«Через сорок минут выходим из отеля! Кто задержится, того выгоню пинками!» — глухо орёт Лео из-за двери. Дамиано в ответ издаёт нечто среднее между скрипом, кряхтением и стоном и показывает средний палец. Итан не столь эмоционален с утра, но к посылу бы с удовольствием присоединился — поспать удалось хорошо если часа три. Впрочем, виноват-то в этом не Лео. Итан с улыбкой смотрит, как взъерошенный и недовольный Дамиано носится по номеру, собирая вещи. Никаких утренних ленивых сториз с дурацкими фильтрами — во-первых, нет времени, во-вторых, слишком откровенно смята вторая подушка, да и вообще, вид у постели довольно истерзанный, и зоркий глаз ревнивых фанаток наверняка за что-нибудь зацепится.
У самого Итана всё собрано ещё накануне, он просто вечером прикатил чемодан сюда из своего номера. Обычно в таких случаях он всё же предпочитает уходить спать к себе — чтобы лучше отдохнуть (Дамиано брыкается и вертится во сне), и чтобы давать как меньше поводов для болтовни персоналу. Но вчера опять был один из дней, когда всё сложилось так, как сложилось.
Сначала догнала противная история с тем пьяным недоумком — и трусливая реакция менеджмента: Вик позвонили и ультимативным тоном велели «замести всё под коврик», потому что в идеале дело надо довести до полиции, но международный скандал никому не нужен, к тому же, и доказательств нет — фанатки, как назло, дружно решили не снимать оскорбительный момент. А если вспомнить, что Дамиано ещё и ловко огрел дебила по рукам — неизвестно, как обернулось бы дело, не выяснилось ли бы по местным законам какое-нибудь превышение пределов защиты! Это было убедительно, так что мрачная как туча Вик, матерясь, запостила текст написанного не ей извинения, крайне вежливого и обтекаемого. Дамиано молча смотрел на это прищуренным змеиным взором и явно делал пометочки в своей мысленной «тетради смерти». Потом им велели закидать инстаграмы весёлым контентом — и опять придрались: мол, Вик слишком разнузданно теребит Итана за сосок, особенно для девушки, которая, по слухам, только что пострадала от харассмента. К концу их контракта с Сони мстительный список Дамиано, должно быть, распухнет до размеров небольшой библиотеки... Но пока они изображают послушных деток, чтобы потом отыграться в чём-нибудь другом.
К тому же, Андреа предлагает попробовать новый мейк — красные тени придают странный, притягательно-болезненный вид бледным лицам, белые костюмы оттеняют его ещё отчётливее, чёрные ремни портупей — как будто единственное, что держит их маленький отряд прекрасных зомби в узде. По дороге на лайв Дамиано пересматривает и пересматривает видео, которое снял для сториз, и косится на Итана воспалённым алым взором с чёрной каймой. Перед самым выходом из машины, когда уже начинает отъезжать дверь, он наклоняется к Итану, который сидит напротив. Как будто чтобы не стукнуться головой, ещё и ладонью вроде как упирается в сиденье для опоры — а на самом деле быстро, бесстыже лапает Итана между ног. И шепчет в ухо: «Эти брюки просто омерзительно хорошо на тебе сидят. Так бы и сорвал к чёрту!» Остается только благодарить стилистов за то, что на них сегодня пиджаки. Потому что у этих белых брюк верх действительно сидит почти как нижнее бельё, а вряд ли добропорядочные немцы одобрили бы столь неуместно физиологичный энтузиазм, с которым барабанщик Монескин идёт на сцену.
А во время выступления у Дамиано отстегивается один из ремней на бедре, чёрной змейкой соскальзывает вниз. Итан случайно замечает это движение краем глаза, присматривается — так и есть, ремешок обвился вокруг лодыжки. Главное, что не слетит с ноги совсем и Дамиано за него не запнётся. И в этом нет ничего страшного, конечно, и скорее всего, если даже зрители заметят — то умилятся, вспоминая преследующие солиста Монескин проблемы с костюмами. Но для него самого это последняя капля. Когда Дамиано развинченной походкой идёт к установке во время проигрыша в I wanna be your slave, лицо у него совершенно зверское, и кажется, что сейчас он сделает что-то... то, чего они договаривались больше не делать на сцене, для собственного же спокойствия. Итан ловит чёрный блестящий взгляд расширенных зрачков, «держит» его — даже секунда для него слишком большая роскошь во время такого энергичного проигрыша, но он лучше промажет по тарелке не глядя, чем сейчас оставит Дамиано одного. И того словно чуть-чуть отпускает, он криво улыбается одними губами и поворачивает обратно, допевать. (Ремешок сползает тут на 1.16 https://www.instagram.com/p/CRcTJi5qW2K/)
Отстояв на сцене положенное время, отулыбавшись на восторги с немецким акцентом от бодрячка-ведущего, они наконец в гримёрке, и Дамиано остервенело срывает с себя остатки поясной сбруи, дёргает ногой, чтобы сбросить предательский ремешок, одновременно начиная орать (конечно, вполголоса, чтобы не грели уши все работники студии), как его всё это достало и почему на свете нет ни нормальной одежды, ни БДСМ-аксессуаров, и за что ему вообще всё это... Вик поначалу даже прыскает от смеха, а Томас недоумевает, но Итан сразу же кидается наперерез этому катку эмоций — стискивает Дамиано в объятиях и успокаивающе поглаживает по вздрагивающим лопаткам. В самое ухо — до сих пор непривычно, что не нужно убирать от него прядки волос, щекочущие губы, — бормочет, не стараясь выговаривать «р»:
— Да чёвт с ним, с вемешком, евунда, никто не заметил, даже вон Томас!
Дамиано выворачивается из его объятий тем же нервическим жестом, как на Евро после объявления их победы. Правда, тогда ему надо было выплескивать эмоции, снова и снова, на всех по очереди. Сейчас Итану кажется, что его надо поуговаривать — и просто пожалеть. Каждый день слишком много всего, в основном хорошего — но и всяческого неадекватного говна тоже, иногда просто хочется отобрать у Дамиано телефон, и свой сдать кому-нибудь под ключ, во избежание соблазнов. Но надо балансировать на острие этого меча, ловить все подводные течения, на что-то отвечать, что-то отбрасывать и старательно игнорировать. Вот как эту фигню с расстегнувшимся ремнём.
— Ну ховошо, даже если заметили — спорим, после этого только просмотров у видео прибавится, когда его выложат?
— Эдгав-Эдгав, добвый ты мой! Конечно, прибавится, всем будет интересно, как у неудачника Дамиано Давида в очередной раз лопнули штаны! — он наконец стаскивает с себя ботинок и стряхивает злосчастный ремешок с таким же омерзением, как Лего, наступивший однажды на кусочек скотча. — Вот что это за говна кусок и где мы его взяли? Митч должен знать, где Митч?
Дамиано вскакивает, спускает брюки, снова садится, одной рукой набирает сообщение, второй — пытается содрать штанину с левой ноги, так и не сняв ботинка, ещё одновременно умудряется почёсывать нос и гневно размахивать руками. Не человек, а гейзер, вулкан страсти. Воплощение итальянской экспрессии. Надо бы испугаться его пылающих взглядов и чудовищных ругательств, но Итан поневоле любуется. И умиляется, особенно тем, что на нём до сих пор застёгнутый пиджак, портупея и блузка. Вик, притихшая было в момент самого взрыва, расслабляется и садится к зеркалу стирать мейк. Томас, раздеваясь, наблюдает за Дамиано и неосторожно хмыкает. Тот молниеносно, как атакующая кобра, поворачивается к нему и смотрит угрожающе, оставив все свои дела. Глаза с красными окружьями сейчас и правда выглядят страшновато. Томас делает вид, что совершенно ни при чём, пряча лицо за задранной блузкой. Итан вздыхает, подходит ближе.
— Ты такой же неудачник, как я — урод, — негромко говорит он. Смотреть в этот момент на Дамиано не хочется — вдруг прочитает в его глазах невольное подтверждение этому, ведь всего несколько лет назад почти так и было. Поэтому Итан смотрит на разбросанные по столику ватные диски, грязные салфетки, какие-то коробочки, обёртки, обрезки бумаги — это-то тут откуда? Они зашли в гримёрку меньше десяти минут назад, а эти неряхи уже устроили бедлам...
Дамиано тянется к нему, едва не сваливаясь с крутящегося кресла. Ловит за руку и рывком подтаскивает к себе, кладёт ладонь на щёку.
— Эй... Ты прав, порвать штаны на Евро было настоящей удачей. Думаю, без этой детали моя задранная над столом нога не выглядела бы так охуенно и не стала бы мемом. И я готов предоставить тебе любое вознаграждение, помня о бесценной роли твоей широкой спины в процессе разрывания моей хлипкой ширинки! — пафосно заканчивает он речь, начатую так проникновенно и интимно. Итан давится улыбкой и утыкается носом в макушку Дамиано, а он хихикает ему в плечо. Томас и Вик откровенно ржут, глядя на них через зеркало.
— Ну так что, какое выберешь вознаграждение? — Дамиано уже прижимается всем телом и шепчет так искушающе... Но в дверь стучит Лео, напоминает, что у них осталось десять минут до выхода, если они не хотят огорчить фанатов — «Итан, а ты, видимо, хочешь, раз до сих пор не переодет?» — и остаётся только ещё разок уткнуться в жёсткие от лака волосы Дамиано и шепнуть: «Потом». Итан быстро переодевается в джинсы и майку, садится к зеркалу и уже тянет к лицу ватный диск — но Дамиано вдруг хватает его за руку.
— Оставь. Тебе так охуенно идут эти тени. Горячо как в аду, — он смотрит не на Итана, а в зеркало, и так странно видеть в нём собственное отражение, которое краснеет под взглядом Дамиано.
— А ты почему смыл? Тебе тоже очень шло, — Итан поворачивается и, не в силах удержаться, проводит пальцами по чистому, без тени косметики лицу. (Лень искать, но в треде недавно где-то вносили фотку с вечеринки, где Итан - Чингисхан с дневным красным мейком с концерта, а Дамиано - без косметики)
— Ты же любишь, когда я без мейка, — тихо отвечает Дамиано, опуская ресницы. Боже. Осталось меньше пяти минут, и Итан, кажется, знает, на что они их потратят.
— Я люблю тебя всякого, — он прижимает к себе Дамиано, уже тянется к губам – но под дружный вой Томаса и Вик в гримёрку ещё и влетают Лео с Митчем. И снова они успевают лишь обменяться многообещающими улыбками, как Дамиано накидывается на беднягу Митча, требует пояснить, «что за фигня с этой сраной сбруей», Лео и Алессандро вытаскивают футляры с инструментами, футляры с аппаратурой, футляры с костюмами, футляры с косметикой, Митч вяло отбрыкивается от наскакивающего на него Дамиано, трясущего ремешком, и тоже тащит какие-то футляры. Итан с облегчением выходит на воздух – он пропитан дождём, а может, вечерним туманом с Рейна, пахнет влажной пылью и немного металлом. К крыльцу тут же обнадёженно кидается небольшая толпа девчонок, но Итан сначала закуривает и делает пару затяжек от души, потом настраивается, «надевает лицо», фиксирует себя в этом состоянии – и только потом идёт, блистательно улыбаясь одними губами, фотографироваться и черкать автографы.
Они едут на вечеринку, куда организаторы пригласили нескольких счастливцев-фанатов, пожертвовавших в фонд помощи жертвам наводнения и выигравших билеты, а основном там телевизионщики, всякая местная богемная тусовка, несколько итальянцев – кто-то давно тут живёт, кто-то приехал по работе, — есть даже общие знакомые, Митч уже обнимается с какими-то парнями, Ари утягивает танцевать крепкий шатен – Вик зачем-то объясняет им, что это кузен бывшей жены нынешнего мужа… чьего мужа, Итан уже не слышит – голова отключается, ему не хочется общаться ни с бывшими кузенами, ни с нынешними жёнами, и вообще он бы предпочёл вечеринке часа полтора за книжкой – но после всех нервяков последних нескольких дней Вик, Дамиано и Томас дружно решили, что им это необходимо. А оставлять этих беспечных детей одних в таких местах Итан не собирается. Он топчется на танцполе, благо в кругу пока все свои, хотя издалека уже хищно поглядывают на них девицы разной масти. Дамиано и Вик уходят к бару, и Итан с облегчением останавливается, делает шаг из круга и оглядывается в поисках места, где можно покурить – но тут же к нему подплывают две почти одинаковые блондиночки в минимуме одежды, начинают щебетать что-то на английском с чудовищным немецким акцентом. Он уже так устал от разнообразных выговоров в туре и этой поездке, что даже не пытается понимать, только стоит, оглядывает их и с тоской вспоминает сестёр – те тоже часто так болтают, то перебивая друг друга, то синхронизируясь до унисона.
Девушек вдруг вежливо оттирает плечом Дамиано. В каждой руке у него по пивной бутылке – даже в полутьме видно, какие они прохладные, запотевшие. Он не глядя протягивает одну Итану, встаёт перед сестричками, вежливо наклоняет голову, пытаясь расслушать и понять. Вскидывает подбородок, кажется, уловив наконец суть.
— Сорри, ледиз, эр нихт дансен… танцен! Найн, — он разводит руками. – Не танцует наш Эдгар, не для этого он вырос такой красивый и стройный, а чтобы колотить в барабаны, пока я пою. Вас? Слоудаун! Ага, сейчас, конечно… Найн, либе фрёйляйн, ихь бин тоже нихт танцен. Ви шаде, вы совершенно правы. Чусc!
Салютуя бутылкой, он галантно улыбается девушкам, изображает безмерное сожаление – и как только они поворачиваются спиной, смотрит на Итана исподлобья. Его указательный палец на секунду останавливается в яремной ямке, которую так удобно обрисовывает кольцо на шее, а потом подцепляет металл, тянет чокер на себя – так, что Итан от неожиданности качается вперёд. В бутылке плещется, из горлышка поднимается душистая шапка пены, по стеклу в руку Итану ползёт цепочка пузырьков, но он этого не замечает. Дамиано смотрит ему прямо в глаза, облизывает губы… У Итана пересыхает во рту, горячий вихрь скручивается в подреберье – нет, не сейчас, Дами, не сейчас, не на глазах у сотни чужих людей! Дамиано коротко усмехается углом рта и отпускает кольцо. Вцепляется в плечо Итана мёртвой хваткой и тащит к их компании, ругаясь вполголоса на то, что невозможно отвернуться и на минуту, как он уже склеил девчонок, да ещё сразу двоих. За ними идёт Вик с двумя омерзительно синими коктейлями и хихикает.
И дальше, в общем, вечеринка оказывается не так плоха в прикуску с холодным пивом. Итан тянет его медленно, чтоб хватило на подольше, музыка грохочет, не давая даже думать, поэтому он просто пялится на танцующих. Когда пиво заканчивается, его снова затаскивают в круг, и он послушно переступает с места на место, настукивая в голове ритм, вроде бы даже успешно, судя по довольному взгляду отплясывающего с Вик Дамиано. Он снова приносит Итану бутылку пива. Сам больше не пьёт, только танцует, бешено отрывается в самом центре круга – душа и сердце их компании. Итан любуется, и время проходит незаметно.
На обратном пути в машине он спрашивает Дамиано, прилегшего на его плечо, когда тот научился так вполне себе связно болтать по-немецки.
— Это разве связно? Нахватался то тут, то там за время поездок, — отмахивается он. – И на датский похоже, правда, Вик?
Она сонно кивает и зарывается лицом в лацканы пиджака Томаса, он гладит её по волосам, прижимает к себе крепче.
— Ну всё-таки довольно связно, я бы так не смог, — Итан в очередной раз изумляется пытливому, впитывающему всё как губка разуму Дамиано – он сам в своей вечной погруженности в себя (и сосредоточенности на своих вечных объектах для наблюдения) совершенно не озаботился тем, чтобы выучить что-то кроме «привет» и «пока» на немецком. – Девушки тебя отлично поняли.
— Ох боже мой, я мог бы им и на самом дремучем романеско сказать «кыш», и они бы поняли – я хорош в пантомиме! – смеётся Дамиано.
С переднего сиденья слышен тяжёлый вздох.
— Сколько можно заигрывать, потерпите до номера, не мешайте людям спать, — ворчит Лео. Итан с Дамиано смотрят друг на друга и беззвучно хихикают, придвигаются ближе.
Каким-то чудом оказывается, что у отеля их никто не караулит, и со слегка стыдным облегчением от этого Итан поскорее заходит внутрь. Все ужасно сонные, разморенные — кроме них с Дамиано. В лифте они намеренно становятся в разных его концах, даже стараются не смотреть друг на друга — но напряжение нарастает, желание почти звенит в воздухе, так, что даже вдоволь накоктейлившиеся и натанцевавшиеся Вик и Томас открывают глаза шире и смотрят подозрительно. Итан стоит неподвижно, словно пристыл к месту, а Дамиано закусывает губу и стучит ногой, пока Лео, закатив глаза, не пинает его легонько по лодыжке. Тут, слава богам, тренькает сигнал их этажа, и Дамиано вылетает из лифта первым.
Итан идёт за ним, как будто привязанный крепчайшей верёвкой – невозможно отстать, отступить. Они в таком состоянии, что в принципе уже всё равно, кто увидит, в чьих номерах, с кем они ночуют – но идти на прямые провокации после недавних проблем тоже глупо, и Итан находит в себе силы обернуться, оглядеть коридор. Он, к счастью, пуст, звуки шагов тонут в густом ворсе дорожки, возбуждённый блеск глаз растворяется в мягком рассеянном свете. И никто не видит, как двое из Монескин заходят в один номер, и ещё двое – в номер напротив. Куда уходит Лео, не волнует уже совсем никого.
За дверями ночь и прохлада. Кондиционер, душ, манящая постель… Впрочем, до постели они предсказуемо не доходят – Дамиано прижимает Итана к стене, едва услышав щелчок запирающегося замка. Он кидается на него сразу всем телом, Итану кажется, что он чувствует одновременно и его затвердевшие соски под майкой и пиджаком, и вздыбившиеся волоски на загривке, и заходящийся пульс в жилке на шее. Он целует взасос, взахлёб – Итану кажется, что он не успевает отвечать, что его губы и язык слишком неповоротливы, он весь словно оцепеневший, окаменевший под этой лавиной. Лавиной… В голове так некстати крутятся тошнотворной каруселью картинки из любимых исторических пабликов – «2800-летний поцелуй» двух скелетов (с непременным уточнением, что часть исследователей считает оба скелета мужскими), и двое юношей-любовников из Помпей, сплетенных в последнем объятии под тоннами пепла. Здесь, в пугающей близости от недавней грозной стихии – красивого спокойного Рейна, внезапно погубившего столько людей, разрушившего целые города в благополучной Германии, — Итан вдруг чувствует себя недостаточно живым, недостаточно равным, недостойным той стихии жизни, которая бушует сейчас ещё ближе, почти под кожей — Дамиано. (Про 2800-летний поцелуй в инстаграме, на который подписан Итан, С ФОТО https://www.instagram.com/p/CRSPB1sNYUX/. Про Помпеи С ФОТО https://www.popmech.ru/science/news-353 … hchinami/)
По лбу стекает липкий холодный пот, начинает мелко трясти, Итан пытается схватить, обнять, держать — но руки соскальзывают, словно ватные. Дамиано уже просто прижимается к нему всем телом, греет, гладит, шепчет что-то успокаивающе – сквозь звон в ушах не слышно, что именно. Наконец словно лопается какая-то перепонка – Дамиано расстёгивает и сдёргивает с его шеи чокер, и Итан делает глубокий вздох.
Он ведёт Итана за руку, как маленького, в ванную, наливает воды в стакан – зубы стучат, но отпить пару глотков всё же удаётся, и становится легче. Дамиано раздевает – сам поднимает его руки, скидывает мокрую от пота майку на пол, стаскивает вместе с трусами джинсы, удачно, что на этот раз не узкие. Быстро сбрасывает одежду сам, без доли кокетства и красования. Итан ждёт его в душевой кабинке, в стекле отражаются обведённые оплывшим красным больные глаза на бледном лице. Он отворачивается и смотрит в стену. Это уже не о любви, думает Итан. Это о жизни и смерти. Никакого пафоса, лишь констатация факта. Под тёплым душем не видно, но Дамиано всё равно знает, что у него текут слёзы. Он перебирает змеящиеся по спине чёрные пряди, напитанные водой, собирает, откидывает на плечо, гладит спину, нежно обводит пальцем сердечко татуировки на шее.
— Как бы мне хотелось забраться к тебе в голову и понять, как это происходит, — задумчиво и грустно говорит Дамиано, целуя выступающий позвонок. Итан разбирает беззвучный смех.
— Слишком стванно и мвачно, тебе не понвавится, — еле слышно, кошмарно картавя, говорит он. О том, как ему хочется того же с Дамиано, он промолчит. Наверняка чёрные тени, из которых он состоит, просто спалит там яркое, горячее солнце.
— Но мне нравится, — как будто чуть удивлённо возражает Дамиано. Помолчав, повторяет ещё уверенней: — Нравится. Помнишь, в прошлый раз ты сказал, что если был бы «нормальным» — выпил бы, проорался, подрался, исполнил ёбанутый танец топлесс на вечеринке? Но я точно знаю, что мне не интересно с такими. А с тобой – да. Мне интересно хотя бы краем глаза заглянуть в твой Итано-мир, даже если там в этот момент страшно и плохо. Заебись бы я был поэт, если бы я этого не хотел! Заглянуть в этот колодец, охренеть от его красоты, глубины, темноты – а потом оттащить тебя от него и долго-долго обнимать…
И они молча сидят в обнимку под тёплым душем на полу кабинки, на самом деле уже совсем недолго — Итан приходит в себя окончательно. Он вздыхает, встаёт, тянет Дамиано за собой. Снова мельком видит своё отражение в зеркале в полстены – и кривится. К счастью, на полке есть какая-то смывка для косметики, и Дамиано гладит и гладит ему по зажмуренным векам прохладными пальцами. Остаётся лишь та краснота, которая уже не тени.
— Нравится ему… Ты меня хотел весь день, а секс накрылся, — Итану кажется, что произносит он это вполне спокойно, даже со смешком, но судя по взгляду, Дамиано отлично узнаёт это тихое отчаянье.
— С какой это стати накрылся? Вот ты, вот я, мы живы, вот у нас руки, ноги, вот даже члены! – он раскорячивается в «стойке наездника», как совсем недавним солнечным утром на крыльце отеля, на радость фанаткам – но Итан от всей души надеется, что таким его никогда не увидит ни одна из них. Это так вульгарно откровенно, и так возбуждающе красиво, и так в стиле Дамиано. Он заражает жизнью, желанием – разве можно снова не ощутить ток крови, заполошное биение сердца, когда почти перед носом упруго и пошло раскачивается уже вполне налитой и твёрдый член? С заботливо обозначенным сверху размером. Может быть, только самую малость преувеличенным – низ живота сладко сводит немедленным желанием снова ощутить этот размер и убедиться… Итан не глядя нащупывает на полке одну из примерно тысячи резиночек, которые Дамиано, Лео и он сам рассыпают во всех местах, где он бывает. Забирает мокрые волосы в хвост, скручивает, закрепляет – заранее страшно думать о том, как их потом расчёсывать, но эту заботу он оставит на завтра. Сейчас – только сейчас, достаточно теней, тлена и пепла на сегодня. Сейчас – сама жизнь.
И когда на влажной постели Дамиано наконец трахает его, глубоко и жёстко, Итан не думает больше ни о чём, кроме того, как ему хорошо, под закрытыми веками – ничего, кроме наливающегося белым накалом света. Он упирается пятками в ягодицы Дамиано, чувствует, как ходят сильные натренированные мышцы – словно какой-то станок, словно молот, перековывающий во что-то нужное и красивое тот бесформенный ржавый кусок, которым он был ещё недавно. Он подгоняет, вжимает Дамиано в себя ещё сильнее, вплавляет… Итан кончает первым, выгнувшись, как лук, с тихим вскриком, которому Дамиано вторит долгим стоном. Еще несколько движений – и он кончает тоже, упирается мокрым от пота лбом в плечо Итана, тяжело дышит, растекается поверх с довольным «мммм».
— Ты как противошоковое одеялко для самых буйных психов, — улыбается в темноте Итан. Ладонью он ерошит короткие сосульки волос на затылке Дамиано, пересчитывает тёплые камушки позвонков.
— Тяжело? Щас, ещё немножко, и я сползу. Так хорошо-о… — Дамиано со стоном подаётся вверх, но Итан придавливает его обратно, руками и на всякий случай ногой.
— Куда? Мне тоже хорошо… — так бы и лежать и лежать, слипаясь и срастаясь, по-настоящему проникая друг в друга, но, конечно, нет в жизни совершенства – задницу щекочет вытекающая сперма, хочется воды, курить и снова в душ, и снова курить.
Позже, когда они сидят голыми на ковре у балкона и курят, уже, кажется, по третьей, Дамиано спрашивает. Он всегда спрашивает после таких приходов, что стало причиной, но далеко не всегда Итан может – и хочет – объяснить. Сегодня же цепочка проста и прозрачна, довольно только начать – и Дамиано передёргивает плечами, прикрывает дверь на балкон, мельком глянув в сторону сталью блестящей полосы Рейна в прорехах между домов на горизонте. Слушая про переплетённые в последнем объятии фигуры из пепла в Помпеях, по ДНК которых выяснили, что это были молодые люди примерно их возраста, не родственники, Дамиано закрывает лицо руками, сидит так несколько секунд… Итану вдруг становится почти пугающе ясно, что да, он бы понял там если не всё, то многое – там, в мрачных закоулках его Итано-мира. Нет, не понял БЫ, а уже понял.
Дамиано поднимает голову, на лице слишком сложная, почти …свирепая улыбка. Он тянется за телефоном.
— Вот что, солнце моё закатное, когда тебе в следующий раз вздумается во время секса пофантазировать о Помпеях, хочу, чтобы ты вспоминал не агонизирующих древних геев, а вот этого жизнерадостного Фавна, ебущего козу! – он стремительно скроллит фотки в галерее и с торжествующим «вот!» суёт под нос экран. Итана сгибает от смеха – и Фавн, и даже коза не только жизнерадостны, но и весьма натуралистичны. (Фото Фавна с козой, найденных в Помпеях, рили зоофилия, 18+ 
http://bm.img.com.ua/berlin/storage/ori … 877fc.jpg)
— О, или вот – дверной звонок в виде хуя с бубенчиками, смотри, какая прелесть! Хуй с хуём, да ещё с крылышками, да с лапками! – Дамиано перебирает-пробегается пальцами по бедру, и они с Итаном валятся от смеха на ковёр и на колени друг другу, едва не рассыпая пепельницу. Синхронно поднимаются на ноги и идут в постель, всё ещё укатываясь от смеха. (Фото хуебубенчика из Помпей http://bm.img.com.ua/berlin/storage/ori … 039a2.jpg)
— Вооот, — тянет Дамиано, зевая, — думал, только ты у нас такой знаток и любитель истории? Я тоже иногда того… интересуюсь… Съездим как-нибудь потом, посмотрим на Фавна живьём!
Итану снится, что он соглашается – и не откладывая долго, они тут же едут вдвоём с Дамиано по бесконечной дороге вдоль серебристых оливковых холмов, а вокруг оглушительно стрекочут цикады. Когда к их треску прибавляется неуютная тряска на каменистой дороге, оказывается, что это заливался будильник, а хмурый Дамиано, похожий на кого-то из Энгри бёрдс с этим залипшим на макушке хохолком, уже не совсем ласково трясёт его за плечо, пытаясь разбудить.
И вот у них остаётся… уже не сорок минут, куда меньше. Итан всё ещё плавает в каком-то забытьи после вчерашнего, и Дамиано начинает поглядывать на него с тревогой.
— Ты так и поедешь? – спрашивает он, вручая уже прикуренную сигарету. Итан щурится от дыма, неглубоко вдыхает – даже затягиваться по-настоящему лень. Оглядывает себя – джинсы, майка. Хорошо, что для вчерашних, так и оставшихся валяться пропотевшим комком в ванной, нашлось место в чемодане.
— Угу. Я посмотрел прогноз, там жара, — Итан снова закрывает глаза.
Дамиано уже успел как-то хитро нагнуть самого себя, загнать пинками в свою деятельную ипостась: от недосыпа – ни следа, он свеж и бодр, готов улыбаться во весь рот поклонникам у отеля и папарацци в аэропорту. А Итану как будто до сих пор выламывает мышцы отголосками вчерашней «атаки подкроватных монстров», как такие эпизоды называет Дамиано. * (из интервью Итана: "Когда я был маленьким, я часто боялся монстров под кроватью")
— Это не монстры, — пошло усмехается он, поигрывая бровями, когда наконец допытывается у Итана, что происходит. – Это кто-то не качался и не трахался целую неделю, а потом дорвался! Или лучше тебя было в спортзал выставить вместо секса, тогда бы узнал ощущения?
— Ну значит, ты и есть мой подкроватный монстр, — очень логично заключает Итан, недовольно приоткрывая один глаз. – Ну волосы хоть не трогай, тут уже ничем не помочь…
— Погоди, немного приглажу и заберу потуже, а то нам осталось только воткнуть парные стикеры на палочках: «Just fucked»… — Итан замирает под его ласковыми руками – Дамиано настолько обожает его волосы, что «во избежание залипания насмерть» почти не касается их, если в планах не предполагается длительного отдыха. Он не сильно тянет, недолго – и почти не больно – расчёсывает, снова скручивает и закрепляет пучок – даже не глядя Итан понимает, что стало гораздо лучше. Напоследок Дамиано утыкается ему в макушку, вдыхает (вернее, скорее интенсивно сопит – так же, как любит делать в полосатые бока своих кошек), звонко целует.
— Для истинной победы над своими монстрами в следующий раз ты должен быть сверху, — вкрадчиво заявляет он. – Скинуть тебе фоточку с Фавном для примера, или ещё помнишь, как?
Если бы не эта истомная лень, Итан бы уже отловил ржущего Дамиано и даже, возможно, приложил бы пару раз по вертлявой заднице. Всё он отлично помнит, и не так уж редко бывает сверху. Просто Дамиано… действительно хорошо трахается – Итан сладко потягивается, снова вспомнив…
Дверь вдруг пищит и открывается без стука, в проёме с лицом богини мщения стоит Лео.
— Ну блядь? – задаёт он риторический вопрос. Итан послушно бредёт в спальню за чемоданом, Дамиано тоже грохочет своим, они вытягиваются перед Лео как два гренадёра перед Наполеоном. Он придирчиво осматривает – сначала Дамиано, удовлетворённо кивает, потом переводит взгляд на Итана — и округляет глаза, тычет пальцем ему в шею, возмущённо шипя: — Вы издеваетесь? Я уволюсь нафиг! Опять засосы, да здоровенные!
Дамиано тянется посмотреть, хладнокровно пожимает плечами: не такие уж и большие, бывало и хуже. Он тянется к чемодану, достать как раз подходящий по ширине чокер – но Лео разоряется, что они и так уже опаздывают. Тогда Дамиано просто расстёгивает свой и надевает на Итана, воровато поглаживая ключицы, пока Лео отвернулся. Этот чокер немного туговат, сидит слишком высоко – но это и хорошо, как раз удачно закрывает пару очень характерных пятнышек.
Они нестройной толпой спускаются вниз и даже успевают сфотографироваться до отъезда с несколькими самыми настырными фанатками. Всю дорогу в самолёте они с Дамиано спят, привалившись друг к другу головами.
Потом, уже дома, Итан получает в мессенджере ехидный смайлик, потом смайлик неприличный, а следом – ссылку на пост в инстаграме. Там на фото очень довольный Томас, взъерошенная и сонная Вик, фанатка, нескромно прижавшаяся к тоже очень довольному, сияющему улыбкой Дамиано – а с другой стороны прилипший к нему, как коала-переросток к саженцу эвкалипта, он сам. Чокер на шее, единственный на всю компанию, выглядит настолько красноречиво, что Итан закрывает глаза – и пост, чтобы не видеть это непотребство. «С причёской ты, конечно, сотворил чудо. Но можно было и не стараться, даже без стикера всё понятно…» — отправляет он Дамиано.
«А мне нравится. Поставлю её себе на экран и буду любоваться», — приходит от него с очередным похабно подмигивающим смайлом. А следом: «До следующей битвы с монстрами!»
Итан мстительно отправляет ему «SOOOON», и, немного помедлив, снова открывает то фото. И решительно скачивает его себе тоже.
Фото ещё раз, для зацикливания)))
взаимосвязь вижу я
