Нежный голубоватый свет колокольчиков мерцал под кронами зачарованного леса Тиндзю, не знающего солнечных и лунных лучей. В тишине раздавался далекий стрекот цикад и умиротворяющее журчание воды.
Праздник на острове Амаканэ удался на славу: рюкзак Итэра был набит сладостями для Паймон, рецепт моти с сакурой ждал проверки на практике, фотоаппарат сохранил лучшие моменты для друзей из Мондштадта, которые, наверное, и представить себе не могли, как прекрасна далекая Инадзума. Но лучшей наградой за этот утомительный день была улыбка Аяки. Наконец-то с ее лица сошла постная маска благородного спокойствия, которая заставляла ее выглядеть на десять лет старше самой себя. Грубая ладонь Итэра держала ее нежную прохладную ручку, бережно, словно сокровище.
Вдалеке за лесной чащей уже мерцали городские огни: короткие минуты беззаботного счастья всегда подходят к концу слишком быстро.
— Подожди, я хотела показать тебе еще кое-что! — взметнув вокруг себя снежный вихрь, она порхнула к дремлющей в зарослях колокольчиков реке.
Догнав ее, Итэр застыл в изумлении. Стройное тело Аяки двигалось в танце: легкая поступь, покачивание бедрами, медленный поворот головы, невесомые движения рук — девушка танцевала с закрытыми глазами, повинуясь собственной музыке. Шаг, поворот, шаг, поворот… Вдруг глаза ее раскрылись, веер в руке развернулся, и тут же ее тело замерло на месте, словно на какую-то долю секунды для него остановилась сама жизнь. Вода под стройными ногами в деревянных сандалиях расцвела белоснежным узором, превратившись в лед, а в воздухе закружились большие легкие снежинки, заискрилась сверкающая пыль. От этого волшебного льда веяло холодной, колючей стужей, все вокруг вдруг словно стало прозрачным и хрупким. Но странное оцепенение быстро прошло, как только Аяка открыла глаза. Ее лицо озарилось нежной улыбкой — и, несмотря на то, что вокруг все еще мерцали мириады снежинок, Итэр ощутил, тепло этой улыбки.
— Как вам мой танец? Вам понравилось?
— Он великолепен! — выпалила Паймон.
— Это было восхитительно, — согласился с ней Итэр.
— Я танцевала так, будто никто не видит... — Аяка приобняла его, прижавшись к нему холодным бронированным нагрудником. Вместе с тем что-то твердое уткнулось в его бедро. Машинально отстранившись, он опустил взгляд и нервно сглотнул.
Подол шелковой юбки Аяки странно топорщился. Очень странно.
— Нет, нет, почему именно сейчас! — выронив веер, Аяка схватилась за голову, и ее лицо залилось прохладно-розовым румянцем. — Итэр, прости, я…я не знаю, что случилось, у меня такое раньше бывало только тогда, когда я была одна, и мне приходилось… Я и правда хотела, чтобы ты увидел, как я танцую, а не… ну, это!
С тяжелым вздохом она уселась на большой камень. Все ее тело мелко дрожало, и дрожало явно не от холода.
— Я не знаю, почему так получилось, — еле слышно произнесла она, серебристые глаза заблестели от выступивших слез.
— Зато я знаю, — невольно улыбнувшись, ответил Итэр. — Паймон, ты не можешь ненадолго оставить нас наедине?
Паймон, которая за неполный год странствий слышала эту просьбу не раз и не два, молча кивнула, свечкой вспорхнула вверх, рассыпав в воздухе эфемерные тающие звездочки, и скрылась в кроне высокого дерева.
Безграничное доверие и невинное смущение Аяки пробуждали в нем странную нежность — она зародилось в его душе еще тогда, когда в ресторане Анна рассказала ему о невольном одиночестве новой подруги. И сейчас, когда она, едва не плача, смотрела на него виноватым взглядом, он просто не мог выдать свое недоумение. Тем более, после всего того, чем успели удивить его жители Тейвата за прошедшие месяцы, эта… не такая уж маленькая, но в сущности мелочь уже не казалась чем-то действительно странным.
Аяка замерла, когда Итэр обнял ее, она не шевельнулась, когда он смял узорчатый подол юбки. Его ладонь неуверенно скользнула по органу Аяки. Толстый и упругий, покрытый бугристым рельефом вздувшихся под кожей извилистых вен, он должен был принадлежать скованному льдом лавачурлу, а не хрупкой девушке.
— Интересно… — мимоходом коснувшись тяжелых яичек, его пальцы погрузились в уже успевшую увлажниться узкую прорезь, которая могла бы принадлежать совершенно обычной девушке.
— В чем дело? — неуверенно спросила Аяка.
— Нет-нет, ни в чем, — осторожно поглаживая ее маленький твердый клитор, такой же, как у совершенно обычной девушки, шепнул он.
— Аято говорил, что не у всех мужчин такой большой…
— А кроме него тебе никто ничего не говорил?
Удивленный взгляд серебристых глаз без всяких слов ответил на его вопрос: кажется, наследница рода Камисато росла в счастливом неведении и даже не подозревала, что чем-то отличается от других женщин.
— Нет, только отец запрещал мне трогать эти места. Но я все равно трогала и снаружи, и внутри, когда случалось вот такое… понимаешь, выбора у меня не было, с этим ведь больше ничего и не поделаешь, — тихо произнесла она. — И, раз уж мы с тобой здесь одни, и в этот раз это случилось из-за тебя, то ты можешь…
— Могу продолжить?
Она села на мягкую темно-синюю траву, согласно кивнула — и, обняв ее, он поцеловал ее прохладную щеку, потом коснулся губ. Он сразу понял, что Аяка никогда и ни с кем раньше не целовалась: уж очень неловко, пусть и жадно, она отвечала на каждое его движение. Высвобождаясь при каждом поцелуе, энергия его новообретенного элемента с треском покалывала ее маленькие холодные ушки, беззащитное горло и слегка выступающие ключицы, и ее дыхание становилось все тяжелее.
Аяка была первой, и, возможно, единственной женщиной с настолько странной анатомией, которую когда-либо встречал и когда-либо мог бы встретить в будущем. От нее все так же пахло морозным воздухом, но теперь к этому свежему и чистому запаху примешивался металлически-пряный аромат стекающей по ее бедрам смазки и более резкий, но при этом странно дразнящий запах предэякулята.
Итэр развязал плетеный поясок на ее талии, снял нагрудник, обнажив ее стройный торс. Белоснежные груди Аяки были небольшими, упругими, и когда его пальцы касались нежно-розовых сосков, их покалывали невидимые иглы холода: элементальная энергия сконцентрировалась в самых чувствительных местах ее тела. Взяв один из них в рот, он начал неспешно двигать языком по круглому бугорку, и Аяка, закрыв глаза и запрокинув голову, отозвалась тихим стоном. Ее член сочился все сильнее, мокро и скользко было и между ее ногами: когда пальцы Итэра проникли в узкое, неожиданно прохладное влагалище, она вздрогнула, словно тепло чужой кожи неожиданно обожгло ее. И тут же ее рука сжала его член через штаны, а напряженные губы впились в его губы с неожиданной жадностью.
— Ты как будто меня дразнишь, — разорвав неумелый жадный поцелуй и пристально глядя ему в глаза, негромко произнесла она.
— Тебе это не нравится?
— Если я скажу, что мне нравится, это будет ложью. Это как сказать «снег идет», когда за окном воет лютая вьюга… — Аяка пыталась говорить красиво и живописно, как подобает наследнице древнего рода, но ее голос звучал глухо и неразборчиво, выражение лица стало совершенно безумным. И оно совершенно не сочеталось с его тонкими благородными чертами.
«И снаружи, и внутри, сказала она. Значит, одной вероятной проблемой меньше…» — с облегчением подумал Итэр, раздвинув ее стройные бледные ноги и спустив штаны. Приятная прохлада обволокла его разгоряченный член, погрузившийся внутрь без малейших усилий.
Перевозбужденной Аяке не нужно было многого — хватило нескольких минут. Судорожный оргазм был коротким и ярким, как фейерверк: Аяка резко выдохнула, ее зрачки расширились так, что серебристая радужка стала тонким ободком по краю сплошной черноты, судорожно дернувшееся тело выгнулось, мелко задрожало. На этом все могло бы закончиться, но вместо того, чтобы расслабленно вытянуться на траве, она лишь с новыми силами подалась ему навстречу.
— Продолжай, — хрипло выдохнула Аяка, обхватив бедра Итэра своими ногами, прижимаясь к нему, царапая его спину сквозь одежду. — Не останавливайся!
От ее невинной учтивости не осталось и следа — это была не просьба, а требование.
— Как прикажете, госпожа Камисато, — Итэр ускорил ритм, заставив ее застонать громче. Ее тесное и ненасытное ледяное чрево ждало этого момента слишком долго, и теперь, когда Аяка осталась наедине с мужчиной, который не приходился ей близким родственником, не был помолвлен с другой и даже не был ее слугой, с иноземцем, для которого ее титул ничего не значил, она как будто потеряла разум.
Элементальная энергия струилась по прильнувшим друг к другу перевозбужденным телам, превратив их в сверхпроводник, трава рядом с ними покрывалась инеем, наэлектризованный воздух сухо потрескивал. Аяка хрипло дышала сквозь стиснутые зубы, щеки горели густым румянцем, уже не нежно-розовым, а ярким, словно листья инадзумского клена, аккуратная гладкая челка растрепалась, плетеный шнурок на одном из обрамляющих ее мокрое разрумянившееся лицо голубых локонов развязался. Страдальчески оскалившись, закатив глаза, она как будто испытывала невыносимую боль, однако Итэр прекрасно понимал, насколько обманчива эта безумно-мученическая гримаса. Видеть ее такой было странно, но именно такой и была настоящая Сирасаги Химэгими.
«Паймон, должно быть, подсматривает…» — промелькнуло в его мыслях, когда над головой странно зашелестели ветви. По крайней мере, когда он пригласил в чайник Сян Лин, недвусмысленно предложившую вдвоем продегустировать шашлычки из тестикул геовишапа, она точно подсматривала. Бакэ-тануки, облюбовавшие этот тихий сумрачный лес, наверное, тоже наблюдали из полумрака, наслаждаясь видом его механически сотрясающихся между бледными коленями Аяки ягодиц, вслушиваясь в ее тихие стоны и его прерывистое тяжелое дыхание.
Скользящая вверх-вниз рука Аяки двигалась в том же ритме, что и его бедра: она больше не могла игнорировать свой сочащийся член, оставшийся без внимания Итэра. Двойная стимуляция, наконец, дала ей разрядку: с глухим вскриком Аяка, вновь забилась в двойном оргазме. Ее глаза вновь распахнулись и закатились так, что видны были лишь белки. Хватая воздух широко раскрытым ртом, она корчилась под ним, словно выброшенная на берег рыба, холодные стенки ее узкого влагалища сжались в резком внутреннем спазме, и Итэр едва успел вытащить свой член, чтобы не кончить в нее. Бледное тело беспомощно обмякло, только грудь приподнималась да подрагивали веки зажмуренных глаз, по белой коже расплескалась ее собственная мерцающая голубой элементальной энергией сперма, смешавшаяся с его наэлектризованным, искрящим пурпурными разрядами семенем.
— Кажется, у тебя получилось лучше, чем получалось у меня наедине с собой, — слабым голосом произнесла она. — Но… ох, какая же я теперь мокрая и грязная…
— Ничего страшного, тут есть, где вымыться, — сбрасывая одежду, Итэр махнул в сторону речки.
Вода была чистой, освежающей. Смыв со своего тела пот, Итэр зачерпнул полные ладони воды и плеснул в сторону Аяки, намочив ее волосы. Игриво хихикнув, она ответила ему тем же: над речной гладью засверкал фонтан брызг, отразивших мягкое мерцание растущих в тени сумрачного леса колокольчиков и тусклый лунный свет, едва пробивающийся сквозь густые древесные кроны.
— Ну что, тебе пора домой? — выжимая воду из насквозь промокшей косы, поинтересовался Итэр.
— Наверное, пора, но… когда ты без одежды, я снова чувствую, что мне что-то нужно от тебя. Почему со мной такое приключается от одного твоего вида… — она повернулась к нему, прикрывая руками островок густых голубых волос ниже пояса и вновь вставший гротескный орган. Чувство стихий весьма красноречиво демонстрировало ее возбуждение: голубые крио-искорки мерцали на ареолах сосков и на покрытом извитыми венами члене.
Тело Аяки в тусклом полумраке леса было прекрасным, оно было прекрасным, несмотря на то, что отличалось от обычного женского тела, и вид этих отличий пробуждал в Итэре странные для него самого желания.
— Что ж, придется всем подождать нас еще немного, — хитро прищурившись, произнес он. — Хочешь попробовать немного иначе?
Больше всего ему хотелось провести языком по ее внушительному органу, взять его в рот, ощутить его твердость и упругость, вкус прохладного предэякулята и переполненной элементальной энергией ледяной спермы. Эта мысль щекотала воображение обещанием чего-то нового и необычного, но он догадывался, что здесь и сейчас не готов к подобному, и в любой момент головокружительный азарт может смениться отвращением, которого ей лучше не видеть. Но оставался и другой вариант, от которого бы его, по крайней мере, не стошнило бы, если бы в действительности все оказалось иначе, чем в его воображении.
— Иначе?
— Моя задница идеально подходит для твоего члена! — произнес он торопливо, не оставляя себе шанса отказаться от внезапно пришедшей в голову идеи. — Но только предупреждаю, в некотором смысле я девственник. Нет, это нравится многим девушкам, и опыт у меня есть, но только с ними все было немного иначе… ну, не они меня, а я их, ты понимаешь?
— Кажется, понимаю. И, кажется, твоя идея мне нравится, сама не знаю, почему, — Аяка смущенно спрятала лицо в ладонях.
— Тогда подожди пару минут. Без небольшой подготовки обойтись не выйдет.
Объяснять Аяке подробности было бы слишком неловко, поэтому он молча расстегнул брошенный под деревом вместе со скомканной одеждой рюкзак, мысленно поблагодарив самого себя за привычку таскать с собой параметрический преобразователь, иголки и нитки, лечебные травы, складную удочку, коробку с наживкой для рыбы и небольшой запас зелий. Флаконы с морозным и пламенным маслом мерцали тусклым светом, но сейчас, после того, как он коснулся статуи архонта Инадзумы, их содержимое не годилось в качестве смазки. Реакция с его собственной элементальной энергией или энергией Аяки могла бы оказаться не слишком приятной. Водоворотное масло, густое, тягучее, с тяжелым сладковатым ароматом, было идеальным — оно никак не взаимодействовало с их стихиями.
Аяка тем временем поглядывала в его сторону, хотя и притворялась, что не смотрит, а крио-искры на ее теле мерцали все ярче и ярче. Под ее заинтересованным взглядом Итэр почувствовал себя неловко, но постарался не показать вида. Можно было бы предложить Аяке отвернуться, но после всего того, что уже успело произойти, это была бы слишком неуместная просьба. Такая же неуместная, как просьба добавить десертную ложечку меда в похожий на сироп приторно-сладкий чай из цветка-сахарка, который он однажды попробовал, когда отправился на Драконий хребет за звездным серебром и заночевал у Альбедо.
Плеснув водоворотного масла в ладонь, он провел скользкими пальцами между своих ягодиц, осторожно протолкнул их внутрь. Плотно сжатые мышцы постепенно расслаблялись, и в этом не было ничего приятного или неприятного, но сердце почему-то стучало так сильно, что, казалось, его могли услышать все бакэ-тануки в округе.
— Пожалуй, я готов, — собственный голос прозвучал как будто издалека.
Опираясь на толстый шероховатый ствол дуба, он прикрыл глаза. Аяка коснулась его спины, бедер, а затем живой лед ее наполненного кровью и элементальной энергией члена словно обжег его изнутри. Движения Аяки были мягкими, неуверенными, и Итэр все так же не мог понять, приятно это или неприятно. Сами по себе непривычные ощущения не причиняли ни боли, ни удовольствия. Но сама эта ситуация… все происходящее было, как мед в душистом цветочном сиропе, как использованное им не по назначению водоворотное масло, которое не реагировало с его стихией и со стихией Аяки, как хрупкое, бледное девичье тело с красивыми округлыми грудями, тонкой талией и тяжеловесным половым органом лавачурла — неуместно, нелепо, не так, как должно было быть. И именно осознание было по-настоящему дразнящим.
Внезапно смутившись от этого, он попытался чуть отстраниться, но Аяка не дала ему этого сделать, с неожиданной силой сжав пальцы. Ее бедра резко подались вперед, и, напряженно выдохнув от отдавшегося в животе резкого толчка, он выгнул спину. Это ощущение уже не было неопределенно-нейтральным — Итэра бросило в дрожь.
— Да… да, продолжай именно так, — неуверенно произнес он и закрыл глаза, сделав глубокий вдох: кровь приливала к паху. Свободной рукой Итэр начал ласкать себя, как Аяка до этого. Теперь уже ему приходилось изо всех сил стискивать зубы, чтобы не нарушить тишину чем-то, кроме ритмичного дыхания. Время сделалось липким, медленным, бесконечным, каждое движение тянулось мучительно долго в ожидании чего-то большего, чем бесконечный поток удовольствия, не дающего облегчения.
Действительно ли эта пытка длилась так долго, или это ощущение было обманчивым, было неясно но когда все наконец закончилось и его сперма окропила мох у корней дерева, Итэр почувствовал себя так, словно сбросил с плеч тяжесть всего мира. На глазах выступили слезы — он был почти готов безобразно разрыдаться. Следом за ним настала и очередь Аяки: ее ногти врезались в его кожу, прохладное тело, прильнувшее к его разгоряченному телу, напряженно замерло, когда поток семени выплескивался внутрь него. Поморщившись, он приложил ладонь к низу живота: внутри разливался жгучий, почти болезненный холод.
— Странное чувство, — произнес он тихо, едва различая собственные слова за гулко отдающимися в ушах ударами сердца.
— Все хорошо? — прохладное дыхание Аяки коснулось его щеки. Ее маленькие ледяные ладони накрыли его руку, упругие груди прижались к его спине.
— Хорошо… но странно. Дай немного отдышаться, — он сел, прислонившись к шершавому стволу дерева. По лбу стекали капли пота, голова кружилась — он не мог вспомнить, бывало ли такое с ним раньше, доводилось ли когда-либо испытывать настолько обессиливающий оргазм. «Снова придется мыться…» — ему не хотелось даже шевелиться, но перед возвращением в город нужно было привести себя в порядок.
Оставив его под деревом, Аяка именно этим и занялась: освежившись в чистой воде, она надела юбку, короткую кофточку, нагрудник, аккуратно завязала поясок на талии. Яркий лихорадочный румянец сошел с ее лица, оставив лишь легкое напоминание о себе: щеки и уши остались прохладно-розовыми. Вновь став благородно-спокойной , она протянула ему руку, помогая подняться на ноги, и, позволив облокотиться на свое плечо, отвела к реке. Слабость и головокружение прошли, стоило только умыться.
— Между прочим, Паймон проголодалась и хочет спать, — раздался сверху недовольный голосок. Ветви снова зашуршали, и, легко спорхнув с дерева, Паймон зависла в воздухе.
— Мне бы тоже не мешало как следует выспаться, завтра будет непростой день, — согласно произнес Итэр. В животе все еще было холодно, элементальная энергия Аяки не успела рассеяться. Должно быть, и ее кожу до сих пор покалывали его наэлектризованные прикосновения.
— Когда ты рядом, время идет и быстрее, и медленнее, — Аяка аккуратно поправила накидку на плечах Итэра. — Как бы то ни было, на сегодня пора прощаться. Я надеюсь, когда-нибудь у нас с тобой еще найдется повод встретиться подальше от чужих глаз.
— Доброй ночи, Аяка.
— Доброй ночи, Итэр.
Тихий стук деревянных сандалий по замшелым камням ведущей к городу дорожки затих в стрекоте цикад.