Вы не вошли.
Прочитала "Жизнь соло. Новая социальная реальность" Эрика Кляйненберга. Про рост количества людей, живущих в одиночестве. Ну... познавательно, но не увлекательно. Нормальная такая социология - история вопроса, статистические данные, опросы. Несколько глав - от молодых одиночек до пожилых, а также про бедных/социально неблагополучных. Рассказы про конкретных людей. В основном книжка про Америку, хотя касается немножко и других стран, а в последней главе экскурс в Швецию.
Многие вещи ожидаемы: людям нравится жить одним, но рано или поздно они начинают нервничать, особенно женщины, у которых "тикают часики" и люди, столкнувшиеся с тяжелой болезнью. Одиноким старикам проще жить, если они здоровы - даже если у них куча друзей, в случае серьезной болезни помощи друзей будет недостаточно. Но люди часто предпочитают жить одни, даже если они не вполне благополучны. Любопытно было про неблагополучных людей - одиночки с тюремным прошлым и прочими подобными проблемами вполне осознанно держатся подальше от семьи и друзей, потому что (а) перед семьей стыдно, и (б) друзья часто источник проблем, именно они их до тюрьмы и довели в свое время.
Самое интересное на мой взгляд было в конце. Автор говорит о том, что ему представляется бессмысленным бить в набат "какой ужас, люди живут в одиночестве" и пропагандировать браки и необходимость съезжаться с родными, и рассуждает о том, как вместо этого адаптировать городскую среду, чтобы она лучше подходила для одиночек (в Америке с их привычкой жить в частных домах в пригородах это особенно актуально). Улучшение и переосмысление дешевого жилья для одиноких людей, способы заботы о престарелых. Но в целом... можно было и не читать.
Еще я уже некоторое время назад прочитала Factfulness Ханса Рослинга, но почему-то никак не могла собраться о ней написать. Ханс Рослинг был врачом, специалистом по обществненому здравоохранению, который очень много занимался статистикой по здравоохранению и условиям жизни в мире (есть куча TED-видео с ним). И он очень давно отметил, что даже образованные люди плохо представляют себе, как обстоят дела в современном мире. Причем им кажется, что дела хуже, чем они обстоят на самом деле: что в мире гораздо больше нищеты, чем на самом деле, что хуже с образованием, с медициной и т.п.
Сначала он думал, что его слушатели просто пользуются устаревшей статистикой тридцатилетней давности, но потом стал замечать, что даже если расскажешь на лекции, что за последние тридцать-пятьдесят лет ситуация сильно улучшилась, слушатели вроде кивают, соглашаются, но потом говорят - мол, все это очень мило, спасибо за оптимизм, но на самом-то деле все плохо...
И он стал думать - почему так, анализировать причины, по которым люди так воспринимают мир, почему они не готовы опираться на факты. В сотрудничестве со своим сыном и невесткой, специалистами по данным (они соавторы этой книги), он создал сайт с наглядной информацией. И написал эту книгу. Книга свежая - она уже переведена на русский, и я хотела купить ее, чтобы мама прочитала, но она вышла вот прямо в начале карантина, так что бумажной версии вроде бы пока нет. А сам Рослинг умер, не дожив до публикации книги (от рака. Он знал, что умирает, и в книге говорит, что это его последняя попытка достучаться, что-то вроде завещания, призывающего людей опираться на факты).
Книга меня зацепила сразу по нескольким параметрам. Во-первых, я по натуре оптимистка и очень люблю людей, показывающих, что все не так плохо (Рослинг, кстати, рассуждает, что одна из причин, по которым люди не могут принять, что ситуация в мире становится лучше - то, что они отождествляют "становится лучше" с "уже все хорошо" и им инстинктивно кажется, что если они примут "становится лучше", то как будто закроют глаза на остающиеся проблемы и заметут их под ковер). Во-вторых, меня волнует проблема устаревания знаний, того, что мы не всегда в курсе, как изменился мир с тех пор, как мы закончили школу (у меня была идея, что хорошо бы после школы людям раз в пять лет рассылали брошюрку "вот как изменились наши знания о мире за это время, прочитайте и сдайте тест". Ну как медики учатся каждые несколько лет, только по общим знаниям). И в-третьих, Рослинг просто показался мне очень обаятельным и интересным человеком. Жалко, что он умер, но хорошо, что он был. И что написал эту книгу, которая позволила мне с ним немного познакомиться.
История из его книги, которая произвела на меня сильное впечатление: он регулярно возил своих шведских студентов-медиков в страны Азии и Африки, чтобы они посмотрели, как выглядит медицина в не самых благополучных странах. И вот он привез группу в Индию. И у них была какая-то встреча в больнице назначена. Всех ждали в вестибюле, потом наконец пошли в лифт, чтобы ехать наверх и осматривать больницу. А одна шведская студентка опаздывала. Она вбежала в вестибюль, когда группа с сопровождающим индийским врачом садилась в лифт, подруга ей крикнула "давай быстрее", она подбежала и поставила ногу между дверей лифта (или подруга поставила? Я уже успела забыть). Ну, я бы тоже так сделала, и вы, наверное... но это был лифт в Индии, и там не было датчика, который бы заблокировал движение, если дверь заблокировало. Девушке зажало ногу и лифт тронулся. Хорошо, люди успели среагировать, кто-то нажал кнопку аварийной остановки, дверь разжали вручную, она отделалась серьезным синяком.
... индийский врач после встречи сказал Рослингу, оставшись с ним наедине: мол, вы уверены, что человека, который способен сунуть ногу в движущийся лифт, стоит допускать в медицину? Рослинг объяснил, что в шведских лифтах датчики, которые в таких случаях блокируют движение. Индиец не сразу даже поверил - "а вдруг датчик не сработает? Как вообще можно на такое рассчитывать?", но наконец сказал: "Понятно. То есть у вас там настолько безопасно, что вас теперь небезопасно выпускать в остальной мир..."
И еще ссылка, на которой я теперь периодически залипаю: https://www.gapminder.org/dollar-street/
Это с сайта, который сделали сын и невестка Рослинга. В книге есть про то, что уровень жизни человека/семьи зависит не только от страны, сколько от его дохода, и по этой ссылке наглядная иллюстрация - как живут семьи разного уровня дохода в разных странах. Я такое обожаю (я и блоги-то люблю читать потому, что интересно, как люди живут) - до сих пор вспоминаю проект Габриэле Галимберти, где семьи в разных странах фотографировались рядом со своим продуктовым набором на неделю, и еще не помню чей проект с комнатами девушек в разных странах мира. А тут сразу по разным параметрам все сравнивается.
Спасибо, анон! Я как раз поглядывал на "Фактологичность", как у нас её перевели, теперь точно буду её читать.
Ну, я бы тоже так сделала, и вы, наверное...
Я бы тоже, но мне и в голову не пришло бы, что в больнице в Индии лифт хуже, чем старый лифт в панельном доме в наших ебенях, этот трюк даже самые старые и раздолбанные (ещё советские?) лифты прекрасно исполняли.
этот трюк даже самые старые и раздолбанные (ещё советские?) лифты прекрасно исполняли.
Вот да. Я не думаю, что у них все настолько плохо с технологией, очевидно, просто пошли другим путем и не сочли эту приблуду необходимой.
(сразу вспомнила историю из моей жизни про технологии в других странах. Я несколько лет назад была в Японии, и после прилета пошла в аэропорту в туалет. Я еще не знала, что в Японии есть туалеты с европейскими унитазами, а есть традиционные, над которыми приседают, и на дверцах кабин обычно обозначено, где какой. Влетела в кабинку, увидела туалет модели "дырка в полу" и подумала - ну вот блин, и в Японии туалеты хреновые! Воспользовалась им, а потом попыталась открыть помойное ведро в углу кабины и обнаружила, что там крышка с сенсорным датчиком, открывается, если провести перед ней рукой. Вот тут-то я и зависла от внутреннего противоречия...)
Еще дочитала воспоминания Михаила Сабашникова, издателя. Книжка еще советских времен и, кажется, с сокращениями - в некоторых последних главах, про гражданскую войну и 1917 год, явно просто выдержки из текста. Вряд ли какие-нибудь серьезные смысловые сокращения, Сабашников писал уже в советское время, но все-таки хотелось бы подробнее. В 2011 году вышло новое издание, с включением писем, может, стоит поискать? Я еще не решила.
Чем, собственно, они хороши? Там меньше про книгоиздательскую деятельность, чем я ожидала - кое-что есть, но кусками, когда речь идет о каких-то важных проектах или вехах. Наверное, все мы так рассказывали бы про свою жизнь - подробно про путешествия и необычные события, мимоходом о каждодневной жизни (одно исключение, которое мне попалось - мемуары Веры Харузиной, но она была профессиональный этнограф и, кмк, это повлияло на ее мемуары, она писала так, чтобы потом пригодилось этнографам в качестве материала). И в то же время из этого "мимоходом" складывается ощущение плотных сетей культурной жизни - а мое издание, выпущенное издательством "Книга" еще и имеет неплохой справочный аппарат с характеристиками упомянутых персонажей: бери любого и гугли себе дальше.
Невезучая семья: и отец, и мать рано умерли, оставив детей в возрасте от двадцати до шести лет, один из детей умер подростком, еще у одного, Федора, что-то было не в порядке с психикой (пытался покончить с собой, долго лечился). Сергея, самого младшего, тяжело ранил разочарованный кредитор Федора и тот после долгого лечения через год умер.
Талантливая семья: одна сестра пианистка, оба брата-издателя - Сергей и мемуарист Михаил - с ранних лет занялись издательским делом плюс имели биологическое образование (издавать книги начали именно с биологии), а вышеупомянутый Федор занимался изданием рукописей Леонардо да Винчи. Семья в самом центре московской жизни. Культурные проекты, общественные мероприятия, московская Дума...
(о культурных проектах - я подумала, читая, как хорошо все-таки иметь много денег: умер известный филолог, наследники продавали его уникальную библиотеку, пытаясь ее не раздробить. "Мы с братом Сережей решили купить ее за десять тысяч рублей и передать Румянцевскому музею". Десять тысяч тогда деньги очень и очень немаленькие, а они с братом Сережей, кажется, на тот момент студенты. Соблазнительно же - иметь возможность поддержать что-то важное не пятьюдесятью рублями...)
Про путешествия масса всяких деталей любопытных. Мне понравилось, что в Италии были очень популярны фирмы, продававшие фотографии с видами. Любой исторический или художественный памятник в Италии был обфотографирован со всех сторон, и в Москве можно было все эти фотографии заказывать по каталогу. Сабашниковы их покупали и наклеивали на плотный картон, и часто знакомые просились к ним в гости, когда их самих не будет - посмотреть фотографии. Они выставляли на стол ящики с фотографиями, Сабашников добавлял справочные издания, которые могли пригодиться при их изучении, жена Сабашникова велела подать самовар и закуски, и они уходили по своим делам, а когда возвращались, гости часто еще только заканчивали изучать фотографии и все вместе они принимались обсуждать увиденное.
Или - в той же Италии, когда они там были в какой-то момент, была ужасно популярна в Риме игра в дьябло, и все в нее играли на улицах. Молодые, старые, мужчины, женщины, светские люди и священники.
Или - 1888 год, молодой Сабашников с компанией в первый день Пасхи приехал в Сочи. Гостиница одна, весьма сомнительная. Они нашли полицейского урядника и спросили, как быть. Тот сказал, что лучше им остановиться у обывателей. "Он отвел нас в дом городского фельдшера, который со всей семьей на праздники уехал в горы. Ключ от наружной двери был где-то спрятан в условном месте, и урядник без всяких затруднений его достал и впустил нас в дом. В нем вся обстановка, посуда, одежда и вещи находились на своих местах как бы в присутствии хозяев. Мало того, и это нас особенно поразило, большой обеденный стол был уставлен куличами и бабами разных размеров и сортов, которые были тщательно прикрыты... одной только кисеей от мух. Очевидно, хозяева не допускали возможности, что во время их отсутствия кто-нибудь еще, кроме мух, вздумает полакомиться их заготовками. Было как-то неловко воспользоваться удобной квартирой в отсутствие хозяев, но урядник заверил нас, что здесь все так делают и никто не обижается. Притом мы ведь заплатим, когда явятся хозяева. Уговариваться о цене было не с кем. Это оставалось на совестливости обеих сторон. Впоследствии, когда хозяева вернулись, мы убедились, что урядник нас в неловкое положение не поставил. Мы расстались с семьей фельдшера в наилучших отношениях".
Или довольно любопытный рассказ о лете 1914 года, которое множество русских застало за рубежом, и как все добирались домой с началом войны.
Или - после революции и гражданской войны Сабашников со старшей сестрой наконец встречаются и обмениваются новостями. Он - про то, как сгорели его дом и издательство во время боев в Москве, она - про то, как в их имение вломились грабители и они с семьей еле сбежали. "Падение дома Эшер", говорит она, вспоминая, как когда-то вечерами Анатолий Федорович Кони пересказывал им рассказы Эдгара По. И Сабашников замечает: "Как надо было в то время чувствовать свое положение безмятежно устойчивым, чтобы находить удовольствие в страшных рассказах! Теперь наши внуки не терпят ни жалостливых, ни страшных рассказов. Когда я рассказывал Наташе (внучке) историю возвращения домой Одиссея, она плакала, стараясь скрыть от меня свои слезы, но просила больше не рассказывать ей таких историй."
А так - относительно везучим был, наверное, Михаил Васильевич Сабашников. С приходом советской власти его много раз арестовывали, но каждый раз он выходил на свободу и продолжал издавать книги. А в 1991 году, сто лет спустя после основания издательства М. и С. Сабашниковых, его правнук основал Издательство имени Сабашниковых.
А Маргарита Сабашникова, первая жена Волошина, ему не родственница?
А Маргарита Сабашникова, первая жена Волошина, ему не родственница?
Родственница. Дочь его двоюродного брата.
А вообще читаю мемуаристику конца 19 - начала 20 века, и хочется исторических детективов из этой эпохи. Нет, они есть, но можно было бы больше! И лучше. Акунина я давно очень читала - надо бы перечитать - но на мой вкус он был слишком драматичен. Мне показались довольно симпатичными книги Андрея Доброва про Гиляровского - это вышел не уютный детектив, конечно, но с Гиляровским бы и не вышло. И автор, кмк, любит Гиляровского и явно неплохо им пропитался, такие вещи приятно читать. Еще мне понравились детективы Виталия Данилина (это псевдоним двух авторов) про молодого Володю Ульянова - вот там вполне классика, Ленин в роли "Холмса", и "Ватсон" у него свой есть.
Что еще? Николая Свечина я не читала, но его читал мой папа и подробно пересказывал (он такое любит) - мне показалось, что это очень такая "сказка для мальчиков". Хотя вроде бы краеведчески-историческая часть там должна быть неплохая. У Антона Чижа я читала "Опасную фамилию", но это какая-то ерунда - некст-ген-фанфик по "Анне Карениной" с совершенно неживыми персонажами.
А, еще недавно прочла "Кронштадтский детектив" Олега Мушинского - мне понравилось, симпатичная и неплохо стилизованная вещичка.
... теоретически я бы не прочь сама когда-нибудь такое написать, но если материала я через двадцать лет, может, и "начитаю", то справлюсь ли я с детективным сюжетом на роман - не уверена. Впрочем, там видно будет. Может, какие-нибудь мемуары когда-нибудь меня вдохновят.
, то справлюсь ли я с детективным сюжетом на роман - не уверена
Фэнтези всё стерпит
Тут поможет только тренировка, первый сюжет по-любому будет всрат) А матбаза такое дело, что её никогда достаточно не будет. Всегда найдётся аспект, в котором плаваешь и который надо подтянуть. Если в определённый момент не пристрелить внутреннего перфекциониста (или не обмануть его "я перед редактированием узнаю точно"), то можно вообще ничего не написать
И да, спасибо за обзоры)
Отредактировано (2020-07-16 21:33:18)
Почитала в треде про "Ебанутых гениев" про Марину Цветаеву, отвлеклась на полдня) Не то чтобы я что-то новое для себя вычитала - количество дискуссий про морально-этический облик Цветаевой в читающем рунете уступает разве что количеству дискуссий про Толстого. Но.
Я в подростковом возрасте очень Цветаевой увлекалась - прежде всего из-за воспоминаний ее сестры Аси. Романтичные подростки как образец и модель для романтичного подростка) Ну и стихи тоже, причем ранние - "Моим стихам, написанным так рано, что и не знала я, что я поэт..." Потом, когда стало больше публикаций, как-то отошла - стало дискомфортно читать ее письма, слишком "выворачивание себя наизнанку", мне это чуждо. Да и поздние ее стихи совсем другие и не факт, что мне по вкусу (не знаю на самом деле. Настоящая поэзия, безусловно, но я в поэзии субъективна. Хотя очень люблю ее переводы из Лорки).
А вот когда стала встречать дискуссии и перечитывать/обдумывать информацию (хотя Асины воспоминания пока перечитать не созрела), почему-то меня стала интересовать Маринина старшая сестра Лера. Может, потому что мне как старшей сестре старшие всегда роднее и ближе (в школе, когда проходили "Войну и мир", я защищала Веру Ростову), может, потому, что во мне рос интерес к деятелям культуры второго эшелона...
Марина писала про Валерию так:
«…А не приходил ли Черт к самой Валерии? Ведь она-то не знала, что он ко мне приходит, так же и я, могла не знать, что он — к ней. (Бескровное смуглое лицо, огромные змеинодрагоценные глаза в венце чернейших ресниц, маленький темный сжатый рот, резкий нос навстречу подбородку, — ни национальности, ни возраста у этого лица не было. Ни красоты ни некрасоты. Это было лицо — ведьмы.) И все же — нет. Нет, ибо она после Екатерининского института поступила на Женские курсы Герье в Мерзляковском переулке, а потом в социал-демократическую партию, а потом в учительницы Козловской гимназии, а потом в танцевальную студию, - вообще всю жизнь пропоступала. Первая же примета его любимцев — полная разобщенность, отродясь и отовсюду — выключенность…»
Причем из этой цитаты чаще всего приводят отдельно фразу про "всю жизнь пропоступала", а ведь она таким образом меняет свое значение - как будто Марина описывает метания человека, который за все хватается. А на самом деле речь скорее о готовности участвовать в проектах/общей работе.
Валерия, как Марина нам и рассказывает, закончила курсы Герье, а потом год отработала учительницей в гимназии города Козлова. Почему только год? На сайте газеты "Мичуринская правда" (город Козлов сейчас называется Мичуринском) пишут, что Валерия стремилась "войти в гущу жизни" и "помогала политзаключённым, носила в тюрьмы передачи, тёплые вещи, вела бесплатные занятия по истории в воскресных школах для рабочих, писала статьи для журналов и газет просветительского характера" еще в Москве, и тем же самым занялась и в Козлове - но после подпольной рабочей "маевки" в городе пошли аресты, и больше она туда не вернулась. Потом преподавала в московских гимназиях.
А потом она увлеклась идеями Айседоры Дункан. Танцами она занималась с детства, и гимнастикой тоже, но идеи Дункан увлекли ее настолько, что потом она всю оставшуюся жизнь занималась сценическим движением - руководила студией танца, работала в оперной студии, потом в Госцирке.
Но это ее личная биография. А когда ты родом из знаменитой семьи, есть еще биография семейная.
Профессор Иван Цветаев был женат дважды, и у его жен было нечто общее - обе талантливые музыкантши, обе умерли молодыми, обе вроде бы в юности были влюблены в женатых. Но про первую жену, певицу Варвару Иловайскую, говорили, что она была человек-праздник, а про вторую, Марию Мейн, сама Валерия писала "Сестер сближала с их матерью общая одаренность, мучительная тяга к чему-то, надрыв в горе и в радости ...Надрыв, приводивший к поступкам исступленным", и хотя Валерия к мачехе относилась сложно, эта характеристика, в общем, согласуется и с другими. Вот что пишет Ариадна Эфрон, которая бабушку никогда не видела, но явно слышала от матери о ней: "этого необычайного сплава мятежности и самодисциплины, одержимости и сдержанности, деспотизма и вольнолюбивости, этой безмерной требовательности к себе и к другим и столь несхожего с атмосферой дружелюбной праздничности, царившей в семье при Варваре Дмитриевне".
Варвара Иловайская, дочь историка Иловайского (в чем-то уникальная личность для российской исторической науки - он не преподавал, он писал учебники - и на учебниках сделал себе состояние, по ним училась вся Российская Империя), училась оперному пению в Италии. Не знаю, были ли у нее мысли о сцене - я встречала упоминания, что ее приглашали в оперную труппу. В тридцать лет, через несколько дней после рождения сына, когда дочери было лет семь, она умерла - быстро и внезапно. Оторвался тромб.
Мария Мейн была пианистка - и с концертами выступать хотела, но отец запретил, а любовь к женатому мужчине была безнадежной. Мать она потеряла рано - и возможно, именно потому решила выйти за вдовца с детьми, чтобы исполнить свой долг. С долгом как минимум по отношению к падчерице не вышло - отношения настолько не сложились, что семейный совет во главе с дедушкой Иловайским решил отдать девочку в Екатерининский институт. Судя по всему, ей там нравилось, у нее было много подруг.
Почему так вышло? Ася пишет: "Она [мать] плохо рассчитала свои силы по отношению к старшей из этих детей и не справилась ни с замкнутым нравом той, ни с горячим нравом своим, оставив в падчерице своей навсегда недобрую память".
Дальше мы видим уже почти взрослую Валерию - лет семнадцати - глазами преимущественно Аси: "«Лёра была на десять лет старше Марины и на двенадцать лет — меня. На семь с лишним лет старше ее родного брата Андрюши. Она никогда нас не обижала, заступалась за нас перед вспыльчивой мамой. С нами шутила, тормошила нас, поддразнивала (меня — за хныканье и заливчатый плач на «и»). Она была — особенная, ни на кого не похожая. Из нас она отличала Мусю — за резкую определенность желаний и нежеланий, ум, характер, раннее развитие — и часто пробовала отстоять ее от маминой строгости. Муся платила ей пылкой любовью. Лёра поселилась на антресолях, в моей бывшей детской, рядом с Андрюшиной комнаткой, через две двери от нашей детской. С мамой у нее бывали нелады; мы чуяли это, не разбираясь в причинах, не понимая их."
И еще прекрасная история от той же Аси и любопытный вывод: "…Во всем она помогала нам — в рутине дня: заступалась, когда во внезапной для него вспышке строгости папа, заметив вдруг, что я не хочу есть того-другого, настаивал, чтобы я, как все, ела черную икру, и я, глотая слезы (и тем делая икру еще солонее), пытаясь глотнуть ее (жевать было еще тяжелее), пробовала прилепить кусочек меж обеденным столом и прижатой к нему моей салфеткой, когда уж насмешливый Мусин глаз мучил меня, когда мать готовилась вспыхнуть о моем малодушии и обмане, папа — увидеть и понять, — Лёрина шутка вдруг смещала все, как бенгальский огонь в гостиной. Лёра ненавидела нотации, сцены. В ее почти угрюмом отвращении от них была грация иного прикосновения к жизни, и мы, не осуждавшие маму — потому что любили, — все же тянулись и к Лёре.
Мама была к нам строга, вспыльчива, кричала, читала нотации, ненавидела ложь, требовала мужества. Но была ли мама тяжела нам? Нет. Другой матери у нас не могло быть. Мы любили маму, понимали, не осуждали. Она нас не гнула, то есть не ломала; мы гнулись и выпрямлялись сами."
Просто несходство характеров, как минимум. Я выше уже цитировала Ариадну Эфрон, а вот начало той мысли про "мятежность и самодисциплину": "«Валерия невзлюбила Марию Александровну с детских лет и навсегда, и если впоследствии разумом что-то и поняла в ней, то сердцем ничего не приняла и не простила: главным же образом — чужеродности самой природы ее собственной своей природе, самой ее человеческой сущности — собственной своей..."
Сестер она в детстве любила, как рассказала нам выше Ася. Ариадна пишет: "Искренне любившая отца, Валерия вначале относилась к его младшим дочерям, своим сводным сестрам, с равной благожелательностью; приезжая на каникулы из института и потом, по окончании его, она старалась баловать обеих, «нейтрализовать» строгость и взыскательность Марии Александровны, от которой оставалась независимой, пользуясь в семье полнейшей самостоятельностью, как и ее брат Андрей. На отношение Валерии Ася отвечала со всей непосредственностью, горячей к ней привязанностью; Марина же учуяла в нем подвох: не отвергая Валериных поблажек, пользуясь ее тайным покровительством, она тем самым как бы изменяла матери, ее линии, ее стержню, изменяла самой себе, сбиваясь с трудного пути подчинения долгу на легкую тропу соблазнов— карамелек и чтения книг из Валериной библиотеки.
В Маринином восприятии сочувствие старшей сестры оборачивалось лукавством, служило Валерии оружием против мачехи, расшатывало ее влияние на дочерей. С Марининого осознания бездны, пролегающей между изменой и верностью, соблазном и долгом, и начался разлад между ней и Валерией, чья кратковременная и, по-видимому, поверхностная симпатия к сестре вскоре перешла в неприязнь, а впоследствии — в неприятие (характером — личности) — в то самое непрощение не только недостатков, но и качеств, на котором основывалось ее отношение к мачехе."
Со стороны сложно понять, почему нормальные отношения со старшей сестрой непременно измена матери, но Марина, кажется, любила драматизировать. Перешла ли "поверхностная симпатия к сестре" в неприязнь, неприятие и непрощение? Из записок Валерии складывается ощущение, что когда сестры стали подростками, с ними стало слишком тяжело иметь дело. Слишком они привыкли к вольнице, к дракам, к буйным шуткам: "Начались затеи, несообразные для девочек 13 и 11 лет: в свободный день, гуляя по благоустроенным сосновым дорогам Шварцвальда, зайти в придорожную пивнушку и пить наперебой, кто счетом больше проглотит кружек пива, и идти на дорогу с палкой в руках, изображая подвыпивших буржуа.
Правда, и раньше бывали тяжелые выдумки: так, молодечества ради, в гостях у художника унести под бельем пачку этюдов, поставив этим родителей в невозможное положение."
И конкретно про Марину: "Каждый день у Марины с лампой беда!
Каждый день она забывает, что надо дать стеклу согреться, а потом уж пускать сильнее. В заборной книжке каждый день лавочник записывает ламповое стекло. Каждый день на столе осколки. Марина сидит в темноте, пока дворник ходит в лавочку за новым стеклом. Как не надоест! Как не запомнить, не понять не столь уж «хитрую механику»? Марина просто не замечает окружающего.
Без оглядки на кого-либо, действие следует у нее за первым же импульсом, удовлетворяя ближайшую потребность.
Как-то вижу: по двору идет наш дворник и в обнимку несет мое одеяло, подушку. «Откуда это?» — «Барышня Марина велели выкупить из ломбарда».
Оказывается, понадобились Марине карманные деньги, и, не задумываясь, велит она дворнику снести в ломбард «ненужную» вещь… Но случилось мне зайти и, быть может, останусь ночевать — дворник на скорую руку, пока не хватились, уже послан в ломбард… Откуда эти навыки? Знакомство с ломбардом? В котором нужды никакой не было! На что-нибудь доброе отец никогда бы не отказал.
Я перестаю понимать что-либо…"
И еще: "Марина молча, упорно, ни с кем не считаясь — куда она идет? Так жить с людьми невозможно. Так, с закрытыми глазами можно оступиться в очень большое зло. И кажется мне, что Марина и не «закрывает глаз», а как-то органически не чувствует других людей, хотя бы и самых близких, когда они ей не нужны. Какие-то клавиши не подают звука.
В жизни это довольно страшно.
Ее нельзя назвать злой, нельзя назвать доброй. В ней стихийные порывы. Уменье ни с чем не считаться. Упорство. Она очень способна, умна. Труд над тем, что ей любо, — уже не труд, а наслажденье. Это, конечно, огромно. И она еще только подросток. Время скажет свое. Только чувствую: от Марины близкой, младшей, родной отхожу… Без слов, как-то само собой, внутренне трудно."
Дальше - Валерия с Мариной не общается. С Асей - да. Есть ли неприязнь? Может быть, и есть - вырос почти чужой человек, с которым одни проблемы, откуда тут приязнь?
А что касается мачехи, Валерия пишет еще: "эгоцентризм, безотчетно переходивший порою в холодный цинизм, находивший для себя почву в сложившихся обстоятельствах."... была вот какая история. У Марии Александровны уже в замужестве были увлечения. Вот, например, так: у Андрея, родного брата Валерии, был репетитор, бедный студент. И по всему похоже было, что между Валерией и этим репетитором что-то есть. Отец сказал Валерии: я вижу, что у вас взаимная симпатия, но он, может, постесняется просить твоей руки, что я профессор, а он бедный студент - так ты знай, что я не против, я сам был бедным студентом, а он, может, будет еще успешнее меня. А потом Валерия куда-то уехала, а когда вернулась, отец встретил ее на вокзале и сказал - пойдем пообедаем в ресторан (совершенно необычное было для них дело). А в ресторане сказал - я студенту отказал от дома, если у него остались твои письма, лучше забери. И судя по всему, дело было в том, что он застал студента со своей женой.
Что потом? Потом все жили своей жизнью. В 1933 году Марина, однако, писала В.Н. Буниной: «А про Валерию Вы знаете? Она после долгой и очень смутной жизни (мы все трудные) – душевно-смутной! – наконец 30-ти лет вышла замуж (м. б. теперь и обвенчалась) за огромного детину-медведя, вроде богатыря, невероятно-заросшего: дремучего! по фамилии Шевлягин7, кажется из крестьян. С ним она была уже в 1912 г. – с ним до сих пор. У нее было много детей, все умирали малолетними. Не знаю, выжил ли хоть один. У нас с нею были странные отношения: она не выносила моего сходства с матерью (главное, голоса и интонаций). Но мы, вообще, все – волки. Человек она необычайно трудный, прежде всего – для себя. М. б. теперь мы бы с нею и сговорились. Она меня очень любила в детстве. Не переписываемся никогда. М. б. – теперь напишу, тогда передам от Вас привет.» (удивительное дело, Валерия теми же словами писала про Асю - что трудный человек, и прежде всего для себя трудный)
Интересно, написала и Валерия не ответила (она могла!) или все-таки не стала писать?
Последняя глава этой истории - про Валерию и Ариадну Эфрон.
Ариадна, выйдя на свободу после многих лет Гулага, собирала всю информацию о матери, какую могла. И конечно, она приехала к тетке, которая жила в Тарусе. Ариадна пишет подруге: «Старшая тетка цветаевская очень мила, добра, приветлива. Ей уже 73 года, а мужу ее что-то около 80, но они, как и всё мое старшее поколение, молоды не только духом, но и по внешнему виду им не дашь столько лет, сколько они прожили и пережили.»
Приехала она не одна, а с подругой, Адой Федерольф-Шкодиной, с которой познакомилась в Гулаге, и после выхода они поселились вместе. И после приезда Валерия вдруг предложила подарить Ариадне часть своего участка, чтобы она там построила дом. Федерольф-Шкодина пишет, что суть дела была в том, что ходили слухи об урезании участков, и Валерия боялась, что часть ее большого участка отнимут и подселят нежелательных соседей, поэтому решила, что лучше племянница. И что Ариадна с Адой сначала отказались, потому что денег все равно в это пришлось бы вложить, хоть и дар, но потом поняли, что жить-то им по сути негде.
А дальше, по словам Федерольф-Шкодиной, слухи об урезании участков оказались только слухами, и Валерия потеряла энтузиазм. И, в частности, Федерольф-Шкодина должна была пожить у Валерии с мужем, надзирая за постройкой дома, но вскоре Валерия сказала "Извините, эта комната нужна мужу", и Федерольф-Шкодиной пришлось съехать.
Так ли это все, только ли в спасении от нежелательных соседей дело? Может, да, а может, не совсем. Т.В. Щербакова, тарусская приятельница Валерии Цветаевой, писала, что первоначально очень теплые отношения тетки с племянницей испортились именно из-за Ады Федерольф-Шкодиной. Что Валерия решительно не приняла, что при племяннице вот еще зачем-то эта женщина. "Развести" их было невозможно, слишком много они пережили вместе, но Валерия была человек жесткий, и хотя Ариадна пыталась найти компромисс, Валерия стояла на своем, и на похороны свои Ариадне велела не приходить.
После смерти Валерии все унаследовала вдова брата Андрея - и пропал портрет Варвары Дмитриевны, висевший когда-то в доме Цветаевых. Ася приехала посмотреть на дом и похоронить мужа Валерии рядом с ней. О Сергее Иасоновиче Шевлягине, муже Валерии, она написала очень тепло: "Высокий, плотный, русо-рыжеватый в молодости, веселый сквозь застенчивость и до крайности деликатный - и согнувшийся, серебряный, тихий в старости, все с тою же сдержанной деликатностью встречавший каждого к ним входившего - к нему и к той, ему с юности непререкаемой - ни в одном желании и сдержанно-бурной, неоспоримой ни в одном своем, своенравной и волевой, как в юности жене. Ласково изменив ее имя, он звал ее Le roi" (то есть "король").
Правда трудные были люди, похоже. Хотя не знаю, "волки" ли - это Марина, кажется, преувеличила.
P.S.: Т.В. Щербакова писала про пожилую Валерию Цветаеву: "Валерия Ивановна ходила с трудом, опираясь на палку. Всегда — аккуратно причесанная. Волосы на висках были завиты старинными щипцами, нагретыми на керосинке (щипцы были подарены ее подругой по Екатерининскому институту, где В.И. училась)."
И мне сразу вспомнилось из Асиных воспоминаний, про маленькую себя и юную Валерию, и ее заманчивый мир взрослой девушки с духами и кудрями: "И была боль от горячих щипцов у виска, когда Лёра нас завивала и, смеясь, нам внушала: «Pour être belle, il faut souffrir»" - ведь те же самые щипцы!
P.P.S.: пока я все это писала, страшно хотелось через каждую фразу расставлять интонационные тире - цветаевская стилистика такая заразная!)
Блин, анон, ты такие интересные вещи выкапываешь и так круто их пересказываешь!
Как здорово, анон. Я много в свое время о МЦ читал, а вот Лера совсем незнакомкой была, просто старшей сестрой от первой жены. Спасибо что делишься!
Блин, анон, ты такие интересные вещи выкапываешь и так круто их пересказываешь!
Спасибо, приятно слышать, что это интересно читать.
Как здорово, анон. Я много в свое время о МЦ читал, а вот Лера совсем незнакомкой была, просто старшей сестрой от первой жены. Спасибо что делишься!
Тебе спасибо) Я помнила, что Лера занималась танцами, но когда пошла копать, накопала, конечно, гораздо больше - спасибо интернету, всегда можно на секундочку пойти погуглить и очнуться через полдня)
Анон,ты чудесно все описал!
Анон, спасибо тебе за блог!
Добавила тэг yes comments. Вроде и так комментируют, но почему бы не привлечь к себе лишнее внимание вдруг кто стеснялся)
Спасибо за пост про Валерию, очень интересно, ничего из этого раньше не встречала!
Спасибо за пост про Валерию, очень интересно, ничего из этого раньше не встречала!
Приятно это слышать, значит, не зря писала)
Марина молча, упорно, ни с кем не считаясь — куда она идет? Так жить с людьми невозможно. Так, с закрытыми глазами можно оступиться в очень большое зло. И кажется мне, что Марина и не «закрывает глаз», а как-то органически не чувствует других людей, хотя бы и самых близких, когда они ей не нужны. Какие-то клавиши не подают звука.
В жизни это довольно страшно.
Ее нельзя назвать злой, нельзя назвать доброй. В ней стихийные порывы. Уменье ни с чем не считаться. Упорство. Она очень способна, умна. Труд над тем, что ей любо, — уже не труд, а наслажденье. Это, конечно, огромно. И она еще только подросток. Время скажет свое. Только чувствую: от Марины близкой, младшей, родной отхожу… Без слов, как-то само собой, внутренне трудно.
Ъуъ, съука, у меня вьетнамские флешбеки. Как же моя матушка на Цветаеву, которая Марина, похожа, вот блин это (и не только это) прямо в точку.
Как же моя матушка на Цветаеву, которая Марина, похожа, вот блин это (и не только это) прямо в точку.
Сочувствую.
Тем временем я прочитала воспоминания графа Ивана Ивановича Толстого, и они успели аж два раза нарушить мои ожидания.
Я сняла их с родительской книжной полки, соблазнившись названием серии "Мемуары русской профессуры" и ждала, ну, мемуары. Детство-отрочество-юность (толстовское Детство и т.д. я не очень люблю, но формулировка вьелась), университет, научные изыскания.
Потом оказалось, что граф был министром народного просвещения осенью 1905 -весной 1906 года, и воспоминания именно и прицельно об этом. Как-то скучновато, подумала я - целая книга о полугоде работы, может оказаться как-то занудно, но ладно уж, раз взялась, а период его министерствования исторически интересный...
... в общем, у этой книги есть шанс войти в число наиболее поразивших меня в этом году. И поразивших благодаря личности автора.
Граф Иван Иванович (мне внезапно понравилось его так называть) вообще был ученый, нумизмат и археолог. Кроме того, он был вице-президентом Академии Художеств, и в министры его, в общем, с этого поста пригласили. И вот что он ученый - это очень заметно. Какая-то удивительная системность и комплексность мышления. Он делит книгу на главы не столько хронологические (если не считать глав про начало работы и про отставку), сколько тематические - "а вот что было с высшим образованием", ну или со средним, или с инородческим, потом отдельно про Совет министров, отдельно про Государственный совет, отдельно про доклады императору - и в каждой главе он умещает по вопросу примерно все, от общего контекста до деталей.
Ну вот он пишет, например, про Государственный совет - и описывает, что это вообще за учреждение, какую играло роль, кто там заседал, как были огранизованы заседания, кто были самые важные там лица, пока там бывал он, как проходило его участие в заседаниях, где они проводились, какие были перерывы на чай и что подавали к чаю (в какой-то момент он извиняется за мелкие бытовые детали, но говорит - я, мол, археолог, мне кажется, в будущем такие мелочи могут оказаться тем же археологам интересны. Он прав).
Глава про инородческие школы едва ли не самая подробная, потому что в ней он кратко описывает свои взгляды на положение разных народностей в России и что он думает про их образование. Если кратко - он думает, что ничего не следует запрещать, но не все следует финансировать за государственный счет. Он вообще весь период своей министерской деятельности ходит и говорит - надо отменить процентную норму для евреев. Надо разрешить совместное образование мужчин и женщин. Вообще поменьше запретов (ему говорят - "нууу, вообще вы правы, наверное, но нельзя же так сразу, мы же не готовы").
И тут второй поразивший меня момент - независимость мышления в сочетании с последовательностью и этичностью. Он вообще ни к какой партии не относится и не может относиться: он не любит не только социалистов, для него и кадеты слишком рвутся к власти, слишком много болтают и мало стремятся служить родине - но он хотя и не любит парламент, пишет, что парламент все-таки необходим для уравновешивания исполнительной власти. Лично он, допустим, не считает, что украинцы и белорусы отдельные нации (пишет, что они относятся к русским так же, как баварцы к пруссакам или провансальцы к нормандцам, и вообще, разные языки не означают разных народов) - но он считает глупостью попытки запретить им образование на родном языке.
А в заключительной главе мемуаров он говорит, если коротко, "ну, я тут всех критиковал, а нельзя же только критиковать, надо сказать, как правильно на мой взгляд" и излагает свою политическую программу - и она у него есть, причем довольно всесторонняя и продуманная (хотя, конечно, неосуществимая - но я не знаю, существовали ли осуществимые политические программы в России 1906 года). В чем суть его программы? В независимости личности. Я, говорит граф Иван Иванович, индивидуалист и считаю, что человек имеет право делать что хочет, главное при этом не нарушать права других. А государство нужно исключительно за тем, чтобы следить, чтобы люди не нарушали права друг друга. И затем, чтобы защищать слабых от сильных.
Парламент нужен, но главная работа управления должна лежать на земствах. Земства он предлагает сделать чем-то вроде американских штатов, чтобы на них лежало все, от образования до местной полиции, а на центральном управлении только внешняя политика, военные дела и вопросы, требующие общенациональной координации.
Рабочий и крестьянский вопросы надо решать - крестьянам, конечно, нужна земля, но экспроприировать землю богатых нельзя, это разрушит частную собственность. Нужно раздать пустующие земли плюс ввести прогрессивный налог на землю, чтобы чем больше у человека земли, тем больше он платил, и после определенного количества земель налог бы "съедал" всю прибыль, так что владелец стремился бы ее продать - или придумать, как повысить прибыль. А чтобы решить рабочий вопрос, нужно разрешить профсоюзы и стачки, только следить, чтобы обошлось без насилия (в социализме, говорит граф Иван Иванович, ничего самого по себе плохого нет, только почему-то у нас он вечно с насилием связан...)
Права нужны всем равные. Евреям, женщинам... всем. Начальное образование должно быть бесплатное (и учителям платить как следует. И создать качественную систему подготовки учителей) - бесплатное среднее государство не потянет, но пусть поощряет частных жертвователей создавать школы. Про образование у него еще много идей разбросано по всей книге - он считал, что нужно ввести высшее образование "по предметам", а не "по курсам" (примерно как сейчас в США, насколько я поняла), что нужно отменить льготы, даваемые за высшее образование - единственное право, которое оно дает, должно быть право преподавать в университете, а на все остальное пусть будет отдельный независимый государственный экзамен).
А, и смертную казнь надо полностью отменить. Я, говорит, вполне понимаю, почему разогнали первую думу, она была мало работоспособна, но ведь отмены смертной казни почти вся эта дума требовала - почему не отменили?
Я, если что, не во всем с ним согласна - но меня поражает то, насколько человек додумывал все мысли до конца и насколько он опирался прежде всего на собственные взгляды и нравственное чувство. Самодостаточность и системность. Тоже хочу такой быть. Особенно в отношении системности (самодостаточность проще имитировать в надежде, что она как-нибудь отрастет в процессе).
После мемуаров я, конечно, захотела прочитать его дневник, который он вел с 1906 по 1916 год (в 1916 году он умер. Последние два года жизни он был городским головой Петербурга и, полагаю, уработался вконец - работоспособность там была потрясающая. Жалко, что умер всего в 58 лет - с другой стороны, может, и хорошо, что не дожил до революции. Ему бы не понравилось). С дневником, кстати, любопытно вышло - он никогда его не вел, но в 1906 году, уйдя в отставку, он уехал на дачу в Финляндию и за четыре месяца написал эти мемуары. Он их не публиковал, насколько я помню (опубликовала их его внучка в 1997 году), но читал знакомым - в том числе критику Стасову. Стасов восхитился и взял с него слово вести дневник. Ладно, я попробую, сказал граф Иван Иванович и до конца жизни вел дневник.
И дальше забавно получилось уже у меня с этим дневником - шоппинг эпохи карантина. Я его потихоньку искала, но что-то мне все на "дневники графа Толстого" выпадал не тот граф. А сегодня пошла я мыть голову... а мне всегда под водой лучше думается. И я прямо в ванной придумала, как еще погуглить. Погуглила. Дневники, как выяснилось, издавали-то тоже в 1997, но в 2010 переиздали. И вот это переиздание выпало мне сначала в Лабиринте (но за такую цену... я уважаю графа Ивана Ивановича, но не настолько. Настолько я никого, кажется, не уважаю), а потом на сайте издательства - за вдвое меньшую сумму. Я вылезла из ванной и написала в издательство - мол, есть ли у вас, и если да, то почем (ну мало ли... сайт давно не обновлялся, книга 2010 года).
Через 15 минут из издательства перезвонили. Есть. За примерно те же деньги, что на сайте указано. Отлично, сказала я, а как забрать? А вот приезжайте и забирайте, сказали мне, а впрочем, вы в каком районе? Может, я смогу забросить, как поеду домой. В Центральном я районе, сказала я, и уточнила. Отлично, сказал мне человек из издательства, как поеду - позвоню. Через полчаса позвонил, сказал "Я в машине, навигатор говорит, до вас восемь минут". В общем, к чему я про мытье головы-то упомянула? Когда книги оказались у меня, волосы мои еще не успели высохнуть.
... и теперь два тома, 1600 страниц дневников лежат и соблазняют меня в сторону от текущих читательских планов. Впрочем, читать три-пять книг сразу - могу, умею, практикую (хотя иногда пытаюсь с собой бороться).
Тут просится в ответ дайри-смайл с реверансом, но на холиварке его нет)