Холиварофорум

Анон

Самый короткий путь. Часть 3 "Самая главная победа", глава 2

Добро пожаловать во вторую главу 50 оттенков ОЭ, где тупенький, но очень старательный Уилл Норан сбегает из замка. Предыдущая глава, напомню, закончилась такой вот цидулкой:

"Сир Риверте! Я обдумал ваше утверждение, что на войне мне не место, и пришёл к выводу, что вы правы. К сожалению, это означает также, что мне не место рядом с вами. Я возвращаюсь в Вальену, и, с вашего позволения, навещу сиру Лусиану в замке Шалле. Я взял своё оружие, лошадь и мои бумаги, но не взял провианта, так что вы можете не беспокоиться, что мой отъезд отразится на благоустроенности вашей армии.
Остаюсь вашим покорным слугой,
Уильям Норан".

▼Если долго, долго, долго, если долго по дорожке...⬍

Итак, Уилл отправляется в сольное путешествие в Вальену, намереваясь по дороге заскочить на огонек к некоей сире Лусиане и ее трем детям, потому что он может. Но не слишком умеет. Но может.

За всю свою достаточно беспокойную и насыщенную событиями жизнь Уиллу Норану никогда не приходилось путешествовать в одиночку. Это запоздалое открытие таило в себе одновременно сразу несколько сторон, как восхитительных, так и весьма неприятных.

Описание природы должно погрузить нас в тмсфр, подтолкнуть к сопереживанию первому сольняку Уилла, но лично у меня вызывает только вопросы. Например:

Он ехал той же дорогой, которой двигалась вальенская армия последние недели, только в обратном направлении - через поля и луга, по широкой полосе вытоптанной земли, где ещё отчётливо виднелись следы тысяч ног и лошадиных копыт, взрыхлённые колеями прошедших обозов.

Не будем придираться к здешней физике, возможно дальше нас ждет еще больше открытий дивных. Кроме неприспособленности Уилла к умственной деятельности мы ничего не видим. Например, он доблестно объезжает деревушки, хотя голоден и без провианта. Почему?

Я не шучу, эта собачка умственно отсталая!

Ближе к вечеру ему по пути встретились заросли брусники, Уилл спешился и нарвал несколько полных жменей, пока его конь мирно пасся неподалёку, с любопытством поглядывая на кучи помёта, оставленные совсем недавно его собратьями. Там, в бруснике, Уилл и заночевал, зарывшись в траву и укутавшись в попону, и проснулся до рассвета от страшного озноба, стуча зубами и едва в силах пошевелить задеревеневшими конечностями. Кто бы мог подумать, что ткань походной палатки, как выяснилось, отлично защищала от ночного холода, и спать в ней было совсем не то, что спать на голой земле.

Но Уилл решил в кои-то веки побыть упрямым. Одной ночи под открытым небом и пары голодных дней недостаточно, чтобы заставить его поджать хвост и смирно вернуться. На следующий день ему встретился трактир - и, порывшись в карманах, Уилл нашёл несколько монет, которых хватило как раз на ночлег и обильный ужин. Жуя жёсткую говяжью отбивную и прихлёбывая жидкое пиво, Уилл пытался прикинуть, надолго ли ему хватит его скудных средств, и вынужден был признать, что ненадолго.

Наличных денег у него никогда особенно не водилось: Риверте безоговорочно оплачивал все его нехитрые нужды, начиная хлебом насущным и заканчивая чернилами. И Уилл впервые за все эти десять лет задумался, что в самом деле жил при нём на положении содержанца, не принося ровным счётом никакой пользы, кроме постельных утех. Он мало знал и почти ничего не умел, и сейчас, когда возникла самая элементарная необходимость - проехать из одной части империи в другую, перед ним встал выбор: либо проделать этот путь, как нищему бродяге, питаясь подножным кормом и ночуя в оврагах, либо отыскать средства для путешествия самостоятельно.

Уилл выебистая цаца - он хочет баблишка и думает что мог бы стать гувернером, но не хочет несколько месяцев тусить на одном месте.

Он постановил своей целью замок Шалле, где жила сира Лусиана и трое её детей, двое из которых были рождёнными от графа Риверте близнецами. Уилл сам не знал, почему его потянуло именно туда - может, потому, что во всей Вальене и на всём Божьем свете у него не было ни единого друга, кроме сиры Лусианы.

Бедная, несчастная, одноногая собачка. Подумав о том, что какого-нибудь колечка, как у Риверте, хватило бы на оплату путешествия, Уилл решает, что нужно продавать книги, которые он с собой взял. И даже с этим не может справиться!

Позже Уилл понял, насколько жестоко его одурачили в тот раз. Но знание приходит с опытом и с шишками, которые приходится набивать, получая его. Старьевщик долго разглядывал трактат мэтра Кульджаро и в результате предложил за него Уиллу две серебряные монеты. Уилл попытался торговаться, и в итоге сторговал ещё пригоршню медяков - чудовищно низкая цена, оскорблявшая не только достославного знатока военного дела, но и высокое искусство летописи как таковой.

Но это было только началом испытаний. Уходя вглубь Сидэльи, Риверте озаботился установить заставы на всех путях, ведущих за пределы провинции. Единственной широкой дорогой, где не проглядывалась каждая пядь земли и можно было прошмыгнуть незамеченным, оставалась Бастардова долина. Но её маркиз Лизордо, в полном согласии с ранее установленным планом, успел затопить. Так что добравшись до перевала, за которым раскинулась некогда цветущая и неоглядная долина, Уилл оторопел, и даже конь его зафыркал и запрядал ушами, безмолвно протестуя против намерения хозяина пускаться в путь через это гиблое место.

Я все еще не понимаю, что мешает Уиллу ехать по тракту и проходить заставы? Он беглый преступник? Нет, же. Или он опасается что проезд платный? Или что донесут Риверте? ПОЧЕМУ?

В воздухе висел запах гнили, разложения, сырости и тоски; ещё и дождь зарядил, и весь день, что Уилл черепашьим шагом двигался через долину, сырая морось сыпала с неба, пропитывая его одежду, волосы и гриву коня, так что к вечеру Уилл вымок и продрог так, словно ехал под настоящим ливнем. И всё это время справа и вверху он видел холодные желтоватые огни ненавистного Бастардова замка, где началась их размолвка с Риверте, замка, которого Уилл предпочёл бы не видеть больше никогда в жизни.

Все еще умственно отсталая собачка решительно прет через болото. Ведь это именно тот вариант, который подходит неопытному путешественнику!
Добравшись до трактира Уилл заказывает пожрать, поспать и помыться. А утром еще и приплачивает, чтобы его коня покормили и почистили. И если к корму никаких вопросов, то к чистке коня большие. Ты, бестолочь, практически без денег! Берешь, сука, щетку и чистишь ебаного коня, чтобы экономить бабло, а не доплачиваешь другим!

До границы с Вальеной оставалось рукой подать.

Он без хлопот пересёк заставу, смешавшись с потоком других путников, и никто не потребовал у него пропуск или охранную грамоту - подозрения вызывали лишь относительно большие группы вооруженных людей, а одинокий молодой человек на породистом коне ни у кого вопросов не вызвал.

Нахера ж ты, фиалка безмозглая, перся через болото? НАХЕРА?

До замка Шалле отсюда было не очень далеко, и Уилл, в очередной раз пересчитав и перераспределив свой скудный бюджет, решил, что вполне может добраться туда за три-четыре дня быстрой езды. В итоге он добрался за неделю, и продал ещё две книги, а в последнем трактире его наглым образом обсчитали, что он заметил, лишь когда отъехал на добрый десяток лиг и поздно уже было возвращаться.

Чем ближе замок, тем сильнее одолевают Уилла флешбеки и тем тупее он выглядит. Хотя, казалось бы, тупее уже некуда. Нам выдают краткую сводку о том, что Лусиана и Риверте ведут ленивую переписку, у близнецов лучшие гувернеры, блаблабла.

Уилл и сам писал Лусиане, расспрашивал её о детях - не о том, чего они достигли, а о том, каковы они, и какими их может видеть только мать. И хотя эти письма тоже были не слишком часты, они позволяли поддерживать между женой графа Риверте и его любовником ту особую, незримую, но крепкую связь, что установилась с тех пор, как они вместе спасали своего беспутного сира Фернана из плена в Тэйнхайле.

- Сир Норан! Уилл! - сказала Лусиана, немного повысив свой обычно низкий и бесстрастный голос, и это тоже было Уиллу очень отрадно. - Какая неожиданность! Я совсем не ждала вас, иначе бы приготовилась как следует.
Уилл невольно покраснел - ему не пришло в голову послать ей письмо и предупредить о своём внезапном визите, хотя это можно было сделать на любом постоялом дворе. Впрочем, учитывая, как Уилл сюда гнал, вряд ли посыльный смог бы его опередить.

Уилла отправляют мыться, обещают покормить, выделяют старую комнату и старые же его шмотки. Потом они ужинают с Лусианой и знакомятся с близнецами.

- Сир Норан, - тотчас сказала Лусиана, - это мои дети, Альберт и Лучия. Альберт, Лучия, поприветствуйте сира Уильяма Норана, близкого друга и наперсника вашего отца, сира Фернана Риверте.
Близкий друг и наперсник... Улыбка Уилла на миг примёрзла к лицу, но сразу оттаяла, когда он увидел смехотворно серьёзные детские мордочки, неимоверно хорошенькие и пугающе напомнившие ему Риверте. Детей уже переодели ко сну в длинные ночные сорочки, полы которых касались пола, а рукава были слишком длинны и почти целиком скрывали крошечные детские ладошки. Но их лица, их волосы, их глаза - всё выдавало в них породу Риверте, так что Уилл на мгновенье опешил, поняв, что смотрит сейчас на точную копию графа в раннем детстве. Дети были одного роста, оба черноволосые и синеглазые, и похожи так, как только могут быть похожи разнополые близнецы. И они были невероятно красивы, не просто как круглощёкие младенцы, которыми чувствительные люди вроде Уилла любуются независимо от их реальных достоинств. Эти дети обещали стать действительно красивыми мужчиной и женщиной, как минимум по части внешности вполне достойными своего отца.

Как и любой нормальный человек, Лусиана спрашивает какого, собственно, хуя Уилл приехал.

- С ним что-то случилось... - начала она ничего не выражающим тоном, и Уилл поспешил успокоить её:
- Нет, нет. С графом всё хорошо. Ну... было, когда я уезжал.
- Так почему вы приехали один? Он... - Лусиана слегка прищурилась, окинув Уилла изучающим взглядом. - Он знает, что вы здесь? Он отпустил вас?
И тут вернулась вся злость. Всё то, что Уилл так усердно давил в себе, пока ехал сюда, всё то, от чего бежал, всё то, о чём умудрялся не думать - сперва из-за тягот пути и усталости, потом благодаря радости от встречи с Лусианой и её детьми и обманчивому ощущению, словно он вернулся домой. Всё это вернулось и накатило на него разом, и тогда стало ясно, что горечь никуда не ушла. Совсем даже нет.
- Почему я должен спрашивать его разрешения?! Скажите мне хотя бы вы, сира Риверте! Я уже давно не заложник Вальены, и я никогда не был собственностью господина графа! Почему я по-прежнему его вещь и он может распоряжаться мной, как угодно, не думая... ни о чём не думая вообще, кроме себя!

Например, потому что ты десять лет жил на его попечении, за его бабки, нихуя не делая кроме ебельки? Или, например, потому что ты опасался ехать через заставы, видимо, не просто так? Или, например, потому что это нормально поинтересоваться "норм, если я скатаюсь в Шалле?", чтобы о тебе не беспокоились? Неееееееет, конечно, нет. Нужно устроить бунт в лучших традициях подростков и возмущаться.

Подумать только, закатил настоящую истерику - и перед кем, перед ней, такой сдержанной, невозмутимой, такой доброжелательной к нему, несмотря ни на что. Приехал и жалуется жене собственного любовника, что тот недостаточно к нему внимателен - нет, это уму ведь непостижимо...

Ну, вы поняли.
Лусиана мудроженствует на все деньги, потому что кто-то же должен.

- И когда я понял, что он просто использовал меня, чтобы проникнуть в монастырь, я... я не выдержал. Я всё мог выдержать, сира Лусиана, но это, и брат Эсмонт... то есть отец Эсмонт... это уже было чересчур. И если бы он делал что-то подобное в первый раз, но он же...
- Делает так постоянно, - закончила Лусиана, когда Уилл осёкся и умолк. - Все годы, что вы с ним рядом.
- Да. И меня всегда... как бы устраивало всё это. Вы не думайте, - поспешно сказал Уилл, - будто я на него обиделся, или взревновал, или ещё что. То есть да. Но не в этом же дело... просто... просто...
Ему отчаянно не хватало слов, и он испытал облегчение, смешанное с мукой, когда Лусиана нашла эти такие нужные и болезненные слова вместо него.
- У вас просто открылись глаза. Впервые открылись по-настоящему.
Уилл убито кивнул, потому что это было именно то, о чём он боялся думать всю дорогу из Сидэльи в Вальену.
Лусиана выпустила его руку. Потянулась к вазе с чудесным сливовым вареньем, которое готовила сама и которым Уилл ещё несколько минут назад угощался с нескрываемым удовольствием. Положила немного себе на блюдце рядом с бокалом вина.
- Что ж, Уилл. Наверное, я должна вас поздравить. Похоже, вы окончательно выросли. И больше не влюблены в Фернана Риверте.
Уилл оторопело уставился на неё, не понимая, с чем она его поздравляет. Лусиана положила ложечку рядом с блюдцем, неторопливо сцепила длинные тонкие пальцы и подняла глаза, такие тёмные, спокойные, такие понимающие.
- Теперь дело за малым - решить, можете ли вы любить его.

Короче, на заседании суда "Мудак Риверте или не мудак" у прокурора тупо не было шансов, потому что у защиты есть Лусиана. И наши любимые штампы, которые должны показать охуенную сложность персонажа, но показывают только его картонность. Смените имя на любое другое и нихуя не изменится.

И были верны ему бесконечно, безоговорочно. Так беззаветно преданы, что он слишком к этому привык. Он всегда был ветреным, а вы хранили ему нерушимую верность, и даже не как любовник, а как вассал.

- Он солдат, Уилл. Всегда им был. Помните, было время, когда вы боялись, что я отниму его у вас. Но единственная любовница Фернана Риверте, которой вам и впрямь следует опасаться - это война.

- Не требуйте от него больше, чем он может вам дать. Разве он когда-либо обещал вам, что откажется ради вас от того, что составляет самую суть его жизни? Что поступится своими принципами? Да и вы разве смогли бы просить его об этом, зная, как много для него это значит?

- В любви кто-то приносит жертвы, Уильям. А кто-то их принимает. Граф Риверте никогда ничего просит и не добивается. Он просто берёт то, что ему предлагают. Если снизойдёт.

Он горделивый, одержимый своим честолюбием эгоист, и вы уже много лет принимаете его таким. Наивно думать, что он когда-нибудь изменится. И весь вопрос в том, сможете ли вы, сполна осознав всё это, продолжать его любить.

Мудроженствование прерывается, потому что под дверью подслушивает старшая дочь Лусианы - Мадлена. На нее сразу же жалуются, в придачу вываливая, что девочка влюблена в Уилла. Любая новость, впрочем, отличный повод упасть в рефлексию.

- Вы смутились? - Лусиана, кажется, удивилась, и её губы тронула понимающая улыбка. - Простите. Всё это вздор. Ей всего семнадцать, она слишком впечатлительна, как многие юные создания в эти годы. Я сама в том же возрасте не раз делала глупости. Но ей их наделать не позволю, можете быть спокойны.
Мадлене всего семнадцать... и правда. Как же летит время. Бойкая и дерзкая девочка-сорванец, какой Уилл запомнил Мадлену, выросла и стала девушкой с неукротимым нравом, полученным в наследство от матери. Ей всего семнадцать. Столько же, сколько было Уиллу, когда он встретил Фернана Риверте и, слишком впечатлительный, слишком неопытный, воспылал к нему нежным чувством. И не было с ним рядом строгой и любящей матери, которая оградила бы его от глупостей, заперла или задала трёпку. Боже, подумал вдруг Уилл, что я наделал? На что потратил всю свою жизнь? Мне сейчас двадцать семь - всего на два года меньше, чем было Риверте, когда мы встретились. К этому возрасту он уже завоевал полмира. А что сделал я? Преданной собакой следовал за ним по пятам? Выполнял все его прихоти, терпел насмешки, прощал измены, ничего не просил для себя, был счастлив одной только случайной лаской? И никогда не думал о том, что на самом деле, в действительности, значу я сам.

Напоследок Уиллу еще выдают мудроженствования и отправляют спать. Утром он съябывает из замка на третьей космической.

Весь следующий день он ехал в буквальном смысле куда глаза глядят. Несмотря на своё обещание сире Лусиане наведаться в Даккар и всё там спокойно обдумать, Уилл сомневался, что это такая уж хорошая мысль. Там слишком многое напоминало о прошлом. Библиотека, где Риверте впервые поцеловал его; оружейная галерея, где граф испытывал его воинское мастерство, надо сказать, весьма невпечатляющее; двор, где ютились беженцы во время осады Даккара; сад, где гулял Уилл тем вечером, когда услышал нестройные звуки гитары наверху; и, конечно, их спальни - спальня Риверте, где они провели столько невероятных ночей, и спальня Уилла, где он вскрыл себе вены, когда понял, что полюбил этого человека. Окунуться во всё это и остаться бесстрастным, способным всё холодно взвесить и принять окончательное решение? Где угодно, только не там.

Уилл настолько бессмысленный и бестолковый персонаж, что проще было изобрести в этом сеттинге искусственный пенис/вагину, чем ебсти его. По крайней мере, Риверте средства на содержание сэкономил бы.

А любя господина графа десять лет кряду, Уилл так самозабвенно отдавался этому увлекательному занятию, что не озаботился завести себе друзей. Его никогда не отличала общительность, он предпочитал книгу весёлой компании, и даже во время долгих переходов с армией Риверте умудрился не завести ни единого приятеля, хотя возможностей представлялась масса.

Перебирая свои небогатые навыки, Уилл решает податься в библиотеку переписывать книги. Монастыри игнорирует, пушто содомит проклятый, как можно теперь в монастырь-то?
Уилл едет, начинается гроза, он прячется в сарае и в который раз осознает свою тупость.

К счастью, сарай оказался полон свежего сена, часть которого уже увязали в тюки, а часть валялась растрепанным стогом. Лошадь тут же принялась его усердно жевать, Уилл стреножил её, сел на пол и плюхнулся в сено навзничь, жалея, что сам не может насытиться таким незатейливым образом. Если бы он не сбежал из Шалле, сира Лусиана наверняка дала бы ему еды в дорогу... эх.

Ночью в сарай приходит еще кто-то, Уилл нехотя просыпается и как-то поздно думает о том, что вторжение в чей-то сарай может быть незаконным. Ой, да и хуй с ним, решает Уилл, потому что у вошедшего мужика

При словах о разведке Уилл напрягся, но потом понял, что в голосе незнакомца звучит улыбка. Он вообще был довольно приятным, этот голос - мелодичным, не слишком громким и в то же время уверенным. Уилл запоздало подумал, что мог нарваться на куда менее благовоспитанное общество - например, на дорожного разбойника, и вместо любезного "простите" получил бы нож под ребро.

Почему Уилл считает, что не может получить нож под ребро от улыбающегося человека?
Тем более, что под распитие бражки оказывается, что чувак дезертир. И Уилл тоже признается что дезертир, хотя это тупо так палиться перед первым встречным. Они еще пьют и болтают, но кому это интересно? Тем более, что интересного реально немного.
А потом к Уиллу начинают домогаться. Ееееее, реализьм.

Хмель тем временем основательно заволок голову, и Уилл, вздохнув, улёгся обратно в сено. Выпитое разгорячило его, и Уилл отбросил попону, лениво наподдав ей ногой. И уже снова начал дремать, когда вдруг ощутил на своём животе чужую ладонь - твёрдую, мозолистую. Сильную.
В первый миг Уилл подумал, что его сосед уже уснул и случайно закинулся на него во сне. Но ладонь не осталась на месте, скользнула вниз, под выпроставшуюся из бриджей рубашку, погладила разом подобравшийся живот.

Уилла бросило в жар. Первым его побуждением было стряхнуть эту руку, сесть и потребовать объяснений. Или, ещё лучше, ничего не требовать, а просто вскочить на коня и галопом кинуться прочь через поле, всё равно куда. Глупость и неуместность последней мысли его отрезвила. Чего бояться? Ночь, глушь, тёмный сарай, и незнакомый мужчина, с которым он обменился парой десятков слов, просунул свою тёплую ладонь ему под рубашку. Уилл Норан, каким он был лет десять назад, уже успел бы умереть от ужаса и смущения. Но он больше не тот Уилл Норан, верно? Он переменился.

Окончательно отупел, да. Ночь, какие-то выселки, бухой дезертир в сене. Никакой опасности, что вы.

Уилл лежал неподвижно и ждал, что будет дальше. Не встретив немедленного отпора, тёплое тело рядом придвинулось ближе, приподнялось, нависая, и Уилл ощутил горячее дыхание на своей шее. Рука, поглаживающая его закаменевший живот, скользнула ниже, бережно накрывая мошонку поверх штанов... Какого чёрта? Сир Риверте, разве не этого вы от меня хотели? Вы изволили заметить, что я всё ещё слишком неопытен, что мне не мешает набраться жизненных впечатлений, хотя бы чтобы сравнить. Так вот она, замечательная возможность, сама идёт в руки... сама трогает Уилла там, где его не трогал никогда ни один человек, ни мужчина, ни женщина - никто, кроме чёртова сира Фернана Риверте. Этого ты для меня хотел, Фернан? Этого?
Что ж. Как пожелаешь.

Далее цитатами, пока я буду представлять до чего ж неудобно ебстись в сене.

Уилл резко повернулся, хватая незнакомца за плечо, и в тот же миг его рот смяли властные губы. Это был глубокий и настойчивый поцелуй, непристойный, развязный - язык незнакомца вломился в рот Уиллу и бесцеремонно прошёлся внутри, смачивая его зубы и дёсны слюной. Школа сира Риверте не пропала даром, и Уилл ответил - их языки сплелись, словно готовящиеся к соитию змеи, и сплелись тела, вжимаясь друг в друга в приступе внезапной, острой, болезненной и бесстыжей страсти.

Уилл откинулся, позволяя обеим его рукам проникнуть под рубашку, и выдохнул сквозь сжатые зубы, когда крепкие пальцы решительно и жёстко сдавили ему соски.

незнакомец, даже не зная, вмиг нащупал нужную струнку, и, увидев, как отзывается на неё тело Уилла, не преминул тотчас на ней заиграть. Его пальцы мяли и выкручивали Уиллу соски, а губы терзали ухо, и пах его вжимался в промежность Уилла, давя на него отвердевшим и, судя по ощущению, немаленьких размеров естеством.

Мужчина выпустил один из его сосков, не переставая крутить другой, набухший и затвердевший от сладкой муки, и торопливо просунул руку под завязки его штанов, вслепую разрывая их и добираясь до члена. Уилл помог ему, и очень скоро его член обвила горячечно пылающая ладонь, стиснула, вдавив большой палец в подобравшуюся мошонку.

Мужик себе руку не вывихнет, нет?

Но вместо этого рука разжалась. Уилл выдохнул от разочарования, застонал, снова подбрасывая бёдра - он понимал, что ведет себя, как записная шлюха, и ему совершенно не было до этого дела. Он хотел ласки, любви, хотел отдать себя тому, кому это действительно нужно, пусть всего на одну только ночь.

Незнакомец сгреб его запястья и вздёрнул их у Уилла над головой, вминая в сено. Уилл инстинктивно напряг руки - он смог бы вырваться, если бы захотел, но смутно сознавал, что, видимо, просто вызывает в мужчинах такое желание - принудить его или хотя бы притвориться, что принуждаешь.

А потом его внезапно опустили, и курчавая голова нырнула Уиллу между ног, одним движением вбирая его дрожащий от нетерпения член в горячий жадный рот.

И да, в первый раз Риверте взял его силой - почти силой, оставив ему возможность сказать "нет", но Уилл тогда был не в том положении, чтобы ею воспользоваться. И это насилие, одновременно не бывшее насилием, отпечаталось в его памяти так крепко и глубоко, как он сам не подозревал. Его возбуждало это - теперь он мог себе откровенно признаться: сильные руки, тяжёлое тело, властные беспощадные губы и полное непонимание происходящего.

Уилл развёл колени пошире, позволяя своему нечаянному любовнику заглотить его член глубже, и задохнулся, когда рука незнакомца с силой стиснула ему яйца, замедляя и сдерживая подкатывающий оргазм. Уилл взвыл и безотчётно ударил мужчину кулаком в шею, и всё равно выстрелил, корчась от упоения - и от боли, потому что крепкая рука продолжала сжимать его мошонку, даже когда тёплая солёная струя ударила из члена Уилла в горло мужчины, вдавливавшего его в разметавшееся сено.

Я бы, если честно, не рисковал бить чувака у которого во рту твой член, Уилл. Это называется осторожность.

Но мужчина лишь снова оседлал Уилла, до боли впиваясь острыми коленями в его бока, и стал дрочить свой член прямо перед его лицом, медленными, дразнящими, почти ленивыми движениями, словно его самого не снедала та ненасытная жажда, которую он только что помог утолить Уиллу. Уилл смотрел сонным, плывущим взглядом на чужой член, покачивающийся перед его лицом в темноте - незнакомый член, и хотя по-прежнему было очень темно.

Однако это его желание не нашло удовлетворения: через пару минут член незнакомца задрожал, приподнялся и изверг струю семени Уиллу на лицо.

Незнакомец провёл напоследок опадающим членом по груди Уилла, задев сперва один, а потом другой истерзанный сосок, и они протестующе заныли от этого беглого прикосновения. Потом он вплёл пальцы в волосы Уилла, сжал и, наклонившись, снова его поцеловал. Но Уилл на сей раз не ответил и просто лежал, пока язык незнакомца вяло, с хозяйской ленцой обводил внутреннюю сторону его рта в последний раз.

Когда утром солнечный свет, проникающий сквозь прорехи в крыше, разбудил его, рядом с ним уже никого не было - только след от тела в примятом сене.

Уилл чувствовал себя больным. Прошедшая ночь казалась дурным сном. Уилл с радостью и счёл бы её сном, мучительным и запретным, если бы не сладкая тяжесть в яйцах, слишком хорошо знакомая и неизменно сопутствовавшая утру после ночи, проведённой в жарких объятиях греха. Уилл ехал и вспоминал: губы, руки, язык, жар чужого члена у себя в паху, брызги чужого семени на своей коже. Это было так странно, стыдно и неправильно, но это случилось, а он не просто не помешал - он хотел, чтобы это произошло. Он был рад, он отозвался на нежданный призыв незнакомца так жадно, словно только этого и ждал, словно именно за этим ушёл от Риверте. Но ведь всё совсем, совсем не так. Уилл не искал ничего лучшего, чем его несносный граф - он просто вдруг понял, что не может больше там оставаться, вот и всё. А это... этот... Господь Триединый, Уилл ведь даже имени его не знает. Да что имени - лица его толком не рассмотрел. И вряд ли узнал бы в толпе.

Меня, кстати, интересует как там последствия сна в зарослях брусники? Нормас с температурой неделю верхом рассекать?

От дальнейшего падения в прорву этих самоуничижительных, полных страстного отчаяния размышлений Уилла спас трактир, очень вовремя выросший у дороги. От сарая Уилл проехал не так уж далеко - если бы вчера его не застала в поле гроза, он успел бы к ночи доехать до трактира, и ничего бы не случилось.... Тяжко вздохнув, Уилл спешился у ворот и ступил во двор, перебирая в кармане медные монетки и прикидывая, хватит ли на краюху хлеба или только на овёс для коня.

Трактирщик по звону монет определяет, что Уилл нищеброд и уже готовится слать его к хуям, как тут, вы не поверите, абсолютно не заезженный троп, нигде такого не видел 

Уилл уже открыл рот, чтобы в отчаянии спросить, не может ли он расплатиться своими книгами, когда эта позорная сцена внезапно была прервана самым неожиданным образом.
- Робин! Ну наконец-то! Я думал, ты не появишься уже!
Кто-то налетел на него сзади, схватил за плечи, сжал, встряхнул, обнял. Уилл, застыв от недоумения, принимал это бурное изъявление радости, готовясь сказать, что сир, видимо, обознался - но через миг понял, а поняв, окончательно остолбенел. Он не мог узнать лица, и вряд ли бы с уверенностью узнал голос - но эти руки, эти прикосновения, крепкие объятия и жар прижавшегося к нему тела - о, это он узнал сразу.

- Идём, я подыхаю с голоду, только тебя и ждал, - хлопая Уилла по спине и сверкая глазами (серыми, отстранённо подумал Уилл, у него серые глаза), сказал его ночной знакомый, и под заметно потеплевшим взглядом трактирщика увлёк Уилла к столу в углу. - Хозяин, поджарь-ка нам ещё этой твоей яичницы с бобами. Да свиные рёбрышки, и не забудь про капусту! Капусту он квасит просто как Бог, - сообщил незнакомец Уиллу, усаживая его на грубо отесанную скамью и садясь напротив.
Уилл наконец-то смог его рассмотреть. Они оказались, как он сразу и решил, ровесниками, только мужчина был несколько крупнее его, шире в плечах и выше - что, впрочем, неудивительно, потому что Уилл так и не утратил свою подростковую хрупкость. Волосы у незнакомца оказались тёмные, но не чёрные, солнечные лучи, проникавшие в окна, вплетали в них блестящие рыжие искры. Смуглая кожа, как у всех сидэльцев, контрастировала со странно светлыми глазами - в роду у него явно водились северяне, может, даже хиллэсцы. Его никто не назвал бы красавцем, но черты его были правильными, а лицо - открытым, и искренняя улыбка светилась на губах и в глазах, в уголках которых Уилл заметил маленькие "гусиные лапки". Он разглядывал Уилла так же беззастенчиво, как и Уилл его, и с минуту они просто пялились друг на друга, но Уилл почему-то совсем не смутился. Наоборот - почувствовал, как уголки его губ словно сами собой ползут вверх.

Мужчина протянул ему руку через стол, и Уилл без колебаний пожал её.
- Я Альваро. Рад знакомству.
- Взаимно. А я...
- Э, нет, - Альваро - ну наконец его хоть как-то можно называть - предупреждающе вскинул ладонь. - Оставайся-ка ты пока что Робином. А то наш хозяин ещё ненароком услышит и заподозрит дурное. А это ведь нам не надо, верно?
Уилл оглянулся на хозяина, хлопотавшего у печи. Потом опять посмотрел на Альваро, щурившегося на него с лёгкой улыбкой на губах.
- Ты вовсе не дезертировал из своего войска, - проговорил Уилл. - Ты ходил в разведку. Так?
- Ага, - кивнул тот, всё же так же щурясь. Странно, этот прищур должен был вызывать неприятные ощущения, но Уилл лишь чувствовал странную глубинную дрожь, отдававшуюся в паху, и вспоминал горячее дыхание на своей шее.

Он откинулся назад, сцепляя пальцы в безотчётном защитном жесте, и негромко сказал:
- Это многое объясняет. То, что вчера ты был пеший, а сегодня у тебя чистые сапоги и ты явно при деньгах. И больше не прячешься.
- У меня была назначена встреча, - пояснил Альваро. - Ночью, в том самом сарае. Когда ты уснул, я вышел, и встретился со своим человеком.
- Я ничего не слышал.
- Знаю, - улыбнулся Альваро. - Словом, дела мои тут закончены, и я возвращаюсь в Сидэлью. Хочешь со мной?

Серьезно? Он запросто выкладывает такие вещи? Блядь, тут хоть у кого-то логика работает? Сука, встретился со своим человеком, пока ты спал. Ояебу.

- И ты снова пойдёшь назад через горы?
- Нет, на этот раз мне дали проводника. Он знает лесные тропы, которыми можно перейти границу в обход застав. Выйдет куда быстрее. Ну так как? Ты со мной:?
- Ты же знаешь, что я из вальенской армии, - не выдержал Уилл. - Зачем же ты...
- Э, нет, Робин. Ты был в вальенской армии. И ты дезертировал.
- Я не...
- Дезертировал, - настойчиво повторил Альваро, так, словно знал все обстоятельства Уилла лучше самого Уилла. - Не отрицай. Я беглеца всегда узнаю по глазам. Я сам когда-то такой взгляд частенько видел в зеркале.

Господь: создам геев в слешных ориджах и они будут ябстись в жёппы
Геи: спасибо господи
Господь: но они будут безмозглые и картонные
Геи: господи за что?
Логика: геи сосатб

В конце концов, Альваро отчасти прав. Он беглец. А бежать от себя - хлопотливое и тяжкое дело, не помешает поддержка и крепкое дружеское плечо.

И член в жопе, ага.

Уилл попытался представить, как возвращается. Представил Риверте, идущего ему навстречу - рука в перчатке сжимает хлыст, у ног вертятся собаки, ветер рвёт полы плаща за спиной. Что он сказал бы, если бы всё узнал о ночи на сеновале? Демонстративно зааплодировал и воскликнул: "Браво, Уильям! Ну наконец-то! Лучше поздно, чем никогда!" Или пришёл бы в бешенство, швырнул бы в Уилла такой взгляд, словно вытянул кнутом, и прошёл бы мимо? Или - Уилл боялся, что это наиболее вероятный вариант - на его лице отразилось бы то самое разочарование, что при их последнем разговоре в монастыре святого Себастьяна? Как бы там ни было - Уилл не хотел ничего этого. Ни видеть, ни слышать, не знать. Он страшно устал. От всего.

Я предложил бы разбежавшись спрыгнуть со скалы, но учитывая общую неудачливость Уилла он скорее упадет на арла и улетит к вождевым куроногам.

Проводник оказался женщиной. Правда, Уилл не сразу это понял - только когда ненароком заметил грудь, выпирающую под объёмистым кожухом. Это открытие повергло его в шок, ибо ничто, помимо этого признака, не выдавало в их проводнике представительницу прекрасной половины человечества. Это было коренастое, крепко сбитое, мускулистое существо с фигурой в форме колоды, толстыми руками и ногами и мясистыми ушами, топорщившимися под линией коротко стриженных волос. Одета она была тоже по-мужски, а на поясе болталась целая связка ножей всех размеров и на все случаи жизни. Шла женщина пешком, но так стремительно и неутомимо, что двум мужчинам, ехавшим вслед за ней верхом, не приходилось сдерживать коней - достаточно было, чтобы они шли бодрым шагом и не срывались на рысь.

Уилл разглядывал женщину с невольным любопытством, отчаянно стараясь, чтобы она этого не заметила. Несчастное создание, она ничем не походила на воинственную деву, воспетую в старинных песнях - вроде сиры Лусианы, которая, как Уилл начинал понимать, являлась редким исключением из общего правила. Реальная жизнь не слишком похожа на старинную балладу, и то, что Уилл до сих пор имел мало возможностей удостовериться в этом, было исключительно следствием тепличных условий жизни и оторванности от будней простого народа.

Охблядь, "несчастное создание". Уилл, признай, что единственное несчастное создание здесь ты - неприспособленный к жизни без присмотра, ничего кроме ебли (да и в том по его же словам не слишком умелый) не умеющий, тупой и наивный до пиздеца.

- Ты часто ходила этим путём?
- Да токмо им и хожу. Тут недалече, ежели через бор, токмо там тропок нету, надоть буреломом, а там овражками, да глядишь и выйдем.
- Долго идти?
- А это уж как свезёт. Дождило сильно, ежели завалило где, так надоть тады в обход. Ежели свезёт, к завтрему так и выйдем.
Уилл понимал её через слово, хотя в Сидэлье говорили на вальендо, как и на большей части Западных Земель - но это был какой-то местный диалект с щедрой россыпью просторечья. Однако общий смысл понять было можно, и Уилл, не выдержав жгучего любопытства, спросил:
- Простите, сира Джованна, могу я задать вам вопрос?
Женщина глянула на него снизу вверх, и в её простом, словно топором вырубленном лице мелькнуло смущение.
- Дык какая ж я вам сира, милсдарь. А то можно, чего ж нельзя.
- Я хотел спросить, - поймав чуть насмешливый, но в то же время подбадривающий взгляд Альваро, решился Уилл, - почему вы решили стать воином? Это принято среди вашего клана, или то был ваш личный выбор?
Женщина, не сбавляя шаг, почесала в затылке рукоятью ножа, который всю дорогу крутила в руке - Уилла поначалу это всерьез беспокоило, но он быстро понял, что никакой угрозы этот жест не несёт.
- Дык оно так вышло, - сказала Джованна наконец. - Нашенские мужики, ну, Копытцевы, все на войну ушли. Остались, стало быть, токмо бабы. А места у нас тама недобрые всё, приграничье - оно и есть. Рыщут всякие, то бродяги, то разбойники, то беглые, а то ещё какой сброд. Надыть кому-нить село-то оборонять. А нетути мужиков - стал быть, бабы.

Окей, окей, я в душе не ебу детали сеттинга, но вот десяток лет этот припиздень Уилл ходит с армейским обозом, ну или около того. Он блядь дальше палатки не выглядывал? Хер бы с ним, если бы ему было семнадцать и он только из отчего дома выполз на свет божий. Но ему сраных двадцать семь и он дохуя катался со своим хахалем. КОКОГО ХУЯ?

- Спокойней? Не-а. Мужиков умыкать перестали, енто да. Да только тогдать повадились имперские сборщики податей - то одна подать, то ещё какая другая. При Маркезини-то с Сабателой мы токмо десятину зерном отдавали, ну и батрачили на полях, ну и кровью ещё, ежели война. А имперские - они ж как, и на коров им подать вынь до положь, и на курей, и на поросят. Бабка Сандра садик вишнёвый растила, приехали - плати, говорят, подать на садик, потому как не холопское енто дело, вишни жрать. И урожай забрали, ещё и плати. Так что енто может и поспокойней, а пояса затянули туже, чем при Маркезини-то было.
- Оно и понятно, - проговорил Альваро. - Мощь Вальены держится на армии. Армия требует содержания. А где брать содержание, как не выбивая налоги из покорённых народов? Логично.
Уилл промолчал. Это и вправду звучало логично, вот только он прочему-то никогда об этом не думал. Он знал, что король Эдмунд, всё ещё формально правивший Хиллэсом, платит Вальене огромную дань - такова была цена за то, что армия графа Риверте не прокатилась по Хиллэсу с огнём и мечом, а остановилась у стен Тэйнхайла десять лет назад. Но Уилл никогда не задумывался, а откуда берётся эта дань - уж не из сундуков знати и духовенства, это точно. Что лучше: жизнь под висящим мечом постоянных междоусобных распрей - или изнуряющие поборы, ставящие народ на грань голода? Или правильнее будет спросить, что хуже? Уилл не знал.

SOOOOOOQAAA
Как можно быть таким тупым?

На ночь расположились в том самом бору, о котором говорила Джованна. Бор этот оказался такой непролазной чащей, что Уилл невольно подумал, не пытается ли Джованна повторить подвиг знаменитого героя древности, который обманом завёл врагов своей родины в непролазные лесные дебри, где они и сгинули, предварительно изрубив героя в куски.

Джованна, разведя костёр в небольшой лощине, поджарила белку и тетерева, которого поймала, пока её спутники ходили по двора. Ужин был сытным, хотя мясо и оказалась жестковато. До отвала наевшись, Уилл с блаженным вздохом откинулся на колючее ложе из ветвей, укрытых попоной. Конь, уставший от медленного продирания по бездорожью, сонно всхрапывал рядом. Джованна быстро уснула, завернувшись в свой кожух, и её раскатистый храп сотрясал лощину, заглушая прерывистые, тревожные ночные звуки.
- Бедная женщина, - проговорил Альваро.
[...]
- Да, - сказал Уилл, помолчав. - Никогда таких не встречал. Ей нелегко приходится.
- Она могла бы выйти замуж и рожать детей, - Альваро перевернулся на спину, закинул руки за голову, глядя в звездное небо. - В деревнях вроде Мокрого Копытца не особо смотрят на внешность, там не бывает старых дев. Она была бы счастлива простым бабьим счастьем, если бы не Вальена.

Ну, вы понимаете. И кто бы вас, уеб, повел через ебучий лес?

Уилл промолчал. Он не был сидэльцем, но тоже не мог избавиться от глухой подозрительности. Хотя, если уж он вправду не доверяет Альваро, то как получилось, что лежит с ним сейчас рядом у пылающего костра в Богом забытой глуши? И как получилось, что Уилл знает вкус его губ, и крепость его объятий, и вспоминает их в этот самый миг?

- А во-вторых, - продолжал Альваро, - видишь ли, Робин, я умею читать людей. Не прямо слёту, я не колдун или что-то такое - хоть мать мою некоторые называли той ещё ведьмой. Но если я был близок с кем-то, - Уилл слегка вздрогнул при этих словах, несмотря на его спокойный тон, - этот человек ничего от меня не скроет. Если он заподозрит дурное, я это почувствую. Такой вот особый дар.
- Ясно, - сказал Уилл. - Значит, ты соблазнил меня прошлой ночью исключительно для того, чтоб узнать получше. Ну, просто на всякий случай, мало ли, вдруг нам придётся вдвоём совершить увлекательное путешествие через непролазную чащу.
Он внезапно понял, что говорит, как Риверте. Услышал до боли знакомые интонации в собственном голосе - желчная, режущая насмешка, - уловил тот же способ построения фраз. О Господи, подумал Уилл, неужели я стал похож на него? И даже сам этого не заметил?

Короче, все идет к тому, что в ближайшее время, если Альваро не грохнут в ближайших кустах или Уилл не возьмет себе время на подумать, они будут ебстись и по законам дамских романов это все будет так непохоже на отношашки с Риверте, что Уилл прям заново родится, поймет свое призвание, возмудеет и все такое. Но потом все равно побежит ебстись с Риверте, потому что таков штамп.

И поцеловал его ладонь, осторожно, едва касаясь губами.
И в точности как прошлой ночью, сначала Уилл собрался протестовать. Джованна лежала слишком близко, и ночь недостаточно темна, теперь он видит лицо человека, склонившегося над ним, и знает его имя. К тому же второй раз - это не то же самое, что первый. Это уже не пьяный угар и не бурный всплеск неконтролируемого желания, не острая неутолённая потребность быть нужным, любимым... Это уже что-то значит. Что же это, Господи, значит?
- Робин... мой Робин, - шептал Альваро, целуя его ладонь, потом запястье, скользя губами под манжет сорочки, спускаясь ниже к выемке локтя.
Уилл сел, забрав у него свою руку. Альваро отстранился. С минуту они смотрели друг на друга, а пламя костра плясало в их расширившихся зрачках.
- Меня зовут Уилл, - сказал он, притягивая Альваро к себе.
Что бы это ни значило - оно просто было.

Хвала небесам если постельная сцена и была, то нам ее не показали. Джованна доводит их до тракта, забирает баблишко и сваливает. А Уилл в который раз открывает Америку.

Двигаясь с армией Риверте, Уилл имел не так уж много возможностей глазеть по сторонам. Приближение огромного войска заставляло людей прятаться по домам, обманываясь до поры до времени чувством ложной защищенности, которую им дарили глинобитные стены и хилые плетни. Армия двигалась быстро, реквизируя по пути провиант во встречных деревнях, но никаких разрушений или свидетельств лишней жестокости со стороны вальенцев Уилл не видел. Теперь ему оставалось только диву даваться, где же всё это время были его глаза.
Трупы были повсюду. Едва не на каждом перекрёстке стояла виселица, увешанная мертвецами, словно яблоня спелыми плодами. Несколько раз им встретились разрозненные группы людей, которых Уилл назвал бы предельно подозрительными - увешанные оружием, возбужденные, они крайне вызывающе отвечали на взгляды, которые неосторожно кидал в них Уилл.

Немного о политике захвата.

Каждый новый город давался вальенцам с боем, но ещё труднее было его удержать. Графу Риверте приходилось оставлять в занятых городах всё более сильные гарнизоны, постоянно дробя свою армию. Уилл, слушая эти новости, хмурился: он знал, как Риверте не любит разделять войска, как сердится, когда обстоятельства его к этому вынуждают. Вообще вся эта война складывалась не так, как привык граф - прежняя стратегия не работала, и хотя для Риверте любые препятствия были будоражащим кровь вызовом, Уилл день за днём наблюдал, как все эти военные игрища отражаются на жизни простых людей. И чем больше он наблюдал, тем ясней сознавал, что до сих пор упускал что-то очень и очень важное.

Он мог понять гнев и горе этих людей, но... в этом нет никакого смысла. Риверте никогда не приказывал жечь деревни. Грабить - возможно (хотя Уилл, в полной власти его неодолимого обаяния, послушно использовал выражение "реквизиция провианта у местного населения"). Это было одно из неизбежных зол войны, которую, что бы там Риверте не говорил, Уилл представлял себе вполне хорошо. Но зачем поджигать деревню? Зачем убивать? Разве что наказать за сотрудничество с мятежниками и не дать возможности помогать им в будущем?.. Да, такое вполне возможно.

Уиллу не приходит в голову, что сжечь деревню могут и без приказа. Просто потому что могут. Нееет, он ищет двойные смыслы во всем.

Они с трудом нашли объездную дорогу и очень долго ехали молча. Альваро понял, что Уилл увидел достаточно, и не лез с разговорами, позволяя ему самостоятельно сделать выводы. Хотя какие тут могут быть выводы, Господи? Что он десять лет кряду прожил слепым щенком, нежась в сиянии слепящего солнца, не задумываясь о том, что солнце способно и обжечь, и спалить дотла? Что он шёл след в след за победоносной армией неумолимого завоевателя, глядя на происходящее с уютной и безопасной позиции хроникера, летописца, славословящего тирана? И вот этим всем он жил целые десять лет? Уилла от одной этой мысли бросало в дрожь.

- Да ладно. Я сразу же понял, кто ты такой. Ну, почти сразу. Обещаю не выдавать своим, - он широко ухмыльнулся, и эта ухмылка превратила его в совершенного мальчишку, безбашенного и бесстрашного. Уилл смотрел на эту усмешку, холодея... и одновременно голова у него пошла кругом, а на щеках вовсю разгорелось пламя. Это же надо быть таким идиотом! Назвать своё настоящее имя! Конечно, в мире полным-полно молодых светловолосых хиллэсцев по имени Уилл - но их не так уж много в победоносной армии графа Риверте. Альваро далеко не глуп и без труда сложил два и два. Кажется, Уилл попал в крупные неприятности... или нет?

- Не поедешь?
- Нет. Прости.
- Можно мне хотя бы поцеловать тебя на прощанье?

Время ебли посреди дороги!

Кони под ними всхрапывали и переступали ногами. Уилл почувствовал, что руки Альваро тянут его вниз, и, перекинув ногу через лошадиный круп, соскользнул с коня. Они оказались в траве - Уилл внизу, Альваро сверху, не переставая целовать его и жадно шарить ладонями по его телу.

Уилл застонал ему в рот - от одной мысли, что в любой миг мимо них может пройти путник или промчаться кавалькада, ему становилось дурно, - но Альваро проявлял свою обычную настойчивость, почти напористость, граничащую с насилием, лёгким, сладким, возбуждающим.

Да пошло оно всё к дьяволу, в самом деле! В последний же раз... Уилл сам рванул завязки у себя на бриджах, обвил ладонью свой налитый кровью член, и Альваро тотчас зажал его между их телами, подхватывая Уилла под бёдра и впиваясь пальцами в его ягодицы...
- Э-э, капитан, да вы тут недурно проводите время!

Выкатывает четверка поциков из отряда Альваро и оказывается, что ебстись Уилл собирался с местным героем.

- Так ты - это... он?
Альваро обернулся к нему. И улыбнулся. Уилл до смертного своего часа не смог забыть этой улыбки. Ясной, шаловливой и светлой улыбки Альваро Витте, капитана Витте, предводителя сидэльских мятежников.
- Да, Уилл. Я - это он.

Уилл и Альваро в сопровождении молодчиков прибывают в лагерь. Уилл снова поблистал тупостью, решив что армия мятежников маленькая и слабая, а она, - вот это да! - нормальная армия, совсем как у вальенцев. Только без сиятельного Риверте.

Этот лагерь мало чем уступал лагерю вальенцев. Огромное пространство, огороженное сцепленными между собой телегами, было запружено разномастными палатками и людьми, с виду напоминавших сброд, но действовавших на удивление слаженно. Тут и там торчали всевозможные знамёна всех цветов и с самыми немыслимыми геральдическими символами, вроде двуглавой русалки, сжимающей в мускулистых руках кочергу. Уилл догадался, что это родовые знаки мелких сидэльских кланов, поднятых под знамёна Маркезини и Сабатела во имя борьбы с общим врагом. Выглядели все эти люди как бандиты с большой дороги, но вели себя чинно - кто подковывал лошадь, кто натачивал меч, кто варил похлёбку, кто пел боевую песнь, присев на корточки у костра. Альваро Витте со своим сопровождением твёрдым шагом шёл через лагерь, его размашистая походка до боли напомнила Уиллу поступь Риверте, хотя больше ничего похожего в их облике не было. Солдаты узнавали своего капитана, приветствовали его криками и потрясали оружием - многие знали о его отлучке и все без исключения радовались, что он вернулся. Альваро щедро раздаривал улыбки, пожимал протянутые руки, хлопал по плечам и усмехался несущимся ему вслед шуткам. Достаточно было этого стремительного, но такого красноречивого прохода через толпу, чтобы понять: солдаты любят своего капитана. Впрочем, если он действительно таков, каким его видел в эти дни Уилл, его, и вправду, трудно не полюбить.

Альваро приходит к своему заму и они прям при Уилле начинают обсуждать куда ездил Альваро и зачем. Диего, зам, пытается проявить зачатки разума, но тупость непоколебима.

- Если так пойдёт дальше, мы растеряем их всех. Этот сраный боров Сабатела... - Диего внезапно осёкся и в упор посмотрел на Уилла. - Ему обязательно здесь находиться?
- Да, - спокойно сказал Диего. - У меня нет от него секретов.
Уилл закусил губу. Эти слова можно было истолковать по-разному. Очень по-разному, и ему не терпелось остаться с Альваро наедине, чтобы обсудить, как, чёрт подери, следует всё-таки понимать и его слова, и всю эту ситуацию. Когда на них налетели те четверо, Уилл был так изумлён, что не сопротивлялся, когда ему довольно нелюбезно предложили сесть на своего коня. Он оказался со всех сторон окружён всадниками, и волей-неволей поехал с ними, несмотря на разговор, только что произошедший между ним и Альваро. И что это значило, Уилл не понимал - только знал, что явно ничего хорошего.

Ох сука я не могу.
Как только совещание заканчивается, Уилл устраивает форменную истерику в попытке выяснить кто он для Альваро.

- Почему ты привёз меня сюда? Мы же договорились, что я не могу к вам присоединиться.
- А что я должен был сделать? Посадить тебя на коня и позволить уйти? Мои люди бы этого не поняли. Если ты ехал со мной, значит, ты один из нас. Если нет... это могло вызвать слишком много вопросов.
- А так не вызовет.
- Вызовет, но на них я смогу ответить. Ты Уильям из Хиллэса, такой же угнетённой страны, как Сидэлья. Присоединился к нам из чувства солидарности и врождённого благородства, которое не позволило тебе остаться в стороне.
- Альваро, я не собираюсь к вам присоединяться. Мне...
- Знаю. Но должен же я буду что-то сказать Диего.

Во главе мятежников тоже умственно отсталая собачка.

- И ты правда это сделаешь? После всего, что я здесь видел и слышал?
- А, вот что тебя смущает? Ну, ты дашь мне честное слово дворянина, что не выдашь нашего расположения и планов.

Уилл смотрел на него, и в самом деле не в силах поверить. Он казался таким... таким... хорошим. Благородный, открытый, искренний в убеждениях, сражающийся за свободу своей страны. Уиллу отчаянно захотелось расспросить его о Маркезини и Сабатела - о том, как он умудрился сплотить их, и почему они передали ему командование, вместо того, чтобы вести людей сами, и что будет, если они победят... потому что глядя на него, Уилл вдруг подумал, что они и правда могут победить. Если Риверте и дальше будет жечь крестьянские поля, захватывать монастыри и недооценивать того, с кем имеет дело, такое вполне может случиться.
И он мог бы узнать у Альваро всё это. Всё это и многое другое (например, где и у кого он выучился так ласкать мужской член языком). Всё, что для этого надо сделать - остаться.
Окончательно предать и забыть Фернана Риверте и просто уйти. Насовсем.

- Я не могу, - вырвалось у Уилла. - Господи, я... да не могу же я! Не вот так...
Две сильные ладони легли на его плечи. Ничего страстного в этом жесте не было - только дружеская, надёжная рука.
- Вижу, что не можешь, - негромко сказал Альваро, и его серые глаза втягивали в себя Уилла, будто водовороты. - Не мучай себя. Езжай и закончи свои дела. Когда ты будешь готов, я всегда тебя приму.
Он наклонился и быстро поцеловал Уилла в уголок рта. Потом оттолкнул от себя, и вовремя - в шатёр вошли слуги, несущие ужин.
Только тем вечером, их последним вечером вместе, Уиллу кусок не лез в горло.

Хвала днищу глава закончилась! Я бы хотел сказать, что мне интересна судьба одноногой собачки Уилла, но нет. Эта глава бессмысленная и состоит из одних роялей в кустах. И эти самые рояли нужны только для того, чтобы пространство не было пустым.

Я

1. голосую за этого автора(голосов 32 [74.42%])

   74.42%

2. просто хочу погладить автора(голосов 36 [83.72%])

   83.72%

Всего голосов: 43

Гости не могут голосовать

Анон

Re: Самый короткий путь. Часть 3 "Самая главная победа", глава 2

Большое спасибо, чтец! Прекрасные чтения прекрасной ебанины. Джей Ди очень скрашивал впечатления от ГГ. Полагаю, Хуилл от сира Хуеверте так и не съебёт, как бы ни пытался, это же любовный роман, да. И мудроженщина Люся, и мудромужчина Витёк что-то как-то совсем мне плохо сделали.
И кажется, этот отрывок меня сломал. На "школе сира Риверто" во мне окончательно что-то умерло, оно само появилось в голове, поэтому пусть будет бонусом к моему голосу

▼Скрытый текст⬍

Анон

Re: Самый короткий путь. Часть 3 "Самая главная победа", глава 2

Я ржал, представив Уилла, уебывающего на арлах, чтец, было круто, удивляюсь, как осилил - это такая ебань!
Иногда, правда, мне кажется, что там бывают зайчатки здравого смысла, но потом понимаю, что таки нет.

Анон

Re: Самый короткий путь. Часть 3 "Самая главная победа", глава 2

Большое спасибо, чтец! Прекрасные чтения прекрасной ебанины. Джей Ди очень скрашивал впечатления от ГГ. Полагаю, Хуилл от сира Хуеверте так и не съебёт, как бы ни пытался, это же любовный роман, да. И мудроженщина Люся, и мудромужчина Витёк что-то как-то совсем мне плохо сделали.
И кажется, этот отрывок меня сломал. На "школе сира Риверто" во мне окончательно что-то умерло, оно само появилось в голове, поэтому пусть будет бонусом к моему голосу

▼Скрытый текст⬍

Арт огнище  Чего-то такого мне не хватало, пока я читал Х)

Я ржал, представив Уилла, уебывающего на арлах, чтец, было круто, удивляюсь, как осилил - это такая ебань!
Иногда, правда, мне кажется, что там бывают зайчатки здравого смысла, но потом понимаю, что таки нет.

Если вычистить безмозглого и бессмысленного Уилла, заменив кем-то хоть немного адекватным, то было бы ничо так, средняя температура по палате. Но там же все либо картонное, либо базальтовый глобус на которую натягивают сову. =/

чтец