Вы не вошли.
Спасибо, анончик!
Это очень радует, это значит, что буду возвращаться и продолжать, несмотря ни на что.
Больницы
Да, именно так, во множественном числе. Еще до Морозовской и НИИ педиатрии, если память мне не изменяет, классе во втором я совершенно неожиданно для себя попал в инфекционку. Началось все с того, что отец где-то подцепил опоясывающий лишай, и вот уже я валяюсь с ветрянкой и температурой под сорок в совершенно упоротом бреду, из которого иногда выныриваю и вижу родителей или врачей. А потом мы все вместе едем на скорой в больницу. Конечно же, в самой ближайшей меня не приняли (это уже какой-то лейтмотив тех лет), потому что она была переполнена, но, к счастью, приняли во второй. Пока мы едем по ночному городу, врачи, чтобы развлечь меня, рассказывают, что едем мы с мигалкой, и ее правда видно в стеклах других машин. Первую ночь я провел в чистом, вылизанном, отделанном кафелем боксе, слишком шокированный, чтобы тосковать по дому или вообще понять, что со мной происходит и что здесь делать. Чтобы чем-то себя занять, начал писать в тетради дневник, описывая в нем обстановку. Там было все, что нужно для жизни, даже радио. На следующий день меня перевели в общую палату, где моим соседом был младенец (сейчас понимаю, что если он выжил, то определенно получил раннюю травму). Там же случилось первое осознание: в инфекционке нельзя навещать. И тут же меня накрыло первым в жизни состоянием жуткого, горького одиночества, оторванности от всего, каким бы дисфункциональным оно не было, мне дорогого. Чуть позже это состояние подыстерлось, тем более, что медсестры и врачи были заботливыми, а не грубыми, но во вторую ночь своего пребывания в больнице я нарисовал свой портрет и весь его исписал надписями "Я скучаю по маме". Тем не менее, постепенно я привыкал к больничному бытию. Родители передавали мне кучу книг - не только домашних, но и совершенно новых. Еще мне давали маленькие пачки кефира с трубочкой (как оказалось, не от родителей, а какой-то больничный доппаек), но я совершенно забыл о них, и они вздулись. Так я впервые увидел, как пропадают кисломолочные продукты. (Иронично, что в одной переданных мне книг Баранкин и Малинин изобретали рефик, ферик и ифекар.) Книг было много, и они здорово меня развлекали, а еще развлекла экскурсия для студентов к моему соседу (который меня особенно не интересовал, разве что, от него не слишком приятно пахло чем-то липким и приторным, возможно, молоком). Врач рассказал, что у него яички не опустились в мошонку, поэтому ребенок "просто существо". В тот момент мне даже стало его жалко. (А теперь я думаю, что это какая-то не слишком адекватная характеристика.) Потом меня перевели в еще одну палату, там была девочка, примерно моя ровесница, с которой мы по-детски быстро стали приятелями и начали проводить "эксперименты" с едой. Да, еду мне тоже передавали: сок, хлопья, например, и я додумался их совместить, хотя дома так не ел. Потом к нам подселили еще одну девочку, и та стала учить мою знакомую каким-то упражнениям для похудания (да, лол!), и я оказался им уже не очень интересен. Впрочем, меня это мало беспокоило, в детстве я почему-то вообще не заботился о том, чтобы сохранять социальные связи. Вскоре из больницы меня выписали, родители меня встретили и одели в новые красивые зимние вещи: пуховик, теплые штаны, зеленые перчатки и зелено-фиолетовую шапку с модным тогда большим помпоном. Но это было только начало большого и славного пути.
Почти весь третий класс я провел в больницах, где врачи пытались понять, что со мной не так. Не буду создавать интригу, лежал в отделении для сердечников, и в итоге оказалось, что у меня пролапс митрального клапана. В Морозовской больнице, в которой я лежал точно больше раза, кажется, два, это усердно пытались выяснить, а я уже привык к больничному житью, разве что переходы между отделениями были для меня чем-то сродни путешествию через океан с морскими чудовищами. В местной географии я не ориентировался вообще. Полагаю, в столовую нас тоже водили, и там было раздельное меню, язвенники питались кашками. Еще там висел казавшийся мне огромным телевизор, и медсестры смотрели по-нему какое-то мыло. Помню, как я несказанно удивился, что они обсуждают происходящее там с таким жаром, как будто оно настоящее. С кем я общался и чем занимался в Морозовкой больнице совершенно ускользает от меня, зато пребывание в НИИ педиатрии на Петровско-Разумовской помню гораздо лучше.
Вообще, чем было для меня пребывание в больнице? Живешь в палате на шесть человек, в мужском или женском отделении, и у каждого отделения, кажется, один пост. Медсестрам легко наблюдать, что творится в палатах, потому что в каждой палате по два больших окна в коридор, между собой, кажется, тоже были. Есть своя тумбочка у кровати, где можно хранить вещи и, вроде бы, даже не требующую холодильника еду. Кровати были разные: кое-какие - абсолютно с прогибающейся панцирной сеткой, на которой лежал худой полосатый матрасик, а какие-то - ортопедические и приспособленные для людей с инвалидностью. Про кровать у меня даже есть небольшая история. Как-то одна из девочек предложила мне поменяться с ней кроватями и оказалось, что махнулся я нормальной, подходящей для моей искривленной спины, на ту самую прогибающуюся чуть ли не до пола. К счастью, в НИИ навещать разрешали в самих палатах, так что пришедшая мать быстро развернула нечестную сделку назад. Еще в отделении помимо очевидных душевых (довольно жутеньких, потому что они были, конечно же, открытыми), процедурных и туалета была игровая комната, в которой можно было играть в настолки с остальными, собирать конструктор или читать книгу. Выводили нас и на прогулку по прибольничной территории и даже чуть подальше в парк. (Поначалу я негодовал, что всего на какой-то жалкий час.) С нами, кстати, граничила психиатрическая больница, и дети постарше не преминули пугать мелкоту вроде меня "психами". Но вообще с детьми постарше было интересно. Лично мне - интереснее, чем со сверстниками. Я познакомился с двумя девочками года на четыре старше меня (получается, мне было 9, а им 13), с которыми мы лежали вместе во все три захода. Им друг с другом тоже было вполне себе интересно, но я вторгался в их общение с грацией бронепоезда и, раз меня не отвергли, им, в целом, тоже было нормально, особенно одной из них, более, на мой взгляд интересной. Вообще, как бы странно это ни звучало, больница оказалась местом крайне интенсивной социализации. Одно дело, когда видишься с приятелями не каждый день, другое - когда буквально живешь вместе в довольно стесненных условиях. Но нас условия не волновали, нам было весело. Особенно весело, когда меня во сне вынесли на положенных под матрас досках в коридор или когда другая часть отделения прокралась к нам ночью и измазала всем лица зубной пастой. Конечно же, сюрприз был изрядный, как и раздражение кожи потом. Впрочем, источником не слишком приятных сюрпризов были не только дети. Как-то раз я решил поделать в тихий час уроки - да, в больнице был приходящий учитель, который следил, чтобы пациенты не отставали от своего класса, и да, в больнице был режим с проклятущим тихим часом, который я ненавидел еще с детского сада, - тихонько разложил на своей кровати тетради и никому не мешал, а в итоге медсестры, хихикая, наказали меня, заставив в пижаме стоять в коридоре около стены. Что им это дало, не знаю, но выглядело, безусловно, унизительно. По счастью, мимо проходила воспитательница, возмутилась и до конца тихого часа забрала меня в игровую комнату, где я сел читать "Мио, мой Мио". Все это вызвало у меня такие яркие чувства, что я долгие годы искал именно то издание "Мио" - с иллюстрациями, где он в красной шапочке. Тогда я не успел его дочитать, но, конечно же, дочитал потом. Была еще неприятная история, которую спровоцировал другой взрослый, на этот раз, мой отец. Я заболел ОРВИ (тогда еще ОРЗ) и приплелся в общую комнату (была такая типа-гостиная) смотреть со всеми мультики. Одна из старших девочек возмущенно сказала, чтобы я шел обратно в палату, а я ответил... что не заразный, потому что простыл, а не заразился. Да, именно этому меня учил отец, и он сказал, что я был в этом прав. Тон девочки по отношению к больному ребенку младше ее мог бы быть и помягче, но в такое вот дурацкое положение меня порой ставили странные мнения отца. Если уж вспоминать о плохом, расскажу еще одну историю, где уж точно виноват был только я. У одной из соседок по палате в одно из моих пребываний в больнице был красивый лак с блестками. Пока она была на выходных у родителей, другая девочка достала его у нее из тумбочки и покрасила третьей поняшку, переведенную с журнала и вырезанную из кальки (да, этим я занимался едва ли не в промышленных масштабах, так угорал по пони, тогда еще 80-х годов). Получилось божественно красиво. И я тут же, как мне казалось, максимально незаметно и беспалевно одолжил его для своих нужд, т.е. покраса части своих поней. Конечно, когда та девочка вернулась, она все поняла сразу. Но я отпирался до последнего, потому что давно уже выучил - правдой в этой жизни многого не добьешься, только леща. Впрочем, тогда я понял это еще не до конца. На удивление, меня, кажется, даже не особенно ругали. Меньше всего негатива в свой адрес, впрочем, получил соблазнивший нас с другой девочкой "змей", продемонстрировавший, как шариться по чужим вещам. В любом случае, девочка с одним несчастным мазком лака на поняшке осуждения и не заслужила, и вообще она была человеком тихим и приятным. И маме я ее нравился (пока не начинал наглеть, а это часто случалось, когда меня принимали за тихую няшу). Тогда я даже взял ее адрес, чтобы не потеряться, но почему-то так и не написал. А жаль. Жаль до сих пор. Как я уже говорил, почему-то в детстве я вообще не умел работать над сохранением социальных связей. Есть они - хорошо. Нет их - ну-у-у, значит, нет. До определенного момента в жизни я даже не задумывался, что могу сам позвонить или написать. Общение с девочкой постарше, которую я уже упоминал, тоже было крайне приятным. По ночам, когда медсестры не видели, мы играли в словески, например, по моему любимому "Черному плащу". А еще или она, или ее подруга, или они обе оказали на меня огромное влияние тремя книгами, одна из которых ходила по рукам по всем отделениям. Конечно же, это небезызвестная "Монстры. Привидения. НЛО". Раздел про динозавров (монстрами были именно они) я пропускал, потому что там не было ничего для меня нового, к тому моменту я проглотил уже несколько детских энциклопедий, а вот второй и третий... Стали настоящим топливом для кошмаров и не только у меня. И разумеется, мы читали эту книгу на ночь. Другой впечатлившей меня книгой был тонкий сборник рассказов ужасов, к сожалению, не могу вспомнить его название или точный вид обложки. Зато отлично помню, как прочитал там про отрезание конечностей и каннибализм, а еще про гибель человека во сне в "Янычарах из Эмильона". Третьей же книгой был... банально сборник анекдотов. Но для меня это тоже было офигеть какое открытие, и я, впитывающий все, как губка, их чуть ли не выучил и с тех пор стал собирать-запоминать, не просто так, а осознанно приняв такое решение. А еще у меня как-то по жизни в тот этап сложилось, что ко мне тянулись младшие мальчишки, для них именно я был тем самым "интересным старшим", и мы здорово играли с одним из них в план нашей секретной базы, рисуя ее на листочке в клеточку. Его контакты я даже брать не стал. А так жаль. Кто знает, как сложилась бы жизнь, если бы я писал и звонил этим людям? Может быть, у меня было бы гораздо больше друзей?
Отредактировано (2022-12-05 18:48:09)
Пункция
Совсем забыл добавить, что в инфекционной больнице у меня было подозрение на менингит, и мне делали пункцию. Так вот, скажу я вам, это было, наверное, одно из самых болезненных ощущений и вообще ощущений полной беспомощности в моей, пусть и не очень долгой, жизни. Без предупреждения тебя хватают и сворачивают кольцом, как жертвенного ягненка, а потом протыкают. И абсолютно не предупреждают, что после этой милой операции ты еще пару-тройку дней не сможешь разогнуться от слова совсем. Помню, тогда дико испугался, что на всю жизнь останусь горбуном. К счастью, этого не произошло, всего лишь третья степень искривления позвоночника, никак с этим не связанная.
Если не потеряю запал, на днях накатаю еще пост.
P.S. Пофиксил мат в предыдущем посте, вроде, его раньше не было, не вижу смысла начинать, раз так, пусть все будет литературно.
Отредактировано (2022-12-05 18:49:58)
Деревня: местная компания, "он тебя ненавидит" и "продался за колбасу"
Деревня в моем детстве тоже была местом интенсивной социализации, причем совершенно иной, чем в школе или больнице. Люди там были другие: бабушка и дедушка 24/7 (впрочем, мать никуда не девалась, бабушка заявила, что не будет смотреть за мной, как когда-то смотрела за моей кузиной), местная компания, как и я, приезжающих к бабушкам и дедушкам детей, и воскресные тетя и кузина, так как речь пойдет о временах уже после смерти дяди. Кузина тогда начала учиться на права, как, впрочем, и тетя, и какое-то время желтая машина была не у дел, а они добирались до деревни, проходя несколько километров от ближайшей станции. Помню, как-то раз мы высматривали их вдалеке на горизонте, среди полей.
Компания там была весьма разнородная. Две девочки-кузины, жившие у родни на одном участке, совмещенном из двух, с совершенно чудесным садом. Одна была старше меня на четыре года, другая — на три или два. Дочка соседей (можно было общаться прямо через забор, что мы иногда и делали), которые жили в деревне, тоже старше меня на три или два года, и ее совсем мелкий младший брат. И еще одна девочка примерно того же возраста, что и соседка, у ее родни мы покупали молоко, они, как и соседи, держали коров. Не передать, как мне нравилось парное молоко! Нам приносили его в трехлитровой банке, и мне разрешалось сразу же оттуда отпить. Потом из молока бабушка делала творог, а сыворотка шла на совершенно невероятные большие пышные блины, делать которые она меня впоследствии научила. Еще к одной жительнице деревни, тезке моей бабушки, державшей коз (их молоко мы тоже порой брали, и я его с тех пор терпеть не могу), иногда приезжал внук примерно моего возраста, может, чуть младше, и с ним было безумно интересно играть в супергероев, но, увы, приезжал он редко, (зато потом стал часто приезжать его младший брат, возможно, кузен). Дай бог, если раза два. В основном, я общался с вышеперечисленными девочками, а на крупные сборища приходили и пацаны из поселка неподалеку. Толпой они обожали играть до позднего вечера, а меня, к сожалению, допоздна не отпускали, даже несмотря на долгие дни и короткие ночи, как бы за меня не просили девчонки. Игры были всякие разные. Хорошо помню, как меня не отпустили играть в «сковороду», чем бы она ни была, зато мне много раз довелось поучаствовать в прятках, вышибалах и «полицейских и ворах» (вариант казаков-разбойников 90-х). Были даже сражения «на конях», когда один залезал другому на закорки и пытался столкнуть другого такого всадника. Порой кто-то проводил партеечку в «бамбинтон». Мне было тяжеловато угнаться за старшими ребятами — и в прямом, и в переносном смысле, — а в таком юном возрасте разница даже в год может быть весьма существенной, но, по крайней мере, тогда им еще было интересно играть, и они включали меня в свои игры. Каждая из них была пропитана ореолом таинственности и обладала своей особой атмосферой на грани реальности и воплощенной фантазии, даже если это были просто прятки. О «полицейских и ворах» даже не говорю — отыгрыш там был на всю катушку, сложно было только искать краденое, потому что не всегда можно было понять, какой объект детское воображение наделит особой ценностью. Впрочем, мы чаще угадывали, чем нет! Вообще, пространство детских ролевых игр — вещь непредсказуемая, никогда не знаешь, где тебе подыграют или нет, и что в итоге станет истиной, оно зыбко, изменчиво, как сновидение, и так же бесконечно привлекательно. Я рано понял, чего хочу в этой жизни. Играть. Конечно, и в карты с деревенскими было весело перекинуться, пусть даже мы всегда играли только на интерес, но по-настоящему увлекали меня именно ролевые игры. Особенно, когда кто-то другой «создавал мир» вокруг. В глубокомысленных диалогах могло проходить несколько часов, и никому не было скучно, потому что чувства были настоящими. Мы даже на деревьях могли играть: забираясь повыше и там устраиваясь на крепких ветках. Впрочем, лазать по деревьям я любил и один, особенно нравилось забираться повыше к верхушке и там покачиваться вместе с ветром. Незабываемое ощущение полета.
Иногда товарищи по играм меня обижали, это было несложно, учитывая, что я был самым младшим из участвующих, и тогда за меня вступалась соседская девочка, которой я был от всей души благодарен — она не переставала делать этого и когда все мы стали старше, а у меня появился заклятый враг. И как не испытывать благодарность? Те времена, когда я в три-четыре года пытался защитить отца от набрасывавшейся на него с кулаками матери, давно прошли, и я становился все более забитым и робким. Но в целом было интересно и весело, особенно я тянулся к самой старшей девочке, потому что она казалась мне наиболее интересной. Нравилось мне и сидеть на террасе в уюте синим-синим вечером при желтых лампах, а потом выходить на улицу и видеть яркие звезды. Днем на улице тоже было чем заняться, например, если не гулять, то читать и рисовать. Жаль, что деревьев у нас было мало (зато много картошки), меньше, чем у остальных соседей: только пара яблонь, пара облепих, слива, вишня и маленький терн. Но и под яблонями на скамейке отлично выходило рисовать, да и читалось там хорошо. Дождливыми днями было уютно в доме, особенно, если затопить печь. Как увлекательно было окунать руку в бочку с дождевой водой и смотреть на причудливую игру света, так гипнотически манил к себе и огонь в очаге, напоминающий руины древних цивилизаций. Впрочем, на улице можно было найти уютный уголок даже в дождь, надо было всего лишь взять с собой плотный непромокаемый плащ, и, если присесть на корточки, он образовывал маленькую палатку, об которую очень уютно стучали капли.
Но не все было так радужно, как может показаться. Мать-двуликий все так же спонтанно переключалась между своей доброй и злой стороной, абсолютно непредсказуемо, и, как бы я ни пытался, идеально подстраиваться я не мог, а значит, периодически огребал. Не пришел вовремя с прогулки — огреб, например, даже если гулял около дома. Прыгал с низенькой бетонной плиты со сломанным зонтиком — огреб. Ни один эксперт не смог бы составить здесь идеальную инструкцию «Как не огрести». Но здесь я был не один. Я нашел пусть не защитницу, но утешительницу в лице бабушки. Она слушала меня, и этого хватало. По крайней мере, до тех пор, как у них не случилась крупная ссора с матерью. Тогда все мои секреты оказались раскрыты, причем в гротескном, преувеличенном виде. «Он тебя не любит! — выпалила бабушка. — Он тебя ненавидит!» С этого дня мне стало ясно, что поверять ей свое сердце было несколько необдуманно. Этот случай послужил мне горьким уроком и больше я, уж, конечно, ничем с ней не делился.
Сложно сказать, что послужило первопричиной, но чем дальше, тем более натянутыми становились отношения в нашей дисфункциональной семье. Мать очевидно с трудом терпела своих родителей и старшую сестру (она даже не называла свою мать мамой, только бабушкой, подчеркивая отношения со мной, но не с ней самой), и только племянница всегда вызывала у нее положительные эмоции, о чем она не уставала мне напоминать. Моя кузина отличалась очень задорным нравом и постоянно смеялась, и мать снова и снова ставила мне в пример ее легкий характер. Как и крутой нрав моей тетки. «Это еще что, — говорила она, — вот *имя тетки* бы…» И перечислялись кары небесные, которые сыпались бы на мою голову, не забывая добавить, что кузина в ответ только смеялась бы. Когда тетка и кузина приезжали на выходные, они привозили много вкусного, что мы себе обычно позволить не могли, и угощали меня. Они и мать угостили бы, думаю, но она отказывалась, а мне после того, как я, радостный, побежал к родне, прошипела потом: «Продался. Продался за колбасу». Почему-то все мои родственники, кроме нее, были «плохими». Но объяснять это она не спешила.
Ложь
Не знаю, почему отцу это казалось хорошей идеей, но он постоянно мне лгал. Ему самому, впрочем, наверное, казалось, что он очень смешно шутит. Чем старше я становился, тем меньше он надо мной "подшучивал", видимо, предполагая, что я могу догадаться, что он мне врет, но совсем выдавать дичь не перестал. Мать тоже любила приврать, хотя и меньше и в других областях, но сложно сказать, какая ложь "тяжелее". Ложь обоих родителей формировала во мне неправильное представление о мире.
Когда я поднимал некоторые документы, выяснилось, что на принадлежавшей матери линейке из ее институтской жизни написана именно ее неблагозвучная фамилия, а не подруги, как она утверждала. Это была именно ее девичья фамилия, и она просто солгала мне, не планируя рассказывать правду и когда я вырасту. Ничего удивительного, учитывая, что она постоянно врала мне о возрасте, запросто скидывая себе десятку. Здесь мне помог очередной визит к врачу, где ей пришлось назвать настоящий возраст. Отвечала на вопрос врача она с видимым неудовольствием. Когда мы вышли из кабинета, я, еще маленький ребенок, спросил, как же так, мне она говорила одно, а тут сказала другое. На что она мне ответила, что возраст у нее "по настроению". Я возразил, что врач спрашивал не по настроению. "А я ответила по настроению", - отрезала она. Тогда я подумал: ничего себе, как у нее испортилось настроение, раз она постарела аж на десять лет! Чуть позже, обдумывая эту ситуацию, я понял, что она мне банально солгала, и просто стал держать в уме ее истинный возраст.
Начал я со лжи матери, потому что ложь отца - это отдельный список. Он вообще не стремился делиться какими угодно подробностями о чем угодно, везде предпочитая солгать. Перечислю его офигительные заявления, примеры от самых лайтовых до наименее лайтовых:
1) Когда я спросил, что значит надпись Dole на наклейке на банане, отец, не моргнув глазом, ответил: "Банановая страна". Таких примеров еще сотни, просто этот врезался в память сильнее всего. Чаще всего, когда я пересказывал что-то как факт со слов отца, оказывалось, что он в очередной раз надо мной постебался. Наверное, смешно, когда ребенок тебе верит. Укатайка.
2) Когда я просил отца нарисовать мне что-нибудь, он говорил, что не умеет, и рисовал в стиле палка-палка-огуречик (он окончил ХТОПП МПИ, пусть и вечернее, что без навыка рисовать сделать не смог бы). Мать, к слову, без проблем для меня что-то рисовала.
3) Вещь, которая реально могла мне навредить: с моего раннего детства отец убеждал меня, что моя прабабушка - турецкая принцесса, поэтому у меня немного восточная внешность (передавшаяся от него, а ему - от матери). Может, конечно, он хотел создать мне сказку, но тогда стоило и обращаться со мной как с принцессой. На самом деле, моя прабабушка по отцовской линии - очень даже русская, а вот прадедушка - армянский еврей. Спасибо хоть, что сейчас он это реально подтвердил и перестал вешать мне лапшу на уши.
Отредактировано (2024-02-05 13:45:10)
Интересные они у тебя люди, конечно. Какое-то хроническое вранье(
Интересные они у тебя люди, конечно. Какое-то хроническое вранье(
Все так. Самое главное, я реально не понимаю, зачем так делать. Не хочется тебе что-то рассказывать - не рассказывай. Не хочется рисовать - скажи, что нет, не хочешь, сорян. Легенду эту странную вообще хз зачем отец придумал, меня моя внешность никогда не смущала.
Самое главное, я реально не понимаю, зачем так делать. Не хочется тебе что-то рассказывать - не рассказывай. Не хочется рисовать - скажи, что нет, не хочешь, сорян. Легенду эту странную вообще хз зачем отец придумал, меня моя внешность никогда не смущала.
Ну, думаю, что они хотели как лучше. У людей, которые хотят как лучше, обычно какая-то ерунда и выходит.
Ну, думаю, что они хотели как лучше. У людей, которые хотят как лучше, обычно какая-то ерунда и выходит.
Знаешь, я в этом сильно сомневаюсь. Мне кажется, они просто ебанутые (психически больные). Ну, с учетом всех остальных нюансов.