Холиварофорум

Анон

Re: Чисто дженового вхумпа тред. Мы любим мучить мужиков, но не насилуем

Вообще когда крутого героя доводят до состояния рыданий и стонов это страшно и это завораживает. И то, что меня завораживает, в особенности пугает. Поэтому потом я в следующей фантазии с чувством вины спасаю и комфорчу.

Анон

Re: Чисто дженового вхумпа тред. Мы любим мучить мужиков, но не насилуем

Анон, а не хочешь принести сюда?

Да так и не принесешь, там же куча всего из разных источников. Я своими словами в этом треде, по-моему, и обобщал все найденное. Если коротко повторить, то любой живой организм в обход пожеланий пользователя реагирует на сильные болевые импульсы колоссальными выбросами самых разных гормонов, никаким усилием воли и каменным лицом это проконтролировать нельзя. Адреналин там командует парадом, держит организм в стрессе, а когда уровень адреналина падает (жертве, допустим, дают перерыв), включаются механизмы защиты от стресса, в том числе совершенно искренние рыдания со слезами и вот этим всем.

Анон

Re: Чисто дженового вхумпа тред. Мы любим мучить мужиков, но не насилуем

Аноны, а вы любите, когда страдающие мужественно терпят, или наоборот?

Должен быть определенный баланс. Терпеть  не могу отсутствия эмоций и, если это не объяснено сюжетно (это человек специально тренированный, нечеловек или человек с усиленными способностями), то вообще считаю непрофессионализмом актера и режиссера. Но и слишком уж рыдающий и умоляющий тоже не нравится, его что, уже сломали? В общем, чтобы старался удержаться, но реагировал и при этом еще дерзил иногда.

Анон

Re: Чисто дженового вхумпа тред. Мы любим мучить мужиков, но не насилуем

Вообще когда крутого героя доводят до состояния рыданий и стонов это страшно и это завораживает.

Вот меня этим в том числе и этим сцена пыток в одном фичке и зацепила даже не рыболовным, а мясницким крюком. Там персонаж был действительно крут, через многое прошел, многое на своей шкуре испытал, весь в шрамах, казалось бы, удиви такого. А палач нашел, чем его удивить, и довел до состояния почти невменяемости, при этом даже серьезного физического ущерба не нанес. И автор это еще выписал так, что прямо веришь в каждую слезинку и каждый вопль и как отъезжает крыша. И в вымученное хамство гг в коротких перерывах между истязаниями.    Во всяком случае, мне так показалось, я могу быть необъективным.
Я, правда, ждал комфортинга потом, особенно со стороны лучшего друга пострадавшего, но автор оказался безжалостен и суров, и максимум, что парень получил, это помощь психотерапевта. А лучший друг так до конца и не понял, через что гг прошел. 
Так, что-то я снова ударился в приятные воспоминания. Надо притормозить.

Отредактировано (2021-10-24 23:17:42)

Анон

Re: Чисто дженового вхумпа тред. Мы любим мучить мужиков, но не насилуем

Вот меня этим в том числе и этим сцена пыток в одном фичке и зацепила даже не рыболовным, а мясницким крюком.

Ссылку, анон, ссылку Ну нельзя же так вкусно описывать и не давать ссылку, ты что, помучить нас хочешь? 

Если что, я доведение до совсем сломанного уровня не люблю. Жалко героя-то. Ну или потом чтобы показали "возрождение из пепла", а то как-то нехорошо.

Мне еще нравится, когда герой кажется слабым, но обнаруживает неожиданную силу духа.

Анон

Re: Чисто дженового вхумпа тред. Мы любим мучить мужиков, но не насилуем

нельзя же так вкусно описывать и не давать ссылку, ты что, помучить нас хочешь? 

Вот да! Присоединяюсь! Давай ссылку, анон.
Мне для друга для работы. 

Анон

Re: Чисто дженового вхумпа тред. Мы любим мучить мужиков, но не насилуем

Аноны, а вы любите, когда страдающие мужественно терпят, или наоборот?

Каменые лица не люблю, могут потерпеть, но не слишком, эмоции подавай. Но я ничего особо экстремального и не люблю, те же пытки скорее сквикнут, а слом личности сквикнет гарантировано.

Анон

Re: Чисто дженового вхумпа тред. Мы любим мучить мужиков, но не насилуем

Ссылку, анон, ссылку

Да я в предыдущий тред уже носил, но, кажется, никому не зашло. Может, потому что фэндом никому не известный, как и сам гг. А может, я пиздец как необъективен, потому что за этой эпопеей уже второй год пристально слежу и гг мне давно как родной, люблю всем сердцем, если вы понимаете, к чему я клоню.    Но говорить об этом не устану, даже если всех заебу, ради бога простите.    Для меня тут воссияло одно из самых ярких хумповых переживаний. Боже, надеюсь, автор никогда не узнает об этом. Разнообразные пытки, и сильный гг, которого смогли довести, живые реакции, хождение по грани. А еще очень интересный и приятный, как бы странно это ни прозвучало, образ палача. ГГ, кстати, не сломался, но наорался всласть, чуть кукухой не двинулся и птср заработал...

Так, мне пора заткнуться.   Вот та самая ссылка, все. 

▼пытки, подробно, но без выраженной графичности, много всякого от дрели и огня до вилки еретика, в каноне присутствуют регенерирующие препараты, что с одной стороны играет персонажу на руку, а с другой совсем наоборот⬍

https://ficbook.net/readfic/7249416/286 … rt_content

Кстати, я б даже посоветовал, если все же кто-то захочет припасть, начать с конца предыдущей главы, от последних звездочек. Там гг знакомится с палачом и морально готовится к неизбежному, и это тоже очень вкусно, на мой необъективный взгляд, выписано.

Отредактировано (2021-10-24 23:47:26)

Анон

Re: Чисто дженового вхумпа тред. Мы любим мучить мужиков, но не насилуем

Каменые лица не люблю, могут потерпеть, но не слишком, эмоции подавай.

А я не люблю, когда эмоций много, но вот микро-мимика - особенно глаза - ух. Когда вроде держит каменное лицо - пытается держать - но вот эта самая микро-мимика выдаёт.

Анон

Re: Чисто дженового вхумпа тред. Мы любим мучить мужиков, но не насилуем

Ссылку, анон, ссылку

Да я в предыдущий тред уже носил, но, кажется, никому не зашло.

Ох, извини, анон, ты же не сказал, что уже приносил Но еще раз спасибо, надо, все же, припасть 

Анон

Re: Чисто дженового вхумпа тред. Мы любим мучить мужиков, но не насилуем

А я не люблю, когда эмоций много, но вот микро-мимика - особенно глаза - ух. Когда вроде держит каменное лицо - пытается держать - но вот эта самая микро-мимика выдаёт.

Обожаю, когда в глазах такой страх мелькает - эх-х-х! Вот даже если кроме этого ничего не покажут, то все равно будет вхумповый приход.

На лицо смотреть - это самое лучшее. Поэтому ненавижу, когда не показывают или показывают мельком. Это просто наглость, как по мне.

Анон

Re: Чисто дженового вхумпа тред. Мы любим мучить мужиков, но не насилуем

Ох, извини, анон, ты же не сказал, что уже приносил

Да я сам-то топлю за то, чтобы сюда из старого треда перетащить все внесенное местными анонами. Просто уже боюсь, что всех заебал, с другой стороны в себе удержать не могу. Так что еще раз принести мне совсем не напряжно. 

Анон

Re: Чисто дженового вхумпа тред. Мы любим мучить мужиков, но не насилуем

Анон сделаль

Тащу из прошлого треда первый фик.

Инициация

▼Скрытый текст⬍

Может быть, все было бы по-другому, если бы он сдержался тогда, смолчал, не стал нарываться. По-другому и для него, и для Джона, а вот к лучшему или худшему – поди угадай. Только не получилось, совсем не получилось. Джону, юноше, с которым они подружились в учебном лагере и спали на соседних койках на корабле, не повезло с самого начала. Ему досталась пуля в бок, одна из последних пуль, единственная для их отряда. Врач еще успел вытащить ее и забинтовать рану, но дальше им покоя не дали. Начался их путь сюда, в глубину страны. Джону становилось все хуже, наверное, пострадал какой-то важный внутренний орган. Сначала он шел сам, хоть и небыстро, потом брел только с помощью товарищей, а он, его друг, поддерживал Джона чаще всего. Они бы и несли раненого, да охранники не позволили, это замедлило бы их движение. 

И, вот, когда впереди уже виднелись ворота лагеря, Джон, споткнувшись, упал. Он не смог сразу подняться, это заметил один из охранников и подошел к лежащему, передергивая затвор…

Он тогда закричал, бросился вперед, размахивая кулаками, ударил по винтовке. Охранник не ожидал нападения, чуть не упустил винтовку, но тут подоспели другие, его ударили несколько раз в лицо, в живот, схватили, заломили руки. Про Джона забыли, и он, пока шла суматоха и восстановление порядка в колонне, все же сумел встать, бледный до синевы, но живой.

Пока живой.

Его так и отделили от остальных, которых повели в дощатое неказистое строение, а вот его потащили в другую сторону, к торчащему из земли столбу посреди ровной площадки. С него содрали китель, рубашку и майку, оставив полуголым, руки подняли вверх и привязали к столбу. Стоять можно было только выпрямившись во весь рост, и только это ему сейчас и оставалось. Стоять и ждать.

Он всегда любил читать о древней истории, об античном Риме, о высоком Средневековье. Иногда он представлял себя на месте того или другого героя исторических хроник, думал, как бы он себя повел, что сделал на их месте. И сейчас ему казалось, что это снова лишь фантазии, ведь не может же такого быть на самом деле, ведь человечество прошло уже огромный путь, почему оживает худшая и страшнейшая дикость, древний ужас, который, как все думали, остался в прошлом?

В безнаказанности цивилизованные, вроде бы, люди, превращаются в дикарей, худших, чем настоящие дикари.   

Он догадывался, что произойдет сейчас, и воображение, развитое от природы и подстегнутой прочитанными книгами, рисовало перед ним слишком живые и яркие картины. Проклятие!

Его никогда не били, даже в детстве. Отец был противником физического наказания, за шалости и проказы ему доставались лишь строгие нотации и лишение прогулок. Мать же и вовсе любила его до безумия, постоянно опекала. Это и было одной из причин, почему он ушел добровольцем на войну, хотя его, единственного ребенка, не стали бы призывать. Хотелось совершить что-то самому, стать настоящим мужчиной. А для этого есть три пути. 

Первый путь, принятый в их цивилизации, и самый приятный – вступить в интимную связь с женщиной, женой или нет. Этого пока не было, хотя ему было уже двадцать три: он был чересчур робок с девушками. Последнее время он думал о Лили, дочери подруги матери, которая пару лет назад, как раз перед войной, приехала из пансиона в Швейцарии. Лили была высокой, стройной девушкой, с белокурыми волосами, голубыми глазами и нежными чертами лица. Она, вроде бы, тоже поглядывала на него, но он никак не мог решиться сказать больше, чем простое «Добрый вечер» или «Хорошая погода сегодня» при редких встречах. Как раз Лили и была второй причиной, почему он записался добровольцем. В военной форме он выглядел куда как мужественнее, а потом он мечтал, вернувшись с войны совсем другим человеком, покорить сердце Лили рассказами о своих подвигах.

Да, это и был второй путь. Отправиться на войну и убивать врагов. Кое-кто считает, что только так юноша становится настоящим мужчиной. Он слышал разговоры некоторых приятелей отца, которые побывали на той, первой большой войне. Некоторые из них считали, что только мужчина, прошедший войну, хотя бы малую, это настоящий мужчина. Да вот только и это у него не вышло, высадка их десанта, как оказалось, последнего, подоспела как раз к разгрому всей операции. Ему даже выстрелить ни разу не довелось, как все закончилось и оказалось, что они сдаются. Выживших было не очень много, а обращались с пленными так, что он очень скоро стал задаваться вопросом: повезло ли оставшимся в живых или тем, кто был убит?

И оставался третий путь, который ученые-историки открыли заново совсем недавно. Оказывается, в совсем древних обществах, во времена, еще до начала истории, было принято проводить юношей, еще почти мальчиков, через кровавые обряды пыток и мучений. Их не собирались убивать, хотя некоторые и умирали, не выдержав испытаний. Но все, кто прошел испытания, становились полноправными мужчинами, оставив прежнюю жизнь наивных детей навсегда позади.

Если первое и второе – не для него, то ему оставался третий путь.

Было уже довольно холодно – середина осени. Ветер продувал его полуголое тело насквозь, он дрожал от холода, если не от страха. «Что же они там тянут?» - тоскливо подумал он. Хотят его помучить ожиданием или просто какая-то заминка? Он попытался оглядеться, что в его положении было не так-то просто, но вокруг все будто вымерло. На самом краю зрения, довольно далеко позади, маячил только солдат с ружьем, да на вышках, конечно, была охрана, только их не было видно за оградой. Уж скорей бы, что ли… Лучше любая боль, чем ее долгое ожидание.

От движений из носа и разбитой губы снова пошла кровь, это было неприятно, и он попытался вытереть нос о плечо. Неловкое движение - он охнул от боли и стало противно от самого себя – если охаешь от разбитого носа, то что будешь делать дальше? Кричать во весь голос и умолять о пощаде?

Тоска и страх все больше наваливались на него. Помимо воли он вспомнил вид нескольких трупов, которые встретились им по дороге сюда, и его затошнило. Еще совсем недавно он спорил с отцом, утверждая, что статьи в газетах о зверствах противника – лишь пропаганда для усиления ненависти, что цивилизованные люди не могут так поступать. О, нет… Это была не только правда, но даже не вся правда. Репортеры из газет даже не представляли себе, что здесь творится. А если даже и представляли, побывав на передовой, то не осмеливались писать, чтобы не шокировать почтеннейшую публику. Разве напишешь о трупе, распятом на дереве, у которого вместо глаз – кровавые провалы, а из распоротого живота вываливаются серо-сизые кишки?

Тошнота подступила к самому горлу, и он лишь огромным усилием воли подавил ее. По дороге кормили скудно, а здесь вряд ли будет лучше. Лучше уж сохранить скромный завтрак при себе.

Сзади послышались голоса, и он едва сдержался, чтобы снова не завертеться. Прежде всего, эти суетливые движения выглядели бы недостойно, а потом из носа снова бы пошла кровь. А ее сейчас и так пустят предостаточно, если верны его догадки.

Его окружили солдаты, громко разговаривающие и смеющиеся. Один из них встал прямо перед ним, снял с пояса флягу и стал жадно пить. Он непроизвольно облизнул губы и солдат это заметил. Смеясь, он протянул флягу, будто угощая, да только держал ее, дразня, дюймах в десяти от его лица. Что-то сказал, снова засмеявшись, потом развел руки в нарочитом жесте: дескать, не хочешь - как хочешь.

К солдату с флягой подошел другой, и тот снова протянул флягу товарищу, теперь уже не насмешливо, а по-дружески. Второй солдат не отказался, хорошенько глотнул, а потом потянул с пояса что-то длинное, оказавшееся немаленького размера кнутом. Он угадал точно.

«Да мне теперь только тернового венца не хватает», - подумал он, но шутка выходила несмешной и совсем не могла заглушить все растущий страх. В голове замелькали картинки из не один раз виденной в детстве Библии, роскошно украшенной яркими иллюстрациями – она принадлежала его прабабке, ирландке-католичке и бережно сохранялась в семье, хотя все ее члены уже три поколения были добрыми пресвитерианами. Ему дали эту Библию лет в десять, и он с интересом разглядывал красивые картинки, сначала добрые и радостные – с яслями, волом и овцой, с величественными волхвами и яркой звездой, с поднимающимися с одра больными и веселой свадьбой в Кане, а потом неприятные и пугающие – с кровавыми ранами, муками и отвратительной на вид смертью. Первый раз увиденное его напугало, потом он привык, но все же это было неприятно, и часть про Страсти он обычно быстро пролистывал, рассматривая книгу. Потом, в университете, он видел много других старинных гравюр и картин: со сценами из Библии, из житий святых. Это тоже было страшновато, хотя и притягивало странным любопытством. Но святые на картинах всегда выглядели спокойно и умиротворенно, как будто то, что с ними проделывали: бичевали, четвертовали, сдирали кожу - их совсем не касалось. 

Вот сейчас он и узнает, каково им приходилось.

За спиной кто-то закричал хорошо поставленным, командным голосом, наверное, офицер. Солдаты прекратили смеяться и исчезли из его поля зрения, зайдя ему за спину. Он напрягся, собирая все оставшееся мужество. Он не святой, но постарается вести себя достойно.

Первый удар был ожидаемым и все равно неожиданным. Боль вышибла у него из груди воздух в коротком вскрике. Это всего лишь первый, а сколько их будет еще? Второй, третий… Сзади слышался отрывистый счет. Он уцепился за этот счет, как за нечто спасительное, значит, боль не будет бесконечной, будет конец этому ужасу. Каждый удар вызывал у него короткий всхлип и он вздрагивал всем телом. Десятый удар пришелся на один из предыдущих рубцов и тогда у него из глаз брызнули слезы. Он вжался в столб, как будто пытаясь защититься, но защиты здесь не было. Оставалось лишь терпеть. Но сколько еще, сколько?

В голове всплыла вдруг детская песенка: «Два утенка… та-ри-ра… побежали… та-ри ра». Он стал произносить это вслух, в унисон с ударами, оказалось – так легче. Или это казалось? Но ко всему можно привыкнуть, и здесь тоже. Это ужасно и жутко, но это еще не смерть, он еще жив, он вполне может выдержать… сколько уже… нет, он не знает этого языка… может, уже сорок… или сто… или тысяча.

Сознание мутилось, ноги подкашивались, а боль все не кончалась. Все чаще удары приходились на предыдущие рубцы и это было хуже всего. Он всхлипывал и вскрикивал раз за разом, уже ни на что не надеясь. Не будет этому конца. Никогда.

Но конец наступил.

В ушах шумело, перед глазами плавал красный туман. Его отвязали и грубо поволокли куда-то, а потом бросили на землю.

- Ничего себе…

- Вот же твари!

- Воды бы и повязки почище…

- Да где же их возьмешь-то?

- Ладно, найдем. Переложите его сюда, да поосторожнее.

Голоса его товарищей слились в плохоразличимый гул, он все больше уплывал в темноту, а в голове вертелись мысли, которые он передумал тогда, еще перед своим испытанием.

Да, люди древних времен были правы. Нельзя пережить такое – и остаться прежним. Ты утратишь наивность юности и обретешь опыт, станешь настоящим мужчиной.

Если, конечно, выживешь.

Ну и продолжение, как анон обещал. Комфортинг, некоторые подробности, а также драма, побольше драмы!

"Два утенка... та-ри-ра..."

▼Скрытый текст⬍

Чернота вокруг рассеялась очень быстро, даже чересчур быстро – он бы предпочел подольше пролежать без сознания, а может, и вовсе никогда не возвращаться. Если это будет повторяться…

Он застонал, когда кто-то коснулся раны на спине чем-то мокрым. Вода у них все-таки была.

- Пить… - прохрипел он.

- А, конечно, сейчас, - голоса он не узнал. Слух к нему вернулся не до конца и он слышал все, будто сквозь вату.

Голову ему приподняли, к губам поднесли кружку. Он быстро выпил всю воду до капли.

- Еще, - в горле хрипело уже меньше, слова было произносить легче. Немного.

- Нет больше, - сказал тот же голос. – Извини. Случайно нашлось, а эти ничего не принесли.

Кто-то громко выругался.

- Да что же это такое! – продолжал тот же голос после тирады отборной ругани. – У нас тут уже двое, кому срочно нужна помощь, а нет ничего, воды даже! Ну, сейчас…

Послышались шаги и сильные удары в дверь.

- Эй! Открывайте, вы!.. – прибавилось несколько слов, которых не полагалось произносить в приличном обществе. – Эй! Нам вода нужна! И бинты! И лекарства! И…

Дверь внезапно распахнулась. Сердитые голоса снаружи заговорили на том языке, услышав который, ему захотелось свернуться в маленький комочек и стать совсем незаметным. А лучше – и вовсе исчезнуть.

Дверь захлопнулась снова.

- Сейчас и третий будет… - протянул кто-то с горьким смешком.

- Ну не совсем же они сошли с ума, - возразил ему другой голос, с робкой надеждой. – Ну есть же какие-то законы. Да, и вообще, что же они, тащили нас сюда, чтобы просто заморить голодом и жаждой? Глупо как-то…

- Заморить не заморят, а вот присмиреть заставят, - это произнес тот, кто сидел с ним рядом.

Дверь распахнулась снова, и кто-то с грохотом влетел внутрь. Быстро. Во всяком случае, вряд ли они что-то особенное успели сделать.

- Ну что? Что-то дали хоть? – произнес тот, кто надеялся на милосердие.

- Дурак же ты, Райли, не видишь, что ли, - сказал тот, кто говорил про третьего. – Если что и дали, то пару оплеух.

- Неверно, - упавший поднимался, шмыгая носом, похоже, разбитым. – Четыре оплеухи. И пару раз в живот. Но не больше. Подустали, похоже.

- А-а-а-а-а, - вдруг затянул Райли, - а-а-а-а, конец нам пришел, конец, мы умрем все здесь, сдохнем, сдохнем…

- Да заткнись! Иначе я тебя тоже ударю! – говоривший сплюнул. – Ну вот, и зуб выбили, а хороший был зуб…

Райли замолчал, только пару раз всхлипнул.

А он снова стал погружаться в такую желанную темноту.

Лили сама принесла в комнату чай, поставила перед ним тоненькую фарфоровую чашку с серебряной ложечкой, налила чая и молока. Он помешивал сахар и смотрел, как она наливает чай и себе, не мог оторвать взгляд от тонких белых пальцев, таких прелестных и изящных. Он уже целовал эти пальцы, Лили позволила ему уже и поцелуи в губы – да почему бы и нет, они уже помолвлены, а нравы после войны стали намного свободнее. Раньше им бы даже не позволили остаться одним в комнате, а теперь, пожалуйста, сколько угодно! Никаких матушек и тетушек. Хотя ему нравилась мать Лили, добрая и смешливая миссис Роджерс, но сейчас он бы предпочел остаться наедине с невестой. Все это было так прекрасно: смотреть на точеное лицо Лили, обрамленное золотыми локонами, трогать ее руку, смотреть прямо в милые голубые глаза…

- Ох, милый, - Лили не могла очень долго молчать, - не представляешь, как я рада, что все это закончилось! Как мы тут натерпелись! Как было страшно, когда мы читали об этих налетах, о пожарах и жертвах! Как мы боялись, что эти проклятые самолеты доберутся и до нас! А уж как мы боялись высадки! Ты не представляешь!..

- Ну, мне кажется, представляю, - ему удалось вклиниться в ее речь, которую трудно было прервать, если Лили была чем-то взволнована. – Я, кажется…

- Не знаю, не знаю, - она вновь заговорила, легко мешая чай. – Все-таки ужас, что тут было! А какие были проблемы с продуктами! Как было трудно достать, ну вот, к примеру, яйца!

- Ну, ты знаешь, я… - начал он было снова, но Лили его вновь перебила.

- Да, яйца! – повторила она с нажимом. – А то ведь папа жить не может без парочки яиц на завтрак. И он всегда говорил, что у него простые вкусы, как у дедушки, ты же знаешь, его дедушка был подрядчиком и разбогател на строительстве домов. Ну, мы этого не скрываем, нет, наш род не происходит от одного из рыцарей короля Вильгельма, как вот у этой мисс Дарби, которая постоянно кичится, что вот ее предок чистил коня у самого короля Вильгельма, а потом отличился в битве, а потом король Вильгельм пожаловал ему поместье…

Лили могла говорить так очень долго и он перестал вслушиваться в смысл ее речи, предпочитая просто слушать милый звонкий голосок и любоваться потряхиванием локонами. Это было приятнее, чем выслушивать перечисление предков мисс Дарби и того, как она чересчур задирала нос в театре две недели назад да чересчур заносилась на ужине три дня назад. Собственно, Лили могла бы особо не беспокоиться, пусть предки мисс Дарби были знатными землевладельцами, сейчас их род совсем обеднел, а сама мисс Дарби, высокая костлявая девица с огромными лошадиными зубами и плохо замаскированными прыщами на лице совершенно не привлекала женихов. Не то что прелестная Лили, чьим золотым волосам добавляли блеска тысячи фунтов ее папеньки, занимавшегося продажей и сдачей домов. Впрочем, его деньги привлекали мало, его семья тоже была богата, а он был единственным наследником. Так что не это играло роль.

- … да, так вот я говорю про яйца, - Лили все же закончила с обсуждением заносчивости мисс Дарби и вернулась к прежней теме, - очень было трудно их достать! Мы все стояли в очередях, не только наша кухарка, но даже я, даже мама! Иначе никак было не достать, ведь не продавали, сколько хочешь, а только по пять штук в неделю в одни руки, а этого уж никак бы не хватило, папа же никак…

Яйца… Да, конечно. Он вспомнил, как иногда по ночам ему снилась яичница, такая, как подавали у них дома, со всеми целыми глазками, с приятно хрустящими корочками бекона. Один раз ему даже приснилось, что он плавает в этих огромных желтках и глотает их, сколько угодно. Когда он утром проснулся, еще голоднее, чем всегда, он долго вспоминал этот сон.

… даже деньги не помогали! – продолжала Лили, отпив, наконец, глоточек чая и замолкнув на секунду. – Но мы все-таки нашли способ! Кухарка узнала, что одна вдова по соседству совсем не ест яйца, потому что покрывается от них ужасными волдырями, и попросила брать для нас, а мы ей за это давали…

Один раз он решился. У охранников был свой курятник, недалеко от их казарм. У казармы стоял часовой, но рано утром, как было хорошо известно, часовые обычно дремали, сидя на досках, сваленных в кучу у стены. Можно было попробовать…

Охранник проснулся, когда заквохтали потревоженные куры. Он хотел сбежать, но услышал щелчок взводимого курка.

На этот раз его били меньше, зато несколько дней подряд. И он не знал, когда это кончится. Когда им надоест. Надоело через неделю.

- Да, тогда уж мы готовили яичницу каждый день, вот, как хорошо придумали, а если бы не эта вдова…

Он отвернулся, судорожно сглатывая. Он тогда успел выпить одно яйцо сырым, хотя бы что-то, хоть чуточку. Его стошнило через двадцать ударов, и эта кража не пошла впрок, ни малейшей пользы. Потом его рвало уже просто желчью.

- П-прости, - только и успел сказать он Лили, и его вырвало прямо на диван.

- Ой! – пискнула Лили и глаза ее округлились. – Ч-что с тобой, дорогой? Я… я сейчас!

Она кинулась к нему со своим кружевным платочком, который тут же превратился в грязную мокрую тряпочку. Потом потянула руку к колокольчику.

- Я позову врача, милый! Да?

- Нет, не надо, - он смог справиться с голосом. – Не надо. Просто…

И тут он рассказал ей все. Абсолютно все. Не пропуская ни малейших деталей, не думая ни о стыде, ни о том, что слух невинной девы полагается щадить, ни о страхе, что это узнает кто-то еще. Он рассказал все, хотя до этого ничего не говорил, ни врачам в госпитале, ни матери, ни отцу, отделавшись при встрече сухим рассказом о фактах и опустив все подробности. Он рассказал все: про чмокающий звук кнута, врезающийся в напухший кровью рубец, про колючую проволоку, которая ранит дергающиеся руки, про раны на языке и щеке от осколков зубов…

Под конец он заметил, что плачет. Лили всхлипывала уже давно, поглаживая его по волосам, а когда он замолчал, прижала его к себе, укачивая, будто ребенка, и совершенно не обращая внимания, что пачкает свое красивое платье.

- Милый, милый… - сказала она. – Все кончилось. Все кончилось, мой дорогой. Такого больше не будет. Никогда. Я и не думала… ох, и не думала, - она снова всхлипнула, но утирать слезы ей было уже нечем.

- Прости, - сказал он снова.

- Не за что тебе просить прощения, - сказала она твердо. – Уж кому тут просить прощения, но не тебе. Это ты меня прости…

Несколько минут они сидели молча, прижавшись друг к другу. Наконец, он освободился из ее объятий – еще кто-нибудь зайдет. Незачем кормить сплетни.

- Я сама уберу, - сказала Лили. – Не буду звать горничную.

Она принялась неловко счищать с дивана грязь, используя уже столовые салфетки, смоченные водой из чайника. Он смотрел на нее, постепенно успокаиваясь. Ему стало легче. Теперь легче. Ему не одному нести эту ношу.

Но тут он заметил, как вздрагивают ее плечи и ощутил раскаяние. Наверное, лучше было бы молчать. Похоронить навеки.

- И знаешь что? – сказала она, обернувшись к нему снова. – Обещаю, что в нашем доме не будут подавать яичницу. Никогда.

- Ральф, не глупи. Эта самая глупая идея, о которой я от тебя услышал,  - сказал он, отодвигая в сторону свою чашку и совсем забыв про утреннюю газету, на которой призывно чернели кричащие заголовки про очередные беспорядки в Северной Ирландии. Хотелось знать, чем же кончилось вчерашняя заварушка. Но Ральф, их с Лили единственный сын, выбрал именно это время, чтобы заявить о том, что он принял решение, чем будет заниматься после университета. Пойдет в армию.

- Да почему же, папа? – Ральф с вызовом посмотрел на него, а потом на его фотографию в военной форме, которая гордо украшала стену гостиной. – Ты-то был на войне и добровольцем, я знаю. Мама много раз рассказывала…

Он поморщился, будто от боли. Вот говорил же он Лили, что не надо вывешивать эту фотографию и с сыном о войне говорить поменьше. И не представлять его героем, которым он точно не был.

Может быть, и надо было ему самому поговорить обо всем этом, но было слишком уж тяжело. Воспоминания поблекли, и он давно перестал просыпаться ночами от кошмаров, но пересказывать снова не хотелось. Вот и не говорили они с Ральфом об этом. Ральф несколько раз пробовал его расспрашивать, один раз, когда был совсем мал, другой – уже подростком, но наткнулся на такие сухие и короткие ответы, что перестал интересоваться. Он подозревал, что Ральф разговаривал об этом с матерью. Лили, конечно, не говорила всей правды, а может, даже и кое-что присочинила. Да, нужно было с ней поговорить по этому поводу. Но ему так не хотелось вспоминать…

Он вновь поморщился. Как не хотелось воспоминаний! Даже та детская песенка про утят будила в нем кошмары. Он пару раз слышал, как Лили напевала ее сыну, и после этого боялся засыпать. Боялся, что вновь провалится в ночной кошмар. Но он тогда даже не сказал ей, что не нужно это петь. Слишком больно было снова заводить этот разговор.

- Ральф, - сказал он, серьезно глядя сыну прямо в лицо, - честно говоря, не знаю, что рассказывала тебе мама. А мы с тобой об этом почти не говорили…

- Да, потому что ты не хотел говорить! – с вызовом сказал Ральф. – А я хотел знать. Ну и что мне было делать?

- Да, нам надо было серьезно поговорить, - он встал и прошелся по комнате, посмотрел в окно, собираясь с мыслями. – Это еще не поздно сделать.

- Конечно, папа, - Ральф сидел в кресле, выпрямившийся, напряженный, не желающий уступить. – Я послушаю все, что ты хочешь мне сказать.

- Ты, наверное, слышал, что идти на войну – патриотично, - начал он, - что это наш, мужской долг, долг родине…

- Да, об этом обычно говорят по телевизору, папа, - Ральф пожал плечами. – Хотя мы с ребятами обычно над этим смеемся, ну, они же как завели эту пластинку еще со времен Одиссея, так и продолжают.

Он хмыкнул, немного сбитый с толку. Во времена его молодости разговоры о патриотизме были как раз очень популярны.

- То есть для вас это не причина идти в армию, так? – спросил он у сына. – Тогда, видимо, война делает мужчину мужчиной, верно?

- Что-то вроде этого, - Ральф кивнул. – Проверь себя, ты станешь настоящим человеком, настоящим мужчиной. Я бы хотел проверить.

- Ох, что-то все-таки не меняется, - пробормотал он, скорее, самому себе, чем сыну. – Я тоже это слышал в свое время, - теперь он обратился к Ральфу.

- Вот видишь! – обрадовался тот. – Зачем же говорить про глупость?

- Потому что это глупость, - твердо ответил он. – Потому что ты проверишь и окажется…

- Что окажется? – нетерпеливо спросил Ральф, потому что он надолго замолчал.

- Окажется… - медленно повторил он, не зная, что говорить дальше, если уж снова не открывать всей правды.

Абсолютно всей.

Он уже сделал это один раз, но теперь…

Ему сдавило горло. Нет. Нет. Проходить снова через этот кошмар. Нет.

- Окажется, что это совсем не нужно, - наконец проговорил он. – Это до безумия глупо. Ты пройдешь через ад, через запредельные страх и боль, а потом окажется, что все это зря.

- Да почему же зря? – вскинулся Ральф. – Вот как хочешь, а все сходятся на том, что если уж и стоило воевать, то против того безумца, который заварил эту кашу двадцать пять лет назад. Уж вашу войну нельзя назвать несправедливой!

Он молчал. Нельзя было не признать, что Ральф в чем-то прав. Если и стоило бороться, то против того, что там тогда творилось. И, вроде бы, это удалось. Насилия стало гораздо меньше, люди будто ужаснулись тому, что натворили. Сейчас никому и в голову не придет делать то, что тогда происходило…

- Все равно, - сказал он после долгой паузы, - все равно зря ты это. Вот и дядю Джона спроси, он тебе подтвердит…

- Ну, известно, что дядя Джон всегда с тобой соглашается, - немного насмешливо ответил Ральф. – Он же постоянно поминает, что обязан тебе жизнью, поэтому он всегда тебя поддерживает.

- И вообще, - продолжал Ральф, - не надо так бояться. Сейчас нет войны. Ничего плохого со мной не будет. Папа, - сказал он проникновенно, - я все равно сделаю так, как решил. Надо проверить себя. Да и что ты мне сделаешь? Лишишь наследства, как в старых романах? Ну уж! – он фыркнул. – Не будь таким старомодным, папа. 

Нет войны. Не было войны, это будет точнее. Через полгода он уже читал заметки о том, что в Северной Ирландии начались такие волнения, что туда пришлось вводить внутренние войска. Когда он прочитал эту заметку, то вздрогнул. И точно: всего через несколько часов позвонил Ральф, сообщая о том, что их перебрасывают в Ирландию.

- Да ничего, - говорил он быстро, с самого начала заявив, что у него есть, буквально, минута, а потом его вышвырнут из телефонной будки другие желающие позвонить. – Все будет хорошо, папа, не беспокойся. Вот и повод себя проверить. Это ведь даже хорошо, а? Поцелуй за меня маму.

Хорошо не было. Да, Ральф вернулся через несколько месяцев, но только взглянув сыну в лицо, он понял – что-то случилось. Ральф пережил какой-то ужас. Он прекрасно это видел, потому что слишком хорошо помнил, каким становится человек после пережитого запредельного испытания.

- С тобой все в порядке? – спросил он после приветственных объятий. – Тебя не направили в госпиталь? Может, нужно показаться врачу?

- Врачу? – Ральф как-то судорожно усмехнулся. – Нет, мне не надо к врачу, - слово «мне» он выделил особенно. - Я… я… об этом потом. Лучше скажу потом.

Он не настаивал, помня себя в возрасте сына – если на него начать давить, он лишь больше закроется. Но, может быть, откроется потом. Надо ждать. Подождать немного.

Но Ральф ничего не рассказывал, хотя его явно глодало какое-то беспокойство, если не сказать больше. Он мало спал, его шаги постоянно слышались ночью в комнате. А иногда слышалось звяканье стакана. От Ральфа стало попахивать спиртным.

Однажды он не выдержал и постучал в комнату Ральфа поздним вечером. Тот сразу же пригласил отца войти.

- И которая эта уже? – он кивнул на початую бутылку виски на маленьком столике. Сын даже не стал ее прятать. Плохо дело.

- Да я не помню, - рассеянно отозвался тот, и он понял по голосу, что Ральф выпил уже немало. – А что, я тебя разоряю, папа? – он усмехнулся. – Могу брать виски подешевле.

- Не в этом дело, - он присел на стул около кресла, в котором сидел Ральф в домашнем халате. – Сам понимаешь, что не в этом.

- А в чем? – спросил Ральф, явно чтобы просто потянуть время. Он прекрасно понимал, о чем его спрашивают.

- Это у тебя надо спросить, - сказал он. – Ну? Говори.

Ральф молчал. Он прикрыл глаза, и ему показалось, что сын вообще заснул. Он уже хотел дотронуться до Ральфа рукой, когда тот заговорил.

- Помнишь наш разговор тогда, папа? – наконец, сказал он. – Про войну, про то, зачем она нужна, про то, как проверить себя?

- Конечно, - сказал он, от волнения вцепляясь в ручку кресла. Неужели все повторилось? Ведь не было же никакого официального сообщения… Но все равно, что-то ведь произошло. Неужели его мальчик тоже?..

Но Ральф внезапно заговорил о другом.

- Знаешь что, папа, - сказал он. – Вот ты тоже был на войне и… Скажи, что делать с человеком, который заложил где-то бомбу, от которой могут погибнуть десятки невинных людей, и не хочет говорить, где?

- Бомбу? – он был сбит с толку. – Ну, э-э-э, допросить его, конечно. 

- Допросить? – Ральф усмехнулся. – Ну да, он скажет! Он ведь считает тебя врагом. Злобным и ужасным врагом, хотя уж ты-то сам никого взрывать не собираешься.

- Ты заговорил о той войне, - медленно произнес он. – О нашей войне. Тогда был один ответ на твой вопрос. Но… я не понимаю, - он растерянно посмотрел на сына. – Разве вы там закладывали бомбы, чтобы кого-то взрывать? И ты разве… Нет, ничего не понимаю, - он недоуменно тряхнул головой.

- Я? – переспросил Ральф. – О да, я. Именно я, папа, - он отхлебнул из стакана, который держал в руке. - Пришлось мне, а то остальные струсили. «Ах, не надо, так нельзя…» А как можно? Можно закладывать бомбы и взрывать людей? Это уж точно нельзя, - он снова выпил, потом тряхнул головой, будто на что-то решившись. - Пришлось что-то придумывать, а то у нас ничего не было. Мне пришлось это сделать. И оказалось легче считать удары под старую детскую песенку. Ну вот, помнишь, про утят? «Два утенка… та-ри-ра… побежали, та-ри-ра». Помнишь, да?

Он помнил. О, конечно, он помнил. 

Анон

Re: Чисто дженового вхумпа тред. Мы любим мучить мужиков, но не насилуем

2. Сильный волевой персонаж, который превозмогает, сцепив зубы,на пределе возможностей (и за его пределом). Если он ещё и жертвует собой ради других в этот момент - вообще отлично. Причём сам он к самопожертвованию относится как к необходимому, но со стороны это выглядит ужасно. Отдельный плюс, если есть другой персонаж (у меня это часто либо ЛИ женского пола, либо добрый и мягкий друг/товарищ), который считает подобное ужасным и нихрена не нормальным и вообще за "Ты мне нужен живым, а не мёртвым рыцарем в сияющих доспехах!"

Мини-АПД. Очень кинкует, если персонаж типа 2 превозмогает до момента, когда воля ещё может, а тело уже нет. Очень жуткое и будоражащее зрелище, когда он весь такой только что мог - и тут ноги подкашиваются, руку не поднять, и он без сил падает на землю

Мне от этого описания сразу вспомнился комикс "Скрытый враг" по ЗВ, там прямо попадание. Квинлан Вос вообще герой такого типажа, что на вхумп прямо напрашивается (и авторы периодически додают), но в этом выпуске просто концентрат.
Я вялотекуще пытаюсь дописать херт-комфортный постканон, когда друг его спасает, но мне не хватает медицинских знаний, так что оно реально вялотекущее (и подозреваю, что я перегорю раньше, чем допишу).

Отредактировано (2021-10-25 06:32:45)

Анон

Re: Чисто дженового вхумпа тред. Мы любим мучить мужиков, но не насилуем

Мне от этого описания сразу вспомнился комикс "Скрытый враг" по ЗВ, там прямо попадание.

Спасибо, анон, посмотрю!

Анон

Re: Чисто дженового вхумпа тред. Мы любим мучить мужиков, но не насилуем

Анон сделаль

Куда тебя лайкать, анон? Тащи сцыль!

Анон

Re: Чисто дженового вхумпа тред. Мы любим мучить мужиков, но не насилуем

Анон сделаль

Анончик, супер! Хорошо пишешь!

Анон

Re: Чисто дженового вхумпа тред. Мы любим мучить мужиков, но не насилуем

Мне не нравятся эмоции, наоборот, я люблю, чтобы персонаж мужественно держался до последнего. Можно не с каменным лицом, но так, чтобы было видно: он не хочет реагировать, не хочет показать свою слабость, не хочет кричать/стонать/шипеть от боли, но не может ничего с собой сделать. А вот потом, когда его освобождают, можно уже и слезы-сопли развести - враг уже не видит.

а если нравятся душевные терзания персонажа - это какой кинк? я о серьезных драмах, когда умирает близкий друг, человек остается ответственным за смерть кого-то близкого и подобное, то, что нельзя просто так плюнуть и жить дальше.

Анон

Re: Чисто дженового вхумпа тред. Мы любим мучить мужиков, но не насилуем

Мне не нравятся эмоции, наоборот, я люблю, чтобы персонаж мужественно держался до последнего. Можно не с каменным лицом, но так, чтобы было видно: он не хочет реагировать, не хочет показать свою слабость, не хочет кричать/стонать/шипеть от боли, но не может ничего с собой сделать. А вот потом, когда его освобождают, можно уже и слезы-сопли развести - враг уже не видит.

Плюсую!

Анон

Re: Чисто дженового вхумпа тред. Мы любим мучить мужиков, но не насилуем

▼странноватое, но кажись все же сюда⬍

Анону нравится такой страдательный сюжетный элемент, когда крутой персонаж добровольно разрешает сделать с собой что-то мучительное ради товарища; товарищу в этот момент тоже несладко. "Дает полурасчлененному напарнику-вампиру напиться своей крови", "принимает на себя боль напарника, пока тот отключает пытающий его механизм", вот всякое такое...

Анон

Re: Чисто дженового вхумпа тред. Мы любим мучить мужиков, но не насилуем

Анону нравится такой страдательный сюжетный элемент, когда крутой персонаж добровольно разрешает сделать с собой что-то мучительное ради товарища; товарищу в этот момент тоже несладко.

Сюда-сюда, мне тоже такое заходит на отлично!

Анон

Re: Чисто дженового вхумпа тред. Мы любим мучить мужиков, но не насилуем

Анон сделаль

Куда тебя лайкать, анон? Тащи сцыль!

Лайкать тут: https://ficbook.net/readfic/11317066/29097281

Спасибо, аноны!

Анон

Re: Чисто дженового вхумпа тред. Мы любим мучить мужиков, но не насилуем

Аноны, а вы любите, когда страдающие мужественно терпят, или наоборот?

Когда терпят, но видно, что им паршиво. Когда превозмогают, стараются скрывать боль и слабость, но в какой-то момент это скрыть уже невозможно.
Или ужас-и-нахальство, когда персонаж выпендривается до последнего, хотя всем, и ему самому в первую очередь, уже ясно, что ему кабздец.

Отредактировано (2021-10-26 12:53:19)

Анон

Re: Чисто дженового вхумпа тред. Мы любим мучить мужиков, но не насилуем

Заметила, что своих героев куда менее жалко, чем чужих. И больше хочется помучить, а потом немножко отпустить: чтобы решил, что все позади, и тут бамс! - прямо мордой в самую грязь. И вот не уверен я, что после этого он сохранит душевное здоровье... 

Анон

Re: Чисто дженового вхумпа тред. Мы любим мучить мужиков, но не насилуем

Кстати, я б даже посоветовал, если все же кто-то захочет припасть, начать с конца предыдущей главы, от последних звездочек. Там гг знакомится с палачом и морально готовится к неизбежному, и это тоже очень вкусно, на мой необъективный взгляд, выписано.

Cлушай, анон, а я начал с начала читать - и очень даже зашло. Читал я немало книжек, которые были хуже написаны. И с самого начала додают всякого, страдательного. И персонажи вполне живые. И интрига интересная.

В общем, спасибо за рекомендацию! Уже лайкнул автору.