Когда Фома озвучил своё предложение, Бондарев лишь едва заметно дёрнул бровью.
- Алексей Леонидович, если я правильно помню, вы нанимали меня на должность начальника охраны, - невозмутимо произнёс он.
Фома откинулся на спинку кресла, изучая непроницаемое лицо Бондарева, крутанул лежащую на столе ручку.
- Можешь считать это расширением твоих служебных обязанностей. За достойную прибавку к зарплате. - Он потянулся за листком для заметок, черканул несколько цифр и подвинул к Бондареву. Тот прищурил спокойные тёмные глаза, поджал губы и легонько качнул головой.
- Я могу отказаться?
Фома развёл руками:
- Само собой.
Дверь ещё не успела закрыться за Бондаревым, а Фома уже знал: он согласится. Как любой, Фома иногда ошибался в людях, но тут чуйка его не обманула.
Через пару дней Бондарев подошёл к нему, когда он обедал у себя в "Трёх кабанах", попросил разрешения присесть и сказал негромко, наклонившись к Фоме через стол:
- Я согласен.
Фома подцепил вилкой розоватый ломтик ростбифа, тщательно прожевал, глотнул минералки из запотевшего стакана и сказал:
- Ну, вот и хорошо. Значит, сегодня заезжай за мной в офис часикам к восьми. Ребят своих можешь отпустить.
- Сегодня?..
- Это дела могут ждать, а отдыхом пренебрегать нельзя, - назидательно сказал Фома.
Уже в половину девятого Фома сидел на диване в полупустой комнате одной из своих квартир "на всякий случай" и, потягивая ледяной вискарик из икеевского стакана, наблюдал, как Бондарев раздевается и аккуратно вешает снятую одежду на спинку стула. Закончив, он выпрямился и сообщил:
- Я готов.
Фома поднялся и обошёл Бондарева кругом, рассматривая грузноватое, но крепкое тело. Руки у Бондарева были большие, жилистые, плечи широкие, грудь и живот - в щедрой поросли тёмных волос.
- А ты в хорошей форме, - одобрительно отметил Фома.
- Такая работа, - не дрогнув лицом, ответил Бондарев.
- Работа... - хмыкнул Фома и кивнул на его пах. - Я так посмотрю, ты не очень-то готов к этой работе.
Бондарев глянул вниз, на свой вялый член, и поднял невозмутимый взгляд на Фому:
- Извините. За отсутствием привычки...
- Ну так, раз мы тут собрались, будь добр, возьми, так сказать, дело в свои руки, - мягко сказал Фома, поставил стакан на стул и начал расстёгивать рубашку. - На диване лежит, что нужно.
Пока Бондарев приводил себя в боевую готовность и натягивал резинку, Фома разделся сам и успел между делом осушить свой стакан. Деловитые, механистичные приготовления Бондарева его не возбуждали, но и не раздражали - странным образом успокаивали, давали чувство безопасности, алкоголь - расслаблял и мягко грел изнутри.
Телохранителем Бондарев был отличным. Ёбарем - посредственным. Не плохим, нет - и инструмент был хорош, и работал он им на совесть, размеренно, технично, с нужной скоростью и усердием. Как надёжная немецкая техника. Фома подозревал, что Бондарев закидывается таблеточками перед этими встречами, но какая, собственно, была разница - дело своё он делал. Работал на результат и результата добивался, но никогда не трогал Фому - только придерживал за бёдра или за плечи, чтобы удобней обоим в процессе. Только один раз, когда Фома возжелал лицом к лицу, Бондарев сделал паузу перевести дыхание и почти ласково медленно провёл ладонью от горла Фомы до низа живота - и тут же подхватил его обеими руками под задницу, чтобы натянуть поглубже, и продолжил.
Фома не имел ничего против этой отстранённости. Ничто не отвлекало, не мешало, закрыв глаза, погладить волосатую грудь, сжать крепкие предплечья и представить, что это не Бондарев, а совсем другой человек. Хотя с тем, другим, не было бы так спокойно. Там был бы огонь, наверное - но проверить возможности не имелось, поэтому раз в какое-то время Алексей Леонидович и начальник его охраны ездили по вдвоём по особым важным делам, о которых никто не знал.
Фома не опасался, что Бондарев выдаст кому-то секретик шефа - по многим причинам, достаточно очевидным для обоих. Чуйка говорила, что Бондарев не предаст - и, с одной стороны, обманула.
А с другой - он ведь никому ничего не сказал, просто продал жизнь Фомы, но не секрет. Так и помер, тварь, предателем только наполовину.
Потом появился Тучков. Фома раздумывал довольно долго, прежде чем сделал Тучкову то же предложение, что его предшественнику - присматривался тщательнее, пытаясь углядеть в Тучкове гнильцу, которой не разглядел в Бондареве.
Но Тучков был другой, и вот как раз из-за этого всё и пошло не так, как рассчитывал Фома.
Услышав предложение Фомы, Тучков онемел. Застыл, как статуя, и Фома с изумлённым весельем наблюдал, как лицо его расцветает румянцем - сначала вспыхнули пятна на скулах, потом покраснел подбородок, кончик носа, и вот уже Тучков стоял перед ним весь красный, от корней волос до тугого белоснежного воротничка.
- Так что скажешь? - небрежно спросил Фома, крутя в пальцах ручку.
- А... Алексей Л-леонидович, я... - выдавил Тучков и пальцем оттянул галстук, будто ему трудно было дышать.
- Что? Я не понял, это "да" или "Нет"?
Это было "да", и Тучков для Фомы очень быстро стал Василием, потом - Васей, потом Васенькой, а ещё позже - "Ну-ну, Васенька, тише, спокойней, не спеши".
Бондарева Фома никогда не называл по имени. Вообще никак не называл.
Бондарева Фома ни разу не трахнул сам - даже мыслей таких не возникло.
А Вася лежал перед Фомой во всей своей красе - широченная спина, бесконечные ноги, бледная гладкая задница - и стонал на каждом выдохе, кусая костяшки, пока Фома не жалея лил смазку между его ягодиц. Фома смотрел на алое ухо и горящую лихорадочным румянцем скулу, шлёпал по круглым крепким ягодицам и любовался тем, как они вздрагивают и сжимаются, и на белой коже проступает розовый отпечаток пятерни.
Васю трахнуть хотелось. Что Фома и сделал в первый же раз, и повторял потом регулярно. Вася покрывался румянцем по всему телу, блестел глазами, лез целоваться, был шумным и горячим и не знал, как называть шефа в такие моменты - по имени-отчеству или ласковым "Лёша", и поэтому постоянно сбивался с первого на второе. Фоме оба варианта нравились, но "Алексей Леонидович" горячим низким голосом в самое ухо продирало до самого позвоночника, когда Вася, исходя нежностью и нетерпением, наваливался на него сверху и засаживал дорогому шефу так, что думать ни о чём больше не хотелось. И представлять кого-то на месте Васи - тоже.
А потом на службу к Фоме заступил Паша.
Фома смотрел на него, гладко выбритого, подтянутого, и думал, как ему идётстрогий костюм, и как было бы здорово предложить ему расширение служебных обязанностей - само собой, за достойную прибавку к зарплате... И каждый раз лишь проглатывал вздох.
Паша всегда был для него Пашей, но теперь, в их общих интересах, ему стоило иногда становиться Семёновым.
И поэтому Тучков для Фомы оставался Васей, а раз в какое-то время - Васенькой.
Так всем было спокойней. Пока.