Холиварофорум

Анон

Меня часто спрашивают [воспоминания][ностальгия][красивое][yes comm]

Забавная получается ситуация: без малого 20 лет, как в онлайн-блогах, но говорить о себе так и не научилась. Всегда испытывала какой-то мерзкий прогорклый стыд после любого поста с откровениями. В юности ещё хоть как-то получалось рассказывать о том, что на самом деле происходит, а сейчас всё чаще побеждает чувство обессмысленности. И, наверное, жуткий страх перед ответным молчанием ноосферы. Как будто я так долго молчу и всё в себе перевариваю, но однажды всё же не выдержу и что-то скажу — и тогда-то выяснится, что на самом деле всем глубоко наплевать. Лучше уж и дальше молчать: пока я не открою виртуальный рот, никто не заявит: «Да мне похуй».

Попробую писать тут о том, что приходит в голову, всем рада.

▼О себе⬍

Ж, 33, из крупного города, завязавшая трудоголичка, непростое детство, непростая юность, гетероотношения, рисование.

Отредактировано (2023-01-23 22:57:56)

Анон

Re: Меня часто спрашивают [воспоминания][ностальгия][красивое][yes comm]

У деда был инфаркт месяц назад, и — в паузах между успокоением родственников и поиском вариантов с билетами — я ловила ощущение ускользающего из рук детства.

Первый дед умер, когда мне было 17. Затем ушла бабушка с другой стороны — в мои 22. Потом и другая, несколькими годами позже.

Под традиционные для всех людей, у которых неярко проявляются эмоции, комментарии вида «Надо грустить, почему ты не грустишь» я прожила все эти смерти как нечто естественное. А потом меня несколько раз накрывало внезапным острым ощущением утраты. Я могла увидеть маленького ребёнка с бабушкой на улице и подумать что-то вроде У него есть, а у тебя нет, и это теперь всегда будет так. У тебя нет.

Я помню, как копалась под деревьями на даче: изучала ростки и корни, цветы и соцветия, листья и плоды. Заглядывала в ржавую бочку, где тонули осы и прочие насекомые. После часа на солнцепёке я возвращалась в прохладный дом и читала там какую-нибудь книгу из списка литературы на лето. Я ела ягоды, обляпывая соком страницы, подходила к зеркалу и проверяла загар, а на окне жужжали мухи. Бабушка или дед возвращались в дом, чтобы принести какой-нибудь урожай или взять инструмент, просили меня подать кружку колодезной воды из ведра на тумбочке.

Иногда за бабушкой или дедом заходили соседи, потому что все там знали друг друга; такого чувства комьюнити, как в этом посёлке, у меня не было больше нигде. Можно было в любой момент получить гостей на пороге, а с бабушкой (акушеркой) здоровался каждый второй (потому что каждого второго она и вытащила на свет).

По вечерам мы играли в футбол около трансформаторной будки. Пару раз мяч залетал на неё или в щель у земли, и я совершенно не помню, как мы решали эту проблему. Зато помню ещё одно место, где мы играли с мячом: в торце дома, рядом со входом в подвал. Дом был длинный, гигантский; он находился на самой окраине. За ним была только покрытая бурьяном гора, и поэтому пойти «за дом» было целым путешествием. По краям двора же были настолько мощные деревья и кусты, что за ними открывался отдельный мир: у нас было много потайных входов и выходов в «комнатки» (небольшие опушки, скрытые со всех сторон листвой). Там мы играли в «домик», устраивая интерьеры прямо на ветвях. Возможности ландшафта потрясали моё воображение: можно было поставить игрушечные чашки на причудливо изогнутое дерево и притвориться, что это стол. В те времена это было верхом комфорта: круче были только кукольные дома из коробок.

А ещё крутыми были ёлки. Когда мы заезжали в дачный посёлок, я могла с закрытыми глазами назвать их все наизусть. Вот четыре высокие ели у самого входа. Вот крохотная хилая ёлочка с пожелтевшими ветвями. Вот уже не ёлка (наверное, сосна или пихта; но это была хвоя — и я залипала на неё с восторгом и благоговением). Вот красивая, как с картинок на сладких подарках, ель соседки, дальше — странная рогатина со светло-зелёными длинными иглами, дальше — ещё одно хвойное дерево с ветвями у самой макушки, а дальше... эх, дальше меня в совсем юном возрасте не пускали. Когда я стала постарше, я стала гулять по тропинке, уходя всё дальше и дальше от дома, и — однажды наконец дошла до Неё. До того, что издалека казалось мне совершенной и идеальной елью; каково же было моё разочарование, когда Она оказалась... Ими. Три или четыре ёлки подряд, две из них — сросшиеся. Такая вот полиамория.

Кроме фиксации на ёлках я помню фиксацию на домах. Мы с отцом бродили по уже другому дачному посёлку, и меня очень забавляло разнообразие домов: если в первом посёлке все домики были типовыми, то тут каждый строил во что горазд, и попадались поистине любопытные экземпляры. Кто-то, например, упоролся и сделал дому крышу в виде символа карточной масти «пики». Мы с отцом увидели это чудо и потом очень хотели найти снова, но никак не могли; по закону жанра выяснилось, что пиковую крышу видно из окна дедова дома. Наверное, больше всего я ценила возможность посмеяться над чем-то вместе с отцом; чувство юмора связывало нас всегда, даже в странные времена.

Ещё там были запахи. Запах соломы, и листвы, и топящейся бани, и грибов, и карамели Барбарис.

Эти конфетки иногда давали на сдачу в сельских магазинах: их, или коробок спичек, или жвачку. Сонная безнадёжность била в нас из ассортимента этих магазинов (надпись «Запчасти. Продукты» была совершенно реальной вывеской), из вечной духоты, из летних мух, распростёртых на липучке. Магазины назывались «Наташа» или «Любаша», и находя нечто подобное в спальных районах, я не всегда верю, что мне больше не десять лет.

Мне больше не десять лет, и мои переживания в момент инфаркта были сугубо практическими. Это потом уже, когда всё было позади (больница, реабилитационный центр, ту мач общения с родственниками), я вдруг подумала, что когда он умрёт — я больше никогда не буду маленькой. Последний из четверых, остальные — у кого-то есть, а у меня нет. Я люблю тебя, не умирай, пожалуйста.

Я пытаюсь сохранить в себе все эти ощущения: забредая в крохотные заросшие дворы и в наташи-любаши; выращивая растения на окне; залипая на хвойные деревья в парках. Перекатывая во рту барбариски. Солнце, зелень, вода. Земля.

Когда-то некому будет больше держать моё детство.

Отредактировано (2022-12-19 21:32:22)

Анон

Re: Меня часто спрашивают [воспоминания][ностальгия][красивое][yes comm]

Красиво и интересно, анон! Здоровья дедушке и ещё долгих лет жизни 

Анон

Re: Меня часто спрашивают [воспоминания][ностальгия][красивое][yes comm]

Спасибо, анончик! 

Анон

Re: Меня часто спрашивают [воспоминания][ностальгия][красивое][yes comm]

Сегодня видела кошмар про тот самый «за дом». Или, может быть, не кошмар, а просто липкий и вязкий дурной сон.

ТВ

Там были интерьеры дедушкиной квартиры — а меня всегда поражали трёх- и тем более четырёхкомнатные жилища. В одной из таких, у друзей, я однажды бродила минут пять, потому что тупо заблудилась. А у обоих бабушек-дедушек квартиры как раз трёхкомнатные, и в детстве мне казалось, что в них слишком много неизведанного пространства для одной мелкой меня. Помню, как играла с зеркалами трюмо, сводя их и разводя обратно; как исследовала внутренности швейной машины (пуговицы, лоскутки, нитки); как листала подшивки журнала «Огонёк», советские производственные романы и, простигосподи, «Комсомолку». Однажды лет в десять лежала в дедовой комнате на большой кровати и читала статьи про Чечню с подробными описаниями технологий отрезания головы и фотографиями. Когда спустя много лет увидела соответствующие кадры в фильме «Теснота», меня прямо подбросили на диване воспоминания о тех фотографиях. А ещё через стену всегда шумел телевизор с новостями; на меня и моё восприятие никто не обращал внимания.

В этом сне мама куда-то ушла, и я осталась с отцом — оттуда вот эта тягучая мерзость, ощущение физического дискомфорта: воздух вокруг густеет, как желе, становится душным или даже смрадным. Потом была ещё какая-то сюжетная арка; я выбежала на улицу и увидела, что всё замёрзло, остановилось, умерло; я пыталась с этим что-то сделать, кажется — остановить маму или кого-то предупредить; разумеется не смогла. Потом я превратилась в вихрь и понеслась над землёй: через весь двор, туда, к гаражам и автостоянке; обогнула дом, пролетела мимо открытых балконов с сохнувшим бельём, добралась до дедовой квартиры. Я была вихрем или дымом, но что-то мешало мне попасть туда через открытую балконную дверь: помню, что я долбилась в треснувшее окно на кухне, потом — в форточку в спальне; я много раз сидела в этой спальне, смотрела на козырёк крыльца и думала о том, как здорово будет открыть окно, прыгнуть на этот козырёк, потом как-нибудь спуститься с него и уйти; это был единственный способ уйти прочь, минуя взрослых, но я так и не решилась, да и идти было некуда.

А потом я всё же проникла в квартиру, и отец, смеясь, сказал мне (уже не дыму и не вихрю), что я зря так старалась, что всё это — часть большого плана и исправить ничего нельзя. И снова началась вся эта липкость и безысходность.

Я вырвалась из сна собственным усилием: просто в какой-то момент подумала, что не хочу больше жить в этом, и что-то появилось рядом — какая-то спасительная верёвка. Я поняла, что надо дёрнуть за неё, и дёрнула, и открыла глаза. Муть продолжала плескаться в голове.

Я была одна в месте, откуда мне не хочется сбежать, спрыгнув на козырёк кресла. Кругом были гирлянды, кексы, мандарины и запах пиона; из телефона партнёр спрашивал, как в меня влезает 13 часов сна. Я написала ему про свой сон и отправилась в душ.

Я была одна, как же хорошо быть одной.

Отредактировано (2022-12-23 15:32:34)

Анон

Re: Меня часто спрашивают [воспоминания][ностальгия][красивое][yes comm]

Читаю анонов из темы про кризис 30 лет и удивляюсь тому, что они скучают по юности, в которой «были красивыми».

Мне кажется, я только лет в 27 начала понимать, как именно хочу выглядеть (и до сих пор разбираюсь). К нынешним 33 я более-менее добилась желаемого образа, но чувствую, что дальше будет лучше — а хуже, чем когда-то было, уже некуда.

Мне очень нравятся мои волосы (светло-каштановые, с лёгкой волной). Я не крашу их и не планирую «скрывать седину».

В 27-то я и отказалась от окрашивания, просто однажды заметив, как красиво играет на осеннем солнце отросший природный оттенок — мёд и шоколад. Но когда мне было вдвое меньше, я, разумеется, считала свой цвет «мышиным» и делала мелирование, а также отстригала совершенно безумную короткую чёлку. Носила я тогда лесенку, волосы едва ли доходили до плеч. Как я расставалась с детскими косами — не помню; помню лишь, что без малейшего сожаления.

В юности меня стало кидать от рыжего к почти чёрному и от лёгкого мелирования к мощному; также я однажды ёбнула каре, которое отращивала долго и со страданиями. В период отращивания у меня было что-то типа удлинённого боба, который я укладывала разными креативными способами; в итоге же я пришла... обратно к длинным волосам.

Забавно, что когда у тебя некрашеные длинные волосы (ещё и в косе; я тогда облазила весь пинтерест в поисках интересных кос), тебя автоматически воспринимают как человека, который никогда ничего с причёской не делал, так и перекочевал сразу с детсадовских фотографий в свой взрослый образ; послушал тётю Сраку, которая усердно твердила, что в волосах женская сила и «потом пожалеешь». Именно с косой я много ходила по собеседованиям и пару раз от всё той же тёти Сраки, заключённой в тело эйчара, получала вопрос: «А вы с родителями живёте?». Почему-то мне кажется, что всё дело в волосах: не красит их и не носит короткую стрижку только мамина корзиночка (ахаха, а ведь когда мне будет под 40, коленкор станет совершенно другой).

Итак, я ходила со своей каштановой гривой и кайфовала, а потом ковид забрал у меня две трети волос, которые к тому моменту отросли уже до попы. Волосы я находила везде: на подушке, как в фильмах ужасов, на раковине, в сумке и даже в ящике с нижним бельём. Когда лысый череп потери стали слишком очевидны, я пришла в хипстерский салон и попросила ёбнуть пикси-боб с затылком под машинку. Молчаливый парень, которому выпала честь стать моим стилистом, неуверенно спросил, стригла ли я волосы раньше. Вероятно, он решил, что я всё та же мамина скромница, которая получила четвёрку по домоводству и явилась в салон на истерике, а через пару дней отойдёт и прибежит пришивать всё обратно / подавать в суд. Тогда-то и был один из немногих моментов, когда я ощутила свой возраст: мне захотелось ответить ему, что я экспериментировала со стрижкой, когда он ещё был младшим школьником. Взмах ножницами от школьника — и всё моё полотнище волос валяется под ногами. Золото и шоколад: май был жаркий, и волосы стали выгорать на солнце.

Сейчас боб отрастает, волосы потихоньку набирают силу. Хочу снова до попы, снова косы, снова креатив по настроению и огромная гульку во время авралов. Однажды я, уже достаточно обросшая, пришла подровнять кончики в салон, а его владелица вдруг так вдохновилась мной, что бесплатно сделала небрежную укладку. Вот так вот надо, приговаривала она, как будто вам пофиг вообще, и вы вроде как собрались и завились, но вроде как и наплевать, что там в итоге получилось. Нечего для этого мира сильно убиваться. Вот как-то так я и хожу до сих пор, с какой-то такой мыслью. Я, конечно, чего-то придумаю там, но петухи торчать будут, а половина развалится. Ну и что.

Кстати про «убиваться»: в те же 14 лет и далее я отращивала монструозные ногти и красила их в вырвиглазные цвета — чтобы понять примерно к тем же 27, что мои пальцы мне нравятся тогда, когда никакого лака на их концах нет и ничего не выступает за подушечку. А ещё в свой период увлечения ярмарками хэнд-мейда я купила серебряное кольцо, которое стало моим талисманом. Вот это кольцо на среднем пальце да голые короткие ногти — и я начинаю получать эстетическое удовольствие от собственной руки. Отдельно мне нравятся мои запястья: иногда я надеваю на одно из них браслет, а на второе — спиралевидную резинку. Больше никаких украшений для рук: честно говоря, уже раздумываю, как в этот ансамбль впишется обручальное кольцо (да, ваша покорная пару недель назад получила предложение) — чтобы носить кольцо, я должна любить его. Чтобы носить что угодно, я должна любить его.

В юности мне казалось, что надо одеваться максимально ярко, вычурно и жежеженственно: я вообще не понимала до 24 лет, что можно не носить каблуки ну хотя бы на долгие прогулки. В школе я посыпалась блёстками с головы до ног, делала макияж со стрелками и румянами на уроки, цепляла на себя всю сверкающую бижутерию, до которой могла дотянуться. Каждый раз во время «рейдов по внешнему виду» (гспд, эта хуйня была уже тогда) меня записывали в специальные перечни нарушителей: нельзя было ходить в джинсах (я ходила в них всегда; строгие брюки, в которые нас запихивали под лозунгом «школьная форма готовит вас к работе в офисе и деловому стилю» представлялись мне последним гвоздём в гроб моей и без того «невыразительной» внешности). Тогда я тешила себя мыслью, что и вообще весь мой облик, с крашеными волосами, розовыми кремовыми тенями чуть ли не до бровей, огромными переливающимися серьгами, что оттягивали мочки к плечам, и присыпанным шиммерами декольте смущал учителей: сейчас я думаю, что часть их кринжилась совершенно искренне, а не только выполняя План. В любом случае, офисы я себе находила такие, что в строгих брюках там ходить не приходилось, а подчиняться нелепым требованиям до сих пор считаю неприемлемым — не приосанишься, никто не похвалит. А что до нынешнего стиля, то я навсегда распрощалась с модусом «макияж как способ закрасить ненависть к своей внешности», теперь моё лицо — это холст, и я вольна изображать там всё, что угодно (иногда и просто ляпать краской). Возможно, уже в те несчастные 14 я понимала, что мне необходимо выставлять напоказ свою безуминку, что мне нужны яркие акценты; возможно, я просто хотела быть как можно гламурнее и повторять девочек из клипов по МTV. В любом случае, я, кажется, нашла способы, не связанные с блёстками и стразами: крой, фактура, цвета, узоры (но только не принты; почему-то вещи с принтами чаще всего раздражают: какой-то это, эээ, слишком простой способ рассказать о своей упоротости). Моя упоротость достойна только самого сложносочинённого; в ту же степь, кстати, все эти носки со смешными надписями.

А ещё я отказалась от контактных линз и ношу очки; очень люблю цветной лак на своих коротеньких ногтях на ногах, которые видит-то только партнёр да одногруппники на йоге. Летом я не ношу открытую обувь, в шапке хожу с сентября по май, каблуки забыты, но не забыта платформа. Что до телосложения, то я комфортно себя чувствую при соотношении 65/170: всегда, с самого полового созревания была примерно такая, но, разумеется, в 18-19 считала себя жирной и доплясала до анорексии.

А ещё в юности я бухала, и это, сюрприз, тоже сказывалось на внешнем виде: однажды я приехала на встречу со спутанными волосами и перебинтованными костяшками пальцев; сидела там и ничего не соображала — такое себе зрелище. Я ненавидела себя, ненавидела жизнь, ненавидела всё, что со мной случилось; я не знала, что делать с этим телом и с этим мозгом. Я не была красивой ни в 17, ни в 20 лет, ни даже в 25 (хотя в 25 уже начала понимать что-то о том, чьими глазами хочу смотреть на окружающих). Я красивая сейчас.

Нечего сильно убиваться.

Отредактировано (2023-01-23 21:12:12)

Анон

Re: Меня часто спрашивают [воспоминания][ностальгия][красивое][yes comm]

Какой классный безблог! Многое откликается и написано одновременно и красиво-литературно, и очень искренне.
Если бы не ты, я бы в жизни не вспомнила эти карамельки на сдачу — тоже барбариски, дюшесы, взлетные, и если сегодня не день Бэкхема, то рачки, (которые у нас почему-то считались невкусными, эдаким конфетным эквивалентом сухариков с холодцом и хреном). Действительно было такое и могло скрасить поход в магазин.
Спасибо за записи и всколыхнувшиеся воспоминания 

Анон

Re: Меня часто спрашивают [воспоминания][ностальгия][красивое][yes comm]

Спасибо 
Рачки и Гусиные лапки и правда считались невкусными! Видимо, потому что там была начинка, и они быстро кончались. Я как раз недавно ела такую карамельку из сладкого подарка, они ваще не изменились! А вот барбариски уже не те. Я сперва думала, что это потому что к ним больше не прилагаются солнце, куклы и отсутствие необходимости платить коммуналку, но эксперты без ностальнического флёра сказали, что мне не мерещится. Не хватает в барбарисках барбариса.

Анон

Re: Меня часто спрашивают [воспоминания][ностальгия][красивое][yes comm]

Сказали мне на моём курсе по акварели, что краски мои говно. Ученические, типа. Не для серьёзных щей.

А мне как-то даже и обидно за сами краски, что ли. Не за то, что по ходу только я на этом курсе не кончала академиев, не имею сто работ и сто кювет. Это-то мы уже пережили давно: всю эту тему с тем, что на маникюр надо ходить уже с маникюром, а учиться — уже научившись. Мой выпускной экзамен по сабжу был, когда я этим летом случайно попала на полотна: все в зале уже под потолком вниз головой, а я ноги обматываю, как портянкой; чего только пришла людям мешать. И ничего, и нормально всё.

Так вот я даже не помню, как я покупала эти краски. Зато — есть отчётливое воспоминание о покупке пастели. Была весна, что ли; снега уже нет, я в пальто, небо серое и мятое. Меня до одури выбесила моя больная безответная любовь (эх, были бы у меня в те годы все современные статьи про абьюз и газлайтинг; а впрочем, ничего бы не поменялось, наверное, разве что чуть меньшую часть юности бы я  потратила на слёзы). И вот я зашла в ТЦ рядом с работой, в Леонардо на подвальном этаже. Купила большой набор пастели и пачку бумаги А4. Ничегошеньки о пастели не знала, кроме того, что она существует.

И мне писал он, а потом не писал, а потом снова писал; я не знала, чего я больше хочу. Наверное, февраль это всё-таки был: но почему тогда не было снега?.. В общем, я смотрела то, что он невзначай упомянул в разговоре (я всегда делала то, о чём он вскользь упоминал, слушала его любимую музыку, цитировала его любимые книги; однажды полдня решала головоломки с сайта, про который он рассказал) и рисовала. Просто взяла и начала рисовать; и потом ещё много рисовала, когда меня совсем крючило — так, что я рыдала судорожно и орала в подушку; прямо среди ночи поднималась и шла рисовать. У меня сохранились все рисунки тех времён: там много огня, глаз и изуродованных цветов. Часть из порождений своего воображения я потом перевела в большой формат — когда пошла на первый свой болтательский курс по рисованию и там открыла для себя, что мне нужен А1 или А2. Над курсом тем очень смеялись некоторые знакомые, дескать, собрались недоучки смотреть на корявки друг друга и хвалить петухом и кукушкой. А для меня он был таким откровением, что я до сих пор благодарю себя из прошлого: не будь этого курса, точнее сказать — клуба по интересам, я бы и не стала собой никогда. И с тех полотен бы ушла, наверное, засмущавшись. И ноги на те подколенники бы не положила.

Так вот на курсе-то я и купила себе, наверное, ту акварель — всё в том же ТЦ возле работы. Нас тогда знакомили с материалами, и мы исследовали их многообразие с любопытством енота, копающегося в мусорном ведре. Конечно же, не было смысла покупать сразу же дорогое и богатое — впрочем, это вечная дилемма: с одной стороны, для пробы сойдёт и средний материал/инструмент, с другой — все мы помним, как оно в школе-то: выдали коробку не пойми чего да туалетную бумагу, ну и рисуй себе, брат-друг, синее небо да зелёное поле, смотри, не перепутай, творчеством занимаемся.

А потом уже, в какой-то холодный день, я ездила в далёкий магазин покупать акварель поштучно. Там за прилавком стояли суровые тетёньки, которым самое место было бы в той самой инстанции, куда тебе край надо было за важной бумажкой, и ты приехал на такси за последние деньги, а у них обед и чай с пирожным «картошка». И всем своим видом тетёньки эти показывали, что ведомо им, неспящим, что не заканчивала я художку и не рисовала голову Сократа на вступительных; чего только пришла людям мешать. Серьёзным художникам.

В очереди передо мной была девочка, которая очень хотела какой-то линер и какую-то коробку для пленэров, я бы тоже не отказалась, конечно же — мы с однокурсниками пару раз ходили рисовать в кафе, а потом общение наше заглохло, кто-то уехал в Америку, кто-то родил второго, кто-то просто пропал с радаров, как это всегда и бывает. И была рядом с девочкой раздражённая мама, которая, по всей видимости, решила подарить ей на день рождения всё, что та в этом магазине захочет; только, разумеется, всё равно это всё глупости и трата денег, лучше б куртку зимнюю купили, да и вообще, убирай свои краски, не разволакивай, не пачкай, скоро уже спать ложиться, а на неё рисование нашло.

И под их переругивания я ловила себя на мысли, что могу себе купить какой угодно линер, только вот не в линере дело; мне по-прежнему трудно собраться и достать коробку с мелками; мне тяжело от мысли, что после пастели на полу останутся разводы; мне не по себе от нарушения порядка: вот оно лежит всё красивое и собранное, а я опять разволоку и испорчу; чего только пришла людям мешать.

Чего только родилась.

... а краски мои я всё равно не брошу; так уж и быть, приобрету шесть или семь кювет с пафосными, а там дальше и посмотрим. Скилла у меня маловато, таланта исходного — тоже, но и не за этим я сюда пришла и не за этим тогда в феврале ту самую пастель купила. Пастель жива ещё, и я достану её — спустя год, или полтора, или больше; я даже не помню уже, всё равно из-за акварельного курса всё разволокла, какая уж теперь разница.

Какая разница.

Отредактировано (2023-01-28 22:21:44)

Анон

Re: Меня часто спрашивают [воспоминания][ностальгия][красивое][yes comm]

Как-то так получается, что я всё детство провела с родственниками в деревне и всё детство завидовала тем из них, кто приезжал на ежелетний съезд из одного города. Я завидовала тому, что они могут постоянно наряжаться красивые, брать аккуратно упакованные подарочки и ходить друг к другу в гости. У меня же из родни в городе были только родители: нельзя сбежать к какой-нибудь доброй тёте переночевать после скандала, некуда пойти в воскресенье, когда все друзья как раз по тётям и разъехались; погулять не с кем, только в стену смотреть и остаётся.

У меня долгое время был пунктик, что в выходные нужно обязательно куда-то идти: лежать и тюленить я не сразу научилась, и это самое тюленничанье было для меня признаком пиздеца: тебе — ничего не надо, ты — никому не надо; липкая мерзость и тонущие в сером киселе мухи. И я думала, что когда-нибудь будет у меня муж, и мои анонята смогут хотя бы ездить к бабушкам не трое суток на поезде; я стану наряжать их и приводить туда, где будет пахнуть пирогом и свежими ягодами. И будет у них то, чего не было у меня, когда друзья разъезжались; что-то кроме стен своей комнаты и одиноких прогулок.

И сама я, честно говоря, представляла, что буду по гостям ходить красивая; и даже с chosen family пыталась это отыгрывать — раз уж у нас в семь лет не было вечеринок на день рождения с колпаками и шариками, давайте устраивать их в тридцать. И я думала, что у мужа моего как раз и будет та милая румяная радушная семья, в которой я смогу всего этого добрать; да вот только нет её.

Так уж получилось, кому-то просто не суждено завивать волосы и прыгать в такси в распахнутом пальто: тётя будет беспокоиться, а вечером заедем к бабушке на чай с малиновым вареньем.

Грусть такая акварельно-сиренево-мятная; всё в своей жизни я устроила так, как хотела, но румяную родню с подарочками и пасхально-рождественские лубки не смогла организовать себе.

Анон

Re: Меня часто спрашивают [воспоминания][ностальгия][красивое][yes comm]

Наконец-то получила передышку; кажется, впервые с начала февраля, когда приняла красивый оффер и понеслась в офис, в хайлайтере и бордовых вельветовых штанах. Бордовые штаны у меня были и раньше; в одних я шла жарким летним днем в кафе  — и никак не могла туда зайти, потому что в переписке с Великим Им произошел какой-то пиздец. А вечером я ехала в маршрутке и ревела, пришла домой - и ревела уже в голос; точно так же, как и вчера, и позавчера, и несколько месяцев, и несколько лет. Страшно даже думать о том, сколько времени я потратила на этого человека; сейчас это в прошлом, и воспоминания слипаются в серый ком безвкусной жвачки, а затем проваливается куда-то под гнилые доски старого дома — но ведь когда-то это была моя повседневная жизнь, и каждый миг, потраченный на эти слезы, я отбирала у чего-то простого и спокойного. Простое и спокойное у меня есть сейчас, и иногда, под лавиной бесконечных отупляющих и мерзких проблем, я начинаю сомневаться — но сомнения уходят, стоит мне вспомнить все эти слезы, и все эти бордовые штаны.

Вторые бордовые штаны были куплены холодной весной, тогда всё было ещё более-менее, и я наряжалась и красилась специально — во имя и именем. Я могла вообще не увидеть Его в какой-то день — или увидеть мельком, уже на выходе, уже в дверях; увидеть и перекинуться парой слов, а потом пережевывать эти слова в больной голове до глубокой ночи. Хоть бы автобус пришел на пять минут позже, хоть бы Он вышел на остановку, хоть бы Он заговорил со мной. Иногда, впрочем, я молилась и о другом — чтобы Его не было в текущем дне, чтобы этот день прошел спокойно, чтобы ничего не изменилось в текущем статусе. Чтоб не надо было анализировать взгляды, жесты и слова, не надо было обдумывать каждую реплику и разбирать себя по кирпичикам, докапываясь ржавыми ложками до тех областей, которые могли бы выдать самую адекватную реакцию. У меня никогда не было опции вести себя неадекватно. Только не с Ним.

А в этих бордовых штанах я пришла в новый офис — и не могу сказать, что он не пробуждает тех самых воспоминаний. Не понимаю, как хватало времени на всю эту муть; как хватало сил вставать после бессонных ночей и слез над очередным издевательским сообщением; как получалось, прорыдавшись в туалете, возвращаться на рабочее место и соблюдать сроки, налаживать контакты, предлагать креативные идеи. Когда мне кажется, что я с чем-то не справлюсь, память возвращает меня к ключевым моментам: к сонному отражению в зеркале, к подколенникам, к березе, к февральскому снегу. И к тем дверям офисного туалета — тоже; первые месяцы после конца я принималась рыдать, как только оказывалась одна, будь то автобус, или остановка, или середина дороги, когда собеседник вдруг вспомнил, что что-то где-то забыл, и убегал прочь. Я смотрела внутрь себя — и не находила ничего, кроме сосущей боли и тошнотворного отчаяния. А буквы Его издевались надо мной снова и снова; они складывались всё в те же слова и после, и сильно после, и после вообще всего. Я посылала его нахуй, но мы мирились; банила его, но объявляла амнистию; потом я не делала уже ничего — он сам как-то отвалился, перестав мне писать; временами мне кажется, что я уже даже не помню черт лица (говоря откровенно, уже не ваш, но...) — и при этом, странное дело, не могу забыть запах.

Но он всё еще есть; я вижу его лайки и его бред под чужими постами, теперь его хуйня льется не в мою голову, но — все равно существует где-то рядом. Я знаю, что он где-то ходит; вот этими самыми руками, что набивают пост, над которым будут фейспалмить нормальные люди, вот этими руками он писал мне свои жестокие сообщения в тот жаркий летний день. Вот этим самым ртом он говорил мне то, что я хотела услышать. Вот этими глазами он иногда встречался с моими, когда еще был Им. Когда мы были моложе, и казалось, что впереди всё время на свете. Как же жаль этого времени, и как еще много невылитых слез; на совещании нельзя было начать плакать, потому что Он не поддержал меня. И нельзя было ничего Ему показать; я ловила на себе Его случайные взгляды и делала вид, что не обращаю внимания — а ночью вертелась в измолчаленных простынях и стонала от любви.

И кто теперь возвратит мне всё это время.

Отредактировано (2023-03-25 22:44:46)

Анон

Re: Меня часто спрашивают [воспоминания][ностальгия][красивое][yes comm]

Заболела, и перед самой болезнью снился невыносимый сон про море огня, от которого пытались укрыться в горах мальчики лет 8-12. Но временами были яркие вспышки, и эти вспышки доставали их из укрытий и убивали. Воздух был пропитан жаром, и они спустились в конце концов куда-то по скале и перекрыли какой-то вентиль; от этого огонь подуспокоился, и горстку выживших успели спасти.

Март в том году выдался холодный, а в этом – тёплый и солнечный; крохотные листики рассады тянутся к солнцу сквозь мутное моё, очень давно не мытое окно, и пылинки кружатся в солнечных лучах, и свежий воздух пахнет газировкой и чипсами, что несут домой школьники в распахнутых куртках.