Больше всего синьор Итан Торкио ценит стабильность. Он не любит хаос, перемены и неопределенность, а от неожиданностей и сюрпризов по-настоящему страдает. Ему тяжело дается новая жизнь, которую неугомонные дети наполняют всем тем, что он на дух не переносит. Он просыпает почти каждое утро и собирается в безумной спешке, потому что Томас считает, что Итану нужно больше спать и умудряется переводить все будильники. Несмотря на пропущенный завтрак и поспешные сборы, он все равно постоянно опаздывает, потому что за две минуты до выхода Виктория решает сделать его одежду не такой скучной.
Синьор Торкио искренне надеется, что появление няни, готовой не только присматривать за детьми, но и за домом в целом, снизит процент случайностей до минимума, и жизнь наконец-то станет прежней. Он даже готов вытерпеть проживание няни пять дней в неделю, хотя с большим трудом переносит присутствие малознакомых людей. Итан считает это незначительной платой за возможность снова планировать каждый свой день.
Чего синьор Торкио не предполагает, так это того, что появление няни в их доме не только не снизит энтропию, но и возведет ее в абсолютный максимум. Тем удивительнее для него становится, что это не вызывает никакого дискомфорта.
- Хаос невозможно контролировать.– Заявляет няня, приклеивая на стену в гостиной полосу обоев и выдавая Виктории с Томасом по малярному валику. - Но его можно возглавить.
Итан не является поклонником ярких цветов, и он действительно любит оттенок холодного мокко с молоком, в который выкрашены стены в гостиной, но готов признать, что для детей цвет излишне скучен. Тем более полотно обоев защищает одежду от посягательств Виктории: как только она подбирается к его белым рубашкам, няня подкидывает ей новую дизайнерскую идею.
Договориться с Томасом оказывается сложнее, хотя Итан все еще считает, что главная заводила именно Вик. Синьор Торкио понятия не имеет, какую цену придется заплатить за оставленные в покое будильники, но уже через три дня после появления няни в их доме, он вовремя встает на занятия. Итан благодарно улыбается за завтраком, стараясь не рассматривать слишком уж пристально очередной эксцентричный наряд. Пышные рукава-фонарики не скрывают татуировки, над пуританским кружевным воротничком матово поблескивает кожаный чокер, который удивительно гармонирует с уже знакомыми жемчужными бусами. В одежде няни нет совершенно ничего вульгарного или откровенного, никаких мини, разрезов, декольте и чего-то подобного, но мысли синьора Торкио то и дело скатываются к фильмам для взрослых про горничных, и он этим крайне недоволен. Няня, словно читая его мысли, тянется за какой-то банкой, стоящей на верхней полке, отчего пышная юбка слегка, буквально на пару сантиметров, задирается. Все еще никаких нарушенных правил приличий - подол заканчивается сразу над коленями - но Итан заливается густым румянцем. По тонкому капрону ползет стрелка, начинаясь где-то под платьем и заканчиваясь под голенищем высоких ботинок с кроваво-красной подошвой и угрожающего вида каблуком. Воспитание подкидывает синьору Торкио минимум семь фраз, которыми можно деликатно сообщить о повреждении чулок, но что-то ему говорит, что няне об этом и так прекрасно известно. Возможно, стрелка появилась неслучайно. Ведь чем дольше Итан знает их няню, тем больше убеждается, что у любых спонтанностей и неожиданностей всегда есть определенная цель. Даже если речь о порванных чулках.
Когда в чашке синьора Торкио остается несколько глотков идеально сваренного крепкого кофе, на кухню забегают дети. Они радостно виснут на Итане, галдят, перебивая друг друга, но он в ответ только открывает и закрывает рот. Дети выглядят удивительно аккуратно. Непослушная копна Томаса заплетена в короткие, слегка неровные, но достаточно крепкие косички. Волосы Виктории тщательно расчесаны и собраны в хвост.
- Итан, Итан, мы теперь заплетаем друг друга! Видел, как круто я заплела Томми? Видел? Видел, да?
- Вы молодцы!– Синьор Торкио не может сдержать широкой улыбки: дети выглядят довольными и аккуратными, и все это в восемь утра, и без слез, криков и драк. И он понятия не имеет, как этого удалось достичь. Благодарность няне вязнет на зубах, потому что Итан опять вспоминает проклятую стрелку на чулке, и он выдавливает только жалкое: - Вы все огромные молодцы.
Няня самодовольно улыбается, раскидывает по тарелкам пухлые оладьи и выставляет по стакану с соком. Без единого возражения дети убегают мыть руки, а спустя две минуты уже довольно жуют.
- Как вам это удается? – Вопрос синьора Торкио беспомощный и жалкий, но он впервые за долгие недели чувствует себя великолепно.
- Терпеть не могу кого-то заплетать, так что пришлось переложить эту обязанность на них. Да, дети?
Дети радостно кивают, Томас пытается что-то сказать с набитым ртом, но замолкает под строгим взглядом няни. Он тщательно прожевывает еду, проглатывает и даже вытирает губы салфеткой. И только после этого говорит.
- Дамиано пообещал, что в пятницу мы сможем заплетать тебя столько, сколько хотим! Он поделится своими украшениями и заколками, Вик приготовит краски, а я уже нашел два птичьих пера на заднем дворе! Здорово, правда?
- Да. Да, Томас, конечно. Здорово.
Синьор Торкио знает, что это ребячество – игнорировать имя их няни, не разрешать даже мысленно произносить его. А еще это попросту невежливо. Но Итан боится, что произнеся это имя хотя бы однажды, он не сможет остановиться. Будет повторять и повторять, с удовольствием раскатывая по языку тягучее «Дамиано», окончательно забудет о необходимости поддержания строго деловых отношений и в итоге вляпается по самые уши. Ему и так слишком часто приходится напоминать себе, что это няня его детей. Няня. Человек, который присматривает за детьми, занимается их воспитанием, досугом и бытом. И то, что этот человек противоестественно привлекателен, не должно ничего менять. Няня!
- Так что, синьор Торкио, будьте любезны в пятницу не задерживаться. У нас большие планы на ваши волосы.
У Итана на языке вертится неудобный вопрос, который обязательно нужно озвучить для поддержания делового характера их взаимоотношений. Обязательно. Ведь он в пятницу действительно освобождается не так поздно и планирует быть дома уже в три часа пополудни, так что вполне в состоянии отпустить няню пораньше. Никакой необходимости оставаться всем вместе нет, и Итан действительно скучает за детьми, потому что видит их куда реже, чем раньше. Тем более короткий день пятницы прописан в их договоре. И это было бы правильно - напомнить, что няне вовсе не нужно оставаться, когда Итан дома. Это было бы правильно. Но синьор Торкио почему-то молчит и никакого вопроса не задает.
Его утро настолько лишено хаоса, хоть он и витает в воздухе, что у Итана даже остается время на помощь по кухне. Он убирает грязную посуду в посудомоечную машину и запускает стирку. Няня, мурлыкая себе под нос какую-то задорную песню, собирает ему еду в контейнер, не слушая никаких возражений. Из вежливости синьор Торкио не спрашивает, что именно ему досталось на обед, но он уверен, что это будет идеально вкусно, красиво и совершенно непривычно. Его слегка беспокоит, настолько быстро он смирился с фактом, что няня заботится не только о детях, но и о нем, пусть этот пункт и отсутствует в их договоре.
Перед тем, как покинуть дом, синьор Торкие целует детей и берет с них обещание вести себя хорошо, на что получает ехидный смешок няни. И только этим смешком Итан и оправдывает себя и свое все-таки вырвавшееся замечание.
- Боюсь, вы чем-то зацепили чулок. Под правым коленом сзади.
- Неужели? – Няня широко ухмыляется, в притворном ужасе округляет ярко подведенные глаза и, слегка выгнувшись назад, рассматривает поврежденный чулок. – Действительно.
В этот день путь синьора Итана Торкио до академии проходит в смятении. Перед глазами, словно в замедленной перемотке, все повторяется момент, как няня без капли стеснения поддевает пальцами капрон и резко дергает так, что на месте почти незаметной стрелки появляется настоящая дыра. Самодовольное «вот так-то лучше» и пронзительный хруст рвущегося чулка отпечатываются в памяти и всплывают в самые неподходящие моменты и, кажется, будут сниться ночами. И, как будто этого недостаточно, синьор Торкио заранее паникует, представляя, во что превратятся его волосы после пятничных посиделок. При этом в глубине души он огорчается, что до пятницы еще целых три дня.