Холиварофорум

Анон

победитель по жизни с грустным ебалом [дыбр][левел-ап][yes comments]

Понаехал в Карловы Вары пить чай с бехеровкой и лечиться. (с)   

И снова здравствуйте. Если меня кто-то читал, прошу извинить за срыв.
Отзывы/рецензии на книги постепенно возвращаются.
Нытьё, превозмогательство и мозговые слизни - только хардкор.
Буду таскать сюда и фики/арты, но я уныл чуть более, чем полностью, так что этот безблог они не спасут. Возможен ор о том, как писал фанфики и как херово оно получилось.

Отредактировано (2021-03-01 22:50:43)

Анон

Re: победитель по жизни с грустным ебалом [дыбр][левел-ап][yes comments]

Ведьмак/\Дракула: Ведьмак охотится на Дракулу. Дракула стебётся и охотится на Ведьмака. Где-то между охотами они трахаются.

оо, я б такое почитал.

Анон

Re: победитель по жизни с грустным ебалом [дыбр][левел-ап][yes comments]

Ты очень вкусно расписываешь свои идеи, анон! Лайк, подписка
И успехов в запланированном.

Анон

Re: победитель по жизни с грустным ебалом [дыбр][левел-ап][yes comments]

кеке, мамы это такие люди, которые в минуту способны нас вывести из себя. моя такая же. и вроде даже пытается поддерживать, но от ее поддержки только сильнее хочется убиться. "ну ты же знаешь, что лучшее лекарство от депрессии - это движение? вставай! убирайся! гуляй!"

Анон

Re: победитель по жизни с грустным ебалом [дыбр][левел-ап][yes comments]

да-да, анон. и осознаю, что мамо не со зла, а из-за неинформированности и непонимания, что такое депрессия.

ну, моя - врач, а ее сестра вообще - психиатр. и сама она лечилась от депрессии, так что вроде должна что-то понимать. но это понимание не очень помогает 

Анон

Re: победитель по жизни с грустным ебалом [дыбр][левел-ап][yes comments]

[дыбр скорпиона]

Ненавижу себя и всё, что делаю. После того, как стёр безблог, чуть не стёр свою писанину и не пошёл допивать джин и селфхармиться.

Всё ещё пишу Дивный новый фанфик. По две тысячи слов каждый день - с такой продуктивности я охуеваю сам, очень необычно. Накатал уже двадцать страниц, а это где-то одна треть первой главы. Остальные главы будут меньше, но первая - ознакомительная, а персонажей задействованных дохуя, и надо бы совместить знакомство с подвижками в сюжете... Но я вписываю новых персонажей, кастрирую Дамблдора и леплю Снейпа-безумного-учёного.

Не курю на чистой силе воли. Похудел до семидесяти четырёх килограмм (на пять кило), но не занимаюсь упражнениями и три дня как не сижу на диете, а жру всякую гадость.

Начал читать Игру престолов, Дюну и Благие знамения. Это я внезапно осознал, что не читал дохуя из того, что прочитали, кажется, не только все люди, но и каждая собака.

Утопаю в депрессии, поэтому хожу по безблогам, которые читаю и глажу анонов. Немного легче. Правда, в одном из безблогов анон-ТС отвечал всем, кроме меня, и я опечалился. Вообще, надеюсь, что моё "ты сможешь", "ты молодец" и всё такое хоть какому-то анону подняло настроение. Эгоистичный из меня утешальщик 

Степень похуизма на себя: месяц назад я разодрал шрам до раны. Весь месяц он у меня подживал, а потом начинал гноиться, и так снова и снова. Вчера до меня дошло, что месяц - это ненормально, алё. Слава мерлину, рана вроде бы уже затягивается.

Анон

Re: победитель по жизни с грустным ебалом [дыбр][левел-ап][yes comments]

Не знаю, приходил ли ты ко мне в безблог, анон, но настроение точно поднимаешь!
И да, глажу тебя тоже. Ты переживёшь это, обязательно 

Двадцать страниц! Снимаю шляпу, это круто

Анон

Re: победитель по жизни с грустным ебалом [дыбр][левел-ап][yes comments]

Не знаю, приходил ли ты ко мне в безблог, анон, но настроение точно поднимаешь!
И да, глажу тебя тоже. Ты переживёшь это, обязательно 

Спасибо за поглажки  Тебе тоже обнимашек и всего хорошего в двойном объёме.

[дыбр скорпиона]

Идиотское настроение. Очень хочется начать всё заново - от безблога до жизни.
К Новому чудному фанфику дописал ещё десять страниц, итого получилось тридцать на две вступительных главы, нет таких фейспалмов. Выложил в треде упороса, дублирую и в свой безблог. В качестве мотивации не забрасывать и не убегать в закат с криками "Я бесталанное ничтожество!"

Из предупреждений: в части Геллерта есть кровь-кишки и временная смерть персонажа. В части Молли... просто всё - странное, плюс упоминание мужской беременности без сексуального подтекста. В обеих частях есть явно оборванные/странные линии, это для дальнейших вотэтоповоротов.

▼Геллерт⬍

Нурменград не отапливался, и осенью в камерах было холодно. Да о чём речь – ледяными ноябрьскими ночами стоял мороз, и тюрьма превращалась в мясной погреб, в какие обычно вывешивают туши коров и свиней, чтобы они не протухли. Геллерт просидел взаперти пятьдесят лет, но вообще-то считал себя человеком и, что самое замечательное, — всё ещё живым человеком, как бы не мечтали об обратном его заклятые враги.

Необразованные дубины! Кто их из школ выпустил? Конечно, Геллерт не отрицает, что слава о его величии, могуществе и непобедимости распространилась по всем континентам – даже до Австралии долетела, но и ему не подвластны вечные заклинания. Их сила угасает, поглощается камнем, развеивается ветрами и смывается водой. Не стоило, наверное, сочинять пугающие легенды о невероятной и неприступной крепости, в которой суждено томиться величайшим волшебникам двадцатого века. Или надо было добавлять, что отопление здесь недолговечное в отличие от стен.

Геллерт покряхтел, сполз с кровати и минут двадцать стоял, скрючившись и разглядывая свои вязаные носки, пока поясницу не отпустило. Доброе утро, пожелал он себе и надел длинный халат – полы волочились за ним метра два, переливаясь ромашками и лютиками. Известность – штука непредсказуемая. Она приходит вместе со смелыми решениями, властью, мировой войной и приносит с собой деньги, последователей и странных поклонников, которые присылают нелепые халаты и любовные письма.

— Болваны, — проворчал Геллерт и погрозил кулаком в потолок. – Бросили меня на старости лет одного, без палочки и наедине с холодом. И надо же было заклинаниям схлопнуться два года назад!

Про палочку он бурчал для проформы, — бурчал и беспалочковой магией накладывал согревающую сеть на этаж, где жил, но с исчезнувшими заклинаниями и правда вышло досадно: сорок восемь лет Геллерт проторчал запертым в комнатушке два на три метра и терпеливо ожидал, когда прозвонит час его возмездия. Амбициозные тёмные маги, которым требуется наставник, — такой звоночек его бы полностью устроил.

— Четвёртая камера сегодня подозрительно молчаливая, — обратился он к стулу, усаживаясь на низенькое скрипучее кресло в помещении для охраны. – А в пятой такие вопли стоят. Или это сквозняк завывает?

— Да чёрт с ними, — сам же себе и ответил, растирая ноющее на смену погоды бедро, а потом с триумфальным видом развёл руки в стороны, словно хотел обнять весь мир, и с пафосом объявил: — Нурменград запечатали непробиваемыми, неснимаемыми и ещё много не-какими заклинаниями! Мышь не проскочит. Комар не пролетит. А единственный жилец помрёт от холода.

В сто шестнадцать лет Геллерт столкнулся с озадачивающим вопросом: зачем ему свобода – старому, бездомному и покинутому? А с его удачей Дамблдор решит навестить заклятого друга на следующий день после побега и разыщет по следам, оставленным на песке, который из Геллерта и насыплется. Тюремщиков распустили тридцать лет назад: наладили ежедневную поставку еды и ежегодную – одежды, повесили доску пожеланий, навесили маячок и усвистали. Тридцать лет полного одиночества и диалогов с чёрной грифельной доской:

— Хочу в Америку и бургер.

— Отказано.

— Хочу убить всех магглов.

— Отказано.

— А половину?

— Отказано.

— А Дамблдора?

— Отказано.

— Сказки барда Бидля.

— Доставлено.

Время забрало у него силы, харизматичность и устремления, но с барственной руки оставило жизнь, морщины и боль в суставах. И перед кем-нибудь Геллерт бы наскрёб остатки гордости и былого величия, но, чтобы врать себе, — нет, настолько он не деградировал. Он сохранил самоуважение, вопреки обстоятельствам и назло тем, кто предал его забвению. В конце концов, что ему оставалось? Геллерта ткнули носом в его слабость и беспомощность: отозвали охрану, не присылали проверок – да почти в лицо прокричали, что он слабее котёнка и мир давно перестал содрогаться при звуках его имени.

Деревья вокруг Нурменграда шумели и трещали, будто сражались друг с другом, фехтовали ветками, вздымали почву и пытались повалить ближайших противников. Ветер бился в главные двери, трепал прогнившее дерево, расшатывал петли. Подземные воды подтачивали фундамент. Нурменград рассыпался без магической подпитки. И у Геллерта не было достаточно сил, чтобы излечить своё дитя. Он знал – много лет назад ему благоволила судьба: даже на пике своих сил у Геллерта не должно было получиться. Его творение должно было стать мертворождённым.

Нурменград стенал, не желая умирать, и Геллерт беседовал с ним, успокаивал, а если стоны переходили в плач, разливающийся из камней, он вспоминал материнские колыбельные и пел. Вместе умирать не так страшно. По-другому он воображал встречу со смертью, по-другому. Геллерт спешил претворять свои планы в жизнь и верил — когда костлявая постучит в его дом, он не будет прятаться под мантией невидимкой.

В горах загремело и загрохотало – в этих местах оползни и обвалы не были редкостью, но обычно Нурменград не дрожал и не трясся. Геллерт осмотрел помещение для охраны – ветхий стол, перекосившийся стул, выгоревший плакат, на котором и не различить теперь ни надписи, ни рисунка.

— Вот и всё моё богатство. Дети и внуки передерутся, когда наследство делить будут, — сказал он и через секунду хлопнул себя по лбу. – Я же забыл! У меня нет ни детей, ни внуков. Надо завещать Нурменград Дамблдору, повеселить старика. Хотя он и шагу сюда не ступит, стервец. Побоится ловушки или неприятного сюрприза. Зачем лезть в петлю, если выгоду не извлечь?

Магия заискрилась на кончиках пальцев, предупреждая об угрозе спонтанного выплеска. Износившееся тело – плохой футляр для силы, которой всё физическое чуждо, — она рвётся на волю, в бесконечный хаос и переплетение стихий. В начале жизни юность укрощает её, вынуждает покориться, но иногда магия обманывает, ускользает и сливается с эмоциями, чтобы нести разрушение. В старости же она чует близкое избавление от физических пут, затаивается и выливается тонкой струйкой, едва увидит брешь.

Это и проклятие, и спасение. Проклятие потому, что без магической поддержки тело дряхлеет и увядает, как у заурядного маггла. А спасение в том, что, если магия не уйдёт постепенно, когда-нибудь она проникнет в каждую клетку организма, пустит по каждому нерву ток, и человек потеряется в агонии на долгие годы, а когда закончится агония, прервётся и жизнь, а магия вырвется на свободу ужаснейшим взрывом.

Великие волшебники могли нацепить на магию кандалы, привязать к себе и увеличить количество отведённых им лет, а в мгновение смерти запечатать магическое ядро, эгоистично оставить бессмертную и непостижимую энергию в разлагающейся плоти.

Геллерт относил себя к категории величайших магов – на всей планете, во все времена, но многолетнее заточение, уныние и бессмысленность нажитого опыта и умений пробили в его рассудительности брешь. Он привык всё взвешивать и с терпением крокодила выжидать удобного момента, чтобы поймать дичь, однако в одиночной камере такие умения выглядели зубоскальством судьбы. И Геллерт ослабил узду. Магия покидала его, и, казалось, он видел её завихрения, когда она просачивалась из его пор, взлетала под потолком и рассеивалась.

Он считал, что хуже быть не может, но очень скоро осознал свою ошибку. Хуже, чем измерять камеру шагами и проклинать Дамблдора, — это измерять камеру шагами и проклинать Дамблдора, поскуливая от боли и шатаясь от слабости. Так что, если заключение в Нурменграде Геллерт не считал справедливым, потому что наказывать за величие – чушь, то возмездие собственного тела принял смиренно. За глупость надо расплачиваться.

— Отставить ностальгию, — Геллерт скрючился, вцепился в подлокотники кресла, поёрзал по сидению, прочувствовав твёрдость сбитого наполнителя, и, наконец, поднялся. Его спина не любила движение, впрочем, лежание она тоже презирала. Кажется, ей в принципе было не по вкусу существовать. – Трансфигурирую трость, чтобы следовать моде. И в принципе, куда-нибудь следовать. И если аристократия относится к переменам, как и раньше, я даже сойду за своего.

Около десяти утра. Обычно у него занимает четыре часа обойти всю крепость, проинспектировать камеры и поговорить с воображаемыми арестантами. Час-полтора Геллерт сидит перед главным входом, плотно прижавшись щекой к доскам, несмотря на то, что облезший лак царапает кожу. Поднимается на свой этаж, ужинает и ложится спать. Сегодня он проснулся ни свет, ни заря и не укладывается в режим. Пять лишних часов. И на что их потратить?

В небе громыхнуло, рявкнуло, бабахнуло и сверкнуло. Ветер затих, Нурменград погрузился в тишину. Через несколько секунд капли дождя зашлёпали по листве, в воздухе разлился запах электричества.

— Как бы не затопило нас. Защита по швам трещит, зараза, и внутри, и снаружи. А тучи нагоняет чернее, чем моя магия. Выгляни-ка в окошко, чистого неба не видать? – чванливо произнёс Геллерт, состроив озабоченную гримасу, и тут же откашлялся и удивлённо указал на себя, оглянулся, словно не мог поверить, что ему придётся по окнам лазить, вздохнул. – Да-да, ты. Ещё кого-то здесь заприметил?

— Старого человека гонять, — возмутился он и подтащил стул к противоположной стене, с трудом на него вскарабкался и, перебирая ладонями по шершавому камню, поднялся на носки. – Темнота. Как свечку в комнате потушили. Ярко, светло, а моргнул, и хоть глаза выколи. Особенно-то после огня. Дождь стеной. Уже слышно, как с каменистых склонов ручьи бегут. На поляне внизу земля воду пьёт, но скоро и её затопит. Превратится в озеро, а к завтра – в болото.

— Буйство природы. Волшебно, — Геллерт выставил наружу ладонь, ловя прохладные капли, и заворожённо наблюдал, как пожелтевшие листья срываются с веток. – Десять лет назад я бы руку дал на отсечение за это зрелище. Не солнце в квадрате по пять минут в день, а пейзаж. Едва заметные дымчатые облака на ярко-голубом летнем небе. Белые сугробы на вершинах, и чёрная промёрзлая земля, выглядывающая из снежных проплешин. К чёрту природу! И жалких людишек, тоже к чёрту, их семьи и ничтожную любовь!

Согнувшись, он закашлялся, слабо постучал себя по груди и едва слышным шёпотом продолжил:

— Смеётесь надо мной, да? На Рождество собираетесь за столом, жрёте, запихиваетесь праздничной едой, а в перерывах между жарким и глотком вина смеётесь над врагом. Растоптали, изничтожили и смеётесь! Знаете, что я не покину проклятого Нурменграда. Знаете, что в безопасности. Разве есть дело несчастному старику до красоты мира? До египетских пирамид, величайших храмов и сохранившихся городов древних народов? Если он не может выпустить на них свои ярость и ненависть и отомстить за свои муки, то зачем ему бесполезная свобода?

Сильный дождь перерос в полноценный ливень, вода стояла стеной. Снова поднялся ветер, и капли занесло в решётчатое окно, брызнуло в лицо Геллерту. Он вытер щёку о плечо, медленно, осторожно слез со стула и пошаркал в свою камеру. Сегодня он будет спать.

Температура из некомфортно низкой выросла до удушающе жаркой, но Геллерт не разделся и не отменил согревающее заклинание, а наоборот, укрылся двумя шерстяными колючими одеялами с головой. Вдох-выдох. Вдох-выдох. Его покачивало на мягких волнах дремоты, но слух ещё улавливал звуки, доносящиеся снаружи. Дождь, дождь, дождь. Всю планету заволокло одной синюшно-чёрной тучей, и везде воцарился дождь.

Геллерт брёл по склизкой дороге, и её обочины обваливались в размытые придорожные канавы. Вдалеке – со всех сторон – пылали города, и, казалось, огонь подпитывался водой, вспыхивал ярче и веселей. Навстречу брели странные пошатывающиеся люди, их конечности иссохли, и было похоже, что кости держатся вместе благодаря обтягивающей их коже – да и та местами разорвалась и потрескалась, обнажила что-то угловатое искусственное и металлическое. Геллерт поднял взгляд на лица этих людей и увидел красные безглазые черепа – кости, обтянутые кровоточащими мышцами.

Одежда промокла, он промёрз и устал, зубы стучали, но погреться можно было лишь на пожарищах, а присесть и вовсе некуда. Крутясь на месте словно юла, Геллерт всматривался в стену дождя, надеялся отыскать укрытие, но ничего не находил. Молния расколола небо напополам, и заревел гром, запах озона перебила трупная вонь, и вдруг сбоку от дороги выросла крепость, разрывая землю и взрезая тучи своей крышей.

— Отец, — спросила крепость, — почему ты меня бросил?

— Я навеки с тобой, — ответил он Нурменграду. – До самого конца я обречён быть рядом.

— Ты покинул меня, отец, — возразила крепость и уставилась на него пустыми провалами окон. Створки входных дверей затряслись и упали в грязь одна за другой. – Я умираю. Так ты меня отблагодарил за верную дружбу?

— Моё дитя, ты умираешь, потому что умираю я, — Геллерт начал спускаться по обочине, вытянув руки к Нурменграду, но споткнулся, упал и скатился вниз на заднице, погрузился под воду и чуть не задохнулся. Глубина здесь была по плечи, но волны хлестали по подбородку. – Смотри же я здесь! Я иду к тебе. Как я могу оставить единственного, кто не бросил меня?

— Я умираю, умираю. Моя твердь иссохла и разваливается на куски — зарыдала крепость, растягивая гласные и всхлипывая, и неожиданно завизжала, оглушила криком: — Ты бросил, бросил, бросил меня!

Геллерт поплыл вперёд, но верхние этажи крепости взорвались, осыпали его осколками, камни падали в воду с грохотом бомб, передняя стена раскололась, и от места раскола побежало множество трещин. Крыша сползла набок и висела на честном слове. Завопив, Геллерт нахлебался воды и продолжал тянуть руки, словно ему хватило бы сил удержать крепость и слепить её заново, но ещё раз сверкнула молния, только вместо грома загремела и загрохотала крепость, складываясь карточным домиком.

Что-то задело плечо Геллерта, но он не обратил на это внимание, вцепившись себе в волосы и раскачиваясь вперёд-назад. Его разрывало от острой боли потери и кромешной безысходности. Что-то ткнулось в плечо второй раз, а потом с силой ударило в спину, и он, очнувшись, обнаружил себя в море трупов: мёртвую безмолвную армию несло течением из одного умирающего города в другой, и ни у одного тела не было лица, а из под изорванного платья торчали металлические зубцы.

Геллерт бросился назад, вскарабкался по осыпающейся обочине и упал на дорогу; ледяные пальцы вцепились в его лодыжку, царапнули длинными ногтями. Он перевернулся на спину и, отталкиваясь пятками, пополз прочь, но рука самого ненавистного человека на свете потянула его обратно.

— Куда же ты спешишь, мой возлюбленный друг? – удивился Дамблдор и навалился на его ноги, ухватился за мантию и подтянулся, перебираясь вверх. Геллерт обмяк, смирившись, смотрел на чёрные тучи и смаргивал дождевую воду. Глаза очень скоро заболели, но к этому моменту Дамблдор навис над его лицом, закрывая от дождя. – Мы так давно не встречались. Как много тем для разговоров накопилось за это время. Планируешь захватить магглов или склонился к чему-то более реалистичному?

— Ответь мне, — выплюнул Геллерт и закрыл глаза, набираясь смелости. Дамблдор гладил его лицо, обводил глаза, нос, губы, и его пальцы были неестественно твёрдыми и угловатыми. – Ответь мне, за что ты приговорил меня к пожизненному?

— За любовь. Разве не прекрасно? Перед нами лежал весь мир, и мы шагали по нему бок о бок. Владели, убивали, занимались любовью. Я хотел подарить тебе тайну, которая лежала за пределами нашей вселенной. Жизнь и смерть на чашах весов. Но что выбрал ты? Мальчишку.

— Я поступил правильно. Война и скотобойня – разные вещи!

— Тогда почему я занимаю директорское кресло в Хогвартсе, а ты дряхлеешь забытый всеми в тюрьме? Ты не считал Авады Кедавры, хранил для своих врагов их неисчерпаемый запас. Жестоко расправлялся с непокорными и пытал, чтобы поселить ужас в рядах оппозиции. Воздвиг тюрьму, куда бросал несчастных без суда и следствия и держал их там в нечеловеческих условиях! Но восстал из-за мальчишки.

— Мы шли бок о бок, — повторил его слова Геллерт и рассмеялся. – Моя совесть соглашается на сделки. Я был шокирован, но принял бы твою сущность, уступи ты хотя бы самую малость. Но нет, ты задрал цену и… О какой человечности ты говоришь? Я боролся за идеалы, за лучшее будущее для всего волшебного мира. Моими врагами были взрослые подготовленные волшебники, а не дети.

— Не враги, а расходный материал, — поправил Дамблдор и улыбнулся. – Запомни, геройства бескорыстны. Ты же забрал его себе, мой возлюбленный друг. Ты не герой, а наглый вор, — он опёрся на одну руку и указал второй себе за спину. – Насколько печально осознавать, что всё напрасно? Он умер бесславно, и его тело после смерти не спасли твои благие намерения. Оглянись! Он мог быть, как и они, частью чего-то великого, но ты уничтожил даже память о нём.

Геллерт выглянул у Дамблдора из-за плеча и увидел, как трупы барахтаются, взбивая воду в пену, механически дёргаются и встают на ноги. Плечом к плечу. Сотни рядов, и в каждом ряду тысячи живых мертвецов. Кровавые изуродованные черепа клацали зубами, а пальцы с длинными хищными когтями срезали мокрую одежду.

Их обнажённые тела выглядели жалко: сморщенные обвисшие груди и задницы, выступающие кости, как у нездорово истощённых людей, и чёрные раны. Из горла Геллерта вырвался смех, но с них вдруг начала слезать кожа – обваливалась лохмотьями, стекала гниющей жижей и покачивалась на воде уродливыми отвратительными кувшинками. Под человеческой личиной скрывались сложные механизмы, они гудели, жужжали и беспрерывно двигались.

— Наступают счастливые дни, — сказал Дамблдор. – Солнце встанет на западе и сядет на востоке. Под нашими ногами земля начнётся вращаться в противоположную сторону. Смотри, мой возлюбленный друг, в каждом из них сохранилась бы его частица, он мог остаться с тобой навсегда. Мы соединились бы в одно, и ты встал бы по нашу правую руку.

— Никому бы я не желал такой участи. Между тобой и дементором я выберу дементора, — Геллерт уронил голову в грязь и скривился. – Лучше подохнуть без души, чем бесконечно умирать, пока твою душу рвут на клочки.

— Мы любили друг друга и несколько лет делили постель, но ты так и не догадался. Я и есть дементор, — Дамблдор наклонился к нему, неотрывно смотря в глаза. – И ты так жалок, что, так уж и быть, я подарю тебе маленький кусочек твоего мальчишки.

Он сократил расстояние и впился в губы Геллерта зубами – грубо и больно, кусал и терзал их, и скоро невозможно было сказать, от дождя ли их губы мокрые или от слюны. Подобие поцелуя длилось долго, но Геллерт не сдавался и крепко сжимал зубы. Слегка отстранившись, Дамблдор потемнел лицом и прижал к его щеке холодные пальцы, и теперь стала понятна их неестественная твёрдость и угловатость – они были скреплены из железных пластин.

Механические пальцы сжали челюсть Геллерта до боли и потянули вниз, они были слишком сильны, и как бы сильно он не противился, всё равно его рот медленно открывался. Кожа на щеках и вокруг рта натянулась, но металлические пальцы продолжали давить, пока не лопнули уголки рта и не раздался глухой щелчок. Челюсть вывихнулась. Геллерт закричал, и его крик походил на вой раненого и загнанного животного.

— Я выполняю свои обещания. Твой мальчишка тебя заждался, — сказал Дамблдор и снова припал к его рту, и Геллерт почувствовал что-то скользкое и прохладное и принял это за чужой язык, но потом оно сорвалось к нему в горло и скользнуло внутрь по пищеводу, а за ним последовало что-то такое же скользкое и прохладное, и ещё, и ещё… Поглощённый паникой, Геллерт изо всех сил оттолкнул Дамблдора, перевернулся на бок, и его вырвало. Он долго блевал болтами, винтиками и шестерёнками, а когда вытер незакрывающийся рот и огляделся, вокруг снова были только пылающие города на горизонте и непрекращающийся дождь. Он закричал.

И проснулся от собственного вопля, растянувшись на продуваемом месте перед выходом из камеры. Сердце бешено колотилось, пульс стучал набатом в ушах. Резко поднявшись, Геллерт тут же упал на спину – в реальности тело подчинялось ему всё так же плохо, резвость и молодость покинули его вместе со сном. Крик продолжался. Спросонья Геллерт ощупал своё лицо и убедился – голосит не он, и лишь спустя несколько секунд пришёл в себя достаточно, чтобы в пронзительном фальцете расслышать странное визгливое подвывание, которое могло принадлежать только животному.

Приподнявшись на локтях, Геллерт сконцентрировался и призвал стул из комнаты охраны. Тот протащился по коридору, ударяясь о стены, и врезался в открытую железную дверь камеры, отлетел и врезался в косяк. Цепляясь за расшатанные ножки, Геллерт встал и поволок стул к окну. После кошмара, с тремором рук и подкашивающимися ногами, это было тяжёлым испытанием, но он с ним справился и вскарабкался на неустойчивый стул, ощущая себя так, словно покоряет величайшую горную вершину.

Дождь прекратился. С этой стороны окна выходили на узкую тропу, сворачивающую налево и тянущуюся вдоль скалы, и на квадратную платформу справа, поросшую травой и похожую на милую полянку для пикника. Над платформой нависал утёс, а она сама обрывалась в пустоту. Далеко внизу синел округлый водоём, а рядом с ним торчали деревья, словно бы посаженные в случайном порядке. Чуть дальше их становилось больше, и ближе к горизонту чернел уже густой лес.

На скале над дорожкой, уходящей влево, словно страшный, рогатый и сумасшедший акробат, застыл горный козёл и орал дурным голосом. Прерывался, чтобы набрать воздуха в лёгкие, и заводил шарманку снова. Его крик был невероятно похож на человеческий, но то ли отсутствие интонаций, то ли надрывная упёртость выдавали в нём подделку. Звучало жутко – будто хитрый монстр прикидывался человеком, но слишком поверхностно изучил природу существа, чью шкуру примерил на себя, и теперь не приманивал жертву своим призывом, а пугал.

— Таких совпадений не бывает, — пробормотал Геллерт. – Вещие сны, старый добрый друг и вестник прошлого. Дурные знамения. Последняя прогулка по местам славы. Да я захлебнусь своей желчью. Здесь хотя бы могу ею плеваться, а в приличном обществе придётся сглатывать. Я не хочу выходить, не хочу прятаться по углам там, где выгрызал победу.

Козёл уставился на него и заорал громче.

— Этот долг я взвалил на себя много лет назад. Глупая жалость. Твержу, что поступил правильно… Только вот жалость губит великих правителей и разваливает могущественные союзы. Не совершил ли я ошибку? – Геллерт, спустившись, пошёл к лестнице, дотащился до первого этажа и остановился перед главным входом. – Просто проверю. Наверняка мои подозрения не подтвердятся.

Он упёрся ладонями в шершавые доски, выдохнул и не смог пошевелиться – рассматривал свои предплечья, расчерченные льющимся из щелей светом, кривил губы и слушал козлиное блеянье. Воспоминания. Магия. Его личность. Всё это в Нурменграде придавало спокойствие – сливалось с обшарпанными стенами и рождало чувство безопасности, а снаружи, — снаружи это было смертельно опасной слабостью. Когда Геллерта переполняли силы, а его тело не походило на трухлявый пень, тюрьма вызывала ненависть, но сейчас она была единственным убежищем, которое укрывало его от стыда, унижения и бессилия.

За главными дверьми столпились его враги – живые и мёртвые, те, кто ещё помнил его и проклинал, и те, кто давным-давно сгнил в Нурменграде. Некоторые до сих пор пропускают в Хогсмиде кружечку горячительного и рассказывают о первой магической войне. Часть из них тарахтит костями в гробах. Со многими Геллерт расправился лично, и никто никогда не отыщет их могил. И все они собрались здесь, чтобы позлорадствовать.

— Не собираюсь умирать трусом! – воскликнул Геллерт и, распахнув двери, почти вывалился на улицу. Видимо, ошарашенный его появлением, козёл заткнулся и осторожно попятился, переставляя копыта по отвесной стене, и это выглядело своего рода волшебством или, по крайней мере, чем-то необъяснимым – то, как животное движется, не смотря под копыта, и сохраняет идеальное равновесие, балансирует над пропастью.

Но Геллерт владел настоящей магией, и ему требовалось пролить свет на тёмные тайные из своего далёкого прошлого – тогда он впервые прибёг к непроглядно чёрным материям, замешенным на крови. Козлу стоило сбежать, пока у него была возможность.

Трансфигурировав трость из кривой палки, валяющейся у стен Нурменграда, Геллерт опёрся на неё, выпрямился и перенёс вес на правую сторону. Левая рука теперь могла свободно двигаться и не соскальзывать ежесекундно на поясницу, не упираться в бедро, чтобы удержать тело вертикально. Солнце выглянуло и осветило долину у подножья гор, ветер гнал тучи на восток. Геллерт замер, чтобы полюбоваться природой, насладиться её близостью, и с лёгким удивлением обнаружил, что отстранился от окружающего мира и смотрит на всё отстранённо.

Он крутанул кистью и собрал пальцы в щепоть, махнул ею на себя, и козёл с испуганным писком, слишком тонким и неподходящим существу такого размера, взлетел в воздух – спиной вниз и копытами к верху. Магия, почуявшая волю, рванула по венам, забурлила внизу живота и устремилась на кончики пальцев, но не пыталась вырваться и покинуть мясную клетку, а с готовностью исполняла приказы Геллерта – словно заключила с ним перемирие.

Козёл с глухим стуком упал на спину, замотал головой, расчерчивая грязь закруглёнными рогами, и быстро, яростно болтал копытами; розовый длинный язык иногда вываливался из его пасти, а глаза безумно вращались и закатывались. Геллерт оглушил его Ступефаем и присел на корточки.

— Прости, — попросил он. – Никогда не любил мучить тех, кто слабее. Всегда выбирал равных противников, а всякие слюнтяи и магглы... В конце концов, я же должен был кем-то править? Но тебя послало провиденье, и я обязан проверить.

Его левая ладонь зависла над брюхом козла, и Геллерт повёл ею словно ножом, вспарывая кожу и мышцы. Козёл издал жалкое болезненное хныканье и заблеял, но почти сразу замолчал и лишь тяжело дышал, пока Геллерт не распорол его живот до задних ног. Кровь и дерьмо из нечаянно распоротых кишок лились на землю, перекрашивая бежевую шерсть в грязно-бордовый. Геллерт запустил руку в горячее вонючее нутро, ухватился за скользкие кишки и потянул, бросил розовато-синие переплетения плоти у своих ног и повторил, игнорируя короткие плачущие стоны животного.

Агония продлилась недолго – когда рука зарылась в разверстые внутренности третий раз, козёл уже умер. Кишки служили гадательным столом – на них выкладывались другие органы – и показывали прожитое. Они легли сложным рисунком, истекали прозрачной жидкостью, а кровеносные сосуды выступали на их стенках бурыми червями; Геллерт бросил на них мимолётный взгляд, но не задержал – и без того знал про череду предательств и смертей в своей жизни. Вытащил сердце, печень и лёгкие, положил на кишки. Тряхнул рукой и очистил её магией. Ещё раз огляделся и всё так же остался равнодушен к прекрасным видам. Приступил к гаданию.

Геллерт увидел, чего боялся: страдания, гибель миллионов людей и магию, накрывающую землю облаком ядерного взрыва. Не война за превосходство и власть, а массовый геноцид, после которого старый мир исчезнет, и на его смену придёт нечто ужасное, мрачное и чудовищное. Магия крови пробудила связь, созданную древним ритуалом ещё в прошлом веке, и Геллерт проник в чужое тело, чужие мысли и посмотрел на Хогвартс чужими глазами.

Все студенты собрались на обед в Большом зале, болтали с набитым ртом, а некоторые умудрялись параллельно учить уроки или списывать домашнее задание. За учительским столом все места были заняты, но некоторые учителя не ели и не участвовали в беседе: носатый длинноволосый мужчина злобно поглядывал на директора и с затаённой тоской – на стареющую даму с больно знакомым лицом. Как же её зовут? Точно, Минерва Макгонагалл. Она то и дело переводила взгляд на носатого, но каждый раз, словно опоминалась, поворачивалась к директору и сосредотачивалась на его безумных россказнях.

Чужое тело слабело с каждым днём, и внутри него зрели голод и жажда, оно требовало жертвоприношения, которого лишилось много лет назад. Дай мне крови, просило оно, или я сожру тебя, — сожру нас, и мы перестанем существовать, но, наконец-то, я навсегда насыщусь. Геллерт вынырнул из видения и поджёг козлиный труп, желая быстрее избавиться от гадостной чужой ненасытности, но сразу же пожалел – запах палёной шерсти и жареного мяса тошнотворно заполнил воздух. Завтрак подступил к горлу, и Геллерт аппарировал, повинуясь минутному порыву.

Не помешало бы подготовиться, а не заявляться в Хогсмид в тюремной робе, накинутом сверху халате и мягких домашних башмаках. Повезло, что «Кабанья голова» стояла на окраине и пользовалась дурной славой и что с шестидесятых годов ничего не изменилось. В Нурменграде в те года работал большой поклонник Аберфорта и его грязного клоповника и частенько восхвалял своему напарнику место, в котором на тебя никто не обратит внимания, даже если ты ворвёшься туда в костюме фестрала, будешь бегать по залу и ржать.

Геллерту повезло. Во-первых, переулок, куда он аппарировал, был пустым. А во-вторых, за полвека магазины с обоих боков существенно расширились и расстояние между ними сильно сократилось – шаг вправо или влево, и его сплавило бы с кирпичом. Халат получилось трансфигурировать в осеннее пальто, но без капюшона – тот скручивался, рвался или скукоживался. Из домашних башмаков вышли неплохие ботинки с квадратными носами.

Выждав, когда большая компания пройдёт мимо и громкоголосый смех затихнет за поворотом, Геллерт вышел из переулка и направился в сторону, где, как он предполагал, стояла «Кабанья голова». Сперва Геллерт брёл, низко склонив голову, и согнулся так низко, что трость почти упиралась ему подмышку, словно костыль, держался ближе к стенам. Однако редкие прохожие были заняты делами и не замечали лохматого старика с неровно обрезанной бородой. Да и если бы остановили на нём взгляд – разве опознали бы в нём опаснейшего волшебника двадцатого века?

Геллерт без происшествий добрался до почты: иногда останавливался перед витринами, глазел на вещицы, до создания которых в его времена не додумались, но внутрь заходить остерегался. Притормаживал и мысленно соединял воспоминания и здания, перед которыми стоял, — накладывал одну картинку на другую и пытался найти десять отличий. Хогсмид поразительно изменился, и в то же время все перемены затронули скорее не сами здания, а их наполнение. Появилось большее разнообразие товаров, обновились вывески, витрины пестрели яркими надписями и художественно разложенной мелочью.

Новых заведений открылось не так много, да и они располагались в старых домах; карта Хогсмида из сороковых не отличалась от карты Хогсмида из девяностых. Если бы Геллерт не остерегался внимания и не боялся, что в любую секунду на него накатит слабость, он бы завязал себе глаза и прошёл от одного края деревни до другого, посещая каждый магазин или кафе, и, без сомнений, ни разу бы не перепутал поворот и не заблудился.

Охранник не преувеличивал: «Кабанья голова» была колоритным местом. Непонятно, хотел ли Аберфорт привлечь клиентов столь живописной вывеской или, напротив, отпугнуть. Последнее было бы в его характере – нелюдимого жёсткого деревенщины. «Кабанья голова» выглядела хуже Нурменграда — убойное сочетание грязи и неряшливости, словно владелец этого заведения кричал в лицо посетителям: терпи или убирайся к чёрту!

Внутри не витали аппетитные ароматы, но и не было застывшего зловония перегара, это заведение не оправдывало никаких ожиданий – ни хороших, ни плохих. В трактире висел стойкий запах стойла. Однако посетители чувствовали себя комфортно, и, очевидно, их ничто не смущало. Геллерт пробрался между низких грубо высеченных столов к барной стойке и, навалившись на неё грудью, брезгливо поморщился – от дерева несло скисшим элем и затхлостью.

— Хозяин! – громко позвал он. – Плесни твоего самого лучшего пива. Я хочу выпить кружку за здоровье своего друга.

Дёрнулась замызганная занавеска, которая прикрывала вход в служебное помещение, высунулся локоть, левая нога, а потом правая, раздалась приглушённая ругань. Занавеску затрепало, чуть не сорвало с металлических погнутых крючков и, наконец, лапища с тёмной загрубелой кожей и чернотой под ногтями отдёрнула её в сторону. В другой руке Аберфорт нёс пять больших пивных кружек и, взглянув на Геллерта, уронил их все. На грохот повернулись несколько пропойц, обвели бутылки у барной витрины мутным взглядом и снова сосредоточились на своей выпивке.

Аберфорт топтался на осколках и крошил их своими тяжёлыми сапогами, сам того не замечая. Глаза его потемнели, а губы сжались в тонкую нить. Седые волосы вились и топорщились в разные стороны, словно ощерившиеся змеи на голове Медузы Горгоны. Вот кто с возрастом сохранил физическую мощь и не усох – широкие плечи, отличная осанка, высокий рост. Геллерт совсем не кстати подумал, что, если магия взбунтуется и бросит его на произвол судьбы, Аберфорт посадит его на одну ладонь и прихлопнет другой.

— В этом заведении тебе никогда не нальют, — сказал Аберфорт, достал палочку и убрал осколки. – Убийцам здесь не рады.

— Зароем топор войны на один вечер? – предложил Геллерт. – Сегодня мне приснился вещий сон, и в нём я столкнулся с прописной истиной. История имеет обыкновение повторяться. Тогда мы объединились. Неужели сейчас ты выберешь торчать в этой норе и позволишь ему творить, что вздумается?

— За мной, — Аберфорт скрылся в служебном помещении, и Геллерт поспешил последовать его примеру. В комнатке три на три метра стояла огромная бочка, занимающая почти половину пространства, узкий незакрывающийся шкаф и низенькая скамейка. С потолка длинной пыльной вуалью свисала паутина. Аберфорт задёрнул занавесь, уселся на скамейку и сразу стал похож на здоровенного попугая, нахохлившегося на жёрдочке.

— Не понимаю тебя, — разозлился Геллерт. – У нас были политические разногласия. Да, мы защищали свои взгляды непростительными заклинаниями. Ты кипятишься из-за Круцио пятидесятилетней давности? Но так ведь и ваша сторона не святая, в меня долетало и кое-что неприятнее.

— Ты убил её! – взревел Аберфорт и вскочил, отшвырнул в угол перевернувшуюся скамейку. – Уничтожил единственного, кто любил меня! Кто не потешался над моим характером и не судил по успехам и по тому, что я недотягиваю до своего талантливого братца! Она просто отвечала любовью на любовь. Твои руки, Геллерт, разрушают всё, к чему прикасаются. Будь трижды проклят день, когда ты познакомился с нашим братом.

— А ты порочишь её память, — Геллерт ткнул в него тростью, облокотившись о шкаф. Аберфорт отмахнулся от неё, как от надоедливой мухи. – Точнее, их память. О ней ты скорбишь, а на его похороны даже не пришёл, и сейчас притворяешься, будто он никогда не существовал. Каково это – предать единственного человека, любившего тебя, и прислуживать его убийце?

— Ты спровоцировал ту дуэль, потому что припекло выяснить, кто главный. Устроил разборки во дворе нашего дома. Ариана была недалёкой и порывистой. Ты знал, что она не испугается и не убежит в дом, а полезет нас разнимать. И наплевал. Чьё заклинание попало в неё, останется тайной навсегда. Но убийцей до конца жизни я буду считать тебя.

— Пусть так. Но то, что вас растили как свиней на убой, ты предусмотрительно запамятовал? Я защищал вас, поэтому и отвернулся от Альбуса. У жестокости нет границ, но они есть в наших сердцах. Как бы я ни стремился подчинить себе магглов, такая цена была чересчур высока. А ты платишь её полвека.

— Я постоянно оказывался за бортом, в кругу отверженных. Что бы я ни делал, надо мной зубоскалили и принижали мои успехи, — Аберфорт отвернулся от Геллерта, склонился над бочкой и спрятал лицо в ладонях. Голос его потерял силу, и звучал приглушённо, словно из подвала. – Ты появился весь из себя сияющий и благородный. Обещал спасти нас, а в итоге отнял всё, что у меня было. Убил Ариану, увёз Криденса, сбежал сам. Ты бросил меня, скрывался на материке и запугивал народ.

— Ты приказал мне убираться.

— А ты даже не соизволил попросить прощения. Одиночество съедало меня, и я сходил с ума. В какой-то момент подумал: эй, а ведь можно сделать так, чтобы у дорогого братца больше никогда не было детей. Это решит проблему, — Аберфорт развернулся, стремительно подошёл и встряхнул Геллерта за грудки. – Между вами всегда была разница. Это ты грезил мировым господством, ему же было довольно управлять всеми исподволь. И я подумал, если детей не будет, мы могли бы с ним вновь стать семьёй.

— Мерлин выдери твою душу, ты что, отрезал ему яйца?

— Я подлил ему зелье. Прошло двадцать лет, и он смирился с моей бесполезностью, принял обратно и поверил. Однажды, когда мы обедали, я принёс вино, в которое заранее добавил отраву. Он обнаружил, что стал бесплодным, лишь через четыре года, когда подыскал подходящую женщину для вынашивания своих детей.

— Жалкое оправдание. Ты боишься назвать вещи своими именами, следуешь легенде, которую выдумал Альбус. Признайся честно, ты вычеркнул всё, что могло бы причинить тебе боль. Всё, в чём тебя можно было бы обвинить. Я помню маленького мальчика, которого вынуждали сражаться с собственной магией. Его глаза горели ненавистью к своему мучителю и безумным страхом за младшую сестрёнку. И если бы я сказал ему, что история повторяется, он бы сразу бросился бой. Почему этот мальчик вырос в трусоватого старика?

— Ничего не повторяется и никогда не повторится, — отрезал Аберфорт и, выглянув в зал, погрозил кому-то кулаком. – История закончилась. Он умрёт как самый обычный человек, и о его злодеяниях никто никогда не узнает. Для всего мира он останется величайшим светлым волшебником. Считаешь, я боюсь горькой правды? Нет, я повторю специально для тебя: для всего мира мой отец останется величайшим светлым волшебником.

Геллерт ощутил, как магия забилась под кожей, затрепетала и обожгла холодом. Кончики пальцев похолодели, ледяные иголки пытались прорвать их изнутри. Грудная клетка сжалась, рёбра сдавили сердце. Колени подогнулись, и он сильнее навалился на трость, пытаясь не выдать своё состояние. Он боялся дышать – казалось, вместе с воздухом магия покинет его и адским пламенем охватит «Кабанью голову», сотрёт Хогсмид в порошок и погребёт под собой страшную правду. Его время заканчивалось, но оно было у Аберфорта.

— Что тебе известно о смерти Криденса? – Геллерт, словно дракон, остерегающий сокровища, охранял своё прошлое, связанное с любовником, и ни с кем его не обсуждал. Ему казалось, что каждое слово, каждая история о Криденсе, услышанная посторонним, унесёт с собой часть воспоминаний. – Прервём словесные баталии. Достаточно. Криденс погиб, когда ты уже был при Дамблдоре. Что тебе известно?

— Его магия выходила из-под контроля. Тебя обсуждали со страхом, но громко, а про него говорили шёпотом, как про подкроватного монстра. Обскур – известная болезнь. Патология. Паразит. Но впервые поражённый этой тварью ребёнок дожил взрослого возраста. Обозлённое непредсказуемое чудовище. Что мне известно? – переспросил Аберфорт и зло, жёстко ухмыльнулся. – Его смерть праздновали. Для всех он был бешеной собакой, которую следовало пристрелить.

— Он был твоим младшим братом! – воскликнул Геллерт. Сильная тупая боль зародилась в голове, спустилась по шее и дальше, захватила позвоночник и, пульсируя, полилась в ослабевшие ноги. Но больнее было слышать, что его Криденса считали мерзким чудовищем. — Обскур – результат магических экспериментов Альбуса. Тёмная энергия зарождалась и в тебе, но я успел вовремя. Ариане не повезло, её магический потенциал был слишком велик. И если судить по твоим словам, мы просто пристрелили бешеную суку до того, как она кого-нибудь покусала.

Лицо Аберфорта исказилось из-за неконтролируемой ярости; его брови сошлись на переносице, глаза расширились, а рот ушёл вбок и приоткрылся, обнажая зубы. Он прижал Геллерта к шкафу и приставил к его шее волшебную палочку, вдавил в гортань и прорычал:

— Ты не стоишь её волоса. Она была невинным дитя. Её тело взрослело, но разум – нет. Она бы никогда не последовала за чокнутым диктатором, не отняла бы жизнь.

— Ты сам сказал, Криденса боялись не потому, что он был моим последователем. Их пугал обскур. В таком случае твоя младшая сестрёнка ничем не отличалась от младшего братишки, — прохрипел Геллерт, задыхаясь. – Оттого, что он рос в приёмной семье, на другом конце света, Криденс не перестаёт быть жертвой, как и Ариана. Я пришёл сюда не оскорблять твои чувства. Остудись и прими, что не только ты считаешь произошедшее с тобой и твоими любимыми людьми несправедливым.

— Спаситель, — презрительно выплюнул Аберфорт и отошёл, но палочку не спрятал. – Похитил Криденса, переправил в Америку за лучшей жизнью. Прекрасно ему там жилось, а? Служил грушей для битья у свихнувшейся магглы, пока ты погряз в интригах и даже не заметил, что он потерялся.

— Всё время пытаешься укусить побольнее. Истина в том, что мы все совершаем ошибки. Жестокие, страшные ошибки. Но кто-то не высовывается из своего болота, прячется в камышах, и никому нет дела до его проступков. Никто его не стыдит, не взывает к совести, и он сам решает – за что себя ругать, а что можно и позабыть. Но некоторые замахиваются на грандиозные вещи и, выполняя свой план, задевают много людей – наживают врагов, привлекают соратников. Весь мир знает о таких людях, их судьбы на ладони. И каждый может в эту ладонь плюнуть.

— Конечно, я обвиняю потому, что ты знаменит.

— Ты меня не слышишь, Аберфорт. Совершенно не слышишь, — покачал головой Геллерт. – Моя жизнь у тебя на ладони, и ты, вместо того, чтобы выслушать, постоянно туда заглядываешь и плюёшься.

— Говори быстрее. Скоро шесть часов, в это время столов не хватает, и гости толпятся у барной стойки. Я не смогу торчать в подсобке, да и не желаю, чтобы кто-то заметил в моём трактире всемирно известного преступника.

— В сорок пятом году девятнадцатого января в наш дом постучался феникс. Он принёс письмо от Альбуса с просьбой о встрече. Пять дней назад мои подчинённые захватили магическое министерство Франции, а через шесть дней планировалось нанести удар по Китаю. Несколько месяцев и – нас бы не остановил сам Мерлин, — Геллерт прервался, чтобы перевести дыхание, и попытался сглотнуть слюну, чтобы смочить горло, но во рту пересохло. – Я считал, что это письмо – белый флаг, и ликовал. Криденс противился встрече и не верил, что его отец к нам присоединится. Но успехи военной кампании и радужные перспективы меня ослепили. Не важно, пусть сохраняет нейтралитет, думал я, кроме него не найдётся волшебника, который меня остановит.

— Дай угадаю! – рассмеялся Аберфорт и посмотрел на него с противоречивой смесью веселья и сочувствия. – Ты пошёл, и Криденс тебя сопровождал.

— Да, я самоуверенный глупец, — с горечью подтвердил Геллерт. — Мы встретились в лесу, на границе между Испанией и Францией. Альбус не стал утруждать себя дипломатией, и присутствие Криденса его не смутило. Он сразу предложил свою помощь и поддержку. В обмен на Криденса. Конечно, я отказался. Альбуса не устроил мой ответ, мы разругались в пух и прах и устроили дуэль. Обскур почуял опасность и, поглотив сознание Криденса, вырвался на свободу. Нас было всего трое, но всё смешалось так, будто от каждой стороны пришла армия. Я помню, как увернулся от Авады Кедавры и она пролетела в считанных миллиметрах от моего живота. Пролетела мимо и попала в Криденса.

— История любит повторяться, — пробормотал Аберфорт.

— У меня не было сил даже для того, чтобы подойти и обнять его тело, держать его, пока оно остывает. Я опустился на землю, бездумно пялился на его вывернутую под неестественным углом шею и думал, что обещал показать ему Запретный город через шесть дней. Альбус обрадовался. Сказал, что не имеет значения – живой или мёртвый. Просто мёртвый должен быть свежим. Просил не нервничать. Сказал, что искал другие варианты и ему даже попался один подходящий, но кровь не вода. Близкие родственные связи лучше хорошей родословной, — Геллерт вытер слёзы. – Я не мог позволить, чтобы Криденс страдал после смерти, и поклялся его спрятать, уберечь от Альбуса, оборвать эту безумную историю. В мороке я аппарировал с его телом в наш дом… И там нарушил данное себе обещание.

Хлопнули входные двери, в зале поднялся гомон, раздались радостные громогласные приветствия. Тяжело постучали по барной стойке, и Аберфорт, ничего не произнеся, вышел из подсобки. Зазвенели стаканы, зашипели открытые бутылки пива, звякнули монеты, кто-то поблагодарил бармена пьяным голосом, и Аберфорт вернулся.

— Наши предки создали ритуал, чтобы через родственную кровь контролировать волшебников, свернувших на проклятый путь тёмной магии, — Геллерт взял эмоции под контроль и постарался сократить свой рассказ, насколько возможно. – Лёгкое противоречие, потому что сам ритуал тоже относится к запретным практикам. Сцедить кровь, сварить зелье, надеть чужую кожу. Я имею в виду, сцедить всю кровь и надеть кожу в прямом смысле. Я спас его тело, чтобы самому же потом над ним надругаться, но… Я создал связь, Аберфорт! Я и Альбус связаны.

Он подался вперёд и потянул Аберфорта за рукав, словно пытался придать веса своим словам, но тот брезгливо отнял руку и с отвращением отёр её о мантию. Они смотрели друг на друга в молчании и тяжело дышали.

— Убирайся! – гневно сказал Аберфорт. – Убирайся прочь! Ты завалился сюда просить о помощи и сочувствии и рассказываешь, как сдирал с моего брата кожу. Выродок!

— Мне пришлось рассказать об этом, как иначе я объяснил бы связь между мной и Альбусом? Великой силой любви? Очарованием вейлы? Чёрт возьми, нет никакой разницы, святой я или каждое утро завтракал младенцами. Тебя должно волновать только, что за пять месяцев до пожизненного приговора я связал себя и Альбуса и с того времени могу чувствовать, когда он занимается тёмной магией.

— Поэтому у тебя и получилось собрать армию, устроить войну и без сомнений расправляться с несогласными. Обычный человек сошёл бы с ума через пару недель. Но ты не разбираешь, где добро, а где – зло. Для тебя мир одинаково серый, и выделяется в нём лишь то, что даёт преимущество и приближает победу. Это – для тебя хорошо, и пусть другие хоть поседеют от ужаса.

— И Альбус такой же! – всплеснул руками Геллерт. – Как ты не понимаешь? Многолетнее затишье закончилось.

— Я повторюсь, — прервал его Аберфорт, — что он всегда был разумным, знал меру и не рвался свергать правительство. Серый кардинал во всей красе. Он борется с Волдемортом, помогает министру и управляет школой. Что из этого должно меня возмутить? Я не выступлю против отца. У многих семей мрачные тайны, и я простил его за наши.

— Он не откажется от бессмертия, — не согласился Геллерт, но без запала; он понимал, что этот спор ему не выиграть. – Ты ещё застанешь новый мир, императором которого себя назначит Альбус, и вспомнишь мои слова.

В зале кто-то захохотал, и хриплый бас потребовал у бармена сейчас же предстать перед гостями заведения. Грохнуло об пол что-то стеклянное, раздался удар – сильный шлепок кожи о кожу, и сразу следом звук, словно на пол швырнули мешок с картофелем.

— Отпразднуем падение Нурменграда, — заорал тот же бас, и Геллерт, слегка отодвинув занавеску, увидел, как бородатый мужик в грязном тряпье залезает на стол и потряхивает кружкой, обливая свою руку пивом. – Сегодня я угощаю! Эй, трактирщик, обслужи-ка нас. Или младший из Дамблдоров – гриндевальская шваль, поэтому и морду воротит выпить с честным людом за смерть этого урода? Трактирщик, неси свою задницу сюда!

Аберфорт одёрнул занавесь, приподнял Геллерта за воротник и отшвырнул к бочке.

— Возвращаю тебе долг жизни, — сказал он и, вытащив из мантии маленькую фарфоровую балерину, бросил ему. Статуэтка врезалась Геллерту в грудь и, упав, закатилась под шкаф, но не разбилась. – Портключ. Поверни голову влево, и тебя перенесёт в маггловскую гостиницу в центре Дублина. Если увижу тебя ещё раз, то спеленаю и доставлю Альбусу. Будешь подарком на грядущее Рождество.

Геллерт скрючился. У него не получалось выпрямиться, и трость не помогала. Он сильно ударился поясницей о бочку, и боль из глухой и приглушённой стала сильной и острой, и судороги скрутили его конечности. Медленно, стараясь не делать лишних движений, он опустился на четвереньки, пополз к шкафу и пошарил под ним рукой. В зале шумели и скандалили, и громче всех ругался Аберфорт, но вскоре звякнули кружки, буянивший бас рявкнул:

— Пусть жарится в аду! – наступила секундная тишина, и зал опять наполнился гамом, разговорами и пьяным галдежом, но теперь шум был дружелюбным – хмельное веселье, без разборок и склок. Геллерт свернул балерине шею.

Комната, в которой он очутился, была светлой и просторной: розоватые обои, бежевая мебель и двери из светлого дерева. Белые шторы в крупные золотые лилии были задёрнуты. На стене горел светильник. Напротив кровати стоял чёрный ящик на широкой полке. Геллерт опознал в нём сильно изменившийся телевизор – видимо, магглы за прошедшие годы усовершенствовали свою технику. В приоткрытом шкафу висели женские платья и мужские костюмы, и на прикроватных тумбочках валялась мелочёвка: расчёска, бумажник, карандаш.

Аккуратно ступая по мягкому ковру, Геллерт обошёл помещение и убедился в своих догадках: оно выглядело обжитым, словно хозяева покинули его недавно и явно собираются вернуться. Неужели Аберфорт настолько безответственный, что не запечатал и не скрыл от маггловских глаз этот номер? Из-за двери позади Геллерта – не входной, а скорее всего ведущей в ванную – раздался игривый смех и звук льющейся воды. Надежда на спокойный отдых растаяла.

Видит Мерлин, Геллерт никогда не использовал непростительные заклинания, чтобы добыть еду или обеспечить себе крышу над головой. Круцио за кусок хлеба? Это звучало жалко, смешно и унизительно, однако сегодня выбор стоял между сном под открытым небом и небольшим разговором с магглами. Вспомнился обеденный сон, который начинал сбываться. Нурменград пал. Его тюрьма, его убежище. Некуда возвращаться и некуда двигаться дальше. В конце концов, Аберфорт подкинул ему неплохую идею – бродяжничать, перебираться из дома в дом, пользоваться маггловскими благами. Раньше он убивал за прекрасное будущее, а сегодня… Что же, Авада Кедавра за тёплое одеяло.

Геллерт примостил фарфоровую балерину у телевизора и всмотрелся в её личико – да, он не ошибся, это была миниатюрная Ариана Дамблдор, смотрящая в никуда затуманенным нездешним взором – точь-в-точь как и при жизни. В ванной взвизгнули и застонали, и Геллерт бросил в дверь беспалочковое Силенцио. Тут же что-то затарахтело, упало, разбилось, и в спальню с клубами пара вывалилось два обнажённых человека, беззвучно открывающих рты.

Женщина хваталась за своё горло, в панике раздирая его ногтями, словно задыхалась или хотела достать до голосовых связок, проверить, что с ними стряслось. Мужчина разводил её руки в стороны, поглаживал по предплечьям и пытался что-то сказать, сильно артикулируя – похоже, надеялся, что женщина прочтёт по губам. Эти люди были такими молодыми, красивыми, полными сил, что Геллерту захотелось им отомстить за это.

Первой его заметила женщина: дёрнулась, отступила к выходу и толкнула мужчину в плечо, указывая на Геллерта пальцем. Она испугалась, но больше от неожиданности – перед ней покачивался немощный старик, и его грудная клетка была меньше, чем бедро её мужчины. Страх в её глазах отступал, и его место занимало негодование. Кажется, она уже не беспокоилась о чудной хвори, лишившей её голоса, — сорвала с кровати одеяло, закуталась и посматривала то на прикроватную тумбочку, то на своего мужчину, и ей явно не терпелось действовать – выгнать вторженца, вызвать полицию, устроить потасовку, да хоть что-нибудь.

Мужчина же оцепенел, прикрывая своё хозяйство руками, и даже не моргал, но очнулся, когда она заехала ему локтем в бок. Наблюдая за ними, Геллерт осознал, что насладиться их болью и ужасом не выйдет: ненависть и злость, кипящие в нём, не породили садистских желаний. Да и незамысловатое убийство уже не выглядело привлекательным. Геллерт оглушил их, и они бок о бок повалились у изножья кровати. Перешагнув через них и пристроив трость у тумбочки, он рухнул на мягкий пружинистый матрас.

Блаженная тишина установилась в комнате, но мысли не покидали голову – о том, что он так и не исполнил предназначение, которое сам же себе и назначил. Нет, это не его проблемы. Пусть свою наивность и веру в добрых светлых волшебников расхлёбывает молодое поколение. В конце концов, Криденс мёртв, и ему много лет безразлично всё, что происходит в этом мире. А он, Геллерт, был раздавлен его смертью, поэтому и обезумел, сотворил чёрте что с телом любимого человека. Бесполезная связь! Она молчала пятьдесят лет, но приснился один необычный сон, и его понесло просить помощи у человека, который его на дух не переносит.

После насыщенного дня Геллерта быстро сморило: мысли крутились всё медленнее и медленнее, мышцы расслабились, дыхание выровнялось. Но вдруг комар тонко и надоедливо запищал над ухом, не садился и не пытался укусить, но не улетал — вился вокруг да около и раздражал. Геллерт перевернулся на спину, с досадой поморщившись, и боковым зрением заметил движение.

Из телевизора, продырявливая его чёрные бока, вылезали четыре тонкие руки, заканчивающиеся огромными ладонями, — и эти ладони явно когда-то принадлежали людям, довольно давно, до того, как начали разлагаться. Это выглядело так, если бы кто-то отрубил кисти и слепил раскрошенную, торчащую из мяса кость с проволокой. На экране показывали комара крупным планом, изображение иногда прерывалось помехами.

Геллерт сел и завалился на бок – уставшее тело ему отказало. На пару секунд он позволил себе слабость и поверил, что маггловская наука достигла невиданных высот и скрестила человека с машинами, но потом взглянул на окаменевших магглов и признал свою глупость. Мужчина потерял сознание. Глаза женщины едва не вылезли из орбит, и её страх был так силён, что тело, несмотря на обездвиживающее заклинание, дрожало. Испарина покрыла её с головы до пят, и волоски на теле встали дыбом. Геллерт никогда не видел такого ужаса, а ведь он воевал.

Четыре руки упёрлись в полку и приподняли телевизор, и под его дном мгновенно выросли длинные сдвоенные лезвия – тридцать или сорок пар, они располагались вплотную и постоянно щёлкали. Неужели кто-то выследил Геллерта и устроил ему оживший кошмар? Но разве это не чепуха, не шуточки, подходящие по возрасту для первокурсников?

Развеять этого нелепого – с ногами-ножницами и руками-проволочками – монстра – дело пяти секунд, но магия сопротивлялась, билась в горле, разрывала кровеносные сосуды, ломала кости. Геллерт хрипел от боли и понимал, что не успеет заточить её в своём сердце, она яростно боролась за свободу, и непонятно было, что произойдёт скорее – он взорвётся и превратит Дублин в огромный кратер, или анекдотичное чудовище изрежет его в кровавое месиво. В обоих случаях смерть и взрыв неизбежны.

Телевизор клацал ножницами и сантиметр за сантиметром подбирался к краю полки. Освободившиеся руки потянулись к чёрным бокам, вцепились в швы и начали отдирать матовые пластины – подгнившая плоть боролась с твёрдым материалом, и в стороны разлетались куски пластмассы и сероватого мяса. Внутри телевизора механизмы слаженно работали с разлагающимися, но живыми органами. Истекающие зелёной слизью, мышцы пульсировали в такт появляющимся на экране помехам.

Геллерт извивался червём, пытаясь сползти с кровати, но его тело сражалось с вышедшей из-под контроля магией и не реагировало на приказы мозга. Тварь на полке уже полностью потеряла сходство с телевизором и выглядела смердящим куском мяса, внутри которого с тихим тиканьем крутились шестерёнки. Экран выдвинулся вперёд, и над ним забурлила плоть, вытянулась вверх – извивалась, бугрилась и перемещалась, пока в ней не появились рот и нос и не открылись глаза. Открылись, моргнули и загорелись ядовито-красным цветом. На экране в старинном замке собирались люди в черепах-масках и чёрных мантиях.

— Так много лет я ждал этого часа, — проскрипела тварь и уставилась на Геллерта, покачивая подобием головы, словно загипнотизированная змея. – Проклятый Дамблдор намертво запечатал твою тюрьму. Никому не удавалось проникнуть за барьер. Но наконец-то, твоя старость подточила защиту Нурменграда, и я получу Бузинную палочку.

Мужчина на полу очнулся и бешено вращал глазами, и, когда тварь накренилась, Геллерт пожалел, что не может снять Ступефай и спасти магглов. Такой смерти нельзя и врагу пожелать. Он смотрел, как тварь, словно в замедленной съёмке, перебирая ножницами, зависает на краю полки и срывается вниз. Ножницы с чавкающим звуком вошли в тело мужчины и защёлкали с удвоенной силой, взвилась кровавая дымка, кровь брызгала на женщину, заливала ей лицо и попадала в открытый рот. Тварь прорезала себе путь через тело мужчины, и было слышно, как лопаются внутренние органы и трещат кости. Женщина почти поборола заклинание – ей удалось поднять руку и вцепиться в простыню, подтянуть себя к кровати, но, чтобы спастись, времени не хватило.

Четыре ладони прижались к её спине и сплавились с кожей, женщина выгнулась и заскулила. Геллерт видел, но не верил своим глазам: проволочные ручонки расширились, стали прозрачными и полыми, и по ним побежала красная жидкость. Механизмы внутри твари ускорились, а её гнилая плоть расширилась, вздулась и покраснела – с неё перестала стекать гадкая слизь и отваливаться куски мягкого вонючего мяса. И чем сильнее оживала тварь, тем сильнее истончалась и серела кожа женщины, усыхало её тело. На экране василиск полз по каменному подземелью.

Геллерт ощущал себя сгустком пылающей энергии – жаркой словно солнце. Магия побеждала. По лежащей перед ним руке побежали трещины – пока не больше царапин – и выступила кровь. Его поглотила жалость к себе и досада, что в последние секунды жизни ему не о чем вспомнить – только о том, как причиняли боль ему и как он причинял боль другим. И тут до него дошли слова твари: она шипела о Дамблдоре. Ужасная механическая тварь и Дамблдор – эти две переменные в одном уравнении подтверждали его предчувствия и сулили тёмное, страшное будущее.

На экране рыжеволосая девушка закрывала собой младенца.

— Я заберу себе его сердце, — карабкалась на кровать и сипела тварь. Таких тварей не существовало в природе, но если бы нашлось ещё несколько, таких же озлобленных, тронутых тварей, эта была бы самой безумной. – Вырежу его почки, печень и лёгкие. Вырву глаза. Я слеплю из него новое сильное тело и уничтожу все воспоминания об Альбусе, великом светлом волшебнике. Он боялся забвения. Его забудут. Он жаждал власти. Я отберу трон. Он считал меня недостойным. Я…

Её руки похудели и вернулись к первоначальному виду, но тело увеличивалось и росло как на дрожжах, пожирневшие мясистые бока складками свисали над ножницами. Тварь была болтливой, это и сыграло на руку Геллерту – осознание своей правоты помогло ему сконцентрироваться. Адреналин, плеснувшийся в кровь, добавил сил. Неужели Криденса ждала такая же участь – существование во много раз страшнее и мучительнее обскура? Нельзя допустить, чтобы подобное чудовище родилось вновь.

Тварь склонилась над Геллертом, её рот растянулся в жуткой улыбке, изо рта высунулся змеиный язык. На экране мальчик рассматривал своё отражение в зеркале. Геллерт зажмурился и представил подвал особняка, в котором пятьдесят лет назад обсуждал захват маггловского мира со своими соратниками, и аппарировал. Его мотало в пустоте словно тряпичную куклу, темнота была бесконечной, и он всё представлял и представлял старый полуразваленный подвал, до последнего надеясь на хороший исход.

Присмиревшая было магия снова показала зубы и впилась ими в измождённое тело: трещины на коже расширились и заструилась кровь, кости ломались и выкручивались конечности. Желудок сжался, в рот хлынула горячая каша, напоминающая по вкусу сырое мясо, и что-то тёплое потекло по ногам. Выпадали зубы, и отваливались ногти. Темнота не заканчивалась. Когда лопнули глаза, Геллерт сделал единственное, на что ещё был способен: загнал магию глубоко в своё сердце и запечатал. Умри вместе со мной, предательница.

▼Молли⬍

— Миссис Уизли, подготовьте миссис Фенид к процедуре, — доктор Карпентер шлёпнул ей перед носом зелёную папку с такой силой, что порыв воздуха приподнял её рыжую чёлку, а голову прострелила боль из-за резкого звука. Чёртово давление. Чёртов Карпентер. Медсестра по другую сторону административной стойки улыбалась, склонившись над документами. Весело тебе, маггловская сука?

— Конечно, — Молли дёрнула уголком рта и вызывающе осмотрела доктора с головы до пят и обратно. Ничего примечательного: редеющие седые волосы, заострённый подбородок, впалая грудь, длиннющие ноги, едва ли не отхватившие две трети роста.

Ей хотелось сказать, что у неё за спиной тоже интернатура и медицинская школа и что десять лет назад приглашение на работу ей прислали пять клиник – все из верхних строчек рейтинга. Профессора пророчили ей великолепную карьеру несмотря на возраст – Молли была старше всех своих однокурсников. Последние так и не стали для неё друзьями или хотя бы приятелями, с которым можно расслабиться вечерком в баре.

Они потешались над ней и называли за глаза рыжей дурёхой, потому что она не знала элементарных вещей – какая магия управляет болтающим и светящимся ящиком, что такое телефон, как магглы успевают за стремительным шумным миром, тогда как она постоянно спотыкается, даже используя магию в качестве костыля. Как ты дожила до своих лет? Прекрасно. Это Артур – любитель копаться в безжизненных железяках, а она обожает вдыхать магию в каждую вещь, которой пользуется, и чувствовать щекотные волны, пробегающие по дереву или металлу.

Прекрасно, вот как она жила тридцать один год и прожила бы точно так же ещё девяносто, но отчаяние вынуждает менять спокойную обыденность на спасительный шанс. Молли нарушила не меньше пяти маггловских законов, а про магическое правосудие старалась вообще не думать после тринадцатого Империо. Она обратилась в оголённый нерв и, всякий раз задумываясь: а если подобное случится ещё раз, если мой ребёнок опять…

Всякий раз, когда её поглощали подобные мысли, она плевала на всё остальное – на то, что ей грозит пожизненное в Азкабане, и что она мать ещё пятерым детям, а седьмого носит в животе, и что, всплыви всё на поверхность, репутацию их семьи не отмыть ни кровью, ни великими подвигами – они уже предатели крови, аристократы, скатившиеся на дно. Но если бы Молли решилась на законный путь, это отняло бы куда больше времени: получить аттестат маггловской школы, сдать на отлично экзамены, выпросить рекомендации и только потом – поступить в университет. При условии, что она соберёт деньги на обучение.

Хорошая шутка – деньги на обучение! Когда её дети донашивают друг за другом одежду и мечтают о безделушках, словно о великих сокровищах, пока их ровесники чуть ли не обсыпаются игрушками и сладостями с головы до ног. Хорошая шутка! И время, не стоит про него забывать, — тогда оно казалось ей краеугольным камнем, каждую ночь Молли просыпалась в ужасе, что не успела, не спасла, снова не заметила болезнь, не узнала симптомов из-за своего невежества.

Она сходила с ума и не размышляла ни мгновения, не рассчитывала шансы на успех или на то, хватит ли у неё вообще сил доучиться до конца, и погрузилась в маггловский мир без подстраховки и одобрения мужа. Не подумала, что обратиться к маггловскому врачу можно и без образования – неукротимая жажда поглотила её, Молли нуждалась в знаниях, как работает маггловская медицина и как она ведёт себя, сталкиваясь с магией. Был ли шанс? Или он появился в её воспалённом сознании, порождённый необъятным чувством вины?

Никто другой не прошёл бы этот путь за Молли – в мире больше никого и не было, только цель вдалеке и она. С каждым шагом цель приближалась, а реальность расплывалась, и привычные границы и правила казались никчёмными. Молли крутилась белкой в колесе: приходила на занятия невыспавшаяся, всклокоченная, держалась от всех подальше и часто не сдерживала ярость, когда что-то не получалось. Большинство Пруэттов – холерики, и Молли не исключение. Может быть, её однокурсники не были таким уж зазнавшимся высокомерным дерьмом.

Она возвращалась домой, занималась детьми и хозяйством. Ругалась с Артуром – в те дни они почти ненавидели друг друга. Он тяжело переживал потерю, и, когда из его рта вырывались слова, это всегда были обвинения; он так глубоко увяз в боли и злости, что своим жестоким поведением отнял у неё право на скорбь. Они скандалили с животной яростью и нечеловеческим надрывом; Артур доказывал, что она свихнулась, а от её затеи идёт дурной душок, она же рыдала и бесконечно спрашивала у него, где он был, где он, чёрт возьми, был?

Сейчас под её кроватью лежал медицинский двадцатитомник. Молли с маниакальным упорством выучила наизусть каждую строчку на каждой странице, и только после этого к ней вернулся нормальный здоровый сон. Лишь иногда она вскакивает посреди ночи, словно после кошмара, но кошмары давно её не навещают.

Ей снятся тёмно-синие глаза с золотыми крапинками, невероятно похожие на звёздное небо, начинающее светлеть перед рассветом. Никогда больше Молли не встречала подобных глаз. В такие ночи она долго смотрит на безмятежно храпящего Артура, размышляет, почему со смирением принимала его упрёки, ведь это она должна была вынести ему обвинительный приговор, выступить и судьёй, и палачом.

Молли смотрит и смотрит, бесконечно долго и бесконечно равнодушно. Она видит первые симптомы подагры – сперва думала на артрит, но когда жалобы Артура зачастили и зелья перестали помогать, её осенило. Достав том медицинской энциклопедии с буквой «П» на переплёте, она с затаённым злорадством прочитала статью, а потом спустилась на первый этаж и в прекрасном настроении приготовила обед. Артур удивлялся её необычной жизнерадостности, пока она подливала ему жирный наваристый бульон и молчала с загадочной улыбкой. Пруэтты не только вспыльчивы, они очень и очень злопамятны.

В ночи, когда прекрасные тёмно-синие глаза с россыпью золотых пятен приходят в её сновидения, Молли повторно засыпает лишь к утру, ей удаётся урвать не больше двух часов сна перед тем, как встать, проигнорировать невнятное «доброе утро» Артура и вновь продолжить своё плавание по реке Жизнь, стараясь не потонуть под тяжестью совершённых ошибок. Но эти два часа сна всегда наполнены тишиной и счастьем, Молли испытывает гордость и умиротворение – она справилась, пережила то, что казалось невыносимым.

Пережила, чтобы несуразные докторишки на длинных, словно у кузнечика, ногах обращались с ней как с тупой прислугой, а молодые медсестрички хихикали над «старой жополизкой». Молли не стеснялась пользоваться магией, чтобы подслушивать чужие разговоры, и знала – персонал клиники с огромным удовольствием и фантазией придумывает друг другу клички. Но «старая жополизка» звучало обиднее, чем «лысый мудень» или «змеюка кривая».

Молли ещё раз, нарочито демонстративно, окинула Карпентера взглядом от блестящей под сединой лысины до начищенных остроносых туфель и повторила:

— Конечно, — сделала театральную паузу, обмахнулась зелёной папкой и оскалилась: — Конечно, я её подготовила. Пять часов назад.

Медсестра прикидывалась, будто сортирует медицинские карты, но выдала себя глухим потрясённым вздохом. Несколько секунд она стояла, гипнотизируя бумажки в своих руках, а потом заметила, что на неё смотрит Молли, и, уже не скрываясь, прикрыла рот ладонью и осела на стул. Ей в первый раз повезло наблюдать сцену великого противостояния Карпентер-Виршески, но она, тем не менее, прекрасно считала происходящее.

Миссис Фенид – главный спонсор клиники; щедрая женщина, возвращавшаяся сюда с каждым новым мужем – что поделать, она любила мужчин и детей, а мужчины боготворили её, и так уж выходило, что её любовные похождения обычно заканчивались недолгим браком и вопящим младенцем. Карпентер был её врачом на протяжении десяти лет и необычайно высоко задирал нос по этому поводу, и забрать у него мисс Фенид, да ещё скрытно и без предупреждения, было всё равно, что залезть на обеденный стол, пока он ест, спустить штаны и нагадить ему в суп.

Холодную войну, развернувшуюся в клинике, точнее было бы назвать Виршески-против-всех, но остальные Молли не волновали: если до неё доносились сплетни про чокнутого Виршески, который наорал на уборщика или во всеуслышание усомнился, адекватен ли администратор, она привычно отмахивалась и предвкушала, когда наступит очередь Карпентера.

Это была её идея – тайком, самым подлым образом, буквально украсть пациентку Карпентера, подстроить всё так, чтобы он не заметил странностей, а она благодушно приняла смену врача, и ждать. Благо Виршески оказывал поразительное влияние на женщин всех возрастов – они находили его обаятельным и очаровывались им через пару минут разговора, и миссис Фенид не стала исключением. Казалось, она забыла про Карпентера и, не стесняясь своего юного мужа, флиртовала с Виршески.

За три месяца Молли хорошо изучила врага: Карпентер закатывал концерты с абсолютно серьёзным видом, прикидываясь, будто чрезвычайно рассержен чужой непрофессиональностью, а не тешит своё уязвлённое эго. Его недолюбливали за склонность к драматизму и пафосным позам и с удовольствием насмехались, пародируя жесты и высокий писклявый голос, делающий его похожим на комедийной персонажа.

Несуразный человечек, заносчивый и нелепый, — его не высмеивали в открытую только потому, что с первых дней клиники он всегда стоял по правую руку директора и был его доверенным лицом. Но время бежит, на место одним людям приходят другие, иногда достаточно небольшого происшествия, чтобы изменить русло реки и направить её воды в другую сторону – туда, где ещё вчера было сухо, безопасно и знакомо.

Карпентер покраснел и открывал рот, как выброшенная на берег рыба – очень длинная, худая и глупая рыба. Он не воспринимал Молли соперницей и ровней, знал, что её не любили и презирали другие сотрудники за хитрость и умение обойти преграду по лёгкой дорожке. Прекрасно понимал — никто не напряжётся, чтобы её поддержать. Но ни он, ни насмехающиеся над Молли врачи и медсестрички не понимали, что она ненавидит это место всей душой и друзей здесь не ищет. А сторонника и одного за глаза, если он управляет всей конторой, и у него сумасбродность вместо мозгов.

— Вы знали! – сжав челюсть, прошипел Карпентер, но так яростно, что сквозь его зубы мелкой взвесью летела слюна. Он осознал, что веселье теперь за его счёт, и говорил как можно тише. – Обман пациента, махинации… Да газетчики раскатают вас в лепёшку, а мисс Фенид обдерёт до нитки!

Вокруг собиралась толпа: людей привлекали то ли напряжённые позы говорящих и предгрозовая атмосфера, то ли горящий взгляд медсестры, — взгляд взбудораженного зрителя, предвещающий знатное представление. Карпентер стрельнул глазами вокруг и на секунду сжался, уменьшился в размерах, но тут же выпрямился и вскинул подбородок – кажется, он всерьёз поверил, что победа на его стороне.

— Знаете что? – сказал он и ткнул указательным пальцем в потолок. – Я не собираюсь терпеть подобное отношение. Сегодня же позвоню в комиссию…

— И очистите совесть? – с деланным удивлением воскликнула Молли и всплеснула руками. Карпентера понесло, и его необходимо было заткнуть. Если наружу выйдут некоторые подробности, то он превратится из обиженного осла в несправедливо и бесчестно оскорблённого профессионала. – Ох, мистер Скользкие Пальчики, вы припозднились.

Карпентер побелел, его губы стали почти одного цвета с кожей, лопнувшие капилляры белков выглядели неестественно красными, а расширенные поры чернели, словно нарисованные. Ноздри гневно раздулись, он сжал ладони в кулаки и мелко задрожал, качнулся вперёд и поднял левую ногу, собираясь шагнуть, – секунда, вторая, по толпе побежал шёпоток, вот-вот готовый перерасти в громкие разговоры, как вдруг Карпентер отшатнулся, вытер выступивший на лбу пот и, прокладывая себе путь локтями в загомонившей толпе, дёрганой походкой направился к своему кабинету.

Зеваки разочарованно выдохнули, кое-кто нервно посмеялся. Мгновение люди стояли на месте, словно не понимая, как здесь оказались, а потом начали расходиться, одёргивая одежду, приглаживая волосы или доставая телефоны и документы – в общем, создавали видимость, будто ужасно, невозможно заняты. Молли хлопнул зелёной папкой себя по ладони: держи пять, девочка, отлично сработано! Медсестра вышла из-за стойки, потупив взгляд, обошла Молли по широкой дуге и побежала по коридору. Она буквально ворвалась в кабинет главного эндокринолога – и своей лучшей подруги по совместительству – без стука, шумно, категорически невежливо.

Победа. Конечно, Молли не ожидала, что Карпентер рискнёт и прибегнет к угрозам, тем более на публику. Огромный кредит, алименты двум жёнам, испорченная репутация – не в его положении дёргаться. Но Виршески довёл его до грани, за которой рассудительность сменяется безрассудством, — за этой гранью заканчивались суверенитет Карпентера и его неприкосновенность, которые и без того последние четыре месяца были не более чем фикцией — привычкой, вбитой предыдущим руководством.

Карпентера поймали на горячем. Его рекомендовали как лучшего гинеколога в клинике – не врач, а волшебник. Но несколько пациенток в разговоре с другими врачами упоминали, что от Карпентера жуть берёт. Он вёл себя в рамках врачебной этики, однако взгляд, речь, жесты – всё это отталкивало и вызывало тревогу. Самое интересное, жаловавшиеся пациентки внешне были одного типажа: невысокие, худенькие, с детскими чертами лица. Если бы Молли не видела их карт, то не дала бы больше пятнадцати.

Полгода назад Карпентер во время осмотра отослал медсестру – отговорился какой-то ерундой, продавил, воспользовавшись тем, что она работала не больше недели и внимала каждому слову более опытных коллег. Когда она вернулась, Карпентер проводил осмотр без перчаток и делал это с чрезмерным усердием. Пациентка ни о чём не узнала: медсестра растерялась, не устроила разбирательств и к директору пришла лишь через пару дней. Тот сперва развёл руками, а когда девушка продолжила настаивать, пригрозил наказать за клевету – с Карпентером они были друзьями детства.

Однако о произошедшем очень скоро узнала вся клиника, слухи полнились и расширялись. Неудачливую медсестру уволили, но остальные всё так же перешёптывались о домогательствах, о масляных глазках Карпентера, о жалобах пациенток и о том, как все они похожи между собой и больно уж смахивают на подростков. Когда в разговоре появлялось слово «подросток» говорящий обычно приподнимал многозначительно брови, как бы спрашивая собеседника: ну вы же понимаете, о чём я?

Тогда всё спустили на тормозах, но прошлое обычно кусает тебя за задницу в самый неподходящий момент, и Молли испытала это на собственной шкуре. Столько лет минуло с её помешательства — с тех лет, когда она потеряла себя в горе и захлёбывалась мерзкой вязкой беспомощностью. Ей казалось, что она уничтожила все улики, оборвала все ниточки, которыми преступления семнадцатилетней давности могли бы связать с ней, но посмотрите, где она очутилась вместе со своей уверенностью? В западне.

Молли пригладила прядь, выбившуюся из хвоста, провела рукой по воротничку, проверяя – не смялся ли. За ней исподтишка наблюдали, надеясь вынюхать, куда она пойдёт. Олухи чёртовы, сто процентов навалили бы в штаны, аппарируй она – один раз моргнули, и человек пропал, вот чудеса-то. Любопытно, это бы они тоже замолчали, лишь бы не потерять работу? Врачи и медсёстры чокнулись, но крепко держатся за рабочие места – тайны дружного коллектива не покинут этих стен. Не скрываясь, она развернулась на пятках и, покачивая бёдрами, пошла к директору, сообщить радостную новость.

Три быстрых стука, три медленных, и она зашла внутрь, не дожидаясь ответа. Виршески-младший развалился в кресле, закинув ноги на стол, и курил сигарету. Окна были закрыты плотными тёмными шторами, и в кабинете царил полумрак, негромко играл блюз, пахло сигаретным дымом и полынью. Исаак пялился в потолок и никак не отреагировал на её появление. Чёрные глаза, белая кожа, каштановые с рыжим блеском волосы. Рубашка в красную клетку обтягивает грудь, и, кажется, пуговицы вот-вот оторвутся и обнажат бледное тело.

Молли бы не возражала. Её называют старой жополизкой, и она в который раз думает, что двумя руками за, если ей выпадет возможность в полной мере оправдать своё прозвище. Красивый сильный мужчина, пышущий молодостью и жаром, — он напоминал, от чего Молли отказалась, толком и не распробовав, и пробуждал желание наверстать упущенное.

Жажда к жизни, самонадеянная уверенность, что мир у тебя в руках, свобода и страстный разнообразный секс – такова плата за первую любовь и поспешно принятые решения. И Молли давно уже отбросила фантазии о другой судьбе, о развилке, где она бы выбрала верный поворот, однако утолить телесные потребности никогда не поздно – чтобы кровь огнём бежала по венам, перехватывало дыхание, а между ног было влажно и горячо. Если бы Исаак хотя бы намекнул, она бы не колебалась, и совесть бы её промолчала о священных узах брака.

— Всё прошло, как мы и рассчитывали, — отчиталась она и села в кресло для посетителей. Кожаная обивка противно заскрипела под её бёдрами. Поморщившись, Молли протянула Виршески зелёную папку. – Это надо бы уничтожить. Карпентер, конечно, трус, и все наслышаны о его характере, но… Бумажки сыграют против вас.

— Против меня? – протянул Виршески-младший, сделал глубокую затяжку и опустил ноги. Облокотившись на стол, он выдохнул облако дыма и затушил сигарету в пепельнице, встал, открыл нижнюю дверцу в шкафу, достал два бокала и бутылку виски. – На этих бумажках только ваши следы. Дорога из жёлтого кирпича. Пропустите со мной по стаканчику?

Молли в растерянности кивнула, не понимая, к чему он клонит, и спросила, чтобы заполнить неловкую тишину и перевести тему:

— Как прошла процедура?

— Никак. Прекрасно. Миссис Фенид вышла за порог нашей клиники в превосходном расположении духа. Так переживала бедняжка, что её матка в первый раз дала осечку, — он разлил виски, поднял один из стаканов и залпом выпил, обновил и уже тогда протянул второй стакан Молли. – За отсутствие правил! – провозгласил и вдруг стукнул кулаком по столу так, что перевернулся органайзер. – Застряли как рыбья кость в горле! Тупые белые халаты!

— Карпентер больше не принесёт проблем, — сделав глоток, начала Молли и смяла потной рукой полу своего белого халата. Она словно каталась на эмоциональных американских горках и не понимала человека перед собой, пять минут назад считала себя избранной, а сейчас невольно напряглась в предчувствии удара. – Ему вспомнят все грешки, ведь вы, считай, дали на это добро. И месяца не пройдёт, как его начнут называть Скользкими Пальчиками в лицо.

— То есть я разрешил травлю своего сотрудника? – Виршески-младший, опрокинув в себя и второй стакан, обошёл стол и завис над Молли. Его мускулистая грудь зависла ровно напротив её глаз. Рубашка довольно чётко обрисовывала соски. – Значит, я превращаю папочкину клинику в дикарское племя?

Молли облизала губы и с трудом отвела взгляд от обнажённой кожи над верхней пуговицей рубашки и помотала головой, не зная, что ответить. Правду? Исаак и правда чудился ей вождём дикого воинственного племени, в котором царят кровавые законы, а трон занимает самый сильный и жестокий. Когда Виршески-старший умер, вся клиника обсуждала не смерть любимого шефа, а его сына – вроде как эмбриолог, творческая личность, непостоянный, импозантный и порывистый. Это описание собиралось из слухов, приправленных воображением, и неудивительно, что реальность от них сильно отличалась.

От врача в Исааке не было ничего – с этим призванием они находились на разных полюсах планеты. Он окончил университет и отработал в ординатуре, чтобы отец не отлучил его от денег. И когда старик, гордящийся наследником, купил ему квартиру и дал крупную сумму на открытие бизнеса, Исаак сделал ручкой – об этом он рассказал Молли сам, с явным удовольствием и гордостью. Жестокий, эгоистичный и бескомпромиссный, весь мир существовал только для его, Исаака, наслаждения.

— Карпентер заслужил, — наконец выговорила Молли и ещё раз облизнула губы, ощущая, как дыхание Виршески-младшего холодит влажный след. – Вы компетентный руководитель.

— Именно, — ему понравился ответ, он положил руки ей на плечи и ощутимо сдавил, безумно ухмыляясь. – Я отвесил Карпентеру неофициальный пинок, тогда как мог засунуть ему в задницу огромный член правосудия! Вы знаете, я же отыскал ту медсестру.

— Она согласилась дать показания?

— Я не спрашивал. Мы были слегка заняты в баре, а потом у неё дома в постели. Живёт в какой-то дыре, жалкая квартирка без ремонта. На диване в гостиной вылезли пружины, но отсасывает девчонка классно. Думаю, она бы согласилась дать показания, если бы я её попросил. Во всяком случае, просто даёт она без вопросов.

Исаак словно бы и не собирался отодвигаться или разрывать прикосновение, смотрел пристально, и Молли видела в его чёрных глазах своё отражение. Её покоробили его слова и звучащее в них пренебрежение и в то же время возбудили сильнее, чем приевшиеся ласки Артура. Она подумала о том, как Исаак смотрелся бы в её супружеской постели, как бы она опустилась перед ним на колени, а потом, поздним вечером, повторила бы это с Артуром, вспоминая чужие прикосновения, и эта мысль прострелила её тело электрическим зарядом.

— Вы хотите, чтобы я?.. – остаток фразы застрял в горле, и её голос оборвался несмотря на всю решимость. Она хотела спросить это, бросить вызов, доказать себе и ему, что ни в чём не уступает незнакомой молодой женщине, но замерла и пялилась на его губы, чувствуя, как горят от стыда щёки.

— Чего я хочу? – Исаак спросил это жёстким тоном и усилил хватку, черты его лица заострились, верхняя губа приподнялась, как у хищника, обнажая зубы.

— Чтобы я отсосала вам? – выдавила Молли и внезапно с невероятной чёткостью осознала, что находится в чуждом ей мире, на работе, которую не выносит, перед красивым молодым мужчиной, годящимся ей в сыновья, и просит разрешения на минет. Унижение холодной волной разлилось под рёбрами.

— Ох, Молли, всё, чего я хочу, это один небольшой поцелуй, — он покачал головой, будто расстроился из-за её недогадливости, и поцеловал, всё сильнее и сильнее сжимая пальцы на её плечах, и в какой-то момент, когда его язык раздвинул её губы и скользнул внутрь, Молли подумала, что эти пальцы проткнут её плоть насквозь и раздробят кости.

Исаак разорвал поцелуй и выпрямился, поправил манжеты, стоя всё так же вплотную, прикасаясь коленями к коленям Молли, и состроил снисходительную гримасу. Он не утруждался щадить чужие чувства. Она сморгнула болезненные слёзы и пошевелила руками, разгоняя кровоток и проверяя, насколько сильна боль в плечах.

— Благодарю за идею, — сказал он по-деловому сухо. – Эти крысы разбегаются по углам, стоит мне выйти из кабинета. Подноготная клиники и сотрудников – роскошь, о которой я мечтал. Думал, что не найдётся ни одного разумного человека, готового сотрудничать. Но однажды в мою дверь постучались вы. Отличный план, превосходное исполнение.

— Спасибо, — пробормотала Молли и закрыла глаза. Исаак, забрав у неё стакан, допил виски и, мягко ступая, отошёл к окну и распахнул шторы. Свет полыхнул красным через закрытые веки, и она повторила: – Спасибо.

— Пригласите меня как-нибудь на ужин, и мы будем квиты. Вы же знаете, я тяжело переживаю гибель отца. Мне так не хватает семейной атмосферы. Уюта. Тепла. Всей этой домашней чуши, — Молли в беспокойстве распахнула глаза, смысл его слов не вязался с безразличием в голосе и механическим перечислением. Он изучал свои ногти, подставляя их под солнечный свет то так, то эдак. – Пригласите?

— Я не знаю, когда мы соберёмся на семейный обед. Дети разъехались, Артур пропадает на работе. Мы давно не принимали гостей.

— Да какой же я гость? Почти семья, после всего-то, что между нами было, — Исаак громко, со странным повизгиванием рассмеялся. Молли передёрнуло с отвращением, будто перед ней на стол шлёпнулся гадкий садовый слизень. Сквозь полынь и сигаретный дым пробился новый тошнотворный запах. – Но вы не беспокойтесь, я нем как могила. Да и разве поцелуй стоит упоминания? Некоторые мужья бывают так неразумны, ревнуют из-за чепухи. Хотя вся соль в том, куда целовать, верно?

Он снова рассмеялся и ударил себя по бедру из-за избытка чувств, от восторга из-за удачной шутки, пришедшей на ум. Вонь разложения загустела и забивала ноздри, затрудняя дыхание. Молли быстрым взглядом осмотрела кабинет, пытаясь понять, где находится источник ужасного запаха. Она хотела спросить Исаака, неужели он не чувствует это, но побоялась выставить себя сумасшедшей, ведь ему явно ничего не доставляло неудобств.

— Не принимайте близко к сердцу, — продолжил он. – Я поцеловал вас, чтобы убедиться – вы не в моём вкусе. Ох эти авантюры и общие тайны. Сближают, понимаете? Заставляют чувствовать то, чего нет. И знал же, что женщины в теле не для меня, но ваш энтузиазм. И как вы смотрели! Ну какой мужчина не уступит перед восхищением?

Молли тяжело поднялась, ощущая себя старухой и не понимая, что предпринять. Отвратительный запах потянулся следом. За сорок семь лет её не один раз оскорбляли и даже не два, но поводом для издёвок служили серьёзные вещи: происхождение, грязная кровь избранника, бедность, многодетность, — били по больному и наотмашь, однако не опускались до насмешек над лишними килограммами. К тому же, Исаак вроде бы и хвалил её, просто делал это так, что становилось ещё обиднее. Молли не представляла, как уйти отсюда с достоинством.

— Если когда-нибудь похудеете, имейте в виду, я к вашим самым разнообразным услугам, — он встрепенулся, словно только заметил, что она встала. – Всё верно, я вас задержал. А ведь обещал отпустить пораньше. И три выходных, начиная с завтрашнего дня, правильно? Идите-идите. Сегодня справятся без нас, мне тоже надо выбраться за город по делам.

Взявшись за дверную ручку, Молли наблюдала, как Исаак топчется у вешалки, обматывая шарф вокруг шеи и натягивая пальто. Она не выходила из вежливости, ждала, пока он договорит. В этой части кабинета вонь развеялась и ослабела, но, когда Исаак резко двигался или наклонялся, запах гниения усиливался.

— Восхитительные дела, с нежной кожей и фиалковыми глазами. Миссис Фенид решила, что поторопилась с последним замужеством, подала на развод и подарила мне шанс залечить её разбитое сердце.

— Стресс негативно влияет… — начала Молли и осеклась, а потом повторила вопрос, который уже задавала в начале беседы: — Как прошла процедура?

— Никак, я же сказал. Вы меня вообще слушали? – удивился Исаак, округлил глаза и, зевнув, потянулся. Рубашка задралась, оголила рельефный пресс. Молли уставилась в окно, поражаясь контрасту между яркой живой улицей и мёртвым кабинетом. На улице не росло ни одного дерева или куста. – Зачем мне чужой ублюдок? У неё их и без этого шесть голов.

А у меня семь, подумала Молли и, отворив дверь, вышла в коридор. Исаак последовал за ней и, не попрощавшись, стремительно зашагал к выходу. Дверь на замок он не запер, даже защёлкнул плохо – она приоткрылась, давая обзор на рабочий стол и стоящие там пепельницу, стаканы, бутылку. Из кабинета шёл запах полыни и сигарет.

Молли проигнорировала любопытные взгляды, зашла за административную стойку и записала в журнале время ухода. Дежурная медсестра нахмурила брови, но промолчала. Потом Молли забрала в сестринской свой плащ, сумку и шейный платок, поблагодарила мироздание, что здесь никого нет, и аппарировала.

Её подвело трудолюбие и ставшая второй сутью привычка всё успевать. Она зашла в эту клинику с застрявшим в горле криком, готовая сорваться и бежать на край света от любого громкого звука, и всё равно принялась за работу с присущим усердием. Сортировала документы, успокаивала пациентов, подготавливала процедурные и операционные, ассистировала врачам. Шулерствовала, помогая себе магией, но из лучших побуждений. Её порывов не оценили, посчитали выскочкой и притворщицей, решили – она что-то вынюхивает, и нагрузили работой, чтобы проучить.

Неделю она впахивала без отдыха: то подменяла своих заболевших коллег, то её срывали с выходных из-за авралов, — и на горизонте маячило ещё семь смен подряд, и в той ситуации оказалось легко поступиться принципами. Ей предстояло вариться в этом адском котле ещё год или два дня – Дамблдор не называл точные сроки, пичкал туманными рассуждениями, — поэтому она стиснула зубы, уняла кипящую внутри ярость на недалёких магглов и на их странный механизированный мир и предложила Исааку свою преданность.

Молли не успела озвучить заготовленную речь, как он уже торжествующе смеялся и доставал начатую бутылку Джеймесона. Она подумала, что совершает ошибку, – ну какой из него директор? Так, стареющий золотой мальчик, который любит набраться к десяти утра, и хотела уже отступить, сочинить нескладную отговорку или выбежать вон молча, когда Исаак, мрачный и серьёзный, посмотрел на неё в упор. Он не проронил ни слова, но его чёрные глаза приказали выложить всё подчистую.

С того дня Молли превратилась в его верного слугу, выведывала, что творится в каждом закутке клиники, о чём болтают врачи в столовой: важное, незначительное, странное – все толки она приносила ему, как измученная птица, таскающая червей кукушонку. А по ночам, вместо нездорово краснеющего лица Артура и его искривлённых в оргазме черт, видела над собой Исаака, который откидывал назад голову и стонал, а его чёрные глаза неотрывно следили за ней из-под ресниц.

— Артур? – крикнула Молли, опершись на перила, но со второго этажа не донеслось ни звука. На всякий случай она повысила голос и позвала ещё: — Милый, я вернулась пораньше.

Тишина. Когда-то здесь постоянно звучал детский смех, пахло свежеиспечённым хлебом, а повсюду были разбросаны игрушки или вредилки близнецов, и частое отсутствие Артура, его вечные дела, дела, дела были не так заметны. О развлечениях и речи не шло – Молли удавалось прилечь только ночью – чтобы заснуть и позабыть о заботах до утра. Готовка, вязание, шитьё, уборка, воспитание детей – бесконечная кутерьма, от которой иногда хотелось выть, но одновременно это было её безопасная зона, защищённая от внешнего мира и лезущих оттуда несчастий.

Скинув плащ у подножия лестницы, Молли поплелась на кухню, села прямо на холодный пол, откинувшись на печь, и вздохнула. Она запуталась. Есть ли смысл бороться и дальше? Снова появилась настойчивая мысль: чистосердечно признаться. Когда она оступилась и свернула на кривую дорожку, у неё были тяжёлые времена: Молли не видела ничего, кроме стен своей добровольной тюрьмы, — отрезанная от семьи, загнанная бедностью и насмешками, только что пережившая трагедию. Визенгамот должен учесть это! Азкабана не избежать, но ведь она никого не убила.

Пока не убила. Потому что затея с клиникой репродукции пахнет обманом и большими проблемами. Обычно Дамблдор не мелочится, у его затей грандиозный размах и столь же грандиозные человеческие издержки. Тогда она вообразила себя спасительницей, преграждающей Смерти дорогу к своей семье, но что или кого пытается уберечь сейчас? Обустроенную жизнь, наполненную притворством? Репутацию? Детей, на которых долгие годы будут косо поглядывать? Или собственную шкуру?

Молли выполнила, что задумывала, и, поборов безумие, обрела твёрдую почву под ногами, поклялась никогда больше не спускаться в эту бездонную яму – настоящую дьявольскую ловушку, в которой каждый день обещаешь притормозить и трезво оценить свои поступки, но продолжаешь скатываться ниже и ниже и совершать всё более страшные вещи. Кто заставлял её ввязываться в подковёрные интриги? Зачем она решилась так по-детски и напоказ мстить? Почему сговорилась с Исааком, почему очаровалась его отталкивающей змеиной сущностью?

Азкабан или Дамблдор? Заслуженное наказание или новые грехи? Молли запрокинула голову и слепо смотрела в потолок, наощупь расстёгивая пуговицы на блузе. Она так радовалась трём выходным, мечтала о семейном ужине и об индейке, всё точь-в-точь как на прошлое Рождество: Персиваль рассказывает про министерские дела, Фред и Джордж подшучивают над его важностью, Билл не отлипает от Флер, а Чарли рисует на салфетках драконов, пока Артур с торжественным видом разрезает индейку. Но кого она обманывала? Собирать всех вместе, чтобы снова врать, куда запропастился их отец? Сочинять милые сказки, и не найти сил, чтобы признаться – их брак себя исчерпал?

Белый потолок двигался: то отдалялся, то приближался и шёл мелкой рябью, словно водяная гладь под порывами сильного ветра. Шея затекла. Молли представила, как её тело каменеет – сперва конечности, потом туловище и в последнюю очередь голова – и как испугается Артур, когда вернётся, – бросится к выходу, спотыкаясь о свои ноги, задыхаясь от шока и лихорадочно краснея. И тут одновременно произошло три вещи: Молли до краёв затопило безграничным отвращением к Артуру, она поняла, что должна делать, и зазвонил камин.

Проигнорировав трель входящего вызова, Молли подскочила на ноги, наклонилась вправо-влево, покрутила головой и с возбуждением три раза обошла стол. Пять месяцев она была на взводе, пока работала в клинике, скрывала свою сущность и переживала, что Дамблдор передумает, но сейчас будто бы кто-то спустил курок. Её захватила близость освобождения: семь, восемь или десять лет – без разницы, она отсидит их все, выйдет и начнёт новую жизнь. Безо лжи и чувства вины. Без Артура. Дети от неё не отвернутся, и, если повезёт, она проживёт ещё пятьдесят или шестьдесят счастливых лет, не раздираемая противоречиями.

Сумочка валялась рядом с плащом. Подрагивающими от нетерпения руками Молли копалась в ней пару минут, а потом, выдохнув с рычащим раздражённым звуком, вывернула всё содержимое на пол. Палочка откатилась к двери в гостиную, рассыпая искры. Камин зазвонил второй раз. Но Молли снова не обратила на него внимания и поползла за палочкой на четвереньках, сдувая лезущие в лицо волосы, подняла её и уселась прямо там – посередине коридора между кухней и гостиной. Мысленно складывая слова в предложения, а предложения в абзацы, она призвала пергамент и перо с чернилами.

— Сперва Чарли, к нему съездить не выйдет. Поездка заграницу повлечёт лишние сплетни, — сказала она и кивнула. – Биллу и Флер. Попросить их, чтобы они присмотрели за Джинни и Роном. С близнецами поговорю лично. Хогвартс – в последнюю очередь, младшие воспримут всё тяжело. Но как поступить с Перси? Он не смирится с моим решением и постарается отговорить или, ещё лучше, вмешается в судебный процесс. И его карьера…

Молли нажала пальцами на глаза до белых пятен под веками и застонала:

— Да так я ещё несколько лет буду раздумывать и не рискну начать! – взмахнула палочкой и зачаровала перо, чтобы оно записывало под диктовку. – Чарли, прошу тебя, помни, что я тебя люблю. Это письмо изменит жизнь нашей семьи и, боюсь, не в лучшую сторону. Однако ничто не изменит моей любви к вам. Я до сих пор помню, как ты произнёс первое слово и сделал первый шаг…

Камин зазвонил в третий раз, и перо, задрожав, вывело на пергаменте неровное «тр-р-р-р-р».

— Да кому там, чёрт подери, не терпится? – закричала Молли и со стоном уткнулась в ладони, потому что перо послушно законспектировало её слова. – Я столько времени размышляла и сомневалась. Где вы были тогда? Месяцы я была заперта один на один со своими страхами, и никто, абсолютно никто, не отвлекал меня. Варись в собственном соку, сколько пожелаешь. А сейчас я хочу правды! Понимаете? Правды для себя и для своих детей.

Камин звонил, и звонил, и звонил – кому бы ни требовалось поговорить с Уизли, в третий раз он решил быть очень и очень настойчивым. Молли вцепилась себе в волосы – выносить резкий дребезжащий звук с каждой секундой становилось тяжелее; он был врагом, затеявшим диверсию, — врагом, что отвлекает, вносит в ряды сумятицу и дезориентирует, пока основная армия наступает. Молли волчком повернулась, готовая отразить подлый удар, но сзади никто не подкрадывался. Камин замолк. А она всё не могла успокоить дыхание и прогнать иррациональный ужас перед невидимым противником.

— Как он узнал? – пробормотала она, вытянувшись на полу, и всхлипнула, потянулась вытереть слёзы, но, к её удивлению, глаза были сухими. – Столько лет прошло, столько лет. Зачем ему я? С Империо он подчинил бы любого маггла, и не пришлось бы травить байки о великой любви. Безумец. Сколько у него ещё рабов? Не верьте, не верьте его добрым глазам. Из его рта льётся яд.

Молли говорила несвязно и глухо, запинаясь, и в паузы, пока подбирала слова, она кусала губы, но не ощущала боли – только медный вкус во рту. Когда раздался стук в дверь, она не ощущала уже и своего тела – её словно из него выкинуло — и наблюдала со стороны, как встаёт и, пошатываясь, двигается в прихожую, чтобы впустить незваного гостя.

— Добрый вечер, — сказал Дамблдор и, не дожидаясь приглашения, зашёл в дом. Его усы и борода растянулись и подпрыгнули, что, видимо, означало широкую улыбку, но опустились и обвисли, стоило ему присмотреться к Молли. – Девочка моя, ты заболела?

Он с искренним участием вглядывался ей в лицо, и очки-полумесяцы поблёскивали в приглушённом свете прихожей. Молли делала вид, что возится с замком и прикидывала, где точно лежит пергамент и есть ли шанс, что Дамблдор его не заметит. Повернувшись обратно, она едва не подпрыгнула от неожиданности: он стоял слишком близко, и, если бы это был кто угодно другой, Молли бы назвала его манеры ужасными, а поведение неприличным. Но это, — это было пугающе.

— В Хогсмиде около недели продавали просроченное сливочное пиво. Вопиющая безответственность, — Дамблдор приподнял брови в осуждающем жесте. – Поразительно, что ни один подросток не отравился. Ах молодость! Юные желудки переварят и каменную крошку. А вот взрослым волшебникам не повезло – в Святого Мунго попало одиннадцать человек. Ты только представь, Молли, одиннадцать! Врачи сперва думали на отравление раствором болиголова. Что же они в пиво намешали, если его сравнивают с болиголовом, а?

— Какой кошмар, — безразлично сказала Молли.

— Вот именно, — подтвердил Дамблдор. – Ты случайно не заглядывала в Хогсмид? Больно уж бледна. Знаешь, что первый признак отравления болиголовом – смертельная бледность?

— Но я не ела болиголов.

— И правильно, насколько надо быть необразованным человеком, чтобы отобедать болиголовом?

Они не сдвинулись с места, всё так же торчали в прихожей, едва ли не нос к носу и разговаривали то ли о травологии, то ли о ядах. Бессмысленная болтовня? Намёк? Угроза? Её прошило острым осознанием, что Рон и Джинни ещё не окончили Хогвартс. Каждый день они едят и пьют с общего стола, а по выходным наведываются в Хогсмид – гуляют, веселятся, пьют сливочное пиво. Наконец, Дамблдор отступил, поглаживая бороду, и кивком указал на грудь Молли:

— Прости, что отвлёк, моя девочка. Ты, верно, только что вернулась со смены, а я ввалился к тебе на порог без предупреждения. Ступай, переоденься, а я пока заварю нам чай.

Он подхватил её под локоть и повёл по коридору, а она плелась, еле-еле переставляя ноги, и не могла придумать, как отвлечь его от пергамента. Перед глазами плеснуло красным, а в голове пульсировало: опасность, спасайся, опасность.

— Я прекрасно ориентируюсь в собственном доме! – Молли вырвалась и с подчёркнутой брезгливостью отряхнула рукав, надеясь переключить его внимание на свою нарочитую грубость и подобие бунта. – Это мой дом, слышите? И я без вашей помощи найду мою спальню, мой шкаф и мою одежду!

Дамблдор склонил голову набок, посмотрел на неё с мягкой понимающей улыбкой и пошёл в кухню, но стоило Молли облегчённо выдохнуть, как он остановился, изучая беспорядок рядом с лестницей. Перо тихо поскрипывало, записывая тираду Молли, — оно уже не поспевало за речью, потому что заклинание постепенно развеивалось. Какое-то время был слышен только скрип, потом Дамблдор хмыкнул и зашёл в кухню.

На подкашивающихся ногах Молли бросилась к лестнице и в считанные мгновения сгребла пудреницу, ручки, блокноты и фантики в сумку, смяла пергамент, нечаянно сломала перо и запихнула их туда же, с силой утрамбовывая. Огляделась, прижала сумку к груди и взбежала на третий этаж. Сердце бешено колотилось, икры сводило, из-за сильной одышки пересохло горло. Молли засунула сумку под кровать и бросилась в ванную: казалось, что она сейчас вспыхнет и моментально сгорит, ей требовалось умыться.

Она плескала себе в лицо ледяной водой, пока дыхание не перехватило от холода, и с добрых десяток минут потом стояла, уперевшись в раковину руками, и хватала воздух ртом, следила, скосив глаза, как по спинке носа текут капли и срываются вниз. Застегнула блузку, пока спускалась обратно на первый этаж, и пальцы путались и хватали друг друга, а не пуговицы, поэтому перед кухней пришлось задержаться, чтобы вставить в петельку последнюю. И только тогда Молли поняла, что не переоделась, а ткань на груди промокла и липла к коже.

— Присаживайся, моя девочка, — Дамблдор указал на стул, перед которым на столе уже дымилась чашка чая, а в блюдечке рядом лежали лимонные засахаренные дольки. – Я хотел бы поблагодарить тебя. Наше сотрудничество началось с неприятной ноты. И я прошу понять меня. После его смерти мне остались только наши несбыточные мечты и его…

Дамблдор замялся, и Молли бесстрастно подсказала:

— Сперма.

— Верно, однако предпочту называть это генетическим материалом. Прошу, не смущай старика. В наше время наша любовь порицалась сильнее, чем сейчас. Я очутился бы за бортом, если бы кто-то прознал о моей связи с другим мужчиной. Но это не мешало нам мечтать о семье. О детях. О будущем.

— Суррогатные матери. К чему этот фарс? Зачем опускаться до шантажа, если вы замечательно ориентируетесь в маггловском мире?

— Не могу рисковать, — пожал плечами Дамблдор и вытер пролившийся чай рукавом. – Я шантажирую, чтобы не шантажировали меня. А маггловская медицина не всемогуща. Мужская беременность в их мире – нонсенс.

— Как и в нашем, — автоматически возразила Молли, и лишь через секунду до неё дошло: — Мужская беременность?

— Мы расстались, кажется, вечность назад, и все года я терпеливо ждал великий ум, которому покорится зарождение жизни. Мой… — Дамблдор опять споткнулся, но быстро продолжил: — Мой человек покинул этот мир, но у меня есть шанс возродить его. Без чёрной магии, разлагающей душу. Моя суть и его – вместе они воплотятся в новом человеке.

— А вынашивать? Кто выносит этого ребёнка? – воскликнула Молли, и её глаза расширились в ужасе. Она вскочила, опрокинув стул, и указала на директора пальцем: — Я не буду вашим инкубатором! Считаете, что получили меня в своё полное пользование? За эксперименты на людях вам светит пожизненное!

— Учёный может испытать своё изобретение на себе, — усмехнулся Дамблдор. – Ты неправильно поняла мои слова. Когда я говорю о мужской беременности, я не подразумеваю, что генетические материалы двух мужчин соединят и подсадят женщине. Жизнь зародится в теле одного мужчины…

— От спермы второго, — Молли перебила его из вредности и вообще-то собиралась сказать откровенную пошлость, но передумала в последний момент. В этот раз Дамблдор не счёл нужным смутиться. И в её голове сама собой нарисовалась картина, как он, распухший, с огромным пузом и отёкшими лодыжками, маленькими пингвиньими шажками семенит по школе, а ученики, от мала до велика, пялятся ему вслед. – Зачем вы пришли, директор? Обрадовать, что через месяц я войду в историю?

— Через три дня, моя девочка, — поправил Дамблдор, достал из кармана мантии чёрный матовый куб и подтолкнул его к Молли. – Преобразователь времени. В среду, когда клиника откроется, ты заморозишь время и подготовишь операционную. Остальное расскажу на месте.

— Три дня, — повторила она, словно в бреду. Сегодня утром Молли горела желанием, чтобы всё закончилось быстрее, но сейчас обещание близкого конца казалось зловещим предзнаменованием. – В среду плотный график. У врачей записи на две недели вперёд, да вы понимаете, какая толпа соберётся на крыльце? Или этот ваш куб оглушит весь город?

— Спасибо за чай, Молли. Ты умеешь выбирать хорошие сборы: правильно собранные травы, идеальные пропорции. И продолжай, пожалуйста, заниматься тем, что у тебя замечательно получается, — Дамблдор выпрямился, взмахнул палочкой, убирая со стола, и чинно кивнул, и этот кивок походил скорее на снисходительную подачку слуге, чем благодарность. – Выбирай чаи, притворяйся медсестрой, исполняй мои поручения. Со всем прочим я разберусь сам.

Дамблдор оставил её опустошённой и безвольной. И если бы Артур пришёл – неважно, как поздно, ведь она всё равно сидела на кухне до часу ночи и с мазохистским удовольствием наслаждалась, как немело и замерзало её тело, — ох, если бы он пришёл, Молли отбросила бы страхи и рассказала ему всё честно. Но Артур заночевал на работе – так показывали волшебные часы, а Молли всё сидела и сидела под ярким кухонным светом и пыталась отыскать виновных во всём, что случилось и ещё случится, но не находила никого, кроме себя.

Когда в пятнадцать минут второго она дотащила себя до третьего этажа, то обнаружила, что сумка лежит на кровати, а вся мелочёвка рассыпана по покрывалу. Перо и пергамент пропали.

Вчера решил отдохнуть, не писал, занимался английским - особенно произношением. Мои соседи, наверное, решили, что призывал дьявола. Самое интересное, что я в какой-то момент тоже так подумал, и мне даже показалось, что получается.

Решительно решил накатать историчку по Благим Знамениям. Выбрал уже временной промежуток номер раз - Италия времён Борджиа. Накачал книг, надо бы и сериал скачать, погрузиться. Начал читать Библию и пару книг про Библию и религию. С таким подходом к написанию этого фанфика, я его никогда не напишу. А совсем уж беспомощную хуйню ваять тоже неохота. Вообще, это моё очередное столкновение с тем, что, в принципе, мне хватит мозгов и поверхностных знаний, чтобы всё удобоваримо смешать, но я всерьёз заинтересовываюсь темой. А с тем, чем я заинтересовался халтурить не хочется. Мда.

Сегодня сел писать фанфик по Шерлоку. Внезапно образовалась ещё одна линия становления одного из ГГ и больше магического реализма богу магического реализма. Линия становления ГГ из разряда фубля, фунахуй. Подумываю скачать и прочитать хоть одну книгу про психическое и сексуальное насилие над детьми и подростками - я имею в виду научное исследование. Хочу прописать эту линию ужасной, чтобы видны были психические сдвиги в голове у ГГ, как смешивает плохое с хорошим и нормальное с кошмарным, то, как он цепляется за хорошее и пытается очиститься от "грязи", но ебашится всё ниже и ниже, и раскрытие своей сексуальности в таких ужасных условиях.

Начало фанфика ниже. Осторожно, триггер - инцест и сексуальное насилие над подростком, достигшим возраста согласия. Я пытался в подробности процесса насилия, но получилось такое себе.

▼Скрытый текст⬍

Обычно отец приходит в пятнадцать минут шестого. Часы показывают семь часов, но Олли не шевелится – всё так же стоит на коленях у кровати, и матрас вдавливается в его живот. На стене в изголовье висит распятый Иисус, посматривает с издёвкой на голую выпяченную задницу и блестящую смазанную дырку. Отец любит, чтобы узко, тесно и больно, поэтому Олли себя никогда не растягивает. Нарушать правила – опасно, особенно если отец только-только пришёл с работы.
Каждый день, с понедельника по четверг, в пятнадцать минут шестого Олли стоит на коленях и прислушивается к шуму на первом этаже: как хлопает входная дверь, шумит вода на кухне, включается и начинает орать на всю округу телевизор. (Олли иногда не выдерживает, его крики приходится заглушать.) Скрипит лестница – третья, восьмая и одиннадцатая ступени, - шаги останавливаются у его спальни, и открывается дверь.
Отец раздевается у порога, аккуратно вешает штаны и рубашку на стул, прислоняется плечом к косяку, смотрит и дрочит. Когда член твердеет, поднимается и указывает красной головкой на Олли, отец подходит и опускается сзади. Он входит медленно, небольшими толчками – не хочет навредить, боится, что социальные работники заподозрят неладное. Но если верить его словам, они уже давно должны были заметить, что Олли – отвратительный грязный мальчишка, который крутит задницей перед отцом и заставляет его делать ужасные, мерзкие вещи.
Отец замаливает грехи и ходит в церковь каждое воскресенье. Олли просит прощения у Иисуса, пока дырку растягивает отцовский член. Иисус за весь год не сказал ни слова, и непонятно – то ли он одобряет, то ли ему наплевать. Всё происходит в молчании, под аплодисменты из какого-то ситкома; слышно только тяжёлое дыхание. Отец полный и грузный и, когда двигается, сильно потеет – на спину Олли постоянно капает его пот. Член ходит словно поршень – вперёд-назад, вперёд-назад, распирает и таранит внутренности, когда движется внутрь, и выворачивает наизнанку, когда – наружу.
Ему бы могло понравиться. Несколько раз Олли возбуждался, это происходило в четверг или среду – растянутая в первые два задница не так сильно сопротивлялась вторжению. В четверг и среду боли почти не бывает. Иногда член задевает внутри Олли что-то и накатывает странное, непонятное удовольствие, которое отец пресекает. Он бьёт кулаком по ягодицам и почкам – очень больно, невыносимо, но синяков не остаётся. Бьёт до тех пор, пока у Олли всё не падает и нередко – чуть дольше, и Олли, сжимаясь всем телом и дёргаясь от ударов, слышит, как он едва слышно стонет.
Наверное, с правильным партнёром секс – приятная штука, но Олли – конченый человек, поэтому страдает сам и вынуждает страдать отца. Хорошо, что мама умерла и не видит, до чего он довёл семью. Олли стыдно выходить на улицу, он бросил школу, потому что боится – его одноклассники и учителя поймут, насколько он испорченный и гнусный, и покажут его место. (На коленях, со спущенными штанами, и Олли опять причинит боль другим, и они заплачут, потому что не хотят этого, но не остановятся, продолжат трахать его и проклинать. Олли крутит задницей и провоцирует.)
Чужие взгляды прожигают кожу. Ему кажется, что любой встречный рассмеётся над его изгвазданным лицом, над грязью, что комьями облепляет его тело.

Перечитываю и понимаю, что, пока допишу эту линию, поседею.

В заключение могу сказать одно - странные дни, странный я. Ну, страннее, чем обычно. Скачал "Звёздные войны", это всё программа - посмотреть супер-пупер известное, что я ещё не смотрел. Скачал, но не смотрю. Зато проглотил залпом сериал "Хэппи". Второй сезон послабее, и концовка мне не зашла, но на главного перса и на его жопу дрочил вприсядку. Жаль, что актёр в отрыве от роли Сакса не нравится. Жаль, что нет третьего сезона.

Анон

Re: победитель по жизни с грустным ебалом [дыбр][левел-ап][yes comments]

[творчество скорпиона]

Взялся, наконец, за старбакс-охуенное стеклишко. Вообще, любовная линия там будет не стекольная, всё взаимно, не очень долгий юст. Стекло ушло в зомби-апокалипсис и борьбу за любовь, ну и в хороший плохой финал.

В первой главе хотел написать юстовую дрочку на светлый образ лучшего друга, но получилось...  Что-то да получилось. В этом фанфике главы тоже будут здоровенными.

▼Баки, мастурбация⬍

Баки проснулся в два часа ночи. В открытое окно долетал шум ночной улицы, фары проезжающих машин освещали на пару секунд потолок, и комната снова погружалась в темноту. В голове царила блаженная тишина, и впервые к нему пришло осознание – кажется, всё начинает налаживаться. Положив ладони себе на лицо, Баки обвёл кончиками пальцев надбровные дуги, нос, губы, подбородок и напоследок – прижал их к закрытым векам, чувствуя, как движутся глазные яблоки.

Это лицо принадлежало погибшему солдату, патриоту своей страны, и опасному наёмному убийце, на чьих руках кровь десятков невинных людей. И Баки больше не должен его прятать – люди смотрят, да что там, они, бывает, пялятся, как на циркового уродца, или шарахаются с презрением на лице, но после судебного оправдания он никогда не скрывает своего лица. Это – его личность, его прошлое, от начала и до конца – то, где он выбирал свой путь сам, и то, где забыл себя. Это, чёрт возьми, его жизнь, и он не будет прятаться, чтобы не дай бог не разрушить кому-то картину мира. Не скроет снова своё лицо, пусть и самому так было бы легче.

Сегодня ему снились горы – снежные, ледяные, бритвенно острые. Зазубренные камни отхватили его руку, прожевали, выплюнули и позвали подмогу – отряд гидровцев, вооружённых пилами. Солдаты бугрились на скалах человекообразными наростами, росли, вздувались и, наконец, делали первый шаг, и каменные тела обрастали кожей, открывались глаза, вздымались от дыхания грудные клетки – мёртвое наполнялось жизнью.

Баки, истекая кровью и лёжа в снегу, беспрерывно смеялся - потому что у каждого солдата было его лицо – и не мог успокоиться, даже когда пилы вгрызались в его тело, кромсая на части. Хозяева, кураторы и палачи - они пытались достать его в сновидениях, тайком пробирались в бессознательное и обретали там плоть, но разве это не смешно? Из бездушной гранитной глыбы в человека превращался Баки, а им – кошмарам из прошлого – суждено навеки остаться каменными големами.

Лёгкий ветер пошевелил занавеску и прошёлся прохладой по обнажённой груди – приятная испарина стала холодной плёнкой, стягивающей кожу, но это не принесло дискомфорта. В новой жизни Баки не досаждали физические неудобства.

Боль была неприятной, взрывала тело нервными импульсами и мешала функционировать. Из-за жары повышалась потливость и голову сдавливало обручем. Высокое либидо, сытая жизнь и долгое воздержание на выходе давали несвоевременную эрекцию и болезненное трение о джинсы. Ноющие мышцы, чрезмерный аппетит, недосып и шрамы на левом плече, вокруг которых, как оказалось, была очень чувствительная кожа, - естественные обыденные вещи обрушивались на Баки неожиданно, выбивали из колеи, но не раздражали. Они символизировали, что тело полностью принадлежит ему.

Если Баки захочет, то воткнёт себе нож в бедро, провернёт лезвие раз-другой и будет корчиться в луже крови, наблюдать, как срастаются кровоточащие края, пока сыворотка не залатает рану. Никто не причинит ему боль, разве что – шальная пуля или он сам.

Если Баки захочет, то закажет доставку из десятка ближайших ресторанов и устроит праздник живота. Никаких белковых коктейлей, внутривенного питания или желудка, усохшего до размера грецкого ореха.

Если Баки захочет, то купит билеты и облетит весь мир, посетит каждую страну, пройдётся по улицам, на которых когда-то убивал, но в этот раз на нём не будет чёрной гидровской формы, а в его карманах – оружия, никакого оружия, кроме руки, кроме её стального блеска и калибрирующихся пластин.

Если Баки захочет, то…

Запрокинув голову и прикрыв глаза, Баки накрывает свою шею правой ладонью, ведёт вниз, с силой надавливает, трёт ключицы и круговыми движениями гладит грудные мышцы, но не задевает соски. Лишь когда разогревается кожа, пышет жаром и словно горит, он царапает правый сосок, сжимает и скручивает – больно и хорошо, удовольствие стекает вниз живота, и приятная дрожь сотрясает тело. Под закрытыми веками знакомые руки стягивают с него одежду и ногти проходятся по его коже; губы смыкаются над левым соском, зубы скорее намечают укус, чем кусают, а язык то давит в дёрганном пульсирующем ритме, то с силой лижет.

Медленно Баки опускает руку на живот, широко расставляет пальцы и оглаживает, поочерёдно спускается на бока, щекочет, и дёргается от наслаждения, сдерживая рвущийся из горла смешок. От пупка и по блядской дорожке вниз – Баки чувствует, как трутся волоски о ладонь, и останавливается, не дотронувшись до лобка. Чужие губы прекращают терзать сосок и повторяют путь его руки, вылизывают и кусают до тёмных засосов, сразу же расцветающих на коже, и Баки от избытка эмоций скребёт ногтями по животу, расцарапывая себя.

Член уже давно твёрдый и напряжённый, влажная головка задевает костяшки пальцев, и восхитительная судорога прошивает Баки – смесь нетерпения и жажды развязки, но ему хочется продлить удовольствие. Он заводится с пол-оборота и слишком быстро срывается, погружаясь в посторгазменную эйфорию, и почти сразу его тело просит ещё и ещё, ему недостаточно ощущений, оно требует, чтобы тот, другой, пришёл из фантазий в реальность и терзал его до изнеможения и абсолютной усталости.

Поэтому Баки не спешит, ласкает себя там, где правая нога соединяется с туловищем, водит пальцами по паховой складке и представляет, как припухшие покрасневшие губы задерживаются у его члена и тёплое дыхание ласкает уздечку, и Баки хочется умолять – просить о прикосновениях, извиваться, пытаясь усилить контакт кожа к коже, но он лишь сдавленно стонет, и чужой рот очерчивает влажную горячую линию внизу его живота и спускается обжигающими поцелуями на внутреннюю сторону бедра.

Баки поднимает веки и смотрит вниз: голубые глаза с жадностью следит за его лицом, впитывают каждую эмоцию. Тёмно-русая чёлка, обычно зачёсанная назад, свисает и почти задевает его поджавшиеся яйца. Это всё у него в голове, обычное воображение, мечта – но картинка настолько яркая и живая, что сейчас, в этот момент, Баки полностью в неё верит, границы между выдумкой и реальностью стираются. И Стив, лежащий у него между ног, смотрит хищно и ненасытно, словно собирается присвоить, вплавить в себя, наполнить наслаждением до краёв и навсегда вытеснить из его мыслей весь остальной мир.

Мышцы красиво перекатываются под его кожей - он наклоняется и проводит носом по бедру и дует на основание члена, сжимает колени Баки и тянет вверх, задирая ему ноги. Ничего не делает, просто смотрит, и Баки ощущает себя предельно раскрытым, беспомощным и расслабленным – никто не видел его таким, и он знает, что это – начало, что через час он будет ещё более раскрытым – везде, растянутым, покорным и не способным пошевелиться. Впереди много прикосновений и удовольствия на грани боли, и откровенных стонов, и шлепков кожи о кожу, и Баки нужно больше Стива и его желания, но оргазм накатывает неумолимой волной.

Стив исчезает, и одновременно он занимает собой всю комнату, поглощает Баки и впитывается в его поры, растворяется в крови; тело выламывает, пальцы на ногах поджимаются, и мир отдаляется, в голове – звенящая пустота. Баки на мгновение застывает, опираясь на кровать затылком и пятками, но потом мышцы сокращаются ещё раз, удовольствие ослепляет, и он покачивает бёдрами, трахая воздух, пока сперма толчками выливается ему на живот.

Если Баки захочет, то отдрочит себе, потому что физическое наслаждение – прекрасная штука; и пускай он ещё не готов к сексу и размышляет о нём теоретически – о гипотетических партнёрах, открывшихся горизонтах и Стиве, - то мастурбацию прировнял к волшебству. Он изучал своё тело и приучал себя к мысли, что время страданий закончилось. Почему бы не распробовать обычных человеческих радостей? В конце концов, Баки никогда не стеснялся удовольствий и своей слабости к ним и сейчас отчётливо осознавал, насколько он везучий сукин сын – выбраться из семидесятилетнего плена, вернуть воспоминания и сохранить вкус к жизни.

Анон

Re: победитель по жизни с грустным ебалом [дыбр][левел-ап][yes comments]

[творчество скорпиона]

Две новости: плохая и очень плохая.

Очень плохая: я познал весь ужас падения в отсутствующий фандом. Когда ты горишь, хочешь писать и обсуждать, и просто бегать и орать, но никого нет. Это я посмотрел сериал "Тюрьма Оз". Меня спас анон из треда Сериальных задротов, но сейчас я так выбит из колеи, что не могу туда зайти и поорать вместе с ним ещё. Мне кажется, что я со своим горением безжалостно напал на невинного человека. И понимаю, что паранойя и что анон не отвечал бы, если бы не хотел, но... Мда. Боюсь, что заебу, поэтому лучше не буду общаться вообще.

Я горю и пламенею по канонной парочке Бичер/Келлер - блядь, в их истории так охуенно показана любовь-ненависть, причём без сомцесучек, хотя ведь всё же к этому располагает. Всё! Но там и Бичер потрясный и не скатывается в сучковость, и Келлер - психопат, конечно, но без насилия к Бичеру, у него главный посыл - "я хочу получить твою любовь", реальная такая приебень, ему нужно, чтоб его любили. Так что обычно страдает не Бичер, а окружающие, которые имеют что-то против их любви.

И ещё зашипперил я Адебизи/Карим, но в сериале у них противостояние не романтическое, а психологическое. Горячо. Адебизи - ебанутый наглухо, вот он, я бы сказал, из типажа "самца". Карим - умный, справедливый, религиозный лидер, и, наверное, он один из всех персонажей воспринимается положительным без "но". И у них там такое столкновение мировоззрений, такой конфликт!

Полез на фикбук и ао3, не нашёл ничего, что мне бы зашло. Я, конечно, люблю ПВП и истории "они всё-таки смогли быть вместе", но в сериале всё показано очень неоднозначно, много моментов осталось за кадром, и я надеялся отыскать интересную АУ в тюремном сеттинге, где подробно описаны отношениях моих ОТП, захватывающий сюжет, интрига и такая же неоднозначность. Не нашёл, поэтому вот он я - 

Из-за безвыходности придумал фантастический фик с "бездушной" планетой, которая превращает добрых людей (отдающих душу) в уродов, а злым (забирают души у других и не отдают ничего планете) оставляет человеческий вид. На этой планете живут хомо сапиенсы-аборигены, и планета на них влияет так же (влияние одинаковое на всех, и на родившихся здесь, и на прилетевших). И никому бы планета нахуй не сдалась, но только там можно добыть ценнейший металл. Ну а так как планета превращает всех в уродцев, то сделали её тюрьмой, куда преступников отправляют отбывать срок и добывать металл. Преступники делятся на группировки, а ведь ещё и аборигены здесь же бегают, и охранники, которые в отличие от преступников быстро гниют/обрастают чешуёй/истекают слизью. И два моих ОТП в этой ебаной атмосферке страдают и ебутся 

Новость плохая: два дня чах над вышеупомянутым старбаксом, как Кощей над златом. Сделал неприятное открытие: по две тысячи слов могу писать, если эмоционально не привязан к персонажам. То есть Чудный фик пишется по ГП, а от героев этого канона я отдалился лет уж пять как. Я люблю сеттинг, обожаю книги, но того горения нет, и прошли страдания по Снейпу, и я прекратил оргазмировать от Волдеморт/\ГП, и всё такое прочее. К тому же, в Чудном фике я не стараюсь прописать персонажей канонно, скорее наоборот - вписать в их характер что-то категорично неканонное, но так, чтобы оно смотрелось если и не органично, то хотя бы "норм, под пиво сойдёт".

К тому же, столкнулся с ещё одной проблемой: хотел в конкретном куске текста описать много тактильного контакта между героями, но оказалось, что слов для его описания не так уж много, и часть из них либо не совсем подходит для дружеского контакта, либо просто не подходит по контексту и смысловым нюансам.

Ну, и я застопорился на диалоге, точнее на его окончании. Понимаю, что намудрил с философией и ВАЖНЫМ разговором, но, чёрт побери, мне вроде нравится. И лень переписывать, лол. Так что жопу в кулак и придумать диалог до конца. В целом - писал по восемьсот слов в день. Слабо, очень слабо. Но я всё равно молодец.

▼продолжение старбакса⬍

Когда дыхание выровнялось, Баки встал с кровати, обтёрся влажными салфетками и, натянув пижамные штаны, пошёл на кухню. Включив кофемашину, он распахнул окно и устроился на подоконнике, свесил ноги наружу. Восьмой этаж. Ему нравилась высота, и несмотря на десятки прыжков с парашютом и без, на множество операций, где он буквально балансировал у края пропасти, она не переставала его завораживать.

Когда приходила бессонница, Баки гипнотизировал подъездную дорожку и размышлял, насколько он мал в сравнении с обычной многоэтажкой, а если вспомнить о вселенной и других мирах… В какой-то мере он понимал суперзлодеев, инопланетных завоевателей и Гидру – за грандиозными планами и покорением миров сложно увидеть обычных людей. В Зимнем Солдате никто не пытался разглядеть человека: десятки военных командиров использовали его как бесчувственную машину и жестоко душили любые проявления человечности, и делали это не из жестокости, а по инструкции.

Баки до сих пор, иногда на половине шага или в середине разговора, оглушала мысль, что у него есть дом – не криокамера или комнатка на одну ночь с одной кроватью, а настоящая квартира. И в ней – огромная ванная комната и горячая вода, высоченный шкаф с кучей футболок и штанов и холодильник, забитый продуктами под завязку. В сороковые годы прошлого века Баки сказала бы, что быть человеком – это любить, мечтать, строить лучшую жизнь и сражаться ради своих любимых. Сегодня он бы добавил, что любой сердечный огонь потухнет, если его топтать и поливать водой. Пусть даже одна душа на всём свете – но кто-то должен видеть в тебе человека и признавать за тобой право на человеческие потребности.

Запищала кофемашина. Баки залез внутрь и, потянувшись, нажал на кнопку. В чашку полился кофе. Открылась дверь, ведущая в спальню Стива, и с тихим щелчком притворилась, в гостиной зажглась лампа, судя по направлению света – та, что стояла на книжной полке у телевизора. Скрипнуло кресло, раздался удар, и вслед за ним гулко завибрировала стеклянная поверхность кофейного столика. Стив зашипел и выругался сквозь зубы.

Баки сперва подумал, что разбудил его своей вознёй, но Стив не зашёл на кухню, не окликнул его и хранил молчание, хрипло и прерывисто дышал, срываясь на тихие всхлипы. Из них двоих проблемы с кошмарами были у Стива. Ему вечно казалось, что он делает недостаточно, а иногда – и вовсе не то, и мир летит в тартарары, и сотни тысяч людей погибают в спокойное время, потому что Стив Роджерс снова кого-то не удержал и не пожертвовал собой. На миссиях включались его стратегический талант и рассудительность, но, снимая костюм Капитана Америки, он сталкивался лицом к лицу с невыполнимым желанием всех спасти.

Диван скрипнул ещё раз, Стив тяжело вздохнул. Баки смотрел на его тень, подтянувшую колени к груди и уткнувшуюся в них лицом, и думал, что будь это кто-то другой, ситуация грозила бы неловкостью. Кофе расхотелось. Баки мягко ступил на пол, мысленно подбирая слова утешения, но выйти из кухни не успел – Стив резко вскочил на ноги и стремительно пошагал к его спальне.

Едва слышный стук по двери, из разряда – мне требуется помощь, и я её попрошу, но так тихо, чтобы не расслышал и суперсолдатский слух. Когда у Баки восстановилась память и он сложил прошлое с новой информацией – о мире, лучшем друге и супергеройских инициативах, Стив быстро понял, что скрывать от него свои проблемы – дохлый трюк и отделаться полуправдой тоже не выйдет. Примерно тогда они договорились, что беспокойство и стремление помочь работает в обе стороны; дружба – это взаимодействие и поддержка, а не миссия, в конце которой поджидают ледяные океанские воды и мёртвая тишина.

Сара Роджерс посмеялась бы над Баки, его самоуверенностью и тем, что он расслабился, поверил — «я и сам бы справился» Стива изменилось в «я могу принять руку помощи». Капитан Америка объединял вокруг себя супергероев и охотно сотрудничал с мутантами, богами, учёными-одиночками – ради мира во всём мире он бы договорился и с дьяволом, если бы, конечно, тот решил встать на путь исправления. Но когда что-то болело у Стива Роджерса, тревожило и бередило его разум или раздирало душу противоречиями, то у него внезапно отнимался язык и отказывало здравомыслие.

— Я просил тебя не справляться в одиночку, — говорит Баки и выходит из кухни. – А не скрестись в мою дверь для галочки.

Стив каменеет спиной, пожимает плечами и, от души постучав по дереву кулаком, растирает лицо ладонями. Они молчат и не двигаются, соображают, как не свести разговор к пародии на сеанс у психотерапевта, и вздрагивают, когда на улице хохочет девица и кто-то одобряюще свистит. Разминая шею, Стив вращает головой, отходит от двери в угол и, уперевшись ладонями в стены, прижимается лбом к правому предплечью.

— Неплохой был план, но всех случайностей не предусмотришь, — невнятно отвечает он и, развернувшись, улыбается одним уголком рта. Баки пытается считать его эмоции, но не выходит. – Что подняло тебя, ты же лёг часа три назад?

— Мне снилось ущелье. Как я лежал в снегу и вокруг выла вьюга. И красный тянущийся за мной след. Как ты думаешь, я слышал внизу шум поезда? Я уверен, что нет, но всё равно каждый раз во сне его слышу.

Стив сжимает губы и качает головой, подходит и, остановившись напротив, почти вплотную, всматривается в его лицо. Кладёт руки ему на плечи, у основания шеи, и слегка сжимает, а потом гладящим движением спускает их на спину и притягивает Баки к себе. Они обнимаются, и Стив пару раз судорожно собирает пальцы в кулак, словно хочет сгрести футболку и усилить контакт, но пальцы скользят по обнажённой коже и ладонь расслабляется, чтобы через несколько секунд попытаться снова.

— Ты помнишь мальчишку Дерри? – спрашивает Баки, но не отстраняется, продолжает негромко говорить почти на ухо Стиву. – Хулиганистый пацан, который расквасил тебе нос и отобрал цветные карандаши.

— Дерри-Берри. Мы с тобой познакомились утром, и вечером того же дня ты накостылял Дерри за мою разбитую физиономию. Успокаивал меня и возмущался, почему твоя мама выдала тебе нагоняй. Три дня потом выдумывали, как отомстить. План со школьными книжками был хорош – склеить все страницы по краям, подумать только, мы с детства замахивались на великие подвиги. Интересно, как бы мы попали к нему в квартиру? А ведь надо было ещё и успеть…

— Да, точно. А на четвёртый день мы узнали, что отец Дерри скончался. Инфаркт в тридцать лет. Невезучий мужик, и я даже не знаю, что хуже – отправиться в могилу так рано или родить гадёныша-Дерри. Да ладно тебе! – Баки погладил вскинувшегося Стива по затылку, стиснул шею и прижал его обратно. – Вот если бы мне дали выбор, упасть с поезда или воспитывать Дерри, я бы сам спрыгнул, и выстрела бы не понадобилось.

— Я разрываюсь между желанием стукнуть тебя и радостью, что ты вспомнил двадцатые годы. Это было так давно и так сильно отличалось от нового века, что иной раз я сомневаюсь – было ли? Знаешь, спросонья или когда контузит. Лежишь и думаешь, не приснилось ли? Вдруг я просто убедил себя, что это было? – Стив отступил и не позволил приблизиться, удержал на расстоянии вытянутых рук. – Скажи мне, я настоящий?

Баки резко и быстро, чтобы он не успел отшатнуться ещё дальше, наклонился вперёд и обхватил его запястье, выждал секунду – убедиться, что не разрушил момент. Стив растерянно улыбнулся, но не вырвался и не открыл рта, лишь выжидающе смотрел глаза в глаза и повернул руку так, чтобы тоже сжимать его запястье. Неуместно и не ко времени Баки подумал, как замечательно их тела подходят друг к другу – идеальное сочетание, и всегда так было, душевное и физическое единство. А потом отчего-то вспомнил, что стоит в одних штанах, с голым торсом и смутился, повёл Стива в гостиную, мягко потянув за собой, и усадил на диван, опустился на корточки, погладил его колени.

— Ты самый настоящий человек, из всех кого я знаю. И самый неблагодарный. Когда Дерри разбил тебе нос, я был в ужасе, понимаешь, эти синяки под глазами, кровь, твоя бледность… Да ты за считанные минуты превратился в зомби. И добавь к этому испорченный альбом и сломанные карандаши – недешёвый подарок на день рождения, — Баки зачесал волосы назад и задумчиво потёр бровь. – Мы ж мгновенно сошлись, я к обеду знал про всех твоих родственников и семейный достаток. Ты не представляешь, как я разозлился на Дерри: он уничтожил твои вещи. Не забрал, не спрятал, не отдал кому-то. Уничтожил! И новые тебе в ближайшее время не светили.

— Детские трагедии, — усмехнулся Стив. – Казалось, это катастрофа всей моей жизни. Во всяком случае, первые полчаса. Краски потускнели, жизнь утратила смысл, и только бы месть скрасила остаток моих дней. А потом ты рассказал анекдот, и я узнал из него, как появляются дети. Всё это подслушала соседка Варнер, и нас отругала уже моя мама.

— Знаешь, я ведь так Дерри и не простил. После похорон смотрел на его печальное лицо и не злорадствовал, нет, но испытывал удовлетворение. Он был из тех людей, находящихся вне моего понимания, которые совершают зло ради зла. И произошедшее выглядело справедливым.

— Баки, господи, он же был ребёнком! Выходит, и моя мама умерла в наказание за… Не знаю, мою гордыню? Или за то, что я постоянно влезал в драки?

— Учитывай, что и я был ребёнком. С максимализмом, свойственным для таких юных лет, и непринуждённой жестокостью, которой не осознавал, — Баки серьёзно смотрел на Стива и не моргал. Он хотел убедиться, что его речь не воспримется полуночной ностальгией, что в ней слышен подтекст. – До подростковых лет я воспринимал Дерри как врага, который напал на моего друга, испортил его вещи и не подумал извиниться, ни через три минуты, ни через три года. Вред, нанесённый им, нельзя было исправить – в то время и теми силами, которыми мы располагали.

— Мы вечно пытались исправить то, что было нам не по зубам.

— Верно. И все неприятности привели нас в конечный пункт. Мы с тобой, конечно, слегка разминулись и покалечились, каждый по своему, но… — Баки тяжело выдохнул и помолчал, подбирая слова. — Я терпеть не мог Дерри, мелкий говнюк, и с возрастом он катился по наклонной, перешёл с разбитых носов на распространение наркоты. И даже сейчас, столкнувшись с людьми много хуже, я не могу его оправдать. В свете прожитого звучит, наверное, смешно.

— Ну что ты, какой смех? Карьера комика тебе не светит, — откинувшись назад, Стив похлопал по сидению рядом с собой и, когда Баки не отреагировал, подхватил его подмышки и потянул вверх. Баки поддался, не стал упираться и сел на диван по-турецки, уперевшись ему коленом в бок. – Всё зависит, с какой стороны ты смотришь. Мы считали его преступником. Он нас – честными дураками.

— Да мы и были дураками, и не больно-то заморозка нас исправила, — рассмеялся Баки. – Иногда я задумываюсь, если бы Дерри не врезал тебе, чтобы выпендриться перед своими дружками, вернулся бы я на следующий день к твоему дому или ловил бы лягушек в соседнем квартале? Не остался бы ты в моей памяти одним из сотни таких же мальчишек бедняцкого района – худющих, чумазых, в потрёпанной одежде? Мальчишек, за которым не поспевают следить родители, потому что едва ли не круглосуточно работают, пытаясь выжить? Дерри разломал карандаши, но сблизил нас. Разве твоя маленькая личная драма не стоила нашей дружбы?

— Тем более через полтора года мама купила мне набор для рисования в три раза лучше, — согласился Стив и, покачав головой, шутливо ударил его под рёбра. – Мне кажется, или ты сравниваешь Дерри с нацистами? Серьёзно? Хулиганистого мальчишку с преступной организацией, пытавшейся захватить мир?

— Я считаю их исполнителями. Теми, кто нажимает на курок, но приказывает им это сделать нечто могущественное, вне человеческого понимания. Мы сражались вместе с богом против других богов, а я всё равно верю, что наши жизни – не цепь случайностей, существует судьба, рок, называй это, как хочешь, и ему подчиняются даже выходцы из других миров, — Баки порывисто вскочил, прижимая металлическую руку к груди, укачивая её, словно ребёнка, и сделал круг по гостиной. – Я никогда не смогу простить тех, кто растоптал Баки Барнса, потому что простить такое невозможно. Понять – да. В конце концов, отыскать причину жестокости несложно.

— Корысть, сумасшествие, мания величия, — напряжённо перечислил Стив. – Гниль в одном человеке приносит страдания тысячам.

— И эти тысячи потом до конца жизни задаются одним вопросом. За что? И я тебе скажу, что ответ на него не великая тайна. Всё очень просто, Стив. Все мы для кого-то там, наверху, — мелкие вредные говнюки, которые заслуживают хорошей трёпки. Все мы – Дерри, и наказание зачастую не соответствует нашим проступкам, а во много раз превышает. Но кто-то считает его справедливым. Так же, как считал я, когда умер отец Дерри.

— Я всё жду, когда ты вернёшься к моей неблагодарности, но пока выходит, что и благодарить-то не за что. Сумасбродные высшие силы безжалостно спутывают наши жизни, разрывают их, комкают и сжигают. И люди-марионетки издеваются друг над другом, следуя гениальному замыслу, — Стив плавно поднялся и приблизился, медленно и аккуратно ступая, словно боялся расплескать свою злость. Нежно сжал голову Баки ладонями, прислонился своим лбом к его. – А если бы меня отыскали в следующем тысячелетии, и, проснувшись, я бы узнал, что тебя поймали и казнили много лет назад? Мне сказать спасибо, что тебя мучили семьдесят лет, а не двести?

— Поблагодари себя, — Баки притянул его в объятие и слегка откинул голову, чтобы не отводить взгляд. – Поблагодари себя за то, что выжил и не оборвал это безумное приключение на полпути. Прекрати искать проблему в себе. Мы не провидцы, и в любой момент может появиться ещё один Дерри и нажать на курок. И мы повернём, наша судьба изменится – быть может, раскрошится в пудру, а может, поднимется в гору, но значимость этого поворота – его роковые последствия или заслуженные награды – мы сможем оценить в будущем.

— Если доживём, — утробно прорычал Стив. – Награды доходят не до всех. Иногда их прикарманивают, иногда разбивают. Добро побеждает не так часто, как об этом рассказывают в сказках. Пока это не сделали другие, приходится стрелять самому, чтобы награда дошла по адресу. И пойми, Баки, этого недостаточно – то пистолет даёт осечку, то меткость подводит, и погибают люди, плодятся новые гидры, и круговорот зла продолжается.

Он разрывает объятие и стремительным шагом идёт на кухню. Открывается кран, гудят трубы, и Стив возвращается, несёт в одной руке стакан с водой, а в другой – кружку с кофе.

— Уже остыл, — он протягивает кружку Баки и отпивает из стакана. – Вселенная невероятно прекрасна, и низкий поклон Большому взрыву за то, что она существует. Но жестокость царящая в ней… Нет, не только она. Жестокость и слабость. Благодарить за них? Чушь.

— Тебе не сделать всех альтруистами и добряками. Да и будем честны, в таком сладком мирке люди выбрасывались бы из окон от скуки. И вообще, у меня чувство, мы скоро договоримся до того, что ты – средоточие всего плохого.

— Я сделал убийство своей профессией, в здравом уме и трезвой памяти. Лишаю жизней одних людей, чтобы спасти других, и всякий раз оказывается, что я убил недостаточно. Жестокость и слабость во всей красе, — усмехнувшись, Стив допивает воду и ставит стакан на кофейный столик. – Я счастлив, что ты выдержал. До меня долго доходило. Я просыпался после «Озарения»

Анон

Re: победитель по жизни с грустным ебалом [дыбр][левел-ап][yes comments]

Короч, у меня есть проблема со здоровьем (как я предполагаю), которая влияет на внешку и подрывает мою самооценку. И я её так стремаюсь, что даже сейчас пишу через силу, потому что эта проблема меня реально очень сильно напрягает.
Уф, выдохнули. Раз-два-три. У меня растут волосы на подбородке, ебаная борода. Ну, не совсем борода, но жёсткий тёмный длинный волос не в количестве один штука, а в раз двадцать больше. Слава мерлину, больше нигде лишние волосы меня не беспокоят, даже над верхней губой всё в норме.
Я ходил на эпиляцию - лазерную и электрическую, и последняя не из очень приятных, скажу я вам. Толку - хер целых хер десятых. Мучаюсь больше года. Но к врачу так и не удосужился сходить - в основном, как я и сказал выше, потому что мне прям стрёмно. Хотя мозгами понимаю, что это проблемы со здоровьем, ау, чего стрематься-то? Ну и ещё потому, что боюсь - проблему вылечат, а волосы останутся, и что доктор скажет мне - ебаться вам, милочка, с этим всю жизнь.
Фух, блядь, выговорился.
апд: если кто сталкивался с похожими проблемами, буду рад, если расскажете - как, что, куда, получилось ли вылечиться/избавиться от проблемы.

Отредактировано (2020-05-06 17:03:10)

Анон

Re: победитель по жизни с грустным ебалом [дыбр][левел-ап][yes comments]

▼советы и вангования, можно игнорировать, если не хочется читать⬍

Анон, погугли гирсутизм. Как правило, это симптом дисбаланса половых гормонов, то есть может указывать на всякие неприятности с яичниками. Хорошая новость: это лечится, и новые волосы расти не будут. Плохая: те волоски, которые уже есть, можно удалять только эпиляцией, они сами не выпадут. Вангую, для тебя эпиляция была неэффективной, потому что выпали те, что были, и отросли новые, потому что эндокринная проблема не решена. Очень плохая новость: если эндокринку не лечить, волос на лице станет еще больше (а на голове - меньше), а попутно полезут и прочие косметические неприятности типа полноты и откладывания жира прицельно на животе.
У меня, да, та же проблема, и я точно так же никак не дойду до врача по самым разным идиотским причинам. Обещаю себе, что после раскукливания от карантина займусь активнее.

Отредактировано (2020-05-06 17:10:20)

Анон

Re: победитель по жизни с грустным ебалом [дыбр][левел-ап][yes comments]

Мне кажется, что я со своим горением безжалостно напал на невинного человека. И понимаю, что паранойя и что анон не отвечал бы, если бы не хотел, но... Мда. Боюсь, что заебу, поэтому лучше не буду общаться вообще.

Ёпт, анон, ну ты что, Я БЫЛ ТАК РАД ЧТО ТЫ ВКУРИЛ ЭТОЙ ДУРИ с моей подачи    прям как диавол, заарканивший сочную, вкусную душу
Я-то думал, что тебя чем-то случайно обидел, и ты решил больше не приходить поорать в меня

(бесцельно тыкался по безблогам в предзакатной тоске и тут ХОБА нашёл тебя, поясняю, чтоб не будить твою паранойю)

(а! вспомнил вот только что, на дайри же было соо по Оз, https://em-city.diary.ru/ )

Отредактировано (2020-05-07 21:46:53)

Анон

Re: победитель по жизни с грустным ебалом [дыбр][левел-ап][yes comments]

▼советы и вангования, можно игнорировать, если не хочется читать

Спасибо за обратную связь, анон  Мне твой ответ помог, я, наверное, даже не смогу объяснить, но знаешь, приятно поговорить с другим человеком о своей проблеме, а не орать в пустоту. Я тоже сейчас пообещал себе пойти к врачу после окончания карантина. Удачи нам! И если хочешь, можем держать связь и обмениваться инфой во время лечения (я, правда, соберусь к концу мая, как минимум, потому что жопа с поликлиниками и больницами).

Ёпт, анон, ну ты что, Я БЫЛ ТАК РАД ЧТО ТЫ ВКУРИЛ ЭТОЙ ДУРИ с моей подачи    прям как диавол, заарканивший сочную, вкусную душу
Я-то думал, что тебя чем-то случайно обидел, и ты решил больше не приходить поорать в меня

ОРУ    Это действительно судьба!
Тебе и заарканивать не надо, после того как ты ответил один раз на мой ор и просьбу спойлеров, моя душа заочно стала твоей. Ни в коем случае не обидел, у меня просто в первые дни и недели горения ёбнетенький энтузиазм и стенания, которые я не контролирую, но потом меня осеняет - как жиж я всех заебал! И я самоликвидируюсь.

Эта дурь очень сильная и великолепная, настолько, что я из-за неё какое-то время вдохновенно дрочил английский. Дело в том, что первые два сезона перевод был нормас, но третий и четвёртый я в хорошем не нашёл, поэтому скачал на оригинале. А сабы только к третьему-то есть! В общем, третий сезон я по десять раз перематывал каждые пять секунд, чтобы всё точно расслышать и перевести. И это даже не бесило, потому что настроение было - пересматривать каждый значимый момент бесконечно и кречать о том, какие все потрясающие (ну или уроды).

К сожалению, я остановился на четвёртом - многого не понимаю без перевода и сабов. Ищу удобные сабы (или продолжу дрочить английский). Но само собой я себе уже всё проспойлерил (на перемотке) и визжал как сучка, когда сына Тоби похитили и убили - до последнего не верил, что правда. А линия Карима и девушки сделала моему сердечку больно. Теперь моё второе ОТП - Адебизи/Карим/девушка. Я не представляю, как ему обоснуй придумать, но гореть это не мешает.

И концовка четвёртого сезона - ебануться можно. А я думал, что Шерлок заканчивался ммм... неопределённо и издевался над зрителями. АААААА. И я даже понимаю, почему меня так вжарило - сериал проехался по моим кинкам: в паре Тоби/Келлер ебанутая динамика в края и одновременно - искренняя привязанность, и что бы там с Тоби не происходило, он всё равно не превратился в сучку. Не особо часто я и в фанфиках-то могу найти, как один из пары сперва предаёт, а потом ломает ноги-руки возлюбленному, но в итоге пара сходится и живёт, если и не счастливо, то без абьюза и изнасилований "по любви".

Адебизи и Карим - это какой-то лавхейт в моей голове. Насколько меня бесит и раздражает Адебизи, настолько люто он мне нравится рядом с Каримом. Столкновение ебанутости и харизмы с принципами 

(бесцельно тыкался по безблогам в предзакатной тоске и тут ХОБА нашёл тебя, поясняю, чтоб не будить твою паранойю)

Не переживай, моя паранойя работает против меня, а не других - я вечно подозреваю, что кого-то преследую 
Спасибо, что разрешил в тебя поорать, ты классный! 

---

Всем анонам, которые заходят на огонёк, большой привет. Счастья, здоровья, денег побольше и любви (если оно вам надо). Просто так. Должно же быть что-то хорошее в этом карантинном пиздеце.

[творчество скорпиона]

Ничем не могу похвастаться, из-за депры не написал ровным счётом ничего. Самым неприятным образом уныние наложилось на непрерывный хор в голове: "Напиши нас, ну напиши!". Начинаю понимать, что подразумевают под "пиши, только если не можешь не писать". Проблемка в том, что писать я сейчас тоже не могу, и нерассказанные истории пытаются раздробить мне череп. Попытаюсь сегодня потупить в Ворд до утра - написать продолжение Дивного фанфика и начало фанфика по Тюрьме Оз. И да, я ещё не сел за работу, но накатывают слёзы из-за собственной бесталанности и никчёмности.

Вообще вот он план на два дня:
(когда я говорю "глава" - это означает работу над главой, а не то, что я напишу её всю. прост в таком состоянии я не смогу сконцентрироваться на чём-то одном, отсюда и распыление)

1. Глава Снейпа для Дивного фанфика.

2. Подробный сюжет и первая глава для фанфика по Тюрьме Оз.

3. Первая глава для фанфика по Стартреку. Лебединый пейринг Судер/Тувок. Я в ранних (и удалённых, ага) записях говорил, что меня в команде на ЗФБ один милый человек упорол этим пейрингом - так качественно упорол, что я подробный сюжет на макси придумал с чувствами, приключаловом, трагедью, сексом и ХЭ (для пейринга, не для остальных, лол). Однако я - стыд и позор мне - слился, потому что депра, мда. Во время её усиления у меня большие проблемы с общением, а потом - ну, потом проходит слишком много времени, чтобы возвращаться - потому что я всё проебал, упс.

В общем, повторюсь, упорос был качественным настолько, что я пятый месяц возвращаюсь к этому ненаписанному фанфику и думаю о его прекрасии. Поэтому - чего бы не начать работать над ним-то?

4. Зомби-старбакс, завершить открытую сцену, перейти на расследование и ввести в сюжет Локи.

5. Первая глава для "Блядство, мазохизм и любовь на фоне революции" (хреноугольник).

[дыбр скорпиона]

Я забросил всё – и английский, и писательство, и чтение, и спорт, и свою печальную физиономию. Но в унынии я нашёл и плюсы. Знаете, такой почти-объективный анализ депрессии – мне удалось увидеть, что я действительно болен, а не тупой беспомощный валенок.
Впервые мне удалось самоизолироваться (вот удивительно-то во время самоизоляции!) с подъёма умственных и душевных сил до его упадка и скатывания к уровню «не могу встать с кровати». И в этот промежуток я не контактировал с людьми, у меня не было отрицательных или положительных всплесков эмоций или событий – то есть ничего, что могло бы меня ввергнуть в депрессию или, напротив, вытянуть из неё. Только я и мозг, один на один.

Отследил депрессию по стадиям (примерным, конечно):

▼о том, как я съезжаю с "норм" до "лежу пластом"⬍

сперва я забиваю на полноценный уход за кожей, перестаю пользоваться кремами и принимать по утрам-вечерам душ каждый день. Потом настаёт время зубов – чищу только по утрам, вечером уже до ванны дойти не могу. Между этими двумя стадиями в голове постоянно всплывают картинки, как я когда-то опростоволосился – всё стыдное и мерзкое. Несколько раз в день накатывает дикое желание смыть с себя грязь – в переносном смысле (хочется отодрать от кожи своё ничтожество и бесполезность).

На третьей стадии я начинаю рыдать от любой ерунды, на которую натолкнусь – например, в сериале ребёнку не купили игрушку, и бам! – скорпион рыдает как сука. Поэтому я не могу смотреть что-то или читать – мне иногда плохеет, стоит подумать о перипетиях главных героев. Тяжело разговаривать – что психосоматическое (?), слова буквально застревают в горле. Если говорю с людьми (выходил в магазин, со мной пыталась завести беседу продавщица), то не могу сформулировать свои мысли, заикаюсь и запинаюсь. Иногда выпадаю из реальности и теряю время.

В четвёртой стадии сплю по шестнадцать-восемнадцать часов в день, а когда не сплю, не могу встать с кровати – ни физических, ни моральных сил на это нет. Много и красочно фантазирую о лучшей жизни, испытываю к фантазиям нежную привязанность, которую могу сравнить разве что с эмоциональной привязанностью к человеку. Разновидность «они же живые!», но к порождениям своего же сознания. Нечасто, но очень неожиданно появляются мысли «всё бессмысленно, почему бы не покончить с этим сейчас?»

И раньше я считал, что слишком фиалочен и не приспособлен к реальному миру, многое чересчур близко принимаю к сердцу. Надо быть кремнём! Сильным! Несгибаемым! Мощным! Какого хера ты нюни распускаешь? Всем плохо, не только тебе! А сейчас накатывает осознание, что я абсолютно это не контролирую – когда депрессия выталкивает тебя из собственного тела, ты словно наблюдаешь, как падаешь в замедленной съёмке с хреннадцатого этажа, раскинув руки в стороны, и даже не пытаешься ухватиться за что-то – да за тот же воздух, рефлекторно.

В общем, я немного поменял подход и теперь рассматриваю самые обыкновенные, ежедневные действия, как приём лекарств. Чтобы вылечиться, мне необходимо ухаживать за собой и своим домом, следить за вещами и по мере сил заниматься учёбой. Лекарства, хочешь-не хочешь, надо принимать регулярно, несмотря на настроение. Я это пишу, и мне уже смешно, что каждый вечер я буду выдавать себе воображаемую ачивку «почистил зубы» (+10 к хелке). Достигатор, ёба.

И скажу честно – не знаю, как такой подход будет вязаться с методиками и советами, которые я буду черпать из книг по психологии. Возможно, получится адовая каша, и я начну бегать по подъезду с топором и ломиться к соседям с криками о мировом заговоре и адренохроме.
***
Что увлекательного произошло со мной за последние дни? Нихуя. Даже Марусель, моя дражайшая кошка, нашла себе другана и планирует побег на этаж выше. Забавная ерунда – я с полторы недели думал, что Марусель ебанулась, просветлилась и начала видеть потустороннее – она ходила по квартире с задумчивым видом, устремив взгляд в потолок, и то ли размышляла над смыслом жизни, то ли охотилась на привидение.

В конце концов, после многих попыток и громких падений – привет соседям снизу и мне в три часа утра – она научилась запрыгивать на холодильник с пола. Марусель ликовала, а я приуныл – это было единственная поверхность, до которой она не добралась и не скинула оттуда всё нахуй. На холодильнике Марусель сидела часами и гипнотизировала выход для вытяжки, и я уж подозревал, что следующей ночью я проснусь не от кошачьего топота, а от змеиного шипения или щекотных лапок паука.

Но всё оказалось проще: однажды я зашёл в ванну – там слышимость лучше – и чуть не свалился с фаянсового друга, потому что сверху ЗАМЯУКАЛИ, а Марусель с воодушевлением начала карабкаться по полотенцесушителю, но что-то пошло не так и она ебанулась мне на колени.

Подумываю, не начать ли мяукать кому-нибудь с балкона – глядишь, тоже друзей найду. В белых халатах.

Что ещё стоит упомянуть? Гм. Наверное, то, что я расчесал себе шею, а мазь в аптечке у меня только серная и на улицу выходить лень, поэтому я источаю запах преисподней. И сегодня ночью мне снилось, как я убиваю двух человек – не помню за что, но помню, что они были плохими. Может, я сатана? Это нужно обдумать.

[не говори левел-ап, пока не поднимешь жопу]

В безблоге «Дни моих ничтожества и славы» анончик дал ссылку на методику «Создай себя заново». Если кому интересно: https://theoryandpractice.ru/posts/8493 … t-yourself
Кем бы я хотел стать? Кем бы я вырастил себя с нуля? А ведь на самом деле мне и обнуляться не надо – я сейчас полный ноль без палочки. Никто и звать меня никак. Посидел, подумал, проанализировал и выдал в итоге пять пунктов, которым бы хотел посвятить жизнь:

1.    Актёрство. Я перестарок, очень сильно перестарок, и пока вообще не представляю, как втиснуться в эту профессию (и не помереть от психологического напряга). Тем более я хочу заниматься этим не в России, а за границей. Понятно, что сразу мне нужно учиться здесь и заниматься языком так, чтобы три пота сходило. Мда. Лёгких вариантов я не ищу.
2.    Рисование. А здесь я проебал все полимеры, надо просто-напросто садиться и рисовать и изучать материалы по рисованию. Очень легко, лол. Я не претендую на звание великого художника, просто хочу переносить на бумагу образы, что ебут мне мозги и спускают упоротое вдохновение на извилины. Ну и подумываю замутить в будущем патреон.
3.    Писательство. Написать все идеи, которые по ночам спать не дают. Плюс - литературные конкурсы и патреон в будущем.
4.    Физика и программерство. Этот пункт я хотел бы сделать хобби, а не основной деятельностью, но так как он куда более реален, то надо и его дрочить в шесть рук, семь ног и четыре рта (что за чушь я несу?).
5.    Волонтёрство, благотворительность. А с этим проблем не возникнет даже в периоды безденежья – много где требуется физическая сила.

Постараюсь сконцентрироваться на всём, что с этими пунктами связано.

***
В безблоге «Душевная стодневка» зацепил метод 16 ассоциаций: https://www.youtube.com/watch?v=yHKyjIy_iV4
Выполнил это упражнение и долго смеялся. У меня получилась охуенная цепочка ассоциаций, которая по итогу свелась к «Счастье» - «Я». Да, пытался понять, что для меня значит счастье, хах. Выглядит эгоистично, хотя на самом деле сигнализирует о моём стремлении успеть везде и сделать всё: «Я» - это ассоциация на «Личность» (предыдущие два слова – «Доброта» и «Карьера») и «Успешность» (предыдущие два слова – «Семья» и «Целеустремлённость»).

По-моему, это упражнение не прояснило что-то, а вытащило на поверхность ещё одну проблему – я должен стоять на пьедестале, быть героем и преуспевать во всём - иначе мне будет плохо и тяжело, и я буду считать, что не заслуживаю ничего хорошего.
Блядь, когда углубляюсь в свои мозги и натыкаюсь на ебучие горы заскоков, триггеров и бескрайние океаны безнадёги, всегда недоумеваю – как я не разваливаюсь и умудряюсь хоть как-то существовать? Ведь очень я похож на говно и палки, слепленные в форме человека.

***
Вот я смеялся чуть выше, а получилось-то - чего я достиг за два дня? Невероятного! Я усилием воли заставляю себя чистить зубы два раза в день. Достижение разблокировано.

Анон

Re: победитель по жизни с грустным ебалом [дыбр][левел-ап][yes comments]

ОРУ     Это действительно судьба!

ВОИСТИНУ   

у меня просто в первые дни и недели горения ёбнетенький энтузиазм и стенания, которые я не контролирую, но потом меня осеняет - как жиж я всех заебал!

Поверь, анон, меня заебать очень сложно я десять лет пробыл замужем за конченым и даже не разбил ни одной тарелки за эти годы  , так что если вдруг будет необходимость поорать - ОРИ, я буду только щаслив.
Дурь ведь и правда охуительна. Я скачал и сел пересматривать в дцатый раз 
Все эти моменты - праченая, "Ай лав ю, Тоби - Ай лав ю" и Келлер швыряет банку спиртяги в стекло и его скручивает охрана. И Райан и его записка "Всё для тебя, Глория, всё ради тебя". И Адебизи шепчет "I admire you more than I desire you", и Мигель со всеми его страданиями и, и, и... Ну вот, я снова в сопли   

Теперь моё второе ОТП - Адебизи/Карим/девушка. Я не представляю, как ему обоснуй придумать, но гореть это не мешает.

Анон, это Оз, я смирился с тем, что моё ОТП №2, которое ВОЗОЖГЛО ВО МНЕ ВСЁ НАХРЕН, появилось в последней серии последнего сезона 

Уф. Простите, был взволнован.  Спасибо, что ты нашёлся    Впервые за много лет я сам проорался ПРО ЭТО.

Не болей, анон, и пусть всё, что ты хочешь сделать, у тебя получается и приносит радость

Анон

Re: победитель по жизни с грустным ебалом [дыбр][левел-ап][yes comments]

И если хочешь, можем держать связь и обмениваться инфой во время лечения

Давай, анон. А то я прям почти наверняка знаю, что попробую опять забить, а мне ващет надо. Ну как минимум, узнать, не отвалилось ли у меня внутри что-нибудь важное.

▼Скрытый текст⬍

если хочешь, пиши в личку, я Бабочка с глазами

Анон

Re: победитель по жизни с грустным ебалом [дыбр][левел-ап][yes comments]

[дыбр скорпиона]

Сохранил ачивку "Чистильщик зубов", и так радовался этому, что проебался по всем фронтам. А если серьёзно, я проспал все эти дни. Встаю утром еле-еле, и через два часа уже снова хочется спать. Сегодня вот проснулся в час дня, заснул в четыре, продрых до десяти. Разозлился. Пообещал не спать до завтрашних (точнее уже сегодняшних) двенадцати вечера.

Немного тоскую по манечкам - в возбуждённом состоянии я мог не спать по двое-трое суток или спать по четыре часа. Голова, конечно, в тумане, но всё успевал.

[творчество скорпиона]

Удивительно, но с запланированным я не полностью проебался. По факту получается, что я просыпался-то для двух вещей - поесть и чуть-чуть поработать над фанфиками. Но, конечно, сделал очень мало и растянул это всё на четыре дня вместо двух.

В общем - и снова здравствуйте, с вами рубрика: планируй, но нихуя не делай. Не то чтобы совсем нихуя, но я всё равно недоволен. Два дня просто проебал в молоко, а на третий вспомнил про планы и побежал за уходящим поездом. Еблан. Но хвалю. Молодец, скорпион, могло быть и хуже, ты супер, люблю тебя! Лол.

А ещё я успел зайти на КФ, зачесть фанфик и пойти автору в личку (потому что не хотел отрицательный отзыв пилить под работу). Получил в целом благожелательный ответ, но сижу в непонятных чувствах.

▼про то, как я был критиком пять минут⬍

Суть: в фанфике милая история про двух влюблённых людей, но у ГГ1 есть... ну пусть будет волшебный сломанный кран, который надо каждое утро в семь часов залепливать скотчем. А в праздники от него вообще отходить нельзя. Если не выполнишь условия - начнётся апокалипсис.

ГГ1 очень стесняется своего крана и скрывает эту всю мутотень от ГГ2, но его поведение очень похоже на поведение изменщика и мудака. И это важно - ГГ1 это прекрасно понимает и видит, что ГГ2 мучается и изводит себя. Но повторюсь - всё это написано мило, и ГГ1 всё время обещает себе рассказать ГГ2 о кране и жить дружно и счастливо, но потом происходит хуйня.

У ГГ2 заканчивается терпение, и он решает через силу-через боль разорвать эти отношения, в которых, как он думает, ему постоянно изменяют. Говорит об этом ГГ1, и тот ему отвечает: "Захлопнись и не открывай рот. Я так и знал, что это произойдёт, хотя, конечно, думал ты начнёшь пиздеть раньше, ебанат". И я не преувеличиваю.

Обычно я не лезу с непрошенными советами, но автор сам написал, что у него нет беты, и остальной фанфик был написан нормально, и в общем я подумал, что у автора замылился глаз. Написал. Мне сказали спасибо, но также отметили, что автор так и хотел, да и это не недостаток, а вкусовщина. Неожиданное мудачество положительного персонажа и газлайтинг партнёра - так и надо. Ну ок.

Так ничего и не ответил, потому что врать не хочу, а без вранья получится слишком критикански.

Отчитываюсь по пунктам (я придумал всем фанфикам названия и создал шапки на фикбуке, уже предвкушаю мировую славу, хехе):

1.    Многострадальный старбакс с зомбаками и любовью до гроба и после. Я добил диалог и сцену в гостиной – причём «добил» скорее в значении «отпинал ногами и отметелил кастетом». Вообще-то первая глава должна была додать читателю дружбы очень близкой к романтическим отношениям, но ещё не перешагнувшей границу между двумя этими понятиями. Любят, но пока дружат, ага. Но, кажется, я додал не читателям, а себе.

Философские разговоры в ночи, обговаривание недосказанного ранее и тактильный контакт. Ур-ур-ур. А ещё я неожиданно сравнил Стива с Иисусом. Ну не я, а Баки.

Честно говоря, не особо понимаю, когда авторы говорят что-то вроде «Это не я, мои персонажи захотели сделать вот так!», но во время работы над этой главой у меня возникло примерно такое ощущение. Всё бывает в первый раз. Герои хотели говорить. Рассказывать друг другу о своих переживаниях. Поэтому я написал две тысячи двести слов и всё равно не добрался до загадошных трупов и очень загадашного Локи. Бля.

▼старбакс⬍

▼первая часть, которую уже кидал в предыдущих постах⬍

Баки проснулся в два часа ночи. В открытое окно долетал шум ночной улицы, фары проезжающих машин освещали на пару секунд потолок, и комната снова погружалась в темноту. В голове царила блаженная тишина, и впервые к нему пришло осознание – кажется, всё начинает налаживаться. Положив ладони себе на лицо, Баки обвёл кончиками пальцев надбровные дуги, нос, губы, подбородок и напоследок – положил их на закрытые веки, чувствуя, как движутся глазные яблоки.

Это лицо принадлежало погибшему солдату, патриоту своей страны, и опасному наёмному убийце, на чьих руках кровь десятков невинных людей. И Баки больше не должен его прятать – люди смотрят, да что там, они, бывает, пялятся, как на циркового уродца, или шарахаются с презрением на лице, но после судебного оправдания он никогда не скрывает своего лица. Это – его личность, его прошлое, от начала и до конца – то, где он выбирал свой путь сам, и то, где забыл себя. Это, чёрт возьми, его жизнь, и он не будет прятаться, чтобы не дай бог не разрушать кому-то картину мира. Не скроет снова своё лицо, пусть и ему самому так было бы легче.

Сегодня ему снились горы – снежные, ледяные, бритвенно острые. Зазубренные камни отхватили его руку, прожевали, выплюнули и позвали подмогу – отряд гидровцев, вооружённых пилами. Солдаты бугрились на скалах человекообразными наростами, росли, вздувались и, наконец, делали первый шаг, и каменные тела обрастали кожей, открывались глаза, вздымались от дыхания грудные клетки – мёртвое наполнялось жизнью.

Баки, истекая кровью и лёжа в снегу, беспрерывно смеялся — потому что у каждого солдата было его лицо – и не мог успокоиться, даже когда пилы вгрызались в его тело, кромсая на части. Хозяева, кураторы и палачи — они пытались достать его в сновидениях, тайком пробирались в бессознательное и обретали там плоть, но разве это не смешно? Из бездушной гранитной глыбы в человека превращался Баки, а им – кошмарам из прошлого – суждено навеки остаться каменными големами.

Лёгкий ветер пошевелил занавеску и прошёлся прохладой по обнажённой груди – приятная испарина стала холодной плёнкой, стягивающей кожу, но это не принесло дискомфорта. В новой жизни Баки не досаждали физические неудобства.

Боль была неприятной, взрывала тело нервными импульсами и мешала функционировать. Из-за жары повышалась потливость и голову сдавливало обручем. Высокое либидо, сытая жизнь и долгое воздержание на выходе давали несвоевременную эрекцию и болезненное трение о джинсы. Ноющие мышцы, чрезмерный аппетит, недосып и шрамы на левом плече, вокруг которых, как оказалось, была очень чувствительная кожа, — естественные обыденные вещи обрушивались на Баки неожиданно, выбивали из колеи, но не раздражали. Они символизировали, что тело полностью принадлежит ему.

Если Баки захочет, то воткнёт себе нож в бедро, провернёт лезвие раз-другой и будет корчиться в луже крови, наблюдать, как срастаются кровоточащие края, пока сыворотка не залатает рану. Никто не причинит ему боль, разве что – шальная пуля или он сам.

Если Баки захочет, то закажет доставку из десятка ближайших ресторанов и устроит праздник живота. Никаких белковых коктейлей, внутривенного питания или желудка, усохшего до размера грецкого ореха.

Если Баки захочет, то купит билеты и облетит весь мир, посетит каждую страну, пройдётся по улицам, на которых когда-то убивал, но в этот раз на нём не будет чёрной гидровской формы, а в его карманах – оружия, никакого оружия, кроме руки, кроме её стального блеска и калибрирующихся пластин.

Если Баки захочет, то…

Запрокинув голову и прикрыв глаза, Баки накрывает свою шею правой ладонью, ведёт вниз, с силой надавливает, трёт ключицы и круговыми движениями гладит грудные мышцы, но не задевает соски. Лишь когда разогревается кожа, пышет жаром и словно горит, он царапает правый сосок, сжимает и скручивает – больно и хорошо, удовольствие стекает вниз живота, и приятная дрожь сотрясает тело. Под закрытыми веками знакомые руки стягивают с него одежду и ногти проходятся по его коже; губы смыкаются над левым соском, зубы скорее намечают укус, чем кусают, а язык то давит в дёрганном пульсирующем ритме, то с силой лижет.

Левой рукой Баки спускается на живот, широко расставляет пальцы и оглаживает, поочерёдно спускается на бока, щекочет, и дёргается от наслаждения, сдерживая рвущийся из горла смешок. От пупка и по блядской дорожке вниз – Баки чувствует, как трутся волоски о ладонь, и останавливается, не дотронувшись до лобка. Чужие губы прекращают терзать сосок и повторяют путь его руки, вылизывают и кусают до тёмных засосов, сразу же расцветающих на коже, и Баки от избытка эмоций скребёт себя ногтями по животу, расцарапывая себя.

Член уже давно твёрдый и напряжённый, влажная головка задевает костяшки пальцев, и восхитительная судорога прошивает Баки – смесь нетерпения и жажды развязки, но ему хочется продлить удовольствие. Он заводится с пол-оборота и слишком быстро срывается, погружаясь в посторгазменную эйфорию, и почти сразу его тело просит ещё и ещё, ему недостаточно ощущений, оно требует, чтобы тот, другой, пришёл из фантазий в реальность и терзал его до изнеможения и абсолютной усталости.

Поэтому Баки не спешит, ласкает себя там, где правая нога соединяется с туловищем, водит пальцами по паховой складке и представляет, как припухшие покрасневшие губы задерживаются у его члена и тёплое дыхание ласкает уздечку, и Баки хочется умолять – просить о прикосновениях, извиваться, пытаясь усилить контакт кожа к коже, но он лишь сдавленно стонет, и чужой рот очерчивает влажную горячую линию внизу его живота и спускается обжигающими поцелуями на внутреннюю сторону бедра.

Баки поднимает веки и смотрит вниз: голубые глаза с жадностью следит за его лицом, впитывают каждую эмоцию. Тёмно-русая чёлка, обычно зачёсанная назад, свисает и почти задевает его поджавшиеся яйца. Это всё у него в голове, обычное воображение, мечта – но картинка настолько яркая и живая, что сейчас, в этот момент, Баки полностью в неё верит, границы между выдумкой и реальностью стираются. И Стив, лежащий у него между ног, смотрит хищно и ненасытно, словно собирается присвоить, вплавить в себя, наполнить наслаждением до краёв и навсегда вытеснить из его мыслей весь остальной мир.

Мышцы красиво перекатываются под его кожей — он наклоняется и проводит носом по бедру и дует на основание члена, сжимает колени Баки и тянет вверх, задирая ему ноги. Ничего не делает, просто смотрит, и Баки ощущает себя предельно раскрытым, беспомощным и расслабленным – никто не видел его таким, и он знает, что это – начало, что через час он будет ещё более раскрытым – везде, растянутым, покорным и не способным пошевелиться. Впереди много прикосновений и удовольствия на грани боли, и откровенных стонов, и шлепков кожи о кожу, и Баки нужно больше Стива и его желания, но оргазм накатывает неумолимой волной.

Стив исчезает, но одновременно он занимает собой всю комнату, поглощает Баки и впитывается в его поры, растворяется в крови; тело выламывает, пальцы на ногах поджимаются, и мир отдаляется, в голове – звенящая пустота. Баки на мгновение застывает, опираясь на кровать затылком и пятками, но потом мышцы сокращаются ещё раз, удовольствие ослепляет, и он покачивает бёдрами, трахая воздух, пока сперма толчками выливается ему на живот.

Если Баки захочет, то отдрочит себе, потому что физическое наслаждение – прекрасная штука; и если он ещё не был готов к сексу и размышлял о нём теоретически – о гипотетических партнёрах, открывшихся горизонтах и Стиве, — то мастурбацию прировнял к волшебству. Он изучал свою тело и приучал себя к мысли, что время страданий закончилось. Почему бы не распробовать обычных человеческих радостей? В конце концов, Баки никогда не стеснялся удовольствий и своей слабости к ним и сейчас отчётливо осознавал, насколько он везучий сукин сын – выбраться из семидесятилетнего плена, вернуть воспоминания и сохранить вкус к жизни.

Когда дыхание выровнялось, Баки встал с кровати, обтёрся влажными салфетками и, натянув пижамные штаны, пошёл на кухню. Включив кофемашину, он распахнул окно и устроился на подоконнике, свесил ноги наружу. Восьмой этаж. Ему нравилась высота, и несмотря на десятки прыжков с парашютом и без, на множество операций, где он буквально балансировал у края пропасти, она не переставала его завораживать.

Когда приходила бессонница, Баки гипнотизировал подъездную дорожку и размышлял, насколько он мал в сравнении с обычной многоэтажкой, а если вспомнить о вселенной и других мирах… В какой-то мере он понимал суперзлодеев, инопланетных завоевателей и Гидру – за грандиозными планами и покорением миров сложно увидеть обычных людей. В Зимнем Солдате никто не пытался разглядеть человека: десятки военных командиров использовали его как бесчувственную машину и жестоко душили любые проявления человечности, и делали это не из жестокости, а по инструкции.

Баки до сих пор, иногда на половине шага или в середине разговора, оглушала мысль, что у него есть дом – не криокамера или комнатка на одну ночь с одной кроватью, а настоящая квартира. И в ней – огромная ванная комната и горячая вода, высоченный шкаф с кучей футболок и штанов и холодильник, забитый продуктами под завязку. В сороковые годы прошлого века Баки сказала бы, что быть человеком – это любить, мечтать, строить лучшую жизнь и сражаться ради своих любимых. Сегодня он бы добавил, что любой сердечный огонь потухнет, если его топтать и поливать водой. Пусть даже одна душа на всём свете – но кто-то должен видеть в тебе человека и признавать за тобой право на человеческие потребности.

Запищала кофемашина. Баки залез внутрь и, потянувшись, нажал на кнопку. В чашку полился кофе. Открылась дверь, ведущая в спальню Стива, и с тихим щелчком притворилась, в гостиной зажглась лампа, судя по направлению света – та, что стояла на книжной полке у телевизора. Скрипнуло кресло, раздался удар, и вслед за ним гулко завибрировала стеклянная поверхность кофейного столика. Стив зашипел и выругался сквозь зубы.

Баки сперва подумал, что разбудил его своей вознёй, но Стив не зашёл на кухню, не окликнул его и хранил молчание, хрипло и прерывисто дышал, срываясь на тихие всхлипы. Из них двоих проблемы с кошмарами были у Стива. Ему вечно казалось, что он делает недостаточно, а иногда – и вовсе не то, и мир летит в тартарары, и сотни тысяч людей погибают в спокойное время, потому что Стив Роджерс снова кого-то не удержал и не пожертвовал собой. На миссиях включались его стратегический талант и рассудительность, но, снимая костюм Капитана Америки, он сталкивался лицом к лицу с невыполнимым желанием всех спасти.

Диван скрипнул ещё раз, Стив тяжело вздохнул. Баки смотрел на его тень, подтянувшую колени к груди и уткнувшуюся в них лицом, и думал, что будь это кто-то другой, ситуация грозила бы неловкостью. Кофе расхотелось. Баки мягко ступил на пол, мысленно подбирая слова утешения, но выйти из кухни не успел – Стив резко вскочил на ноги и стремительно пошагал к его спальне.

Едва слышный стук по двери, из разряда – мне требуется помощь, и я её попрошу, но так тихо, чтобы не расслышал и суперсолдатский слух. Когда у Баки восстановилась память и он сложил прошлое с новой информацией – о мире, лучшем друге и супергеройских инициативах, Стив быстро понял, что скрывать от него свои проблемы – дохлый трюк и отделаться полуправдой тоже не выйдет. Примерно тогда они договорились, что беспокойство и стремление помочь работает в обе стороны; дружба – это взаимодействие и поддержка, а не миссия, в конце которой поджидают ледяные океанские воды и мёртвая тишина.

Сара Роджерс посмеялась бы над Баки, его самоуверенностью и тем, что он расслабился, поверил — «я и сам бы справился» Стива изменилось в «я могу принять руку помощи». Капитан Америка объединял вокруг себя супергероев и охотно сотрудничал с мутантами, богами, учёными-одиночками – ради мира во всём мире он бы договорился и с дьяволом, если бы, конечно, тот решил встать на путь исправления. Но когда что-то болело у Стива Роджерса, тревожило и бередило его разум или раздирало душу противоречиями, то у него внезапно отнимался язык и отказывало здравомыслие.

— Я просил тебя не справляться в одиночку, — говорит Баки и выходит из кухни. – А не скрестись в мою дверь для галочки.

Стив каменеет спиной, пожимает плечами и, от души постучав по дереву кулаком, растирает лицо ладонями. Они молчат и не двигаются, соображают, как не свести разговор к пародии на сеанс у психотерапевта, и вздрагивают, когда на улице хохочет девица и кто-то одобряюще свистит. Разминая шею, Стив вращает головой, отходит от двери в угол и, уперевшись ладонями в стены, прижимается лбом к правому предплечью.

— Неплохой был план, но всех случайностей не предусмотришь, — невнятно отвечает он и, развернувшись, улыбается одним уголком рта. Баки пытается считать его эмоции, но не выходит. – Что подняло тебя, ты же лёг часа три назад?

— Мне снилось ущелье. Как я лежал в снегу и вокруг выла вьюга. И красный тянущийся за мной след. Как ты думаешь, я слышал внизу шум поезда? Я уверен, что нет, но всё равно каждый раз во сне его слышу.

Стив сжимает губы и качает головой, подходит и, остановившись напротив, почти вплотную, всматривается в его лицо. Кладёт руки ему на плечи, у основания шеи, и слегка сжимает, а потом гладящим движением спускает их на спину и притягивает Баки к себе. Они обнимаются, и Стив пару раз судорожно собирает пальцы в кулак, словно хочет сгрести футболку и усилить контакт, но пальцы скользят по обнажённой коже и ладонь расслабляется, чтобы через несколько секунд попытаться снова.

— Ты помнишь мальчишку Дерри? – спрашивает Баки, но не отстраняется, продолжает негромко говорить почти на ухо Стиву. – Хулиганистый пацан, который расквасил тебе нос и отобрал цветные карандаши.

— Дерри-Берри. Мы с тобой познакомились утром, и вечером того же дня ты накостылял Дерри за мою разбитую физиономию. Успокаивал меня и возмущался, почему твоя мама выдала тебе нагоняй. Три дня потом выдумывали, как отомстить. План со школьными книжками был хорош – склеить все страницы по краям, подумать только, мы с детства замахивались на великие подвиги. Интересно, как бы мы попали к нему в квартиру? А ведь надо было ещё и успеть…

— Да, точно. А на четвёртый день мы узнали, что отец Дерри скончался. Инфаркт в тридцать лет. Невезучий мужик, и я даже не знаю, что хуже – отправиться в могилу так рано или родить гадёныша-Дерри. Да ладно тебе! – Баки погладил вскинувшегося Стива по затылку, стиснул шею и прижал его обратно. – Вот если бы мне дали выбор, упасть с поезда или воспитывать Дерри, я бы сам спрыгнул, и выстрела бы не понадобилось.

— Я разрываюсь между желанием стукнуть тебя и радостью, что ты вспомнил двадцатые годы. Это было так давно и так сильно отличалось от нового века, что иной раз я сомневаюсь – было ли? Знаешь, спросонья или когда контузит. Лежишь и думаешь, не приснилось ли? Вдруг я просто убедил себя, что это было? – Стив отступил и не позволил приблизиться, удержал на расстоянии вытянутых рук. – Скажи мне, я настоящий?

Баки резко и быстро, чтобы он не успел отшатнуться ещё дальше, наклонился вперёд и обхватил его запястье, выждал секунду – убедиться, что не разрушил момент. Стив растерянно улыбнулся, но не вырвался и не открыл рта, лишь выжидающе смотрел глаза в глаза и повернул руку так, чтобы тоже сжимать его запястье. Неуместно и не ко времени Баки подумал, как замечательно их тела подходят друг к другу – идеальное сочетание, и всегда так было, душевное и физическое единство. А потом отчего-то вспомнил, что стоит в одних штанах, с голым торсом и смутился, повёл Стива в гостиную, мягко потянув за собой, и усадил на диван, опустился на корточки, погладил его колени.

— Ты самый настоящий человек, из всех кого я знаю. И самый неблагодарный. Когда Дерри разбил тебе нос, я был в ужасе, понимаешь, эти синяки под глазами, кровь, твоя бледность… Да ты за считанные минуты превратился в зомби. И добавь к этому испорченный альбом и сломанные карандаши – недешёвый подарок на день рождения, — Баки зачесал волосы назад и задумчиво потёр бровь. – Мы ж мгновенно сошлись, я к обеду знал про всех твоих родственников и семейный достаток. Ты не представляешь, как я разозлился на Дерри: он уничтожил твои вещи. Не забрал, не спрятал, не отдал кому-то. Уничтожил! И новые тебе в ближайшее время не светили.

— Детские трагедии, — усмехнулся Стив. – Казалось, это катастрофа всей моей жизни. Во всяком случае, первые полчаса. Краски потускнели, жизнь утратила смысл, и только бы месть скрасила остаток моих дней. А потом ты рассказал анекдот, и я узнал из него, как появляются дети. Всё это подслушала соседка Варнер, и нас отругала уже моя мама.

— Знаешь, я ведь так Дерри и не простил. После похорон смотрел на его печальное лицо и не злорадствовал, нет, но испытывал удовлетворение. Он был из тех людей, находящихся вне моего понимания, которые совершают зло ради зла. И произошедшее выглядело справедливым.

— Баки, господи, он же был ребёнком! Выходит, и моя мама умерла в наказание за… Не знаю, мою гордыню? Или за то, что я постоянно влезал в драки?

— Учитывай, что и я был ребёнком. С максимализмом, свойственным для таких юных лет, и непринуждённой жестокостью, которой не осознавал, — Баки серьёзно смотрел на Стива и не моргал. Он хотел убедиться, что его речь не воспримется полуночной ностальгией, что в ней слышен подтекст. – До подростковых лет я воспринимал Дерри как врага, который напал на моего друга, испортил его вещи и не подумал извиниться, ни через три минуты, ни через три года. Вред, нанесённый им, нельзя было исправить – в то время и теми силами, которыми мы располагали.

— Мы вечно пытались исправить то, что было нам не по зубам.

— Верно. И все неприятности привели нас в конечный пункт. Мы с тобой, конечно, слегка разминулись и покалечились, каждый по своему, но… — Баки тяжело выдохнул и помолчал, подбирая слова. — Я терпеть не мог Дерри, мелкий говнюк, и с возрастом он катился по наклонной, перешёл с разбитых носов на распространение наркоты. И даже сейчас, столкнувшись с людьми много хуже, я не могу его оправдать. В свете прожитого звучит, наверное, смешно.

— Ну что ты, какой смех? Карьера комика тебе не светит, — откинувшись назад, Стив похлопал по сидению рядом с собой и, когда Баки не отреагировал, подхватил его подмышки и потянул вверх. Баки поддался, не стал упираться и сел на диван по-турецки, уперевшись ему коленом в бок. – Всё зависит, с какой стороны ты смотришь. Мы считали его преступником. Он нас – честными дураками.

— Да мы и были дураками, и не больно-то заморозка нас исправила, — рассмеялся Баки. – Иногда я задумываюсь, если бы Дерри не врезал тебе, чтобы выпендриться перед своими дружками, вернулся бы я на следующий день к твоему дому или ловил бы лягушек в соседнем квартале? Не остался бы ты в моей памяти одним из сотни таких же мальчишек бедняцкого района – худющих, чумазых, в потрёпанной одежде? Мальчишек, за которым не поспевают следить родители, потому что едва ли не круглосуточно работают, пытаясь выжить? Дерри разломал карандаши, но сблизил нас. Разве твоя маленькая личная драма не стоила нашей дружбы?

— Тем более через полтора года мама купила мне набор для рисования в три раза лучше, — согласился Стив и, покачав головой, шутливо ударил его под рёбра. – Мне кажется, или ты сравниваешь Дерри с нацистами? Серьёзно? Хулиганистого мальчишку с преступной организацией, пытавшейся захватить мир?

— Я считаю их исполнителями. Теми, кто нажимает на курок, но приказывает им это сделать нечто могущественное, вне человеческого понимания. Мы сражались вместе с богом против других богов, а я всё равно верю, что наши жизни – не цепь случайностей, существует судьба, рок, называй это, как хочешь, и ему подчиняются даже выходцы из других миров, — Баки порывисто вскочил, прижимая металлическую руку к груди, укачивая её, словно ребёнка, и сделал круг по гостиной. – Я никогда не смогу простить тех, кто растоптал Баки Барнса, потому что простить такое невозможно. Понять – да. В конце концов, отыскать причину жестокости несложно.

— Корысть, сумасшествие, мания величия, — напряжённо перечислил Стив. – Гниль в одном человеке приносит страдания тысячам.

— И эти тысячи потом до конца жизни задаются одним вопросом. За что? И я тебе скажу, что ответ на него не великая тайна. Всё очень просто, Стив. Все мы для кого-то там, наверху, — мелкие вредные говнюки, которые заслуживают хорошей трёпки. Все мы – Дерри, и наказание зачастую не соответствует нашим проступкам, а во много раз превышает. Но кто-то считает его справедливым. Так же, как считал я, когда умер отец Дерри.

— Я всё жду, когда ты вернёшься к моей неблагодарности, но пока выходит, что и благодарить-то не за что. Сумасбродные высшие силы безжалостно спутывают наши жизни, разрывают их, комкают и сжигают. И люди-марионетки издеваются друг над другом, следуя гениальному замыслу, — Стив плавно поднялся и приблизился, медленно и аккуратно ступая, словно боялся расплескать свою злость. Нежно сжал голову Баки ладонями, прислонился своим лбом к его. – А если бы меня отыскали в следующем тысячелетии, и, проснувшись, я бы узнал, что тебя поймали и казнили много лет назад? Мне сказать спасибо, что тебя мучили семьдесят лет, а не двести?

— Поблагодари себя, — Баки притянул его в объятие и слегка откинул голову, чтобы не отводить взгляд. – Поблагодари себя за то, что выжил и не оборвал это безумное приключение на полпути. Прекрати искать проблему в себе. Мы не провидцы, и в любой момент может появиться ещё один Дерри и нажать на курок. И мы повернём, наша судьба изменится – быть может, разотрётся в пудру, а может, поднимется в гору, но значимость этого поворота – его роковые последствия или заслуженные награды – мы сможем оценить в будущем.

— Если доживём, — утробно прорычал Стив. – Награды доходят не до всех. Иногда их прикарманивают, иногда разбивают. Добро побеждает не так часто, как об этом рассказывают в сказках. Пока это не сделали другие, приходится стрелять самому, чтобы награда дошла по адресу. И пойми, Баки, этого недостаточно – то пистолет даёт осечку, то меткость подводит. Погибают люди, плодятся новые гидры, и круговорот зла продолжается.

Он разрывает объятие и стремительным шагом идёт на кухню. Открывается кран, гудят трубы, и Стив возвращается, несёт в одной руке стакан с водой, а в другой – кружку с кофе.

— Уже остыл, — он протягивает кружку Баки и, отпив из стакана, задумывается. – Прекрасная вселенная. Солнце, звёзды, чёрные дыры. Великолепная необъятная тайна, и мы – её часть. Завораживает одна мысль, что большой взрыв реален, а когда я пытаюсь его представить… — Стив изображает руками взрыв, расплёскивая воду. – Это выносит мне мозг. С секунды своего рождения наша вселенная изумительна. Но царящая в ней жестокость? Впрочем, не только. Жестокость и слабость. Благодарить за них? Чушь.

— И каждым словом ты забиваешь гвоздь в крышку своего гроба.

Разозлившись, Баки слишком сильно сжимает кружку, и она трескается. Кофе льётся на штаны, осколки крошатся в металлической руке. Стив суетится, словно рука живая и с неё льётся не кофе, а кровь, — стаскивает с себя футболку, вытирает металл, стряхивает керамические куски на пол, и Баки, несколько ошарашенный его напором и всё ещё злящийся, приходит в себя, когда Стив наклоняется промокнуть его штаны. Отлично, почти как мечталось полчаса назад в уединении спальни, только без сексуального подтекста, и Стива хочется придушить, а не поцеловать.

Баки отбирает вымазанную футболку, комкает и бросает на осколки, толкает Стива в грудь, вынуждает его пятиться и наступает, пока тот не упирается спиной в книжный шкаф. Между ними нет напряжения: Стив не сопротивляется и ждёт, позволяет ему вести, а гнев Баки направлен не на самого Стива – на его вечную способность находить средоточие всех бед в себе. Это похоже на странный танец, и вместо музыки – их тяжёлое дыхание и скрип пола. Боковым зрением Баки видит отражение в тёмном окне: двух обнажённых мужчин разделяют считанные сантиметры, тени играют на рельефных мышцах, кожа блестит в приглушённом свете.

— Вечно искупаешь чужие грехи и забываешь, что в спокойствии нет ничего постыдного. Одёргиваешь себя и не позволяешь насладиться достигнутым. Так много зла, и так быстро заканчиваются силы, но отдых – для слабаков. Как же ты иногда бесишь!

Баки разворачивает Стива к окну, впившись живыми пальцами ему в плечо, и обхватывает его талию металлической рукой, крепко фиксирует. Стив может вырваться, но для этого придётся драться всерьёз. Они смотрят на копию своей гостиной, размытую по чёрному глянцевому стеклу, и на себя – всклокоченных и стоящих бок о бок; если присмотреться, можно различить далёкие огни за окном – свет в зданиях на противоположной стороне реки, но они едва заметны и тусклы, словно внешний мир находится в миллионе световых лет от квартиры Баки и Стива.

— Посмотри! Посмотри на этого человека, Стив, и скажи, неужели другие люди равняются на него от нечего делать? Неужели для многих этот человек – символ отваги и самопожертвования, потому что он держится в стороне и равнодушно наблюдает за чужими смертями? Неужели в отчаянные времена его восхваляют и зовут, чтобы он прятался за спинами и раздавал бесполезные советы?

Баки распаляется и слегка повышает голос, тычет в отражение пальцем и, кажется, усиливает объятие. Сервоприводы руки гудят, и на светлой коже Стива точно останутся синяки, мысль об этом будоражит. Баки хотел бы сжать его изо всех сил, вплавить в себя, укрыть под своей кожей, чтобы до Стива дошло – он важен и любим, он – самый невероятный из всех людей на свете.

— Я не просил славы или признания, и красивый костюмчик, в котором пафосные позы смотрятся впечатляюще, мне тоже был не нужен. Я просто хотел поступить правильно, — Стив разочарованно качает головой. – И что же вышло? Я сделал убийство своей профессией, в здравом уме и трезвой памяти. Бесконечная война, один бой сливается с другим, третьим, четвёртым, и, бывает, я не могу понять – пытаюсь ли я сделать что-то хорошее или уже не способен жить без сражений?

— Ну, если за каждого убитого человека мы поставим на этих стенах засечку, то не разберём рисунок обоев где-то на трети счёта. Думаю, твою спальню ждёт такая же участь. Возможно, мы закончим на моей. Или на кухне. Гиблое дело, а если вспомнить про ремонт потом… — Баки многозначительно замолкает, изображая испуг, и они смеются невесело и обрывисто, с пониманием, разделённым на двоих, как могут смеяться два человека над чем-то совместно пережитым, печальным и горьким. – Вообще-то, у меня вертится на языке кое-что, но я прекрасно понимаю, моим аргументом ты разобьёшь меня же в пух и прах.

— Баки, — Стив серьёзен, сосредоточенно вглядывается в его лицо, — они стирали твою память и годами превращали в оружие. Сказать, что ты убивал недобровольно, значит соврать. Тебя не шантажировали, не покупали, не угрожали. Ты не выбирал. Убивали гидровцы, чёрт бы их побрал!

Стив задыхается от гнева, большими шагами подходит к окну, застывает на пару секунд, жмурится и прикрывает глаза ладонью. Шумно выдыхает и поворачивается. Баки любуется им: его телом, эмоциональным и открытым лицом, его праведным возмущением и прямодушием, — Стив – удивительный человек, выписывает себе смертный приговор там, где без раздумий оправдывает других. В любом другом Баки бы заподозрил высокомерие, эдакий душевный снобизм, но Стив источал свет, центром которого было его огромное любящее весь мир сердце.

— Как я и говорил, мгновенно разгромлен, — разводит руками Баки. – Есть что-то ещё, я слышу это в твоих словах. Ты что-то недоговариваешь.

— Мне мешает говорить стыд. Страшно рассуждать о честности и обнаружить в итоге, что ты сам имеешь к ней отдалённое отношение. Замкнутый круг какой-то: лишаю жизней одних людей, чтобы спасти других, и всякий раз оказывается, что я убил недостаточно. Жестокость и слабость во всей красе.

Стив обрывает себя и без объяснений идёт на кухню, чем-то там тарахтит, открывает дверцы шкафчиков. Баки теряется, на долю секунды кажется, что ему лучше уйти и запереться в спальне, что их полуночная беседа закончится катастрофой; впервые за последние полчаса между ними проскакивает необъяснимая ожесточённость. Стены гостиной давят, тени вытягиваются на полу и скользят к стене, сливаются в большую чёрную кляксу, пускают щупальца и тянутся к Баки, но из кухни выходит Стив с веником и совком подмышкой, и тени возвращаются на свои места, и в гостиной становится свободней дышать.

Баки садится на диван и наблюдает, как, пряча взгляд, Стив сметает осколки и грязную футболку, как играют его желваки, а на руке, сжимающей совок, белеют от напряжения костяшки, и понимает – Стив сдерживает себя, снова и снова проглатывает слова, которые лезут наружу, и его борьба с самим собой настолько интенсивна и мучительна, что напряжение передалось и Баки. Стив скрывается на кухне, вытряхивает мусор в ведро и возвращается с мокрой тряпкой, вытирает пол и снова исчезает за кухонной дверью. Баки ждёт и наклоняется вправо-влево, забавляясь, как переливается дорожка из кофе, накапавшего с совка, под тусклым светом лампы.

— Я лицемер, и это пугает меня до трясущихся поджилок, — начинает Стив без вступления и усаживается на противоположном конце дивана, барабанит пальцами по подлокотнику. Другой рукой он до сих пор держит стакан. – От года к году во мне растёт злость. И я даже не способен сказать – на что. Абстрактное и мерзкое, отвратительное до блевоты, источающее угрозу. Я не могу дать этому названия, но сразу узнаю во встреченных людях. И в плохие дни отправляюсь на миссии с надеждой, что сегодня мне удастся уничтожить хотя бы мизерную часть этого. Убийство привносит в мою жизнь смысл. Я разглагольствую о мире во всём мире и ценности жизни, но что останется от меня, когда закончатся негодяи и прекратятся войны? Я боюсь, что однажды начну воевать ради наслаждения.

— В плохие дни, — Баки рисует пальцами в воздухе круги, подбирая слова, — ты испытываешь удовольствие? От запаха крови, от стекленеющих глаз? От того, как человек превращается в холодный кусок мяса?

— Нет, чёрт возьми, — бросает Стив раздражённо, и, кажется, считает, что Баки понял его неверно и теперь незаслуженно оправдывает, но потом беспомощно и удивлённо смотрит на свои руки, словно впервые очутился в этом теле, и, видимо, обдумывает то, что сказал. Баки немножко собой гордится. Наконец, Стив встречается с ним взглядом и твёрдо произносит: – Я ненавижу это.

— С каких пор мы варимся в военном котле? Десять лет? Сто? По ощущениям – тысячу. Я смертельно устал, и ты, судя по всему, тоже. Чувство долга подталкивает тебя снова и снова бросаться на амбразуры, и оно же твердит, что ты сделал недостаточно. Нужно больше, больше и больше, нужно лечь костьми, но сделать. Нужно пожертвовать собой, и только так оно замолкнет. Но знаешь, в чём прелесть? Тебе незачем распинать себя во имя человечества, Стив. Своим примером ты будишь в людях лучшее. Вдохновляешь. Освещаешь дорогу.

Баки придвигается ближе и нежно зачёсывает чёлку Стива назад, гладит затылок и, задержав ладонь на шее, наклоняется близко-близко. Говорит:

— Ты моя праведность, а я Твой грех.

Стив широко раскрывает глаза и открывает рот – как пить дать, хочет отчитать Баки за богохульство, — но пытается что-то сказать одновременно со вдохом и давится, кашляет и, вцепившись Баки в плечи, отрицательно качает головой: нет, Баки, я не праведник, намного хуже, ты ошибаешься, разве я похож, присмотрись, вокруг меня разруха, смерть и сожаления. Когда дыхание Стива выравнивается, Баки слегка сжимает его шею и отодвигается, съезжает вниз по спинке дивана; ему больно, потому что он не в силах забрать боль любимого человека себе, и тянет сбежать, потому что этот разговор – источник боли.

— Никогда не будет достаточно, — невпопад говорит Стив и закрывает глаза, его плечи расслабляются, а голова склоняется вниз, подбородок почти касается груди. Он дышит глубоко и после каждого вдоха задерживает дыхание на восемь секунд, выдыхает беззвучно, через рот. Его пальцы судорожно сгребают штанину Баки, и тот думает, что, наверное, Стив хотел вцепиться в свои спортивки, но перепутал, и верно – через несколько мгновений Стив резко отдёргивает руку и распахивает глаза, ему явно неловко. – Прости, прости. Этот разговор… Почему бы не обойтись утешающей чашкой какао?

— С яблочным штруделем из круглосуточной булочной и маршмеллоу, и польём всё шоколадным сиропом. Но сперва не позволишь ли мне закончить?

Баки спрашивает не для проформы, он готов отступить, и Стив понимает, серьёзно раздумывает с минуту, они не двигаются, застыв на одном месте. Происходящее – вроде бы заурядный вопрос, пауза на размышления и так и не разорванные объятия, – всё это, обыденное и незначительное, самым ярким образом характеризует их дружбу: настолько сильно любить человека, чтобы давать ему абсолютную свободу, даже если это свобода от твоего сочувствия и восхищения. Не ограничивать и оставаться рядом.

В конце концов, Стив кивает, но жестом просит помолчать, вертит стакан в руке, словно только что вспомнил о нём, допивает воду и, потянувшись, ставит его на кофейный столик.

— Знаешь, — говорит он, показывая на окно и пристально в него вглядываясь, — я вижу твоё отражение, чувствую тепло твоего тела, слышу, как ты дышишь, но не до конца верю. Даже сейчас боюсь повернуть голову. Взгляну и – ты растворишься. Как будто ты существуешь, пока я притворяюсь, что тебя нет. Плод моего воображения, сладостная фантазия о том, что всё хорошо. Баки, я так счастлив… Господи, ты не представляешь, как я…

Баки вытер слёзы на его щеках, приложил металлическую ладонь к его лихорадочно горячему лбу, и Стив благодарно и коротко застонал, прижимаясь к прохладным пластинам. Его стон не звучал эротически или вызывающе, он был полон бесхитростной признательности; Баки и сам не отказался бы остудиться – лицо пылало, а кожа зудела и непривычно чувствительно отзывалась на касание ткани, словно что-то рвалось наружу и этому чему-то было очень тесно в физической оболочке.

— Я видел твою смерть, — отвечает Баки. – Я видел твою чёртову смерть каждый раз, когда ты болел. Паршивые у тебя были лёгкие, Стив, а у нас с тобой была паршивая жизнь. Мы не могли позволить себе такую роскошь, как болезнь, потому что врачи и хорошее лечение – это было не про нас. Твоё тело подставляло подножки внезапно и без предупреждений, да такие, что ты не выздоравливал, а почти перерождался. Хренова развилка: Сара, я и перерождение, а на другой стороне – тишина, забвение и смерть.

— Но в промежутках я был сильным малым, — усмехается Стив и, согнув руку, напрягает бицепсы, шутливо красуется и, поднявшись, вертится, поглядывает в отражение. Блестящие от слёз, покрасневшие глаза плохо сочетаются с хитрой ухмылкой — словно одни эмоции наползают на другие, и лицо идёт трещинами.

— Я видел её, — тоже улыбается Баки через силу. — У твоей кровати, в военном штабе и окопах, на поезде и в том ущелье, в сражении со Старком и в Ваканде. Она твоя лучшая подруга, всегда за правым плечом, и смириться с этим тяжело. Самое страшное из увиденного мною за всю жизнь — твоя фотография на первого полосе под огромной надписью «Героически погиб». После такого видеть старуху с косой, маячащую у тебя за спиной, — не лучшее удовольствие. Иногда я радуюсь, что ты вернулся живой из магазина или прачечной. Мы немного помешались друг на друге, верно?

– За семьдесят лет много изменилось, но разве это? – Стив с ласковой улыбкой бьёт его кулаком в плечо. — Я счастлив, что ты выдержал. До меня долго доходило. Просыпался после «Озарения» в холодном поту и не верил. Ты вернулся, и реальность превратилась компьютерную игру: вокруг фальшивка, яркая графика и задания, выполняя которые движешься из одной точки в другую. Я не боялся проснуться, потому что знал – всё не по-настоящему. Ложь. Мечта.

— Я не буду извиняться за то, что пустился в бега. Сознание Зимнего сопротивлялось, посчитав воспоминания о прошлом опасностью. Не мозги, а безумный и бешеный коктейль. Но мне жаль, что сложилось как сложилось. Наверное, соедини мы твои проблемы с адаптацией и мою реабилитацию, нам было бы сложнее, но мы должны были пройти этот путь вместе. Когда ты поверил, что не бегаешь по компьютерному экрану?

— Спустя полгода или месяцев семь. Может, и восемь, я терялся в датах и узнавал число, когда писал отчёты. Сидел в столовой Щита, ковырялся вилкой в тарелке. Как сейчас помню – двадцать три кукурузных зерна и четыре куска курицы на салатной подушке. Секретарь Фьюри сидела через три стола от меня, и вдруг она подскочила, бросилась к мусорке, и её вывернуло. Кошмарная штука – токсикоз. Я механически ей помог, на сочувствие меня уже не хватило. И потом, в кабинете, я прогонял раз за разом в голове эту сцену: звуки тошноты, измазанный рот секретаря, серую массу в ведре, — и думал, что в компьютерную игру нельзя вставить неприятный кислый запах полупереваренной пищи.

— А я наткнулся на двенадцатилетнюю проститутку. То ли в героя приспичило поиграть, то ли солдатские директивы не отпускали и требовали миссию. Вкатился в криминальный мир, вершить правосудие и нести справедливость, и … — Баки сжимает губы и невесело хмыкает. – Я забыл, насколько сложно и страшно сталкиваться с человеческой грязью, когда у тебя включены чувства. В тот день я так никого и не убил.

— Мы – старые уставшие развалины, — констатирует Стив. – Ты абсолютно прав. Нам бы не помешали каникулы: где-нибудь на краю земли, подальше от цивилизации, тихое уютное местечко. То, что мы проворонили, уже не вернёшь, но к чему упускать новые шансы?

— Отдохнём от войны?

— Отдохнём от войны, — медленно, растягивая гласные, повторяет Стив. – Найдём себя.

— Что скажешь, например, про двадцать третье августа? Уладим за две недели все вопросы в Щите?

— Думаю, успеем. Поднатаскать заместителей, чтобы не попали впросак, договориться с Фьюри, передать группу поддержки в надёжные руки. Сложности возникнут скорее с бумажками, чем с людьми, и хороший отпуск окупит несколько часов нудной возни с документами.

— Я рад, — Баки поднялся и неловко переступил с ноги на ногу, засунул руки в карманы. – Очень рад, что мы встретились в новом времени, справились со всем дерьмом и не просрали нашу дружбу. Если бы ты меня спросил, я бы сказал, что наш запланированный отпуск – самая потрясающая вещь на свете, и я не откажусь от него и за миллион долларов.

— Я тоже.

Стив мнётся, скрещивает руки на груди и так очевидно и не к месту стесняется обнять напоследок, что Баки, секунду назад тоже нерационально смущённый, не выдерживает и сокращает расстояние между ними сам. Объятие крепкое, но недолгое. Они желают друг другу спокойной ночи, выключают лампу и в потёмках расходятся по спальням: Баки сшибает с тумбочки пепельницу – раньше её там не было, потому и наткнулся, а Стив спотыкается и роняет себя, но выживает. Бесполезный факт: Стив грохочет громче пепельницы. В темноте слышится сдавленное хихиканье и чертыхание, захлопываются двери, и Баки слепо пялится на свою кровать – он надеется, что их странный разговор помог Стиву.

2.    «Чудовище, в которое ты превратишься». Фанфик по Тюрьме Оз – я продумал сеттинг, конфликт, приключалово, но застопорился на отношениях заключённых. То есть у меня будет два главных-любимых пейринга, и можно-таки сконцентрироваться на них, но душа требует полёта мысли. Поэтому я мудро решил, что про других персонажей я подумаю завтра, и начал писать пейринг номер раз – Келлер/Бичер.

Лишним не будет. Всё равно мне требуется развёрнутое и хорошо прописанное вступление, которое расскажет и про пейринги, и про сеттинг, и про назревающую войну, и про божественное существо, и про трещины между измерениями. Твою налево, чего я нахуевертил-то? А ещё я опять ввёл вторую линию, которая на самом деле - трагичная предыстория, которая по задумке должна сделать всё происходящее на планете Оз куда более ДРАМАТИЧНЫМ. Знаете, такая милая, трогательная история из прошлого, закончившаяся трагично из-за всяких ублюдков, и именно из-за её трагичного конца сейчас разворачивается весь пиздец. И два любящих человека, которые когда-то были невинными заями, но изменились в таких же ублюдков. И ничего не воротишь, их судьбы сломаны, и впереди всё такой же пиздец. С концовкой я не определился, пока выбираю между "пиздец как и в сериале" и "откомфорть любимок, сука!"

Написал одну страничку, но даже в безблог это рано выкладывать, потому что обрывочно - пара несвязанных между собой сцен, которые будет соединять третья. В целом работой над "Чудовищем" я доволен как слон. Потому что сдвинулся с мёртвой точки, и хотя создавать новый мир сложнаааа, а впихнуть в него кучу персонажей из канона - ещё сложнееее, всё равно радостно.

3.    «Самый странный апокалипсис со времён большого взрыва». Это который «Самый чудный фанфик». Ну, я определился в том, какой персонаж за каким будет идти дальше (Снейп – сатанисты - Лавгуд-Минерва и котики - Гарри - Молли во второй раз - сатанисты во второй раз).

Запланировал-то я главу про Снейпа писать, но по уму следовало бы накатать пролог и начать выкладывать на фикбуке. Во-первых, потому что анонам обещал, а во-вторых, мои тексты НЕДОКОРМЛЕНЫ. Желание фидбека кусает меня за жопу, хотя рациональная часть меня ехидно ухмыляется, потому что знает – я пишу либо по непопулярным пейрингам/фандомам, либо какую-то укуренную хуергу, которая, может быть, и неплоха, но заходит далеко не всем. Пролог в моей башке полностью сформировался, я прям вижу двух старичков, выбирающихся в магазин за провиантом, и выскакивающих из-за угла динозавров и роботов-убийц. А над всем этим безобразием - летающие тарелки. Сегодня ближе к вечеру засяду за написание. Только, пожалуйста, скорпион, пусть это будет КОРОТКИЙ пролог.

4.    «Убийца Баки Барнса», который хреноугольник. Баки Барнс, конечно, жив. Стив – Капитан Гидра. Брок Рамлоу – ну, так как персонаж почти ОМП (по муви), то я решил прописать его не по дроч-фанону, который стал популярен шо пиздец, а самостоятельным персонажем с непростой историей. (И да, я понимаю, что вместил туда и свой дроч, но всё равно - там упор на характер и историю. Надеюсь *плачет*)

Как-то так: обычный исполнительный и верный вояка, умный и на отлично исполняет свои обязанности, но в верха не лезет. Неженат, но очень привязан к родителям, сёстрам, братьям. И вот однажды случается трагедия – семья погибает, кроме одного человека, который в коме, но по факту вояка остаётся один, разбитый и сломленный, и в этот момент кто-то старше по званию внезапно хочет его себе в любовники и шантажирует лишить работы, или угрожает физической расправой. Для вояки работа - последнее, что у него осталось в жизни, но он всё же сопротивляется и сдаётся, когда ему обещают вытащить родственника из комы. Из счастливого человека он превращается в жертву.

Скорбь накладывается на сопротивление, к ним подтягивается верность идеологии и ранее промытые мозги, сверху присыпано всё стокгольмским синдромом. Любовь-ненависть, вояка шокировано понимает, что привязался и почти влюбился, да только вот его мучителю так-то наплевать – тот считает его своей собственностью, чувств проявлять не спешит. И вот где-то здесь – снова и снова отвергаемый и психологически измученный – вояка постепенно превращается из жертвы в хищника. Его третья ипостась. Четвёртой будет предатель. А пятой – смертельный враг.

▼немного ора про недодалей⬍

Отвлечённый ОР (пока вспомнил): меня очень сильно кинкует тройка с Броком Рамлоу, хотя лично я предпочитаю писать старбакс, а хреноугольник люблю читать, буквально жрать с причмокиванием, обмазываться с головы до пят. Но в последнее (кому я вру, такая хуйня была постоянно, лол) время в любом фанфике Брок прописан каким-то борщаней-батяней-мужиком, от которого текут все суперсолдаты в округе. Да ещё вдобавок авторы, выписывая Брока определённым образом, очень часто эммм… делают тупеньким кого-то из старбакса, а иной раз и весь старбакс разом.

У каждого свой фанон, конечно, но я раньше видел такое приосанивание над одним персонажем (в отрицательном смысле слова) только для того, чтобы показать другого персонажа сияющим и великолепным. Взять тот же Марвел: Баки прописывают свиноёбом и тупым мудаком, чтобы свести Тони и Стива вместе. Ну, или наоборот – Тони выставляют абсолютным ебланом. Но чтобы кого-то из любимого пейринга? Чего-то я не понимаю.

И вы не представляете, как меня бомбит. Я читаю фанфики по хреноугольнику, потому что люблю всех персонажей, и у меня нет желания наблюдать сцены «какие же они тупые, а, но вот он им сейчас мозги на место поставит, хуем из жопы». Короче, хреноугольник – тот случай, когда я начал писать, потому что нечего читать. Душа требует сюжета, лавхейта, кинков и думающих САМОДОСТАТОЧНЫХ персонажей, которые хорошо соображают и без хуя в жопе. Арррррр. Простите. (Вот смеху-то будет, если я напишу то, что терпеть не могу, и не замечу этого. Бля.)

5.    «Твои мысли в моей голове", Стартрек. Вот для него я только название придумал и шапку создал  А ещё закинул Судера в предложку, его нет в списках персонажей.

---

Поверь, анон, меня заебать очень сложно я десять лет пробыл замужем за конченым и даже не разбил ни одной тарелки за эти годы

Я буду очень стараться 

Дурь ведь и правда охуительна. Я скачал и сел пересматривать в дцатый раз

Я тоже пересмотрю, но у меня не двадцатый раз, конечно пока. Хочу в более спокойном состоянии смотреть, как порядочный человек, по максимум две серии в день, наслаждаться сериалом как дорогим вином, которое старше, чем я, и стараться не орать в голос и не хлопать в ладоши, когда на экране появляются любимые персонажи.

До сих пор для меня немного странно, что я настолько увлёкся Оз, хотя бы потому, что я не выношу изнасилования ГГ, особенно в тюремном сеттинге - не только в фанфиках, но и во многих фильмах, книгах. Как-то очень часто это смотрится так, словно автор под нос тебе подсовывает надпись "смотри, смотри, в тюрьмах всех насилуют, и его сейчас тоже поимеют, и его, и его, и его". Но в Оз это хорошо показано как эммм утверждение власти и силы, и вот сейчас вспоминаю - большая часть насилия двигает сюжет, так или иначе. Восхитительно.

Все эти моменты - праченая, "Ай лав ю, Тоби - Ай лав ю" и Келлер швыряет банку спиртяги в стекло и его скручивает охрана. И Райан и его записка "Всё для тебя, Глория, всё ради тебя". И Адебизи шепчет "I admire you more than I desire you", и Мигель со всеми его страданиями и, и, и... Ну вот, я снова в сопли

Нет, кажется, во время просмотра я буду орать снова. Прочёл это сейчас, и мурашки поскакали по коже. Прачечная - офигительный момент. Я его могу сравнить разве что с закулисьем, когда Келлер связал Тоби.

- Чего я хочу? Поцелуй.
- Эй, что вы делаете здесь?
- Ничего такого, игры взрослых мальчиков.

Прости, дословно не помню, скорее всего ошибся.
И момент с запиской, аааа, - я до последнего сомневался, как Глория отреагирует, думал, что она может и разозлиться, но в итоге всё сложилось лучшим образом. Ну как лучшим... Как ты и говорил раньше - лучшим, но мы же помним, что это Оз.
Адебизи и Мигель - персонажи, которым сделали арку не то чтобы неожиданную, но да ладно, кому я пизжу - неожиданную, да. Во всяком случае для меня. И подвели к этому постепенно, развили великолепнейшим образом. Я к этим персонажам либо испытывал неприязнь, либо игнорил, а потом - бамс! И возгорелся 

Меня, кстати, немного удивила линия молодого итальянца, который конфликтовал с Адебизи и которого тот потом изнасиловал. Его в какой-то момент было довольно много в сериале. Я не ожидал, что его сделают слабым. И чорт, примирение Верна и Тоби - с одной стороны, умилительная штука, я тащился от этого, но с другой стороны - лично для меня такое примирение неверибельно (я бы не смог после произошедшего попытаться помириться с таким врагом), так что из-за своих тараканов я не могу объективно оценить эту арку - когда отключаю мозги, сижу с расплывшейся улыбкой, а когда задумываюсь, моё лицо становится таким - 

А ещё очень жаль, что линия священника не раскрыта  Не, на самом деле раскрыта, классный персонаж, но он мне прям очень мил сердцу, я бы хотел больше интриг и проблемных отношений с ним.
И про Поэта - как меня бомбило от персонажа, от его поступков. Ты мудачина - стал известным, получил бабло, вышел из тюрьмы, и так всё просрал! АААААААААА

Анон, это Оз, я смирился с тем, что моё ОТП №2, которое ВОЗОЖГЛО ВО МНЕ ВСЁ НАХРЕН, появилось в последней серии последнего сезона

Погоди  А про какое ОТП ты говоришь? Про Адебизи/Карим? Так он же не в последнем сезоне. Прости, я немного запутался.
Но ты прав, этот сериал непредсказуем как вспышки на Солнце. Смотришь себе спокойно, а тебе по макушке прилетает, и всё - ты горишь, орёшь, бегаешь, не можешь остановиться.
Например, мне сестра Пита была по боку - ну есть и есть, неплохой персонаж, но потом у них начались задушевные разговоры с Келлером (я их даже немного зашипперил), а ещё тот старикан в одиночке... И всё, смотришь на персонажа другим взглядом, проникаешься им.

Уф. Простите, был взволнован.  Спасибо, что ты нашёлся. Впервые за много лет я сам проорался ПРО ЭТО.
Не болей, анон, и пусть всё, что ты хочешь сделать, у тебя получается и приносит радость

И тебе спасибо просто за то, что ты есть   
Спасибо, пусть у тебя тоже будет всё хорошо 

Анон

Re: победитель по жизни с грустным ебалом [дыбр][левел-ап][yes comments]

Хочу в более спокойном состоянии смотреть, как порядочный человек, по максимум две серии в день, наслаждаться сериалом как дорогим вином, которое старше, чем я, и стараться не орать в голос и не хлопать в ладоши, когда на экране появляются любимые персонажи.

Вот я так и пытаюсь в этот раз смотреть, после работы по 1-2 серии, НО ВПЕРЕДИ ВЫХОДНЫЕ 

Как-то очень часто это смотрится так, словно автор под нос тебе подсовывает надпись "смотри, смотри, в тюрьмах всех насилуют, и его сейчас тоже поимеют, и его, и его, и его". Но в Оз это хорошо показано как эммм утверждение власти и силы

Словами Хилла это звучало как, мол, то, что называется penal system, на самом деле penis system (или в озвучке Гоблина - не карательная система, а ебательная)  Но да, изнасилований ради того, чтоб тупо показать изнасилование в кадре, в Оз не припомню.
Ну и то, что Бичера изнасиловали, не предопределило его дальнейшую судьбу. В том смысле, что он не превратился после этого окончательно и бесповоротно в вякающую безответную сучку и не обрёл в итоге любовьку через изнасявки (написала и сама чуть не протошнилась   ).

- Чего я хочу? Поцелуй.
- Эй, что вы делаете здесь?
- Ничего такого, игры взрослых мальчиков.

ДАДАДА! Сама не помню дословно, но суть примерно такова 
А ещё один из любимых моментов, когда Крису светит смертная казнь и он прощается с Тоби и говорит: до встречи - здесь или в раю, и Тоби спрашивает: думаешь, мы попадём в рай? И Крис отвечает: You and me together? God doesn't have the balls to keep us out.

И момент с запиской, аааа, - я до последнего сомневался, как Глория отреагирует, думал, что она может и разозлиться, но в итоге всё сложилось лучшим образом. Ну как лучшим... Как ты и говорил раньше - лучшим, но мы же помним, что это Оз.

Не знаю, смотрел ли ты эпизод, когда казнили Сирила, вот там...      И я снова в сопли 

Адебизи и Мигель - персонажи, которым сделали арку не то чтобы неожиданную, но да ладно, кому я пизжу - неожиданную, да. Во всяком случае для меня. И подвели к этому постепенно, развили великолепнейшим образом. Я к этим персонажам либо испытывал неприязнь, либо игнорил, а потом - бамс! И возгорелся 

Погоди   А про какое ОТП ты говоришь? Про Адебизи/Карим? Так он же не в последнем сезоне. Прости, я немного запутался.

По двум пунктам сразу, птмчт! Адебизи вообще особый случай, он не поддаётся человеческой логике, такая стихийная сила, непостижимая и опасная, а вот Мигель меня страшно бесил, да! Болтался, как говно в проруби, творил хуйню нон-стопом, вообще какую-то лютую дичь  И я сама не заметила, когда успела его полюбить, феноменально просто
А в последней серии в Оз появился Торквемада. Не великий инквизитор, нет, ГОРАЗДО ЛУЧШЕ

▼вместо тысячи слов  ⬍

https://www.youtube.com/watch?v=QzbwdNeKxFE

▼Спойлерно, очень!⬍

Он ходил за Мигелем по пятам, нюхал его (я серьёзно  ), заигрывал, а потом, когда Мигелито сказал, мол, чувак, чо те надо, отвали, я НИТАКОЙ - выдал: I don't want to fuck you, I want to BE you. И Мигель, вздохнув: нуок.

И я такая:         

Например, мне сестра Пита была по боку - ну есть и есть, неплохой персонаж, но потом у них начались задушевные разговоры с Келлером (я их даже немного зашипперил), а ещё тот старикан в одиночке... И всё, смотришь на персонажа другим взглядом, проникаешься им.

Да, Келлер славно погрыз ей мозг.
Хорошая она. Там вообще однозначных персонажей весьма мало. Потому и пересматривать можно неоднократно.

Меня, кстати, немного удивила линия молодого итальянца, который конфликтовал с Адебизи и которого тот потом изнасиловал. Его в какой-то момент было довольно много в сериале. Я не ожидал, что его сделают слабым.

Питер Шибетта, да.
Ну, он был из итальянцев, а они были крайне авторитетной группировкой. И если старик Нино (? кажется, так, забыла, точно ли его звали Нино) Шибетта был личностью, дедуганом-бандюганом старой школы, то авторитет юного Шибетты держался на репутации группировки и не более. То есть как личность, как лидер сам по себе он был ниочень. Ну, мне так кажется. Жалко пацана, конечно.

Уф. Ну, пока вот как-то так. Спасибо за дивный вечер  Надеюсь, он не последний у нас с тобой 

Отредактировано (2020-05-18 23:29:39)

Анон

Re: победитель по жизни с грустным ебалом [дыбр][левел-ап][yes comments]

[дыбр скорпиона]

На удивление продуктивный дыбр. И пусть всё нижеперечисленное я сделаль за несколько дней, не буду занижать свои достижения – в сравнении с предыдущими двумя неделями я просто герой и превозмогатор, таким везде открытая дорога - дайте мне космический корабль, и я колонизирую Марс без чьей-либо помощи, засажу его картохой, а потом продолжу род человеческий – тоже без чьей-либо помощи, потому что такие превозмогаторы, как я, могут усилием воли развить в себе способность к партеногенезу.

В общем, я убрал ёлку. Неожиданный поворот, а? Она искусственная, если что, и, наверное, тихо-мирно простояла бы и до августа, но Марусель с какого-то хуя решила, что её надо разобрать, и приступила к выполнению самовозложенной на себя задачи. Каждую ночь, около трёх часов – это её любимое время для милых занятий вроде трах-бабаха ёлочным шариком под диваном.

Ну а потом я решил – гулять так гулять! – и сменил постельное бельё, загрузил стирку, пропылесосил и помыл полы – в спальне нормально, а в прихожей, ванне и кухне – по самым проходимым дорожкам. Прекрасно, что я не скатился в пиздец генеральной уборки с криками «Недостаточно чисто!» и не завис на пять часов в гардеробе, раскладывая одежду по линеечке, а насладился несовершенным результатом своих трудов. Честно говоря, это не моя… ну, осознанная заслуга, я всего лишь так устал от своей сверхчувствительности и унылости, что, когда в голове зашевелилась очередная унылая мысль «какое же ты говно, даже убраться норм не можешь», я как тот лебедь в анекдоте: оборвал эту хуйню и сказал – «так, нахуй».

С пылесосом в ходе уборки у нас состоялся диалог:

- Я тебя чистил?

- Чистил.

- Регулярно чистил?

- Регулярно.

- Так почему ты так херово всасываешь?

- … (здесь была шутка типа «У кого отсасываю?», но я решил, что шутки за триста – слишком дешёвые для меня штуки; этот безблог место высокоинтеллектуального юмора).

В общем, наша беседа продолжалась в таком духе, пока не завоняло жареной пластмассой, и я сперва подумал, что это горит моя жопа, но нет, пылесос вывела из себя моя тупость. И это понятно, потому что, как выяснилось потом - благодаря моей любознательности и тяге разбирать интересные штуки вроде будильников и пылесосов, - я полтора года (с момента покупки пылесоса) неправильно его чистил. И когда истина открылась, я ощущал себя победителем и Тоне Старком, несмотря на фейлский фейл – докопался же, отыскал!

Кстати, о любителях всё разбирать – рубрика «Немного побомбим». Мой знакомый повесил статус в ВК (недословно): «У меня умная голова, обожаю свой склад ума и логику, всегда смогу развинтить, найти поломку, починить и улучшить. Беда, только что собрать обратно не смогу, где-нибудь да мелочь какая проебётся». Если бы я его не знал, принял бы эти слова за самоиронию, но я ж прекрасно в курсе, что он гордится собой и тем, что такой вот мастер-ломастер. Всё сам, всё своими руками.

И прям хотелось ворваться к нему в личку и проораться, что:

а) Мальчик, тебе почти сорок лет, в таком возрасте гордиться тем, что ты разъёбываешь всё, к чему прикасаешься, не стоит – тем более, гордиться на публику. (Это обычное человеческое качество, не из замечательных, и люди борются с ним в меру своих сил. Или не борются. Но гордиться?);

б) Если ты, перебирая машину, проебал винтик, то у меня для тебя плохие новости – ты хуёвый мастер и подвергаешь свою и жизни окружающих опасности;

в) Ты занимаешься ремонтом не потому, что любишь это, а потому, что у тебя нет бабла. И, возможно, моё мнение не совсем верное, однако я считаю, что в такой ситуации – либо, блядь, научись за столько лет нормально ремонтировать, либо копи деньги на ремонт у профессионалов.

Уф. Помбануло меня наверное потому, что с этим товарищем мы были короткое время любовниками, и я наблюдал похожий подход во всех сферах жизни: нет возможности и денег сделать нормально – захуярим как-нибудь! Вплоть до детей: как-то случайно свернули на тему семьи, родительства и предохранения – с презервативами не то, таблетки вредно, вытаскиваю вовремя, а если забеременеешь – будем рожать, воспитывать, уж как-нибудь. Ага, с его родителями в одной квартире. Ну а что, нет условий, ну не совсем уж на улице. Да-да, милый, я уже хочу от тебя детей, особенно учитывая, что ты даже места на поебаться не мог снять – или через стенку с родителями, или у меня.

Бррррррррр. Раз уж меня понесло, выскажусь ещё о бесившем пиздеце: этот мастер-ломастер позиционировал себя экстравертом и огромным любителем компаний – чтобы веселье, разговоры, танцы, приключения. В общении тет-а-тет он примерно такое впечатление и создавал, и я не имел ничего против, но ему постоянно хотелось вытянуть меня в большую компанию, повеселиться вместе. Хорошо, я согласился – время от времени не против потусить в новом полупьяном обществе.

И вот на вечеринке оказалось, что товарищ не любит веселиться – он из тех, кто притаскивает своего партнёра, демонстрирует его всем (из разряда – смотрите, кого отхватил) и потом сидит в сторонке и с удовольствием наблюдает, как его партнёр развлекается и общается с другими людьми. Я столкнулся с таким в первый раз – незнакомая компания, хер пойми, как принято здесь себя вести, что делать-то, блядь, а твой любовник с гордостью смотрит на тебя, словно дуэнья, которая вывела свою воспитанницу на первый бал, и наслаждается. И явно не понимает, что не так.

По итогу экстравертом, любящим большие компании, выступал я, а товарищ на следующий день вспоминал, как здорово, активно и весело мы потусили. Ага. А потом сказал, что в следующий раз было бы неплохо поделить расходы на празднество пополам. Ага-ага, подумал я второй раз и окончательно понял, что нам не по пути. Потому что гвоздём вечеринки были явно не стол или алкашка, всё максимум тысячи на четыре – поделить на одиннадцать человек, выйдет меньше четырёхсот рублей. И во-первых, кто приглашает, тот обычно и платит, просто по этикету. (Когда приглашаю, я тоже плачу, то есть придерживаюсь этого правила не в одну сторону.) А во-вторых, для меня странно жалеть три сотни для более-менее близкого человека.

Ладно, дело-то прошлое, просто захотелось выплеснуть в буквы своё раздражение, которому тогда не позволил прорваться.
Вдогонку ещё немного про личную жизнь: её у меня нет. Поэтому мозг по ночам подсовывает горячие сны, и, судя по приснившимся любовникам, я таки бисексуал. Не то чтобы это было секретом, но из-за отсутствующего сексуального опыта с женщиной, я любил ебать себе мозги – хотя чего ебать нет ничего, романтические-то отношения у меня же были, до постели не дошли. Люблю загоняться: а вдруг в женщин я влюбляюсь, но без сексуального аспекта? Пока думаю об этом, подтягиваются и другие сомнения: для многих важен секс с проникновением, как я удовлетворю свою партнёрку, достаточно ли игрушек?! – а ведь ещё многие не воспринимают бисексуалов как постоянных и верных партнёров и так далее, и тому подобное.

К чему я вёл: либидо подсказывает, что неплохо бы воскресить свою личную жизнь, мозги решают – стоит ли искать партнёров в обеих командах, а сердце хочет замуж за Криса Эванса.

[не говори левел-ап, пока не поднимешь жопу]

Стукнуло в голову пройти тест на депрессию. До первого места не добрал баллов, но ничего, возьму реванш в будущем.

▼результат⬍

Конспект «Выход из депрессии» авторства Уильямса, Тисдейла, Сигала, Кабат-Цинна. Я пока прочитал первые шестьдесят пять страниц, и это своего рода введение, объяснение процессов и действия методики – когнитивной терапии основанной на направленном внимании. Западная наука и восточные традиции, как-то так. Можно скачать на рутрекере вместе с диском с медитациями.

▼конспект с пикчами⬍

Причины депрессии:

1.    Наша реакция на наше же настроение;

2.    Попытки избавиться от угнетённого депрессивного состояния, из-за чего мы скатываемся дальше и дальше.

Чем сильнее и чаще мы были подавлены раньше (возможно, ещё не скатывались именно в депрессию, просто были многочисленные неприятные эпизоды, но мы справлялись), тем выше вероятность депрессии, - у неё есть четыре постоянных «участника»: чувства, мысли, реакции тела и поведение.

Чувства обычно становятся одновременно и отправной точкой, и завершающей. Мы испытываем грусть и печаль, что провоцирует самообвинения и как следствие – низкую самооценку, и заканчивается всё ещё бОльшей грустью. Чувства – спусковой крючок, но обратите внимание – не чувства, испытанные в ответ на плохие события, а чувства на испытанные негативные чувства.

Например, идёшь по пляжу, светит солнце, море тёплое-тёплое, а ты несчастен. А ведь в такой день ты должен быть счастливым – всё к этому располагает. И дальше, из-за того, что ты несчастен в такой прекрасный день, ты расстраиваешься ещё сильнее.

Негативные чувства подтягивают за собой и негативные мысли. Если представить, что ты идёшь в магазин, а по противоположной стороне дороги куда-то торопится твой знакомый. Ты ему машешь рукой, но он тебя игнорирует. Какие чувства ты испытаешь? Какие мысли у тебя появятся?

Всё зависит от интерпретации. Если сегодня ты в хорошем расположении духа, то, скорее всего, решишь, что знакомый тебя не заметил. Если же в плохом – то расстроишься, потому что знакомый намеренно сторонится и, вообще, тебя презирает. Всплывает негатив под видом вопросов: А что я ему сделал? Что со мной не так? Как мне себя изменить и стать хорошим?

Плохое настроение запускает негативные убеждения – паттерн негативного мышления. И закручивается спираль: настроение подпитывает негативом мысли, а мысли подпитывают негативом настроение, и так до бесконечности.

Реакция тела на внутреннюю угрозу такая же, как на внешнюю: мышцы напрягаются, кровь отливает от кожи – ты готовишься убежать от опасности. В то же время тело, отреагировав на негативную спираль мыслей-чувств, посылает сигнал угрозы в ответ. Таким образом, подключается к замкнутому кругу негативных переживаний и влияет на состояние разума – петли обратной связи, которые играют столь же важную роль, как и негативные паттерны.

Нарушается режим питания, сна и энергетический баланс, что ведёт к нежеланным изменениям тела, а в депрессии даже минимальные изменения могу восприниматься чересчур отрицательно, из-за чего развивается неприятие телесных сигналов: боли, усталости, напряжения (сам виноват/заслужил/неважно).

И здесь подходим к поведению. Мы утрачиваем способность к объективной оценке. Если раньше мы часто слышали «терпи», «не сдавайся» и подобное, то можем испытать стыд из-за собственных эмоций и считать любой испытанный стресс нашей виной. Упорно пытаться исправить себя, считать, что стараемся недостаточно, и как результат – истощаться, но продолжать работать и отказываться от «праздных» вещей и времяпровождения с семьёй, чтобы отдохнуть, тем самым запирая себя в ловушке: исправляю – не получается – исправляю – не получается – исправляю…

Так называемое сужение жизни или воронка истощения:

Мысли по время депрессии:

Когда ставят депрессию:

Мы не идём гулять с друзьями, потому что нет сил, и считаем, что, полежав на кровати в одиночестве, их наберёмся, но пока тело отдыхает, разум продолжает мучить себя вопросами и скатывается в депрессию, требует скорее сделать выбор, чтобы побыстрее всё разрулить и стать, наконец-то, счастливым.

Депрессию через цепочку «чувства – мысли – тело – поведение» может запустить любое самое незначительное негативное чувство, потому что разум, однажды пройдясь по этой цепочке, запомнил её. Мы можем слегка обжечься и расстроиться из-за этого, а мозг подтянет выработанный паттерн – опечалится из-за грусти, огорошит десятком вопросов типа «Почему ты такой неуклюжий?», «Отчего ты не можешь ничего сделать нормально?», ну и так далее.

Иногда негативное чувство, вызвавшее депрессивный приступ, столь незначительно, что мы можем его попросту не отследить – отсюда и появляется «депрессия из ниоткуда» - как нам кажется, на абсолютно пустом месте.

Эмоции эволюционировали как сигналы, которые способствовали удовлетворению потребностей в самозащите и безопасности, по факту это механизм, помогающий нам понять, что делать, чтобы выжить и процветать, и подталкивающий к действиям. И все эти эмоции должны быть ВРЕМЕННЫМИ: погрустили и забыли. Собственно так оно и есть – большинство эмоций продолжаются секунды или минуты, пока раздражитель находится рядом. Раздражитель исчезает – эмоции исчезают. Но где-то здесь подключается реакция на собственные эмоции и начинается самокопание.

Чтобы избавиться от депрессии, нам не нужно избавляться от негативных эмоций – следует изменить свою реакцию на них. Когда раздражитель находится снаружи, эмоции побуждают нас реагировать на этот раздражитель и действовать, чтобы исправить ситуацию. Но если раздражитель внутри? От того, что в душе мы убежать не можем, и начинается бесконечная борьба с раздражителем – самим собой. Разум, нацеленный на вынужденную, но невыполнимую цель, замыкается на себе. Сознание сужается, как и диапазон возможных выборов – мы зацикливаемся на нескольких путях «решения».

Учёные доказали – ты лучше всего помнишь выученный материал в той комнате, где ты его заучивал; обстановка запускает воспоминания. Так вот, настроение – это внутренняя обстановка, оно автоматический запускает связанные с собой воспоминания из детства, юности или взрослых лет. Если ты в юности часто чувствовал себя одиноким, то, когда во взрослом возрасте тебя не пригласит на праздник друг и ты огорчишься, плохое настроение и горечь одиночества подтянут воспоминания юных лет. Причём подтянут как срочную пищу для размышлений и спровоцируют разбор полётов, форсируют необдуманные решения, чтобы немедленно! исправить проблему. Но проблема не исправляется, ты огорчаешься ещё сильнее и заходишь на новый круг самокопания.

Когда разум твердит, что главный источник проблем – мы, возникает мгновенное желание избавиться от этих чувств сейчас же, и начинает казаться, что проблема не в сегодняшнем дне, а во всей нашей жизни. Всё идёт не так с самого начала. Мы подключаем критическое мышление, но дело в том, что оно поможет нам, например, доехать из пункта А в пункт Б – оценить расстояние, выбрать лучший маршрут и средство передвижения. Но когда мы с помощью критического мышления пытаемся из нынешнего положения «меня ничего не устраивает» перенестись в «я счастлив», мы видим не план достижения цели – мы видим, как далеко находимся от пункта «я счастлив», расстраиваемся ещё  сильнее и тем самым отдаляемся от счастья всё дальше и дальше.

Мы вспоминаем о прошлых неудачах и думаем об ужасах будущего, продолжаем и продолжаем искать источник проблем и – зацикливаемся. Но самое главное, считаем, что без этого зацикливания и самокопания всё станет только хуже, хотя на самом деле именно этим себя и закапываем глубже и глубже.

Пример с молоком: если разлить литр молока и не дать ему впитаться в землю, а попытаться смыть водой, то вода смешается с молоком и уже станет не разобрать – что и где, и всё это будет выглядеть как пять или десять литров молока. Наши самокопания сливаются с негативом, и на выходе мы получаем один негатив.

Осознание – альтернатива критическому мышлению:

Направленное внимание:

1.    Намеренно;

2.    Основано на опыте и сиюминутных впечатлениях;

3.    Безоценочно.

Книга «365 дне самодисциплины», на английском языке. Это не тренинг, а книжка из разряда «Притчи на каждый день», только вместо притч здесь отрывки мотивационных речей или умные мысли из каких-то книг – на три-четыре абзаца. Люблю такое. Решил для себя, что каждое утро буду переводить один отрывок – как напутствие на день.

День первый

Жизнь проста, если ты выбираешь тяжёлую дорогу, и сложна, если ищешь лёгких путей. (с)

Самодисциплина означает, что ты выбираешь сложный путь: противостоишь искушениям и сиюминутному наслаждению, чтобы в будущем получить лучшее и большее вознаграждение. Конечно, проще избегать неудобств и баловать себя, когда бы ни захотел, но в конце концов, всё, что ты получишь от такого подхода – мимолётное удовольствие в счёт твоего будущего, которое могло быть лучше, выбери ты другой подход.

Рассмотрим безвольного человека, который, столкнувшись с проблемой, сразу же опускает руки. Насколько вероятно, что этот человек достигнет чего-то существенного в жизни, если его главная ценность – чувствовать себя комфортно? Как этот человек справится с кризисом, с которым ему придётся столкнуться? Даже относительно незначительная проблема может стать непреодолимым препятствием для человека, который огородился в безопасности и всегда избегает трудностей и препятствий.

Теперь сравните его с человеком, который или которая добровольно усложняет свою жизнь – ищет и приветствует проблемы, как возможность развиваться. Каждая возложенная на себя печаль делает его сильнее, так что всё меньше и меньше препятствий способно его ошеломить. День за днём он вырабатывает иммунитет к проблемам именно потому, что стремится к ним. Когда жизнь наносит ему неожиданный удар, он готов его отбить, потому что – благодаря тому, что проживает свою жизнь сложным путём, - он всегда готов к трудностям.

[творчество скорпиона]

Бывает у вас такое – открываете Ворд, начинаете печатать, и пальцы сами летают над клавишами быстро-быстро и вдохновенно, и разум отключается, перед глазами появляются персонажи твоей истории, разговаривают, бегут куда-то, кого-то спасают, влюбляются и живут, и ты погружаешься всё глубже и глубже в воображаемый мир и радуешься тому, как замечательно и прекрасно всё придумал – без глупостей и проёбов, по-настоящему и душевно, и сердце заходится от счастья – наконец-то, наконец-то, у меня получилось, вышло-таки – смотрите, люди, я не говно, смотрите!?

У меня вот было позавчера, примерно пять минут, и очень скоро, пока я перечитывал написанное, навалился депрессивный откат и ослепительно ясное осознание: таки говно. Но, стоит отметить, - говно ищущее, воодушевлённое и мечтающее, с саморазвитием как-то не очень, ну а что вы хотели – всё время занимают поиски, страстный энтузиазм и воздушные замки, откуда ему взяться и на личностный рост? Глупости какие.

Писал фанфик по Тюрьме Оз – думал, что лучше бы строчил бессюжетное порно… А, хотя в порно я тоже не умею. Писал в Чудном фанфике трогательные отношения ОТП – думал, что лучше бы строчил бездуховное порно. Потом опять вспомнил, что и в порно я не гений. Писал сюжет для хреноугольника – думал, что – ну вы поняли.
Небольшой отрывок фанфика по Тюрьме Оз:

▼Оз⬍

Селение представляло собой пять больших квадратных строений – перекошенные, облезлые, шатающиеся под порывами ветра, каждый из них вмещал в себя по восемь-десять семей. Слепили хаты из палок и самана, накрыли соломой – ветер её растрепал, и в крышах чернели дыры. Стены были в половину человеческого роста, и жильцы не входили в двери, а вползали – внутри невозможно было стирать, готовить или играть с детьми, каждое движение приходилось контролировать, чтобы не наткнуться случайно на стену или не поднять крышу. Эти дома использовали как укрытие от холода и сквозняков – спальное место, в котором либо дрыхли вповалку, либо ебались и плодили подобных себе уродцев.

Среди архитектурного убожества выделялся приличный дом – меньше по площади в несколько раз, но построенный из добротных самодельных кирпичей, с деревянной крышей. Вокруг деревни возвышалась насыпь в человеческий рост, её сделали не для защиты от внешней угрозы - она не позволяла убежать в пустыню корзонам, странным неуклюжим существам, похожим то ли на коров, то ли на бегемотов, которые были источником жёсткого питательного мяса и непередаваемой вони.

- Господин! – по двору, огибая зловонные лепёшки, над которыми ещё вился пар, и размахивая длинными худющими руками, словно маятниками, бежал Грош. В этой деревне у всех жителей имена начинались на «гр» и заканчивались длинным шипением. – Господин, погодите! Грыся рожает, просит вас благословить младенчика и колыбель!

Крис посмотрел на светло-фиолетовое небо и на два местных солнца – Оз А и Оз В, которые пока висели невысоко над горизонтом и светили в пол силы, но с каждой минутой поднимались всё выше и выше. Их лучи скоро будут не только освещать землю, но и опалять её невыносимым жаром. Через шесть часов солнца войдут в зенит, и душный мучительный полдень простоит три земных дня – одна надежда, что ветер принесёт маячащие вдалеке тучи и начнётся дождь.

Дилемма. Выдвинуться в путь на рассвете и добраться до конечного пункта вовремя и в добром здравии или провозиться с бредовым ритуалом до полудня и плестись под беспощадной жарой, обгореть и помереть от жажды где-то на середине дороги? Блядское суеверное племя – то им пастбище освяти, то огород обеги двадцать раз в солнцестояние и кричи подбитым лухом, то младенчика благослови. Какое к чертям благословение в этих землях? Через полгода он начнёт превращаться в чудовище: или хвост отрастёт, или иголки сквозь кожу проклюнутся, или слизь потечёт из всех дыр – тут уж как повезёт.

Заебали, терпение на пределе. Разве боги ожидают такой почтительности? Мы вас очень любим и восхваляем – пожалуйста, трахните себя в жопу, чтобы у нас в этом году был хороший урожай. Нет. Они требуют поклонения и даров, прекрасных дев и юношей, шикарных дворцов и великолепных праздников в их честь. Иногда соблазн вырезать всю деревню и посмотреть, красная ли кровь у этих монстров, рос в геометрической прогрессии, и ненависть к их страшным рожам и довольству отвратительной мерзкой жизнью переполняло его существо. Останавливало Криса, что аборигены – прекрасное питательное удобрение, и убей он их, на подкорм пошёл бы он сам.

Ничего, скоро всё изменится. Вещи собраны, дороги минимум на три часа, пусть и писано вилами по воде, неизвестно, не ошибся ли шаман - может, выпадет волочиться по пустыне все десять. Разгадка маячила на расстоянии вытянутой руки, тупые аборигены не дошли своим крошечным умишком, каким сокровищем обладают. Крис и сам не знал, что из себя представляет сокровище – карта секретных ходов или волшебная техника дыхания? Наплевать, будь это хоть здоровенным железным хуем – Крис отыщет ему применение, и захватит трон, станет королём этой ёбанной планетки.

Немного понаблюдав, как Грош пытается отодвинуть корзона, флегматично жующего траву и загораживающего узкий проход между двумя кучами навоза, Крис рассмеялся и зашёл в свой дом – единственное, чем он здесь гордился. Сколько усилий он потратил, чтобы убедить аборигенов в необходимости нормального крепкого дома, в котором можно было бы ходить не сгибаясь! Они не понимали комфорта, и удобство, уют, практичность были для них пустыми звуками, местные не только носили животный облик, но и мыслили по-звериному, лишь каким-то чудом продолжая ходить на двух ногах и сохраняя дар речи.

Из мебели внутри стояла кособокая тумбочка: почти вся древесина ушла на крышу - серые вязы росли медленно и, как другие растения и животные, быстро погибали вдали от человека. Аборигенский вождь настаивал, чтобы остатки досок пустили на костры для приготовления пищи, но Крис воспользовался своим особым положением и выторговал тумбу. Племя считало, что он прятал в ней ритуальные ножи, пахучее масло и священного каменного истукана; в действительности там хранилась выпивка, которую ему передавал Франклин: ещё одна причина, почему Крис должен отправляться в путь сегодня – каждое третье число в грузовой космопорт прибывал корабль, чтобы забрать звёздную грязь.

Франклин работал помощником мудилы, ведущего учёт и распределяющего металл по звёздным альянсам – само собой, только тем, кто проявлял лояльность к Центральной Станции. Человечество населяло сорок планет – двадцать лет назад оно едва-едва уцепилось в пять штук и поглядывало на шестую, и, чтобы сейчас всё не полетело к дьяволу в жопу, каждой из сорока планет требовалась звёздная грязь – каждой корпорации, каждому заводу, каждому, самому захудалому производству.

Два года назад четыре альянса взбунтовались – хотели откусить шмат побольше да только просчитались, и никто не поддержал восстание, потому что власть принесла бы не богатство и почёт, а постоянные распри, подставы и ответственность за дьявольскую планету. И если интриги, закулисные игры, подстроенные несчастные случаи были почти обыденностью, то Изумрудная приходила в кошмарах к любому, кто примеривался к престолу Центральной Станции: земля деформирующая тело, превращающая его в насмешку над человеческой природой – ступил на неё один раз и навсегда останешься её проклятым жителем. Если, конечно, твоё сердце не маленькая и беспощадная чёрная дыра.

В итоге Центральная лишила мятежные альянсы тех крох металла, что они получали, и тем самым закрыла доступ в другие части космоса и обрезала все торговые связи. Поговаривают, что люди с взбунтовавшихся планет к сегодняшнему дню скатились в каменный век, а то и дальше. Неудивительно: все технологии, которые прихватили с собой колонисты, основывались на звёздной грязи, и все учёные, отправившиеся покорять новые миры, козыряли докторскими по – как неожиданно! – звёздной грязи.

Крис помнит ту пору: его тётка, единственный человек с мозгами в их семье, поступила в университет и могла часами трындеть про невероятное открытие и потрясающие перспективы. Наука развивалась семимильными шагами, но по одному курсу – как если бы Крис подворовывал наркотики у державшего их город мафиози и потрахивал его жену, но не умел бы ни бегать, ни управиться с пистолетом. Но даже если и так - и спринтером стать, и натренироваться стрелять в яблочко он мог бы в любое мгновение – на такое монополистов бы не нашлось. То ли дело звёздная грязь.

Лететь на добычу желающих было немного, честнее сказать, что их не находилось вообще – шахтёров распределяли добровольно-принудительно из других горных выработок, не обделили вниманием ни один альянс; отцы и матери покидали свои семьи, обещая вскоре вернуться, и некоторые из них выполняли своё обещание – только вот обратно их никто не принимал, иногда не пуская даже на порог. Говорите, внешность не главное? Но вот за тёплые местечки у руля – пусть даже самого никчёмного и маленького руля – велись настоящие войны; доставляешь ли ты металл альянсам или убираешь кабинеты белых воротничков, если ты часть Центральной, твоя зарплата в два-три раза больше средней по всем планетным системам.

Франклин-Франклин, послушный любовничек – охотно подставляется и в жизни, и в постели, выбирается из относительной безопасности космопорта, чтобы подогнать еду и одежду, потрахаться и признаться в любви. Крепкий, жилистый, выносливый, такого ебать сплошное удовольствие – можно отпустить себя, выкинуть прочь из головы мысли и потерять в себе всё человеческое, все переживания и воспоминания, блядское нетерпение и жажду лучшего, и самое главное – забыть про лежащего под тобой, того, кто стонет, умоляет и дёргано двигается, вы оба – воплощение животного начала, ты – покоряешь, вгрызаешься в шею и причиняешь боль, а он – беспрекословно надевается на твой член, подмахивает и смиренно ждёт, когда наступит конец.

---

Вот я так и пытаюсь в этот раз смотреть, после работы по 1-2 серии, НО ВПЕРЕДИ ВЫХОДНЫЕ

Сколько серий посмотрел на выходных? 

А ещё один из любимых моментов, когда Крису светит смертная казнь и он прощается с Тоби и говорит: до встречи - здесь или в раю, и Тоби спрашивает: думаешь, мы попадём в рай? И Крис отвечает: You and me together? God doesn't have the balls to keep us out.

Обожаю эту арку и этот момент.

после этого окончательно и бесповоротно в вякающую безответную сучку и не обрёл в итоге любовьку через изнасявки (написала и сама чуть не протошнилась

Я б там умер, если бы да.

Не знаю, смотрел ли ты эпизод, когда казнили Сирила, вот там...

Рыдал как сука  ЗАЧЕМ ЧТО ЭТОТ КОТИК ВАМ СДЕЛАЛ? Не знаю, сочувствовал ли я бы ему, если бы его показали в сериале до травмы, когда у него не было проблем с психикой и восприятием реальности, но тот Сирил, что уже после травмы просто -  Брат его и любит, но всё равно - брат - пидарас. Я очень рад был, когда Сирил ему вломил после боя. Ну и поплакал вместе с Сирилом потом, да. А ещё Верн - вот, блядь, поражаюсь, как он себя позиционировал - что, мол, у меня есть принципы. Да нихуя, мудачина та ещё в вакууме.

вот Мигель меня страшно бесил, да! Болтался, как говно в проруби, творил хуйню нон-стопом, вообще какую-то лютую дичь

Для меня он вообще был долгое время - не пришей кобыле хвост. Так иногда и хотелось в экран покричать: хрена ты слоняешься туда-сюда, дело себе найди, полы, что ли, помой!  Такое ощущение, словно мальчик с улицы зашёл, потому что скучно там было, и ходит то к одному подойдёт, то к другому, развлечения ищет. А потом совсем скучно стало, и он начал творить хуйню, да. Но зато потом... 

А в последней серии в Оз появился Торквемада. Не великий инквизитор, нет, ГОРАЗДО ЛУЧШЕ

БЛЯДЬ ЗАЧЕМ Я СПРОСИЛ     
ЭТО ПРОСТО ОХУЕННО
ПОЧЕМУ СЕРИАЛ ЗАКРЫЛИ СУКИИИИИИИИ
Как я умудрился это промотать? Всё, теперь у меня три ОТП. Я, когда смотрел видео, орал. Потом второй раз смотрел и опять орал  Шикааааааарноооо. У меня и слов-то нет, одни эмоции. Я просто впихнул Торквемаду в свой фичок, это ты всё виноват, анон 

Ну, он был из итальянцев, а они были крайне авторитетной группировкой. И если старик Нино (? кажется, так, забыла, точно ли его звали Нино) Шибетта был личностью, дедуганом-бандюганом старой школы, то авторитет юного Шибетты держался на репутации группировки и не более. То есть как личность, как лидер сам по себе он был ниочень. Ну, мне так кажется. Жалко пацана, конечно.

Да, правильно ты всё говоришь, и меня иногда подбешивала эта его самоуверенность за счёт "наследства", а не личных талантов, но я предполагал, что сценаристы позволят ему вырасти до настоящего, заслуженного лидера. Херовая из меня Ванга 

Спасибо за дивный вечер  Надеюсь, он не последний у нас с тобой

А тебе спасибо за дивный день Наши надежды аналогичны. *голосом волка из мультика* Ну, ты это, заходи, если чо 

Анон

Re: победитель по жизни с грустным ебалом [дыбр][левел-ап][yes comments]

[дыбр скорпиона]

Пока с утра чистил зубы, на меня с небес и большого разгона ебанулось откровение. Благодаря вчерашней книжке. Я всё думал и думал, что действительно утопаю в депрессивном болоте сильнее и сильнее потому, что сравниваю своё нынешнее положение с тем, какое у меня, по идее, должно бы быть. Ну, если бы я нормально работал над собой, а страдашки не занимали бы большую часть дня. Сравниваю и утопаю, утопаю и сравниваю – а потом с удвоенной силой грызу себе мозги за то, что снова потерял время, а его ведь не вернёшь. Где-то здесь начинается тяга к самоуничтожению – такой беспомощный мусор достоин только ликвидации.

В общем, я ловил себя каждый раз, когда начинал сравнивать то, что имею и что хотел бы иметь для полного счастья и довольства, и обрывал сравнения на корню. Стрёмно подумать, это происходило, блядь, постоянно, часто и совершенно случайно – вот я думаю, что приготовить на завтрак, а через секунду – уже о том, какой я ёбаный неудачник и ничего не успеваю, а жизнь-то проходит.

А сегодня я вспомнил серию «Меня зовут Эрл», где главный герой просил прощения у знакомого за то, что подставил его и того посадили в тюрьму на пару лет. Освободившийся знакомый ГГ прощает, но вот его мама – нет. Она лупит главного героя и кричит о том, что время-то не вернёшь, что ГГ отнял у неё сына на два года. И ГГ находит решение, как эти два года вернуть – помочь ей бросить курить и таким образом продлить её жизнь.

Логичный парень (опустим тот момент, что ГГ похитил маму знакомого и держал у себя дома, пока она не бросила курить). А вот я, если посмотреть с этой точки зрения, - пиздец какой дурак. Депрессия забирает моё время, а я страдаю из-за этого и, безалаберно относясь к своему здоровью и внешнему виду, отбираю у себя ещё в больше времени – курил, бухал, сэлфхармил, не ухаживал за кожей, жрал вредную пищу, бесконтрольно и резко худел/толстел. Если депрессия отняла у меня десять лет, то моя безалаберность – ещё примерно столько же.

Внезапно идея того, что с помощью элементарных вещей – типа исключения сахара или регулярного использования кремов – я могу напрямую противостоять депрессии, позабивала и воодушевила.

Депрессия: Ха, ты три часа не мог встать с кровати и два часа пялился в стену, думая о своих неудачах! Я победила всухую.

Я: А ещё я не ел сахар и ел овощи, сделал зарядку и маску для лица, и продлил себе жизнь на эти пять часов. Так что счёт ровный, выкуси!

Однако если быть совсем уж объективным, это озарение воодушевило меня потому, что я УЖЕ бросил курить, пить и жить, убрал из рациона глютен, лактозу, кофеин и заметил, что это принесло пользу. Ставлю себе цель убрать из рациона сахар – у меня от него сильная зависимость, которая уже давно беспокоила, и почему бы не взяться за неё, не откладывая? Вчера был первый день без сахара, дался легко, но, правда, иногда мозг буксовал и отказывался работать. Внезапно захотелось молочки. Решил себе позволить (с) кефир.

Херовые кони с места рвут, конечно, однако советы из книги помогают, кажется. Весь день ходил и пытался в осознанность. Про улучшение пока говорить смешно, но у меня получилось по-другому думать, что ли? Не знаю, как правильно назвать. Всякий раз, когда в голове появлялись самоучижительные мысли, я учился воспринимать их как «психические события, проплывающие у меня в сознании» и «не преувеличивал их важность». Непростая штука; ощущение, что мозг постоянно напряжён и одёргивает сам себя.

В какие-то моменты у меня получалось увидеть себя таким, какой я есть – обычным, но не ужасным. Знаете, я притормаживал и мысленно произносил: я сейчас здесь, в своей запылённой квартире, в своём неидеальном теле, под моими ногами бегает кошка, у меня учащённый пульс и поверхностное дыхание – в общем, заземлялся и жил именно здесь и сейчас, а не в своём больном разуме. Вот тогда я и видел себя нормальным. Да, дёрганным. Да, грустным. Но нормальным – и по внешности и по характеру. Удивило осознание, что другого человека, абсолютно идентичного мне, я бы посчитал выше среднего.

Я это пишу и опять чувствую уныние и безнадёгу, потому что мозг реально цепляется за любую возможность скатиться в пиздец. Несколько раз за день я прям видел мысленную картинку, как бросаю всё к чертям собачьим (хотя что тут бросать – я ещё ничего и не начал-то толком), и с чувством собственного ничтожества лежу, прибитый к кровати, дальше. Прокручивал в голове наставление на день, которое про сложные и лёгкие пути, и время от времени повторял, что выбираю сложный путь.

Вчера ночью не мог заснуть из-за сбитого режима и беспокойства, которое подзуживало пожертвовать сном и доделать все очень важные дела. Предсказуемо все очень важные дела оказались залипанием в интернете и провалами внутрь себя. Сегодня в полвторого ночи разозлился, выключил свет и лёг спать. Спал рваными интервалами, замёрз, потому что окно было открыто и на улице похолодало, но снились замечательные сны о том, как я достиг чего-то – не помню чего именно, но очень гордился этим, - и радовался, смотря в зеркало на свои длинные шикарные волосы. Эх.

[не говори левел-ап, пока не поднимешь жопу]

365 дне самодисциплины, второй день:

Вы совершаете выбор за секунду, но его последствия превзойдут жизнь (с)

Съесть этот жирный, высококалорийный гамбургер или приготовить полезный салат? Проспать и едва успеть вовремя на работу или встать в пять часов утра, чтобы заняться своими делами перед тем, как начнётся рабочий день? Прекратить попытки как только вам откажут или проглотить гордость и продолжать двигаться вперёд, несмотря на десятки услышанных «нет»?

Займёт одно мгновение - сделать неправильный выбор и поставить под угрозу своё будущее. То, что сегодня выглядит незначительным решением, может оказать на твою жизнь сильное и длительное влияние. Каждый выбор создаёт прецедент – и когда ты выбираешь неверно несколько раз подряд, это превращается в твой стандартный модус операнди.

И хотя общие усилия по снижению веса не пойдут крахом из-за одного гамбургера, позволенного себе время от времени, недооценивать последствия частого и неправильного выбора значит в течение оставшейся жизни иметь дело с его серьёзными последствиями.

Каждый раз, когда ты должен решить – самодисциплина или лёгкая жизнь, напомни себе, что выбор, который ты совершаешь сегодня, не влияет только на настоящий момент. Решение одной секунды может (и часто так оно и есть) эхом отразиться на много лет или даже десятилетий в будущем.

---

Так как я не могу вовремя остановиться, то скачал книгу на английском «Переобучи свой мозг. Семь недель когнитивно-поведенческой терапии» и две книги про осознанность – «Мир в каждом шаге» Нат Тита и «Живи осознанно. Работай продуктивно» Часкалсона. Я пока на первых страницах и ничего не могу сказать про качество и эффективность методик. Возможно, заброшу все, потому что не зайдут или покажутся глупыми и с большим количеством воды.

В «Переобучи мозг» первые два задания первой недели – записать ответы на вопросы «Что привело тебя сюда?» (почему ты решил что-то изменить сейчас, как долго ты к этому шёл, почему именно сейчас) и «Какие у тебя сильные стороны?» (мы – не наши слабости, у нас всех есть сильные стороны, то, в чём ты хорош или за что тебя хвалят другие люди; если не справляешься с заданием – пойди и спроси о своих сильных сторонах у близкого человека, пусть он их назовёт, на его взгляд).
Это я раньше ныл, потому что у меня умной книжки не было! А с этого момента здесь будут работа над собой и борьба с депрессией, во как.

И задание на всю неделю – вести дневник активности, записывать всё, что делаешь, и отмечать время, когда ты это делаешь. Каждое своё занятие оценивать – насколько ты наслаждался им и насколько оно важно. А в конце дня оценивать собственно весь день – на сколько баллов прошёл. Поэтому тэг дыбр теперь будет весьма своеобразным, но зато у меня появится оправдание на мои рассказы типа «аноны, не представляете, я чаю попил!».

Ответы на вопросы:

1.    Меня привела сюда усталость. Я люто-бешено устал от своей беспомощности и того, что проёбываю шанс за шансом. Тихий голосок объективности нашёптывает, что у меня нет причин считать себя страшным неудачником и конченым человеком, но когда смотрю на себя в зеркало, я вижу нескладного и уродливого человечка, а когда встречаюсь с другими людьми, кажусь себе на их фоне маленьким и нелепым, достойным только насмешек.

Я устал бороться со своими истериками и срывами, когда не способен сделать что-то элементарное – например, выйти за продуктами, - потому что не выполнил запланированные дела или поправился. Я барахтаюсь в депрессии уже десять лет, но больше не хочу откладывать жизнь на замечательное и далёкое будущее, когда всё станет замечательно, а я превращусь в умного, классного и стройного скорпиона.

Возможно, я решился на изменения сейчас, потому что из фазы «ненавижу себя» очень быстро скатываюсь в «наплевать на всё, не хочу даже сдохнуть». Равнодушие и бессилие пугают сильнее, чем постоянное душевное напряжение – тогда я хотя бы чувствовал себя живым, а сейчас всё чаще – безвольной медузой без мыслей и желаний.

2.    Я понимаю, что у меня есть сильные стороны. Правда, они атрофируются из-за того, что я их не использую. Например, целеустремлённость и уверенность в том, что недостижимых целей нет: в нормальном состоянии я не боюсь ставить перед собой глобальные цели и упорно к ним стремлюсь, и у меня нет установки «слишком высоко замахнулся, ничего не выйдет». Одновременно с этим я готов и к поражению – оно не станет для меня тяжёлым ударом. Это жизнь – либо выйдет, либо нет.

Ум. Когда-то у меня были мозги, а не водичка, жалобно булькающая в черепе. Мне легко даются гуманитарные науки и точные, присутствуют и творческие способности, хорошая память (вот её я просрал сильно, она была охуенной).

При желании я хорошо схожусь с самыми разными людьми, и это вроде бы сильная сторона, однако она доставляет мне дискомфорт – я слишком часто подстраиваюсь под знакомых, друзей или собеседников, причём совершенно искренне, и забиваю на себя. Так что – монета о двух сторонах. Я наивный и честный, но одновременно хорошо чувствую ложь и подводные камни – словно моя натура верит всем и каждому, а мозг параллельно анализирует информацию и в нужные моменты выдаёт сигналы опасности.

Если откровенно, то я вытягиваю из себя «сильные» стороны с большим трудом, потому что – ну что в них сильного? Самые обычные качества, которые есть у миллионов других людей. К тому же, каждое из них несёт в себе не только достоинства, но и недостатки. Целеустремлённость иногда перевоплощается в упёртость. Мозги в зазнайство. Лёгкое сближение с людьми – в поверхностность и энергетические потери. А за наивность всегда прилетает от более циничных людей. И получается, что я человек и сильный, и умный, а всё равно говно.

Отредактировано (2020-05-23 12:23:59)

Анон

Re: победитель по жизни с грустным ебалом [дыбр][левел-ап][yes comments]

блин анон, ты такой молодец на самом деле.  вот серьезно, без какой-то подъебки!

Анон

Re: победитель по жизни с грустным ебалом [дыбр][левел-ап][yes comments]

блин анон, ты такой молодец на самом деле.  вот серьезно, без какой-то подъебки!

Спасибо, анон 

[дыбр скорпиона]

Вин прошедшего дня - я научился правильно говорить "р". Всю жизнь картавил, а вчера делал пятнадцать минут упражнения и перестал. Не совсем, конечно, - постоянно скатываюсь на привычное произношение, но сам факт, что я умею произносить звук "р" правильно! Пару недель упражнений и, возможно, приучусь говорить так всегда. Ура!
***

Сперва хотел умолчать об этом, подтянуть навыки, а потом уже прийти посиять, но надо выговориться. Да и нарисованных уродцев оставить для истории 
Я долго подбирался к рисованию, очень долго. По факту не рисовал уже где-то два года, просто не мог себя заставить сесть и начать рисовать. Вчера я маялся три часа перед тем, как достать карандаши и альбом и попытаться в анатомию - я её никогда не изучал, но когда-то же надо, рисование у меня в целях стоит.

В итоге сидел я над умными книжками полтора часа и не понимал, с какой стороны взяться. Плюнул, заучил выступающие кости, пощупал себя, изучая материал на, так сказать, живом экспонате, и затупил - что рисовать-то? Скелеты - рано. Кости по отдельности? Плюнуть на анатомию и пойти соорудить натюрморт? Запаниковал.

Выдохнул, успокоился и нарисовал мужчину и женщину, вид спереди. Мужчина вышел комом. И в ластах. Почему в ластах? А вы посмотрите на ноги женщины. Пока рисовал эту парочку, ржал просто истерически - карандаш валится из рук, пальцы сводит, линии неуверенные и вообще - чёрт знает какие, да ещё и глазомер шалит. Пиздец, но смешной. Но пиздец. Без преувеличений, я скатился очень сильно. Потом, в ночи, меня, конечно, догнала трясучка с "лучше бы ты и дальше не брался за карандаш", подскочил пульс и накатили слёзы, но я кое-как сумел успокоиться. (А ещё, из-за того, что перенервничал, не смог заснуть ночью. Вот-вот пойдут вторые сутки без сна. Мда.)

Притащил типа рисунки, но имейте в виду - рисунки - ужас, да ещё и сфотканы, а не отсканены. На третьем рисунке грудная клетка какбэ говорит тазовому поясу: "Развод и девичья фамилия, я уезжаю к маме, не хочу больше оставаться с тобой ни секунды!". Ну и рёбра сзади куда-то исчезли.

▼кошмар на улице рисования⬍

[не говори левел-ап, пока не поднимешь жопу]

Немного наблюдений.

Мозг любыми путями старается спихнуть меня обратно и заставить забыть про всякие там глупые самотерапии. Не жили хорошо – нечего и начинать. Начали проскакивать мыслишки о том, что я пусть глупая и беспомощная, но особенная снежинка. И вообще, знаете что? Это всё мой сверхвысокий IQ спокойно жить мне не даёт, и я то ли аспергер, то ли высокоактивный социопат, то ли всё вместе – и уж точно не обыкновенный болеющий человек, загнанный в тупик психологическими проблемами.

Уверен ли ты, скорпион, что лечение стоит затрат – временных и моральных? Выздоровление не перенесёт тебя в райские кущи, ты так и будешь жить в этом же самом мире, который видится тебе серым и пугающим. Только вот один нюанс – прятаться за болезнью не выйдет и придётся взять всю ответственность на себя – и за хорошее, и за плохое. И неизвестно, чего будет больше – побед или поражений. Ну что, надо оно тебе, скорпион?

Такие и похожие на эти вопросы сознание подбрасывает мне постоянно.

Очень жаль, что в жизни всё так прозаично и тяжело, нет лёгкой романтичной атмосферы и флёра приключений в воздухе, чтобы вышел за порог, а около дома тебя лимузин в развесёлое интересное будущее поджидает, и каждый встреченный человек – если не космонавт, то миллионер, а если не миллионер, то глава китайской мафии, а если не глава китайской мафии, то пришелец с Нибиру. И подвижки в лечении должны в таком мире сопровождаться фейерверками, десятидневным пиром и рыцарским турниром, хотя я бы порадовался и хорошему фанфику по любимому ОТП.

В общем, хочется справляться с депрессией более приятно: возлежать на кушетке, закинув руку за голову, и рассказывать психологу о наболевшем – с надрывом, тоской, так, чтоб слёзы по щекам бежали, и чувствовать, как с плеч падает тяжеленный груз, и уже ничего тебя не пришибает к земле, и ты тут же – как был, растрёпанный и в слезах, не обращая на крики психолога, взлетаешь над кушеткой и мчишься навстречу чему-то прекрасному и великолепному и – абсолютно новому, отличному от той тоски и безнадёжности, которая обволакивала тебя много лет.

Солнце сияет, небо голубое-голубое, и ты летишь над домами, словно Маргарита, спешащая на бал Сатаны, и действительно – ветер срывает с тебя одежду, и очень скоро ты повторяешь её образ один в один. Она летела туда ради любимого – ну, и ты тоже, ведь буквально только что, на потёртой кушетке в светлом докторском кабинете в тебе проснулась Любовь – именно так, с большой буквы, - необъятная Любовь к себе, и ты, минуя город за городом, стремишься к счастливой жизни. Ведь разве не заслуживают наши любимые счастья?

Простите, чот меня понесло.

---

И в программе появляется ещё одна книга – «Терапия настроения. Клинически доказанный способ победить депрессию без таблеток». Сперва даётся тест на депрессию, который предлагается перепроходить раз в неделю, пока работаешь с книгой.
Собственно тест:

▼тест⬍

Оценка результатов:

▼результаты⬍

Мой первый результат – восемьдесят пять.

Далее перечисляются десять когнитивных искажений, и автор просит их прочувствовать и понять, использует ли мозг какие-то из них, чтобы водить тебя за нос. Ещё автор советует заучить их и следить за собой, чтобы заметить, когда они включаются.
Здесь я прям выбил десять из десяти, впору бы ужаснуться. «У нас большой выбор когнитивных искажений, ты найдёшь то, которое подойдёт к твоему платью твоей ситуации!» Ни минуты покоя – каждая секунда должна быть занята ёблей в мозг.
Подробно описанные искажения:

▼подробненько⬍

1. «Всё или ничего». Этот вид когнитивных искажений описывает склонность к оценке своих личных качеств исключительно в черно-белых тонах. Например, один видный политик сказал так: «Я проиграл гонку за пост губернатора, и поэтому я полный ноль». Студент-отличник, который получил на экзамене четверку, заявил: «Это полный провал». Мышление «всё или ничего» составляет основу перфекционизма. Оно вызывает страх перед любой ошибкой или несовершенством, потому что тогда вы будете считать себя полным неудачником, почувствуете себя непригодным, никчемным.

Такой способ оценки вещей нереалистичен, поскольку в действительности события редко бывает полностью белыми или черными. Например, никто не является абсолютно умным или глупым. Точно так же нет и абсолютно красивых или уродливых людей. Посмотрите на пол комнаты, в котором вы сидите сейчас. Он абсолютно чистый? Или он весь покрыт толстым слоем пыли и грязи? Или он отчасти чист? В этой вселенной нет ничего абсолютного. Пытаясь описывать свой опыт в абсолютных категориях, вы станете постоянно ощущать подавленность, потому что ваше восприятие не будет соответствовать действительности. С таким подходом вы обречены на бесконечное разочарование в себе, ведь то, что вы делаете, никогда не будет соответствовать вашим завышенным ожиданиям. Технический термин, обозначающий эту ошибку восприятия, — «дихотомическое мышление». Вы видите все в черно-белых тонах, не воспринимая промежуточных оттенков.

2. Сверхобобщение. Когда мне было 11 лет, я купил колоду для карточных трюков под названием «Свенгали» на ярмарке в Аризоне. Возможно, вы видели этот простой, но впечатляющий фокус. Я показываю вам колоду — все карты разные. Вы выбираете карту случайным образом. Предположим, это валет пик. Не сообщая мне, какая это карта, вы достаете ее из колоды. Я восклицаю «Свенгали!», и, когда поворачиваю колоду, все карты в ней превращаются в пиковых валетов.

Когда вы обобщаете что-то сверх меры, это является ментальным аналогом «Свенгали». Вы делаете ошибочный вывод, что событие, которое произошло с вами один раз, будет повторяться снова и снова, умножаясь, как пиковый валет. Поскольку событие, безусловно, неприятное, вы расстраиваетесь.

Однажды депрессивный работник доставки заметил птичьи экскременты на окне своего автомобиля и подумал: «Только мне так везет. Птицы всегда гадят только на мое окно!» Это прекрасный пример сверхобобщения. Когда я спросил его об этом, он признал, что за 20 лет не смог вспомнить больше ни одного раза, когда бы обнаружил экскременты птиц на окне своего автомобиля.

Боль отвержения почти всегда возникает из-за сверхобобщения. Без нее личное оскорбление может сильно расстроить, но не настолько серьезно выбьет вас из строя. Один молодой человек набрался смелости попросить девушку пойти с ним на свидание. Когда она вежливо отказалась, потому что уже помолвлена, он сказал себе: «Так у меня никогда не будет девушки. Ни одна девушка не захочет свидания со мной, я буду одинок и несчастен всю жизнь». В своих искаженных рассуждениях он пришел к выводу, что раз она отвергла его, то все всегда будут поступать так же и что, поскольку у всех женщин одинаковые вкусы относительно мужчин, его постоянно и безжалостно будут отвергать все женщины на земле. Свенгали!

3. Негативный фильтр. Находясь в определенной ситуации, вы выбираете негативную деталь и фиксируетесь исключительно на ней, таким образом негативно воспринимая всю ситуацию в целом. Например, студентка колледжа, находясь в депрессии, услышала, как другие ученики высмеивают ее лучшую подругу. Она пришла в ярость, потому что начала думать: «Таков весь человеческий род — жестокий и бесчувственный!» Она не подумала при этом, что за предыдущие месяцы мало кто (если такие вообще были) проявлял жестокость и бесчувственность по отношению к ней самой!

В другой раз, сдавая первый промежуточный экзамен, она уверилась, что не знает ответ примерно на 17 вопросов из 100, и думала исключительно об этих 17 вопросах. «Я решила, что меня отчислят из колледжа». Когда ей отдали лист с результатами, к нему была прикреплена записка: «Вы получили 83 балла из 100. Это пока что самый высокий результат среди студентов этого курса. Пять с плюсом».

Когда вы в депрессии, то как будто носите очки со специальными линзами, которые отфильтровывают все положительное. Вы пропускаете в свое сознание только негативную информацию. Вы не знаете об этой «фильтрации», а потому делаете вывод, что все плохо. Техническое название этого процесса — «селективное абстрагирование». Эта дурная привычка подвергает вас излишним мучениям.

4. Обесценивание положительного. Еще более зрелищная иллюзия ума — настойчивая привычка некоторых людей в депрессии превращать нейтральный или даже позитивный опыт в негативный. Вы не просто игнорируете положительный опыт — вы быстро и умело превращаете его в кошмар. Я называю это «обратная алхимия». В Средневековье алхимики мечтали найти способ превращения недрагоценных металлов в золото. Если вы уже какое-то время пребываете в депрессии, то, возможно, развили талант к противоположному: можете мгновенно превратить золото радости в эмоциональный свинец. Однако это происходит непреднамеренно; вы, вероятно, даже не знаете, что делаете с собой.

Обычный пример из повседневной жизни — то, как большинство из нас реагируют на комплименты. Когда кто-то хвалит вашу внешность или работу, вы можете автоматически сказать себе: «Он просто хочет выглядеть вежливым». Одним быстрым ударом вы мысленно обесцениваете комплимент в вашу сторону. Вы делаете то же самое, когда отвечаете: «О, пустяки, правда». Если вы постоянно окатываете холодной водой хорошие вещи, происходящие вокруг вас, неудивительно, что жизнь кажется сырой и зябкой!

Обесценивание положительного — это одно из самых разрушительных когнитивных искажений. Вы похожи на ученого, который хочет найти доказательства в поддержку излюбленной гипотезы. Гипотеза, которая доминирует при депрессивном мышлении, обычно является вариацией на тему «я второсортный». Всякий раз, когда вы получаете негативный опыт, то фиксируетесь на нем и делаете вывод: «Это доказывает то, что я знал все это время». Напротив, когда вы встречаетесь с положительным опытом, то говорите себе: «Это была случайность, это не в счет». Цена, которую вы платите за такую привычку, — это глубокое ощущение несчастья и неспособность оценить все хорошее, что с вами происходит.

Хотя этот тип когнитивных искажений — обычное явление, он также может лечь в основу некоторых самых тяжелых и трудноизлечимых форм депрессии. Например, одна молодая женщина, госпитализированная во время тяжелого депрессивного эпизода, сказала мне: «Никто не может позаботиться обо мне, потому что я просто ужасный человек. Я абсолютно одна. Ни одного человека на земле не волнует, что со мной происходит». Однако, когда ее выписали из больницы, многие пациенты и сотрудники поделились, какое удовольствие испытывали от общения с ней. Можете ли вы догадаться, как она это объяснила? «Это не считается, ведь они не видели меня в реальной жизни. Ни один настоящий человек за пределами больницы никогда бы не стал заботиться обо мне». Затем я спросил ее, как она примиряла это с тем фактом, что у нее было много друзей и родственников за пределами больницы, которые заботились о ней. Она ответила: «Они не считаются, потому что не знают, кто я такая на самом деле. Видите ли, доктор Бернс, внутри я абсолютно испорченный человек. Самый худший в мире. Невозможно, чтобы кто-нибудь действительно полюбил меня хоть на секунду!» Отвергая таким образом положительный опыт, она может поддерживать негативное убеждение, которое явно нереалистично и противоречит ее повседневному опыту.

Хотя ваше негативное мышление, вероятно, проявляется не настолько сильно, как у нее, каждый день может возникать много таких моментов, когда вы непреднамеренно игнорируете искренне позитивные вещи, которые произошли с вами. Это в значительной мере лишает вашу жизнь наполненности, и из-за этого многие вещи кажутся тусклыми и бесполезными.

5. Поспешные выводы. В беспокоящей ситуации вы склонны приходить к негативным выводам, не подкрепленным фактами. Существует две разновидности этой ошибки — «чтение мыслей» и «ошибка предсказания».

Чтение мыслей: вы делаете предположение, что другие люди смотрят на вас свысока, и настолько убеждены в этом, что даже не пытаетесь проверить это предположение. Допустим, вы читаете превосходную лекцию, но вдруг замечаете, что студент в первом ряду клюет носом. Он полночи провел на безбашенной вечеринке, но вы, конечно, не знаете об этом. Вы, возможно, подумаете: «Слушатели считают меня скучным». Предположим, что друг проходит мимо вас на улице, не здороваясь, потому что он настолько поглощен мыслями, что не замечает вас. Вы можете ошибочно заключить: «Он игнорирует меня, наверное, я ему больше не нравлюсь». Возможно, ваш супруг или супруга не проявили отзывчивости однажды вечером, потому что после критики на работе были слишком расстроены, чтобы говорить об этом. У вас сердце не на месте, потому что вы интерпретируете ситуацию так: «Он (или она) злится на меня. Что я сделал не так?»

Затем вы можете реагировать на эти воображаемые отрицательные реакции, отстраняясь или переходя в контратаку. Такая неконструктивная модель поведения может подействовать как самоисполняющееся пророчество и запустить негативную волну в отношениях, даже если изначально причин для этого не было.

Ошибка предсказания: она подобна хрустальному шару, который предсказывает вам только страдания. Вы предполагаете, что произойдет что-то плохое, и принимаете это предсказание как факт, хотя оно не соответствует реальности. Одна сотрудница школьной
библиотеки повторяла себе во время приступов тревоги: «Я потеряю сознание или сойду с ума». Эти предсказания не имели оснований, потому что за всю свою жизнь она ни разу не потеряла сознание (и не сошла с ума!). Также у нее не было серьезных симптомов, позволяющих предположить надвигающееся безумие. Во время сеанса терапии один врач в тяжелой депрессии объяснил мне, почему собирается отказаться от практики: «Я понимаю, что всегда буду пребывать в депрессии. Мое несчастье будет продолжаться всегда, и я абсолютно уверен, что это или любое другое лечение обречено на неудачу». Этот предсказанный негативный прогноз заставил его почувствовать себя безнадежным. Его симптоматическое улучшение вскоре после начала терапии показало, насколько необоснованным было это предсказание.

Вы когда-нибудь приходили к таким выводам? Предположим, вы звоните другу, а он не берет трубку и не перезванивает в течение приемлемого времени. Затем вы чувствуете себя подавленным, когда говорите себе, что ваш друг, вероятно, получил сообщение, но не заинтересовался настолько, чтобы перезвонить вам. Ваше искажение? Чтение мыслей. Затем вы чувствуете горечь и решаете не перезванивать лишний раз, чтобы проверить это, потому что говорите себе: «Он подумает, что я навязчивый. Если я снова позвоню, то выставлю себя дураком». Из-за этих негативных прогнозов (ошибка предсказания) вы избегаете общения с другом и чувствуете себя подавленным. А три недели спустя узнаете, что друг не получал сообщения о вашем звонке. Оказывается, все ваше волнение — просто большая работа по накручиванию себя. Еще одно болезненное проявление ментальной магии!

6. Преувеличение и преуменьшение. Другая ментальная ловушка, в которую вы можете попасть, называется «преувеличение» и «преуменьшение», но мне нравится называть ее «эффект бинокля», потому что вы либо раздуваете вещи до гигантских масштабов, либо делаете их микроскопически маленькими. Обычно эффект увеличения работает, когда вы смотрите на свои собственные ошибки, страхи или недостатки, преувеличивая их важность: «Боже мой, я сделал ошибку. Какой ужас! Слух об этом распространится, как пожар! Моя репутация разрушена!» Вы смотрите на собственную ошибку с той стороны бинокля, которая делает ее огромной и преувеличенной. Это также называется «катастрофизация», потому что банальные негативные события превращаются в кошмарных монстров.

А когда вы думаете о своих сильных сторонах, то можете делать противоположное — смотреть с другой стороны бинокля, так что вещи выглядят маленькими и несущественными. Если вы преувеличиваете свои несовершенства и сводите к минимуму достижения, то ощущение собственной неполноценности неудивительно. Но проблема не в вас — реальность искажают линзы, через которые вы смотрите!

7. Эмоциональное обоснование. Вы принимаете свои эмоции как доводы в пользу некой истины. Такая логика гласит: «Я чувствую себя дураком — следовательно, я дурак». Подобные рассуждения сбивают с толку, потому что ваши чувства отражают мысли и убеждения. А если они искажены, как это часто бывает, то ваша эмоция не будет иметь никакой юридической силы. Примеры подобных эмоциональных рассуждений: «Я чувствую себя виноватым — должно быть, я сделал что-то плохое»; «Я подавлен и чувствую безнадежность, поэтому мои проблемы, видимо, неразрешимы»; «Я чувствую себя непригодным, поэтому я, вероятно, бесполезный человек»; «Я не настроен на то, чтобы делать что-либо, поэтому могу с тем же успехом лежать в кровати»; «Я злюсь на тебя, это доказывает, что ты подлец и пытался использовать меня».

Эмоциональное обоснование играет роль почти во всех депрессивных состояниях. Вы считаете, что раз нечто вызывает такие негативные чувства, то оно является негативным само по себе. Вам не приходит в голову подвергнуть проверке реальность восприятия, которое создает ваши чувства.

Одним из распространенных побочных эффектов эмоционального обоснования является прокрастинация. Вы откладываете уборку на столе, потому что говорите себе: «Я чувствую себя настолько отвратительно, когда думаю об этом столе, что убирать будет просто невыносимо». Шесть месяцев спустя наконец вы слегка подталкиваете себя и все-таки принимаетесь за уборку. Процесс оказывается не таким уж трудным, а результат вас радует. Вы одурачивали себя все это время, потому что у вас есть привычка позволять негативным чувствам определять действия.

8. Утверждения со словом «должен». Вы пытаетесь замотивировать себя, говоря: «Я должен это сделать» или «Я обязан это сделать». Эти заявления вызывают ощущение принуждения и обиды. Как ни парадоксально, в итоге вы чувствуете апатию и отсутствие мотивации. Альберт Эллис называл это «должнанизм». Я называю это «должливым»[13]подходом к жизни.

Когда вы адресуете такие заявления другим людям, обычно это вызывает разочарование. Однажды из-за чрезвычайных обстоятельств я опоздал на пять минут на первый сеанс терапии с новой пациенткой, и она подумала: «Он не должен быть таким эгоистичным и бездумным. Он должен приходить вовремя». Эта мысль вызвала у нее мрачные чувства и обиду.

Утверждения со словом «должен» порождают много ненужных эмоциональных потрясений в повседневной жизни. Когда реальность вашего собственного поведения не соответствует вашим стандартам, «должен» и «не должен» создают отвращение к себе, стыд и чувство вины. Когда «слишком человеческие» проявления других людей не совпадают с вашими ожиданиями, что неизбежно происходит время от времени, вы чувствуете горечь самодовольство. Либо вам придется скорректировать свои ожидания, приблизив их к реальности, либо вас всегда будет расстраивать поведение других. Если вы распознали у себя эту плохую привычку, в последующих главах о вине и гневе я изложил несколько эффективных методов работы с «должен» и «не должен».

9. Навешивание ярлыков (самоклеймение). Навешивание на себя ярлыков означает создание и закрепление полностью негативного образа себя на основе ошибок. Это крайняя форма сверхобобщения. Философия, которая стоит за этим: «Мера человека — это промахи, которые он совершает». Вполне возможно, что вы начинаете вешать на себя ярлыки всякий раз, когда описываете свои ошибки предложениями, начинающимися с «Я —…». Например, в гольфе, промахиваясь во время удара по восемнадцатой лунке, вы можете сказать «Я неудачник по жизни» вместо «Я промазал». Подобным образом, когда акции, в которые вы вложили деньги, не растут, а падают в цене, вы можете подумать «Я неудачник», хотя это можно заменить на «Я допустил ошибку».

Навешивание на себя ярлыков не только саморазрушительно, но и иррационально. Ваше «Я» нельзя приравнять ни к какому действию. Жизнь — это сложный и постоянно меняющийся поток мыслей, эмоций и действий. Другими словами, вы больше похожи на реку, чем на статую. Перестаньте определять себя через отрицательные ярлыки — они слишком упрощают картину о вас и просто-напросто ошибочны. Думаете ли вы о себе исключительно как о «едоке» только потому, что едите, или как о «дышателе» только потому, что дышите? Это чепуха, но она может приносить большие страдания, если вы вешаете ярлык, основываясь на предполагаемых недостатках.

Когда вы вешаете ярлыки на других людей, это всегда будет вызывать враждебность. Распространенным примером является начальник, который воспринимает свою иногда раздражительную секретаршу как «неотзывчивую стерву». Из-за этого ярлыка он остро реагирует на нее и бросает в ее адрес критические замечания. Она, в свою очередь, называет его «бесчувственный шовинист» и жалуется на него при каждом удобном случае. Так они раз за разом вгрызаются друг другу в глотку, цепляясь к слабостям и несовершенствам как к доказательству никчемности друг друга.

Самоклеймение включает в себя описание событий с использованием ошибочных, но эмоционально нагруженных слов. Например, женщина на диете съела порцию мороженого и подумала: «Как отвратительно и гадко, я настоящая свинья». Эти мысли так расстроили ее, что она в итоге съела целое ведерко мороженого, чтобы успокоиться!

10. Персонализация. Это искажение рождает чувство вины. Вы берете на себя ответственность за все негативное, даже если для этого нет оснований. По необъяснимым причинам вы делаете заключение, что произошедшее лежит на вашей совести или указывает на ваш недостаток, даже если в этом не было вашей ответственности. Например, когда пациент не выполнил предложенное мною задание по самопомощи, я чувствовал себя виноватым, думая: «Я, похоже, паршивый терапевт. Я виноват в том, что она не прилагает больше усилий, чтобы помочь себе. Я несу ответственность за то, чтобы ее состояние улучшалось, и должен все для этого сделать». Когда мать увидела отчетный лист с отметками ребенка, а также записку учителя о том, что тот работает недостаточно усердно, она сразу же решила: «Я, должно быть, плохая мать. Это показывает, что у меня ничего не получается».

Персонализация вызывает разрушающее чувство вины. Вы испытываете парализующее и обременительное чувство ответственности, которое заставляет вас взвалить на плечи все проблемы мира. Вы путаете влияние с контролем над другими. В своей роли учителя, консультанта, родителя, врача, продавца или руководителя вы, безусловно, влияете на людей, с которыми общаетесь, но никто в своем уме не будет ожидать от вас полного контроля над ними. То, что делает другой человек, в конечном счете — его или ее ответственность, а не ваша. Методы, которые помогут вам преодолеть тенденцию к персонализации и сократить чувство ответственности до управляемых, реалистичных размеров, будут рассмотрены далее в этой книге.

Краткий список искажений для быстрой сверки:

▼краткий список⬍

Пока мой план на ближайшие дни – каждый раз, когда я чувствую, что всё идёт по пизде, притормаживать и прерывать самокопание с помощью осознанности, а потом пытаться понять, какое искажение чуть не пустило всё под откос.
***

365 дней самодисциплины, день третий.

(Это действительно помогает.)

Сила воли – то, что отличает нас от животных. Это способность сдерживать нашу импульсивность и противостоять искушениям – делать то, что правильно и хорошо для нас в долгосрочной перспективе, а не чего мы желаем прямо сейчас. На самом деле это – ключевая характеристика цивилизации. (с)

Люди способны не поддаваться сильным желаниям ради лучшего будущего. К несчастью, много человек живёт по принципу «если тебе хорошо – делай, а если не очень – не заморачивайся». Уступать искушениям всякий раз, когда ты чувствуешь их появление, это, в некотором отношении, как отказаться от своей человеческой природы. У тебя, как у разумного человека, есть возможность – и я полагаю, обязанность – принимать решения, основанные на рациональном подходе, а не только на твоих инстинктах.

Стремись стать лучшим человеком и береги в себе человечность, тренируя силу воли, вместо того, чтобы поддаваться своей первобытной (и наименее полезной для долгосрочных целей) части мозга. Твои примитивные инстинкты могут обеспечить временное удобство, но редко хороши для планирования будущего, кроме случаев, когда существует прямая угроза твоей жизни.
***

В «Переобучи свой мозг. Семь недель когнитивно-поведенческой терапии» следующее задание - проанализировать свои дружеские связи и семью, по отдельности, само собой, в две колонки. Сегодня нет у меня на это настроя, постараюсь написать завтра - чувствую, что вместо хладнокровного анализа пропесочу всех своих родственников. Биологическая родня, с которой встретился месяц назад, и родная (но не генетически) семья.
***

«Мир в каждом шаге» Нат Тита - это книга для вдохновения, наверное. Она короткая, страниц сто, и поделена на небольшие главки, каждая из которых что-то советует, но в большинстве своём там не упражнения, а призывы вроде "оглянись, жизнь прекрасна!".

А «Живи осознанно. Работай продуктивно» Часкалсона я удалил, потому что задания в ней не дублируют, но очень похожи на задания из других книг, и "Живи осознанно" мне понравилась меньше, чем они.

Отредактировано (2020-05-24 07:51:03)

Анон

Re: победитель по жизни с грустным ебалом [дыбр][левел-ап][yes comments]

*голосом волка из мультика* Ну, ты это, заходи, если чо 

А ВОТ И Я, здравствуйте

Сколько серий посмотрел на выходных? 

2!.. Сезона   

ЗАЧЕМ ЧТО ЭТОТ КОТИК ВАМ СДЕЛАЛ? Не знаю, сочувствовал ли я бы ему, если бы его показали в сериале до травмы, когда у него не было проблем с психикой и восприятием реальности, но тот Сирил, что уже после травмы просто - 

Когда у котика, который уже сидел в блоке смертников (кажется, да, подзабыла, но скоро освежу в памяти) появилась кукла-носок, я высрала кирпичей на трёхэтажный особняк, не меньше  Подумалось, что до травмы Сирил наверняка был очень умным, абсолютно отмороженным и крайне опасным типом.
Каждый раз, глядя на братьев О'Райли, я вспоминаю, что их играли братья Винтерс, и мне почему-то хорошеет от этого факта 

БЛЯДЬ ЗАЧЕМ Я СПРОСИЛ     
ЭТО ПРОСТО ОХУЕННО
ПОЧЕМУ СЕРИАЛ ЗАКРЫЛИ СУКИИИИИИИИ
Как я умудрился это промотать? Всё, теперь у меня три ОТП. Я, когда смотрел видео, орал. Потом второй раз смотрел и опять орал   Шикааааааарноооо. У меня и слов-то нет, одни эмоции. Я просто впихнул Торквемаду в свой фичок, это ты всё виноват, анон 

А мне нравится, как ты реагируешь     
Торквемада - это какой-то ходячий на каблах набор кинков, вот прям АХЪ. Красавец (ах этот незрячий глаз, ах эти боа и каблы!  ), Король Ночи, предводитель пидарасов лидер гей-банды, конченый псих и так далее, и так далее... Ещё при этом всём и девственник. Чот мне стало жалко Мигеля 
Прекрасный, в общем, просто прекрасный.

▼немного для тебя, анон, не про Оз⬍

Вдохновилась твоим примером и заставляю себя чистить зубы перед сном. И не ложиться спать в одежде. И пытаться следить, что ем.
Ты большой молодец, спасибо тебе. И много-много сил, чтобы всё получилось 

Анон

Re: победитель по жизни с грустным ебалом [дыбр][левел-ап][yes comments]

А ВОТ И Я, здравствуйте

Присаживайтесь, располагайтесь.

2!.. Сезона

СИЛЁН. Я сперва увидел только цифру, подумал, что что-то помешало, а потом как увидел  Сериальные запои наше всё. Я тормознул пока на четвёртом сезоне, какой же охуенный сезон 
Сцена, когда Тоби поверил, что Крис похитил его детей, и попытался его убить, а Крис весь такой в бешенстве, с видом оскорблённой невинности: как ты мог поверить? А потом их гляделки ночью. Ах!  И разборки, в которых резко стали окружающие страдать из-за их несчастной любви 

▼чот вспомнилось⬍

(пока писал, неожиданно вспомнил, как Тоби в начале второго сезона откусил член нацисту, и потом его сокамерник, негр на коляске который, по ночам держался за самое дорогое, боялся, что и на его добро покусятся 
а Крот, который подкопы рыл  серьёзный сериал, но есть же упоротые моменты)

Когда у котика, который уже сидел в блоке смертников (кажется, да, подзабыла, но скоро освежу в памяти) появилась кукла-носок, я высрала кирпичей на трёхэтажный особняк, не меньше  Подумалось, что до травмы Сирил наверняка был очень умным, абсолютно отмороженным и крайне опасным типом.

Да, я тоже так подумал, но когда Сирила не могли успокоить с пяток охранников - не помню уже, что случилось. Да и вообще, у него бывало проскакивали искры понимания и тогда обычно следовала реакция, по которой можно точно сказать - если бы он был здоровым, здесь бы многим не поздоровилось.

Каждый раз, глядя на братьев О'Райли, я вспоминаю, что их играли братья Винтерс, и мне почему-то хорошеет от этого факта 

Ты не поверишь, почти все сезоны посмотрел (часть нормально, часть на перемотке) и восхищался, как же они хорошо подобрали актёров - как похожи, как похожи! 

Мне жалко немного парня, который под Адебези ходил, забываю его имя - он ещё скандал устроил, когда его пытались заставить читать, и жену заказал. Молодой мальчишка, неоднозначный - то хочется поверить, что действительно из-за обстоятельств туда попал, что может стать лучше, то устраивает пиздец сам же. С тем же Гийомом (сорян, если имя исковеркал).
Хотя в Оз террористов хватало - то с пистолетом, то с бомбой 

Торквемада - это какой-то ходячий на каблах набор кинков, вот прям АХЪ. Красавец (ах этот незрячий глаз, ах эти боа и каблы!  ), Король Ночи, предводитель пидарасов лидер гей-банды, конченый псих и так далее, и так далее... Ещё при этом всём и девственник.
Прекрасный, в общем, просто прекрасный.

    Я на него пока реагирую эмоциями и смайликами   
Ах, какая линия, какая линия... Особенно если вспомнить про умение Мигеля творить ебобень всякую - там такой накал страстей стоял бы в седьмом сезоне и, наверное, как и с линией Крис/Тоби, окружающие бы тоже попали под перекрёстный огонь их любви  Мечтать не вредно.

Чот мне стало жалко Мигеля 

Ты уверен, что стоит жалеть именно Мигеля? 

▼немного для тебя, анон, не про Оз

▼ ⬍

Ух ты, анон! Твои слова меня прям воодушевили, я очень рад, что опосредованно, но помог 
Ты крут! У нас с тобой рекурсия получилась - я тебя вдохновил, а ты меня в ответ вдохновил 
Пожалуйста, и тебе спасибо за заряд позитива и добрые слова. И тоже много сил и терпения. Ты молодец, я молодец. Мы молодцы *скандирует*
Уф, спасибо за доброе утро 

---

[дыбр скорпиона]

День в минус. Немного читал, немного тренировал произношение «р» и много спал – после обеда вырубило мгновенно. К вечеру встал, поужинал, сделал зарядку, написал задание про семью и друзей и снова лёг спать. Не мог заснуть, потому что накатывали слёзы и, вообще, состояние было разбитым. Анализ семьи и друзей вытащил наружу какой-то пиздец – и это я с ним шапочно познакомился, не стал копать глубже. Так и не заснул, чилил по квартире. С графиком что-то надо делать. Постараюсь сегодня не спать до вечера, чтобы вырубиться ночью, а бодрствовать днём.

Настало время усложнить квест: написал на бумажке подробный порядок ухода за кожей лица и тела, плюс – волосы. Прилепил её скотчем на зеркало в ванной, чтобы висело перед глазами (и чтобы я не сфилонил и разблокировал следующую ачивку). Регулярно чистить зубы и умываться по расписанию, используя все уходовые средства. Которые весьма не однородны – от дорогой корейской сыворотки до глины или отваров шалфея и розмарина, но оно мне подходит. Странная кожа – ей либо подавай очень хорошие крема, либо, что называется, со стола бери и мажь. А что-то среднее? Фи, немедленно покиньте эту усадьбу.

Очень хочу получить и ачивку «Убрал всю квартиру», но на этом мои полномочия всё. Попытаюсь полчаса сегодня уделить какой-нибудь небольшой зоне, если получится годно, то завтра повторю. Если нет – то поживу в срачельнике ещё, потому что не хочу сорваться из-за истеричного «ты должен, блядь!». Нет, не могу и не должен. Бережное отношение к себе - наше всё.

(Я так часто встречал похожие цитатки в вожде-теме, что пишу и ощущаю себя Лениным на броневичке. и простыни у меня такие же Надо будет побомбить из-за раскладки для идеального сходства.)
***

Конечно же, ночью мне приходят в голову замечательные, прямо-таки гениальные идеи. Например, я вспомнил, что много лет назад я читал эзотерическую книжку «Магия бессмертия» - никогда не поверите, о чём она. О бездарной спекуляции волнующим всё человечество вопросом На самом деле это довольно разрозненный сборник статей о вещах, которые продлевают жизнь, или напротив – хуйне, которая её укорачивает и с которой следует бороться. Читаешь и не можешь угадать, в какую сторону бросится автор. В язычество? Йогу? Буддизм? Философию? Детка, ты ещё Скандинавию не приплёл, о, вот так-то лучше!

Как эзотерическое пособие – бездарная штука, но можно выцепить интересные моменты, чтобы разузнать о них получше в других книгах. Там я впервые прочитал про точку Цзу-Сан-Ли, которую для хорошего здоровья и долгой жизни, следует прижигать (прогревать) на новую луну. Не каждый день, один раз в месяц. И сегодня ночью я вспомнил про «Магию бессмертия» и про точку Цзу-Сан-Ли. И так легли карты, что сегодня – растущая луна. ХАЛК ПРИЖИГАТЬ, подумал я и пошёл крутить самокрутку из полыни, потому что к Цзу-Сан-Ли с абы чем не подберёшься – нужны сигареты из полыни, политой слезами сатаны и собранной в полнолунии на Вальпургиевой горе.

Совершенно случайно в шкафу у меня стояла полынь, и в три часа ночи мы с Марусель сворачивали сигарету и матерились, а потом я матерился в одиночестве, потому что из-за излишнего Марусиного энтузиазма в конце концов пришлось её выставить за дверь – во избежание нечаянного приготовления шашлыка из кошатины. Найдя с помощью ютуба волшебную точку (сочувствую древним китайцам – как они её находили без вспомогательных видео?), я поджог сигарету, почти поджог себя и принялся прижигать.

Квартира наполнилась запахом костра соседи всё ещё спокойно спали – а потому что на балкон надо было выходить, вот почему. Дым резал глаза. Специфических обещанных ощущений не появлялось. Под конец самокрутки, правда, от точек вниз, к стопам, начали идти слабые волны, но это могло быть и самоубеждением, и паническими судорогами ног, которые решили, что я пытаюсь их сжечь. В целом – я подносил сигарету близко к коже, до сильных болезненных ощущений, но ожогов не осталось – красные пятна продержались три часа. Вместе с ними сохранялось и приятное тепло. Сейчас уже не осталось ни пятен, ни тепла. (Но руки ядрёно пахнут костром.) Продолжу эксперимент в следующем месяце, вреда от него нет, а интерееееесно-то как! люблю запах напалма по утру
***

Про полынь. Я не антипрививочник и не приверженец «все доктора – порождения геенны огненной» *завис, представляя, как горящая гиена рожает доктора в белом халате* Так вот, я за традиционную медицину, но также признаю пользу трав как вспомогательного средства. И ещё я в детстве очень природу любил. Хотел сказать, что был милым ребёнком, но не для случайных зрителей, нет, - для них я был пугающим, потому что любил обнимать деревья и кусты и вести с ними долгие проникновенные беседы. Я верил – да и сейчас ещё эта вера осталась, - что у растений есть душа, но склонность попить отварчику от головной боли берёт корни не оттуда.

Когда мне было шесть лет, мы переехали в свой дом и мама перевезла к нам бабушку, свою маму. Бабушка сильно болела – я не помню точного названия болезни, потому что его, наверное, никто и не знал точно: наши врачи ставили артрит и остеохондроз, выписывали таблетки и разводили руками – следовало либо ехать в большой город, либо возвращаться домой. Бабушка отказывалась гастролировать по России-матушке, потому что понимала – бесполезно. Врачи говорили маме то же самое. У бабушки была сильная деформация суставов, которую невозможно было остановить. Я не хочу копаться в интернете, подыскивая фотографии, так что просто скажу – выглядит так, словно человека перекрутили и вывернули руки-ноги под нелепыми углами.

Бабушка ходила по-над кроватью, но не дальше. И так как мама была занята, то через пару лет активно ухаживал за бабушкой я. Ну и так как меня никуда не пускали, то и тусил я с бабушкой – телевизор смотрел, книги читал, с кошками играл и разговаривал с ба, само собой. В том числе и о травах. Когда лекарства не помогают, люди ищут волшебную таблетку. Мама отнеслась к нашей затее скептически, но бабушка воодушевилась, а я был рад покопаться в травушке-муравушке, так что нам дали вольную. Бабушка описывала травы, а я, как истинный добытчик, шёл на охоту.

И судьба для нашей авантюры была одна – заглохнуть и схлопнуться, но случился неожиданный поворот – травы помогли. Не от основной болезни, а по мелочам – пищеварение и сон улучшили, например. В общем, с тех пор я попиваю травы, если чувствую лёгкое недомогание.

Возвращаюсь к полыни: я её терпеть не могу. Ужасная, отвратительная на вкус трава. Но она улучшает работу поджелудочной железы и стабилизирует выработку инсулина, и я посчитал, что эти её способности облегчат отказ от сахара. В ней дело или нет, но тяга к сахару пропала – кто бы мне о таком сказал, того назвал бы дураком. А сегодня я так вообще пребываю в некотором восторге, потому что она действительно облегчает менструации. Вот здесь я был уверен, что не поможет, так как страдаю от очень сильных болей и мне не помогают обезболивающие (если не пить их в количестве под десяток).

Но да, так оно и есть. Боль не ушла полностью, однако сильно уменьшилась – настолько, что я спокойно переношу её без таблеток. И быть может, парадоксально – моё желание пройти докторов от этого не уменьшилось, а увеличилось: подумать только, если от травы так полегчало, то какая благодать наступит после обследования и курса лекарств?! Я вылечусь, потому что достоин хорошего здоровья.

А полынь буду вспоминать с благодарностью, но сниться она мне будет в страшных снах. Ужасный вкус.

[не говори левел-ап, пока не поднимешь жопу]

365 дней самодисциплины, четвёртый день

Я ценю выдержку, но придерживаться системы, которая делает нарушение дисциплины почти невозможным, - более надёжно, чем надеяться только на самоконтроль (с)

Многие люди считают, что быть самодисциплинированным означает сидеть долгие часы перед куском восхитительного пирога, пялиться на него, но есть. Они думают, что сопротивляться искушениям – это защищать своё королевство от захватчиков, словно рыцарь.

Если ты посещаешь сомнительные бары каждую неделю, твой шанс схлопотать по лицу выше, чем у человека, проводящего вечер дома с книгой. Точно так же, лучший способ защитить себя от соблазнов – избегать их, и для этого старая добрая предусмотрительность более ценна, чем самоконтроль.

Шансы нарушить диету выше, если дома есть запрещённые продукты. Выбросить их – простое действие, требующее небольшого напряжения силы воли, но оно выручит тебя, когда ты проголодаешься и на тебя тонной кирпичей свалится желание объесться вредной едой.

Шанс проспать становится ниже, если ты установишь три разных будильника и положишь их подальше от кровати. И скорее всего, ты потратишь меньше времени на работе впустую, если заблокируешь отвлекающие тебя сайты вместо того, чтобы полагаться на силу воли и надеяться, что она не позволит тебе зависнуть на забавных фотографиях котов.

Подготовься к трудным ситуациям - обогни заранее подводные камни, и тебе не придётся испытывать свою силу воли. Система самоконтроля возьмёт на себя часть тяжёлой работы и сохранит твои запасы самодисциплины, которые ты сможешь использовать в непредвиденных ситуациях.

---

Знаю, что напишу – носил это в себе два дня, обдумывал задание, где надо рассказать про семью и друзей, и уже ощущаю себя неблагодарным идиотом. Повторяю, что самоклеймение – это плохо, а в эмоциях, наоборот, нет ничего ужасного и стыдного. Я как-то всегда пиздел про то, что было да прошло – оставило след в сердце и накатывает плохими воспоминаниями, но уже нет такой острой боли. Но снова прятаться от нынешних неприятностей значит потратить время на терапию впустую. Выдохнули-вдохнули. Начали.

Семья.

То, что меня сильнее всего беспокоит, – отношение родственников к маме и моя бесполезность.

Не представляю, как рассказать об этом кратко. До восемнадцати лет (то есть пока я жил в родительском гнезде) я не имел права выбора и всегда и везде делал всё не так. Мама меня била и срывалась за любой пустяк, запрещала заниматься чем-либо, кроме учёбы, постоянно повторяла, что я буду или дворником, или проституткой, и не выпускала никуда гулять. Это был пиздец, который в то время я считал своей виной – конечно, мне было ужасно обидно и больно, и появлялись мысли, что ну прям во всём я не могу быть виноват?! – но в целом это картины не меняло. Я был плохим и отхватывал.

Вместе с тем, мама была (и есть) тем человеком – единственным, наверное, который свирепо следил, чтобы меня нигде не притесняли и я получал самое лучшее – да, самое лучшее я получал только там, где мама считала необходимым, и не получал нихуя в других местах, но тем не менее.

Когда-то это всё было больно вспоминать. Да чего я вру – и сейчас больно. Но всё же, самое неприятное из своего прошлого я переработал – приходилось, потому что моя психика была переломана; например, я постоянно врал, автоматом, на любой самый простой вопрос. В общении либо забивался в угол, либо нападал (лучшая защита – нападение, да), и задавал всем окружающим вопросы типа «Как я выгляжу? Хорошо? Честно-честно? А так?» - задавал почти беспрерывно, без преувеличений. В каждом разговоре вставлял сотни «Я», чтобы заметили, какой я хороший, чтобы похвалили, и выставлял самые незначительные свои удачи как великие подвиги.

В общем, я много в себе исправил с тех пор, переварил несчастливые детство и юность и научился поддерживать внешний вид и поведение адекватного человека. Произошло это после того, как у меня сорвало крышу – в двадцать лет я пустил свою жизнь по пизде, но сейчас, оглядываясь назад, понимаю, что рано или поздно это бы всё равно произошло. Все считали, что я нормальный. Я считал себя нормальным. Психологи – шарлатаны, а наши бабки вообще в поле рожали. Жаль, что срыв пошёл по наихудшему сценарию; в остальном – к лучшему.

Два года я отрывался за всю прошлую жизнь, меня переполняло желание причинить родителям столько боли, сколько испытал я – маме за то, что она приносила с собой эту боль, а отцу за то, что он не вмешивался. Сложись обстоятельства по-другому, в те два года мы могли бы разорвать отношения окончательно и разойтись как в море корабли, но вышло так, что я смирился с прошлым и пересмотрел своё поведение, а мама внезапно признала свои ошибки, а меня – человеком. Отец как стоял в стороне, так и продолжил стоять, и, наверное, поэтому к нему сохранилось лёгкое пренебрежение.

Я описал эту внутреннюю семейную кухню, чтобы подвести рассказ к главной проблеме: взгляд на нашу семью со стороны и отношение других родственников к маме. В детстве и юности мама говорила о моей никчёмности не только мне, но и жаловалась знакомым и родственникам, и с их точки зрения я выходил очень сложным, если не сказать ебанутым, бестолковым и ленивым ребёнком. Со мной пытались говорить, учить уму разуму; я в это время обычно думал, что с другими взрослыми, не мамой, говорить проще и безопасней. Я почти любил эти разговоры, во время них чувствовал себя человеком.

А мой срыв подтвердил их мнение, что я – неблагодарный ублюдок, которому скучно, наверное, стало, вот он и устроил Содом и Гоморру. Знакомые и родственники продолжили давать советы, а некоторые снова пытались поговорить со мной; только вот взрослому мне на них было уже насрать – а некоторым, тем из них, что знали про избиения, но прошли мимо или обвиняли в этом меня, я хотел даже навредить. В то время меня часто поглощало желание расправиться с обидчиками.

Мы пережили непростые времена, однако проблема в том, что родственники и знакомые, однажды втянутые в наши разборки, до сих пор считают себя знатоками, мудрецами и гурами, лезут с умными советами и, что бесит сильнее всего – ждут продолжения сериала. Мама об этом старается не распространяться, но пробалтывается, когда они её злят. Такое ощущение, что наша тихая, мирная и обычная жизнь (ладно, изредка прерываемая бомбёжками) этих знакомых не устраивает, и они всё надеются, что я либо ебанусь по второму круг, уже окончательно, либо наконец-то мама ебанётся из-за такой дочери, либо мы ебанёмся вместе.

Меня это скорее забавляет, я бы им, наверное, при встрече и язвить не стал – тупо бы проигнорил, но маму беспокоит; понимаю, что есть у неё желание рассказать этим знакомым не про наши серые будни, а про УСПЕХ ДОСТИГАТОРСТВО ШИК БЛЕСК. И наплевать бы, да маму реально это беспокоит. А ещё некоторые родственнички любят срываться в пренебрежение и хвастовство: смотрите, как я выбился в люди и чего достиг, учитесь у меня, делайте как я, я молодец, и дети у меня супер, и учитесь, учитесь, учитесь! И совершенно неожиданно (я прям аж растерялся, когда мама рассказала), особо одарённые пытались ей втереть, что она ведёт себя не по-женски – успокойся, посиди, пущай мужик дела на себе тянет. Ну, во-первых, очень смахивает на кручение торсионных полей юбками, а во-вторых, в нашей семье мама – мужик, и все в курсе этого. Вы там дебилы, чтоль?

Но, как бы я ни говорил, что забавляюсь и лишь слегка раздражаюсь, на самом деле мамины эмоции временами передаются и мне и тоже хочется как-нибудь приехать в родной город на шикарной машине, в дорогущей одежде и с охуенной внешкой и потрясти перед их физиономиями миллионным счётом.

И где-то здесь я перехожу с прекрасных мечтаний на активное унывание – надо же быть настолько никчёмным, чтобы это аукалось моим родителям? Почему я настолько неблагодарный, что не могу порадовать маму-папу своей успешностью – не просят же меня дворец построить или президентом стать, просто семью создать и карьеру построить? А когда измотаю себя подобными размышлениями окончательно, то лежу и плачу – разве семья не о поддержке, заботе и любви? Почему даже сейчас, когда мы с мамой ищем компромиссы и пытаемся в понимание, всё равно продолжаем ранить друг друга? Почему я такой мнительный?

Проблема в том, что конкретно в этом вопросе я не излишне мнительный. И мне не кажется, а таково положение дел: мама не пробалтывается, а рассказывает о беседах с родственничками специально – для мотивации и живительных пиздюлей. И что там не столько родственнички лезут, сколько маме неуютно, что нечем похвалиться и погордиться – ведь раньше, несмотря на звание «самый непослушный ребёнок в мире» я был предметом гордости, и она вот таким образом выливает негатив и свои переживания, чтобы не конфликтовать в открытую. И на кого я в итоге злюсь? На родственников или на маму?

Согласно книжке это – персонализация, «всё или ничего», преуменьшение и обесценивание положительного. Ну и сравнивание прекрасной мечты с обыденным настоящим и как следствие – усиленная печаль-тоска. А ещё я не хочу достигаторствовать и быть товаром на витрине. И, в принципе, меня волнуют ожидания одного человека, но проблема в том, что его-то волнуют ожидания чуть ли не всего нашего городка.

Друзья

У меня прекрасные друзья. Наверное, после детства и юности, когда жил в очень некомфортной обстановке, я решил для себя, что не готов общаться с неприятными мне людьми. Мои друзья – сильные, умные, талантливые, с которыми я могу поделиться чем угодно. Чем угодно, кроме желания умереть. Или хотя бы расплакаться.

Конечно, это не их вина, а мои тараканы; мне ужасно не хватает человека, которому я бы мог ничего не рассказывать, а просто сесть и разрыдаться у него в объятиях (объятия не про романтику, я очень тактильный). Но как-то так выходит, что я – нервный, депрессивный и перебирающий в мыслях варианты, как лучше умереть, всегда оказываюсь тем, у кого в объятиях плачут. И это не про мою силу и чувствительность других.

Я привык прятать самые сильные переживания, которые когда-то считал стыдными, и называл своим достоинством, что никому не показываю свои слёзы и справляюсь сам – дома, в одиночестве. И вот, все мои прекрасные друзья очутились за границей, где существуют только их слёзы, не мои – и очутились там по моей вине – ну правильно, я нытик, что ли, плакать на публику? Нюни разводят слабаки!

Так что, если говорить о друзьях – я их люблю и рад, что они у меня есть. И жаль только двух вещей: что все они сейчас находятся далеко от меня и что я не способен попросить у них о помощи. Кто-то мечтает о прекрасных принцах, а я – о том, кто не попрекнёт меня потом моими же слезами, и самое главное, чтобы я этому поверил, а не спрятался опять в свою раковину.
(Здесь мы имеем самоклеймение, чтение мыслей и эмоциональное обоснование.)

Отредактировано (2020-05-25 14:41:48)

Анон

Re: победитель по жизни с грустным ебалом [дыбр][левел-ап][yes comments]

Сериальные запои наше всё.

Садись и слушай, я расскажу тебе, как впервые посмотрела тот же Оз 

▼Скрытый текст⬍

Это случилось в 2006 (кажется), когда ко мне на выходные приехала лучшая подруга и при выборе киношки для совместного просмотра вспомнила, что, кажется, видела когда-то по Первому каналу в ночи отрывок какого-то стрёмного сериала про тюрьму и пидарасов, ДАВАЙ НАЙДЁМ! Интернет тогда у меня был ещё диалапный, и в городе водились чуваки с доступом к нормальному инету (обычно у себя на работе), которым можно было заказать за денежку любой тайтл - сериал, аниме, кино. Они скачивали, записывали на диски и вручали тебе.
ДАВАЙ НАЙДЁМ - согласилась я. И мы нашли.
Следующие выходные прошли как в тумане  все 56 серий были посмотрены за трое суток  Мы физически не могли заставить себя выключить, потому что КРИС ТОБИ АЧТОДАЛЬШЕ   

Ох, прости, анон, ностальжи накатила 

Ты не поверишь, почти все сезоны посмотрел (часть нормально, часть на перемотке) и восхищался, как же они хорошо подобрали актёров - как похожи, как похожи! 

Поверю, у самой такая же история 
Вообще вся эта арка с Сирилом вынимает душу зрителя  Но это такое ужасное, предельно правдивое  зеркало для Райана, что без всей истории с Сирилом он бы был довольно неглубоким персонажем и я бы его не полюбила так, как люблю.

Мне жалко немного парня, который под Адебези ходил, забываю его имя - он ещё скандал устроил, когда его пытались заставить читать, и жену заказал. Молодой мальчишка, неоднозначный - то хочется поверить, что действительно из-за обстоятельств туда попал, что может стать лучше, то устраивает пиздец сам же. С тем же Гийомом (сорян, если имя исковеркал).

Это Кенни, который совсем пацанёнок? Да, его жалко. Ну вот хрен знает, с ним, как Поэт писал в своих стихах,
Too many prisons and not enough schools
Too many weapons and not enough tools
Not enough teachers, too many fools
- и, в общем-то, он прав, очень часто виновата система, и её жертвы - как раз такие, как Кенни, которые попадают в компанию не тех. Он же в Оз начал читать, хотел закончить школу, но ему не позволил да хоть тот же Адебизи. На воле это был бы кто-то другой. Короче, это очень печальное ОСТРОСОЦИАЛЬНОЕ.

Хотя в Оз террористов хватало - то с пистолетом, то с бомбой 

БЛЯДЬ, ЭТА БОМБА        Ну вот, опять ржу.

(пока писал, неожиданно вспомнил, как Тоби в начале второго сезона откусил член нацисту, и потом его сокамерник, негр на коляске который, по ночам держался за самое дорогое, боялся, что и на его добро покусятся 

  Ну я бы тоже на его месте опасалась! Тоби канешн молодец, обеспечил себя репутацию конченого психа в кратчайшие сроки, отличная тактика выживания! 
и это ещё никто не видел, как он разделался с охранником-наци 
А этот, с откушенным членом, вообще несчастное создание, то пипиську откусили, потом ложкой в жопу насиловали, а под конец вообще СПИДом заболел. Какой-то прям показательный пример "воздастся по делам вашим"   

а Крот, который подкопы рыл   серьёзный сериал, но есть же упоротые моменты)

Ещё как есть! Вроде ты смотришь весь такой на убер-серьёзных щах, обложившись валерьянкой и носовыми платочками, и потом ХЕРАК и на тебя выпрыгивает какая-нибудь ёбань, ты давишься печенькой и помираешь от нервного хохота

▼Да хоть бы взять незабвенный ДУЭТ  ⬍

https://www.youtube.com/watch?v=BtnseslYvlY

Уф. Пойду с пользой проведу кусок единственного выходного, но обязательно вернусь!