Холиварофорум

Анон

Re: Классическая литература и околосабжевые обсуждения

Анон в юности читал рассказ какой-то про дореволюционные времена. И там описывалась семья рабочего: жена и двое детей, они снимали квартиру. Рабочий упахивался как вол, и вот как-то погиб на производстве

Вересаев "Два конца", анончик, если что.

Вот у Вересаева, кстати, неплохо на тему сексуальной эксплуатации. Как и Чехов, он был врачом, и тоже понавидался всякого. Но если в том же "Припадке" у Чехова фокус на страдашках студента (пусть это и сатира на идеалистов с лапками и комплексом спасючества), то Вересаев в рассказах, "Исанке", "Болезни Марины" больше сконцентрирован на положении женщины.

▼Скрытый текст⬍

Правда, Вересаев был сам ярый гуманист (и не с лапками, а с лапищами) и, в отличие от Чехова, по борделям ходил лишь с профессиональными целями ну или не попался.

"Записки врача" - до сих пор отличнейшая штука.

Отредактировано (2022-07-05 11:01:22)

Анон

Re: Классическая литература и околосабжевые обсуждения

Не очень понятно, правда, почему такое подозрение вообще возникло - возможно, инфантицид в то время был распространённой проблемой?

Там дед прямо говорит, что от Матрены просто ждали взятки.

▼Скрытый текст⬍

«В крестьянке Тимофеевой
И прежде помешательство
Вы примечали?»
– Нет! —
Спросили свекра, деверя,
Свекровушку, золовушку:
– Не примечали, нет! —
Спросили деда старого:
– Не примечал! ровна была…
Одно: к начальству кликнули,
Пошла… а ни целковика,
Ни новины, пропащая,
С собой и не взяла!

Анон

Re: Классическая литература и околосабжевые обсуждения

Вам нравятся довольно популярные классические пейринги Бриан/Ревекка и Клод/Эсмеральда? Я вот к первому присматривать, а от второго тошнит.

Первый нравится, потому что Буагильбер уважает Ребекку и начинает считать ее равной себе, хотя она женщина и другой веры.

▼Скрытый текст⬍

- Ты должна стать моей. Нет, не пугайся, – прибавил он, – я разумею моей, но добровольно, по собственному желанию. Ты должна согласиться разделить со мною надежды более широкие, чем те, что открываются с высоты царского престола. Выслушай меня, прежде чем ответишь, и подумай, прежде чем отказываться. Я, рыцарь Храма, и состою в нем одним из главных командоров и могу надеяться со временем получить жезл гроссмейстера. Рыцари Храма не довольствуются тем, что могут стать пятой на шею распростертого монарха. Это доступно всякому монаху, носящему веревочные туфли. Нет, наши тяжелые стопы поднимутся по ступеням тронов, и наши железные перчатки будут вырывать скипетры из рук венценосцев. Даже в царствование вашего тщетно ожидаемого Мессии рассеянным коленам вашего племени не видать такого могущества, к какому стремится мое честолюбие. Я искал лишь родственную мне душу, с кем бы мог разделить свои мечты, и в тебе я обрел такую душу.

– И это говоришь ты женщине моего племени! – воскликнула Ревекка. – Одумайся!

– Не ссылайся, – прервал ее храмовник, – на различие наших верований. На тайных совещаниях нашего ордена мы смеемся над этими детскими сказками. Не думай, чтобы мы долго оставались слепы к бессмысленной глупости наших основателей, которые предписали нам отказаться от всех наслаждений жизни во имя радости принять мученичество, умирая от голода, от жажды, от чумы или от дротиков дикарей, тщетно защищая своими телами голую пустыню, которая имеет ценность только в глазах суеверных людей. Наш орден скоро усвоил себе более смелые и широкие взгляды и нашел иное вознаграждение за все наши жертвы.

Анон

Re: Классическая литература и околосабжевые обсуждения

Первый нравится, потому что Буагильбер уважает Ребекку и начинает считать ее равной себе, хотя она женщина и другой веры.

Так уважал, так уважал, что аж на костер привел. И всерьез стал сражаться на Божьем суде с еще не оклемавшимся от раны, измученном скачкой и еле стоящим на ногам Айвенго, прекрасно осознавая, что в случае своей победы, которая в этой ситуации была неминуема, уважаемую и любимую Ревекку ждет казнь.
Понятно, почему Ревекка испытывала к нему лишь брезгливую жалость. Упаси господь от такой любви

Отредактировано (2022-07-07 00:49:30)

Анон

Re: Классическая литература и околосабжевые обсуждения

Не знаю что было в голове у советских тетьсрак, но помню, как в "Сестре Кэрри" главная героиня как раз устраивается работать на фабрику

Так то США, а в РИ "фабричная", не имевшая защитника (отца или брата, а это было очень редко, т.к. работать на фабрике считалось зазорно для девушки), становилась легкой добычей насильников или, в лучшем случае, соблазнителей. Например, у Мамина-Сибиряка, в "Кормилец":   

▼Скрытый текст⬍

Если бы отец был жив, тогда бы и Федорка не пошла в дровосушки, потому что отцовские дочери не идут никогда на фабрику.
       - Уж замуж с поденщины не скоро выйдешь, - толковали рабочие, балагуря где-нибудь около огонька. - Тут уж шабаш. ...

...    Нужно было пить-есть, а ребята остались невелички. Слава богу, по миру еще не ходили... Только вот Федорка попала на фабрику!.. Нехорошее это дело, да быть иначе нельзя, не с голоду помирать.
       - Ты, смотри, Марковна, пуще наказывай дочери-то, чтобы она не сбаловалась, - шушукали соседки. ...
...По силе возможности Марковна действительно "наказывала" дочери и часто доводила ее до слез. Федорка сначала огрызалась, потом начинала ругаться и кончала бессильными девичьими слезами. Да и как было не плакать: какая это жизнь? Работаешь, бьешься, недоедаешь, недопиваешь, в люди глаза показать не в чем, а тут еще мать пристает. Мать понимала ее положение, но помочь не умела...  Да и чем тут поможешь, когда при дорогом заводском харче троим приходилось тянуть две недели на три рубля шестьдесят копеек? Только-только на хлеб хватало да на крупу.

К Федорке пристают мужчины, вроде бы и помогают, но не просто так. Погиб младший брат (12 лет), работавший на том же заводе.
   

Не осталось и у Федорки надежды вырваться с заводской поденщины.
       Так и сгинула вся семья.

Еще у Глеба Успенского об этом есть, у Лейкина ("В царстве глины и огня"), у Решетникова ("Кумушка Мирониха"), у Вересаева ("Два конца").
Вижу, про Вересаева уже написали. Анон его много читал, помнит, что он был убежденный феминист, например, уже в советское время, в 1920-е  в журнале на вопрос молодого человека "Но если женщины тоже будут работать там, где мужчины, то кто будет готовить обед и пришивать пуговицы?" ответил "Напрасно вы считаете себя таким уж никчёмным: приготовить обед и пришить пуговицу вы сумеете, если постараетесь" (по памяти).

Отредактировано (2022-07-07 01:11:21)

Анон

Re: Классическая литература и околосабжевые обсуждения

Так уважал, так уважал, что аж на костер привел.

Не, ну если судить с позиций 21 века, тогда, наверное, так, но я судил с позиций 19 века, когда Вальтер Скотт писал. А уж если представить, что человек так рассуждает в 12 веке, это для меня точно уважение, а ты суди как тебе ближе.

Анон

Re: Классическая литература и околосабжевые обсуждения

Так уважал, так уважал, что аж на костер привел.

Не, ну если судить с позиций 21 века, тогда, наверное, так, но я судил с позиций 19 века, когда Вальтер Скотт писал. А уж если представить, что человек так рассуждает в 12 веке, это для меня точно уважение, а ты суди как тебе ближе.

Не, анон, ну если для тебя уважение перевешивает костер, то я из дискуссии выхожу
Лишь повторюсь, упаси господь от подобной любви

Анон

Re: Классическая литература и околосабжевые обсуждения

Мало ли что Буагильбер ей красиво пиздел, надо смотреть по поступкам. А из поступков там вставшая шишка и ярость после отказа.

Анон

Re: Классическая литература и околосабжевые обсуждения

Ты должна согласиться разделить со мною надежды более широкие, чем те, что открываются с высоты царского престола. Выслушай меня, прежде чем ответишь, и подумай, прежде чем отказываться. Я, рыцарь Храма, и состою в нем одним из главных командоров и могу надеяться со временем получить жезл гроссмейстера. Рыцари Храма не довольствуются тем, что могут стать пятой на шею распростертого монарха. Это доступно всякому монаху, носящему веревочные туфли. Нет, наши тяжелые стопы поднимутся по ступеням тронов, и наши железные перчатки будут вырывать скипетры из рук венценосцев. Даже в царствование вашего тщетно ожидаемого Мессии рассеянным коленам вашего племени не видать такого могущества, к какому стремится мое честолюбие.

Да уж, после такого и в двенадцатом веке надо бежать по возможности  Опять же, "ты должна".

Анон

Re: Классическая литература и околосабжевые обсуждения

Так у Бриана же была возможность спасти её от костра. Но взамен он требовал любви во всех смыслах, поскольку побег устроить непросто, придётся навсегда порвать с орденом и т.д., а он за просто так рисковать не согласен. Ревекка ему заметила, что он сам довёл ситуацию до такого, предлагала какие-то другие варианты, но он отказался.

Анон

Re: Классическая литература и околосабжевые обсуждения

Так у Бриана же была возможность спасти её от костра. Но взамен он требовал любви во всех смыслах, поскольку побег устроить непросто, придётся навсегда порвать с орденом и т.д., а он за просто так рисковать не согласен. Ревекка ему заметила, что он сам довёл ситуацию до такого, предлагала какие-то другие варианты, но он отказался.

Так Бриан хотел и рыбку съесть и жопу не ободрать Такая вот свиноебская эгоистичная любовь

Анон

Re: Классическая литература и околосабжевые обсуждения

Я уже давно читал и всего не помню, но как он вообще додумался притащить еврейку в орден и там укрывать? И не перепрятал её, даже когда узнал, что сам магистр (или кто он там) приехал. Ну, не дурак ли? Ещё сдаётся мне, рассказы о том, что у него где-то там (в Иерусалиме вроде) есть чуть ли не свое царство, где он может жить в роскоши и по своим законам, ни на кого не оглядываясь, отдают враньем. Побаивался он явно, и Ревекка это чувствовала.

Анон

Re: Классическая литература и околосабжевые обсуждения

Не, ну если судить с позиций 21 века, тогда, наверное, так, но я судил с позиций 19 века, когда Вальтер Скотт писал

Буагильбер выведен в романе отъявленным злодеем. Это сейчас почему-то стали искать для него оправданий. Для читателя 19-го века было все очевидно.

Анон

Re: Классическая литература и околосабжевые обсуждения

Мало ли что Буагильбер ей красиво пиздел, надо смотреть по поступкам. А из поступков там вставшая шишка и ярость после отказа.

Да, он соблазнял Ребекку. Почему бы не наговорить умной девушке красивых слов, чтобы дала?

Анон

Re: Классическая литература и околосабжевые обсуждения

Мне кажется, отъявленный злодей - это барон Фрон де Беф. Бриан все же более неоднозначен.

Анон

Re: Классическая литература и околосабжевые обсуждения

Первый нравится, потому что Буагильбер уважает Ребекку и начинает считать ее равной себе, хотя она женщина и другой веры.

Почитал отрывок, ни уважения, ни тем более равенства не нашел. Хуйло какое-то.

Анон

Re: Классическая литература и околосабжевые обсуждения

Да, он соблазнял Ребекку. Почему бы не наговорить умной девушке красивых слов, чтобы дала?

Какое отношение "соблазняет, чтобы дала" имеет к

Первый нравится, потому что Буагильбер уважает Ребекку и начинает считать ее равной себе, хотя она женщина и другой веры.

Анон

Re: Классическая литература и околосабжевые обсуждения

Почитал отрывок, ни уважения, ни тем более равенства не нашел. Хуйло какое-то.

Мне кажется, анон не очень представляет отсутствие уважения и равенства. Анон "Собор парижской богоматери" читал (книгу)?

Отредактировано (2022-07-07 10:23:53)

Анон

Re: Классическая литература и околосабжевые обсуждения

Мне кажется, анон не очень представляет отсутствие уважения.

Ты мне уважение в этом отрывке покажи.

Анон

Re: Классическая литература и околосабжевые обсуждения

Да, он соблазнял Ребекку. Почему бы не наговорить умной девушке красивых слов, чтобы дала?

Так умная девушка отличит готовность на по-настоящему смелые поступки от пустого пиздежа.

Вот тут можно прочитать их последний диалог. Бриан там откровенно жалок. Он запугивает Ревекку и перекладывает на нее всю ответственность.

https://www.litmir.me/br/?b=205059&p=104

Выложу отрывки и сюда.

▼1⬍

– Перестань, – сказал храмовник, – теперь бесполезны такие рассуждения. Ты обречена умереть не той быстрой и легкой смертью, которую добровольно избирает скорбь и радостно приветствует отчаяние, но смертью медленной, в ужасных пытках и страданиях, которую присуждают за то, что дьявольское ханжество этих людей называет твоим преступлением.

– А кому же, – возразила Ревекка, – если такова будет моя участь, кому я ею обязана? Конечно, тому, кто из эгоистичных, низких побуждений насильно притащил меня сюда, а теперь – уж и не знаю, ради каких целей – пришел запугивать меня, преувеличивая ужасы той горькой участи, которую сам же мне уготовил.

– Не думай, – сказал храмовник, – не думай, что я был виновен в этом. Я собственной грудью оборонил бы тебя от этой опасности, как защищал тебя от стрел.

– Если бы ты это делал с благородным намерением оказать покровительство невиновной, – сказала Ревекка, – я была бы благодарна тебе за эту заботу, но ты с тех пор столько раз ставил себе в заслугу этот поступок, что мне противна стала жизнь, сохраненная той ценою, которую ты требуешь от меня.

▼2⬍

– Оставь свои упреки, Ревекка, – сказал храмовник, – у меня довольно и моего горя, не усугубляй его своими нападками.

– Так чего же ты хочешь, сэр рыцарь? – спросила еврейка. – Говори прямо, если ты пришел не для того, чтобы полюбоваться причиненным тобою несчастьем, говори. А потом, сделай милость, оставь меня. Переход от времени к вечности короток, но страшен, а мне остается так мало часов, чтобы приготовиться к нему.

– Я вижу, Ревекка, – сказал Буагильбер, – что ты продолжаешь считать меня виновником тех страданий, от которых я хотел бы тебя избавить.

– Сэр рыцарь, я не желаю попрекать тебя. Но разве не твоей страсти я обязана своей ужасной участью?

– Ты заблуждаешься. Это неправда, – поспешно возразил храмовник. – Ты приписываешь мне то, чего я не мог предвидеть и что случилось помимо моей воли. Мог ли я предугадать неожиданный приезд сюда этого полоумного старика, который благодаря нескольким вспышкам безумной отваги и благоговению глупцов перед его бессмысленными самоистязаниями возвеличен превыше своих заслуг, а теперь он царит над здравым смыслом, надо мной и над сотнями членов нашего ордена, которые и думают, и чувствуют как люди, свободные от тех нелепых предрассудков, которые являются основанием для его суждений и поступков.

– Однако, – сказала Ревекка, – и ты был в числе судей; и хотя ты знал, что я невиновна, ты не протестовал против моего осуждения и даже, насколько я понимаю, сам выступишь на поединке суда божьего, чтобы доказать мою преступность и подтвердить приговор.

– Терпение, Ревекка! – сказал храмовник. – Ни один народ не умеет покоряться времени так, как твой, и, покоряясь ему, вести свою ладью, используя даже противные ветры.

– В недобрый час научился Израиль такому печальному искусству, – молвила Ревекка. – Но человеческое сердце под влиянием несчастий делается покорным, как твердая сталь под действием огня, а тот, кто перестал быть свободным гражданином родной страны, поневоле должен гнуть шею перед иноземцами. Таково проклятие, тяготеющее над нами, сэр рыцарь, заслуженное нашими прегрешениями и грехами отцов наших. Но вы, вы, кто превозносит свою свободу как право первородства, насколько же глубже ваш позор, когда, вопреки вашим собственным убеждениям, вы унижаетесь до потворства предрассудкам других людей.

– В твоих словах есть горькая правда, Ревекка, – сказал Буагильбер, в волнении шагая взад и вперед по комнате, – но я пришел не затем, чтобы обмениваться с тобой упреками. Знай, что Буагильбер никому в мире не уступает, хотя, смотря по обстоятельствам, иногда меняет свои планы. Воля его подобна горному потоку: если на пути его встречается утес, он может на некоторое время уклониться от прямого пути в своем течении, но непременно пробьется вперед и найдет дорогу к океану. Ты помнишь обрывок пергамента, на котором был написан совет потребовать защитника? Как ты думаешь, кто это написал, если не Буагильбер? В ком ином могла ты пробудить такое участие?

▼3⬍

– Короткая отсрочка смертной казни, и ничего больше, – отвечала Ревекка. – Не много пользы мне от этого; и неужели ничего другого ты не мог сделать для той, на голову которой обрушил столько горя и наконец привел на край могилы?

– Нет, это далеко не все, что я намерен был сделать для тебя, – сказал Буагильбер. – Если бы не проклятое вмешательство того старого изувера и глупца Гудольрика (он, будучи рыцарем Храма, все-таки притворяется, будто думает и рассуждает так же, как все), роль бойца за честь ордена поручили бы не прецептору, а одному из рядовых рыцарей. Тогда бы я сам при первом призыве боевой трубы явился на ристалище – конечно, под видом странствующего рыцаря, искателя приключений, – и с оружием в руках объявил бы себя твоим заступником. И если бы Бомануар выставил против меня не одного, а двоих или троих из присутствующих братьев, не сомневаюсь, что я каждого поочередно вышиб бы из седла одним и тем же копьем. Вот как я намерен был поступить, Ревекка. Я отстоял бы твою невиновность и от тебя самой надеялся бы получить награду за свою победу.

– Все это пустая похвальба, сэр рыцарь, – сказала Ревекка, – ты хвастаешься тем, что мог бы совершить; однако ты счел более удобным действовать совсем по-иному. Ты принял мою перчатку. Значит, мой защитник – если только для такого одинокого существа, как я, найдется защитник, – явившись на ристалище, должен будет сразиться с тобой. А ты все еще представляешься моим другом и покровителем.

– Я и хочу быть твоим другом и покровителем, – отвечал храмовник, – но подумай, чем я при этом рискую или, лучше сказать, какому бесславию неминуемо подвергнусь. Так не осуждай же меня, если я поставлю некоторые условия, прежде чем ради твоего спасения пожертвую всем, что для меня было дорого.

– Говори, – сказала Ревекка, – я не понимаю тебя.

– Ну хорошо, – сказал Буагильбер, – я буду говорить все, как не говорит даже грешник, пришедший на исповедь к своему духовному отцу. Если я не явлюсь на ристалище, Ревекка, я лишусь своего сана и доброго имени – потеряю все, чем дышал до сих пор, – уважение моих товарищей и надежду унаследовать то могущество, ту власть, которой теперь владеет старый изувер Лука де Бомануар и которой я воспользовался бы иначе. Таков будет мой удел, если я не явлюсь сразиться с твоим заступником. Черт бы побрал этого Гудольрика, устроившего мне такую дьявольскую западню! И да будет проклят Альберт Мальвуазен, остановивший меня, когда я хотел бросить твою перчатку в лицо выжившему из ума изуверу, который мог поверить нелепой клевете на существо, столь возвышенное и прекрасное, как ты.

▼4⬍

– К чему теперь все эти напыщенные речи и льстивые слова! – сказала Ревекка. – Тебе предстоял выбор: пролить кровь неповинной женщины или рискнуть своими земными выгодами и надеждами. Зачем ты все это говоришь – твой выбор сделан.

– Нет, Ревекка, – сказал рыцарь более мягким голосом, подойдя к ней поближе, – мой выбор еще не сделан. Нет. И знай – тебе самой предстоит сделать выбор. Если я появлюсь на ристалище, я обязан поддержать свою честь и боевую славу. И тогда, будет ли у тебя защитник или не будет, – все равно ты умрешь на костре, привязанная к столбу, ибо не родился еще тот рыцарь, который был бы мне равен в бою или одолел меня, разве только Ричард Львиное Сердце да его любимец Уилфред Айвенго. Но, как тебе известно, Айвенго еще не в силах носить панцирь, а Ричард далеко, в чужеземной тюрьме. Итак, если я выеду на состязание, ты умрешь, хотя бы твоя красота и побудила какого-нибудь пылкого юношу принять вызов в твою защиту.

– К чему ты столько раз повторяешь одно и то же?

– Для того, – ответил храмовник, – чтобы ты яснее могла представить себе ожидающую тебя участь.

– Так переверни ее другой стороной, – сказала еврейка, – что тогда будет?

– Если я выеду, – продолжал Буагильбер, – и покажусь на роковом ристалище, ты умрешь медленной и мучительной смертью, в такой пытке, какая предназначена для грешников за гробом. Если же я не явлюсь, меня лишат рыцарского звания, я буду опозорен, обвинен в колдовстве, в общении с неверными; знатное имя, еще более прославленное моими подвигами, станет мне укором и посмешищем. Я утрачу свою славу, свою честь, лишусь надежды на такое величие и могущество, какого достигли немногие из императоров. Пожертвую честолюбивыми замыслами, разрушу планы столь же высокие, как те горы, по которым язычники чуть не взобрались на небеса, если верить их сказаниям; и всем этим, Ревекка, я готов пожертвовать, – прибавил он, бросаясь к ее ногам, – откажусь и от славы, и от величия, и от власти, хотя она уже почти в моих руках, – все брошу, лишь бы ты сказала: «Буагильбер, будь моим возлюбленным».

– Это безрассудно, сэр рыцарь, – отвечала Ревекка. – Торопись, поезжай к регенту, к королеве-матери, к принцу Джону. Из уважения к английской короне они не могут позволить вашему гроссмейстеру так своевольничать. Этим ты можешь оказать мне действительное покровительство, без всяких жертв со своей стороны и не требуя от меня никаких наград.

– Я не хочу иметь с ними дела, – продолжал он, хватаясь за полу ее платья, – я обращаюсь только к тебе. Что же заставляет тебя делать такой выбор? Подумай, будь я хоть сам сатана, ведь смерть еще хуже сатаны, а мой соперник – смерть.

▼5⬍

– Я не взвешиваю этих зол, – сказала Ревекка, опасаясь слишком прогневить необузданного рыцаря, но преисполненная твердой решимости не только не принимать его предложений, но и не прикидываться благосклонной к нему. – Будь же мужчиной, призови на помощь свою веру. Если правда, что ваша вера учит милосердию, которого у вас больше на словах, чем на деле, избавь меня от страшной смерти, не требуя вознаграждения, которое превратило бы твое великодушие в низкий торг.

– Нет! – воскликнул надменный храмовник, вскакивая. – Этим ты меня не обманешь! Если я откажусь от добытой славы и от будущих почестей, я сделаю это только ради тебя, и мы спасемся не иначе, как вместе. Слушай, Ревекка, – продолжал он снова, понизив голос. – Англия, Европа – ведь это не весь мир. Есть и другие страны, где мы можем жить, и там я найду простор для своего честолюбия. Поедем в Палестину. Там живет мой друг Конрад, маркиз де Монсеррат, человек, подобный мне, свободный от глупых предрассудков, которые держат в оковах наш прирожденный здравый смысл. Скорее можно вступить в союз с Саладином, чем терпеть пренебрежение этих изуверов, которых мы презираем. Я проложу новые пути к величию, – продолжал он, расхаживая крупными шагами по комнате, – Европа еще услышит звонкую поступь того, кого изгнала из числа сынов своих. Сколько бы миллионов крестоносцев ни посылала она во имя защиты Палестины, какое бы великое множество сарацинских сабель ни давало им отпор, никто не сумеет пробиться так глубоко в эту страну, из-за которой состязаются все народы, никто не сможет основаться там так прочно, как я и те мои товарищи, которые пойдут за мной в огонь и в воду, что бы там ни делал и ни говорил этот старый ханжа. И ты будешь царицей, Ревекка. На горе Кармель создадим мы тот престол, который я завоюю своей доблестью тебе, и вместо гроссмейстерского жезла у меня в руке будет царский скипетр.

– Мечты, – молвила Ревекка, – одни мечты и грезы! Но если бы и осуществились они наяву, мне до них нет дела. Какого бы могущества ты ни достиг, я его не смогу разделять с тобою. Для меня любовь к Израилю и твердость в вере так много значат, что я не могу уважать человека, если он охотно отрекается от родины, разрывает связь с орденом, которому клялся служить, и все это только для того, чтобы удовлетворить страсть к женщине чуждого ему племени. Не назначай платы за мое избавление, сэр рыцарь, не продавай великодушного подвига – окажи покровительство несчастью из одного милосердия, а не из личных выгод. Обратись к английскому престолу. Ричард преклонит слух к моим молениям и освободит меня от жестокости моих мучителей.

– Ни за что, Ревекка, – отвечал храмовник с яростью. – Уж если я отрекусь от моего ордена, то сделаю это ради тебя одной! Но если ты отвергнешь мою любовь, мои честолюбивые мечты останутся со мной. Я не позволю одурачить себя! Склонить голову перед Ричардом! Просить милости у этого гордого сердца! Никогда этого не будет, Ревекка! Орден Храма в моем лице не падет к ногам Ричарда! Я могу отказаться от ордена, но унизить или предать его – никогда.

– Все мои надежды – на милость божью, – сказала Ревекка, – люди, как видно, не помогут.

Отредактировано (2022-07-07 10:39:30)

Анон

Re: Классическая литература и околосабжевые обсуждения

Так умная девушка отличит готовность на по-настоящему смелые поступки от пустого писдежа.

Вот-вот. Поэтому меня всегда удивляли многочисленные страдашки на тему "как могла Ревекка предпочесть никакого Айвенго, которому она нафиг не сдалась такому классному красавчику Буагильберу, который ее так любит, ну так любит"

Анон

Re: Классическая литература и околосабжевые обсуждения

Меня всё мужики в Айвенго бесили. 

Анон

Re: Классическая литература и околосабжевые обсуждения

Меня всё мужики в Айвенго бесили. 

А меня только Буагильбер и принц Джон)))

Анон

Re: Классическая литература и околосабжевые обсуждения

Меня и Айвенго подбешивал. Любовался темноволосой красавицей, а чуть узнал, что еврейка, тут у него все и упало. 

Анон

Re: Классическая литература и околосабжевые обсуждения

Меня и Айвенго подбешивал. Любовался темноволосой красавицей, а чуть узнал, что еврейка, тут у него все и упало.

Ну, это как раз можно списать на "время такое было". Дальше любования он бы в любом случае не зашел, у него Ровена была. И в финале же он, будучи раненым и ослабленным, приехал умирать за Ревекку - уже благородный и достойный поступок.