Утро для Парцифаля наступило к полудню. Не без труда он открыл глаза и сразу же закрыл: свет был слишком, слишком ярким! Неужели это оно? Неужели это похмелье, о котором накануне предупреждал его отец? И неужели и отец тоже сейчас страдает от него, потому что — Парцифаль хорошо помнил, как князь Ириней чуть пошатывался ближе к концу вечера (хотя и выглядел при этом до странности решительно). И ведь это был всего лишь вечер в самом близком кругу в честь дня рождения маэстро Генделя! Зачем только Парцифаль столько выпил? Ведь этот день наверняка вовсе не был настоящим днём рождения маэстро — наверняка он просто придумал его себе когда-то, и кто знает, в какой день родился Сильвио, король саламандр! Хотя Парцифаль не мог не одобрять выбор даты: в середине ноября всегда скучно, потому что миновал уже Осенний бал, а из интересных праздников впереди только Новый год — и так нескоро!
Но Парцифаль так разволновался вчера — из-за музыки, которую играл Теодоро, из-за песен о любви, которые пели хором Гизелла, Аннерозе и Селма, из-за благодарственных речей, которые произносил маэстро Гендель — и в этих речах так часто мелькал Теодоро, что Парцифаль слушал бы и слушал. И в задумчивости, в волнении он выпил… кажется, три полных бокала или даже четыре, а потом…
Додумать эту мысль Парцифаль не успел, потому что дверь тихонько отворилась и заглянул слуга:
— Ваше высочество! Барышня Гизелла хочет вас видеть. Что ей передать?
— Через полчаса, — пробормотал Парцифаль. — Я сам оденусь, а ты лучше предложи Гизелле чаю. И принеси мне завтрак.
Впрочем, собрался он быстрей, чем за полчаса, потому что ему очень хотелось увидеть Гизеллу и обсудить прошлый вечер.
— Доброе утро! Хотя уже не утро, конечно. прекрасный день, не так ли? И вчерашний вечер вышел таким чудесным! Кто бы мог подумать, а ведь это даже, наверное, и не настоящий день рождения твоего отца!
Гизелла странно посмотрела на него. К чаю, похоже, она и не прикоснулась.
— Как ты себя чувствуешь?
— Больше никогда не буду пить больше одного бокала! — торжественно объявил Парцифаль. — А ты?
— Да я-то что. Но… хорошо, я чувствую себя хорошо. — А затем несколько невпопад спросила: — Вечер удался, не так ли?
— Удался! — весело, хотя и чуть кривясь от яркого света, подтвердил Парцифаль. — Хотя, возможно, в другой раз я лучше подумаю, если решу столько выпить!
— Ты ещё не видел утренний номер «Голоса Исарры»? — ещё более невпопад продолжила беседу Гизелла.
И тут Парцифаль вспомнил кое-что ещё, связанное с похмельем, о чём он только в книгах читал. Там говорилось, что иногда люди забывали, что творили накануне под воздействием винных паров! Интересно, всё ли он помнил про прошлый вечер?..
— Вот и хорошо, — всё с тем же странным выражением сказала Гизелла.
Да что это с ней, мелькнула у Парцифаля мысль. Но спросить он не успел. Снова появился слуга:
— Барышня Селма спрашивает, можно ли к вам.
— Конечно, зови её!
Селма вся сияла. Но она всегда сияла — с тех пор, как вернулась из своей короткой поездки в Алминду. И всё-таки… Парцифаль сразу заметил: что-то в её сиянии было не так. Что-то было не то. К нему как будто примешивалось сомнение. Или озадаченность.
— Доброе утро, Парцифаль! — сказала она и покосилась на Гизеллу. Та покачала головой.
— Доброе утро, — весело отозвался Парцифаль, стараясь не морщиться от звонкого голоса Селмы.
— Ты ещё не выходил?
— И даже новый номер «Голоса Исарры» не читал, — рассмеялся Парцифаль. — Присоединяйся! Мы с Гизеллой пьём чай, и я хочу как следует обсудить прошлый вечер! Вот взять хотя бы дуэт советницы и маэстро Генделя!..
Селма посмотрела на Парцифаля с сомнением, но присоединилась. Слуги принесли чашку, Парцифаль с удовольствием пил чай маленькими глотками и удивлялся, почему Селма и Гизелла делают то же самое — и молчат! Неужели им ничего не хотелось обсудить? Несколько раз он пытался начать разговор, но ничего не клеилось: одна из его подруг что-то бросала в ответ, и обе снова погружались в свои мысли. И иногда задумчиво смотрели на Парцифаля.
В конце концов он не выдержал:
— Вы так молчаливы сегодня! Я-то ладно, у меня похмелье! Со мной всё понятно! У меня глаза болят от яркого света, а в голове гудит от громких звуков! Тут не до разговоров! Но вы! У вас же нет похмелья?
— У нас нет, — согласилась Гизелла.
— У нас-то точно нет, — поддакнула Селма. — Я всего пару глотков вина вчера сделала.
И — к невероятному возмущению Парцифаля — обе снова погрузились в молчание.
Но, может, им было о чём молчать? Может, вчера Парцифаль выпил слишком много… и… и в самом деле натворил чего-то такого, о чём утром забыл? А они помнили? Только что?..
— А что о прошлом вечере пишут в «Голосе Исарры»? — небрежно поинтересовался Парцифаль.
Селма поперхнулась и закашлялась. А Гизелла бросилась ей помогать так энергично, как будто Селма вдруг оказалась в смертельной опасности. А потом они снова обе замолчали.
— Мне кажется, — снова попытался Парцифаль, — вчерашний вечер вам не слишком понравился. Обычно ты, Селма, с утра готова обсудить каждую деталь — кто что надел, кто что спел и сыграл, кто что сказать, а сегодня ты просто пьёшь чай, словно и не было вчера ничего особенного. Или после княжеского двора Алминды наш тебе кажется слишком скромным? Но нет, в это я не поверю! Вечер был музыкальным, а всем известно, как плохо обстоят дела с музыкой в Алминде!
— Парцифаль! — возмущённо воскликнула Селма, на мгновение растеряв свою молчаливую задумчивость. — Как ты можешь! Ведь Алминда и Исарра больше не…
— Селма, — осторожно перебила её Гизелла, — всё-таки с музыкой там дела и правда обстоят не очень.
— Но вчера вечером, — решительно продолжил Парцифаль свою мысль в надежде, что его подруги поймут намёк и всё-таки хоть что-то объяснят, — было столько чудесных моментов, не так ли? Речь маэстро Генделя, например! Или вот когда Теодоро играл… что там было? Марш в честь маэстро Генделя! А потом маэстро и советница Эрментрод пели дуэтом. Вот уж что я себе раньше и представить не мог! А… а тебе, Селма, что больше всего запомнилось?
И Селма покраснела, окончательно убедив Парцифаля, что вчера он выкинул что-то необыкновенное, возможно, ужасное — и совершенно об этом забыл. И хуже всего — ни Гизелла, ни Селма рассказывать ему об этом не собирались!
— Я всё понял, — мрачно сказал Парцифаль, — вы…
Но договорить он не успел, потому что раздался знакомый ворчливый голос:
— А, Гизелла, ты тут сидишь. — И с привычным цоканьем в комнату вошёл Аурелио, сияя своей белоснежной шерстью. — Я голову ломал, куда ты пошла. Но, — он смерил Парцифаля оценивающим взглядом, — теперь, конечно, ясно.
Парцифаль покраснел. Нет, при Аурелио он не решится расспрашивать Селму и Гизеллу — слушать ядовитые замечания барашка ему не хотелось.
«Сплошные беды от этого Гаэтано, — мелькнула у Парцифаля раздражённая мысль. — Сначала его сын сделал Аурелио говорящим, потом сам он…»
И тут Парцифаля посетила чудовищная мысль: а вдруг вчерашним вечером он не просто сделал что-то возмутительное и, возможно, ужасное, но сделал это с Теодоро? Что-то неприличное? Он мог бы! Ему определённо хотелось бы сделать с Теодоро что-то неприличное! А вдруг вино придало ему смелости? Или глупости? И вот…
И, совершенно позабыв о Гизелле и Селме, Парцифаль бросился прочь из комнаты. Вслед ему донеслось ядовитое:
— Ладно, чем скорее он узнает, тем лучше.
Стоило ли, лихорадочно думал Парцифаль, сразу бежать к Теодоро, чтобы извиниться? Или лучше бы сначала как-то выяснить, что же случилось? Но кто ему скажет, если даже Селма не рассказала! И даже Гизелла?
Может, ему стоило поискать отца? Он-то точно не станет отпускать загадочные замечания! Но, конечно, князь Ириней сейчас занят чем-то важным — беседует с советниками или ещё что… И если Парцифаль вдруг явится со своим дурацким вопросом…
— Куда это ты мчишься, Парцифаль? — раздался знакомый низкий и мелодичный голос советницы Эрментрод. В последнее время она бросила называть его «княжичем» и перешла на «Парцифаля» и на «ты». И Парцифаль никак не мог решить, раздражает его это или пугает. Но сейчас была не до раздражения и не до страха. Советница точно ему всё расскажет! Хотя бы прсто из вредности! Или из своих странных представлений о материнской заботе.
— Со… советница! — задыхаясь от бега, воскликнул он. — Как вам вчерашний вечер? Очень… мило получилось, не так ли? Что… вам… запомнилось… больше всего?
Советница Эрментрод смотрела на него с сочувствием. Насмешливым, конечно, но по-другому она, наверное, и не могла.
— А, последствия пяти или шести бокалов вина, не так ли, Парцифаль? Впрочем, похмелье — ещё не худшее и последствий. Вот новости в «Голосе Исарры»…
— А что там… пишут? — слабым голосом спросил Парцифаль. — Что-то про Теодоро?..
Советница только посмотрела на него с прежним насмешливым сочувствием, сказала:
— Хорошего дня, Парцифаль, — и пошла дальше по своим делам.
Дело пахло катастрофой! Катастрофой! Если уж даже советница ни о чём не рассказала! Не предупредила Парцифаля, чтобы он больше никогда не пил! Не посмеялась над ним!
Оставалось только найти отца — и расспросить его. Вот только придётся дождаться обеда, потому что, конечно, он сейчас занят государственными делами… И ни в коем случае нельзя сейчас встречаться с Теодоро! Потому что он-то, конечно, помнит, что выкинул вчера Парцифаль — и возможно, хочет его за это убить! Ох, как же придётся извиняться… Конечно, всегда можно сказать, что это всё Гаэтано и его дурацкие приворотные чары… но… но…
Парцифаль и сам не заметил, как оказался перед дверью застеклённой веранды, где проходили занятия музыкальной школы маэстро Генделя.
Оттуда доносилась игра на пианино и — время от времени — громкий голос маэстро:
— Энергичней, энергичней! Это марш, а не элегическая баллада!
Интересно, там ли Теодоро? Может, всё же стоило покончить со всем разом и прямо спросить, что такого натворил вчера Парцифаль и не имеет ли это отношения к Теодоро? (И не слишком ли всё было неприлично?) И сразу извиниться? И, возможно, отправиться в город, чтобы выкупить весь тираж «Голоса Исарры» и защитить таким образом честь и репутацию Теодоро?..
— Парцифаль? Что ты тут делаешь?
Уже привычно сердце Парцифаля застучало сильней, когда он услышал этот голос.
— Т-теодоро… а ты… что тут делаешь?
— Маэстро Гендель проводит занятие для самых слабых учеников сегодня, — сказал Теодоро с лёгким удивлением. — Но…
Точно, как он мог забыть! День для отстающих! А потом — урок с Теодоро один на один! Парцифаль потёр глаза. Не распространяется ли забывчивость из-за избытка вина на другие дни?..
— Ты не заболел? — спросил Теодоро.
— Нет, я не…
И тут Парцифаль осёкся. Теодоро говорил с ним совершенно нормально! То есть — как обычно! С выражением лёгкого удивления — да, но кто бы не удивился? Парцифаль в самом деле уже давно наизусть знал его расписание — и пользовался этим, чтобы пробираться в музыкальный класс и подслушивать уроки, которые маэстро Гендель даёт Теодоро. Но кроме этого удивления — ни ужаса, ни неловкости, ни желания убить Парцифаля на месте Теодоро не выражал. Значило ли это, что Парцифаль ошибся в своих подозрениях? Или это просто Теодоро так хорошо скрывает? Потому что и сам хотел бы поскорей забыть, что накануне натворил Парцифаль? Или…
— Я, — выпалил в отчаянии Парцифаль, — вчера сделал что-то ужасное? Что-то неприличное? С тобой? И забыл об этом? Все так загадочно смотрят на меня всё утро! И я не знаю почему! Знаю только, что об этом пишут в «Голосе Исарры»!
— Ты вчера задремал в кресле во время дуэта советницы Эрментрод и маэстро Генделя, — пожал плечами Теодоро. И совершенно спокойно пояснил: — И пропустил, как его светлость пригласил Гектора на танец, а потом… потом никто не мог их найти. И сплетни, конечно, уже разлетелись по всему дворцу.
— Мой отец? Гектора? Всего-то? — слабым голосом произнёс Парцифаль. Голова у него кружилась, а ноги едва не подгибались от слабости. И только поэтому все решили свести его с ума! Из-за отца! И Гектора! Для кого вообще новость, что они неравнодушны друг к другу?
— Ох, Теодоро!..
И не вполне уже понимая, что делает, он бросился Теодоро на шею и поцеловал в обе щёки.
Всё как в том фике 
Я очень ПЕРЕЖИВАЛА за Парцифаля!