Вы не вошли.
Играть со словами – вести путевые заметки, исписывать книжные поля, записывать мемуары, рассказывать сказки, обмениваться записками – любили, кажется, почти все члены моей семьи.
прабабушка, за месяц до смерти вынесшая во двор необъятных размеров чемодан, забитый письмами, открытками, фотографиями, комментариями и записками – и бросившая в него спичку.
тетрадь со стихами второй прабабушки.
бабушкины дневники.
стихи матери, записанные в пухлом глянцевом блокноте.
книга деда с советами на все случаи жизни – от «что делать, если вы застряли посреди Австралии с тремя спичками в кармане» до «как опознать золотую жилу».
дом второго деда: камни, камни, камни, на них – тонкие полоски пластыря, исписанные цифрами и знаками.
коробки отца, заполненные схемами, задачами и заметками доверху.
подписанные на обороте разными почерками фотографии.
списки покупок.
медали в картонных коробочках, подписанных от руки.
Пусть место моих слов пока будет здесь.
Моя любовь говорит, что всякий, кто хочет чего-то достигнуть, должен начать с того, чтобы выстроить для себя список планов, целей и прочего. Списки у меня обычно ассоциируются с чем-то дьявольски скучным: «2 кг картошки, яйца 1 дес., молоко 1л», «цитрамон дважды в день по половинке таблетки», «1000 книг, получивших премию Пулитцера».
Но загораюсь новыми планами я с такой скоростью, что во время выполнения успеваю в половине случаев забыть о том, чем и зачем я занят, так что предприму очередную попытку привнести в свою жизнь немного порядка. Итак, в марте я хочу непременно:
1. Научиться читать на иврите. Я уже умею «узнавать в лицо» примерно половину букв алфавита и яростно ругаться на вторую половину, осталось только научиться складывать их в слова и грассировать так, чтобы окружающим не хотелось немедленно пнуть меня пару-тройку раз.
2. Записаться на курс по идишу. Этот язык пугает меня больше, чем иврит, так что разбираться с ним в гордом одиночестве я не готов, да и подступиться ближе к местной синагоге хочется.
3. Вооружиться карандашом, словарём и терпением и дочитать купленного на распродаже Оруэлла на языке оригинала. Астрологи объявляют этот месяц месяцем полиглотии, осталось не перепутать её с полигамией.
4. Воспользоваться очередным промокодом на доступ к электронной библиотеке и прочесть хотя бы по пять книг из списка синагоги и не из списка. В процессе в идеале – вести заметки.
5. Сходить в театр. Странный современный спектакль по пьесе, по которой, на мой взгляд, невозможно поставить спектакль – выбор месяца, у меня будет или море восторгов, или очередная история формата «чуваки, тут со мной приключилась такая прекрасная дичь…»
6. Устроить Великую Весеннюю Уборку. С выносом кучи хлама, мойкой окон, стиркой покрывал и всем остальным.
7. Составить план занятий, чтобы не готовиться потом к сессии в последнюю неделю в обнимку с собственной ненавистью и ящиком энергетиков. Расправиться со всем тем, для чего не нужны расчёты и вычисления, всё остальное вынести в отдельный список и начать с ним сражаться.
8. Отложить денег на маленькое путешествие и уехать в него в конце месяца. Составить маршруты, от которых всё равно отклонюсь, почитать всевозможные статьи «обязательно-надо-увидеть», привезти пару хороших историй, набор билетиков-магнитиков-прочих мелочей и какое-нибудь великое внезапное озарение от впервые увиденных гор.
9. Испечь цветаевский пирог. Или крамбл. Или ещё какой-нибудь пирог с кучей корицы. В процессе не сжечь себя, не сжечь кухню и не сжечь пирог (последнее – желательно).
10. Избавиться от привычки ужинать фастфудом (желательно – и от фастфуда в будни вообще) и на фоне этого сбросить пару килограммов. Утешить себя возможностью просадить освободившиеся финансы на книги.
Недельный дыбр:
Возможно, не стоило, едва научившись произносить на иврите фразу "я немного понимаю иврит" и читать целых десять букв, скоропостижно решать, что это самый простой язык в моей жизни и выучу я его максимум месяца за три. Возможно.
Теперь я знаю, что в нём, помимо тех классных десяти букв, есть буквы, которые читаются тремя разными способами, а пишутся при этом одинаково, и буквы, которые пишутся тремя разными способами, а читаются при этом одинаково. И буквы, которых нет в алфавите, но они встречаются в словах и их нужно уметь читать. И буквы, которые вообще не читаются.
Зато наконец-то все мои дефекты дикции звучат к месту!
Недельный дыбр (да, этот анон пока не разобрался, как редактировать посты):
В твиттере наткнулся на флэшмоб формата «расскажите о случайной вещи, которой научил вас ваш дедушка» и просидел пару часов в воспоминаниях. В моей семье, довольно многолюдной и чертовски разносторонней, мужчины традиционно живут куда меньше чем женщины – поэтому, собственно, обоих своих родных дедушек я не застал.
Зато у меня был прадед, умерший, когда мне ещё не было трёх, но, по заверениям всех родственников, души во мне не чаявший; я помню его смутным детским трехсекундным кадром: я вхожу в комнату, он полусидит в углу, укрытый по пояс цветастым верблюжьим одеялом (тогда он уже, кажется, не мог ходить), видит меня, улыбается и зовёт – а я бегу навстречу. Он не был мне родным по крови и знал об этом, он так и не признал до конца мою бабушку, пусть и воспитывал её, но при этом мы, говорят, чертовски похожи в мелких бытовых привычках: по крайней мере, больше никто в семье не питает нежную любовь к чаю с мелко порезанным яблоком вприкуску с солёной селёдкой и стопкой водки.
Мой второй прадед передвигался исключительно на инвалидной коляске: ногу ему ампутировали по колено ещё до моего рождения из-за диабета. Когда меня приводили к нему в гости, то он сам перебирался на диван, устраиваясь там с книгой или газетой, а коляску уступал мне и только подсказывал, как заставить её «перешагнуть» порог или лихо развернуться на задних колёсах. Он дарил мне фломастеры и перфокарты, на которых можно было рисовать, играл со мной в лото и в шашки на щелбаны, мы вместе звонили по дисковому телефону на 8-144, чтобы послушать музыку на автоответчике и воровали из-под носа у прабабушки пироги и карамельки в цветастых обёртках (барбарисовые он всегда оставлял для меня).
Ещё у меня был двоюродный дед, к которому меня отвозили на лето. Он научил меня различать с полсотни видов камней (а я таскал ему килограммами гальку, выловленную в ближайшей речке или найденную в зарослях малинника, и требовал объяснить, где среди неё гранит, где кварцы, а где яшма), учил меня плавать, выбрасывая в воду посреди карьера (но после этого меня, захлебывающегося водой и соплями, ворча, сам же и вытаскивал на берег), кричал на меня и всех, кто попадётся под руку, но прерывался, стоило спросить его о том, откуда взялся один из лежащих на подоконнике камней, и мгновенно переходил от ругани к рассказам о месторождениях. Он учил меня жечь костры и не слишком ворчал, когда во время сражений с крапивой я попутно проходился галопом по всем высаженным бабушкой грядкам (на них всё равно почти никогда не случалось урожая). Мы виделись за месяц до его смерти (тяжёлой и долгой, инфекция лишила его возможности ходить) – он разрешил выбрать любой камень из своей коллекции, я выбрал зелёную яшму. Кольцо с малахитом его работы я всюду вожу с собой. А остальная коллекция – тысячи и тысячи камней с аккуратными полосками пластыря, подписанными датами и координатами – незаметно почти канула в никуда, что-то оказалось разворовано, что-то продано, а что-то до сих пор лежит, сваленное горкой в старом гараже.
Ещё у меня был почти-что-дед (давний любовник моей бабушки, ставший фактически членом семьи). Он возил меня на рыбалку (в старом «пирожке» места хватало только на двоих, так что всю дорогу до реки/озера я сидел под ногами у бабушки, закутавшись в покрывало на тот случай, если в машину вдруг заглянут постовые), учил ставить палатку и натаскивать в неё сена, чтобы спать было тепло, насаживать наживку и находить то самое место, где клёв должен быть хорошим (обычно моего терпения хватало на полчаса максимум, а дальше я отправлялся собирать камни, ракушки и перья, а ещё подкрадываться к ним с бабушкой так, чтобы «не распугать рыбу»), а потом развешивал сушиться на бельевых веревках на бабушкиной кухне солёных лещей. Он катал меня на коленях, учил ругаться и разрешал воровать купленные ими к пиву чипсы и орехи – и куски солёной рыбы, конечно, тоже, и я до сих пор знаю мало вещей вкуснее. Я виделся с ним в прошлом году: из-за инсульта он почти потерял себя, но мы смеялись над дурными анекдотами и кормили вместе птиц в больничном дворике, и мне было тепло и горько.
Они были специфичными людьми, все мои дедушки: без исключения талантливые, тяжёлые, упрямые, с безумными судьбами, порой – сами безумные. Кто-то из них был плохим мужем, кто-то – плохим отцом, кто-то – дурным сыном. Но меня они любили – и, наверное, это одна из причин, по которой в глубине души я свято уверен, что мир любит меня тоже и что ничего плохого со мной никогда не случится.
Правило №1 моего бытия – это не забывать о том, что «отложить на завтра» в моём личном словаре примерно синонимично «никогда не сделать». Как результат, все события прошлой недели плавно смазались в единый день-без-конца, но, что меня утешает – день этот получился довольно неплохим.
Я справился с частью учебных тестов (осталась всего бесконечность лабораторных, докладов, задач и практических заданий), научился заходить на сайт университета без приступов паники и, кажется, до сих пор не отчислен, так что верю, что прорвусь.
Иврит оказался полон ловушек (за огласовками, их отсутствием и письменными буквами, как выяснилось, прятались окончания), но я уже могу читать тексты формата «Мама мыла раму», опознавать на сайтах кнопку «перейти на иврит» и отличать цадик софит от фэй софит (примерно в половине случаев). Оплатил курс от местной синагоги, с апреля буду учиться ещё и разговаривать. Пока, благодаря аудиокурсу, я знаю, как сказать «Я чуточку знаю иврит» и допытываться у окружающих, не американцы ли они, но, кажется, этого недостаточно.
Закупился в Икее восхитительными свечами с перцем и фонариком для них, теперь жгу огни практически круглосуточно – это кажется мне какой-то неуловимо важной частью домашнего уюта.
Читаю, вместо всех своих планов, Чуковского об Уитмене, и в этом столько почти юношеского восторга и нежности, что не любить Уитмена совершенно не получается. Теперь хочу «Листья травы» в двуязычной версии
Повидался с почти всеми товарищами, включая ребят из далёкого прошлого, и это каждый раз оказывалось правильно и здорово. Проводить ночь за беседами и сигаретами примерно так же классно, как и в мои восемнадцать, но теперь после этого почему-то хочется спать полдня.
Спектакль моей мечты оказался именно таким, каким и должен был быть – местами спорным, местами слишком буквальным, местами ярким до головной боли, но при этом очень ладно и сердечно скроенным. Примерно треть времени я провёл за рыданиями, ни о чём не жалею.
Страницы 1