На следующее утро Эмма проснулась довольно рано, и увидела, как к ее дому подъезжает экипаж. Из экипажа вышел молодой человек, лицо которого было ей знакомо, но она не помнила, как его зовут. И, кажется, именно он тогда на балконе предлагал ей то вино, после которого она отключилась, а пришла в себя уже голая и в постели с Теодором.
Она вышла в коридор, спустилась по лестнице и услышала голоса в прихожей. Утренний гость просил встречи с лордом Эшли, и представился, как мистер Джонас Хоупли. Значит, это брат ее мужа.
Дворецкий проводил Джонаса до кабинета, где, видимо, Теодор и заночевал по пьяни. А Эмма... Эмма сделала то, что и положено в таких случаях героине любовных романов: она неслышно прошла в коридор и начала подслушивать.
Теодор брату был не рад. Он практически сразу обвинил Джонаса в том, что это он опоил его на том вечере и свел с Эммой. Джонас даже не отпирался: да, это я, и ты должен мне быть благодарен.
Теодор зловеще прищурился, но Джонас этого не заметил.
— У тебя красивая жена, денег куры не клюют, такой дом…
— Джонас, какого черта ты все это устроил? — очень тихо спросил лорд Эшли.
— Тебе давно пора было жениться, — фальшиво рассмеялся младший брат. — Если Холодная Леди холодна с тобой, спи с другими, никто же не запрещает.
— Джонас, идиот… Ты не имел права вмешиваться в мою жизнь.
— Но она же так красива, — попытался оправдаться он.
— Тогда почему ты сам на ней не женился?! — повысил голос Теодор. — Какого черта ты испортил жизнь мне?!
— Почему испортил? Ты теперь богат…
— Помолчи.
Теодор нервно рассмеялся.
— Я идеалист, дорогой мой брат. Я всегда мечтал жениться по любви. И не смотри на меня взглядом несправедливо обиженного щенка! В данном случае обиженной стороной являюсь я. Ты понимаешь, что обрек меня на безбрачие?
— Я не обрекал тебя ни на что. Все знают, что в современном обществе…
— Дурак! — перебил Теодор, презирая и Джонаса, и самого себя. — Я всегда считал, — наивный романтик, к дьяволу! — что в браке нужно хранить верность!
— Всем когда-то надо повзрослеть, — пожал плечами Джонас, рассматривая какую-то безделушку на столе. — Все знают, что твоя жена изменяет направо и налево, изменяй и ты, никто не удивится.
— Это для тебя все так просто. Когда я тебя первый раз на сеновале застал с соседской служанкой? Восемь лет назад? Сколько тебе было? Четырнадцать? Тринадцать?
— Какое это имеет значение?
— О Джонас, это имеет большое значение! Я не привык, как ты, валиться в постель с первой встречной, и для меня мысль, что можно изменять жене — какой бы она ни была! — неприемлема.
— Ты не можешь уломать ее? — многозначительно ухмыльнулся Джонас. — Хочешь, научу?
Теодор долго-долго смотрел на младшего брата. Потом сказал:
— Мы говорим с тобой на разных языках. Убирайся, Джонас. Не приходи больше сюда.
Этот диалог показался мне очень верибельным. Так действительно разговаривают люди, как говорится, "на разных языках". Каждый по-своему прав и неправ, каждый уперся во что-то свое, каждый защищает то, что кажется ему важным. Также диалог неплохо обрисовывает характеры братьев: Теодор предстает идеалистом-моралфагом, а Джонас - циничным прожигателем жизни.
Теодор начал выгонять брата вон, Эмма поняла, что, если не уйдет, то попадется, шмыгнула прочь и не слышала конца разговора. А дело было в том, что Джонас пришел не просто так. Он сильно проигрался и ему были нужны деньги, иначе он закончит свои дни в долговой тюрьме. Теодор послал его к черту и сказал, что ни пенса он от него не получит.
Эмма же, поднявшись обратно в спальню, предалась невеселым размышлениям. Теперь она точно знала, что не Теодор заманил ее в ловушку, и из-за этого все ее поведение показалось ей еще более отвратительным. Она испытывала ядерную смесь раскаяния, чувства вины, злости из-за того, что муж ее не хочет (а ведь она всегда считала себя красавицей и желанной партией для любого). А потом пришло... сочувствие.
Она вспомнила, как впервые заявила ему, что не намерена хранить верность. Он ответил «Воля ваша» и повел танцевать. Весь танец он сверлил ее каким-то странным взглядом, лишь сейчас Эмма поняла, что за чувство было в его взгляде: разочарование. Он расставался с иллюзиями, с романтической мечтой жениться по любви. Ей стало больно, что она тому причиной. Несмотря на прошедшие годы, она все еще помнила, как это больно — расставаться с мечтами.
Затем ее мысли сворачивают на типично женскую тему (в смысле, типично женскую с точки зрения любовных романов, оф коз): грусть и раздражение от того, что кто-то ее посмел не хотеть. Вчера она пыталась его соблазнить, но он был несокрушимее скалы, потому что презирал ее.
Эмма до сих пор не знала, зачем она попыталась его соблазнить. Она слыла недоступной в последнее время (по мнению общества, для всех, кроме Клермонта) и знала, что именно это привлекало к ней большинство мужчин. Приходилось признать, что сама она действовала вчера по той же причине: потому что муж оказался недоступным.
Надо же! Столько мужчин готовы были стать мужем леди Ренвик, выполнять все ее прихоти, ходить перед ней на цыпочках, восхищаться ею, поклоняться ей, а ее угораздило выйти замуж за человека, который ею никогда не интересовался.
Как мне видится, Эмма в отношениях (по крайней мере, в данный момент) чуточку склонна к фэмдому - в том смысле, что ей нравится рулить и управлять ситуацией, в какой-то степени ей льстит, что она так крутит мужчинами. А тут попался мужчина, которому она даже не интересна, не говоря уж о чем-то большем. Это ее и злит, и расстраивает, и привлекает одновременно. А еще Эмма поняла, что Теодор, оказывается, порядочный человек, а таких в лондонском обществе, почитай, что и нет.
И ей приходит в голову дикая мысль: чтобы загладить свою вину и наладить отношения, надо поехать с ним в его имение. Зачем, почему, как это поможет им сблизиться (спойлер: никак) - такими вопросами она не задается.
За завтраком она говорит, что, мол, есть тема для разговора. Интересная деталь: Эмма внезапно понимает, что все это время именно она сидела во главе стола, а не ее муж, как следовало бы по этикету. Теодор, впрочем, мог бы сесть напротив, с другого конца стола - это тоже считалось хозяйским почетным местом, но он предпочел сидеть от нее справа. Запомните расположение мест, эта деталь важная.
В общем, они проходят в его кабинет, и Эмма берет быка за рога.
— Я бы хотела поехать с вами в Эшли-парк.
Ничего не выражающая вежливая маска на его лице сменилась угрожающим выражением. Сердце Эммы ухнуло куда-то вниз, но она гордо вздернула подбородок.
— Неужели?
— Да, я хочу поехать с вами в ваше поместье.
— Очевидно, ваша жизнь обещает стать весьма скучной, когда под рукой не окажется мужа, которого вы могли бы втаптывать в грязь. Объяснитесь, дорогая леди Эшли, — тон его был вежливым, но от его слов Эмму пробирал мороз по коже.
— Я сожалею о своем безобразном поведении, — выговорила она.
— Да? Я разбудил в вас совесть?
Не признаваться же ему, что она подслушивала под дверью!
— У меня есть совесть, — холодно отрезала она. — Мое поведение было недопустимым.
«Ужас! — подумала Эмма. — Что за вызывающий тон! Я же пришла извиняться, а не нападать. Я унижала его столько времени, неудивительно, что сейчас приходится унижаться самой.»
— Когда? Когда изменяли мне или когда выставили свою связь напоказ? — Теодор не стал говорить вслух, что изменить она не могла ему по той причине, что они вместе так и не спали. Не изменяла ему — изменяла супружеским клятвам.
Эмма разозлилась. Она закрыла глаза, чтобы сдержаться и не наговорить глупостей. У нее так и чесались руки дать ему пощечину. Хорошо, что он был от нее достаточно далеко.
— Я сожалею, что унизила вас перед светом, — медленно выговорила она, стараясь совладать с собой. В конце концов, она не могла сожалеть о том, что изменяла ему, потому что на самом деле она этого не делала.
Теодор горько усмехнулся.
— Извинения приняты, мадам. Теперь вам вовсе не обязательно ехать в Эшли-парк.
Один из хороших примеров коммуникационного пиздеца (мне, как человеку, близкому к психологии, читать это было особенно занимательно: оно действительно примерно так все и происходит). Эмма честно пытается извиниться, но выходит все равно что-то вроде "сами во всем виноваты, пидарасы позорные". А Теодор не может просто так взять и принять извинения, жертва еще должна помучиться, ощутить весь тлен и все дно раскаяния, поэтому надо ее еще потыкать палочкой. Впрочем, Эмма все-таки берет себя в руки и снова извиняется.
Но извинения - это еще не повод для секса. То есть, для знакомства. То есть, для поездки в Эшли-парк. Но Эмма прибегает к хитрости: она обещает ему помочь с делами. Тут Теодор с удивлением узнает, что Эмма фактически сама руководит своими поместьями (и мы помним, что она богата, значит, поместья приносят доход) - ей помогает управляющий, но вся бухгалтерия, доходы-расходы на ней. А Теодор - так уж получилось - нихрена не смыслит в управлении. Он недавно нанял управляющего, который пришел в ужас и сказал, что все плохо, и эта дырожопень в самом лучшем случае что-нибудь принесет года этак через два. А скорее через три. Или пять. И только при разумном вложении денег. Желательно больших. Короче, помощь ему требовалась.
— Хорошо, — сказал Теодор. — Вы поедете со мной. Только если будете жаловаться, я отправлю вас обратно.
А с ее сластолюбивой натурой он как-нибудь управится. Когда-то тетушка Жюстина говорила, что женщинам требуется твердая рука, и не грех, в случае чего, и поколотить жену. Теодор начал привыкать к мысли, что тетушка, возможно, была права, и некоторая строгость излишеством не будет.
Главный герой пытается быть мачо. 
Мачо из него так себе, но он про это еще не знает.
Итак, он разрешил Эмме поехать с ним. И вечером даже целый один раз улыбнулся.
— Сколько времени вам требуется на сборы? — спросил он. Эмма удивленно взглянула на него: она-то считала, что он выезжает завтра и к этому времени надо быть готовой любой ценой.
— Я думаю, завтра можно выезжать, — медленно ответила она. Теперь удивился Теодор.
— Очень рад такой поспешности, — сказал он и едва заметно улыбнулся. У Эммы бешено забилось сердце: улыбка сделала Теодора красавцем. Больше они не разговаривали, и Теодор больше не улыбался, но лицо его было непривычно расслаблено и спокойно. Они ужинали в благостной тишине, и Эмма наслаждалась каждым мгновением ужина. Однажды она встретилась глазами с мужем, и он улыбнулся ей. Эмма не ответила на его улыбку, лишь уткнулась глазами в свою тарелку, — ей стало неловко. Она не знала, что лицо ее приняло холодное, надменное выражение и не видела, что улыбка Теодора сразу стала горькой усмешкой.
«Не обольщайся, дурак, — сказал он себе. — Она едет с тобой по каким-то своим женским причинам, а вовсе не потому, что ты наконец очаровал ее. И твоих ухаживаний она, очевидно, принимать не хочет.»
Но надежда ожила…
Следующим утром они отправились в путь. Эмма надеялась, что Теодор поедет с ней в карете, но он предпочел ехать верхом. Оглядев его хорошенько со всех сторон, Эмма исполняет традиционный танец недотроллей "мневасжаль".
По сравнению с дюжими охранниками Теодор явно проигрывал в росте и весе, но лондонским хлыщом совсем не казался. Хотя бы потому, что костюм на нем был явно не от самого модного портного. Лошадь его была обычной, не из таких, какими любят хвастаться остальные мужчины. Он был похож на секретаря какого-нибудь графа.
«Он, вероятно, не умеет выбирать костюмы и лошадей, — с сожалением подумала Эмма. — Но нет. Его костюм, хоть и не дорогой, сидит ладно. Но уж в лошадях он точно ничего не понимает. Наверняка с него за эту кобылу содрали втридорога.» Эмма не могла знать, что за полтора года бедного существования Теодор научился, как не поддаваться подобному обману.
Вечером они подъезжают к таверне, и Эмма втайне надеется, что они заночуют в одной комнате, где все, наконец, между ними произойдет. 
Но не тут-то было. Теодор заказал две отдельные комнаты и за ужином пил молоко, что изумило Эмму до глубины души.
Парочка снова пытается поговорить, но получается как всегда.
— У мистера Крэддока самое вкусное молоко на всей дороге до Эшли-парка, — сказал он с серьезным видом, но в глазах его светилась насмешка. — Эль, впрочем, тоже. Может, сказать, чтобы вам принесли его?
— Нет, спасибо, — снова холодно ответила Эмма. На этот раз ее холодность не произвела на мужа ожидаемого эффекта, он лишь насмешливо улыбнулся. Эмма тяжело вздохнула.
— Откуда у вас эта лошадь? — спросила она.
— Купил у Понсонби. У него конный завод.
— У него ничего получше не нашлось?
Теодор медленно закрыл глаза. Эмма подумала, что оскорбила мужа в лучших чувствах. Если он купил эту лошадь, то, вероятно, считал, что она лучшая на свете. Как же она привлечет мужа, если постоянно говорит то, чего ни в коем случае говорить не следовало?
Когда он открыл глаза, она с сожалением отметила, что его насмешливое настроение прошло.
— Почему же, он предлагал мне лошадей «получше». Я купил именно ту, что хотел.
Эмма подумала, что она тоже ему не нужна, но ведь он не покупал ее, скорее наоборот, она купила его.
И снова испытываешь финский стыд за героев. Одна ляпает оскорбления, не подумав. Другой домысливает оскорбления еще круче, чем были сказаны. После этого Эмма совсем уж загоняется невеселыми мыслями о том, что он ее совсем, ну совсем не хочет, она ему не нужна, была бы его воля, он бы ни за что на ней не женился.
Дальше ее мысли возвращаются к ее деньгам, точнее, она размышляет, в опасности ли ее собственные средства.
Итак, ее муж не любит дорогих лошадей. С одной стороны, это обнадеживало, что ее состояние не будет растрачено в ближайшие дни. Да, конечно существовал брачный договор, по которому Теодор не имел права на ее состояние, но если у него не останется другого выбора, когда придется расплачиваться с крупными карточными долгами, он запросто может наплевать на эту бумажку, и Эмма ничего не сможет сделать. Хотя, честно говоря, подтверждений тому, что Теодор — игрок, у нее не было.
Тонко намекается на то толстое обстоятельство, что брачный контракт, который подписали супруги, по хорошему, законной силы не имеет. Да, Теодор согласился играть по ее правилам, но, если обстоятельства припрут, он вполне может воспользоваться деньгами жены, по закону он имеет полное право.
Следующий день прошел так же: она ехала в карете, Теодор и грумы верхом. Разговаривать получалось только за обедом, ужином и на кратких остановках. Теодор общаться не желал, отвечал коротко и неохотно, но кое-что все же упомянул: что он с братом жил у тетки во Франции, потому что крепко поссорился с отцом. Еще он любит покладистых лошадей и женщин, и считает, что лучше всего у него получается... думать.
Эмма замечает, что он нравится ей внешне, особенно когда улыбается.
Теодор глядел ей в глаза и улыбался. Он красив, вновь отметила Эмма. Ну на самом деле, не то чтобы очень красив, скорее привлекателен, особенно когда улыбается. Глаза у него были серые. Сейчас в них плясали смешинки. Темные волосы слегка вились на висках. Интересно, находит ли он привлекательными голубоглазых блондинок — таких как она?
Он совсем не такой, как мужчины, которых она знала. Вряд ли кто из них оставил бы ее в покое в первую брачную ночь и в остальные ночи только потому, что она была холодна. Вряд ли кто-то из них так долго терпел бы, что ему наставляют рога перед всем светом, а потом ограничился простым оскорблением. Наедине. Теперь же Теодор и вовсе не поднимал эту тему. И еще вряд ли кто-нибудь из мужчин отверг бы ее, когда она сама предлагала себя. Любой был бы рад воспользоваться ее помешательством (иначе она не могла себе объяснить, почему вдруг вздумала предлагать себя мужу), тем более будучи пьяным, но только не ее муж. Теодор не производил впечатления слабого мужчины — ни телом, ни духом. Значит, все это происходило по каким-то другим причинам, и ей они были непонятны.
Она молчала, размышляя, и Теодор не делал попыток поддержать разговор.
Молоко! Ну кто бы из ее знакомых мужчин заказал молоко?!
Из этого, в общем, понятно, какого рода мужчины до сих пор окружали Эмму. Из тех, кто "сучка не захочет - кобель не вскочет", "возбудила - давай доводи дело до конца" и т.д. С ее точки зрения, если женщина предлагает секс, то мужчина, конечно, тут же заваливает ее на кровать и трахает, потому что а как же иначе. А если не трахает и выгоняет... то тут система делится на ноль и Эмма в непонятках.
И молоко это гребаное. Ну кто в своем уме пьет молоко? 
Вечером Эмма опять надеется, что они будут ночевать в одной комнате, и ее желания сбылись. На том постоялом дворе, куда они приехали, была свободна только одна комната с маленькой гардеробной.
— Имеется всего одна комната с маленькой гардеробной, — сообщил Теодор, когда она уже сидела за столом в общем зале. Сердце Эммы ухнуло куда-то вниз. Она подняла на мужа взгляд. — Одна кровать в комнате и одна в гардеробной. Охранники сказали, что не имеют ничего против ночевки на конюшне. Ваша служанка будет спать в гардеробной, рядом с вами, так что очевидно, мне тоже придется ночевать на конюшне.
Эмма разочарованно опустила глаза. На лице ее появилось холодное выражение. Теодор истолковал его по-своему. Голос его стал холоднее.
— Но если вам, мадам, не нравится иметь мужа, ночующего на конюшне, то мне еще меньше нравится иметь жену, которая допустит это.
Эмма молчала, потому что чувствовала: любое слово сейчас приведет к ссоре, и все надежды окончатся ничем.
Вот опять Игры, В Которые Играют Люди. Попросить остаться на ночь у жены мы не можем, потому что мы бедные, но гордые, а еще оскорбленные и униженные. Нет-нет, мы не попросим, но если ты сама не предложишь, это оскорбит меня еще больше, так и знай!
— Вы можете остаться здесь, — ничего не выражающим голосом произнесла она, даже не глядя на Теодора. Некоторое время он сверлил ее подозрительным взглядом, потом спросил:
— За что такая милость?
— Вы мой муж, — слегка рассердилась она, что сделало ее голос совсем ледяным.
«Естественно, это неприлично, когда муж достойной леди Эммы недостойно спит на конюшне,» — подумал Теодор и слегка ухмыльнулся.
Вчитаем в слова свой смысл, бякнемся об это и будем преодолевать красивенько!
В общем, Эмма легла в кровать и стала ждать мужа, очень волнуясь. Теодор пришел через полчаса.
— Кто там? — спросила Эмма.
— Лорд Эшли, — ответил ее муж. — Я могу войти, миледи?
— Разумеется, — раздраженно ответила Эмма. Она слышала в голосе его иронию. Она так волнуется, а он только и может, что издеваться.
— Благодарю покорно, — ответил он, входя в комнату и запирая за собой дверь. Некоторое время они глядели друг другу в глаза, словно оценивая противника. Потом Теодор наконец сдвинулся с места, обогнул кровать, задув по пути единственную свечу.
— Я понимаю, мадам, что вам это не очень нравится, но я намерен воспользоваться вашим опрометчивым предложением, — говорил он, раздеваясь. — Меня не очень привлекает идея спать на конюшне.
Эмма затаила дыхание, когда он забрался под одеяло. Она почувствовала на щеке его дыхание и поняла, что он смотрит на нее. Ему осталось только склониться к ней и поцеловать ее, и тогда… Но прошла одна минута, другая, и ничего не произошло. Он по-прежнему просто смотрел на нее. Правда, что он мог увидеть в полной темноте?
— Чего ты ждешь? — в недоумении спросила она, не выдержав напряжения.
— Чуда, — ответил он после короткой паузы. Голос его был сух, как воздух в пустыне, без тени иронии. После этого он наконец отвернулся, устраиваясь в постели.
А вы что, ждали клубнички? Вот реально, ждали клубнички? С этими долбоебами? Абломитес.
На следующий день они приезжают в поместье и там всплх. Крыши домов в дырках, многие дома пустуют, ограды покосились, дороги в ужасном состоянии. Но было видно, что поместье начали отстраивать и восстанавливать, и в принципе Эмме понравилось, что Теодор ее приданое пустил на дело. Она и вправду хотела помочь ему разобраться с делами и привести поместье в вид получше. И денег ему даст, если он попросит. Это на дело, так что хорошо.
В господском доме (не очень нравится термин, но не знаю, как лучше назвать - "дом лэндлорда"?) Теодор представляет штат слуг, и Эмма отмечает, что слуги в этом доме относятся к своему лорду почтительно и с уважением. Ее собственные слуги к ее мужу относились совсем по-другому, и она не замечала этого.
Они обедают в малой столовой, потому что большая, во-первых, огромная, а во-вторых, в аварийном состоянии. Стол в малой столовой был круглым, Теодор сидел на хозяйском месте во главе стола, а Эмму усадил напротив, на второе хозяйское место. (Мне очень нравятся вот эти детали, которые через бытовые мелочи показывают "расстановку сил".)
Дальше он показывает ей дом. Ну то есть как показывает - отпирает более-менее пригодные для жилья комнаты, чтобы она выбрала себе спальню (в хозяйских всплх). Про одну из комнат, где явно раньше жила женщина, Теодор упоминает, что здесь жила "так называемая кузина" отца, и кривится. (Это ружье потом тоже выстрелит.)
— Это — спальня хозяина.
Эмма едва заметно скривила губы (что, впрочем, не укрылось от Теодора). Комната поражала своими огромными размерами. Когда-то она была роскошной, но теперь производила унылое впечатление. Огромная кровать, застланная серым одеялом. Пустые столбики без балдахина. Пустое место над камином. Чугунные подсвечники, с которых облетела позолота. Вытертый ковер перед кроватью. И никакой больше мебели.
Эмма подошла к окну и облегченно вздохнула. Картина за окном была бесподобна. Зеленые лужайки парка, цветущие деревья в саду и… цвет. Яркий, зеленый цвет кругом.
Отдохнув и набравшись духу, она снова вернулась мыслями в этот мрачный дом.
— Я здесь не живу, — сказал Теодор. — Эта спальня тоже продувается всеми ветрами. Пойдемте, мадам, покажу вам спальню баронессы. Хотя должен предупредить, что она практически не отличается от этой.
В молчании они прошли через две гардеробные в смежную спальню. Эмма подавленно огляделась. Та же самая серость. Только кровать поменьше и поизящнее. «Как красавица в гробу,» — подумала Эмма и передернула плечами от жутких ощущений. По сравнению с этим склепом розовая комната казалась просто райским садом.
Теодор упоминает о своем брате, и говорит, что именно он и устроил им ловушку. И Эмма вроде бы и знает, что это так, но согласиться - как? Тогда надо будет признаться, что она подслушивала, а иначе как-то нелогично, сам Теодор не поверит, если она вдруг возьмет и сменит гнев на милость.
Напоследок он показывает ей комнату, где спит сам, и, разумеется, Эмма захотела спать в ней. Теодор, разумеется, толкует это по-своему и говорит: как угодно, сейчас унесу свои вещи! И переезжает в ужасную холодную хозяйскую спальню.
Эмма похолодела от ужаса, когда осознала, что наделала: кажется, она только что выселила мужа из его комнаты в его доме! Ну скажите на милость, кому захочется иметь такую жену? А Теодор только и позволил себе усмехнуться, ибо настоящий джентльмен не противоречит леди, даже если она… дура! Круглая дура!
Ну... как тебе сказать, Эмма... ты, конечно, дура, но муж тебе тоже достался не подарок. Совсем не подарок. 
Ебанина приедается со временем, она одинаковая. А вот когда текст неплох или даже хорош - становится куда интересней. Есть о чем поговорить, подумать.