул через две ступеньки и  ударом  локтя  скинул  солдата
вниз.  Затем он  сделал выпад  шпагой, вспоров живот следующему.  Я  кинулся
вперед  со  шпагой  напревес,  готовясь заполнить  пространство,  если с ним
что-нибудь произойдет,  но он  пока что во мне не нуждался. Как будто к нему
пришло второе дыхание, он с необычайной энергией кинулся вперед  и  убил еще
двоих. Я крикнул назад, чтобы  мне дали еще один кинжал, и мне  его передали
по линии.
     Я держал кинжал наготове, ожидая, когда он опять устанет, и кинул его в
очередного его противника. Но в эту минуту  солдат  как  раз кинулся вперед,
так  что кинжал ударил  его по голове рукоятью, а не вошел  в  горло. Этого,
однако,  было вполне  достаточно для Блейза, который  тут же убил его ударом
шпаги.  Но этим  воспользовался следующий солдат.  Он кинулся вперед, и хотя
шпага Блейза и вошла ему в живот, он потерял равновесие и они вместе упали в
пропасть.
     Повинуясь скорее рефлексу,  почти не соображая, что я делаю,  но тем не
менее прекрасно понимая, что решение в доли секунды всегда оправдывает себя,
я выхватил левой рукой из-за пояса колоду карт и швырнул ее Блейзу,  который
на секунду как бы завис над пропастью (так быстро среагировали мои мускулы),
и крикнул во все горло:
     — Лови скорее! Скорее же, идиот!
     У меня не было времени увидеть, что произошло дальше, пришлось отражать
атаки и  самому нападать. Но колоду он поймал.  Это я успел увидеть краешком
глаза.
     И тогда начался последний этап нашего  восхождения на Колвир. Чтобы  не
терять  время, просто скажу,  нам удалось  это  сделать, и, тяжело  дыша,  я
остановился на  верхней  площадке, поджидая, пока  вокруг меня соберется мое
оставшееся войско.
     Мы построились и начали наступать вперед.  Около часа потребовалось нам
на то, чтобы дойти до Большой Арки. Мы прошли ее и вошли в Эмбер.
     Где бы сейчас ни был Эрик, я уверен, он никогда не предполагал, что нам
удастся зайти так далеко.
     И я задумался о том, где сейчас Блейз. Хватило ли у него времени на то,
чтобы  выхватить  карту и  воспользоваться  ею,  прежде  чем  он достиг  дна
пропасти? Думаю, что этого я никогда не узнаю.
     Мы недооценили противника, недооценили  по  всем  статьям.  Сейчас  его
войско намного  превосходило  нас численностью  и нам  просто  не оставалось
ничего другого,  как  только биться до последнего так долго,  как только  мы
могли  продержаться.  Почему  я  свалял такого дурака и бросил  Блейзу  свою
колоду? Я знал, что у него не было своей, и поэтому действовал инстинктивно,
по тем рефлексам, которые скорее выработались у меня на Отражении  Земли. Но
ведь я мог использовать карты, чтобы скрыться, если меня разобьют вконец.
     Меня разбили вконец.
     Мы дрались до самых сумерек, и  к этому времени у меня оставалась всего
горстка воинов.
     Нас окружили  на тысячу ярдов внутри самого Эмбера  и все же достаточно
далеко  от дворца. Мы уже не  шли вперед,  а  защищались и погибали  один за
другим. Мы потерпели поражение.
     Льювилла или Дейдра предоставили бы мне убежище. Зачем я сделал это?
     Я убил еще одного солдата и перестал думать о своем поступке.
     Солнце опускалось, начало  темнеть. Нас оставалось всего лишь несколько
сотен,  и мы не приближались  к дворцу  ни на шаг. Затем я  увидел  Эрика  и
услышал,  как он громко кричит, отдавая какие-то  приказы.  Если бы я только
мог ближе подойти к нему. Но я этого не мог.
     Может  быть, я и сдался бы ему в плен, чтобы пощадить жизнь  оставшимся
моим солдатам, которые дрались хорошо и сослужили мне хорошую службу, чем бы
не кончился этот  бой. Но сдаваться было  некому и никто не требовал от меня
сдачи. Эрик не услышал бы меня, даже если бы я закричал во все горло. Он был
далеко и командовал.
     Так что  мы  продолжали  биться, и у  меня оставалась  всего лишь сотня
воинов.
     Скажу короче. Они убили  всех, кроме меня. На меня  же набросили сети и
сбили тупыми стрелами без наконечников.
     В конце  концов я  упал, и  меня начали глушить дубинками по  голове  и
связали, а дальше начался какой-то кошмар, который все не проходил,  чтобы я
ни делал.
     Мы проиграли.
Пробудился я в темнице, в подземелье, глубоко под Эмбером, сожалея, что
мне удалось дойти до самого конца.
     Тот факт, что я все еще  оставался  в живых, означал, что Эрик строит в
отношении  меня какие-то  свои планы. Перед моими глазами возникали  видения
колодок,  огня и щипцов  для пытки. Я предвидел ту  деградацию, которая  мне
грозит, лежа на сырой соломенной подстилке.
     Как долго я оставался без сознания? Я не знал.
     Я обыскал  свою  маленькую  камеру, пытаясь найти  хоть  какой-  нибудь
предмет, с  помощью  которого  можно  было бы  покончить с собой, но не смог
найти ничего, что могло бы послужить этой цели.
     Раны мои горели как солнце, и я очень устал.
     Я улегся поудобнее и опять уснул.
     Я  проснулся,  но  ко  мне  так  никто  и  не пришел.  Мне  некого было
подкупить, и никто меня не пытал.
     Никто не принес мне также поесть.
     Я лежал там, завернувшись в  плащ и вспоминая все, что произошло с  тех
пор, как  я проснулся  в Гринвуде и отказался от укола. Может, для меня было
бы лучше, если бы я этого не делал.
     Я познал отчаяние.
     Скоро Эрик будет коронован в Эмбере. А может, это уже произошло.
     Но сон был прекрасным выходом, а я был таким усталым.
     Впервые за  долгое  время  я  получил  возможность  спать,  отдыхать  и
позабыть о своих ранах.
     Камера была темна, сыра и в ней пахло.

И чтобы два раза не вставать, следующая, вхумповая вся целиком,

▼где Корвину выкололи глаза⬍

Сколько раз я просыпался и вновь засыпал, я не помню.  Дважды я находил
воду и мясо  на подносе у двери. Оба раза  я съедал все  без остатка. Камера
моя была  непроницаемо темна и очень холодна. Я  ждал. Ждал. Затем  за  мной
пришли.
     Дверь распахнулась и появился слабый свет. Я моргнул от непривычки, и в
этот момент  меня позвали. Коридор  снаружи был до отказа набит вооруженными
солдатами, чтобы  я не выкинул какого-нибудь фокуса. Я потер рукой щетину на
подбородке и пошел туда, куда меня повели.
     Шли  мы  долго,  и,  дойдя  до зала  со  спиральной  лестницей,  начали
подниматься по ней.  Пока  мы шли,  я не задал  ни  одного вопроса,  и никто
ничего не пытался мне об'- яснить.
     Когда мы  дошли до  верха,  меня  провели  уже по  самому дворцу.  Меня
привели в теплую чистую комнату и велели раздеться догола. Я разделся. Потом
я вошел в ванную с  горячей водой, от которой шел приятный пар, и подошедший
слуга соскреб всю мою грязь, побрил меня и подстриг.
     Когда я вытерся насухо, мне дали чистые одежды — черные  и серебряные.
Я оделся, и на мои плечи накинули плащ с серебряной застежкой в виде розы.
     — Теперь вы готовы, — сказал мне сержант охраны. — Пойдемте сюда.
     Я пошел за ним, а охрана пошла за мной.
     Меня провели  в  самый конец  дворца, где кузнец одел  мне наручники  и
сковал  цепями  ноги. Цепи были тяжелыми,  чтобы  у меня не  хватило  сил их
порвать. Если  бы  я начал  сопротивляться, я  знал, что  меня  избили бы до
бесчувствия, и  результат был бы таким же. У меня не  было  особого  желания
быть избитым до бесчувствия  и поэтому  я не сопротивлялся. Затем  несколько
стражников взяли  цепи в руки  и меня провели обратно в начало  дворца. Я не
глядел  по  сторонам на  все  то  великолепие, которое  меня окружало. Я был
пленником.  Возможно,  скоро  я буду либо мертв,  либо  безумен. И сейчас  я
ничего  не мог с этим поделать. Беглый взгляд  в окно сказал мне, что теперь
ранний вечер, и я  не испытывал никакой  ностальгии, когда меня проводили по
залам, где все мы играли детьми.
     По  длинному коридору  меня провели  в столовую дворца. Повсюду  стояли
столы, а за ними сидели люди, многих из которых я знал.
     Самые прекрасные костюмы и платья Эмбера горели и переливались на телах
знати, и была музыка при свете факелов, а еда уже стояла на накрытых столах,
хотя никто еще не приступал к пиршеству.
     Я  увидел  лица,  которые  узнал,  как,  например,  Флору,  но и многих
странных  и  незнакомых. Я увидел  менестреля,  лорда  Рейна —  да, он  был
посвящен в рыцари мной  — которого я не видел много веков. Когда мой взгляд
упал на него, он отвернулся.
     Меня довели до большого  стола в  центре зала  и  усадили. Охрана стала
позади меня, прикрепив цепи  к кольцам, нарочно для этой цели совсем недавно
вделанным в пол. Кресло во главе моего стола еще не было занято.
     Я  не знал женщину, сидевшую справа от меня, но слева сидел  Джулиан. Я
не обратил на него внимания, а уставился на блондинистую особу.
     —  Добрый  вечер,  — сказал  я. — По-моему, нас  не представили друг
другу. Меня зовут Корвин.
     Она поглядела на сидящего справа от нее мужчину,  как бы за поддержкой,
но  этот большой рыжий  мужчина с кучей прыщей на лице  отвернулся и  сделал
вид, что оживленно беседует с женщиной, сидящей справа от него.
     Она выдавила из себя слабое подобие улыбки:
     — Меня зовут Кармель. Как поживаете, принц Корвин?
     — Какое прекрасное у вас имя. А у меня все в порядке. Скажите, как так
получилось, что такая хорошая приятная девушка вдруг очутилась здесь?
     Она быстро сделала глоток воды.
     — Корвин,  — Джулиан сказал  громче, чем это  было нужно. — Я думаю,
что леди, к которой ты пристаешь, считает тебя несносным.
     — Да? По-моему, она не сказала тебе ни слова за весь вечер.
     И он не покраснел, он стал белым, как мел..
     — Достаточно. Я не намерен терпеть от тебя этого больше.
     Тогда  я  потянулся  и  намеренно побренчал своими  цепями. Кроме  того
эффекта,  который это произвело,  я  узнал, сколько свободного  пространства
находится в  моем распоряжении. Недостаточно, конечно.  Эрик  был достаточно
осторожен.
     — Подойди поближе  и прошепчи мне свои возражения на ушко,  братец, —
сказал я.
     Но он этого почему-то не сделал.
     Я был последним,  усевшимся за стол, и поэтому я  знал, что скоро время
тому,  что должно  произойти. И я  не  ошибся. Зазвучали шесть труб, и вошел
Эрик.
     Все встали. Кроме меня.  Стража  была вынуждена стащить меня со стула и
поддерживать с помощью цепей в стоячем положении.
     Эрик улыбнулся  и спустился  по  лестнице  справа от меня.  Я  с трудом
различал  его  собственные  цвета  под горностаевой  мантией, в  которую  он
завернулся. Он встал во главе стола, остановился возле своего стула. Подошел
слуга,  вставший  позади  него,  и  виночерпии  принялись разливать  вино по
бокалам.
     Когда бокалы были наполнены, он поднял свой.
     — Пусть  вечно будете все  вы обитать  в  Эмбере, — сказал  он,  — в
вечном городе.
     И все подняли бокалы. Кроме меня.
     — Возьми бокал, — сказал Джулиан.
     — Подай его мне, — попросил я.
     Он  этого  не  сделал,  но посмотрел  на меня долгим  взглядом. Тогда я
быстро взял бокал в руки и поднял его.  Между нами было  сотни две людей, но
мой голос разнесся  по всему залу. И Эрик не отрывал от меня взгляда, пока я
произносил свой тост.
     — За Эрика, который сидит в самом конце зала!
     Никто  не попытался  ударить меня, в  то  время  как Джулиан  выплеснул
содержимое своего  бокала  на пол. Остальные последовали его примеру, но мне
удалось выпить свой почти до конца, прежде чем его выбили у меня из рук.
     Когда Эрик сел, дворяне последовал его примеру, а меня  отпустили,  и я
упал на свое место.
     Начали подавать блюда, а так как я был голоден,  то ел больше остальных
и с большим удовольствием.
     Музыка не умолкала  ни на секунду, и трапеза  продолжалась часа два. За
все это время никто не сказал мне ни единого слова, и сам я больше ни к кому
не обращался. Но мое присутствие  ощущалось  всеми, и  наш  стол был поэтому
заметно тише остальных.
     Каин  сидел далеко  от меня. По  правую  руку от  Эрика.  Я решил,  что
Джулиан далеко не в фаворе. Ни Рэндома, ни Дейдры не было. В зале находилось
много  других  дворян, которых я знал и  многих из  которых я считал  своими
друзьями, но ни один из них не кивнул мне в ответ, случайно встретившись  со
мной взглядом.
     Я  понял,  что  для того, чтобы  Эрик стал  королем  Эмбера, оставалась
маленькая простая формальность.
     Вскоре так и  случилось. После  обеда  речей не было. Просто Эрик встал
из-за стола. Опять торжественно зазвучали трубы, другая музыка замолкла.
     Затем  составилась процессия, ведущая  к тронному залу  Эмбера. Я знал,
что за этим последует.
     Эрик встал перед троном и все склонили перед ним головы. Кроме меня. Но
об этом не стоит говорить,  потому  что все равно меня  пригнули  так, что я
встал на колени.
     Сегодняшний день был днем его коронации.
     Наступило молчание. Затем Каин внес подушку,  на которой лежала корона.
Корона Эмбера. Он преклонил колена и застыл в этом положении, протягивая ее.
     Затем рывком цепей меня подняли на ноги и потащили вперед. Я понял, что
должно  произойти. До меня это дошло в мгновение  ока, и я стал бороться. Но
силой и ударами меня вновь поставили на колени у самых ступенек трона.
     Звучала мягкая музыка — это были "Зеленые Рукава" — и за  моей спиной
Джулиан сказал:
     — Смотрите на коронование нового короля Эмбера!
     Затем он прошептал мне:
     — Возьми корону и протяни ее Эрику. Он коронует сам себя.
     Я посмотрел  на корону  Эмбера, лежащую на алой подушке, которую держал
Каин. Она была сделана из  серебра  с  семью высокими пиками, на  каждом  из
которых сверкал  драгоценный  камень.  Она была  украшена изумрудами,  и  по
бокам, у каждого виска, был вделан рубин.
     Я не шевелился, думая о тех  временах, когда  я видел под  короной лицо
нашего Отца.
     — Нет, — просто сказал я и почувствовал, как меня ударили по лицу.
     — Возьми ее и протяни Эрику, — повторил он.
     Я попытался  ударить его, но цепи были надежно натянуты. Мне снова дали
пощечину.
     — Ну хорошо, — сказал я в конце концов и потянулся к короне.
     Несколько секунд я держал  ее  в  своих руках, а затем быстро надел  ее
себе на голову и провозгласил:
     — Я короную себя, Корвина, в короли Эмбера!
     Корону  немедленно  сняли  и положили на  подушку.  Меня  несколько раз
сильно ударили по спине. По всему залу прокатился шепоток.
     — А теперь возьми ее и попробуй еще раз. — сказал Джулиан. — Протяни
ее Эрику.
     Последовал еще удар.
     — Хорошо, — я почувствовал, что  по моей спине  течет что-то мокрое и
липкое.
     На  этот раз я  швырнул корону изо всех сил,  надеясь выбить Эрику один
глаз.
     Он  поймал ее  правой  рукой  и улыбнулся мне, кк  будто заставил  меня
сделать то, что было ему нужно.
     — Спасибо.  А теперь слушайте меня все присутствующие и те, кто слышит
меня в  Отражениях. В этот день я принимаю корону и трон. Я беру в свою руку
скипетр  королевства Эмбера.  Я  честно завоевал  этот  трон, и я беру его и
сажусь на него по праву моей крови.
     — Лжец! — воскликнул я, и тут же чья-то рука зажала мне рот.
     — Я короную себя, Эрика Первого, королем Эмбера.
     — Долго живи, король! — прокричали дворяне три раза.
     Затем Эрик наклонился и прошептал мне на ухо:
     —  Твои глаза видели  самое  прекрасное зрелище  за всю  твою жизнь...
Стража! Уберите  Корвина, и пусть ему выжгут глаза!  И пусть он запомнит все
великолепие этого дня  как последнее, что он видел. Затем киньте его в самую
глубокую темницу, самое  далекое подземелье Эмбера, и пусть  его  имя  будет
забыто!
     Я плюнул в него, и меня избили.
     Я сопротивлялся  на каждом  шагу, пока меня  выводили из зала. Никто не
смотрел на меня, когда  меня выводили, и последнее,  что я помню, это фигуру
Эрика, сидящую на троне, раздающую улыбки и милости окружавшим ее дворянам.
     То, что он приказал,  было со  мной  сделано,  и, как  божья милость, я
потерял сознание еще до конца.

Ну и в следующей ещё кусочек вкусного про боль, отчаяние и потом восстановление, но его уже не потащу)

О, спасибище, анон!

Анон

Re: Чисто дженового вхумпа тред. Мы любим мучить мужиков, но не насилуем

Ну, у меня на вхумп без превозмогания не встает, прастити 

Ну, я к тому, что ситуация пробивания стенки лбом более специфическая чем превозмогания, и меня штырит ею не всегда - но Стренджу удалось)

А Ересь Хоруса ты читал, анон? Там такого добра дохуа и дохуища. Например, борьба сломанного примарха Ангрона с его Гвоздями Мясника (на мой вкус, самая вхумповая из всех линий. Как же за него, беднягу, душа болела, лучший из примархов!), или когда Магнус пытался предотвратить катастрофу, предупредив Императора - и за это же и огреб люто вместе со всем легионом, или когда Коракс неудачно пытался спасти свой легион... И, конечно, Вулкан, который в прямом смысле  бессмертный, поэтому его убивали, убивали и убивали, чтобы свести с ума - но не вышло.

Я вообще Ваху не читал, но, похоже, пора 

Анон

Re: Чисто дженового вхумпа тред. Мы любим мучить мужиков, но не насилуем

Я в прошлый тред вносил

А, точно, вспомнил эту красоту. Спасибо, что и сюда принес, анончик. Не потеряется теперь. 
А Шарп еще и на ногах удержался и куда-то еще и сам пошел...

Анон

Re: Чисто дженового вхумпа тред. Мы любим мучить мужиков, но не насилуем

О, спасибище, анон!

Анон

Re: Чисто дженового вхумпа тред. Мы любим мучить мужиков, но не насилуем

Спасибо, что и сюда принес, анончик. Не потеряется теперь. 

Анон

Re: Чисто дженового вхумпа тред. Мы любим мучить мужиков, но не насилуем

Я вообще Ваху не читал, но, похоже, пора 

Пора-пора))
Прям Ересь всю подряд и читай. Там не все книги равно удачные, это всё-таки не Профессор, а всего лишь космоопера, но большая часть точно читабельные, и превозмоганий много, персонажи практически поголовно только тем и занимаются))). И, конечно,  до чёрта вхумпа, сеттинг располагает)))

Анон

Re: Чисто дженового вхумпа тред. Мы любим мучить мужиков, но не насилуем

На днях не без удовольствия посмотрел "Граф Монте-Кристо". Фильм наивный, как ночной горшок, но снят симпатично, да и классика.

Джим Кэвизел вообще король хумпа. Есть еще вполне топором сделанный фильм "Неверный", где он играет христианского проповедника, которого похитили террористы и мучают, чтобы он принял ислам. А про Person of Interest уже много раз писали.

Отредактировано (2021-11-06 00:00:34)

Анон

Re: Чисто дженового вхумпа тред. Мы любим мучить мужиков, но не насилуем

Анон-топикстартер снова с вами после двухнедельного бана.

Пока туда-сюда, качнул себе всего Бонда - и того, что Флеминг написал, и того, что после смерти Флеминга наваляли. Годноту буду вносить.

Анон

Re: Чисто дженового вхумпа тред. Мы любим мучить мужиков, но не насилуем

фильм "Неверный"

О, мучают, говоришь... Надо глянуть, спасибо за наводку, анончик!

С возвращением, анон-ТС!

Отредактировано (2021-11-06 00:11:45)

Анон

Re: Чисто дженового вхумпа тред. Мы любим мучить мужиков, но не насилуем

На днях не без удовольствия посмотрел "Граф Монте-Кристо". Фильм наивный, как ночной горшок, но снят симпатично, да и классика. И главный герой - симпатяга, особенно в заточении. Особенно во время порки. 

Ы-ы-ы, да! Да еще и издевается: "Я прекращу побои, как только Бог здесь появится". И еще и каждый год повторял.

Короче, хорошо получилось. Душевно 

Анон

Re: Чисто дженового вхумпа тред. Мы любим мучить мужиков, но не насилуем

Джим Кэвизел вообще король хумпа.

А если вспомнить, что он же - Иисус в "Страсти христовы" Мэла Гибсона... Да уж, внешность располагает.

И, может, чуваку это нравится? 

Анон

Re: Чисто дженового вхумпа тред. Мы любим мучить мужиков, но не насилуем

Анон-топикстартер снова с вами после двухнедельного бана.

А, так я не один там сидел.
(анон с Шарпом)

К слову, сорян, аноны с фичками и с древностями из начала треда - я собирался вашу годноту прочитать и даже начал, но отписаться не успел, а потом бан выбесил так, что на хс всё это время не заходил вообще, вот тоже только позавчера вернулся.
К остальному контенту припаду, как перезлюсь и разгребусь слегка.

С возвращением, тс.

Так чо там у нас с шапкой? Сократили, как модеры велели?

Анон

Re: Чисто дженового вхумпа тред. Мы любим мучить мужиков, но не насилуем

Ы-ы-ы, да! Да еще и издевается: "Я прекращу побои, как только Бог здесь появится". И еще и каждый год повторял.

Короче, хорошо получилось. Душевно

Мне вот больше заходит, когда аббат уже прокачал в нем стоика, и он вместо "ааа, за что?" воспринимает это как "похуй, пляшем". У него такое лицо, ммм...

Анон

Re: Чисто дженового вхумпа тред. Мы любим мучить мужиков, но не насилуем

А, так я не один там сидел.
(анон с Шарпом)

И тебя с возвращением, брат-шарполюб!

Анон

Re: Чисто дженового вхумпа тред. Мы любим мучить мужиков, но не насилуем

Так чо там у нас с шапкой? Сократили, как модеры велели?

Не-а, все так осталось, как было.