Настойчивый стук в дверь повторяется, и Итан, чертыхнувшись, отворачивается к стене лицом и заползает под одеяло с головой, собираясь претвориться спящим. А еще лучше - мертвым. Он и так чувствует свою ущербность каждую ебучую секунду последних нескольких дней, а от удушающей, навязчивой заботы ребят становится только хуже. Чувство вины перед ними, перед фанами, перед организаторами и всеми сразу Итана просто выматывает.
Дверь, конечно, открывается без какого-либо разрешения. Кто на этот раз? Итан любит их всех, видит бог, он очень их любит, но прямо сейчас...
- Ты мне должен. Я всех выгнал.
Ох. Дамиано. Он достает меньше других, не лезет, не пристает с заботой, не подбадривает фальшивыми заверениями, что все обязательно будет хорошо, а руки восстановятся. Итан уверен, что Дамиано злится. Его зависимость от сцены, от фанатов, от энергии залов и криков толпы куда больше, чем у остальных. А Итан со своими чертовыми запястьями оставляет его без концертов, которых группа и так практически лишилась. Дамиано не хочется сейчас видеть сильнее всего, хоть Итан и скучает по нему еще больше, чем по своим барабанам.
- А если ты не прекратишь разыгрывать из себя умирающего лебедя, я напишу в общий чат, что Итану срочно-срочно нужны обнимашки, внимание, забота и очень много общения. Очень много.
От перспективы Итан вздрагивает. Если в их доме в Гарласко есть хоть какие-то возможности спрятаться от компании, то в его крошечной римской квартире - без шансов. Дамиано оставляет его без выбора. Итан нехотя высовывает голову из-под одеяла, и в эту же секунду слышит странный звук.
Цок. Цок. Цок. Каблуки?
Пострадать и пожалеть себя Итан еще успеет - реабилитация минимум две недели - а вот выяснить, почему Дамиано разгуливает по его комнате на каблуках, нужно прямо сейчас.
Наверное, однажды Итан привыкнет. Перестанет удивляться. Перестанет задыхаться в восторге от очередной сумасшедшей выходки. Но явно не сейчас.
Дамиано действительно на каблуках. Он уверенно вышагивает по комнате на острых белых шпильках так, словно это самая удобная обувь на свете. Итан мог бы догадаться, что Дамиано не упустит такого шанса. Должен был догадаться. Костюм медсестры? Конечно, где подписать?
Короткий белый халатик, белые чулки, кружевная резинка которых заканчивается намного ниже подола и кокетливая белая шапочка с красным крестом. И даже, мать их, медицинские перчатки.
- Все? Передумал умирать? Тебе нужно намазать руки. И если ты сейчас скажешь, что справишься сам, я тебе вот это, - Дамиано угрожающе выставляет кулак, затянутый латексом, - запихаю в задницу без каких-либо предварительных ласк. И в совершенно не сексуальном плане. Вопросы?
- Никаких.
Итан садится, подталкивает подушку под спину и выставляет перед собой руки. Иногда – практически всегда – с Дамиано не стоит спорить. С Дамиано в костюме медсестры тем более.
Халатик задирается от каждого шага. Каблуки царапают пол. Широкая кружевная резинка выглядит невозможно невинно на фоне черных клякс татуировок. Когда Дамиано накланяется над тумбочкой, чтобы распаковать лекарство, Итан шумно сглатывает. Ткань халата слишком тонкая, чтобы что-то скрывать. Она идеально обтягивает ягодицы Дамиано и отлично просвечивает кружевное белье.
Влажно блестящая мазь на перчатках навевает совершенно определенные мысли, но Дамиано настроен серьезно – не отмачивает пахабные шуточки, не подмигивает, он вообще ничего не говорит. Просто удивительно профессионально растирает ладони Итана, делая это с достаточным нажимом, но не так, чтобы стало больно. От мази рукам сразу становится тепло, привычный зудящий дискомфорт отступает. И Итан не выдерживает, довольно стонет сквозь зубы. Он чувствует, как разжимается раскаленная пружина где-то в груди и как все тело затапливает облегчением.
- Наконец-то, блядь. – Дамиано беззлобно ворчит и нарушает молчание. - Знаешь, ты заебал этой своей драмой. Все иногда болеют.
- Думал, ты злишься.
- Злюсь. Потому что ты сразу не сказал, а молча жрал обезбол.
Да. Не сказал. Потому что были интервью, съемки, промо-тур, выступления, репетиции, записи нового альбома, на котором хотелось прыгнуть выше головы. Ребята тормозили его, хвалили, уговаривали не напрягаться слишком сильно, потому что уже отлично. Но Итану хотелось больше драйва, больше сложных партий, больше, больше, еще больше. Наверное, скажи он сразу, как только почувствовал первые, сначала почти незаметные отголоски боли, все бы не зашло настолько далеко.
- Я так больше не буду. – Обещание звучит по-детски. Но Дамиано, похоже, оно устраивает.
Когда с мазью покончено, Дамиано снимает и сворачивает перчатки, а потом зачем-то ставит стул прямо напротив кровати Итана. И усаживается на него с совершенно невозмутимым, нечитаемым лицом.
- Конечно, ты больше так не будешь. – Руки Дамиано скользят по обтянутым белым капроном коленям, и Итан следит за этим движением как завороженный. – Иначе больше пальцем меня не тронешь.
- Дам…
- Я серьезно. Соврешь еще хоть раз про такое, - Дамиано разводит ноги, отчего халатик задирается уж совсем неприлично, оголяя бедра и демонстрируя белое кружево белья, - тебе останется только облизываться издалека.
Одна рука Дамиано остается на колене, вторая скользит по обнаженной коже над резинкой чулка, пока не замирает между разведенных бедер. Движения тягучие, медленные, дразнящие. И Итан словно чувствует их на себе. Голова, тяжелая от лекарств, переживаний и чувства вины, вдруг становится легкой и пустой: вся кровь оттуда стекает в яйца и твердеющий член. Еще каких-то десять минут назад Итан не то что трахаться, он жить не очень-то хотел. А теперь его почти трясет от желания прикоснуться к Дамиано, притянуть его к себе, запустить руки под чертов халатик и приласкать прямо через белое кружево. Он собирается встать, потому что оставаться в стороне сейчас смерти подобно, но Дамиано не позволяет.
- Лежать.
Команда хлесткая и такая, что ослушаться нельзя. Итан послушно откидывается обратно на подушки и даже кивает. Если Дамиано решил его мучить, то он помучает.
- Мне нужны положительные эмоции. Иди ко мне.
- Тебя нужно хорошенько выпороть, Итан. Но мы это оставим на потом.
Попытайся Итан объяснить, что именно такого делает Дамиано, от чего именно у него сносит крышу, он бы не смог. Просто гладит себя по ногам, трогает между бедер, то сводит колени вместе, то разводит так широко, что халат задирается почти до пояса. У него тоже стоит – белье крошечное и ничего не скрывает, это вам не стариковское Гуччи в рубчик, но Дамиано все продолжает и продолжает свое представление.
- Иди ко мне.
Дамиано запрокидывает голову, гладит себя по горлу, скользит рукой по горловине халата с отложным воротничком, сжимает сосок через ткань и бросает на Итана взгляд из-под ресниц.
- У меня есть условие.
Блядь. Блядьблядьблядь. Итан беспомощно стонет. Он готов на все. Лишь бы издевательство это закончилось.
- Все, что хочешь.
- Пообещай.
- Дамиано. Все. Что. Хочешь. Иди ко мне.
- Ты меня не трогаешь.
- Что?
- Во-первых, твоим божественным невероятным рукам нужен покой. – Дамиано поддевает верхнюю пуговку халата и расстегивает ее. – Во-вторых, тебя надо проучить.
- Дамиано. – У Итана так громко стучит сердце, словно готово вот-вот взорваться. Еще одна пуговка.
- Если тебя не устраивают мои условия, я могу продолжить сам. – Дамиано свободной рукой гладит себя по члену, и Итан слышит, как сбивается его дыхание. И соглашается на что угодно.
- Устраивают.
Это невозможно жестоко. Он хочет трогать Дамиано. Он хочет лапать его между широко раздвинутых бедер. Он хочет трахать его пальцами. Гладить по бесконечным ногам через плотный белый капрон. Но он только кивает на каждый шаг, который сопровождается громким «цок».
Дамиано забирается на кровать, сбрасывает с себя туфли и тянет с Итана штаны. Он смотрит голодно и жадно, но с немым предупреждением, которое невозможно игнорировать. И потрогать, обнять, прижать его к себе теперь хочется еще сильнее. По Дамиано тоже отлично видно, как по капле утекает самообладание и как мало терпения осталось. Когда он расстегивает еще несколько пуговиц, оставляя застегнутой только одну, у него подрагивают пальцы. И Итан обещает себе, что уговорит его надеть этот проклятый наряд еще разок – с шапочкой, чулками и всем остальным – и вот тогда он обязательно распустит руки.
Когда Дамиано накланяется над пахом Итана и берет в рот его член, сразу глубоко-глубоко, до самого горла и сдавленного давящегося звука, все остальное теряет значение. Болезнь, отмена концертов, недовольство лейбла - все. Итан уже тянется привычно придержать Дамиано за затылок, уговаривая не спешить, чтобы не навредить связкам и голосу, но вспоминает об обещании. Он тихо зовет его по имени, почти жалобно, уговаривая притормозить. Но Дамиано в ответ только принимает еще глубже, снова давится, а потом утирает мокрые покрасневшие губы и греховно облизывается.
- Плюсы вынужденных творческих каникул. Можно не осторожничать.
Дамиано буквально трахает Итана своим ртом. Он отстраняется только чтобы вытереть слюну и глотнуть воздуха, потом снова насаживается, не жалея свое драгоценное горло. Итан чувствует, как в животе закручивается болезненно сладкая спираль, как по позвоночнику прокатывается раскаленная волна удовольствия. Ему нужно, нужно коснуться Дамиано. Но он не может. Он даже простынь в кулак сжать сейчас не может, блядь, потому что режим, мать его, покоя. Итан уже почти рассыпается, почти взрывается от кайфа, когда Дамиано отстраняется с громким стоном. Упирается лбом Итану в бедро, сжимает себя между ног и сорвано дышит, опаляя своим горячим дыханием кожу.
Если бы он только разрешил… Итан провел бы по его напряженным плечам, стянул бы влажный от пота халат, уложил бы на лопатки и не успокоился бы, пока не коснулся каждого, каждого миллиметра его тела. Потом вылизал бы всего, так, чтобы между ягодиц хлюпало от слюны и чтобы с члена текло, чтобы Дамиано колотило от возбуждения. Хотя его и сейчас – колотит.
- Как же охуенно, а. – Итан может только согласно кивать. Оргазм отступает чуть-чуть, но мозги все равно не хотят работать. В животе все еще горячо-горячо. – Мы к этому вернемся.
Дамиано невинно целует Итана в бедро, последний раз коротко проводит языком по члену, а потом забирается верхом, усаживается прямо на его пах и ерзает так, что тонкое кружево проезжается по чувствительной коже.
- Дами…
- Знаю, знаю, знаю.
Он такой красивый, такой невероятно красивый в этой нелепой шапочке и перекрученном халате, раскрасневшийся, с влажными завитками волос и плохо смытой подводке. У Итана не хватает в груди места от того, как много там места занимает Дамиано. Он шепчет ему, несет какую-то ерунду. Сыпет комплиментами и обещаниями больше никогда. Просьбами прикоснуться и признаниями в любви.
Дамиано нависает над Итаном, упираясь ладонями по разные стороны от его головы, и замирает. У него покрасневшие припухшие губы и влажный подбородок. И в любой другой момент Итан уже целовал бы его, сцеловывал каждый вздох и каждый стон. Но сейчас он ждет. Не знает, откуда только терпение сейчас берет, но ждет.
И Дамиано им доволен. Он улыбается, кивает и наклоняется чуть ниже. Проводит кончиком носам по щеке Итана, по скуле, проводит влажный след языком по краю губ. А потом опаляет ухо лихорадочным горячим шепотом.
- У меня очень большие планы на твою временную беспомощность. Сколько там у нас, две недели?
Итана прошибает от загривка до самого копчика. Потому что Дамиано чокнутый, во всех смыслах чокнутый и невероятный, а эти его слова звучат слишком многообещающе. Каждая фраза, рассказывающая о том, что Дамиано собирается с ним сделать, бьет по нервным окончанием. Этот горячечный, распаленный речитатив стоит записать песней, но ее не возьмет в ротацию ни одна, даже самая продвинутая радиостанция.
Когда Дамиано замолкает, наконец-то замолкает и впивается в губы Итана, перед глазами от возбуждения танцуют цветные пятна, и ни один глоток воздуха, кажется, так и не доходит до легких. Поцелуй выходит почти злым, голодным и неаккуратным. Совсем как в первые разы, когда мозги просто отключались, а от похоти и нетерпения не получалось держать себя в руках.
Губы горят. Лицо горит. Сердцу тесно в грудной клетке. Член стоит уже так, что Итан готов кончить уже от одного только трения о тонкое кружево. Но Дамиано с тихим стоном разрывает поцелуй, упирается лбом Итану в плечо и заводит руку назад. Не видно, ни хрена не видно. Но Итан прекрасно знает и так, что происходит. У Дамиано напрягаются плечи, дыхание становится еще громче и еще сорванней. Он двигает рукой, которой – Итан точно знает – неудобно из-за позы и тесно из-за белья. Только вот Дамиано упертый. Его можно умолять, чтобы он позволил себе помочь, но если он хочет именно вот так и именно сейчас, Итану остается только терпеть. Он целует мокрый висок, лоб, куда дотягивается. И послушно за разом раз смачивает пальцы Дамиано слюной, когда тот подносит их к его губам.
Итан отчетливо понимает, когда наступает этот момент. Когда Дамиано расслабляется и приспосабливается. Когда подготовка начинает доставлять ему настоящее удовольствие, которого очень скоро становится мало. Облизывая пальцы Дамиано очередной раз, Итан добавляет как можно больше слюны. И с облечением всхлипывает, когда чувствует их на своем члене.
Дамиано упирается ладонью ему в грудь. Оглаживает мышцы, рассматривая с жадным, голодным вниманием. А потом, тихо ругаясь сквозь зубы, другой рукой пытается сдвинуть белье в сторону, чтобы оно не мешало. Итан боится, что сорвется прямо сейчас: он хочет помочь, хочет сделать Дамиано хорошо. И если бы они сменили позу, он смог бы. Подпихнул под бедра Дамиано подушки, ткнув лицом в постель, отплачивая за все мучения. Придержал бы белье пальцами, только чтобы оно не закрывало дырку. И въехал бы членом сразу и до конца, до самых яиц. Так, как Дамиано любит.
Чтобы не сорваться, чтобы не пустить все-таки руки в ход, Итан зажмуривается. Потом считает про себя. Открывает глаза и цепляется взглядом за резинку чулка. Она тугая, у Дамиано от нее точно останется надавленный след. И Итан обязательно оближет его, как только ему разрешат. И это последняя мысль. Потому что Дамиано наконец-то, спасибо, блядь, справляется с бельем. Быстро сплевывает себе на ладонь и размазывает слюну по члену Итана взвинченным нервным жестом. А потом за одно невероятно долго, тягучее движение насаживается до самого конца.
Итана выгибает дугой. От удовольствия, от того как тесно, как охринительно тесно в Дамиано. От того, что трогать все еще нельзя. От беспомощного восторженного стона. От того, как Дамиано слишком резко двигает бедрами и соскальзывает с члена. И Итан просто вгрызается себе в губы, чтобы не умолять.
Дамиано откровенно ведет. Он держит быстрый темп, двигает бедрами, кусает губы и почти безостановочно матерится. Потому что белье мешает и давит, и он даже толком подрочить себе не может, - и Итан не может, а Дамиано не собирается ему разрешать.
Это не продлиться долго.
Еще одно движение. И еще. И еще. Лихорадочный шепот, которого не слышно из-за гула крови в ушах. Острое, ни с чем не сравнимое удовольствие.
Жарко. Горячо. Влажные звуки, с которыми соприкасаются бедра. Дыхание, сорванное и шумное, и одно на двоих. И взгляд глаза в глаза, когда слова совсем не нужны. Дамиано опускается, резко, до конца, до громкого непристойного звука, и замирает. Он сжимает свой член, который не помещается в тонком кружеве. И сжимает Итана собой так сильно, что звезды перед глазами взрываются.
Дамиано дрожит, вытягивается натянутой звенящей струной. Он хватает воздух пересохшими губами и прижимает ладонь к груди Итана, прямо к сердцу. Дрочит себе прямо через белье, и, когда по его телу прокатывается долгая волна дрожи, Итан теряет последние крохи терпения. Он подбрасывает бедра вверх, въезжая еще глубже. И мантрой твердит себе «не трогать, не трогать». Не знает, как это удается, но он не трогает. И в следующую секунду растворяется в неотвратимом, безжалостном удовольствии.
Оргазм ломает каждую клеточку в теле Итана и собирает заново. Оставляет голову пустой-пустой, совершенно. Без единой мысли. Там только Дамиано, как и в груди, и в каждом атоме его организма. Итану чувствует Дамиано всей своей кожей.
- Я бы не смог. – Голос у Дамиано сиплый, совсем непривычный. И ему правда не стоит петь некоторое время.
- Не смог бы что?
- Не трогать тебя.
Ох. Дамиано вытягивается рядом. Мокрый, растрепанный, совершенно размазанный удовольствием. Сейчас прикоснуться к нему хочется еще сильнее, чем во время секса, и больше Итан себя сдерживать не может.
- Я могу шевелить руками. Мне просто пока нельзя играть и напрягаться.
Под его прикосновениями Дамиано почти мурлычет. Он ластится, прижимается, жмется ближе и прогибается, подставляясь под ладони Итана, словно это вообще не он запрещал себя трогать.
А потом на живот Итана с громким хлопком опускается его ладонь. Не слишком больно, но от неожиданности он ойкает, а живот сам самой поджимается.
- Идиот. Напугал нас до чертиков.
Идиот, да. Итан согласно кивает. И сползает по кровати вниз. Находит тот самый след от резинки чулка на бедре Дамиано и прижимается к нему губами. Если весь его вынужденный отпуск пройдет так, то Итан, пожалуй, переживет. И то, что играть нельзя, и заботу ребят, и разочарование фанатов, и выволочки лейбла. Все переживет. Пока, Дамиано на его стороне.
взаимосвязь вижу я
Сан-Ремо
)