Итак, едем дальше, друзья. Волшебный индийский монтаж переносит нас из пустыни в арабскую деревушку и что у нас там? Полный пиздецСвадебка!
Триггер варнинг, аноны: то, что происходит ниже способно сжечь пукан любому человеку с мозгами. Дикая мизогиния.
Один из личных писательских фетишей Ф. - это начало нового смыслового куска ака главы (в тексте прости господи книги нет глав, но есть отбивка звёздочками) с диалога. Под раздачу в очередной раз попала Хайке, которая опять вырывается из под контроля автора, спорит со сьюхой и приводит очень здравые аргументы.
ХАЙКЕ: Ты… ты не можешь этого сделать. Это юридически наказуемо. Настолько взволнованная, она даже смотрелась прилично.
Арабы затихли.
ФРАНЦ: Выйди, пожалуйста, ты оскорбляешь хозяев.
ХАЙКЕ: Ты не женишься на ребенке!
ФРАНЦ: Хайке, ты топчешь традиции людей, у которых будешь ночевать. Женщинам тут не место.
Итак, что происходит: для получения полных ощущений от поездки, Франц решил жениться на арабской девочке 12 лет. Дальше по тексту раскрывается, что якобы для того, что бы якобы помочь её отцу-наркоману нооооо... Ноооо... Аноны, я не могу разнести этот непоколебимый тезис, у меня не хватает слов. Вы сами понимаете, насколько это блять всрато и абсурдно.
Мизогиния алерт в описании невесты.
Злая баба схватила пожевывающее существо и потянула из пропахшей наргиле комнаты.
Существо было бездумно и податливо,
но пошло медленно, разомлевшей на жаре коровой. Арабы переглянулись.
...
Свадьба.
На скорую руку, не по обычаям – вообще ужас – правоверная за неизвестно кого, но ведь и отец – бербер, наркоман, и девка – страшна. Худосочна:
никаких ямочек на щечках, никаких боков и извилин – кости одни, только европейцам, как собакам, их и глодать.
Все равно – праздник.
Европейцы же видели в девочке – мягкость: ровную-ровную кожу, медную, чудом пока еще солнцем в грязно-пятнистое нечто не превращенную. Глаза
— на все лицо. Еще полгода и было бы поздно: лицо потеряло бы свежесть, покрылось пятнами, глаза уменьшились, а черты обрели ту вульгарность арабских баб.
Ах эти мерссссские арабы и арабские женщины, только детей их и можно ебать. Простите за неровный почерк, очень тяжело писать и блевать одновременно. Я, конечно, могу списать это на то, что Франц - парень из тридцатых годов, тогда, действительно, европейцы с их колониальным мышлением видели в не-белых и не-европейцах дикарей и нелюдей, но дело в том, что Франц, сука, не парень из тридцатых. Автор ни на йоту не постарался сделать его синонимичным времени, да и эпоха у него тоже очень, очень условная. Автор пишет - тридцатые, но никак не передаёт атмосферу, даже клишированную. Ты, читатель, придумывай сам как-нибудь, даже если эпохой не интересовался и никакого понятия не имеешь о том, что там происходило. Автор, к слову, тоже.
Хайке делает то, что мечтает сделать любой адекватный читатель - набить Францу хлебало. Но даже в такой момент - антисемитизм алерт.
Она перешла-таки к физическому контакту – баба схватилась за рубашку и попыталась встряхнуть.
Рубашка затрещала, но не поддалась. Хорошая вещь!
А ведь евреи шили. Закажем еще.
Что делает человек, которого хватают за одежду? Ну уж явно про себя не высирается на национальность портных.
Хайке угрожает Францу скандалом и судом. Франц выебывается в стиле "да ты знаешь, кто мой батя".
ХАЙКЕ: Я клянусь тебе, я такой скандал в прессе раздую. ФРАНЦ: Какой?
ХАЙКЕ: Ну, уж австрийские газеты все схватятся.
ФРАНЦ: Безусловно – такая фамилия. Мы вычтем только те, что семье принадлежат, те, что финансово зависят, те, что финансово зависят от политиков, которые семье принадлежат, потом те, которым можно просто заплатить, и те, что можно запугать. Оставшиеся – твои.
ХАЙКЕ: Ты избалованная сволочь!
И в ответ на оскорбления Франца пытается ещё как-то достучаться до атрофировавшегося больного мозга. Люблю эту женщину, честно.
ХАЙКЕ: Франц! Она – РЕБЕНОК!
ФРАНЦ: Такой ребенок, что ее депилировать надо. Не таращься на меня в молчании, ты ж не баран. Эй, драться я тебе не советую. Дыши, Хайке. Оммм… Нет мне до нее никакого дела. Хоть ребенком она, наверно, уже года три не выглядит.
Про проеб в виде отсылки на индийские йога-практики даже говорить не стоит, у нас тут сокрушительный мизогинный пиздец дальше по тексту.
Она не думает и вообще не живет. Скотинкою существует. Поела, помыла, потерла, поела, спать. И ты не хрюкай, будь человеком, наконец. Нет мне до нее дела, отца ее жалко. Вот он – осознан, только слаб, трещинами пошел от человеческого уродства, ему бы – руку.
Я просто злобно рычу. Несчастная девочка - это так, насрано, а вот её батя наркоман - мммм... Так и женился бы блять на нём, урод. А, да, он же турбогетеросексуал и тут тридцатые годы и ислам. Вот об этом забывать нельзя, потому что все детали, которые Францу не интересны - игнорируются и перевираются, а те, которые позволяют сьюхе сиять - остаются.
Раскрывается бекграунд малолетней невесты Франца и почему свадьба с ним - это величайшее счастье. Для её бати. Но не для неё.
ФРАНЦ: Меди – наркоман. Год последний с гашиша не слазил, дрянью кололся. У него, помимо нее, еще семь дочек, жена полтора года назад скончалась. К нему никто в жены не пойдет, если только он за жену хорошо не заплатит. Он образумиться хочет, а девка его для арабов – страшила: черная, худая, нищая, из семьи наркомана. Если б еще нрав был веселый, но и этого нет, только девственность остается. Ее в лучшем случае старик какой в дом возьмет – проход себе подмывать. За полмешка хлеба. А мне наш вчерашний ужин в клубе раза в четыре дороже стоил, чем ему на жену надо.
...
Милая моя тупица, ей так и так с отцом жить, в одном случае с бесчестьем стариков подмывая, им подстилкой служа, в другом – женой уважаемого, хоть и белого человека, который пропал навсегда в мари пустыни. И вообще, если какие-то мысли у нее появятся, она еще десять лет Аллаха благодарить будет, что я ее девственности лишал, а не уродец какой с вросшим ногтем.
ХАЙКЕ: Так ты все-таки это сделаешь?
ФРАНЦ: Нет, палец порежу и о простыню вымажу. Деньги мои – вопрос зависти всей деревни. Ее сто раз еще повитухи осмотрят – и до, и после, чтоб точно брак освидетельствовать. А если она мальчика понесет, я, правда, так в себе не уверен, но… Меди еще годы Аллаху за меня молиться будет: и деньги, и сын, и статус – всё за одну ночь. Ты теперь понимаешь, что они празднуют? Не свадьбу – рождение новое.
ХАЙКЕ: Дай ему просто денег и всё.
ФРАНЦ: Верно. И всё, и крест на нем и на детях его, потому что пойдет он на все деньги и обкурится.
ХАЙКЕ: А что ему так помешает? Беременность малолетней?
Тупая ты тварь.
ФРАНЦ: Именно. Она и помешает.
Следом за Хайке я не понимаю, что остановит закоренелого наркомана обширяться на весь калым за дочь. Для Франца же всё очевидно и автор от диалога (который он явно не понимает как закончить) перескакивает на типа-красивые описания звёзд, ночи и всего прочего.
ФРАНЦ: Вот ты говоришь – одинаково мыслим. Почему я понимаю разницу между «лови, отребье, подачку» и «вот рука, поднимайся», почему я вижу разницу, а ты всех достала, всех затрахала, а о разнице не догадываешься?
Вот я тоже в данном конкретном случае не вижу разницы. Если ты без свадьбы с девочкой с уважением не можешь приподнести человеку деньги - проблема в тебе.
Франц финалит срач. Да-да, когда у тебя кончаются аргументы - пройдись по внешности оппонента. А то мы совсем забыли, что Хайке большая, белая, с сиськами.
И вообще, ты же уважаешь чужую культуру, вот и уважай. Ты, корова такая, к людям домой приперлась, а традиции их не чтишь. Кто свиньей верещал о равенстве всех культур? Культура у них такая. Чти. У Мухаммада ты, между прочим, уже б в яме сидела и камней ждала за то, что в мужскую половину раздетой вломилась, с голыми плечами ходишь, а дай тебе волю и в трусах, сиськи развалив, скакала б, при твоей-то внешности. Ой, иди отсюда на кухню! Только рай захламляешь.
Франц выходит в сад? Задний двор? Короче, локация меняется. И вот у нас Франц и Сара, Сара почему-то одета в абайю, она выливает помои из тазика в колодец! И этот человек, они по мнению автора лучше чем Хайке. Франц возбуждается на Сару в абайе, пугает её. Сара из дочери еврейского промышленника превращается в Рамзана Ахматыча.
САРА: Что ты бродишь тут, как шайтан! Пугаешь до обморока.
Сара поёт на арамейском, Франц дрочит. Пиздят о непонятном, но, по замыслу автора - красивеньком. Вообще 80% всех диалогов - не понятное, но типа красивенькое и глубокомысленное, продраться сквозь это всё - просто невозможно. Сара ныряет в колодец, Франц вытаскивает её, абайя мокрая, Сара её снимает - под абайей ничего. Франц дрочит.
Господи, как же тесно огню во мне.
И земля, и небо – девочка голая, наимягчайшая,
жадная даже до взмахов ресниц моих.
Ебутся (?). Сложно сказать точно, потому что сцены секса у автора есть, но ввиду того, что автор не представляет как их писать, он заменяет их стеной словесного поноса
написанного вот
так
лесенкой.
И выглядящие так, как будто Франц от души юзанул ЛСД.
Ни сердца, ни крови, ни печени – нет их.
А вот девочка, вот земля и небо девочкой голой, взведенной,
в испарине бьющейся, ждущей лишь слова огня моего.
Господи Боже, что
это
за слово?
Не покинь сына!
На копье, на кресте, на дыбе одному оставаться легче, чем перед землей и небом, горящими вожделением
до слова огня моего.
Не найденного.
Не слышанного еще.
Господи боже, жжет,
горит горло и нёбо
и самое острое
в сердцевине моей.
А ты говоришь мне – «лей, как смолой сосновой,
в самый пожар лей
солнце слова,
лей солнце огня твоего». Да будет,
да станет
и да придет Царствие.
Вдох.
И конец. Дрожит девка.
Франц, если огонь и жжет - проверься у доктора.
Перемещаемся к свадебным шатрам. Потрахавшийся Франц сияет и покоряет арабов написанием шахады на песке. И вот тут анон вспоминает, как его друг учил арабский в универе и ругался на письмо и что у большинства людей только спустя полтора года долбежки удавалось писать так, что бы смысл был понятен. Но Франц он не такой, он гений - иначе объяснить тот факт, что он смог очень сложную каллиграфию, которую он видел, скорее всего, несколько раз, написать самостоятельно.
«Ах», – сказали арабы на надпись в пыли. Оказалось, не многие из них могли написать шахаду.
Многое проясняет. Не знаю, кстати, как насчёт грамотности в колониальном Ливане, но среди арабов вообще неграмотность встречалась редко, так как надо читать Коран и хадисы и обучение в медресе для мальчиков было обязательным. Ладно, спишем на колониальную политику Франции и что арабов, как индейцев, добровольно принудительно заставляли учиться в католических пансионатах, где они забывали свою культуру.
Арабы поют и танцуют, водят хороводы. В исламе, кстати, это грешновато, но, ладно, махнем рукой, всё понятно.
САРА: Да это ж стриптиз!
И евреечка заверещала, как арабки, подбадривая пляшущих.
Те взялись за руки – в хоровод.
В самый центр попадали солисты, соревновались друг с другом
в отточенности прыжков и движений.
Барабаны заходились дробью, как женщины – воем.
САРА: Наш!
В куфие разлетающейся, новенькой, красно-белой, белой рубашке,
светлых, как здешняя пыль, брюках –
в кругу темно-коричневых арабов в черном –
это шоу.
САРА: Легкий какой! Хайке, да из него бедуин – пальцы съешь!
Стриптиз, боже. Англоязычная википедия говорит нам, что термин стриптиз был официально задокументирован в 1932 году в Чикаго. В пописе действие разворачивается в 1936. Какова вероятность, что приличная возвышенная девочка из еврейской семьи могла знать о том, что там происходило в подпольных клубах Чикаго?
Ну и дроч на Франца, который арабские танцы танцует как настоящий бедуин.
Приводят коней здесь должна быть шутка про Казахстан, но я держу себя в руках. Франц хочет участвовать в скачках. Ему, естественно, достаётся породистый, злой и чёрный жеребец.
Хозяин переживал за лошадь – как бы ни сбил кафир такому сокровищу спину.
Мало ли – не умеет. Хозяина было легко понять.
Потому в стремена стоило взлетать
не медля.
ФРАНЦ: Ялла!
С ходу – в галоп.
Я не лошадник и вообще робею перед коняшками, но аноны, разве это реалистично? Что бы конь, тем более злой и ретивый, подпустил к себе чужака, а главное позволил сесть в седло без морковочек и поглаживаний?
Далее прекрасное. Франц доминячит коня.
Козлил, тварь.
Ни хера! У меня пойдешь ровно.
ФРАНЦ: Давай, тварь! Больше хочется, больше должно
в день свадьбы. И разворот.
Разворот!
Каково ликование:
удила почти рвут губы, лошадь в ярости, боли, в неуступчивости встает на дыбы.
Пляши, хороший, пляши! Сбросишь?
Думаешь?
Ну, топчи пыль копытом, как гордыню свою.
Под дых – иди, дрянь!
Тихим,
тихой рысью возвращают обратно утихомиренных –
кусается, говоришь? Да шелковый – шелковая лошадка!
Я бы Францу даже хомяка не доверил, честно. А за порванные губы у коня, мне думается, можно пизды от хозяина отхватить.
Собственно заезд. Франц на дивном жеребце его противник, естественно
Маленький черный араб, приземисто, серо, чало
животное – некрасиво.
Франц (кто бы сомневался?) побеждает, арабы дрочат на Франца. Франц заставляет коня на задних ногах прогарцевать 2 круга вокруг Сары потому что от влияния Франца даже конь становится человеком. Сара аж дымится.
Франц собирается гоняться с верблюдом. Верблюд, естественно - урод, потому что не хомячится об Франца.
Верблюд?
Это вонючее животное охренительно быстро перебирало ногами, Как в дешевых американских мультфильмах,
бежало нелепо, громоздко, но блять как быстро!
О, этот авторский слог. О, эта необособленная запятыми "блять".
Ну и дешёвые мультфильмы, да, проеб в матчасти номер стопицотый. Во-первых тогда мультфильмов было - по пальцам пересчитать и верблюдов там не наблюдалось, во-вторых - мультики тогда были ну очень дорогой затеей. Даже Уолт Дисней тогда создавал свои анимации за сотни бабла годами, так как ещё не пришёл к своей революционной технологии, позволяющей рисовать сотни тысяч кадров за небольшое количество времени.
Франц хитростью выигрывает гонку - заставляет необученного брать барьеры коня прыгнуть через стену. Рискуя своей и лошадиной жизнью прыгает и (естественно!) выигрывает. Арабы дрочат. Хозяин чёрного коня скорее убирает его подальше с глаз Франца. Ему приводят лошадь поплоше и Франц насилует ей спину, вставая на неё. Затем происходят другие цирковые номера, Франц и арабский мальчик едут на галопирующих конях, стоя у них на крупах, Франц дрочит на себя.
Фокал снова делает кульбит и мы оказываемся между Сарой и Хайке.
ХАЙКЕ: Так все и разрешится. Здорово мы придумали, да? Ты вообще меня слышишь?
САРА: Да.
ХАЙКЕ: Ты ведешь себя, прости, как самка в течке, ты думаешь, он вообще тебя за человека держит?
САРА: Что?
Хайке, тут уже всё. Садись сама на коня и уебывай, а то мозговые слизни заразное дело.
ХАЙКЕ: Ну, вот он бы убил эту лошадь, что в этом хорошего? Ты видела, что там со стариком творилось, хозяином?
САРА: Заплатил бы.
Ой, как легко. А может, хозяин этого коня на племя давал и с этого имел доход? Или давал его в аренду на свадьбы? И за всю жизнь этого коня он имел больше денег, чем разовая так сказать, выплата.
Хайке говорит, что Франц - избалованный пиздюк, пляшет под песни об Аллахе и ему не жмёт. В пику Хайке Франц поёт не знающим немецкого арабам "Песнь о Палестине", что выглядит как откровенное глумление, потому что мусульмане там называются грешниками.
Потихоньку наступает утро.
В жаре и в гашише кумарило. Накурили!
Глаза не открывались. Три мальчика, говорит.
Господь, тут бы одного осилить.
Хорошо лежать липким телом на таких же липких подушках и слушать
тихую-тихую болтовню арабов под утро.
И пахло чтоб, обязательно пахло айраном.
А вот интересно – невеста умаслена, жениху б – искупаться.
Хотя ей к запаху лошади не привыкать. Пьян?
Пожалуй, что пьян.
Господин Вертфоллен, вам сыновей оставлять, Встаем!
Старейшина деревни доводит до обкуренного гариком Франца, что вскрылось ужасное обстоятельство - у девочки-невесты болезнь мочеполовой сферы и поскольку Франц ас-саид, почти мусульманин и на него дрочит вся деревня, брак не может свершиться.
Телячьи глаза влажны и томны, больше всего невеста походила
на коровку –
послушное бездумье парнокопытного существа. Скачки восхитили всех,
кроме невесты.
Как вообще выглядит восхищение у коровы? Но забой животные чувствуют.
Страх им доступен.
Ну как не обосрать мерзкую бябу?
Старейшина деревни умоляет забрать калым, потом предлагает забрать половину калыма и избить невесту. Предлагает других девушек. В общем, очень "реалистично" пресмыкается перед кафиром.
Тем временем батя невесты, поняв, что деньги на дозняк сплыли, срывает злость на дочери.
Меди, слушавший, слышавший всё из-за косяка, выскочил, с размаху влепил дочери по щеке
и стал пинать упавшее тело. Тело заверещало.
Все ложатся спать. На утро Франц долго и занудно пиздит на французском со старейшиной. В основном дроч, но освещаются подробности событий с девочкой: Хайке подговорила мать жениха, у которого Франц увёл девочку, сказать, что она больна. Замысел, в целом, хорош, но вот о возможном приступе ярости бати-наркомана она не подумала.
ФРАНЦ: Она ведь полагает себя правой. Она не понимает, что растоптала две жизни из чистейшего тупоумия.
СТАРЕЙШИНА: И она права. На то была воля Аллаха. Как будет воля Аллаха и тогда, когда кто-то растопчет её, не поняв, что растоптал кого-то.
ФРАНЦ: А нет, хватит дебилов! Пусть кто-то топчет ее из чистейшего удовольствия.
Диалог был на французском, но со сносками, я френч убрала (но, если есть кто-то франкоговорящий могу впредь оставлять, я уверена что френч Франца такой же всратый как его англ). Далее старейшина долго, обильно и занудно дрочит на Франца в ключе "Аллах любит тебя" "Ах, я не мусульманин" "Ты почти мусульманин".
Кордебалет из Сары, Франца и Хайке загружается в машину (в деревне, видимо, нашёлся кривой стартер) и едут к пещерам.
Пещеры, естественно, говно.
А речка – дохла, реченция-доходяга, не вода, грязь больше.
Местами по берегам – иероглифы. Геологов не застали.
А пещеры, ну, как пещеры. Поплавал немного.
Так – съездили.
В целом – скромно.
За сим на сегодня всё. Любви, щастья, здоровья (оно вам ещё понадобится), целую
Эксхомяк.
читения анонь
до сих пор в био на ливлибе или еще каком-то книжном сайте видел, когда загуглил франца на днях
