Они ехали до "участка 988" молча, старательно игнорируя слона в комнате. Наконец Ричард решил обойти слона по кривой.
— Вы с господином Вейзелем… ведете себя как знакомые.
— Он был моим инструктором на курсах общей военной подготовки. А потом мы встретились в Сагранне.
– О, – сказал Ричард. Он всегда говорил "О", когда не знал, что сказать.
– Давайте не будем танцевать вокруг кактуса, – Алва криво усмехнулся. — Ваш отец был лидером оппозиции, подозреваемым в связях с террористами Сайн Фин. Мой отец был премьер-министром, заведшим страну в болото кровавого дерьма. Оба мы по своим причинам решили работать в полиции, конец истории. Мы должны расследовать преступление, а не раскрывать друг другу душу.
Ричард молчал. На это нельзя было бы ответить даже с помощью “О”, потому что характеристика, которую дал своему отцу Адва, почти до точки совпадала с тем, что говорил за нечастыми семейными ужинами о премьер-министре Эгмонт Окделл, гецог Надорский.
— Мать считает, что это ваш отец, а не "Сайн Фин"... — Дик не договорил.
— Стоял за убийством герцога Окделла? Вряд ли. Я понимаю реакцию женщины, потерявшей мужа, но это не почерк родителя. Он мог уничтожить Эгмонта вполне законными методами. Собственно, это он и делал на момент его смерти. Вы, вероятно, знаете, насколько сильно пострадали финансы вашей семьи за время премьерства Алваро Алвы.
Дик криво усмехнулся. Конечно, он знал. Собственно, у них остался только замок, несколько земельных участков и дом в Горике, где Дик с сестрами жил на втором этаже, сдавая первый под кафе. Налоговые инспекторы, кажется, не забрали замок только по одной причине: он приносил убытки.
— Что возвращает нас к вопросу, — продолжал Алва, — кому выгодно, чтобы мы думали, что Манрика взорвали боевики “Сайн Фин".
— Вы не думаете, что это действительно «Сайн Фин»?
— Ни секунды. ИВУ находился внутри салона, в багажном участке. Мирабель-450 имеет двойную систему замков, электронную и механическую. Лишь сам Манрик, или кто-то, кому он доверил ключ от машины, мог положить туда ИВУ. Так это кто-то из ближнего круга.
– Или мойщик на автостанции, – сказал Дик. — Ремонтник. Парковщик.
Он сказал это, чтобы не выглядеть совершенно провинциальным болваном, но, кажется, еще больше оказался в дураках.
– Люди с такими деньгами, как Манрик, не останавливаются на скоромойках у дороги, – Алва даже оторвал руку от руля, чтобы сделать жест, словно муху сгонял. — У них есть мастера, которые держат мастерские фул-сервис класса. Конечно, мастерскую тоже нужно проверить, но это снова приведет нас к ближнему кругу.
Однако, кажется, в голосе Алва на последней фразе прозвучал оттенок уважения. Дик почувствовал какое-то тепло, и вдруг разозлился на себя за это. Какого лысого он ищет одобрения этого кэналлийского перца? Алва, может, и коллега, но точно не друг. Что бы он ни говорил о собственном отце, он остается его сыном, неприлично богатым наследником бывшего премьер-министра, который обстриг их семью как овцу по весне. Конечно, он знает, как богачи обслуживают свои супертачки. Этот "Моро-14", по-видимому, стоит больше, чем весь их замок с парком.
После этого мнения ему стало смешно. Миллионы людей, узнав, что чувак, у которого есть замок, парк и собственный дом в городе, считает себя бедным, просто скажут, что он жиру бесится. И, пожалуй, будут правы. Ибо есть бедность и бедность. Конечно, ни он, ерцог Окделл, ни герцогиня-мать, ни сестры никогда не стояли перед вопросом "а что мы будем есть завтра". Арендаторы исправно платили за землю, потому что в бизнесе разбирались лучше своих арендодателей. Но, кроме обычных ежедневных расходов, семья Окделлов мало что могла себе позволить, потому что все пожирал замок, восемьсотлетнее ненасытное чудовище. Библиотека, фрески, резные перила, картины, гобелены, мебель незапамятных времен — все это требовало поддержки определенного температурно-влажностного режима, реставраций, разумеется еще — и на это нужны были деньги. Ричард и Айрис еще смогли определенное время учиться в частных школах (оба предпочли бы у них не учиться), но в последние классы им пришлось ходить в обычную общеобразовательную школу в Беррике. Дейдри и Эдит ходили туда с самого начала. И маму до сих пор трясло, когда кто-то говорил, что Ричард работает в полиции. Герцог Окделл не может работать! Он служит! Но ужасное и неизбежное надвигалось: Айрис заканчивала медицинский колледж. Придет день, и матери придется сказать это словами через рот: женщина из семьи Окделл работает.
Она надеялась, что Айрис выберет специальность, связанную с каким-то искусствоведением или психологией, что-то такое, что позволит ей выйти замуж за "парня из хорошей семьи", пусть даже “навозника” или ординара — титул уже был обеспечен наличием Ричарда — лишь бы богача, чтоб ни дня не работать, или, по крайней мере, работать так, чтобы это выглядело как хобби. "Моя дочь вышивает, рисует и пишет диссертацию о поэтах 16-го века, очень одаренная девушка, до сих пор незамужняя".
Но нет – Айрис поступила в медицинский. Мать даже не могла пригрозить ей лишением финансирования: обучение в Королевском колледже Святой Октавии было безвозмездным. Поэтому мама, скрепя сердце, посылала ей деньги на повседневные расходы — а то, упаси Бог, кто-то увидит сестру гецога Окделла за стойкой в «Бургер Паласе»...
В надеждах отсрочить роковой день мамочка энергично сватала Айрис за всех ребят подходящего возраста (вплоть до 50 лет) и подходящей родословной (опционально). Даже Дика она сватала не так энергично.
Он так глубоко погрузился в свои мысли, что заметил висельника только тогда, когда Алва присвистнул и остановил машину.
Висельник болтался на дорожном знаке, который сообщал, что здесь поворот на частную дорогу, нарушителей ожидает штраф за нарушение границ частной собственности. Плевать повешенный хотел на нарушение границ, покачивался себе на осеннем ветру, одетый в парку с капюшоном, потертые черные карго-штаны и трекинговые ботинки. Как раз на такой высоте, что его ноги ударились бы в ветровое стекло того, кто повернул на эту частную дорогу.
Алва засмеялся и вышел из машины. Дик сразу догадался, почему он смеется: повешенный был чучелом. Довольно искусно сделанным, даже с резиновым лицом — из тех, что продаются на каждом шагу в канун Осеннего Излома, чтобы дети пугали соседей и родных, а те откупались вкусностями. Тем не менее, фигуре не хватало веса. Настоящее повешенное тело не качалось бы от ветра с таким размахом.
– Интересно, – сказал Алва, подойдя к чучелу вплотную, но не касаясь. — Окделл, смотрите, здесь какой-то образец местного фольклора.
Дик подошел к чучелу и увидел на его груди белую пластиковую дощечку, на которой наклеили принтерную распечатку:
Черный Питер, слуга Тьмы
Мое тело в дар прими.
Среди пепла и золы
Всех Манриков ты спали.