Почти сразу, ожидаемо, мне сделалось совестно за кое-что из высказанного в сердцах сэру Хамфри в лицо, прямо на совещании при Бернарде. Позволил себе ужасную бестактность! На меня совсем не похоже: обычно мне легко удаётся не выходить за рамки безобидного ироничного спарринга.
Извиняло меня отчасти лишь то, что тема спора была серьёзнее всех прошлых разногласий, из-за которых нам с Хамфри когда-либо случалось скрестить рапиры. Добро против зла — ни больше ни меньше. За добро, разумеется, выступал я. Сэр Хамфри сразу ушёл в глухую оборону.
Между прочим, я отнюдь не такой наивный бойскаут, каким Хамфри меня вечно пытается выставить, и прекрасно знаю, что иногда нам, правительству Её Величества, приходится идти на некоторые сделки с совестью и изобретать новые градации оттенков между белым и чёрным. Я ведь в политике далеко не первый год.
Но всему есть предел. Случай с британскими передовыми компьютерными технологиями непонятно каким образом (точнее, легко представить, каким: коррупция в высших эшелонах власти, классика!) оказавшимися в руках итальянских террористов, я твёрдо поклялся довести до настоящего открытого расследования, раз уж мне тем или иным путём стало о нём известно. Тем более что подобные истории в духе Джеймса Бонда и ле Карре в прессе всегда вызывают бурный интерес у изби...широкой публики. Так и вижу заголовки: !БРИТАНСКИЕ ДЕТОНАТОРЫ В ЛАПАХ ИТАЛЬЯНСКОЙ МАФИИ! Джим Расследует!!! (Макаронники-то ладно, сами о себе позаботятся, но сэр Хамфри, в отличие от меня, и безопасностью туристов-англичан ни капельки не был обеспокоен. «Могли бы вместо Рима выбрать Дорчестер. Как я слышал, там вполне мило». Отличный вклад в решение кризиса, ничего не скажешь!)
По словам моего постоянного секретаря, нас-де должны интересовать исключительно практические категории порядка и хаоса.
— Господин министр, заклинаю вас, давайте прекратим отвлекаться на обсуждение захватывающих, но абстрактных концепций хотя бы во время рабочих совещаний. Понятия добра и зла находятся в ведении англиканской церкви, правительство подобными терминами не оперирует.
Ну, этот образ мыслей в исторической перспективе рано или поздно приводит по красиво вымощенной, но кривой и скользкой дорожке куда-то не туда.
— Если таковы ваши убеждения, Хамфри, вы попадёте с ними прямиком в Ад, как это ни прискорбно, — вот что я напыщенно ответил своему постоянному заместителю.
Знаю! Самому смешно — тоже выискался, Пресвятой Джеймс Вестминстерский, канонизированный при жизни покровитель закладывающих за воротник незадачливых парламентариев! Но меня уже понесло. Я-то воображал (весьма самонадеянно), что ставлю жирную точку в извечном споре насчёт принципов правительства в целом и торговли оружием и военными технологиями в частности.
Но вместо того чтобы оскорбиться на мою реплику об аде, Хамфри опустил глаза долу, расплываясь в довольной улыбке, и чуть наклонил голову, будто услышал учтивый комплимент.
Меня это лишь пуще раззадорило:
— Нечего ответить, сэр Хамфри?
Допустим, в споре я, по собственному мнению, одерживал сокрушительную победу, но так рисоваться было уже просто неприлично. (И ведь сам не верю ни в рай, ни в ад! Но очень уж хотелось ткнуть носом Хамфри, подчеркнуть вопиющую аморальность его позиций.)
Сэр Хамфри усмехнулся:
— Не знал, что вопросы спасения моей души так вас занимают, господин министр. Какой приятный сюрприз, позвольте заметить.
Судя по его безмятежному тону, патетические воззвания оппонента ни на йоту его не уязвили.
На прямой вопрос об этом своём возмутительном спокойствии он доброжелательно пояснил:
— Эмоции — не моё дело. Для них существуют политики, не так ли?
Вижу, мои благородные порывы наряду с возвышенными аргументами его не впечатляют!
— Вы циник, Хамфри.
— Циниками реалистов называют идеалисты, — парировал он с неизменным дружелюбием.
По убеждению сэра Хамфри (упорно называвшего итальянских террористов не иначе как «нежелательными иностранными покупателями», кстати) наш спор в принципе не имел никакого практического смысла: по его разумению, толковать об этих материях должны наши коллеги в министерствах обороны, иностранных дел и торговли, а моё с ним препирательство в департаменте административных дел являлось ничем большим, нежели бесполезной тратой его драгоценного рабочего времени.
После этой его реплики, боюсь, я зашёл так далеко, что обозвал его моральным вакуумом — что, опять же, ничуть его не впечатлило!
— Вам виднее, господин министр. Можем мы теперь вернуться к повестке совещания и к пункту об административных процедурах по изменению прав местных органов власти на аренду земельных участков в зонах особого развития?..
Ради всего святого!
— Нет, не можем, — отрезал я. «Чиновник убил в нём всё человеческое», — подумалось тогда мне, прямо руки горели побыстрее записать удачную фразу. — Если вас мои моральные аргументы не трогают, Хамфри, посмотрим, что о них скажет ПМ!
— Как вам будет угодно. Полагаю, вам очень скоро предстоит обнаружить, что первый министр обо всём этом желает слушать ещё меньше, чем ваш покорный слуга.
Какой поклёп! Я не удостоил его ответом и, кипя нравственным возмущением, направил стопы в палату общин, где надеялся после голосования перехватить премьер-министра для разговора с глазу на глаз в его парламентском кабинете.
Знал бы заранее, что Хамфри окажется насчёт старика Герберта прав… Унизительный и неприятный сюрприз.
Когда провалилась моя попытка донести до ПМ, прорвавшись через Главного Кнута, моральную дилемму добра со злом, детонаторами и мафией... сэр Хамфри Эплби ни минуты не злорадствовал (вот уж сюрприз сюрпризов!) и в беде меня не оставил. Причём безо всяких предварительных quid pro quo условий. Мигом снял белые перчатки и расправился в два счёта с ядовитым гордиевым узлом, что подкинул мне накануне злосчастный майор Сондерс. Спас меня — как умел и как было заведено в министерстве административных дел: административными методами перевода вопроса в более подходящее ведомство! Действительно, пусть головы о нём болят в Министерстве Обороны, туризма, торговли... В англиканской церкви, в конце концов!
Ну и кто в итоге выиграл спор по-настоящему, на чьей стороне истина?..
Пусть так, но по крайней мере, метафорическая морально-этическая граната с выдернутой чекой больше не тикает в моей руке.
Кошмар. В кого я превращаюсь?..
После полного потрясений рабочего дня Джордж высадил меня у станции Юстон. Я зачем-то купил букет, но вместо того, чтобы дождаться семичасового поезда до Бирмингема и укатить к себе в избирательный округ на выходные, поддался фантазии пропустить пинту в ближайшем пабе, затем в приступе вдохновения поймал кэб и сорвался к Хамфри в Найтсбридж. (Спрашивается, на кой чёрт мне взбрело в голову везти ему цветы? Идиотская затея!) В тот вечер я ещё умыкнул из офиса в качестве моральной компенсации бутыль Queen Anne. Вынес виски прямо в правительственном красном чемоданчике, вместо бумаг. Падать в собственных глазах — и в глазах Хамфри? а заодно в его постель (не в первый раз, но всё нормально: эмоционально я верен), так с шиком. Нужно же получать от работы хоть какое-то удовольствие!
Да, после всех этих переделок — бесполезного, по сути, спора с моим постоянным секретарём, разочарования в малодушном и трусливом ПМ — я всё ещё был удручён следующим утром, несмотря на то, что залил печали и, что называется, разрядил обоймы с милым Хамфри ночью… Кроме шуток, милым: в домашней обстановке моего непреклонного и высокомерного секретаря будто подменяют, словно переключается некий тумблер в его хитроумной голове — щёлк! — делая modus operandi Хамфри значительно податливей, нежели в офисе. Что, опять же, свидетельствует об аморальной распущенности его натуры: у моего постоянного секретаря нет никакого стыда, и мне ещё не приходилось дважды намекать ему на что-либо в интимном плане, когда мы ложимся в бархатном полумраке спальни на шёлковые простыни, украшенные его вышитой монограммой. Справедливости ради замечу, что и ему не приходится лишний раз намекать мне, чтобы измять своё дорогое постельное бельё при моём активном содействии.
Хамфри же пребывал в поистине счастливом расположении духа. Ещё бы: во-первых, мы опытным путём выяснили, что он кругом прав; во-вторых, с лёгкостью выручив меня парой росчерков пера, он наглядно продемонстрировал, что я ни шиша не разбираюсь в том, с каким бессовестным прагматизмом в Уайтхолле обстряпываются делишки. Надо отдать ему должное, одержав в споре верх, он весь обратился в сладчайшее утешение, даже принёс с утра мне в постель чашечку кофе по новой континентальной моде — с долькой апельсина.
— Хамфри, думаете, я тоже со временем превращусь в моральный вакуум, как вы?
— Всенепременно, господин министр! То есть, очень на это надеюсь. Если не пожалеете сил и избавитесь, наконец, от пристрастия к неуместной роскоши в виде желания сохранить чистой совесть. Только, прошу вас, почаще прислушивайтесь к советам того, кто более всего радеет о вашем успехе.
Тонко!
Я душой чувствовал, что он совершенно искренне старается меня приободрить. (Пожалуй, розы были не такой уж безумной идеей...) Не его вина, что получилось своеобразно. Намерение у него было самое лучшее.
Именно тогда я, наверное, впервые по-настоящему поверил в то, что мои мечты когда-нибудь занять место премьера обязательно воплотятся в жизнь. Ведь я гораздо достойнее любого другого кандидата на эту роль!