— Блядь, господи, черт возьми!
— Нет, это я.
— Вижу. Что ты здесь забыл? Тебе вообще здесь можно находиться?
Гавриил был определенно последним, кого Хастур ожидал увидеть в своем британском земном убежище. Равно как и в любом другом.
И все же он был здесь. В очередном дорогущем пальто и с дурацким шарфиком на шее. Хуже Пеймона, честное слово — тот хотя бы в золоте ходил.
— Нам надо поговорить.
— Если ты насчет нового штамма гриппа, то это не я.
— Какого еще гриппа?
— Того, к которому я не имею отношения.
Гавриил пару секунд смотрел на Хастура, не моргая. Как будто собирался задать вопрос, но не был уверен, хочет ли услышать ответ.
— Нет, я не насчет гриппа, все серьезнее.
— Правда?
— Я не имею абсолютно никакого права тебе об этом рассказывать, но приближается конец света, скоро грянет финальная битва небес и ада, ибо Антихрист уже... — Гавриил неожиданно замолчал, задумавшись. Конечно, Хастуру, как демону, не полагалось судить об ангелах в этом ключе, но все же: то, как Гавриил чуть сдвигал брови, закапываясь в собственные мысли, выглядело совершенно очаровательно. — Хотя, наверное, ты в курсе насчет Антихриста.
— В курсе. Он родился в аду.
— Отлично! Значит, ты в курсе и насчет битвы небес и ада. В которой, очевидно ад проиграет и тебя после этого ждет самая незавидная участь.
Хастур подумал, что мог бы поспорить: во-первых, на стороне ада было все коварство мира, во-вторых, в аду находились все величайшие полководцы в земной истории, и это еще не считая того, что Асмодей лично изобрел войны, так что наверняка понимал в этом больше, чем любой ангел.
— Но я здесь не для того, чтобы рассказывать страшные истории. Тем более, что ты ничего не должен об этом знать. — Гавриил медленно приближался к нему с каждым словом и Хастур успел подумать, что, может, разумнее будет сбежать. Никогда не знаешь, что у ангела на уме. Особенно у этого. — Я пришел сюда, ведь ты — самый отвратительный демон из всех, кого я знаю...
— А ты много нас знаешь? — не то, чтобы Хастуру не льстило подобное определение. Просто он серьезно сомневался в том, что Гавриил хоть что-нибудь понимает в отвратительности.
— ...Поэтому я хочу, чтобы именно ты сокрушил мое целомудрие, поругал мою честь, вдребезги разбил мою ангельскую невинность, осквернив мое физическое тело.
Хастур несколько секунд молчал. Обычно одним из преимуществ разговоров с Гавриилом были его самодовольные интонации. Он всегда наслаждался каждым своим словом — то есть говорил достаточно медленно, чтобы его можно было понять, независимо от количества метафор. Но последнюю фразу он произнес с такой бешеной скоростью, что Хастур едва успел ее услышать, не то, что разобрать.
— Чего? — спросил он, наконец.
— Выеби меня, — пояснил Гавриил с лучезарной улыбкой. — Так, как это люди делают. Отвратительно и грязно. И унизительно. С физиологическими жидкостями и все такое.
— Ты с ума сошел? У меня же от этого нефилимы будут.
— Сколько тебе лет? — фыркнул Гавриил. — Может, ты еще в беременность от поцелуев веришь? Нефилимы совсем не так получаются.
Вообще-то Азазель говорил, что они получаются именно так — от секса с ангелом. Но, прежде чем Хастур успел сослаться на это экспертное мнение, Гавриил взял его за руку и потянул на себя. Теперь они стояли слишком близко друг к другу, чтобы у Хастура хватило смелости спорить.
И потом — нефилимы нефилимами, но предложение звучало слишком хорошо.
— Кстати, где у тебя можно одежду оставить, чтобы она не запачкалась? Я подумал было об этих крючьях, но они ужасно ржавые, если я на них пальто повешу, мне потом чудес десять понадобится, чтобы его отчистить.
— Да, здесь было гораздо уютнее до того, как скотобойня закрылась, — пробормотал Хастур, просто чтобы не молчать. Он не одну сотню лет строил планы насчет того, как мог бы осквернить и поругать Гавриила, но и предположить не мог, что это произойдет при подобных обстоятельствах. Все немного сбивало с толку. — Погоди…
Чуть попятившись, он залез за пазуху и, спустя пару секунд триумфально извлек на свет недельной давности номер The Sun, в который была завернута пара крыс, подсохших уже почти до идеального состояния.
— Вот, газета сухая, расстелим ее вот здесь, положишь на нее свои вещи. Все с ними будет хорошо.
— Превосходно! Я знал, что твое дьявольское коварство меня не подведет. — Гавриил окинул взглядом помещение, на несколько секунд задержавшись на сваленных в углу полусгнивших коробках. — А где твоя постель? Ты же доведешь меня до постели?
— Нет. — Разложить газету ровно оказалось сложнее, чем Хастур предполагал. У него почему-то чуть тряслись руки. — Мы сделаем это на полу.
Было начавший расстегивать рубашку, Гавриил остановился, перевел взгляд на покрытый выщерблинами когда-то бывший белым кафель и в глазах его отразился неподдельный ужас.
— Но почему?
— Во-первых, ты сам хотел, чтобы все было грязно. Во-вторых, у меня нет постели. Если я ночую здесь, то ложусь на пол.
Хастур посмотрел на Гавриила и почувствовал, что тот уже готов отправиться на поиски менее отвратительного демона.
Это был превосходный момент, чтобы посмеяться над его ангельской изнеженностью или что-нибудь в том же духе, но Хастур отчетливо понял, что делать этого не хочет. Разумеется, исключительно из-за того, что глупо отпугивать неосторожными словами ангела, над которым можно надругаться. Лучше будет посмеяться над ним после.
Хастур молча снял плащ и расстелил его на полу, прямо рядом с газетой.
— Надо же…
Трудно было определить, означало это «надо же» удивление тем, что кто-то способен так обращаться со своей одеждой, или благодарность, или нечто вроде «надо же, а он не намного чище пола», но, так или иначе, Гавриил продолжил раздеваться.
Хастур всегда предполагал, что под одеждой Гавриил выглядит как античная мраморная статуя: максимально рельефные мышцы, идеально гладкая кожа, белая как молоко, и крошечные гениталии, возможно — с намертво прилепленным сверху фиговым листком. На самом деле, как оказалось, тело его выглядело просто человеческим: крепким, мускулистым, но не настолько, чтобы казаться состоящим из одних мышц, довольно волосатым, с маленькими розовыми сосками и вполне внушительного размера членом. К слову, уже возбужденно приподнявшимся.
— А ты не будешь снимать остальную одежду?
— Эээ… Нет. — Хастур на секунду задумался, не стоит ли признаться, что просто забыл об этом. — Ты же хотел, чтобы все было отвратительно и грязно.
— О. Да, конечно. Как в порнофильме. Я абсолютно неприкрыт и беззащитен, а ты — хозяин ситуации.
— Именно. А теперь становись на четвереньки.
— Так я не хочу.
— Это самый унизительный способ, — заверил Хастур. — Я поимею тебя как шлюху. Ты ведь этого хочешь?
— Конечно! — Гавриил снова улыбнулся. Иногда Хастуру казалось, что для ангела у того как-то уж слишком много зубов. — Но не на четвереньках же.
— Ладно. Тогда ложись на спину.
— Да, так лучше. Твоя жаба потирает лапки, ты заметил? Не знал, что жабы так могут.
— Так боишься того, что сейчас случится, что язык за зубами удержать не можешь? — Хастур встал рядом с Гавриилом на колени и торопливо расстегнул ширинку. — Такой большой и сильный ангел, но даже собственную невинность сберечь не в состоянии.
— Не в состоянии, — кивнул Гавриил. — И если меня спросят, я сознаюсь, что ты обманом заставил меня…
Договорить он не смог, потому что Хастур его поцеловал. А потом еще раз — в подбородок. И в шею. И еще несколько раз, спускаясь все ниже. Гавриил пах как мокрая ворона и моча диабетика с запущенным вторым типом — то есть совершенно великолепно. Может, это были какие-то специальные духи, для таких случаев, а, может, он пах так всегда — Хастур не мог вспомнить.
Откинувшись назад, он выплюнул в ладонь крупный сгусток мутной слизи. Гавриил послушно развел ноги шире, позволяя Хастуру устроиться удобнее и засунуть самазанные слизью пальцы именно туда, куда тот собирался.
Несмотря на то, что Хастур время от времени лично разносил передающиеся половым путем болезни, и поэтому сексом занимался не раз и не два, первые секунды сокрушения целомудрия показались мучительно долгими и неловкими. Но потом он смог откинуть лишние сомнения вместе со страхом перед нефилимами, и здание заброшенной скотобойни заполнилось стонами и всхлипами Гавриила, несомненно горько оплакивавшего свою невинность. Жаба этим звукам охотно вторила.
Спустя некоторое время Гавриил перешел от стонов к мольбам — больше похожим на приказы, но Хастур решил, что может все равно считать их мольбами, — а потом ненадолго затих. Ровно до тех пор, пока Хастур не выплюнул новый, еще больший сгусток слизи, чтобы в точности повторить все уже проделанное, заставив Гавриила, совершенно не по-ангельски выругавшись, дойти до оргазма еще раз.
А потом Хастур просто сел с ним рядом. Он погладил Гавриила по голове и тот вдруг поцеловал его руку. Хастур нервно хихикнул: руки целовать полагалось только лордам и князьям. Дагон бы просто развоплотилась на месте, если бы такое увидела.
— И что теперь?
— Не знаю, — Хастур пожал плечами. Он и примерно не представлял, какое тут может быть «и что теперь». — Как себя чувствуешь? Покурить не тянет? Может, съесть что-нибудь хочешь? Будешь крысу?
— Я не ем человеческую еду. Это отвратительно.
— Во-первых, люди не едят сушеных крыс. По крайней мере, обычные люди. Так что это не человеческая еда. А во-вторых, — Хастур вытащил из кармана слегка помятую крысу, — это точно самое нецеломудренное, что ты можешь сейчас сделать.
Гавриил осторожно взял крысу и сжал ее в руке, будто прощупывая хрупкие кости.
— ...Или ты слишком нежный для этого?
— Ничего подобного! — возмутился Гавриил и, в доказательство своих слов, откусил крысе голову. Череп громко хрустнул на зубах.
Несколько секунд он молча жевал, похоже пытаясь прочувствовать вкус полностью, а потом, со все таким же сосредоточенным видом проглотил. Хастур спросил себя, как вышло, что он раньше никогда не пробовал предложить Гавриилу крысу. Или каких-нибудь личинок. Может, ему бы понравилось.
— Ну как?
— Странно. И это определенно очень порочно.
Откусив еще кусок крысы, Гавриил отложил оставшуюся половину в сторону.
— А сколько раз тебе нужно эякулировать, чтобы мой живот раздулся от принятого семени? Я видел такое в порнофильме, но там был пони. И трое мужчин. Ты один… думаешь, много времени на это уйдет?
Это был самый странный вопрос, который Хастур слышал за последние несколько десятилетий.
— Точно много. Даже с чудесами. До заката можем не управиться.
— А сколько до заката? — Гавриил повернулся к окну. — Господи, мне давно пора уходить!
Он буквально взвился с места, и очищающие тело чудеса взметнулись по его коже вверх, бесследно убирая все следы случившегося. Хастур поднялся вслед за ним и на пару шагов отошел, чтобы не мешать.
Оделся Гавриил, впрочем, уже без спешки, старательно застегнув каждую пуговицу и повязав галстук заново, вместо того, чтобы просто поправить распущенный узел.
— Может, в другой раз, — Хастур пожал плечами, наблюдая за тем, как Гавриил отряхивает свой шарф, прежде чем с показной небрежностью накинуть его на шею.
— Не будет другого раза, — неожиданно тихо сказал Гавриил. — Война небес и ада, помнишь? Мы вряд ли снова увидимся.
Как уважающий себя демон, упустить такой момент для оскорбления Хастур не мог:
— Еще немного и расплачешься как ребенок.
Может, это и было преувеличение, но не особо большое. Гавриил выглядел грустным. У него даже глаза блестели. Такое бывало в первую пару сотен лет после понижения в звании, стоило ему напомнить, с каким треском он вылетел с места главного господня предвестника, — но те времена давно прошли.
Тогда это было хотя бы смешно, а сейчас Гавриил казался просто жалким.
— Небеса не победят в войне. Вы же ангелы, половина из вас и драться-то не умеет. Так что насчет моей смерти можешь сопли не лить. Мы одержим победу, поднимемся на небеса и сожжем всех ангелов в адском пламени.
— Ага, — кивнул Гавриил, и это, вероятно, был первый в истории случай, когда он сказал «ага». — Может и так.
Он прижал к себе перекинутое через руку пальто, резко развернулся на каблуках и исчез с коротким звуком электрического разряда.
— Какой же он тупой, черт возьми, — сказал Хастур вслух, потому что тишина неожиданно показалась ему пугающей. В плохом смысле. — Как будто не ясно, чем все закончится.
Демоны победят. И сожгут всех ангелов.
Вообще всех.
И Гавриила, конечно, тоже. Он больше не будет втаскивать Хастура в идиотские споры и ни с того ни с сего повышать на него голос. И не будет больше его дурацких напрягающих улыбок. И раздражающего ангельского упрямства. И невероятной глупости, определенно обостряющейся с каждым годом. Потому что самого Гавриила больше не будет. Никогда. Совсем.
Хастур сел на свой помятый плащ, рядом с недоеденной крысой, и расплакался как ребенок.