Вы не вошли.
Тред о скромной итальянской группе из Рима, которая всего 4 года назад играла на улицах, а потом вдруг проснулась, станцевала у шеста, выиграла Сан-Ремо, Евровидение, покорила весь мир в целом и аноньи сердечки в частности.
https://www.youtube.com/channel/UCgQna2 … BjlSmzT72w
оф. инст группы https://www.instagram.com/maneskinofficial/
Дамиано https://www.instagram.com/ykaaar/
Итан https://www.instagram.com/ethaneskin/
Виктория https://www.instagram.com/vicdeangelis/
Томас https://www.instagram.com/thomasraggi__/
твиттер группы https://twitter.com/thisismaneskin
твиттер Дамиано https://twitter.com/daviddamiano99
сайт мерча https://merch.maneskin.it
Дамиано (8 января 1999)
Виктория (28 апреля 2000)
Томас (18 января 2001)
Итан (8 октября 2000)
Дамиано — 1,80
Виктория — 1,63
Итан — 1,79
Томас — 1,87
Другой ракурс, видео - https://twitter.com/ManeskinFanClub/sta … 56161?s=19
хотя Дамиано честно (но не очень успешно) пытается прикрыть коленом
взаимосвязь вижу я
А для самых пиздуховных - прекрасное пополнение в коллекцию штанов Сан-Ремо
Добавка штанов
из цикла "интересные брюки Итана"
Добавлю от себя кое-что
Инстаграм Монескинов решил тоже подключиться к флэшмобу "штаны итана"
Гугльдок со ссылками на фики и местные однострочники https://docs.google.com/spreadsheets/d/ … edit#gid=0
фикбук https://ficbook.net/fanfiction/rpf/m__neskin
аоЗ https://archiveofourown.org/tags/M%C3%A … and)/works
Анон, помни - прежде чем спросить, ткни в шапку. Серьезно, ткни, в ней много интересного.
Выглядит, как начало фичка порнухи чего-то интересного
▼Скрытый текст⬍
а откуда это?
I wanna be your Поппинс, часть 4
До появления в его жизни детей синьор Итан Торкио совершенно спокойно относится к сверхурочным часам, дополнительным занятиям и сторонним проектам, которые съедают все свободное время и выходные. Он не считает себя трудоголиком, просто думает, что значимость отдыха и развлечений сильно переоценена.
После того, как его время полностью переходит во власть Виктории и Томаса, Итан понимает, что скучает и по тихим выходным, и по переработкам, и просто по моментам, когда он предоставлен сам себе. Теперь это непозволительная роскошь.
Синьор Торкио догадывается, что утро его субботы начнется с детей, и предполагает, что будут громкие крики, но слез он не ожидает точно. Сон слетает с него в ту самую секунду, когда к нему в комнату вваливаются ревущие в два голоса дети. Итан молча распахивает руки, приглашая Вик и Томаса в объятия. Часы показывают половину десятого, и это удивительно – так долго в выходные он не спал уже очень, очень давно.
- Что случилось? Все целы?
Физически дети совершенно в порядке, они умыты, причесаны и даже не в пижамах, и это заставляет синьора Торкио вспомнить о няне, вчерашнем великолепном вечере и его ужасном окончании. Но дети сейчас куда важнее, чем самобичевания. Так что Итан выбрасывает все лишние мысли из головы и сосредотачивает свое внимание, пытаясь разобрать хоть что-то сквозь всхлипы.
- Виктория, милая, я не смогу помочь, если не буду знать, в чем дело. Ну, ты же сильная девочка, успокойся и расскажи мне все.
Синьор Торкио чуть-чуть паникует, потому что это не его тон и не его слова – он научился этому у их няни и не уверен, что сработает – но Вик последний раз шмыгает носом, выворачивается из объятий и сердито смотрит на брата.
- Из-за одного идиота Дамиано к нам больше не вернется.
Итан ждет, что Вик ткнет пальцем в него самого, но она указывает на Томаса. Тот всхлипывает еще громче и вместо того, чтобы кинуться в драку с сестрой только кивает, соглашаясь с ее словами.
- Нельзя так говорить, Виктория! А у Дамиано просто выходной. Он вернется в понедельник утром.
Хотя синьор Торкио и говорит спокойным, размеренным тоном, он и сам не уверен в своих словах. Он не знает, что натворил Томас, но знает, что, если няня больше не вернется в их дом, то в вина за это полностью лежит на нем, а не на ком-то из детей.
- Нет! Не вернется! Томи порвал его любимые бусы! Из жемчуга!
- Я случаааайноооо.
У Итана голова идет кругом. Он просит Викторию спуститься на кухню, чтобы достать из холодильника молоко и поискать что-нибудь вкусное и вредное для завтрака. Отводит Томаса в ванную, где умывает его прохладной водой до тех пор, пока тот окончательно не успокаивается. И только после этого он осмеливается заглянуть в гостевую комнату, которая сейчас принадлежит Дамиано. Впервые с момента его появления в доме. Он ждет какого-то хаоса, кучи одежды и аксессуаров, обуви и косметики. Но комната удивительно скучная и пустая. О том, что здесь бывает Дамиано, говорят только рассыпанные по полу жемчужины. Итан понимает, почему дети решили, что няня в доме больше не появится, но с причиной они ошибаются - виной тому точно не порванные бусы.
Синьор Торкио прислушивается, чтобы убедиться в отсутствии криков и скандалов на кухне и опускается на пол. Бусины скользкие и слишком мелкие для его крупных мозолистых пальцев, но он упрямо их ловит, пока не собирает все. Для чистоты совести он даже двигает тумбочку и кровать, заглядывает во все углы и под мебель, чтобы не упустить ни одной жемчужины. Собирает их Итан в идеально чистую пепельницу, стоящую на подоконнике, и зачем-то пересчитывает. Бусин оказывается семьдесят семь. Пусть синьор Торкио и не большой специалист в украшениях, но замок очевидно выглядит сломанным, а жемчуг старинным. В чужих чувствах он еще меньший специалист, но Дамиано это ожерелье носил, не снимая, так что явно им дорожит. Возможно, собранные бусины хоть чуть-чуть примирят его с проступком Томаса. И идиотским поведением синьора Торкио.
Гостевая находится недалеко от секретной комнаты Итана, и не думать о вчерашнем вечере больше не получается совсем. Итан перебирает пальцами гладкие бусины и тяжело вздыхает.
У синьора Торкио крайне мало секретов, но те, которые есть, он тщательно оберегает. Один из них – так и не убранная барабанная установка, которая стоит без дела в небольшой комнатке со звукоизоляцией. Когда-то Итан проводил там все свое время, стирая в кровь пальцы о барабанные палочки, играл так много и усердно, что мышцы рук гудели почти непрестанно. Он мнил себя рок-звездой и волосы даже отращивал именно для этого – чтобы эффектно трясти гривой, выбивая весь дух из ударных.
Синьор Торкио понимает, что разумней всего было бы отдать комнату детям для игры на их обожаемых гитарах – так было бы куда тише и спокойней, да и их страсть к музыке не выглядит чем-то мимолетным. Но Итан малодушничает, хранит бесполезный инструмент, словно это погребенный камень его мечтаний и прошлых желаний.
Вчера, опьяненный теплым домашним вечером с детьми, близостью и вниманием Дамиано и вином, синьор Торкио дал слабину. Он долго рассматривал себя в зеркале, пока не понял, что нельзя просто так смыть с себя всю эту вызывающую красоту, снять с себя чужой чокер, переодеться в скучную пижаму и лечь спать. Конечно, ни о каком ночном клубе или чем-то подобном и речи не шло, но Итан знал, чем хочет заняться. Дети давно спали, Дамиано, вероятно, уже ушел к себе или в принципе ушел – впереди у него два дня выходных. Так что синьор Торкио, развязно подмигнув незнакомцу в зеркале, отправился в свою секретную комнату.
Итан заметил Дамиано слишком поздно. Когда лицо уже было мокрое – от потекшей косметики, слез и пота, а пальцы тряслись крупной дрожью. Когда игра захватила его настолько, что ни о каких сдержанности и самоконтроле и речи быть не могло. Когда он снова разрешил себе окунуться в мечты о сцене и музыке, о группе, с которой можно завоевать весь мир.
Дамиано смотрел так, будто видит его насквозь: все его притворство и игру в порядочность, все его темные стороны, полные тщеславия и гордыни. И в эту секунду синьор Торкио почувствовал себя совершенно голым под этим понимающим тяжелым взглядом. И слабым. И глупым. И бесполезным. Он почувствовал себя человеком, который предал себя однажды, бросив единственное занятие, делающее его счастливым.
Синьор Торкио гордится своим умением сохранять хладнокровие в любых, ну, практически любых ситуациях. Но вчера он не смог сдержаться. Он забыл о вежливости и о том, как сильно помогает ему няня с детьми. Он мог думать только о том, как больно вдруг оказаться вот таким уязвимым перед другим человеком. И единственное, что Итан мог тогда делать, это защищаться.
- Вам сюда нельзя. Выйдите. – Слова, вылетающие из пересохшего горла, были грубыми и злыми. Но на Дамиано они не произвели никакого эффекта.
Он все смотрел, смотрел, смотрел. Смотрел совершенно черными глазами, шумно выдыхая воздух, и не собирался никуда не уходить.
- Ты чертов гений. И сидишь в этой свой конторке, которая… Уж извини, понятия не имею, чем ты там занимаешься. И при этом…
- Это вас не касается. И не думаю, что готов терпеть фамильярность. Не надо мне тыкать.
Дамиано неверяще покачал головой, зло рассмеялся и отбросил волосы со лба нервным жестом.
- Ты должен играть. Ты же… - Он всплеснул руками, словно ему не хватало слов. – Это же твоя жизнь, Итан.
Горло перехватило от накатывающей истерики, и синьор Торкио с такой силой стиснул палочку в руках, что она треснула. Это помогло, чтобы выдавить из себя по-настоящему злые слова, за которые сейчас он себя проклинает.
- Вынужден напомнить, что я вас нанял няней для своих детей, а не для себя.
Несмотря на все усилия синьора Торкио, атмосфера в доме угнетающая. Томас отказывается даже от шоколадной пасты и танцевального марафона под золотые хиты итальянского эстрады, а Виктория не хочет красить ногти черным лаком, который подарил ей Дамаино. Да и сам Итан чувствует себя препаршиво. Он все прокручивает в голове слои несправедливые слова и сравнивает, каким живым стал дом за последнее время, и каким мертвым он кажется сейчас.
Когда синьор Торкио в который раз за день натыкается взглядом на пепельницу, полную жемчуга, решение приходит в голову. Он дает детям команду быть готовыми через пятнадцать минут, и они собираются за десять без единого возражения.
Прежде чем найти работающую в субботу после обеда мастерскую, они объезжают десять закрытых. Только протягивая мастеру пепельницу с жемчужинами, Итан понимает, что было бы куда удобнее и умней пересыпать их во что-то, более подходящее и надежное. Но надеждам починить ожерелье Дамиано до утра понедельника в любом случае не суждено сбыться. Мастерская закрывается через двадцать минут и будет закрыта все выходные, сменного подходящего замка у них нет, и они очень сожалеют, но помочь не могут.
Внимательно слушавшая все это время Виктория, дергает Итана за рукав и вопросительно смотрит, словно спрашивая разрешения. И он кивает, даже толком не зная, на что соглашается.
К громкой, показательной истерике Вик, через две секунды присоединяется и Томас. Синьор Торкио, который не является поклонником таких явных манипуляций, в данном случае даже не пытается успокоить своих детей. Он только разводит руками, объясняя, что для них это очень, очень важно. Из мастерской они выходят без отремонтированного ожерелья, но с адресом магазина, где точно можно купить нужную застежку, с новой нитью, на которую можно нанизать жемчужины, и со списком сайтов, где можно посмотреть туториалы и мастер-классы.
Подходящая застежка действительно находится. Синьор Торкио не слишком любит подобные места, где нет кондиционеров, ценников и четкой сортировки продающихся вещей, но не может не признать, что в них есть определенное очарование. Он может представить здесь Дамиано, перебирающего часами украшения с историй и странную одежду. От этой мысли снова становится грустно. Итан так настойчиво цепляется за необходимость починить ожерелье, что на все остальное у него просто не хватает сил. Поэтому он не знает, как будет извиняться и будет ли у него вообще такая возможность. И как он сможет объяснить, почему так себя повел. И нужны ли Дамиано его объяснения. И не слишком ли уже поздно.
Когда продавец, очень худой и очень пожилой синьор с выцветшими, почти прозрачными глазами, окликает Итана, они уже на выходе из магазина. Синьор Торкио просит детей подождать, и, конечно, возвращается к кассе – он все еще хорошо воспитан. Чего он совсем не ожидает, так это протянутого пожилым синьором жемчужного браслета.
- Вот, возьмите, юноша. Это особая вещица для особого человека. Подойдет в комплект к тому ожерелью, что вы хотите починить.
Синьор Торкио все еще мало что знает об украшениях. И еще меньше он знает о Дамиано. Но браслет выглядит потрясающе подходящим. Он изящный, элегантный и слегка игривый. Браслет выглядит как что-то, что может привести Дамиано в восторг. И да, определение «особый» подходит им обоим.
По мнению синьора Торкио покупать настолько личные подарки человеку, с которым нужно поддерживать строго деловые отношения, крайне безответственно и глупо. Совершенно недопустимо. Это создаст дополнительные трудности в любом случае – и в том, если Дамиано примет подарок, и в том, если отвергнет. Но Итан только на секунду представляет, как жемчужная нитка обхватит крепкое, но изящное запястье, как чудесно она будет контрастировать с нарочито небрежными татуировками, и согласно кивает продавцу.
У синьора Торкио есть в запасе не слишком много времени, несколько вполне сносных видео на ютубе, семьдесят семь жемчужных бусин и потрясающие дети. Они смотрят на Итана с гордостью и безусловной верой, не ссорятся все выходные и подбадривают всеми возможными способами: Виктория рисует плакат, а Томас танцует особый зажигательный танец каждые два часа. Синьору Торкио хочется верить, что этого достаточно, чтобы Дамиано к ним вернулся.
I wanna be your Поппинс, часть 4
▼1,8 к. сл.⬍До появления в его жизни детей синьор Итан Торкио совершенно спокойно относится к сверхурочным часам, дополнительным занятиям и сторонним проектам, которые съедают все свободное время и выходные. Он не считает себя трудоголиком, просто думает, что значимость отдыха и развлечений сильно переоценена.
После того, как его время полностью переходит во власть Виктории и Томаса, Итан понимает, что скучает и по тихим выходным, и по переработкам, и просто по моментам, когда он предоставлен сам себе. Теперь это непозволительная роскошь.
Синьор Торкио догадывается, что утро его субботы начнется с детей, и предполагает, что будут громкие крики, но слез он не ожидает точно. Сон слетает с него в ту самую секунду, когда к нему в комнату вваливаются ревущие в два голоса дети. Итан молча распахивает руки, приглашая Вик и Томаса в объятия. Часы показывают половину десятого, и это удивительно – так долго в выходные он не спал уже очень, очень давно.
- Что случилось? Все целы?
Физически дети совершенно в порядке, они умыты, причесаны и даже не в пижамах, и это заставляет синьора Торкио вспомнить о няне, вчерашнем великолепном вечере и его ужасном окончании. Но дети сейчас куда важнее, чем самобичевания. Так что Итан выбрасывает все лишние мысли из головы и сосредотачивает свое внимание, пытаясь разобрать хоть что-то сквозь всхлипы.
- Виктория, милая, я не смогу помочь, если не буду знать, в чем дело. Ну, ты же сильная девочка, успокойся и расскажи мне все.
Синьор Торкио чуть-чуть паникует, потому что это не его тон и не его слова – он научился этому у их няни и не уверен, что сработает – но Вик последний раз шмыгает носом, выворачивается из объятий и сердито смотрит на брата.
- Из-за одного идиота Дамиано к нам больше не вернется.
Итан ждет, что Вик ткнет пальцем в него самого, но она указывает на Томаса. Тот всхлипывает еще громче и вместо того, чтобы кинуться в драку с сестрой только кивает, соглашаясь с ее словами.
- Нельзя так говорить, Виктория! А у Дамиано просто выходной. Он вернется в понедельник утром.
Хотя синьор Торкио и говорит спокойным, размеренным тоном, он и сам не уверен в своих словах. Он не знает, что натворил Томас, но знает, что, если няня больше не вернется в их дом, то в вина за это полностью лежит на нем, а не на ком-то из детей.
- Нет! Не вернется! Томи порвал его любимые бусы! Из жемчуга!
- Я случаааайноооо.
У Итана голова идет кругом. Он просит Викторию спуститься на кухню, чтобы достать из холодильника молоко и поискать что-нибудь вкусное и вредное для завтрака. Отводит Томаса в ванную, где умывает его прохладной водой до тех пор, пока тот окончательно не успокаивается. И только после этого он осмеливается заглянуть в гостевую комнату, которая сейчас принадлежит Дамиано. Впервые с момента его появления в доме. Он ждет какого-то хаоса, кучи одежды и аксессуаров, обуви и косметики. Но комната удивительно скучная и пустая. О том, что здесь бывает Дамиано, говорят только рассыпанные по полу жемчужины. Итан понимает, почему дети решили, что няня в доме больше не появится, но с причиной они ошибаются - виной тому точно не порванные бусы.
Синьор Торкио прислушивается, чтобы убедиться в отсутствии криков и скандалов на кухне и опускается на пол. Бусины скользкие и слишком мелкие для его крупных мозолистых пальцев, но он упрямо их ловит, пока не собирает все. Для чистоты совести он даже двигает тумбочку и кровать, заглядывает во все углы и под мебель, чтобы не упустить ни одной жемчужины. Собирает их Итан в идеально чистую пепельницу, стоящую на подоконнике, и зачем-то пересчитывает. Бусин оказывается семьдесят семь. Пусть синьор Торкио и не большой специалист в украшениях, но замок очевидно выглядит сломанным, а жемчуг старинным. В чужих чувствах он еще меньший специалист, но Дамиано это ожерелье носил, не снимая, так что явно им дорожит. Возможно, собранные бусины хоть чуть-чуть примирят его с проступком Томаса. И идиотским поведением синьора Торкио.
Гостевая находится недалеко от секретной комнаты Итана, и не думать о вчерашнем вечере больше не получается совсем. Итан перебирает пальцами гладкие бусины и тяжело вздыхает.
У синьора Торкио крайне мало секретов, но те, которые есть, он тщательно оберегает. Один из них – так и не убранная барабанная установка, которая стоит без дела в небольшой комнатке со звукоизоляцией. Когда-то Итан проводил там все свое время, стирая в кровь пальцы о барабанные палочки, играл так много и усердно, что мышцы рук гудели почти непрестанно. Он мнил себя рок-звездой и волосы даже отращивал именно для этого – чтобы эффектно трясти гривой, выбивая весь дух из ударных.
Синьор Торкио понимает, что разумней всего было бы отдать комнату детям для игры на их обожаемых гитарах – так было бы куда тише и спокойней, да и их страсть к музыке не выглядит чем-то мимолетным. Но Итан малодушничает, хранит бесполезный инструмент, словно это погребенный камень его мечтаний и прошлых желаний.
Вчера, опьяненный теплым домашним вечером с детьми, близостью и вниманием Дамиано и вином, синьор Торкио дал слабину. Он долго рассматривал себя в зеркале, пока не понял, что нельзя просто так смыть с себя всю эту вызывающую красоту, снять с себя чужой чокер, переодеться в скучную пижаму и лечь спать. Конечно, ни о каком ночном клубе или чем-то подобном и речи не шло, но Итан знал, чем хочет заняться. Дети давно спали, Дамиано, вероятно, уже ушел к себе или в принципе ушел – впереди у него два дня выходных. Так что синьор Торкио, развязно подмигнув незнакомцу в зеркале, отправился в свою секретную комнату.
Итан заметил Дамиано слишком поздно. Когда лицо уже было мокрое – от потекшей косметики, слез и пота, а пальцы тряслись крупной дрожью. Когда игра захватила его настолько, что ни о каких сдержанности и самоконтроле и речи быть не могло. Когда он снова разрешил себе окунуться в мечты о сцене и музыке, о группе, с которой можно завоевать весь мир.
Дамиано смотрел так, будто видит его насквозь: все его притворство и игру в порядочность, все его темные стороны, полные тщеславия и гордыни. И в эту секунду синьор Торкио почувствовал себя совершенно голым под этим понимающим тяжелым взглядом. И слабым. И глупым. И бесполезным. Он почувствовал себя человеком, который предал себя однажды, бросив единственное занятие, делающее его счастливым.
Синьор Торкио гордится своим умением сохранять хладнокровие в любых, ну, практически любых ситуациях. Но вчера он не смог сдержаться. Он забыл о вежливости и о том, как сильно помогает ему няня с детьми. Он мог думать только о том, как больно вдруг оказаться вот таким уязвимым перед другим человеком. И единственное, что Итан мог тогда делать, это защищаться.
- Вам сюда нельзя. Выйдите. – Слова, вылетающие из пересохшего горла, были грубыми и злыми. Но на Дамиано они не произвели никакого эффекта.
Он все смотрел, смотрел, смотрел. Смотрел совершенно черными глазами, шумно выдыхая воздух, и не собирался никуда не уходить.
- Ты чертов гений. И сидишь в этой свой конторке, которая… Уж извини, понятия не имею, чем ты там занимаешься. И при этом…
- Это вас не касается. И не думаю, что готов терпеть фамильярность. Не надо мне тыкать.
Дамиано неверяще покачал головой, зло рассмеялся и отбросил волосы со лба нервным жестом.
- Ты должен играть. Ты же… - Он всплеснул руками, словно ему не хватало слов. – Это же твоя жизнь, Итан.
Горло перехватило от накатывающей истерики, и синьор Торкио с такой силой стиснул палочку в руках, что она треснула. Это помогло, чтобы выдавить из себя по-настоящему злые слова, за которые сейчас он себя проклинает.
- Вынужден напомнить, что я вас нанял няней для своих детей, а не для себя.Несмотря на все усилия синьора Торкио, атмосфера в доме угнетающая. Томас отказывается даже от шоколадной пасты и танцевального марафона под золотые хиты итальянского эстрады, а Виктория не хочет красить ногти черным лаком, который подарил ей Дамаино. Да и сам Итан чувствует себя препаршиво. Он все прокручивает в голове слои несправедливые слова и сравнивает, каким живым стал дом за последнее время, и каким мертвым он кажется сейчас.
Когда синьор Торкио в который раз за день натыкается взглядом на пепельницу, полную жемчуга, решение приходит в голову. Он дает детям команду быть готовыми через пятнадцать минут, и они собираются за десять без единого возражения.
Прежде чем найти работающую в субботу после обеда мастерскую, они объезжают десять закрытых. Только протягивая мастеру пепельницу с жемчужинами, Итан понимает, что было бы куда удобнее и умней пересыпать их во что-то, более подходящее и надежное. Но надеждам починить ожерелье Дамиано до утра понедельника в любом случае не суждено сбыться. Мастерская закрывается через двадцать минут и будет закрыта все выходные, сменного подходящего замка у них нет, и они очень сожалеют, но помочь не могут.
Внимательно слушавшая все это время Виктория, дергает Итана за рукав и вопросительно смотрит, словно спрашивая разрешения. И он кивает, даже толком не зная, на что соглашается.
К громкой, показательной истерике Вик, через две секунды присоединяется и Томас. Синьор Торкио, который не является поклонником таких явных манипуляций, в данном случае даже не пытается успокоить своих детей. Он только разводит руками, объясняя, что для них это очень, очень важно. Из мастерской они выходят без отремонтированного ожерелья, но с адресом магазина, где точно можно купить нужную застежку, с новой нитью, на которую можно нанизать жемчужины, и со списком сайтов, где можно посмотреть туториалы и мастер-классы.
Подходящая застежка действительно находится. Синьор Торкио не слишком любит подобные места, где нет кондиционеров, ценников и четкой сортировки продающихся вещей, но не может не признать, что в них есть определенное очарование. Он может представить здесь Дамиано, перебирающего часами украшения с историй и странную одежду. От этой мысли снова становится грустно. Итан так настойчиво цепляется за необходимость починить ожерелье, что на все остальное у него просто не хватает сил. Поэтому он не знает, как будет извиняться и будет ли у него вообще такая возможность. И как он сможет объяснить, почему так себя повел. И нужны ли Дамиано его объяснения. И не слишком ли уже поздно.
Когда продавец, очень худой и очень пожилой синьор с выцветшими, почти прозрачными глазами, окликает Итана, они уже на выходе из магазина. Синьор Торкио просит детей подождать, и, конечно, возвращается к кассе – он все еще хорошо воспитан. Чего он совсем не ожидает, так это протянутого пожилым синьором жемчужного браслета.
- Вот, возьмите, юноша. Это особая вещица для особого человека. Подойдет в комплект к тому ожерелью, что вы хотите починить.
Синьор Торкио все еще мало что знает об украшениях. И еще меньше он знает о Дамиано. Но браслет выглядит потрясающе подходящим. Он изящный, элегантный и слегка игривый. Браслет выглядит как что-то, что может привести Дамиано в восторг. И да, определение «особый» подходит им обоим.
По мнению синьора Торкио покупать настолько личные подарки человеку, с которым нужно поддерживать строго деловые отношения, крайне безответственно и глупо. Совершенно недопустимо. Это создаст дополнительные трудности в любом случае – и в том, если Дамиано примет подарок, и в том, если отвергнет. Но Итан только на секунду представляет, как жемчужная нитка обхватит крепкое, но изящное запястье, как чудесно она будет контрастировать с нарочито небрежными татуировками, и согласно кивает продавцу.
У синьора Торкио есть в запасе не слишком много времени, несколько вполне сносных видео на ютубе, семьдесят семь жемчужных бусин и потрясающие дети. Они смотрят на Итана с гордостью и безусловной верой, не ссорятся все выходные и подбадривают всеми возможными способами: Виктория рисует плакат, а Томас танцует особый зажигательный танец каждые два часа. Синьору Торкио хочется верить, что этого достаточно, чтобы Дамиано к ним вернулся.
как шикарно!
I wanna be your Поппинс, часть 4
▼1,8 к. сл.⬍До появления в его жизни детей синьор Итан Торкио совершенно спокойно относится к сверхурочным часам, дополнительным занятиям и сторонним проектам, которые съедают все свободное время и выходные. Он не считает себя трудоголиком, просто думает, что значимость отдыха и развлечений сильно переоценена.
После того, как его время полностью переходит во власть Виктории и Томаса, Итан понимает, что скучает и по тихим выходным, и по переработкам, и просто по моментам, когда он предоставлен сам себе. Теперь это непозволительная роскошь.
Синьор Торкио догадывается, что утро его субботы начнется с детей, и предполагает, что будут громкие крики, но слез он не ожидает точно. Сон слетает с него в ту самую секунду, когда к нему в комнату вваливаются ревущие в два голоса дети. Итан молча распахивает руки, приглашая Вик и Томаса в объятия. Часы показывают половину десятого, и это удивительно – так долго в выходные он не спал уже очень, очень давно.
- Что случилось? Все целы?
Физически дети совершенно в порядке, они умыты, причесаны и даже не в пижамах, и это заставляет синьора Торкио вспомнить о няне, вчерашнем великолепном вечере и его ужасном окончании. Но дети сейчас куда важнее, чем самобичевания. Так что Итан выбрасывает все лишние мысли из головы и сосредотачивает свое внимание, пытаясь разобрать хоть что-то сквозь всхлипы.
- Виктория, милая, я не смогу помочь, если не буду знать, в чем дело. Ну, ты же сильная девочка, успокойся и расскажи мне все.
Синьор Торкио чуть-чуть паникует, потому что это не его тон и не его слова – он научился этому у их няни и не уверен, что сработает – но Вик последний раз шмыгает носом, выворачивается из объятий и сердито смотрит на брата.
- Из-за одного идиота Дамиано к нам больше не вернется.
Итан ждет, что Вик ткнет пальцем в него самого, но она указывает на Томаса. Тот всхлипывает еще громче и вместо того, чтобы кинуться в драку с сестрой только кивает, соглашаясь с ее словами.
- Нельзя так говорить, Виктория! А у Дамиано просто выходной. Он вернется в понедельник утром.
Хотя синьор Торкио и говорит спокойным, размеренным тоном, он и сам не уверен в своих словах. Он не знает, что натворил Томас, но знает, что, если няня больше не вернется в их дом, то в вина за это полностью лежит на нем, а не на ком-то из детей.
- Нет! Не вернется! Томи порвал его любимые бусы! Из жемчуга!
- Я случаааайноооо.
У Итана голова идет кругом. Он просит Викторию спуститься на кухню, чтобы достать из холодильника молоко и поискать что-нибудь вкусное и вредное для завтрака. Отводит Томаса в ванную, где умывает его прохладной водой до тех пор, пока тот окончательно не успокаивается. И только после этого он осмеливается заглянуть в гостевую комнату, которая сейчас принадлежит Дамиано. Впервые с момента его появления в доме. Он ждет какого-то хаоса, кучи одежды и аксессуаров, обуви и косметики. Но комната удивительно скучная и пустая. О том, что здесь бывает Дамиано, говорят только рассыпанные по полу жемчужины. Итан понимает, почему дети решили, что няня в доме больше не появится, но с причиной они ошибаются - виной тому точно не порванные бусы.
Синьор Торкио прислушивается, чтобы убедиться в отсутствии криков и скандалов на кухне и опускается на пол. Бусины скользкие и слишком мелкие для его крупных мозолистых пальцев, но он упрямо их ловит, пока не собирает все. Для чистоты совести он даже двигает тумбочку и кровать, заглядывает во все углы и под мебель, чтобы не упустить ни одной жемчужины. Собирает их Итан в идеально чистую пепельницу, стоящую на подоконнике, и зачем-то пересчитывает. Бусин оказывается семьдесят семь. Пусть синьор Торкио и не большой специалист в украшениях, но замок очевидно выглядит сломанным, а жемчуг старинным. В чужих чувствах он еще меньший специалист, но Дамиано это ожерелье носил, не снимая, так что явно им дорожит. Возможно, собранные бусины хоть чуть-чуть примирят его с проступком Томаса. И идиотским поведением синьора Торкио.
Гостевая находится недалеко от секретной комнаты Итана, и не думать о вчерашнем вечере больше не получается совсем. Итан перебирает пальцами гладкие бусины и тяжело вздыхает.
У синьора Торкио крайне мало секретов, но те, которые есть, он тщательно оберегает. Один из них – так и не убранная барабанная установка, которая стоит без дела в небольшой комнатке со звукоизоляцией. Когда-то Итан проводил там все свое время, стирая в кровь пальцы о барабанные палочки, играл так много и усердно, что мышцы рук гудели почти непрестанно. Он мнил себя рок-звездой и волосы даже отращивал именно для этого – чтобы эффектно трясти гривой, выбивая весь дух из ударных.
Синьор Торкио понимает, что разумней всего было бы отдать комнату детям для игры на их обожаемых гитарах – так было бы куда тише и спокойней, да и их страсть к музыке не выглядит чем-то мимолетным. Но Итан малодушничает, хранит бесполезный инструмент, словно это погребенный камень его мечтаний и прошлых желаний.
Вчера, опьяненный теплым домашним вечером с детьми, близостью и вниманием Дамиано и вином, синьор Торкио дал слабину. Он долго рассматривал себя в зеркале, пока не понял, что нельзя просто так смыть с себя всю эту вызывающую красоту, снять с себя чужой чокер, переодеться в скучную пижаму и лечь спать. Конечно, ни о каком ночном клубе или чем-то подобном и речи не шло, но Итан знал, чем хочет заняться. Дети давно спали, Дамиано, вероятно, уже ушел к себе или в принципе ушел – впереди у него два дня выходных. Так что синьор Торкио, развязно подмигнув незнакомцу в зеркале, отправился в свою секретную комнату.
Итан заметил Дамиано слишком поздно. Когда лицо уже было мокрое – от потекшей косметики, слез и пота, а пальцы тряслись крупной дрожью. Когда игра захватила его настолько, что ни о каких сдержанности и самоконтроле и речи быть не могло. Когда он снова разрешил себе окунуться в мечты о сцене и музыке, о группе, с которой можно завоевать весь мир.
Дамиано смотрел так, будто видит его насквозь: все его притворство и игру в порядочность, все его темные стороны, полные тщеславия и гордыни. И в эту секунду синьор Торкио почувствовал себя совершенно голым под этим понимающим тяжелым взглядом. И слабым. И глупым. И бесполезным. Он почувствовал себя человеком, который предал себя однажды, бросив единственное занятие, делающее его счастливым.
Синьор Торкио гордится своим умением сохранять хладнокровие в любых, ну, практически любых ситуациях. Но вчера он не смог сдержаться. Он забыл о вежливости и о том, как сильно помогает ему няня с детьми. Он мог думать только о том, как больно вдруг оказаться вот таким уязвимым перед другим человеком. И единственное, что Итан мог тогда делать, это защищаться.
- Вам сюда нельзя. Выйдите. – Слова, вылетающие из пересохшего горла, были грубыми и злыми. Но на Дамиано они не произвели никакого эффекта.
Он все смотрел, смотрел, смотрел. Смотрел совершенно черными глазами, шумно выдыхая воздух, и не собирался никуда не уходить.
- Ты чертов гений. И сидишь в этой свой конторке, которая… Уж извини, понятия не имею, чем ты там занимаешься. И при этом…
- Это вас не касается. И не думаю, что готов терпеть фамильярность. Не надо мне тыкать.
Дамиано неверяще покачал головой, зло рассмеялся и отбросил волосы со лба нервным жестом.
- Ты должен играть. Ты же… - Он всплеснул руками, словно ему не хватало слов. – Это же твоя жизнь, Итан.
Горло перехватило от накатывающей истерики, и синьор Торкио с такой силой стиснул палочку в руках, что она треснула. Это помогло, чтобы выдавить из себя по-настоящему злые слова, за которые сейчас он себя проклинает.
- Вынужден напомнить, что я вас нанял няней для своих детей, а не для себя.Несмотря на все усилия синьора Торкио, атмосфера в доме угнетающая. Томас отказывается даже от шоколадной пасты и танцевального марафона под золотые хиты итальянского эстрады, а Виктория не хочет красить ногти черным лаком, который подарил ей Дамаино. Да и сам Итан чувствует себя препаршиво. Он все прокручивает в голове слои несправедливые слова и сравнивает, каким живым стал дом за последнее время, и каким мертвым он кажется сейчас.
Когда синьор Торкио в который раз за день натыкается взглядом на пепельницу, полную жемчуга, решение приходит в голову. Он дает детям команду быть готовыми через пятнадцать минут, и они собираются за десять без единого возражения.
Прежде чем найти работающую в субботу после обеда мастерскую, они объезжают десять закрытых. Только протягивая мастеру пепельницу с жемчужинами, Итан понимает, что было бы куда удобнее и умней пересыпать их во что-то, более подходящее и надежное. Но надеждам починить ожерелье Дамиано до утра понедельника в любом случае не суждено сбыться. Мастерская закрывается через двадцать минут и будет закрыта все выходные, сменного подходящего замка у них нет, и они очень сожалеют, но помочь не могут.
Внимательно слушавшая все это время Виктория, дергает Итана за рукав и вопросительно смотрит, словно спрашивая разрешения. И он кивает, даже толком не зная, на что соглашается.
К громкой, показательной истерике Вик, через две секунды присоединяется и Томас. Синьор Торкио, который не является поклонником таких явных манипуляций, в данном случае даже не пытается успокоить своих детей. Он только разводит руками, объясняя, что для них это очень, очень важно. Из мастерской они выходят без отремонтированного ожерелья, но с адресом магазина, где точно можно купить нужную застежку, с новой нитью, на которую можно нанизать жемчужины, и со списком сайтов, где можно посмотреть туториалы и мастер-классы.
Подходящая застежка действительно находится. Синьор Торкио не слишком любит подобные места, где нет кондиционеров, ценников и четкой сортировки продающихся вещей, но не может не признать, что в них есть определенное очарование. Он может представить здесь Дамиано, перебирающего часами украшения с историй и странную одежду. От этой мысли снова становится грустно. Итан так настойчиво цепляется за необходимость починить ожерелье, что на все остальное у него просто не хватает сил. Поэтому он не знает, как будет извиняться и будет ли у него вообще такая возможность. И как он сможет объяснить, почему так себя повел. И нужны ли Дамиано его объяснения. И не слишком ли уже поздно.
Когда продавец, очень худой и очень пожилой синьор с выцветшими, почти прозрачными глазами, окликает Итана, они уже на выходе из магазина. Синьор Торкио просит детей подождать, и, конечно, возвращается к кассе – он все еще хорошо воспитан. Чего он совсем не ожидает, так это протянутого пожилым синьором жемчужного браслета.
- Вот, возьмите, юноша. Это особая вещица для особого человека. Подойдет в комплект к тому ожерелью, что вы хотите починить.
Синьор Торкио все еще мало что знает об украшениях. И еще меньше он знает о Дамиано. Но браслет выглядит потрясающе подходящим. Он изящный, элегантный и слегка игривый. Браслет выглядит как что-то, что может привести Дамиано в восторг. И да, определение «особый» подходит им обоим.
По мнению синьора Торкио покупать настолько личные подарки человеку, с которым нужно поддерживать строго деловые отношения, крайне безответственно и глупо. Совершенно недопустимо. Это создаст дополнительные трудности в любом случае – и в том, если Дамиано примет подарок, и в том, если отвергнет. Но Итан только на секунду представляет, как жемчужная нитка обхватит крепкое, но изящное запястье, как чудесно она будет контрастировать с нарочито небрежными татуировками, и согласно кивает продавцу.
У синьора Торкио есть в запасе не слишком много времени, несколько вполне сносных видео на ютубе, семьдесят семь жемчужных бусин и потрясающие дети. Они смотрят на Итана с гордостью и безусловной верой, не ссорятся все выходные и подбадривают всеми возможными способами: Виктория рисует плакат, а Томас танцует особый зажигательный танец каждые два часа. Синьору Торкио хочется верить, что этого достаточно, чтобы Дамиано к ним вернулся.
Автоооор просто в самое сердце
нет слов
это шикарно, это просто огонь
Буду с нетерпением ждать проду
I wanna be your Поппинс, часть 4
▼1,8 к. сл.⬍До появления в его жизни детей синьор Итан Торкио совершенно спокойно относится к сверхурочным часам, дополнительным занятиям и сторонним проектам, которые съедают все свободное время и выходные. Он не считает себя трудоголиком, просто думает, что значимость отдыха и развлечений сильно переоценена.
После того, как его время полностью переходит во власть Виктории и Томаса, Итан понимает, что скучает и по тихим выходным, и по переработкам, и просто по моментам, когда он предоставлен сам себе. Теперь это непозволительная роскошь.
Синьор Торкио догадывается, что утро его субботы начнется с детей, и предполагает, что будут громкие крики, но слез он не ожидает точно. Сон слетает с него в ту самую секунду, когда к нему в комнату вваливаются ревущие в два голоса дети. Итан молча распахивает руки, приглашая Вик и Томаса в объятия. Часы показывают половину десятого, и это удивительно – так долго в выходные он не спал уже очень, очень давно.
- Что случилось? Все целы?
Физически дети совершенно в порядке, они умыты, причесаны и даже не в пижамах, и это заставляет синьора Торкио вспомнить о няне, вчерашнем великолепном вечере и его ужасном окончании. Но дети сейчас куда важнее, чем самобичевания. Так что Итан выбрасывает все лишние мысли из головы и сосредотачивает свое внимание, пытаясь разобрать хоть что-то сквозь всхлипы.
- Виктория, милая, я не смогу помочь, если не буду знать, в чем дело. Ну, ты же сильная девочка, успокойся и расскажи мне все.
Синьор Торкио чуть-чуть паникует, потому что это не его тон и не его слова – он научился этому у их няни и не уверен, что сработает – но Вик последний раз шмыгает носом, выворачивается из объятий и сердито смотрит на брата.
- Из-за одного идиота Дамиано к нам больше не вернется.
Итан ждет, что Вик ткнет пальцем в него самого, но она указывает на Томаса. Тот всхлипывает еще громче и вместо того, чтобы кинуться в драку с сестрой только кивает, соглашаясь с ее словами.
- Нельзя так говорить, Виктория! А у Дамиано просто выходной. Он вернется в понедельник утром.
Хотя синьор Торкио и говорит спокойным, размеренным тоном, он и сам не уверен в своих словах. Он не знает, что натворил Томас, но знает, что, если няня больше не вернется в их дом, то в вина за это полностью лежит на нем, а не на ком-то из детей.
- Нет! Не вернется! Томи порвал его любимые бусы! Из жемчуга!
- Я случаааайноооо.
У Итана голова идет кругом. Он просит Викторию спуститься на кухню, чтобы достать из холодильника молоко и поискать что-нибудь вкусное и вредное для завтрака. Отводит Томаса в ванную, где умывает его прохладной водой до тех пор, пока тот окончательно не успокаивается. И только после этого он осмеливается заглянуть в гостевую комнату, которая сейчас принадлежит Дамиано. Впервые с момента его появления в доме. Он ждет какого-то хаоса, кучи одежды и аксессуаров, обуви и косметики. Но комната удивительно скучная и пустая. О том, что здесь бывает Дамиано, говорят только рассыпанные по полу жемчужины. Итан понимает, почему дети решили, что няня в доме больше не появится, но с причиной они ошибаются - виной тому точно не порванные бусы.
Синьор Торкио прислушивается, чтобы убедиться в отсутствии криков и скандалов на кухне и опускается на пол. Бусины скользкие и слишком мелкие для его крупных мозолистых пальцев, но он упрямо их ловит, пока не собирает все. Для чистоты совести он даже двигает тумбочку и кровать, заглядывает во все углы и под мебель, чтобы не упустить ни одной жемчужины. Собирает их Итан в идеально чистую пепельницу, стоящую на подоконнике, и зачем-то пересчитывает. Бусин оказывается семьдесят семь. Пусть синьор Торкио и не большой специалист в украшениях, но замок очевидно выглядит сломанным, а жемчуг старинным. В чужих чувствах он еще меньший специалист, но Дамиано это ожерелье носил, не снимая, так что явно им дорожит. Возможно, собранные бусины хоть чуть-чуть примирят его с проступком Томаса. И идиотским поведением синьора Торкио.
Гостевая находится недалеко от секретной комнаты Итана, и не думать о вчерашнем вечере больше не получается совсем. Итан перебирает пальцами гладкие бусины и тяжело вздыхает.
У синьора Торкио крайне мало секретов, но те, которые есть, он тщательно оберегает. Один из них – так и не убранная барабанная установка, которая стоит без дела в небольшой комнатке со звукоизоляцией. Когда-то Итан проводил там все свое время, стирая в кровь пальцы о барабанные палочки, играл так много и усердно, что мышцы рук гудели почти непрестанно. Он мнил себя рок-звездой и волосы даже отращивал именно для этого – чтобы эффектно трясти гривой, выбивая весь дух из ударных.
Синьор Торкио понимает, что разумней всего было бы отдать комнату детям для игры на их обожаемых гитарах – так было бы куда тише и спокойней, да и их страсть к музыке не выглядит чем-то мимолетным. Но Итан малодушничает, хранит бесполезный инструмент, словно это погребенный камень его мечтаний и прошлых желаний.
Вчера, опьяненный теплым домашним вечером с детьми, близостью и вниманием Дамиано и вином, синьор Торкио дал слабину. Он долго рассматривал себя в зеркале, пока не понял, что нельзя просто так смыть с себя всю эту вызывающую красоту, снять с себя чужой чокер, переодеться в скучную пижаму и лечь спать. Конечно, ни о каком ночном клубе или чем-то подобном и речи не шло, но Итан знал, чем хочет заняться. Дети давно спали, Дамиано, вероятно, уже ушел к себе или в принципе ушел – впереди у него два дня выходных. Так что синьор Торкио, развязно подмигнув незнакомцу в зеркале, отправился в свою секретную комнату.
Итан заметил Дамиано слишком поздно. Когда лицо уже было мокрое – от потекшей косметики, слез и пота, а пальцы тряслись крупной дрожью. Когда игра захватила его настолько, что ни о каких сдержанности и самоконтроле и речи быть не могло. Когда он снова разрешил себе окунуться в мечты о сцене и музыке, о группе, с которой можно завоевать весь мир.
Дамиано смотрел так, будто видит его насквозь: все его притворство и игру в порядочность, все его темные стороны, полные тщеславия и гордыни. И в эту секунду синьор Торкио почувствовал себя совершенно голым под этим понимающим тяжелым взглядом. И слабым. И глупым. И бесполезным. Он почувствовал себя человеком, который предал себя однажды, бросив единственное занятие, делающее его счастливым.
Синьор Торкио гордится своим умением сохранять хладнокровие в любых, ну, практически любых ситуациях. Но вчера он не смог сдержаться. Он забыл о вежливости и о том, как сильно помогает ему няня с детьми. Он мог думать только о том, как больно вдруг оказаться вот таким уязвимым перед другим человеком. И единственное, что Итан мог тогда делать, это защищаться.
- Вам сюда нельзя. Выйдите. – Слова, вылетающие из пересохшего горла, были грубыми и злыми. Но на Дамиано они не произвели никакого эффекта.
Он все смотрел, смотрел, смотрел. Смотрел совершенно черными глазами, шумно выдыхая воздух, и не собирался никуда не уходить.
- Ты чертов гений. И сидишь в этой свой конторке, которая… Уж извини, понятия не имею, чем ты там занимаешься. И при этом…
- Это вас не касается. И не думаю, что готов терпеть фамильярность. Не надо мне тыкать.
Дамиано неверяще покачал головой, зло рассмеялся и отбросил волосы со лба нервным жестом.
- Ты должен играть. Ты же… - Он всплеснул руками, словно ему не хватало слов. – Это же твоя жизнь, Итан.
Горло перехватило от накатывающей истерики, и синьор Торкио с такой силой стиснул палочку в руках, что она треснула. Это помогло, чтобы выдавить из себя по-настоящему злые слова, за которые сейчас он себя проклинает.
- Вынужден напомнить, что я вас нанял няней для своих детей, а не для себя.Несмотря на все усилия синьора Торкио, атмосфера в доме угнетающая. Томас отказывается даже от шоколадной пасты и танцевального марафона под золотые хиты итальянского эстрады, а Виктория не хочет красить ногти черным лаком, который подарил ей Дамаино. Да и сам Итан чувствует себя препаршиво. Он все прокручивает в голове слои несправедливые слова и сравнивает, каким живым стал дом за последнее время, и каким мертвым он кажется сейчас.
Когда синьор Торкио в который раз за день натыкается взглядом на пепельницу, полную жемчуга, решение приходит в голову. Он дает детям команду быть готовыми через пятнадцать минут, и они собираются за десять без единого возражения.
Прежде чем найти работающую в субботу после обеда мастерскую, они объезжают десять закрытых. Только протягивая мастеру пепельницу с жемчужинами, Итан понимает, что было бы куда удобнее и умней пересыпать их во что-то, более подходящее и надежное. Но надеждам починить ожерелье Дамиано до утра понедельника в любом случае не суждено сбыться. Мастерская закрывается через двадцать минут и будет закрыта все выходные, сменного подходящего замка у них нет, и они очень сожалеют, но помочь не могут.
Внимательно слушавшая все это время Виктория, дергает Итана за рукав и вопросительно смотрит, словно спрашивая разрешения. И он кивает, даже толком не зная, на что соглашается.
К громкой, показательной истерике Вик, через две секунды присоединяется и Томас. Синьор Торкио, который не является поклонником таких явных манипуляций, в данном случае даже не пытается успокоить своих детей. Он только разводит руками, объясняя, что для них это очень, очень важно. Из мастерской они выходят без отремонтированного ожерелья, но с адресом магазина, где точно можно купить нужную застежку, с новой нитью, на которую можно нанизать жемчужины, и со списком сайтов, где можно посмотреть туториалы и мастер-классы.
Подходящая застежка действительно находится. Синьор Торкио не слишком любит подобные места, где нет кондиционеров, ценников и четкой сортировки продающихся вещей, но не может не признать, что в них есть определенное очарование. Он может представить здесь Дамиано, перебирающего часами украшения с историй и странную одежду. От этой мысли снова становится грустно. Итан так настойчиво цепляется за необходимость починить ожерелье, что на все остальное у него просто не хватает сил. Поэтому он не знает, как будет извиняться и будет ли у него вообще такая возможность. И как он сможет объяснить, почему так себя повел. И нужны ли Дамиано его объяснения. И не слишком ли уже поздно.
Когда продавец, очень худой и очень пожилой синьор с выцветшими, почти прозрачными глазами, окликает Итана, они уже на выходе из магазина. Синьор Торкио просит детей подождать, и, конечно, возвращается к кассе – он все еще хорошо воспитан. Чего он совсем не ожидает, так это протянутого пожилым синьором жемчужного браслета.
- Вот, возьмите, юноша. Это особая вещица для особого человека. Подойдет в комплект к тому ожерелью, что вы хотите починить.
Синьор Торкио все еще мало что знает об украшениях. И еще меньше он знает о Дамиано. Но браслет выглядит потрясающе подходящим. Он изящный, элегантный и слегка игривый. Браслет выглядит как что-то, что может привести Дамиано в восторг. И да, определение «особый» подходит им обоим.
По мнению синьора Торкио покупать настолько личные подарки человеку, с которым нужно поддерживать строго деловые отношения, крайне безответственно и глупо. Совершенно недопустимо. Это создаст дополнительные трудности в любом случае – и в том, если Дамиано примет подарок, и в том, если отвергнет. Но Итан только на секунду представляет, как жемчужная нитка обхватит крепкое, но изящное запястье, как чудесно она будет контрастировать с нарочито небрежными татуировками, и согласно кивает продавцу.
У синьора Торкио есть в запасе не слишком много времени, несколько вполне сносных видео на ютубе, семьдесят семь жемчужных бусин и потрясающие дети. Они смотрят на Итана с гордостью и безусловной верой, не ссорятся все выходные и подбадривают всеми возможными способами: Виктория рисует плакат, а Томас танцует особый зажигательный танец каждые два часа. Синьору Торкио хочется верить, что этого достаточно, чтобы Дамиано к ним вернулся.
Какие же они все жемчужинки! Спасибо за новую часть!
I wanna be your Поппинс, часть 4
▼1,8 к. сл.⬍До появления в его жизни детей синьор Итан Торкио совершенно спокойно относится к сверхурочным часам, дополнительным занятиям и сторонним проектам, которые съедают все свободное время и выходные. Он не считает себя трудоголиком, просто думает, что значимость отдыха и развлечений сильно переоценена.
После того, как его время полностью переходит во власть Виктории и Томаса, Итан понимает, что скучает и по тихим выходным, и по переработкам, и просто по моментам, когда он предоставлен сам себе. Теперь это непозволительная роскошь.
Синьор Торкио догадывается, что утро его субботы начнется с детей, и предполагает, что будут громкие крики, но слез он не ожидает точно. Сон слетает с него в ту самую секунду, когда к нему в комнату вваливаются ревущие в два голоса дети. Итан молча распахивает руки, приглашая Вик и Томаса в объятия. Часы показывают половину десятого, и это удивительно – так долго в выходные он не спал уже очень, очень давно.
- Что случилось? Все целы?
Физически дети совершенно в порядке, они умыты, причесаны и даже не в пижамах, и это заставляет синьора Торкио вспомнить о няне, вчерашнем великолепном вечере и его ужасном окончании. Но дети сейчас куда важнее, чем самобичевания. Так что Итан выбрасывает все лишние мысли из головы и сосредотачивает свое внимание, пытаясь разобрать хоть что-то сквозь всхлипы.
- Виктория, милая, я не смогу помочь, если не буду знать, в чем дело. Ну, ты же сильная девочка, успокойся и расскажи мне все.
Синьор Торкио чуть-чуть паникует, потому что это не его тон и не его слова – он научился этому у их няни и не уверен, что сработает – но Вик последний раз шмыгает носом, выворачивается из объятий и сердито смотрит на брата.
- Из-за одного идиота Дамиано к нам больше не вернется.
Итан ждет, что Вик ткнет пальцем в него самого, но она указывает на Томаса. Тот всхлипывает еще громче и вместо того, чтобы кинуться в драку с сестрой только кивает, соглашаясь с ее словами.
- Нельзя так говорить, Виктория! А у Дамиано просто выходной. Он вернется в понедельник утром.
Хотя синьор Торкио и говорит спокойным, размеренным тоном, он и сам не уверен в своих словах. Он не знает, что натворил Томас, но знает, что, если няня больше не вернется в их дом, то в вина за это полностью лежит на нем, а не на ком-то из детей.
- Нет! Не вернется! Томи порвал его любимые бусы! Из жемчуга!
- Я случаааайноооо.
У Итана голова идет кругом. Он просит Викторию спуститься на кухню, чтобы достать из холодильника молоко и поискать что-нибудь вкусное и вредное для завтрака. Отводит Томаса в ванную, где умывает его прохладной водой до тех пор, пока тот окончательно не успокаивается. И только после этого он осмеливается заглянуть в гостевую комнату, которая сейчас принадлежит Дамиано. Впервые с момента его появления в доме. Он ждет какого-то хаоса, кучи одежды и аксессуаров, обуви и косметики. Но комната удивительно скучная и пустая. О том, что здесь бывает Дамиано, говорят только рассыпанные по полу жемчужины. Итан понимает, почему дети решили, что няня в доме больше не появится, но с причиной они ошибаются - виной тому точно не порванные бусы.
Синьор Торкио прислушивается, чтобы убедиться в отсутствии криков и скандалов на кухне и опускается на пол. Бусины скользкие и слишком мелкие для его крупных мозолистых пальцев, но он упрямо их ловит, пока не собирает все. Для чистоты совести он даже двигает тумбочку и кровать, заглядывает во все углы и под мебель, чтобы не упустить ни одной жемчужины. Собирает их Итан в идеально чистую пепельницу, стоящую на подоконнике, и зачем-то пересчитывает. Бусин оказывается семьдесят семь. Пусть синьор Торкио и не большой специалист в украшениях, но замок очевидно выглядит сломанным, а жемчуг старинным. В чужих чувствах он еще меньший специалист, но Дамиано это ожерелье носил, не снимая, так что явно им дорожит. Возможно, собранные бусины хоть чуть-чуть примирят его с проступком Томаса. И идиотским поведением синьора Торкио.
Гостевая находится недалеко от секретной комнаты Итана, и не думать о вчерашнем вечере больше не получается совсем. Итан перебирает пальцами гладкие бусины и тяжело вздыхает.
У синьора Торкио крайне мало секретов, но те, которые есть, он тщательно оберегает. Один из них – так и не убранная барабанная установка, которая стоит без дела в небольшой комнатке со звукоизоляцией. Когда-то Итан проводил там все свое время, стирая в кровь пальцы о барабанные палочки, играл так много и усердно, что мышцы рук гудели почти непрестанно. Он мнил себя рок-звездой и волосы даже отращивал именно для этого – чтобы эффектно трясти гривой, выбивая весь дух из ударных.
Синьор Торкио понимает, что разумней всего было бы отдать комнату детям для игры на их обожаемых гитарах – так было бы куда тише и спокойней, да и их страсть к музыке не выглядит чем-то мимолетным. Но Итан малодушничает, хранит бесполезный инструмент, словно это погребенный камень его мечтаний и прошлых желаний.
Вчера, опьяненный теплым домашним вечером с детьми, близостью и вниманием Дамиано и вином, синьор Торкио дал слабину. Он долго рассматривал себя в зеркале, пока не понял, что нельзя просто так смыть с себя всю эту вызывающую красоту, снять с себя чужой чокер, переодеться в скучную пижаму и лечь спать. Конечно, ни о каком ночном клубе или чем-то подобном и речи не шло, но Итан знал, чем хочет заняться. Дети давно спали, Дамиано, вероятно, уже ушел к себе или в принципе ушел – впереди у него два дня выходных. Так что синьор Торкио, развязно подмигнув незнакомцу в зеркале, отправился в свою секретную комнату.
Итан заметил Дамиано слишком поздно. Когда лицо уже было мокрое – от потекшей косметики, слез и пота, а пальцы тряслись крупной дрожью. Когда игра захватила его настолько, что ни о каких сдержанности и самоконтроле и речи быть не могло. Когда он снова разрешил себе окунуться в мечты о сцене и музыке, о группе, с которой можно завоевать весь мир.
Дамиано смотрел так, будто видит его насквозь: все его притворство и игру в порядочность, все его темные стороны, полные тщеславия и гордыни. И в эту секунду синьор Торкио почувствовал себя совершенно голым под этим понимающим тяжелым взглядом. И слабым. И глупым. И бесполезным. Он почувствовал себя человеком, который предал себя однажды, бросив единственное занятие, делающее его счастливым.
Синьор Торкио гордится своим умением сохранять хладнокровие в любых, ну, практически любых ситуациях. Но вчера он не смог сдержаться. Он забыл о вежливости и о том, как сильно помогает ему няня с детьми. Он мог думать только о том, как больно вдруг оказаться вот таким уязвимым перед другим человеком. И единственное, что Итан мог тогда делать, это защищаться.
- Вам сюда нельзя. Выйдите. – Слова, вылетающие из пересохшего горла, были грубыми и злыми. Но на Дамиано они не произвели никакого эффекта.
Он все смотрел, смотрел, смотрел. Смотрел совершенно черными глазами, шумно выдыхая воздух, и не собирался никуда не уходить.
- Ты чертов гений. И сидишь в этой свой конторке, которая… Уж извини, понятия не имею, чем ты там занимаешься. И при этом…
- Это вас не касается. И не думаю, что готов терпеть фамильярность. Не надо мне тыкать.
Дамиано неверяще покачал головой, зло рассмеялся и отбросил волосы со лба нервным жестом.
- Ты должен играть. Ты же… - Он всплеснул руками, словно ему не хватало слов. – Это же твоя жизнь, Итан.
Горло перехватило от накатывающей истерики, и синьор Торкио с такой силой стиснул палочку в руках, что она треснула. Это помогло, чтобы выдавить из себя по-настоящему злые слова, за которые сейчас он себя проклинает.
- Вынужден напомнить, что я вас нанял няней для своих детей, а не для себя.Несмотря на все усилия синьора Торкио, атмосфера в доме угнетающая. Томас отказывается даже от шоколадной пасты и танцевального марафона под золотые хиты итальянского эстрады, а Виктория не хочет красить ногти черным лаком, который подарил ей Дамаино. Да и сам Итан чувствует себя препаршиво. Он все прокручивает в голове слои несправедливые слова и сравнивает, каким живым стал дом за последнее время, и каким мертвым он кажется сейчас.
Когда синьор Торкио в который раз за день натыкается взглядом на пепельницу, полную жемчуга, решение приходит в голову. Он дает детям команду быть готовыми через пятнадцать минут, и они собираются за десять без единого возражения.
Прежде чем найти работающую в субботу после обеда мастерскую, они объезжают десять закрытых. Только протягивая мастеру пепельницу с жемчужинами, Итан понимает, что было бы куда удобнее и умней пересыпать их во что-то, более подходящее и надежное. Но надеждам починить ожерелье Дамиано до утра понедельника в любом случае не суждено сбыться. Мастерская закрывается через двадцать минут и будет закрыта все выходные, сменного подходящего замка у них нет, и они очень сожалеют, но помочь не могут.
Внимательно слушавшая все это время Виктория, дергает Итана за рукав и вопросительно смотрит, словно спрашивая разрешения. И он кивает, даже толком не зная, на что соглашается.
К громкой, показательной истерике Вик, через две секунды присоединяется и Томас. Синьор Торкио, который не является поклонником таких явных манипуляций, в данном случае даже не пытается успокоить своих детей. Он только разводит руками, объясняя, что для них это очень, очень важно. Из мастерской они выходят без отремонтированного ожерелья, но с адресом магазина, где точно можно купить нужную застежку, с новой нитью, на которую можно нанизать жемчужины, и со списком сайтов, где можно посмотреть туториалы и мастер-классы.
Подходящая застежка действительно находится. Синьор Торкио не слишком любит подобные места, где нет кондиционеров, ценников и четкой сортировки продающихся вещей, но не может не признать, что в них есть определенное очарование. Он может представить здесь Дамиано, перебирающего часами украшения с историй и странную одежду. От этой мысли снова становится грустно. Итан так настойчиво цепляется за необходимость починить ожерелье, что на все остальное у него просто не хватает сил. Поэтому он не знает, как будет извиняться и будет ли у него вообще такая возможность. И как он сможет объяснить, почему так себя повел. И нужны ли Дамиано его объяснения. И не слишком ли уже поздно.
Когда продавец, очень худой и очень пожилой синьор с выцветшими, почти прозрачными глазами, окликает Итана, они уже на выходе из магазина. Синьор Торкио просит детей подождать, и, конечно, возвращается к кассе – он все еще хорошо воспитан. Чего он совсем не ожидает, так это протянутого пожилым синьором жемчужного браслета.
- Вот, возьмите, юноша. Это особая вещица для особого человека. Подойдет в комплект к тому ожерелью, что вы хотите починить.
Синьор Торкио все еще мало что знает об украшениях. И еще меньше он знает о Дамиано. Но браслет выглядит потрясающе подходящим. Он изящный, элегантный и слегка игривый. Браслет выглядит как что-то, что может привести Дамиано в восторг. И да, определение «особый» подходит им обоим.
По мнению синьора Торкио покупать настолько личные подарки человеку, с которым нужно поддерживать строго деловые отношения, крайне безответственно и глупо. Совершенно недопустимо. Это создаст дополнительные трудности в любом случае – и в том, если Дамиано примет подарок, и в том, если отвергнет. Но Итан только на секунду представляет, как жемчужная нитка обхватит крепкое, но изящное запястье, как чудесно она будет контрастировать с нарочито небрежными татуировками, и согласно кивает продавцу.
У синьора Торкио есть в запасе не слишком много времени, несколько вполне сносных видео на ютубе, семьдесят семь жемчужных бусин и потрясающие дети. Они смотрят на Итана с гордостью и безусловной верой, не ссорятся все выходные и подбадривают всеми возможными способами: Виктория рисует плакат, а Томас танцует особый зажигательный танец каждые два часа. Синьору Торкио хочется верить, что этого достаточно, чтобы Дамиано к ним вернулся.
Боже, какая милота
I wanna be your Поппинс, часть 4
▼1,8 к. сл.⬍До появления в его жизни детей синьор Итан Торкио совершенно спокойно относится к сверхурочным часам, дополнительным занятиям и сторонним проектам, которые съедают все свободное время и выходные. Он не считает себя трудоголиком, просто думает, что значимость отдыха и развлечений сильно переоценена.
После того, как его время полностью переходит во власть Виктории и Томаса, Итан понимает, что скучает и по тихим выходным, и по переработкам, и просто по моментам, когда он предоставлен сам себе. Теперь это непозволительная роскошь.
Синьор Торкио догадывается, что утро его субботы начнется с детей, и предполагает, что будут громкие крики, но слез он не ожидает точно. Сон слетает с него в ту самую секунду, когда к нему в комнату вваливаются ревущие в два голоса дети. Итан молча распахивает руки, приглашая Вик и Томаса в объятия. Часы показывают половину десятого, и это удивительно – так долго в выходные он не спал уже очень, очень давно.
- Что случилось? Все целы?
Физически дети совершенно в порядке, они умыты, причесаны и даже не в пижамах, и это заставляет синьора Торкио вспомнить о няне, вчерашнем великолепном вечере и его ужасном окончании. Но дети сейчас куда важнее, чем самобичевания. Так что Итан выбрасывает все лишние мысли из головы и сосредотачивает свое внимание, пытаясь разобрать хоть что-то сквозь всхлипы.
- Виктория, милая, я не смогу помочь, если не буду знать, в чем дело. Ну, ты же сильная девочка, успокойся и расскажи мне все.
Синьор Торкио чуть-чуть паникует, потому что это не его тон и не его слова – он научился этому у их няни и не уверен, что сработает – но Вик последний раз шмыгает носом, выворачивается из объятий и сердито смотрит на брата.
- Из-за одного идиота Дамиано к нам больше не вернется.
Итан ждет, что Вик ткнет пальцем в него самого, но она указывает на Томаса. Тот всхлипывает еще громче и вместо того, чтобы кинуться в драку с сестрой только кивает, соглашаясь с ее словами.
- Нельзя так говорить, Виктория! А у Дамиано просто выходной. Он вернется в понедельник утром.
Хотя синьор Торкио и говорит спокойным, размеренным тоном, он и сам не уверен в своих словах. Он не знает, что натворил Томас, но знает, что, если няня больше не вернется в их дом, то в вина за это полностью лежит на нем, а не на ком-то из детей.
- Нет! Не вернется! Томи порвал его любимые бусы! Из жемчуга!
- Я случаааайноооо.
У Итана голова идет кругом. Он просит Викторию спуститься на кухню, чтобы достать из холодильника молоко и поискать что-нибудь вкусное и вредное для завтрака. Отводит Томаса в ванную, где умывает его прохладной водой до тех пор, пока тот окончательно не успокаивается. И только после этого он осмеливается заглянуть в гостевую комнату, которая сейчас принадлежит Дамиано. Впервые с момента его появления в доме. Он ждет какого-то хаоса, кучи одежды и аксессуаров, обуви и косметики. Но комната удивительно скучная и пустая. О том, что здесь бывает Дамиано, говорят только рассыпанные по полу жемчужины. Итан понимает, почему дети решили, что няня в доме больше не появится, но с причиной они ошибаются - виной тому точно не порванные бусы.
Синьор Торкио прислушивается, чтобы убедиться в отсутствии криков и скандалов на кухне и опускается на пол. Бусины скользкие и слишком мелкие для его крупных мозолистых пальцев, но он упрямо их ловит, пока не собирает все. Для чистоты совести он даже двигает тумбочку и кровать, заглядывает во все углы и под мебель, чтобы не упустить ни одной жемчужины. Собирает их Итан в идеально чистую пепельницу, стоящую на подоконнике, и зачем-то пересчитывает. Бусин оказывается семьдесят семь. Пусть синьор Торкио и не большой специалист в украшениях, но замок очевидно выглядит сломанным, а жемчуг старинным. В чужих чувствах он еще меньший специалист, но Дамиано это ожерелье носил, не снимая, так что явно им дорожит. Возможно, собранные бусины хоть чуть-чуть примирят его с проступком Томаса. И идиотским поведением синьора Торкио.
Гостевая находится недалеко от секретной комнаты Итана, и не думать о вчерашнем вечере больше не получается совсем. Итан перебирает пальцами гладкие бусины и тяжело вздыхает.
У синьора Торкио крайне мало секретов, но те, которые есть, он тщательно оберегает. Один из них – так и не убранная барабанная установка, которая стоит без дела в небольшой комнатке со звукоизоляцией. Когда-то Итан проводил там все свое время, стирая в кровь пальцы о барабанные палочки, играл так много и усердно, что мышцы рук гудели почти непрестанно. Он мнил себя рок-звездой и волосы даже отращивал именно для этого – чтобы эффектно трясти гривой, выбивая весь дух из ударных.
Синьор Торкио понимает, что разумней всего было бы отдать комнату детям для игры на их обожаемых гитарах – так было бы куда тише и спокойней, да и их страсть к музыке не выглядит чем-то мимолетным. Но Итан малодушничает, хранит бесполезный инструмент, словно это погребенный камень его мечтаний и прошлых желаний.
Вчера, опьяненный теплым домашним вечером с детьми, близостью и вниманием Дамиано и вином, синьор Торкио дал слабину. Он долго рассматривал себя в зеркале, пока не понял, что нельзя просто так смыть с себя всю эту вызывающую красоту, снять с себя чужой чокер, переодеться в скучную пижаму и лечь спать. Конечно, ни о каком ночном клубе или чем-то подобном и речи не шло, но Итан знал, чем хочет заняться. Дети давно спали, Дамиано, вероятно, уже ушел к себе или в принципе ушел – впереди у него два дня выходных. Так что синьор Торкио, развязно подмигнув незнакомцу в зеркале, отправился в свою секретную комнату.
Итан заметил Дамиано слишком поздно. Когда лицо уже было мокрое – от потекшей косметики, слез и пота, а пальцы тряслись крупной дрожью. Когда игра захватила его настолько, что ни о каких сдержанности и самоконтроле и речи быть не могло. Когда он снова разрешил себе окунуться в мечты о сцене и музыке, о группе, с которой можно завоевать весь мир.
Дамиано смотрел так, будто видит его насквозь: все его притворство и игру в порядочность, все его темные стороны, полные тщеславия и гордыни. И в эту секунду синьор Торкио почувствовал себя совершенно голым под этим понимающим тяжелым взглядом. И слабым. И глупым. И бесполезным. Он почувствовал себя человеком, который предал себя однажды, бросив единственное занятие, делающее его счастливым.
Синьор Торкио гордится своим умением сохранять хладнокровие в любых, ну, практически любых ситуациях. Но вчера он не смог сдержаться. Он забыл о вежливости и о том, как сильно помогает ему няня с детьми. Он мог думать только о том, как больно вдруг оказаться вот таким уязвимым перед другим человеком. И единственное, что Итан мог тогда делать, это защищаться.
- Вам сюда нельзя. Выйдите. – Слова, вылетающие из пересохшего горла, были грубыми и злыми. Но на Дамиано они не произвели никакого эффекта.
Он все смотрел, смотрел, смотрел. Смотрел совершенно черными глазами, шумно выдыхая воздух, и не собирался никуда не уходить.
- Ты чертов гений. И сидишь в этой свой конторке, которая… Уж извини, понятия не имею, чем ты там занимаешься. И при этом…
- Это вас не касается. И не думаю, что готов терпеть фамильярность. Не надо мне тыкать.
Дамиано неверяще покачал головой, зло рассмеялся и отбросил волосы со лба нервным жестом.
- Ты должен играть. Ты же… - Он всплеснул руками, словно ему не хватало слов. – Это же твоя жизнь, Итан.
Горло перехватило от накатывающей истерики, и синьор Торкио с такой силой стиснул палочку в руках, что она треснула. Это помогло, чтобы выдавить из себя по-настоящему злые слова, за которые сейчас он себя проклинает.
- Вынужден напомнить, что я вас нанял няней для своих детей, а не для себя.Несмотря на все усилия синьора Торкио, атмосфера в доме угнетающая. Томас отказывается даже от шоколадной пасты и танцевального марафона под золотые хиты итальянского эстрады, а Виктория не хочет красить ногти черным лаком, который подарил ей Дамаино. Да и сам Итан чувствует себя препаршиво. Он все прокручивает в голове слои несправедливые слова и сравнивает, каким живым стал дом за последнее время, и каким мертвым он кажется сейчас.
Когда синьор Торкио в который раз за день натыкается взглядом на пепельницу, полную жемчуга, решение приходит в голову. Он дает детям команду быть готовыми через пятнадцать минут, и они собираются за десять без единого возражения.
Прежде чем найти работающую в субботу после обеда мастерскую, они объезжают десять закрытых. Только протягивая мастеру пепельницу с жемчужинами, Итан понимает, что было бы куда удобнее и умней пересыпать их во что-то, более подходящее и надежное. Но надеждам починить ожерелье Дамиано до утра понедельника в любом случае не суждено сбыться. Мастерская закрывается через двадцать минут и будет закрыта все выходные, сменного подходящего замка у них нет, и они очень сожалеют, но помочь не могут.
Внимательно слушавшая все это время Виктория, дергает Итана за рукав и вопросительно смотрит, словно спрашивая разрешения. И он кивает, даже толком не зная, на что соглашается.
К громкой, показательной истерике Вик, через две секунды присоединяется и Томас. Синьор Торкио, который не является поклонником таких явных манипуляций, в данном случае даже не пытается успокоить своих детей. Он только разводит руками, объясняя, что для них это очень, очень важно. Из мастерской они выходят без отремонтированного ожерелья, но с адресом магазина, где точно можно купить нужную застежку, с новой нитью, на которую можно нанизать жемчужины, и со списком сайтов, где можно посмотреть туториалы и мастер-классы.
Подходящая застежка действительно находится. Синьор Торкио не слишком любит подобные места, где нет кондиционеров, ценников и четкой сортировки продающихся вещей, но не может не признать, что в них есть определенное очарование. Он может представить здесь Дамиано, перебирающего часами украшения с историй и странную одежду. От этой мысли снова становится грустно. Итан так настойчиво цепляется за необходимость починить ожерелье, что на все остальное у него просто не хватает сил. Поэтому он не знает, как будет извиняться и будет ли у него вообще такая возможность. И как он сможет объяснить, почему так себя повел. И нужны ли Дамиано его объяснения. И не слишком ли уже поздно.
Когда продавец, очень худой и очень пожилой синьор с выцветшими, почти прозрачными глазами, окликает Итана, они уже на выходе из магазина. Синьор Торкио просит детей подождать, и, конечно, возвращается к кассе – он все еще хорошо воспитан. Чего он совсем не ожидает, так это протянутого пожилым синьором жемчужного браслета.
- Вот, возьмите, юноша. Это особая вещица для особого человека. Подойдет в комплект к тому ожерелью, что вы хотите починить.
Синьор Торкио все еще мало что знает об украшениях. И еще меньше он знает о Дамиано. Но браслет выглядит потрясающе подходящим. Он изящный, элегантный и слегка игривый. Браслет выглядит как что-то, что может привести Дамиано в восторг. И да, определение «особый» подходит им обоим.
По мнению синьора Торкио покупать настолько личные подарки человеку, с которым нужно поддерживать строго деловые отношения, крайне безответственно и глупо. Совершенно недопустимо. Это создаст дополнительные трудности в любом случае – и в том, если Дамиано примет подарок, и в том, если отвергнет. Но Итан только на секунду представляет, как жемчужная нитка обхватит крепкое, но изящное запястье, как чудесно она будет контрастировать с нарочито небрежными татуировками, и согласно кивает продавцу.
У синьора Торкио есть в запасе не слишком много времени, несколько вполне сносных видео на ютубе, семьдесят семь жемчужных бусин и потрясающие дети. Они смотрят на Итана с гордостью и безусловной верой, не ссорятся все выходные и подбадривают всеми возможными способами: Виктория рисует плакат, а Томас танцует особый зажигательный танец каждые два часа. Синьору Торкио хочется верить, что этого достаточно, чтобы Дамиано к ним вернулся.
Аввввв!
Это великолепно!
I wanna be your Поппинс, часть 4
На заявку "Чили пожевала". Не знаю, чего хотел заказчик, но получилось, что получилось
Трахаться в общей гостиной было идеей сомнительной, но, честно говоря, в этот конкретный момент ни Этана, ни уж тем более Дамиано правила приличия не волновали совершенно. Какая, к чертям собачьим, адекватность, когда стоит так, что от напряжения дрожат стекла?
Дамиано подтолкнул Этана в спину и надавил на плечи. Тот покорно - матерь божья, от одной этой мысли до сих пор звенело в ушах - упал на колени и грудью лёг на кожаное кресло. Вариант не торопиться Дамиано даже не рассматривал, потому что вставить в эту узкую, упругую задницу хотелось немедленно, и Этан, зазвеневший пряжкой ремня, явно его мнение разделял. Он сам стащил джинсы с бельем до колен, сам завёл руки назад, сам развёл ягодицы в стороны, чтобы ему, Дамиано, было лучше видно. Яркая вспышка перед глазами была не иначе как коротким замыканием - ничем иным Дамиано себе не мог объяснить тот факт, что его закоротило настолько, что он даже не помнил, как оказался на Этане чуть ли не верхом, судорожно втираясь пахом в оголенную кожу и уцепившись за тонкий чокер на его шее, словно утопающий за спасательный круг.
- Дамиа, еб твою мать, очнись... - сдавленно донеслось откуда-то из обивки.
- Да, да, прости, прости, - проскулил он в ответ и, с трудом вспомнив, как нужно шевелить руками, содрал с себя брюки и футболку заодно. Нахрена им вообще одежда? Чтобы прятать под ней такую красоту? Дами сжал в ладонях крепкие ягодицы и с нажимом провел вверх по пояснице, заставляя Этана прогнуться сильнее. Сбившаяся на плечах рубашка в сочетании с рассыпавшимися в беспорядке темными волосами создавала картину крайней степени похабности, и Дамиано едва не заклинило повторно. Встряхнувшись, он вернулся взглядом к приоткрытой дырке - Этан, блядь, прямой поставщик микроинсультов с 2016 года, - и, переборов желание припасть к ней губами, сплюнул себе на член. Он бы, конечно, вылизал его всего, но на данном этапе уже опасался, что Этан сам его натянет, причём не на свой прекрасный, длинный член, а на пучок барабанных палочек.
Словно в подтверждение этого умозаключения, Этан глянул на него через плечо, опалив взглядом - почти звериным, как у готовой у прыжку пантеры. Дамиано оценил бы собственную поэтичность, если бы не рухнул в этот взгляд, как в жерло вулкана. Вставить прямо сейчас, сделать ему хорошо, чтобы забыл, как дышать, чтобы хотел ещё, чтобы думать ни о чем не мог, кроме этого жгучего возбуждения, разделенного на двоих...
Член входил с трудом - и не удивительно, без смазки-то, по одной слюне - и как дышать забыли они оба. Этан под ним замер, натянутый, как струна, и мелко вздрагивал, скрипя пальцами по обивке кресла. Дамиано пытался остаться в сознании: не отключиться к чертовой матери и не начать вколачиваться в горячее, любимое до дрожи тело раньше времени. Бесовщина, честное слово. Снова нашарив чокер на вспотевшей шее Этана, он навалился на него и сжал зубы на отдающей металлом полоске кожи. Легче не стало, но теперь у него хотя бы хватит сил переждать.
Когда Этан сам подался ему навстречу, Дамиано чуть не разревелся от облегчения. Он запоздало нырнул свободной рукой под его живот, подхватывая тяжёлый член, и качнул бёдрами. Этан рвано простонал что-то, но Дамиано не разобрал - он бы сейчас и день от ночи не отличил, какие нахрен слова. Но Этан резче подался назад, оттолкнувшись от спинки, вскрикнул - и вот это Дамиано понял, да, господи, если Этан хочет так, то он готов дать ему все, что тот просит.
Он вбивался в такого открытого, расслабленного теперь Этана, шалея от вседозволенности, от осознания, что ему - можно, вот так, сильно, почти безрассудно, выколачивая сорванные стоны и крики, когда было слишком остро и невыносимо хорошо. Лишь раз отвлекшись, чтобы добавить ещё слюны, Дамиано кусал поставленную шею, челюсть, все, до чего мог дотянуться, чувствуя себя сумасшедшим и с наслаждением читая ответное сумасшествие в каждом взмахе мокрых ресниц и горячечном движении губ.
Дамиано кончил прямо в него, не успев даже подумать о том, чтобы вытащить, но Этан этого, кажется, и не заметил - он замер, напряжённый, дышал загнанно, и потянулся было рукой к своему члену, но Дами не дал. Собрав остатки сил, выпустил из зубов потрепанный чокер, плотнее сжал на толстом стволе ладонь. Этану хватило лишь нескольких движений - быстрых, задевая пальцем головку, как он любил, - чтобы кончить тоже, излиться, запачкав спермой его кулак и ковёр под ногами.
Переведя дыхание, Дамиано тяжело стек с него, по пути оставив несколько влажных поцелуев на алых щеках, по-прежнему запакованных в рубашку плечах и пояснице. Этан какое-то время не шевелился и словно бы вообще выпал из реальности, но потом отлепился от кресла и рухнул на пол рядом с ним. Как был - в ботинках, спущенных джинсах, перекрученной рубашке, со спутавшимися в клубок волосами. Невыносимо красивый.
- Невозможно, блядь, - выдал он, нашаривая руку Дамиано и сжимая до боли пальцы. Невозможно не хотеть, невозможно не любить, невозможно разделиться. Дамиано только кивнул, зная, что Этану не нужен его ответ, потому что он и без него все понимает.
Когда утром они мирно курили и пили кофе за столиком на терассе, сонно залипая на водную гладь бассейна, из дома выглянула Вик. Двумя пальцами выставив перед собой полоску чокера - измятого, со следами зубов и поломанной застёжкой - она спросила, скривившись:
- А с этим-то что случилось? Этан, это же вроде твой?
Дамиано подавился только что втянутым дымом и закашлялся. Этан метнул в него короткий взгляд и невозмутимо отставил чашечку на блюдце.
- Да это... Чили пожевала.
На заявку "Чили пожевала". Не знаю, чего хотел заказчик, но получилось, что получилось
▼Дамиано/Этан, чистое ПВП, 880 слов⬍Трахаться в общей гостиной было идеей сомнительной, но, честно говоря, в этот конкретный момент ни Этана, ни уж тем более Дамиано правила приличия не волновали совершенно. Какая, к чертям собачьим, адекватность, когда стоит так, что от напряжения дрожат стекла?
Дамиано подтолкнул Этана в спину и надавил на плечи. Тот покорно - матерь божья, от одной этой мысли до сих пор звенело в ушах - упал на колени и грудью лёг на кожаное кресло. Вариант не торопиться Дамиано даже не рассматривал, потому что вставить в эту узкую, упругую задницу хотелось немедленно, и Этан, зазвеневший пряжкой ремня, явно его мнение разделял. Он сам стащил джинсы с бельем до колен, сам завёл руки назад, сам развёл ягодицы в стороны, чтобы ему, Дамиано, было лучше видно. Яркая вспышка перед глазами была не иначе как коротким замыканием - ничем иным Дамиано себе не мог объяснить тот факт, что его закоротило настолько, что он даже не помнил, как оказался на Этане чуть ли не верхом, судорожно втираясь пахом в оголенную кожу и уцепившись за тонкий чокер на его шее, словно утопающий за спасательный круг.
- Дамиа, еб твою мать, очнись... - сдавленно донеслось откуда-то из обивки.
- Да, да, прости, прости, - проскулил он в ответ и, с трудом вспомнив, как нужно шевелить руками, содрал с себя брюки и футболку заодно. Нахрена им вообще одежда? Чтобы прятать под ней такую красоту? Дами сжал в ладонях крепкие ягодицы и с нажимом провел вверх по пояснице, заставляя Этана прогнуться сильнее. Сбившаяся на плечах рубашка в сочетании с рассыпавшимися в беспорядке темными волосами создавала картину крайней степени похабности, и Дамиано едва не заклинило повторно. Встряхнувшись, он вернулся взглядом к приоткрытой дырке - Этан, блядь, прямой поставщик микроинсультов с 2016 года, - и, переборов желание припасть к ней губами, сплюнул себе на член. Он бы, конечно, вылизал его всего, но на данном этапе уже опасался, что Этан сам его натянет, причём не на свой прекрасный, длинный член, а на пучок барабанных палочек.
Словно в подтверждение этого умозаключения, Этан глянул на него через плечо, опалив взглядом - почти звериным, как у готовой у прыжку пантеры. Дамиано оценил бы собственную поэтичность, если бы не рухнул в этот взгляд, как в жерло вулкана. Вставить прямо сейчас, сделать ему хорошо, чтобы забыл, как дышать, чтобы хотел ещё, чтобы думать ни о чем не мог, кроме этого жгучего возбуждения, разделенного на двоих...
Член входил с трудом - и не удивительно, без смазки-то, по одной слюне - и как дышать забыли они оба. Этан под ним замер, натянутый, как струна, и мелко вздрагивал, скрипя пальцами по обивке кресла. Дамиано пытался остаться в сознании: не отключиться к чертовой матери и не начать вколачиваться в горячее, любимое до дрожи тело раньше времени. Бесовщина, честное слово. Снова нашарив чокер на вспотевшей шее Этана, он навалился на него и сжал зубы на отдающей металлом полоске кожи. Легче не стало, но теперь у него хотя бы хватит сил переждать.
Когда Этан сам подался ему навстречу, Дамиано чуть не разревелся от облегчения. Он запоздало нырнул свободной рукой под его живот, подхватывая тяжёлый член, и качнул бёдрами. Этан рвано простонал что-то, но Дамиано не разобрал - он бы сейчас и день от ночи не отличил, какие нахрен слова. Но Этан резче подался назад, оттолкнувшись от спинки, вскрикнул - и вот это Дамиано понял, да, господи, если Этан хочет так, то он готов дать ему все, что тот просит.
Он вбивался в такого открытого, расслабленного теперь Этана, шалея от вседозволенности, от осознания, что ему - можно, вот так, сильно, почти безрассудно, выколачивая сорванные стоны и крики, когда было слишком остро и невыносимо хорошо. Лишь раз отвлекшись, чтобы добавить ещё слюны, Дамиано кусал поставленную шею, челюсть, все, до чего мог дотянуться, чувствуя себя сумасшедшим и с наслаждением читая ответное сумасшествие в каждом взмахе мокрых ресниц и горячечном движении губ.
Дамиано кончил прямо в него, не успев даже подумать о том, чтобы вытащить, но Этан этого, кажется, и не заметил - он замер, напряжённый, дышал загнанно, и потянулся было рукой к своему члену, но Дами не дал. Собрав остатки сил, выпустил из зубов потрепанный чокер, плотнее сжал на толстом стволе ладонь. Этану хватило лишь нескольких движений - быстрых, задевая пальцем головку, как он любил, - чтобы кончить тоже, излиться, запачкав спермой его кулак и ковёр под ногами.
Переведя дыхание, Дамиано тяжело стек с него, по пути оставив несколько влажных поцелуев на алых щеках, по-прежнему запакованных в рубашку плечах и пояснице. Этан какое-то время не шевелился и словно бы вообще выпал из реальности, но потом отлепился от кресла и рухнул на пол рядом с ним. Как был - в ботинках, спущенных джинсах, перекрученной рубашке, со спутавшимися в клубок волосами. Невыносимо красивый.
- Невозможно, блядь, - выдал он, нашаривая руку Дамиано и сжимая до боли пальцы. Невозможно не хотеть, невозможно не любить, невозможно разделиться. Дамиано только кивнул, зная, что Этану не нужен его ответ, потому что он и без него все понимает.
Когда утром они мирно курили и пили кофе за столиком на терассе, сонно залипая на водную гладь бассейна, из дома выглянула Вик. Двумя пальцами выставив перед собой полоску чокера - измятого, со следами зубов и поломанной застёжкой - она спросила, скривившись:
- А с этим-то что случилось? Этан, это же вроде твой?
Дамиано подавился только что втянутым дымом и закашлялся. Этан метнул в него короткий взгляд и невозмутимо отставил чашечку на блюдце.
- Да это... Чили пожевала.
мама мия как горячо то
Чили пожевала.
"Домашнее задание собака съела"
А если серьёзно, то вышло круто
Анон, который вносил битву юбок Шейк и Дамиано, я что-то не могу найти на Сплетнике, а так хочется припасть
![]()
Сейчас, анончик, вот: https://www.spletnik.ru/look/battle/102 … avida.html
Все желающие тоже могут припасть и проголосовать)
На заявку "Чили пожевала". Не знаю, чего хотел заказчик, но получилось, что получилось
▼Дамиано/Этан, чистое ПВП, 880 слов⬍Трахаться в общей гостиной было идеей сомнительной, но, честно говоря, в этот конкретный момент ни Этана, ни уж тем более Дамиано правила приличия не волновали совершенно. Какая, к чертям собачьим, адекватность, когда стоит так, что от напряжения дрожат стекла?
Дамиано подтолкнул Этана в спину и надавил на плечи. Тот покорно - матерь божья, от одной этой мысли до сих пор звенело в ушах - упал на колени и грудью лёг на кожаное кресло. Вариант не торопиться Дамиано даже не рассматривал, потому что вставить в эту узкую, упругую задницу хотелось немедленно, и Этан, зазвеневший пряжкой ремня, явно его мнение разделял. Он сам стащил джинсы с бельем до колен, сам завёл руки назад, сам развёл ягодицы в стороны, чтобы ему, Дамиано, было лучше видно. Яркая вспышка перед глазами была не иначе как коротким замыканием - ничем иным Дамиано себе не мог объяснить тот факт, что его закоротило настолько, что он даже не помнил, как оказался на Этане чуть ли не верхом, судорожно втираясь пахом в оголенную кожу и уцепившись за тонкий чокер на его шее, словно утопающий за спасательный круг.
- Дамиа, еб твою мать, очнись... - сдавленно донеслось откуда-то из обивки.
- Да, да, прости, прости, - проскулил он в ответ и, с трудом вспомнив, как нужно шевелить руками, содрал с себя брюки и футболку заодно. Нахрена им вообще одежда? Чтобы прятать под ней такую красоту? Дами сжал в ладонях крепкие ягодицы и с нажимом провел вверх по пояснице, заставляя Этана прогнуться сильнее. Сбившаяся на плечах рубашка в сочетании с рассыпавшимися в беспорядке темными волосами создавала картину крайней степени похабности, и Дамиано едва не заклинило повторно. Встряхнувшись, он вернулся взглядом к приоткрытой дырке - Этан, блядь, прямой поставщик микроинсультов с 2016 года, - и, переборов желание припасть к ней губами, сплюнул себе на член. Он бы, конечно, вылизал его всего, но на данном этапе уже опасался, что Этан сам его натянет, причём не на свой прекрасный, длинный член, а на пучок барабанных палочек.
Словно в подтверждение этого умозаключения, Этан глянул на него через плечо, опалив взглядом - почти звериным, как у готовой у прыжку пантеры. Дамиано оценил бы собственную поэтичность, если бы не рухнул в этот взгляд, как в жерло вулкана. Вставить прямо сейчас, сделать ему хорошо, чтобы забыл, как дышать, чтобы хотел ещё, чтобы думать ни о чем не мог, кроме этого жгучего возбуждения, разделенного на двоих...
Член входил с трудом - и не удивительно, без смазки-то, по одной слюне - и как дышать забыли они оба. Этан под ним замер, натянутый, как струна, и мелко вздрагивал, скрипя пальцами по обивке кресла. Дамиано пытался остаться в сознании: не отключиться к чертовой матери и не начать вколачиваться в горячее, любимое до дрожи тело раньше времени. Бесовщина, честное слово. Снова нашарив чокер на вспотевшей шее Этана, он навалился на него и сжал зубы на отдающей металлом полоске кожи. Легче не стало, но теперь у него хотя бы хватит сил переждать.
Когда Этан сам подался ему навстречу, Дамиано чуть не разревелся от облегчения. Он запоздало нырнул свободной рукой под его живот, подхватывая тяжёлый член, и качнул бёдрами. Этан рвано простонал что-то, но Дамиано не разобрал - он бы сейчас и день от ночи не отличил, какие нахрен слова. Но Этан резче подался назад, оттолкнувшись от спинки, вскрикнул - и вот это Дамиано понял, да, господи, если Этан хочет так, то он готов дать ему все, что тот просит.
Он вбивался в такого открытого, расслабленного теперь Этана, шалея от вседозволенности, от осознания, что ему - можно, вот так, сильно, почти безрассудно, выколачивая сорванные стоны и крики, когда было слишком остро и невыносимо хорошо. Лишь раз отвлекшись, чтобы добавить ещё слюны, Дамиано кусал поставленную шею, челюсть, все, до чего мог дотянуться, чувствуя себя сумасшедшим и с наслаждением читая ответное сумасшествие в каждом взмахе мокрых ресниц и горячечном движении губ.
Дамиано кончил прямо в него, не успев даже подумать о том, чтобы вытащить, но Этан этого, кажется, и не заметил - он замер, напряжённый, дышал загнанно, и потянулся было рукой к своему члену, но Дами не дал. Собрав остатки сил, выпустил из зубов потрепанный чокер, плотнее сжал на толстом стволе ладонь. Этану хватило лишь нескольких движений - быстрых, задевая пальцем головку, как он любил, - чтобы кончить тоже, излиться, запачкав спермой его кулак и ковёр под ногами.
Переведя дыхание, Дамиано тяжело стек с него, по пути оставив несколько влажных поцелуев на алых щеках, по-прежнему запакованных в рубашку плечах и пояснице. Этан какое-то время не шевелился и словно бы вообще выпал из реальности, но потом отлепился от кресла и рухнул на пол рядом с ним. Как был - в ботинках, спущенных джинсах, перекрученной рубашке, со спутавшимися в клубок волосами. Невыносимо красивый.
- Невозможно, блядь, - выдал он, нашаривая руку Дамиано и сжимая до боли пальцы. Невозможно не хотеть, невозможно не любить, невозможно разделиться. Дамиано только кивнул, зная, что Этану не нужен его ответ, потому что он и без него все понимает.
Когда утром они мирно курили и пили кофе за столиком на терассе, сонно залипая на водную гладь бассейна, из дома выглянула Вик. Двумя пальцами выставив перед собой полоску чокера - измятого, со следами зубов и поломанной застёжкой - она спросила, скривившись:
- А с этим-то что случилось? Этан, это же вроде твой?
Дамиано подавился только что втянутым дымом и закашлялся. Этан метнул в него короткий взгляд и невозмутимо отставил чашечку на блюдце.
- Да это... Чили пожевала.
Немного информации для досье и вообще, вдруг кому надо
Во-первых, скрин объявления Виктории в фейсбуке, на которое приманился Итан. Его уже где-то давненько вносили, но для истории еще раз:
Во-вторых, всплыло оно в связи с попыткой как можно более точно определить время, когда в группе появился Итан. Путаницу вносило то, что еще 29 декабря 2015 года он играл с со своей прежней группой "пенсионеров", спасибо нашему анону-досьеведу за инфо:
Но в инстаграме Лео обнаружился пост от 3 декабря 2015 года, где с ребятами уже играет Итан:
https://www.instagram.com/p/-1KYplMFmy/ геотэг - Liceo Virgilio Roma
https://va.media.tumblr.com/tumblr_qx1q … tdg629.mp4
это, кстати, кавер на Alt-J - Breezeblocks
https://www.youtube.com/watch?v=BX5ySOQWD08
(как обычно у Монескинов, кавер круче оригинала)))
Итак, Итан появился в Монескин не ранее 22 октября, накинем еще недельку или даже больше на коммуникацию, да пока познакомились, сыгрались - но к 3 декабря он уже с ними (а потом, 29 декабря, видимо, еще по старой договоренности отыгрывает на мероприятии со своими старичками)
И далее следующая интересная информация. Нашла я этот скрин объявления вот в этой заметке https://www.chedonna.it/2021/06/04/etha … -facebook/ И кроме него, там есть убийственные воспоминания Вик и Дамиано о первом появлении Итана, внезапно - из книги про Монескин! Про них, блин, оказывается, уже есть книга! "Måneskin. Vogliamo prenderci tutto", Gloria Imbrogno, Pietro Strada. Вышла в апреле 2018. На Амазоне вот 26 евро стоит https://www.amazon.it/Måneskin-Vogliamo … 8867766910 а на eBay всего 19.50 https://www.ebay.it/p/26018142891
Перевод, конечно, гуглем
Отреагировал на это объявление Итан Торкио, который пришел на встречу с одеждой, которая поначалу вызвала недоумение у Виктории Де Анжелис и Дамиано Дэвида, как они сами рассказывают в книге Глории Имброгно и Пьетро Страда «Манескин - мы хотим взять все». .
«Итан появился в коротких спортивных штанах в пижамном стиле, с низким хвостом и усами. Признаюсь, я подумала: «Нет, это не может быть он», - сказала Виктория.
«Он даже носил сандалии с носками: недопустимо», - добавил Дамиано. Однако, несмотря на внешний вид, Итан завоевал доверие Виктории, Томаса и Дамиано, официально став барабанщиком Maneskin.
I wanna be your Поппинс, часть 4
▼1,8 к. сл.⬍До появления в его жизни детей синьор Итан Торкио совершенно спокойно относится к сверхурочным часам, дополнительным занятиям и сторонним проектам, которые съедают все свободное время и выходные. Он не считает себя трудоголиком, просто думает, что значимость отдыха и развлечений сильно переоценена.
После того, как его время полностью переходит во власть Виктории и Томаса, Итан понимает, что скучает и по тихим выходным, и по переработкам, и просто по моментам, когда он предоставлен сам себе. Теперь это непозволительная роскошь.
Синьор Торкио догадывается, что утро его субботы начнется с детей, и предполагает, что будут громкие крики, но слез он не ожидает точно. Сон слетает с него в ту самую секунду, когда к нему в комнату вваливаются ревущие в два голоса дети. Итан молча распахивает руки, приглашая Вик и Томаса в объятия. Часы показывают половину десятого, и это удивительно – так долго в выходные он не спал уже очень, очень давно.
- Что случилось? Все целы?
Физически дети совершенно в порядке, они умыты, причесаны и даже не в пижамах, и это заставляет синьора Торкио вспомнить о няне, вчерашнем великолепном вечере и его ужасном окончании. Но дети сейчас куда важнее, чем самобичевания. Так что Итан выбрасывает все лишние мысли из головы и сосредотачивает свое внимание, пытаясь разобрать хоть что-то сквозь всхлипы.
- Виктория, милая, я не смогу помочь, если не буду знать, в чем дело. Ну, ты же сильная девочка, успокойся и расскажи мне все.
Синьор Торкио чуть-чуть паникует, потому что это не его тон и не его слова – он научился этому у их няни и не уверен, что сработает – но Вик последний раз шмыгает носом, выворачивается из объятий и сердито смотрит на брата.
- Из-за одного идиота Дамиано к нам больше не вернется.
Итан ждет, что Вик ткнет пальцем в него самого, но она указывает на Томаса. Тот всхлипывает еще громче и вместо того, чтобы кинуться в драку с сестрой только кивает, соглашаясь с ее словами.
- Нельзя так говорить, Виктория! А у Дамиано просто выходной. Он вернется в понедельник утром.
Хотя синьор Торкио и говорит спокойным, размеренным тоном, он и сам не уверен в своих словах. Он не знает, что натворил Томас, но знает, что, если няня больше не вернется в их дом, то в вина за это полностью лежит на нем, а не на ком-то из детей.
- Нет! Не вернется! Томи порвал его любимые бусы! Из жемчуга!
- Я случаааайноооо.
У Итана голова идет кругом. Он просит Викторию спуститься на кухню, чтобы достать из холодильника молоко и поискать что-нибудь вкусное и вредное для завтрака. Отводит Томаса в ванную, где умывает его прохладной водой до тех пор, пока тот окончательно не успокаивается. И только после этого он осмеливается заглянуть в гостевую комнату, которая сейчас принадлежит Дамиано. Впервые с момента его появления в доме. Он ждет какого-то хаоса, кучи одежды и аксессуаров, обуви и косметики. Но комната удивительно скучная и пустая. О том, что здесь бывает Дамиано, говорят только рассыпанные по полу жемчужины. Итан понимает, почему дети решили, что няня в доме больше не появится, но с причиной они ошибаются - виной тому точно не порванные бусы.
Синьор Торкио прислушивается, чтобы убедиться в отсутствии криков и скандалов на кухне и опускается на пол. Бусины скользкие и слишком мелкие для его крупных мозолистых пальцев, но он упрямо их ловит, пока не собирает все. Для чистоты совести он даже двигает тумбочку и кровать, заглядывает во все углы и под мебель, чтобы не упустить ни одной жемчужины. Собирает их Итан в идеально чистую пепельницу, стоящую на подоконнике, и зачем-то пересчитывает. Бусин оказывается семьдесят семь. Пусть синьор Торкио и не большой специалист в украшениях, но замок очевидно выглядит сломанным, а жемчуг старинным. В чужих чувствах он еще меньший специалист, но Дамиано это ожерелье носил, не снимая, так что явно им дорожит. Возможно, собранные бусины хоть чуть-чуть примирят его с проступком Томаса. И идиотским поведением синьора Торкио.
Гостевая находится недалеко от секретной комнаты Итана, и не думать о вчерашнем вечере больше не получается совсем. Итан перебирает пальцами гладкие бусины и тяжело вздыхает.
У синьора Торкио крайне мало секретов, но те, которые есть, он тщательно оберегает. Один из них – так и не убранная барабанная установка, которая стоит без дела в небольшой комнатке со звукоизоляцией. Когда-то Итан проводил там все свое время, стирая в кровь пальцы о барабанные палочки, играл так много и усердно, что мышцы рук гудели почти непрестанно. Он мнил себя рок-звездой и волосы даже отращивал именно для этого – чтобы эффектно трясти гривой, выбивая весь дух из ударных.
Синьор Торкио понимает, что разумней всего было бы отдать комнату детям для игры на их обожаемых гитарах – так было бы куда тише и спокойней, да и их страсть к музыке не выглядит чем-то мимолетным. Но Итан малодушничает, хранит бесполезный инструмент, словно это погребенный камень его мечтаний и прошлых желаний.
Вчера, опьяненный теплым домашним вечером с детьми, близостью и вниманием Дамиано и вином, синьор Торкио дал слабину. Он долго рассматривал себя в зеркале, пока не понял, что нельзя просто так смыть с себя всю эту вызывающую красоту, снять с себя чужой чокер, переодеться в скучную пижаму и лечь спать. Конечно, ни о каком ночном клубе или чем-то подобном и речи не шло, но Итан знал, чем хочет заняться. Дети давно спали, Дамиано, вероятно, уже ушел к себе или в принципе ушел – впереди у него два дня выходных. Так что синьор Торкио, развязно подмигнув незнакомцу в зеркале, отправился в свою секретную комнату.
Итан заметил Дамиано слишком поздно. Когда лицо уже было мокрое – от потекшей косметики, слез и пота, а пальцы тряслись крупной дрожью. Когда игра захватила его настолько, что ни о каких сдержанности и самоконтроле и речи быть не могло. Когда он снова разрешил себе окунуться в мечты о сцене и музыке, о группе, с которой можно завоевать весь мир.
Дамиано смотрел так, будто видит его насквозь: все его притворство и игру в порядочность, все его темные стороны, полные тщеславия и гордыни. И в эту секунду синьор Торкио почувствовал себя совершенно голым под этим понимающим тяжелым взглядом. И слабым. И глупым. И бесполезным. Он почувствовал себя человеком, который предал себя однажды, бросив единственное занятие, делающее его счастливым.
Синьор Торкио гордится своим умением сохранять хладнокровие в любых, ну, практически любых ситуациях. Но вчера он не смог сдержаться. Он забыл о вежливости и о том, как сильно помогает ему няня с детьми. Он мог думать только о том, как больно вдруг оказаться вот таким уязвимым перед другим человеком. И единственное, что Итан мог тогда делать, это защищаться.
- Вам сюда нельзя. Выйдите. – Слова, вылетающие из пересохшего горла, были грубыми и злыми. Но на Дамиано они не произвели никакого эффекта.
Он все смотрел, смотрел, смотрел. Смотрел совершенно черными глазами, шумно выдыхая воздух, и не собирался никуда не уходить.
- Ты чертов гений. И сидишь в этой свой конторке, которая… Уж извини, понятия не имею, чем ты там занимаешься. И при этом…
- Это вас не касается. И не думаю, что готов терпеть фамильярность. Не надо мне тыкать.
Дамиано неверяще покачал головой, зло рассмеялся и отбросил волосы со лба нервным жестом.
- Ты должен играть. Ты же… - Он всплеснул руками, словно ему не хватало слов. – Это же твоя жизнь, Итан.
Горло перехватило от накатывающей истерики, и синьор Торкио с такой силой стиснул палочку в руках, что она треснула. Это помогло, чтобы выдавить из себя по-настоящему злые слова, за которые сейчас он себя проклинает.
- Вынужден напомнить, что я вас нанял няней для своих детей, а не для себя.Несмотря на все усилия синьора Торкио, атмосфера в доме угнетающая. Томас отказывается даже от шоколадной пасты и танцевального марафона под золотые хиты итальянского эстрады, а Виктория не хочет красить ногти черным лаком, который подарил ей Дамаино. Да и сам Итан чувствует себя препаршиво. Он все прокручивает в голове слои несправедливые слова и сравнивает, каким живым стал дом за последнее время, и каким мертвым он кажется сейчас.
Когда синьор Торкио в который раз за день натыкается взглядом на пепельницу, полную жемчуга, решение приходит в голову. Он дает детям команду быть готовыми через пятнадцать минут, и они собираются за десять без единого возражения.
Прежде чем найти работающую в субботу после обеда мастерскую, они объезжают десять закрытых. Только протягивая мастеру пепельницу с жемчужинами, Итан понимает, что было бы куда удобнее и умней пересыпать их во что-то, более подходящее и надежное. Но надеждам починить ожерелье Дамиано до утра понедельника в любом случае не суждено сбыться. Мастерская закрывается через двадцать минут и будет закрыта все выходные, сменного подходящего замка у них нет, и они очень сожалеют, но помочь не могут.
Внимательно слушавшая все это время Виктория, дергает Итана за рукав и вопросительно смотрит, словно спрашивая разрешения. И он кивает, даже толком не зная, на что соглашается.
К громкой, показательной истерике Вик, через две секунды присоединяется и Томас. Синьор Торкио, который не является поклонником таких явных манипуляций, в данном случае даже не пытается успокоить своих детей. Он только разводит руками, объясняя, что для них это очень, очень важно. Из мастерской они выходят без отремонтированного ожерелья, но с адресом магазина, где точно можно купить нужную застежку, с новой нитью, на которую можно нанизать жемчужины, и со списком сайтов, где можно посмотреть туториалы и мастер-классы.
Подходящая застежка действительно находится. Синьор Торкио не слишком любит подобные места, где нет кондиционеров, ценников и четкой сортировки продающихся вещей, но не может не признать, что в них есть определенное очарование. Он может представить здесь Дамиано, перебирающего часами украшения с историй и странную одежду. От этой мысли снова становится грустно. Итан так настойчиво цепляется за необходимость починить ожерелье, что на все остальное у него просто не хватает сил. Поэтому он не знает, как будет извиняться и будет ли у него вообще такая возможность. И как он сможет объяснить, почему так себя повел. И нужны ли Дамиано его объяснения. И не слишком ли уже поздно.
Когда продавец, очень худой и очень пожилой синьор с выцветшими, почти прозрачными глазами, окликает Итана, они уже на выходе из магазина. Синьор Торкио просит детей подождать, и, конечно, возвращается к кассе – он все еще хорошо воспитан. Чего он совсем не ожидает, так это протянутого пожилым синьором жемчужного браслета.
- Вот, возьмите, юноша. Это особая вещица для особого человека. Подойдет в комплект к тому ожерелью, что вы хотите починить.
Синьор Торкио все еще мало что знает об украшениях. И еще меньше он знает о Дамиано. Но браслет выглядит потрясающе подходящим. Он изящный, элегантный и слегка игривый. Браслет выглядит как что-то, что может привести Дамиано в восторг. И да, определение «особый» подходит им обоим.
По мнению синьора Торкио покупать настолько личные подарки человеку, с которым нужно поддерживать строго деловые отношения, крайне безответственно и глупо. Совершенно недопустимо. Это создаст дополнительные трудности в любом случае – и в том, если Дамиано примет подарок, и в том, если отвергнет. Но Итан только на секунду представляет, как жемчужная нитка обхватит крепкое, но изящное запястье, как чудесно она будет контрастировать с нарочито небрежными татуировками, и согласно кивает продавцу.
У синьора Торкио есть в запасе не слишком много времени, несколько вполне сносных видео на ютубе, семьдесят семь жемчужных бусин и потрясающие дети. Они смотрят на Итана с гордостью и безусловной верой, не ссорятся все выходные и подбадривают всеми возможными способами: Виктория рисует плакат, а Томас танцует особый зажигательный танец каждые два часа. Синьору Торкио хочется верить, что этого достаточно, чтобы Дамиано к ним вернулся.
Автор, миленький, как же теперь до следующей части-то дожить!!!
А какой там Дамиано, просто ух! Настоящая Мэри Поппинс!
Итан и Дамиано
На заявку "Чили пожевала". Не знаю, чего хотел заказчик, но получилось, что получилось
▼Дамиано/Этан, чистое ПВП, 880 слов⬍Трахаться в общей гостиной было идеей сомнительной, но, честно говоря, в этот конкретный момент ни Этана, ни уж тем более Дамиано правила приличия не волновали совершенно. Какая, к чертям собачьим, адекватность, когда стоит так, что от напряжения дрожат стекла?
Дамиано подтолкнул Этана в спину и надавил на плечи. Тот покорно - матерь божья, от одной этой мысли до сих пор звенело в ушах - упал на колени и грудью лёг на кожаное кресло. Вариант не торопиться Дамиано даже не рассматривал, потому что вставить в эту узкую, упругую задницу хотелось немедленно, и Этан, зазвеневший пряжкой ремня, явно его мнение разделял. Он сам стащил джинсы с бельем до колен, сам завёл руки назад, сам развёл ягодицы в стороны, чтобы ему, Дамиано, было лучше видно. Яркая вспышка перед глазами была не иначе как коротким замыканием - ничем иным Дамиано себе не мог объяснить тот факт, что его закоротило настолько, что он даже не помнил, как оказался на Этане чуть ли не верхом, судорожно втираясь пахом в оголенную кожу и уцепившись за тонкий чокер на его шее, словно утопающий за спасательный круг.
- Дамиа, еб твою мать, очнись... - сдавленно донеслось откуда-то из обивки.
- Да, да, прости, прости, - проскулил он в ответ и, с трудом вспомнив, как нужно шевелить руками, содрал с себя брюки и футболку заодно. Нахрена им вообще одежда? Чтобы прятать под ней такую красоту? Дами сжал в ладонях крепкие ягодицы и с нажимом провел вверх по пояснице, заставляя Этана прогнуться сильнее. Сбившаяся на плечах рубашка в сочетании с рассыпавшимися в беспорядке темными волосами создавала картину крайней степени похабности, и Дамиано едва не заклинило повторно. Встряхнувшись, он вернулся взглядом к приоткрытой дырке - Этан, блядь, прямой поставщик микроинсультов с 2016 года, - и, переборов желание припасть к ней губами, сплюнул себе на член. Он бы, конечно, вылизал его всего, но на данном этапе уже опасался, что Этан сам его натянет, причём не на свой прекрасный, длинный член, а на пучок барабанных палочек.
Словно в подтверждение этого умозаключения, Этан глянул на него через плечо, опалив взглядом - почти звериным, как у готовой у прыжку пантеры. Дамиано оценил бы собственную поэтичность, если бы не рухнул в этот взгляд, как в жерло вулкана. Вставить прямо сейчас, сделать ему хорошо, чтобы забыл, как дышать, чтобы хотел ещё, чтобы думать ни о чем не мог, кроме этого жгучего возбуждения, разделенного на двоих...
Член входил с трудом - и не удивительно, без смазки-то, по одной слюне - и как дышать забыли они оба. Этан под ним замер, натянутый, как струна, и мелко вздрагивал, скрипя пальцами по обивке кресла. Дамиано пытался остаться в сознании: не отключиться к чертовой матери и не начать вколачиваться в горячее, любимое до дрожи тело раньше времени. Бесовщина, честное слово. Снова нашарив чокер на вспотевшей шее Этана, он навалился на него и сжал зубы на отдающей металлом полоске кожи. Легче не стало, но теперь у него хотя бы хватит сил переждать.
Когда Этан сам подался ему навстречу, Дамиано чуть не разревелся от облегчения. Он запоздало нырнул свободной рукой под его живот, подхватывая тяжёлый член, и качнул бёдрами. Этан рвано простонал что-то, но Дамиано не разобрал - он бы сейчас и день от ночи не отличил, какие нахрен слова. Но Этан резче подался назад, оттолкнувшись от спинки, вскрикнул - и вот это Дамиано понял, да, господи, если Этан хочет так, то он готов дать ему все, что тот просит.
Он вбивался в такого открытого, расслабленного теперь Этана, шалея от вседозволенности, от осознания, что ему - можно, вот так, сильно, почти безрассудно, выколачивая сорванные стоны и крики, когда было слишком остро и невыносимо хорошо. Лишь раз отвлекшись, чтобы добавить ещё слюны, Дамиано кусал поставленную шею, челюсть, все, до чего мог дотянуться, чувствуя себя сумасшедшим и с наслаждением читая ответное сумасшествие в каждом взмахе мокрых ресниц и горячечном движении губ.
Дамиано кончил прямо в него, не успев даже подумать о том, чтобы вытащить, но Этан этого, кажется, и не заметил - он замер, напряжённый, дышал загнанно, и потянулся было рукой к своему члену, но Дами не дал. Собрав остатки сил, выпустил из зубов потрепанный чокер, плотнее сжал на толстом стволе ладонь. Этану хватило лишь нескольких движений - быстрых, задевая пальцем головку, как он любил, - чтобы кончить тоже, излиться, запачкав спермой его кулак и ковёр под ногами.
Переведя дыхание, Дамиано тяжело стек с него, по пути оставив несколько влажных поцелуев на алых щеках, по-прежнему запакованных в рубашку плечах и пояснице. Этан какое-то время не шевелился и словно бы вообще выпал из реальности, но потом отлепился от кресла и рухнул на пол рядом с ним. Как был - в ботинках, спущенных джинсах, перекрученной рубашке, со спутавшимися в клубок волосами. Невыносимо красивый.
- Невозможно, блядь, - выдал он, нашаривая руку Дамиано и сжимая до боли пальцы. Невозможно не хотеть, невозможно не любить, невозможно разделиться. Дамиано только кивнул, зная, что Этану не нужен его ответ, потому что он и без него все понимает.
Когда утром они мирно курили и пили кофе за столиком на терассе, сонно залипая на водную гладь бассейна, из дома выглянула Вик. Двумя пальцами выставив перед собой полоску чокера - измятого, со следами зубов и поломанной застёжкой - она спросила, скривившись:
- А с этим-то что случилось? Этан, это же вроде твой?
Дамиано подавился только что втянутым дымом и закашлялся. Этан метнул в него короткий взгляд и невозмутимо отставил чашечку на блюдце.
- Да это... Чили пожевала.
Как хорошо, что в доме есть питомцы, знаешь, на кого можно все спихнуть
На заявку "Чили пожевала". Не знаю, чего хотел заказчик, но получилось, что получилось
▼Дамиано/Этан, чистое ПВП, 880 слов⬍Трахаться в общей гостиной было идеей сомнительной, но, честно говоря, в этот конкретный момент ни Этана, ни уж тем более Дамиано правила приличия не волновали совершенно. Какая, к чертям собачьим, адекватность, когда стоит так, что от напряжения дрожат стекла?
Дамиано подтолкнул Этана в спину и надавил на плечи. Тот покорно - матерь божья, от одной этой мысли до сих пор звенело в ушах - упал на колени и грудью лёг на кожаное кресло. Вариант не торопиться Дамиано даже не рассматривал, потому что вставить в эту узкую, упругую задницу хотелось немедленно, и Этан, зазвеневший пряжкой ремня, явно его мнение разделял. Он сам стащил джинсы с бельем до колен, сам завёл руки назад, сам развёл ягодицы в стороны, чтобы ему, Дамиано, было лучше видно. Яркая вспышка перед глазами была не иначе как коротким замыканием - ничем иным Дамиано себе не мог объяснить тот факт, что его закоротило настолько, что он даже не помнил, как оказался на Этане чуть ли не верхом, судорожно втираясь пахом в оголенную кожу и уцепившись за тонкий чокер на его шее, словно утопающий за спасательный круг.
- Дамиа, еб твою мать, очнись... - сдавленно донеслось откуда-то из обивки.
- Да, да, прости, прости, - проскулил он в ответ и, с трудом вспомнив, как нужно шевелить руками, содрал с себя брюки и футболку заодно. Нахрена им вообще одежда? Чтобы прятать под ней такую красоту? Дами сжал в ладонях крепкие ягодицы и с нажимом провел вверх по пояснице, заставляя Этана прогнуться сильнее. Сбившаяся на плечах рубашка в сочетании с рассыпавшимися в беспорядке темными волосами создавала картину крайней степени похабности, и Дамиано едва не заклинило повторно. Встряхнувшись, он вернулся взглядом к приоткрытой дырке - Этан, блядь, прямой поставщик микроинсультов с 2016 года, - и, переборов желание припасть к ней губами, сплюнул себе на член. Он бы, конечно, вылизал его всего, но на данном этапе уже опасался, что Этан сам его натянет, причём не на свой прекрасный, длинный член, а на пучок барабанных палочек.
Словно в подтверждение этого умозаключения, Этан глянул на него через плечо, опалив взглядом - почти звериным, как у готовой у прыжку пантеры. Дамиано оценил бы собственную поэтичность, если бы не рухнул в этот взгляд, как в жерло вулкана. Вставить прямо сейчас, сделать ему хорошо, чтобы забыл, как дышать, чтобы хотел ещё, чтобы думать ни о чем не мог, кроме этого жгучего возбуждения, разделенного на двоих...
Член входил с трудом - и не удивительно, без смазки-то, по одной слюне - и как дышать забыли они оба. Этан под ним замер, натянутый, как струна, и мелко вздрагивал, скрипя пальцами по обивке кресла. Дамиано пытался остаться в сознании: не отключиться к чертовой матери и не начать вколачиваться в горячее, любимое до дрожи тело раньше времени. Бесовщина, честное слово. Снова нашарив чокер на вспотевшей шее Этана, он навалился на него и сжал зубы на отдающей металлом полоске кожи. Легче не стало, но теперь у него хотя бы хватит сил переждать.
Когда Этан сам подался ему навстречу, Дамиано чуть не разревелся от облегчения. Он запоздало нырнул свободной рукой под его живот, подхватывая тяжёлый член, и качнул бёдрами. Этан рвано простонал что-то, но Дамиано не разобрал - он бы сейчас и день от ночи не отличил, какие нахрен слова. Но Этан резче подался назад, оттолкнувшись от спинки, вскрикнул - и вот это Дамиано понял, да, господи, если Этан хочет так, то он готов дать ему все, что тот просит.
Он вбивался в такого открытого, расслабленного теперь Этана, шалея от вседозволенности, от осознания, что ему - можно, вот так, сильно, почти безрассудно, выколачивая сорванные стоны и крики, когда было слишком остро и невыносимо хорошо. Лишь раз отвлекшись, чтобы добавить ещё слюны, Дамиано кусал поставленную шею, челюсть, все, до чего мог дотянуться, чувствуя себя сумасшедшим и с наслаждением читая ответное сумасшествие в каждом взмахе мокрых ресниц и горячечном движении губ.
Дамиано кончил прямо в него, не успев даже подумать о том, чтобы вытащить, но Этан этого, кажется, и не заметил - он замер, напряжённый, дышал загнанно, и потянулся было рукой к своему члену, но Дами не дал. Собрав остатки сил, выпустил из зубов потрепанный чокер, плотнее сжал на толстом стволе ладонь. Этану хватило лишь нескольких движений - быстрых, задевая пальцем головку, как он любил, - чтобы кончить тоже, излиться, запачкав спермой его кулак и ковёр под ногами.
Переведя дыхание, Дамиано тяжело стек с него, по пути оставив несколько влажных поцелуев на алых щеках, по-прежнему запакованных в рубашку плечах и пояснице. Этан какое-то время не шевелился и словно бы вообще выпал из реальности, но потом отлепился от кресла и рухнул на пол рядом с ним. Как был - в ботинках, спущенных джинсах, перекрученной рубашке, со спутавшимися в клубок волосами. Невыносимо красивый.
- Невозможно, блядь, - выдал он, нашаривая руку Дамиано и сжимая до боли пальцы. Невозможно не хотеть, невозможно не любить, невозможно разделиться. Дамиано только кивнул, зная, что Этану не нужен его ответ, потому что он и без него все понимает.
Когда утром они мирно курили и пили кофе за столиком на терассе, сонно залипая на водную гладь бассейна, из дома выглянула Вик. Двумя пальцами выставив перед собой полоску чокера - измятого, со следами зубов и поломанной застёжкой - она спросила, скривившись:
- А с этим-то что случилось? Этан, это же вроде твой?
Дамиано подавился только что втянутым дымом и закашлялся. Этан метнул в него короткий взгляд и невозмутимо отставил чашечку на блюдце.
- Да это... Чили пожевала.
Заказчик сам не знает, чего хотел, но вышло огнище, спасибо, анон!
Итан и Дамиано
▼открыть и сгореть⬍
Что там было про про "начаться как баклажан"? Вот оно самое
На заявку "Чили пожевала". Не знаю, чего хотел заказчик, но получилось, что получилось
▼Дамиано/Этан, чистое ПВП, 880 слов⬍Трахаться в общей гостиной было идеей сомнительной, но, честно говоря, в этот конкретный момент ни Этана, ни уж тем более Дамиано правила приличия не волновали совершенно. Какая, к чертям собачьим, адекватность, когда стоит так, что от напряжения дрожат стекла?
Дамиано подтолкнул Этана в спину и надавил на плечи. Тот покорно - матерь божья, от одной этой мысли до сих пор звенело в ушах - упал на колени и грудью лёг на кожаное кресло. Вариант не торопиться Дамиано даже не рассматривал, потому что вставить в эту узкую, упругую задницу хотелось немедленно, и Этан, зазвеневший пряжкой ремня, явно его мнение разделял. Он сам стащил джинсы с бельем до колен, сам завёл руки назад, сам развёл ягодицы в стороны, чтобы ему, Дамиано, было лучше видно. Яркая вспышка перед глазами была не иначе как коротким замыканием - ничем иным Дамиано себе не мог объяснить тот факт, что его закоротило настолько, что он даже не помнил, как оказался на Этане чуть ли не верхом, судорожно втираясь пахом в оголенную кожу и уцепившись за тонкий чокер на его шее, словно утопающий за спасательный круг.
- Дамиа, еб твою мать, очнись... - сдавленно донеслось откуда-то из обивки.
- Да, да, прости, прости, - проскулил он в ответ и, с трудом вспомнив, как нужно шевелить руками, содрал с себя брюки и футболку заодно. Нахрена им вообще одежда? Чтобы прятать под ней такую красоту? Дами сжал в ладонях крепкие ягодицы и с нажимом провел вверх по пояснице, заставляя Этана прогнуться сильнее. Сбившаяся на плечах рубашка в сочетании с рассыпавшимися в беспорядке темными волосами создавала картину крайней степени похабности, и Дамиано едва не заклинило повторно. Встряхнувшись, он вернулся взглядом к приоткрытой дырке - Этан, блядь, прямой поставщик микроинсультов с 2016 года, - и, переборов желание припасть к ней губами, сплюнул себе на член. Он бы, конечно, вылизал его всего, но на данном этапе уже опасался, что Этан сам его натянет, причём не на свой прекрасный, длинный член, а на пучок барабанных палочек.
Словно в подтверждение этого умозаключения, Этан глянул на него через плечо, опалив взглядом - почти звериным, как у готовой у прыжку пантеры. Дамиано оценил бы собственную поэтичность, если бы не рухнул в этот взгляд, как в жерло вулкана. Вставить прямо сейчас, сделать ему хорошо, чтобы забыл, как дышать, чтобы хотел ещё, чтобы думать ни о чем не мог, кроме этого жгучего возбуждения, разделенного на двоих...
Член входил с трудом - и не удивительно, без смазки-то, по одной слюне - и как дышать забыли они оба. Этан под ним замер, натянутый, как струна, и мелко вздрагивал, скрипя пальцами по обивке кресла. Дамиано пытался остаться в сознании: не отключиться к чертовой матери и не начать вколачиваться в горячее, любимое до дрожи тело раньше времени. Бесовщина, честное слово. Снова нашарив чокер на вспотевшей шее Этана, он навалился на него и сжал зубы на отдающей металлом полоске кожи. Легче не стало, но теперь у него хотя бы хватит сил переждать.
Когда Этан сам подался ему навстречу, Дамиано чуть не разревелся от облегчения. Он запоздало нырнул свободной рукой под его живот, подхватывая тяжёлый член, и качнул бёдрами. Этан рвано простонал что-то, но Дамиано не разобрал - он бы сейчас и день от ночи не отличил, какие нахрен слова. Но Этан резче подался назад, оттолкнувшись от спинки, вскрикнул - и вот это Дамиано понял, да, господи, если Этан хочет так, то он готов дать ему все, что тот просит.
Он вбивался в такого открытого, расслабленного теперь Этана, шалея от вседозволенности, от осознания, что ему - можно, вот так, сильно, почти безрассудно, выколачивая сорванные стоны и крики, когда было слишком остро и невыносимо хорошо. Лишь раз отвлекшись, чтобы добавить ещё слюны, Дамиано кусал поставленную шею, челюсть, все, до чего мог дотянуться, чувствуя себя сумасшедшим и с наслаждением читая ответное сумасшествие в каждом взмахе мокрых ресниц и горячечном движении губ.
Дамиано кончил прямо в него, не успев даже подумать о том, чтобы вытащить, но Этан этого, кажется, и не заметил - он замер, напряжённый, дышал загнанно, и потянулся было рукой к своему члену, но Дами не дал. Собрав остатки сил, выпустил из зубов потрепанный чокер, плотнее сжал на толстом стволе ладонь. Этану хватило лишь нескольких движений - быстрых, задевая пальцем головку, как он любил, - чтобы кончить тоже, излиться, запачкав спермой его кулак и ковёр под ногами.
Переведя дыхание, Дамиано тяжело стек с него, по пути оставив несколько влажных поцелуев на алых щеках, по-прежнему запакованных в рубашку плечах и пояснице. Этан какое-то время не шевелился и словно бы вообще выпал из реальности, но потом отлепился от кресла и рухнул на пол рядом с ним. Как был - в ботинках, спущенных джинсах, перекрученной рубашке, со спутавшимися в клубок волосами. Невыносимо красивый.
- Невозможно, блядь, - выдал он, нашаривая руку Дамиано и сжимая до боли пальцы. Невозможно не хотеть, невозможно не любить, невозможно разделиться. Дамиано только кивнул, зная, что Этану не нужен его ответ, потому что он и без него все понимает.
Когда утром они мирно курили и пили кофе за столиком на терассе, сонно залипая на водную гладь бассейна, из дома выглянула Вик. Двумя пальцами выставив перед собой полоску чокера - измятого, со следами зубов и поломанной застёжкой - она спросила, скривившись:
- А с этим-то что случилось? Этан, это же вроде твой?
Дамиано подавился только что втянутым дымом и закашлялся. Этан метнул в него короткий взгляд и невозмутимо отставил чашечку на блюдце.
- Да это... Чили пожевала.
*сгорел нафиг*
▼а теперь цитаты про впечатляющее появление бусинки)))⬍Перевод, конечно, гуглем
Отреагировал на это объявление Итан Торкио, который пришел на встречу с одеждой, которая поначалу вызвала недоумение у Виктории Де Анжелис и Дамиано Дэвида, как они сами рассказывают в книге Глории Имброгно и Пьетро Страда «Манескин - мы хотим взять все». .«Итан появился в коротких спортивных штанах в пижамном стиле, с низким хвостом и усами. Признаюсь, я подумала: «Нет, это не может быть он», - сказала Виктория.
«Он даже носил сандалии с носками: недопустимо», - добавил Дамиано. Однако, несмотря на внешний вид, Итан завоевал доверие Виктории, Томаса и Дамиано, официально став барабанщиком Maneskin.
И почему я ничуть не удивлена
Мне теперь любопытно, как им удалось его перевоспитать, да настолько, что он теперь в чокерах щеголяет)
Немного информации для досье и вообще, вдруг кому надо
Во-первых, скрин объявления Виктории в фейсбуке, на которое приманился Итан. Его уже где-то давненько вносили, но для истории еще раз:▼объявление о поиске барабанщика⬍
Во-вторых, всплыло оно в связи с попыткой как можно более точно определить время, когда в группе появился Итан. Путаницу вносило то, что еще 29 декабря 2015 года он играл с со своей прежней группой "пенсионеров", спасибо нашему анону-досьеведу за инфо:
▼видео с пенсионерами⬍Но в инстаграме Лео обнаружился пост от 3 декабря 2015 года, где с ребятами уже играет Итан:
▼ссылка и видео плеером⬍https://www.instagram.com/p/-1KYplMFmy/ геотэг - Liceo Virgilio Roma
https://va.media.tumblr.com/tumblr_qx1q … tdg629.mp4
это, кстати, кавер на Alt-J - Breezeblockshttps://www.youtube.com/watch?v=BX5ySOQWD08
(как обычно у Монескинов, кавер круче оригинала)))
Итак, Итан появился в Монескин не ранее 22 октября, накинем еще недельку или даже больше на коммуникацию, да пока познакомились, сыгрались - но к 3 декабря он уже с ними (а потом, 29 декабря, видимо, еще по старой договоренности отыгрывает на мероприятии со своими старичками)
И далее следующая интересная информация. Нашла я этот скрин объявления вот в этой заметке https://www.chedonna.it/2021/06/04/etha … -facebook/ И кроме него, там есть убийственные воспоминания Вик и Дамиано о первом появлении Итана, внезапно - из книги про Монескин! Про них, блин, оказывается, уже есть книга! "Måneskin. Vogliamo prenderci tutto", Gloria Imbrogno, Pietro Strada. Вышла в апреле 2018. На Амазоне вот 26 евро стоит https://www.amazon.it/Måneskin-Vogliamo … 8867766910 а на eBay всего 19.50 https://www.ebay.it/p/26018142891▼обложка, один из разворотов⬍
▼а теперь цитаты про впечатляющее появление бусинки)))⬍Перевод, конечно, гуглем
Отреагировал на это объявление Итан Торкио, который пришел на встречу с одеждой, которая поначалу вызвала недоумение у Виктории Де Анжелис и Дамиано Дэвида, как они сами рассказывают в книге Глории Имброгно и Пьетро Страда «Манескин - мы хотим взять все». .«Итан появился в коротких спортивных штанах в пижамном стиле, с низким хвостом и усами. Признаюсь, я подумала: «Нет, это не может быть он», - сказала Виктория.
«Он даже носил сандалии с носками: недопустимо», - добавил Дамиано. Однако, несмотря на внешний вид, Итан завоевал доверие Виктории, Томаса и Дамиано, официально став барабанщиком Maneskin.
Спасибо за инфу! Бусинка, кстати, ввел в заблуждение (или, может, дополнил историю), в каком-то интервью упомянув, что якобы и сам давал объявление, что ищет группу.
Дами бы молчал про сандалии с носками - его черные туфли с белыми носками тот еще шик-блеск-красота
Итан и Дамиано
▼открыть и сгореть⬍
Скулы Дамиано - это упал и умир, конечно. А Бусинка такая прям бусинка *_*
На заявку "Чили пожевала". Не знаю, чего хотел заказчик, но получилось, что получилось
▼Дамиано/Этан, чистое ПВП, 880 слов⬍Трахаться в общей гостиной было идеей сомнительной, но, честно говоря, в этот конкретный момент ни Этана, ни уж тем более Дамиано правила приличия не волновали совершенно. Какая, к чертям собачьим, адекватность, когда стоит так, что от напряжения дрожат стекла?
Дамиано подтолкнул Этана в спину и надавил на плечи. Тот покорно - матерь божья, от одной этой мысли до сих пор звенело в ушах - упал на колени и грудью лёг на кожаное кресло. Вариант не торопиться Дамиано даже не рассматривал, потому что вставить в эту узкую, упругую задницу хотелось немедленно, и Этан, зазвеневший пряжкой ремня, явно его мнение разделял. Он сам стащил джинсы с бельем до колен, сам завёл руки назад, сам развёл ягодицы в стороны, чтобы ему, Дамиано, было лучше видно. Яркая вспышка перед глазами была не иначе как коротким замыканием - ничем иным Дамиано себе не мог объяснить тот факт, что его закоротило настолько, что он даже не помнил, как оказался на Этане чуть ли не верхом, судорожно втираясь пахом в оголенную кожу и уцепившись за тонкий чокер на его шее, словно утопающий за спасательный круг.
- Дамиа, еб твою мать, очнись... - сдавленно донеслось откуда-то из обивки.
- Да, да, прости, прости, - проскулил он в ответ и, с трудом вспомнив, как нужно шевелить руками, содрал с себя брюки и футболку заодно. Нахрена им вообще одежда? Чтобы прятать под ней такую красоту? Дами сжал в ладонях крепкие ягодицы и с нажимом провел вверх по пояснице, заставляя Этана прогнуться сильнее. Сбившаяся на плечах рубашка в сочетании с рассыпавшимися в беспорядке темными волосами создавала картину крайней степени похабности, и Дамиано едва не заклинило повторно. Встряхнувшись, он вернулся взглядом к приоткрытой дырке - Этан, блядь, прямой поставщик микроинсультов с 2016 года, - и, переборов желание припасть к ней губами, сплюнул себе на член. Он бы, конечно, вылизал его всего, но на данном этапе уже опасался, что Этан сам его натянет, причём не на свой прекрасный, длинный член, а на пучок барабанных палочек.
Словно в подтверждение этого умозаключения, Этан глянул на него через плечо, опалив взглядом - почти звериным, как у готовой у прыжку пантеры. Дамиано оценил бы собственную поэтичность, если бы не рухнул в этот взгляд, как в жерло вулкана. Вставить прямо сейчас, сделать ему хорошо, чтобы забыл, как дышать, чтобы хотел ещё, чтобы думать ни о чем не мог, кроме этого жгучего возбуждения, разделенного на двоих...
Член входил с трудом - и не удивительно, без смазки-то, по одной слюне - и как дышать забыли они оба. Этан под ним замер, натянутый, как струна, и мелко вздрагивал, скрипя пальцами по обивке кресла. Дамиано пытался остаться в сознании: не отключиться к чертовой матери и не начать вколачиваться в горячее, любимое до дрожи тело раньше времени. Бесовщина, честное слово. Снова нашарив чокер на вспотевшей шее Этана, он навалился на него и сжал зубы на отдающей металлом полоске кожи. Легче не стало, но теперь у него хотя бы хватит сил переждать.
Когда Этан сам подался ему навстречу, Дамиано чуть не разревелся от облегчения. Он запоздало нырнул свободной рукой под его живот, подхватывая тяжёлый член, и качнул бёдрами. Этан рвано простонал что-то, но Дамиано не разобрал - он бы сейчас и день от ночи не отличил, какие нахрен слова. Но Этан резче подался назад, оттолкнувшись от спинки, вскрикнул - и вот это Дамиано понял, да, господи, если Этан хочет так, то он готов дать ему все, что тот просит.
Он вбивался в такого открытого, расслабленного теперь Этана, шалея от вседозволенности, от осознания, что ему - можно, вот так, сильно, почти безрассудно, выколачивая сорванные стоны и крики, когда было слишком остро и невыносимо хорошо. Лишь раз отвлекшись, чтобы добавить ещё слюны, Дамиано кусал поставленную шею, челюсть, все, до чего мог дотянуться, чувствуя себя сумасшедшим и с наслаждением читая ответное сумасшествие в каждом взмахе мокрых ресниц и горячечном движении губ.
Дамиано кончил прямо в него, не успев даже подумать о том, чтобы вытащить, но Этан этого, кажется, и не заметил - он замер, напряжённый, дышал загнанно, и потянулся было рукой к своему члену, но Дами не дал. Собрав остатки сил, выпустил из зубов потрепанный чокер, плотнее сжал на толстом стволе ладонь. Этану хватило лишь нескольких движений - быстрых, задевая пальцем головку, как он любил, - чтобы кончить тоже, излиться, запачкав спермой его кулак и ковёр под ногами.
Переведя дыхание, Дамиано тяжело стек с него, по пути оставив несколько влажных поцелуев на алых щеках, по-прежнему запакованных в рубашку плечах и пояснице. Этан какое-то время не шевелился и словно бы вообще выпал из реальности, но потом отлепился от кресла и рухнул на пол рядом с ним. Как был - в ботинках, спущенных джинсах, перекрученной рубашке, со спутавшимися в клубок волосами. Невыносимо красивый.
- Невозможно, блядь, - выдал он, нашаривая руку Дамиано и сжимая до боли пальцы. Невозможно не хотеть, невозможно не любить, невозможно разделиться. Дамиано только кивнул, зная, что Этану не нужен его ответ, потому что он и без него все понимает.
Когда утром они мирно курили и пили кофе за столиком на терассе, сонно залипая на водную гладь бассейна, из дома выглянула Вик. Двумя пальцами выставив перед собой полоску чокера - измятого, со следами зубов и поломанной застёжкой - она спросила, скривившись:
- А с этим-то что случилось? Этан, это же вроде твой?
Дамиано подавился только что втянутым дымом и закашлялся. Этан метнул в него короткий взгляд и невозмутимо отставил чашечку на блюдце.
- Да это... Чили пожевала.
Офигенно горячо!
Анон пишет:Анон, который вносил битву юбок Шейк и Дамиано, я что-то не могу найти на Сплетнике, а так хочется припасть
![]()
Сейчас, анончик, вот: https://www.spletnik.ru/look/battle/102 … avida.html
Все желающие тоже могут припасть и проголосовать)
спасибо за ссылку, сходила проголосовала за зайца)) понравились комменты) сразу после Евро под какой-то заметкой про Монескин было довольно пиздецки, ванговали наркоту и печальный скорый конец, ругали пидарасами)
Основано на FluxBB, с модификациями Visman
Доработано специально для Холиварофорума