Голубиная площадь начиналась сразу за мостом через речку. Вечерами по ней плавали чайные огоньки. Конечно, не сами по себе, их запускали жители, а река множила огоньки волнами: из одного рождались два, из двух - четыре, и дальше столько, сколько нужно, чтоб даже от одного огонька вся река засветилась карамельным светом. Ец однажды рискнул сам запустить огонёк, сделав его из лимонной корочки и душистого улуна, зеленоватый, как грушевый леденец. В тот день огоньки уже запустили, там были красный, два оранжевых и жёлтый, так что зелёный их не испортил своей тонкой неуверенной струйкой. Даже, кажется, стало красивее, Ец не был в этом уверен. Он вообще не был уверен ни в чем, что делал. Ему порой казалось, что его руки покрыты грубой корой, берестой, через которую он не чувствует того, что делает, из-за которой он становится так неловок, но никакой коры, конечно же, не было. Это он сам по себе был такой неуклюжий и неспособный. И с этой своей неуклюжестью и сердечной черствостью он боялся лишний раз даже ходить на Голубиную Площадь с ее льняными скамейками грубого полотна, которые натягивались и чуть покачивались, когда на них садишься. Больше нигде Ец таких не видел.
Сюда приходили по пути с рынка и садились отдохнуть, поставив на брусчатку корзинки молочного стекла или сумочки из стрекозиных перьев, все ведьмы и колдуны дома-квартала, прежде чем пересечь мост и вернуться домой к своим печам и дровяным плитам, которые заждались того, что на них поставят котелки и сковородки. Наступала осень, а значит, они варили сгущающуюся прохладу и особый прозрачный октябрьский воздух с нежно-голубым, почти белым небом, зажаривали до золота листву, заквашивали затяжные дожди и морось. Даже Ец не всегда уклонялся от этой почётной обязанности, делал глубокие лужи, годные для кораблей, замешивал густую, не отмывающуюся подолгу грязь с запахом ванили или вереска, с золотистыми апельсиновым корочками и воспоминаниями детства, а потом раскрашивал пару-тройку радуг, к каждому дождю их полагалось не меньше пяти, на меньшее горожане не были согласны.
Хотя он, житель Башни Мага, был совсем не обязан участвовать в погодной магии. Но не делать ничего было неловко, а еще Ец боялся, что однажды его попросят отсюда уйти, раз он не выполняет обязанностей Мага. Только вот он не знал, в чем они состоят. В большой чёрной книге, которая лежала в штурвальной, было написано "Просто будь собой", а остальные страницы были пустыми. Видимо, потому, что быть собой Ец не умел. Его этому не учили.
Он вообще не знал, что происходит из семейства Главных Городских Магов. Рос в деревне у мамы Уицы… Как он думал, мамы. А потом однажды его нашли, когда он играл на лугу у самого поля, двое: мужчина в темно-зеленой хламиде и с потрёпаной шляпой на голове и женщина в сером костюме и с очками. Ец посмотрел на них и от страха захотел убежать в высокую пшеницу за спиной, но ноги будто примерзли к земле, и сердце стучало: "Не поможет".
- Это он! - воскликнула женщина.
- Неужели мы нашли наконец-то? - удивился мужчина и протянул Ецу руку. - Не бойся, мы тебя не обидим.
Они не обидели, просто пошли выяснять у мамы Уицы, как Ец оказался у нее, а она сбежала, напустив ядовитого зелено-фиолетового тумана, сверкая молниями из-под когтей. Она не была его мамой, она была одной из тех, кто убил его родню. Зачем-то ей был нужен Ец, как-то она хотела с его помощью стать более сильной ведьмой. Детали он предпочёл забыть, знал, что может открыть этот сундук воспоминаний, просто не хотел его трогать лишний раз. Умерших так не вернуть. Маму Уицу, которая не была ни мамой, ни Уицей - не исправить. А что делать с собой, он не знал.
Однажды Ец зарылся в шкафы в своей Башне Мага и нашёл там мантии. Одна из них была звездной мантией императора Генриха II, на которой вышиты созвездия и другие изображения, имеющие астрологическое значение. Он погладил ладонью шершавую вышивку и, найдя понимание, отправился на гору, в магазинчик Шельфе. Там он долго водил пальцами по стёклам старинных витрин, через них можно было ощутить свою вещь, не прикасаясь к ней. Когда в магазин вошла старуха Тиидори с корзинкой, полной мандаринов, на руке, Ец ощутил что-то похожее на удар молнии и, отняв палец, увидел перстень, синий, с золотой радугой и тремя звёздами в левом углу. Парный мантии. Купив его, пока старуха украшала лавку гирляндами из мандарин, он пошел вниз, к мантии, получив корзинку с одиноким мандарином в подарок. Он сложил туда кольцо и мантию, лишь посох Мага пришлось брать в руки и идти, опираясь на него, хотя Ец не ощущал себя достойным этого.
Он вышел из города в поля и шёл по дороге, пока к ней не приблизился лес. Это был сизый лес, опасный, полный провалов, через которые можно было из своего мира провалиться в чужие, не такие мирные, не такие понятные, с другими правилами. Часть провалов можно было увидеть, в часть попадали случайно. Кто ухитрялся обогнуть все - выносил из леса бирюзовые грибы, ценнейшие для приготовления зелий, лунные кольца и клубки Бабы Яги, приведшие путников с Той стороны.
С еловых лап свешивались клоки тумана, именно за эту особенность лес и прозвали сизым. Чем глубже ты в него заходил, тем гуще становился туман.
Ец подходил к видимым входам в провалы и всматривался в то, что можно увидеть с краю. Кусочек своего будущего, которое случится, если позволишь себе раствориться в этом провале, выйти из зеркала и стать тамошним, местным.
Вот, например, первое:
"Ец, как обычно с ним бывало, прибыл на вокзал довольно рано, успел посмотреть выбор в газетном киоске, решить ничего не покупать и снисходительно пойти смотреть на прибытие поездов сверху, с моста над путями, пока объявят прибытие его поезда. Люди суетились, тревожно посматривали на табло, чтобы не пропустить поезд, покрикивали на малышей, что вызывало у него лишь сардоническую усмешку. Потом Ец вальяжно и неторопливо спустился вниз на свою платформу и сел в вагон…"
Ец не хотел становится таким вальяжным и сардоничным и пошёл дальше, хотя попутешествовать по другому миру было бы завлекательно.
В следующем мире он стал бы внешне успешным бизнесменом (Ец не совсем понял, что это такое), который завидовал своему главному конкуренту. Ец как раз попал в этот момент. Холодные лапы зависти он понял очень хорошо и отошёл с отвращением. Зато следующее окошко было привлекательным. Он мог стать оборотнем, счастливым и влюбленным, и в этот провал захотелось войти, но тут Ец сел на кочку и задумался. Был ли Ец из тех миров самим собой? Мог ли он стать магом из Башни магов? Готов ли он променять эту жизнь на ту, из провала? Из них часто не возвращались, выбирая ту жизнь, забывая этот мир.
Когда он поднялся, на кочке под ним оказалось лунное кольцо.
Что ж, это, в отличие от перстня Мага, он точно уже заслужил. Надев кольцо, Ец пошёл из леса, выбрался из тумана к свету. Его мир ждал его, чтобы он нашёл здесь себя.