Глаза Страйка уже давно привыкли к темноте. Он поглядывал на часы, напоминая себе о том, что у Робин часов не было, и появиться она могла в любое время. Страйк предполагал, что, возможно, ему всю ночь придется ее прождать.
В висках бился страх, что она не придет. Слишком много людей сгинуло в этой секте, и страх, что Робин может стать одной из них, сводил его с ума с каждой минутой все сильнее. Чувство беспокойства вынуждало его сжимать кулаки так плотно, что ногти впились в ладони, когда наконец-то он услышал легкие шаги. Робин выпрыгнула на него из темноты и почти повисла на его шее.
— Корморан! — выдохнула она слабым голосом, словно совсем обессилила, и только по голосу он и узнал ее в такой темноте.
Мешковатый спортивный костюм точно не помог бы ее узнать.
— Иди сюда. Все хорошо.
Страйк прижал Робин к себе, с растерянностью отмечая, насколько худой она была под его руками, но Робин отстранилась быстро, нервно обернулась назад и торопливо сказала:
— Поехали, поехали!
Поспевать за ней было нелегко, хотя искусственная нога уже давно его не подводила, и все же, быстро идти по земле в кромешной темени было не слишком удобно, он старался не оступиться, шагая за Робин. Она звучала настолько ослабевшей, что вряд ли в случае чего смогла бы помочь ему подняться.
Добравшись до машины, они оба запыхались. Мимо проехал грузовик, выхватив фигуру Робин из темноты, и Страйк ошарашено уставился на нее. Он не узнал бы, если бы знал заранее, что это она. За прошедшие месяцы Робин изменилась так сильно, что он не верил своим глазам. Ее модная маскировочная стрижка отросла, а краски на волосах больше не было.
Робин никогда не была полной, но сейчас, казалось, похудела килограммов на пятнадцать, спортивные штаны едва не падали с нее, лицо осунулось, и скулы отчаянно выпирали на фоне впалых щек. Под глазами залегли глубокие тени, но Страйк надеялся, что это кажется ему из-за плохого освещения.
— Робин...
— Поехали, быстрее, пожалуйста! — отчаянно повторила она, и Страйк счел за лучшее не медлить, тем более Робин уже сама открыла пассажирскую дверь.
Что довольно разумно, если раньше он предложил бы ей самой повести машину, то в таком состоянии Робин вряд ли стоило бы доверять управление тяжелой техникой.
Он успел заметить, что она едва заметно вздрогнула, услышав собственное имя, и осознал, что за прошедшие месяцы она, должно быть, слишком привыкла отзываться на «Ровену».
Заведя машину, Страйк снова перевел взгляд на напарницу, и теперь отчетливо разглядел, насколько изможденной она выглядела. На скуле расцвел ярко-лиловый синяк.
— Что...
— Увези меня отсюда, — прошептала Робин, на что, похоже, ушли все ее силы, потому что она откинулась на спинку сидения и закрыла глаза.
Страйк вдавил педаль газа в пол.
— Там сзади сумка, — сказал Страйк, покосившись на нее краем глаза, — есть термос с кофе и сэндвичи, если хочешь...
Робин посмотрела на него взглядом, полным такой благодарности, что Страйку стало не по себе, он смущенно перевел взгляд обратно на дорогу.
— Просто сэндвичи, — повторил он, напряженно.
— Ты не представляешь, — выдохнула Робин, но осеклась, потянулась назад за сумкой, и почти сразу же впилась зубами в хлеб с ветчиной.
Страйк действительно не представлял, через что ей пришлось пройти на ферме Чапмана. Он знал заранее, конечно, что Робин должна была столкнуться с ограничениями в еде, но и подумать не мог, что обычная еда вызовет у нее такую реакцию. Она оставалась на ферме слишком долго, нужно было давно ее забрать. Он ведь мог ее забрать, мог потребовать, чтобы она вернулась раньше. Может, они не получили бы всей необходимой информации, может быть, Робин не послушалась бы его и все равно осталась, но он даже не попытался забрать ее как только заметил странности в ее письмах. Звук, с которым Робин снова и снова жадно впивалась в сэндвич, каждый раз заставлял его внутренне вздрагивать.
Когда Робин сделала ошибку в слове «юная». В этот день он должен был потребовать, чтобы она немедленно вернулась домой, в этот день он должен был осознать, что полное ошибок, описок и неразборчивых слов невнятное письмо Робин — это крик, которым ее подсознание просило о помощи, а он не послушал.
Сказать это вслух было бы равносильно тому, чтобы начать ссору, а Страйк точно не хотел ссориться с Робин, только не сегодня. Поэтому он затолкал свое чувство вины подальше и прибавил скорости, только чтобы увезти ее как можно дальше от этого места, которое сводило с ума каждого, кто оказывался там надолго. Это он тоже знал, знал, что «Папа Джей» делает со своими последователями, разговор с каждым свидетелем только укреплял его уверенность в том, что каким-то немыслимым и непознаваемым теоретически способом ферма Чапмана меняла людей. Страйк верил, что Робин не изменится, она слишком сильная для этого. Но были ли слабыми все остальные?
Уже на въезде в Лондон Страйк сообразил, что даже не предложил Робин телефон, чтобы она могла позвонить Мерфи, но эгоистично подумал, что раз сама Робин об этом не попросила, совершенно ни к чему выступать купидоном и устраивать объединение возлюбленных.
— Я взял с собой ключ от твоей квартиры, — нарушил затянувшееся молчание Страйк.
— Хорошо. — Робин, которая уже давно доела и осушила термос с кофе, теперь выглядела более живой, но смотреть на нее Страйк все равно опасался. — Ты мог бы... побыть со мной?
Остановившись на светофоре, Страйк повернулся к ней и быстро кивнул. Разумеется, он не оставит ее одну, он и сам хотел бы предложить, и предложил бы, если бы смог найти подходящие слова, чтобы спросить сначала, не собирается ли она позвать своего бойфренда.
Расценив его молчание как немой вопрос, Робин неохотно уточнила.
— Мне страшно. Не хочу быть одна.
— Конечно, я с тобой.
Страйк слабо улыбнулся, прежде чем тронуться с места, потому что давно уже загорелся зеленый свет.
То, что Робин все еще не вспомнила о Мерфи, невероятно ему льстило. И в то же время что-то с ней было не так, он не мог до конца разобраться, что именно, но только вот до фермы Чампана Робин никогда бы не сказала, что боится ночевать одна. Она всегда храбрилась, и к собственному ужасу, до Страйка наконец дошло, что не так.
Робин храбрится и сейчас. Она не изменилась, изменились обстоятельства, и если Робин сказала «Мне страшно. Не хочу быть одна», это значит, что она чудовищно, до смерти напугана, и страх этот граничит с религиозным ужасом, наподобие того, который заставил уголовника рецидивиста Джордана Рини сбежать посреди их разговора, не взирая на угрозу расправы от сокамерников.
В уютной гостиной Робин, устроившись в мягких креслах, они просидели несколько часов. За окном уже давно стало светло, а она все говорила, и голос ее, поначалу слабый и почти дрожащий, быстро вернул к себе былую силу. Если бы он только слышал ее, это бы успокоило, но к сожалению, переодевшись в свою собственную одежду, лучше выглядеть Робин не стала. Ее старая футболка, которую Страйк видел на Робин и раньше, только сильнее подчеркивала то, насколько похудела ее хозяйка.
— Не смотри на меня так, я знаю, — Робин потерла лоб кончиками пальцев. — Отличное место, чтобы сбросить вес.
— Да уж, нужно было мне туда ехать, — хмыкнул Страйк.
И Робин улыбнулась, первый раз за все эти часы после того, как она покинула ферму Чампана. Улыбка ее была прежней, и на секунду Страйк увидел ее такой же, какой помнил все эти месяцы.
А потом — и это оказалось для Страйка полнейшей неожиданностью — она закрыла лицо ладонями и зарыдала. Женщины ни раз плакали при нем, в последнее время куда чаще, чем он мог вынести. Иногда это было способом манипулирования, чтобы получить от него что-то, реже — потому что не справлялись с эмоциями. Но слезы Робин сейчас — слезы освобождения, они необходимы, и Страйк счел неправильным ее успокаивать.
Он только подался навстречу и сжал ее локоть, позволил себе погладить ее худую руку большим пальцем.
— Извини. Ты не представляешь, — сказала Робин хрипло, когда слезы, видимо, кончились.
Страйк протянул ей бумажный платок и терпеливо ждал, пока она высморкается и соберется с силами, чтобы продолжить.
— Я делала такие вещи... Я думала «Что Корморан бы сказал?», и сначала помогало, но... что бы ты сказал, если бы видел?..
— Я бы сказал, что ты невероятная, — он взял обе ее руки в свои, сжал едва ощутимо, только чтобы показать намерение. Робин казалась ему сейчас невероятно хрупкой, хотя то, что она смогла вынести, как раз доказывало, что хрупкой ее было сложно назвать. — Я бы сказал, что ты сильная, и что им не удалось тебя сломать. Ты справилась. Я очень тобой горжусь.
Ее глаза все еще блестели от слез, когда Робин наклонилась вперед, уперевшись лбом в его плечо, поэтому Страйк не мог сказать, плачет ли она снова. Кажется, нет.
Кажется, что это был подходящий момент для того, чтобы во всем признаться, сказать, что он скучал по ней не только как по другу и напарнице. Сказать, что любит ее давно, спросить, почему она не позволила ему себя поцеловать, когда он наклонился к ней возле отеля «Ритц».
Но Страйк не решился. Робин нуждалась сейчас в чувству защищенности, а если Страйк что-то и знал о женщинах, так это то, что мужчина, проявляющий сексуальный интерес к женщине, с которой у него раньше не было секса, явно не может создать безопасную атмосферу. Особенно учитывая, что это Робин.
И учитывая, что у нее есть парень.
— Поспи, — выдохнул Страйк, мягко взяв ее за плечи. Он не смог удержаться, коснулся губами ее волос, отстраняясь. — Я помню, где у тебя постельное белье, я постелю себе на диване. Иди.
Робин схватила его за руку, прежде чем позволить отстраниться, и Страйк в очередной раз задался вопросом, правильно ли он понимает ее. После провала возле «Ритц» он ни в чем не уверен, когда речь идет о Робин. Как она в самом деле относится к нему? Показалось ли ему тогда, полтора года назад, что она увлечена им тоже?
Она встала, снова вытерев нос салфеткой.
— Спокойной ночи, Корморан
Болезненно худая, с темными кругами под глазами, ярко-лиловым синяком и все еще красным после рыданий носом, на него смотрела самая очаровательная женщина на свете. Страйк улыбнулся ей, тоже поднимаясь.
— Спокойной ночи, Робин.
