Холиварофорум

Анон

Re: Тред конструктивно-директивной ебли архангела и жабы [Good Omens]

Поскольку соучастия в сожжении города как-то маловато для тру-мудачества, лучше добавить еще.

▼Наволочка про религиозные аспекты⬍

1. Да, лилия один из атрибутов Гавриила, как символ чистоты (по этой же причине она является одним из атрибутов Девы Марии) но при этом в Песни Песен, например, лилия является частью метафоры сексуального влечения.
2. Судя по первой странице выдачи гугла, в исламе нет прямого аналога Самаэля. "Назиат" - скорее профессия подчиненных верховного ангела смерти, специализирующихся на сборе грешных душ. Надеюсь, термин "Назиат Самаэль" не оскорбит ничьи чувства верующих.
3. Пожертвовать ради ближних прямо-таки душой, а не жизнью - это локальные православные трудности перевода, встречающиеся даже не во всех версиях, в большинстве речь все-таки про жизнь. Но почему бы не натянуть сову на глобус.

Ладно, поехоли.

▼Константинополь, 1001 год нашей эры⬍

Из рассказов Гавриила Азирафель знал не слишком много: демон был среднего роста и сложен мужественно, но изящно. Белокурый, с утонченными, «истинно ангельскими», как выразился Гавриил, чертами лица, а «взгляд его темных глаз вечно полон тревоги и печали» — что было совершенно бесполезной информацией, поскольку при виде Гавриила много у кого взгляд наполнялся тревогой. Иногда и печалью тоже. Пах демон «цветами и спелыми фруктами, но не самыми благородными», то есть решительно чем угодно.

Выяснить по этому описанию имя, которое демон носил до падения, было невозможно. Будь у него по крайней мере имя, которое демон носил сейчас, можно было бы спросить у Кроули, — но под данное Гавриилом размытое описание подходила, скорее всего, добрая половина ада.

И при этом тот продолжал регулярно заявляться с вопросом, не нашел ли Азирафель какую-нибудь информацию об этом загадочном демоне. А заодно и о том, не встречались ли ему «в человеческих письменах» упоминания способов вернуть падшего ангела на небеса. И каждый отрицательный ответ приводил его в плохо скрываемую ярость, хотя Азирафель даже не предлагал ему почитать что-нибудь самостоятельно. Встречные вопросы? Еще больше ярости, скрываемой еще хуже.

С каждым разом это становилось все более раздражающим и, видит бог, Азирафель не представлял, как разорвать этот порочный круг.

+++

Идея спасения души демона была превосходной, но Гавриил понимал, что одними разговорами и добрыми намерениями тут не обойтись.

К счастью, у него были помощники.

В первую очередь, конечно, Тамиэль. Она не располагала ценной информацией, но зато собственным примером многому могла научить. Она возвращала к праведной жизни пропойц, воров и проституток, заботясь о них, выслушивая их жалобы, исцеляя их болезни, облегчая их боль. Правда, с Хастуром это все бы вряд ли помогло, он ни на что не жаловался. Возможно, его все устраивало в демонической жизни. От исцеления болезней тоже очевидно пользы бы не было — Хастур, пожалуй, выглядел так, будто был чем-то немного болен, но Гавриил не сомневался, что попытавшись исцелить эту болезнь только расстроит его и помешает дальнейшим поискам общего языка. Но, все же, Тамиэль была хорошим образцом для подражания.

Потом, конечно, был Азирафель. Он обожал человеческие истории, чем длиннее те были, тем больше ему нравились. А человеческие истории часто содержали то, что ускользало от взгляда небес. Равно как и от ада, возможно. По крайней мере, несмотря на то, что после падения Иеремиила, его имя было стерто из небесных скрижалей, а существование забыто, люди не просто помнили его, но и хранили все версии его падения, высказанные архангелами Метатрону, непонятно как просочившиеся с небес. Среди человеческих текстов можно было найти что-то полезное, и если так — то Азирафель это сделает, нужно только правильно попросить.

И, наконец, Табрис.

— Я такой: «слушай, это же просто моряки», а Тамиэль такая: «да, но ты же в конце концов один из них», и так-то оно так, но я же не такой, я даже плавать не умею. То есть умею, но не люблю, и, короче...

В историях Табриса можно было потеряться, отчаяться найти путь назад, построить дом, прожить пару веков, потом собраться с силами, отыскать путь наружу, выбраться и выяснить, что он все еще не дошел до сути дела.

Конечно, из него можно было вытащить прямой ответ, если он сам был на это настроен, но такое случалось далеко не всегда.

— Но так-то она мне не раз в этом помогала. Обычно, сам понимаешь, моряки когда сходят в порту, сразу отправляются к девочкам. Но некоторых кто-то ждет в другом порту, и вот тут, конечно, можно не рисковать подцепить какую-нибудь болезнь. Ненавижу тратить чудеса на лечения болезней, это типа так бессмысленно. Ну так, короче, Тамиэль — моя девушка в порту.

Откровенно говоря, Табрис был довольно бесполезным в том, что касалось возвращения падшему ангелу прежней благодати.

— Не знал, что ты общаешься с Тамиэль.

— У нее типа ото всех свои секреты, да? Настоящая королева тайн, шкатулка с секретом, она всегда такая милашка, которая печет лепешки и всем улыбается, но никогда не знаешь, что там у нее в голове. Так, типа, когда мы где на севере, в Нормандии или где, сходим, она сразу меня ждет в доках, чтобы в щеку поцеловать. Я ее для этого на руки беру, а то она ж вся такая маленькая, не дотянется.

Естественно. Тамиэль была миниатюрной, а вот Табрису, похоже, по ошибке выдали одно из тел, предназначенных для стражей, которые в день конца света будут держать Землю, чтобы та не не вращалась. Он на пол-ладони возвышался над Гавриилом, — а тот был самым рослым из архангелов, даже выше Иеремиила — и казался еще больше из-за манеры всегда держать голову чуть запрокинутой. Особенно во время разговоров. Как будто его бесконечные истории адресовались лично богу, а не собеседнику.

— И она не против, чтобы ты брал ее на руки? — в этом было что-то неправильное. Звучало как эвфемизм для неподобающих вещей. Тамиэль, конечно, не стала бы ничем таким заниматься, но Табрис мог пошатнуть ее праведность.

— Я очень хорош в держании на руках, типа просто идеален, если бы где-нибудь устраивали состязания, я бы победил. Хочешь, тебя возьму на руки?

— Нет.

Возможно, стоило бы приказать Табрису проводить меньше времени среди моряков. Или хотя бы попросить об этом. Не лучшая компания для ангела.

— Короче, не отвлекай со всякой ерундой, я же типа про Камаля рассказывал. Причаливаем мы, значит, и тут он такой…

+++

Не заметить Гавриила на константинопольском рынке было совершенно невозможно. Здесь ему определенно стоило бы носить какое-нибудь иллюзорное чудо, рядом с местными он выглядел просто вызывающе белокожим. Еще и одевался так, будто хотел это подчеркнуть. Хастур тоже не прятал свою кожу, но грязь и струпья позволяли ему затеряться в толпе — никто не хотел смотреть на него дважды.

Гавриила называли лилией сада господня, но Хастур с трудом представлял, что это могло бы значить. Разве что имелся в виду его цвет кожи. С другой стороны, белых цветов в мире полно, да и других белых вещей — тоже. Брюхо сельди, снятые с мяса пленки. Опарыши.

Ладно, не самые подходящие для описания ангела образы.

Но плоды снежноягодника или гриб-дождевик точно подошли бы больше, чем лилия. Слово «лилия» наводило на мысли о чем-то изящном и тонком. Полностью противоположном Гавриилу.

— Что ты здесь делаешь? — Хастур кивнул ему вместо приветствия, и сдвинулся к краю скамьи, освобождая место рядом.

— Присматриваю за тобой. Я знаю, что там, где ты появляешься, рано или поздно начинаются эпидемии, и я хочу знать, когда начнется следующая.

Вообще-то рано или поздно эпидемии начинаются везде, где люди собираются, им для этого вовсе не обязательно нужна помощь демонов. Достаточно съесть что-то не то, или с кем-то не тем переспать или не там закопать труп, а потом откопать. При комбинации этих вариантов получались самые лучшие болезни.

— Даже не надейся, что я тебе с этим помогу. — Чистая правда. Сближение — сближением, необходимость поддерживать дружбу — тем более, но добровольно позволять какой-то небесной твари портить свои эпидемии он не собирался. — Я не скажу тебе, над чем работаю.

— А если я угадаю? — Гавриил улыбнулся, и, не дожидаясь ответа, опустился с ним рядом. Приятно было смотреть, как он привыкает к миру смертных: он по-прежнему старательно обходил грязь и лужи, но, по крайней мере, больше накрывал тканью любую поверхность, на которую хотел сесть.

— Попробуй.

Все это более или менее повторялось: время от времени Гавриил появлялся рядом, пытался разговорить — и иногда это выглядело так, будто он заигрывал, но стоило Хастуру попытаться чуть-чуть сдвинуть границы, тот либо сразу исчезал, либо точно разом откатывался на половину тысячелетия назад: снова холодный взгляд сверху вниз, напряженная поза, сердито приподнятая верхняя губа.

— Моровое поветрие на юге?

— Нет. — Оно пришло с востока, и изначально его начал Лигур. Очень успешный проект, Вельзевул даже вынесла ему личную благодарность. Не то, чтобы это закончилось чем-то значительным, но она на такие вещи была не особенно щедра.

Зато была щедра на обратное. Лет пятьдесят назад она грозилась Хастуру буквально голову оторвать, когда узнала, сколько времени и какую долю выделенных на весь регион чудес он потратил на безуспешные попытки стабилизировать холеру и привезти ее в Европу. К счастью, за него заступился Пеймон — ему, похоже, нравилось ее раздражать.

— Ты сейчас на рынке. Хочешь чем-то заразить еду? Или ткани?

— Хорошая мысль, но вообще-то я просто отдыхаю.

Чистая правда. Сейчас у Хастура не было никаких конкретных планов, он просто присматривался к возможным вариантам. Но идея была интересная. Стоило поблагодарить Гавриила.

Хастур внимательно на него посмотрел — колено совсем рядом, можно было бы рискнуть положить на него руку.

Хотя нет, нельзя.

— Скажи… — в паузу, которую выдержал Гавриил, можно было вместить целую балладу. Иногда эти паузы бывали чертовски раздражающими. — Тебе правда нравится убивать людей?

— А тебе правда нравится им помогать? — Хастур пожал плечами.

— Почему ты опять отвечаешь вопросом на вопрос?

— Хорошо, я сам отвечу. Тебе не нравится им помогать. Ты ненавидишь людей. Ты даже смотришь на них с презрением. Всегда.

— Неправда, я…

— Тебе нравится одежда, а не портные, которые ее шьют. Мне вот плевать на людей. Они скучные. Но вот болезни и всякие паразиты — это интересно. Думаю, ради работы с ними я и появился на свет.

— Не думаю, что ради этого, — Гавриил поджал губы и окинул Хастура очень странным взглядом. Вроде как скорбным и, пожалуй, сочувствующим, но в нем еще было какое-то торжествующее самодовольство. В большем количестве, чем обычно. — Скажи, а ты не думал о том, чем мог бы заняться, если бы не был демоном?

— Я — демон и никогда не стану кем-то еще. Перестань задавать глупые вопросы.

Гавриил нахмурился.

— Пожалуй, я дам тебе еще немного времени, чтобы подумать. Я уверен, что ты сможешь найти ответ. — Он плавно встал со скамьи. — И, надеюсь, когда я спрошу тебя в следующий раз, ты ответишь правильно.

Хастур понятия не имел, что тот имел в виду, но спрашивать не стал. Тем более, что мысль о заражении чем-нибудь тканей на рынке увлекала его настолько, что он даже не заметил, как Гавриил ушел.

▼Где-то в Монголии (и не только), 1325 нашей эры⬍

— Я, короче, такой: «да зачем, это же проститутка», а Тамиэль такая: «да в этом и смысл». Так вот в этот раз все было как в тот, только…

Разумеется, в очередной истории Табриса речь опять шла о проститутках. И о Тамиэль. В этом определенно было что-то порочное. Гавриил подумал, что стоит поговорить с ними обоими об этом, пока не поздно.

— Мне надо было спешить на корабль, иначе бы вопросы возникли, сам понимаешь, но уж тут не остаться было никак нельзя…

Они стояли в тени юрты, ожидая прибытия Самаэля и демонов. Хозяин юрты, старик Хэнчбиш, лежал на земле у их ног — он умер от сердечного приступа где-то полчаса назад и теперь его душа застряла на перепутье. Обычно такое происходило только с совершенно непримечательными людьми, души которых после смерти скитались туда-сюда, стучались во все двери, до тех пор, пока кто-нибудь из простых ангелов или демонов не забирал их куда-нибудь. Или пока случайно не проваливались в чистилище.

Однако, Хэнчбиш был достаточно грешен, но, в то же время, и достаточно добродетелен, чтобы стать причиной конфликта.

К его смерти старательно подготовились: во-первых, три года никто ни с небес, ни из ада, не появлялся рядом с его жилищем, чтобы не тому самостоятельно выбирать путь, во-вторых, ангелы и демоны, вызвавшиеся перечислять его добродетели и грехи, заранее подготовили аргументы. Простая формальность, чаще всего подобные судилища заканчивались обычным спором, в котором побеждал тот, кто громче кричал — или же выбор оставляли за самим умершим, и тот, как правило, выбирал рай.

— Я ей и говорю: «ты же моя славная девочка в порту, зачем мне еще кто-то?», а она вся такая улыбается и тут говорит: «я не всегда ей буду, ты же понимаешь», это как будто типа вообще из ниоткуда возникло, но она, конечно, все объяснила.

В юности, до отшельничества, Хэнчбиш был воином, а для таких всегда непросто найти защитников, но Табрис и Тамиэль охотно согласились помочь, как и всегда. Правда, Тамиэль не пришла лично, но передала свиток со своими аргументами, чтобы Гавриил мог его зачитать — конечно, ее присутствие было бы приятным дополнением, но требовать требовать от нее чего-либо было во-первых невежливо, а во-вторых — бесполезно. Общение с Табрисом для нее даром не проходило, Тамиэль научилась выкручиваться из неудобных разговоров.

Собственно, влияние Табриса немного беспокоило Гавриила. Тамиэль была добродетельна, но Табриса мир людей успел немного испортить, а испорченность легко распространяется. Она как болезнь, которую невероятно тяжело вылечить.

— А я такой: «если Иегудиил узнает, она тебе просто глаз на жопу натянет, от крыльев одни перья полетят». И тут она, короче, говорит: «да все нормально будет, Гавриил за меня заступится, он всегда такой милый», типа того.

Услышав собственное имя, Гавриил снова попытался прислушаться к бесконечному потоку слов, но ухватить суть так и не смог.

— Я немного прослушал, что она сказала?

— Что ты милый. Не отвлекай. Сейчас самое главное начнется. А, и еще, короче… Ну, это насчет того, почему она не пришла. Дело довольно сложное так в двух словах и не описать. Но она вот короче говорит: «быть славной девочкой в порту, конечно, хорошо, но я так больше не могу». Короче, ну, ты понял.

— Более или менее. — Табрис говорил без остановки уже целую вечность и если бы Гавриил честно признал, что не понял, скорее всего, монолог бы начался с самого начала. Это того не стоило. Лучше спросить у самой Тамиэль.

— Вот и славно. Гавриил, ты просто лучше всех, — наклонившись ближе, Табрис похлопал его по плечу и легко дернул за мочку уха. Возможно, в чем-то и Тамиэль на него плохо влияла. — Тогда я пока пойду. На случай, если Самаэль и компания появятся до моего возвращения, то вот, свиток с моим посланием, типа прочитаешь, если что — добавишь от себя немного, ты же в этом хорош.

— Подожди, что?..

— Увидимся! — Табрис c виноватой улыбкой пихнул ему в руку небольшой свиток, такой же, как тот, который передала Тамиэль, а потом буквально отпрыгнул назад и растворился во вспышке света. Он редко пользовался чудесами для перемещения, но, видимо, сегодня уж очень спешил.

Гавриил удобнее перехватил оба свитка и подумал, что стоит отчитать Табриса, когда они встретятся в следующий раз. Он мог бы хотя бы предупредить, как это сделала Тамиэль. С его безответственностью нужно было что-то делать.

Так или иначе, встретиться с Самаэлем и демонами придется в одиночку. Гавриил вздохнул. Он не сомневался в своей способности одержать на судилище верх, но оставаться без поддержки всегда несколько грустно.

И именно в этот момент, наконец, появился Самаэль. Во всем великолепии, если можно так выразиться.

— Надеюсь, я не слишком опоздал? — с усмешкой в голосе спросил он.

Вероятно, была какая-то причина по которой Самаэль, проводивший больше времени в аду, чем на небесах, все еще формально считался ангелом, но Гавриил этой причины не знал. С его точки зрения, Самаэль должен был пасть уже хотя бы из-за манеры одеваться, не говоря уж обо всем остальном. Простая идея о том, что предметы одежды должны сочетаться друг с другом, с тем, кто их носит и, в конце концов, с эпохой, судя по всему, никак не укладывалась у Самаэля в голове. Он просто надевал сразу все, что ему нравилось — вышитый алый гематий, шелковые шаровары, массивное нефритовое колье, десяток колец и накинутую на плечи странную сетку, сплошь унизанную камнями.

О косметике и говорить не стоило.

— О, Гавриил, — рассеяно протянул Самаэль, — надо же. Я думал, это уже не твой уровень. Надеялся встретить кого-нибудь поинтереснее.

— Не думаю, что кто-то мог бы справиться с этой работой лучше меня.

— Как скажешь, — Самаэль презрительно поморщился. — Хотя я бы это не назвал работой: раз в пару столетий дотащить свою задницу до какого-нибудь трупа.

Он терпеть не мог Гавриила поэтому, естественно, утверждал, что тот безвкусно одевается и лишен чувства юмора. 

Гавриил, в свою очередь, подозревал, что причина в банальной зависти. Дело было не только в красоте и элегантности, хотя они свою роль сыграли, но гораздо важнее другое: Самаэль проводил свои дни в окружении грешников, демонов и прочего сброда, присматривал за тем, чтобы никто в аду не пытался уклониться от работы. Гавриил же не просто должен был всего лишь следить за тем, чтобы праведники в раю ни от чего не страдали — он, в сущности, мог не делать даже этого: ангелы не посмели бы его ослушаться, даже теперь, так что достаточно было время от времени напоминать смотрителям райского сада о том, для чего, собственно, сад нужен.

— Ладно, давай перейдем к делу.

Гавриил согласно кивнул и взглянул на солнце. Табрис задерживался. Конечно, личное присутствие не требовалось, довольно было отданного послания, но все же в окружении спутников он бы чувствовал себя увереннее.

— Со стороны ада со мной Ариох, заблудший хранитель…

Самаэль взмахнул рукой и рядом с ним возник светловолосый падший ангел, из середины лба которого выступал короткий, но явно острый на вид рог.

— О, привет, Гавриил. Давно не виделись. Что-то ты неважно выглядишь.

Гавриил плохо помнил Ариоха и с трудом представлял, чем мог его так зацепить, что тот, похоже, до сих пор был зол. По крайней мере, сердит.

Как и любому начальнику, Гавриилу иногда приходилось быть с подчиненным строгим, но ничего чрезмерного.

— Зато без рогов.

— Ага, и по-прежнему без совести, как я погляжу.

Самаэль смерил Ариоха строгим взглядом и тот заткнулся. При всех недостатках — включавших любовь к дешевым эффектам — Самаэль относился к работе ответственно и никогда не позволял судилищам превратиться в балаган, как бы сильно демоны ни старались.

— ...Партас, отец слепоты…

Самаэль взмахнул рукой снова и справа от Ариоха возникла большая черная птица с человеческой головой.

Как правило, ангелам при падении оставляли крылья, в качестве напоминания о прежней святости. Но зачастую их — в наказание ли, из желания ли оскорбить небеса, уродовали. Гавриилу довелось видеть опаленные, сломанные, неестественно вывернутые — и, конечно, крылья Азазеля, из которых выщипали все перья, из-за чего те теперь напоминали лапы исполинского паука.

Но этот Партас, кем бы он ни был до падения, похоже, выбрал противоположный путь, и, сохранив нетронутыми крылья, он принес в жертву человеческое тело.

Задумавшись, Гавриил с интересом заметил, что это кажется ему более отвратительным, чем калеченье крыльев. Несколько десятилетий назад он поймал себя на осознании того, что ему нравится пользоваться человеческим телом. То, как сокращаются мышцы, рельефнее проступая под кожей. Как натягиваются жилы. Как кровь струится по сосудам. Он даже полюбил пешие прогулки, открыв для себя очарование движения суставов внутри тела.

Возможно, в этом тоже можно было найти что-то порочное, но, с другой стороны, Гавриил отдавал должное тому, что бог дал ему. Нет ничего дурного в наслаждении данными свыше благами.

И то, что кто-то мог поступить со своим телом так, как этот демон, казалось ему довольно омерзительным.

— ...и Богул, пожиратель детей. — Самаэль взмахнул рукой в третий раз.

— Богул не смог прийти, я вместо него, — сказал Хастур. — За меня поручится лорд Вельзевул. Я —  Хастур, владелец озер…

— Всем плевать, малыш. Замолчи, тут взрослые разговаривают.

Жаба Хастура сердито квакнула, но Самаэль даже не повернулся в его сторону.

— Что их словам противопоставят небеса?

— Со стороны рая выступают Тамиэль, милосердная из милосердных, и Табрис, ангел свободной воли. Которым есть чем заняться, в отличие от демонов, так что они со мной не прибыли. Но я принес их послания и готов зачитать.

— После того, как выскажутся демоны.

— Разве не умерший должен решать? — Гавриил кивнул на все так же мирно лежавшего на песке старика. Для его души время сейчас остановилось, она была заточена в мертвом теле и окружена пустотой. В каком-то смысле это было похоже на окончательную смерть — вроде той, которую ангелы принимают от адского пламени, — только в неокончательном виде.

— Порядок старшинства. Ты, конечно, почетный архангел, но никто здесь не станет спорить с тем, что «почетный» — ключевое слово. Ты считаешься обычным ангелом. Я же принадлежу к господствам. Я главнее тебя.

Ариох фыркнул.

С одной стороны, было бы разумно не позволять над собой издеваться, Гавриил это понимал. С другой — не менее разумно было бы не показывать свои эмоции. Он уже почти четыреста лет не плакал при свидетелях из-за своего понижения, но если Самаэль продолжит в том же духе, то в этот раз до четырехсот дойти не удастся.

— Хотя знаешь что? Правда, пусть он решает. Хэнчбиш, восстань! — Самаэль поднес раскрытую ладонь к губам и дунул на нее.

Когда его дыхание достигло тела Хэнчбиша, по тому прошла судорога, глаза открылись, и, через пару секунд, душа выскользнула из них солнечным зайчиком, а, еще миг спустя, обрела форму.

— А, Джибрил и Назиат Самаэль… Я ждал вашего прихода. Я знал, что Маляк аль-маут вас пришлет. Но в своих снах я видел вас иначе.

— Сны — это не пророчества, старик. Скорее объедки мыслей.

— ...вы выглядели моложе, — медленно продолжил Хэнчбиш. — И толще. Но были более скромно одеты, особенно ты, Назиат Самаэль. И сидели на лошадях. Прекрасных скакунах, вроде того, что был у меня в юности.

— Довольно. Скажи, кто первым должен высказаться: посланник рая или ада?

— ...и птицы там не было.

— Он меня уже бесит. Знаете что? Пусть его к хренам в рай забирают, — Партас недовольно захлопал крыльями, поднимая вокруг себя тучу пыли. — Не хочу его видеть.

Типичный демон. Скорее закроет глаза на проблему, чем попытается ее решить.

— Пусть первыми говорят демоны, — Хэнчбиш все еще не сводя взгляда с Партаса, хоть тот и делал все возможное, чтобы казаться невидимым. — Они же были со мной в начале пути.

Начинать всегда сложнее, чем отвечать, это правда. Но на судилищах душ аргумент «я первый сказал» считается таким же весомым, как прочие.

— Тогда я заявляю, что место этой души в аду, — выступил вперед Ариох. — Многие знали старика Хэнчбиша как праведного затворника, но он оставил мир не из праведности, а из-за непомерной гордыни.

— Это правда, не стану спорить.

— Я говорю, что этому грешнику место в аду, потому что, разграбляя чужие дома, он собрал много золота, но оставил его все для себя, закопал в землю.

— Я забыл дорогу к тому месту, — возразил Хэнчбиш.

— Не важно, твое сердце не забыло, — Партас засмеялся и снова захлопал крыльями.

Демоны бывали почти завораживающими в своей отвратительности.

— Я, от лица Богула, также говорю, что место этого человека в аду. Всю юность он был убийцей. Ему не было и двенадцати лет, когда он убил своего старшего брата, чтобы стать наследником. А год спустя убил двух младших, чтобы они не повторили его путь.

— Что ж, и это правда, — усмехнулся в усы Хэнчбиш.

С каждой секундой он все меньше походил на праведника, место которому в раю.

Это не означало, что Гавриил не собирался за него бороться. Не обязательно симпатизировать тому, кого хочешь спасти.

Он посмотрел на Хастура. Тот ответил взволнованным, пожалуй, даже встревоженным взглядом.

Подступив на шаг ближе к Хэнчбишу, Гавриил снова обвел собравшихся взглядом, и, выдержав небольшую паузу, начал чтение.

— Вот послание Тамиэль: «Место этого человека в раю, потому что всех, кто приходил к нему, он утешал своими словами, одним раскрывая истину, другим — принося покой. Даже когда они испытывали его терпение, он говорил с ними, делясь своей мудростью».

— Надеюсь, что это правда и моя мудрость им пригодилась.

Гавриил развернул послание Табриса. Оно гласило: «Я ничего не придумал, извини» — и много красивых завитушек вокруг.

Что ж, теперь понятно было, почему он сбежал. Поступок некрасивый, но объяснимый.

— Итак, вот послание Табриса, — медленно произнес Гавриил, пытаясь представить, что бы сказал Табрис.

«Этот старик типа весь такой "имел я вас всех ввиду"» или что-то в этом духе. Он всегда обращал внимание на подобные вещи, на то он и ангел свободной воли. Но проблема свободной воли заключалась в том, что сама по себе она не была добродетелью.

Гавриил пожалел, что не может поступить как Табрис.

Хэнчбиша, таким, каким он стал за годы жизни вдали от других людей — не считая тех, кто приходил к нему за советом, — нельзя было назвать плохим человеком. Он был умеренно добродетельным, и, конечно, отказ от насилия делал ему честь, но был ли он праведником, заслуживающим рая? Гавриил в этом сомневался.

Но он обязан был настаивать на этом, потому что сдавшись признал бы собственную непригодность к этой работе.

— Место этого человека в раю, потому что… он всегда был честен с самим собой. Знал свои пороки и свои добродетели, и никогда не отрекался от них.

Это по крайней мере походило на правду и не значило ничего конкретного.

— А это добродетель само по себе?

— Да насрать. Пусть валит в рай, мразина скучная, говорю же. Он мне не нравится.

— Я всегда на стороне ада. Я выступаю за то, чтобы он отправится в ад. Без обид, Партас, но ты мог бы быть и объективнее.

— Он назвал меня птицей. Пусть в раю так ангелов называет.

Хэнчбиш молча наблюдал за ними, не торопясь высказаться в свою защиту.

— Нам всем тут место в аду, не так ли?

— Будь повежливее, Ариох. У нас тут настоящий архангел. Меня он тоже бесит, но ты или ведешь себя прилично, то больше на судилища не попадешь.

— Я, пожалуй, тоже выскажусь за рай. Если он не нравится Партасу… — Хастур неловко запнулся. Его слова звучали как довольно паршивое вранье. Возможно, не все демоны — такие уж хорошие лжецы, как о них принято говорить.

И он хотел, чтобы Хэнчбиш попал в рай. Возможно, у Хастура была корыстная цель, но Гавриилу нравилось думать, что причина в его влиянии. Даже маленькие шаги вперед были важны.

— Вы не будете биться за мою душу? — наконец, спросил Хэнчбиш.

— Биться?

— Так было в моем сне. Мне снились кони и стрелы, и вскрики, пронзительные, как звук лопнувшей струны. И до рассвета я чувствовал себя воином, как в прежние времена. — он прикрыл глаза с мечтательной улыбкой. — Неужели вы не будете?..

— Будем! — воскликнул Ариох и бросился на Гавриила раньше, чем кто-либо успел заметить, что биться вовсе не обязательно.

Ариох был невысоким и худощавым, но неожиданность дала ему существенное преимущество. Он был быстрым, как змея, и совершенно по-змеиному же пытался впиться зубами в шею. Гавриил попытался перехватить его поперек туловища, но Ариох с легкостью вывернулся.

В нем вообще было что-то змеиное. Это объясняло, почему он был так зол на Гавриила.

Теперь тот вспомнил.

Было четыре ангела-змея, по одному на каждую сторону света. Лишь один из них совершил тот грех, но когда их всех спросили, который из них подговорил Адама и Еву вкусить плод, ни один не сказал правды. Вся их порода оказалась дурной. И небеса от нее избавились.

Судя по поведению Ариоха, решение было правильным.

+++

Может, люди, с которыми Хастур общался на земле, и не были образцами благородства, но даже в их среде существовали представления о чести. И заступиться за того, кого бьют — по крайней мере, пытаются побить, — если это твой друг, считалось правильным. В аду по этому поводу мнения расходились, как и по поводу того, кого считать другом, но в целом в отношениях с Гавриилом Хастур старался опираться на человеческие традиции.

Так что схватить Ариоха за шиворот и попытаться оттащить его от Гавриила подальше, было хорошей идеей.

Ариох был сильным и вертким, но вдвоем у них почти получилось с ним сладить, а потом Самаэль закончил со своими «ой, ну перестань, что ты тут устраиваешь» и вмешался. По слухам, ему для работы выдавали чудеса чуть ли не в неограниченном количестве. Все-таки ангел смерти должен быть на высоте.

И он просто заставил Ариоха замереть. Парализовал прикосновением, после чего Хастуру оставалось только оттащить того в сторону, позволяя Гавриилу отряхнуться, поправить одежду, ощупать шею, проверяя, не идет ли кровь.

Партас наблюдал за происходящем молча. Его, как тварь бездны, ничуть не волновали стычки между ангелами.

Тварей бездны вообще мало что волновало, в этом плане Партас ничем не отличался от Анабота.

Отступив на шаг, Хастур еще раз обвел взглядом с любопытством разглядывавшего свой труп Хэнчбиша, на все еще скованного чудом Ариоха, на пытавшегося поправить волосы Гавриила — тот отпустил их чуть длиннее в последнее время.

Вообще-то ему не шло, но длинные пряди как будто просились в руку, чтобы потянуть на себя, резко и грубо. Хотя нет, с ангелом так нельзя. Наоборот, нужно быть нежным.

Неожиданно Гавриил замер и посмотрел ему прямо в глаза, точно почувствовав эхо этой мысли и Хастур отвел взгляд. Не то, чтобы он всерьез подозревал, будто ангелы знают, кто о чем думает — хотя такие слухи ходили, — но скорее дело было в обычной неловкости.

И тут он увидел блеск на земле, у самых своих ног.

Она лежала в песке — тонкая серебристая цепочка, до этого, похоже, удерживавшая волосы Гавриила, поэтому теперь у него был немного растрепанный вид. Наверное, порвалась или расстегнулась, когда Ариох на него набросился. Она была удивительно скромной, легко терялась в темных локонах, похожая на еще одну нить седины, неудивительно, что Хастур не заметил ее до того, как она упала.

Он наклонился, быстрым движением подхватил цепочку и машинально намотал на пальцы. Серебро чуть жгло кожу. Святой металл. Вряд ли он смог бы объяснить, почему ее поднял. Просто спонтанное желание.

— Я столько лет ждал этого!.. Он меня в ад отправил! — Ариох еще что-то пытался крикнуть, но Самаэль явно не был намерен слушать. Он был каким-никаким, но ангелом и проблемы демонов его наверняка мало волновали.

Он дважды щелкнул пальцами и на земле с ним рядом проступили липкие черные капли воды адских рек. Видимо, Ариоха ожидал быстрый путь домой. И неприятный разговор с начальством — нужно очень постараться, чтобы запороть такую простую вещь, как свидетельство на судилище, но он справился.

С другой стороны, Гавриил умеет взбесить.

Хастур снова перевел взгляд на обернутую вокруг пальцев цепочку. Блестящая, длинная, с небольшими заколками, созданная для того, чтобы аккуратно удерживать волосы, а не стягивать их вместе.

Люди обмениваются подарками с теми, с кем близки. Друзья, любовники и так далее.

Жаба недовольно — по крайней мере, Хастур в этом был уверен — подогнула лапки и легла. Обычно она предпочитала полусидеть, но здесь ей явно не нравилось.

Хастур попытался представить себе что-нибудь непристойное и подходящее моменту. Как он срывает цепочку с Гавриила, когда тот все же соглашается на поцелуй, например.

Хотя нет, это недостаточно непристойно.

Лучше представить тот самый миг, когда он, завершая пари, забирает целомудрие Гавриила. Хастур смутно представлял себе, какой именно момент считается потерей целомудрия — начало секса, оргазм, или вообще само согласие, но по разговорам среди падших давно понял, что само это целомудрие — штука для ангелов довольно важная. Скорее всего, Гавриила удастся уговорить только при особых условиях, в красивой спальне и все такое, но, где бы это ни случилось, суть одна: несколько секунд — или минут, или, может, пара десятков, если считается только весь процесс целиком, — и все, лилия сада господня сломана, лепестки помяты, ей больше не стать прежней.

Хастур украдкой взглянул на оживленно спорящего с Самаэлем Гавриила. Нет, что бы ни говорили люди, вся эта ерунда с лилиями тому категорически не подходила. Он был красивым, но вообще не как лилия.

С каждой их встречей Хастур все яснее понимал, что испытывает влечение к Гавриилу. Не просто желание, вроде того, которое время от времени появлялось во время работы: обычное дело, иногда мужчина или даже женщина, хотя чаще все-таки мужчина, — просто вызывает желание. Заняться сексом. И, естественно, передать ему пару подходящих болезней по случаю. Но с Гавриилом ситуация постепенно стала другой. Наверное, Хастур не подобрал бы подходящих слов для описания разницы между сиюминутным желанием и влечением, но сам он ее понимал ясно: вот это — просто здесь и сейчас, на один раз и забыть потом, а другое дело — когда точно знаешь, что хочешь именно его.

Возможно Хастур просто на нем слишком зациклился и ничего такого особенного не было. С другой стороны — хоть бы и было. Как будто плохо хотеть трахнуть ангела. Азазель, например, вообще ни о чем кроме этого не думает.

Каких-то конкретных фантазий насчет того, как бы удобнее забрать целомудрие Гавриила, у него не было. Наверное, лучше это сделать как-нибудь безболезненно и быстро, чтобы тот не успел передумать. Но с другой стороны, здорово было бы его раздеть, посмотреть на его тело вблизи. Потрогать как следует, ощупать все мышцы, провести ладонями по коже. Интересно, насколько она теплая? Интересно, как звучит его голос, когда он стонет от наслаждения — если, конечно, это вообще возможно?

Он убрал цепочку в карман.

Хастур был почти уверен, что когда дело доходит до стонов, Гавриил невероятно шумный — из тех, кто не замолкает ни на секунду, пока не охрипнет. Он изо всех сил пытался казаться сдержанным и строгим, но за этой маской пряталась целая пропасть страстей. Нужно только суметь ее снять.

Беда была в том, что Хастур понятия ни имел, как продвинуться дальше этой их нынешней «дружбы, но не совсем». Он уже подумывал о том, чтобы попросить у кого-нибудь совета.

— Хастур?

Каким бы громким Гавриил ни был, иногда он умел появляться абсолютно бесшумно и к этому Хастур так и не смог привыкнуть.

— О, привет. Остальные уже ушли, да? — действительно, ушли. Неудивительно. Судилище уже закончилось, и, видимо, Хэнчбиш уже отправился в рай. Не самая большая потеря для ада, к тому же в ней все равно обвинят Ариоха.

Хастур не назвал бы это подарком со своей стороны, но по крайней мере он постарался сделать Гавриилу приятное. Это должно считаться.

— Ты забрал мою цепочку.

Хастур открыл рот, собираясь сказать «нет», но тут понял, что это не был вопрос.

— Она очень красивая, — это был относительно честный ответ. На самом деле, Хастур не сказал бы точно, почему именно ему захотелось ее забрать, решение было спонтанным. Просто она так хорошо лежала, а ему вдруг захотелось получить что-то принадлежавшее Гавриилу. Вроде подарка на память, да — ведь тот очевидно ничего не стал бы ему дарить, не в ближайшую пару сотен лет.

— Верни ее.

— Зачем мне это делать?

— Это было бы правильно.

С точки зрения ангела — несомненно. Может, и стоило подыграть. Хастур задумался.

Жаба тихо квакнула. Наверное, подобные требования ей тоже не нравились.

С другой стороны, может, если вернуть эту вещицу, Гавриил начнет доверять ему немного больше. После этого продолжить сближение будет уже легче. Он уже вел себя с Хастуром как с другом — ну, типа того. По крайней мере, в аду это бы уже сошло за близкую дружбу. Точнее, за лучший ее вариант, который там ни у кого не вызовет вопросов. У ангелов стандарты наверняка выше, но суть одна.

— Ладно, — с коротким кивком, он запустил руку в карман. Лучше и вправду вернуть, чем его рассердить или обидеть лишний раз.

Оставалось только ее отыскать. Может, цепочка была и тонкой, но все-таки серебряной и успела провалиться довольно глубоко. Хастур пошарил в кармане. Ничего похожего на серебро.

— Сейчас найду. Вот, подержи, — он не глядя пихнул Гавриилу в руку склянку с мухами. Раз уж тот так хочет получить свою побрякушку, пусть хотя бы поможет ее отыскать.

Его карманы не были такими уж бездонными, но влезало в них больше, чем могло бы. Небольшое пространственное чудо, очень помогающее в работе. Беда была в том, что если уж что-то проваливалось поглубже, найти это становилось непросто.

— Это тоже подержи. И вот это. — За склянкой последовали свиток запретных слов и живая черная крыса. В кармане стало немного свободнее.

Что-то смахвающее на крыло саранчи затрепетало под пальцами и рванулось в сторону.

В самом низу лежала небольшая глиняная табличка, которую при случае стоило бы передать какому-нибудь оккультисту, и, похоже, цепочка завалилась прямо под нее.

Приподняв ее край, Хастур почувствовал, как под ногти забиваются крошки угля, ладана, хлеба и сушеного крысиного мяса. Наверное, надо было все же вытряхнуть отсюда всякий мусор.

— Ага, вот. Нашел. — В этот момент серебро так сильно обожгло его пальцы, что Хастур едва не вскрикнул. — Забирай свою дурацкую цепочку. Все равно она порвалась.

— Так славно, что ты не стал ее красть… — Гавриил осторожно перехватил цепочку и легко встряхнул, видимо пытаясь сбросить засевший между звеньев мусор. — Но, прости, я, кажется, потерял твой обед.

— Мой обед?

— Та крыса…

— Я что, по-твоему, ем живых крыс? Мерзость какая. — Хастур, конечно, пробовал есть разных тварей живьем, но это гораздо приятнее было делать не в человеческой форме. — Подожди, ты ее потерял? Как? Я дал ее тебе всего на секунду.

— Она меня укусила, — Гавриил демонстративно поднял руку, показывая небольшую рану, все еще сочившуюся кровью.

Хастур всерьез пожалел, что он не падший ангел — у тех получались чудеса исцеления, не хуже чем у небесных. Был бы он одним из них — сейчас взял бы Гавриила за руку и заживил рану бесследно.

Но он таким не был и мог разве что залепить рану слизью. Слизь Гавриилу вряд ли понравится.

Какая-то часть Хастура понимала: можно неплохо посмеяться над тем, что маленькой крысе достаточно было всего один раз укусить — и архангел, бывший архистратиг, бывший посланник божий, немедленно сдался. Но во-первых, это бы расстроило Гавриила, поставив под удар было выстроившиеся дружеские отношение; вроде бы Хастур уже научился избегать подобных ситуаций. А во-вторых, в самой потери крысы не было решительно ничего забавного.

Вопреки стереотипам, ад уже давно не был особо заинтересован в масштабных эпидемиях быстро убивающих болезней. Они показали себя неэффективными. Человек должен продолжать жить и грешить после заражения, в идеале — успевать завести детей.

Моровые поветрия, уничтожающие какой-нибудь город целиком — другое дело. Они иногда полезны. Решают грядушие проблемы.

Крыса предназначалась для разрушения небольшого города на острове посреди озера Тескоко. Болезнь выкосила бы юный Теночтитлан подчистую, прервав развитие народа, который должен подарить небесам многих праведников, а потом медленно умерла бы сама или деградировала до мучающих оленей язв.

Хастур понял, что его точно накажут за потерю крысы.

Он осмотрелся. Крысы нигде не было видно.

— Если мы ее не найдем — это будет та еще чума…

— Но не хуже же карфагенской?

Хастур попытался прикинуть, какова вероятность, что крыса с ее блохами доберется до Великого Шелкового Пути. По идее, она не могла далеко убежать.

— Вряд ли хуже, но…

Гавриилу явно не понравился этот ответ. Понятно, почему. Хоть ангелы и умеют извлекать выгоду из эпидемий, быть причастным к одной из них вряд ли хоть одному хочется.

— Ну, не обязательно, конечно. Здесь вроде нет других крыс, и если все не дойдет до людей, болезнь просто исчезнет.

Гавриил сердито сжал губы и Хастур понял, что всякими «не переживай» тут не поможешь.

— И вообще, я не думаю, что кто-нибудь узнает, что это ты выпустил крысу.

— Если ты никому не скажешь.

Он готов был доверить Хастуру эту тайну. Не то, чтобы у Гавриила был выбор, но все равно: он доверял ему тайну. Нужно просто какое-то время подержать ее при себе, а потом попросить поцелуй в благодарность за это.

Или еще что-нибудь, да.

— Ни за что. Честное слово.

— Чего стоит честное слово демона?

— Не меньше чем честное слово ангела.

Гавриил окинул его напряженным взглядом, видимо, пытаясь прикинуть, насколько высоко Хастур ценит слово ангела.

— Спасибо. — Гавриил улыбнулся на прощание и исчез. Странно было бы ожидать, что он вызовется помочь.

Хастур остался искать крысу — в юрте, под ней и рядом.

Спустя час поисков у него появилась теория о том, что, возможно, выпитая капля архангельской крови наделила крысу особыми способностями. Может, сделала невидимой или подарила способность к чуду перемещения.

Спустя еще час, оставшись почти без чудес в запасе, Хастур решил вернуться в ад. В конце концов, народу мешика можно подкинуть на их остров проказу, а что за планы может нарушить одна-единственная крыса?

+++

Ответ на этот вопрос — примерно все.

Крысы уничтожили почти столько же империй, сколько люди, умудрившись не создать ни единой собственной, не погрязнуть в бюрократии и не начать сомневаться в правильности своих решений.

Люцифер был бы гораздо счастливее, если бы демоны больше походили на крыс, чем на людей.

+++

Руанский дом Тамиэль мало чем отличался от карфагенского: такой же скромный, такой же чисто прибранный, несмотря на отсутствие прислуги. Гавриилу нравилось здесь бывать.

Сегодня, правда, он бы предпочел обойтись без этого визита. День уже вышел довольно утомительным. Радость из-за того, что, как и ожидалось, Хастур не стал пытаться украсть цепочку, а вернул ее после первой же просьбы, немного его скрашивало, но судилище оказалось еще более раздражающим чем обычно и встреча с Ариохом оптимизма не добавила.

И, конечно, Табрис.

Нужно будет поговорить с ним.

— Как замечательно, что ты обо мне не забыл!

Иногда у Гавриила складывалось ощущение, что Тамиэль о нем очень невысокого мнения.

Она подступила ближе и потрепала его по щеке — с одной стороны, вроде бы как обычно, Гавриил уже успел привыкнуть, но с другой — на этот раз она сделала это как-то по-другому. Больнее.

— Я буду по этому скучать, — Тамиэль грустно улыбнулась. — Жаль, Табриса здесь нет, я с радостью его поцеловала.

— Ты сказала, что хочешь меня увидеть. — Последнее, о чем Гавриил хотел сейчас представлять себе — это поцелуи между Тамиэль и Табрисом.

— Да, верно. Вот, — она протянула ему небольшой свиток, такой же, как тот, в котором было послание для судилища души Хэнчбиша. — Надеюсь, Табрис тебе все объяснил. Доставь, пожалуйста, на небо как можно скорее.

Что ж, возможно, Табрис действительно все объяснил.

Гавриил развернул свиток и пробежал взглядом по первым строкам.

— «Прошу принять мое заявление о падении»? Табрис решил пасть и ты помогла ему это написать?

Добровольные падения случались крайне редко, но Гавриил все же гордился тем, что разрешил их. Пусть даже Селафиил и не воспользовался этой возможностью.

Что было немного обидно, потому что именно для него эта возможность изначально и создавалась.

— Ты — самый славный среди архангелов, но иногда такой глупенький.

— Тамиэль, ты забываешься.

— Я через пару часов официально стану демоном. Так что теперь говорю и делаю все, что захочу.

Конечно. Теперь все встало на свои места. Вот почему Табрис не успел подготовить слова в защиту Хэнчбиша — готовился к чему-то другому.

И вот почему когда он рассказывал о встречах с Тамиэль, в историях всегда всплывали проститутки — им же надо было как-то удовлетворять страсть друг к другу, пусть и опосредованно.

— Ты отдаешь самое дорогое, что есть у любого ангела, только чтобы трахаться с Табрисом?

— Что?

— Мне давно стоило догадаться. Ты же его девушка в порту, он о тебе постоянно говорит, и все знают, зачем девушки в порту ждут моряков. А ты проводишь столько времени с падшими женщинами, неудивительно, что успела набраться от них разных порочных мыслей.

— Что ты несешь, Гавриил?

— Вы не можете этим заниматься, пока вы оба ангелы, но если один из вас падет, то вы формально обойдете это правило. И вот тогда дело не ограничится поцелуями в щеку. Будет брать тебя на руки всеми способами, которые знает. Неужели это того стоит?

Несколько секунд Тамиэль молча смотрела ему в глаза. Потом она медленно попятилась, чуть подобрав юбки, как будто на месте Гавриила вдруг оказалось что-то отвратительное. Вроде змеи. Или крысы.

— Ты прав, мне не стоило говорить, что ты иногда глупенький. «Иногда» — не совсем подходящее слово, — она вздохнула и опять грустно улыбнулась. — Просто бывает так, что глупости, которые ты говоришь, звучат очаровательно. Но сейчас…

— Хочешь сказать, дело не в Табрисе?

— Он мой друг и мне очень грустно с ним расставаться. Как и ему со мной, похоже. Но есть те, кто важнее друзей.

— Кто? — понятно, все было еще хуже: Тамиэль соблазнил какой-то демон.

— Люди в аду. Мы могли бы делать для них больше.

Ладно, ситуация стала немного неловкой.

— Мы делаем! Постоянно! — Гавриил постарался вложить в это заверение всю свою искренность. Он должен был звучать как можно  убедительнее.  — Я лично подписал распоряжение о пересмотре греховности поступков младенцев, которых держат в Лимбе.

— Когда?

— Естественно, до того, как…

— То есть больше тысячи лет назад. И, кстати, официально Лимб не является частью ада. Он прописан к чистилищу и любой ангел может в любой момент туда заглянуть, чтобы хоть немного облегчить страдания душ. Я же говорю о тех, кто в аду.

— Ты вполне можешь молиться за них отсюда.

— Этого мало. Разве высшая доблесть не в том, чтобы отдать свою душу ради других?

Ангелы падали по самым разным причинам. Люцифер был слишком высокого мнения о себе, Иеремиил вел себя агрессивно и мешал другим работать, Малахия устроил массовое убийство, а Азазель пожелал заняться сексом с богом.

Тамиэль же, похоже, стала первым в истории случаем, когда ангел пал из-за добродетельности.

— Твой племянник в аду. Неужели тебе на это плевать?

— Что я могу сделать? Если бы Селафиил был умнее, Геракл бы вообще не появился на свет. Но  Селафиил способен думать только о ебле…

— Кто бы говорил, — пробормотала Тамиэль.

— А нефилимам место в аду. Правила не мы устанавливаем.

Тамиэль посмотрела ему прямо в глаза и, возможно, впервые ее взгляд не был ни мягким, ни нежным, ни даже скорбящим. Это действительно был взгляд демона, немигающий, полный одновременно гнева и скорби, обжигающей, как самый лютый мороз.

— А кто? — спросила она.

Это был один из тех вопросов, которые лучше не задавать. Гавриил лично знал нескольких ангелов, начавших падение именно с него.

В каком-то смысле правила действительно устанавливали они, но, во-первых, столь глобальные решения никогда не проходили исключительно через совет архангелов, а во-вторых, самые важные все равно уходили на самый верх через Метатрона или вообще спускались оттуда же. Что же до нефилимов, то их природа была изначально порочной, они все равно не могли принять благодать: слишком агрессивные и слишком гордые, они буквально жили ради греха. Михаил пару раз пыталась пробудить в Геракле желание покаяться, но ничем толковым это не кончилось.

— Послушай, Тамиэль…

— Мне не нужна неделя, чтобы подумать.

— Но…

— Три дня тоже не нужны. Или ты отнесешь мое заявление сегодня, или я совершу какой-нибудь грех.

Нет, этого допустить было нельзя.

Гавриил задумался.

В принципе, если его план сработает и ангела все же можно вернуть на небеса, то сегодняшнюю ошибку Тамиэль можно будет исправить без особого труда. Если она начнет грешить, ситуация станет хуже.

— Хорошо. Но ты ведь понимаешь, что пожалеешь об этом решении?

Тамиэль пожала плечами. Несколько секунд она молчала. Гавриил мог бы воспользоваться этой паузой, чтобы еще раз попробовать ее переубедить, но чувствовал, что после нападения Ариоха находится не в лучшей форме.

К тому же с ней всегда невозможно было спорить.

— Можешь поцеловать Табриса за меня, когда встретишь в следующий раз?

— Нет. — Если бы когда-либо Гавриил и хотел бы поцеловать Табриса, то после сегодняшней выходки это желание исчезло бы бесследно.

— Жаль. А теперь, пожалуйста, отправляйся на небеса и расскажи, что милосердной из милосердных больше нет.

И, скрепя сердце, Гавриил исполнил ее просьбу.

+++

Возможно, это никак не было связано с падением Тамиэль, но Черная смерть уничтожила больше половины населения Руана.

Отредактировано (2021-03-16 02:44:03)

Анон

Re: Тред конструктивно-директивной ебли архангела и жабы [Good Omens]

В истории с Тамиэль глупость Гавриила поистине впечатляет. Ну хоть перестал рыдать из-за понижения ))

Анон

Re: Тред конструктивно-директивной ебли архангела и жабы [Good Omens]

Кек, я виртуозно выкинул относительно важный кусок лирики из обеих глав. Ладно, допишу при самовычитке.

В истории с Тамиэль глупость Гавриила поистине впечатляет

Ну так. Должность лапчатого ангела, который умеет только смотреть большими глазами и звать на помощь все-таки ко многому обязывает.

Анон

Re: Тред конструктивно-директивной ебли архангела и жабы [Good Omens]

Как же я ждал обновления! ТС, когда допишешь, отнеси в тред развождо. Это просто обязано быть на фикбуке.

демон был среднего роста и сложен мужественно, но изящно. Белокурый, с утонченными, «истинно ангельскими», как выразился Гавриил, чертами лица, а «взгляд его темных глаз вечно полон тревоги и печали» — что было совершенно бесполезной информацией, поскольку при виде Гавриила много у кого взгляд наполнялся тревогой. Иногда и печалью тоже. Пах демон «цветами и спелыми фруктами, но не самыми благородными», то есть решительно чем угодно.

Платиново-алмазный абзац

Анон

Re: Тред конструктивно-директивной ебли архангела и жабы [Good Omens]

Спасибо, анон.

Отнесу, как только доведу до конца и до ума. В конце концов, надо же к издатию вычлененки в бумаге подарить великому писателю букет фанатского творчества.

Анон

Re: Тред конструктивно-директивной ебли архангела и жабы [Good Omens]

С другой стороны, белых цветов в мире полно, да и других белых вещей — тоже. Брюхо сельди, снятые с мяса пленки. Опарыши.

прекрасно как.

В истории с Тамиэль глупость Гавриила поистине впечатляет.

в чём именно глупость, поясни? что он сперва решил, что это из-за отношений с Табрисом?

Анон

Re: Тред конструктивно-директивной ебли архангела и жабы [Good Omens]

в чём именно глупость, поясни? что он сперва решил, что это из-за отношений с Табрисом?

Ну, скажем так, он тут такой идеальный образец тупого начальника. Тамиэль странно себя ведет (не приходит на встречу), Табрис что-то про нее объясняет, но Гавриил придумывает себе какое-то объяснение, не имеющее никакого отношения к реальности, а потом очень сильно удивляется, когда Тамиэль уходит к конкурентам. В мыслях архангела отдельно прекрасен розовый туман с белокурыми ангелами.

Анон

Re: Тред конструктивно-директивной ебли архангела и жабы [Good Omens]

прекрасно как.

Спасибо!

Ну, скажем так, он тут такой идеальный образец тупого начальника

Да, примерно это я и хотел сказать.
Плюс то, как тяжело заходят в голову новые данные: Тамиэль правильная, она точно не будет падать, значит переданное ей заявление точно чье-то еще, даже если она очевидно прощается.

Анон

Re: Тред конструктивно-директивной ебли архангела и жабы [Good Omens]

лилия один из атрибутов Гавриила

знаете, теория насчет того, что НК изначально не про Ази писал, становится все убедительнее ( ͡° ͜ʖ ͡°)

Анон

Re: Тред конструктивно-директивной ебли архангела и жабы [Good Omens]

Я стараюсь писать по плану и порядку, но после сегодняшнего витка обсуждений получился кусок, который в попису все равно не пойдет.
Потому что это ужасно квирбейтный диалог азикро в канонном таймлайне (в таймлайне пописы - сразу после поругания на скотобойне).

▼Скрытый текст⬍

— Ты опять копался в моем телефоне.

— Естественно. Я же обязан приносить горести и страдания.

— Что ж, тебе удалось. Ты мог хотя бы подобрать новые рингтоны так, чтобы было понятно, кто звонит? Я не прошу никого не переименовывать, но...

— Я подобрал их идеально.

— И как я должен был понять, что песня о примадонне, винящей других в своих неудачах, играет когда мне звонит Гавриил?

— У тебя в записной книжке есть кто-то, кому она подошла бы больше?

— Не считая половины рая? Ты сам, например.

— Слова могут ранить, между прочим. Для себя я  подобрал что-то более стильное.

— Для себя ты подобрал ужасно звучащий ретровейв.

— Тебе не нравится El Huervo? Мое сердце разбито.

— Мое тоже.  У меня не было времени заняться телефоном, а Гавриил вчера звонил мне четырежды. Не самая рациональная трата времени накануне конца света.

— Похоже, он в отчаянии.

— Это не смешно. Ко мне заходила Миссис Макдугал, которую ты, возможно, помнишь. Я не смог отойти от нее на время разговора, и  теперь она считает, что у меня есть маленькая дочь, недавно впервые поцеловавшаяся с мальчиком. Или даже что я — педофил, очень неуклюже пытающийся успокоить жертву.

— Не думаю, что я хочу узнать, почему она пришла к подобному выводу.

— Тебе придется. Я услышал эту песню четыре раза, и ты узнаешь, почему, хочешь того или нет. Сначала Гавриила интересовали признаки скорого появления нефилимов.

— Тебе стоило дать ему мой номер, я знаю самый лучший признак: Азазель бегает кругами по всему аду и вопит "кто-то трахнул ангела". У него после падения образовался какой-то странный фетиш. И когда я говорю обо всем аде, я имею в виду именно весь. Кстати, за последнее время такое случилось целых пять раз, так что, возможно, Гавриил не так уж неправ.

— ...Затем он перезвонил, и, заверив меня, что этот вопрос никак не связан с предыдущим, уточнил, мог ли "чисто гипотетически", — Азирафель изобразил пальцами кавычки, — он забеременеть, если у него нет матки и яичников. И если точно не мог, тогда почему ему грустно, холодно и хочется есть.

— Я так полагаю, именно это услышала миссис Макдугал? Тебе стоило включить громкую связь. Это бы повлияло на ее картину мира, но, по крайней мере, у тебя не появилась бы воображаемая дочь. Или у этой дочери был бы очень низкий голос.

— Спустя час Гавриил перезвонил снова и спросил, не знаю ли я, случайно, сколько крыс он может съесть за неделю без риска растолстеть. Я не знаток восточной кухни, но из любопытства попытался узнать, о каких именно крысах идет речь, как приготовленных, с какими специями, под соусом или без. Должен заметить, он очень ловко ушел от ответа, и я в качестве компромисса, сказал, что если крысы не живые, то от десятка за неделю с ним вряд ли что-то случится. 

— А потом он позвонил в четвертый раз и спросил, где купить красивое нижнее белье, такое, чтобы понравилось демону, но выглядело целомудренно?

— Нет. Четверть часа спустя он уточнил, насколько рискованно превышать квоту в десяток крыс, изменится ли ситуация, если их будет, скажем, дюжина. Пришлось солгать ему и сказать, что на дюжине нужно срочно остановиться. Иначе этот звонок бы не был последним, а эта песня и так будет еще долго меня преследовать.

Анон

Re: Тред конструктивно-директивной ебли архангела и жабы [Good Omens]

Анон, я это уже говорил и повторю ещё раз: у тебя невероятно трогательно получается. Прям сочувствую растерянному Гавриилу от всей души)

Анон

Re: Тред конструктивно-директивной ебли архангела и жабы [Good Omens]

Господи, я так засмеялся, что заплакал нахуй. Спасибо тебе, ТС, родной.

Анон

Re: Тред конструктивно-директивной ебли архангела и жабы [Good Omens]

Ооо, какой подарок! Спасибо за чудесных азикро, они прямо как живые.   
А что за песня о примадонне подействовала ангельские нервы? Я почему-то вспомнила арию примадонны из "Призрака оперы", но коварство Кроули непостижимо ))
Гавриилу сочувствую, а Хастура после той сцены прямо до слез было жалко.

Анон

Re: Тред конструктивно-директивной ебли архангела и жабы [Good Omens]

Спасибо, аноны.

А что за песня о примадонне подействовала ангельские нервы?

Не хочу сказать, что песня плохая, но на любителя:

▼Скрытый текст⬍

https://www.youtube.com/watch?v=Gj5L9SYhoSE

Гавриилу сочувствую, а Хастура после той сцены прямо до слез было жалко.

Это моя проблема номер два с данным фиком: слишком много драмы во втором тайме (первая - это вступление.в.брак, потому что хз, как это разрулить. Не высмеять эту сцену нельзя, а как бы ее высмеять, чтобы она и узнаваема была хотя бы минимально, и совсем уж в минусовой минус айкью персонажам не уводить?.. Я не знаю).

Анон

Re: Тред конструктивно-директивной ебли архангела и жабы [Good Omens]

Не хочу сказать, что песня плохая, но на любителя:

Спасибо! Значит, все-таки бибоп. Wahoo!

Анон

Re: Тред конструктивно-директивной ебли архангела и жабы [Good Omens]

С персонажами, по-моему, все логично. Можно их замешательство списать на то, что они нёхи-теоретики, попавшие в  человеческую ситуацию, из которой и люди-то не всегда умеют изящно выйти. А тут ни опыта, ни чувства юмора — только и остается, что заедать несчастную любовь крысами. Ужасно интересно, как они смогут помириться.

Анон

Re: Тред конструктивно-директивной ебли архангела и жабы [Good Omens]

Ужасно интересно, как они смогут помириться.

Справедливости ради, там скорее та стадия, когда не столько мириться надо, сколько просто поговорить друг с другом, а не проекциями. Чтобы им это устроить мне и нужны два ведра второстепенных персонажей.

Анон

Re: Тред конструктивно-директивной ебли архангела и жабы [Good Omens]

К теме вступления-в-брак еще попробую вернуться, но с Жозефиной точно сделал все, что мог.

Ахтунг: вторая часть содержит смерть ОЖП, немного расчлененки, много намеков на людоедство (каннибализм в  частности), а также вместо сюжета там сплошная пасхал_очка на истории о грачах-убийцах того периода.

Также есть стелс-кроссовер, но сомневаюсь, что я буду развивать эту тему.

▼Замок Шинон, 1590 год нашей эры⬍

— Это не смешно.

— Смешно.

— Хорошо, может, немного смешно, но…

— Охеренно смешно. Обещай, что не скажешь ему правду.

— Кто из нас демон, а? Ты вроде бы не должна радоваться чужим страданиям.

— Я не радуюсь чужим страданиям, пока речь не о Гаврииле.

— В жопу Гавриила. Хастур, конечно, тупой и надоедливый, но он все-таки мой друг. Не смей рассматривать его как наказание для своего бывшего начальника.

Не только друг, конечно. В первую очередь он был для нее частью работы.

Некоторые существа, особенно из живущих в аду, не могут перестать враждовать.

Иногда у этого есть причина: к примеру, Иеремиил считал, что бог давно мертв, и это задевало чувства Азазеля, утверждавшего, что «бог сияет так, что солнечный свет в сравнении кажется промозглой тьмой, и если бы это сияние погасло, мир бы погрузился в вечный мрак» — наверное, даже на небесах не было никого, кто любил бы бога сильнее, чем Азазель.

Иногда причина чисто формальна: Мать Тьмы считала, что Мать Слез нарушает какие-то правила их общины, хотя все знали, что правил там не было.

Но иногда причины просто нет. Например, Вельзевул и Пеймон любили друг друга доставать без всяких на то оснований. И Пеймон понимал, что лучшим способом испортить жизнь Вельзевул будет повесить на ее шею своих недалеких сыновей. Однако, он вовсе не хотел, чтобы та их убила — поэтому приставил к ним Дагон.

И она совершенно не планировала, чтобы ее подопечному сломал шею склочный архангел.

Как минимум потому, что расстроенный Пеймон и сам склонен ломать шеи.

— Да, в жопу Гавриилу не помешает. Может, перестанет рассказывать другим, что ангелам без целомудрия лучше сразу записываться в очередь на падение.

Дагон закатила глаза.

— Что-нибудь кроме пошлых шуток сегодня будет? Я поделилась с тобой ценной информацией, между прочим.

— То, что я не знаю, зачем здесь нахожусь, считается? Кроме встречи с тобой, конечно. Мы могли бы призвать Самаэля и не тратить время зря. Небесам плевать на Капетингов. Когда-то от них был толк, но сейчас этот род — все равно что пропивший голос менестрель: ноты еще помнит, но никто не станет его слушать. Можете смело тащить всех принцев крови в ад, никто и не заметит.

Это действительно было любопытно. Дагон догадывалась, что Иегудиил посылали к умирающему Карлу де Бурбону из чистой формальности, но не предполагала, что настолько чистой.

— А, и это пока только слух, но, похоже, Варахиил уже не поддерживает дожей. Я расскажу больше, когда узнаю.

Точнее, когда убедится, что ей самой раскрытие этих подробностей не навредит. Может, Иегудиил и вела себя иногда — или всегда — как кабацкая девка, но дурой она не была.

— Хочешь еще одну правдивую вещь?

— Если это опять история о том, как кто-то кого-то пытается трахнуть, но пока только за руку подержал — то не надо.

— Не подержал.

— Тем более не надо.

— Мы утвердили план рождения Антихриста.

— О.

Иегудиил не из тех, кто легко замолкает, так что Дагон могла собой гордиться.

Несколько секунд они молча смотрели друг на друга.

— Значит, все вот так серьезно?

— Века три-четыре на подготовку и отпрыск Люцифера устроит свою пляску смерти на всех континентах.

— Война небес и ада. Вот дерьмо. Я не хочу тебя убивать.

Дагон могла бы сказать, что желающие и без нее найдутся, но предпочла промолчать.

— Знаешь, — задумчиво протянула Иегудиил, накручивая прядь волос на палец, — если ты согласишься предать ад, думаю, я смогу устроить тебя на небесах.

— Каким образом, подруга?

— Возвращение благодати?

— Если бы это работало, Белиал уже тысячу лет как свалил бы из ада на все четыре стороны. — А еще Дагон не могла вернуть себе благодать, потому что никогда ей не обладала. У нее была, конечно, четверть ангельской крови, доставшаяся от Вельзевул, но этого явно маловато, чтобы отрастить крылья и отправиться целовать зайчиков в Эдеме.

Обо всем об этом, и в частности — о том, сколько демонов никогда не бывало на небесах, Иегудиил знать не стоило. Правдивые вещи — это прекрасно, но некоторые тайны должны быть тайнами.

— Использую право архистратига.

— Сомневаюсь, что это поможет протащить в рай демона.

— Поможет, если ты выступишь на нашей стороне в войне.

— Знаешь, у тебя, может, самая милая пизда во всех небесных сферах, но предавать коллег и родственников ради нее я не стану.

— Можем связать себя священными перед богом узами.

— Серьезно?

— Почему нет? Вступим в брак…

— Твою физическую оболочку головой вниз воплотили? Или ты ударилась, когда летать училась? Какой брак, что ты несешь?

Еще несколько секунд молчания.

— У тебя есть идея получше на случай победы ада?

— Естественно. Я не стану спрашивать, предашь ли ты небеса ради меня. Так что мой план гораздо проще: постарайся выжить, а я после этого выпрошу тебя в качестве награды. Сделаю своей личной рабыней и запру в самой красивой клетке, которую смогу найти.

— Ты не сможешь удержать в клетке хранительницу хлыста гнева господня. Я избавлюсь от тебя и сбегу.

— Не волнуйся, мы заберем твое оружие.

— Значит, мне придется задушить тебя своими сиськами.

— Ты только обещаешь… — вздохнула Дагон.

— Ты смеешь ставить под сомнение слово архистратига?

У них было чуть больше получаса до момента, когда стоило появиться у смертного одра Карла де Бурбона.

И этого времени Иегудиил хватило, чтобы доказать серьезность своих обещаний.

▼Венеция, 1632 год нашей эры⬍

— Скажи, Лукреция, та синьорина, которую я жду, пока не пришла?

— Нет, но, — она встала на цыпочки и приглушила голос до шепота, — явился один статный синьор, и не думаю, что для лечения. Мне кажется, тут какая-то ошибка.

Хастур хотел согласиться с Лукрецией, но, едва войдя в приемную, понял, что это не ошибка. Он давно перестал верить в подобные совпадения.

— Какого черта ты тут делаешь?

— Какая неожиданная встреча! — Гавриил оторвался от созерцания лежавших на столике у стены хирургических инструментов, выставленных напоказ для устрашения случайных гостей. — Надеюсь, ты здесь не с целью убийства праведника?

— Здесь? Нет. Но я спросил первый, так что отвечай.

— Вы знакомы? — встряла Лукреция. Она хорошо выполняла свою работу, но иногда бывала невыносимо любопытной. Как правило, это не мешало работе. Иногда даже наоборот.

Но последнее, что ей стоило знать — правда о природе Хастура. И уж тем более — Гавриила.

— Да, он мой давний... как бы это...

— Спутник. Мы, знаете ли, вроде двух птиц из разных стай, которые порой садятся рядом.

— О, понятно, — Лукреция кивнула. С такой задумчивой улыбкой она обычно предлагала кому-нибудь из приходящих торговцев услуги только что вылеченной девушки. Возможность заниматься сводничеством была одной из причин, по которым она продолжала работать здесь, хотя Хастур ей почти не платил.

— Давай обойдемся без поэзии. Итак, зачем ты здесь? Лукреция, будь добра, выйди.

— Конечно-конечно, — она коротко кивнула и быстро попятилась. Естественно — только до дверей, и замерла в проеме, делая вид, что собирается уходить. Все как всегда. Иногда она продавала и чужие секреты, если удавалось подслушать что-то интересное.

— Итак?

— Я ищу доктора Фальчетто. Это — добродетельный человек, который лечит занимающихся недостойным ремеслом женщин от сопутствующих их работе болезней. И при этом не берет плату. Я удивлен, что этот бессеребренник еще не в нашем списке праведников, но… 

— Доктор Фальчетто — это я.

— Ты? Это что, шутка?

— Нет.

— С каких пор ты лечишь сифилис, а не заражаешь им?

Хастур понял, что разговор будет долгим.

— Пройди в комнату для осмотров, там, по крайней мере, Лукреция не сможет подслушивать. Я все объясню.

Не сводя взгляда с Гавриила — белые чулки ему очень шли, — Хастур поманил Лукрецию и та послушно снова к нему подошла. Она умела быть очень услужливой, по крайней мере, когда это не противоречило ее интересам.

— Лукреция, дорогуша, как только синьорина Каприоно прибудет — немедленно об этом мне сообщи. Не заставляй ее ждать.

На самом деле, буквально каждый час был на счету — во-первых, из-за проклятых високосных годов он несколько запутался в сроках действия чуда и оно могло развеяться в любой момент, во-вторых, обед праведников был уже завтра, нужно было поспешить передать все на кухню Эспозито.

Но пока Каприоно не появилась, он вполне мог уделить внимание Гавриилу, который пока что с интересом рассматривал приклеенные на стену страницы из медицинского трактата. Хастур использовал их как подсказку, чтобы действовать более уверенно.

Комната для осмотров, в сущности, не была отдельной комнатой: просто половину приемной Лукреция предложила отгородить деревянными панелями — и эту работу выполнил ее кузен — чтобы во время врачебных процедур гости оставались с доктором наедине. Разумно.

Здесь стояла отполированная временем скамья и удобный наклонный стол, прислонившись к которому Гавриил и ожидал Хастура.

Вряд ли Лукреция рискнет бросить свой пост у дверей и придет подслушивать сюда, так что говорить можно было открыто.

— Так ты взялся за помощь заблудшим душам?

— В некотором смысле. Они приходят ко мне и я убираю или, по крайней мере, ослабляю внешние симптомы всех их болезней, так что они могут продолжать работать.

— Боже, это очень… впечатляет. А у тебя не будет неприятностей из-за помощи людям?

Похоже, Гавриил не совсем понял смысл услышанного. Или, возможно, не совсем понимал, как работают болезни. В любом случае, Хастур был уверен, что не стоит развеивать это заблуждение.

— Очень мило, что ты обо мне беспокоишься, но может уже объяснишь, зачем тебе доктор Фальчетто?

— Я надеялся на его помощь. Видишь ли, я тут попал в несколько непростое положение…

— Не говори, что у какого-нибудь праведника сифилис, который нужно вылечить тайком от небес.

— Нет конечно.

— Жаль. То есть… с каким еще непростым положением тебе мог бы помочь лекарь?

— Мне нужно найти один бордель, а мой венецианский проводник неожиданно исчез. Табрис — славный парень, но слишком необязательный, боюсь, мне придется написать жалобу.

— Знаешь, если ты устал от своего целомудрия, тебе не обязательно нужен бордель. Уверен, есть способы и попроще.

— Не для этого! — Гавриил возмутился так горячо, как будто Хастур предложил ему немедленно, не сходя с этого места, променять ангельскую невинность на корзину тухлой рыбы. — Я должен его сжечь, желательно вместе с хозяевами и посетителями. Но я понятия не имею, как его найти.

— Сожги любой другой, их тут полно. Я могу подсказать пару улиц, где можно поджечь любое здание, и какой-нибудь бордель непременно пострадает.

— Мне нужен именно этот. Там убивают девушек и детей.

— Не хочу тебя расстраивать, но это довольно часто случается. Я назову с десяток мест, где сегодня с утра избавились от лишних младенцев.

— Ты не понимаешь. Их убивают перед тем, как… Перед тем, как клиент сделает то, что хочет. Если только он не ради самого убийства пришел, конечно.

— Звучит ужасно, — честно сказал Хастур. — Они могли бы еще жить, работать, разносить болезни… Но я сомневаюсь, что кто-нибудь из работников этого заведения обращался ко мне за помощью.

— Да, но ты хотя бы знаешь этот мир.

— Я сейчас занят.

— О, ради бога… — Гавриил с раздраженным вздохом отвернулся и снова сделал вид, что разглядывает страницы медицинского трактата. Иногда он бывал просто невыносим.

Собственно, именно поэтому Хастур уже всерьез подумывал о том, чтобы как-нибудь поймать Азазеля и сказать, что если в игре нельзя получить подсказку, то он выбывает.

Нет, в плане взаимной симпатии все было просто идеально. В хорошие времена они встречались даже чаще раза в десятилетие. Время от времени обменивались небольшими услугами — хотя для этого иногда приходилось напоминать о начале эпидемии Черной Смерти. Или просто болтали. Гавриил даже признался, что ему нравится сифилис — многие люди вели себя целомудреннее благодаря нему.

Но дальше ничего не двигалось. Они даже за руки так и не подержались.

Так что, когда лет восемьдесят назад, Гавриил перестал появляться с ним рядом, Хастур почувствовал что-то вроде облегчения. Которое только что благополучно закончилось.

— Я так надеялся, что ты найдешь для меня немного времени.

Гавриил молча на шаг приблизился к стене, делая вид, что планирует уходить. Даже не через дверь.

— Послушай…

Хастур снова посмотрел на Гавриила, на этот раз позволив взгляду скользнуть снизу вверх.

Не то, чтобы на нем сейчас было меньше одежды, чем в их прошлые встречи. Но выглядела она совершенно иначе.

К доктору Фальчетто не заглядывали мужчины, одетые подобным образом и это, наверное, тоже сыграло свою роль. Вообще, раз уж на то пошло, в будний день мало кто стал бы так наряжаться, даже в Венеции.

Тонкие снежно-белые чулки обтягивали голени Гавриила так плотно, что те казались почти голыми. Неудивительно, что в первый раз их вид отвлек Хастура ото всего остального; ему показалось, что все интересное как обычно заканчивалось парой серебристых лент, завязанных безупречно симметричными бантами сразу над икрами.

Черт возьми, на самом деле на них все только начиналось.

Обычно — по крайней мере, в дни, когда им доводилось встречаться — выше колена Гавриил был одет во что-нибудь скрывавшее очертания тела. Даже во времена плотно натянутых гульфиков он выглядел вызывающе целомудренно. Но то ли подобные наряды окончательно вышли из моды, то ли Гавриил просто решил, что стоит позволить другим увидеть чуть больше.

Узкие серые бриджи будто обнимали мощные, мускулистые ноги, казалось, между их тканью и кожей было лишь белье: каждое движение мышц на виду; уязвимые, нежные впадины под коленями были буквально выставлены напоказ. Укороченный кафтан — удобный, Хастур носил такой же, только без вышивки и жемчуга, — конечно, прикрывал все выше середины бедра, но по тому, как он сидел, легко можно было представить округлые очертания его ягодиц.

— Я сейчас занят, но…

Он действительно был занят. Но, с другой стороны, для завершения плана Хастуру пригодилась бы небольшая помощь.

Бьяджо Эспозито, признанный бастард самого дожа, ежегодно устраивал «обед праведников», на который приглашал самых благочестивых, по его мнению, жителей Венеции. Как ни странно, большинство из них действительно были благочестивы. Несколько раз Хастур бывал на этих обедах — естественно, работа доктора Фальчетто не могла не привлечь внимания, — и именно там понял, как лучше всего будет завершить сделку Каприони.

Единственной проблемой  были сами праведники: какой-нибудь слишком близкий к святости мог все понять. Тем более, в этом году на обед праведников должен был прибыть какой-то чудотворец из Падуи, встреченный Эспозито в путешествии. Настоящие чудотворцы — большая редкость, но все же он мог почувствовать демона рядом или как-то еще помешать.

Однако, ангельское сияние вполне способно заглушить любые признаки присутствия Хастура.

Великолепно, оставалось только уговорить Гавриила помочь. Что не так-то просто. 

— Отлично. Я найду для тебя этот бордель, но ты мне поможешь.

— Я не собираюсь помогать демону. — Гавриил даже не повернулся в его сторону, продолжая притворяться, что изображение матки в разрезе очень его занимает. 

— Какое удачное совпадение, а я как раз не собирался помогать ангелу. Иди, поспрашивай гондольеров. Рано или поздно тебе подскажут нужное направление.

От того, удастся ли довести до завершения этот проект, зависело, продолжат ли Мор и Вельзевул сотрудничество —  как бы ни была хороша эпидемия сифилиса, не только Гавриил заметил, что из-за нее люди начали воздерживаться от случайного секса. Некоторых это расстроило.

Нужно было что-то внушительное и красивое, чтобы восстановить статус-кво.

— Мне нужно от тебя совсем немного. Может, пара чудес и несколько часов твоего времени. Уверен, архангел может позволить себе подобную трату.

— Не ради того, чтобы помочь демону устроить что-то отвратительное.

Спорить с этим было трудно, и, возможно, Хастур упустил бы возможность уговорить Гавриила, если бы не внезапно появление Каприоно. Она вошла в комнату для осмотров решительным, быстрым шагом — явно не поспевавшая за ней Лукреция появилась спустя пару секунд и молча пожала плечами, всем своим видом показывая, что пыталась ее остановить.

— Надеюсь, я не помешала важному разговору. — Похоже, под плотно запахнутым плащом у Каприоно не было юбки. Обычное дело для женщины ее занятий. А вот окрашенные в ярко-алый цвет чулки выглядели вызывающе даже нее. 

— Ничуть.

— Прекрасно. Что ж, демон, я пришла, чтобы расплатиться с тобой, — сказала она, распуская шнуровку плаща, и с лукавой улыбкой скинула его.

Под плащом не было не только юбки. Собственно, кроме него и чулок Каприоно не носила никакой одежды.

Хастур не назвал бы себя ценителем женской красоты, но не признать то, что Каприоно прекрасна, он не мог. Никто не смог бы. Плавные очертания тела, округлые плечи, чуть выступающие ключицы, высокая грудь с крупными сосками, молочно-белая кожа, гладкая, без шрамов и родинок, волосы рыжие, как шерсть лисы.

— Ваши профессиональные услуги сейчас не понадобятся.

— Даже вашему другу? — она подступила к Гавриилу ближе на шаг и тот снова перевел взгляд на страницы из медицинского трактата.

Еще не хватало, чтобы она забрала его целомудрие.

— Особенно ему. Подойдите ко мне, пожалуйста.

Можно было бы использовать чудо и для убийства на расстоянии, но потом пришлось бы тратить еще одно на стирание памяти об этом у Лукреции. Или, того хуже, выслушивать ее вопросы. Так что Хастур просто провел ладонью по шее Каприоно, а потом быстрым движением обхватил ее обеими руками, как если бы хотел задушить — и материализовал у нее в трахее большой сгусток ядовитой слизи.

Секунд десять-двенадцать Каприоно отчаянно билась в его руках, но потом затихла и обмякла. Подержав ее еще с четверть минуты, Хастур разжал руки, позволяя ее бездыханному телу упасть на пол. Отлично, полдела сделано.

— Господь всемогущий, а я думала, вы избавите ее от нежаланного дитя! — Лукреция всплеснула руками. — Но почему она назвала вас демоном?

— Не твоего ума дело. Будь добра, принеси большой чан. И если кто-то придет на прием — скажи, что я занят. Пусть зайдут на следующей неделе.

Не дожидаясь, пока она уйдет, Хастур наклонился и, подхватив тело Каприоно, медленно его поднял, чтобы пристроить на столе. Естественно, Гавриил даже не предложил помочь. Не важно. Важно — сохранить внутри тела все, что там годами копилось.

За помощь с эпидемией сифилиса Хастуру выдали одну сделку с покупкой души. И он распорядился ей очень умно. Рискованно, но это того стоило.

— Мне обязательно присутствовать?

— Я же сказал: у меня есть дела. Не нравится — иди искать свой бордель. Скажи, что хочешь кого-нибудь зарезать и тебе подскажут дорогу. Такого симпатичного ангела наверняка пожалеют и не оставят блуждать в злачных кварталах вечно.

— Господи, хорошо, я согласен тебе помочь, только убери, будь добр, подальше этот снисходительный тон.

— Отлично. Сейчас закончу резать тело и все тебе объясню. — Хастур взял с расположившейся под столом полки короткий ланцет и небольшой мясницкий топорик. — Можешь и в этом помочь, если не боишься запачкать руки.

— Пожалуй, воздержусь. Учитывая род занятий этой женщины…

— Не волнуйся, для ангела она совершенно безопасна, ты не можешь заболеть ничем из того, что хранится в ее теле.

— Почему ты в этом так уверен?

— Я знал одного ангела, который лет триста назад нанимался матросом на корабли, ходившие по Средиземному морю.

— Очень высокий, очень бледный и темно-рыжий?.. Так это…

— Да, вроде бы такой он и был. Так вот: он занимался сексом с каждой женщиной, работавшей в борделях портов, где он бывал.

— С каждой? И не пал из-за этого?

— Он сказал, что его начальник — тупица, которого легко заболтать, и получить благословение на что угодно. Словом, если бы тот ангел был человеком, от герпеса умерли бы даже рыбы, съевшие его труп. Но с ним все было хорошо. Так что тебе ничего не грозит.

Похоже, Гавриил хотел задать еще пару уточняющих вопросов, но именно в этот момент вернулась Лукреция и услужливо подставила внушительного объема котел под наклоненную ближе к полу часть стола.

— Доктор, а не могли бы вы оставить ее голову мне? Я знаю, кому можно продать эти чудесные волосы. И зубы, конечно.

Она уже пару раз так делала, когда пациентки умирали во время аборта. Умение Лукреции найти везде выгоду иногда Хастура откровенно восхищало.

— Знаете, синьора, ваша душа чернее, чем наряд вашего хозяина.

— С позволения сказать, вы говорите ужасные вещи. Во-первых, я не замужем. Во-вторых, одежда доктора Фальчетто всегда превосходного черного цвета, я сама ее подкрашиваю. В-третьих, не вам меня осуждать, вы сами стояли и смотрели как умирает эта бедная девица.

— Уверен, из всех женщин в Венеции именно эта меньше всего заслуживала называться девицей.

— Ты ей так брезгуешь только из-за этого? С девицами у тебя вроде бы не очень складывается.

Гавриил посмотрел на Хастура с таким осуждением, что тот почувствовал себя предателем.

Ладно, лучше вернуться к работе.

Сердце Каприоно остановилось, но запечатывающее чудо поддерживало высокое давление внутри тела, так что кровь из разрезанного горла выплеснулась наружу небольшим фонтаном.

— Если планируешь стоять рядом, может, снимешь хотя бы кафтан? Будет жаль испачкать эту вышивку.

— Возможно, мне лучше уйти. Зрелище обещает быть жестоким.

Высказав эту вполне ангельскую мысль, Гавриил чуть попятился, но явно не с целью оставить Хастура наедине с Лукрецией и работой.

Трудно было сказать, действительно ли его занимало происходящее, или он небезосновательно предполагал, что Хастур сочтет брезгливость слабостью. Так или иначе, он готов был остаться. И собирался последовать данному ему совету.

Он снял кафтан и бережно положил его на стоявшую у дальней стены низкую тумбу, которую Хастур обычно использовал для инструментов, если не был уверен, какой именно лучше пустить в ход и приносил все.

Открывшиеся взгляду новые подробности заставили его забыть обо всем лишнем, включая проблему выбора инструментов. Особенно когда Гавриил встал с ним рядом, с неуместным для ангела любопытством наблюдая за тем, как Хастур вытаскивал из разреза слизь.

Спереди бриджи были сидели не настолько плотно, чтобы можно было рассмотреть все подробности, но, пожалуй, это было к лучшему. Хастур и так видел достаточно, чтобы можно было потерять концентрацию.

Его предположения оказались более чем верны. Ягодицы Гавриила были превосходно округлой формы, не слишком крупными, но вполне внушительными. Руки так и тянулись их сжать, чтобы почувствовать в ладони упругую тяжесть мышц.

Жаба негромко квакнула, предостерегая Хастура от неосторожных действий и он, незаметно запустив пальцы в волосы, погладил ее в благодарность. Она была права.

И зачем давать архангелу такое соблазнительное тело, если он никого не должен соблазнять?

За свою жизнь Хастур видел множество гораздо более раздетых мужчин. Начать стоило с того, что, следя за распространением нового штамма сифилиса он провел несколько лет буквально не вылезая из борделей, где бывал и клиентом, и работником. 

Но то были обычные смертные мужчины, которые, к тому же давно отправились червям на корм.

С Гавриилом все было иначе. И, откровенно говоря, Хастур недавно понял, что легионы бесов ему не особенно нужны. Гораздо сильнее в нем было желание просто соблазнить — пожалуй, скорее больше подошло бы слово «совратить» — Гавриила. Сорвать лилию сада господня, и забрать ее себе.

Ладно. Работа не ждет.

+++

— Так чего ты от меня хочешь?

Где-то к середине разделки тела Гавриил объявил все происходящее «слишком отвратительным» и теперь стоял чуть поодаль, со скучающим видом опираясь о стену.

Хастур с радостью бы использовал чудеса, чтобы ускорить работу, но материал был слишком хрупким, чтобы рисковать.

— Слышал об обедах праведников, которыми сын дожа отмечает день рождения Иоанна Крестителя?

— Естественно. Прекрасная традиция.

— Вот и славно. Я хочу, чтобы ты завтра вместо меня сходил на мессу перед обедом, стоял рядом с синьором Эспозито и его друзьями.

— Вместо тебя, то есть?.. — Гавриил посмотрел на него со смесью отвращения и ужаса, как в первую встречу.

— Под видом доктора Фальчетто.

— Пожалуй, если у него есть приличный выходной костюм, я мог бы попробовать, — с сомнением произнес Гавриил.

— Боюсь, только несколько рабочих. Этот, пожалуй, лучший. — Хастур вытер об полу мокрую руку и перехватил инструмент удобнее. — Как бессребреник я живу очень…

— Нет.

— Я понимаю, что ты не особенно любишь скромную одежду, но…

— Нет. Это не скромная одежда, это мерзость перед богом. Когда ты в последний раз чистил камзол?

— Не знаю. За моей одеждой ухаживает Лукреция.

Гавриил демонстративно окинул его еще одним обжигающе презрительным взглядом.

— Это заметно. Я сначала подумал, что ты и этот наряд снял с разлагающегося трупа. Лет двадцать назад.

В принципе, так и было. Чтобы не возиться с необходимостью вписаться в человеческий мир, Хастур просто забрал имя доктора Фальчетто вместе с историей. И с одеждой. И с жизнью, естественно.

— И этот парик…

— Это не парик.

Гавриил молча закрыл лицо руками и на несколько секунд замер в этой позе, не то с трудом удерживаясь от слез, не то надеясь, что наедине с собой ему проще будет придумать ответ.

Похоже, это ему не удалось.

— Ты хоть иногда это расчесываешь?

— Когда жаба не возражает.

Еще несколько секунд напряженного молчания.

— Если это — твоя цена, то, боюсь, мне придется искать бордель самостоятельно.

— Вообще-то… — Хастур отбросил кость на пол и осторожно сжал кусок мяса ладонями, запечатывая болезнь внутри. Изначально он думал о том, чтобы использовать не только мясо, но и кровь, и, пожалуй, даже потроха, но потом отказался от этой идеи. Теперь он понимал, насколько это было разумное решение.  — Есть еще один вариант.

Сначала нужно предложить что-то, на что он никогда не согласится, а когда он начнет объяснять, почему именно не станет этого делать — предложить более подходящий вариант. Кроули как-то сказал, что этот способ действует с ангелами безотказно.

Может, он и был раздражающим выскочкой, но в некоторых вещах разбирался. Возможно, к нему и стоило прислушаться.

— Есть еще одна вещь, которую ты можешь для меня сделать. Может, тебе придется одеться поскромнее, чем сейчас, но не как я. Сходи на обед праведников со мной. Сразу после мессы.

— На обед праведников?

— Да. Немного развеешься, выпьешь вина…

— Прекрати предлагать мне всякую дрянь. И отвечай честно: зачем тебе это? Вряд ли венецианские праведники настолько праведны, что это причинит тебе вред.

Хастур пожал плечами и снова оторвался от работы, чтобы взглянуть на Гавриила. Тот улыбнулся уголком рта, чуть откинув голову назад.

Одновременно привлекательный и целомудренный, да к тому же — если верить просачивающимся в ад слухам, — очень этим целомудрием гордящийся. Неудивительно, что постепенно желание его соблазнить стало несколько более острым, чем изначально планировалось.

— Они могут увидеть больше, чем я хотел бы. А я предпочту проследить за тем, чтобы все прошло как я задумал. — Это было правдой: во-первых, лучше увидеть все самому, во-вторых — лучше закрепить болезнь с помощью небольшого чуда прямо за столом. — Пусть они все съедят.

— Съедят что? — Гавриил подозрительно посмотрел на срезанный с бедра кусок плоти, который Хастур отложил в сторону, к остальным.

Похоже, он начал догадываться.

— Съедят ее.

Несколько секунд Гавриил молча переводил взгляд с тела Каприоно на Хастура и обратно. Потом закрыл глаза. Потом снова посмотрел на Каприоно, встревоженно скрестив руки на груди.

Немая сцена несколько затянулась.

— И ты хочешь, чтобы я помог тебе вовлечь людей в этот ужасный грех?

— Я не уверен, что это такой уж грех, если они не знают сами. — Хотя, возможно, все-таки грех. Неплохо бы.

— Тогда в чем смысл?

— Синьорина Каприоно продала мне свою душу за успех в профессии. В том числе и за то, чтобы не страдать от проявлений сопутствующих болезней, но у нее внутри их накопилось много. Она стала настоящим сосудом мерзости и я хочу, чтобы содержимое этого сосуда выплеснулось на Эспозито и его друзей.

Некоторые болезни охотно смешиваются друг с другом, некоторым нужно давление, но при правильном сочетании факторов могут возникать настоящие шедевры. Если расчеты были верны, то в мясе Каприоно медленно разъедающее мозг безумие смеющейся смерти смешалось с обычными для сифилиса язвами, или, если повезет больше, с постепенным гниением проказы.

Осталось только правильно сервировать болезнь, чтобы она вошла в человеческую жизнь, плавно повергая Европу, — а если повезет, то и весь мир — в хаос.

— Хорошо, но почему тебе было просто не сделать так, чтобы они с сыном дожа оказались в постели? Разве твой любимый сифилис не так передается?

— Смотрите, у нас тут архангел, который лучше всех разбирается в неприличных болезнях. — Хастур усмехнулся, отбросив еще одну кость. Стоит спросить у Лукреции, не найдет ли она и им применение. — Это не сифилис. Это нечто гораздо более ценное.

Хастур не собирался рассказывать все подробности.

— Позови Лукрецию, скажи, чтобы принесла корзину для мяса. И, если не хочешь дальше на это смотреть, можешь уйти. — «И не отвлекать меня больше». — Только скажи мне, могу ли я на тебя завтра рассчитывать.

— То, что ты мне предлагаешь, абсолютно ужасно. Отвратительно во всех смыслах, богохульно и так далее. Я соглашусь только если ты поклянешься, что больше никогда не будешь упоминать мое невольное соучастие в пришествии Черной Смерти.

Это вряд ли могло считаться уступкой: если все пройдет как задумано, то новая эпидемия будет куда более яркой.

Иногда Гавриил упускал из виду абсолютно очевидные вещи.

— Конечно. Обещаю.

— Тогда я согласен. Я вернусь к тебе завтра, мы отправимся к Эспозито, а после того, как сделаешь там все, что хочешь, ты проводишь меня в тот бордель.

— Ага. По рукам. Встретимся завтра, нам нужно будет попасть к нему сразу после мессы, не хочу пропустить начало обеда. Придешь?

— Обещаю. Увидимся, — улыбнулся Гавриил и быстрым шагом направился к выходу. Отлично, хотя бы не исчез.

— Скажи Лукреции про корзину! — крикнул Хастур ему вслед.

Он понятия не имел, о каком борделе речь и где его можно найти. С другой стороны, раз Гавриил не может найти его самостоятельно, значит в деле замешан демон. Обычно для ангелов не проблема кого-то или что-то найти.

Задумавшись о том, кто из принцев мог бы покровительствовать такому заведению, Хастур едва не вонзил ланцет себе в руку.

Наверняка Белиал. Те, кто работает на Белиала — это просто головная боль ходячая, а не приличные демоны.

+++

К счастью, без строгого надзора Гавриила работа шла гораздо быстрее.

Прибрав все лишние части — Лукреция пообещала ночью выкинуть их в канал — он накрыл тряпицей подготовленные куски и, скрывшись под иллюзорным чудом, отправился к дому Эспозито. Тот отпускал большую часть прислуги еще накануне праздника, так что подменить мясо труда не составило: немного лжи, немного чудес для убеждения, потом еще немного лжи.

И, конечно, еще одно чудо для пары кусков, которые должны были стать карпаччо и для этого их пришлось срочно охладить.

Сложнее всего было правильно рассчитать последнее защитное чудо: недостаточно сильное — и болезнь погибнет до того, как окажется на столе, слишком сильное — и многие откажутся есть, потому что признаки болезни сделают его отвратительным для людей.

Не то, чтобы Хастур сомневался в своих силах. Просто там, где праведники — там всегда неприятности. Тем более, что, судя по разговорам оставшейся прислуги, тот самый святой — вроде бы монах, но никто не мог вспомнить, из какого монастыря, — непременно должен завтра прибыть. И по слухам, он кого-то по пути уже исцелил, а то и поднял из мертвых. Понятно, что в слухах правды была от силы десятая доля, но все же пока он выглядел угрозой всему плану.

Если все провалится, то Хастуру больше никогда не доверят сделку по покупке души, а это будет оскорбительно. Как будто он неспособен к такой работе.

Некоторые демоны только такого рода сделками и занимались, особенно в последнее время — к слову, тоже идея Кроули, запустившего легенду о докторе Фаусте. Правила были просты: предлагаешь услугу, говоришь, через сколько лет придешь за душой, и творишь небольшое чудо. Ростовщичество в чистом виде. В лучшем случае, помимо души самого грешника, получаешь и еще какую-нибудь выгоду — глупого кардинала, распутного аббата, или, как в случае с Каприони, проститутку, которая за отведенные ей пятнадцать лет жизни заразила разными болезнями бессчетное множество мужчин и несколько десятков женщин.

Подобного рода сделки считались особо ценными, но, если честно, Хастур не был уверен, что ему это так уж понравилось. Ему куда больше по нраву были старые методы: если и вовлекать человека в грех самостоятельно, а не вынуждать через внешние факторы, то, по крайней мере, без каких-нибудь сделок с подвохом.

Может, он и был моложе большинства демонов, занимавшихся подобным, но ему нравилось придерживаться старых традиций.

Эпидемия, начавшаяся с совершивших акт людоедства праведников — это вполне в духе старой школы. Асмодей наверняка оценит, и, может, подкинет какую-нибудь приличную работу. Хастур уже немного устал от того, что Вельзевул и Пеймон вечно вешают на него всякую ерунду.

После оставалось только вернуться домой. Хастур даже подумывал лечь спать, но в итоге понял, что вряд ли сможет уснуть и вместо этого перебрал оставшееся мясо, отложил к костям и потрохам еще несколько не особо удачных кусков. Остальное лучше сохранить на случай, если болезни понадобится вторая волна.

До утра он набросал черновик отчета — без подробного описания симптомов, но зато со всеми подробностями заражения: при случае кто-нибудь может захотеть повторить его успех и, ради блага ада, Хастур не собирался хранить детали в тайне. Может, общество демонов и неидеально, но без взаимовыручки они были бы ничем не лучше ангелов.

Можно было бы спуститься и поговорить с кем-нибудь из своих, но мысль об этом казалась смутно тревожащей, так что оставшееся время Хастур скоротал, наблюдая за Лукрецией, ожидая церковных колоколов.

Все, что оставалось после — найти свободную гондолу, назвать гондольеру адрес у канала Сант-Аполлинаре — «Меня ждут в доме Эспозито, и отправляйся поживее». А потом добавить «Но только после того, как придет мой друг» и терпеливо дождаться Гавриила. К счастью, тот хотя бы не был склонен опаздывать и появился в срок.

Естественно, в новом наряде.

— Ты оделся скромнее? Очень мило с твоей стороны.

— Ты правда думал, что я не пойму, как неуместен будет жемчуг на обеде праведников?

Мелкая вышивка и лиловый шелк были не намного уместнее, но Гавриил хотя бы попытался, даже ленту на парике завязал плоским узлом, а не каскадным бантом, как вчера.

— Позволишь сесть рядом?

Хастур не был уверен, что это — хорошая идея. На самом деле, он был почти уверен, что идея плохая, но все равно кивнул. Не стоит отказывать Гавриилу в таких вещах, следующий раз он может и не предложить.

К тому же всегда приятно соприкоснуться с ним коленями, даже если это немного отвлекает.

— Мне хотелось бы кое-что прояснить, — Гавриил склонился к его уху ближе и понизил голос. — Видишь ли, твоя служанка посчитала нас любовниками и…

— Что? — Интересно, это можно считать шагом в сближении? У Лукреции была богатая фантазия, но все же то, что кто-то посчитал их любовной парой, выглядело многообещающим.

— Она сказала, что поняла это по тому, как ты «голодным взглядом ласкаешь мою корму», как она выразилась.

— Что-что?

— По тому, как ты смотришь на мою корму.

— На твою… корму?

— Я правда должен объяснять? Вроде подобного рода похабные иносказания как раз демоны изобрели.

Это прозвучало так, как будто Гавриил до сих пор считал, что все демоны одинаковы.

— Я ненавижу похабные иносказания как и любые другие. И у тебя нет кормы. Ты не корабль.

— Мой зад, черт побери. Она заметила, как ты на него смотрел.

— Тебе разве можно говорить «черт побери»?

— Я архангел и выражаюсь так, как захочу. И не пытайся сменить тему. Ты пялился на мой зад.

— Возможно. У тебя красивый зад.

— Спасибо, — ответ был явно машинальным, но звучал искренне и Хастур решил, что может отнестись к нему серьезно. — В смысле, не смей так больше делать.

— Не принимай это близко к сердцу. Лукреция давно уже считает доктора Фальчетто либо евнухом, либо содомитом.

Кажется, последнюю фразу он сказал чуть громче, чем следовало и гондольер чуть повернулся в их сторону. Вряд ли он действительно слушал — в этом деле хватало полуглухих, которые лучше читали по губам, чем слышали, — но все же стоило быть осторожнее. Хастур придвинулся к Гавриилу ближе.

— Исключительно из-за того, что я не пользуюсь услугами пациенток бесплатно, не подумай.

— Но ты же не содомит на самом деле?

— Не больше, чем любой другой демон. Ну, почти любой другой. Некоторым это не интересно, но в основном почти все мы время от времени, знаешь, как это бывает в аду…

— Не знаю. И знать не хочу.

Пожалуй, это было к лучшему. Невинному существу вроде Гавриила совершенно не стоило забивать свою прелестную голову такой информацией.

— Не подумай, что я пытаюсь разузнать о твоих предпочтениях из праздного любопытства или чтобы осудить. Блуд есть блуд, не хуже и не лучше, а ты очевидно блудлив, раз уж ты демон. — Хастур подумал, что еще одно подобное обобщение и он вышвырнет Гавриила прямо в канал. Пусть потом хоть годовой запас чудес потратит на чистку и сушку своих дурацких тряпок. — И даже если и содомит, в принципе… Мне просто важно знать, что когда ты смотришь на меня, ты не думаешь ни о чем дурном.

— Как можно думать о чем-то дурном, глядя на тебя?

У Гавриила был такой вид, будто он не был уверен, стоит ли ответить на это обличающим грубую лесть взглядом или просто надуться от гордости, поэтому на всякий случай сделал и то, и другое одновременно.

— Сколько раз я говорил, что ты красивый? Вся твоя физическая оболочка. Длинные ноги. Маленькие круглые уши. Широкие плечи. Ты притягиваешь взгляд, вот и все. Ты создан для этого. Демоны не умеют противостоять искушениям, так что я… Я с удовольствием тобой любуюсь.

Гавриил обожал слушать комплименты. Хастур уже давно понял, что они не помогут ни выиграть в каком-нибудь очередном споре, ни сколько-нибудь приблизить казавшуюся все более недостижимой победу в пари. Но Гавриил принимал похвалы с таким искренним наслаждением, что удержаться было невозможно.

Демон не должен что-то делать только ради того, чтобы доставить кому-то удовольствие, но Хастуру нравилось думать, что, рано или поздно, это закончится введением в искушение.

— Мои уши?..

— Маленькие, очень изящные. — Вчера ему удалось удержаться, но, возможно из-за того что Гавриил был рядом уже второй день подряд, сегодня это оказалось сложнее. Хастур быстро протянул руку и провел пальцами по его ушной раковине, вниз до самой мочки.

Может, это было и чересчур, но он устал ждать. Пора действовать.

— Убери руки, — Гавриил оттолкнул его, но не так поспешно, как мог бы. И это даже не было грубо, ничуть не походило на удар. Наоборот. Он отстранил его почти ласково.

И вообще — Хастур, конечно, не очень разбирался в эмоциях, но Гавриил сейчас выглядел скорее смущенным, чем расстроенным. Его шея даже немного порозовела.

— Словом, тебе не стоит тревожиться о том, что я могу захотеть протаранить твою славную корму своим бушпритом.

Шея Гавриила порозовела сильнее. Он сделал глубокий вдох и замер, с силой стиснув челюсти, после чего вся его кожа медленно потеряла краски. Видимо, остановил сердце. Конечно, архангел не может позволить себе краснеть как мальчишка.

— Раз тебе так нравятся мои уши, убереги их от таких скабрезностей.

Жаль, похоже, он расстроился. Даже немного отодвинулся.

— И, к слову, о твоем бушприте… будь добр, отшвартуйся от меня. Мои уши, похоже, вызвали у тебя слишком большой восторг.

Хастур едва не спросил, о чем речь, но вовремя понял, почувствовав, что возбужден. Его член определенно стоял, не в полную силу, но достаточно, чтобы это было заметно. Удивительно, что при своей невинности и чистоте, Гавриил легко замечал подобные вещи.

На самом деле, вряд ли причиной был вынужденный тесный контакт на борту гондолы, скорее уж свою роль сыграло предвкушение сегодняшнего триумфа. Наверное.

Он подумал, не стоит ли сказать об этом Гавриилу, но именно в этот момент легкий запашок святости, тянувшийся вдоль всего канала Сант-Аполлинаре, неожиданно стал острее. Острее настолько, что Хастур поперхнулся очередным вдохом.

Похоже, праведники весь прошедший год упражнялись в добродетели. Или святой из Падуи действительно свят. В любом случае, помощь Гавриила лишней не будет.

И сейчас лучше сосредоточиться на работе. Об остальном можно будет подумать позже.

+++

Обеды праведников всегда были скромными — почти всю прислугу отпускали до конца дня, так что на столе были только заранее принесенные блюда, и гостей синьор Эспозито встречал лично, хоть и в сопровождении нанятого охранника. Год от года ничего особенно не менялось, разве что праведники медленно сменялись.

И поэтому до прибытия на место Хастур был почти уверен, что все пройдет как надо. Но давящее ощущение света, похожее на медленно приближающийся рокот, беспокоило его все сильнее.

Это точно не был один из уже присутствующих праведников, терпеливо ожидавших возвращения хозяина, украдкой поглядывая на стол. Мясо выглядело вполне убедительно, вряд ли кто-то из присутствовавших праведников что-то заметил. Вдова Сарто даже использовала для описания стола слово «прелестный», хотя, казалось бы, вид застывшего жира и подвядшей зелени к такому отношению не располагал. Но ей нравилось это слово.

В принципе, за четверть часа она использовала его для описания сегодняшней мессы, погоды, своей младшей дочери, мясных закусок на столе, кафтана Гавриила, парика Гавриила, самого Гавриила и перчаток синьора Эспозито, удалившегося, чтобы встретить гостя из Падуи. Где-то в этой части разговора Хастур предпочел откланяться и отступить в угол.

Гавриил последовал за ним, встав на столь незначительном расстоянии, что кому-нибудь из гостей наверняка закрались в голову те же глупые мысли, которые высказала Лукреция.

Он выглядел здесь до смешного неуместно, и это становилось лишь заметнее из-за того, что из всех собравшихся Гавриил один стоял к дверям спиной, заодно полускрывая от Хастура стол.

— Скрыть твое присутствие нетрудно…

— Да, ты меня полностью ото всех загораживаешь. Можно было и чудом ограничиться.

— …Но если мои предположения верны, то это не поможет.

— Что за предположения?

Гавриил с очередной лукавой улыбкой едва заметно пожал плечами.

На самом деле, иногда его манера делать спектакль из любой ерунды, казалась довольно занятной — при всех недостатках, скучно с Гавриилом не было. Но сейчас Хастур бы не отказался от скуки; от близости подступающего света его слегка трясло.

Именно на это он и хотел пожаловаться в тот момент, когда все остальные повернулись к неожиданно открывшимся дверям: Эспозито, наконец, вернулся.

— Не скажу, что это меня расстраивает, но твой план обречен на провал, — Гавриил не оборачиваясь мотнул в сторону вошедшего вслед за Эспозито невысокого белокурого мужчины в монашеской рясе.

Видимо, тот самый святой из Падуи все же прибыл.

Что ж, формально, святым он не был. Потому что был ангелом: светом от него разило так, что, наверное, вся Венеция чувствовала. Человек такую святость в себя вместить просто не смог бы.

От Гавриила так сильно светом не несло. То ли этот был гораздо праведнее, то ли Гавриил свою праведность как-то приглушал. То ли Хастур уже к нему привык.

— Он поймет, что это человечина, — Гавриил подступил еще на шаг, как если бы пытался спрятаться в тени Хастура.

— Как? С чего бы ему так решить?

— У моего брата на нее нюх.

— Брата? — То есть святой из Падуи был ещё и архангелом — обычных ангелов Гавриил так не называл.

Подстегиваемый любопытством, Хастур выступил чуть вперед, позволяя Гавриилу остаться у себя за спиной.

Посмотреть было на что.

За свои три тысячи лет Хастур видел достаточно архангелов, чтобы уже знать: не все они ходят разряженными в пух и прах как Гавриил, но этот «святой» совсем уж перегнул палку со скромностью. Распущенные волосы, ряса из рогожи перехвачена простой веревкой — даже не шнуром, и, к тому же, он был бос.

С тем же успехом можно было повесить на шею табличку «ангел».

— Знаю, выглядит вульгарно. Он всегда такой: вроде бы сама праведность, но…

— Меня обуревают тревоги! — громко сказал святой из Падуи, архангел, или кто он там на самом деле. У него было напряженное выражение лица, он вглядывался в собравшихся, его ноздри беспокойно раздувались. Видимо, под словом «нюх» Гавриил подразумевал именно нюх.

Взгляд остановился на столе.

Глаза широко распахнулись, кадык дернулся и архангел чуть подался вперед, как взявший след пес. Он смотрел на лежавшее на столе мясо с какой-то странной смесью эмоций на лице. Ноздри продолжали трепетать, а зрачки расширились.

Похоже, он почувствовал не только человечину, но и покрывавшее ее сверху чудо.

Архангел быстро облизнулся.

— Венеция погрязла во грехе, — закивал Эспозито, но, похоже, гость его даже не слушал.

Гавриил положил руку Хастуру на плечо и наклонился ближе.

Похоже, сегодня он был в настроении для близких контактов. Великолепно.

— Хастур, послушай… — кто бы мог подумать, что Гавриил умеет говорить шепотом, — я не могу здесь оставаться.

Даже помимо шепота, голос его звучал довольно странно.

— Понимаешь, — понижая голос еще сильнее, Гавриил прижался к нему едва ли не всем телом и Хастур успел подумать, что через несколько секунд вопрос о корме и бушприте снова станет насущным, — мой брат почувствует присутствие ангельского чуда, начнет искать источник, и…

— Ты вполне успеваешь замаскироваться.

— Вряд ли мне удастся удерживать иллюзию достаточно долго, если он до меня доберется и захочет узнать правду. Он очень терпеливый. Слышал о том, как ангел по просьбе праведника десять суток удерживал демона неподвижным?

Хастур кивнул.

Еще бы не слышать. Того демона звали Разаэль, и, в наказание за промедление, Пеймон оторвал ему голову. Тварь бездны, может, такое бы пережила, но Разаэль был падшим ангелом и на этом его история кончилась.

— Вот, это он и был. Если он садится на хвост — отвязаться уже не выйдет. И если он выследит меня…

Просто уйти, а не болтать, Гавриилу мешало то ли нежелание нарушать обещание, то ли природная разговорчивость.

— Ничем хорошим это не кончится.

Хастур наконец-то понял, что сквозит в его голосе — вроде бы такое знакомое, но кажущееся неуместным в сочетании с Гавриилом.

Страх.

— Мне нельзя оставаться рядом с тобой.

— Тогда уходи.

У него все еще был первый вариант плана — в основном состоявший из надежды на то, что никто из праведников ничего не заметит. И, учитывая присутствие архангела, вероятность успеха была не так уж велика. Но помощь Гавриила вряд ли бы сильно изменила ситуацию — возможно, если бы тот лучше пытался спрятаться изначально, то, может, шансы и были бы. Сейчас все стремительно разваливалось.

Плакало повышение и сотрудничество с Мором.

Хастур обернулся, чтобы попросить Гавриила о прощальном рукопожатии, уж если не чем-то большем — и обнаружил, что тот уже исчез. Ладно, этого следовало ожидать.

— Я чувствую зло! — с надрывом провозгласил архангел, выдававший себя за святого из Падуи.

— Быть не может, святой отец. Я собрал здесь самых праведных людей Венеции.

— О, нет, не среди вас, — тот обвел рукой зал, на секунду остановив взгляд на Хастуре. — Оно пытается проникнуть извне.

Он медленно подошел к столу, внимательно разглядывая собравшихся. Хастур понимал, что ему и самому лучше бежать, но подходящий момент явно пока не настал.

— Мясо на этом столе, наш скромный пир во славу Иоанна Крестителя… Все это — человеческая плоть, которую враг пытается подсунуть нам, чтобы ввести в искушение.

— Это исключено, святой отец! — Эспозито повысил голос, заставив всех повернуться к нему и Хастур воспользовался моментом, чтобы немного отступить в тень. Осталось добраться до коридора и там уже, скорее всего, удастся сотворить чудо, чтобы переместиться подальше.

Возможно, причина была в поспешном бегстве Гавриила, но Хастуру казалось, что этот архангел буквально излучает угрозу, вселяя ужас во всех собравшихся. Если страх господень должен ощущаться вот так, то неудивительно, что такое количество ангелов предпочло пасть.

— Взгляни сам! — подойдя к столу, архангел на секунду прикрыл глаза и свет вокруг него будто сгустился.

Лежащее на столе мясо начало подергиваться, будто в агонии, обжаренная корочка лопнула и из-под нее потекла кровь. Стоявший в центре пирог зашевелился, как если бы под корочкой копошились черви.

Так, это уже было не по правилам: всем известно, что подобные вещи должны творить демоны.

Со стороны мяса раздались стоны боли, и юный синьор Гольдони, пожертвовавший все богатое родительское наследство на постройку приюта для нищих, осел на пол. Вдова Сарто с коротким вздохом последовала за ним.

Что ж, это был как раз тот самый подходящий момент. Не выпуская из поля зрения архангела — кажется, для большей убедительности, тот еще и плакать кровью начал — Хастур вышел из зала и, едва убедившись, что никто на него не смотрит, призвал прилив адских рек.

Отправляться прямиком к дому было рискованно, архангел мог за ним последовать. В небесах с преследованием никаких проблем.

Хастур окунулся во тьму, чувствуя, как она обхватывает его со всех сторон, унося прочь от голодного взгляда архангела. Он даже подумал спуститься в ад, но это было бы признанием полного поражения, а к такому Хастур готов не был.

Мгновенное перемещение было бы более эффективным, но и более затратным. К тому же прикосновение к водам адских рек его всегда успокаивало. К тому же — это была одна из тех мыслей, которые скорее принадлежали жабе — если архангел заметил исчезновение доктора Фальчетто, то непременно спросит, где тот живет. И отправится туда. Лучше не сталкиваться с ним нос к носу.

С другой стороны, он тоже мог повременить с визитом, в таком случае — чем раньше, тем лучше.

Спорить с жабой было бесполезно. Она не выдвигала аргументов, просто подбрасывала случайные мысли, пока не начиналась головная боль. Оставался только компромисс: отправиться домой без спешки, но прямо сейчас.

Медленно приближаясь к своему дому, он попытался вытряхнуть из головы лишние страхи и сомнения, но ничего не получалось.

Разаэль оставался парализованным десять дней и ночей только чтобы умереть болезненной смертью и Хастур абсолютно не хотел повторять ни первую, ни вторую часть. Так что лучше собрать все материалы, отступить в ад и начать заново.

Именно с этой мыслью он, спустя минут десять, и вынырнул из воды неподалеку от своего дома — дома доктора Фальчетто. Под мостом, где никто не заметит его появления. Не посреди дня, по крайней мере.

Первым, что Хастур почувствовал, был запах гари.

Он услышал голоса. Треск дерева. Он уже догадывался, что увидит, но все же поднялся, чтобы взглянуть на свой дом. Горящий дом.

Кто-то из пытавшихся залить пламя водой, видимо, узнал его и окликнул, но Хастур даже не попытался подойти. Огонь он не любил, но понимал в нем достаточно, чтобы понять: во-первых, загорелось недавно, во-вторых, все уже выгорело к чертям. Так что вряд ли дело было в том, что Лукреция уронила свечу. Либо она уронила десятка три факелов, либо огонь возник иначе.

И доктор Фальчетто остался без практики. И без дома.

А в доме было все, что осталось от Каприоно, и вообще все, над чем Хастур работал последние годы.

Возможно, что-то еще сохранилось у Лукреции. Ее не было видно рядом, но, возможно, она ушла к кому-нибудь из друзей, через которых планировала продать зубы Каприоно, или задержалась у соседской прислуги, чтобы посплетничать.

Нужно было просто ее найти.

Он быстрым шагом направился в сторону рынка, внимательно вслушиваясь в звуки вокруг, тщетно надеясь уловить хотя бы эхо голоса Лукреции.

Нет, ее нигде не было.

Небольшое чудо в надежде все же услышать голос, еще одно — чтобы найти следы. Хоть какой-нибудь признак присутствия останков Каприоно. Все бесполезно.

Возможно, в этот момент уже стоило сдаться и отправиться в ад, но признавать поражение было слишком неприятно. Слишком много стараний вложено, слишком много потрачено времени, не говоря уж о том, что появление архангела было слишком неожиданным, чтобы с ним можно было смириться.

Так что все, что оставалось Хастуру — раздраженно кружить по району, пытаясь отыскать хоть какой-нибудь след.

До тех пор, пока буквально не натолкнулся на того самого белокурого архангела в одном из узких переулков.

— Можешь не спешить домой, демон. — Перебивать и уточнять, что уже там побывал, Хастур не решился. — Я видел, как ты ушел, поэтому спросил у синьора Эспозито, где живет доктор Фальчетто и нанес ему визит. Твой дом уже сгорел вместе с останками твоей жертвы.

Он говорил медленно. Как будто перед каждой фразой приходилось заново вспоминать, как это делают.

— Там еще была моя служанка…

— Была.

Черт, а он даже не успел отругать Лукрецию за то, что она наговорила Гавриилу лишнего.

Ладно, по крайней мере, ее душа попадет в ад. Может, она и успела раскаяться перед смертью, но не настолько же.

— У меня есть к тебе вопрос и в твоих интересах ответить на него честно, — он сделал пару шагов вперед и расправил крылья.

Интересно, он использовал какое-нибудь простенькое иллюзорное чудо или смертным из ближайших домов сейчас открывался очень странный вид?

Иллюзорные чудеса делились на две категории — глубокие, полностью скрывавшие суть предмета, и те, которые прятали ее только от смертных. Вот вторые у Хастура не всегда выходило распознать.

— Зачем мне это делать?

— Выживешь, если мне понравится ответ.

Вблизи было очевидно, что святой из Падуи ниже Гавриила на голову и тоньше минимум вдвое, но почему-то это не мешало ему казаться гораздо более устрашающим. Возможно, потому что Гавриил создавался с целью показать величие небес, а этот архангел, похоже, с целью напомнить смертным, что  не все на небесах день-деньской пасут ягнят под радугой.

Его алые крылья были огромными; они шурша царапали оконные рамы второго этажа, заполняли переулок, перегораживая путь к каналу.

Интересно, крылья у всех архангелов одного размера или пропорциональны размеру физического тела? Если второе, то у Гавриила они, наверное, могут достать и до крыши.

— Не пытайся сбежать, — архангел сделал несколько шагов вперед и, небрежно выбросив руку вперед, заставил обвалиться пару водосточных желобов, которые преградили путь, сложившись в косой крест. Угроза символическая, но вполне понятная. — Я знаю, что ты пришел к Эспозито не один.

— Там много народу было, — Хастур попытался прикинуть, сможет ли архангел как-то его поймать, если он прямо сейчас призовет прилив адских вод.

Не исключено, что сможет.

Он, видимо, из тех архангелов, которые разрушают города одним движением.

— С тобой был один из нас.

Похоже, Гавриилу светят неприятности.

Интересно, а он будет считаться архангелом, если его изгонят с небес? Если да, то соблазнить его будет просто — целомудрие он так уж ревностно хранить уже не станет, и ему нужно будет как-нибудь утешиться. Но, с другой стороны, возможно, Азазель имел в виду только небесных архангелов. Наверное, лучше не проверять.

— Возможно.

— Не уклоняйся от ответа. С тобой был ангел, небесное чудо которого скрывало сотворенную тобой мерзость.

Он подошел ближе и Хастур, наконец, понял, что не так было с лицом архангела.

Глаза.

Хастур даже не знал, что у ангелов бывают такие глаза. То есть он видел падших с такими, но всегда считал, что это — следствие падения. Что ж, видимо, нет, потому что святой из Падуи, как оказалось, скрывал под иллюзорным чудом радужки цвета свежей артериальной крови и багровые белки.

Смотрели глаза прямо в душу.

Хастур не был так уж уверен, что душа у него была, но смотрел архангел определенно именно туда.

— Скажи мне, кто это сделал и я позволю тебе уйти. Продолжишь свое отвратительное существование. Пока, по крайней мере.

— А что будет с… эээ… ангелом, который мне помог?

— А что бы случилось с демоном, помогающим ангелам?

Его либо бы приковали цепями ко дну выгребной ямы города Дит, либо привязали бы к колеснице Буера, чтобы тот четвертовал его, отправив на все четыре стороны света сразу. Вряд ли на небесах есть кто-то вроде Буера, но мало ли, какие твари там живут. В конце концов, у них есть этот парень и он определенно довольно пугающий.

— Кому-то из вас придется пострадать, и тебе решать, кому. Не заставляй меня ждать.

Архангел угрожающе приподнял крылья. От него несло светом и праведным гневом. Хастура затошнило и он примерно в десятый раз за сегодня мысленно спросил: почему при появлении Гавриила все обязательно идет прахом?

— Хорошо. Я все скажу.

+++

В прежние времена Гавриил даже не задумывался о том, чтобы обзавестись домом на земле. Ему там не нравилось и он всегда старался вернуться на небеса как можно скорее — к счастью, там всегда была бумажная работа. Если у него не было на это сил или просто хотелось побыть одному, он находил заброшенный дом и накрывался крыльями, отгораживаясь ими от мира. Для этого, как оказалось, они подходили гораздо лучше, чем для полетов.

Но сегодня он определенно жалел о том, что не обзавелся домом. Не только потому, что ему нужно было где-нибудь спрятаться от Варахиила, спокойно привести в порядок одежду и парик.

Парики Гавриила расстраивали. Сама идея была неплохой, но бесконечно осыпающаяся пудра и жучки-власоеды сгубили ее безвозвратно.

Впрочем, сейчас у Гавриила были куда более серьезные причины для расстройства.

И даже более серьезные, чем поиски того загадочного борделя.

Закрывшись в своем кабинете, Гавриил распахнул занавес перед зеркалом и, сняв парик осторожно пригладил волосы. Ему шла короткая стрижка — подчеркивала красивую форму черепа и мощную, волевую челюсть. Гавриил очень надеялся, что подобные прически войдут в моду.

Повернувшись в профиль, он провел большим пальцем вдоль ушной раковины. Маленькие, округлые, очень изящные уши. Нужно быть очень наблюдательным существом, чтобы это заметить. И, возможно, немного безумным, чтобы сказать о подобном наблюдении вслух.

Несмотря на тревожные мысли, он улыбнулся.

— Гавриил?

Господи. Конечно. Варахиил никогда даже не стучался, он просто входил. Трудно было сказать, действительно он настолько наивен или просто считает наивность хорошим оправданием для бесцеремонности.

— Да?

— Я надеялся, что застану тебя здесь. Не отвлекаю от чего-нибудь важного?

— Мне нужно… Мне нужно выбрать подходящий костюм. — Было определенное преимущество в том, что другие считали его способным интересоваться только модными нарядами: любой разговор можно было свести к одежде и после этого собеседник обычно замолкал. Особенно если это был Варахиил. — У тебя, кстати, кровь на рясе.

Варахиил рассеянно провел пальцами по уже подсохшему пятну и снова перевел взгляд на Гавриила.

— Ты используешь зеркало истины господней, чтобы перед ним наряжаться?

Прекрасно, он, похоже, ничего не заметил в Венеции. Или, по крайней мере, не уверен, что заметил. Значит, не будет никаких неудобных вопросов.

— Почему нет?

— А это не греховно?

— Михаил и Иегудиил используют оружие господне как обычное оружие. Уриил использует огонь господень как обычный огонь. Я использую зеркало как зеркало. Либо все из этого греховно, либо ничего.

Варахиил вздохнул.

Он был ужасным моралистом.

— Я здесь не из-за этого, — тихо сказал он, и Гавриил почувствовал, как под кожей крадется холод. — Прости, что помешал. Ты, вроде, собирался наведаться в Венецию?

— Да, хочу лично разобраться в одном неприятном деле.

— В Венеции много неприятных дел творится. Я только что оттуда. Там один демон планировал начать эпидемию какой-то мерзости. И, что хуже всего, ему в этом помогал ангел.

О, нет.

Нет-нет-нет.

Гавриил почувствовал, как у него у спине что-то подергивается и ноет. Как если бы он только что перелетел на крыльях из Нового Света в Старый.

Их вырвут. Точно вырвут с корнем и оставят отвратительные зияющие раны, которые нельзя будет скрыть. Он такое видел.

Он останется не только искалеченным, но и буквально изуродованным.

— Мне удалось узнать, кто это был. Догадываешься?

Ладно, Варахиил довольно глуп, его удастся заболтать. Главное, чтобы он не рассказал Михаил. Или Селафиилу. Тот обязательно решит отыграться за все прежнее.

— Слушай…

— Табрис.

— Табрис?

— Не делай вид, что удивлен. Он талантливый, но чудовищно безответственный. Помнишь ту историю с пропавшей колонией в Новом Свете, сорок лет назад? Он так и не написал объяснительную записку. Я не хочу, чтобы он падал, я понимаю, сейчас Табрис — буквально половина твоей свиты, если это еще можно назвать свитой, но ты должен сделать ему внушение. Нельзя покрывать его вечно.

— Да. Непременно, — Гавриил услышал собственный голос точно со стороны.

Похоже, Хастур рискнул солгать архангелу ради него. Сказать правду было бы куда проще, но, вместо этого, он оболгал Табриса — что ужасно, но у Гавриила никак не получалось сформировать искреннее осуждение этого поступка.

Наверное, не стоило упоминать Табриса при Хастуре.

С другой стороны, Хастур, похоже, слышал о Табрисе не в первый раз, а этот грех терялся в череде всего остального, что тот действительно натворил.

— Поговорю с ним как только закончу с насущными делами. Мне нужно будет спросить дожа Эриццо о положении дел в городе, а для такого визита необходимо правильно подобрать наряд. Так что если ты не готов помочь мне выбрать между лавандовым и гвоздичным, то…

Варахиил ненавидел одежду. Это не могло не сработать.

— Оставлю тебя с этим выбором один на один, — он коротко вздохнул и вышел.

Несколько минут Гавриил продолжал стоять у зеркала, разглядывая свое отражение. Снял камзол гвоздичного цвета и, призвав лавандовый, накинул на плечи его. Этот цвет очень шел к глазам, но вышивка на нем терялась.

Он только что был в шаге от низвержения.

Гавриил попытался представить, как будет выглядеть камзол, если с помощью чуда осветлить его до сиреневато-перламутрового оттенка. Нет, слишком светлое ему не идет. Он выглядит  чересчур массивным и угрожающим. И бледным.

Была ровным счетом одна причина, по которой он оставался на небесах.

Не стоит выглядеть угрожающе на встрече с дожем. Да и жемчуг будет смотреться вульгарно. Нужно заказать что-нибудь с темной вышивкой. И черным жемчугом. Черный жемчуг очень недооценен.

На этой мысли Гавриил окончательно осознал, что не может больше отвлекаться на рассуждения об одежде. У него была проблема поважнее.

И разговор с Варахиилом сделал ситуацию еще хуже.

Гавриил давно уже начал догадываться, что испытывает к Хастуру довольно теплые чувства.

В каком-то смысле это было неудивительно: тот умел быть обходительным, в гораздо большей степени чем, к примеру, Табрис или Тамиэль. Даже если он говорил что-то неосторожное, то это определенно не было намеренно. Трудно было не проникнуться к нему симпатией. Он не был слишком хорош в поддержании разговора, но зато умел слушать. Лишенный высокомерия, прилежный в своей работе — какой бы ужасной она ни была, — он заслуживал похвал.

И он был заботлив, насколько позволяла его природа. Позволил Гавриилу уйти, поставив под угрозу свой омерзительный план. Заступился за него в поединке с Ариохом — конечно, Гавриил бы смог и самостоятельно одержать победу, но сам факт был невероятно пленительным.

Никто и никогда не заботился о Гаврииле — кроме Тамиэль, но для нее забота была основной формой общения с окружающими. Она была не в счет. Никто не заступался за него со времен войны, если вообще и заступался хоть раз. И чем больнее ему было от этих мыслей, тем яснее становилось, каким важным исключением из этого правила был Хастур.

К тому же — хотя это не было так уж важно с объективной точки зрения — он считал Гавриила красивым. Не он один, конечно, но было что-то особенное в том, как Хастур говорил об этом: без вожделения, но с восхищением. К тому же он находил красивым даже то, что другой бы так не назвал, будь то седина, излишне крепкая шея или форма ушей.

Неудивительно, что постепенно теплое чувство начало обретать очертания любви. Демон был более чем неподходящим объектом для подобных чувств — настолько неподходящим, что это грозило падением.

И все же, Гавриил не собирался лгать себе и утверждать, что не испытывает привязанности.

Из-за красивых — по крайней мере, задуманных как красивые — фраз, из-за готовности помочь, и, возможно, из-за собственного желания его спасти: легко влюбиться в того, на кого уже давно смотришь с надеждой.

Конечно, не вина Гавриила, что демон был к нему добрее, чем братья и сестры. И внимательнее. И нежнее.

И он только что спас Гавриила от падения, в то время как другие архангелы рады были бы скинуть его с небес.

Пожалуй, тысячу лет назад Гавриил бы разрыдался от унижения, осознав, что начал влюбляться в демона, но сейчас он готов был взглянуть на происходящее здраво и сказать, по крайней мере, самому себе: нет ничего дурного или греховного в том, чтобы полюбить единственного, кто хоть как-то о тебе заботится.

К тому же, сама по себе влюбленность не могла быть порочной. Бог щедро наделил всех ангелов способностью любить, в том числе и в этом смысле. Нельзя было сказать, что Гавриил часто пользовался этой способностью — или что он вообще хоть раз ей пользовался, — но мог бы.

Возможно, он просто отложил ее до более подходящего случая и вот теперь подобный случай настал.

Однако, от романтической любви слишком короток путь до плотских искушений, Селафиил был тому живым доказательством и Гавриил не хотел повторять его ошибки. Что, если Хастур все же вожделел его, просто умело скрывал свои желания? Тогда стоит Гавриилу поддаться — и все закончится катастрофой, никакого спасения души не выйдет, наоборот, они друг друга погубят.

Боже, не стоило позволять Хастуру трогать его ухо, это прикосновение было слишком волнующим.

Гавриил попытался вспомнить, когда его в последний раз кто-то трогал. Похоже, это тоже была Тамиэль. И в ее прикосновениях определенно было что-то вроде желания унизить, поставить Гавриила на один уровень с людьми, которым помогала. Хастур же всего лишь облек в физическую форму вполне заслуженную хвалу. И, к счастью, это была хвала именно форме ушей, а не чего-либо еще.

Опустив руку, Гавриил скользнул ладонью по бедру, назад и чуть вверх. Нет, вряд ли демон стал бы гладить его ягодицу, скорее грубо сгреб рукой, или, того хуже, ущипнул.

При попытке представить боль от щипка Гавриил почувствовал странное ощущение внутри и он поспешил на всякий случай отогнать эти мысли.

Слава богу, исходящий от него свет целомудрия не позволил Хастуру сделать что-нибудь отвратительное.

Да и вообще им обоим повезло, что Гавриил по-прежнему был самым целомудренным из архангелов. Не считая Варахиила, но легко быть целомудренным, когда почти ни с кем не общаешься.

Он украдкой снова взглянул на свое отражение в зеркале.

Нет, он определенно не выглядел так, будто собирается упасть. А зеркало истины господней лгать не могло.

Как известно, всякая дорога ведет в две стороны.

Целомудренная любовь не слабее греховных страстей, нужно лишь держаться ее. Склонить Хастура на свою сторону, показав, как она прекрасна, сделать это чувство взаимным и, медленно укрепив, использовать, чтобы помочь повернуться к свету.

Тем более, хоть Хастур и уклонился от прямого ответа, но не похоже было, что он желал совратить Гавриила. Даже если некоторая доля вожделения в нем и была, он ни разу не сделал ничего по-настоящему непристойного, разве что пару раз пытался схватить за руку, но это нельзя было всерьез назвать порочным.

Единственным исключением было сегодняшнее происшествие: такое сильное, просто звериное возбуждение сразу после почти невинного прикосновения. Очень демонически. И очень непристойно — и при воспоминании об этом пульс Гавриила участился, невероятно неуместно, пришлось опять приостановить сердце, — но все же объяснимо. В конце концов, несмотря на всю близость к прежнему ангельскому образу, Хастур сейчас действительно был демоном. Да и контролировать определенные реакции физической оболочки было иногда непросто. Даже с самим Гавриилом несколько раз случались сходные неудобные ситуации.

На самом деле, кажется, только что едва не случилась снова.

Гавриил прикрыл глаза, и снова заставил сердце биться, прежде чем взглянуть на свое отражение.

Нет, не лавандовый. Гвоздичный гораздо лучше.

Отредактировано (2021-04-01 21:41:18)

Анон

Re: Тред конструктивно-директивной ебли архангела и жабы [Good Omens]

Прочел пока только про Венецию. Круто и жуть как мило!

Может, общество демонов и неидеально, но без взаимовыручки они были бы ничем не лучше ангелов.

Ого, да Хастур у нас философ-естествоиспытатель, опередивший свое время. Или немного Гренуй. Ну а собственно кем ещё-то ему быть, имея жабу на голове? Но вот если б он не мерзости планировал, а что-нибудь хотя бы нейтральное — был бы очень симпатичный парень.

Анон

Re: Тред конструктивно-директивной ебли архангела и жабы [Good Omens]

Спасибо, анон! 
НК бы мой подход не одобрил, но я стараюсь сделать главного героя по-своему симпатичным.

Анон

Re: Тред конструктивно-директивной ебли архангела и жабы [Good Omens]

Я немного приболел, но остановит ли это меня?
Нет.

▼Наволочка с объяснениями шуток⬍

Принц (король) Пеймон - подчиняющийся непосредственно Люциферу могущественный демон, обучающий любым искусствам и наукам. Признаки его появления - шум и яркий свет, также он склонен общаться с помощью рева и грохота, и не говорит по-человечески пока этого не потребует призыватель.
Три Матери - героини одноименного произведения Томаса де Квинси, вдохновившие Дарио Ардженто на трилогию фильмов "Суспирия"/"Инферно"/"Мать Слез". Три мистических духа неопределенной природы, воплощающих пагубные аспекты человеческих страданий.

▼Салем и не только, 1692 год нашей эры⬍

— Чего ты хочешь, дитя?

— Стать ведьмой, — сказала Элизабет. — Я хочу иметь власть над людскими судьбами, знать тайны трав и животных,  видеть то, что скрыто.

— Это могут не только ведьмы. В сущности, — Мать Слез с печальной улыбкой наклонилась к Элизабет ближе и осторожно поправила выбившуюся прядь, — искусство ведьм переоценивают. Но я могу дать тебе то, чего ты хочешь, если, конечно, ты готова заплатить.

Элизабет кивнула:

— Я отдам все, что пожелаете.

Мать Слез распахнула свои огромные серые крылья, и Элизабет почувствовала, как волна пронзительной тоски охватывает ее. На глаза невольно навернулись слезы.

В книге было написано, что Мать Слез прекрасна, поэтому, честно говоря, Элизабет представляла ее немного иначе. Но сейчас, сквозь слипшиеся ресницы, та действительно казалась прекрасной, несмотря на скромную одежду. Как первый весенний цветок или едва выбравшаяся из кокона бабочка.

— Отдам все, что пожелаете, — дрожащим голосом повторила Элизабет.

— О, нет, дитя, твоя плата должна быть другой. Ты не должна ничего отдавать. Ты должна кое-что сделать. Я здесь ради слез. Ты должна согласиться оклеветать невинных людей, чтобы их страданиями купить себе силу, о которой мечтаешь. Пообещай это мне и принцу Пеймону.

— Обещаю.

Возможно, пастору следовало лучше прятать те книги, что он нашел, разбирая бумаги предшественника, но тяжело отказаться от такого источника вдохновения для проповедей.

— Поклянись своей душой.

— Клянусь.

Мать Слез положила руку на плечо Элизабет и притянула ее к себе, как если бы хотела утешить, но слезы лишь нахлынули сильнее.

Салем ожидало еще много слез. И большие перемены.

+++

Идея с ложными обвинениями в ведьмовстве сработала даже лучше, чем Мать Слез надеялась: брошенная юной Элизабет и ее подругами искра разгорелась как в сухом стогу сена. Неудивительно, что для быстрого разрешения проблем решено было выслать делегацию с каждой стороны.

Чтобы не привлекать внимания горожан, ангелы и демоны встретились для кратких переговоров на холме за городом, спустя час после рассвета.

Это была простая формальная встреча для очерчивания границ: вы никогда не сдадите эту душу, а мы — вот эту, и не будем тратить время друг друга. Обычная история, когда вовлечено много людей, но все же дело вырисовывается не настолько значительное, чтобы стоило сражаться за каждую душу.

Такое бывало часто. И, как правило, проходило спокойно. Но на этот раз поскольку начала все Мать Слез, со стороны ада прибыл принц Пеймон.

Естественно, узнав об этом, небеса не могли не подыскать ему  достойного оппонента.

— Надо же. Я думал, что на встречу к принцу ада пришлют настоящего архангела.

— А я думал, что принц Пеймон появляется со свитой из десяти тысяч скорбных духов. Остальные… — Гавриил с притворным недоумением окинул взглядом холм, — тысяч десять потерялись в пути? Может, подождать немного нужно?

В свите Пеймона действительно было десять тысяч духов, плюс-минус десяток, но, ряду причин, мало кто задерживался там надолго.

И так вышло — не без участия Матери Слез и примкнувшего к ней Богула — что сейчас свита в основном состояла из утбурдов, подростков-убийц и тех, кто согласился за ними присматривать. Так что, даже не считая того, что Салем был достаточно напуган и без десяти тысяч непонятно откуда взявшихся скорбных духов, сейчас свита Пеймона имела совершенно не тот вид, который он сам бы хотел показать.

— Гавриил! Надо же. Мы так давно не виделись…

Три Матери — до недавних пор их было две, но Пеймону нравились перемены — сопровождали его всегда, показывая во всей красе многообразие обитателей ада: Дурсон, Мать Шепотов, была тварью бездны, Нехама, Мать Тьмы, была нефилимом — ей нравилось называть себя последней из их породы, потому что, в отличие от Геракла, унаследовала от отца явные признаки смешанной крови. Обе они были коварны и жестоки, и давно себя зарекомендовали в деле соблазнения людей, жаждавших тайных знаний. 

С Матерью Слез было сложнее, и Пеймон уже начал догадываться, что дело не только в недолгом сроке, прошедшем с ее падения. Она тоже была коварна и в известном смысле жестока, но смотрела на вещи порой уж слишком по-своему.

— Я по тебе очень соскучилась. Можно тебя потискать? — спросила Мать Слез, умоляюще приподняв крылья.

По слухам, в души ангелов, входящих в архангельские свиты, изначально закладывалась особая любовь к тому, кому они должны служить.

Эта теория выставляла небеса не в лучшем свете, но кое-что объясняла. Например, почему Тамиэль, состоявшая в свите Гавриила, всегда испытывала страсть — пусть и обретавшую исключительно платоническое воплощение — к высоким, шумным мужчинам, не отличавшимся ярким умом.

Ее попадание в ближайшее окружение принца Пеймона было вопросом времени.

Не слишком долгого времени.

— Послушай, Мать Слез, — медленно проговорил Пеймон, и каждое его слово было похоже на треск ломающейся грот-мачты, — я запрещаю тебе как-либо и когда-либо тискать ангелов. По согласию или без него.

— Но он не просто…

— А архангелов — особенно, — Пеймон стиснул кулаки так резко, что рубины в его кольцах блеснули, поймав солнечный луч. В их блеске определенно было что-то угрожающее. Пеймон вообще умел выглядеть угрожающе.

— Но он же такой славный, — упавшим голосом возразила Мать Слез.

Пеймон зарычал. Этот звук начался как обычное «ррр», которое мог бы издать и человек, но быстро превратился в рокот сходящей лавины.

— То есть я все же достаточно архангел, чтобы для меня потребовался особый запрет?

— К словам цепляться будешь, крючкотвор крылатый? Лучше заткнись, пока я не разозлился.

— Сам заткнись.

Мать Слез вздохнула. Ей нравился Пеймон — по крайней мере, когда он не впадал в слепую ярость, — и видеть, как он спорит с Гавриилом, было неприятно. В каком-то смысле, оба они были очень славными, хоть иногда и трудными. Немного капризными.

При других обстоятельствах, возможно, они могли бы даже подружиться. Они определенно нашли бы общие темы для разговоров — сложности работы с людьми, одежда, украшения, в конце концов.

— Не смей меня затыкать, срань летучая.

— Это я срань? Слушай ты, подзалупная слизь Сатаны, засунь свой поганый язык…

Пеймон опять зарычал, видимо, не подобрав подходящих слов для ответа.

Мать Тьмы украдкой посмотрела на украшавшие ратушу часы, отлично видные с холма — по крайней мере, для ее четырех глаз.

Разговор обещал затянуться надолго. Пеймон был одним из самых могущественных демонов ада, но даже его собственное могущество меркло рядом с его самомнением. Он не мог позволить другому оставить за собой последнее слово.

Мать Шепотов раздраженно каркнула и вспорхнула с плеча Матери Тьмы, чтобы взглянуть на город сверху. Время судилища приближалось, и хоть кто-нибудь должен был присмотреться к Салему. Богул закрыл лицо руками и, превратившись в скользящую по земле тень, последовал за ней. Спустя несколько секунд трое стоявших на другой стороне холма ангелов, тоже, не сговариваясь, зашагали в сторону города.

Работы предстояло еще много — процесс над ведьмами затронет по меньшей мере весь Салем, а то и всю Новую Англию.

+++

Превращение в свет или шум было любимым чудом Пеймона, и своим подчиненным он щедро раздавал право им пользоваться. Довольно удобная вещь, если нужно действовать прилюдно.

Поэтому прямо сейчас, Мать Слез выглядела как солнечный зайчик, блуждающий в волосах Элизабет Пэррис. Та уже повторила сегодня свои показания перед судилищем и мирно сидела на скамье, штопая старый чепец, притворяясь, что ничего не происходит. Но судя по тому, как блестели ее глаза, Элизабет сейчас слушала Мать Слез, наверняка нашептывавшую какую-нибудь успокоительную чушь.

Пусть это и не было настоящей сделкой по продаже души, Элизабет уже принадлежала Пеймону. Слово, данное одной из Трёх Матерей, стоило тысячи подписей кровью. Чего Элизабет, конечно, не знала.

Демоны не играют по-честному.

Впрочем, как и ангелы. Честность — это роскошь, которую мало кто может себе позволить.

Элизабет будто почувствовала взгляд и, оторвавшись от своего занятия, посмотрела Хастуру в глаза. Солнечный зайчик в ее волосах скользнул ниже — видимо, Мать Слез сказала что-то еще, заставляя ту отвести взгляд.

Пока Хастур не мог вмешаться, это было бы против договоренностей, так что ему оставалось только наблюдать.

— Я рад, что ты здесь.

Появление Гавриила где-то рядом было вопросом времени. Не то, чтобы Хастур его не ждал. Не то, чтобы не хотел увидеть снова, хотя о причинах желания предпочел бы лишний раз не задумываться. Просто в его присутствии невозможно было отделаться от ощущения неизбежного скорого краха.

Хастур бы не удивился, узнав что дошедшая до ада история о Деве Марии — выдумка и на самом деле Гавриила сместили с должности из-за того, что он портил все, к чему прикасался.

— Сейчас мы с тобой можем поговорить прилюдно, ни от кого не скрываясь. Разве это не чудесно?

— Неплохо, — кивнул Хастур и повернулся к нему. В конце концов, с Элизабет ничего не случится, для этого Мать Слез с ней и осталась.

— Почемы ты здесь? Не подумай, что я не рад, просто это немного не то, чем ты обычно занимаешься. По крайней мере, мне казалось, что ты предпочитаешь работать один.

Не совсем так, но Хастур действительно старался не вмешиваться во что-то настолько громкое. Особенно с тех пор, как они с Гавриилом случайно выпустили Черную Смерть.

— Ты прав, но Пеймону был нужен специалист по эпидемиям, на тот случай, если паника вокруг ведьм будет недостаточно острой и потребуется ее немного подстегнуть. Может, мы больше не работаем с Мором вместе, но кое-какие наработки остались.

Гавриил кивнул, видимо, ожидая, что тот расскажет больше, но Хастур только пожал плечами и улыбнулся, давая ему понять, что больше ничего раскрывать не собирается

Конечно, интерес Гавриила к его работе выглядел довольно искренним, но это вовсе не означало, что он не передаст полученную информацию кому-то еще.

Скорее всего, Хастур был здесь потому, что Богул замолвил перед ним словечко перед Пеймоном. Было множество других, более безопасных, более контролируемых способов припугнуть и без того сходящий с ума город.

— Неужели ты не хочешь мне хоть что-нибудь рассказать? — Гавриил придвинулся ближе. Они стояли у стены рядом, полускрытые тенью, стараясь привлекать настолько мало внимания, насколько это вообще было возможно для пары чужаков.

— Хочу, но вряд ли могу. — Пеймон никогда не брезговал убийствами других демонов, так что разумнее всего было бы вовсе не разговаривать сейчас с Гавриилом, но обижать того отказом не хотелось. — Разве что пообещаю: если пастор усомнится в словах своей дочери, Салем ждет что-то вроде шестой казни египетской, только червей будет меньше, а гноя больше. Мне нравятся черви, но начинать с них сразу было бы неправильно. Добавлю позже, если потребуется, вместе со деформацией суставов. Люблю, когда они распухают. 

— Знаешь, иногда мне кажется, что ты — самое отвратительное существо в мире.

— Спасибо, конечно, но ты слышал о Бегемоте? Он разводит опарышей прямо в своей…

— Как ты думаешь, я точно хочу это услышать?

Вряд ли. Может, Гавриил и смог справиться с прежней чрезмерной брезгливостью, но некоторые вещи по-прежнему вызывали у него отвращение. Причем Хастур так и не понял, какие именно. И было ли отвращение настоящим или Гавриилу просто нравилось показывать себя более утонченным, чем на самом деле.

Еще несколько секунд молчания.

Возможно, Гавриил бы тоже с радостью что-нибудь рассказал, но как всегда боялся рискнуть. По крайней мере, Хастуру нравилось думать, что дело только в этом.

— Тебе не обязательно за ней присматривать,  — сказал он, наконец, — эту девочку вы точно не получите. Мать Слез забрала ее душу. Остальных двух тоже.

Или это сделали другие две Матери. Опять же — не те подробности, которыми стоило бы делиться, даже если бы Хастур их знал.

— Знаю. Зато, если те три женщины, которых они назвали ведьмами, не успеют серьезно нагрешить, их заберем мы. Я пытался настоять и на губернаторе, но этот ваш Пеймон слишком несговорчив.

— Ты даже не представляешь. Он думает, что ему все позволено, раз уж он — принц. И Три Матери не лучше. Мать Тьмы, например, даже чудесами не владеет, она просто полукровка, но по статусу выше меня. А Мать Слез? Она упала совсем недавно…

— Знаю. Она была моей помощницей.

— Ага. В Карфагене. Я ее помню.

Гавриил кивнул.

— Она всегда была немного навязчивой…

— Немного?

— …но любила небеса. И меня. Я очень жалею, что упустил ее. Позволил ей пасть. Это крайне болезненное воспоминание.

Гавриил приложил руку к груди, видимо, чтобы подчеркнуть свою искренность. Выглядело довольно фальшиво, но это вовсе не значило, что ему на самом деле не больно. Просто он любил чтобы каждая фраза звучала как можно более громко.

— Она была славным ангелом, и мне грустно видеть ее такой. Она совершенно испорчена, — с тоской в голосе добавил Гавриил.

Хастур согласно кивнул. Мать Слез была ужасна.

Ходили слухи, что одного беса она буквально растворила любовью в своих объятиях. Хастур сам не относился к бесам со слишком большим уважением, но такое жестокое убийство — это уже чересчур. Еще и плакала потом наверняка.

Вряд ли Гавриил подразумевал под испорченностью именно это, но, по крайней мере, в каком-то смысле Хастур был с ним согласен.

— Я слышал ваш разговор. Не представляю, как она могла хотя бы предположить, что ты согласишься… Ну, чтобы она тебя трогала.

— Раньше я ей это разрешал.

Хастур не сомневался, что ангелы вешаются друг другу на шеи при каждой встрече, но с трудом представлял, как это делает Гавриил. Вряд ли его можно так просто обнять, еще одежда помнется, он расстроится.

С другой стороны, если Матери Слез можно было его тискать, то, не исключено, что и Хастуру стоит попробовать. Что-нибудь не слишком радикальное, чтобы можно было выдать за случайность.

— Можешь не верить, но мне жаль, что с ней так вышло. — Хастур медленно положил руку ему на плечо и осторожно его сжал.

Интересно, каково на ощупь его тело? Скорее упругое или твердое? Или, возможно, немного рыхлое? Точно не угловатое и жесткое, для этого Гавриил слишком мощный.

Хастур прижал ладонь к нему плотнее провел рукой чуть ниже, до середины плеча.

— Ты прав, я не верю тебе, но это очень милая ложь, спасибо за нее, — Гавриил скрестил руки на груди, как будто догадавшись, что Хастур планирует обхватить пальцами его запястье, как только до него доберется. — Если ты убедился, что девочка никуда не денется, то я хотел бы тебя кое-кому показать.

Он резко сошел с места, провел ладонью по плечу, будто стирая след прикосновения и вопросительно взглянул на Хастура, видимо, приглашая последовать за ним.

Звучало довольно опасно. Конечно, если бы Гавриил хотел от него избавиться, он бы это уже сделал, но все же — никогда не знаешь, чего ожидать от ангела.

С другой стороны, вряд ли в ближайшее время Пеймону или кому-то еще потребуется помощь Хастура, а возможность провести немного времени с Гавриилом была не так уж плоха. Они мало виделись со времен встречи в Венеции, и стоило попробовать наверстать упущенное, или хотя бы немного

Так что он кивнул и последовал за Гавриилом.

В плане соблазнения архангелов никто больше особо не пытался продвинуться, Дагон в ответ на прямой вопрос вообще сказала, что у нее уже есть подружка и это все ей не интересно. С одной стороны это, может, и вселяло некоторую надежду, но с другой — подтверждало подозрения Хастура насчет того, что победить невозможно. Раньше Лигур хотя бы упоминал Михаил как «симпатичную рыжульку», но в последнее время даже это прекратилось.

Будь дорога чуть дольше, Хастур бы непременно вернулся к мысли о том, что у Азазеля дурацкое чувство юмора, но, где-то в тот момент, когда она уже почти сложилась у него в голове, Гавриил остановился, точно напротив мужчины, стоявшего у ограды пасторского дома.

Похоже, это был ангел.

Хотя нет, никаких «похоже». Точно ангел.

Не один из двух угрожающе огромных властей, стоявших от Гавриила чуть в стороне, пока тот обменивался оскорблениями с Пеймоном — они, насколько Хастур заметил, сразу отправились к лже-ведьмам. А этот выглядел довольно безвредно, что абсолютно ничего не значило; к примеру, Белиал выглядел безвредно — и тоже, к слову, был белокурым, как положено ангелу с фрески, готовому раздавать праведникам цветы и печеные яблоки, — но его побаивались даже адские князья.

Ангел открыл рот, явно собираясь что-то сказать, но тут его взгляд уперся в Хастура.

Ангел озадаченно перевел взгляд на Гавриила. Потом снова на Хастура. Выглядел он так, будто сомневался, стоит ли задавать крутящийся на языке вопрос.

— Ты нашел то, что искал? — Гавриил предпочел сделать вид, что не заметил этой неловкой паузы вместо приветствия.

— Да, книга из церковной библиотеки. Думаю, бедная мисс Пэррис часто брала что-то оттуда. Судя по всему, ведьмоловы не особенно старались, иначе нашли бы — тайник был под половицей, под кроватью. Нам точно стоит обсуждать дела в присутствии демона?

— И ты, я надеюсь, избавился от этой книги?

— В основном она абсолютно безвредна, не считая средства от головной боли, способного вызвать несварение. Но в разделе, посвященном призыву темных сил, были кое-какие работающие ритуалы. По-моему, они были внесены в уже готовый том. Рядом с тобой демон, ты же его видишь?

— Так ты уничтожил книгу? — это «уничтожил» Гавриил произнес с яростным нажимом, чуть подавшись вперед, как если бы был готов напасть на собеседника, если услышит неправильный ответ. Так иногда делал Пеймон.

В умении ангелов быть пугающими Хастур давно уже не сомневался, но было что-то неправильное в том, что они общались между собой в таком тоне.

Что-то еще более неправильное было в том, что Гавриил упорно игнорировал замечания насчет присутствия Хастура. Как будто не хотел признавать, что тот рядом.

— Просто изъял из нее опасную информацию. Там много полезных вещей, не стоит лишать людей подобных знаний. Гавриил, ты в порядке?

— А ты? Я отправил тебя нейтрализовать угрозу.

— Что я и сделал. И будет неплохо, если ты отреагируешь на вопрос насчет демона,  — ангел снова демонстративно окинул Хастура взглядом, будто пытаясь убедиться, что тот настоящий, — а то я начинаю за тебя волноваться.

— Да, я в курсе насчет демона. Поговорим о нем чуть позже, — Гавриил сделал шаг вперед и чуть развернулся боком, будто загораживая Хастура плечом от слишком любопытного взгляда. — Ты уверен, что не опасно оставлять ее людям? Никто не заинтересуется пропавшими страницами?

— Нет. Я сгладил все следы их исчезновения. Пришлось использовать чудо, но…

— Сжечь было бы проще.

— Да.

По мнению ангела, этого ответа было достаточно. Гавриил явно считал иначе и терпеливо — насколько в принципе способен был делать что-то терпеливо — ожидал дальнейших объяснений.

Пауза затянулась достаточно, чтобы Хастур успел задаться вопросом о том, насколько их отношениям повредит попытка сбежать, не дожидаясь продолжения этого разговора.

— Я не уверен, что это правильно — обсуждать деловую этику в присутствии постороннего. Тем более, что это демон. Из свиты Пеймона, по приказу которого, скорее всего, ритуалы в книгу и добавили.

На самом деле — вряд ли. Хастур ничего не знал о конкретной книге, но обычно такие вещи устраивали подчиненные Асмодея. Тот называл это «свободным распространением идей». Пеймону книги не особо нравились и он был уверен, что ни один нормальный грешник на них тратить время не будет.

— Я не хочу сказать ничего плохого, просто ты ведь можешь работать с большим усердием. Закончил бы с книгой быстрее, не тратя чудеса, и присоединился бы к остальным.

— Обсуждать, кто из нас недостаточно усерден, тоже не стоит. Может быть, позже поговорим наедине?

Еще одна пауза.

Хастуру показалось, что он слышит, как Гавриил дышит. И, возможно, даже моргает. У него короткие, но густые и явно жесткие ресницы, наверняка они шуршат достаточно громко, чтобы в тишине можно было это услышать.

— Пожалуй, ты прав. — Наконец, кивнул Гавриил. — Итак, насчет демона. Я хочу… допросить его, скажем так.

— Ты уверен, что это разумно — забирать для допроса демона, сопровождающего самого Пеймона?

— Он пошел со мной добровольно. Правда?

— Да. Но тогда о допросе речи не было.

Гавриил резко развернулся всем телом к Хастуру, посмотрел ему в глаза и улыбнулся:

— Помолчи. — Возможно, стоило бы уже привыкнуть к тому, как тонка грань между пугающим и очаровательным, когда речь идет о Гаврииле. Особенно о немного сердитом Гаврииле.

— Ладно.

— Замечательно. — Мгновенно убрав с лица свою жуткую улыбку, Гавриил развернулся обратно к ангелу. — Это именно тот демон, которого я бы хотел… Словом, тот, о котором я пару раз тебе говорил.

«Которого я бы хотел» что?

Определенно, момент был для вопроса не самый подходящий, так что Хастур решил отложить его на потом.

— Ах, да. Припоминаю. Белокурый и с печальным взглядом. Очень точное описание, странно, что я сразу его не узнал.

Хастур бы не удивился, если бы и этот ангел попросил разрешения кого-нибудь потискать.

Не то, чтобы он был каким-то совсем уж отвратительно ангельским — не сравнить с той тварью из Венеции, — но, как и Мать Слез, он будто был завернут в вату из сочувствия пополам с любовью. Это ощущалось, несмотря на саркастические интонации и явную готовность спорить с Гавриилом хоть до последнего — то есть очень долго.

— Пропустим ту часть, где ты опять жалуешься, что я недостаточно конкретен. Вот он. Конкретнее некуда. Надеюсь, ты доволен. Может быть, теперь тебе, наконец, удастся узнать его ангельское имя?

— Я не… — что Хастура действительно раздражало в Гаврииле, так это уверенность, что все демоны когда-то были ангелами. Конечно, ад старался не афишировать подобные вещи, но как минимум Гавриил мог бы спросить у самого Хастура.

— Помолчи, пожалуйста, — на этот раз он даже не обернулся.

Демонам не полагалось уважать чужие проявления вежливости, по крайней мере если это не могло привести к искушению. Но Гавриил не разбрасывался всякими «спасибо» и «пожалуйста», а значит, для него действительно было важно, чтобы Хастур не вмешивался в эту беседу.

— Хорошо, — очень медленно произнес ангел, подходя к Хастуру ближе, — я попробую поискать какую-нибудь информацию. Но я бы на твоем месте не особенно на это рассчитывал. История далеко не каждого падения освещена достаточно детально. Ты ведь не из дружины Иеремиила, полагаю?

Хастур покачал головой.

— Знаешь, ты ведь мог бы и сам что-то узнать, — пробормотал ангел себе под нос, обходя Хастура по часовой стрелке. Тот, машинально попятившись, натолкнулся на Гавриила, даже не попытавшегося сдвинуться с места.

Неплохой момент, чтобы попытаться прижаться плотнее, но Хастур не рискнул.

— Ты лучше понимаешь в тех вещах, о которых мы говорили. Просто изучи его, а потом поделишься выводами.

Ангел кивнул.

— А ты, будь добр, ослабь свои иллюзорные чудеса, чтобы мой друг мог тебя как следует осмотреть.

— Чего ради? — происходящее с каждой секундой нравилось Хастуру все меньше.

— Для меня.

Надо же.

Вообще это многое объясняло: Гавриил, видимо, желал изучить демонов как можно более подробно. И, понимая, что не справится с этим сам, обратился за помощью. Слабым местом теории было то, что Гавриил едва ли признал бы, что недостаточно умен для чего-либо.

Жаба издала странный скрежещущий звук и села поудобнее, когда Хастур сорвал верхний слой чуда.

— Очень мило.

Любопытство в его взгляде было скорее доброжелательным, ничего общего с венецианским гостем, но все же в этом ангеле было что-то тревожащее. Как будто он один толком понимал, что именно происходит: и чего ради Гавриил привел сюда Хастура, и почему тот согласился, и почему бы всем троим не отправиться по делам.

— Возможно, знай я его имя как демона…

— Ты сам говорил, что имена демонов упоминаются только в грязной адской пропаганде.

Ангел молча развел руками. Похоже, несмотря на понимание ситуации, происходящее занимало его еще меньше, чем самого Хастура. Тот готов был поспорить: ангел согласился помочь Гавриилу с чем бы то ни было просто потому, что тот из тех, кому проще подыграть, чем отказать. Особенно если ты ангел и не хочешь врать понапрасну, придумывая отговорки. Или что-то в этом духе.

— Я попытаюсь что-то выяснить. Это интересная задача, но не обещаю, что смогу с ней справиться.

— Я в тебя верю. — Иногда Гавриил звучал как погрязший в грехе проповедник, не верящий в собственные слова.

— …А теперь, если не возражаешь, я бы хотел проверить остальную церковную библиотеку, пока там никого нет. Книг в ней не так много, но мало ли, какие еще ритуалы были добавлены в книги. Я как-то слышал даже об испорченной подобным образом Библии, не удивлюсь, если и здесь такая найдется.

— Разумно. Только постарайся не упустить ничего существенного. И будь бдителен, в городе полно демонов.

Ангел посмотрел на Гавриила с недоумением. Судя по всему, он работал с ним уже достаточно долго, чтобы понимать бессмысленность любых уточняющих вопросов.

— В таком случае, думаю, я оставлю вас наедине, — он учтиво склонил голову — это был скорее кивок, чем поклон, — и быстрым шагом удалился.

Гавриил рассеянно проводил ангела взглядом и снова повернулся к Хастуру.

— Ты же объяснишь мне, зачем это все было нужно?

— Со временем. Боюсь, ты пока не готов это понять.

Это тоже звучало немного угрожающе.

Хотя едва ли Гавриил действительно планировал что-то опасное для Хастура лично. Для Пеймона или кого-то еще из старших демонов, с которыми тот работал — возможно. Но избавиться от Хастура он только за сегодня успел бы раза два-три.

— Конечно, мне пора бы проверить, как там ведьмы, но это так неприятно — прерывать встречи на полуслове.

Странно было это слышать от Гавриила — он только и делал, что исчезал чуть ли не посреди фразы. Но, может быть, он что-то пересмотрел в своих взглядах на общение.

— Я не против немного поболтать. У меня сейчас полно времени. Я бы сегодня еще встретился с Пеймоном, но он еще как минимум пару часов потратит на то, чтобы покрасоваться перед местными.

Гавриил фыркнул. Видимо, манеры Пеймона ему не нравились.

— Разве что немного.

Он посмотрел на Хастура и улыбнулся. Совсем легко, не показывая зубы, так что эта улыбка пугающей не была.

— Ты умеешь быть чертовски милым. Понимаю, почему Мать Слез так рвалась тебя потрогать.

— Я только сейчас осознал, что ты, как демон…

— Послушай, ты можешь перестать говорить, что все демоны одинаковы? Мы совсем разные. У меня, Пеймона и какого-нибудь Иеремиила нет решительно ничего общего.

— Не считая того, что вы все…

— Демоны. Именно. Я похож на любого из них меньше, чем ты — на любого из ангелов, с которыми работаешь.

Возможно, ему просто казалось, но с каждой их встречей у Хастура складывалось все более отчетливое ощущение, что Гавриилу тоже не нравились ангелы.

— Так вот. Я только сейчас осознал, что ты мог неправильно понять мои слова и подумать, что я позволял Тамиэль…

— Матери Слез. — Почти все падшие ангелы отказывались от прежних имен и явно не просто так. Хастур может и не особо понимал причину, но точно знал, что это важно. И, хоть падших он сам терпеть не мог, нельзя было так просто позволить кому-то с небес пренебрегать адскими правилами.

— Да, ей. Что я позволял что-то непристойное. Это не так. Ей просто нравилось… — Гавриил задумчиво погладил себя по скуле кончиками пальцев, — если честно, то она трепала меня за щеку как ребенка. Видимо, ей это казалось забавным. И я разрешал ей это делать, потому что это был ее способ выразить любовь.

Хастур попытался себе это представить. Мать Слез частенько проделывала что-то такое с бесами, утбурдами и детьми-убийцами, искушенными Богулом, но Гавриил, с его внешностью зрелого мужчины и привычкой смотреть на всех свысока, решительно к подобному не располагал.

Фантазия Хастура определенно была не настолько богата, чтобы он смог себе это вообразить. Пожалуй, к счастью для него самого.

— Но демону ты бы не позволил сделать что-то такое.

— Как я и сказал: теперь она совершенно испорчена. Я предпочел бы больше никогда ее даже не видеть, не говоря уж о большем.

— Я спрашивал не о ней.

Гавриил повернулся к нему, внимательно посмотрел Хастуру в глаза, как будто хотел что-то сказать, но в последний момент решил, что некоторым предположениям лучше остаться предположениями.

Хотя Хастур однозначно не собирался трепать его за щеку.

— Я тоже говорил не совсем о ней. Скорее о том, что есть множество способов выразить любовь. И некоторые могут показаться странными, но это не значит, что они неправильны. Любовь не может быть дурной.

Да, именно поэтому среди демонов она и не одобрялась. Если это была не любовь к Люциферу, но как раз его особо никто не любил. Некоторые боялись, но в основном из вежливости. Падение из-за гордыни — не бог весть что, если задуматься.

Хуже только добровольные падения.

— Знаешь, возможно, Мать Слез не такой уж испорченный демон, как тебе кажется.

Гавриил вопросительно посмотрел на него и Хастур уточнил:

— Мне кажется, небеса получат в Салеме гораздо больше, чем мы. Все эти ваши великомученики…

— Быть повешенной из-за клеветы — это не великомученичество. Для этого нужны настоящие страдания.

— Меня один раз вешали, было больно, — Хастур пожал плечами. — Ну, может просто мученики. Не важно. Короче, у вас есть шанс получить больше, чем души трех девчонок.

— Ты хочешь сказать, что она могла это подстроить? Ради выгоды небес?

— Ты сказал, что она любила их. И я бы сказал, что ей все еще нравится творить добро, просто теперь она делает это иначе.

— Зачем?

Хастур понятия не имел.

— Может, она жалеет, что пала?

— Еще одна милая ложь. Забавно, что ты стараешься меня поддержать. — Гавриил грустно усмехнулся. — Нет ничего печальнее участи падших ангелов. Если бы только я мог взять одного из них за руку и отнести обратно на небеса, видит бог, я бы сделал это немедленно.

Прозвучало как-то двусмысленно. Хастур даже задумался, не стоит ли воспользоваться моментом, раз Гавриил так настроен взять кого-нибудь за руку.

Хотя это будет уже перебор с физическими контактами. Надо продвигаться вперед более плавно.

— Ты не сможешь вернуть ее. Все знают, что нельзя пасть в обратную сторону.

— Возможно, однажды я смогу развеять это заблуждение.

Он все еще улыбался, но голос звучал жестко. Как если бы Гавриил сжал до размеров одной фразы всю свою огромную самоуверенность.

— Ты изменился с тех пор, как помешал моим планам в Карфагене.

— Правда? — Гавриил подался чуть ближе. Он всегда безошибочно угадывал момент, когда Хастур собирался сказать ему что-нибудь приятное.

— Ты стал гораздо сильнее.

— Ты смеешь говорить, что видел меня, посланника господня, слабым? — брови Гавриила гневно сдвинулись к переносице, а легкая улыбка мгновенно испарилась, когда он поджал губы. Его легко было задеть, но это можно было так же легко повернуть в другую сторону.

По крайней мере, Хастур надеялся, что легко. Выдержав небольшую паузу, он продолжил:

— Я видел, как тебя мучила боль от несправедливости небес, но ты смог через нее перешагнуть.

Гнев во взгляде Гавриила медленно сменился любопытством. Тройная складка между бровей чуть разгладилась, но не исчезла полностью.

— Знаешь, в аду принято смеяться над тем, как тяжело ты переживал свое горе, — Хастур предпочел умолчать о том, благодаря кому именно в аду узнали, как сильно Гавриила расстраивают напоминания о потере места архистратига. Вообще-то он и сам давно не гордился тем, что об этом рассказал. — Но ни один из демонов, потешавшихся над твоими слезами, не отважился бы даже возразить принцу Пеймону, не то, что спорить с ним, как это сделал ты.

— Я все равно ничего не добился, — если бы Хастур не знал наверняка, то принял бы эту скромность за подлинную.

Вообще-то победить в споре с Пеймоном было невозможно. По крайней мере, ни Вельзевул, ни Асмодей, ни даже сам Люцифер сделать этого не могли. Невозможно переспорить того, чьи аргументы не ограничиваются словами.

— Немногие смогли бы пережив то, что пережил ты, вернуться к прежнему величию.

— Я не…

— Вернулся. Просто твои братья и сестры еще этого не поняли.

Это была чистая победа.

Шея Гавриила едва заметно порозовела и он, мечтательно прикрыв глаза, запрокинул голову. Несколько секунд он оставался неподвижным, явно позволяя себе в полной мере насладиться звучанием этих слов. Он сделал пару глубоких вдохов и черты его лица чуть смягчились.

Наконец, Гавриил снова посмотрел на Хастура; зрачки были все еще расширены из-за чего фиолетовая радужка казалась ярче обычного.

— Спасибо, — даже голос звучал ниже.

Интересно, а Азазель засчитает за победу оргазм от выслушивания комплиментов? Этот вариант казался не таким уж недостижимым.

— У меня есть чувство собственного достоинства, поэтому я понимаю: не стоит плакать по тому, что потеряно, нужно идти вперед, каким бы ни был путь. Только так можно, как ты выразился, вернуться к прежнему величию.

Он так искренне упивался каждым своим словом, что Хастуру стало неловко.

— Я уверен, что, разобравшись в подробностях потери благодати при падении, я смогу спасти из ада тех, кто оказался там случайно.

Никто и никогда не оказывался в аду случайно.

— Это невозможно.

— Никто никогда не пробовал. Очевидно, что ради какого-нибудь младшего господства никто не будет стараться. Но мое слово все еще значит гораздо больше, чем слово обычного ангела. Я архистратиг, пусть и бывший, я — Воля Господня, и, несмотря ни на что, самый добродетельный и самый целомудренный из архангелов. Я лишь должен найти правильный метод.

Гавриил обожал упоминать свое целомудрие и, похоже, действительно держался за него изо всех сил. Наверняка у этого была причина. Возможно, целомудрие, которое ангелы так ценили, стало единственное существенной добродетелью, удержававшей его — горделивого, раздражительного, лицемерного сквернослова, — от падения.

Насколько Хастур знал, большая часть падших ангелов оказывалась в аду не из-за какого-то одного проступка, а множества, и еще везло, если последней каплей для небес оказывалось случайное сожжение города, как у Малахии или создание культа, практикующего каннибализм, как у Вельзевул. Иногда это была полная ерунда — мелкая кража, единичное богохульство. Зепар, например, увел девушку у архангела Селафиила, что было признано величайшим оскорблением небес и невыразимо грязным прелюбодеянием. До этого, конечно, Зепар научил людей развлекаться употреблением опиума, но формальной причиной падения стал именно блуд.

Говоря проще, потеря целомудрия может стать тем последним нарушенным правилом, после которого Гавриила отправят прямиком в ад.

Хастур об этом всем уже не раз думал.

Насчет того, чтобы архангел оставался архангелом после секса, Азазель ничего не говорил, но это было бы как-то подло: обрекать Гавриила на месть со стороны всех тех падших, которым он насолил еще когда они были ангелами. Мысль о том, что с ним могли бы сделать Ариох, Иеремиил или тот же Баал, немного пугала даже Хастура.

Демоны абсолютно точно не должны стесняться сделать что-то подлое.

Но, хоть Гавриил и бывал утомительным, он не заслуживал поругания, — а с его привычкой гордиться целомудрием оно казалось неизбежным. И, скорее всего, это будет даже не самым худшим, что с ним сделают в аду. Кто-нибудь обязательно возьмется заставить Гавриила плакать кровью и хорошо еще, если от боли, а не от унижения.

— Если тебе все еще нравятся морские пейзажи, можем отправиться в бухту, позже, после того, как я проверю, в порядке ли ведьмы. Особенно Титуба, боюсь, местным хватит тупости сделать с ней что-то ужасное.

— Я подумаю. Найду тебя, если Трем Матерям не понадобится помощь.

Гавриил кивнул, осмотрелся, проверяя, не наблюдает ли кто-то из смертных, а потом исчез с коротким электрическим треском.

Хастур задумался о том, действительно ли он просто хочет трахнуть Гавриила, — не важно, ради победы или из чистой похоти, — и нет ли в его желании чего-то иного.

Ответ ему не понравился.

+++

— Помнишь, я говорил, что Гавриил пытается узнать больше об одном демоне, возможно из свиты Пеймона? На днях он, наконец, решился показать мне его, вместо того, чтобы сыпать отвлеченными описаниями. Может, с моих слов тебе удастся понять, о ком речь.

— Считай, что я весь обратился в слух.

Кроули не позвали в Салем, но по случаю он находился неподалеку, тоже в Новом Свете — по его словам, в аду заинтересовались историями про вендиго, год от года крепшими, несмотря на усилия проповедников.

Азирафель надеялся, что ему никогда не придется делиться этими подозрениями, но у него были крайне тревожные мысли о том, что за бледная красноглазая тварь может обгладывать плоть с костей замерзших насмерть путников, умело ускользая из поля зрения ада.

— Итак, демон. Светловолосый и очень светлокожий, с черными глазами. Довольно неопрятно одет. Выглядит как мужчина зрелого возраста со струпьями на лице и пахнет как выгребная яма, в которую попал труп лося. На голове у него жаба.

— Жаба?

— Жаба. Крупная, серо-зеленая, и смотрит на окружающих с большой долей презрения.

— Учитывая то, что он появляется в компании Пеймона, скорее всего, это Хастур, и… — Кроули выдержал дьявольски долгую и дьявольски драматичную паузу, — у меня плохие новости.

— Он не падший ангел. Я угадал?

Кроули кивнул:

— Он настолько не падший ангел, насколько это вообще возможно. Хастур — сын твари бездны и демона, сотворенного Люцифером из собственной скорби. Насчет последнего, похоже, Хастур сам не в курсе, но…

— Боюсь, Гавриил хочет вернуть ему статус ангела. Знаешь, привести к покаянию, очистить от греха и так далее.

— Что сказать — последняя пара тысячелетий у Гавриила явно не задалась. Я пришлю ему письмо с соболезнованиями. К следующему благовещенью как раз дойдет.

Ситуацию действительно можно было бы назвать забавной, если бы это не был тот случай, когда комедия балансирует на канале над целой бездной трагедии.

Каким бы неприятным типом ни был Гавриил, попадания в подобную историю Азирафель ему определенно не желал.

— Если он поймет, что не сможет вернуть на небеса того, кто там никогда не был — это разобьет ему сердце.

— Разобьет что?

Азирафель посмотрел на Кроули со всем осуждением во взгляде, на которое только был способен.

— Послушай, ты лучше меня знаешь: даже если Гавриила действительно расстроит невозможность спасти душу демона, он просто купит себе новые подвязки и через четверть часа снова будет сиять от самодовольства. Не надо думать о нем слишком хорошо.

Обычно с подобным утверждением было бы трудно поспорить, но сейчас все выглядело сложнее.

— Я не считаю, что он бескорыстно хочет помочь падшему. Скорее уж надеется таким образом доказать, что все еще способен вершить великие благие дела, а значит достоин вернуться на самый верх.

— Естественно. Даже я в курсе, что Гавриил способен на теплые чувства только к одному существу во всей вселенной и существо это — он сам.

— Сколько ты проработал с Гавриилом? Неделю?

— Да, но это была невероятно долгая неделя.

Чистая правда, тогда недели были длиннее. Особенно недели под началом Гавриила.

— Тогда, думаю, ты в курсе, что если он себе что-то вбил в голову, то легче планету раскрутить в другую сторону, чем заставить его от этой идеи отказаться.

— Если надумаешь крутить планету в другую сторону, я тебе помогу. С остальным — вряд ли.

Азирафель на секунду перевел взгляд на извлеченные из салемской книги страницы с описаниями призыва Трех Матерей.

Очень опасный текст, и вполне возможно, что уникальный. Любопытный, несмотря на то, что изображавшие Матерей гравюры имели мало общего с реальностью. И если бы Гавриил поручил поиски книги кому-то еще, эта прекрасная работа оказалась бы утрачена.

— Думаю, несмотря на свои цели, Гавриил искренне сочувствует этому демону.

— Напрасно. Насколько мне известно, Хастура полностью устраивает все в его жизни, кроме невозможности подняться в иерархии выше третьего малого лорда, но тут Гавриил ему не поможет. Даже если Хастуру хватит фантазии подстроить ему падение, дело закончится тем, что Гавриил зальет слезами по бедному себе половину ада, и того, кто в этом виноват, затравят сворой Аамона. 

— Ад же уважает скорбь Люцифера?

— Только этим и занимается.

— И чем, по-твоему, скорбь Гавриила хуже?

— Тем что из скорби Люцифера появился Пеймон.

С этим спорить было невозможно — из скорби Гавриила, к счастью для всех, пока никто не появился. Очень существенное различие.

— Не представляю, зачем мы пытаешься заставить меня относиться с уважением к слезам Гавриила, но предлагаю прекратить попытки. Я из-за него лишился работы, которая мне нравилась.

— Во-первых, ты лишился работы не из-за него, а из-за себя. Во-вторых, мне кажется, ты несколько вышел из возраста, когда смеются над тем, что кто-то заплакал.

— К демонам неприменимы эти стереотипы. Возраст, когда можно смеяться над чужими слезами у нас не заканчивается.

Нельзя было сказать, что Азирафель охотно выступал защитником Гавриила, но в способности того испытывать теплые чувства, да еще и к демону, было что-то интригующее.

Особенно в той части, где чувства, возможно, были взаимны.

Возможно, если бы Гавриил больше внимания уделял простой ангельской работе с любовью, симпатией, привязанностью и прочими подобными чувствами, ему было бы куда проще почувствовать их в своем окружении.

— И сам ты, полагаю, не плакал, когда осознал, что пал?

— Нет. — Кроули явно предпочел сделать вид, что не слышит скепсиса в этой фразе. — Мне было некогда, слишком жаркие выдались времена. Иеремиил пытался проткнуть меня копьем раз десять, и, к сожалению, это не метафора. В голову как-то не пришло, что можно сесть и поплакать.

Звучало немного похоже на ложь. С другой стороны, возможно, слезы были для Кроули недостаточно экспрессивным выражением эмоций.

— Вообще, если тебя интересует мое мнение, главная проблема всех архангелов, начиная с Люцифера — избыток свободного времени в сочетании с недостатком воображения. Не знают, чем заняться, не представляют, чем себя развлечь, и, в итоге, весь мир вынужден расхлебывать всякое дерьмо. Знаешь, если бы Люцифер, вместо того, чтобы создавать ад, начинать лепить новых демонов из собственной обиды и подговаривать пасть бывших друзей, подумал над своим поведением, мог бы спокойно жить среди людей.

— И у тебя бы вообще не было работы.

— Да, но я и не архангел, так что у меня достаточно богатое воображение, чтобы придумать, чем заняться, если нет работы.

— Кстати, о работе. Дружеский совет: если ты не хочешь ни обманывать, ни расстраивать Гавриила, то честно скажи ему, что ничего не нашел.

— Тогда он продолжит поиски самостоятельно и…

— ...Прочтет пару страниц из какой-нибудь книги по демонологии, заскучает и поймет, что симпатию к демону, если она, конечно, действительно существует, можно выразить и без спасения души. Сводит его к своему портному, например, и все останутся в выигрыше.

— Это совершенно ужасное решение. — Один из самых больших недостатков таких ответов, формально не являющихся ложью, заключается в том, что они оставляют вопрос открытым. С другой стороны, Кроули был прав: на самостоятельные поиски у Гавриила не хватит терпения, а обращаться к кому-то другому он не решится. Он все равно сможет узнать правду от самого демона, но, похоже, это будет наименее болезненный вариант. По крайней мере, для окружающих.  — И, возможно, верное.

Анон

Re: Тред конструктивно-директивной ебли архангела и жабы [Good Omens]

Я решил, что все-таки допишу, тем более, что не так много осталось.
Я же не Крупский, чтобы все превращать в картоху.

▼Очередные объяснения шуток⬍

Иеремиил - один из апокрифических архангелов, покровитель пророческих откровений, утешитель умерших. Также считается, что он отмеряет время до апокалиптического явления гнева божия. В разных христианских течениях отношение к нему варьируется от почитания как верховного архангела, наряду с Михаилом, до полного игнорирования.
1888 год - год появления Джека Потрошителя.

▼Ад, 1704 год.⬍

Падшие ангелы легко преуспевали практически в чем угодно. Зачастую, по мнению Хастура, причиной было кумовство. Во-первых, минимум четверть из них была лично знакома с Люцифером — коллеги, бывшие сослуживцы, друзья, и это еще не считая его личной свиты. Во-вторых, многие из них помогли друг другу просто так. Не все, но все же, даже Асмодей или Вельзевул, утверждавшие, что ненавидят других падших ангелов, скорее доверяли ответственную работу им, чем демонам любой другой природы.

Не то, чтобы творения Люцифера или возвысившиеся грешники совсем не поддерживали друг друга. Просто поддержка эта существовала только между равными. Те, кому удалось забраться повыше, не упускали возможности сожрать кого-нибудь из нижестоящих, иногда — в прямом смысле. Те, кто был внизу, при любой удобной ситуации собирались в стаю, чтобы избавиться от кого-нибудь из князей, но титул в итоге доставался только одному, и он стремительно начинал жрать бывших товарищей.

А тварям бездны зато вообще ни до кого не было дела, включая друг друга.

Собственно, именно поэтому Хастур был уверен, что его неизвестный отец — не тварь бездны. От кого-то же он получил свои амбиции.

Не самые большие амбиции в аду, если честно, но определенно больше, чем у Анабота, до сих пор жившего на берегу адских рек и развлекавшегося только откладыванием икры.

Именно амбиции, в каком-то смысле, его и завели в нынешний тупик. И, чтобы попытаться из него выбраться, нужна была информация.

Некоторые вещи Хастур не мог обсудить с братьями или с Дагон, хотя бы потому, что вряд ли они хоть что-нибудь в этом понимали. К тому же, чем меньше они знают, тем лучше, особенно если Хастур все-таки планировал продолжать участвовать в пари. Скорее планировал, несмотря на все сомнения: отказаться от участия можно и задним числом, а шансы на победу все еще были, в последние встречи Гавриил был несколько более отзывчивым, пожалуй, даже податливым. Может, был какой-то вариант склонить его к сексу, не вызвав падения.

Или самому перестать думать о его возможном падении как о чем-то плохом.

Собственно, именно чтобы разобраться с этим вторым вариантом, Хастуру и нужна была помощь. По возможности — от того, кто хоть немного понимает в ангелах сам.

Выбор был не так уж велик.

— Если ты стоишь у меня за плечом с какой-то целью, то я хочу знать, с какой.

— У меня есть важный разговор. Который, несомненно, послужит благополучию отца нашего Люцифера, да продлятся дни его…

— Давай без официоза.

Хастур пожал плечами. Какой бы хорошей ни была его память, даже он не мог упомнить, кто падших и при каких обстоятельствах предпочитает соблюдать формальности.

В принципе, Кроули предпочитал их избегать, если рядом не было никого из начальства, но учитывая то, что любая муха могла служить проводником взгляда Вельзевул, а любая летучая мышь могла прибыть лично от Асмодея, начальство всегда могло оказаться ближе, чем казалось.

— К тому же, Люцифер мне не отец, к счастью. Тебе тоже. Максимум дедушка. — Кроули обмакнул тонкую кисточку в черную краску и, взяв фигурку баварского принца, несколькими штрихами наметил на голове черты лица.

Как и Хастур, в основном Кроули работал под началом Вельзевул, но именно сейчас она вовлекла его в какое-то сложное общее дело с Асмодеем, связанное с поддержанием войны в Европе, которую все никак не могли поделить заново после того как власть испанцев посыпалась.

А когда дело касалось планирования войн, Кроули предпочитал всегда составлять детальную карту происходящего. Так он это называл.

В основном это означало, что он рисовал карту местности, поручал бесам вырезать фигурки ключевых лиц конфликта, а потом несколько дней проводил, раскрашивая эти фигурки и доводя до совершенства карту. По его собственным словам, это помогало ориентироваться в ситуации.

Возможно, в этом крылась одна из причин того, что для падшего ангела он был не особо успешен.  К наградам его приставляли регулярно, но с повышениями обходили стороной. На всякий случай. Если он будет с той же эффективностью ничего не делать на более высоком посту, события будут развиваться непредсказуемо.

— У тебя нет фигурки дожа.

— Это потому что дож ничего не получит. Венеция в немилости у небес. И нам, по удачному совпадению, он тоже не нужен. Если ты пришел, чтобы напоминить мне о доже, то, боюсь, зря потратил время.

— У меня к тебе вопрос. Как падшему ангелу. Касательно одной… ангельской вещи.

— С каких это пор ты интересуешься ангельскими вещами, что бы это ни значило?

— Это для моего друга.

— Хорошо, что у тебя есть друзья, — ответил Кроули, даже не подняв головы. — Надеюсь, не слишком близкие.

Особо близких друзей в аду заводить не полагалось, и, хотя официально об этом никто не говорил, но некоторые, особенно из падших, явно вели себя как конченные ублюдки именно для того, чтобы друзья у них не появились.

У рожденных в аду это особо не работало, потому что любовь и ненависть у них душах отзывались несколько иначе.  Может, дело было в связывавших большую их часть кровных узах, может, еще в чем, Хастур уверен не был, но как бы Лигур, например, его ни доставал, нормально его возненавидеть или хотя бы по-настоящему разгневаться не выходило.

— Итак, что за вопрос?

— Если бы ты понял, что испытываешь теплые чувства к ангелу, что бы ты сделал?

Кроули поперхнулся вдохом и закашлялся.

Хастур подумал, что если услышит в этом кашле хоть эхо смешка, то попытается прибить его на месте. Он сам, конечно, не принц ада, но Кроули умел доставать, так что наверняка никто не будет против, если ему оторвут голову. Ну, или хотя бы попробуют ее оторвать.

Но кашель остался кашлем, ровно до тех пор, пока Кроули не выровнял дыхание.

— Утопился бы в святой воде, — сказал он, наконец.

— Я серьезно.

— Я тоже. Конечно, может быть, все и обойдется, но может быть и нет. Ангелы, знаешь ли, довольно опасные штуки.

Жаба согласно заворчала. Она уже давно была скептически настроена насчет Гавриила вообще и каких-либо чувств в его отношении в частности.

— Понимаешь, — продолжил Кроули с видом пастора, объясняющего прихожанам, что, возможно, все же не стоило поднимать панику после внезапной смерти коз и вешать жившую на отшибе вдову, ведь та могла вовсе не быть ведьмой, — ангелы распространяют вокруг себя любовь, отравляя ей все вокруг. У некоторых это свойство сохранилось даже после падения.

— Например, у Матери Слез.

— Например. У Пеймона из-за нее совсем крыша поехала, заметил?

Еще мягко сказано.

— Словом, ангелы сеют любовь повсюду. Если хочешь, рассматривай ее как болезнь.

Эта мысль Хастуру понравилась. Он любил болезни.

— После заражения выбор невелик: ты либо сможешь справиться с этим и, все пережив, отправишься дальше, здоровый как раньше, либо умрешь, или останешься калекой, или будешь носителем до конца дней. То есть твой друг. Твой друг будет носителем. Короче, иногда лучше сдохнуть, чем рисковать.

Своя логика в этом была, хотя и довольно неприятная.

— А если сдыхать не хочется?

— Наверное, разобраться в подлинности чувств, — Кроули пожал плечами, — может, все не так страшно. В крайнем случае, всегда можно в отместку за всякие теплые чувства довести ангела до падения.

— Нет, это не вариант.

Отставив баварского принца, окинул Хастура подозрительным взглядом.

— Да, ты, наверное, прав. Такое не каждому по силам, слишком легко запачкаться.

Похоже, он даже примерно не представлял, о чем речь. И это было к лучшему.

Кроули взял следующую фигурку. Судя по надписи на дощечке рядом, это был Филипп Анжуйский.

— Мне придется задать тебе еще один вопрос, и если ты хочешь, чтобы я высказал что-то дельное, тебе придется быть честным.

— Я не уверен, что мне стоит раскрывать чужие тайны.

— Я похож на того, кто делится чьими-то секретами направо и налево?

— Нет. — Это, кстати, было правдой и одной из причин, по которым Хастур обратился именно к нему. Кроули мог использовать в личных целях доверенную ему информацию, любой уважающий себя демон ее бы использовал, но никогда не прибегал к шантажу, не говоря уж о том, чтобы обнародовать чужую тайну случайно.

— Отлично. Это как-то связано с той дурацкой историей, когда Азазель предложил пятерым юным демонам, едва начавшим вылезать к людям, соблазнить пятерых архангелов?

— Что-то вроде того. — Он уже рассказал достаточно, чтобы скрывать детали смысла уже не имело.

— Так у твоего друга теплые чувства к настоящему архангелу?

— Что-то вроде того, — повторил Хастур.

— А твой друг уверен, что это не просто нормальное, здоровое вожделение? Архангелы — могущественные существа и способны своим присутствием искажать даже пространство, не говоря уж о чужих чувствах. Они создают вокруг себя поле из любви всех, кто рядом, и подпитывают ей собственное могущество. Выращивают любовь в чужих душах, чтобы использовать ее в своих целях.

Если бы Кроули говорил о Люцифере, а не об архангелах, оставшихся там, наверху, это бы сошло за опасную ересь.

— Кстати, чисто из любопытства: а тот, к которому возможно испытывает симпатию твой друг, — Кроули поставил Филиппа Анжуйского на стол и наклонился ближе, любуюсь своей работой, — он где-то шесть с половиной футов ростом, с сиреневыми глазами и толстой шеей, а когда улыбается — возникает такое ощущение, что он вот-вот вцепится тебе в глотку?

— Шея просто мощная, но…

— Да, можно и так выразиться. 

— …Но в целом довольно похоже. По описанию, я имею в виду.

— Это мой бывший начальник, я его неплохо знаю, и, если он не изменился, то твоему другу, возможно, не стоит так уж беспокоиться. В Гаврииле нет решительно ничего, способного спровоцировать настоящие теплые чувства даже в существах, которые для этого предназначены. Сами ангелы его терпеть не могут. По крайней мере, так было раньше.

Это объясняло, почему кто-то оттуда сверху спустил прямиком к адским сплетникам детальную информацию о причинах смещения Гавриила с должности.

— Наверняка единственное, что удерживает его на нынешних позициях — умение искусственно создавать и поддерживать любовь в чужих душах. Я более чем уверен: Гавриил взял достойную похоть приличного демона, и исказил ее, заставив того думать, что в ней есть что-то другое.

— И что мой друг мог бы сделать, чтобы предотвратить, так сказать, дальнейшее заражение? — вообще-то Хастур уже догадывался, каким будет ответ и был уверен, что тот ему не понравится.

— Держаться от ангелов подальше, очевидно. На всякий случай — от всех.

Насколько Кроули заслуживал доверия? Пожалуй, где-то на две трети, может, чуть меньше, но прямых оснований для лжи у него не было. Разве что кто-то из других участников пари подговорил его подыграть, но это выглядело не особенно правдоподобно.

К тому же совет был в любом случае разумным. Хастур надеялся на что-нибудь, до чего не додумался бы сам, но подтверждение собственных догадок тоже звучало неплохо.

— Надеюсь, ты не решишь, что я что-то тебе должен в благодарность за этот совет.

— Разве что подать желтую краску. Для Папы.

Жаба невольно квакнула. Хастур был с ней полностью согласен, но краску все же подал.

▼Тамбов, 1830 год⬍

Хастур честно пытался последовать полученному совету и держаться от Гавриила подальше. Какое-то время удавалось даже оставаться в аду, избегая вылезок к смертным, но долго так продолжаться не могло, если он не планировал скатиться окончательно и стать тем, кто ищет вдоль адских рек трупы дохлых бесов и складывает в мешок, чтобы отнести в Дит, когда наберется достаточно.

К тому же, внизу было скучно.

И так он оказался здесь: в городе, куда должна была вот-вот прийти холера.

С холерой он много раз пробовал добиться успеха сам, потом передал свой проект Лигуру, но тот ее тоже до ума не довел: она могла выкосить небольшую деревню, но как только дело доходило до того, чтобы перебраться в соседнюю деревню оказывалось, что ни сама болезнь, ни больные достаточно долго не проживут. Но потом Мор сказал, что хочет сделать из холеры новую, более стильную чуму, и что-то в ней переделал, ни с кем ничего не согласовывая.

Формально Хастур должен был как всегда провести несколько недель в увеселительных заведениях города, проверив, что там с сифилисом — хоть тот и потерял былую актуальность, люди все еще отлично друг друга заражали. Но на самом деле именно смысл был в ожидании холеры, чтобы Вельзевул могла вовремя узнать о начале нового акта эпидемии, чтобы тот не помешал каким-то ее планам.

Но если что-то могло пойти не так, то должно было. А конкретно в случае с Хастуром, как правило, если что-то шло не так, это включало появление Гавриила.

— Я знал, что рано или поздно снова тебя найду.

На этот раз они столкнулись на городской набережной — отличное место, чтобы наблюдать за сифилисом. В основном бытовым, конечно, но и проститутки, особенно из тех, кто занимался этим от случая к случаю, частенько здесь прохаживались. В город пару дней назад прибыл гусарский полк, так что клиентов хватало. 

Что ж, Гавриил, похоже, прибыл как раз с этим полком.

— Надеюсь, у тебя была веская причина меня искать.

— Я тебя не искал. Но приятно тебя здесь встретить.

Хастур подобрал юбки, — образ веселой вдовы всегда подходил для такой работы лучше всего, — на всякий случай отступая на шаг.

Он был не совсем уверен, что им с Гавриилом стоит встречаться.

Совсем не уверен, говоря точнее. Если Кроули прав, — а он точно был прав, ведь его умозаключения подтверждали теории самого Хастура, — то подобные встречи плохо кончатся. Дело верно шло к тому, что они с Гавриилом останутся друзьями, а это не просто позор на весь ад, но еще и воплощение всех возможных неудач разом. Будь проклят Азазель еще больше, чем он уже проклят.

Да даже если Хастур и дойдет до конца — чем вообще хорошим такая история может кончиться? Если Гавриил падет от потери целомудрия, то Хастур никогда не сможет добиться его прощения, даже если начнет извиняться буквально сразу же и успеет до того момента, когда Баал сделает с Гавриилом что-нибудь мерзкое. Если не падет, то отношения это все равно испортит, но вряд ли настолько, чтобы у Хастура остался шанс вернуть себе полноценное доброе имя.

— Я не думаю… 

— Хорошо, может быть, я тебя все же искал. Кого-то вроде тебя. Мне нужна твоя помощь. Не обязательно лично твоя, конечно, но раз уж ты здесь — это очень кстати.

Хастур внимательно на него посмотрел. 

Он видел Гавриила во множестве разных нарядов, но гусарская форма, несомненно, была самым соблазнительным из всех. Самые лучшие черты напоказ. Как будто специально создавалась для мужчины с таким телом как у Гаврила.

Хастур прищурился, чтобы увидеть, есть ли на том иллюзорное чудо, скрывающее его от глаз смертных — и не ошибся: оно было наложено и на тело, и на одежду, для идеальной цельности образа. В сущности, чудо было довольно простым — Гавриил взял за основу свое физическое тело, но изобразил поверх версию на пару ладоней ниже, значительно более изящную и по крайней мере вдвое моложе. И этой версии форма шла куда меньше: талия выглядела уж слишком тонкой, а заметно более узкие плечи доломан не столько делал шире, сколько подчеркивал их хрупкость.

Хастур моргнул, концентрируясь на скрытой под чудом привычной форме.

— Правда?

— Мы… не могу раскрыть все подробности, сам понимаешь, у небес свои тайны, — улыбка: не угрожающая, скорее предупреждающая, — но, как видишь, мне нужно некоторое время провести среди людей. Мы уверены, что Иеремиил что-то планирует и…

— Я не работаю с Иеремиилом, можешь даже не пытаться выудить из меня какую-нибудь информацию.

— Я и не собирался. С Иеремиилом я в состоянии разобраться и сам. Но есть одна мелочь, с которой ты можешь мне помочь.

Хастур почувствовал смятение. Это было раздражающее, сосущее чувство, точно гигантская пиявка, распробовав кровь, решила подняться по внутренним сосудам выше.

— Я, видишь ли, должен сливаться со своим окружением, а это — молодые мужчины, и… 

Гавриил выдержал драматическую паузу, за время которой Хастур успел выстроить множество теорий, которые определенно не стоило озвучивать вслух.

— Они ведут не самый праведный образ жизни, и мне необходимо под них подстраиваться. Один раз даже пришлось выпить шампанское. Отвратительно. Меня чуть не вырвало.

Хастур кивнул. Насчет «чуть не вырвало» Гавриил наверняка преувеличил, но в целом он тоже не понимал любви людей к вину. Ладно еще, когда его пили, чтобы не рисковать с грязной водой — неприятно лично для него, но в конечном счете разумно.

Но большинство людей действительно находило вино вкуснее воды. Особенно шампанское.

С другой стороны, чай вызывал у Хастура еще больше вопросов, чем вино.

— И мне нужно… скажем так, создать убедительную иллюзию того, что я был с женщиной.

— Что-то вроде симптомов сифилиса?

— Нет-нет. Просто, раз уж ты играешь роль женщины не самой достойной профессии, не мог бы ли ты…

— Конечно, это будет просто устроить.

Наконец-то.

Хастур и предположить не мог, что это случится при подобных обстоятельствах, да еще и по инициативе Гавриила, но это не так уж плохо. Тот сам все решает, а значит готов принять последствия, какими бы они ни были. Это снимало с Хастура ответственность.

Конечно, не слишком удобно, что ему требуется именно женщина — Хастур не любил влагалища и, обычно обходился без его даже когда изображал женщину-проститутку, но, с другой стороны, если повезет, они найдут какой-нибудь компромисс. В конце концов, видов продажной страсти много, возможно, подойдет и что-нибудь попроще.

— Но это не кончится для тебя плохо? Ты же больше не будешь целомудренным после такого. У вас за это крылья не забирают?

С каждым словом Гавриил смотрел на него со все большим недоверием, в итоге превратившимся в отвращение.

— Я не об этом говорил! Господи, как тебе такое в голову вообще пришло?

Похоже, Хастур немного поторопил события.

— Ну… я же демон. — Конечно, это сработало. В том, что Гавриил никак не мог уложить в своей голове сам факт неоднородности демонов, были определенные преимущества.

— Да, мне стоило учесть. — Он шумно вздохнул. — Нет, то, чего я хочу — намного скромнее. Ты мог бы уйти со мной куда-нибудь, куда продажная женщина бы отвела своего клиента? Так, чтобы они увидели.

Гавриил кивнул на троих молодых гусаров стоявших чуть поодаль, у моста. Они оживленно переговаривались, явно глядя на девиц, явно искавших компанию на вечер. Хастур видел их здесь уже не в первый раз, но вряд ли их можно было назвать профессионалками.

— И только?

— Мы могли бы немного поговорить наедине, если у тебя есть время. Давно не виделись. — Гавриил наклонился ближе к его уху. — Мне кажется, ты стал меня избегать.

— Только не думай, что ты что-то сделал не так.

— Нет, конечно.

Справедливо. Вряд ли Гавриил при каких-либо обстоятельствах мог решить, что он сделал что-то не так. Или что с ним что-то не так. Наверное, случись ему ослепнуть, он бы непременно решил, что весь мир погрузился в непроглядную тьму, а остальные отрицают это только чтобы его лично позлить.

— У меня было много работы там, внизу.

— Что-то интересное?

— Может быть.

Хастур понятия не имел, что ему делать. Какая-то его часть определенно была не против поболтать с Гавриилом и, возможно, сблизиться еще чуть-чуть. Но другая часть все еще помнила, что ситуация выходит из-под контроля. А еще в деле была замешана холера, Иеремиил — которому, видимо, мало было прошлого восстания, — и бог знает сколько народу со стороны небес.

Жаба, судя по его ощущениям, как-то совсем не по-жабьи скрестила лапы на груди.

— Хорошо. Думаю, я смогу ненадолго тебя пригласить в мое временное пристанище, если ты действительно не станешь мне мешать.

— Если ты не работаешь на Иеремиила.

— Ни единого дня в моей жизни этим не занимался. И не буду, надеюсь.

— Превосходно. Тогда пойдем к тебе.

Хастур протянул ему руку и замер, ожидая, пока Гавриил как-нибудь отреагирует. Вообще-то это даже не была очередная обреченная на провал попытка подержаться за руки в романтическом смысле — просто сейчас это было бы удобно.

Гавриил отреагировал, но ни одним из способов, которые Хастур предполагал.

Он неожиданно подступил ближе, почти прижимаясь к Хастуру, снова посмотрел на внимательно наблюдающих за ними гусаров:

— Мы должны пройти мимо моих спутников, в этом весь смысл. — Гавриил осторожно пристроил руку у Хастура на плече. Это нельзя было назвать даже полуобъятием, но тот неожиданно понял, что это прикосновение взволновало его в каком-то не совсем правильном для демона смысле.

Задавать вопросы смысла не было: хоть Иеремиил и ненавидел армии в любом виде, он все же мог воспользоваться именно гусарами, чтобы устроить очередной переворот. После успеха французской революции, он все время искал способ ее повторить. Гусары были не худшим первым звеном, чем прачки или священники, проверить их стоило.

И именно Гавриилу досталась эта работа, вероятно, потому что небеса несправедливы.

Хастур бы ему посочувствовал, если бы сочувствие не было бы совсем уж неправильным чувством в отношении ангела.

Лучше было сосредоточиться на в высшей степени здоровом вожделении.

Тем более, что физический контакт к этому очень располагал. Хастур сейчас мог отчетливо почувствовать тепло кожи Гавриила, даже уловить дыхание: ровное, может, чуть более глубокое чем у человека в подобной ситуации, но в этом не было ничего удивительного. Гавриилу нравились глубокие вдохи. Он получал удовольствие от использования своего физического тела, Гавриил сам в этом не раз признавался.

Хастур вдруг подумал, что, может быть, поэтому Гавриил и избегает некоторых чувственных удовольствий: понимает, что может легко к ним пристраститься. В том числе и к сексу.

Было бы очень интересно провести его по этому пути. Рассказать о всех способах получить наслаждение, показать и научить, позволив увлечься, развратить себя самому.

Порядочный демон сказал бы, что, наверняка, при желании и усердии, из Гавриила можно сделать такую распутную тварь, что, глядя на него, сам Азазель покраснеет от стыда. Насколько Азазель вообще способен краснеть, учитывая его цвет.

Особенно порядочным демоном Хастур себя сейчас не чувствовал, да и трудно желать превратить в распутную тварь того, с кем хочешь подержаться за руки.

Именно эту мысль он старательно вертел в голове, рассматривая то с одной стороны, то с другой, примерно до того момента, кого Гавриил остановился рядом со своими друзьями, по всей видимости, чтобы они могли осмотреть иллюзорное обличье Хастура со всех сторон, и убедиться: да, действительно, из догадки верны. Не слишком молодая и не слишком привлекательная, но все же не лишенная особого очарования женщина, готовая составить их другу компанию.

— Экую прелестницу вы нашли себе, Гаврюшенька, — заметил тот из них, что был заметно старше других. — Неужто так долго терпели ради такого сокровища? Это ж все равно что двадцать лет на охоте не бывать, а потом подстрелить хромого зайца. Честь мундира позорите.

Гавриил посмотрел на сослуживца с оскорбленным видом, то ли выдерживая паузу для вида, то ли пытаясь подобрать слова.

— Не завидуйте-с, — наконец, холодно бросил он. — Больно много вы понимаете.

Его собеседник рассмеялся. Разговор рискнул затянуться, поэтому, спасая ситуацию, но стараясь сохранить доставшуюся роль, Хастур обнял Гавриила рукой за пояс, резко притянул к себе, а потом, насколько позволяла разница в физической силе и весе, потащил за собой вдоль набережной. 

После оставалось только свернуть в один из ближайших проулков, через который легко было добраться до дешевых меблированных комнат, где коротал свободное время.

— «Гаврюшенька»?

— Я предпочитаю всегда представляться своим именем. Так проще не запутаться.

— Ты можешь забыть, каким именем представляешься на земле?

— Конечно. А с тобой так не бывает?

Ни разу не бывало.

— Действительно. Иногда я забываю, что ты не только красив, но и умен.

Вообще-то это задумывалось как тонкое оскорбление, но, видимо, с тонкостью Хастур перестарался, поэтому Гавриил в ответ издал один из своих довольных вздохов. И вдобавок еще прижался плотнее к его боку.

Воспользовавшись моментом, Хастур пристроил руку на бедре Гавриила и осторожно повел ее вверх, притягивая его еще ближе.

— Ты…

— Я изображаю женщину не самой достойной профессии, как ты сам выразился, которая уходит со своим клиентом, — Хастур сдвинул руку выше, предвкушая возможность наконец-то узнать, какова на ощупь ягодица Гавриила.

Тот отстранился.

— Это лишнее, сейчас  уже никто не смотрит.

Спорить с этим было трудно. Хастур вернул руку ему на пояс и Гавриил явно вздохнул с облегчением.

— Знаешь, меня пытались свести с просто немыслимым количеством дам всех возрастов и размеров. Как будто это важно. Напоминают мне одного ангела из моей бывшей свиты — тоже на уме только женщины и как бы их затащить в постель. — Гавриил брезгливо дернул плечом, всем своим видом показывая, как осуждает подобное поведение. — Если они все таковы, то я сомневаюсь, что Иеремиил действительно что-то планирует с их участием. Разве что ад изменил его до неузнаваемости. Иеремиил всегда презирал блуд всем сердцем. Даже сильнее, чем я.

— То есть раньше не ты, а он был самым целомудренным из архангелов?

— В каком-то смысле, — в тоне Гавриила проскользнули обиженные нотки. — Но он, насколько мне известно, никогда не испытывал подобных желаний, а много ли стоит целомудрие, для которого не прикладываешь усилий? Это как если бы я гордился своим ростом.

Хастур открыл рот, чтобы сказать «Ты гордишься своим ростом», но тут же закрыл, осознав, что именно сейчас услышал.

Гавриил, похоже, осознал то же самое:

— Не подумай, что у меня бывают распутные мысли. Но я знаю, что они бы появились, если бы я позволил себе расслабиться и забыть о добродетели. Я не позволяю себе впасть в искушение и именно поэтому любой на небесах всегда может убедиться в моем целомудрии.

— Согласен, ничего общего с Иеремиилом.

Чистая правда: тот настолько мало интересовался сексом, что Азазель считал это личным оскорблением.

Вообще-то среди падших ангелов такие встречались не особенно редко. По словам того же Азазеля — примерно у каждого десятого из них в мыслях и желаниях не было места  сексу. Возможно, богу не сразу пришло на ум подарить распутство существам, которые не должны размножаться половым путем.

Из-за этого Хастур одно время думал, что  унаследовал эту черту от отца — оплодотворить икру тот мог и случайно, а наследственность по крайней мере объяснила бы, почему сам Хастур не находил грех блуда особенно интересным. Он когда-то и представить себе не мог, каково это — по-настоящему, искренне кого-то желать.

Хорошо, что Гавриил исправил эту ситуацию.

Плохо, что исправил ее именно Гавриил.

— А вы что, правда как-то проверяете целомудрие друг друга?

— Естественно.

Демоны иногда из любопытства проверяли, насколько регулярно кто-нибудь из них блудит, для этого требовалось всего лишь простенькое, хоть и затратное, чудо — или разговор с Азазелем, но сотворить чудо всегда проще. Чудо не будет потом за тобой бегать и задавать похабные уточняющие вопросы.

Однако, то, что для демонов — нормальное дело, для ангелов казалось странноватым.

— Не все подряд. Некоторые смотрят на такое сквозь пальцы, но я, например, считаю, что это очень важно.

Тут сомневаться не приходилось: раз для Гавриила так важно собственное целомудрие, неудивительно, что окружающих он при случае тоже проверял.

— Только не подумай, что это как колокольчик на корове, который либо звонит, либо нет. Целомудрие имеет несколько степеней, если можно так выразиться.

— То есть если ты раз или два…

Гавриил снова посмотрел на него со смесью отвращения и осуждения.

— Напомни мне никогда больше не говорить с тобой о сексе. Нет, раз или два были бы заметны. А вот разница между парой раз и десятком, если не происходило ничего чрезмерного, заметна не будет.

Что ж, это подтверждало теории Хастура. Высшая степень целомудрия была чем-то особенным, и ее потерю не скрыть.

— А если тебе когда-нибудь захочется с кем-нибудь?..

— С чего бы? — с искренним любопытством спросил Гавриил.

Действительно. Глупо было даже спрашивать.

Хастур позволил ему чуть отступить и первым пропустил в дом.

Здание было скверным, насквозь гнилым, хоть и новым, и комнаты в нем сдавались исключительно женщинам, развлекавшим мужчин — в обмен на подарки или за обговоренную заранее сумму.

Хастуру здесь нравилось. Тем более, что из-за хозяйской безответственности в подвале плодились великолепные аппетитные крысы.

Богулу здесь тоже нравилось. Комнату они делили, но, насколько знал сам Хастур, Богул холерой не занимался. Тот был не слишком разговорчив — неудивительно для существа, появившегося на свет без рта, — поэтому сам о своей работе особо не рассказывал. А Хастур не спрашивал. Почему-то у него не особо хорошо выходило говорить о работе с братьями.

Вполне достаточно было знать, что сейчас Богул скитается где-то в окрестностях города, и по идее не должен неожиданно вернуться. Было бы неловко, если бы пришлось объяснять, что в их временном убежище делает архангел в гусарском мундире.

— Это что, человеческая рука?

— Ага. Накрой обратно, а то опарыши расползутся.

— Они что, ценные?

— В них удобно хранить болезни, — Хастур пожал плечами. — И они вкусные.

— Вечно я забываю, что ты постоянно что-то ешь. — Гавриил брезгливо поморщился, возвращая на место неосмотрительно сдернутую тряпицу.

По крайней мере, вид потревоженных опарышей отбил у него желание продолжать бесцеремонно обшаривать комнату, и вместо этого Гавриил уселся на несколько кривую потертую оттоманку.

— Так что, вы снова сотрудничаете с Мором?

— Не совсем. — Хастур сел с ним рядом и Гавриил осторожно отодвинулся.

Скорее, они пытались приглядывать за Мором. С переменным успехом. Ситуация с холерой стала непредсказуемой очень быстро, и могла закончиться чем-нибудь похуже Черной Смерти.

Несмотря на симпатию к болезням, Хастур предпочел бы заняться чем-нибудь поинтереснее. К примеру, свита Пеймона — по-прежнему в основном состоявшая из мертвых детей — сейчас придумывала доисторических беспозвоночных тварей, а потом отпечатывала модели наиболее понравившихся самому Пеймону на камнях, чтобы люди их нашли. Определенно, гораздо более увлекательное занятие, чем наблюдение за распространением холеры среди низших слоев общества. Особенно учитывая необходимость сдерживать это распространение и возможные социальные последствия эпидемии.

Довольно унылая тема для разговоров, стоило повернуть все в другую сторону.

— Лучше скажи, почему ты здесь? Я думал, Иеремиил уже закончил.

— Он никогда не заканчивает. Сначала перевороты, потом революции, потом гражданские войны… Знаешь, он и на небесах тем же самым пытался заниматься.

Хастур кивнул.

Иеремиил был странным даже для падшего, и стал одной из причин, по которым Война больше не обращалась за помощью к демонам: Иеремиил умудрился испортить даже такую простую и естественную вещь, как человеческая тяга к насилию.

Иногда Хастуру в голову закрадывалось подозрение, что для этого архангелы и создавались: все портить, чтобы дела не шли уж слишком хорошо. Это объясняло, почему вообще возник ад,  а заодно и то, почему Люцифер еще не одержал верх в противостоянии с небом. Конечно, Хастур старался не думать о нем в таком ключе, но иногда подобные мысли возникали сами собой. Подозрение, что Люцифер не особо старается многим время от времени приходило в голову, главное — не делиться подобными рассуждениями ни с кем в аду.

К слову, многие связанные с Гавриилом вещи эта теория тоже объясняла.

— Это его тактика. Не просто заставлять людей творить насилие, а выращивать в них настоящую ненависть. Знаешь, на чем ненависть растет лучше всего?

Хастур понятия не имел. Он не настолько хорошо разбирался в людях.

— На страхе. Именно им Иеремиил и управляет. На небесах мы использовали это чтобы заставлять людей эффективнее каяться.

— Он и тогда выглядел так же пугающе?

— Конечно. Он же сохранил свое прежнее тело. 

Вообще, Иеремиил тоже был не самой лучшей темой для разговора, но Хастур отчетливо понял, что ему недоставало встреч с Гавриилом даже больше, чем он себе представлял.

— Я почти уверен, что обрубки крыльев сделали его более пугающим. И эти жуткие шрамы от когтей на лице…

Гавриил задумчиво посмотрел на свои руки.

Иеремиил пал почти за две тысячи лет до рождения Хастура, и тот смутно представлял, как это все происходило. Некоторых падших в аду встречали с распростертыми объятиями, а других подвергали мучениям, мстя за прежние обиды.

Конечно, все знали, что крыльев Иеремиил лишился еще наверху, и ногу ему сломали там же — просто удивительно, что он не поменял тело после такого, — но следы от когтей на лице и отпечатки зубов на шее явно говорили, что кто-то в аду на нем отыгрался.

— Я бы не стал называть их «когтями». Знаешь, длинные ногти на шумерский манер, конечно, были довольно непрактичной модой, но…

— Ты ободрал Иеремиила?

— Мне пришлось удерживать его в момент принятия наказания. Я не предполагал, что останется след. — Хастур отлично знал этот тон: под очаровательной фальшивой скромностью скрывалось желание услышать очередной комплимент. 

— Я даже не знал, что это сделал кто-то из вас. Впечатляет. Ты как всегда был без оружия?

Гавриил кивнул.

Хастур тоже посмотрел на его руки. Видимо, в саду господнем какие-то очень странные лилии, если с ними сравнивают того, кто способен так располосовать лицо здоровяку вроде Иеремиила.

— Мне как-то не приходило в голову, что ты еще и такой смелый.

— Я участвовал в войне с падшими, на случай если ты это пропустил.

Зачем? Одно дело — всякие архангелы с хлыстами гнева господня и мечами справедливости господней. Но если у Гавриила никогда не было оружия, то что он делал на войне? Заговаривал кого-нибудь до смерти? Ослеплял сиянием?

— Да, но одно дело — какие-нибудь падшие херувимы, которые и драться-то не умеют, а Иеремиил…

Хастур осторожно придвинулся ближе. Ему нравилась расслабленная поза Гавриила, то, как спокойно он держался. Это очень располагало к сближению.

Он опустил руку на спинку оттоманки рядом с плечом Гавриила.

— Неужели твои братья и сестры могли просто выгнать тебя из-за одной жалобы? Это просто низко.

— Так и есть. Забавно, что только демон это понимает.

То, что у них не выходит подержаться за руки — не тупик, нужно просто сделать более решительный шаг вперед. Придвинуться еще ближе, пристроить другу руку рядом с его плечом, а потом просто податься навстречу, и у Гавриила почти не останется выбора, кроме как согласиться на поцелуй — или хотя бы убедительно отказать, больше не притворяясь, что ничего не происходит.

— Я кое-что планирую, — Гавриил неожиданно закинул ногу на ногу и чуть подался назад, всем своим видом показывая, что не намерен позволять Хастуру продолжать придвигаться. Жаль, все так хорошо шло. —  Кое-что, после чего, надеюсь, мне вернут прежнее место.

— И тебе больше не придется спускаться на землю?

— Только если я сам этого захочу, — сказал Гавриил и улыбнулся. Он часто улыбался и, вероятно, мог таким образом выразить практически любую эмоцию, от отвращения до облегчения. Но улыбки вроде этой Хастур видел редко — и втайне надеялся, что другие видят их еще реже.

Гавриил явно был доволен. Возможно, даже немного счастлив.

— Только не думай, что я буду по тебе скучать.

— Тебе не придется. Я не хочу от тебя отдаляться, наоборот, мы сможем общаться больше, если мне больше не придется заниматься всякой грязной работой.

Хастур понятия не имел, как, по мнению Гавриила это должно работать. Конечно, любой знал, что архангелам позволено больше, чем кому-либо еще на небесах, но все равно — вряд ли у каждого из них есть право общаться с любым демоном сколько угодно. Но, с другой стороны, говорил тот очень уверенно. И это обнадеживало.

Если они с Гавриилом сохранят свои отношения, то к нему можно будет подобраться ближе и после того, как он вернет былое положение. Тогда из-за мелочи вроде потери целомудрия ему не грозят серьезные последствия. Он сможет немного расслабиться и позволить себе чуть больше, чем сейчас.

У Хастура полно времени. Хоть до апокалипсиса можно подождать. Если, конечно, никто быстрее не успеет, но это представлялось маловероятным.

— Очень за тебя рад.

— Поздравишь нас обоих позже. — «Нас обоих» с кем? Хастур мог бы спросить, но если бы Гавриил хотел, то уже бы сказал. — Я обязательно раскрою тебе все подробности, когда придет время.

Звучало многообещающе.

— Нам не обязательно говорить только обо мне. — Было что-то невероятно трогательное в том, как в подобных разговорах, если затягивались дольше, чем на несколько минут, Гавриил обязательно признавал, что не все события во вселенной крутятся вокруг него. — Может расскажешь немного о том, что происходило с тобой эти полтора века? Не думаю, что мне стоит возвращаться раньше, чем через час.

— Пожалуй, даже больше. Ты мог бы остаться до утра.

— Нет, это слишком долго, — Гавриил вздохнул с таким видом, как будто ему действительно было жаль и он бы хотел остаться. Наверняка очередное притворство, но чертовски приятное. — Может, расскажешь, как там Та… Мать Слез? Я за нее немного волнуюсь.

Конечно, у свиты Пеймона были свои тайны. Но кое-что, не затрагивающее ничьи интересы слишком глубоко, Хастур рассказать мог.

И он рассказал.

+++

Связанные с холерой ограничения затягивались у города на шее петлей, гораздо более опасной и смертоносной, чем сама холера.

Это было просто совпадение, но именно в то воскресенье, когда Хастур отбыл обратно в ад с докладом о том, что эпидемия продвигается медленно, ведь люди сдерживают ее изо всех сил, одному местному священнику почему-то пришло в голову на проповеди напомнить прихожанам: богом послана только та власть, которую нельзя свергнуть.

Неудивительно, что после этого некоторые захотели проверить, насколько одобрена с богом местная власть.

Оказалось, что не настолько, чтобы с ней нельзя было бороться.

+++

— И где же ты облажался?

Иегудиил могла бы не стараться, маскируясь под цыганку: город был в таком состоянии, что ее черная кожа не привлекла бы особого внимания.

— Я? Это что, по-твоему, похоже на гусарское восстание? — Гавриил обвел рукой улицу, по которой как раз пара горожанок поспешно тащила за ноги бездыханное тело дюжего жандарма.

— Ты знал, что Иеремиил что-то планирует. Мог бы и проработать другие версии, пока находишься в городе, а не пить с юнцами в кабаках.

— Я выпил ровно один раз. Потому что это было необходимо, а если бы я на это потратил чудо, ты бы…

Иегудиил фыркнула.

— Я еще слышала, что ты несколько дней назад прогуливался с одной местной легкомысленной дамой. Как там твое знаменитое целомудрие, не пострадало?

— Как ты могла подумать, что я…

— Может, ты хоть поцеловать себя позволил? Или за ляжку ущипнуть?

При мысли о том, что Хастур мог бы его поцеловать или даже ущипнуть, Гавриил странно себя почувствовал. Слово «дурно» было бы преувеличением, но некое загадочное волнение он определенно ощутил.

— Нет.

— Жаль. Иногда я понимаю, почему ты всегда так живо интересовался чужими сексуальными похождениями: фраза «демоны организовали бунт, пока ты трахался» звучит лучше, чем «демоны организовали бунт, пока ты ни хрена не делал».

Она бывала невыносимой и совершенно не собиралась меняться к лучшему, хотя, казалось бы, почти две тысячи лет на посту архистратига должны были привить хорошие манеры даже Иегудиил.

— Я сделал достаточно. По меньшей мере, я узнал, что Мор устроил эпидемию холеры без согласования с адом. И то, что Иеремиил использовал ее как повод для бунта, многим там внизу не нравится. Явно не все демоны поддерживают его идеи.

Это была догадка, но Гавриил в ней не сомневался: насколько он успел понять, Хастура на землю как правило посылали Пеймон или Вельзевул, влияние которых в аду было сопоставимо с архангельским. А, значит, у них есть свиты и сторонники, которые поддерживают позицию руководства. Иеремиил, похоже, оставался в аду той же костью в горле, которой был на небесах.

— И как же ты об этом узнал? От демона?

Мимо пробежала стайка детей, старший из которых нес, точно хоругвь, шест, к которому за рукав был привязан истерзанный жандармский мундир. Дети нескладно скандировали явно подхваченный от взрослых стишок, кончавшийся словами «от собачьей смерти сдохнем, псам устроим песью смерть».

— У меня есть свой источник, и я могу с уверенностью судить о некоторых настроениях в аду. Демоны похожи на нас гораздо меньше, чем кажется на первый взгляд — им несвойственно единство мнений.

Иегудиил хмыкнула. Наверняка ей и самой приходили в голову подобные мысли.

— Многие из демонов в каком-то смысле ближе в своих взглядах к нам, чем к Люциферу.

Гавриил понимал, что рискует, но если уж речь шла о спасении души демона — тем более, что демоном этим был Хастур, — ему нужно было что-то большее, чем пустые обещания Азирафеля покопаться в архивах.

— Я и сама об этом думала. Есть те, кто пал по глупости или из-за одной ошибки. Мы могли бы дать им второй шанс.

— Именно. Не все испорчены адом безвозвратно. Покаяние и правильная протекция могли бы стать для демона дорогой домой.

— Я рад, что ты меня понимаешь. Поищи какую-нибудь информацию по этому вопросу. И попробуй заодно найти того, кто составит список подходящих кандидатур.

Конечно, она рада будет добавить к своей свите пару десятков бывших демонов. Получить больше власти, а заодно и доказать, что способна спасти даже самые падшие души. Упрочить свое положение.

Гавриил улыбнулся, чувствуя, как теплеет у него на душе. Может, при помощи Иегудиил ему удастся вернуть Хастура на небо, восстановить стертое с райских скрижалей ангельское имя, если потребуется — исцелить его крылья.

Если все получится, Хастур может даже присоединиться к его свите и тогда они смогут видеться так часто, как пожелают.

Гавриил сможет обнять его по-настоящему, не опасаясь, что тот, по вине своей демонической природы, сделает что-нибудь непристойное.

Или они даже поцелуются.

Гавриил целовал других ангелов пару раз. Давно, вскоре после получения физического тела. Это было очень приятное прикосновение, но чересчур волнующее, пробуждающее чувства, от которых слишком короток путь до греха. Неудивительно, что люди часто включали поцелуй в акт блуда: при малейшей испорченности прикосновение губ к губам становилось физически воплощенной метафорой совокупления.

Поцелуй с демоном обречен быть порочным.

Но два ангела могут поцеловаться, не опасаясь распутных желаний.

— Еще пару секунд простоишь с таким видом и я спрошу, в кого из демонов ты влюбился как мальчишка.

— Что?

Гавриил неожиданно понял, что его кровь сосредоточена совсем не там, где стоило бы, и позорно покрывшиеся румянцем уши и щеки — еще не худшая часть.

Он остановил сердце так резко, что в районе солнечного сплетения эхом разнеслась боль.

— Ты думаешь, что сможешь меня задеть, придумывая всякие глупости?

Иегудиил молча смерила его насмешливым взглядом, и Гавриилу действительно стало неловко. Не из-за того, что она о чем-то могла догадаться, а из-за того, какой постыдной он сам считал свою любовь.

Ведь ангел может любить кого и что угодно, но только не демона.

Впрочем, Гавриил очень скоро исправит эту проблему.

— Кстати, не вздумай включать в список Тамиэль. Она всегда всех бесила.

— Хорошо, — кивнул Гавриил, все еще чувствуя, как трепещет внутри мысль о прикосновении губами к губам и нежном, целомудренном сплетении пальцев. — И спасибо, что доверила мне такой смелый проект.

— Если кто и справится — так это ты, — Иегудиил коротко кивнула и попятилась, видимо, собираясь уходить.

Те же дети пробежали в обратную сторону. На этот раз мундир был надет на одного из них, с ревом бежавшего впереди — пока остальные гнались за ним, свистя и бранясь; бывший хоругвеносец теперь держал свой шест как копье.

Явное последствие отравляющего все вокруг влияния Иеремиила.

Да, Иеремиил тоже не попадет в список демонов, достойных возвращения на небеса. И не только потому, что тоже всегда всех бесил.

▼В основном Англия, 1888⬍

— Знаю, что это мелочь, но если у тебя найдется немного свободного времени…

— У меня нет свободного времени, Селафиил. В отличие от тебя я работаю, а не занимаюсь бесконечной погоней за юбками.

Удивительно, но за прошедшие с момента понижения почти два тысячелетия, смирения в Гаврииле не прибавилось ни на йоту. Наоборот, в последние лет триста он перестал даже притворяться, что оно у него есть.

— На самом деле, об этом и речь. Но тебе правда стоит меня выслушать. — Гавриил с раздраженным вздохом отложил бумаги. Он знал, что спорить бесполезно. — Тебе, как ревнителю нравственности, наверняка известно, что такое порнография.

— К сожалению.

— …И, возможно, ты так же знаешь, что в ней нередки сюжеты, вдохновленные священными текстами.

— Очевидно, эти идеи людям подбрасывают демоны. Некоторые вещи удивительно богохульны.

— В таком случае, для тебя не станет открытием, что зачастую авторов таких вещей вдохновляли и события, непосредственным участником которых был ты сам, в том числе, конечно…

— Я в курсе насчет существования порнографических фантазий на тему Благовещения, спасибо. Ты немного опоздал с этой новостью. Я видел гравюры. Тебе придется найти другой способ испортить мне настроение.

— О, тогда, конечно, тебя не слишком шокирует «Искушение Марии». — Селафиил с улыбкой положил на стол перед Гавриилом одну из купленных в Бате фотокарточек.

Глаза Гавриила широко распахнулись и брови поползли вверх. Шея чуть покраснела, и, видимо пытаясь справиться с физическими проявлениями смущения, он перестал дышать, а, несколько секунд спустя, похоже, и сердце остановил.

Он редко делал что-то подобное. Если задуматься, то, как сильно Гавриил наслаждался телесностью своей физической оболочки, казалось довольно странным, учитывая его манеру кичиться своим целомудрием.

— Это… не я, — сказал он, наконец, накрыв карточку листом бумаги. Селафиил положил рядом еще пару.

— Не сомневаюсь. Вряд ли ты стал бы участвовать в чем-то настолько богохульном. Или хотя бы частично повторять событие, которое так скверно повлияло на твою карьеру.

— Да, и это тоже. К тому же, хотя лицо очень похоже…

— Анфас различия заметнее. Глаза шире посажены. Другая форма подбородка. При развороте в три четверти он вообще больше смахивает на Самаэля. И крылья у него гораздо темнее.

— Звучит так, как будто ты очень старательно рассматривал непристойные фото с моей копией.

— Там еще есть красивая женщина. К тому же выискивать различия довольно занимательно.

Идеально скопировать физическое тело ангела или хотя бы удостоенного места в Эдеме праведника было невозможно. Это правило все знали. И оно регулярно подтверждалось — что во времена, когда Люцифер пытался восстановить утраченную физическую оболочку, что много позже, когда Селафиил пробовал придать одно из своих спутниц портретное сходство с девой Марией. Результат оказался довольно омерзительным.

Но, несомненно, тот, кто захотел скопировать обличье Гавриила, сделал все возможное.

— Лицо воспроизведено довольно неплохо. И руки, ниже локтя, насколько я вижу… Но тело разительно отличается от моего, — Гавриил рассеянно провел пальцами по боку своего двойника на фото. — Даже в самых общих очертаниях, не говоря уж о деталях.

— То есть тот, кто это сделал, не видел тебя полностью раздетым. Список подозреваемых сократился на целых восемь архангелов.

— Ты находишь это очень забавным.

— Конечно, — Селафиил усмехнулся. — Не знаю, существует ли что-то подобное с другими архангелами, но найти именно это было довольно… неожиданно, скажем так. Ты, пожалуй, единственный из нас, кого невозможно заподозрить в подобном. Рафаил или Уриил могли бы сняться для порнографических открыток из любопытства, Варахиил — случайно, из-за невинности не понимая, что делает…

— Он и вполовину не так невинен, как ты думаешь.

— Неважно. В любом случае, я могу представить, как кто-то уговаривает его поучаствовать в подобном. Но только не тебя. Тот, кто это сделал, либо очень плохо тебя знал, либо очень хорошо.

— Очевидно, первое. Это работа демона. — Как Селафиил и предполагал, Гавриил до смешного серьезно отнесся к этой ерунде.

— Да. Видимо, кто-то из них — твой тайный поклонник. Или поклонница.

— Ты же не намекаешь на?..

— Тамиэль постоянно чирикала о том, какой ты миленький и чудесненький. В принципе, она вполне могла воспроизвести твой облик на каком-нибудь друге-демоне и…  — Селафиил постучал ногтем по верхней фотокарточке, на которой «Гавриил» брал «Марию» сзади, придерживая одной рукой ее распущенные волосы, чтобы они не закрывали от камеры лицо. — Не думаю, что она бы действительно это сделала, но исключать такую вероятность я бы не стал. Хотя это было бы грустно, верно?

Судя по всему, «грустно» — не то слово, которое пришло в голову Гавриилу.

— Так или иначе, если захочешь найти авторов этой работы, до того, как они выпустят новую историю, где будет что-нибудь еще более богохульное, они подписались. — Селафиил перевернул карточку, показывая отпечатанную на обороте эмблему студии.

— «Лилия страсти»?

— Не принимай на свой счет, уверен, они имели в виду какую-то другую лилию. Все знают, что в тебе нет ни капли страстей.

Гавриил смерил его уничтожающим взглядом.

— Если найдешь автора снимков — постарайся узнать у него адрес «Марии». Если она — не Тамиэль, я бы с радостью рассказал ей больше об архангелах и их любви.

— Знаешь, хоть я и не вхожу в совет архангелов, я мог бы попросить Иегудиил поднять вопрос твоей нравственности на следующем собрании. Мне кажется, она не будет против. Ты ведь не хочешь этого, правда?

Он довольно быстро оправился от произведенного снимками впечатления. Или, по крайней мере, убедительно притворился, что оправился.

То же самое как правило можно было сказать о его поведении в целом: Гавриил либо сумел каким-то образом втиснуть свое огромное высокомерие в крошечную коробку прав и полномочий обычного ангела, либо невероятно талантливо притворился, что сумел.

— И, думаю, в твоих интересах не рассказывать никому о самом существовании этой отвратительной вещи.

— Ты не пробовал строить разговор не на угрозах? Они звучат не слишком убедительно, учитывая то, как немного в твоих руках сейчас настоящей власти.

Еще один уничтожающий взгляд.

— Я вовсе не угрожаю. Просто напоминаю, что твой архангельский статус не убережет тебя от неожиданных проверок.

Селафиил закатил глаза.

Конечно, ему было что скрывать. Любому есть что скрывать, особенно архангелу. Ничего чересчур серьезного, ясное дело, никаких новых нефилимов, но чтобы они не появлялись, иногда приходилось прибегать к хитростям. Вряд ли Гавриил знал детали — хотя мог, уж если от кого стоило ожидать, что он любит подглядывать за другими, так это от него, — но наверняка догадывался об общей сути. И выяснять, не перегнул ли он палку, Селафиил решительно не хотел.

— К слову, я купил эти карточки в Бате. Думаю, смогу познакомить тебя с продавцом. Или просто рассказать, где его можно найти, на случай, если захочешь поговорить с ним наедине.

+++

Продавец непристойных фотооткрыток, сидевший на скамье в парке, оказался именно таким, каким Гавриил его представлял: невысокий, одетый неплохо, но не настолько, чтобы бросаться в глаза. Чуть запыленный котелок. Внушительных размеров портфель, лежащий на коленях. Любопытный взгляд — мгновенно остановившийся, как только в поле зрения оказался Гавриил.

Почувствовав взгляд, тот коротко кивнул и подошел ближе.

Нужно было решать проблему, и как можно скорее. Он не особенно рассчитывал на помощь торговца, но, с другой стороны, с чего-то нужно было начать.

— Добрый день, сэр. Что-нибудь ищете?

— Возможно. — Гавриил опустился на лавку с ним рядом. —  Мой брат сказал, что у вас можно приобрести любопытные образцы фотографического искусства.

Продавец посмотрел на него с подозрением, видимо, пытаясь понять, не полицейский ли тот.

— В некотором роде, сэр.

Стоило ли спрашивать его прямо, или это будет слишком подозрительно?

Несмотря на множественные вынужденные — и не очень — визиты на землю, Гавриилу раньше не доводилось говорить с продавцами не самых законных товаров. Уж по крайней мере, не о самих этих товарах.

— Думаю, я могу попытаться угадать ваши желания. Вы выглядите как человек, который оценит вот это, — торговец с улыбкой протянул ему небольшой конверт, на котором было написано «История пастушки».

— Это?..

— Это фотоистория о красивой молодой женщине, о мельнике, и фермере. И в конце еще о священнике.

— Боюсь, подобные произведения не в моем вкусе.

Торговец окинул Гавриила новым пристальным взглядом, возвращая конверт в портфель.

— Насколько не в вашем?

— Я ищу нечто более утонченное. Без пастушек и прачек.

— О, мне стоило догадаться. Такой элегантный мужчина, с таким красивым шейным платком. Конечно, вас не заинтересует «История пастушки». Вот, — он вытащил другой конверт, — возможно, вам больше подойдет это: «Исповедь праведника».

— Здесь, я полагаю, пастушек нет.

— Только священник и прихожанин. А в конце появляется ангел. Очень красивый юноша, поляк. Желаете взглянуть?

Прежде чем Гавриил успел заверить торговца, что не желает, тот запустил пальцы в конверт и извлек на свет фото голого юноши, стоявшего на коленях у ног мужчины, эрегированный член которого едва не упирался юноше в лицо, но тот вовсе не находил это неудобным.

Видимо, представления об утонченном за последнее столетие несколько изменились. 

У юноши были крылья и Гавриил с облегчением перевел взгляд на них. Они были очевидно накладными — с помощью ретуши удерживавшие их ремни были скрыты, но комично малый размер и мертвые перья сразу бросались в глаза.

И, все же, это было уже немного ближе к искомому предмету. По крайней мере, торговец действительно не гнушался историями об ангелах.

— Меня действительно занимают ангелы, но мне бы хотелось чего-то… Несколько иного духа.

— Сразу должен предупредить: я продаю истории только о естественной любви. Возможно, с некоторым количеством цепей и веревок… 

Не то, чтобы Гавриил не мог предположить, зачем в акте блуда могли использоваться веревки и, тем более, цепи, но это вовсе не означало, что он хотел это себе представить. Особенно после того как увидел ангела, которому в лицо пихают член.

Ладно, возможно, все же лучше спросить прямо.

— Я ищу студию «Лилия страсти».

— У меня есть «Искушение Марии», их последняя работа.

— Я ищу саму студию. Не фотографии. Возможно, вам что-то о ней известно? Я очень хотел бы их отыскать.

— Что за торговец раскроет такую информацию? Я здесь не для того, чтобы вы уходили без покупки.

— Хорошо, а если я куплю эту вашу «Исповедь праведника», вы мне расскажете хоть что-нибудь?

— Возможно, сэр.

Теоретически, Гавриил мог бы использовать для убеждения чудо, но во-первых, подобные вещи не одобрялись, во-вторых, чем меньше чудес он использует в своем расследовании, тем лучше. Не хотелось бы попасть под слепую проверку именно с этим. Слепые проверки были личным изобретением Гавриила и не раз помогали выявить злоупотребления в личных интересах. Эту ситуацию вряд ли можно было назвать злоупотреблением — речь все-таки шла об очернении архангела и клевете на Богоматерь, — но еще не хватало, чтобы на небесах узнали об «Искушении Марии». А если узнает Иегудиил, то к полудню следующего дня узнают все.

Гавриил был почти уверен, что не выдержит, если ангелы-хранители опять будут хихикать у него за спиной.

— Тогда я покупаю, — он вытащил бумажник. Брать с собой местную валюту всегда было хорошим решением, но представление о ценах у него было крайне приблизительное. — Сколько?

— Три гинеи. Своеобразность этого произведения…

— Меня не волнует своеобразность этого произведения. Расскажите мне о «Лилии страсти».

— Хорошо, сэр, — торговец кивнул. — Студия явно небольшая, и, думаю, тот, кто ей владеет, работает не ради денег. У них очень качественные снимки, гораздо лучше сделанных на континенте. Столько динамики, столько страсти… Картинки выглядят живыми. Очень привлекательные модели, и дамы, и господа. Вы, кстати, немного похожи на одного из них. Ваш родственник?

— Вроде того. Он снялся в чем-нибудь кроме «Искушения Марии»?

— Пока нет, но я надеюсь, что еще снимется. Довольно привлекательный мужчина, мне кажется, он бы имел успех. Жаль, эта студия не из тех, что печатают имена, хотя бы фальшивые.

— Как вы получаете их работы?

— В коробках без обратного адреса. Их приносят мне на дом. Это обычная практика.

— А как заказываете?

— Один высокий джентльмен приходит ко мне раз в пару месяцев и спрашивает, заинтересован ли я в новых закупках. Это уже более необычно, но всякое бывает. Один мой друг, работающий в Лондоне, говорит, что дамы из Уайтчэпела и вовсе заходят к нему с собственными фотографиями, довольно посредственными, но…

Что ж, это был тупик. Гавриил и так догадывался, что демон, занимающийся подобной работой, вряд ли пересылает своим закупщикам каталог с обратным адресом студии. А ждать пару месяцев, пока вернется высокий джентльмен, было бы глупо. Стоило попробовать другие способы.

— А, у вас есть какие-нибудь еще вещи этой студии, кроме «Искушения Марии»?

— «Похищение сабинянок», — кивнул продавец, вытаскивая еще один конверт. — Прелестная вещь, очень пикантная, с тремя красивыми южными дамами и миловидным молодым джентльменом. Я отдам вам ее в придачу к «Исповеди», все вместе за пять с половиной фунтов.

Вероятно, он завышал цену, но на других фотографиях могло быть что-то еще важное, не попавшее в «Искушение Марии». И это что-то могло помочь при дальнейших поисках студии. Это стоило и большей суммы.

Убрав конверт с «Исповедью праведника» во внутренний карман вместе с бумажником, Гавриил быстро просмотрел «Похищение сабинянок». Определенное сходство с «Искушением Марии» было — такая же драпировка в качестве фона, кадка с тем же — или очень похожим — цветком, видимо, поставленная для антуража. Сами модели выглядели иначе, но если среди них был демон, то это не имело никакого значения.

Что ж, теперь Гавриилу нужно было найти демона, которому можно задать несколько вопросов.

Высказанная Селафиилом в шутку теория выглядела не слишком убедительно, но все же отбросить ее полностью Гавриил не мог. К тому же даже если Тамиэль непричастна к этому богохульству, все знали, что Пеймон — один из тех, кто занимается распространением ересей. Оставалось только ее отыскать.

И он точно знал, к кому обратиться.

+++

Физические оболочки архангелов, как и большинства ангелов, — не считая херувимов и престолов, — были созданы уже после того, как идея человеческого тела и законы пространства-времени были приведены к общим стройным знаменателям.

Однако, именно архангелы регулярно производили впечатление существ, которые парят где-то очень высоко над всей логикой мира.

К примеру, Гавриил, выглядя как мужчина немногим выше среднего роста, казалось, успешно заполнял собой как минимум половину книжного магазина. И был готов отвоевать вторую половину, если потребуется.

— Я обещаю, что не стану гневаться на тебя, если ты мне поможешь, — произнес он с пугающей долей очевидно фальшивой доброжелательности.

Величайший — и, несомненно, наиболее недооцененный небесами — талант Гавриила заключался в умении одной фразой заставить кого угодно нервничать. Или даже паниковать. Неудивительно, что бедная дева Мария так испугалась, когда он принес ей Благую Весть.

— Приятно знать, что ты не настроен гневаться. Но чем я мог бы…

— Скажи честно: ты сохранил страницы с описанием ритуалов призыва Трех Матерей?

— Зачем бы мне сохранять такую греховную и опасную вещь? — конечно, Азирафель их сохранил. У него они будут в полной безопасности, к тому же жаль было бы потерять гравюры, да и художественный текст тоже. Кто бы из демонов ни выполнил эту работу, он подошел к ней с большим усердием.

— Ты не любишь от чего-либо избавляться. Ты копишь вещи. И, кстати, ты не ответил на мой вопрос. Не думай, что я не слышу, когда ты это делаешь.

Вообще-то, в большинстве случаев Гавриил действительно не слышал, но сегодня он, похоже, был настроен особенно решительно.

— Не думаю, что я мог бы…

— А если они мне нужны? — Гавриил чуть приподнял брови. Хотел ли он выглядеть угрожающе или очаровательно, сказать было трудно, но понемногу того и другого у него, несомненно, получилось.— Очень-очень нужны.

Азирафель не был уверен, что хочет знать, зачем. В лучшем случае, Гавриил хотел выменять их на что-нибудь не менее опасное — если он близок с демоном из свиты Пеймона, тот мог что-нибудь пообещать в обмен на возвращение ритуалов туда, где люди их найдут. В худшем случае, Гавриилом двигало любопытство.

Обычно он не был любопытен.

Именно в этом «обычно» проблема и заключалась: если уж чему-то удавалось по-настоящему заинтересовать Гавриила, то он бросался на это что-то как бродячий пес на свежую отбивную.

— Понимаешь, если они опять попадут не в те руки…

— Обещаю, что они попадут только в мои руки. Одолжу их ненадолго у тебя и верну.

До прямой лжи Гавриил обычно не опускался. Собственно, с ходу Азирафель не мог вспомнить ни одного подобного случая. В лжи нет особенного смысла, если ты умеешь правильно использовать недомолвки, а Гавриил хоть и не был самым умным из архангелов, но язык у него был подвешен в самый раз для подобных разговоров.

— То есть ни один человек не использует эти страницы, чтобы призвать Трёх Матерей?

— Ни один человек, — охотно кивнул Гавриил.

Ладно, это уже внушало чуть меньше беспокойства. При условии, что демон, с которым Гавриил общается, не обманул его. Конечно, по словам Кроули, тот был тоже не самым умным созданием, — что объясняло дружбу с Гавриилом, — но обмануть кого-то настолько самоуверенного не особенно трудно. 

С другой стороны, в худшем случае книга вернется к людям, а найти ее повторно будет не слишком трудно. И даже если это займет больше времени, чем можно предположить — вероятность, что кто-то немедленно позовет Трех Матерей не так уж велика.

— Могу я узнать, зачем?..

— Нет.

Предсказуемо.

Вероятно, Гавриил планировал либо продемонстрировать кому-то сохранность ритуалов, или сравнить их описания с какими-то другими подобными. Или его попытки разобраться в возможностях вернуть демону ангельскую благодать, привели Гавриила к изучению демонологии с человеческой стороны — что не могло представлять угрозу, он не был достаточно терпелив, чтобы зайти здесь слишком далеко.

Существовала еще одна возможная причина, но Азирафель, при всей своей не склонности прятать голову в песок, упорно отметал этот вариант.

Конечно, если кто и мог вызвать спутницу одного из самых жестоких демонов ада, просто намереваясь обговорить какие-то вопросы с ней как с бывшей подчиненной — так это Гавриил, но даже Гавриил не был настолько Гавриилом, чтобы действительно это сделать.

Скорее всего не был.

— Хорошо.

— Я знал, что на тебя можно положиться, — Гавриил с лучезарной улыбкой похлопал его по плечу.

— Я принесу тебе книгу, а ты пока ничего не трогай, хорошо?

Может, это решение и было опрометчивым, но Азирафель ценил возможность хранить у себя несколько спорные книги, а не сжигать, и если для сохранения статус-кво необходимо было делиться этими спорными книгами — что ж, подобная плата выглядела вполне разумно.

Гавриил не высказывал угрозы напрямую, но любой, кто работал с ним достаточно долго, прекрасно знал, что ему лучше не отказывать. Даже когда речь шла о чем-то рискованном. Даже бывший архангел все еще достаточно влиятелен, чтобы поданные им жалобы рассматривались всерьез, независимо от степени их обоснованности.

Именно поэтому, Гавриил всегда получал то, что хотел.

В частности, книгу с ритуалами призыва Трех Матерей.

— Вот. И я буду очень благодарен, если ты вернешь ее не позже, чем через неделю.

— «Потешки и загадки крестьянства Рейнской долины»?

— Ты бы стал читать что-то подобное?

Гавриил был не лучшим собеседником для применения подобной риторики. Он никогда не судил книгу по обложке или названию. Он проверял, есть ли внутри достаточно интересные картинки.

Здесь картинки были.

Вшив в том изъятые в Салеме страницы, Азирафель разумно прикрыл описания ритуалов произвольным образом смешанными потешными стишками с других страниц, и аналогичным образом замаскировал гравюры, поэтому теперь принц Пеймон ехал на своем верблюде мимо майского древа. Нежно погладив корешок книги,   Азирафель снял иллюзорное чудо. На всякий случай полностью — вдруг все не так уж плохо и Гавриил просто хочет посмотреть иллюстрации.

— Будь с ней осторожен.

— Не волнуйся за меня. — Он с улыбкой пролистал книгу, на пару секунд задержав взгляд на абсолютно не связанном с Тремя Матерями изображении танцующих крестьянок. — Я мог бы написать письмо наверх, чтобы Варахиил отметил твою прилежность, но, думаю, ты предпочтешь, чтобы он об этом разговоре не знал.

— За тебя я и не волнуюсь, — со всей честностью кивнул Азирафель. — Но, несомненно, желаю тебе удачи.

В принципе, принц Пеймон, известный своей вспыльчивостью, мог представлять угрозу даже для архангела, несмотря на попытки ада в последние века избегать открытой конфронтации. Но было ли это так уж важно?

Не то, чтобы Азирафель рад был бы, случись с Гавриилом что-то дурное. Конечно, нет.

Но, с другой стороны, если бы случилось что-то, из-за чего тот бы исчез, это бы тоже не особенно расстроило Азирафеля. Нехорошо было думать об архангелах в подобном тоне, но Гавриил всем своим видом и поведением показывал, почему тем стоило проводить как можно меньше времени с подчиненными: чтобы реже подводить тех к выбору — продолжать работать с кем-то подобным или пасть и, возможно, найти начальника получше.

+++

Тамиэль была, очевидно, единственным демоном, с которым Гавриил мог обсудить «Искушение Марии».

В другой ситуации он бы обратился за помощью к Хастуру, но не в этот раз. Тот был склонен неправильно понимать вещи, связанные с сексом, а меньше всего Гавриил хотел, чтобы кто-нибудь неправильно понял именно эту ситуацию.

Особенно Хастур. Тот, казалось, с большим уважением относился к его целомудрию. По крайней мере, сколько бы раз эта тема ни всплывала в разговорах, он всегда обходился с ней как можно более учтиво. И интуиция подсказывала Гавриилу, что вид «Искушения Марии» его расстроит.

Словом, Тамиэль была куда более очевидным выбором.

К счастью, ритуал ее призыва был довольно простым. Для него требовались змеи, живые и дохлые, но для Гавриила, как повелителя ползучих гадов, это проблемой не было. А также шалфей, смола и собачий череп, добыть который оказалось сложнее всего, но после зато оставалось только найти подходящее укромное место.

Можно было бы поискать заброшенный дом, но снять номер в недорогой гостинице гораздо проще.

В распоряжении небес было несколько финансовый счетов в большинстве крупных стран — ни один не был слишком внушительным, но каждый позволял решать текущие вопросы, не используя аморальным образом. И снятие архангелом некоторой суммы в личных интересах не должно было привлечь внимание.

По крайней мере, небольшой суммы — ровно такой, чтобы хватило на небольшую комнату. Настолько скромную, что в ней не было даже письменного стола, только кровать, умывальник и явно давно не растапливавшийся камин.

Пол явно подметали не так часто, как следовало бы, но это даже к лучшему. Может, после ритуала призыва здесь хотя бы нормально приберутся.

Небеса не пользовались обрядами подобного толка. Ритуалы, выполнив которые можно было связаться с кем-то из вышестоящих ангелов, конечно, существовали, но во-первых, их старательно охраняли от людей, во-вторых, ни один из них не предполагал, что ангел, к которому обращаются, появится здесь и сейчас. Это было скорее чем-то вроде отправки лакея с запиской — с достаточно высоким шансом получить ответ относительно скоро.

Ритуалы призыва демонов, по-видимому, работали иначе. Или, что более вероятно, сами демоны притворялись, что они работают иначе. Вряд ли кто-нибудь из личных помощников архангелов явился бы в ответ на молитву простого смертного, а вот для Трех Матерей это, если найденные в Салеме страницы заслуживали доверия, было совершенно нормальным явлением, даром что Пеймон, их начальник, там же назывался равным Сатане.

Аккуратно выводя на полу рядом с кроватью оккультные символы, Гавриил задался вопросом о том, какая их доля действительно необходима, а какая добавлена только чтобы отсеять недостаточно терпеливых призывателей. Очевидно, если Три Матери обязаны являться к любому, кто их позовет, лучше чтобы этим не занимались все подряд. Та девочка в Салеме определенно знала, чего хотела — иначе не стала бы возиться с полудюжиной живых змей, которых нужно было уложить на пол, а потом обвести углем и прикоснуться к каждой собачьим черепом.

Но, каким бы странным, и, пожалуй, даже абсурдным, ритуал ни был, он работал. И, как только, согласно предписаниям, последняя из живых змей переползла границу очерченного круга — интересно, как смертные должны были заставлять змей ползти в нужную сторону? Поставить им блюдечко с молоком? — следы угля на полу повлажнели, в воздухе запахло затхлостью и гнилью, а, секунду спустя, мрак будто сгустился над ними, обретая очертания женской фигуры.

— Плачь, дитя, ибо Мать Слез, верховная Богородица Скорби, здесь, — раздался женский голос искаженный непонятно откуда взявшимся гулким эхом.

Что еще за «Богородицы Скорби»? Как будто одной фальшивой Богородицы ему на сегодня не достаточно.

— И я слушаю твои мольбы, — сказал уже другой, гораздо более знакомый, голос, и очертания, наконец, сложились в полноценный образ.

Тамиэль, несмотря ни на что, выглядела как Тамиэль. Ожидаемо скромное темно-серое платье, старательно скрепленная заколками прическа, все те же оспины на лице, все тот же печальный и чуть усталый взгляд, в котором теплым огоньком засветилась радость, как только Тамиэль поняла, кто стоит перед ней.

— Гавриил! — она всплеснула руками. — Как мило, что ты меня призвал.

— Рад, что ты появилась одна, без Пеймона.

— Тебе очень идет этот жилет.

Она была права: пюсовый — не тот цвет, которому Гавриил позволил бы доминировать в костюме, но в качестве второстепенного он был идеален, пусть даже некоторые могли бы счесть его вызывающим.

— Спасибо.

— Ты немного бледный или я просто отвыкла от цвета твоей кожи? — Тамиэль с легкой улыбкой подошла ближе.

В самих комплиментах от демона не было ничего дурного, но Гавриил точно знал, куда движется этот разговор.

— Хорошо, ты можешь потискать меня, если хочешь. — Что ж, раз такова цена, Гавриил готов был ее заплатить.

— Кое-кто по секрету сказал, что тебе это не нравится.

Хастур был единственным, с кем Гавриил поделился своим отношением к этой ее досадной привычке.

С одной стороны, раскрытие тайны наводило на мысли о предательстве, но с другой — было что-то очень трогательное в желании проявить заботу даже в подобных мелочах.

— Ты мог бы попросить меня этого не делать

Интересно, как она себе это представляла? Он должен был сказать «Пожалуйста, оставь мое лицо в покое?» или что-то в этом духе?

Вопросом о том, почему она считала, что архангел вообще должен просить о настолько элементарном проявлении уважения, Гавриил предпочел даже не задаваться.

— Я надеюсь, ты немного поможешь мне в одном деликатном деле.

— Я думала, ты просто хочешь повидаться.

— Я хоть раз навещал тебя с подобной целью?

— Нет, но ведь все меняется. Ты мог стать более открытым.

— Настолько, чтобы захотеть «просто повидаться» с демоном?

Тамиэль взглянула на него с чем-то средним между осуждением и подозрением. Гавриил уже имел неудовольствие сегодня наблюдать такой же взгляд в исполнении Азирафеля, и стоило сказать, что тот выражал подобные эмоции с большей долей чувства собственного достоинства. Тамиэль уж слишком напоминала сейчас монахиню из детского приюта, прикидывающую, не наградить ли воспитанника подзатыльником.

Иногда Гавриил ни капли не сожалел о ее падении.

— Возможно, тебе удастся опознать на фотографиях демона, использовавшего чудо для изменения внешности. Должен предупредить, снимки несколько непристойные.

— Ничего страшного. Поверь, я видела много непристойных вещей.

Гавриил не был уверен, что ему стоит это комментировать.

Он извлек конверт с «Искушением Марии», и Тамиэль с любопытством перехватила его, вытащив фотокарточки, лежавшие первыми — чуть ли не самые непристойные из всех, — с любопытством скользнула по ним взглядом.

Потом посмотрела на Гавриила и, секунду спустя, вернулась к открыткам. Притворилась, что читает стилизованный под цитату из священного писания текст, напечатанный в рамочке ниже фотографии, но быстро перевела взгляд на совокупляющуюся пару, а потом опять на Гавриила.

— Это не я, — пояснил он.

— Конечно, не ты, — Тамиэль кивнула. — Сразу заметно. Я понимаю, нужно быть внимательным, чтобы обратить внимание на твои сильные ноги, но бицепсы и эти прекрасные трапециевидные мышцы…

Гавриил подумал, что, раз уж речь зашла о просьбах, стоило бы попросить Тамиэль описывать его тело менее пристрастно, а не так, будто она собиралась купить его на рынке.

Хуже всего было то, что он не мог однозначно приписать это влиянию демонов. Не исключено, что она всегда думала о нем в подобном ключе, просто не высказывала мысли вслух.

— Мне кажется, тот, кто это сделал, не любит мужчин. Он не разглядывал тебя. Общие черты запомнил неплохо, но даже не попытался сосредоточиться на деталях.

— Ты можешь сказать, кто из вас это сделал?

— Возможно, если бы я видела его вживую…

Да, она бы наверняка не отказалась.

— Может, что-то еще наведет тебя на ответ? Драпировка, костюмы, если можно это так назвать, или женщина… она, скорее всего, из известной тебе профессии.

— Все, что я могу сказать, это что она определенно не работает на улицах. Выглядит довольно здоровой.

Она взялась за следующую открытку, изображавшую совокупление лицом к лицу — определенно, чтобы сохранять подобную позу достаточно долго, моделям потребовалась немалая выносливость. Даже если они использовали чудеса.

Тамиэль снова перевела взгляд на Гавриила и тот неожиданно остро осознал, насколько компрометирующей была вся ситуация: он уединился в гостиничном номере с демоном и теперь они вдвоем рассматривали порнографические открытки. Если бы кто-нибудь об этом узнал — страшно было даже подумать, с какой скоростью Гавриил отправился бы в ад, очевидно не успев сказать в свою защиту ни единого слова.

Почему-то этот личный разговор с Тамиэль беспокоил его гораздо больше,чем любая встреча с Хастуром. Тот был в хорошем смысле предсказуем. И очень осторожен, во всех отношениях.

— Вообще, у меня есть одна теория… — Тамиэль снова перевела взгляд на фотографию, прежде чем с милой улыбкой передать ее Гавриилу. — Знаешь, это ведь мог сделать не только демон.

— Не только?.. — чтобы разобраться с этим намеком, Гавриилу потребовалось несколько секунд. — Но зачем ангел мог мог бы сделать что-то настолько богохульное?

— Я бы не сказала, что это богохульно, — Тамиэль пожала плечами. — Обидно для тебя, и, возможно, девы Марии, но «богохульно» — слишком громкое слово для такой невинной шалости.

Вот это уже определенно влияние демонов: «Искушение Марии» было каким угодно, но только не «невинным». Только демон мог этого не понимать.

И то не всякий демон.

— Но, все же…

— Может, он хочет привлечь внимание? Или узнать границы дозволенного. Люди часто так делают. А некоторые из нас проводят достаточно времени среди людей, чтобы перенять определенные привычки.

Она снова перевела взгляд на стопку фотокарточек. Рассеяно перелистнула пару верхних, не особенно в них вглядываясь.

— Звучит так как будто ты знаешь, о ком речь.

— Я просто подумала, что если он не смог воспроизвести твою внешность полностью, то, возможно, детали остались от его обычной физической оболочки. Его плечи и форма бровей… И крылья тоже. У тебя есть другие фотографии, сделанные там же?

— Есть, но они без крыльев. И без… без архангелов.

— Я все же взгляну.

«Похищение сабинянок» явно вызвало у Тамиэль меньший интерес, чем «Искушение Марии» — Гавриил предпочел бы не задумываться о причинах, — но все же она старательно их осмотрела в поисках доказательств своей теории.

Затем вернулась к «Искушению Марии», положила некоторые снимки рядом друг с другом на кровать и, наклонившись ближе пристально в них вгляделась.

— Возможно, это Табрис, — наконец, сказала она. Больше всего на свете Гавриил хотел бы ответить «быть не может!» или что-то в этом духе. Но, вообще-то, если какой-то ангел и мог что-то такое устроить, так это Табрис. — Объясняет, почему крылья показались мне такими знакомыми.

Гавриил никогда не видел крылья Табриса. Для большинства работавших на земле ангелов крылья были интимной частью, которая, как правило, обнажалась разве что перед самыми близкими друзьями. Исключая ситуации, когда крылья были срочно необходимы, конечно.

И ни с кем из своей свиты Гавриил не был достаточно близок, чтобы они показывали ему крылья просто так. Некоторые, как Хашмаль или Азирафель, имели привычку в прежние времена появляться с крыльями наголо, чтобы выглядеть более угрожающе и более сверхъестественно, но у Табриса такой необходимости возникнуть попросту не могло, даже если бы он тоже работал стражем эдемских врат, как эти двое — он и так выглядел вполне внушительно. И в какой-то мере даже сверхъестественно.

А, значит, если Тамиэль действительно видела его крылья, это указывало на правильность  теорий Гавриила насчет их отношений: они все же были ближе друг к другу, чем обычные коллеги.

— Видишь, вот здесь? — она перевернула стопку фотографий и с ловкостью картежницы вытащила из нее открывающую сцену «Искушения Марии» — едва ли не самую целомудренную из всех: хоть модели и были так же обнажены, как на других кадрах, здесь они хотя бы прикрывали наготу друг друга. В том числе и крыльями. — Вот это перо, слева внизу, оно у него всегда так неопрятно выбивалось. И, мне кажется, очертания тела похожи. И эта родинка на плече — я не уверена, но, кажется, у него была похожая.

Она видела его достаточно раздетым, чтобы заметить родинку? Господи боже.

Гавриил с силой стиснул челюсти, подавляя желание ее отчитать. Все равно уже слишком поздно.

— Я сомневаюсь, что Табрис бы такое сделал, — солгал он.

— Может, ты и прав, — Тамиэль пожала плечами. — Но попробуй спросить его, может, вы оба разозлили какого-нибудь демона и поэтому он использовал ваши черты в этом образе. Ничего более толкового мне в голову не приходит, прости пожалуйста.

Она осторожно перевернула фотографию и, положив ее поверх остальных, вернула Гавриилу всю стопку.

— Что ж, это все же помощь. Спасибо. Приятно знать, что ты все еще согласна служить небесам.

— Я помогла своему другу, а не небесам.

У нее были очень странные и переменчивые представления о дружбе. Видимо, облегчавшие работу в аду.

— Жаль, я никак не могу тебя наградить за это.

— Пустое. Мы ведь просто поговорили. Приятно было повидаться.

Она улыбалась, но голос звучал печально.

Гавриил даже задумался на секунду, не стоит ли спросить, не пожалела ли она о падении. Но определенно был не в самом подходящем настроении для подобного разговора.

— И ты по-прежнему самый славный из архангелов, я не отказываюсь от своих слов. — Она протянула руку к его лицу, но вместо того, чтобы, как раньше, потрепать за щеку, осторожно погладила тыльной стороной ладони. Кто бы мог подумать, что превращение в демона сделает Тамиэль более учтивой. — Если у тебя нет других вопросов, я бы заглянула к нескольким дамам неблагородных занятий, раз уж я в Лондоне, а потом…

— Да, конечно. Иди, — он кивнул в ответ, но не стал провожать ее даже взглядом. Демоны — как и большинство ангелов, что несколько удивляло Гавриила, — предпочитали использовать чудеса перемещения только когда никто на них не смотрел.

Впрочем, Тамиэль, судя по звукам, ушла через дверь.

Гавриил остался наедине с собственными мыслями.

Из чистого педантизма, он, опустившись на кровать, осторожно перебрал «Похищение сабинянок» и «Искушение Марии», разложив снимки порядку — к счастью, они были пронумерованы.

Закончив, Гавриил бережно вернул оба конверта во внутренний карман. Мысль о том, что позже от этой гадости нужно будет непременно избавиться, невольно напомнила ему о разговоре с продавцом непристойных открыток. Тот хоть и не принес особенной пользы, все же не казался совершенно напрасным. К тому же этот человек был предан своей работе, какой бы отвратительной она ни была, в нем чувствовалась праведность под слоем греха.

Было нечто особенное в том, с какой уверенностью он заявил, что Гавриила должна заинтересовать «Исповедь праведника». И было бы неправильно хотя бы не взглянуть на эти фотокарточки поближе. Знаток своего дела не стал бы советовать товар, который не понравится покупателю. К тому же Гавриилу бы не помешало хотя бы немного отвлечься ото всей этой неприятной истории.

Возможно, ему действительно понравится. Гавриил не считал себя большим ценителем искусств, но некоторые произведения не могли не очаровать даже такого как он.

Что ж, продавец не солгал: несмотря на определенную привлекательность, «Исповедь праведника» выглядела не столь искусно, как работы «Лилии страсти». Позы моделей казались статичными, а сами снимки — чуть более размытыми. Но, все же, в них было какое-то очарование, казавшееся почти гипнотическим. Красота снимков, пусть и несколько испорченная их порочным предназначением, увлекла его не на шутку.

Особенно увлекательной оказалась та часть истории, где появлялся ангел, чтобы вознаградить главных героев за их благочестие. Сцены с его участием заинтересовали Гавриила достаточно, чтобы на несколько минут полностью вытеснить из разума мысли об «Искушении Марии» и возможном участии Табриса в его создании.

Он не раз видел подобные сюжеты, особенно в античности, на вазах чего только не рисовали. Но тот юноша на фото не был нарисован. Он был настоящим.

И желание, которое пробудил его вид, тоже было настоящим.

Гавриил успел задуматься, может ли он назвать это чувство восхищением чужой красотой, которой господь щедро наделил всех мужчин на фото. В восхищении, в конце концов, нет ничего порочного.

А потом понял, что у него эрекция.

В ней самой не было ничего особенно необычного — Гавриил пользовался телом, полностью копирующим человеческое, и, в частности, системой кровообращения, которую обычно держал запущенной. Во-первых, сердцебиение само по себе было приятным — будто в грудной клетке постоянно суетилось неугомонное маленькое животное, вроде крысы или белки, во-вторых, кровообращение многое делало удобнее, несмотря на некоторые трудности. Это лучше, чем вообще ей не пользоваться и на земле постоянно страдать то от холода, то от перегрева, как Рафаил. А с побочными эффектами Гавриил, как правило, вполне в состоянии был справиться.

Но раньше он никогда не связывал досадные неприятности, вроде случившейся сейчас, с настоящим сексуальным возбуждением. Они скорее возникали по причине того, что его чувства не всегда верно трактовались телом. Гавриил мог испытывать стыд или гнев, а тело отвечало на них подобным образом. Из-за этого он даже думал одно время отправить запрос на выдачу нового, но в остальном нынешнее ему нравилось — такого приятного роста, в меру крупное, с большими легкими, вмещавшими при вдохе много воздуха. Новое могло оказаться хуже.

К тому же привлекательность физического тела давала ему определенные преимущества в разговорах, особенно со смертными. Располагала к себе.

И то, что иногда тело поступало несколько самовольно, он готов был прощать.

Но то, что случилось сейчас, определенно выходило за рамки обычной потери взаимопонимания с собственной физической оболочкой. Потому что на этот раз реакция тела соответствовала его мыслям самым позорным образом.

Причиной возбуждения определенно были фотографии.

Поспешно перевернув верхнюю фотокарточку изображением вниз, Гавриил на всякий случай прикрыл глаза и попытался сосредоточиться на внутренних ощущениях.

Да, точно. Отвратительные изображения акта блуда каким-то дьявольским образом проникли в его сознание, смогли его помутить и даже отчасти растлить.

А, значит, он должен был избавиться и от этих фотографий. И как можно скорее.

С другой стороны, это были всего лишь изображения. Они не могли сами по себе причинить вред, а разобраться с причинами такой бурной реакции было бы не лишним.

Убедившись в том, что эрекция исчезла, Гавриил снова запустил сердце.

У него не могло возникнуть влечение к тому, кого он никогда даже не видел лично. Это было бы крайне распутно, а распутство Гавриилу не было свойственно. Значит, дело не в самом мужчине.

Свою роль играла иллюстративность, разница между фотографией и картиной. Конечно, Гавриил не сказал бы, что обделен воображением, но относиться серьезно к картинам было непросто. В конце концов, именно поэтому до «Искушения Марии» ни одна непристойная вариация на тему Благовещения его не задевала. Фото, со всей реальностью изображенного на нем, оставляло совершенно другое впечатление.

Он не слишком привык рассматривать тела раздетых людей, и даже не был уверен, что хоть раз видел какого-то мужчину в подобной ситуации: связанной с сексом, но не связанной с женщинами.

То, что он был сегодня немного расстроен, тоже добавилось к общей череде факторов, из которых эта неловкая ситуация и сложилась.

Перевернув фотокарточку, Гавриил снова взглянул на «ангела».

С предсказуемым результатом.

Конечно, эрекция не возникла мгновенно, но остальные признаки возбуждения были налицо: сердце самовольно начало биться чаще, а легкие неожиданно сделали пугающе глубокий вдох. Гавриил перевернул фотокарточку обратно, но облегчения не почувствовал и пришлось опять останавливать сердце. В третий раз за день. Сосуды немедленно отозвались ноющей болью.

Могла ли быть причина столь бурной реакции более конкретной? Сначала он отмел мысль о том, что дело было в нелепом ангельском наряде — привычку вожделеть ангелов Гавриил бы заметил за собой много раньше. Но, спустя несколько минут размышлений, неудобно прерывавшихся на попытки тела запустить процессы сексуального возбуждения без участия сердца, он понял, что, возможно, определенный смысл тут все же был.

Его привлек не столько сам ангел, сколько то, что он был изображен предметом вожделения.

Эта мысль была одновременно болезненно-приятной и ужасно оскорбительной.

Гавриилу нравилось, когда им восхищались и он первым готов был признать эту свою не самую достойную ангела особенность. Когда кто-нибудь заслуженно высоко оценивал его нравственные качества или безупречный вкус, он испытывал наслаждение. Означало ли это, что он желал и чтобы его вожделели самым непристойным образом, как ангела на фотографии?

К своему ужасу, Гавриил понял, что, возможно, да.

И это было почти так же нецеломудренно, как самому кого-то желать.

Попытки вспомнить, когда в последний раз кто-то показывал подобный интерес к нему, не помогали, а окончательно сбивали с толка. В голову лезли совершенно неуместные воспоминания — к примеру, о том, как Хастур погладил его бедро. Пусть это и было в большей степени притворство, все же, как демон, он вряд ли мог полностью очистить свой рассудок от похоти. И, скорее всего, в каждом его прикосновении, и, возможно, в каждом взгляде.

Следующим звеном в цепи стала теория о том, что желание находиться с ним рядом, которое время от времени Гавриил испытывал, было давно уже продиктовано не столько зашедшими в тупик попытками спасти душу, сколько неосознанным стремлением почувствовать чужую похоть.

Нет, это было уже глупостью. Гавриил недовольно фыркнул, и, предупреждая появление других подобных мыслей, убрал все фотокарточки в конверт.

Избавляться от них, пожалуй, пока не стоило. Они навели его на размышления о собственной греховности, а, значит, могли в какой-то степени помочь искоренить порочные черты и приблизить его к совершенной чистоте.

Гавриилу нужно было разобраться в этом вопросе детальнее. И, возможно, для этого потребуются еще материалы.

Но этим он мог заняться позже. Сейчас у него были дела.

+++

Найти Табриса всегда было непросто и он пользовался этим во все времена. Скорее всего, причиной была как раз та самая свобода воли, за которую он отвечал.

К счастью, как обязанный отслеживать злоупотребления чудесами, Гавриил мог поднять информацию о том куда и откуда Табрис предпочитал перемещаться. За последние десять лет, не считая церквей и работных домов, в Англии он чаще всего бывал по двум адресам — в лондонских доках и в одном манчестерском пабе.

Просмотр этих данных, конечно, был злоупотреблением уже со стороны Гавриила, но если бы у кого-нибудь возникли вопросы, он, несомненно, смог бы придумать благовидное оправдание: в конце концов, он работал с Табрисом уже давно, а любой, кто хоть немного знал Табриса, знал и что время от времени за тем лучше присматривать.

Так что оставалось всего лишь проверить оба адреса.

В доки, похоже, Табрис наведывался по старой моряцкой памяти, след оказался ложным. Зато над пабом быстро нашлись комнаты, в которые раньше уводили клиентов местные проститутки, но, как признался — за небольшую награду, естественно, — хозяин, уже не первый год занимала фотостудия. Внешность хозяина которой подозрительно походила на внешность Табриса.

После этого оставалось только дождаться его появления, которое нетрудно было отследить правильно подобранным чудом. Здесь Гавриилу было уже нечего опасаться: он следил за нравственным обликом своего формального подчиненного, что было очевидно необходимо, судя по «Похищению сабинянок».

Вот и все, после этого оставалось только дождаться, пока дрогнут незримые нити, сообщая о том, что Табрис прибыл на место. К счастью, ожидание не заняло много времени — видимо, он планировал что-то еще, возможно  даже более отвратительное, чем «Искушение Марии».

Можно было бы появиться сразу же, застать Табриса на пороге, но опыт подсказывал Гавриилу, что лучше выдержать небольшую паузу.

Конечно, слишком затягивать ожидание не следовало — бог знает, что можно было увидеть в подобном месте, — но все же потянуть минут двадцать для более эффектного появления стоило. И на этот раз, естественно, миновать паб, отправившись сразу в студию.

Гавриил даже на секунду задумался, не стоит ли надеть костюм в темных тонах, чтобы чувствовалась угроза, но потом решил, что это будет излишне.

В конце концов, он планировал строгий разговор, а не наказание. Хотя бы потому, что наказание вызовет вопросы наверху.

— Табрис!

— О, Гавриил… — судя по всему, план сработал идеально и Табрис его не ожидал. Отлично. И, к счастью, он сидел за письменным столом, а не развлекался с какой-нибудь девицей. — Это довольно неожиданно, мы с тобой давно не виделись.

— Думаю, ты знаешь, о чем я хочу поговорить. — Гавриил медленно подошел к двери, отсекая путь к бегству. Конечно, Табрис все еще мог использовать чудо, но вряд ли он не понимал, что не стоит убегать от этого разговора. В следующий раз Гавриил мог бы прийти за ним уже не один, а чем меньше на небесах задаются вопросом, почему ангел частенько заглядывает в фотостудию, ответственную за скабрезные открытки, тем лучше для самого Табриса.

— Типа, пожалуй догадываюсь, да, — Табрис медленно встал из-за стола и пошел на пару шагов ближе, точно прикидывая, стоит ли пытаться сбежать.

— «Искушение Марии».

— Ага, вот именно о нем самом я как раз и подумал.

Несколько секунд Табрис молча смотрел на Гавриила с таким видом, будто всерьез полагал, что этого «ага» достаточно.

Он принял вид настолько невинный, насколько это в принципе возможно для кого-то, выглядящего как взрослый мужчина семи с лишним футов ростом, и, возможно, будь кто другой на месте Гавриила, это бы сработало. Но Гавриил давно изучил все подобные уловки. В сущности, некоторые из них он изобрел.

Он позволил неловкой паузе затянуться достаточно, чтобы Табрис занервничал.

— Я хочу слышать объяснения. И в твоих интересах сделать их как можно более убедительными.

— Ну, слушай, это очень долгая история, и в двух словах так просто не расскажешь.

— Я не тороплюсь. — Гавриил скрестил руки на груди, надеясь, что выглядит достаточно угрожающе.

Табрис достал из внутреннего кармана вульгарно блестящий портсигар.

— Ладно. Видишь ли, все началось с тех дамочек в Малаге и Александрии, и Карфагене, короче, понятно: это же обычное дело для моряка — ходить к шлюхам. Капитан Камаль вот так и говорил, что не стоит доверять тому, кто не покупает себе немного любви на ночь. Попервоначалу я даже спрашивал у тебя разрешения, но быстро понял, что это не обязательно. Куришь? — Табрис протянул портсигар Гавриилу. — Бразильский табак, отменный. 

— Естественно, нет. Продолжай свою долгую историю.

— Так вот, да. Девчонки. Одна здесь, парочка в другом городе. Ты, конечно, одно время смотрел, как там мое целомудрие, но потом заметил, что кувшин не то, что разбит и обратно не склеить, а уже и вовсе в песок рассыпался, так что даже ты перестал этим интересоваться, а остальным так и вовсе плевать. И я в какой-то момент подумал: есть же какой-то предел. Типа, вода поднимается и поднимается до определенного уровня, и только после него потоп становится потопом. Есть грань, я перейду ее, и тогда ко мне явится кто-нибудь из вас, а то и сам Метатрон, или кто там приходит, когда все совсем уж плохо и дальше некуда, вот, короче, он и придет, и скажет, что такому грешному созданию на небесах не  место, и типа пошел бы я.

Тамиэль оказалась права: он проверял границы дозволенного.

Боже, не стоило позволять ей пасть. Несправедливо, что ее здравомыслие и наблюдательность достались аду.

— Если ты хочешь покинуть небеса, то можешь просто…

— Могу, но смысл-то не в этом, — Табрис чиркнул спичкой и раскурил папиросу. — Я хотел узнать, насколько далеко можно зайти. И вот я здесь, и богу типа просто плевать. Я зарабатываю продажей порнографии, трачу деньги на табак и опиум, но пока никто из вас не подпишет приказ о моем падении, я такой же ангел, как прежде. И получается, что святость как-то бессмысленна. Пока архангелу на хвост не наступишь.

Это было исключительно грубое выражение, но вряд ли стоило сейчас отчитывать Табриса за выбор слов. Может, именно этого он и добивался — хороший способ развернуть разговор в другую сторону.

— Ты и наступил.

— В принципе, да, но если с другой стороны посмотреть, то ты вроде и не считаешься. — Стиснув сигарету зубами, Табрис поднял руки, будто показывая, что сдается. — Знаю, все привыкли щадить твои чувства, но…

Видимо, для верности Табрис решил наступить на хвост еще раз.

— Давай я сообщу Варахиилу о твоем поведении и мы вместе посмотрим, считаюсь я или нет.

— Но самостоятельно ты мне устроить падение не сможешь. Я только это имел в виду, честно. Ты не сможешь из-за того, что с тобой случилась эта вещь, ну, которая случилась, а Варахиил не может, потому что я не ему одному служу.

— Это как?

— Видишь ли, не только ты сам расстроился, когда тебя сместили, и я, если что, считаю, что с тобой поступили несправедливо, а тот, кто все разболтал типа реальная крыса. Но речь-то не об этом, а о том, что я тогда такой: «Господи, если Гавриил падет, то мне крышка», потому что, ну, ты знаешь…

В отличие от большинства «ну, ты знаешь», сказанных Табрисом, это не было просто оборотом речи. Гавриил действительно знал.

Табрис начинал прислужником Люцифера, но вовремя отрекся от него и поступил в распоряжение Иеремиила. А тот вскоре пал, и Табриса отправили к Гавриилу, так что тот был его уже третьим начальником.

Варахиил стал четвертым, пусть и чисто формально — большая часть расформированной свиты Гавриила досталась ему, как ответственному за благословения. В этом ведомстве вечно не хватало рук.

— Короче, без обид, но я тогда здорово запаниковал, да просто перетрусил, и типа… перестраховался. У меня есть кое-какие друзья среди начал, ведущих учет архангельских свит, и я их попросил чуть-чуть подправить по мелочи кое-что. Не хочу, чтобы ты себе голову всякой ерундой забивал, но, если так в двух словах, то решения одного архангела для моего низвержения будет мало. Даже настоящего архангела, не тебя.

— Ты не можешь…

— Выходит, что могу, — Табрис выдохнул дым. — Это вы все не можете.

Это походило на правду.

Будь Табрис злонамерен, он бы вряд ли так просто все выложил. С другой стороны, если он не блефовал, то как-нибудь его наказать было проблематично. Разве что согласовав это с несколькими архангелами, а это не самая простая вещь.

С третьей стороны, Табрис, конечно, был испорченным и ненадежным, но в каком-то смысле Тамиэль была права. Рассказывать об «Искушении Марии» всем только чтобы его наказать определенно не стоило — при всей неприятности этой вещи, проступок был не так уж велик.

— Я не думал, что такая ерунда так сильно тебя расстроит, ты же типа должен быть невозмутимым и все такое.

Гавриил сделал вид, что не слышит эти слова.

— Мне правда жаль вроде как, далековато зашла шутка и все такое. Я был немного не в себе, когда это все придумал, если честно, это странная была идея, мешать опиум с алкоголем, а потом вроде как уже поздно оказалось сдавать назад. Я постараюсь как-нибудь загладить вину, честно.

— Сделай так, чтобы мне никогда больше не пришлось тебя искать, ни с какой целью. Это все, чего я хочу. А, и уничтожь все следы существования «Искушения Марии», будь так любезен.

— Ты хоть представляешь, сколько чудес на это уйдет? Типа, целая пропасть, тиражи у меня небольшие, но Пэт — красивая девчонка, да и ты неплох, их хорошо разобрали, я даже думал допечатывать.

— Мне плевать, даже если ты потратишь все чудеса на двадцать лет вперед. Эту дрянь больше никто и никогда не должен видеть, иначе я сделаю все возможное, чтобы тебя отправили следить за уборкой в холерном отделении самой убогой больницы на всем, блядь, земном шаре. Ясно тебе?

— Боже, да не злись ты так, я же типа попросил уже прощения. — Табрис снова затянулся сигаретой и сразу же, не оборачиваясь, загасил окурок об стол, а потом щелчком пальцев отправил себе под ноги. — Ладно, я все уберу, честно. Но тебе придется прикрыть растрату чудес с моей стороны. Иначе у Иегудиил будут вопросы, а мне ее вопросы не нужны, да и тебе тоже. Врать ей — все равно что разбежаться и прыгнуть в вулкан.

— Ладно. И ты, наконец, прекратишь бесконтрольные сношения с женщинами. То, что тебе чудом удалось не наплодить нефилимов…

— Эй, тут можешь не беспокоиться, — Табрис снова поднял руки. — Я, короче, сделал ту самую штуку, которую хотел сделать Варахиил,  когда, ну, избавлялся от лишних органов. Пришлось повозиться, чтобы не пострадало все остальное, зато я теперь совершенно безопасен.

Варахиил питал неприязнь к человеческим телам и одно время старательно пытался избавить свою физическую оболочку от разных слишком человеческих вещей, например, от пор кожи. И желудочно-кишечного тракта — Рафаил, к слову, тоже так сделала, а вдобавок выбросила еще и матку, утверждая, что пустое тело не такое тяжелое и с ним ходить удобнее. Насчет кожи Варахиила смогли переубедить — негоже архангелу, являясь на землю, выглядеть как ожившая статуя, это как-то пугающе. А вот свою мошонку, — по заявлениям самого Варахиила, по крайней мере, — он опустошил.

И, видимо, Табрис последовал его примеру.

Меньше всего Гавриил хотел знать, как Табрису стало известно, какие именно органы Варахиил предпочел выкинуть. Вряд ли он обсуждал это с подчиненными.

— Ты омерзителен в своей безнравственности.

— Это только ты всегда весь такой идеальный, я поэтому тебя для этой штуки и выбрал.

— Если ты не сдержишь свое обещание, то, видит бог, я найду способ тебя наказать, независимо от того, насколько старательно ты обеспечишь себе пути для отступления.

— Главное — не пытайся устроить мне падение, даже если что и получится, это для тебя же в конце концов боком выйдет. Типа, нехорошо как-то: с тобой работали трое из прежней свиты, и одно падение — это уже плохо, а два…

Теоретически, Табрис мог ему лгать, именно поэтому и выложил все так легко, а на самом деле у него не было ничего, кроме наскоро сочиненного обмана. Но проверять эту вероятность Гавриил не хотел. Чем быстрее проблема будет забыта, тем быстрее она будет решена.

Она уж точно не стоила обсуждения всей ситуации с другими архангелами.

— Нехорошо как-то прозвучало. Как будто я пытаюсь тебя запугать, а ведь это было бы неправильно. Давай вернемся к тому, что я сделаю все возможное, чтобы уничтожить последствия, а ты, вроде как, мог бы простить меня за эту ошибку.

— Я тебя ненавижу. Но прощаю, раз уж это так необходимо.

Несправедливость ситуации была просто-таки обжигающей: на Табриса действительно всем было плевать, и он мог делать что угодно, пить, курить и трахаться сколько захочется. А для Гавриила любая ошибка могла стать фатальной. Ему до сих пор припоминали и не найденный бордель в Венеции, и то, что уничтожение демонических артефактов закончилось сожжением Рима, хотя тут вовсе не было его вины, просто демоны оказались умнее, чем он тогда предполагал.

Не говоря уж о Благовещенье.

Да еще и кто-то разболтал, что он назвал Марию «пустоголовой сукой».

Табрис вздохнул:

— Не надо меня ненавидеть, это как-то неприятно звучит. Слушай, у меня есть деньги, я могу купить тебе что угодно. Хочешь арабского скакуна? Или, не знаю, ездового слона? У меня есть приятель в Индии, он добудет отличного слона. Или хочешь охотничью собаку? Я, типа, правда сожалею.

— И считаешь, что мое расположение можно выкупить за охотничью собаку. Очень мило.

— Вообще если так, то охотничьи собаки бывают довольно милыми. Если бы ты разок побывал на настоящей утиной охоте, ты бы понял, что я имею в виду. Мне кажется, тебе бы понравилось, ну, может, кроме самих мертвых птиц, потому что от них много грязи: кровь там, потроха разорванные. Легко испачкаться.

Гавриил раздраженно вздохнул. Вдобавок ко всему сегодняшнему, похоже, Табрис еще и считал его поверхностным. Употребляющий опиум любитель порнографии кого-то считал поверхностным.

— И ты, короче, извини, правда. Не знал, что ты так быстро обо всем узнаешь, или что обидишься. В смысле, всерьез обидишься, а не…

— Будь добр: заткнись, пока я не передумал.

Он прекрасно понимал, что это — временное решение, потому что Табрис неизбежно доставит небесам еще множество неприятностей. Но лучше временное решение, чем никакого.

К тому же спорить с Табрисом было бессмысленно, он все равно поворачивал русло разговора в любую другую сторону, и удержать стремительный поток его речи у Гавриила выходило не особенно хорошо, хотя он искренне сомневался, что хоть у кого-нибудь вышло бы лучше.

Разговор и так уже вышел достаточно долгим и унизительным, чтобы Гавриилу захотелось побыть наедине с собственными мыслями.

Хотя нет, лучше без мыслей. Накрыться крыльями и поспать. Где-нибудь, где никто ему не помешает. В уединенном месте, принадлежащем только ему.

— Знаешь, раз уж об этом зашла речь: кое-что ты все-таки можешь мне подарить.

+++

— Видишь: он тебя любит.

— Я подарил ему дом, и только после этого он типа меня простил, и это даже не была моя идея, он сам сказал, что если я подарю ему гребаный дом, он меня простит.

— Он так и сказал? Звучит как-то слишком прямолинейно для Гавриила.

— Не так, конечно, но смысл-то был именно в этом: я спросил, что мне купить ему, чтобы загладить вину, а он такой: «думаешь, меня можно купить за охотничью собаку?», а я тогда…

— Табрис, милый, не отвлекайся на детали. Ты посмеялся над драгоценным целомудрием Гавриила, и он никак тебя не наказал. Даже не заставил писать объяснительную записку. Не говори мне, что это ничего не значит.

— Значит, но не то, что ты думаешь. Узнай он, что это я ему продал «Исповедь», я бы точно не отделался одними просьбами о снисхождении, хотя как по мне — Гавриилу такие открытки только на пользу, но сама понимаешь: он сам-то так не думает. И он не любит меня, или Азирафеля, или кого бы то ни было еще из прежних подчиненных, и тебя не любил, он просто боится остаться совсем без свиты, ну, или вроде того, ты не хуже меня знаешь, что с любовью у Гавриила не очень, я вообще типа не думаю, что он это умеет.

Мать Слез грустно пожала крыльями.

Теоретически, архангел не может быть лишен любви. Практически — ей довелось общаться с каждым из них, и у нее сложилось ощущение, что они скорее фокусировали и отражали чужую любовь, чем вырабатывали свою.

— Я рад, что ты считаешь, будто я для него что-то вроде тупого младшего брата, но ты всегда была о нем слишком высокого мнения, и даже не пытайся доказать мне, что это не так.

Она не спорит. Спорить с Табрисом глупо.

Все, на что Мать Слез может рассчитывать — это сомнение, которое, возможно, удалось заронить в его душу.

Демоны часто занимаются чем-то подобным, просто в данном случае речь о сомнении, которое пойдет небесам на пользу, если ему удастся прорасти.

— Дело не только в Гаврииле. Поверь на слово, ты не будешь счастливее в аду.

— Я тебя понимаю, и не то, чтобы мне реально хотелось падать, конечно, и тогда вроде как получится, что я зря шантажировал Варахиила, насчет этих его, ну, ты знаешь… и вообще все зря как-то, но… — Табрис затянулся сигаретой. — Если б только этот поезд ходил в обе стороны, я бы непременно попытался доехать до преисподней и посмотреть, как там ведутся дела.

Посредственно.

Большинство ангелов испытало бы ужас, узнав, как именно ведутся дела другой стороной, потому что чем ад действительно был плох, так это немыслимым беспорядком. К сожалению, Табриса это вряд ли испугало — беспорядок был его родной стихией. 

— В любом случае, если бы я все еще была ангелом, то могла бы гордиться нашей небольшой игрой. Даже если ты не изменишь мнения насчет Гавриила, по крайней мере, юная Патриция больше не занимается… своей неприятной работой.

— Как и другие девчонки. Роза, одна из сабинянок, если честно, хочет продолжить сниматься, но хотя бы под фонарем больше не стоит, как раньше, и, как по мне, это тоже не так плохо.

Табрис хмыкнул.

— Жаль, вроде как, остальным не помочь. То есть я мог бы хотя бы попытаться, но по парочке за раз у меня это займет слишком много времени. А для чего-то посерьезнее нужно чтобы они сначала раскаялись, а то меня просто подрежут за перерасход чудес.

— Я понимаю, о чем ты. Все эти бедные девушки из Уайтчэпела… — Мать Слез грустно вздохнула. — Я должна найти способ помочь хотя бы некоторым из них.

— Без обид, но ты же демон, и типа я не думаю, что демоны в праве кому-нибудь особо помогать. Твой начальник головы отрывает за такое, разве нет?

Табрис был прав — в земной жизни Мать Слез действительно большинству проституток ничем не могла помочь, не подвергая смертельному риску не только себя, но и их самих. Однако, ее нынешняя форма отрывала массу других возможностей. Перефразируя пословицу, можно сказать, что демоны заставляют людей спешить там, куда ангелы боятся даже ступить.

— Мне стоит подумать, — сказала она, и, с улыбкой подступив ближе, поцеловала Табриса в щеку. Тот чуть вздрогнул от неожиданности, но не отстранился.

Приятно было знать, что они все еще друзья, несмотря на все перемены. Он все еще верит ее словам, поэтому и обратился за советом именно к ней. А, раз так, то, возможно, сомнению, которое она посеяла сегодня, суждено прорасти, и Табрис снова будет смотреть на Гавриила как раньше — может, не с уважением, но хотя бы с прежней чуть снисходительной симпатией. В конце концов, может у того и были проблемы с выражением любви, но он всегда так мило отзывался от Табрисе, высоко ценил его поддержку — пока тот сам не начал его сторониться, по крайней мере.

Табрис легко похлопал ее по плечу и вежливо отвернулся, позволяя Матери Слез призвать адские воды, чтобы вернуться домой.

Анон

Re: Тред конструктивно-директивной ебли архангела и жабы [Good Omens]

Анонче, несу благодарность из дежурки!

Анон, забаненный на холиварке, грустит, что не может сказать никакого спасибо анону из безблога жабогаврюши с макси типа "сквозь века". Открывал безблог только чтобы не зря в раздел заходить, потому что сама идея пародии не нравилась, но вскоре с размаху влип в зарисовку о Каине и Авеле и после не отрывался, пока не дочитал до онгоуинга.

Анон

Re: Тред конструктивно-директивной ебли архангела и жабы [Good Omens]

Это очень мило. Спасибо, что принес, анон 

Анон

Re: Тред конструктивно-директивной ебли архангела и жабы [Good Omens]

Я мужественно продолжаю. В принципе, осталось написать три нормальных части, одну милипиздрическую и отреставрировать пролог.
Пока впрочем написал одну нормальную часть и отреставрировал Вьетнам.

▼Традиционная наволочка⬍

Нью-Йорк удивительно мало для портового мегаполиса пострадал от эпидемии «испанки», естественно благодаря слаженным действиям городских служб. В частности большую роль сыграла пропаганда ношения масок, проходившая под девизом «Лучше выглядеть глупо, чем мертвым».
Бейрут — город, в окрестностях которого, согласно наиболее популярным толкованиям легенды, появился змей-людоед, ради убийства которого на землю спустился Георгий Победоносец.
Кхешаньская военная база находилась осаде с января 1968. Битва при Дакто произошла в 1967 году и считается одной из наиболее кровавых в истории Вьетнамской войны.
Влад Цепеш на самом деле не канонизирован официально ни одной ветвью христианской церкви, но временами имел статус пограничный с местночтимым святым.

▼Нью-Йорк, 1918 год нашей эры⬍

Он знал, что должен попробовать какую-нибудь новую стратегию, но всерьез опасался, что слишком резкая смена курса может отпугнуть Гавриила. Нужно было действовать плавно.

Закрепить их взаимную симпатию, а потом дождаться подходящего момента. Сразу после возвращения к прежнему статусу, например. Гавриил потеряет бдительность и можно будет немного его подтолкнуть к сексу.

К счастью, Хастур точно знал, что сделать, чтобы понравиться Гавриилу больше. И превосходный формальный повод для встречи у них тоже был: праведники в Новом Свете, боровшиеся с последним удачным изобретением Мора.

На самом деле, Хастур абсолютно не обязан следить за «испанкой» — никто за ней не следил, сама по себе она аду оказалась не особенно интересна. Но небеса вряд ли в курсе — ад официально никак не прояснял свои отношения с Мором, не говоря уж о раскрытии каких-либо деталей. И уж точно не в курсе возможных деталей сам Гавриил.

Поэтому, как решительный зрелый демон с тающей перспективой стать младшим маркизом в доме Уныния, Хастур завершил необходимые приготовления — очень важные — и отправился в Нью-Йорк.

+++

Гавриилу стоило некоторых усилий осознать, что он понятия не имел, что делать со своей симпатией к Хастуру, но теперь он по крайней мере мог сам себе признаться в этой проблеме.

Сама по себе любовь по-прежнему казалась ему не препятствием, а, наоборот, ключом к разрешению всего этого неудобства. Любовь, которая, как известно, не мыслит зла, все покрывает, все переносит, и так далее — очень полезная вещь, если хочешь оправдать демона. Другое дело, что к любви этой прилагались желания, которые все несколько портили.

О, нет, конечно же Гавриил не вожделел Хастура. Может, у него и были некоторые проблемы в этой области, но не настолько большие, чтобы вдруг решить отдать свое целомудрие демону.

Однако, осторожность не бывает лишней. Теоретически, он мог бы этого захотеть. В фильмах, которые он видел, это происходило именно так — неожиданно и неконтролируемо. Похоть заставала мужчин врасплох и им ничего не оставалось, кроме как предаться страсти прямо там, где они находились.

Это было художественное преувеличение, естественно, но, похоже, не слишком большое. Похоть не особенно поддавалась контролю. Неудивительно, что у Селафиила никогда не получалось вовремя остановиться.

Гавриил понятия не имел, к кому обратиться за помощью, доверив столь личную проблему. Конечно, Табрис бы не стал это разбалтывать, но что за совет он мог дать, учитывая его ветреный образ жизни? По этой же причине не подходил для откровенного разговора не подходил Азирафель: ему до Табриса было далеко, но он ужасно любил молодых мужчин, хоть и в основном невинным образом, однако, все же, целомудрие свое потерял примерно десяток юнцов назад. Тамиэль не подошла бы даже если бы не стала демоном. Она явно понятия не имела, что из себя представляет похоть. Обращаться к кому-то еще было откровенно опасно.

Так что Гавриил остался со своей проблемой один на один.

Самое очевидное решение — держаться от Хастура подальше — он сразу отбросил, как слишком простое и малоэффективное. Тем более, речь шла о спасении души, а не о какой-нибудь прихоти.

Так что избегать встречи, когда они оба оказались в Нью-Йорке, Гавриил не стал. Искать Хастура он тоже, естественно, не стал — не стоило выставлять себя навязчивым, или, того хуже, нуждающимся в компании.

Хотя, если честно, от компании он бы не отказался. В Новом Свете было маловато ангелов и затяжные визиты бывали немного скучными.

«Испанка» сделала ситуацию еще хуже: работы было много, но вся она была оскорбительно мелкой: следить, чтобы никто лишний не умер, не позволять никому злоупотреблять чудесами, передавать ангелам-хранителям послания от Рафаил и тому подобная чушь. Даже просиявшие во время эпидемии праведники были скучнейшими за всю историю — сплошь согласные работать в больницах добровольцы и авторы плакатов, напоминающих, что лучше выглядеть глупо, чем умереть. Довольно сомнительная истина.

К тому же из-за эпидемии оказался закрыт клуб «Мятный час» — единственное место в Нью-Йорке, которое Гавриилу нравилось: небольшой неофициально существовавший кинотеатр для ценителей откровенного искусства. Именно благодаря показывавшимся в этом клубе фильмам он смог ознакомиться с похотью во всех заинтересовавших его аспектах, не ставя свое целомудрие под угрозу.

Там были очень строгие правила, поэтому Гавриил всегда мог удовлетворить свое любопытство и полюбоваться человеческой красотой без риска попасть в неудобную ситуацию. Когда он попытался посетить подобное заведение в Париже, какой-то наглец ущипнул его за зад. Довольно болезненно, к слову. В клубе «Мятный час» такое не допускалось, самое худшее, что могло там произойти — обмен визитками с предложением продолжить знакомство.

И вот проклятая болезнь отняла у Гавриила последнюю возможность развлечься. Не считая прогулок вокруг «Утюга», один из верхних этажей которого небеса арендовали для временного штаба — хоть люди в Новом Свете и справлялись с эпидемией неплохо, поддержка им не помешала.

Правда, Гавриил предпочел бы заниматься поддержкой в чуть менее душном городе. Но этого ему никто не предложил, и выбирать, в сущности, он мог только место для прогулок: вокруг «Утюга» или внутри него. И второй вариант не выглядел особенно привлекательным — полностью свободны для посещения во всем задании оказались только лестницы, а хоть тело Гавриила и было довольно сильным, также оно было тяжелым, и спустя пару десятков лестничных пролетов он неизменно чувствовал себя немного расстроенным. Отдаляться от «Утюга» на значительное расстояние он также не хотел — его могли вызвать в любой момент, и было бы глупо ставить себя в ситуацию, требующую дополнительной траты чудес.

Так что теперь, лишенный возможности смотреть вечерами фильмы, Гавриил проводил свободное время, прохаживаясь по улицам вокруг «Утюга». И именно здесь он и столкнулся с Хастуром. Буквально столкнулся, заворачивая с Пятой Авеню.

Он ощущал присутствие Хастура: характерную для всех демонов тьму в сочетании с особым личным отблеском — если у мрака может быть отблеск, конечно. Да и запах — для обывателя он бы затерялся в обычном зловонии Нью-Йорка, но Гавриил его узнал безошибочно. Так что, почувствовав приближение Хастура, он начал вглядываться в попадавшихся на пути бродяг, разносчиков газет, чистильщиков обуви и прочий сброд, надеясь узнать его среди них. И, вглядываясь в очередного маячившего вдалеке бездомного, Гавриил налетел на неожиданно вышедшего из-за поворота довольно рослого мужчину, одетого как клерк, которого недавно вышвырнули с работы.

— С дороги, ублюдок!..

— Прости. Ты ушибся? — почему-то совершенно не оскорбившийся незнакомец осторожно одернул пиджак Гавриила.

Видимо, хотел незаметно вытащить кошелек. Что ж, он выбрал не ту жертву.

— Убери свои поганые руки, или я их тебе…  — Гавриил одной рукой сгреб его за ворот и, только чуть приподняв его в воздух, наконец, посмотрел незнакомцу в лицо. — А, Хастур. Господи, это ты?

Это действительно был Хастур.

Гавриил осторожно позволил ему снова встать на землю.

— Я. Ты сильно ударился?

Вообще-то, да, довольно сильно, на теле наверняка останется синяк. И почему-то мысль об этом показалась Гавриилу смутно непристойной.

— Я тебя не узнал. На тебе что, относительно приличный костюм? — отряхнувшись, Гавриил обошел Хастура по часовой стрелке, внимательно разглядывая. — Выглядит довольно новым.

— Он новый.

— Необычная для тебя маскировка.

— Это не маскировка. Я просто решил немного пересмотреть свои взгляды на одежду. Можешь считать это своим позитивным влиянием.

Ни заплаток, ни вылезших ниток, ни пятен от непонятно чьей блевотины. Костюм был даже подходящим по размеру. Немыслимое щегольство по сравнению с тем, что Хастур носил обычно.

— Но почему? Это на тебя не похоже. Тебе всегда нравилась одежда снятая с трупов или найденная в мусоре.

— Зато тебе она не нравилась. Вечно смотрел на нее с отвращением. Я подумал, что раз мы с тобой довольно часто видимся…

Гавриил на всякий случай обошел Хастура еще раз, уже против часовой стрелки. Тот все еще выглядел как Хастур, просто нормально одетый.

Это было довольно странно. Хастур редко поступал непредсказуемо.

— Конечно, подгонка по фигуре бы не помешала, и ты выглядишь ужасно бледным в этих цветах влюбленной жабы.

— Каких-каких цветах?

— В серо-зеленом. Не твои цвета. Если уж так хочешь что-то зеленое, то выбери более светлые и более холодные оттенки. Цвет амброзии, нефритовый, может, даже светлые тона изумрудного. Их хорошо сочетать с темно-синим или темно-пурпурным.

Гавриил хотел добавить, что мог бы, при случае, помочь подобрать более подходящие цвета, но на середине фразы его настигло осознание очень важного факта: Хастур отказался от, вероятно, самой отвратительной своей черты, потому что они с ним часто видятся.

Он был из тех демонов, которые выглядят мерзко — таких, в принципе, в аду большинство. Но в основном это выражалось в наносных деталях, способных оттолкнуть разве что человека, и то недалекого. Возможно, исходивший от него цветочный запах и был несколько резким, но не более того. На земле было множество вещей, пахнувших гораздо хуже. Признаки болезней на коже могли вызвать неприязнь у боящегося заразиться смертного, но никак не у серьезного здравомыслящего архангела.

Однако, манера носить одежду, выглядевшую так, будто она и сама прошла все круги ада, была по-настоящему мерзкой. А Хастур от нее отказался, чтобы не расстраивать Гавриила.

— Но в целом это, конечно, гораздо лучше, чем что бы то ни было, что ты носил раньше, — добавил он.

Разумеется, обязанность Хастура, как демона, быть отвратительным, не шла ни в какое сравнение с обязанностью самого Гавриила выглядеть величественно, отражая величие небес, но все же удержаться от сравнения было тяжело.

Господи, он сам вряд ли бы пошел на что-то подобное.

Точно бы не пошел. Не ради кого-то другого, по крайней мере.

Каким-то дьявольским образом Хастур опять оказался праведнее.

— Я рад, что тебе нравится. — Голос Хастура беспокойно дрогнул. — Но я прибыл не для того, чтобы обсуждать одежду. Мне хотелось бы получить кое-какую информацию, и ты мог бы мне помочь.

Когда Хастур в последний раз о чем-то просил, дело едва не кончилось очень неприятным разговором с Варахиилом. Так что разумнее всего было бы отказать. Но грань между осторожностью и трусостью была здесь досадно тонкой.

Показаться трусом Гавриил не хотел. Не теперь, когда между ними выстроилось такое глубокое взаимное доверие.

— Я слушаю.

— Мне нужны имена праведников, ставших праведниками только во время эпидемии. Потому что их, очевидно, легко… хм… сделать снова неправедными.

Он явно что-то утаивал.

+++

— И ты решил, что я тебе помогу?

— Да. — Врать короткими фразами было намного проще. — Они стали праведниками при очень специфических условиях. Согласись, не так уж это и праведно.

Гвариил пожал плечами, всем своим видом показывая, что на праведников ему плевать. По крайней мере, на этих. У него было довольно странное для ангела отношение к работе: похоже, ему нравился процесс, но мало волновал результат. По крайней мере, пока он оставался в пределах статистической нормы.

— К тому же, хорошие праведники не поддадутся так легко на искушение демона.

— Ты прав, — Гавриил звучал несколько рассеяно, и, судя по всему, все еще рассматривал его костюм. Новая тактика оказалась довольно эффективной. — Думаю, я смогу принести тебе список. Если обещаешь никого из них не заражать ничем хотя бы до тех пор, пока мы не закончим с этим сраным гриппом. Подождешь здесь, скажем, с полчаса? Я загляну в офис, перепишу все из нашей картотеки и вернусь.

Гавриил задумчиво окинул взглядом треугольное здание, у которого они стояли.

— Может, чуть больше. Я неплохо бегаю по лестницам, но это не особенно приятно.

— Честно говоря, я надеялся, что мы проведем вместе чуть больше времени. Если ты, конечно, достаточно свободен сегодня.

— Не думаю, что тебе стоит заходить в «Утюг».

— Там опасно? — Вообще-то Хастур и сам мог догадаться: из здания буквально тянуло праведностью, мокрыми птицами и цветочной пыльцой, хоть этот запах и сливался с собственным запахом Гавриила, он все же был достаточно отчетливым. Типичное гнездо ангелов.

— Естественно. Ты и так подошел опасно близко. Уверен, ты не хочешь выяснять отношения с парой очень вспыльчивых престолов.

Нет, вот этого Хастур точно не хотел.

Престолы его пугали.

Не только его, конечно, они вообще были жуткими. Чего только стоила их физическая форма: большинство ангелов, включая падших, были в большей или меньшей степени привязаны к своим физическим телам, и это напоминало столь любимую Баламом одержимость, при которой бесу разрешалось вселиться в тело какого-нибудь смертного. Даже херувимы не особо отличались в этом от остальных, просто их тела были расположены под другим углом относительно пространства-времени — Азазель как-то раз объяснял, но свел все к очень сложному описанию группового секса, и в итоге Хастур потерял нить повествования. Но престолы были принципиально другими — видимо, Бог был в странном настроении, когда их делал. Поэтому их человекоподобные тела были просто продвинутой формой иллюзорного чуда, под которым могло прятаться что угодно.

Ангелы-змеи были еще не худшими в этой породе.

Все в аду, равно как и на небесах, помнили историю о престоле которая однажды чуть не уничтожила Бейрут, неожиданно превратившись из девочки-подростка в плюющегося ядом двухголового варана-альбиноса длиной добрых пятьдесят ярдов — ей не понравилось, что жители города какие-то недостаточно праведные. К счастью, из ада вовремя прибыл Пеймон на своем белом верблюде и с помощью пары сотен скорбных духов смог без лишнего насилия загнать ее обратно на небеса до того, как дело зашло слишком далеко.

Не то, чтобы Хастур имел что-то против варанов. Но сталкиваться с плюющимся ядом или чем-нибудь там еще, ангелом, который еще и длиной с пару автобусов, он точно не хотел. А с двумя такими — тем более.

— Стоять на улице и просто ждать тебя я тоже не хочу.

— Согласен. Это скучно. — Гавриил задумчиво нахмурился и Хастур неожиданно понял, что скучал по этой прелестной складке между бровей. — Можешь подождать меня где-нибудь в кафе или в парке. Я бы с тобой с радостью куда-нибудь сходил, если найдется время. Тут неподалеку был один славный клуб... Впрочем, неважно. Он все равно закрыт. Забудь о том, что я сказал.

Возможно, Хастуру показалось, но в какой-то момент уши Гавриила немного порозовели.

— Наверное, лучше в парке. Сможем после этого немного пройтись вместе. К тому же я не уверен, что окрестные кафе все еще работают.

Звучало как приглашение свидание.

Конечно, Гавриил не станет звать его на настоящее свидание, но все равно звучало именно так.

— Я слышал, у тебя есть собственный дом в Новом Свете. Мы могли бы…

— Откуда ты это знаешь?

От Богула, а тот, вроде бы, ссылался на Мать Слез, но вряд ли она это узнала от какого-нибудь мертвого ребенка. Будь Богул немного больше склонен врать, Хастур бы не поверил.

— Слухи легко распространяются. И этим я поверил. Тебе ведь нужно место, чтобы остаться наедине со своими мыслями.

— Что-то вроде того. Чудесное место. Думаю, тебе оно тоже понравится, там озеро рядом. Может быть, как-нибудь я тебе покажу, — в голосе Гавриила проскользнули мечтательные нотки, — но не сегодня. Это слишком далеко отсюда.

Если бы Хастур знал, что стоит ему купить новый костюм, и Гавриил тут же начнет приглашать его к себе, то сделал бы это еще тысячу лет назад. Может, даже полторы.

— Уверен, там очень славно, — по крайней мере, славно по меркам Гавриила. Может быть, цветы повсюду.

Точно, какие-нибудь особенные неувядающие райские цветы, от которых нет мусора. И огромная гардеробная с зеркальными стенами.

Жаба квакнула и, оторвавшись от грозивших зайти слишком далеко размышлений, Хастур спросил себя, почему он вообще задумался о том, как должен выглядеть дом Гавриила и есть ли там цветы. Для самоуспокоения он попытался довести мысль о зеркальных стенах до чего-нибудь непристойного и у него даже почти получилось.

— У меня тоже есть что-то вроде дома. Даже несколько. Скотобойня под Манчестером, например, и одно здание в Венеции, где раньше был бордель, и еще одно место недалеко от вокзала в Калькутте, но вообще-то оно принадлежит моему брату. Тебе бы ни в одном из этих мест не понравилось. Грязно и влажно.

— Я бы, возможно, рискнул взглянуть.

Это было уже немного чересчур, но Хастур все равно кивнул. Скорее всего это все равно была одна из столь любимых Гавриилом абстрактных фраз, в которых он обещал однажды объяснить больше, или например, перестать считать всех демонов одинаковыми.

— Подождешь меня в Мэддисон-сквер? Где-нибудь у фонтана. Надеюсь, часов до пяти я свободен, и, если меня не перехватят в офисе, можем немного поболтать. Ты же не против?

— Думаю, я смогу найти для тебя время, — Хастур понадеялся, что это звучит убедительно, а не как слишком поспешное согласие, выдающее истинные намерения. — Если обещаешь не задерживаться.

— Это зависит не только от меня… — Гавриил задумчиво посмотрел ему в глаза. — Ладно, обещаю.

— Клянешься каждой полоской на галстуке? — в голове Хастура эта фраза звучала чуть более легкомысленно и от этого могла сойти за игривую. Произнесенная вслух она казалась скорее просто дурацкой, но, с другой стороны, Гавриилу в любом случае приятно, когда отмечают его одежду.

— Коне… — Гавриил медленно моргнул и снова посмотрел Хастуру в глаза, видимо, пытаясь понять, насколько тот серьезен. — Тебе нравится мой галстук?

— Пожалуй. — «Нравится» — громкое слово, но выглядел галстук и вправду недурно. Такой типично гаврииловский: светло-фиолетовый с зелеными диагональными полосами.

— Могу купить тебе такой же. Хотя, думаю, вересковый тебе не пойдет, нужно что-то вроде сумеречно-зеленого.

— Не надо. Просто приходи побыстрее.

— Обязательно, — с улыбкой — немного слишком широкой, чтобы выглядеть полностью искренней, но все равно очаровательной, — Гавриил легко похлопал его по плечу и, резко развернувшись, ушел быстрым шагом. Хастуру оставалось только выполнить свою часть договора и отправится в Мэддисон-сквер.

В ухоженных парках было что-то раздражающее: где-то они выглядели почти естественно, напоминая рощи, росшие вокруг адских рек, но от этого только отвратительнее выглядели всякие дорожки и фонтаны. Слишком много порядка.

По крайней мере, долго ждать не пришлось: Гавриил прибыл без лишних задержек, как и обещал. Он молча сел на скамейку с Хастуром рядом и, откинувшись назад, замер на несколько секунд, то ли переводя дыхание, то ли просто красуясь. Гавриил вытащил из внутреннего кармана небольшой футляр, похожий на портсигар, извлек из него расческу и провел ей по волосам, укладывая на место чуть выбившиеся пряди.

Да, он определенно красовался.

Падшие ангелы обожали обсуждать своих бывших начальников, и когда дело доходило до разговоров о Гаврииле, все они сходились во мнении, что он пустой, самовлюбленный, способный интересоваться только модными нарядами. Это, конечно, было не так, но Гавриил действительно любил красоту, в том числе и свою собственную. И любил, когда ее отмечали другие. Так что сейчас был хороший момент, чтобы сказать ему пару приятных фраз, но Хастур не рискнул. Во-первых, он сегодня планировал пробовать новые стратегии, раз уж старые показали себя неэффективными, во-вторых, он притворялся, что пришел по делам, и не стоило так быстро сводить все к ухаживаниям. Это было бы подозрительно: слишком большие шаги вперед выглядят нарочито.

— Вот. — Гавриил с улыбкой протянул явно вырванный из блокнота листок. — Это все, кого мы причислили к числу нью-йоркских праведников за время эпидемии. Одиннадцать человек.

— Да. Вижу, — с сомнением произнес Хастур.

Почерк у Гавриила был ужасный. То есть, по-своему красивый, но прочесть написанное стоило немалых усилий: огромные заглавные буквы цеплялись друг за друга острыми углами, подстрочные хвосты свисали лианами, оплетая написанные под ними слова, и в целом список смутно напоминал изображение готического собора, попавшего в джунгли.

— Извини, если немного неразборчиво. Я писал в спешке, не хотел, чтобы меня застали. Ненавижу объясняться с низшими чинами.

— Все хорошо. — Вообще-то, к примеру, вторая фамилия в списке могла быть с равным успехом «Рочестер», «Рэндольф» или вообще «Роше», и будь список действительно важен, Хастуру бы стоило самому залезть в небесную картотеку, чтобы переписать все нормально.

Он сложил список и убрал в карман брюк.

— Мы пройдемся немного? Я бы не хотел сейчас возвращаться в офис. Там скучно. Даже поговорить не с кем.

Взглянув на часы — скорее просто для вида, спешить было некуда — Хастур кивнул.

В парке было немноголюдно, в самый раз для небольшой прогулки. Было бы глупо отказываться, особенно учитывая то, что в последний раз свидание у них было в момент провала эпидемии измененной проказы. Не считать же свиданием провалившийся ужин праведников.

— Понимаешь, хоть сюда и отправили тех двоих престолов, в основном на местах работают свободные ангелы-хранители, а они такие тупые, мелочные твари… — Гавриил неожиданно остановился и, резко повернувшись к Хастуру, окинул его пристальным взглядом. — Ты же не был ангелом-хранителем до того, как?..

— Конечно, нет. Я вообще не…

— Я знал! — просиял Гавриил. — Конечно, ты не один из них. Они — вроде маленьких собак, которые увязываются за тобой и тявкают, пока не оглохнешь. И они терпеть не могут работать, одни сплетни на уме. Ты совсем не такой. Насколько бы проще была бы моя жизнь, если бы все относились к своей работе как ты, а не как эти вздорные пустоголовые твари.

— Ты явно на них зол.

— Да. То есть, нет, конечно же нет, но я бы злился, если бы не был ангелом. Мы гневаемся только в исключительных случаях.

— Нет ничего плохого в том, чтобы злиться.

— Легко тебе говорить.

Хастур мог бы осторожно возразить. Мог бы привести в пример самого себя: в конце концов, демонам не полагалось испытывать к кому-либо симпатию, так же, как ангелам не полагалось злиться друг на друга, но все же Хастур с братьями всегда старались держаться рядом. И они от этого не переставали быть демонами.

Но потом Хастур решил, что это как-то слишком откровенно. Он же планировал продолжать втираться Гавриилу в доверие, чтобы тот начал считать его другом, а не посвящать его во все детали жизни в аду, чтобы тот как-нибудь использовал в своих целях полученную информацию. Лучше сменить тему.

— Судя по тому, что Нью-Йорк справляется с «испанкой», твоего личного усердия достаточно для спасения города.

— Праведники тоже стараются. Конечно, Рафаил их вдохновляет, а я, помимо всего прочего, слежу, чтобы ее помощники доводили вдохновение до цели. Работа довольно скучная, но после такой всегда любая секунда отдыха кажется ярче. Приятно в свободное время пройтись по парку. Поспать. Посмотреть какой-нибудь хороший фильм.

— Посмотреть фильм? — Это была, вероятно, последняя фраза, которую Хастур ожидал услышать от Гавриила.

— Да, — судя по тону, самому Гавриилу ничто тут странным не оказалось. — А тебе что, не нравится кино?

— Конечно, нравится, — вообще-то, Хастуру скорее нравились кинотеатры: маленькие темные рассадники болезней и пороков, где люди с удовольствием прятались от лишних глаз, если хотели украсть чей-то кошелек, совершить нелегальную сделку или заняться онанизмом. И еще там часто чихали, распространяя грипп на пару ближайших рядов. — Просто не ожидал, что оно нравится и тебе. Пожалуй, мы могли бы сходить на какой-нибудь фильм вместе.

— Не уверен, что это хорошая мысль. Я смотрю фильмы не ради пустого развлечения, а чтобы разобраться в человеческой природе, не подходя к людям слишком близко. Возможно, твое присутствие будет меня отвлекать. Но, если ты сам выберешь что-нибудь не особенно неуместное, то я постараюсь найти время... Пожалуй.

Гавриил на пару секунд остановился глядя куда-то в сторону Бродвея.

Хастур подумал, не стоит ли сказать что-нибудь насчет того, как ему идет эта стрижка. Пожалуй, нет. Обычные комплименты не то, чтобы потеряли силу со временем — у них ее особенно и не было. Раз уж пришла пора пробовать новые методы, старые можно было пока отложить в сторону все скопом.

Когда они свернули на затянутую плющом тенистую аллею, Хастур украдкой подобрался чуть ближе к Гавриилу, чтобы невзначай обхватить пальцами ладонь — так  делают пары, когда гуляют вместе, а они именно пара, по крайней мере, должны ей стать, — но тот неожиданно заложил руки за спину.

Он, конечно, здорово выглядел, когда так делал, хоть и начинал немного смахивать на надувшегося голубя, но Хастур предпочел бы все-таки взять его наконец за руку. С каждым столетием недостижимость этой цели становилась все абсурднее.

— Можно задать тебе немного личный вопрос?

Вокруг не было никого, они остались один на один и могли говорить откровенно. По крайней мере, Хастур надеялся, что могли.

— Естественно. — Остановившись, Гавриил небрежно привалился спиной к увитой плющом шпалере.

Он буквально излучал уверенность и это ощущение передалось Хастуру, хотя, по идее, вид самоуверенного ангела должен был вселять ужас. Или хотя бы сомнения в своих силах. Но, видимо, Хастур, за годы коротких встреч, слишком привык к Гавриилу и его уверенности, чтобы воспринимать ее как что-то враждебное.

Занимай он более высокое положение в адской иерархии, Гавриил мог бы это использовать. К счастью для них обоих, Хастур — просто Хастур.

+++

— Я знаю, что для вас, ангелов, любовь важнее всего…

— Да.

— Да. Скажи, ты любишь меня? — Хастур подступил на шаг ближе, и его жаба уставилась на Гавриила со скептицизмом. Она бывала немного раздражающей.

Гавриил уже несколько лет готовился к этому разговору, но так и не смог подобрать подходящие слова. Он хотел сказать, что любит Хастура как брата, но это было очень неподходящее выражение по двум причинам: во-первых, несмотря на всю невинность, его чувства к Хастуру все же были скорее романтическими, чем родственными, отрицать это было бы наивно, а во-вторых, Хастур давно уже понял, что Гавриил не слишком ладит с братьями. Еще не хватало, чтобы он запутался.

С другой стороны, любовь можно было выразить не только словами.

Возможно, так будет даже лучше.

Гавриил сделал глубокий вдох.

Раз Хастур пошел ради него на уступку и перестал одеваться в позорного вида тряпье, его нужно было наградить.

Скромным и как можно более целомудренным поцелуем. Очень практичное решение: поцелуй закрепит их взаимную симпатию, и, заодно, разрушит сомнения в ее природе.

— Так ты…

Может, в щеку? Нет, это тоже может его запутать.

Гавриил не целовался больше пяти тысяч лет, но вряд ли практика так уж важна. Конечно, он знал, как это делается. И множество раз видел в фильмах, просмотренных в «Мятном часе».

— Для некоторых вещей трудно подобрать слова.

— Даже посланнику господню?

— Да, даже мне.

Неожиданно Гавриил ощутил щемящее чувство, холодной волной поднявшееся в груди.

Он очень зря вспомнил о тех фильмах. У их познавательности была и обратная сторона.

Если раньше Гавриил еще мог думать об угрозе своему целомудрию как о чем-то абстрактном, то теперь, всесторонне изучив вопрос, он буквально видел бессчетное количество возможных способов, которыми Хастур может над ним надругаться, как только предоставится возможность.

И именно ее Гавриил ему сейчас предоставлял.

Конечно, он легко справился бы с любой физической угрозой — не говоря уж о том, что, технически, потерять целомудрие в результате насилия было невозможно.

Но Хастур мог вовлечь его в блуд обманом. Искусить, зачаровать, сбить с праведного пути, как тот демон из Франции, запудривший мозги бедной дурочке Иегудиил. Она на тот момент, конечно, давно уже не была целомудренной, что делало ее гораздо более легкой мишенью, чем Гавриил, — но за две тысячи лет демоны наверняка усовершенствовали свои методы.

Хастур опустил ладонь ему на плечо.

Мысль о том, что он мог воспользоваться сложившимся доверием, была довольно болезненной, но исключать эту вероятность не стоило.

Гавриил почувствовал, что сердится на себя: так надеялся спасти другого своей любовью, а теперь оказался сам под угрозой падения в грязь.

Хастура, конечно, грязь не беспокоила. Ни в каком смысле этого слова.

Гавриил всегда объяснял свою симпатию к нему тем, что в Хастуре по-прежнему сильна была ангельская природа.  Но все же тот был демоном. Что для него целомудренный поцелуй, допустимый даже между братьями? Он сразу же возжелает получить больше. И найдет способ это получить. Сначала протолкнет язык между сомкнутых губ, а потом, запустив руку в волосы, потянет на себя, заставив пошатнуться.

Представив себе эту картину — необычайно живо, пожалуй, даже слишком, — Гавриил неожиданно понял, что дышит гораздо чаще, чем планировал, а щемящее чувство у него внутри из холодного стало вдруг очень, очень горячим.

Стоит ему дать малейшую слабину — и Хастур ей немедленно воспользуется.

В подтверждение этих мыслей, Хастур властно стиснул ладонью плечо Гавриила, явно указывая на то, что именно сделает, едва тот потеряет равновесие.

Поставит на колени. О, конечно же.

Поставит на колени, легким прикосновением принудит разжать челюсти и запихнет член Гавриилу в глотку, потому что демонам абсолютно точно не нужны целомудренные поцелуи. Им нужен грязный трах. И то, что кто-нибудь обязательно их застанет за этим занятием, Хастура вряд ли остановит. Демоны грязны и распутны. Одни мерзости на уме.

Даже жаба глаза закрыла.

— Твои уши так мило розовеют, когда я к тебе прикасаюсь.

Гавриил хотел заметить, что в нем нет ничего милого, что такие унизительные покровительственные слова Хастур может засунуть поглубже в свою жабу, и пусть, наконец, оставит в покое его уши, но тот нежно провел рукой до его локтя, заставив все слова прилипнуть к языку.

Нет.

Нельзя поддаваться искушению.

Хастур медленно повел руку ниже, к кисти.

Усилием воли Гавриил заставил себя задуматься о происходящем и взглянуть на все хотя бы относительно со стороны.

Он мог понять, почему Хастур сейчас очевидно — это было ясно даже по его голодному взгляду — в своих мыслях прелюбодействовал с ним самыми грязными способами. Он демон. Он испорчен.

А вот откуда это взялось в собственных мыслях Гавриила?

У него же не могло на самом деле, а не в глупых фантазиях, возникнуть влечение к демону?

Или могло?

Гавриил отдернул руку, за секунду до того, как пальцы Хастура сомкнулись бы на его запястье.

Сердце по-прежнему билось быстрее, чем Гавриил бы этого хотел, легкие жадно втягивали воздух, а удивительно приятный жар внутри не утихал.

И ко всему прочему у него определенно была эрекция. Может, еще не полная, но достаточно выраженная, чтобы Хастур ее заметил. Не мог не заметить. Он ведь демон. Демоны только об этом и думают.

— С тобой все хорошо? — взволнованно спросил Хастур.

— Естественно. Не понимаю, почему у тебя возникли…

Гавриилу очень хотелось попятиться, но он сам себя лишил этой возможности, встав у шпалеры.

— Ты светишься. Это случается когда ты нервничаешь.

Кто вообще, будучи в здравом уме, возжелает демона? Пусть даже обходительного, нежного, по-своему заботливого и не лишенного следов ангельской красоты.

Гавриил почувствовал нарастающую панику.

Вот как это происходит. Сначала вдыхаешь воздух. Потом перестаешь видеть что-то недостойное в наслаждении силой и красотой выданного тебе тела. Начинаешь им пользоваться как человек — гулять, спать, заниматься физическими упражнениями. Потом пьешь вино и рассматриваешь неприличные фотографии. Смотришь фильмы. Позволяешь незнакомцам себя лапать.

А потом падаешь в объятия демона.

А потом просто падаешь. Потому что после такого у тебя не остается ни добродетелей, ни чувства собственного достоинства, ни возможности хоть как-то оправдать собственное поведение перед другими архангелами.

— Ты понятия не имеешь, что я чувствую.

Он был в смятении и не мог с этим бороться.

Он еще ни разу не был так зол на свое дурацкое тело, которому, конечно, именно сейчас нужно было отреагировать на все это самым порочным образом. Пока подобные неудобства оставались у него в голове, Гавриил мог отмахнуться от неуместных мыслей, но сейчас, когда его тело столь явно демонстрировало признаки похоти, игнорировать их было невозможно.

Возможно, его любовь к Хастуру все же не была целомудренной.

В сущности, прямо сейчас Гавриил был готов броситься на него как блядь последняя.

Он, конечно, не должен был думать о себе в таких выражениях, и не должен был так легко принимать мысль о своем позоре, но иначе не получалось. Проклятый коварный демон каким-то образом растлил его. Медленно отравил за все эти годы, испортил, подготовил к совращению, чтобы забрать его целомудрие.

Может, некоторые и поговаривали, что Гавриил чересчур гордится своим целомудрием, которое само по себе не было чем-то таким уж уникальным, но они не понимали главного. Он сам превратил собственную непорочность в свое оружие и свой доспех. Раз Бог дал ему не меч, не огонь, не копье или хлыст, а зеркало своей великой истины, значит, и сам Гавриил должен был стать зеркалом, безжалостно открывающим взгляду чужие пороки.

Как он сможет обличать других, если сам потеряет целомудрие?

Не говоря уж о том, что все будут над ним смеяться. Опять. При одной только мысли о том, как его после такого станут называть на небесах, Гавриил почувствовал как внутри что-то сжимается.

Сделав последний глубокий вдох, он остановил сердце. Перестал дышать. Позволил зрачкам чуть сузиться, чтобы выглядеть более спокойно.

— Отойди.

— Но…

— Или ты отойдешь от меня по доброй воле, или я тебя заставлю. И с чего ты вообще решил, что тебе можно ко мне прикасаться?

Хастур открыл рот, видимо, собираясь ответить, но посмотрев Гавриилу в глаза, так и не решился ничего сказать.

Он выглядел сбитым с толку и, пожалуй, даже расстроенным. Но лучше было немного его расстроить, чем поставить под угрозу все, включая собственную возможность снова стать архистратигом.

Эгоистичные желания — например, снова получить неограниченное количество чудес в свое распоряжение и никогда больше не общаться с людьми, — были немногим лучше распутства. Но все же лучше, в этом Гавриил не сомневался.

Сейчас ему очень сильно хотелось, чтобы рядом оказалась Тамиэль. Поцеловала бы его в щеку и сказала бы, что само по себе влечение к демону не делает его плохим или безвозвратно испорченным — не более испорченным, чем Селафиил или Иегудиил, по крайней мере. То есть в идеале Гавриил хотел бы, чтобы Тамиэль появилась бы после того, как Хастур уберется подальше со своим тлетворным влиянием, но немедленное появление, несмотря на некоторую неловкость, его бы тоже устроило.

Впрочем, какая разница. Тамиэль все равно уже давно была демоном, а демон конечно не станет тратить время на утешение запутавшегося архангела.

— Мой вопрос тебя расстроил?

Гавриил понял, что не может точно сказать — Хастур достаточно жесток, чтобы глумиться над ним в такой момент, или достаточно глуп, чтобы спрашивать всерьез.

Жаба, накрывшая морду лапками, ничем не помогала.

+++

— Ты понятия не имеешь, что я чувствую, — повторил Гавриил таким тоном, как будто это что-то объясняло.

Хуже всего было то, что Хастур толком не знал, удалось ли ему сегодня приблизиться к Гавриилу, как он планировал, или все кончилось провалом. И почему вообще вопрос о любви мог его так огорчить? Он же ангел, они друг у друга должны постоянно уточнять, кто там кого любит.

Он вряд ли мог понять, что Хастур планировал осторожно подвести разговор к поцелую — Гавриил был для такого слишком целомудренным. Неиспорченным и невинным. Он покраснел только из-за того, что Хастур осторожно погладил его по плечу; это было даже забавно: архангелу оказалось достаточно такой мелочи, чтобы щеки и шея покрылись румянцем.

Конечно, Гавриил и подумать не мог бы о чем-то грязном. Однако, не исключено, что ему не обязательно было понимать, его невинность могла работать на инстинктивном уровне.

— Не хотел тебя задеть, — честно сказал Хастур.

— Отойди еще немного. И прекрати быть таким… ангельским. Я знаю, какой ты на самом деле.

— Что?.. — «Что все это значит?», «В каком смысле ангельским?», «На каком еще самом деле?» и еще чуть ли не дюжина соперничавших между собой вопросов, среди которых был даже «А можно мне все-таки взять тебя за руку?».

Хастур понятия не имел, почему, но что-то у него внутри упорно твердило, что подержаться за руки просто необходимо.

— Просто прекрати.

Гавриил перестал светиться от силы секунд десять назад, и Хастур решил, что лучше обойтись без уточняющих вопросов.

Не надо торопить события. Гавриил уже готов пригласить его к себе, а там нетрудно будет потихоньку довести до постели.

Будто опять почувствовав его мысли, Гавриил сердито повел плечами и скрестил руки на груди. Он сейчас не дышал, и сердце, похоже, остановил, устыдившись того, как легко оказалось заставить его смутиться.

— Нам не стоит больше видеться сверх необходимого, если ты понимаешь, о чем я.

Хастур не понимал.

Начать стоило с того, что никакого «необходимого» у них не было.

— Я боюсь, мы можем друг другу навредить.

— Я не стану тебе вредить, — Хастур надеялся, что это звучит искренне. И что он ничего не испортил.

— Тогда… — Гавриил выдержал паузу, явно предназначенную для вздоха, который он сделал бы, если бы дышал, — позволь мне уйти.

Как будто Хастур мог не позволить.

Теоретически, он мог бы попробовать, но «не уходи» расстроило бы Гавриила еще больше — он ведь не просто так попросил, — а попытка удержать за руку и вовсе бы разгневала.

— Конечно, — тихо сказал Хастур, отступая на шаг, и, прежде чем он успел вежливо отвести взгляд, Гавриил исчез с белой вспышкой и тихим треском электрического разряда.

У Хастура остался только бесполезный список бесполезных праведников. Вытащив его из кармана, Хастур машинально смял бумагу в кулаке — она все еще немного пахла цветами и перьями, — но так и не смог ее выбросить. Просто затолкал обратно в карман брюк и быстрым шагом направился прочь из парка.

▼Вьетнам, 1967 год нашей эры⬍

О старшем сержанте Габриэле Э. Эйнджеле стоило знать несколько вещей. Во-первых, его действительно так звали, но любого, кто решил бы над этим посмеяться, ожидала хорошая трепка. Во-вторых, ростом он был всего пять футов и пять дюймов, но каждый дюйм был полон ненависти к этому миру. В-третьих, наблюдательность не раз спасала его в ситуациях, где любой другой бы отправился на тот свет и сделала его превосходной туннельной крысой.

А в-четвертых Габриэль Э. Эйнджел был праведником.

— Габриэль, ты не в курсе, почему не взлетаем?

— Хер знает. Может, они надеются, что лейтенант Пепперони сдохнет не дождавшись нас и можно будет не гонять вертушку.

Разумеется, он был не одним из небесных праведников, живущих добродетелями. Наоборот. Он был адским праведником, с наслаждением предававшимся большинству смертных грехов. И после смерти ему, скорее всего, предстояло стать адским святым, но чтобы смерть не наступила слишком рано, за ним нужно было присматривать.

На самом деле, большинство адских праведников — уж если не уважаемые многими люди, то по крайней мере, достойные члены общества. Как Хью Хефнер или Лукреция Борджиа. В прежние времена некоторые даже продвигались достаточно далеко, чтобы какая-нибудь земная церковь начинала считать их вполне небесными святыми — как в случае Влада Колосажателя, например. Но то ли люди с течением веков стали подозрительнее, то ли праведники мельчали, то ли гнев был не самым удобным главным грехом, чтобы в нем подвизаться, но Эйнджел, со всей его наблюдательностью и природным везением, определенно уже давно бы отправился на тот свет, если бы за его плечом не стоял время от времени какой-нибудь демон.

Сейчас этим демоном был Хастур, скрывавшийся под личиной простого парня из Бостона, Мартина Дональдсона. Которого, за чудом выживавший под каской высокий кок в стиле рокабилли, — под ним удобно было прятать жабу — Эйнджел прозвал «Элвисом».

— Слыш, Эйнджел, а почему ему можно назвать тебя по имени, а мне нет?

— Ну, — тот даже не повернулся в сторону сослуживца, — по двум причинам. Во-первых, Элвис — мой друг. А во-вторых, Шкет, ты — пидор.

Шкет хмыкнул и не стал продолжать разговор, оставив Эйнджела наблюдать за стоявшими посреди взлетной полосы спорщиками. Он умел подмечать мелочи и, может быть, именно поэтому они привлекли его внимание.

+++

Со стороны это выглядело так: грузный чернокожий мужчина с нашивками старшего лейтенанта размахивал потертым планшетом, к которому была прикреплена толстая стопка документов, и самозабвенно орал на своего собеседника. Тот — напротив, крайне худой, неуловимо похожий на генерала армии конфедерации и обвешанный медалями в таком количестве, будто вправду служил со времен гражданской войны — пытался ответить в том же тоне, но почему-то его слова постоянно тонули в постороннем шуме, и сразу же после этого его неопрятно одетая спутница наступала ему на ногу. Каждый раз. И по какой-то причине корреспондент военной хроники считал эту перепалку настолько занимательной, что уже четверть часа нарезал рядом со спорщиками круги, как почуявший падаль ворон. Из-за шума разобрать, о чем шел разговор, было трудно, но любой проходящий мимо человек уверился бы, что речь о местах в вертолете, который вот-вот отправится на запад через перевал.

На самом деле спор шел не о том, кому улетать, а о том, кому остаться, чтобы завтра двинуться в сторону Кхешаня. И, естественно, спорящие не были простыми вояками.

Самая любопытная деталь заключалась в том, что у обеих сторон не было ничего, кроме блефа и пустых угроз. И Бог, и Люцифер уже махнули на Вьетнам рукой, поэтому ангелам и демонам оставалось самостоятельно пытаться выдоить его до капли, раз уж они здесь.

В данный момент Иегудиил — Власть, Сила и Слава Господня, — несмотря на посильную поддержку Гавриила — бывшей Воли Господней — определенно проигрывала. Трудно было в чем-то их упрекать: когда речь шла о том, чтобы орать на противника до полной капитуляции, во всей вселенной не существовало твари, более подходящей для этого, чем лорд Пеймон. Потому что в основном ради криков он и был сотворен.

Дагон должна была всего лишь следить, чтобы он не сбивался на совсем уж нечленораздельные звуки — что случалось с ним чаще, чем хотелось бы. Обычно такую работу брали на себя Три Матери, но Мать Тьмы и Мать Шепотов застряли в Дакто, а Матери Слез Пеймон приказал оставаться в аду, как только узнал, что в деле замешан Гавриил. Ревность Пеймона зачастую была почти такой же непонятной и неудержимой, как его вопли.

Так что сегодня его усмирением сегодня занималась Дагон — изо всех сил надеясь, что он не рассердится. Ей совершенно не хотелось проверять, способна ли она пережить отрывание головы.

К счастью, несмотря на трудности, разговор шел в нужном аду направлении: ангелы готовы были отступить и не ломиться в Кхешань, достаточно было бросить им подходящую кость.

Поэтому, ровно после того, как Пеймон, издал очередной рев, напоминающий звук заходящего на посадку вертолета, Дагон вздохнула и сказала:

— Оставьте Кхешань в покое. Хотя бы на пару недель, пока мы не закончим. Если вам нужно получить звездочку от начальства, у меня есть неплохая наводка.

— Знаешь, куда ты можешь засунуть все свои наводки?

— Туда же, куда ты можешь засунуть свою манеру всех перебивать. — Иегудиил подняла руку, жестом пресекая любые попытки Гавриила продолжить обсуждение того, кто куда и что может засунуть. Обычно такое бы не сработало, но затяжной ор Пеймона сделал его гораздо сговорчивее. Впрочем, как и ее. — Допустим, я соглашусь. Рассказывай.

Дагон пожала плечами:

— Вертолет тот самый. Его посадят сразу за перевалом, чтобы бравые ребята смогли добраться до лейтенанта Пеллегрини без лишнего шума. Насколько я знаю, один из наших планирует заглянуть в старый скотомогильник по дороге, подобрать там кое-что интересное, чем можно будет поделиться с сослуживцами. Можете попробовать его остановить.

— С чего нам тебе верить?

— Проект курирует Вельзевул. Я не против, чтобы вы его засрали. Ненавижу ее и Мора заодно.

Иегудиил кивнула. В аду все соперничали друг с другом, и довольно логично, что Дагон не хотела упускать шанс подставить более могущественного демона. Возможно, лучше маленькая победа, чем большой и ненужный спор. И удастся избавиться от Гавриила.

Пеймон отступил на шаг, явно планируя очередной вопль, и Иегудиил вздохнула:

— Хорошо. Но если это — вранье, то я лично сдеру с тебя всю чешую.

+++

— Зацени Мисс Август, — Эйнджел ткнул пальцем в сторону Дагон. — Тот уголек бы не отказался ее пришпилить у себя над койкой, а?

Иногда Хастуру трудно было понять, что именно Эйнджел имеет в виду, но общий смысл уловить получилось: «уголек» — это Иегудиил, а Дагон, скрытая под иллюзорным чудом, может и не походила на девушку из «Плейбоя», но все же вполне могла показаться привлекательной, особенно для мужчины, давно не занимавшегося сексом. Эйнджел был как раз из таких: местных он избегал, а медсестры и радистки избегали его самого несмотря на, вроде бы, вполне сносную по человеческим меркам внешность.

Поэтому, когда дело доходило до смертных грехов, в плане блуда Эйнджел серьезно проседал: не считая шуток о пришпиливании чужих матерей, он был невинен как мальчишка, которому до полового созревания еще лет шесть.

Хастур догадывался, что должен как-то это исправить, но все попытки подтолкнуть Эйнджела к общению с проститутками, проваливались с треском и тот предлагал просто напиться или поиграть в дартс. Или в покер, несмотря на то, что в него почти всегда проигрывал и бросался на победителя с кулаками — впрочем, может в этом для Эйнджела и был смысл покера.

Словом, он был из тех, кто предпочитает проводить время с друзьями, а не с женщинами.

— Эй, Элвис, у нас че, от вертушки отвалилась табличка «девчонкам вход воспрещен»?

— Ты о чем вообще?

— Я о том, что к нам на борт прется какая-то пизда в розовой рубашке и бабкиных очках. И на мисс Сентябрь она не потянет, даже если побреется.

Хастур резко развернулся, чтобы повторить свой вопрос — и буквально столкнулся нос к носу с Гавриилом.

— Ты о чем?

Гавриилом в бледно-лиловой рубашке. И в очках.

— Мне стоило догадаться, что это будешь ты, — пробормотал тот.

— Вы че, знакомы?

— Разумеется, нет.

— Ага, вроде того.

Они произнесли это почти одновременно. Обычная ухмылка Эйнджела точно съехала вбок:

— Ну надо же.

Хастуру почему-то вдруг показалось, что вертолет становится меньше. Просто так вертолеты меньше не становятся, так что это было либо очень странное чудо, либо чувство неловкости. Скорее второе.

То ли из-за того, что он обычно встречался с Гавриилом в стороне от чужих глаз, и говорить с ним когда кто-то рядом было непривычно. То ли из-за того, что Гавриилу, равно и кому-либо еще с небес, в принципе нечего делать рядом с Эйнджелом.

Так или иначе, это было самое неподходящее время и место для столкновения с Гавриилом.

Хастур попытался осторожно взять его за плечо, чтобы вытащить из вертолета и нормально поговорить наедине, но секунду спустя понял, что ничего хорошего из этого не выйдет и убрал руку.

— Военная хроника. Меня отправили к лейтенанту Пеллегрини.

Гавриил использовал чудо для убеждения, вместо того, чтобы предъявить какие-то документы. Обычно ангелы так не поступали, для них не было проблемой придумать убедительную ложь или как-нибудь еще обойти правила. Особенно для Гавриила. Наверное, он соображал на ходу.

— Тогда ты в нужной вертушке, Мисс Сентябрь. Хотя не представляю, кого мог заинтересовать лейтенант Пепперони. Тот еще тупица.

Наклонившись к уху Хастура ближе, Гавриил очень тихо спросил:

— На мне же нет никаких лишних иллюзорных чудес?

Хастур внимательно осмотрел Гавриила. Не считая человеческого цвета глаз, очков и щетины — возможно, вполне естественной — тот выглядел как обычно.

С поправкой на то, что, несомненно, это была самая раздетая версия Гавриила, которую Хастур когда-либо видел. Только рубашка и штаны. И обувь, конечно, и, видимо, белье, и очки, но это по крайней мере в два раза меньше вещей, чем было на нем в их последнюю встречу в Нью-Йорке.

— Нет.

— Тогда почему он называет меня «мисс сентябрь»?

— Не знаю. Это у него больная тема.

— Сентябрь?

— Женщины. Он много кого так называет. Иногда — всех, кроме меня, Меера и Уайта. — Хастур кивнул на Шкета и Снежка. — Они просто пидоры.

— А ты?

— А я его друг.

Неожиданно Хастур понял, что очень давно не называл себя всерьез ничьим другом. Возможно, никогда.

Конечно, у него были братья, и Лигур, и, пожалуй, даже Дагон, когда не вела себя как сука, но все же настоящими, близкими друзьями они не были. Помимо того, что демонам не полагалось иметь друзей, Хастуру не особенно везло их заводить. У него были неплохие отношения с Лукрецией, но все же она оставалась в первую очередь служанкой.

Наверное — хотя если бы он сказал это вслух в аду, его бы заставили помыть рот святой водой — у Хастура не было никого более похожего на друга, чем Гавриил. По крайней мере, с ним иногда приятно было поболтать, время от времени он мог помочь. Если бы не необходимость его как можно скорее соблазнить, Хастур все равно бы с радостью с ним встречался.

Неожиданно он понял, что это похоже на еще один повод чувствовать себя неудобно. Хастур не был уверен, что дружба работает именно так, но что-то логичное в этом чувствовалось. Если у тебя два друга, ты конечно не хочешь, чтобы они встретились. Да. Потому что тот, который помогал тебе протащить на обед праведников мертвую проститутку в Венеции триста лет назад вполне может не одобрить того, которого ты пытаешься отвести к живым проституткам уже полгода.

— Че ты на нем повис? Он че, твоя подружка? Или мамаша?

— Слыш, Эйнджел, отъебись от него уже.

— Что, Шкет, тоже за эту юбку решил зацепиться? Получше не видал что ли?

Хастуру показалось, что он буквально слышит, как Снежок закатывает глаза.

— Всегда хотел узнать: в тоннелях ты тоже пиздишь не затыкаясь?

— А че, тебе не интересно, почему штабную шлюшку подсадили именно к нам?

На самом деле, Хастура вовсе не волновало, обидится ли Гавриил. Ни капли. Честное слово. В конце концов, это Гавриил, он постоянно обижается на все подряд.

Беда была в другом: если он обидится на Эйнджела достаточно, чтобы сломать ему шею, несколько лет работы пойдут насмарку. Возможно, считайся еще Гавриил полноправным архангелом, это бы сошло за достойную праведника смерть, но сейчас — вряд ли.

Этот разговор надо было свернуть и как можно быстрее.

К счастью, прежде чем ситуация стала еще хуже, наконец-то появился Ли Гольдберг, пилот, и, коротко свистнув, кивнул им, без слов командуя занять свои места.

Бронежилеты — на случай, если гуки дорвались до перевала, Шкет сплюнул сквозь зубы себе под ноги, Эйнджел в последний раз посмотрел туда, где стояла Дагон, — но она уже ушла, и сел, а Хастур сел с ним рядом. Тот с коротким смешком толкнул его в плечо кулаком.

Все без лишних слов, все как обычно — и спустя минуту воздух уже прорезали раскручивающиеся лопасти.

+++

— Там в вертолете тот демон, о котором ты мне рассказывала? Который планирует переспать с Гавриилом?

— Он самый. — Дагон даже не взглянула в его сторону. — И, честное слово, это вообще никак не связано  с присутствием самого Гавриила.

— Я тебе верю.

— Знаешь, твой сарказм стал гораздо лучше с годами.

На самом деле, это даже не был в полной мере сарказм, Иегудиил действительно не исключала возможность простого совпадения. Ангелам, конечно, полагалось везде видеть замыслы, высшие смыслы, великие планы, вражеские козни и тому подобное, но она порядком от этого устала. Тем более, что на самом деле, как правило, совпадения были совпадениями.

— Слушай, раз ты сегодня в чудесах сверху донизу, может у тебя и член есть? — спросила Дагон.

Существовало множество причин, по которым Иегудиил не стоило сейчас здесь задерживаться, и необходимость сегодня посмотреть, как идут дела у южновьетнамской разведки, пока они не начали расстреливать людей на улицах, была даже не главной.

Во-первых, здесь находился Пеймон — да, он явно планировал потратить ближайший час на попытки перекричать вертолет, но все же он слыл самым вздорным из владык ада, и Иегудиил не имела ни малейшего желания выяснять, насколько правдивы слухи о нем. Во-вторых, глупо было тратить чудеса на выкраивание уединенного местечка чтобы немного поразвлечься, особенно сейчас. В-третьих, она отправила Гавриила практически без чудес куда-то вглубь Вьетнама, а значит, если не передать вовремя кому-нибудь из господств, что нужно забрать его из лагеря лейтенанта Пеллегрини, он отправится обратно на собственных крыльях, врезаясь по пути в каждое дерево. В-четвертых, приближался конец света и дружеские встречи с демонами надо было сворачивать. В-пятых, южновьетнамскую разведку и вправду стоило немного придержать.

— Я разрешаю тебе проверить, — улыбнулась Иегудиил и, обняв Дагон за пояс, притянула ее к себе ближе, чтобы, наконец, поцеловать.

+++

Сама по себе война Хастуру нравилась. Песчаные блохи, вши, гангрена, окопная гниль, сифилис, опять же. И дизентерия — нестареющая классика.

А вот работать с людьми было сложнее.

Конечно, те, кто до него имел дело с Эйнджелом, сделали все чуть проще: по крайней мере, отобранные из сотен кандидатов флегматичные Снежок и Шкет были для него неплохой компанией, он перешел с сигарет на жевательный табак, к тому же уже давно научился убивать не задумываясь. Очень кстати, потому что Хастур вряд ли бы смог объяснить, что не стоит зря переживать из-за мертвых гуков. Даже тех, которым лет четырнадцать.

Святость приходит постепенно и Эйнджел уже успел перекатиться за ту точку, после которой праведник развивается уже более или менее самостоятельно. Например, месяц назад на него повесили допрос пленного — и Эйнджел просто медленно резал его добрых полчаса, пока тот не истек кровью. Вопросов никаких он не задавал, потому что был уверен в своей способности обнаружить лагерь гуков самостоятельно.

Соблюдение субординации не было его сильной стороной. Если бы не ореол святости, скорее всего, Эйнджел бы давно нажил себе неприятности, — но к счастью для него, ад защищал своих праведников так же ревностно как рай. Пожалуй, даже более ревностно.

И ради этой защиты Хастуру приходилось пользоваться огнестрельным оружием, по несколько недель напролет не прикасаться к жабе и пытаться удержать в голове прозвища, которыми Эйнджел называл решительно всех и вся вокруг.

Ситуацию со скотомогильником он, наверное, назвал бы «колесо обозрения из ослиного дерьма и каруселька сбоку» или как-то в этом духе.

Сначала все шло по плану, как и сообщала Вельзевул: Гольдберг получил сигнал по рации, что их надо высадить пораньше — мол, доберутся до Пеллегрини к завтрашнему утру без спешки. И, приземлившись на поляне за перевалом, высадил их. Хастур успел подумать, что уж как-то все слишком идеально.

Ну, а потом план прогорел, как садовая клумба под напалмом.

Поляна находилась на том месте, где пару веков назад закопали мертвый скот из нескольких окрестных деревень — и, за годы под землей, зараза не умерла. Наоборот. Перебродила и стала сильнее. И ее так просто было забрать, чтобы потом использовать. Устроить великолепную старомодную эпидемию и восстановить отношения с Мором. Нужно было лишь найти правильное место, чтобы разрыть землю. Именно в тот момент, когда Хастур его почти нашел, Гавриил опустился на колени, и, прижав обе ладони к земле, с коротким вздохом выпустил в нее волну исцеляющего чуда.

Такого мощного, что у Хастура даже зубы заболели.

Зараза растворилась бесследно.

— Зачем ты это сделал? — Хастур протянул руку, помогая Гавриилу подняться. Из-за почти полного отсутствия иллюзорных чудес, он сейчас выглядел старше Хастура — точнее, Мартина Дональдсона — лет на пятнадцать, а то и все двадцать, так что наверняка этот жест не показался бы никому странным. Помощь старшим и все такое.

Гавриил посмотрел на его руку с огромным подозрением и поднялся самостоятельно. Грациозно, как и всегда.

— Я думаю, ответ очевиден. Ангелы, знаешь ли, очищают землю от всякой мерзости.

— Но ты мог бы хотя бы предупредить…

Гавриил вытащил из кармана носовой платок, чтобы отряхнуть штаны. Обычно он использовал бы чудо и для этого, но, видимо, только что потратил все, что ему выдали.

— А ты мог бы предупредить, что будешь с друзьями.

Что ж, хорошая новость заключалась в том, что, похоже, Гавриил был здесь не ради Эйнджела. Плохая — в том, что Вельзевул на Эйнджела тоже плевать и наказание неизбежно. Новость еще хуже: раз Гавриил так вложился в это чудо, значит дальше пойдет с ними.

Это вполне тянуло на карусельку сбоку.

— Деревья обнимать будем, или двигаемся дальше? Лейтенант Пепперони не вечный, знаете ли. То есть я не против, чтоб он сдох, пока нас ждет, но это это будет самый хуевый выпуск военной хроники со времен свистопляски про Дакто.

— Знаешь, — медленно проговорил Снежок, глядя на Эйнджела, — если бы можно было попасть под трибунал чисто из-за того, что всех бесишь…

— То твоя занудная черная жопа давно бы болталась в петле.

Эйнджел прищурился, вглядываясь в опушку леса, и первым зашагал в его сторону.

+++

— Ты мне нравишься, Элвис. Знаешь, почему?

— Потому что я не пидор? — наугад спросил Хастур.

— И поэтому тоже. Но еще потому, что умеешь молчать.

Лес выглядел пустым, но Эйнджел, как старший по званию и главный по убийству гуков, настоял на том, чтобы продвигаться медленно. И час назад они остановились заночевать, под ворчание Снежка о том, что Гольдберг — мудень и они могли бы уже быть у Пеллегрини.

И, естественно, когда Эйнджел сказал, что первым будет дежурить полночи, Хастур вызывался ему в напарники: так спокойнее.

И вот они уже полтора часа стояли, привалившись к чуть склизскому стволу мертвого дерева, вглядываясь в темноту. Часовым полагалось хранить молчание и быть бдительными, конечно, но сегодня Эйнджел явно был намерен проигнорировать все правила. Обычное дело для него.

— Молчать ты умеешь, но если тебя спросить, то отвечаешь честно. Не крутишься, как угорь на сковородке.

— Есть такое.

Хастуру не особо нравилось, куда шел этот разговор.

— Ты и Мисс Сентябрь. Выкладывай.

— Выкладывать что?

Некоторые праведники получают дар чудес еще при жизни. Обычно это какая-нибудь ерунда, вроде умения лечить насморк, но иногда и что-то серьезнее. Способность к пророчествам, например.

— Че вас связывает.

Или, возможно, Эйнджел замечал больше других в силу природной наблюдательности. Разницы никакой. Не сейчас и не для Хастура.

— Да пересекались на работе, говорю же.

— На скотобойне?

— Ага.

Несколько секунд они оба молчали. Эйнджел вытащил отсыревший спичечный коробок, в котором хранил свой табак, покрутил его в руках, но в рот порцию закладывать не стал.

— Элвис, не пизди. Ты его чуть ли не под ручку из вертушки вывел. И подняться с карачек помогал.

— Так он же корреспондент. Еще напишет куда, что мы все гондоны. Лучше я о нем позабочусь. В его годы поберечься надо.

— Ну да, ты ж королева английская, сплошные хорошие манеры на уме. У тебя аж привстал, но чисто из вежливости.

— Ну…

Хастур хотел Гавриила. Это абсолютно точно никак не было связано с дурацким Азазелем или дурацким пари, и, более того, Хастуру в голову давно закралось подозрение, что это даже не особенно было связано с приятной внешностью, которой Гавриила наградили небеса. Не только с ней, по крайней мере. И неудивительно, что иногда это желание проявлялось физически, причем заметнее, чем стоило бы.

Тем более, что для демона нет ничего естественнее сексуального влечения. В каком-то смысле это был самый легальный в аду способ проявления симпатии, в том числе и к друзьям.

В принципе, Хастур иногда и к Эйнджелу проявлял симпатию подобным образом. Странно, что тот, при всей своей наблюдательности, раньше этого не заметил.

— Выкладывай давай. Он че, сорвал твой цветочек? Трахал тебя, когда ты был в скаутском лагере или типа того?

— Черт, да нет конечно.

— Ты его трахал, когда был в скаутском лагере?

— Да не был я в скаутском лагере!

Эйнджел убрал спичечный коробок, не сводя с Хастура взгляда.

— Ну, типа… Мы с ним правда иногда пересекаемся на работе. И я бы, наверное, не прочь бы еще кое-как пересечься, но…

— Мисс Сентябрь бережет себя для принцессы и с тобой в бильярд играть не будет. Угадал?

Как и большинство демонов, Хастур мог говорить на всех земных языках. К сожалению, особый язык сержанта Эйнджела в этот список не входил. Приходилось догадываться о смысле отдельных фраз самостоятельно.

— Он таким не занимается. Да. — Хастур искренне попытался вложить в эти слова все свое раздражение тем, что Гавриил постоянно его отталкивал. В том числе в прямом смысле. Невозможность на все это пожаловаться кому-нибудь, кроме жабы, иногда просто доводила до отчаяния.

Жаба тоже предпочла бы не слушать, но деваться ей было некуда.

— Я таких много видел. В Бостоне одному такому пришлось колено сломать, чтобы поменьше хвостом крутил, да и языком попусту пол не подметал, если ты улавливаешь, о чем я. Правильные мальчики, которые делают правильные вещи, потому что мама с папой их так научили.

Кажется, Эйнджел переключился на какие-то совсем уж личные воспоминания, но смысл оставался тот же.

— Ага, вот он именно такой.

Эйнджел усмехнулся и быстро облизнул губы, будто вынюхивающая что-то змея. Его глубоко посаженные почти черные глаза жадно блестели, и Хастур неожиданно догадался, что сейчас ему предоставится шанс решить вопрос с недостатком похоти в послужном списке Эйнджела.

Дело, конечно, было не только в этом. В куче разных вещей, включая то, что Хастур все еще злился на Гавриила из-за несостоявшегося поцелуя в Нью-Йорке, и то, что если он решит держаться от Гавриила подальше, у него вообще не останется никаких друзей — кроме Эйнджела, но он смертный, он не считается. И тому подобное, в основном более или менее связанное с Гавриилом. И с сексуальной фрустрацией, неизбежной на войне, вдали от дома.

— Ну, тогда сегодня твой счастливый день, Элвис. Потому что со мной ты можешь сделать все, чего Мисс Сентябрь тебе не позволит. Валяй.

— Здорово, — сказал Хастур и взял его за руку.

Как уважающий себя демон с достойным количеством развратных мыслей в голове, он, конечно, должен был начать с чего-то более грязного, но именно это Хастур и хотел сделать с Гавриилом в первую очередь.

— Еще немного и я решу, что ты все-таки пидор, — засмеялся Эйнджел и, прежде чем Хастур придумал, как на это ответить, поцеловал его.

На вкус поцелуй отдавал застарелым кариесом и жевательным табаком. Неплохо.

Хастур не особо помнил, когда в последний раз целовался. Секс время от времени — да, такое бывало, хотя после падения популярности сифилиса, особой нужды в сексе не было, но с поцелуями как-то не складывалось.

Как будто услышав слово «секс» у него в голове, Эйнджел положил руку Хастуру на ширинку и тот понял, что у него стоит.

Если честно, Хастур не всегда хорошо ощущал связь со своим физическим телом, и иногда оно реагировало на какие-то вещи быстрее, чем он сам. Он наконец-то ухватил за хвост вопрос о том, насколько часто подобное случалось в присутствии Гавриила, насколько сильно того расстраивало, и не из-за этого ли все не складывалось, — но, прежде чем Хастур успел докрутить вопрос до ответа, Эйнджел начал расстегивать его пояс.

— Габриэль, послушай…

— Когда мы наедине, можешь назвать меня «Габи». Меня так звала мамочка. Хочешь быть моей мамочкой, Элвис?

— Да постой ты. Тут же гуки могут быть.

— Какие гуки, Элвис? Лес пустой, как твоя голова.

Возможно это было действительно так, а возможно Эйнджел сказал это из чистой самонадеянности.

Но Хастур неожиданно понял, что готов рискнуть жизнью Эйнджела ради возможности довести его до конца. Сделать настоящим святым.

— Ну так что, ты сегодня будешь моей мамочкой или останешься хорошим бойскаутом?

Хастур хотел еще раз сказать, что никакой он не скаут и никогда им не был, но тут Эйнджел упал перед ним на колени и снова начал расстегивать его штаны. Слишком целеустремленно, чтобы Хастур решился его остановить, даже если бы захотел.

Кожа у  Мартина Дональдсона была более или менее чистой, без струпьев и пятен гниения, но необходимость поддерживать человеческую личину не заставила Хастура быть более чистоплотным. Эйнджела, похоже, это ничуть не смущало. Напротив, казалось, запахи смегмы, мочи, въевшегося в форму пота, его только подстегивали.

Он медленно взял член в рот целиком, сразу подался назад, выпуская его почти полностью, и, вцепившись рукой в ногу Хастура, снова наклонился ближе. Темп он наращивал медленно, да и вообще отсос выходил так себе — Хастур чувствовал все зубы Эйнджела, даже острый скол на правом клыке, — но от этого происходящее не становилось менее захватывающим.

Дело было в том, что они друзья? Возможно. Хастур понятия не имел. Он закрыл глаза, пристроив руку у Эйнджела на затылке и полностью потерялся в ощущениях.

Волосы под рукой были жесткими, непокорными, и Хастур вдруг подумал о том, что у Гавриила они такие же, разве что редкие нити седины должны быть еще чуть жестче. И вряд ли Гавриил позволил бы так ворошить его отвратительно идеальную прическу.

А еще вряд ли Гавриил вообще оказался бы перед ним на коленях. Уж не говоря обо всем остальном.

Хастур резко притянул Эйнджела к себе ближе, тот заворчал, но отстраниться не попытался. И, изо всех сил стараясь не думать о Гаврииле — тонких, четко очерченных губах, мощной, крепкой шее, тройной глубокой складке, залегающей между бровей, стоит ему задуматься — Хастур кончил в пульсирующую глотку Эйнджела.

Тот с хриплым смешком отстранился, жадно дыша, но Хастур так и не открыл глаза, чтобы на него взглянуть.

А после Эйнджел просто уперся лбом ему в ногу и начал дрочить, свободной рукой продолжая удерживать Хастура за ляжку, как будто боялся, что тот захочет сбежать. Но тот не собирался сбегать. И не только из-за того, что мысль о стоящем на коленях Гаврииле неожиданно его увлекла.

Он украдкой запустил пальцы себе в волосы и, сквозь гибкую мембрану чуда, погладил разволновавшуюся жабу.

— Как мило, что вы нашли время... совокупиться.

Хастур открыл глаза и почувствовал как Эйнджел прекратил свои торопливые движения.

Гавриил стоял к ним практически вплотную и Хастур понятия не имел, когда именно он там появился. И зачем.

— И какого черта ты тут делаешь?  — Эйнджел встал с колен и всем телом повернулся к Гавриилу. Даже руку, которой только что дрочил, не вытер.

Хастур вдруг подумал, что Эйнджел с Гавриилом похожи. Не только манерой себя вести, хотя и этим тоже. Но еще было что-то общее, узнаваемое в чертах лица, осанке, движениях. Как будто кто-то создал уменьшенную копию Гавриила и сделал ее  жестокой, завистливой, распутной — более распутной, чем сам Гавриил, по крайней мере — и способной оценить земные наслаждения. Ну, и высокомерной, но это входило в понятие «копия Гавриила».

— Я обычно не бью девчонок, — Эйнджел вытянулся во все свои пять футов с пятью дюймами и привстал на цыпочки, пытаясь хотя бы примерно сравняться в росте с Гавриилом, — но если ты хоть кому-нибудь вякнешь лишнее слово, я твою брылястую мордашку так начищу…

Он поднял руку, чтобы, обещая будущий удар, легко толкнуть Гавриила в челюсть: его обычный прием запугивания, срабатывает безотказно c кем угодно, — но, видимо, не с ангелом. Гавриил стремительным движением перехватил его за запястье и с силой сжал. Эйнджел даже вздрогнул, а такое случалось нечасто. Хастуру показалось, что он услышал хруст.

— Убери руки, грешная мразь.

Хастур видел Гавриила счастливым, печальным, разгневанным, даже испуганным, но не таким как сейчас. Тонкий слой иллюзорного чуда будто осыпался, глаза буквально вспыхнули фиолетовым, вены у виска набухли, а мышца над верхней губой нервно задергалась и по коже пробежала волна легкого, едва заметного даже в темноте сияния. А потом еще одна и еще. Это не было похоже на обычное встревоженное мерцание, скорее на разряды молний, причем каждый следующий был ярче предыдущего.

Хастур вспомнил однажды виденную им казнь на электрическом стуле.

Проходящие по коже разряды света казались болезненными — достаточно болезненными, чтобы Гавриил утратил свой обычный величественный вид; его оскаленные в гневе зубы влажно блестели и даже складка между сведенных в гневе бровей совсем не выглядела очаровательно. Казалось, его вот-вот разорвет от бушующего внутри света.

— Если ты думаешь, что меня хоть немного волнуют эти ваши грязные мерзости, то ты ошибаешься. — Лица Эйнджела Хастур не видел, но даже по затылку было понятно, что его сейчас не особенно волнует, насколько неуместно для обычного корреспондента военной хроники звучат слова Гавриила. — Не смей мне угрожать.

Хастур не мог задаться двумя вопросами: во-первых, может ли Гавриил действительно развоплотиться от рвущегося изнутри света? А во-вторых, если это случится, то не заденет ли светом его самого?

Гавриил всегда гордился тем, что его физическое тело — и лицо, естественно — было привлекательным. Конечно, не стоило называть его «брылястым»: что бы это ни значило, звучало чертовски обидно, понятно, почему он так огорчился.

Пару мучительных секунд спустя Хастур вдруг понял, что если Гавриил сейчас убьет Эйнджела, это точно не будет достойная святого смерть — у того даже ширинка не застегнута. И тогда все окажется напрасно, и, возможно, самого Хастура даже накажут за невыполнение обязанностей.

Сделав решительный — насколько это было возможно — шаг вперед, Хастур запустил пальцы в волосы Эйнджелу и использовал последнее оставшееся у него до четверга чудо, чтобы заставить того потерять сознание. Эйнжел мгновенно обмяк и повис в руке Гавриила, который медленно перевел взгляд на Хастура.

— Отпусти Габриэля, — потребовал он, подхватив того под мышки. К счастью, как и полагается тоннельной крысе, весил Эйнджел немного.

Гавриил разжал пальцы. Мышца у него над губой по-прежнему дрожала, а взгляд едва не прожигал в Хастуре пару аккуратных круглых дыр, но свечение потихоньку начало сходить на нет. Он явно перестал дышать и это немного помогло успокоиться.

— Ты же вроде сделал то, что должен был. Так будь добр — проваливай на небеса и оставь меня наедине с моими демонскими делами.

— И твоим смертным любовником.

— Любовником? А. Да. И моим любовником. С которым мы будем трахаться, столько, сколько нам захочется. Так, как нам захочется. И там, где нам захочется. Возможно, даже на трупах вьетнамцев. Или наших сослуживцев. — Хастур понимал, что несет какую-то чушь, но догадывался, что если что и заставит Гавриила уйти поживее, так это именно она. — Уходи. Хватит все портить.

— Дойду с вами до лагеря Пеллегрини и больше ты меня не увидишь.

«Больше ты меня не увидишь» — это было не совсем то, чего Хастур добивался, но сейчас этот вариант его вполне устраивал. Потому что он действительно хотел остаться с Эйнджелом, пока по крайней мере — не только потому что тот был праведником и не только потому что тот вроде как уже стал его другом. И вообще.

«Вообще» включало в себя то, что с ним можно делать вещи, о которых Гавриил бы и подумать не решился. Потому что он — ходячий дурацкий кусок дурацкого целомудрия, а Эйнджел зато — парень, который знает, чего хочет и как это получить.

Гавриил медленно попятился. Тени скользнули по его лицу вниз и, секунду спустя, он снова выглядел как человек. Довольно расстроенный человек. Черт бы побрал его внезапные смены настроения.

+++

Всю оставшуюся дорогу Хастур старался вообще не смотреть в сторону Гавриила. На всякий случай.

Это было нетрудно, учитывая то, что Эйнджел отправил его вперед — высматривать вороньи лапки и ребят из взвода Пеллегрини. Сам Гавриил, к счастью, тоже не был настроен на разговоры и, сдержав слово, исчез сразу же, как смог это сделать, не привлекая лишнего внимания.

История старшего сержанта Габриэля Э. Эйнджела была дописана без участия небес.

+++

Они продолжили путь вчетвером, хотя Снежок и Шкет с каждым днем все больше сторонились Эйнджела. Как будто Хастур помог ему пройти сквозь какой-то последний важный предел и начать превращение из праведника в прижизненного святого. Это было видно хотя бы по его взгляду, когда он поднимался из тоннелей: ошалевшему, опустошенному.

Каждое убийство продвигало его вперед, к достойному месту в аду; каждое следующее — все более желанное. Очень просто.

И вряд ли можно было как-то принципиально изменить ситуацию с помощью похоти, но это вовсе не означало, что Хастур не собирался больше заниматься с ним сексом. Время от времени, когда это не привлекло бы лишнего внимания, достаточно осторожно и тихо, и по-прежнему стараясь не думать о Гаврииле лишний раз.

С последним выходило не очень.

Но зато со всем остальным Хастур справлялся отлично. Даже когда Эйнджел снова заводил разговоры о том, что мамочка звала его «Габи» и раз уж она умерла, то Хастур теперь должен ее заменить. Все эти ассоциации с мамочками были довольно стремными.

Вообще, разговоры с каждым разом становились только хуже, но, к счастью, говорил он тоже все меньше.

— Пообещай мне кое-что, Элвис. — Эйнджел перекинул табак под язык и пару секунд молчал. Хастур даже подумал, что на этот раз обойдется без болтовни. — Если вылезешь отсюда живым — найди Мисс Сентябрь.

— Какую еще мисс сентябрь?

Эйнджел внимательно посмотрел ему в глаза.

Хастур долго наблюдал за тем, как Эйнджел постепенно меняется, и теперь у него был взгляд настоящего святого: беспокойный, точно за зрачками мерцала пара огней. Черты лица заострились еще больше и из-за этого он начал походить на какого-нибудь великого подвижника с византийской иконы — по крайней мере, когда не был виден шрам на верхней губе, из-за которого постоянно казалось, что Эйнджел ухмыляется.

Когда-то давно Хастур услышал интересную фразу: каждый преподобный — просто грешник, вовремя услышавший зов небес. Пожалуй, так оно и было. И в обратную сторону это правило тоже работало.

Сейчас взгляд Эйнжела обжигал Хастура, буквально вытаскивая правду из головы. Довольно раздражающее ощущение.

— А, ну да. Мисс Сентябрь. Я о нем уже и забыл.

— Ага, конечно. Забыл. Короче. Найди Мисс Сентябрь и поговори с ним честно. Обо всем этом твоем. Ты понял.

Хастур не понял.

И каким-то невероятным образом Эйнджел об этом догадался. Это точно был дар пророчества.

— Скажи, что его любишь, догнал? — он с шипящим звуком всосал сквозь зубы пропитанную табаком слюну. — Признайся во всем.

— Зачем?

Эйнджел сплюнул табак на землю и тихо рассмеялся.

— Он тебя тоже любит, Элвис, пустая твоя бошка. И я на Библии поклянусь, что он все бы отдал за то, чтобы той ночью, за перевалом, оказаться на моем месте.

Хастур засмеялся.

Он подумал, что хоть Эйнджел и был чертовски наблюдателен, когда дело касалось гуков, но в ангелах он не понимал ничего.

Может, Гавриил любил его по-своему. Ангелы любят все подряд, потому что это их работа. Гавриил с ней не очень хорошо справлялся, но все же в этом должна была заключаться его ангельская сущность. Ангелы любят летний дождь, раскаявшихся грешников, Пола Маккартни, многоножек и черничные маффины. Демон вполне мог затесаться в этот список. В случае с Гавриилом — шансов на любовь у Хастура было даже больше, чем у маффинов. И больше, чем у многоножек, потому что тот считал отвратительными всех беспозвоночных. Насчет Маккартни и дождя Хастур не был особо уверен.

Словом, да, может Гавриил его и любил. Но чтобы хотеть потрахаться? Точно нет. Во-первых, он так трясся над чужим целомудрием, что уж точно никому не позволил бы забрать свое. В этом, наверное, и был смысл прикола от Азазеля. А, может, у них там в раю за потерю девственности пару крыльев отбирают и приходится летать на оставшихся, пока все остальные над тобой смеются. Или еще что в этом духе. Во-вторых, возможно, Гавриил вообще не понимал как можно получать удовольствие от чего-то вроде секса. Если бы понимал — то уже бы все попробовал. Ему нравилось двигаться, даже, возможно, ходить по лестницам. Ему нравилось дышать, потеть и моргать. И краснеть от смущения. Если бы ему вправду был интересен секс, Гавриил бы давно им занялся, но, видимо, он был вроде Иеремиила.

И вообще: об умении Эйнджела понимать, что у ангелов в голове, больше чем достаточно говорило его предположение, что Иегудиил и Дагон непременно перепихнулись, как только решили, кто отправится в Кхешань.

Хастур не стал говорить об этом вслух. Хотя бы потому, что был рядом с Эйнджелом не ради разговоров о тупых ангелах.

— А ты?

— А че я? Я здесь останусь. Мне из Нама теперь одна дорога — прямиком в ад.

Хастур закашлялся. Многовато пророчеств для одного дня.

А еще он вдруг понял, что Эйнджел не должен помнить то, что случилось за перевалом. Уж точно не момент, когда их застал Гавриил.

Но почему-то помнил.

— Надеюсь, тебе понравится в аду.

Эйнджел усмехнулся в ответ и его желтоватые зубы влажно блеснули.

+++

Шкета застрелили в битве при реке Шонгхыонг. А Снежок был контужен и отправлен домой, в Иллинойс.

После этой же битвы следы Мартина Дональдсона, также известного как Элвис, затерялись, а потом выяснилось, что он почему-то и вовсе не значится ни в каких документах, хотя раньше вроде бы значился.

Эйнджел, все же дослужившийся до звания сержант-майора, остался во Вьетнаме до самого Пасхального наступления, во время которого и погиб, подорвав себя ручной гранатой, вместе с двумя солдатами северовьетнамской армии.

Первым, что он услышал после того, как стих мучительно долгий звон в ушах, была песня «Spirit in the Sky», доносившаяся со всех сторон. Обернувшись, Эйнджел увидел свое тело — если только это еще можно было назвать телом. А потом ему явился Самаэль, ангел смерти в лосинах и алом боа, пожинающий души истинных грешников — и, сделав музыку погромче, забрал Эйнджела в ад.

Где тот, к своему разочарованию, очень быстро узнал, что в аду гораздо чаще пишут отчеты, чем варят кого-нибудь в котлах.

Но это уже совершенно другая история.