После Огасты они проскочили еще два или три крохотных городка, названия которых не успели прочитать, а потом Соединенные Штаты Америки наконец иссякли. К тому времени Лиама уже тошнило от дорожных знаков, заправок и мотелей, от придорожных забегаловок, от домов, автомоек, церквей и торговых центров, от бесконечного круговорота людей и машин, несущихся мимо, от почтовых ящиков и флагов — словом, его окончательно и бесповоротно тошнило от Америки. Выехав неделю назад из Лос-Анджелеса, они преодолели больше трех тысяч миль и четыре часовых пояса, всю страну, сколько ее есть — из конца в конец. И хотя Лиам честно пытался относиться к этому, как к большому приключению, к затянувшемуся семейному уик-энду, нет, он правда пытался… но разговоры в машине быстро умирали, брат с сестрой то принимались ныть, то угрюмо молчали, мама металась между попытками оживить обстановку и приступами своей обычной замкнутости, на заднем сиденье не хватало места, чтобы вытянуть ноги. Они почти не останавливались — разве что для быстрых походов в уборную, короткого сна в одном из дешевых мотелей или для того, чтобы проснувшегося отца в очередной раз стошнило где-нибудь на обочине. Он по-прежнему проводил большую часть времени в одном из двух состояний: в тяжком беспокойном сне или — согнувшись за машиной.
Глядя на его ладонь, неожиданно огромную по сравнению с костистым исхудалым запястьем, Лиам почти ненавидел его.
Его.
Себя.
Маму, близнецов, машину, которая словно поезд, сошедший с рельсов, лишенный управления и цели, несла их куда-то.
Лес тянулся вокруг — монотонный, бескрайний. С тех пор, как они миновали последнее человеческое жилье, прошло два с половиной часа. За это время они не видели ни единой заправки, ни единой закусочной, ни одной захудалой фермы, да что там — ни одного съезда или развилки. Ни одна машина не обогнала их, ни одна не проехала навстречу.
— Мы уже должны быть в Канаде, если на то пошло! — родители полушепотом спорили на передних сиденьях.
Наверное, боялись напугать близнецов. Лиаму было плевать. Даже если они пятеро провалились в ад вместе с машиной.
— Не говори ерунды, — отец возился с навигатором, но тот не показывал ничего, кроме тонкой ниточки дороги среди пустоты. — Черт знает что такое. Завис, похоже.
— Сигнала нет, — равнодушно заметил Лиам с заднего сиденья. — Уже больше двух часов, наверное.
Отец бросил на него странный растерянный взгляд — будто уже забыл, что Лиам здесь. В последнее время с ним случалось и такое. Примерно месяц назад, отправившись ночью попить воды, Лиам нашел его стоящим в темноте посреди гостиной — в полной тишине и неподвижности, его мучнисто-белое лицо светилось во мраке, словно жуткая посмертная фотография, а запавшие глаза смотрели вникуда. Тогда мама каким-то стыдливым шепотом произнесла: "Это все из-за этих жутких капельниц… ему станет лучше, когда курс закончится".
Они оба избегали говорить об этом: о том, что отцу не становится лучше.
Вина за это смиренное молчание, за эти гулкие пустоты в разговорах наваливалась на них все больше с каждым днём, она заполняла их дом до тех пор, пока в нем нечем стало дышать, невозможно стало находиться. Они бежали за три тысячи миль, пытаясь скрыться от нее, но она следовала за ними по пятам, словно черная пелена, застилающая дорогу позади.
— Наверное надо вернуться к предыдущей развилке, — предложил отец.
И мама, и Лиам промолчали.
Оба знали, что им некуда поворачивать, потому что позади ничего нет. Потому что если они хоть на миг перестанут бежать, правда, которую они и так знают, догонит их. Лиам поймал в зеркале заднего вида мамин краткий тревожный взгляд. Так и выглядели все их обсуждения происходящего. Ни один из них так и не решился произнести это вслух:
Папа умира…
Лиам оборвал себя и отвернулся — будто мама могла услышать его мысль, даже невысказанную.
— Бензина не хватит, — ответила, наконец, мама. — Последнюю заправку я видела часа три назад. Встанем раньше.
— Ну нельзя же просто ехать наугад, — сказал отец.
Но именно это они и делали — еще с тех пор, как видавший виды “пассат” увез их с подъездной дорожки дома, который больше им не принадлежал.
Дождь, накрапывающий с самого утра, усилился, и по обочинам дороги поднимался густой туман. Лесистые холмы сопровождали их машину, словно огромные океанические звери, выныривая из мутных волн и тут же погружаясь обратно. Их черные мокрые загривки появлялись то слева, то справа, подступали к самой дороге, а потом терялись во мгле. Они были настолько живыми, что Лиам, почти слышал их тоскливые стоны — сродни песням китов. Пелена дождя размыла все цвета, и только пара оранжевых полос разметки глянцево блестела в свете фар.
Дорога насадила их на леску этой яркой разметки и волокла за собой, и казалось, этому не будет конца. Они просто застряли посреди нигде.
Отец открыл бардачок и закопался в документы. Бумаги посыпались ему на колени вперемешку с пластинками древней окаменелой жвачки, блистерами таблеток от тошноты, шариковыми ручками и батарейками.
— Кажется, где-то здесь было… — пробормотал отец, стряхивая под ноги непогашенные штрафные квитанции, которые достались им вместе с машиной. Один из больничных счетов стоил отцу его нежно любимого форда экспедишн. Мамин универсал и мотоцикл Лиама продали двумя месяцами раньше. На замену они приобрели небольшой прицеп для вещей и дерьмовый, заезженный вусмерть пассат. Лиам до сих пор не понимал, каким чудом этот драндулет выдержал такое путешествие и не издох на полпути где-нибудь в Небраске. — Точно помню… Я почти уверен, что этот мистер Гарм вместе с договором давал мне карту.
— Бумажную карту? — удивилась мама.
— Ага.
— Не знала, что их еще печатают, — заметила Маб насмешливо. Кажется, происходящее наконец заинтересовало их с Тедом.
— Признаться, я и сам удивился, — отец перелистнул несколько документов и отбросил. — Не то… Но было как-то неловко спрашивать. Ага, вот она! Попробуем свериться и понять, где мы вообще.
Он извлек листок, сложенный в три раза, и развернул его, расстелив на коленях. Лиам приподнялся, но не разобрал ни слова, карту напечатали на плохоньком принтере с полудохлым картриджем, прерывистые линии кое-где выцветали, оставляя недомолвки и белые пятна. С заднего сиденья дороги не очень-то отличались от рек, а озера — от холмов. Впрочем, похоже, вблизи понятнее она не становилась, отец несколько раз перевернул лист, поглядел и так и эдак.
— Ну… — произнес он без особой уверенности. — Кажется, это Огаста.
— А по-моему — пятно от кофе, — возразил Лиам.
— Уилл, — мама притормозила и указала вперед, — гляди.
Отец и Лиам оторвались от Огасты (или, может, особенно затейливого кофейного пятна) и посмотрели вперед. Там обнаружился съезд. И указатель:
ДИМВУД. ½ МИЛИ.
Стрелка указывала вправо.
— Наконец-то! — отец спихнул карту с колен, скомкал и затолкал обратно в бардачок. Вымученно улыбнувшись маме и Лиаму, он прибавил: — Я же говорил, все будет в порядке.
Лиам отвел взгляд — просто на секунду, чтобы пережить этот удар. Иногда он задавался вопросом, верит ли отец в свои слова, но гораздо чаще гнал лишние вопросы прочь. Ничего не в порядке и уже никогда не будет. Пусть никто из них не говорит этого, но знают все, даже мелкие.
Машина свернула под зеленый щит с указателем, неловко сползла с шоссе и дальше — в узкий коридор между деревьями. Дорога, стиснутая лесом с обеих сторон, круто заворачивала, обегая черный гребень холма. Его бока поросли пихтами и тсугами, словно густой курчавой шерстью. Отчего-то Лиаму чудился тяжелый внимательный взгляд из глубины сумрачного леса. Будто с вершины холма чьи-то глаза следили, как их машина ползет по дороге.
Может, мама тоже почувствовала этот взгляд, а может, просто устала от бесконечной дороги и торопилась поскорее преодолеть эти последние полмили, но она прибавила газу. Машина набрала скорость, нырнула в туман на полном ходу и, наконец, пропоров его, как гнилую ткань, вырвалась из его липких объятий. Городок вдруг просто возник перед ними, выскочил под колеса — ни дать, ни взять пешеход-самоубийца. Мама затормозила, и они остановились почти у границы города, которую обозначал старомодный деревянный щит, закрепленный между двух кирпичных столбов. Золотые буквы гласили: “Добро пожаловать в ДИМВУД”, — и прибавляли неясное: “Истинно глаголю вам, то, что внизу, подобно тому, что вверху".
Сначала Лиам заметил мост на въезде и узкую реку, зажатую в скалистых берегах, а затем и весь остальной Димвуд открылся взгляду — крохотный, словно снежный шар, он лежал внизу в долине. Сплошь красный красный кирпич и черепица, ни одного здания выше третьего этажа. На секунду подумалось даже, что город ненастоящий, что это лишь рекламный щит с идиллической открытки, шутки ради растянутый на въезде. Но затем из-за щита, прямо из открытки вышел человек в сером костюме-тройке и приветственно помахал им.
Уверенной вкрадчивой походкой он прошествовал к машине, его сияющие дорогие туфли и брюки с безупречно-лезвийной складкой явно не были созданы для того, чтобы вышагивать по запыленной дороге в заштатном городке на задворках Новой Англии. Впрочем, в их полинялой, слишком тихой гостиной в Калифорнии они смотрелись столь же неуместно. Теперь, вспомнив об этом, Лиам узнал этого мужчину.
Мистер Гарм.
Склонившись к пассажирской дверце, он дождался пока отец опустит стекло, и только тогда произнес:
— Я вижу, вы несколько подзадержались? Я уже боялся, что вы заблудились, — мистер Гарм улыбнулся. Его лицо выглядело так, будто он много часов провел перед зеркалом, тренируясь, чтобы улыбка не походила на оскал — и даже добился в этом немалых успехов.
— Так и путь неблизкий, а? — ответил отец дружелюбно. — Признаться, я думал, Димвуд недалеко от столицы штата. Но мы ехали больше четырех часов.
Улыбка никак не исчезала с лица мистера Гарма. “Кто-то должен сказать ему, — подумал Лиам, — что люди не улыбаются так долго”.
— От Огасты до нас меньше часа. Должно быть, вы случайно свернули на двести первое шоссе и сделали преизрядный крюк.
Конечно, он знал, что никуда они не сворачивали. Двести первое шоссе идет прямиком на север, при всем желании они не могли бы сделать полный круг длиной в добрую сотню миль и вернуться назад.
— Должно быть так, — без лишних слов согласился отец. То ли и сам поверил, то ли слишком устал, чтобы спорить.
— Хорошо, что вы все-таки добрались. И удачно, что я решил вас встретить. Покажу дорогу к вашему новому дому, чтобы вы и тут не заблудились с непривычки. — Лиаму захотелось сказать, что на дворе, слава богу, двадцать первый век и у них уже пятнадцать лет как есть гугл-карты. Мистер Гарм обвел их всех взглядом. — Вижу, на заднем сиденье найдется местечко.
— Да, конечно. — Отец обернулся и качнул головой в сторону Лиама. — Ну-ка, ребята, двигайтесь. Дайте сесть мистеру Гарму.
И хотя Лиам полагал, что они оба, и отец, и мистер Гарм, изрядно переоценили ширину заднего сиденья фольксвагена, послушно втиснулся в близнецов. Тед беззлобно заехал ему локтем под ребра, но Лиам не ответил. В былые времена он не преминул бы ввязаться в короткую потасовку — просто чтобы не терять квалификацию и немного подразнить папу с мамой, да и нежданного попутчика — но мистер Гарм уже распахнул дверцу и теперь стоял снаружи, продолжая улыбаться.
Меньше всего Лиаму хотелось дразнить этого человека.
Он посторонился и сквозь зеркало заднего вида наблюдал, как мистер Гарм забирается на сиденье, почти сложившись пополам и подтянув острые колени к груди. Его жёсткий бок, затянутый в серую костюмную ткань, ещё сильнее вдавил Лиама в Тедди. До сих пор оставалась ещё какая-то надежда, что этот жутковатый призрак, явившийся им на границе города, не имеет плоти и крови, что он лишь мираж или странная групповая галлюцинация. Однако мистер Гарм, несомненно, абсолютно настоящий, упаковал себя на заднее сиденье фольксвагена — Лиам поймал в зеркале его ухмылку и отвернулся.
Никто так и не задал очевидных вопросов, которые следовало бы задать.
Почему он ждал их здесь и сколько часов провел на обочине пустынной дороги? Как он вообще узнал, что они приедут сегодня, если ни отец, ни мама не сообщали точных сроков?
В конце концов, как он вообще попал сюда? Неужто пришел пешком из долины?
— А где же ваша машина? — спросил Лиам тем скучающим ровным тоном, каким подростки обычно задают взрослым дежурные вежливые вопросы. Таким, будто ответ ему вовсе не интересен, он не станет даже вслушиваться, что там бормочет коллега отца.
— Меня подбросил друг, — ответил мистер Гарм. Лиам сразу понял, что он лжет, да тот и не особенно скрывался.
Мистер Гарм был сродни той пустынному туманному шоссе, на котором они провели три часа, — такой же бесцветно-серый, такой же противоестественный, он ровно так же вел… нет, волок их вперед. Явившись, словно мираж, фантомное порождение дороги, он не давал им уклониться и свернуть с пути в никуда.
В прошлый раз Лиам видел его лишь мельком — когда тот явился переговорить с отцом, детей отправили спать раньше обычного. И хотя, будучи почти взрослым человеком шестнадцати лет, Лиам полагал, что к категории "детей" он не не относится, спорить не стал. В конце концов, ему было шестнадцать, и он по опыту знал, что если выбраться из окна спальни, обойти дом и притаиться возле стеклянных дверей, ведущих из гостиной к бассейну, можно прекрасно слышать весь разговор внутри.
Прижавшись к стене и вслушиваясь в невыразительный голос мистера Гарма, Лиам узнал, что они, по сути, банкроты, что им нечем оплачивать счета за вторую операцию, если только они не намерены продать дом, продать почти все, что у них осталось. И ещё — что у мистера Гарма есть решение их проблемы. Нет, речь не шла о каком-то подпольном кредите под грабительский процент. Мистер Гарм предложил отцу рабочий контракт: десять лет в крохотном городке где-то в штате Мэн, на задворках Америки. Конкурентоспособная зарплата, жилье, семейная медицинская страховка. Астрономический штраф в случае досрочного расторжения. А взамен… взамен — отец попадет в программу экспериментального лечения с практически стопроцентной эффективностью.
Вот какие карты мистер Гарм выложил перед родителями. Исцеление в обмен на десять лет вашей жизни, на все, к чему вы привыкли в Калифорнии, на все ваши планы и мечты.
Закончив объяснение, он поднялся, произнес: "Думаю, вам многое надо обдумать", — после чего удалился.
Лиам долго ждал в тишине, но так и не услышал больше никаких разговоров в гостиной. Не услышал он и звука отъезжающий машины. Куда бы ни отправился мистер Гарм, он сделал это пешком.
Несколько дней спустя родители наконец усадили его, Маб и Тедди в гостиной и устроили семейный совет. Словно у них всех был выбор. Маб расплакалась, Лиам угрюмо отрешенно молчал. Вечер за вечером он прокрадывался к дверям гостиной и пытался услышать разговор родителей. Но в гостиной стояла мертвенная тишина. Неподвижный и онемелый, он стоял в темноте, а беззвучие лилось на него, как черная вода, вымывая все мысли и чувства. Приглушённый голос отца и теперь едва доносился сквозь эту пелену. Наверное, он объяснял детали. Может, Тедди по своему обыкновению разразился потоком вопросов, и отец пытался ответить на все одновременно.
Это длилось и длилось, а потом — Лиам как-то пропустил этот момент — решение было принято. Они поедут в Мэн, где отцу обещают помочь.
Чуть позже в своей комнате Лиам нагуглил объявление о продаже их дома. Оно было вывешено ещё неделю назад — наутро после визита мистера Гарма.
Очевидно, тот умел убеждать.
— Что же все такие мрачные? — Мистер Гарм запустил когти в воспоминания Лиама и безжалостно выдрал его оттуда.
— Тяжёлая поездка, — мягко ответила мама и нажала на педаль газа. Машина миновала приветственный знак и въехала на мост.
— Поверьте, это того стоило, — ответил мистер Гарм. Если улыбка у него получалась почти естественной, то над жизнерадостным тоном стоило ещё поработать. — Вы полюбите Димвуд.
Никто не ответил. Отец, похоже, исчерпал весь запас сил и впал в полусонную прострацию, оставив маму в одиночестве справляться с социальными условностями. Лиам давно уже понял, что мама не так уж хороша, когда дело касается разговоров с посторонними. По правде говоря, она и их-то четверых едва выносила.
— Сейчас мы выезжаем на Главную улицу, — продолжил мистер Гарм, не обращая внимания на всеобщее молчание. — У нас, как вы уже наверняка поняли, маленький городок, так что жизнь в основном сосредоточена вдоль нее. Мы как раз проехали здание банка, а чуть дальше будет городской почтамт.
Несколько зданий из красного кирпича в добропорядочно-федеральном стиле промелькнули мимо, Лиам не успел разобрать, что из этого являлось окружным судом, а что общественным центром. Выделялась только публичная библиотека — неожиданно огромный особняк с затейливым фронтоном, белой часовой башенкой и острым шпилем. Мистер Гарм, казалось, упивался их безответностью, словно теперь, преодолев границу города, они были полностью в его руках. Он не глядя указывал то влево, то вправо и выплевывал: "Пожарный департамент. Историческое Общество", — наслаждаясь звуками своего голоса и их замешательством.
Лиам чувствовал, как маму все больше охватывает мучительная неловкость. Наверняка она думала сейчас, что непременно должна отвечать мистеру Гарму хоть что-нибудь. Что вежливо было бы задать хоть какой-то уточняющий вопрос, но ничего не приходило ей в голову. С самого детства Лиам учился понимать ее скрытную потаенную манеру выражать эмоции и сейчас он почти видел, как воздух вокруг мамы вибрирует от напряжения в ответ на каждый жест мистера Гарма.
Может, она тоже чувствовала, что с ним что-то не так.
Даже не глядя, Лиам чувствовал пристальный взгляд его светлых глаз с крохотными зрачками. Вблизи от мистера Гарма отчётливо воняло мокрой псиной и как будто даже сладковатым духом дохлятины.
— Какой породы ваша собака? — спросил Лиам, не давая себе времени задуматься и отступить.
Мистер Гарм остановился прямо посреди движения, которым собирался указать какое-то несомненно важное здание, застыл, словно его выключили. Мама же явственно вздрогнула и расслабилась. Кто-то другой заговорил. Она может отступить без боя.
Взгляд мистера Гарма сконцентрировался на Лиаме, крохотные зрачки впились в его лицо, словно два сверла.
— У меня нет никакой собаки, — заявил он твердо.
Его внимание было тяжело выносить, оно врезалось в грудь, словно таран, и давило, давило неотступно.
— Странно, — продолжил Лиам, потому что если бы замолк, этот сокрушительный взгляд смял бы его. — Почему-то мне показалось, что вы собачник. Я вот хотел бы собаку. В ЛА у нас был слишком маленький двор.
Мистера Гарма нисколько не обманул весь этот бред, однако он медленно склонил голову. Совсем не так, как кивнул был обычный взрослый, утомленный болтовней подростка, о нет, он действительно слушал Лиама.
— Вот как? — сказал он с неожиданным жадным любопытством. — Что ж, я уверен, в Димвуде у тебя появится такая возможность.
Лиам и сам не понимал, почему все ещё не отвел глаза под его пронизывающим взглядом. Вместе со страхом — на его место! — пришла ярость. Злость эта копилась в нем давно, злость на родителей, которые до сих пор держали его за ребёнка, на врачей, которые оказались непроходимыми тупицами, на друзей, которые на самом деле не были его друзьями, на брата с сестрой, которым всегда нужен был кто-то старше, ответственнее и разумнее. На этот крохотный городок, случайную точку на карте посреди Нигде, на чертов рак, на страховую компанию, урезавшую им страховку, на трижды обосранную Америку, землю свободы. На стервятников вроде мистера Гарма.
Да какого хера вообще?!
— Пожалуй, единственный бонус от жизни в Ебеньвилле, не так ли? — бросил он прямо в лицо мистеру Гарму.
Мама дрогнула и стиснула руль чуть сильнее, но Лиам знал, что она не вмешается. Публичных конфликтов она боялась ещё больше, чем разговоров с незнакомцами. Потом, может быть, Лиам пожалеет, что затеял свару, но он готов был принести эту жертву.
Мистер Гарм моргнул — кажется, впервые с тех пор, как возник из ниоткуда на дороге.
— Уверяю, отнюдь не единственный, — произнес он все так же без эмоций.
— И какие ещё? Может, здесь есть отличный колледж со стипендиальными программами? Или прекрасные карьерные перспективы? Или, может, баскетбольная команда регулярно выигрывает чемпионат штата, так что рекрутеры съезжаются со всех университетов страны? Сомневаюсь, что здесь есть хотя бы сраный Гэп.
— По правде говоря, — ответил мистер Гарм. — Наша баскетбольная команда ни разу даже не выходила из группы. А что касается Гэп, местные подростки обычно покупают футболки в магазине Мэдлин.
И он указал на витрину, мимо которой как раз проползала машина. Сквозь запыленное стекло Лиам едва разглядел несколько манекенов, облаченных в призраки платьев, а за ними — фантомы полупустых стоек с вешалками. Казалось, под вывеску "Новая и подержанная одежда" никто никогда не заходил, лишь футболки и блузы, устаревшие лет на сорок, колыхались внутри в безмолвной тоске по людям. Следующий магазин выглядел столь же заброшенным, темную витрину заполнял всевозможный хлам: кружки, часы, плюшевые медведи, рамки для фотографий, открытки. На рейках висели ремни с массивными пряжками и свёрнутый американский флаг.
Светофор впереди переключился на красный, и мама ещё сильнее сбавила скорость. Они медленно ползли по торговой улице. Крохотные магазинчики из красного кирпича лепились здесь вплотную друг к другу, укрываясь потрепанными выцветшим маркизами. Всюду проступали следы разрухи и запустения. Большинство вывесок не подновляли давным-давно, другие же были сняты, демонстрируя неприглядное нутро, а витрины под ними — пусты и мертвы. Ассортимент, предлагаемый в других, казался Лиаму странным, нелепым, а то и попросту жалким.
Некая Майя под вывеской с пацификом обещала "трубки ручной работы, аксессуары и талисманы". Расписные футболки в радужных разводах и расшитые сумки — в точности как на фотках бабушки из семидесятых — толпились в витрине. Лиам понятия не имел, что кто-то все ещё носит подобное.
— Так какие же удивительные возможности предлагает Димвуд? — страх окончательно отступил под волной раздражения и накопившейся злости.
— Я думаю, вы скоро увидите все сами. Здесь направо. — Лиам не сразу понял, что последняя фраза предназначалась маме. — Да, думаю, скоро.
Теперь они катили по жилому району и мимо скакали коттеджи, словно маленькие белые кролики. Дома здесь стояли так далеко друг от друга, что Лиам подумал было, что они уже проехали Димвуд насквозь и теперь мчались по сельскому пригороду. Если бы кто-то взял их дом в Лос-Анджелесе вместе с газоном, с бассейном и задним двором и разместил на одном из местных участков, осталось бы место по меньшей мере для пяти или шести таких же.
Безлюдные улицы изгибались и перетекали друг в друга — ни в чем не схожие с улицами старого доброго ЛА. Ничего, за что Лиам мог бы зацепиться и подумать: "Ладно, почти как дома". По правую руку он увидел свою будущую школу — приземистое здание из красного кирпича, зеленоватого, словно больного от вечной сырости. На удивление мистер Гарм обошёлся без анонса, он молчал так сосредоточенно, будто обнаружил в давно решенном уравнении новую переменную.
Его голос раздавался, лишь когда он ронял очередное короткое указание: "До следующей развилки, потом налево". Или "Направо и по прямой".
А потом наконец: "Здесь".
От неожиданности мама ударила по тормозам слишком резко — их всех мотнуло, машина захрипела, недовольная таким внезапным маневром — а потом наконец свернула на подъездную дорожку и остановилась. Никто не спешил выходить. Будто если они выберутся из салона, ступят на землю, все окончательно станет правдой. Димвуд получит власть над ними. Они сидели в тишине, ощущая нарастающее напряжение. Мистер Гарм не произнес ни слова, но отчего-то его молчание становилось все тяжелее и тяжелее с каждой секундой, наполняя машину так плотно, что выдавливало весь воздух.
Наконец Лиам не выдержал и подпихнул Тедди локтем. Тот, словно только и ждал этого знака, распахнул дверцу и мелкие поспешно выкатились из машины. Захлопали дверцы. Вышла мама, проснувшийся отец выбрался на подъездную дорожку и принялся разминать затекшую шею. Он вертел головой, словно никак не мог сфокусироваться на чем-то одном и не совсем понимал, где находится.
— А ты? — спросил вдруг мистер Гарм. — Выйдешь?
Только теперь Лиам понял, что они остались в машине одни и — что здесь совершенно нечем дышать.
— Можно подумать, у меня есть выбор.
— Выбор есть всегда. Мы никогда никого не принуждаем.
Лиам с легкостью выжимал на трассе двести пятьдесят из своего мотоцикла, ночами он с приятелями залезал на свалку старых автомобилей, чтобы посидеть в ободранном салоне убитого “мустанга” или “тандерберда”, а потом удирал от сторожевых собак, прыгая по крышам машин. Он нырял с обрывистых скал в Палос Вердес прямо в набегающие волны. Однажды он на спор вскарабкался по радиовышке и еще полчаса сидел на верхушке, подставив лицо влажному океанскому ветру, и рассматривал лоскутное одеяло городских огней, пурпурное зарево над зубчатой кромкой гор и далекую дымку над заливом. Нельзя сказать, что Лиам никогда ничего не боялся, о нет, он испытывал страх, но вместе со страхом приходил особенный опьяняющий восторг, и потому любые неприятности казались ему личным вызовом. Он искал их, охотился на них.
По крайней мере, так было раньше. До того, как папа заболел, а мама перестала справляться.
Однако сейчас Лиаму не хватило храбрости спросить: «Кто это “вы”?» Или например: “Что будет, если я откажусь?”
— Лиам, милый? — взволнованно позвала мама снаружи. Мистер Гарм лукавил: ну какой выбор был у Лиама?
Закрыв глаза, как перед нырком в набегающие волны, он наконец ступил на дорожку и впервые взглянул на их новый дом. Только тогда мистер Гарм вышел следом за ним — словно пес, подгоняющий растерянных овец.
Дом поражал воображение. Меньше всего Лиам ожидал чего-то подобного, он предполагал найти там один из этих крохотных коттеджей на полтора этажа, облицованных белой вагонкой, с узкими тюдоровскими окнами и цветными ставнями, которые в таком обилии встречались им в Мэне, что Лиама уже тошнило от одинаковых фасадов и двускатных крыш. Но это был настоящий особняк в викторианском стиле. Чешуйчатая черепица на изогнутой мансардной крыше напоминала бока древнего змея, каждый угол скрывала резная отделка, а двустворчатые двери вели прямо в выступающую квадратную башенку, увенчанную коваными решетками. Окна этого чудовища выглядели так, будто неизвестный архитектор под покровом ночи выкрал их из разных домов в округе — тут были узкие арочные окна, расположенные парами, были прямоугольные окна с решетчатыми переплетами, было несколько стрельчатых окон в мансарде и даже витражное окно в крыше башни — круглое, словно глаз, который, казалось, пристально глядел на них сверху вниз. Когда-то вагонку на стенах выкрасили в серо-зеленый, но теперь краска облупилась, выдавая возраст дома и долгое запустение, в котором он пребывал.
От такого места не стоило ждать ничего хорошего. В лучшем случае, предыдущих жильцов убили одного за другим местные призраки, а может, всосала дыра в ад, расположенная в подвале. Словом, режиссеры хорроров передрались бы за право снимать здесь очередную историю про одержимого отца семейства.
И Лиам вовсе не почувствовал никакого азарта, и восторженное любопытство ничуть не охватило его от одного взгляда на резные колонны и блеклые занавески, колышущиеся в окнах второго этажа. Разумеется, нет.
— Мы позаботились о том, чтобы дом как следует отмыли, — прозвучал ровный голос мистера Гарма. — Привезли посуду, постельное белье и все остальное, что может потребоваться вам на первое время. Однако, как видите, дом давно стоял пустым и требует некоторой заботы.
Лиам сунул руки в карманы и прошёлся по лужайке в сторону огромного старого вяза. Кто-то подстриг траву совсем недавно, однако деревья и кусты, отделяющие границу участка, ужасно разрослись, и соседний дом — такой же чудовищно огромный и викторианский — почти скрылся в этих дебрях. Его темная громада лишь угадывалась там, будто он притаился в засаде и разглядывал нежданных гостей слепыми темными окнами. Остальные особняки дальше по улице казались столь же настороженным. Не менее затейливые и роскошные, они в основном выглядели необитаемыми. Лишь возле одного из домов напротив Лиам заметил грузовик c огромной надписью “Идеальный переезд”.
— Проходите в дом, — произнес мистер Гарм, поднимаясь на крыльцо. Старые ступеньки не издали ни звука под его шагами и заскрипели, лишь когда по ним взбежала Мод. — Погода сегодня не лучшая.
Мягкий свет предзакатного солнца падал к его ногам, не касаясь начищенных ботинок. С непривычки прохладный мэнский воздух пощипывал кожу, но небо, уже не голубое, пыльновато-лиловое, едва запятнанное блеклыми облаками, не предвещало дождя. По правде говоря, вечер можно было назвать прекрасным. Лиаму, впрочем, не хотелось разбрасываться комплиментами. И спорить с мистером Гармом — тоже.
Силы иссякли. Покинули его, оставив лишь мягкую податливую оболочку — сдутый шарик вместо человека.
Исчезла и злость, выдохлась вхолостую, пропал страх, даже неотступная вина поблекла, и теперь Лиам глядел, щурясь, на вызолоченную солнцем лужайку, на темную громаду дома, которая нависала над ним, распахнув двойные двери — словно пасть. Мистер Гарм молчал. Не торопил. Не поддевал. Не насмехался. Просто ждал, неподвижный и равнодушный, и во всей его деревянной фигуре сквозило едва прикрытое торжество.
Он заполучил их всех.
Под его неотрывным бесцветным взглядом, Лиам медленно пересек лужайку, поднялся по скрипучим ступенькам и вошел в дом.