Глава 5, "Поезд идет на юг".
Денис и его родители едут в поезде на юг. Все же предположение о том, что люди беспорядочно пользуются оставшимися от предков технологиями, не особо осмысливая их и бездумно копируя старое по мере своих сил, уже не кажется таким плохим. Просто смиримся с этим.
Ночь. Проснувшись, мальчик становится невольным свидетелем беседы беспокоящихся родителей, которые не могут уснуть. Батя возится с оружием:
Мама сидела, поджав ноги и прислонившись виском к вздрагивающей стене вагона, в углу, и смотрела, как Борис Игоревич разбирает на разостланном большом носовом платке пистолеты. Один – хорошо знакомый Денису табельный отцовский «Бердыш» – был уже весь разобран. Но на той же салфетке лежали еще аж два, и третий отец держал в руках, снимая затвор. Денис хорошо знал эти модели: на платке – восьмизарядные курносые «Байкалы-442», а в руке маленький «Байкал-441». Отдельно в ряд стояли поблескивающие золотом патрончики: девятимиллиметровые и шесть-тридцать пятые.
Думаю, маленький пистолетик - специально для Дениса.
Родители обсуждают, почему взяли сына с собой. Потому что негоже простолюдина, даже сына занимающего высокий пост человека, отдавать в интернат для дворян, и потому, что отец хочет подавить боевой дух врага своим бесстрашием:
– Лера… Понимаешь, я ведь не просто так его с собой везу. Если хочешь знать – это жест политический.
– Политический? – сделала ударение на этом слове мама.
– А ты зря иронизируешь. – Борис Игоревич, кажется, рассердился. Денис тихонько поерзал на полке – разговор был интересным, даже очень. – Зря! Именно политический. Как ты не поймешь, Лер? Я как бы показываю: вот он, я – и мы ничего не боимся и это наша земля, раз уж семью с собой привожу! Да и ты сама много думала о своей безопасности, когда в семнадцать лет поехала на юга – с холерой бороться?
Именно последствием поездки матери стало то, что Денис у нее только один, хотя обычно имперцы плодятся, как крысы:
Там, на юге… в Крыму. В какой-то дикой деревне… где были холера и почти первобытные от ужаса и жизни вокруг люди, непохожие на людей. Там восемнадцатилетнюю Лерку Исаеву – тогда еще не Третьякову – ударили вилами в пах. Ударил один из тех, кого она спасала от холеры.
Денис видел это иногда, как наяву. Как девчонка в защитной форме Медкорпуса с алым крестом на повязке хватается за вилы и падает под стену на пыльной кривой улице. Не выхватив пистолет. Не потому что не успела, а потому что она приехала спасать , а не убивать. Как разбегаются опомнившиеся люди. Как девчонка, которая станет его, Дениса, мамой, сдерживая стоны, ползет ближе к стене, садится, бинтуется… и сидит, глядя на лужу крови, к которой собираются мухи…
Когда в деревню влетел отряд местных драгун, первое, что попросила почти умершая фельдшер, было: «Не трогайте их. Они просто испугались. Они не виноваты…»
Когда Денис был помладше, он очень хотел как-нибудь найти того гада, который… Но прошло полтора десятилетия. Все там изменилось, и Крым уже давно не вечевая республика, а часть Империи… Денис подрос и понял, что это не будет местью. Это будет просто убийством. Убийством человека, который, наверное, и сам уже сто раз себя наказал…
Когда мама рожала Дениса, она чуть не умерла во второй раз. И… и все.
Как... много... многоточий. И какая нелепая травма, которая в таких условиях, скорее всего, просто стала бы летальной. Во-первых, зубцы вил почти всегда грязные, во-вторых, в животе есть не только яичники и матка, но еще мочевой пузырь и кишечник, которые были бы пробиты - и все, энджой ер перитонит, который в глуши вряд ли получилось бы вылечить. В-третьих, огромная лужа крови - это красиво и пафосно, но от колотой раны много крови наружу не выйдет, все выльется внутрь, и повязка тут не поможет. Сразу понятно, автор совсем не в теме.
Долгая дорога быстро наскучивает Денису. Из его воспоминаний о подготовке к командировке мы узнаем, что:
Сердцем электровоза был таинственный вихревой генератор – чудесная машина, изобретенная еще до Третьей мировой, фактически вечный двигатель. Производство таких было ограничено нехваткой необходимых материалов, которую испытывала не только Империя, но и вся Земля.
Это отодвигает дату начала войны от первой половины XXI века, как могло показаться по упоминанию проигрывателя для дисков, до как минимум его середины или даже второй половины.
Немного воспоминаний о пафосном прощании с Войко:
И только когда послышался низкий гудок сирены – минута до отправления, всем занять свои места – Войко посмотрел в лицо Денису почерневшими синими глазами и сказал:
– Знаешь, я тогда сразу понял – вот друг на всю жизнь.
– На мосту? – спросил Денис и охрип. Войко кивнул. – Я сразу адрес пришлю. Как только приедем. И на каникулы приеду.
– Конечно, – сказал Войко. Мальчишки несколько секунд разглядывали друг друга в упор, потом крепко обнялись и расцеловались. – Иди, – попросил Войко. – Не оглядывайся. Я тоже сразу уйду и не оглянусь. Все будет хорошо. Будь готов.
– Всегда готов, – прошептал Денис, повернулся и забрался в вагон.
Ииии... вот оно, Семиречье! И первый человек, которого он там видит - проверяющий батины документы хорунжий Мигачев:
Пока отец передавал документы и отвечал на дежурные вопросы, Денис разглядывал первого человека Семиречья… и испытал легкое разочарование.
Правда, рядом с простой табачно-зеленой формой и ярко-зеленой фуражкой имперского пограничника семиреченец казался ярким и нарядным: фуражка с синим верхом и желтым околышем, синий френч, синие штаны с алым лампасом, начищенные сапоги… На плече висел стволом вниз короткий «АК-74» со сложенным рамочным прикладом, а не «сотка», как у имперца. Но в остальном – человек как человек, с загорелым лицом, лет тридцати, усы – щеткой.
Перед выходом из поезда отец вручает сыну маленький пистолет и изрекает гениальную фразу:
Ибо дураки вымерли как вид в начале Безвременья.
Но что-то пока в тексте не было ни одного умного героя. Видимо, умники вымерли тоже.
Немного о деньгах семиреченцев. Мне показалось, или это аллюзия на перестройку и дефолт?
Деньги тут тоже назывались рублями – копеек и вообще металлических монет не было. Но здешние рубли здорово отличались от привычных Денису имперских. Во-первых, они были квадратные и большие, а не прямоугольные и всего с ладонь (и это был как раз минус – Денис недавно обзавелся бумажником, очень им гордился, а теперь получалось, что купюры не поместятся там). А во-вторых – были куда красочнее имперских рублей, выдержанных в сумрачной сине-вишневой гамме, со строгим геометрическим орнаментом, стилизованными «под кириллицу» цифрами и надписями и хмуро-медальными фасами Петра I, Екатерины II, Жукова, Пушкина, Ломоносова, Столыпина… Здешние рубли были разноцветные, как калейдоскоп: ярко-желтые, огненно-красные, густо-синие, да еще и в переливчатых разноцветных разводах и пятнах, вместо портретов – красивые сочные пейзажи, имевшие стереоскопическую глубину. Смешили цифры – ни одной бумажки ниже ста рублей, были по миллиону и по сто миллионов!!!
– Рассматриваешь? – спросил Борис Игоревич, присаживаясь рядом с сыном. – Не удивляйся.
Это вот, – он тронул «миллион», – всего лишь один «жук» . Средняя зарплата здесь.
– Мало, – пробормотал Денис. Отец получал жалованье двести двадцать имперских рублей, мать – сто семьдесят.
Считалось, что это очень много. Большинство родителей Денисовых одноклассников получали сто – сто пятьдесят рублей и жили вполне в достатке.
– Мало, – подтвердил отец. – Средняя зарплата для тех, у кого есть работа.
– А почему нет мелочи, пап? – Денис посмотрел на просвет одну из купюр.
– А потому что нет смысла ее штамповать при таких числах. Тем более что металлы у них дороги. А так привыкай, нам долго такими пользоваться.
И опять ворованные стишата!
– Да здравствует страна миллионеров,
Где временные беды переживаем мы…
Дай бог нам до начала новой эры
Не сдохнуть от холеры или еще какой чумы…
Отец находит среди купюр поддельную. Денис удивляется и огорчается, но его утешает перспектива посмотреть на море Балхаш. У моря он встречается с богато одетым полным мужчиной лет сорока с рыжей бородой, они разговариваются, и тот выдает кусочек матчасти про это море:
По площади – половина территории Европы. Там, под водой – города Талды-Курган, Усть-Каменогорск, Семипалатинск, Урумчи… весь восточный Тянь-Шань, самые высокие пики которого стали островами… пустыня Такла-Макан с древним Кашгаром… А там, где были пески Бетпак-Дала и Муюнкума – горы Голодные и субтропические леса… И это произошло по вине человека… – Он с непонятной строгостью взглянул на завороженного его речью – какой-то распевной и плавной – Дениса и улыбнулся: – Лет сорок назад, когда я был помладше тебя, то нырял к развалинам поселков…
Для чего он нырял? За артефактами довоенных лет, разумеется. А потом пришел к успеху, став владельцем строительной компании и настоящим капиталистом. Его имя - Игорь Иванович Смаль, и он ждет, пока Империя покорит Семиречье, чтобы началось активное строительство новых зданий, которое принесло бы ему прибыль.
Приходит батя, и у них с капиталистом случается сложный разговор, часть которого стоит процитировать:
– Фирма «Энергия» добывает в горах хребта Голодный дешевые трансурановые элементы, – сказал Борис Игоревич, и Денис удивленно посмотрел на отца: голос того стал странным. – Более дешевые – пока более дешевые, – чем Империя добывает на Венере. Год назад совет директоров «Энергии» предложил Его Величеству контракт. Очень выгодный контракт. На тридцать процентов более дешевое сырье, чем привозят наши корабли. Его Величество мог согласиться, и по крайней мере, в большие города свет подавали бы круглосуточно. Но Император отказался. Он вообще объявил представителям «Энергии» запрет появляться в Империи. Потому что в шахтах фирмы…
– Я знаю, – поморщился Смаль.
– Вот именно – знаете, – жестко сказал Третьяков. – Знаете, что туда вербуют детей из нищих семей. Платят им сдельно за добытое сырье. По системе «давай-давай». И через год умирает две трети, а треть возвращается домой искалеченными лучевкой и тратит заработанное на то, чтобы протянуть еще года три. Знаете, что пять лет назад наш «Точмаш» предложил «Энергии» скафандры высшей защиты. Мы готовы были сделать их… нужного размера. Но это оказалось слишком дорого.
Напомню, население Семиречья не так велико, как население Империи. Неужели и правда выгоднее каждый год искать новых рабочих на место умерших вместо того, чтобы дать им скафандры и эксплуатировать их много лет? Да, умные и предусмотрительные люди, которые способны думать о том, что будет завтра, в этом мире вымерли.
Потом отец, Денис и капиталист идут вместе есть, и за трапезой обсуждают перспективы покорения Семиречья. Отец полагает, что страна сама с радостью отдастся Империи, как очарованная опытным ловеласом юная дева:
– Никакой войны не будет, – Третьяков-старший легонько постукивал ножом по краю тарелки. – На их стороне окажутся только наемники. А наемники не смогут противостоять нам.
Неистовое надрачивание на репутацию внушающего страх посланца Императора такое неистовое:
В мирное время так убивают те, кто боится. Я заставлю их бояться еще больше. Если не хватит сил у меня – мой преемник покончит с ними навсегда.
Он хвастается успехами двух огромных империй в покорении мятежных стран, как бы ненароком упоминая о том, что семиречцы - потомки русских, и именно поэтому за них стоит рвать жопу:
- Поймите, Игорь Иванович, – неожиданно горячо добавил он, – мы с вами одной крови. И мы не дадим вам сгнить за здорово живешь. Вам же известен опыт Желтороссии – там все было куда как хуже вашего! Ну и где же «всемогущая и бессмертная триада»?! Кто не застрелен и не повешен «витязями» – шестерит на побегушках в том же «треугольнике». А на месте их дворцов – детские сады, школы и Дворцы Пионеров. А как англосаксы разделались с Империей Картелей на берегах Венесуэльского залива? Не спасли ни джунгли, ни целая наемная армия с танками и самолетами!
Денис интересуется, почему Игорь Иванович боится надеяться. Тот мнется и говорит, что боится разочароваться, если надежды не сбудутся. На этом трапеза кончается.
Глава 6, "Верный".
Едем дальше, в столицу.
Море Балхаш по-прежнему тянулось за окнами слева. Справа были леса, из которых время от времени, но все чаще и чаще высовывали свои бока какие-то поселки. При той скорости, с которой двигался поезд, рассмотреть ничего толком не удавалось, но вроде бы умирающие от истощения люди нигде не валялись и манифестации не появлялись в пределах видимости.
Поразительно! Какой непорядок, как же так, мы же приехали в ад!
Энергию Семиречью дает титаническая ГЭС - Большой Каскад. Но в этой стране все обязано быть плохим и негодным. Каскад не стал исключением:
– Когда-то тут был лавиноотбойник, – он кивнул чуть в сторону от трассы движения поезда. – Во-он в той стороне знаменитое Медео… Так вот. А потом, когда появилось море, строили дамбы, кое-как отгораживались… А двадцать семь лет назад отгрохали вот это. Феодальными методами, чуть ли не голыми руками. Если бы мы не помогли – были бы вторые пирамиды по количеству погибших.
В Верном первыми гостей встречают нищенки и проститутки:
Моргая изумленно, мальчишка протянул было руку за фотоаппаратом, но потом передумал. Скользнул взглядом по сидящей на корточках невероятно грязной девочке лет восьми-девяти, одетой только в рваные трусики неопределенного цвета. Посмотрел на отца:
– Па…
– Что? – отец осматривался. – Ах, это… Нет, сын. Деньги, которые ты им дашь, все равно пойдут не им, а их хозяевам. Тут не листики обрывать надо, а под корень рубить…
– Хозяевам?!. – Денис поперхнулся, провожая взглядом нескольких девушек, одетых с вызывающим неприятным шиком – они, громко пересмеиваясь и перебрасываясь каким-то репликами, прошли мимо, тоже явно кого-то высматривая.
А потом они знакомятся с дворянином, который должен был их встретить:
– Извините, вы – Третьяковы?..
…Человек, встречавший Третьяковых на перроне, Дениса немного удивил.
Во-первых, он сперва показался Денису совсем мальчишкой – ну, не мальчишкой, но очень молодым мужчиной, намного младше отца – высокий, но тонкий, стройный, что особенно подчеркивалось черной водолазкой, приталенным черным пиджаком и узкими брюками – в такую жару! Кроме того, был он смуглый, черноволосый и неожиданно синеглазый, чем напомнил мальчишке отца Войко. Во-вторых, он возник словно бы из ниоткуда, хотя и одеждой, и манерой поведения был очень заметен.
– Очень рад вас видеть, – черноволосый, широко улыбаясь, потряс отцу руку, наклонился к руке матери, выпрямился, тряхнул руку Дениса. – Позвольте представиться, товарищи, – Муромцев Виктор Анатольевич, полномочный представитель Его Величества в Семиреченской Республике… – Денис хлопнул глазами: это значило, что смуглый – дворянин.
Молодой на первый взгляд человек оказывается при ближайшем рассмотрении старше Денисова отца. Все вместе они идут к нему, он зовет их немного пожить у себя, чтобы освоиться. Они погружаются в богатый экипаж:
«Экипаж» оказался длинными широкими посольскими «Жигулями» с газогенератором. Высокий мужчина с бесстрастным лицом, одетый в форму охранного корпуса дипмиссий, предупредительно распахнул заднюю дверцу перед Третьяковыми, погрузил багаж.
Космос. Струнники. Жигули...
Водитель - подлиза в лучших имперских традициях!
- Коля! – обратился он к водителю.
– Сделаем, товарищ лейб-гвардии полковник, – сказал Коля, и Денис отвлекся от окна.
Лейб-гвардии полковник ?! Между Муромцевым и отцом – аж три ступеньки?! Лейб-гвардии полковник – это же генерал по общему счету!
Муромцев засмеялся и извиняющимся тоном сказал:
– Коля так дает понять, что со мной надо обращаться уважительно…
Муромцев рассказывает про город, по которому наших друзей катает Коля, Денис созерцает и дивится:
Много верховых и колясок, хорошо… но вот проехал красивый автомобиль, Денис даже не знал, какой, видно только, что с бензиновым двигателем (!), а на перекрестке промчались через улицу двое пацанов и одна девчонка, лет по десять-двенадцать – все босые. Причем видно, что не для удовольствия, а и одеты так, что прямо снять все и на переработку сразу, а самих – в душ.
Да-да, соседство босяков и машины с бензиновым двигателем куда удивительнее соседства освоения космоса с АК-47.
Среди яркой, умелой рекламы было много «черной» – то есть такой, цель которой не оповещать о новинках, а заставить людей покупать ненужные им вещи, Денис знал о таком. И дети в рекламе! Разные малыши в колясках, подростки с конфетами… Как это разрешают?! А вон даже реклама сигарет!!! Шваброй заколоться…
Интересно, откуда Денис в курсе, какая реклама черная, а какая белая, если он даже названий старых торговых компаний, которые ввели многие приемы рекламы, прочитать не мог?
Они проезжают мимо колонны местных пионеров и снова заводят разговор о том, что все очень плохо:
– Детей много, – Муромцев погрустнел. – Но половина из них и в школу-то не ходит.
– Кстати, – вмешался вдруг Третьяков-старший, – а сколько всего в Верном населения?
– Почти восемьсот тысяч, – ответил Виктор Анатольевич.
Денис хлопнул глазами изумленно, Валерия Вадимовна сказала что-то не очень приличное, кажется, а Третьяков-старший пробормотал:
– Пятая часть населения республики. В два раза больше психомаксимума. Так, кажется? – он покосился на жену, та сердито кивнула. – И что люди делают?
– В основном, перебиваются случайными заработками. Очень высока преступность.
– Надо думать… – буркнул отец и снова вернулся к газетам.
Избиение русских младенцев, очевидно, должно было шокировать читателя. Но в сравнении с тем, что творила на заре своего существования Империя, это ужасное преступление в отношении голубоглазой белой расы выглядит каким-то мелким и ничтожным:
– Простите, это церковь Тридцати Тысяч? – спросил Денис, глядя на здание – стройное, не столько широкое, сколько высокое, совсем не похожее на виденные им сохранившиеся древние храмы.
– Да, – немного удивленно сказал Виктор Анатольевич. – Ты читал о ней?
– Я только знаю, что это самая знаменитая церковь города, – немного смущенно отозвался мальчишка. – Я не успел больше…
– Самая знаменитая, да… – с непонятной интонацией ответил Муромцев. – В самом начале Серых Войн на ее месте уйгуры похоронили заживо более тридцати тысяч русских детей. Был огромный котлован, туда сбрасывали живых и засыпали глиной, потом – следующий ряд… И так всех. Потом разожгли на этом месте огромный костер.
В машине стало очень тихо. Денис чуть опустил голову. Потом поднял ее.
– Что, страшно? – тихо спросил Муромцев, глядя в окаменевшее лицо мальчишки – со сведенными бровями и выступившими желваками на скулах.
– Нет, – отрезал Денис. И, помедлив, признался: – Непонятно. Непонятно, зачем?
– И хорошо, что непонятно, – сказал Муромцев. – Слышал старую пословицу: «Понять – значит простить»? Тебе хочется это простить?
Нет, хочется только позлорадствовать.
Закроем глаза на очередные краденые стишата авторства ВПК, потому что такое еще не раз на нас выскочит, все цитировать - замучишься. Тут у нас есть кое-что поинтереснее. Злые уйгуры - это так, фигня. Настоящие враги, разумеется, евреи. И, разумеется, они творят злодейства, испивая кровь славянских детей.
– Не должно, – подтвердил Виктор Анатольевич. И добавил: – Кстати, ты и сам-то будь осторожней, когда приедете на место. Буржуи буржуями, уйгуры уйгурами, но в наших местах немало сектантов. Хасиды, например.
Димке слово ничего не говорило. Но Валерия Вадимовна посмотрела на сына тревожно, а Третьяков-старший, оторвавшись от газет, перекосился:
– Откуда эта плесень?!
– Щуку съели, зубы остались, – брезгливо ответил Муромцев. – Где-то кучкуются, как говорится. Не открыто, конечно, открыто никто не потерпел бы даже при здешнем бардаке. Но вот этой весной по республике от их рук погибло по меньшей мере восемнадцать детей. Мерзкое дело, даже здешние органы рыли землю всеми конечностями… Каких-то исполнителей нашли, но ничего не добились – фанатики, полоумные. Рады были «пострадать за веру».
– Кто это такие? – недоуменно спросил Денис.
Муромцев объяснил:
– Древняя секта. Весной, во время старинного праздника, приносят в жертву мальчишек. Пытают, потом обескровливают, кровь используют для приготовления ритуальных блюд.
А потом мы сталкиваемся с антипрезидентской демонстрацией (надеюсь, все помнят, что президент - агент Империи и действует в ее интересах). В первый раз в кадре появляется некое футуристическое оружие:
Сходство усиливали просунутые между щитами длинные палки, на концах которых то и дело вспыхивали сиреневые искры.
Ошибки-ошибочки:
Кавалеристы разгоняют протестующих людей. Они - не хуи с горы, они - арийские расовые немцы. Денис выбегает пофотографировать (фотоаппараты в его мире есть), за что чуть не огребает:
– Должен сказать, Денис, это было редкостно глупо, – заметил как ни в чем не бывало Муромцев, садясь впереди и закрывая дверь. – Это Черные Гусары, немецкие гвардейцы президента. Не знаю, какой кретин выпустил их для разгона демонстрации… впрочем, я позвонил вовремя. А вот ты рисковал как минимум переломами. Если бы не галстук, мы могли бы и не успеть.
Еще немного пообмусоливав то, как все плохо в Семиречье, наши друзья едут к Муромцеву. Денис думает о том, что за его спиной - Империя, и отступить он не имеет права.
…Глядя в окно, Денис ощупал в сумочке пистолет. И стал тихонько насвистывать «Взвейтесь кострами»…