Темнело. Можно было бы зажечь свет, но настроение было слишком паршивым, чтобы вставать. Да и зачем свет, если веселее от него не станет? Плохой вечер есть плохой вечер. Вчера в то же время она была пьяна и совершенно счастлива, а сегодня выпивка закончилась, друзья были заняты, а в голову лезла всякая дрянь.
Иногда она просыпалась и не могла вспомнить, как же ее зовут, какой век на дворе и как выглядит ее новое тело. В голове все путалось - женщина или мужчина? Ричард, Мария или Мадхави? Одинока или окружена семьей? Слишком много воспоминаний для одной девушки. Да, как только она просыпалась как следует, все вставало на свои места... Почти все.
Бессмертие воспевали, стремились к нему, убивали ради него. Какой-то ублюдок в интернете бахвалился, что его душа древнее родного города, что он мудр и помнит каждую свою жизнь. Ей захотелось ударить его лицом об стол так, чтобы он стал завсегдатаем пластических хирургов. Знал бы идиот, чего стоило жить, просто жить, вот так.
Сегодня даже забитый едой холодильник не отвлекал и не успокаивал. Драма, что скажешь. В детстве - кажется, в этом... да-да, в этом, в прошлом не было холодильника, только погреб - она закатывала истерику, если полки не были заполнены хотя бы наполовину. Сейчас продуктов, хранящихся в квартире, хватило бы, чтобы продержаться несколько месяцев. Наверное, при желании она могла бы справиться с желанием делать запасы, но зачем? Оно было наименьшей из ее проблем.
Достаточно одной войны, чтобы заполучить ПТСР, одного изнасилования, чтобы всю жизнь ненавидеть мужчин, один раз побывать в застенках, чтобы сойти с ума, один раз потерять семью и друзей, чтобы утратить вволю в жизни. Один раз, а она уже давно сбилась со счета. Память - редкая дрянь. То, что грело душу, забывалось, то, что ранило, оставалось надолго, если не навечно. Забыть, как семью убивала чума, или как ей пришлось трижды умереть на костре? Нет, никогда, не стоило даже надеяться, зато сытые и тихие жизни смазывались в одно теплое и мутное пятно.
Костры... Ха, хотелось бы ей и в самом деле быть ведьмой или встретить одну из них. Ведь где-то в мире было место чуду, а кто-то был искушен к магии. Иначе она не стала бы бессмертной. Кто-то мог знать, как помочь ей, как приглушить воспоминания или стать такой же, как все. Только она не смогла его найти. Может быть, колдуны перевелись давным давно, или скрывались ото всех. Не прятались только мошенники и прочие бесполезные твари, они, напротив, всегда были на виду.
Сколько жизней она искала знающих, сколько жизней молилась богам, сколько раз пыталась призвать дьявола и злых духов? Уже не вспомнить, зато остался в памяти ребенок, принесенный в жертву, и странное чувство - он мог бы жить, может быть, он создал бы что-то прекрасное, может быть, стал бы подонком, что вероятнее. Так или иначе, этого никогда не будет. Она не чувствовала вины, но мальчика было жаль.
Она вообще старалась не убивать без нужды. Не из-за морали, мораль слишком часто менялась, чтобы переживать из-за нее. Просто убийство оставляло особенно мерзкий привкус.
Не закончился даже вечер, а ей уже хотелось взять солнце за шиворот и вытащить на небо. Днем, как правило, все было хорошо, только ее нынешнее имя иногда вылетало из головы, да в речи порой проскакивали иностранные слова, часто - забытые и полузабытые. Вечера... Вечера бывали разными. Иногда получалось забыть о том, кто она и сколько ей лет, иногда воспоминания лезли в голову и копошились там, как черви в брюхе мертвого пса. Обычно ее просто тошнило. В основном морально.
Хуже всего становилось ночами, во сне или полудреме, когда на нее наваливались кошмары, и она не могла понять, спит или бодрствует. Иногда кошмары не имели никакого отношения к реальности, но куда чаще они повторяли то, что уже было однажды. Она много раз умирала наяву - от чумы, от пули, забитая толпой, замерзшая до смерти - а во сне это повторялось. Мертвыми любимыми, друзьями, родными и детьми можно было населить целую страну, и ночами она снова теряла их. Каждая пытка, каждая рана, каждый голодный день, каждая болезнь ночью могла вернуться.
Снотворные почти не помогали, связываться с наркотиками или спиваться раньше срока не хотелось. Хорошо действовала любовь, особенно неразделенная - из-за нее половина кошмаров сменялась пошлостями и откровенной порнухой. Почему страсть не падала на голову немедленно, как в дурном романе? И почему любимый человек не мог быть болен ее болезнью - бессмертием? Впрочем, даже если бы такое случилось, она могла бы не заметить своей удачи. Одного-единственного бессмертного она узнавала всегда, сама не понимая как, но ведь они были связаны силой, которая сделала их такими. Даже если есть другие люди, похожие на нее, с ними узнавание может не сработать.
Может быть, кто-то мог жить снова и снова, не мучаясь от кошмаров, не сбиваясь на мертвые языки, не забывая лица своей нынешней матери и не называя любовников именами тех, кто давно сгнил. Не она. Она медленно разрушалась.
А ведь ей еще повезло, она до сих пор не сошла с ума. Ее брат по несчастью, тот, которого она узнавала в любом обличье, свихнулся еще в шестнадцатом веке, и с тех пор снова и снова рождался сумасшедшим, чем дальше, тем безумнее. Она встретила его в прошлом году, когда проходила практику в больнице. Меньше, чем животное, мертвая душа в живом теле.
Среднестатистический мужчина может выдержать меньше, чем среднестатистическая женщина - возможно, дело было в этом. Или в том, что братишка был злобным подонком, что вредно для психического здоровья.
Временами она жалела о том, что уже он не страдал, временами скучала по нему.
Из-за него все началось, он, стремясь стать богом, попытался украсть божественный камень. Она попыталась помешать ему; их борьба заставила камень сработать. Почему так получилось? Что стало бы, сумей он украсть камень? Наверное, мудрые люди, напевшие брату историю о бессмертии и могуществе, знали ответ, только теперь не найти даже их праха.
Много лет он пытался отомстить ей за то, что так и не стал богом, а она пыталась защититься. Они убивали друг друга не один раз, боялись, ненавидели, избегали, если новое тело оказывалось слабым. Скучное и отвратительное занятие, однако братцу оно надоело нескоро.
В какой-то момент оба устали и были бы рады больше не видеть друг друга, но судьба продолжала сводить их. Однажды ей захотелось рассказать ему сказку о любви, а ему захотелось поверить. Нет, она никогда не любила его, просто научилась виртуозно врать и хотела хоть какого-то покоя. Жизнь и без вечного врага была слишком тяжелой.
Ублюдок купился. По его словам, ему тоже было одиноко, к тому же он так и не избавился от дурацкого самолюбия. «Ах, она полюбила меня, несмотря ни на что. Ах, как же устоять передо мной?» К счастью, он хотя бы не нес подобную чушь вслух.
Иногда он жаловался на прошлые жизни, те, которые она не видела или видела мельком. Она любила слушать его, старательно изображая сочувствие и смеясь про себя. Да, она тоже была далека от идеала по меркам любой морали. Нет, она не жалела, хотя понимала, что безгрешным бессмертие подходит лучше. Если бы ей удалось, допустим, полюбить весь мир и смириться со всем, с каждой несправедливой смертью, с каждым обвинением, с каждой потерей, она стала бы счастливей. Проблема была в том, что она не верила в жизнеспособность подобного совершенства.
Значит, однажды она станет тем же, чем стал ее брат.
Бессмертие напоминало болезнь, медленно убивающую душу. Остальные мирно забывали свои прошлые жизни, или, может быть, отправлялись прямиком в рай, ад или чистилище, а она гнила заживо. Даже если на самом деле у других не было души, и после смерти они исчезали навсегда... Такими вечерами ей казалось, что этот исход лучше ее болезни. Днем она думала иначе. Ночами, во сне, сил на мысли не оставалось.
Небо совсем потемнело. Она знала, что завтра рано вставать, что нужно набраться смелости и попытаться заснуть. Только... только не сейчас, а чуть позже. Еще пять минут, и она сможет дойти до кровати. Пять, или десять, или час - как получится.
Если кто-нибудь захочет покидаться тапками - буду только рад.
▼Скрытый текст⬍